Беседа на мгновение прервалась, когда в "Арсенал" зашёл очередной посетитель, но тут же возобновилась снова.
- Последствия... - задумчивый Рома Калинин занял у меня очередную сигарету. - Как мало мы знаем о последствиях. Совершая самые обычные действия, мы редко думаем наперёд. И лишь потом, мокрые и бледные, оглядываемся назад и дивимся, как же нас угораздило посреди бела дня вляпаться в этакую передрягу.
- Я чувствую здесь историю, - благодушно заметил Артём.
- Так, на пару кружек, - подтвердил Рома, обводя присутствующих тяжёлым взглядом, словно человек, однажды вырвавшийся из цепких лап бездны и теперь вынужденный заглядывать в неё снова и снова. А затем подозвал официантку.
Лето это буквально в первые же дни сулило Роме сплошные неприятности. Всё началось с небольшого недоразумения с некоей жгучей брюнеткой, которая застала его в весьма компрометирующем тет-а-тете и пожаловалась папе-боксёру. Когда в воздухе завитали первые угрозы касательно целостности определённых частей тела, на семейном совете было принято единогласное решение временно ретировать Рому в Резекне на попечение тётушки Анны и дядюшки Оскара. Свежий сельский воздух, как надеялись они, благотворно подействует на сего молодого человека, не говоря уже о несомненной пользе здоровью ввиду отсутствия упомянутого тела в Риге. В общем, не прошла у лета и неделя, как единственный наследник четы Калининых уже оказался в Латгале, где его нога не ступала вот уже на протяжении полутора десятка лет. Не то чтобы Рома не любил дядюшку с тётушкой, просто в памяти его слишком живы были моменты прошлого посещения хутора, во время которого он умудрился по неопытности вогнать себе в ногу вилы. Отлёживаясь на диване, мальчик получил уникальную возможность воочию убедиться о тщетности и бесцельности существования в месте, где до сих пор не было не только интернета, но и мало-мальски пригодного компьютера, а телевидение ловило три с половиной канала, и то по праздникам. С тех самых пор Рома решительно противился поездкам на хутор в гости и предпочитал наслаждаться благами урбанизации. Но в этот раз обстоятельства оказались сильнее его и дневным поездом отправили героя в путешествие.
Резекне встретило гостя мелким дождём и тёткой - дородной, здоровой бабой, домашним деспотом и тираном. Тётушка Анна была из тех самых некрасовских женщин, которые на горящих на скаку конях врывались в избы. В северных мифологиях такие, как она, в крылатых шлемах уносили с полей битвы павших воинов. Не мудрено, что дядюшка Оскар на её фоне выглядел бледным и невзрачным. Впрочем, то же самое можно было сказать о подавляющем большинстве окружающих - тётушка словно являлась другим измерением, и всякий попадавший под её влияние неизменно сокращался и терял в значимости. Имелись, впрочем, у дядюшки и другие оправдания его бледности, и на данный момент все они отчётливо виднелись по болезненноу лицу и подёрнутым лёгкой алкогольной завесой глазам.
- Племя-я-яш! - раздался зычный тёткин крик, заставивший мирно пасшихся в округе путешественников вздрогнуть и насторожиться. Обуреваемый недобрыми ощущениями Рома взвалил на плечо сумку и направился к родне. Тётушка встретила его распростёртыми объятиями, и молодой человек отчётливо ощутил, как в порыве чувств хрустнули рёбра. Дядюшка ограничился вялым рукопожатием.
- Пойдём отседа, - он почему-то нервно озирался по сторонам. - Простынешь ещё, а нам перед мамкой твоей отвечать.
- У нас там машина, - тётушка подхватила Рому под локоть и потащила к выходу с вокзала. - Доедем скоро, а там уже отдохнёшь. Стол я накрыла, надо только картошку разогреть.
- Спасибо, тёть Ань, я не голодный, - безуспешно попытался отбиться Рома.
- Четыре часа в пути, - в голосе тётушки прорезались железные нотки. - Ты же не жрамши поехал небось. И картошечка у нас пальчики оближешь. Вы там в городе такую и не едали.
- И залакировать. От простуды, - подмигнул дядюшка.
- Я те дам "залакировать"! - беззлобно отмахнулась тётушка, кое-как запихиваясь в видавший виды "пассат". - Ты сегодня с самого утра уже и лакируешь, и "отвёртки" гоняешь, и ещё черт-те чем занимаешься. Дай мальчику прийти в себя.
Девятнадцатилетний "мальчик" обречённо осматривался по сторонам. За прошедшие годы Резекне несильно поменялось, разве что стало побольше современных зданий да исчезли некоторые улочки, ранее придававшие городу ощущение посёлковости. Впрочем, машина достаточно скоро выехала за пределы города, и пейзаж вновь стал монументальным: поля, живность, леса. Леса, живность, поля. Живность, леса... Словно и не было всех этих лет. Они проехали небольшую деревню, свернули на ухабистую дорогу и спустя минут десять уже тормозили у деревянных ворот, за которыми скрывался подъезд к дому. Тщательно контролируя движения, дядюшка выбрался из автомобиля и пошёл отпирать замок. Частично поросший травой путь вёл к дому, который выглядел в точности как в воспоминаниях. Время коснулось совсем иных зданий: хлев был совсем новый, сеновал стал больше и вместительнее, а железный гараж и вовсе исчез, и на его месте воцарился навес на массивных столбах, под которым легко могли поместиться три-четыре машины. Когда где-то вдали замычала корова, Рома понял, что цивилизация кончилась.
Спустя несколько недель Калинин-младший слегка смирился с сельской жизнью. Весьма мешало отсутствие под рукой интернета, но бдительная тётушка быстро пресекла эту "городскую блажь" самым примитивным способом - по самую маковку нагрузив молодого человека обязанностями. Делать надо было всего ничго: воду носить, еду готовить, живность кормить, косить, полоть, убирать, подметать, вытирать, пилить, рубить и чинить. Вечерами же он был предоставлен самому себе, но вдруг обнаружил, что понятия не имеет, как обходиться с навалившейся вдруг свободой действий. Не спасал даже заботливо припасённый ноутбук. Окружающие боролись со скукой каждый по-своему: дядюшка предпочитал смотреть на мир через призму продуктов перегонки и очищения, а тётушка зачитывалась женскими романами в наихудшем их проявлении. Рома по незнанию как-то заглянул в одну из этих книг и получил лёгкое потрясение мироздания - со страниц буквально сочились пышущие жаром зовущие бёдра и отважные принцы, которые пачками крошили орды недоброжелателей, а впоследствии устраивались поудобнее на залитом кровью поле брани и толкали небольшую, на час-полтора, оду в честь прекрасной дамы. Собственно, тут-то Роме и следовало уловить первое дуновение грядущей катастрофы, но он был молод, горяч и беспечен - качества, которые, как мы знаем, в своём сочетании весьма опасно воздействуют на мыслительные способности.
Всё произошло в знойный июльский полдень, когда Рома отправился проведать (по сугубо сельскохозяйственным причинам) корову Нюшу. Уже на подходе к изгороди он заметил неладное - несущееся на него видение в коротком синем ситцевом платье. Видение, продемонстрировав изрядные способности к лёгкой атлетике, изящным движением перескочило через ограду и с истошным визгом влетело прямиком в молодого человека. Раздался неприятный треск, и оба участника столкновения повалились на сырую гостеприимную землю. Девушка очнулась первой. Устремив на Рому большие васильковые глаза, она сначала поправила причёску, потом приняла страдальческое выражение лица, и лишь затем пришла в восхищение.
- Вы такой отважный! - звонкий голос не оставлял сомнений, что обладательница предпочитает говорить исключительно восклицательными знаками. - Спасли меня от этого страшного животного!
- К-к-какого ж-животного? - молодой человек, до сих пор пытающийся прогнать цветные пятна из глаз, от стремительности происходящих событий стал слегка заикаться.
- Ну этого огромного! Ну быка же! Который на меня напал! - девушка, демонстративно пренебрегая реальностью, махнула рукой в сторону Нюши. Корова, чья зона террора всю жизнь ограничивалась хлевом и тремя метрами привязанной к колу цепи, подняла голову и обиженно замычала.
- Это Н-нюша. Он-на н-не опасна.
- Сейчас, конечно, уже не опасна! - незнакомка сделала отчётливый упор на "сейчас", явно намекая, что лишь появление светлоокого рыцаря остановило готовящееся смертоубийство.
- Бред какой-то... - Рома с каждой секундой ощущал всё большее и большее беспокойство, словно он забыл нечто очень важное, но не в состоянии вспомнить, что именно. Он аккуратно отодвинул девушку в сторону, пытаясь подняться. Тут-то всё разрешилось - левую ногу, будто в наказание за невольное доброе дело, пронзила острая боль. Судорожно выдохнув сквозь стиснутые зубы, Рома опёрся руками о землю и осторожно встал, стараясь не задеть явно сломанную конечность.
- Сильно болит? - с очаровательным любопытством поинтересовалась возмутительница спокойствия. Молодой человек ответил на вопрос весьма ярко и красочно, с красноречием, достойным Плиния и Гомера, но, увы, несколько невнятно ввиду болевого шока и (хоть и несколько запоздало) победившего воспитания. Кое-как встав, он запрыгал на одной ноге в сторону дома, но потерял равновесие, пошатнулся и почти было упал вновь, когда под руку нырнуло синее ситцевое плечо и поддержало его. Так, избегая смотреть друг на друга, они и добрались до крыльца, где девушка опустила Рому на ступеньки и смело направилась внутрь.
Прибывший через несколько часов сельский доктор Язеп Маркович сильно напоминал своего коллегу Ливси из советского "Острова сокровищ". Постоянно посмеиваясь над незадачливым Ромой, он подтвердил наличие перелома и наложил гипс.
- Ну вот как-то так, - доблестный эскулап придирчиво осмотрел результат. - Минимум месяц лежачего режима тебе обеспечен.
- Скажите, - с робкой надеждой поинтересовался Рома, - а госпитализация точно не нужна? Вдруг там что-то серьёзное?
- Не боись, - ухмыльнулся доктор, отечески похлопав его по плечу, - никто тебя от твоей зазнобы не отрывает, можешь остаться дома.
Язеп Маркович, светлая душа, и не подозревал, сколь далёк от истины, и как мало доброты в его доброте. За прошедшие с момента возвращения домой сто девяносто три минуты Рома успел уже в четырёхсотый раз - почти по два раза в минуту - пожалеть, что вообще вышел в этот день наружу. Особенно горько было ему из-за причастности ко всему этому литературы, падшей столь низко, что за выражения "трепещущее лоно" и "сладостная истома" авторов больше не подвергали остракизму и не били показательно плетьми. Потому что, оказывается, тётушка Анна и ситцевое видение читали одни и те же книги. И словно рыбак туманным утром распознаёт в дрожащем силуэте другого рыбака, так и тётушка Анна с новой знакомой моментально нашли общий язык, и сейчас - он отчётливо это слышал - девушка излагала очередную версию произошедших событий, причём Рома с каждой из них всё сильнее мужал и бронзовел. А уж когда тётушка узнала, что Яна тоже рижанка, в глазах её разгорелись истинно интриганские огоньки.
- Яночка останется у нас на ужин! - сияющая тётка выглянула из кухни. На ходу вытирая руки о фартук, она подошла к племяннику и подмигнула ему. - Очень славная девочка.
- О да, исключительно славная... - мрачно отозвался Рома. - Зачем она остаётся? Добить меня? Что я ей плохого сделал?
- Ну не будь таким городским циником, - тётушка всплеснула руками. - Дай волю чувствам. Я же видела, как ты на неё смотрел.
Рома только вознамерился просветить дражайшую тётушку о своих самых что ни на есть настоящих чувствах и истинной природе взглядов в отношении некоторой особы, как вдруг его кольнула тревожная мысль относительно последствий сей откровенности. Минимум месяц - повторил он себе приговор доктора - и этот месяц придётся провести целиком и полностью на попечении той самой женщины, чью новую фаворитку он собирается утопить в фонтане ядовитого красноречия. Нужно ли быть обладать сверхъестественными способностями, чтобы понять всю опрометчивость этой идеи? Нет, нет, и ещё раз нет. Поэтому Рома скрепя сердце принял единственно доступное дипломатичное решение.
И когда грохот двери возвестил об уходе Язепа Марковича, Рома был единственный, кто услышал в этом звуке глухой стук захлопнувшейся золотой клетки.
Возможно, менее принципиальный человек, не увидел бы в положении Калинина-младшего ничего трагического. Быть может, сей не отягощённый принципами индивидуум даже смирился бы с судьбой и отдался на милость синеглазой блондинки, с потрясающей упёртостью проводившей у ложи молодого человека всё свободное время. Но только не Рома. Если он и тонул в прекрасных глазах, то лишь потому, что сзади его держала тётушка и топила в них. Хоть девушка и впрямь была чудо как хороша - помимо уже упомянутых омутов глаз взыскательный зритель мог отметить в ней роскошное золото волос, милое курносое лицо, правильные скулы, небольшие уши и даже такую пикантную и непременную деталь как непослушная прядь - но это великолепие не трогало чёрствое сердце Ромы, в котором неугасимым пламенем горело воспоминание о том, что его собеседница живёт и дышит литературой, которая к реальной жизни имеет примерно такое же отношение как Дед Мороз или же честный политик. Рома не любил сентиментальщину, поражающие в самое сердце взгляды и высокопарные обороты. Он предпочитал обычные, словно топор, истины и ситуации. В них, считал он, гораздо больше правды. Потому что давайте называть вещи своими именами - от людей, на чьих книжках обычно красуются крепко завитые мужчины и преобладает розовый цвет, вряд ли можно ожидать трезвого подхода к жизни. Как и следовало ожидать, девушка придерживалась на этот счёт принципиально другого мнения - её реальность была пронизана благоуханиями цветов и случайными романтическими встречами на залитом луной озере. А это, как твёрдо осознавал юноша, уже почти что вердикт. Если долго смотреть в женские романы, то рано или поздно они заглянут в тебя.
Жизнь тем временем шла своим чередом. Миновал жаркий июль, на смену ему явился дождливый латвийский август. Дядюшка успел несколько раз отравиться, тётушка, этакий сельский Маккиавелли, по-прежнему строила коварные планы, Яна всё так же пыталась повернуть Рому к прекрасному. И молодой человек к своему ужасу стал замечать, что постепенно утрачивает твёрдость духа и ясность мысли. Всё чаще он позволял себе предательски забыться в общении с девушкой. Облик его стал дышать безнадёжностью и покорностью. Ему вот уже несколько раз приходилось срывать попытки родни оставить их наедине в романтической обстановке. И он готов был поклясться на Библии, что не единожды слышал, как тётушка говорит дядюшке о "влюблённых голубках". Похоже, что дело было решённое - за него и без него. Сломанная нога тем временем потихоньку приходила в себя. Поездка на рентген в поликлинику в Резекне выявила все следы заживления. К середине августа, уверил хирург, меняя плотную гипсовую повязку на более лёгкую, всё придёт в норму. "Сможешь поехать домой", - сказал тогда доктор, и Рома впервые поймал себя на мысли, что не против остаться. Только бдительность тётушки помешала ему в этот вечер напиться с дядюшкой Оскаром. О, сия украшенная добродетелями женщина умела стоять на своём. Наверное, это генетическое, думал юноша, заложенное в женщин веками матриархата и общения с мужчинами. По ним сразу видно, когда они стоят на своём, а когда по доброте душевной позволяют мужчинам одержать верх.
- Ну что же ты? - увещевала тётка племянника. - Такая хорошая девочка! Она сделает тебя счастливым.
- Она? - полный скрытой тревоги, переспросил Рома.
- Точно, - кивнула тётушка.
- Сделает меня счастливым? - на всякий случай уточнил он.
- Именно так.
- Яна? - ещё раз удостоверился юноша.
- Яна.
- Ты так считаешь? - саркастично заметил он.
- Уверена, - подтвердила она.
По тонким намёкам Рома понял, что тётушка думает, будто Яна сделает его счастливой. Мысль эта тревожным набатом отдалась в голове. Юноша рукавом вытер выступивший холодный пот, а вечером впервые за всю свою жизнь молился всем известным и неизвестным богам с просьбой оградить от опрометчивых поступков.
- Кстати, Ромочка... - обронила Яна, будучи в гостях на следующий день и найдя Рому мирно лежащим на диване и за неимением лучшего читающим "Трактат о разведении пчёл". - Я ведь могу называть тебя Ромочкой?
- Нет! - твёрдо отозвался юноша, собирая остатки здравого смысла.
- Ромочка, у тебя такие печальные глаза, - девушка была воплощённая забота, и Рома не стал ей объяснять, что ему просто не по себе от её общества. Он ограничился коротким всхлипом и попытался повернуться на другой бок, но никак не мог избавиться от настойчивого василькового взгляда. Казалось, этот взгляд командует внутренному демону внутри него взять руки Яны в свои и поцеловать так, чтобы её милое личико залилось краской. Потому что, твердил демон, снаружи светит солнышко и поют птички, и девушка красива как картинка, и прозрачнее горной воды и чище воздуха. А ещё, дополнил демон чуть погодя, у неё восхитительно волнительная грудь. Но, возможно, это уже был совсем другой демон, ничуть не васильковый.
- Послушай... - он аккуратно заложил страницу со схемами ульев и, ненавидя самого себя за слабость, поддался искушению.
- Да? - в её лице отражалось столько ангельского терпения, надежды и готовности, что даже самому циничному и прожжённому человеку впору было разрыдаться и немедленно посвятить остаток своей жизни добрым делам.
- Мне кажется, что... - Рома буквально чувствовал, как падает в пропасть.
- Да? - большие выразительные глаза, курносый нос и даже непослушная прядь целиком обратились в слух.
- По-моему... Нет, знаешь... - молодой человек запнулся на полуслове, так как в нём боролись совершенно противоположные силы. И надо же было случиться тому, что именно в этот момент в комнату с невнятными воплями ввалился дядюшка Оскар. Каждый шаг давался ему с большим трудом - в основном потому, что сзади в него вцепилась тётушка, пытающаяся придать дядюшке ускорение, обратное направлению его движения.
- Ты что делаешь, ирод? - тётушка была вне себя. - Такой момент испортил!
- З-здесь, - дядюшка обвёл комнату затуманенным взором. - Я буду спать здесь, женщина! И никаких гвоздей. Враг не пройдёт...
Сделав ещё пару шагов, он рухнул на соседнюю кровать и тут же заснул.
- Совсем охамел, алкоголик несчастный! - громким шёпотом произнесла тётушка, но тем не менее накрыла мужа одеялом. - Вы тут это... продолжайте. Я пойду... эээ... заниматься делами.
Рома попытался было продолжить начатое, но его вновь прервали - дядюшка стал оглушительно храпеть, выводя целые рулады с затейливыми вариациями. Ширине его диапазона позавидовала бы всякая пила. Юноша попробовал было продраться сквозь эту звуковую завесу, но безуспешно, и тут где-то внутри словно открыли кран - он ощутил, как этой простой, приземлённый, незатейливый храп вытесняет окружающую романтику, как в нём бесследно исчезают опасные желания, как возвращается твёрдость духа. Пользуясь подвернувшимся случаем, он выразительным жестом показал на дядюшку, мол, потом поговорим, и быстро-быстро вновь уткнулся в книгу. Но когда Яна, святая покорность, улыбнулась своей обворожительной улыбкой и покинула сей храм Морфея, оставшийся позади Рома почему-то моментально почувствовал себя ужасно виноватым. Похоже, того же мнения была и тётушка - уж больно прохладным оказался ужин.
Он проснулся посреди ночи (когда тебя бесцеремонно трясут за плечи, такое иногда случается) и узрел перед собой освещённого серебристым лунным светом дядюшку Оскара, который вёл себя в высшей степени странно: прикладывал палец к губам и совершал какие-то непонятные пассы руками. Рома поначалу решил, что дядюшка заполучил себе очередной алкогольный срыв и только вознамерился поднять тревогу, как тот вполне уверенным и трезвым движением закрыл ему рот ладонью и покачал головой - мол, молчи. Чуть приподняв ладонь, он ещё раз приложил палец к губам и показал на стул с одеждой. Юноша послушно оделся и с помощью дядюшки вышел из дома. Автомобиль уже стоял наготове, на заднем сиденье виднелся чемодан Ромы.
- Что происходит? - поинтересовался молодой человек.
- Тише. Поехали, - дядюшка нетерпеливо подтолкнул его к машине. - Первый поезд на Ригу уходит через полчаса. С тёткой попрощаешься по телефону.
Рома задумчиво оглянулся. Идея стратегического отхода выглядела донельзя заманчивой, невзирая на иронию происходящего - отступление из места отступления. Над лесом укоризненно висела Луна, поля презрительно молчали, и на секунду ему показалось, что даже ветер шепчет вслед что-то неодобрительное. Юноша сделал глубокий вдох, избавляясь от наваждения, и полез в "пассат".
- Зачем вы это делаете? - он наблюдал, как мимо проносится ночная сельская жизнь.
- Чтобы тебе окончательно голову не задурили, - дядюшка вёл машину спокойно и уверенно, и глаза его светились какой-то безалкогольной мудростью. - Я же вижу, ты почти сдался.
- Сдался, - обречённо согласился Рома.
- В Риге у тебя хотя бы право выбора будет, - дядюшка не отрывал взгляд от дороги. - А с тёткой я поговорю. Сельская богиня любви нашлась. Знаешь, как мы с ней познакомились? Я её от проезжающей машины спас. Зловещая сила романтики, блин...
- ... зловещая сила романтики, - Рома допил остатки пива и тихо, как-то даже вежливо опустил кружку на стол. - А также обстоятельства и последствия. До сих пор не верится, что я оттуда выбрался.
- Да ладно... - недоверчиво перебил его Артём. - Такая девушка у тебя была - достаточно только руку протянуть. А здесь что? Опять трястись, что тебя найдёт тот самый папа?
- Зачем трястись? - Калинин-младший ухмыльнулся и вновь оглянулся на звук дверного колокольчика. В "Арсенал" вошёл крепкий мужчина лет пятидесяти. Завидев его, Рома поднялся, выложил из карманов ключи и телефон и стал засучивать рукава. Мужчина повторил его действия. Чуть помедлив, юноша, принимая боксёрскую стойку, двинулся к нему. И когда они обменялись несколькими ударами, мне удалось вполоборота увидеть его лицо. Кажется, он был счастлив.