"Внимание, внимание! Поезд отправляется через две минуты. Пассажирам просьба занять места..."
Безликий молодой человек в теплом дорожном костюме быстрым взглядом окинул станцию, вскарабкался на подножку и исчез в чреве поезда. Почему безликий? Потому что в чертах лица его не было ничего приметного, нос не выделялся среди свежевыбритых щек, глаза не поражали всякого встречного трепетным внутренним огнем, а короткие волосы лежали именно там, где их оставила щетка парикмахера. Ни словом, ни делом, ни духом не задевал он ничей случайный взгляд. Раздался свисток, поезд постепенно набрал ход и оставил позади сельскохозяйственные пейзажи.
Аркадий Степанович злился. Впрочем, человеком он был мягким, добрым и вся злость его выражалась в укоризненном поглядывании на собеседника поверх очков-половинок и редких вздохах "Что же вы, молодой человек, говорите-то?" Но молодой человек неуклонно стоял на своем. Предъявив в который уже раз свое удостоверение, он терпеливо обьяснял председателю, что, дескать, верхи послали его "проверить соблюдение предписаний и законов" в нескольких специально выбранных для этого поселках. Это был представитель свежего поколения людей, упивающихся собственной, пусть даже самой незначительной, властью и ревностно держащихся за свои обязанности, зачастую забывая при этом о голосе рассудка. В голосе его сквозила молодость, в интонациях - власть, а в глазах - фанатизм. Спор вышел из-за Марии Ильиничны. Дело в том, что преклонных лет женщина по доброте душевной имела привычку подкармливать бродячих собак, кои, будучи существами отнюдь не глупыми, быстро вошли во вкус дела и безраздельно пользовались добротой старушки, привлекая все новых прихожан к сей святой церкви Бесплатной Еды. Развеселая собачья ватага, однако, нарушала все санитарные нормы и зачастую не давала соседям добродетельной женщины насладиться тишиной и покоем. Но... Поселок - дело маленькое, все знают и любят друг друга, и к собачкам постепенно привыкли. Но одно дело - жители, сызмальства знающие друг друга, и совершенно другое - инспекция.
- Вы же понимаете, что это подсудное дело? Свора грязных бездомных собак - это же рассадник микробов и потенциальная опасность эпидемии во всем районе! Согласно пункту... - Да уберите вы эти ваши пункты! Что вы ими мне в нос тычете? Прекрасно я все знаю. И тем не менее повторяю - никакой опасности тут нет.
- Вы пойдете под суд! Слышите?! Можете прощаться с должностью! Вопиющая безответственность и безалаберность! Так нагло плевать на людей, которые вам доверяют!, - молодой человек, казалось, был самим воплощением закона в последней инстанции. Наверняка, он казался себе чрезвычайно величественным, исполняя "волю народа". - Слушай, молокосос! - Аркадий Степанович вспылил. - Твои родители пешком под стол ходили, когда я председателем стал. И не смей указывать мне, что я должен знать, и чего нет. Тоже мне, вздумал! Проваливай отсюда, и пускай в следующий раз пришлют постарше кого-нибудь. Иди давай. И чтобы следа твоего я больше здесь не видел. Сопляк паршивый... - Да я... Да... Я буду жаловаться на вас в инстанции!
- Да хоть президенту, блин. Пшел, я сказал! Указывать мне он тут будет...
Аркадий Степанович постепенно отходил от разговора. Нет, какой же все-таки нахальный сопляк попался, жаловаться надумал. Но разобраться все-таки надо. И, по правде, давно надо бы, наверное, да вот недосуг всё. Председатель поправил очки-половинки, и со вздохом вышел.
- Привет, Ильинична!
- Здравствуй, Степаныч.
- Ты все этих приблудных собак кормишь?
- Це ж твари Божьи, и Он наказал нам о них заботиться.
- Все-таки нехорошо это. Человек из Центра приезжал, как увидел тебя, аж хвост пистолетом поднял. "Инфекция", говорит, "эпидемия". Собак, говорит, расстрелять. - Батюшки светы. Какое расстрелять? Не по-Божески это, Степаныч, сам подумай. Ежели мы каждое живое создание расстреливать будем, то что же это получится? Они же дружелюбные - ни гавкнут тебе, ни слова от них не дождешься.
- Так что с ними делать? Если и впрямь заразные? Или бешеные?
- Надо верить, Аркадий, и уповать на милость Божию. Там, наверху, все тебе зачтется. И
любовь твоя, и помыслы.
- Мне наверх пока что не надо, и тут дел хватает. А ты эта, слушай. Чтобы никаких собак лишних больше не было.
- Темный ты человек, Степаныч. Веры в тебе нет, света. А вот пришел бы как-нибудь, покормил бы их - и все бы мысли плохие ушли. Ведь Бог - он что нам завещал... - Меня, если честно, слабо волнует, что он завещал. Устроили тут, паимаишь, раздачу - все шавки с окрестностей понабежали.
- Ну и замечательно. Глядишь, и соседи вскоре обратятся. Я все жду. А то все-таки трудновато одной.
- Следи за собой, Ильинична. А то всякое бывает.
- На все воля Господа Бога нашего...
Молодой человек взлетел по деревянным ступенькам участка и забарабанил в дверь. Поначалу столь обещающее дело казалось теперь таким далеким и недосягаемым. Многочисленные рассказы о том, как он наставил на путь истинный целый поселок, грозили лопнуть как мыльный пузырь. И все потому, что этот старик не хотел поддержать его в таком простом вопросе. Ведь бабка виновата на все сто по соответствующей статье. Собак расстрелять, ее посадить - и дело с концом. Уж народная-то милиция должна помочь!
- Здравствуйте. Я к вам по такому вопросу. У вас тут есть гражданка, некая Всеволодина Мария Ильинична. Она косвенным образом нарушает постановление о предотвращении инфекционных заболеваний и подлежит аресту.
- Кто? Ильинична, что ли? Какое-такое нарушение?
- Она прикармливает бродячих собак, а они, согласно реестру, один из факторов потенциального заражения...
- Слышь, лицо официальное, ты что, хочешь, чтобы мы Ильиничну арестовали за то, что она собак кормит? Парень, ты ниоткуда не падал, не?
- Согласно закону...
- Вали отсюда, пока шею согласно закону не намылили, не мешай работать!
Молодой человек разозлился. Судя по всему, все здесь были настроены против него. Пользуясь своими давними дружескими связями, они покрывали друг друга и закрывали глаза на открытые нарушения закона. Ничего... Он - инспектор, представляющий здесь закон. Он - Закон. И он будет вершить Закон, хотят этого эти преступники, или нет. С этим настроением он уехал в город, чтобы незаметно вернуться через неделю. На этот раз при нем не было чемодана, не было ничего - только дорожный костюм, праведный гнев, и осознавание собственной непоколебимой правоты и долга перед обществом. Огородами дойдя до задворок домика пенсионерки, он стал выжидать. Близилось время кормежки. Вот уже послышался негромкий лай, и свора темных вбежала во двор, который осветился квадратом открытой двери. Молодой человек подождал, пока женщина не начнет кормить своих любимцев, вынул руку из кармана, поднес что-то ко рту, и с силой стал дуть. Во дворе внезапно раздался лай, собаки заметались туда-сюда. Все быстрее и быстрее носились они, как вдруг внезапно замерли, повернули пасти к доброй старушке и глухо зарычали. Та с криками попыталась броситься назад к дому, но споткнулась об очередную дворнягу и упала, разметав еду по пыльной земле. И не прошло и минуты, как прыгнула первая тень...
"Внимание, внимание! Поезд отправляется через две минуты. Пассажирам просьба занять места..."
Безликий молодой человек в теплом дорожном костюме быстрым взглядом окинул станцию, вскарабкался на подножку и исчез в чреве поезда. Почему безликий? Потому что в чертах лица его не было ничего приметного, нос не выделялся среди свежевыбритых щек, глаза не поражали всякого встречного трепетным внутренним огнем, а короткие волосы лежали именно там, где их оставила щетка парикмахера. Ни словом, ни делом, ни духом не задевал он ничей случайный взгляд. Раздался сигнал, поезд постепенно набрал ход и оставил позади сельскохозяйственные пейзажи. Молодой человек осмотрелся, открыл окно, выкинул в зеленую гущу убегающих от поезда деревьев маленький ультразвуковой свисток, сел на место и безмятежно улыбнулся. Он свято верил - виновный должен быть наказан.
Собак расстреляли на следующий день после похорон Марии Ильиничны. Официальная версия была основана на неожиданном бешенстве своры. Инспекция прошла успешно.