Трое бомжей пьянствовали ночью на скамейке в одном из дворов на улице Усачева. Погода стояла летняя теплая. Полная луна, как золоченое блюдо, висела низко и грозно, словно внимательно следила за теми, кто предпочел ночной образ жизни дневному. Ребята уже приняли по первой и теперь сидели, чуть расслабясь, ожидая прихода философского настроения.
Двое расположились на лавке, между ними стояла бутылка и лежала нарезанная колбаса. Третий оккупировал огромным задом край детской песочницы. Это был здоровяк, если такое слово применимо к алкоголику, с лицом синим от драк и прочего образа жизни. Голова его была лысой и покрытой какими-то нарывами, которые он все время расчесывал. "А слышали, пацаны, про собак-убийц?" - спросил он, закуривая, когда в кустарнике, который находился метрах в двадцати от них, вдруг раздалось рычание. "Да это периодически происходят случаи," - ответил худой всклокоченный и очкастый, не спеша, откусывая от ломтя колбасы - "помнится, передавали, что на Владыкино стая, которая в Ботаническом саду обитала, сожрала тетку". "Да и при чем она кормить их пошла. А утром нашли только части от нее. Нога отсутствовала, и внутренности все были съедены". "Пасть бы разорвал," - сказал с набитым ртом третий -- заросший бородой чуть не до глаз и смотревший на мир не адекватно одному стакану агрессивно. "Псам, что ли?" - рассмеялись оба товарища. "Нет," - ответил бородач, продолжая жевать - "службам городским, которые ни хера не работают".
Из кустов снова негромко рыкнули. Очкарик свистнул и, подняв вверх, повертел в воздухе куском колбасы. Но на призыв его никто не вышел. Они налили и выпили по второй. Освещение в том месте, где они сидели, кроме луны, практически отсутствовало. Лишь метрах в пятидесяти горел покосившийся фонарь. Луну же частично загораживали кроны деревьев. И в тот момент, когда очкарик отправил в рот кусок, предлагавшийся им только что гипотетическим собакам, он увидел прямо за теми самыми кустами высокую человеческую фигуру.
Она стояла неподвижно и как-то скособочено. "Пса своего держит на поводке, пока тот ссыт," - логично предположил бомж, но впечатление у него сложилось, что человек смотрит и изучает их троих. Лица было не разобрать - виден только силуэт - но чувствовался взгляд. И он чем-то неуловимым отличался от всех, что прежде приходилось ощущать на себе очкарику.
"Эй, ты чего выпить хочешь?" - не выдержал он наконец. "Зачем позвал?" - возмутился здоровяк - "Из твоей доли ему нальем". Ни слова не сказав, человек отделился от кустов и направился к ним. Поводка и собаки в его руках не обнаружилось. Он остановился, не дойдя несколько шагов, и замер как бы в нерешительности. Все три бомжа, которые, естественно, образцами гигиены не являлись, как один содрогнулись от страшной вони: "Опа, братан! Это ж в каком контейнере ты спал?". Пришелец разглядывал их еще несколько секунд, потом протянул откуда-то им всем до боли знакомым гнусавым голосом: "Ну-у...понимаешь...," - и как бы не знал, что дальше сказать.
Бородачу со скамейки показалось, что в самом темном углу сквера, куда был обращен его взгляд, рядом с кустами, откуда рычали и куда никакие клочки света практически не проникали, совсем близко от них находился еще кто-то. И был он как-то непомерно огромен и кругл. Словно шар, двигался, неуклюже переваливаясь, и вносил в объемный, как звук из множества колонок, запах, принесенный неизвестным, особенно гадкие нотки. Бородач пристально всмотрелся в ту сторону, но никаких деталей не разглядел.
"Где-то я уже слышал это "ну-у...понимаешь...,"," - внезапно охрипшим голосом сказал здоровяк, доставая новый пластиковый стакан и наливая незнакомцу. Тот шагнул ближе, и стало видно его лицо. Привыкшие ко всему бродяги невольно отпрянули. Но и несомненно узнали. У каждого перед глазами встала картинка из прошлого: похожее на использованный презерватив помятое лицо в телевизоре. Но теперь на нем повсюду были черные пятна, кожа кое-где разошлась и висела клоками, а под ней проглядывало несвежее мясо.
"А я вспомнил кто это... ." - все больше проникаясь дрожью ужаса, пролепетал очкарик - "Это Ельцин. Был такой, помните, типа президент чего-то там". Бородач все напряженнее пытался различить черты загадочного круглого создания. "Ни чего-то, а России," - прогундосил пришедший и уселся на край песочницы рядом со здоровяком, от чего тот явно не стал чувствовать себя уютнее.
"Он же у-умер," - обратился он, разводя дрожащими руками, к товарищам, как будто тот, о ком он говорил, не сидел рядом. "Да не умер я, не умер...," - поспешно произнес "Ельцин", словно хотел поскорей закончить эту идентификацию и приступить к делу, за которым, собственно, сюда и явился. "А-а," - не без труда повернув к нему голову, деланно обрадовался очкарик - "вы просто заболели, и чтобы никто не задавал лишних вопросов, всем объявили, что вы умерли? Да?" - в голосе его звучала надежда. "Ну да, да...," - еще более гнусаво и нетерпеливо сказал "Ельцин" и в подтверждение потряс рукой. После этого от нее что-то отвалилось и упало на песок.
Полупьяное сознание бомжей теперь уже совсем затянуло, как пруд, ряской невыразимого страха. На некоторое время повисла пауза. "Хотите выпить?" - все так и не убрав прежнюю идиотскую улыбку, протянул ему стакан здоровяк. "Да, не. Это потом...," - негромко произнес "Ельцин", опустив лицо вниз, как будто ему было стыдно за то, что он сейчас скажет - "у меня к вам дело, мужики". "У него к нам дело, мужики!" - взвизгнул, невольно передразнивая интонацию, почти парализованный бородач, заворожено глядя на беззвучно шевелящееся в темноте шаровидное образование.
"Да, дело." - тем же тоном подтвердил "Ельцин" - "Мне, ребята, нужны ваши мозги". "А-а" - с трудом выстучал не слушающимися челюстями очкарик - "Вы, Борис Николаевич, хотите пригласить нас к себе консультантами по каким-нибудь вопросам?" - и он сам испугался, что сказал. "Да нет, ты не понял...," - скривив досадливую гримасу на изуродованном лице, пробубнил бывший президент - "я имел ввиду в совершенно буквальном смысле," - и он кивнул головой, от чего между кусками разорванной кожи вылез наружу шматок мяса. Далее была уже не пауза, теперь жертвы просто онемели. Все следующие события, произошедшие в несколько минут, очкарик запомнил так, как если бы они длились несколько часов.
Сшибая руку крепыша со стаканом, "Ельцин" молниеносно воздел свою и ухватил его непропорционально огромной ладонью сверху за лысый череп. Как только она произвела хлопающий звук, сверху из ее кожи наружу прорвался червь и, вылезши, приподнялся и глянул стеклянным мудрым взором на оставшихся еще пока в живых бомжей. Ладонь сжала голову, она треснула, из нее во все стороны брызнула кровь, глаза крепыша выкатились из орбит, он дернулся, пытаясь вырваться, но следующим движением "Ельцина" было срывание верхушки его черепной коробки. Он отшвырнул ее в сторону, как крышку от бутылки, схватил другой рукой крепыша за горло, подтянул к себе и впился зубами в обнажившийся мозг, словно в гамбургер в "Макдональдсе".
Из абсолютного мрака за скамейкой вокруг шеи бородача обвились похожие на палки с локтями насекомообразные конечности и утащили его за спинку так, что тот не успел и проронить единого крика. Когда очкарик уже вскочил и бежал, там раздались чавкающие жующие звуки, а сзади него самого послышалось несколько легких прыжков и полузвучных подрыкиваний. Очкарик не помнил, как долетел до перекошенного фонарного столба, и без кошек и прочего оборудования для лазания начал быстро карабкаться по нему вверх.
На следующее утро молодой следователь районного УВД Дима Медведев впал в ступор от обилия навалившейся на него оперативной информации.
Он не хотел после института идти работать в эту гребаную милицию, но опытная еврейская бабушка, пользовавшаяся в семье непререкаемым авторитетом, сказала: "Надо тебе узнать жизнь. Адвокатом стать и бабло грести всегда успеешь". И таким образом Давид Мендель превратился в Дмитрия Медведева и включился в борьбу с российской преступностью.
Только что ему принесли отчет о происшествии на улице Удальцова, подкрепленный заключениями экспертов. А за час до этого он сам имел удовольствие лицезреть два разорванных и практически съеденных трупа и пытался общаться с невменяемым снятым с дерева бродягой, за которым туда лазали, как за котом. Он отбивался, кусался, чуть не упал и все время молол какую-то чушь. А как только Дима вернулся в отдел, его сразу вызвал начальник -- строгий майор Владимир Владимирович -- и голосом инквизитора перед костром сообщил, что вчера же произошло и более страшное преступление, с содержанием которого пусть Дима и сам ознакомится по интернету, а после -- бегом на место расследовать.
Обессилено Дима приплелся в свой кабинет и включил компьютер. Там все члены Правительства были в истерике по поводу заявления госсекретарши США о возможной бомбардировке России силами НАТО. Выяснить, что оказалось причиной такого поворота событий, оказалось непросто. Звучало только "Ельцин" и "кощунство", разумных объяснений никто не давал. Были лишь эмоции: со стороны прозападных СМИ -- злоба, со стороны всех остальных -- страх.
"Да скажите ж, суки, что произошло!" - в сердцах воскликнул Дима, отшвырнув мышку в другой конец стола. "А произошло, мой друг, знаковое событие," - ответил, как дух, бесшумно возникший за спиной Владимир Владимирович. Он запер за собой дверь, в руках его была бутылка водки -- "у тебя стаканы найдутся?".
"Д-да, да, Владимир Владимирович," - ответил Дима, продолжая глазами пробегать интернетовские колонки. И в последний момент, когда по правилам вежливости уже требовалось доставать посуду, его взгляд наткнулся на слово "Новодевичье". Ему сразу все стало ясно: вандализм на могиле Ельцина. Да! Здесь могут и разбомбить пиндосы. Это был их любимец (предлог, конечно; для них любой человек - материал). Хотя бабушка велит его почитать... . Ну как почитать? Ублюдок ведь был! Только за то, что все время валялся под столом, а правили наши. Ну, за такое не почитают. Дали его семье неприкосновенность, и достаточно. Какой почет? Да и не такие уж они и "наши" - эти, которые правили... . Жадность лишает человека причастности к чему бы то ни было.
Пока эти мысли проносились в его голове, Владимир Владимирович уже наливал водку в стакан, из которого Дима пил чай и в тот, из которого он поил свидетелей и подозреваемых, когда им от волнения становилось тяжело дышать. Сам Дима вообще то не пил, но здесь, как он понял, придется научиться. Иначе не станешь своим. Он вспомнил, что дверь закрыта на ключ, и лихорадочно стал соображать, что же в комнате есть закусить. Владимир Владимирович, похоже, в этом не нуждался.
"А-а! Так мои бутерброды, которые сделала бабушка!" - от сердца сразу отлегло. Выжирать полбутылки водки без закуски ему не улыбалось. Он радостно бросился к своей сумке. Владимир Владимирович терпеливо ждал. "Ну, ну завозился," - сказал он необычно для себя добродушно - "кто-то выкопал этого гандона сегодня!" - он опрокинул стакан, зашелся смехом и не закусил.
Дима чуть отпил и съел сразу два бутерброда. "Так давай же выпьем с тобой, чтоб никому из этой сволочи не лежать в русской земле!". Владимир Владимирович поднял бутылку для следующего налития, но увидев, что Дима не выпил и полстакана, оставил ее навесу и стал ждать, выразительно глядя. Дима съёжился внутренне, просёчил мозгом, что выпить осталось много, а бутерброда - всего два... а если еще Владимир Владимирович закусить захочет... короче, экономить еду! Он выпил остаток, чуть не подавился и съел всего лишь четверть бутерброда. Это был героизм.
Владимир Владимирович разлил поровну оставшееся. "Там еще какие-то ямы обнаружены," - сказал он уже деловым тоном - "очень глубокие -- до десяти метров. И могил они не касаются. Происхождение совершенно непонятно. Пусть эксперты спустятся и обследуют стенки," - это был уже обычный Владимир Владимирович, и у Димы на душе стало легче. Он сам неожиданно для себя вперед начальника осушил весь стакан, не чокаясь, и вполне удовлетворился частью бутерброда, подставив один оставшийся Владимир Владимировичу. Тот поблагодарил кивком, выпил и съел, несколько удивленно глядя на Диму, потом, молча, встал, отпер дверь и ушел. А Дима, совершенно пьяный, остался один на один со шквалом работы.
Студентка вечернего факультета Московского психолого-социального института Юля Тимошенко снимала комнату в Бирюлёво и ездила с учебы домой через железнодорожную станцию "ЗИЛ". ВУЗ находился на 3-ей Рощинской улице. В этот день расписание было насыщенное, и занятия закончились особенно поздно. В параллельной с ней группе, у которой тоже в это же время были пары, учился ее поклонник Витя Янукович. Он не нравился ей, и она его в некоторой степени побаивалась. О нем ходили слухи, что он связан с криминальным миром. Но сегодня его приставания показались ей кстати, и она проявила благосклонность. Она не знала, где он живет, но он шел за ней, и она надеялась, что они пройдут вместе по тому самому подземному переходу, которого она боялась. А дальше уже можно будет как-нибудь его отшить. От здания "Ингосстраха" на Большой Тульской, чтоб попасть к выходу на Автозаводский мост, откуда была лестница на платформу "ЗИЛ", надо было спуститься под землю и пройти несколько сот метров по разветвляющимся в разные стороны катакомбам. Там стояли ларьки, сидели бомжи, попрошайки и уличные музыканты, которые к вечеру достигали определенного градуса опьянения и становились агрессивны. Этому способствовала и относительная безлюдность перехода в то время. Юле не раз приходилось здесь бегать, отбиваться сумочкой. Но сегодня у нее были какие-то нестандартно мрачные предчувствия.
Витя был удивлен, что она чуть ли не сама его позвала. Он тарабанил без умолку, поминутно переходя с корявого русского на корявый украинский и вставляя в этот словесный понос иногда кое-что из иврита. Она улыбалась широко, даже трогала его за руку, и он раскатал губы, что наконец сердце красавицы сдалось. Вот они перешли через Малую Тульскую и обогнули шлагбаум возле страховой компании. "Стой!" - сказала Юля - "Ты слышал?". "Чего?" - улыбаясь, не выйдя еще из инерции общения, спросил Витя. "Вой," - серьезно остановила его Юля, упершись рукой в грудь, и прозвучало это как "Вий". "Нет," - пожал плечами Витя, ему такой жест показался эротичным. Он уже увидел эту девчонку с собой в постели, и даже начал размышлять, как бы это организовать при отсутствии личной жилплощади. "Да?" - вид у Юли был озадаченный и явно не склонный к любви - "Ну пойдем," - она повернулась и быстро зашагала в строну Большой Тульской.
Витя чуть не бежал сзади, хотя его ноги были раза в полтора длиннее ее. И тут он увидел на площадке для парковки машин - метрах в двадцати от них - несколько весьма странных собак. Они жались к стене строения, как будто им было холодно, и выглядели неожиданно большими. Как Афганские борзые. Но при этом мощные, словно бультерьеры. Порода была неопределима. Юля чесала неостановимо. Один из псов разинул пасть и поднял ее в небо. Но между зданиями завывал ветер, и понять, был ли этот звук - из собачьей глотки -- столь мощный и объемный -- или получался естественным образом от прохождения воздушных масс между неестественными препятствиями, оказалось невозможно.
Через минуту студенты оказались у спуска в подземный переход. Она как-то обреченно обернулась к нему, глазами будто спрашивая: "А пойдем ли мы туда?", но ответ у нее был готов. Решение ему принимать она не позволила. Он лишь непроизвольно сделал тот же жест, что и она -- оглянулся назад. Там уже переминалась стая из пары десятков похожих собак. И теперь Витя обратил внимание на то, что шерсть у них, в отличие от гладкошерстных или волосатых их сородичей, кое-где была, а кое-где -- нет, как будто каждую из них, наподобие пуделя, стригли, но хаотично и по-пьяни, не разбирая эстетических установлений, а размахивая машинкой просто, как бог на душу положит.
В следующее мгновение Витя и Юля спустились вниз. "Н-ну-у... п-понимаишш-шь..." - пронеслось эхом по всему коридору. "Не останавливаться!" - взвизгнула Юля и прибавила ход. А Витя уже расчехлял финку, которую всегда носил с собой. Происходящее все больше начинало ему не нравиться. В подземном переходе было абсолютно пусто -- ни бомжей, ни певцов. Такого прежде даже глубокой ночью никогда не происходило. Ребята добежали до поворота в сторону метро "Тульская" и остановились. Она секунду думала: "Может поехать на метро через "Пражскую"?". Потом вспомнила, что купила билет на электричку туда и обратно. Ей стало жалко денег, и они продолжили путь прямо.
Витя глянул на витрину одного из ларьков. "Мозги" - было написано там, и сидел продавец нереально толстый, почти похожий на шар, без шеи, а ручки его были тоненькие, как палки. "Какие не хрен мозги?" - разозлился Витя. Раньше бы он выяснил, что это за товар, но сейчас времени не было. Юля улепетывала с все возрастающей скоростью. "Может быть, имеется ввиду компьютерная память?". Через несколько метров ему бросился в глаза киоск с телефонами и прочими гаджетами, где сверху над всем этим красовался крупный постер, типа рекламного: "Нам нужны мозги". "Опять! Что за чертовщина?! Кто этой памятью отдельно торгует в подземных переходах?! Да еще ее покупает...," - он обернулся. Далеко, возле поворота на "Тульскую", рядком сидели собаки. Те самые, которые жались к стенам снаружи. Они шли за ними. И это было уже не смешно.
По всему, как Витя помнил, переход уже давно должен был завершиться: влево уйти выход на Автозаводский мост, а право - на Варшавское шоссе. Но этого не происходило. Коридор все тянулся и тянулся. Вдруг повернул налево, потом направо. И никаких выходов из него никуда не было. "Юля!" - крикнул Витя и остановился. Она тоже прекратила бег и некоторое время стояла, не оборачиваясь. "Юля, чо-то мы куда-то не туда...," - неожиданно для самого себя высоким голосом воззвал Витя. Юля медленно начала разворачивать к нему свой облик. Еще когда показалась только щека, он уже напрягся, так как на ней явственно различалось черное пятно. Когда же девушка предстала перед Витей в фас, он понял, что имеет дело с кем-то другим. "Где моя девушка?" - успел только крикнуть он и почувствовал, как что-то типа тисков захватило в себя его половые органы. Он рывком расстегнул куртку и увидел в означенном месте огромную собачью морду со смеющимися глазами.
Он уже не мог произнести ни слова, только вдыхал воздух широко раскрытым ртом, и в отчаянии бросил взгляд на то, что раньше было его Юлей. "Она" стала больше, плечи расширились, разорвав ее маленькую курточку. Из-под синей юбки торчали толстенные иссиня-черные ножищи, а из-под капюшона смотрели глаза, под которыми практически не было плоти - только редкие ее вкрапления на почти голом черепе. И черви! Черви, кишащие -- изо рта в нос, из носа в рот. Витя взмахнул в воздухе финкой, пытаясь хоть как-то проявить свое мужское начало, но тут он услышал хруст, который поначалу показался ему посторонним. Вслед что-то начало литься на пол у него между ног. "Обоссался!" - устыдился он, забыв, что чтобы это сделать, надо еще смочь сбросить с себя зверя. Он посмотрел вниз. Шок не дал ему сразу осознать, что произошло. Как на нечто, не его касающееся, он взирал на две нижние конечности, проем между которыми длился почти до груди. И не было там внизу ни половых органов, ни кишечника.
Дима Медведев прочитал заключение экспертов об обследовании странных глубоких ям на Новодевичьем кладбище. В них не нашли ничего, за исключением волос, похожих по своим характеристикам на собачьи. Осмотрел он также и могилу бывшего президента РФ Б.Н.Ельцина. Сказать было нечего. Обыкновенный вандализм. Памятник вывернут, могила раскопана, останки в ней отсутствуют. Как проникли злоумышленники на кладбище, непонятно. Плюс, совершенно сошел с ума сторож, дежуривший в ту ночь. Он утверждал, что Борис Николаевич и Егор Тимурович вышли через ворота, ему, якобы, благосклонно кивнули, сказали: "Нормально, типа, все, дед Сергей. Сиди себе, охраняй...", и тому подобное. Об этом Дима Владимиру Владимировичу решил не докладывать.
Время было уже позднее. Хотелось домой, кушать бабушкин ужин, читать на ночь талмуд и хоть ненадолго сомкнуть веки. Но была не судьба. Как только он, все исследовав и задокументировав, сел в машину, составляя в голове план завтрашнего отчета, раздался телефонный звонок. Похожее преступление на Тульской.
"Да и хер с ним! Я что все преступления в Москве буду расследовать?" - крикнул в трубку Дима. Там промолчали. Он вырулил в сторону, как ехать к дому, но потом развернулся и по Третьему поехал на Тульскую.
Безумная девочка-студентка забилась в один из ларьков в подземном переходе и ни в какую не желала оттуда выходить. Кровавое месиво в десяти метрах от ее убежища давало ей оправдание в таком поведении. Но к моменту Диминого приезда она уже была извлечена и переправлена по назначению.
Диме позвонила бабушка. Он объяснил, в чем дело. "Я уже все слышала," - сказала она - "это твой шанс, Додик! Ты должен себя проявить! Ты должен сделать чуть больше, чем тебе поручают". "Да, да, бабушка," - вяло сказал Дима. Ему очень хотелось есть и спать. Но он начал с удвоенной энергией обследовать труп. Собственно, остались только голова, руки и ноги. Остальное - съедено. Череп, аналогично бомжам на Усачева, был вскрыт. Мозг отсутствовал. "Собаки...," - деловито сказал Дима экспертам. "Сталкивались вы уже?" - уважительно покивали они головами - "Службы по отлову на ушах стоят. Ничего пока".
Дима принял решение: четыре часа спать. Иначе не устоять на ногах. Не обращая больше внимания на следственные действия в подземном переходе, он тяжело, как старик, поднялся наверх, сел в машину и через пятнадцать минут был дома. Ночью пробок нет. Бабушка встретила его полурадостно, полувопросительно. Он без слов плюхнулся за стол, молча, съел яичницу с колбасой и также бессловесно ушел в спальню, ставя на ходу на телефоне будильник и думая: "Почему яичница была горячей прямо к моему приходу? Я же не звонил бабушке, что сейчас приеду!".
Владимир Владимирович на следующее утро сидел с красными от недосыпа глазами. Оказалось, что американские подводные лодки с ядерными ракетами уже со всех сторон приблизились к российским границам. Усиленный контингент НАТО перебрасывался в Польшу и Прибалтику, на их аэродромах концентрировались бомбардировщики. То же происходило в Турции и Болгарии, в Чехии и Грузии. "Мировая общественность" презрительно ждала ответа России, что же произошло на Новодевичьем кладбище с могилой лучшего из россиян.
"Тот бомж," - сказал Владимир Владимирович и закурил - "выживший!... Я тебе не говорил... . Рядом с песочницей был обнаружен кусок мяса... . По всем кулинарным представлениям, абсолютно тухлый... . Но поскольку дело супер-важности, мы провели анализ на ДНК и его. И знаешь, что оказалось?" - Владимир Владимирович налил себе полстакана водки и выпил без закуски - "А оказалось, что мясо это человеческое и принадлежит оно кому-то из семьи Первого Президента России Бориса Николаевича Ельцина...". "То есть бомжи выкопали и съели под водочку бывшего президента?" - подытожил Дима. "Придется впаривать этим...," - скривился в гримасе ненависти Владимир Владимирович - "но они ведь сами еще, суки, будут расследовать... . И тогда мы с тобой отправимся в Гуантанамо... . То есть я отправлюсь," - последним он намекал на Димину национальность. Но тот пропустил мимо ушей.
Владимир Владимирович не был антисемитом, но периодически беззлобно намекал Диме: типа, раз тебе повезло с рождением, то и все карты в руки.
Сейчас Диме очень не хотелось, чтоб начальник налил и ему, поэтому он сидел, опустивши глаза. "Эксперты сказали," - потухшим голосом известил Владимир Владимирович - "что умер этот...," - последовала ядовитая пауза - "уже, к сожалению, слишком давно, и по законам природы не могло ничего похожего в земле остаться...". Глядя в потолок, он вынул из-под столешницы второй стакан и налил оба. "Не удалось избежать," - подумал Дима.
В психиатрическую больницу имени Алексеева ночью доставили совершенно невменяемую девушку. Она называла себя Юлией Тимошенко, то есть премьер-министром Украины, утверждала, что ее очень хотел трахнуть Виктор Янукович, то есть кандидат в президенты означенного государства, а также, что на ее глазах этого Виктора Януковича съели псы, чем-то напоминающие людей по фигуре, но с абсолютно собачьими мордами.
"Тяжелый случай. Весна." - констатировал дежурный врач Александр Исаевич Солженицын. На столе его зазвонил телефон. "Милиция," - доложил охранник. "Блятть!" - выругался Александр Исаевич и закурил. По ходу, откуда доставили эту девчонку, был какой-то криминал.
Неожиданно для себя он увидел не тупорылого въедливого мордоворота, подозревающего всех в связях с мировым империализмом, а интеллигентного еврейского мальчика, к тому же, видимо, уже несколько выпившего. "Практиканта послали," - подумал, ухмыляясь, Александр Исаевич и потянулся рукой к нижнему ящику стола, где у него лежала бутылка виски. "Как ваше имя, извините? Дмитрий Анатольевич Медведев? Очень приятно".
Дима с порога потребовал провести его к пострадавшей. Но тут произошло то страшное, что он предчувствовал: хозяин кабинета вытащил бутылку и два стакана. "Извините, Александр Исаевич...," - потухшим голосом, без надежды пролепетал Дима - "время..., время...," - и постучал по часам. "Дмитрий Анатольевич," - вдумчиво произнес Александр Исаевич - "прежде чем общаться с психиатрическим пациентом, вы должны пройти инструктаж," - он налил по полстакана, и Дима не мог сказать, что где-то в глубине души не был этому рад.
Он взял из портфеля лист бумаги и ручку и сделал вид, что собирается записывать. Александр Исаевич разбавил виски газировкой и поставил на стол поднос с закуской. Забыть, Дима, конечно, не забыл о цели своего визита, но несколько притупил теперь напор о покидании этого кабинета. Александр Исаевич открыл полку шкафа, достал толстую книгу, полистал ее и, не читая, поставил обратно. Так он делал всегда, когда нервничал. Взял стакан и провозгласил здоровье гостя. Дима покорно выпил и схватился за бутерброд с икрой.
"Могу, конечно, его выпроводить," - подумал Александр Исаевич - "но...," - он выпил и пожевал орешки. О происшествии на Тульской и на Усачева он пока не знал. "Так что заинтересовало милицию по поводу этой сумасшедшей?". Дима взял еще один бутерброд..., и пожалел об этом: Александр Исаевич налил по следующей. Вслед он услышал повествование о страшном трупе, опять полистал внимательно толстую книгу, как будто что-то искал, резко захлопнул ее и швырнул на прежнее место. Александр Исаевич вообще любил книги.
С момента поступления той девушки в подвалах его больницы исчез сантехник, отправившийся проверить трубы, а затем - охранник, которого послали искать первого. В голове дежурного врача сложился план. Ему не хотелось становиться козлом отпущения. Сейчас он скажет менту о том, что произошло, даст пообщаться с девкой. Это его убедит. Тот спустится вниз и исчезнет, а после менты встанут на уши и решат проблему. Прямо сегодня. А без этого, если он им просто заявит, что кто-то, их не касающийся, пошел и пропал, скажут: ваши же пациенты и съели, и расследовать не будут. А его главный врач зачмырит... . Да и те же самые менты потом затаскают по прошествии времени, когда доказать ничего уже будет невозможно. План был рискованный: менты могли, разозлившись, и самого Александра Исаевича привлечь к ответственности, но... . Что-то им невыразимое двигало... . Может быть, это был просто панический страх перед явлением, поселившимся внизу, и с которым теперь надо было быть один на один. Непреодолимое стремление покончить с этой угрозой, кем-то заслониться от нее. И сделать это как можно быстрее. Немедленно! "Кстати пришел парнишка".
Дежурный врач снова потеребил увесистый том. Он не мог избавиться от любви к литературе. Дима накатил последний стакан и, чуть было, не упал со стула. "К пострадавшей!" - провозгласил он, и организм его внутри дрогнул, пытаясь изрыгнуть назад все то, что только что в него было влито. "Ну что ж!" - кивая головой, сказал Александр Исаевич - "Добро! Добро, вы прошли инструктаж!". Дима вскочил на плохо гнущиеся ноги и не без труда последовал за доктором. Ему смертельно хотелось где-то лечь и заснуть. Но бабушка сказала, что он должен проявить себя. Поэтому, как Мюнхаузен за волосы из болота, он вытаскивал и ставил свое пьяное существо на рельсы расследования и разумных действий.
"Вы хоть как-то привели ее в чувство? А то ведь... это... укусит...," - промямлил он в спину доктору. "Да-а-а...," - ответил тот, не оборачиваясь, как будто речь шла о чем-то совершенно очевидном.
Невменяемая - с косой, обмотанной по верху головы - смотрела на Диму широко раскрытыми черными глазами. У него даже стала начинаться эрекция, но девушка принялась раскачиваться взад-вперед, и этот эффект прекратился. "Они здесь," - сказала она, не мигая. "Кто?" - уточнил Дима. "Они," - сказала девушка. Дальнейший разговор был бесполезен. "Пойдемте," - вежливо пригласил Александр Исаевич. В руках он держал какую-то толстую и явно умную книгу. Дима заметил на щеках пациентки темные пятна. Он поднял палец в их направлении, но Александр Исаевич, опережая, энергично махнул рукой: "Э-э," - типа, не бери в голову. И развернулся лицом к двери. Когда Дима уже почти сделал то же самое, посредством бокового зрения, ему показалось, что из ноздри девушки лезет что-то черное. Оно было настолько отвратительным, что успокоив себя словом "сопля", он мысленно поторопил Александра Исаевича: "Ну, выходи же! Выходи!".
Они долго шли по коридорам больницы, потом спускались вниз, потом опять шли по коридорам. По дороге Александр Исаевич поведал Диме о сантехнике и охраннике. "Да?!" - пьяно изумился тот - "А вы заявили?" - он хотел было вызвать подкрепление, но вспомнил о словах бабушки, что надо всегда делать чуть больше, чем от тебя ждут. Наконец они остановились. Александр Исаевич пошарил в карманах, вытащил связку ключей и открыл ничем не примечательную белую дверь, аналогичную всем остальным дверям других кабинетов.
Оттуда открылась металлическая лестница, круто уходящая в подземелье. "Освещения нет," - цокнул виновато языком Александр Исаевич. Он достал из шкафчика с красным крестом, висящего на стене при входе, два фонаря. Светя себе под ноги, они спускались минут семь-восемь по винтовой траектории, как в старинных башнях - по узкому трубовидному каналу - грохая ботинками по металлическим ступеням. Дима шел впереди. Наконец его нога ступила на невибрирующий бетонный пол. Железяки эти его как-то раздражали. Он сделал несколько шагов вперед и поднял фонарь выше.
Там были трубы -- большие и поменьше. Они тянулись в разных направлениях, поворачивали в стороны и вверх, создавали причудливые переплетения, и кроме них, взору ничего не представало. Дима помнил, по рассказам бабушки, что в таких помещениях, как правило, встречаются крысы. Он не испытывал никакого отвращения к этим созданиям и внимательно обвел трубы фонарем в их поиске. Крыс не было. "Ладно, запишем в загадки," - сказал себе Дима, как персонаж какого-то из любимых фильмов, и услышал: "Н-ну..., понимаешь...". Он обернулся, но Александра Исаевича, все время усердно стучавшего каблуками сзади, не обнаружил. Не смотря на выпитое, стало чуть-чуть страшно. Он метнулся назад к лестнице, но и ее тоже на том месте, где она должна была быть, не было. Дима прислонился к стене и хохотнул: "Вот, бля, напился! Совсем координацию движений потерял". "Александр Исаевич!" - крикнул он громко. "Ссаевич, ссаевич," - ответило эхо - "сам ты -- ссаевич". "Что?!" - вспылил Дима и полез в кобуру за пистолетом - "Напился что-то я больше, чем надо".
Страшно быть перестало, появилась злость. Он снял пистолет с предохранителя и взвел в боевое положение. Затем внимательно фонарем обвел все вокруг. Без изменений. Ни крыс, ни лестницы, ни Александра Исаевича. "Ладно, разберусь с тобой," - подумал о последнем Дима и пошел, светя, вдоль стены. "М-мозги-и," - каким-то объемным звуком вдруг пронеслось по подвалу. Не раздумывая, Дима развернулся и выстрелил. Ему показалось, что источник голоса был в шаге у него за спиной. Пуля срикошетила об пол, стену, трубу и ушла куда-то. Сзади никого не было. "Блядь!" - начал нервничать Дима - "Александр Исаевич! Уголовная, блядь, ответственность!". Эхо гулко проскакало по огромному помещению.
Дима постоял и собрался с мыслями. В лице его появилась решительность. Как заправский сталкер, с фонарем в одной руке и пистолетом в другой, без тени страха он продолжил прежний путь. Требовалось найти лестницу наверх, а потом уже, ориентируясь от нее, продолжить обследование подвала. "Хрен с ним с этим доктором. Сбежал, и пусть. Потом его поимею...," - Дима чувствовал себя Брюсом Виллисом, Томом Крузом и прочими подобными персонажами вместе взятыми - "только выпить бы еще чего!".
Сбоку он услышал собачий рык, но... стрелять сразу не стал. Запасной обоймы у него не было. Патроны надо беречь. Повернув синхронно ствол и фонарь, он увидел под трубой глядящую на него с яростью неподвижную оскаленную собачью морду. А сверху на трубе стояла полная бутылка виски. Направив ствол вниз и взяв большим пальцем той же руки фонарь, Дима сделал шаг, встав носком почти у самых зубов, взял бутылку и отступил назад.
"Батарейки ведь тоже скоро кончатся," - подумал он - "а выхода наверх пока не обнаружено...," - философски глядя в сверкающие злобой - почти человеческие - глаза, он открутил крышку бутылки и сделал один глубокий глоток. Глаза зверя сразу, как ему показалось, подобрели. Более того, морда быстро убралась -- улезла под трубу.
Дима глубоко вдохнул носом воздух, положил бутылку во внутренний карман пиджака и двинулся дальше. В некотором смысле шоком была встреча с преграждающей путь стеной. Получалось, что лестницы, по которой он спустился вниз, никогда и не существовало. Он встал спиной в угол, достал бутылку и опять выпил. Фонарь скользнул по тому пути, где он только что прошел, и напоролся на чьи-то ноги. Там кто-то стоял.
"Александр Исаевич!" - крикнул Дима и подробней осветил фигуру. "Проспиртованный мозг лучше, вкуснее-е-е-е...," - сказал кто-то, причмокивая губами. И это опять прозвучало со всех сторон, не давая определить источника. Человек вдалеке стоял, держась рукой за перила лестницы! Той самой, которую Дима только что безуспешно искал. Он был значительно выше ростом Александра Исаевича -- это чувствовалось даже на расстоянии -- и стоял как-то криво, как больной, как будто сейчас переломится пополам.
"Вы посмотрите, Егор Тимурович, кто к нам пришел!" - произнес он с неторопливым достоинством каким-то странно знакомым Диме гнусавым баритоном -- "Храбрец, понимаешь. А ведь какой перспективный был человек... ! Президентом мог бы стать... . Если бы не пришел сегодня сюда".
Дима впрямую направил фонарь на его лицо. Тот даже не пошевелился, не закрыл руками глаза. Стоял, как прежде, словно верхняя его часть была независима от нижней, и покачивал при этом слегка одной рукой. С лестницы сверху кто-то спустился и встал рядом с ним. Дима обратил на него внимание не сразу. Лишь после того, как рассмотрел лицо первого. Оно было ужасным. В контексте того, что теперь происходил поиск вандалов, раскурочивших могилу Ельцина, сейчас Дима бы сказал, что видел перед собой самого Ельцина -- того самого, которого демонстрировали когда-то по телевизору -- но как-то еще более неописуемо постаревшего и с черными пятнами по всему лицу.
Он глядел Диме в глаза и пытался улыбаться. Настолько, насколько это позволяли ему полусгнившие полуотвалившиеся мимические мышцы.
Тот, кто не сошел, а типа скатился по лестнице, был необыкновенно толст. В такой степени, что непонятно было вообще, как он протиснулся между стеной и перилами. Но от главного персонажа не хотелось отводить фонарь. Дима чуток дрогнул им, и этого хватило. Нечто похожее на гигантскую грушу водрузилось по правую руку от главаря.
Дима нацелил туда пистолет и одновременно фонарь. Шеи у существа не было. Маленькие, горящие красной ненавистью, глазенки имели внизу себя лишь губы. Губы, которые постоянно хлопали, чмокали, испускали слюну и были в ширину практически на всю голову.
Под трубами опять раздалось рычание. Звери заходились в нем, как в песне -- брали разные ноты. Дима посветил туда. Бегло просчитав количество морд, он понял, что патронов на всех не хватит. Моментально в душе повисла тоска: "Какого хрена бабушка решила, что я должен узнать жизнь?! ...Сидел бы сейчас в адвокатской конторе...!".
"Дайте, дайте мне его!" - закричал человек-груша, причмокивая, и выбросил вперед странные сухие руки, не имевшие по виду мышц, а похожие на сочленение толстых жердей. И сами они, и пальцы, их завершающие, были такой фантастической длины, что пока они летели, Диме показалось, что сейчас они до него достанут.
"Успокойтесь, Егор Тимурович," - промолвил главарь, степенно поводя конечностью - "успеете еще. Сейчас пусть ребята полакомятся...". Кругляш опустил руки, и они легли на пол. Дима не сразу осознал, что ему пришел конец (он даже, глядя в глаза монстрам, успел вынуть бутылку и хлебнуть виски). Ясно это окончательно стало только тогда, когда, услышав ключевые слова хозяина, все псы вылезли из-под трубы, встали на задние лапы и пошли к Диме.