Облокотившись о подоконник, толстяк высунулся с шестнадцатого этажа. Он оскалился в появивишееся перед ним зеркало, а затем выплюнул изо рта разжиженную зубную пасту, зная точно, что она полетит на головы стоящей внизу компании выряженных в смокинги менеджеров и банкиров. Толстяк хотел реветь от дикой внутренней боли, но почему то держал себя в руках, скомкал фольгу от "Орбит" и начал энергично жевать.
Час назад умер от передозировки его давний приятель, маститый режиссер, неукротимый Дино Ларентино.
Толстяк, явственно представив свою утрату, несмотря на то, что все время об этом и думал, схватил и швырнул в стену свою молчаливую спутницу, бутылку водки. Стукнувшись о бетонный выступ, бутылка расползлась по стена и, превратившись в отсыревший бочонок, покорно опустилась на пол. Рассвирепевший толстяк послал вдогонку ещё пару здоровенных пружин, которые валялись среди кучи запчастей и заржавевших деталей.
- Захотели, шутить со мной, бляди?!
От громогласного рыка толстяка патрульные машины заладили сирены тревоги и ближайший трансформатор высоковольтного напряжения закончил существование ужасающим квартал раскатистым взрывом. Свет погас даже на телевизионной вышке.
- Бляди, послушаете новости, а потом вычеркнете его из своей памяти?! Вы привыкли так жить?! Нет уже, извольте, помните, мучайтесь вместе со мной!
Толстяк нащупал что-то в своем бездонном кармане, потом слегка подвигал плечом и пошел в соседнее помещение. Это был зал прямо под крышей здания, площадью в 300 квадратных метров.
- Бляди! Идеальное место для банкетного зала. Руки чешутся его устроить. Я вам устрою банкет... - упивался толстяк своей горечью.
Худой неподвижно лежал на диване, - со вчерашнего дня у него начался грипп, - он никак не мог выкарабкаться из состояния отверженного существа.
- Больно? - спросил он, привстав на локти.
Толстяк ничего не ответил, а взял в охапку невесть откуда появивившееся полотно, которое стал энергично наматывать на руку. После этого он ловким движением руки расстелил полотно всему залу.
Для худого не в новинку были оригинальные мероприятия толстяка, последний являлся тем, кто воспитал когорту Евклида, Платона, Эйнштейна и многих особей ему подобных.
- Это снова во вред людям? - бессильно сказал худой.
- Во вред? Во вред? - сорвался толстяк и его лицо перекосило возмущение, граничающее с яростью. - Да, во вред их тупым умам.
Он взвился в воздух и несколько мгновений, шарил карман, извлекая оттуда два небольших белых предмета.
- Дино нет больше среди живых, он умер. - вспылил толстяк, вися под потолком, деловито рассматривая полотно. - И я собираюсь нарисовать. Его мир, его безупречный, безумный мир. Он был одним из лучших моих учеников. Один из самых талантливых.
Толстяк выполнил сальто в три с половины оборота и, не приземляясь, кружа над поверхностью пола, стал размашистыми мазками наносить на полотно задуманный сюжет.
- Он пришел в кино-реалити, в кино модернизма из порно. Если бы ты знал, сколько телок и жеребцов он вывел на путь истины. Это сейчас все молятся на порно, и все существование человечества превратили в фальшивое порно, а тогда, а тогда! Каждый священник из за угла был, как нынче живодеры "Аль-Кайды", как инквизиторы. Дино Лаурентино! Какие сногсшибательные фильмы! Какие замыслы! Ты посмотри, да ведь это гений... Демоническая суть его творчества и духа видна в самых ранних картинах, потом цензура старалась всё затушевывать. Двадцатипятилетним он снял свой революционный "Всё рождается из черного"...
Толстяк пренебрегал законами тяготения, работа спорилась, цвета ложились и линии сплетались.
Худой тяжело дыша, поднялся на диван, чтобы увидеть, что рисует толстяк.
На молниеносно меняющейся, уже вовсю расписанной картине были множество разных диковинных фигур, животных, полулюдей, рож, каких-то оружий, машин, светил, непонятных предметов, химерные существа выражали нечеловеческие эмоции. Это было подлинное произведение мракобесия, везде убийства, изнасилования, оргии, пиры, бесконечные картины насилия, насилия, насилия, зло, в мирриадах отенков красного и черного.
- Все понял? - злорадно спросил толстяк.
- А откуда краски? - спросил худой, которого глубоко подспудно возбуждала неистощимая фантазия собрата.
- Краски? - вскричал толстяк, извиваясь в пространстве и стремглав летя в угол залы. - Краски, это ваша забава. А я рисую глазами!
- Что??? - терпение ангела лопнуло.
- Я вынул глаза у Дино, они сейчас ему ни к чему. И вот его глазами нарисовал сей шедевр. Каково? Впрочем, чего я вас святош спрашиваю, стоит только пикнуть, вас не удержишь от проповедей...
- Мне нравится! - расхохотался толстяк, чеша затылок пяткой, взмыв для лучшего ракурса к центру потолка.
У худого вздулись вены на висках.
- А кто будет зрителем и ценителем этой картины?
Толстяк заметил какую-то несуразность на полотне, его ноздри зловеще раздулись. Он посмотрел на оставшиеся кусочки глаз и пояснил.
- Весь этот с...ный город. Утром, перед рассветом я натяну картину по всему небу, люди увидят то, что они не хотели видеть, чего избегали. Им покажется, что у них начались массовые галлюцинации, а затем побегут и станут будить непроснувшихся. Каждый из жителей заметит, что я для каждого нашел родную мерзость, как едко вырвал из их сердца пороки и поместил на полотно. Они думали, что я всегда корил, преследовал и ломал их за достонства. Да где у них достоинства? Я никогда не вижу и не видел. Всё в них порочное.
В конце моего представления вместо солнца взойдет сердце Лаурентино, которое будет светиться черным цветом. Высвечивая или вычерняя всю поганую суть людишек. Всю мразь их внутренней черноты. На этот балаган мне хватит минут десять. Картину, я сохраню, для других городов, тут все, что увидел за свою некороткую жизнь Ларентино. Это картина демократична. Её поймет любой житель планеты. Тут все, что снял и не успел снять, написать, нарисовать, сказать, подумать Дино. Все "от" Дино Лаурентино.
Ангел похолодел от ужаса. Дьявольское коварство было неисчерпаемо. Пронзительно знобило, ломило тело. Надо было что-то менять, не то завтра над городом взойдёт кошмар. Надо было быть столь деятельным, как никогда и тут самообладание к несчастью покинуло ангела. Он призвал последние духовные силы и решил было обратиться к Всевышнему.
Толстяк заметил перемены в умонастроении ангела и вдруг стал приветливее, как-то теплее и мягче. Раскрашивая сфинкса, он вкрадчиво сказал:
- Да. ладно тебе, это шоу, люди сколько не боятся все-равно рабы зрелищ. Не тебе со мной тягаться...
От перенапряжения ангел потерял сознание.
Город, оставшийся без электричества и легший спать пораньше, не ведал какой леденящий жилы сюрприз ждал его наутро.