ГЛАВА 1

 Распродажа

 
 Иван стоял среди таких же угрюмых счастливчиков, каким был и он сам. И хотя в какой-то миг парню показалось, что в череде скучных пальто и чёрных курток, покрытых холодной тенью зимнего вечера, промелькнуло что-то ангельски белое, но начавший было искать эту прелесть глаз тут же наткнулся на чужие физиономии, отвратительно постные и злые от долгого ожидания. Иван поник и засунул руки поглубже в карманы — перчатки вместе с шапкой остались дома, и парень теперь очень жалел, что не взял их с собой. Ледяные пальцы декабря тихонько поглаживали взъерошенные волосы на макушке и неприятно щекотали коротко стриженый затылок. Впереди, за всё ещё закрытыми, но прозрачно-стеклянными дверями уже вовсю светилась манящей белизной новогодняя распродажа, и лишь беспрестанно мелькавшие фигурки чёрных охранников нарушали её белую девственность.
 Главный магазин страны располагался в четырёхэтажном доме старинной постройки. Праздничная иллюминация придавала исполосованным лепниной стенам чёткий светотеневой рисунок, напоминавший жёлто-серый муар хрустящей сторублёвой купюры. В одном из верхних окон Иван как будто заметил какое-то шевеление и пристально взглянул туда — но прямоугольная чернота беззвучно ответила: «показалось!..»
 А между тем из недр отнюдь не пустого застеколья толстоватый человек в чёрном, как ночь, костюме наблюдал за людьми, что толпились внизу.
 — Видишь вон ту девицу в белой шапке? — сказал он тихим, бархатистым голосом своему помощнику, тонкому и худому, стоявшему рядом, словно тень. — Я хочу, чтобы она попала к нам на банкет. Сможешь это устроить, Димитр?
 — Конечно, ваше превосходительство, — ответил Димитр и приблизился к оконному стеклу, достав из кармана маленький театральный бинокль. В круге окуляра появилась девушка. Её белая шапочка, как одинокая чайка, плавала на волнах нетерпения собравшихся людей. Димитр запомнил овал её нежного личика и все характерные чёрточки. Девушка выглядела довольной — и опытный Димитр тут же определил, что она мечтала о том, что никогда в её жизни не сбудется. И действительно: отстранившись от серой реальности, она представляла себя стоящей перед зеркалом в новом платье из коллекции Лекруа, которое непременно достанется ей на распродаже, — она верила в это всем сердцем — и эти мысли согревали её.
 
 И когда в холодном воздухе раздался громогласный бой курантов расположенного в соседнем квартале президентского дворца, народ затаил дыхание и принялся считать удары. С девятым содроганием гулкого колокола стрелка главных часов осязаемо сдвинулась — никто не видел, но все почувствовали её сдвиг, — а в следующее мгновение распахнулись магазинные двери — и народ хлынул внутрь, прямо-таки полился по блестящему мрамору пола, урча и булькая на ступеньках. Охранники прижались к стене, наблюдая за потоком. Вот мимо них проплыла белобрюхая чайка и тут же скрылась в одном из водоворотов, Иван оказался в другом завихрении. Знание географии залов помогло ему выбрать правильный путь — и течение выкинуло его в отдел электроники, где царствовала другая стихия, ибо товары с полок и витрин здесь сметались со скоростью урагана. Не долго думая, парень схватил первый попавшийся коммуникатор — и, конечно же, это был вовсе не тот желанный RX001: но тем не менее рука сжимала престижный и дорогой аппарат с модным глянцевым корпусом. Иван даже не посмотрел на ценник, только большое красное число «-80%» промелькнуло перед глазами и отложилось где-то в памяти.
 Но дальше начались сплошные разочарования: ноутбук, который значился в списке желаний под номером два, Ивану уже не достался — пустые полки выглядели удручающе. Ожидания, полные трепетной радости и сахарного предвкушения, вмиг упали на пол и разбились вдребезги. Иван растерянно повернулся, рассматривая зал, — и вдруг надежда вновь засверкала: в дальнем углу парень увидел стенд, на котором музыкальные плееры, как алмазики, блестели своими хрустальными экранчиками. Но подойдя ближе, Иван не обнаружил ни одного красного ценника; а скучавший рядом консультант, не дожидаясь вопроса, проговорил:
 — Этот товар не участвует в распродаже.
 — Жаль, — прошептал Иван и отвернулся. И только теперь осознал, что в магазине стоял жуткий шум: озверевшие покупатели ругались и галдели, продавцы и охранники изо всех сил старались быть спокойными, выслушивая всплески гнева, направленные на них, но не у всех получалось — и дополнительные голоса то тут, то там вливались в общий гул. У касс выстроились длинные очереди, и парень рассудил не лезть в толчею и сутолоку, а просто прогуливался по огромному магазину, с интересом разглядывая разграбленные витрины и опустевшие стеллажи. Судьба завела его в зал мужской одежды: здесь ещё что-то оставалось на полках и вешалках, и парень, поддавшись эмоции, схватил, невзирая на размер, какие-то джинсы и футболку. А пронзительный визг заставил его заглянуть в соседнюю секцию: и там он увидел, как дамы самых разных возрастов и весовых категорий били и царапали друг дружку, вырывая из рук и перезахватывая шмотки. В воздухе летали майки, бюстгальтеры, трусики и даже куски разорванного платья. Охрана пребывала в стыдливом бессилии. Смотреть на сие зрелище было противно, но Иван не мог оторваться: что-то необъяснимое притягивало его к этим сбесившимся женщинам. Крики, ругань, угрозы — всё смешалось в единый, гнетущий звук. И как апофеоз всей этой какофонии, сзади раздался звон витринного стекла ювелирного отдела. Нынешняя новогодняя распродажа, очевидно, удалась на славу!..
 Но вдруг перед ним возникла та самая белая шапочка, которую он заприметил в толпе у закрытых дверей магазина: скромная девушка несла в руках, прижимая к груди, свёрнутые в комочек вещи. Осторожной мышиной походкой она семенила по залу, озираясь по сторонам. Иван не смог бы сказать, что в её внешности привлекало больше: необыкновенно белая шапочка или счастливое личико с угольками горячих глаз — очевидно, какое-то волшебство было и в том, и в другом.
 Заглядевшись, он даже не понял, как всё случилось: грузная женщина бульдозерной внешности появилась слишком внезапно — парень опомнился, лишь когда девушка, тихо ахнув, полетела на мраморный пол. А женщина как ни в чём не бывало продолжила свой путь в соседний зал, и следом за ней, пыхтя и визжа, как паровоз, промчалась на всех парах ещё одна тётка, выкрикивая на ходу:
 — Стой гадина, воровка, чертовка!
 Иван подошёл к сокрушённой девушке и спросил:
 — Вам помочь?
 Но она не ответила и принялась быстро собирать выпавшие вещи.
 — Давайте, я вам помогу! — повторил Иван, наклонившись.
 — Не надо, я сама подниму, — как виноватая девочка произнесла она. И даже не поглядела на парня! И было в её голосе что-то трепетно звенящее, похожее на шелест китайских подвесных колокольчиков, поющих песню летнего ветерка.
 Наконец она схватила свою последнюю вещь и встала на ноги.
 — Меня зовут Иван, — сказал парень.
 — А меня — Жанна.
 И оба почувствовали сковывающую неловкость. Первым набрался храбрости Иван:
 — А давай отойдём куда-нибудь в более спокойное место? — предложил он. — Там у стойки никого нет.
 — Хорошо, — согласилась Жанна и уже не стеснялась глядеть на парня.
 В назначенном месте не было людей, но жуткий галдёж на кассах, расположенных по соседству, мочалил уши и не располагал к приятной беседе. Тем не менее Иван робко спросил:
 — А ты как сюда попала?
 — Как и все, — ответила девушка.
 — Хитрая ты!
 Она улыбнулась и ничего не сказала более. Тогда Иван проговорил:
 — Сюда попадают по-разному: одни — по блату, другие — по счастливому билету, третьи — по результатам ударного труда...
 — Я скорее по первому и последнему. Хотя... и счастливый билет мне тоже выпал!
 — Как это?!
 — Ну, вот так бывает в жизни! — произнесла Жанна и скромно заулыбалась.
 Тогда Иван решил подступиться с другого конца:
 — А кем ты работаешь, если не секрет?
 Она продолжала улыбаться. А к стойке подошли две женщины — им было лет по пятьдесят, одна из них громко спросила:
 — Молодой человек, где книга жалоб?
 Иван нехотя ответил:
 — Я не знаю.
 — Вот же она! — воскликнула вторая женщина и принялась так энергично листать толстую тетрадь, что бедные страницы захрустели в отчаянии.
 — Слушай, — Иван шепнул Жанне, — может, перебазируемся куда-нибудь ещё?
 Девушка кивнула. И они отправились подальше от касс.
 — Парфюмерия! — обрадовалась Жанна и подступила к разгромленным полкам. В зале пахло едкой смесью духов, одеколонов и отдушек.
 — Ничего ценного не осталось! Всё вынесли! — констатировала девушка.
 Иван, оставаясь стоять у прохода, указал на стеллаж:
 — А вон там есть какие-то флакончики.
 — Это всё не интересно! Подобное и так можно купить безо всяких распродаж. Тут даже скидка всего двадцать процентов...
 Иван надеялся, что сейчас Жанна вернётся и они покинут душное царство непонятных запахов, но девушка зашагала вдоль стеллажей, старательно обходя валявшиеся на полу осколки разбитых флаконов.
 — Слушай! — воскликнула Жанна. — Здесь ещё есть Кизо. Это очень пристойный мужской аромат. Ты не хочешь?
 — Нет. Мне вполне хватает и автершейва с дезодорантом.
 — Но это же со скидкой! Подумай!
 Иван покачал головой.
 — Жаль, — пролепетала Жанна. — Кизо, конечно, не супер-пупер туалетная вода, но мне нравится...
 — Тебе нравится?.. — вдруг переспросил парень.
 — Да, мне очень нравится. Люблю, когда от мужчины приятно пахнет.
 И отрезвевший Иван решительно направился в эфемерное облако ярких ароматов, произнося по пути:
 — Ну, раз тебе очень нравится, то я, пожалуй, возьму это Кизо.
 Жанна вдруг захихикала тихо, но задорно и заразительно.
 — Что не так?! — остановился Иван.
 — Да нет: всё так! — весело звенел её голос. — Просто Кизо — это не оно, а он. Это фамилия парфюмера.
 — Ну откуда мне знать такие тонкости?! Я — человек простой.
 Она протянула Ивану флакон — парень взял стекляшку и принялся рассматривать забавно начертанные буквы «KIZO».
 — Смотри не разбей! — произнесла девушка.
 — Не волнуйся: не разобью — суматоха-то уже кончилась! И откуда ты так хорошо знаешь про все эти дорогие духи? Ты ведь не из богатой семьи?
 — Ну, во-первых, я — женщина. А во-вторых — работа.
 — Ага! Ты так и не сказала, кем работаешь.
 — В офисе одной государственной компании. И мне приходится иметь дело с руководителями и их жёнами — от вторых я и узнаю об актуальных духах. Но я не секретарша!
 — Не секретарша?! — нарочито сурово произнёс Иван. И они засмеялись.
 — Ладно, пошли дальше, — успокоившись, сказала Жанна.
 В соседнем зале продавались детские игрушки. Это была, наверное, единственная секция магазина, избежавшая тотального разграбления. Пластмассовые машинки и заводные паровозики, плюшевые зверушки, коробки с лото и шашками — все они прилежно выстроились на стеллажах и грустили.
 Жанна засмеялась громко и звонко. Иван лишь философски улыбнулся.
 — А представляешь, что бы тут было, если бы на распродажу пригласили детей? — невзначай спросила она.
 — Даааа! — выдохнул Иван.
 — Вот и я о том же думаю.
 Жанна достала из тёмного угла дальней полки серенького зайчика, прижала его к себе и нежно погладила, словно живого. Иван прошёлся вдоль полок, но смотрел он исключительно на ценники: красные скидки здесь были очень скромные — пять, десять, двадцать и лишь иногда тридцать процентов.
 
 Зеркально-стеклянная дверь выхода показала всё наоборот: непроницаемо чёрный костюм Димитра сделался прозрачным и сквозь него была видна холодная улица.
 Димитр повернулся к охраннику, что стоял в этом месте на карауле, и спросил:
 — Девушка в белой шапке ещё не проходила?
 — Нет, господин полковник, не замечено.
 — Если она вдруг появится, ты её задержи и отведи ко мне. Только действуй тактично: скажи, что её ждёт подарок от магазина как самой красивой посетительнице распродажи.
 — Будет исполнено, господин полковник! — рявкнул охранник и шёпотом повторил, тренируя свою дырявую память: — Подарок от магазина самой красивой...
 Димитр между тем отправился на кассы. Народ послушно стоял в длинных очередях, все нервно смотрели друг на друга, иногда мигали глазами, лица были злые, но довольные, кое-кто ругался. Димитр прошёлся от начала к концу одной из шеренг, но так и не увидел ни белой шапочки, ни овального личика, ни серенького пальтишки. «Куда же она запропастилась?» — подумал он. И не решив свою головоломку, полковник завернул в коридор, отворил притаившуюся в нише дверь и очутился в пустом помещении, где светились четыре кинескопных чёрно-белых глаза видеозаписывающего монстра. Экраны отображали ровно те самые залы, которые Димитр только что посетил сам. Поколдовав с кнопками на пульте, полковник быстро приручил чудище и заставил его показать все закоулки магазина. «Она в зале игрушек! — просиял полковник. — Ишь, где спряталась, хитрая! И такая красивая, прям как маленькая девочка». Даже мутная, бесцветная картинка на пучеглазом стекле отразила всю прелесть её стройной фигуры.
 Но вдруг очень некстати в комнату вошёл начальник охраны — человек толстый и грузный, с маской железобетонной важности на пухлой башке.
 — Что вы здесь делаете, полковник? — грозно спросил он, ощущая все преимущества игры на родном поле.
 Но умный Димитр быстро сообразил, что сказать в ответ:
 — Почему оставляете незапертым служебное помещение?
 Железобетон треснул. Начальник охраны погрустнел и сказал в оправдание:
 — Оплошались, господин полковник, по недосмотру. Наша вина. Так ведь сегодня новогодняя распродажа — сами знаете: надсмотрщиков не хватает в залах. А эти звери готовы весь наш магазин разнести на кусочки! Сами ведь понимаете.
 — Это не оправдание: распродажа бывает раз в год — и нужно готовиться к ней ответственно и серьёзно.
 — Конечно, вы всё так правильно говорите, господин полковник.
 — Значит, вы меня поняли? — зевнул Димитр.
 — Да, да, поняли и запомнили!
 — Ну и замечательно, — подытожил полковник и направился к выходу. Начальник охраны отпрянул к стене и пропустил незваного гостя.
 Димитр неторопливо шагал в зал детских игрушек, примечая попутно все мелочи новогоднего вечера и любуясь ими. Краем глаза он заметил, как некий старик очень приятного и опрятного вида быстрыми движениями натренированных рук переклеил этикетки со штрих-кодами. Эта сценка порадовала полковника, и он даже мечтательно представил, как данный факт может быть реализован на аттестационной комиссии, если потребуется проучить толстого и слишком много о себе думающего начальника магазинной охраны.
 
 — Тебе нравится этот зайчик? — спросил Иван.
 — У меня в детстве был плюшевый заяц. Не такой, как этот, но похожий, — ответила Жанна, продолжая теребить в руках мягкую игрушку. — Я его очень любила. Его звали Зайкой. Он был моим единственным другом. Я тогда ещё не ходила в школу и сидела дома у бабушки. Моя бабушка уделяла мне мало внимания. Скорее, даже, не уделяла внимания вовсе — она или готовила на кухне, или смотрела свои нескончаемые сериалы. И Зайка был единственным, с кем я могла поиграть и поговорить.
 — Хочешь купить нового Зайку? — произнёс Иван.
 — Но я уже давно не маленькая девочка!.. — вздохнула Жанна и поставила игрушку обратно на полку.
 Местные плюшевые зверьки угрюмо смотрели на Жанну. Их чёрные глаза-пуговки выражали что-то среднее между печалью и надеждой — им надоело стоять на полках и ждать своего покупателя, который всё не приходил. Нынче был определённо не их праздник.
 Незаметно и тихо в зале появился человек в чёрном костюме. У него был солидный и строгий вид, какой бывает у успешного мужчины, которому уже стукнуло тридцать пять лет: целеустремлённые брови, гладко выбритый подбородок, белая сорочка и правильно затянутый галстук. Вошедший приблизился к девушке и добродушно сказал:
 — Как хорошо, что я вас нашёл, молодая леди.
 Слово «леди» он произнёс на английский манер: и оно звучало как «лэйди».
 — Вы ко мне обращаетесь? — удивилась Жанна.
 — К вам, конечно же. Ни одной другой леди я здесь не вижу.
 Девушка покраснела.
 — И что же вам от меня нужно? — спросила она.
 — Разрешите представиться: меня зовут Димитр Ковальски. Я здесь по поручению Николая Александровича Зараева, министра народной торговли и устроителя нынешней распродажи. Возможно, вы не знаете, но среди посетителей распродажи проводится своеобразный розыгрыш — выбирается один человек, который будет представлять народного потребителя на банкете Министерства торговли. И эта великая честь выпала вам, моя молодая леди.
 Жанна не смогла ничего выговорить. И потому Димитр продолжил:
 — Мне поручено проводить вас на новогодний ужин, который проходит на третьем этаже в этом здании.
 — Но как же так?! — с беспокойством спросил Иван.
 Димитр улыбнулся и достал из кармана карточку-пропуск, в которой значились грозные буквы СГО — Служба государственной охраны. А затем из другого кармана он вынул красочную открытку и протянул её Жанне:
 — Это ваше приглашение, леди.
 Она нерешительно взяла открытку. И посмотрела сначала на Димитра, потом на Ивана, потом опять на Димитра.
 — Я понимаю, — продолжил полковник, — что для вас всё происходящее стало полной неожиданностью. Но вы же знаете, что в новогоднюю ночь случаются различные чудеса. Одно чудо вы уже получили — эту распродажу. Но новый год вам преподнёс ещё одно дополнительное и не менее замечательное чудо — вас пригласили на праздничный ужин. Это великая честь для вас, леди.
 — Но... — проговорила Жанна. — Я не готова! Я не могу вот так пойти туда. У меня вещи ещё не проплачены.
 — Не стоит волноваться по такому пустяковому поводу. Платить за эти вещи вам и вовсе не придётся — магазин их вам подарит.
 — Но, — продолжала Жанна, — я в таком виде. А там министр и прочие чиновники. Да? Я так не могу!
 — И эта проблема решаема. Вы наденете вечернее платье, приведёте себя в порядок. У нас тут всё есть под рукой: и примерочная, и гардеробная.
 — А мне можно с ней? — спросил Иван.
 Димитр посмотрел на парня оценивающим взглядом:
 — А вы кто будете, молодой человек?
 — Я её друг. Меня зовут Иван Петровский.
 Полковник украдкой взглянул на Жанну — её лицо выражало желание не расставаться с этим юношей.
 — К сожалению, на ужин приглашается только один человек. Таков порядок. Вот если бы вы были её братом или мужем, тогда бы что-то и можно было сделать. А так — увы. Я бы с радостью вас тоже туда отвёл, но нельзя.
 — Может быть, вы ещё кого-нибудь найдёте? — тихо спросила Жанна.
 — Но выбрали именно вас! И что вы так печалитесь? Вам должно быть радостно!
 — Она рада в душе, — произнёс Иван.
 Жанна кивнула.
 — Тогда вперёд, молодая леди! Там вас уже ждут не дождутся.
 — А что я надену?
 Прозорливый Димитр уже успел оценить содержимое вещевого комка Жанны и потому угодливо произнёс:
 — Я вижу, вы на распродаже ухватили замечательное платье!
 Девушка покраснела и, словно в оправдание за шалость из далёкого детства, сказала:
 — Я всегда мечтала о красивом платье, как у дам из высшего света. Но досталось мне, конечно, не совсем то, что хотелось.
 — Оно вам не нравится?
 — Нет, что вы! Очень нравится. Хотя я его и не примеряла во всей этой распродажной суматохе, но размер и фасон должны быть правильные.
 — Полагаю, что вы желаете его надеть и посмотреться в зеркало?
 Жанна кивнула. И Димитр отвёл её в примерочную. Иван же спросил полковника:
 — Скажите, сколько времени продлится этот ужин там наверху? Может, мне стоит подождать её?
 — Боюсь, что ужин затянется. Но вы не беспокойтесь: её отвезут домой на спецмашине — и всё будет хорошо.
 И вот отдёрнулась бархатистая шторка магазинного алтаря, и под свет ярких ламп, как на подиум, вышла Жанна. Тёмное платье из нежной и как будто хрупкой ткани — и оттого такое воздушное и притягательное — делало из просто красивой девушки настоящую принцессу. Иван с жадностью уставился на неё.
 Жанна демонстративно крутнулась, звонко смеясь.
 — Ну как? — спросила она.
 — Ты великолепна! — сказал Иван.
 — Вы бесподобны, леди!
 — Честно говоря, — произнесла Жанна, — даже и не думала, что будет сидеть так хорошо.
 — Вам очень идёт, — сказал Димитр. — Как раз то самое, что нужно для новогоднего банкета. Но если вы хотите, вам подберут другое платье, а это упакуют.
 — Нет, нет, не нужно другого. Я пойду в этом, — прозвенел голос Жанны.
 И затем все трое отправились в холл магазина, где располагалась лестница. Димитр нёс вещи Жанны, а она в своём бархатном одеянии плыла по блестящему полу, подобно чёрному лебедю, рассекающему зеркальную гладь Бережковского пруда. Девушка была счастлива. Иван тоже радовался за неё, но с колючим осколком в своём жадно бьющемся сердце.
 Наверх Ивана, естественно, не пустили — там висела ограждающая верёвка и стоял охранник. Жанна поднялась на несколько ступеней и обернулась:
 — Надеюсь, мы ещё встретимся.
 — Я тоже надеюсь, — сказал Иван.
 Вскоре она и Димитр скрылись. Охранник недоверчиво поглядывал на Ивана. Другой страж стоял у выходной двери и проверял чеки, прежде чем разрешить счастливчикам покинуть территорию распродажи, — он тоже не преминул бросить косой взгляд на Ивана. За стеклом серела пустынная площадь, на которой в одиночестве скучала новогодняя ёлка — даже разноцветные огоньки бегали по гирлянде с грустью и усталостью. Для одних праздник заканчивался, для других — уже кончился, а для некоторых наверху он только начинался.
 
 Когда подошла очередь, Иван предъявил на кассе джинсы и футболку, аккуратно поставил флакон от Кизо и рядом положил коммуникатор.
 — Это всё? — спросила кассирша.
 — Да.
 — А где коробка?
 — Какая коробка? — растерялся Иван.
 — Коробка от этой штуки! — женщина указала на коммуникатор.
 — У меня нет коробки. Я взял с полки только сам аппарат.
 Кассирша недовольно вздохнула.
 — Без коробки я не могу отпустить. Идите в зал электроники и ищите коробку. И смотрите: не перепутайте!
 Иван взглянул на её перекошенное лицо, уже начавшее местами отклеиваться от уставшей головы, и сразу понял, как себя чувствует человек по ту сторону распродажи.
 — Хорошо, пойду искать коробку, — тихо произнёс парень.
 За окнами приглушённо раздались одиннадцать колокольных ударов. До закрытия праздника оставался ровно час, но народу в магазине было ещё много, и почти все искали не взятые вовремя коробки и этикетки, а потом снова стояли в очереди на кассу. И было уже не так шумно, как раньше, и ругань взрывалась всё реже и реже. А где-то на верхнем этаже играла весёлая новогодняя музыка.
 
 
 

 ГЛАВА 2

 Снова на работу

 
 Праздничные дни прошли, и отдохнувшее от скуки время вновь затикало в привычном быстром темпе. Иван зевнул. Людские пятна, оставшиеся по ту сторону вагона, медленно поплыли прочь, синхронно двинулись исполинские столбы, на которых держался свод станции, замелькали жёлтые шары светильников — и с гулким, всепроникающим грохотом надвинулась обволакивающая чернота очередного туннеля. На стекле отразились серые очертания людей, тесно и плотно втиснувшихся в консервную банку вагона.
 Наконец, после семи остановок, Иван выбрался из переполненной жестянки и задышал спокойнее и ровнее — но воздух отдавал неприятным запахом промасленных шпал и сухостью зимней прохлады, что проникала вниз через вентиляционные шахты и затем гонялась по бесконечным туннелям непереводящимися поездами.
 Поднявшись на поверхность и пройдя тысячу шагов по узенькому переулку, Иван увидел знакомый подъезд с массивным козырьком, на котором были выбиты многозначащие буквы «ФГУП НИИ ИП».
 
 — Всем привет! — произнёс Иван, когда вошёл в кабинет, и тут же приготовился словить на себе жадные взоры сослуживцев. Но ни старомодный Игорь Викторович, ни белобрысый Вася, ни вертихвостка Люда — никто не обратил на призёра новогодней распродажи должного внимания; Вася по-обычному кивнул, Люда мимолётно улыбнулась, а вечно болезненный Игорь Викторович пробубнил, словно кашлянул:
 — Опять вбегаешь в самый последний момент!
 Иван разочарованно выдохнул, повернулся в угол к услужливой вешалке и принялся снимать с себя куртку. Часы, установленные над входной дверью, уже показывали две минуты десятого, а на циферблате, к великому неудовольствию стрелок и числовых отметин, беспардонно разлёгся блик от очень яркого уличного фонаря. Огромное, немытое окно размером почти во всю стену выходило на узкую улочку, за которой, как в зеркале, серело точно такое же безликое противоположное здание. Внизу изредка проезжали машины — и всякий раз оконное стекло дрожало, подчиняясь невидимой силе резонанса. Но неприятнее всего было то, что с улицы постоянно дуло. А в этот январский день холод тёрся о дырявую раму слишком настойчиво — и потому Вася, сидевший у самого подоконника, даже не соизволил снять дублёнку.
 — Ну, как прошла распродажа? — таки спросил Вася, дождавшись, когда Иван усядется на своё место и взглянет на чёрную гладь кинескопного монитора, также отмеченную пронырливым бликом от наружного фонаря.
 — Нормально прошла, — сухо ответил Иван и удивился собственной сухости.
 — Чего надыбал? — поинтересовался Вася.
 Люда вдруг придвинулась поближе к Ивану и принялась ненавязчиво слушать. И только Игорь Викторович сидел уткнувшись носом в свои дела.
 — Коммуникатор HDC Giga, — неуклюже произнёс Иван. И тут же с завистью вспомнил, как вчера в кровати, облизывая губы, смаковал вкусное название приобретённой штуковины.
 — Круто! Покажешь?
 — Нет, не сейчас.
 — Как это не сейчас? — громко обиделся Вася. — Мы тут всем коллективом думали и гадали, какие замечательные вещи наш Ваня достанет на распродаже — а он не хочет ничего показывать! Как же это называется?
 — Это называется жмотство! — проскрипел Игорь Викторович. Иван давно привык к колким замечаниям, слетавшим с наждачного языка этого человека, и потому проигнорировал его реплику и продолжил:
 — Вася, не обижайся: у меня с собой нет коммуникатора.
 — Да ну тебя! Самое главное и не взял!
 — Не хочу носить столь дорогое устройство на холоде — от этого портится аккумулятор.
 И это было не выдуманным оправданием, а суровой правдой: Иван действительно озаботился благополучием литий-ионной батареи. Его старенький телефон с наступлением зимы начал капризничать и уже преподнёс пару неприятных сюрпризов; чего только Иван не делал, послушавшись глупых советов: и в холодильник ставил на ночь, и разряжал в ноль, замыкая аккумуляторные клеммы концами растерзанной булавки — да всё было без толку.
 — А ты клади коммуникатор в карман рубашки или брюк, где тепло, — посоветовал Вася.
 — Ага! В карман брюк! Чтоб побыстрее поцарапать?
 — Но не с ключами, естественно, а в пустой карман.
 — Всё равно поцарапается, — сказал Иван, — аппарат весь глянцевый: такой в чехле носить нужно. А чехол стоит дорого.
 — Так надо было брать чехол на распродаже тоже!
 — Там хрен чего возьмёшь! Еле-еле этот коммуникатор успел схватить, а ноутбук мне уже не достался!
 — Ну ты смотри! — протяжно затянул Вася. — Ноутбук не смог добыть!
 — Ишь! — хрюкнул Игорь Викторович.
 — Кстати, — продолжил Вася, — а там действительно была жуткая давка и некоторые недовольные люди учинили скандал?
 — Примерно так.
 — Ого. А несчастных случаев не было?
 — Не замечал, — ответил Иван, — но вполне могли бы и быть. Хотя там дежурила полиция. А ещё там был эсгэошник, блин...
 — Эсгэошник, блин?
 — Да, блин!
 — А чего так блин?
 — Потом расскажу.
 — Ваня! — вдруг прорезался голос у Люды. — Скажи, а на одежду скидки были хорошие?
 Иван ждал подобной фразы. И пусть вопрос был совсем не тот, что зачинал вчерашнюю репетицию перед взбитой специальным образом подушкой, которая изображала толстоватую, валкую, но удивительно бойкую и решительную Люду с её толкательными локтями, однако Иван выпалил вымученную заготовку, смакуя каждое ударное слово:
 — Ой, Люда, ты даже не представляешь, что там вытворяли женщины! Они просто сбесились: раскурочили всю секцию с платьями и юбками, устроили потасовку из-за вещей. В общем, дурдом был ещё тот!
 — Я бы тоже поборолась, — сказала Люда.
 — Охотно верю.
 — Я бы с этой распродажи, — продолжила Люда, — вынесла всё, что мне нужно. Я бы оттуда и ноутбук приволокла!
 — Ты сначала заслужи приглашение на распродажу, а уже потом мечтай и строй планы, — парировал Иван.
 — Ну и что, что я не такая умная, чтобы ездить на олимпиады! И на всякие спортивные сборы у меня времени тоже нет. Я — в отличие от некоторых — замужем уже!..
 В этот момент в комнату заглянул Борис Иванович — и Люда тут же замолкла.
 — Здравствуйте, Борис Иванович! — хором проговорили молодые люди. Даже Игорь Викторович отпрянул от монитора и выпрямил голову — по-своему поприветствовал начальника подразделения.
 Борис Иванович удовлетворённо кивнул, приговаривая:
 — Добрый день.
 Затем он открыл толстую тетрадь, что была у него в руках, неспешно полистал её, что-то в ней почитал и, подняв глаза, пристально посмотрел на Ивана:
 — Вот вы мне и нужны, Иван Сергеевич!
 — А по какому поводу? — поинтересовался парень.
 — У нас начался новый год, а вы — нечётного года рождения: следовательно, вам нужно пройти плановую медкомиссию.
 — Но, Борис Иванович, я же совсем недавно — в октябре месяце — был у врачей, перед тем как отправиться на сборы. Я целый день потратил на поликлинику — вы сами мне тогда подписали отгульный лист. Разве вы не помните?
 — Я всё прекрасно помню, Иван Сергеевич. Но тогда была другая медкомиссия — по случаю вашего участия в организованной спортивной деятельности. А сейчас вам предстоит плановое медицинское освидетельствование в соответствии с нынешним трудовым кодексом.
 — Спасибо, я всё понял, — эмоционально проговорил Иван.
 — Ох, молодёжь! — выдохнул Борис Иванович, подошёл к рабочему месту Ивана и положил на стол свою тетрадь:
 — Если всё поняли, тогда распишитесь вот тут.
 Иван нарисовал свою загогулину в нужной графе. Начальник улыбнулся и выдал парню небольшой листок бумаги, приговаривая:
 — Поликлиника та же самая, что и в прошлый раз — наша районная, сто тридцать шестая. Номер кабинета и время указаны на талончике.
 Иван посмотрел на бумажку.
 — Завтра утром? — воскликнул он.
 — Какая вам разница?! — произнёс Борис Иванович. — Чем раньше начнёте — тем быстрее кончите. И кстати: как прошла распродажа?
 — Замечательно! — обрадовался Иван.
 — У вас с собой чек из магазина имеется?
 — Нет, — теперь Иван насторожился.
 — Нужно будет занести чек к Никанору Александровичу Вельсиминову для отчётности. Но это не срочно. Однако тянуть с этим делом тоже не стоит — Никанор Александрович очень не любит доставать из сейфа папки за прошедшие месяцы, я вам скажу.
 — Всё понятно, — кивнул Иван. — Постараюсь как можно быстрее заскочить на приём к Вельсиминову.
 
 Обычно молодые люди обедали на своих рабочих местах — ели принесённые из дома бутерброды, заливали кипятком лапшу в коробочках. Игорь Викторович вообще обходился без обеда — только потреблял чай, иногда с печеньем. В столовую ребята ходили редко: расположенная в соседнем доме, она славилась чехардой с ценами, которые каждый день расставлялись по-разному на одни и те же блюда, — как говорили злые языки, всё то были проделки дебелой кассирши, на которую так и не нашли управу, потому что столовая была частным бизнесом и никакому министерству не подчинялась.
 К концу обеденного перерыва Иван почувствовал, как его сзади ткнул пальцем Вася.
 — Чего тебе? — обернулся Иван.
 — Ну, расскажи о распродаже! Интересно, ведь!
 — Да ничего особенного там не было: сначала мы толпились на улице, потом все рванули внутрь и принялись расхватывать кто что успел...
 У Люды зазвонил мобильник, и она выбежала в коридор, самоотстранившись от подслушивания, что Ивана обрадовало.
 — А что там случилось с эсгэошником? — спросил Вася.
 — Он у меня из-под носа увёл девушку.
 — Девушку? У тебя?!
 — Я встретил на распродаже юную красавицу. Её звали Жанна. Мы с ней поболтали о том, о сём. А потом явился мужик из СГО и объявил, что Жанну пригласили на новогодний ужин с министром торговли.
 — А ты что сделал?
 — А что я мог сделать?! Жанна обрадовалась, надела новое платье, что досталось ей на распродаже, и ушла к министру и прочим господам — они там наверху праздновали. На этом сказка и закончилась.
 Вася покачал головой:
 — А ты не пробовал её искать?
 — Ну... — поморщился Иван. — Подумал и решил, что это безнадёжно.
 — А зайти в магазин и узнать?
 — Ты ещё предложи отправиться на приём к министру или в СГО!
 Резко вернулась Люда. Она была чем-то взволнована. Села на стул, быстро допила чай и спряталась за монитором.
 — А фамилия у Жанны какая? — спросил Вася.
 — Не знаю.
 — Это плохо. Если б ты знал фамилию, тогда... А так... Хотя, чем бог не шутит: а ты попробуй её найти в сети.
 — Да ну... — Иван отвернулся от Васи и откинулся на спинку стула.
 Но Вася снова ткнул в Ивана:
 — А вдруг?!
 — Как я её найду?
 — По фотографии.
 Иван нехотя запустил сетевой обозреватель, перешёл на страницу «Лучших друзей», набрал на клавиатуре заветное слово «Жанна», вздохнул, на мгновение унёсшись в воображаемое прошлое, и нажал на «поиск». Карликовые картинки найденных Жанн грузились медленно. Тем временем Вася уже был рядом:
 — Ну же! Есть тут твоя?
 — Нету. И не факт, что она там вообще будет.
 — Вот эта красивая! — Вася указал пальцем в экран.
 — Да ну тебя!..
 Внезапно и очень некстати в комнату заглянул Борис Иванович.
 — Василий Николаевич, почему вы не на своём рабочем месте? — спросил начальник.
 — Так ведь обеденный перерыв!
 — Довожу до вашего сведения, что обеденный перерыв уже кончился.
 — Да, Борис Иванович, иду к себе, — произнёс Вася и направился к своему столу.
 Начальник продолжил:
 — Вот сами же себя наказываете, Василий Николаевич: не выполняете работу вовремя — а потом в конце месяца, когда изделие нужно сдавать заказчикам, начинаете бегать и прыгать по всему институту. Вспомните, что было перед новым годом!
 — Так ведь в конце года у всех аврал! — сказал Вася.
 — А у вас аврал случается в конце каждого месяца. Вы так на распродажу никогда и не попадёте, — промолвил начальник и исчез в коридоре.
 Вася фыркнул и встал со стула, на который только что сел по велению начальника.
 — Хоть бы дверь закрыл за собой, — пробурчал парень, пересекая комнату, — а то сквозняк дует. Вот заболею и не приду на работу!
 
 На следующий день время, казалось, понеслось ещё быстрее: светлые залы подземных станций промелькивали в туннельной черноте как мимолётные видения. Но, несмотря на утреннюю суету, Ивана не покидало ощущение медового, липкого сна. Парень выбрался из вагона на «Красноградской», проехался на любезном эскалаторе и только поднявшись на поверхность приободрился от враждебной волны встречного движения: люди со всех окрестных тротуаров стекались к воронке подземного перехода, чтобы нырнуть в метро.
 Но стоило Ивану свернуть на узенькую улочку, уводящую вдаль от проспекта, как снова что-то сладкое и тягучее овладело сознанием. Здания по обеим сторонам были панельные, десятиэтажные, собранные скучающим архитектором из конструктора банальности. Здания эти упирались в городской потолок, на котором давно не меняли перегоревшие лампы дневного света — и потому освещение в районе было какое-то сумеречное и никак не утреннее. И лишь пятна тёплого домашнего огня в квадратных окнах желтили и скрашивали унывный пейзаж. И пусть наверху завывал дикий ветер, трясь о бетонный свод, но внизу переулком правила лёгкая зимняя безмятежность.
 Поликлиника стояла в некотором удалении. Она тоже была панельная и почти ничем не отличалась от жилых домов, но при первом же взгляде на неё становилось понятно, какое заведение располагалось внутри: не вывеска с синим крестом, не широкое крыльцо с пандусом и не высокий чердак, призванный наверстать недостаток шестиэтажного роста, а бледный люминесцентный свет в окнах с ситцевыми занавесками заставлял вспомнить мифический запах бесцветных спиртовых растворов.
 Сначала Иван встал в хвост очереди к окошку регистратуры — перед ним было три худощавых старика и одна бабка, — но потом вдруг осознал, что талон с номером кабинета со вчерашнего дня лежал в кармане, и, улыбнувшись собственной глупости, отправился к другому окошку — огромному, как витрина, — куда принято сдавать верхнюю одежду, предварительно вынув из неё все ценные вещи.
 Кабинет врача-профпатолога располагался на третьем этаже под красивым и стройным номером «33».
 — Заходите, молодой человек, — проговорил седой старичок в белом халате, сидевший за столом, на котором в совершеннейшем беспорядке валялись разномастные бумаги. Давнее пятно от намертво присохшей замазки несуразно белело на коричневой столешнице в единственном месте, свободном от бумажного айсберга.
 Иван протянул свой талончик.
 — Так, Иван Сергеевич Петровский, — почти по слогам проговорил старичок и на удивление быстро нашёл нужный лист в своей антарктиде. — Тут указаны все кабинеты, которые вам следует посетить. Когда закончите, вернитесь ко мне, и я вам выдам справку о прохождении медкомиссии. Понятно?
 — Да, — безразлично сказал Иван и отправился в путь. Первым пунктом значился анализ крови — второй этаж. От кафельных стен пахло целительным спиртом. Затем был терапевт — четвёртый этаж. Всюду висели какие-то бюллетени, до смешного похожие на школьные стенгазеты. Электрокардиограммы почему-то делали на шестом этаже. Невропатолог же обитал на пятом. И хотя к нему в очереди стояли двое — старик и старуха, — но Иван каким-то непостижимым образом понял, что сейчас будет самое долгое и неприятное ожидание. Старик был худой и плешивый, а старуха — кислая и скрюченная.
 Дверь отворилась, и из кабинета вышла женщина.
 — Попробуй только! — кулаком пригрозил старик.
 — Обязательно попробую! — заявила старуха.
 И когда загорелась сигнальная лампочка, они оба направились в кабинет. Старуха попыталась его не пустить, но он тоже вошёл. Смачно захлопнулась дверь. Старческие голоса продолжили перебранку, но вскоре к ним присоединился рассудительный баритон врача — и старику пришлось выйти. Его морщинистое лицо стало ещё грустнее, глаза с завистью посмотрели на молодого Ивана — парень стыдливо опустил взгляд и принялся изучать незатейливый рисунок линолеума. И очнулся от гипнотического дурмана напольного полотна только, когда из кабинета вышла старуха. Она старалась держать голову прямо, её облик излучал лучезарную победу. Старуха зашагала по коридору почти воинской походкой, смотрела только вперёд, но до лифта дойти не сумела — упала. Иван вскочил со скамейки, подбежал к ней и помог подняться. Он видел, как старик ухмылялся, входя в кабинет.
 — Спасибо вам, молодой человек, — сказала старуха. — Это он меня сглазил — этот старый шаман. Вы видели, как он топал ногами, чтобы я упала, а потом смеялся надо мной?
 — Нет, не обратил внимания, — ответил Иван.
 — Эх. А я всё видела. Если б вы знали, как он меня доводит. Почти каждый день. Это страшный человек!
 — А вы приходите в поликлинику в другое время, чтобы с ним не встречаться, — предложил Иван.
 — Что вы! Это бесполезно!
 — Почему же?
 — Геннадий Ильич живёт в соседней квартире — я его каждый день вижу. Уж лучше б не видела! Он мне всю жизнь портит. Он отвратительный...
 Двери лифта открылись, и старуха отправилась на неведомый этаж.
 После невропатолога в списке значился только окулист.
 — Будем проверять зрение по таблице или у вас и так всё в порядке? — спросил врач.
 — Ну... Будем. А как же иначе?
 Врач ещё раз посмотрел на Ивана, затем украдкой глянул на свои часы и произнёс:
 — Что ж, приступим. Закрывайте правый глаз и называйте буквы.
 
 Теперь оставалось только сдать обходной листок врачу-профпатологу. «Инеев» — значилось на табличке, приделанной к двери его кабинета.
 Иван застал доктора за чаепитием. Тот быстро отстранил чашку на единственно свободное на столе место, отмеченное замазкой.
 — Я, наверное, некстати? — произнёс парень.
 — Вы уже обошли всех?
 — Да.
 — Тогда кладите лист. Вот ваша справка. И вы свободны.
 Иван вышел из кабинета и направился к лифту. Но где-то на полпути его окликнул доктор Инеев.
 — Господин Петровский! Разрешите вас на минуточку!
 Иван обернулся:
 — Я не отметился у какого-то врача?
 — Нет, вы всё сделали правильно. Но я забыл об одном деле. Я вам сейчас всё объясню. Вы не волнуйтесь: это не займёт много времени. Только нужно перейти в другой кабинет — тут близко.
 Инеев спешно закрыл ключом дверь. Лихорадочные движения его рук как будто баламутили воздух — и Иван тоже заволновался.
 — Что-то не так с медосмотром, доктор?
 — Нет, нет. У вас всё в порядке. Это в большей степени моя проблема, а не ваша. Идите за мной.
 Иван, шагая вслед за Инеевым, нервно глядел по сторонам. Чистые, белые стены больничного коридора приторно освещались люминесцентными лампами из-под матовых плафонов. Иван заметил, что все растения, старательно и аккуратно расставленные по углам и нишам, были искусственные. Их ненастоящие, изумрудно-зелёные листья и бутоны из игрушечной розовой ткани смотрелись в усыпляющих интерьерах поликлиники странно — едва ли они могли оживить скучающих пациентов.
 Доктор Инеев ловко управился с двумя замочными скважинами в добротного вида двери и жестом пригласил Ивана пройти внутрь. В кабинете царствовал густой сумрак, потому что все окна были плотно зашторены.
 — Так что же всё-таки случилось, доктор? — спросил Иван.
 — Присаживайтесь в кресло, — сказал Инеев.
 Иван уселся и пристально посмотрел на врача. Тот не сел за рабочий стол, а встал рядом.
 — Господин Петровский, к моему глубочайшему сожалению, я вынужден буду вам сообщить не очень приятные новости. Я просмотрел выписку из вашей районной поликлиники — и выяснилось, что вам в последний раз делали энцефалограмму более трёх лет назад. То есть, нужно пройти исследование мозга. Но у нас здесь в настоящий момент энцефалография не работает по техническим причинам. И я должен вас отправить в другую поликлинику для прохождения оного исследования, но тут не всё так замечательно.
 — Ещё куда-то ехать?..
 — Вас подобная перспектива не радует, что понятно. А нашему главврачу влетит за то, что мы, имея соответствующий кабинет, не можем провести процедуру. Обычных пациентов мы просто записываем на следующую неделю, когда всё будет работать, но с вами мы так поступить не можем — вы идёте по линии министерства труда: с полной отчётностью по бюллетеням рабочего времени.
 — И что же получается? — спросил Иван.
 — Тут имеются два варианта. Я пишу вам направление в сто первую поликлинику — и вы туда едете завтра. Второй вариант: я оформляю вас, как будто вы прошли исследование здесь у нас.
 — А это не будет иметь последствий?
 — Если вы сами никому не скажете, что энцефалографии вам не делали — никто ничего не заподозрит. Всё будет оформлено как надо.
 — Ну, я даже не знаю...
 — Вам ведь не хочется завтра ехать в ещё одну поликлинику и оформлять лишнюю бумажку в отделе кадров вашего предприятия? — спросил Инеев.
 — Если честно: то — не хочется совершенно.
 — Вот! Сами понимаете.
 — Хорошо. Пускай будет по-вашему.
 Доктор Инеев откровенно обрадовался.
 — Взгляните, — он указал на кресло с проводами, стоявшее в дальнем углу кабинета, — тут у нас и проходит энцефалография. Сейчас я распечатаю результаты здорового человека. И всё будет хорошо.
 — Мне уже можно идти? — спросил Иван.
 — Конечно. Я вас не держу.
 Иван встал и направился к выходу.
 — До свидания, доктор.
 — И вам всего хорошего. И не говорите лишнего!
 Иван медленно пошёл по коридору и вскоре упёрся в стену — там был поворот к лифту; но почему-то Иван не свернул туда, а направился в другой коридор. Парень двигался вдоль череды однообразных дверей, но одно узенькое окошко нарушило весь симметрический строй; к удивлению, окошко это не выглядывало на улицу — за стеклом виднелась куцая комнатка с еле освещёнными зелёными стенами. Иван приподнялся на цыпочки — и разглядел кусочек кафельного пола, но не обнаружил ни одной двери в странном замкнутом помещении.
 — Вы что-то ищите? — спросил басовитый голос сзади.
 Иван обернулся и увидел мужчину в белом халате.
 — Нет. Мне нужно на первый этаж, и я шёл к лифту.
 — Лифт находится в другом конце. Но вы можете спуститься по лестнице вон за той дверью.
 Врач ушёл. Табличка с надписью «выход» приглашающе краснела над притолокой, и Иван решил спуститься по лестнице. За дверью обнаружилась площадка с двумя исходящими маршами. Тот, что вёл вверх, до четвёртого этажа не доводил, а упирался в стену с окошком — таким же маленьким и узким, как и виденное в коридоре; отличалось новое окошко только тем, что по ту сторону стекла было абсолютно темно. Иван не стал удовлетворять возникшее любопытство — и зашагал вниз. Взял в гардеробе куртку, оделся и немедля покинул медицинскую обитель.
 
 
 

 ГЛАВА 3

 Воспоминания

 
 Первые сознательные воспоминания Ивана относились к тому раннему возрасту, когда он лежал на спине в удобной коляске и глядел вверх. Коляска скрипела и покачивалась, а по потолку шастали прямоугольные огни ярких люминесцентных ламп.
 — Ути, какой ты у меня хорошенький! — говорила мать, поглаживая с превеликой нежностью Ванюшину голову.
 — Не балуй его, а то вырастет бездарем! — произносил отец грозным голосом, как тогда казалось малышу. Но Татьяна не обращала внимания на слова мужа и продолжала сюсюкать с ребёнком. Мать в тех воспоминаниях была молода, красива, огромна.
 Когда Ванюша немного подрос и встал на ноги, его пересадили в другую коляску, в которой он уже не лежал на спине, а сидел прямо и мог свободно крутить любознательной головой. Родители попеременно возили его по светлым залам и коридорам, часто заезжая в магазины и павильоны, — мимо проносились нескончаемые полки с едой и питьём, на вешалках цвела разноцветная одежда, бледнолицые манекены улыбались искусственными улыбками, сбоку проплывал тучный ларёк с черепичными рядами блестящих журнальных обложек, и вдаль уходили длиннющие стеллажи с тарелками, чашками, чайниками и прочей утварью. Огромность окружающего мира запомнилась мальчику ярким, но мимолётным видением.
 Вскоре Ваня научился сносно ходить и бегать, а также бормотать себе под нос всякую важную ерунду и правильно различать назидательный, ругательный и доброжелательный тон в речи взрослых, а ставшая ненужной коляска была отдана мужчине в сером комбинезоне — и тот откатил её в служебное помещение.
 — А что там? — спросил отца маленький Ваня, указывая на невзрачную дверь с надписью «КБ», за которой скрылась коляска.
 — Там?.. — отец на секунду задумался. — Там тёмный-претёмный чулан и в нём живёт злобный Кощей, по прозвищу Бессмертный. И если ты будешь вести себя плохо, то мы тебя тоже отправим за эту дверь!
 Ваня услышал в словах отца редкую смесь интонаций — поучение, предупреждение и гнев звучали одновременно, — и это его озадачило и напугало, и он решил у родителей больше ничего не спрашивать о странностях внешнего мира, хотя эти странности так и притягивали к себе взгляд: вечно закрытые двери без ручек и замочных скважин, тупиковые коридоры с кафельным полом, металлические шкафы, в которых что-то натужно жужжало, и, конечно же, дырки на стыках стен и потолков, дышавшие мерцающим бело-жёлтым светом.
 Семья Петровских жила на восьмом этаже двенадцатиуровневого панельного дома в небольшой, но уютной двухкомнатной квартире: одну комнату занимали родители, а другую — поменьше — отвели Ивану.
 Петровские часто ходили обедать, ужинать, а иногда даже и завтракать в столовую, удачно располагавшуюся неподалёку — нужно было лишь спуститься на лифте, выйти из подъезда и немного пройти по дворовой улочке к двухэтажному дому, на котором мигала неоном завлекающая вывеска. Внутри играла лёгкая, беспечная музыка, забавно звенели тарелки, и официантки в нежно-белых майках задорно улыбались и приветливо, не как теперь, выговаривали: «Здравствуйте! Вот свободный столик... Приятного аппетита... Приходите снова!»
 Затем в жизни Ивана появились полки с карандашами, тетрадками и книжками — мальчик всё думал и никак не мог понять, что же это за такое заведение под названием «школа», откуда раздавались зычные, разноголосые крики и куда ему суждено было отправиться.
 Неуклюжий рюкзачок на спине, букетик огромных цветов в руке — и вот оно — первое сентября. Иван чувствовал себя в безопасности лишь до того момента, пока рядом с ним были его родители. Но как только Ваню оставили в толпе детей — смущённых, непонимающих, глазастых, с цветами и рюкзаками — он заволновался и побежал к матери, но Татьяна грозно, почти по-отцовски, сказала ему:
 — Стой, непоседа! Теперь тебе нужно ходить в школу. Привыкай!
 — Дети, дети! — раздался голос немолодой женщины в тёмно-синем платье. — Сейчас прозвучит для вас первый звонок, и вы все пойдёте в класс.
 Другая женщина — толстая и не такая строгая на вид — подняла руку с большим блестящим колокольчиком — и в ушах зазвенело. Но самое страшное началось затем: колонна детей двинулась вперёд — к дверям школы, — а родители остались позади — во дворе. Пятиэтажное белое здание угрожающе приблизилось, разинув свою двустворчатую пасть. Ваня шёл, смотрел вверх и боялся. Из всего, что происходило в тот день, он запомнил только надвинувшийся страх — сто ужасных шагов от дворовой ограды до входа в школу. Сто шагов, которые ничуть не изменили жизнь, но которые почему-то остались с Иваном навсегда.
 А дальше всё закружилось и завертелось. Азбука, арифметика, рисование, Ирина Михайловна, первый друг Федя, непоседливая Ленка, озорной Тимур — школа оказалась нестрашной, несложной, понятной, привычной, обыденной.
 Отзвенел первый год, промелькнули каникулы, пахнувшие вафлей и мёдом, а затем начался голосисто и весело второй класс, вновь в руках распустились первосентябрьские бутоны — и тут же завяли: в этот год разразился невиданных масштабов кризис. Иван тогда ещё не знал, что это такое — но ясно чувствовал, что осень желтила всё вокруг с неистовой злобой.
 Стал позже приходить с работы отец. Он садился на кухне ужинать, включал телевизор: дядька с экрана теперь вещал скучным басом, а не задорным фальцетом, как раньше. Мать подавала отцу какие-нибудь котлеты и макароны — её блюда становились всё более однообразными и безвкусными. А кончался вечер обычно тем, что родители или уплывали в водоворот ругани, или бесцветно молчали и даже иногда выключали гнусавый телевизор — и тогда становилось особенно мрачно и грустно.
 Ивану перестали покупать игрушки. Он рос, и каждый год ему добывали новую одежду, но одежда эта уже не была яркой, красивой и удобной — она выглядела блеклой и невзрачной. И так стали одеваться все.
 На некогда ослепительно-жёлтой лестничной клетке, словно заразившись экземой, трескалась и слоилась краска, меркли и отмирали весёлые лампочки. Лифт теперь болезненно скрипел и громко лязгал дверными створками — и не было уже той приятной для живота плавности замедления у нужного этажа. На стенах появились скверные надписи. На ступенях скопилась грязь. И пахло. Пахло мусором, застревавшем в мусоропроводе, пахло ржавчиной и подвальной сыростью, пахло беспризорными крысами и мышами.
 Улицы, дворы, люди, дети — всё изменилось. Уже не было прежнего веселья в школе. Многие магазины закрылись, а те, что остались, умирали долгой и мучительной смертью. Остановились заводы. В ноябре расформировали офис, в котором работал отец. Он кое-как устроился на другую работу, но и она через полгода перестала существовать. Матери повезло в этом смысле — она работала в государственном учреждении: ставила печати на документах, сортировала чиновничьи папки, вела картотеку. Но те смешные крохи, что ей платили, едва могли кого-то прокормить. И настала жизнь, при которой покупались исключительно продукты питания и лишь изредка одежда — когда уже было невозможно поставить очередную заплатку или скрыть потёртости.
 Неподалёку от школы, прислонившись к торцевой стене высокого дома, угрюмо стояли два этажа бетонных конструкций недостроенного универмага. И была в этом нагромождении строительных плит пологая лестница, упиравшаяся в потолок и никуда не ведущая. Будучи третьеклассниками, Иван и компания повадились просиживать своё детское время на ступенях этой лестницы — то было их любимое место, в котором не водились взрослые. Мальчишки забирались на самый верх в укромный уголок под сводом и резались там в карты. И всё пытались заглянуть в узкую щель у последней ступеньки — оттуда дул еле различимый ветерок. Иван даже однажды просунул туда подожжённую бумагу, но она моментально потухла, не осветив ничего, что скрывалось в чреве толстой стены. А потом мальчики выросли и забыли об этом гнёздышке, переместившись в более цивилизованные места: туда, где встречались девочки.
 Окружающий мир в те времена походил на чумазого пьяницу, который подзабыл своё прошлое, не думал о будущем, да и настоящим мало интересовался — и обитал как бы вне времени.
 И отец, и мать начали пить. Пить всякую алкогольную гадость, которую продавали в ларьке на углу улицы. Сначала пили осторожно — помаленьку. А потом с горя и от безысходности — залпом. И обязательно по вечерам. Больше всего на свете Иван боялся и не любил вечера: тусклые, холодные вечера, с едким привкусом спирта.
 Когда Иван доучился до последнего класса, случилось несчастье — умер отец. Но это событие не произвело на шестнадцатилетнего парня сколько-нибудь значимого впечатления. Это было ожидаемо. Это происходило со многими. Только мать плакала и переживала — Ивану казалось, что она переживала слишком: он пытался её утешить, успокоить, говорил ей всякое разное — она с ним соглашалась, переставала плакать, но на следующий день вновь проступали слёзы. Но вскоре ей на помощь пришла бутылка.
 А Иван между тем окончательно вырос, похорошел, учёба в техническом университете и общение с молодёжью увлекли его, да и скромный доход от подработки на складе сыграл свою роль — парень стал ощущать себя по-другому. И даже пьющая всё больше и больше мать уже не так волновала его, как раньше.
 После университета Иван пошёл работать в НИИ Измерительных Приборов. Он мог последовать совету сокурсника Олега Миринского и устроиться в коммерческую фирму, где платили больше, но решил не рисковать — такие фирмы часто закрывались, в них могли с лёгкостью сократить любого сотрудника за малейшую провинность или даже без оной по одной лишь прихоти хозяина. Хорошая работа была исключительно у чиновников — но туда без проплаченного экономического или юридического образования не брали даже на низшие должности. Технарям только и твердили с телевизионного экрана про пахнущее свежей краской завтра, когда непременно наступит долгожданный подъём и заработают в полную силу заводы; но это размалёванное завтра всё никак не приходило.
 
 После поликлиники Иван отправился на работу. К счастью, начальник оказался у себя в кабинете. Найти Бориса Ивановича порой бывало очень сложно: он часто навещал директора, любил посидеть на разнообразных совещаниях у конструкторов, каждый день заходил в бухгалтерию, чтобы полюбоваться на тамошнюю красотку Юлю. Но больше всего Борис Иванович обожал бродить по коридорам института и заглядывать во все подотчётные ему двери, проверяя, не бездельничают ли сотрудники.
 — Вы успешно прошли медосмотр? — спросил начальник, пронзающе глядя на Ивана.
 — Да, Борис Иванович. Вот справка от врача, — ответил парень и положил на стол листок бумаги с совершенно неразборчивым почерком доктора Инеева.
 Начальник взял справку и около минуты внимательно изучал её. Потом посмотрел на часы — сначала на большие настенные, что висели над дверью, а затем на свои наручные, и неторопливо проговорил:
 — Вы, наверное, ещё не обедали?
 — Да, — ответил Иван.
 Борис Иванович снова посмотрел на часы, мысленно вертя стрелки вперёд и назад, прикидывая накладные расходы времени и умножая их на коэффициент погрешности того молодого сотрудника, что нетерпеливо ждал на стуле; и в результате заключил:
 — Если хотите, можете идти домой.
 — Спасибо, Борис Иванович.
 
 Повинуясь странному зову, Иван поехал в самый центр города. Людское течение вытолкнуло парня к огромным витринам главного магазина столицы. Прошагав в нерешительности несколько раз взад и вперёд, Иван вдруг осмелел и вошёл внутрь. И не глядя на свежеотремонтированные залы, он быстро добрался до стойки администратора. Но заведующего не было на месте, зато поблизости оказался толстобокий начальник охраны. Выслушав парня, он покачал головой и проговорил строго:
 — Ничем не могу помочь!
 — Но у вас же должен быть список приглашённых на распродажу! Мне нужно всего лишь узнать фамилию девушки по имени Жанна.
 — Список есть, — сказал начальник охраны, — но вам его посмотреть никак нельзя.
 — Может быть, тогда вы сами посмотрите, а мне сообщите фамилию? У неё редкое имя — Жанна.
 — Молодой человек! Вам же человеческим языком сказано: нельзя!
 — Ну, пожалуйста...
 И когда распахнулись стеклянные двери, Иван вышел на улицу под конвоем магазинных охранников.
 — И чтоб больше тебя здесь не было! — крикнул ему начальник охраны, пригрозив указательным пальцем. Рядовые охранники весело улыбались. Но уже через мгновение все они растворились за стеклом дверей, закрывшихся для Ивана теперь уже навсегда.
 
 Вернувшись домой, парень очутился в душной и пустой квартире. Часы показывали ровно шесть — стрелки слились в единую линию. Иван, одолеваемый голодом, направился в тёмную кухню. Полупустые полки в холодильнике чем-то напоминали разграбленные витрины на распродаже — самого вкусного и желанного не было.
 Парень состряпал простенький бутерброд, поставил на плиту чайник. И словно сам собою включился маленький пузатый телевизор — и замерцали голубовато-синие разводы новостной программы. В ящике говорили о криминале, показали какого-то мужика с красным от похмелья носом, и с привычной тональностью ударения падали на словах «воровство», «грабежи» и «разбой». Зашумел чайник.
 Когда наполненная до краёв чашка принялась обильно испускать пар, совершенно не пахнувший чаем, по телевизору рассказали о хулигане-подростке, исковеркавшем разноцветными красками какую-то безликую стену на задворках города. Но в отличие от дурных надписей и кривых рисунков, нынешний герой изобразил нечто абстрактно-геометрическое: на голубом фоне очень правильный жёлтый кружок с оранжеватыми крапинками-лучами, — и если бы не большие зелёные буквы «СВЕТ НАСТ», Иван бы признал мальчугана вполне сносным маляром, а так — типичный граффитчик, у которого руки болезненно чешутся и зудят.
 Допив наконец чай, Иван выключил надоевшие новости и отправился в комнату, но прежде заскочил в ванную и тщательно — с обилием мыла — помыл руки: ведь коммуникатор слишком глянцевый и дорогой, чтобы прикасаться к нему сальными пальцами.
 Вот оно — вожделенное счастье: цветной экран и три клавиши снизу, разъём для наушников сверху и кнопка включения на торце — игрушка, которая теперь могла скрасить любой из многих скучных и однообразных вечеров. И уже было незачем оставаться на кухне и смотреть долгие сериалы и второсортные фильмы, не было причин листать шершавые газеты и пытаться найти в них хоть какую-нибудь познавательную статью, и, конечно же, ушёл в прошлое глянец рекламных листовок и каталогов, потому что напечатанная в них мечта теперь была в руках: включай и пользуйся — колеси по бесконечным меню, запускай тетрисы, аркады, пасьянсы, умиляйся прекрасным картинкам на чётком экране — и считай, что полмира у тебя уже в кармане. А оставшаяся половина дремлет и лежит совсем рядом, но пока недоступна из-за слишком высоких цен на мегабайты медиаданных, передаваемых по невидимым волнам сотовой сети.
 Хлопнула входная дверь. Мать заглянула в комнату сына:
 — Почему ты так рано вернулся?
 Не отрывая носа от коммуникатора, Иван пробурчал:
 — Сегодня была медкомиссия — и меня отпустили.
 Татьяна ещё раз посмотрела на сына и вздохнула. Парень лежал на кровати и теребил свою новую игрушку. Рядом на махровом покрывале валялись цветастые инструкции, какие-то скрюченные провода и красиво оформленная коробка, напоминавшая о былых докризисных временах.
 
 На протяжении ужина из телевизора звучали ещё одни новости — и снова говорилось всё то же самое, только подробнее, чётче и пафоснее.
 Досмотрев программу до конца, мать сказала гневно — почти выкрикнула:
 — Ну, ты подумай: эти гады подняли пенсионный возраст! Вот так взяли и подняли! С этого года!
 Иван угрюмо посмотрел на неё, но ничего не сказал. Он знал: сегодня она напьётся. Водка в их квартире не переводилась никогда. Мать могла не купить хлеб, молоко, ломтик сыра — но только не бутылку из ближайшего ларька.
 Парень ушёл к себе в комнату и продолжил мучить коммуникатор, но когда уровень заряда достиг отметки «50%», выключил аппарат, аккуратно обернул его упаковочной плёнкой, положил в коробку и закрыл, проведя пальцем несколько раз по надорванной наклейке — но та так и не пристала вновь к картону, оставаясь торчать как заусенец.
 Иван проведал мать. Она сидела на стуле у дующего окна и смотрела в телевизор. Бутылка и стакан стояли подле неё на столе. Её стеклянные глаза отражали мерцающий экран, и более в них ничего не было.
 — Может, не стоит на сегодня больше? — спросил парень, наперёд зная ответ.
 — Не мешай, — откликнулась мать. — Или присоединяйся: будем вместе смотреть про Бэшэнного.
 Иван повернулся и зашёл в туалет. Затем долго не мог помочиться. И только когда Бешенный принялся неистово стрелять из трескучего динамика, у парня полилась струя.
 Вернувшись в комнату, Иван подошёл к окну. Чугунная батарея еле грела, от стёкол исходила призрачная прохлада. Снаружи было жутко и темновато: все верхние лампы уже выключили и только уличные фонари горели оранжевыми огоньками, двор казался сумрачным и местами затопленным чёрными липкими пятнами. Поодаль стояла кирпичная стена высотой в три метра, за которой располагались серые односкатные крыши цеховых корпусов замороженного завода. Длинная труба уходила в чёрный потолок — и одинокая красная лампочка светила почти у самого верха, проливая на черноту бетонного свода маленький красный лоскут. А снизу между стеной и дорогой в ясном круге местного фонаря отчётливо вырисовывалась разорванная плоть земли. «Ремонтируют трубы, — подумал Иван. — Значит, жизнь налаживается».
 
 
 

 ГЛАВА 4

 Сладкая жизнь

 
 Вот и наступила долгожданная весна. С каждым днём потолочные лампы меняли своё расписание: загорались чуть раньше, а гасли чуть позже — и от этого на улице делалось светлее и веселее. И казалось иногда, что лампы, которые давно уже перегорели и умерли, вдруг вспыхивали вновь. И в их мерцающем свете всё меньше оставалось зимней скуки и всё больше появлялось тёплых, желтоватых оттенков.
 Жанна вышла на улицу. Громоздкий подъезд из мрачного гранита остался позади. На девушке было драповое пальто тёмно-синего цвета, на голове не доставало её любимой белой шапочки — и лёгкий ветерок приятно теребил её длинные чёрные волосы. Рядом шагала подружка Света. Она поглядывала на Жанну и незаметно завидовала той, потому что не могла выглядеть так элегантно, и старалась заполучить максимум из имеющегося; были у неё аккуратно подстриженные волосы с наивной чёлочкой, розовая курточка, несколько поношенная, но заботливо вычищенная ото всех следов грязи, красные сапожки с резиновой подошвой, не очень удобные, зато женственные.
 Жанна смеялась. Сегодня был сокращённый пятничный день — всех отпустили на полчаса раньше обычного, как это всегда бывает перед выходными во всех филиалах обширного Министерства торговли.
 — Послушай, — произнесла Света, — ты не находишь, что Леонид Иосифович сегодня выглядел как-то странно?
 — Заметила, — ответила Жанна. — Говорят, что он идёт на повышение — вот и старается перед комиссией.
 — Ага, у вас в отделе всегда самые передовые слухи!
 — Так перебирайся к нам.
 Света показательно улыбнулась:
 — Да только кто меня туда возьмёт?! У меня такого покровителя, как у тебя, нет. Это, должно быть, классно жить вот так — в роскоши и с таким большим человеком, от которого всегда пахнет настоящим, будоражащим ароматом.
 Жанна несколько стушевалась и полезла к себе в сумочку.
 — Что-то не так? — спросила Света.
 — Нет, всё так, — проговорила Жанна, прекратив копаться в сумке. — Только иногда хочется забыть о министре — но нельзя.
 — Ну, недостатки есть у всего. Зато преимущества! А мой муж всё никак не накопит на автомобиль, и шубу купить не хочет из-за этого. Мне бы твои проблемы...
 — А у меня мужа ещё нет, — невпопад произнесла Жанна.
 — Будет! И я знаю кто! — сказала Света.
 — Нет. Он никогда на мне не женится. Да и не захочу я за него. Мы слишком разные. Да и вообще, я туда попала случайно: вот ведь бывают в жизни совпадения...
 Света почувствовала, что разговор утекает не в ту протоку, и быстро переменила тему:
 — Мне вчера на закрытом просмотре показали иностранный фильм с этим... сейчас вспомню... Пьером Беренжье! Красавец! Ну, просто, я в улёте. Жаль, что иностранец: если б был наш актёр — тут через Корницкого можно было бы попытать счастья. А так, ну, настоящий француз! И... почему у нас нормальные французские духи не достанешь?! Я через того же Корницкого заказывала — посылка шла два месяца — я чуть не сдурела.
 — А фильм-то как назывался? — спросила Жанна.
 — Фильм? — на секунду задумалась Света. — Что-то даже и не вспомню — кажется, «Любовь во время сиесты». Но однозначно: про любовь и про сиесту.
 Жанна ухмыльнулась. Она знала, что Света никогда не была специалистом по запоминанию имён и цифр, хоть и работала в статистическом агентстве при Министерстве торговли, но была принята на службу за совсем иные качества. И Жанна даже с уверенностью в девяносто девять процентов могла сказать, кто именно из руководства конторы устроил Свету на эту работу.
 — Кстати, — сказала Жанна, — а мне можешь достать билетик на один из этих просмотров? А то я всё на дисках смотрю.
 — Так на дисках же лучше! — воскликнула Света. — Сидишь у себя дома и спокойно смотришь.
 — А давай, я тебе притащу какой-нибудь диск, а ты мне — билет на закрытый просмотр в Доме кино?
 — Идёт! — Света вмиг повеселела. — Только чтоб это был крутой американский блокбастер с нормальным переводом. В Доме кино всё импортное показывают в оригинале с субтитрами, кстати.
 Девушки засмеялись. Они стояли посреди площади: сзади серело высокое здание статистического агентства, спереди гудел широкий проспект.
 — Смотри-ка! — радостно воскликнула Света. — За тобой приехали!
 Жанна увидела, как у тротуара остановился чёрный лимузин, и её лицо тут же похолодело — словно вернулась зима.
 — Ладно, Жанночка, — пролепетала Света, — до понедельника теперь. Я побежала к себе, а ты — к нему.
 Жанна даже не смогла как следует попрощаться с подругой, сказав ей только многозначительное «ну да всё»; но Света и не слушала, а, улыбаясь, розовой пантерой отправилась к автобусной остановке, пару раз оглянувшись на лимузин.
 Из машины вылез Пётр и, встав во весь рост, уставился на Жанну.
 «Теперь к себе не смотаешься, да если б он сюда и не приехал — словил бы там у подъезда», — вздохнула Жанна, глянула на розовую Свету для бодрости и прямым шагом направилась к лимузину.
 — Ну что? Поедем? — спросил Пётр. Ему было лет тридцать пять — лоб уже покрылся неглубокими морщинками, короткие тёмно-коричневые волосы и гладко выбритый подбородок делали его похожим на типичного сериального бандита, но Пётр был добр в душе — Жанна это чувствовала всякий раз, когда ехала с ним и наблюдала, как он водит — аккуратно, грамотно, без малейшей гордости за роскошный автомобиль, вверенный ему; вот только Пётр всеми усилиями старался побороть в себе эту доброту, чтобы выглядеть как типичный сериальный бандит.
 — Куда на этот раз? — спросила Жанна.
 — В ресторан «Золотой лев», — ответил Пётр, делая подчёркнутое удаление на слове «лев». Но Жанна не восприняла этого и миловидно спросила:
 — А где это?
 — Мы там уже были однажды — это в центре города на узенькой Поварской улице: дом с колоннами.
 — Да, вспоминаю. Такой шикарный ресторан. С мраморным львом при входе.
 Пётр подошёл и открыл заднюю дверь лимузина. Жанна нерешительно влезла внутрь. Она хотела было сказать «спасибо», но Пётр уже закрыл дверь и направился к водительскому месту.
 Ехали они медленно: в пятницу на дороге всегда было много машин.
 В лимузине стояла тишина — дорожные шумы и рокотания остались снаружи и не существовали внутри. Даже мягкие кожаные сидения не поскрипывали, когда садились на них. Но запах — у лимузина был свой особенный дух: затхлый и горьковатый, но при этом необъяснимо приятный и вкусный — он у Жанны ассоциировался с двумя разительными вещами: с осязаемым качеством всего иностранного и с безликой отечественной бюрократией; и если первое убаюкивало Жанну — ей было приятно ехать на мягком диване и чувствовать плавность хода, — то второе отталкивало и даже побуждало мысленно выпорхнуть из привилегированной повозки.
 Встав на светофоре, лимузин оказался со всех сторон окружённым другими машинами — простыми, обычными, неинтересными. Жанна выглянула в окно. Из соседнего автомобиля на неё посмотрел усатый мужчина: его грустные глаза словно спрашивали: «Откуда у тебя такая роскошная иномарка?» «Если б они только знали...» — в ответ подумала Жанна. Она уже давно сомневалась в том, что ей действительно повезло — потому что у этого везения был слишком приторный вкус и сырный запах пусть и благородной, но всё же плесени.
 — Закройте штору на окне, — произнёс Пётр.
 — Нет, зачем же? От кого мне прятаться? Пусть все видят, какая я золушка!
 — Ну, как знаете. Его высокопревосходительство всегда закрывает эти шторы. И вечно ругается, что у этой машины нет мигалки.
 — Так это же его высокопревосходительство! А я не такая. Я всего-навсего — ну вы всё сами знаете.
 — Эх, золушка, не бывать вам королевой.
 — Почему? — Жанна привстала и уставилась в переднее зеркало, в котором отражалось лицо водителя. Впервые за все поездки Пётр сказал то, что её не просто заинтересовало — а словно бы укололо.
 Он ответил:
 — Чувствует моё сердце, что не дано вам это: не созданы вы для мира богатых и сильных. В общем, такое у меня скромное мнение. Так что — молчу.
 И весь оставшийся путь он действительно молчал. Жанна частенько поворачивалась к зеркалу, пытаясь там разглядеть его отражение, но Пётр умело уходил от её взгляда, словно был приведением.
 И вот лимузин остановился, водитель незаметно выскочил наружу, обежал автомобиль и открыл заднюю дверь, по-своему улыбаясь:
 — Прошу, принцесса. Вас уже ждут.
 Жанна неторопливо выползла из машины, внимательно посмотрела на Петра. Ему бы отрастить усы — и стал бы настоящим сказочным кавалером. А так — всего лишь шофёр, похожий на сериального бандита. Ей даже показалось, что за полчаса поездки он постарел на пять лет и теперь выглядел на все сорок.
 — Пётр, вы будете ждать меня здесь? — спросила Жанна.
 — Его высокопревосходительство пока не соизволил ничего сообщить мне по этому поводу.
 Жанна поняла, что свобода от неё ускользнула до понедельника — и она к такому повороту судьбы была уже готова.
 Ресторан «Золотой лев» располагался на первом этаже старого пятиэтажного дома, украшенного обильной лепниной. Как и в прошлый раз, в вестибюле Жанну встретил большой мраморный лев. Животное удобно лежало на широком постаменте и смотрело на улицу через большую стеклянную дверь. Его морда совершенно не пугала, а, наоборот, приветливо встречала посетителей уже более ста лет.
 Из зала вышел метрдотель и, поклонившись в старомодном реверансе, произнёс:
 — Добрый вечер, сударыня.
 Жанна неспешно сказала:
 — Здравствуйте. Меня пригласил его высокопревосходительство...
 Метрдотель кивнул и, не дав договорить, умело указал на гардеробную комнату аристократическим жестом. Жанна уже успела привыкнуть ко многим причудам высшего общества, но поведение этого дородного толстячка, пришедшего не иначе как из позапрошлого века, её пленило и даже позабавило.
 Министра торговли неспроста называли громоздким наименованием из табели о рангах: он был единственным министром, кто за годы кризиса не только пережил все отставки, перестановки и перевыборы, но и набрал такой политический вес, которого не было даже у президента. Про то, как Николаю Александровичу удалось удержаться у власти, ходили легенды. Кроме того, Николай Александрович очень любил старину — коллекционировал картины великих художников, собирал столовое серебро, любил устраивать роскошные балы, на которых дамы в шикарных платьях и кавалеры во фраках танцевали вальс и полонез — его любимые танцы. Именно за эту нескрываемую любовь ко всему старинному его и прозвали высоким превосходительством, что, в общем-то, вполне соответствовало истине — министр он был по рангу.
 Жанна вышла из гардеробной в зал вслед за метрдотелем, который вёл её к привилегированному столу в самом конце помещения, подальше от остальных посетителей — людей небедных и вполне значимых. Жанна была в шуршащем фиолетовом платье, которое ей подарил министр по случаю её перевода из конторы по закупкам в статистическое агентство на должность заместителя советника по общественным делам — для предприятия такой советник и все его заместители, коих было пятеро, являлись людьми, в общем-то, бесполезными, не занятыми ни в каких реальных работах, но вес имели в агентстве немалый и соответствующие зарплаты.
 Николай Александрович, завидев свою подопечную, обрадовался несказанно и ткнул сидевшего рядом Павла Андреевича:
 — Вот наконец она пришла. Теперь будет веселее.
 За столом сидели двое мужчин. Полноватого, краснощёкого министра в чёрном лоснящемся костюме, созданном по выкройкам позапрошлого века, Жанна увидела сразу, как вошла в зал. Второй мужчина был ей незнаком. Менее толстый, но всё равно упитанный, с редеющими волосами, в сером шерстяном костюме и белой накрахмаленной сорочке, на которой чернел шёлковый галстук с тремя красными полосочками, как потом разглядела Жанна, подойдя ближе, которые указывали на благородное происхождение галстука из фирменного магазина Антонио Фернезе, — незнакомец выглядел типичным партнёром министра по посещению ресторанов и званых ужинов.
 — Моя Жанна, — не без гордости сказал Николай Александрович, привстав со стула. Его друг тоже встал и легонько поклонился даме.
 — А это Павел Андреевич Сонин, директор полиграфического комбината, — объявил министр. — Того самого, на котором печатается наша замечательная газета «Правда».
 — Здравствуйте, Павел Андреевич, — произнесла Жанна.
 Директор комбината явно засмотрелся на красоту девушки, на её только что причёсанные в гардеробной комнате волосы, на её напудренные щёчки, на её фиолетовое платье с интересными сиреневыми переливами на не менее интересном месте, под которым скрывались упругие груди.
 — Садитесь сюда, Жанночка, — министр указал на стул напротив своего места. Павел Андреевич размещался сбоку.
 — Аперитивчик! — Николай Александрович вполголоса крикнул стоявшему рядом официанту, специально приставленному к этому столу, дабы оперативно реагировать на любые запросы от важных гостей. Высокий симпатичный парень в фирменном белом костюме тут же налил мартини в бокал Жанны, а мужчинам в их рюмочки — коньяк. Об алкогольных пристрастиях министра в ресторане уже знали давно и всегда наливали то что нужно.
 — За что будем пить? — спросил Николай Александрович.
 И министр, и Павел Андреевич пристально посмотрели на Жанну. Она бы покраснела, но Николай Александрович, взяв в руку рюмку с коньяком, не дал ей ничего придумать:
 — За красоту, которая нас окружает!
 Все выпили.
 — Вот салатик. Там рыбное. Вот здесь что-то экзотическое, французское — нужно попробовать непременно! — засуетился министр. И выглядел он здесь совсем не как министр, а почти как обычный человек на какой-нибудь пирушке. Но огромная люстра с тысячами подвесных хрусталиков, висевшая на пятиметровом расписном потолке, не по-домашнему заправленные закуски на столе и официант, неустанно стоявший в тени мраморной колонны, никак не могли заставить Жанну расслабиться и забыть о том, что она находилась в гостях у «Золотого льва».
 — Жанночка, с тобой что-то случилось? — вдруг спросил Николай Александрович. — Скажи мне, что не так!
 — Нет, нет, всё в порядке, — ответила Жанна.
 — А чего тогда грустишь? О чём задумалась?
 — Всё в порядке. Просто я немного устала на работе.
 — Немного устала на работе? — министр посмотрел на неё.
 Жанна смутилась ещё больше и тут же поняла свою оплошность. Между тем Николай Александрович произнёс:
 — На той работе, что я тебе дал, утомиться довольно трудно. Хотя и вполне возможно. Но я могу поговорить с твоим начальником, как его там зовут, чтоб к тебе не приставали. А то, действительно, что это за дело — работа, которая утомляет!
 Теперь министр посмотрел на директора комбината, и тот быстро выдал:
 — Работа должна нравиться и приносить удовлетворение от осознания того, что занимаешься важным и полезным делом.
 Жанна взяла себя в руки и проговорила, хоть и не твёрдым, но уже и не мягким голосом:
 — Я просто забыла, что сегодня пятница. А в этот святой день недели надобно готовиться к выходным.
 — Правильно! — похвалил министр. — Вот видишь, какая ты умница!
 Жанна, посмотрев на свою пустую тарелку, принялась разглядывать чаши с салатами. Николай Александрович просиял и крикнул в сторону колонны:
 — Эй, как называется то французское блюдо?
 — Саляд «Гранд оньон» авэк дэ шампиньон, — ответил официант.
 — Вот, попробуй, как там, ён-шампиньон, — министр адресовал Жанне. — Мы уже попробовали — очень вкусно.
 Павел Андреевич кивнул и затем сказал:
 — Разрешите вас обслужить?
 — Пожалуйста, — согласилась Жанна.
 Павел Андреевич привстал, взял в левую руку тарелку, в правую — салатный ковш и затем быстро и неумело наложил за два присеста небольшую горку серо-белой снеди. Жанна вздохнула — всё очарование звучного французского названия бесследно улетучилось. Ресторанная тарелка, по-видимому, тоже была не рада наложенному на неё безобразию. Но Николай Александрович и Павел Андреевич выглядели довольными.
 Жанна вспомнила, как она впервые попала в высшее общество: это случилось в день новогодней распродажи. Димитр отвёл её на верхний этаж магазина в большой зал, где министр устроил настоящий бал. Там были женщины в красивых платьях разных цветов, а подле них стояли их кавалеры — стройные мужчины в чёрных, лоснящихся костюмах, из-под которых проступали ослепительно белые сорочки. Как только Жанна появилась в этом роскошном зале, тут же заиграла музыка, кавалеры со своими дамами вышли к центру и начали танцевать вальс. Жанне даже показалось, что здесь все дожидались именно её — и как только она освободилась от суеты распродажи, гости сразу же облегчённо выдохнули и бал начался.
 Жанна не отрываясь смотрела на них. На их движения, на их наряды. И все они нравились ей. Она попала в настоящую сказку.
 — Руководство сидит там, — прошептал Димитр и лёгким движением руки, заметным только ей одной, указал на длинный стол, расположенный в торце зала: за столом сидели люди постарше и наблюдали за прекрасной молодёжью, что танцевала новогодний вальс.
 Затем Жанну представили его высокопревосходительству. Министр произвёл на неё впечатление: в свои почти шестьдесят лет он выглядел значительно моложе, был надменным, но живым — он притягивал к себе, но стоило приблизиться слишком близко, как тут же начинали бегать мурашки от его громкого, басистого голоса.
 — Наверное, вы проголодались? — сказал министр Жанне.
 Она покраснела, смутилась, у неё закружилась голова, и по спине побежали мурашки.
 — Присаживайтесь и угощайтесь, — добавил министр. И тут же откуда-то сзади приехал стул, она упала на него и оказалась за столом, а перед ней стояли самые разнообразные блюда: десятки различных салатов, тарелки с красиво разложенными кружочками колбасы и сыра, хрустальные вазы с фруктами, элитные бутылки с вином и много шампанского.
 Министр не сводил глаз с робкой Жанны. Но также на неё поглядывали и все остальные — особенно пристально рассматривали седые, морщинистые старики, которые в шикарных костюмах выглядели совсем отвратительно и напоминали ходячую смерть на празднике жизни.
 — Я вам лично налью самого лучшего шампанского — настоящего, из Франции, — снова послышался бас его высокопревосходительства. — Вы, наверное, такого никогда не пробовали?!
 И опять по спине побежали мурашки, а голова начала кружиться заранее — не дожидаясь игристого алкоголя.
 Бал продолжался. Перед глазами всё кружилось и плыло вслед за танцующими. Жанна даже сама захотела выйти на площадку, но ей сказали, что этого делать не следует, и она осталась на почётном месте наблюдателя. Разноцветные юбки мелькали перед глазами и расплывались, но лица этих девушек — ярые, белёсые, с подчёркнутыми ресницами и страстными глазами — всегда оставались в фокусе.
 Димитр то появлялся рядом с Жанной, то исчезал; он, словно тень, неустанно присутствовал рядом, и где-то под конец вечера спросил:
 — Хочешь быть одной из них?
 Жанна не задумываясь ответила:
 — Да!
 Ведь сказка всегда привлекала её. И будучи маленькой девочкой, Жанна пообещала себе непременно стать королевой — веруя, что это была такая профессия для мечтательных женщин...
 
 ;
 

 ГЛАВА 5

 Серая изнанка

 
 Ранним утром, когда воздух всё ещё пах сновидениями, но уже начали включаться на городском потолке лампы дневного света и гаснуть уличные фонари, а тени потеряли свою ночную черноту — в это рассветное время маленькая дверь служебного хода открылась и Жанна, закутанная во вчерашнее пальто, прошмыгнула во двор.
 Элитный дом, в котором жил министр, был красиво отделан лепниной и ровно отштукатурен только с парадной стороны, но стены, буквой «П» окружавшие внутренний дворик, являли собой ряды простых, серых кирпичей, уходившие под самый бетонный свод.
 Пробираясь между смолянисто-чёрными и длинными автомобилями, Жанна вдруг остановилась и посмотрела на плотно зашторенные, очень высокие — почти витринного размера — окна его спальни. В этом чудаковатом доме было два особых шестиметровых этажа: третий — где жил Николай Александрович, и четвёртый — где обитал какой-то чиновник из президентской администрации; остальные этажи имели высоту три с половиной метра.
 Такие роскошные дома, как этот, строились шестьдесят лет назад в стиле модного тогда ампира, с большими и просторными квартирами, с отдельными комнатками для прачек, горничных и кухарок, с мраморно-парадными лестницами, которые никогда не пересекались с ходами для слуг; эти дома предназначались для важных руководителей, видных учёных, знаменитых актёров и правильных писателей; но теперь здесь остались одни лишь чиновники и приближённые к ним, а остальные съехали в более простые жилища, разумно решив не тратить кровно заработанные денежки на содержание лишних и ненужных комнат. Бизнесмены и дельцы никогда не селились в таких домах, предпочитая высокие новостройки с причудливыми эркерами и панорамными балконами — лёгкие и воздушные от обилия сверкающего стекла, радужные и яркие от разноцветной мозаики облицовочных плиток; пятнадцать лет назад так строили специально для них — для успешных, разбогатевших людей, — но затем наступил кризис и в одночасье прихлопнул всю новую архитектуру — и как напоминание, до сих пор ещё можно встретить то тут, то там недостроенную громаду, брошенную на обглодание холодным ветрам.
 Жанна знала, что Николай Александрович мирно спал в своей мягкой постели под пуховым одеялом и не встанет раньше десяти часов. Сейчас было только восемь — раннее, зябкое утро, по-мартовски грустное и печальное. Бросив прощальный взгляд на то самое окно, Жанна повернулась и вновь зашагала между рядами машин, дошла наконец до поста охраны — мужичок посмотрел на неё сонным глазом из окошка полосатой будки и проговорил неспеша:
 — Вы одна и без сопровождения в столь ранний час?
 — Да, — ответила Жанна, — выпустите меня. Мне надо домой, к родителям.
 — Понимаю, — промычал он и открыл калитку. Жанна быстро вышла за ограду и засеменила по пустынной улице, пролегавшей между тяжёлыми домами пафосного ампира, — подальше от этого района, где все дворы огорожены решётчатыми заборами, где всюду стоят полосатые будки и где очень не любят чужаков.
 
 Когда Жанна вошла в квартиру, где жила вместе с родителями, стрелки часов показывали почти девять. Девушка плавно закрыла входную дверь, чтобы не создавать лишнего шума и не выдавать своего неожиданного прихода. Но мать уже проснулась и сидела на кухне, закутавшись в драный халат, ждала, когда закипит чайник, и читала помятый лист вчерашней газеты, в котором Константин принёс с рынка кочан капусты.
 — Доброе утро, мама, — произнесла Жанна.
 Лариса посмотрела на дочь с удивлением и спросила:
 — Что-то случилось?
 — Нет, мама, ничего не произошло.
 — Но почему ты тогда пришла сегодня так рано? Ведь у тебя что-то случилось, верно?
 — Нет, и ещё раз нет!
 — Тебя выгнали?
 — Конечно же, нет, мама! Я сама пришла.
 Мать отложила газету, набрала в лёгкие воздух, но закипевший чайник помешал устроить допрос. Жанна тем временем проскочила в ванную комнату и тут же пустила воду быстрой и громкой струёй.
 Лариса подошла к шкафчику и потянулась за чашкой. Пожухлая кожа руки рассказала историю однообразного труда в заводской столовой. Их было трое: Лариса, Алиса и Фёкла — три увядшие дамы теперь, но тогда, в безмятежные годы студенчества, они мечтали о прекрасном будущем и уверенно думали, что подработка в столовой закончится, как только девицы получат свои дипломы, — но красные книжечки ничего толком не изменили, а лишь дали прибавку к зарплате, переведя три фамилии из графы подработчиков в список основного штата. В то далёкое время Лариса и встретила Костю — он работал наладчиком в сборочном цехе завода. Усатый парень не сразу заметил недвусмысленные улыбки со стороны местной служительницы общепита, не сразу понял, что ему подают более крупные котлеты и лучшие порции супа; но когда всплеск прозрения окатил Костю с ног до головы, он приветливо улыбнулся — и судьба была успешно решена. В те славные годы экономического подъёма Константин уверенно шагал по служебной лестнице: сначала он был мастером, потом начальником цеха. Семейный бюджет крепчал вместе с ростом его зарплаты — Лариса так и осталась работать в столовой, потому что всё было у них хорошо. Но пришедший с востока кризис испортил все планы, обрушил лучезарное завтра и принялся кромсать настоящее, пока то не превратилось в механическое хождение на загнивший завод и обратно в тесноту квартирки. Семейные накопления на новое жильё обесценились в тот чёрный день, проклятый всеми — и богатыми, и бедными.
 
 Когда Жанна вышла из ванной, мать объявила ей, словно зачитала ультиматум:
 — Давай рассказывай всё начистоту! Иначе мне придётся разбудить Костю, и я думаю, что ты этого не хочешь.
 Жанна недоверчиво посмотрела на мать — старую, но всё ещё грозную женщину, ставшую в последнее время особенно раздражительной. Лариса лезла во все дела, которые её не касались, она хотела знать обо всём, что творилось в жизни у дочери, она раздражала, надоедала, уплывала всё дальше и дальше от Жанны — делала, казалось, всё возможное и невозможное, чтобы пустое пространство между ними расширялось и отравлялось ядовитыми перебранками. Жанна не хотела этого, пыталась примириться с матерью, пыталась её успокоить, пыталась понять её, но Лариса продолжала гнуть свою линию, часто звала на поддержку усталого Костю — и тот всегда соглашался с женой, какую бы чушь та ни говорила, — и сделался в конце концов писклявым стариком, готовым только жаловаться и браниться. И потому Жанна с лёгкостью согласилась на заманчивое предложение Николая Александровича — лишь бы покинуть отчий дом, чтобы пореже видеть родителей, которые ей опротивели.
 Глаза у матери обжигающе блестели. «Нет, если ещё поднимется отец — будет совсем плохо», — подумала Жанна.
 — Мама, ты портишь мне настроение с самого утра! Зачем ты это делаешь? Чего ты хочешь добиться?
 — Я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо, — ответила мать. — Чтобы хоть ты нормально пожила, коли у нас с Костей этого не получилось из-за кризиса.
 — Но зачем, скажи мне, зачем ты влезаешь в мою жизнь и пытаешься сделать всё по-своему?
 — Я твоя мать!
 — Да, конечно, ты мать. Но я хочу быть самостоятельной, хочу, чтобы вы с отцом не вмешивались ко мне.
 — Вот когда выйдешь замуж — тогда мы и отстанем.
 — Опять ты об этом, мама!
 — Мать надо слушаться. Мать говорит правильные слова. Вон тебе кто попал на счастье — вон как ты теперь зажила, да и нам тоже перепало: и телевизор новый, и окна пластиковые — видишь, как хорошо, что ты встретилась с Николаем Александровичем, благодетелем нашим ненаглядным!
 Жанна лишь тихо произнесла:
 — Я пойду к себе в комнату.
 Лариса не стала возражать, а только покачала головой. Затем полезла в холодильник, вынула маслёнку — и вдруг крикнула на всю квартиру:
 — Жанна, ты будешь завтракать?
 Через пару секунд девушка показалась в дверях кухни и тихо проговорила:
 — Я попью чай с печеньем и вафлями.
 А в соседней комнате захрипел отец, начиная делать свою бессмысленную гимнастику, — разбудила Лариса его, значит, раньше времени. «Только бы он не вспомнил про то обещание», — подумала Жанна, тихонько следуя по узенькому коридору в свою самую маленькую, угловую комнату. Затворив дверь, на которой как вечное напоминание зиял безобразный шрам на месте снесённого отцом шпингалета, Жанна упала на свою хлипенькую, детскую, но такую родную кровать, зажмурилась и прикрыла расстроенное лицо руками. Тишина успокоила Жанну. Но затем писклявый голос отца просочился из коридора. Там на кухне родители всего лишь беседовали, а казалось, будто ругались. И привыкли они так разговаривать — и не отучить их теперь никак от этого мерзкого тона.
 И как-то незаметно и плавно образ отца в его потёртой до дыр и залатанной сине-клетчатой рубашке волшебно трансформировался в сияющее лицо Николая Александровича — розовощёкое, простодушное, доброе; но и от этого портрета Жанна решительно открестилась, уткнулась в подушку и погрузилась в непрозрачную, пустую и вязкую черноту. Но и тут не нашла она желанного покоя — серенькие искорки постоянно вспыхивали то тут, то там, придавая черноте осязаемый объём; а через некоторое время раздался далёкий, но громкий голос матери:
 — Жанна! Твой чай уже готов!
 На кухне отец сидел на своей скрипучей табуретке. На нём, как и представляла Жанна, была та самая рубашка в синюю клетку. Новые тренировочные брюки — заочный подарок от Николая Александровича — ничуть не улучшали вид замызганного старика — отец почему-то упорно не хотел надевать верхнюю половину подаренного костюма, предпочитая донашивать свою старую рубашку.
 — Вот ты и вышла, красавица, — произнёс Костя. — Ну?..
 — Доброе утро, папа.
 Он улыбнулся и спросил:
 — Как там дела у Николая Александровича Зараева?
 — Дела как обычно, — нехотя ответила Жанна и села на стул.
 Мать копошилась у плиты, перемешивая в кастрюльке кашу для себя и Кости. Запах манки подействовал на Жанну угнетающе; она не любила кашу, старалась не есть её, и если ничего другого не было, то брала совсем капельку и подолгу разглядывала полупустую ложку, прежде чем отправить белую жижу себе в рот — а потом скрытно морщилась, чтобы родители ничего не увидели. Манка пахла родным домом, и этот запах порой был для Жанны невыносим, но чаще она его просто не замечала, а иногда он даже ей ностальгически нравился. Но не сегодня.
 — Ты так и не ответила отцу, — мимоходом произнесла Лариса, неся тарелку Косте.
 — А что мне отвечать? Вы и так всё прекрасно знаете.
 Поставив тарелку на стол, Лариса повернулась к Жанне:
 — Просто, мы волнуемся.
 — У Николая Александровича всё хорошо, — проговорила Жанна. — Вчера мы ужинали в ресторане «Золотой лев» — там был ещё директор не помню какого предприятия — опрятный такой человек, в пиджаке. Всё было как обычно: нас обслуживали по первому разряду.
 Константин и Лариса слушали молча и увлечённо — их жизнь словно останавливалась на те несколько мгновений, пока дочь мерно рассказывала парадную часть своей истории.
 — Вот, — Жанна привстала со стула, — вспомнила: директор был с предприятия, на котором печатается газета «Правда».
 — Если «Правда», то — человек серьёзный, — произнёс отец. Мать кивнула и отправилась к плите выскребать остатки манной каши теперь уже в свою тарелку.
 Жанна придвинула пластиковую коробочку из-под мороженного, в которой теперь лежали вафли, защищённые таким способом от пронырливых тараканов.
 — Я тебе сахар в чашку не клала, — проговорила Лариса, продолжая добывать манку со дна кастрюли.
 Вафли, как всегда, были не первой свежести, неприятно хрустели на зубах и отдавали приторной сладостью топлёного шоколада.
 Но спокойному завтраку не суждено было осуществиться, потому что зазвонил телефон — и Лариса, отстранив кастрюлю, побежала в коридор. Жанна уже знала, от кого звонили и по какому поводу, и потому принялась быстро дожёвывать невкусные вафли и запивать их ещё не остывшим чаем.
 Когда вернулась Лариса, глаза у неё светились как у бешенной собаки.
 — Жанна, что всё это значит?! — воскликнула мать. — Почему ты ушла от его высокопревсхв... Тьфу! От министра! Что случилось?
 — Я ушла, — спокойно ответила Жанна.
 — Что значит: ты ушла?! Ты вообще понимаешь, что говоришь?! Как это так: ушла?! Так просто оттуда не уходят.
 — А я просто взяла и ушла.
 — Ой, ну что это такое за наказание! Жанна, что ты делаешь? Зачем? Ну, доченька, тебе такое счастье привалило, какое раз в столетие бывает, а ты всё портишь. Ну, как так можно?
 Константин положил на стол ложку и внимательно слушал.
 — У меня сегодня нет настроения, — сказала Жанна. Она не хотела очередного скандала, но её голос сам по себе начал звучать громче и резче: — Мама, пойми, это моя жизнь, а вы с отцом в неё вмешиваетесь. Я уже выросла.
 — Она выросла! Подумать только! Да, Костя?
 Отец пропищал:
 — Выросла, но осталась маленькой девочкой.
 — И что вы теперь прикажете мне делать? — с ехидством спросила Жанна.
 Мать тут же ответила:
 — Я сказала Димитру Николаевичу, что ты возвращаешься. За тобой скоро приедет машина.
 — Зачем ты это сделала, мама?
 — Потому что так надо — так правильно. Ты должна вернуться к его высокопревосходительству.
 — А если я не хочу? Вы обо мне не думаете совершенно!
 — Именно о тебе и о твоём будущем мы и думаем. О ком нам думать ещё? У нас больше никого нет. Мы хотим, чтобы ты жила по-нормальному, по-человечески — и такое будущее тебе может обеспечить только Николай Александрович.
 — Он — министр! — добавил отец.
 Жанне казалось, что родители смотрели на неё с той ядовитой завистью, с какой некоторые люди смотрят на иностранцев, потому что тем повезло родиться в другой стране, где всё хорошо и благополучно.
 — Доченька, посмотри на нас, — продолжила мать, — видишь, как мы живём и чего достигли? Зачем тебе такая жизнь? Ты достойна лучшего. Я, конечно, понимаю, что Николай Александрович далеко не идеальный мужчина, он сильно старше тебя, но он может дать тебе всё, чего ты захочешь. Вспомни, милая, как ты радовалась, когда вы только познакомились на том новогоднем вечере, какие чудесные подарки он тебе дарил. Как он о тебе заботился. И сейчас заботится!
 — Но я его не... — Жанна не смогла договорить, прослезилась.
 — А это и не важно. Не стоит жить старыми фильмами — там всё преувеличено.
 — А как же ты с отцом?
 Лариса замолчала. Константин тоже молчал.
 — Она меня соблазнила вкусными обедами, — произнёс отец. И Лариса тут же добавила:
 — А тебя Николай Александрович соблазняет всеми возможными прелестями мира. А ты отказываешься!
 — Он меня под... — Жанна снова запнулась на полуслове.
 — Нет, нет, — отозвалась мать, — это совсем другое. Хотя, конечно, расчёт тут присутствует — но твои выгоды от этого союза столь очевидны и неоспоримы, что просто глупо отказываться.
 Жанна встала и, ничего более не говоря, отправилась в свою комнату. Лариса молча проводила её печальным взглядом, а затем обратилась к Константину:
 — Слушай, Костя, через пару минут поди-ка к ней в комнату и вразуми её — у тебя это хорошо получается, когда ты беседуешь с ней один без меня. Помнишь, как ты её убедил в прошлый раз? Я тебя очень прошу: уговори её. Скоро за ней приедет машина — Жанна должна быть готова к тому времени. Иначе нам нормальной старости не видать, как своих затылков. Да и её будущее должно быть светлым.
 — И всё-таки ты меня соблазнила не только своими чудесными обедами! — сказал Константин.
 Лариса в ответ проговорила:
 — Она там найдёт, кого любить. Богатого, красивого. Я верю в это.
 
 Жанна спускалась по ступеням пятиэтажки медленно. Отец шагал следом. Лариса осталась в квартире. Непристойные надписи на стенах щекотали периферийное зрение. Сколько их ни замазывали, но безобразное творчество местных подростков продолжало прорастать и расширяться, подобно плесени. Угрюмый участковый лишь развёл руками, потому что одинокая мать этих проказников имела при себе розовый листок инвалидности. С поржавевших перил давно исчезли деревянные поручни, и оголённый металл неприятно холодил руку Константина, когда тот придерживался за арматуру, поворачиваясь на стыках маршей. Первый этаж встретил путников влажной вонью подвальных труб — даже настежь открытая входная дверь не избавляла от этой напасти: неприятный запах сочился откуда-то снизу через неведомые тараканьи щели и мышиные норы, прогрызенные сквозь трухлявые кирпичи и крошащийся бетон.
 На улице Жанну обдал свежий мартовский ветерок, но прогнивший воздух двора никуда не делся. На скамейке сидели доисторические бабуси, закутанные в шершавые платки блеклых цветов вечной старости, на детской площадке под возвышающимся остовом некогда скрипевших качелей играли ребятишки, за которыми присматривала одна из мамаш — она рефлекторно улыбнулась Константину, и тот ответил ей:
 — Добрый день, Мария Дмитриевна. Нынче такая чудесная погода — потеплело наконец.
 — Да, Константин Сергеевич, гуляем, — произнесла она, ещё раз улыбнувшись не по-настоящему.
 И не было во дворе ничего прекраснее чёрного, длинного, отмытого от зимы и блестевшего под дневными лампами лимузина. Рядом с ним стоял Пётр в длинном, светло-сером плаще. Его лакированные ботинки оставили на пыльном асфальте загогулину следов, от которых становилось парадоксально чище в здешнем мире грязи.
 Пётр приветственно помахал правой рукой — Жанне даже захотелось кивнуть, но она сдержалась, — а Константин выдохнул залпом:
 — Вот это автомобиль!
 Жанна быстро забралась в лимузин на заднее сидение, Пётр не ожидал такой поспешности и не сразу открыл перед ней дверцу, а пару секунд рассматривал её лицо и усталые глаза, в которых всё ещё болтыхались остатки невыплеснутых слёз.
 И теперь, за тёмными стёклами наглухо закрытой машины, Жанна пусть и находилась во дворе своего детства, но была уже в совершенно другом мире. Она смотрела сквозь вуаль окна и видела, как её отец в поношенной кожаной куртке десятилетней давности о чём-то расспрашивал атлетичного и абсолютно не пахнущего местными запахами Петра, а тот с азартом отвечал. Жанна видела, как подростки, шедшие к подъезду, замедлили шаг и жадно глазели на машину и затем с усмешкой поглядывали на ржавые изваяния отечественного автопрома, разлёгшиеся по обочинам дворовой дороги, но с ещё большей усмешкой они поглядывали на Константина, который всё говорил и говорил что-то Петру, не замечая ничего вокруг. Жанна специально не смотрела в сторону доисторических бабушек — она уже видела их лица во время предыдущего заезда сюда и познала затем от соседки Любочки все их сплетни, и даже то, с какой интонацией они произносили и как коверкали своими беззубыми ртами это собачье слово, в котором не было ни одной буквы правды.
 И когда отец остался в удаляющемся дворе, Жанна вздохнула — и у неё в глазах появились солёные капельки.
 — У вас занятный отец, — произнёс Пётр.
 — О чём вы с ним говорили?
 — О том, о сём. Об автомобилях.
 — Он выглядел дурачком, ведь так?
 Пётр приотпустил педаль газа — машина замедлилась и поплыла в дрейфе.
 — Зачем вы так говорите? Он же ваш отец.
 — Не знаю, не знаю я. Он выглядел...
 Пётр надавил на тормоз.
 — Почему вы остановились? — спросила Жанна.
 Он повернулся к ней и увидел, как она поморгала глазами, пряча слёзы.
 — Поверьте, Константин Сергеевич нечем не хуже и не лучше всех остальных. Все мы такие. Он очень хороший человек — это видно, это чувствуется. А вы поплачьте — так будет легче. Вам дать платок?
 — Нет, спасибо, не надо.
 — Тогда достаньте свой, пожалуйста.
 — Я не... Мне уже не надо.
 — Достаньте, я вас прошу: это ничуть не зазорно. И будьте уверены, что никто не узнает об этом — даже его высокопревосходительство.
 Жанна извлекла из кармана платок, но всё никак не решалась им воспользоваться, да и слёзы быстро кончились.
 — Скажите, Пётр, что вы обо мне думаете?
 — Какой странный вопрос!
 Он попытался отвернуться, но Жанна продолжила:
 — Скажите честно.
 — Я переживаю за вас. Я вижу, что вы боитесь его высокопревосходительства, но в то же время что-то удерживает вас. Однако, вам не быть вместе — это не продлится долго. Думаю, пройдёт ещё пара месяцев — и вы освободитесь. Хотя, возможно, всё будет иначе.
 — Что значит иначе?
 Она смотрела на Петра, а он всё не решался ответить, словно подбирал слова, хотя прекрасно знал, что и как собирался сказать. Жанна упёрлась в него взглядом.
 — Вы не первая девушка, которую я вожу к Николаю Александровичу, — сказал он.
 — Я это поняла уже давно.
 — Но вы не знали предыдущих, а я их видел точно так же, как вижу сейчас вас. И вы разительно отличаетесь от них.
 — Чем же?
 — Скажем так, — выдохнул Пётр, — вы мне симпатичны, а все они — нет. Это, конечно, моё субъективное мнение, но в вас что-то есть такое, что заставляет Николая Александровича раз за разом вызывать вас к себе, несмотря на все ваши капризы и выкрутасы.
 Жанна заметила в брутальном выражении его лица скрытое волнение, и тогда она спросила его:
 — Скажите, Пётр, что стало со всеми этими девушками, которые были до меня?
 И, действительно, от этого вопроса его внутреннее волнение усилилось — она угадала. Он отвернулся и посмотрел на неё через зеркало.
 — Каждая из них получила то, что заслужила, — в конце концов ответил Пётр.
 — А что именно?
 — Кто деньги, кто шмотки с драгоценностями, кто квартиру, кто переезд в другой город, но был и сумасшедший дом...
 — Значит, и я от него уйду... — выдохнула Жанна.
 Но Пётр откинулся на спинку сидения. И теперь он внешне совсем не походил на сериального бандита, каким виделся Жанне — что-то в нём сломалось, перестало тикать, выдохлось — как будто кончился бензин.
 — Вы от меня что-то скрываете, ведь так, Пётр?
 Он покачал головой и произнёс:
 — Вы разительно отличаетесь ото всех предыдущих девушек его высокопревосходительства. И пусть вы такой останетесь!
 Он быстро завёл машину, и они поехали.
 
 
 

 ГЛАВА 6

 Дискотека

 
 Вот и настала та самая пятница, которую так ждал Вася. Он был весел и улыбался. Но Иван стоял рядом как заколдованный и нервно крутил головой. Нет, ему тоже хотелось отправиться на дискотеку и показать себя, красивого и модного; но вместе с тем что-то тревожное трепетало у него внутри, как навязчивое волнение перед экзаменом в школе.
 — Да не нервничай ты так! — сказал Вася.
 — А я и не нервничаю, — ответил Иван.
 — Но почему тогда смотришь по сторонам волчьим взглядом?
 — Нет, я не волнуюсь! — твёрдо произнёс Иван, чтобы убедить не только Васю, но и самого себя. Однако смотрел Иван именно что по сторонам: на мерцающие неоном вывески и на озорной огонёк местного светофора. Сзади шуршали двери огромного рта, извергавшего людей из желудка подземной станции, спереди ворчали угодившие в затор машины, а где-то в воздухе витали звонкие ноты фортепьянной музыки, струившиеся из открытого окна барочного дома.
 — Долго идти отсюда до клуба? — спросил Иван.
 — Ты что, не знаешь, где находится Крокодилова дискотека?! — удивился Вася.
 — Ну откуда мне знать. Я там не гуляю.
 — А мне всегда казалось, что все приличные молодые люди знают о трёх главных развлекательных местах нашего города.
 — Вот только хрен туда попадёшь!
 — Но я попадаю. Правда, редко...
 Вася как-то погрустнел. Прилизанные волосы, казавшиеся в вечернем свете откровенно жёлтыми, лёгкая симпатичная курточка, пусть и прошлогодняя, перестиранные и перекрашенные на модный манер джинсы, кеды с забавными змеиными шнурками — парень совершенно не походил на того хмурого, голубоглазого Васю, что сидел за спиной Ивана каждый рабочий день. Но не походил только внешне — внутренне это был всё тот же ленивый Киричников, тянувший любое дело до крайнего срока.
 — Зря надел эту кофту! — произнёс Вася. — Она совершенно не сочетается с джинсами: джинса от Левайса, а кофта не пойми откуда; да и старая она, и цвет не тот.
 — А по-моему, цвет вполне подходит, — сказал Иван и ещё раз глянул на свой шерстяной свитер — серый, с синим зигзагообразным узором, что по оттенку вполне соответствовал тем тёмно-синим брюкам, которые он схватил на распродаже и которые пришлось подворачивать, потому что они были длиннее, чем нужно, — но Вася сказал, что так модно, и порекомендовал вывернуть побольше, но узрев на ногах друга потёртые ботинки с полуистлевшими шнурками, тут же забрал свою рекомендацию обратно.
 — Твоя кофта ужасна! — проговорил Вася и окликнул шедшую мимо девицу: — Девушка, девушка, согласитесь, что этому молодому парню кофта не подходит ну совершенно!
 Но она лишь косо глянула на Васю и пошла дальше. И Киричников громко, чтобы она слышала, произнёс:
 — Молчание — знак согласия!
 Парни стояли у фонарного столба — и были единственные люди, никуда не спешившие.
 — Может, пойдём? — спросил Иван.
 — Ага. Пойдём. Наших тут нет и, наверное, уже и не будет. Всё какие-то замухрышки мимо ходят...
 Свернув в переулок, ребята сразу же очутились в усыпляющей тишине кривых и узеньких улочек городского центра — и только под ярко-зелёной вывеской, напоминавшей хвостатую рептилию, собралась пёстрая, ёрзающая толпа. Иван наконец понял, почему это место в тусовочном просторечии называли крокодиловым, хотя в реальности оно носило совсем другое имя.
 С каждым шагом тишина переулка отступала, и всё явственнее звучали голоса молодых людей. По пути Иван и Вася проследовали мимо бродяги средних лет, прислонившегося к серой стене цокольного этажа. Он с надеждой посмотрел на парней и даже попытался приподнять руку, укрытую в изодранной перчатке. Иван заметил этот странный незавершённый жест, но Вася прошёл мимо, даже не посмотрев на бедолагу. Киричников изучал ребят впереди, но не найдя среди них никого знакомого, прошёл сквозь толпу к ступеням подъезда, где стояли двое швейцаров — дюжих мужиков в длинных шерстяных шинелях.
 — Не подскажите, а где Коля? — спросил Киричников. Его голос прозвучал жалобно и напряжённо, да и сам он выглядел уже не так радостно, как буквально мгновение назад, когда рассматривал пёстрые наряды здешней молодёжи.
 — Там в каморке дальше, — басом ответил один из швейцаров и надменно уставился на Васю: — А ты кто такой будешь?
 — Я — друг, — вяло и вскользь прошипел Вася и быстро попятился назад в толпу.
 — Что-то не так? — встревожился Иван.
 — Всё нормально, — промычал Вася, — нужно только найти дядю Колю. Обычно он стоит на входе, но сейчас, видать, отошёл куда-то.
 — И что это значит?
 — Да ты не беспокойся. Сейчас всё провернётся! — ответил он, но Иван ему не очень-то и поверил, потому что Васины глаза бегали в некоторой панике.
 Киричников повёл Ивана дальше по переулку к маленькой двери, что ютилась у самого края рядом с жёлтой трубой, покрытой ржавыми пятнами. Труба врезалась в асфальт и уходила куда-то под землю в неведомые канализационные дали. Вася робко постучал в дверь. Серые доски нехотя передали удары внутрь. Не дождавшись ответа, Вася постучал ещё раз — теперь настойчивее.
 В далёком конце переулка показалась шикарная чёрная машина. Швейцары грозно крикнули толпе: «Разойдитесь!» И молодёжь зашевелилась, зашуршала, загоготала, запестрела разноцветьем своих курток, свитеров, штанов и ботинок. Их волнение нарастало. И когда чёрная и блестящая, как смоль, машина остановилась перед разделившейся в две части толпой, голоса окончательно смолкли, и все уставились на засуетившихся швейцаров.
 В этот миг из цоколя донеслось:
 — Кто там стучит?
 — Мне нужно Колю, — произнёс Вася.
 Маленькая боковая дверь открылась.
 — Ах, Коля, вот и ты! — обрадовался Киричников и схватил Ивана за руку: — Пошли!
 Иван так и не увидел, кто приехал на той машине к подъезду клуба.
 Внутри было тёмное, тесное полуподвальное помещение, в котором пахло едкой смесью табачного дыма и пота, а воздух гулко вибрировал в такт дискотеки, располагавшейся где-то за толстыми стенами.
 Колей оказался упитанный бородатый мужик лет сорока, на нём была точно такая же шерстяная шинель, как на швейцарах — в сумрачном свете единственной лампочки Коля выглядел сгорбленным великаном с сильными ручищами — Иван заволновался, хотя знал, что всё обойдётся.
 — Пришёл, значит, — произнёс Коля. И его мощный голос рокотал, заглушая дискотечные басы.
 — Ага! — отозвался Вася и протянул руку.
 Коля легонечко хлопнул по ней своей ладонью, но не пожал. И затем этой же мощной рукой указал на Ивана, почти тыкнув в его серую кофту, и вопросительно рявкнул:
 — А?
 Вася повернулся к Ивану и скороговоркой пробубнил:
 — Достань коммуникатор!
 Иван удивлённо посмотрел на друга.
 — Достань! — повторил Вася. — Так надо!
 Иван вынул из кармана своё сокровище. Коля, взглянув на вещицу, одобрительно кивнул и всучил Васе какие-то бумажки, похожие на визитные карточки.
 — Идите, господа юные тусовщики, развлекайтесь! — сказал Коля с пугающим задором, отодвигая своё грузное тело от прохода, из которого сочились огрызки музыкальных ритмов.
 И снова Вася схватил Ивана за рукав и повёл по коридору. Впереди вовсю сияла зона дискотеки.
 — Я знал, что с твоей кофтой будут проблемы! — буркнул Вася.
 — Но я же в ней ходил на вечеринки — и ничего.
 — Тут тебе не дискотека в подвале детского сада! Тут всё по-другому!
 — Однако, здесь тоже подвал.
 — Этот подвал всем подвалам подвал! — недовольно отрезал Вася.
 — Посмотрим!.. — сказал Иван. — А что за бумажки тебе дал Коля? Пригласительные билеты?
 Вася рассмеялся:
 — Нет, это — талоны на выпивку.
 — На выпивку?
 Вася остановился и с ехидством сказал:
 — Знаешь, сколько тут стоит один маленький стаканчик банального коктейля? Как бутыль первоклассной водки, если не дороже! Так что без этих талонов мы вряд ли что сможем себе позволить в местном баре.
 Иван стоял задумчиво.
 — Ладно, идём! В первый раз всегда бывает трудно. Зато когда освоишься и привыкнешь... Однако, я тебе привыкать не советую — дорого и недоступно здесь!
 — Но тем не менее мы прошли сюда.
 — Ага, прошли. Но это потому, что у меня здесь есть дядя Коля.
 — А кто он, этот дядя Коля?
 — Один знакомый, — пробубнил Вася и продолжил путь по коридору, явно не желая излагать подробности своего знакомства.
 С каждым шагом Ивана и Васю всё больше и больше обволакивал музыкальный шум, хлопал по ушам и смеялся, как озорник. Когда ребята вышли из коридора, они очутились в большом, полутёмном зале с фееричными вспышками разноцветных прожекторов. Народу в клубе было много. Одни уже вовсю танцевали, другие — только готовились. Отдельные личности ходили в сторонке, подальше от беснующихся, и пили из призрачных фужеров.
 — Ага, шампанское! — крикнул Вася. В воздухе звучала англоязычная песенка с быстрым мотивом. Музыка орала так громко, что приходилось кричать.
 — Шаманское? — переспросил Иван, но Вася его уже не слушал. Киричников устремил свой взор на группу хорошо одетой молодёжи — в ярких футболках с забавными надписями, которые беспрестанно маячили и не давали прочитать себя. Но вскоре Вася понял, что ошибся — что это была не та компания, — и принялся снова инспектировать людей, медленно поворачивая голову справа налево и уже покачивая ею в такт звучавшей музыки. Иван стоял рядом, прижавшись к стене и щурясь от ярких всполохов пляшущего света.
 Внезапно Вася дёрнулся с места. Иван побежал следом. Пробравшись через бурлящую толпу, они оказались рядом с проходом к барной стойке, что располагалась в нише. Композиция достигла последних аккордов — и громкость пошла на убыль, народ стал вести себя спокойнее.
 — Ага! Ага! — улыбнувшись, произнёс незнакомый парень. На его голове серела бандана, его худощавое тело светилось белой футболкой — но в целом он был одет не супер, а как-то уж слишком простенько. Парень дружески похлопал Васю по плечу.
 — Привет, Саня, — сказал Киричников. — Ты тут какими судьбами оказался?
 — Через Колю.
 — И мы тоже. А это Иван. Мы с ним вместе работаем в «ящике».
 Парень с банданой посмотрел на Ивана, протянул ему руку и пожал, но как-то хило, произнося сквозь вновь заоравшую музыку:
 — Я Саша, ага!
 Мимо прошагала девица, неся в руках пустые бокалы.
 — Слушай, сколько у тебя талонов? — спросил Вася.
 — Три.
 — От Коли?
 — Да.
 — Блин! А нам на двоих он дал только два!
 — Ага! Надо было раньше приходить.
 Вася как-то недобро посмотрел на своего знакомого.
 — Так мы и пришли раньше: дискотека формально начнётся только в восемь.
 — Неа! Она началась в семь. Вы опоздали.
 — С какой стати? Всегда начиналось в восемь.
 Саня захихикал:
 — Видать, ты не слышал последние новости: министр распорядился так, что мы теперь по пятницам как бы живём по летнему времени. Ах, да — понял — вы там в своём НИИ работаете по другому ведомству. Значит, вам не повезло. А у нас счастье! И всё это, если верить слухам, из-за племянницы министра — она, видите ли, заработалась в пятницу и опоздала на министерский ужин в ресторан.
 — А кто она?
 — По идее: очередная шлюха. Но, скорее всего — родственница, так как эта девка с министром уже несколько месяцев ходит и никак не отвянет. Хорошо, что сегодня ни министра, ни кого другого из его окружения тут не будет!
 — Почему? — вдруг спросил Иван.
 — Потому что если бы тут было начальство, то нас сюда бы не пустили, — сказал Саня.
 — Понял? — ехидно добавил Вася.
 — Угу, — кивнул Иван.
 — Давайте пойдём в соседний зал, — предложил Саня. — Надоело орать!
 И все трое отправились через широкий проход в длинное помещение. Там рядами стояли стулья, оставшиеся от конференции, и было несравнимо тише — почти как в той сумрачной норе, где обитал дядя Коля.
 — Чем вы, парни, тут собираетесь заниматься? — спросил Саня. Иван ничего подозрительного в его голосе не заметил, но Вася разразился гневной тирадой:
 — Даже и не думай! Мы не для этого сюда пришли! К тому же, у нас сейчас нет денег на это.
 — Жаль, очень жаль, — простонал Саня.
 — А ты чего? — спросил Вася.
 — А я того. Ага!
 — Гони один талон.
 — С какой это стати?
 — Нас больше.
 — Это не аргумент.
 — Тогда я всё запомню и потом с тебя лишнюю сдеру. И хрен когда тебе ещё помогу в этом вашем мероприятии с вопросами и ответами.
 Саня пошарил в кармане своих брюк и нехотя протянул Киричникову талон на выпивку. Тот на лету схватил заветную бумажку и просиял от радости, как малый ребёнок.
 — Что это у вас за такие дела? — вдруг спросил Иван.
 Саня и Вася синхронно рассмеялись.
 Вася пояснил:
 — Мы придумываем вопросы, чтобы послать в журнал. Мы поспорили с одним чуваком, кого из нас первым опубликуют в рубрике «Вопрос-ответ» журнала «Новый век». До сего дня я с этим подхалимом играл в одной, так сказать, команде, но он решил всё испортить, а сам ведь нифига не соображает — ни одного нормального вопроса не предложил.
 — Не скажи! — запротестовал Саня. — А кто придумал адский вопрос про мерседес?
 — Конечно, адский. Если бы не так! С таким вопросом только позориться!
 — Я его уже отослал в журнал, — улыбнулся Саня.
 — Что?! Что ты сделал?
 — Отослал, — спокойно ответил Саня.
 — Да ну тебя, — Вася отвернулся от него и тут же переключился на Ивана:
 — Что-то Саня сегодня немного не в духе. Он такой иногда бывает — это для него нормально — ты не обращай внимания.
 Не дожидаясь реакции со стороны Ивана, Киричников продолжил:
 — Кстати, у тебя этот твой коммуникатор здесь ловит сеть? Мой телефон беспардонно пишет: «только экстренные вызовы». И так у всех, блин, у всех операторов. Но в скорую помощь дозвониться можно — проверяли уже.
 — Не знаю, — произнёс Иван. Достал свой аппарат, включил экран и сообщил: — То же самое: только экстренные вызовы.
 — Мистика получается! Ни один оператор не ловится, но кто-то работает и так исключительно в стенах этого здания.
 Иван увлёкся коммуникатором: вызвал меню настроек и запустил поиск сети, но ни одна сеть так и не нашлась, однако возможность экстренного вызова была.
 — Ему нужно расслабиться и оттянуться! — раздался бодрый голос Сани.
 Иван поднял глаза от светящегося экрана.
 — Кстати, — продолжил Саня, подойдя вплотную к Ивану, — сними ты этот дурацкий свитер. Кто на дискотеку ходит в свитере?! Вот я, например, вообще в футболке пришёл.
 — Мы не такие отвязные, как ты! — сказал Вася. — На улице ещё холодно.
 — А где тут гардероб? — спросил Иван, попутно спрятав коммуникатор в карман.
 — Да скинь ты эту кофту на стул вон где-нить тут. Не волнуйся — не спиздят. Такое точно не спиздят!
 Иван снял свитер. Его волосы распушились. Под кофтой скрывалась серо-оранжевая майка, которую он вместе с джинсами прихватил на распродаже.
 — Ух ты! — воскликнул Саня. — Нафига было на такую вещь надевать этот отстойный свитер?
 Иван неуклюже улыбнулся.
 — И вообще, — Саня повернулся к Васе, — кем он работает?
 — Инженером! — гордо ответил Киричников.
 — Простым инженером?
 — Второй категории, — победоносно продолжил Вася.
 — Странно!..
 — Да ничего странного нет.
 — Ага! Сын начальника. Да?
 — Нет, не угадал!
 — А что же тогда? Лотерея?
 Вася покачал головой:
 — Нет, не лотерея.
 — Чёрт! Получается прекрасный вопрос для журнала: если парень — обычный работяга, а шмотки на нём — от кутюра, так сказать, то откуда такие деньги?
 — С распродажи, — проговорил Иван. И его лицо налилось краской гордости.
 — Ах, — воскликнул Саня, — это тот, который, блин, о ком ты мне рассказывал, Вася, тогда ещё. А я думал, что, ну, представлял узколобого ботаника с очками, спортсмена-профсоюзника, ну, как все такие, — а он, оказывается, блин, нормальный, хотя стеснительный какой-то, но это последнее поправимо...
 
 Бокал стоял на столе нетронутым. Бармен неровно поглядывал на этот фужер. У него в шкафчике наготове лежали и мартини, и виски, и маркезина, и даже водка, которая сегодня была совсем неуместна. Маленькие игривые пузырьки возникали на самом дне стеклянного ложа, затем быстро продирались сквозь желтоватую толщу игристого вина и, выпрыгнув из жидкости, воссоединялись со свежим воздухом, приносимым в широкую, тёмную комнату бесшумным кондиционером.
 Жанна глянула на бокал только один раз — когда бармен поставил его на стол — и более на шампанское не смотрела.
 — Что грустишь? — спросил мужчина. Его модный деловой костюм и свежее сорокалетнее лицо говорили, что он как минимум половину своей жизни провёл в хороших помещениях — таких, как эта комната для вип-посетителей клуба.
 — Настроения нет, Илья Сергеевич.
 — Илья Симонович, — поправил мужчина.
 — Ой, простите меня великодушно, — пролепетала Жанна и порозовела в щеках, подстать своей розовой блузке.
 — Знаете, — продолжил мужчина, — я полагаю, что вам следует отправиться в зал и расслабиться там, раз у вас не получается сделать этого здесь.
 — Я устала.
 — Вы ещё молодая. Это я здесь сижу, потому что сегодня явно не моя вечеринка. Просто мне надо встретиться с одним молодым человеком, который, как всегда, опаздывает.
 Пузырьки шампанского по-прежнему устремлялись вверх, а скучающий в углу бармен всё так же пристально смотрел на нетронутый бокал.
 — Скажите мне, пожалуйста, — вновь заговорил Илья Симонович, — зачем вы пришли сюда? Чтобы вот так сидеть на стуле вдали ото всех и вздыхать не понятно о чём?
 Жанна повернулась к бизнесмену:
 — Потому что так было надо.
 — Кому надо?
 — Его высокопревосходительству.
 — О, — Илья Симонович привстал, — так вы, наверное, и есть та самая его дама?
 Жанна ничего не ответила.
 — Понимаю, — теперь он откинулся обратно на спинку кресла, — быть племянницей всегда сложно.
 — Почему вы решили, что я его племянница?
 — Так говорят.
 — Но это, ведь, неправда.
 — Я знаю, что это — неправда, но так все говорят...
 В этот момент дверь резко открылась — и вместе с громкими и быстрыми звуками дискотечного ритма в комнату ввалился высокий парень с растрёпанными волосами, в чёрной полурасстёгнутой куртке и в тёмных джинсах, исполосованных светлыми вертикальными чёрточками, как стало модно этой весной.
 — А вот и ты явился не запылился! — бизнесмен сказал вошедшему.
 — Простите, что опоздал, — начал отдуваться парень. Он раскрыл молнию на куртке до конца, рукой пригладил взъерошенные волосы, но они всё равно остались взъерошенными.
 — Я пойду, Илья Симонович, — пробормотала Жанна, вставая.
 — Постойте! Это мы должны уйти, если вам мешаем, — он тоже встал с кресла.
 — Не надо. Мне, пожалуй, действительно стоит пройти в зал, как вы посоветовали.
 — Ну как знаете: воля ваша.
 Жанна направилась к двери — и снова дискотечный ритм отбил пару тактов. Бармен по-прежнему смотрел на нетронутый бокал, но теперь на его лице появилась маленькая ухмылка, потому что он уже знал, кому достанется дорогое шампанское.
 
 На танцполе было сумрачно, но весело. Всполохи разноцветных прожекторов пробегались по головам взад и вперёд, и народ колыхался из стороны в сторону, словно качался на звуковых волнах баса, которые плескались внизу. Эти волны исходили из недр огромных колонок, отражались ото всех стен и заполняли всё пространство зала. Музыка теперь стала чуть спокойнее, тем самым как бы намекая юношам, что пришла пора всерьёз посмотреть на девушек и заняться ими. Но девушек почему-то было не так много.
 Иван резвился на площадке, пока Вася и Саня решали какие-то свои вопросы — они стояли у стены и кричали друг другу на ухо по очереди. Со стороны это выглядело забавно.
 Внезапно музыка прекратилась, и из динамиков раздался голос чувака, что стоял на маленькой сцене, где должны были выступать музыканты. Чувак сообщил, что музыкантов не будет сегодня. Извинился за них перед публикой.
 — Но, тем не менее, вечеринка продолжается! — воскликнул радостно он, и динамики эхом разнесли его слова по залу. Затем вновь заиграла музыка, и снова стало громко. Но эта неожиданная пауза вывела народ из настроения — все стояли и глядели друг на друга. И только Вася и Саня продолжали свои прения как ни в чём не бывало.
 — А можно бумбу? — воскликнул кто-то в толпе.
 И народ следом подхватил:
 — Даёшь бумбу! Пляшешь бумбу!
 Организаторы, покопавшись немного с дисками, поставили-таки бумбу. Из динамиков понеслась ярая барабанная дробь — и народ принялся топать и хлопать.
 Жанна не любила бумбу. Она пробиралась сквозь толпу к выходу. В этом клубе вип-зал располагался неудачно, потому что изначально здание проектировалось совсем для других целей: здесь планировали сделать элитную сауну, и когда кафелем уже обложили половину зала, его высокопревосходительство почему-то распорядился переделать заведение в ночной клуб — так и сделали — однако убрать зелёного крокодила с вывески позабыли, и за клубом закрепилось название Крокодиловый.
 — Слушай, я тебя не знаю! — Саня прокричал Жанне, когда та проходила мимо.
 — Я тебя тоже! — отозвалась она.
 — Постой!
 Она остановилась и повернулась к нему. Саня на неё посмотрел с завистью.
 — А ты откуда? Я тебя здесь ни разу не видел. Ты новенькая?
 Она отрицательно покачала головой, не желая перекрикивать музыку.
 Саня на шаг подступил к ней:
 — Слушай, давай потанцуем.
 Она повторно покачала головой.
 — Ну!? Тебе не нравится бумба?
 — Я ненавижу бумбу, — произнесла она, резко развернулась и пошла к выходу.
 Саня, не расслышавший её ответ, растерянно посмотрел на Васю:
 — Чего это она? Матом, что ли?!
 — Она сказала, что ненавидит бумбу, — пояснил Вася.
 — Тьфу! — чихнул Саня и побежал вслед за ней: — Постой, постой! Ты уже уходишь, что ли?
 — Да, ухожу, — ответила она, не сбавляя шага.
 — А, может, останешься? Мы тут потанцуем вместе?
 — Нет.
 Толстый охранник в чёрном безликом костюме появился внезапно, словно вырос из пола:
 — Не приставайте к даме.
 Саня сразу всё понял и, не проронив больше ни слова, прошмыгнул назад в танцевальный зал.
 — Ну? — спросил Вася, уже не крича во всю глотку, потому что бумба внезапно кончилась и вокруг зазвучал мелодичный медляк.
 — Ушла, — Саня по привычке произнёс громко.
 
 Они встретились так же внезапно, как и на распродаже. Она решила заглянуть в бар, чтобы взять бутылочку минеральной воды. Он, увидев, что Саня куда-то побежал, начал искать глазами Васю, но не обнаружив того — хотя тот стоял буквально перед носом — отчего-то пошёл к барной стойке, но вместо Васи нашёл там её, в розовой блузке, в светлых джинсах, с распущенными волосами. Эти волосы сразу напомнили ему ту принцессу, которая расцвела в нарядном новогоднем платье, выйдя из примерочной, а потом исчезла на лестнице, как приятное сновидение. Она обернулась, получив свою бутылку воды — и они сразу заметили друг друга. Они смотрели друг на друга, как на приведения, хотя приведениями мелькали вокруг все остальные.
 — Ты? — спросил он.
 — Ты! — ответила она.
 
 
 

 ГЛАВА 7

 Танец

 
 Музыка лилась звенящим водопадом по стенам зала, делая их прозрачными, словно стёкла аквариума. Вместе со звонкими капельками в воздух поднимался дымчатый пар — он обволакивал всё вокруг и стелился по полу густым туманом. И было уже совершенно не понятно, сколько времени прошло от начала действа, и уж тем более можно было только гадать, когда оно кончится, потому что позолоченные стрелки часов на башне президентского дворца крутились в обратную сторону. И каждый раз, когда минутная стрелка проходила через цифру двенадцать, царь-колокол чётко отбивал очередной удар — и гулкая вибрация врывалась в танцевальный зал и волной пробегалась по водопадным стенам прежде, чем исчезнуть в небытие.
 Кроме них двоих здесь были только тени, которые призрачно возвышались над пологом тумана, изображая вальсирующие пары прекрасных фрейлин и их бравых кавалеров. Тени многократно отражались в зеркалах водопадных стен — и казалось, что весь сумрачный город собрался посмотреть на тех двоих, что кружили в центре; на тех двоих, которые не были тенями. Но эти двое не обращали внимания на всё окружающее — их не волновали ни эфемерные зрители, ни их отражения в зеркалах стен, ни сами зеркальные струи музыкальной воды; даже туман расступался пред ними. А они танцевали.
 Их танец не был похож ни на один из известных танцев мира. То был их и только их танец. Они смотрели друг на друга. Он нарядился в средневековый камзол, она облачилась принцессой: её шелковистое платье с паутиной тонких кружевных узоров вилось в воздухе, цепляясь краями за клочки тумана, и шуршало, разбрызгивая капельки воды.
 Он смотрел на неё ясными глазами, в которых пламенел огонь. Он дышал на неё, и эти дуновения были одними из самых приятных в её жизни. И она отвечала ему, проговаривая про себя заветное слово. И он видел, как её губы шевелились — он читал это слово по её губам. Это заветное слово!
 Царь-колокол вновь разразился томной волной, но в этот раз бой звучал слишком резко и слишком громко, чтобы стать частью окружающего пространства. Вслед за колоколом в зал прорвались чужие голоса, тени растворились, вода схлынула, а зеркала погасли.
 — Слушай, Иван, — Васин тембр звучал всё более ясно и узнаваемо, — а ты хорошо тут без нас развлекаешься! И подружку нашёл уже.
 Иван посмотрел на Васю. Остатки тумана стремительно рассеялись, выгоняемые вон разноцветными прожекторами.
 — Так это ж она! — воскликнул Саня.
 — Точно! — подтвердил Киричников.
 — Что случилось, Вася? — спросил Иван несколько растеряно.
 Жанна стояла рядом и пыталась не улыбаться, поглядывая на Сашу, но у неё это плохо получалось — и лёгенькая улыбочка сияла на губах; к счастью, ослепляющие прожекторные огни и полутемень танцевального зала помогали скрывать очевидные вещи.
 — Слушай, — заорал Вася, перекрикивая дискотечные динамики, — эта девушка с тобой, что ли?
 — Да, — кивнул Иван.
 — А кто она такая?
 Иван подошёл ближе к Васе и проговорил ему на ухо, чтобы не кричать:
 — Её зовут Жанна. Мы с ней познакомились на распродаже. Помнишь, я тебе о ней рассказывал? Блин, и вот встретились здесь спустя три месяца. Бывает ведь!
 Вася многозначительно покачал головой и поглядел на Жанну. Она показалась ему какой-то сонной и вялой, словно её напоили шампанским. Она неуклюже, хотя и в такт музыки, переминалась с ноги на ногу — и это на фоне беснующейся в заводном танце толпы ещё более подчёркивало её отстранённость от всего того, что происходило здесь и сейчас.
 — А ты чего хотел? — спросил Иван.
 — Я... — Вася нервно подбирал слова. — Я хотел просто проведать тебя: не скучаешь ли ты в одиночестве. Но вижу, что нет!
 Текущая композиция подошла к концу, и звук в колонках начал плавно затухать.
 Саня толкнул Васю:
 — Ну?
 Вася на него посмотрел косо.
 — Слушай, — теперь Саня обратился к Ивану, удачно воспользовавшись паузой между треками, — давай колись: как тебе удалось её завлечь на танцпол? Мне она, например, помахала ручкой, сказав, что вообще уходит с вечеринки.
 Жанна теперь заулыбалась совсем откровенно и даже повернулась немного вбок, чтобы выражение её лица было не так заметно.
 — Ну ты дурень! — в отместку Вася толкнул Саню. — Они ж знакомы друг с другом!
 — Они?! — растерялся Саня и раскрыл от удивления рот.
 — Ага! — победоносно отрапортовал Вася. — Они знакомы уже несколько месяцев: и вот встретились здесь.
 — Вася, не преувеличивай! — произнёс Иван. — Это Жанна.
 Девушка кивнула.
 — А это Вася и...
 — Александр! — перебил его Саня.
 — А вы так смело себя ведёте, — впервые раздался голос Жанны. Её мелодичный тембр, подхваченный начавшейся музыкой, словно разорвал сложившуюся атмосферу — и всем стало легче. И лирическая песня заиграла очень кстати. Но почему-то столь приятное ощущение продлилось совсем немного — Вася повернулся к Саньку и спросил:
 — У тебя ещё остался талон на бесплатную выпивку?
 Саня поспешил отвернуться, но Вася настойчиво продолжал:
 — Я знаю! Должен остаться ещё один талон! Почему бы нам не пойти в бар?
 И Саня, словно вспомнив что-то очень важное, вдруг согласился:
 — Давай пойдём.
 И они направились к проходу. Вася повернул на мгновение голову назад и подмигнул Ивану. Жанна по-прежнему улыбалась украдкой, однако теперь уже не выглядела ни сонной, ни пьяной — в ней запылал огонь. И композиция «Love me, tender» звучала так удачно.
 — Эти юноши, они твои друзья? — спросила Жанна.
 — С Васей я работаю в одном отделе и давно знаком. А Саша, который назвался Александром, — это приятель Васи.
 — Он темпераментный, — сказала Жанна. — И он мне напомнил одного моего знакомого — тот тоже подкатывает к случайным девушкам и тут же завязывает разговор, обычно произнося своё коронное: «Я скорпион по гороскопу, а ты?»
 — Не, я так не умею.
 — Вот и хорошо, что не умеешь! Кстати, тот мой приятель, который скорпион, хотя на самом деле он никакой не скорпион, а всего лишь рак... в общем, он пикапер и штампует фасты.
 — Кто он?
 Лицо Жанны расцвело.
 — Пикапер. Ну, любитель всяких неожиданных знакомств с целью затащить девицу на поцелуй и далее по списку. Сейчас такое модно. И если удаётся провернуть весь цикл за одну ночь, то такая удача называется фастом — типа быстро.
 — Ага, блин.
 — Мне тоже не нравится это модное дуновение. Один раз меня уже пытались так развести. И вот сейчас второй. Этот Александр.
 — Саша?!
 — Да ты только не волнуйся. Этот Саша ещё мальчишка. Лучше, иди ко мне.
 Жанна яростно выдохнула, схватила Ивана за руку, поддёрнула к себе — и они закружились по танцполу вслед за красным лучом прожектора.
 
 Вася сел на табурет перед барной стойкой и, пронзительно посмотрев на Саню, сказал тому:
 — Доставай талон!
 Саня достал бумажку и положил её на столешницу. Черноволосый бармен в красном жилете тут же подошёл.
 — Пивка? — спросил Вася у Сани.
 — Мне всё равно.
 — У вас только один талон, — сказал бармен.
 — Мы знаем, — с выдохом заявил Киричников и затем спросил: — Сколько стоит кружка пива?
 — Сто наличными, девяносто по золотой или платиновой карточке.
 — Стольник... — с ещё большим выдохом произнёс Вася. Саня сел на соседний табурет и уставился на Васю:
 — Ага.
 — Не, стольник я платить не буду! На фиг это пиво — пусть будет одна порция.
 Бармен кротко кашлянул и наклонился к Васе и тихо, чтоб никто больше не слышал, сказал:
 — Я могу вам разлить вашу бесплатную порцию в два стакана.
 Вася тут же придвинулся к бармену:
 — Звучит интересно.
 — Однако, вы ведь понимаете, что это услуга.
 Вася покопался в кармане и протянул на стол десятирублёвую банкноту. Бармен быстро провёл по столу рукой, словно смывал тряпочкой разлившуюся жидкость — купюра исчезла в его руке, как у фокусника. И вскоре перед Васей и Саней стояло по кружке, каждая наполовину заполненная пенным напитком.
 — Какая-то это неправильная пена, — произнёс Вася, глядя на содержимое своей кружки.
 — А мне всё равно, — сказал Саня.
 Бармен уже ушёл и суетился теперь у другой, более платёжеспособной компании весёлых молодых ребят — те гоготали на весь бар, даже перекрикивали музыку, однако было трудно разобрать, что они говорили.
 Вася отхлебнул пару глотков и поставил кружку на стол, пробурчав:
 — По предыдущим талонам выдавали нормальное пиво, а тут подсунули что-то не то.
 — Так бесплатно ведь,
 — Не скажи: я десятку отдал!
 — Ну, сам и виноват.
 Саня выпил залпом всё, что было у него в кружке, и затем доложил:
 — А по-моему, вполне нормальное пиво.
 Вася ничего не сказал, только выдохнул.
 — Послушай, — вновь заговорил Саня, — я так и не понял до конца: кто эта девица, которая там отплясывает с этим твоим Иваном и которая не захотела иметь дело со мной?
 — Это девушка, с которой Ваня познакомился на новогодней распродаже. Но потом он потерял её — потому что её пригласили на бал, и больше он её не видел. Мы с ним даже пытались найти её профайл в сети на разных сайтах знакомств, но так и не наши — и плюнули на это дело. Хотя я подозреваю, что Ваня тайком изводил рабочий трафик, продолжая искать. А сегодня они, значит, встретились. Вот прямо тут.
 — Ха! Странная история.
 — Я тоже так думаю.
 — Блин, — вздохнул Саня, — везёт же некоторым людям.
 — Ага, встретиться на дискотеке.
 — Нет, я о распродаже. Блин, вот если б мне дали шанс туда попасть, я бы там столько всего бы понапокупал.
 — Да только кто тебя туда возьмёт! На распродажу попадают исключительно правильные люди, а не такие разгильдяи, как ты или я. Так что, нам с тобой ничего не светит!
 — Значит, эта Жанна тоже правильная? — Саня произнёс её имя с особым носовым призвуком, словно по-французски.
 — А то! От тебя она быстро упорхнула, потому что ты не Ваня.
 Вася допил остатки пива и небрежно поставил пустую кружку на стол.
 — А она красивая, — вздохнул он. — Ваня о ней так и рассказывал: прекрасная Жанна.
 — Слушай, Вась! Я вот что сейчас сообразил: а она случайно не та девушка, которую министр торговли подцепил на новогоднем балу?
 — Чего?
 — Ну, у нас в конторе говорят, что наш превосходительство, как мы его называем, на этом самом новогоднем балу завёл себе девушку. Вдруг, это она?
 — Она? — Вася посмотрел на стену, что отгораживала бар от танцевального зала. — Не думаю. Если б она была связана с министром, то мы вряд ли её встретили здесь.
 — А вдруг?
 Вася встал с табуретки:
 — Давай прогуляемся в туалет. Чую, что там ошивается Петя!
 Саня просиял:
 — Ага. А сам говорил: ни фига, денег на это нет!
 — А денег и вправду нет: вся надежда на Петю. Танцевать чотта совсем не охота. Видать, день сегодня неправильный какой-то.
 — Пошли! — зашагал Саня. — Мне туда надо и по прямому назначению, даже если там Пети с его чудо-порошком и не будет.
 
 Почему-то Жанне вспомнился новогодний бал, на котором ей так и не довелось потанцевать. Дамы в светлых старомодных платьях и кавалеры в костюмах цвета лоснящейся ночи вызывали у неё зависть — ей хотелось быть среди них.
 Жанна то и дело мысленно возвращалась в тот новогодний зал. Просторное помещение с высоким потолком, на котором воздушными разводами застыла лепнина. В углу стояла ёлка, украшенная разноцветными гирляндами и стеклянными шарами. Красные, жёлтые, синие, фиолетовые и просто блестящие шарики искрились и сверкали, отражая свечеобразные лампочки огромной люстры, похожей на ещё одну, только перевёрнутую ёлку.
 Красные, жёлтые и синие огоньки новогодних шаров продолжали смеяться: но теперь они отражали свет дискотечных прожекторов. Перед Жанной мелькало его лицо: то уходящее в тень, то зеленеющее весной, то краснеющее летом, то желтеющее — словно сезоны вертелись по кругу из года в год. Его тёмные волосы были точно так же взлохмачены, как и тогда. Ясный взгляд, немного взволнованный вид, приятная полуулыбка — всё было как в магазине. Всё повторялось вновь.
 Они танцевали, и музыка играла только для них двоих, потому что больше в зале никого не стало — все люди снова превратились в бесформенные приведения. И весь окружающий мир со всеми его потайными ходами, запертыми дверями, бесчисленными лабиринтами улиц, со всеми его жителями, министрами, лимузинами остановился. Даже часы на башне главного дворца застыли на отметке двенадцать. Музыка звучала вне времени, отражалась от стен в искажённой реверберации, переплеталась с прожекторными струями, радужные оттенки красного, синего и зелёного создавали фантастическую рефракцию померкнутого мира.
 Жанна так хотела, чтобы эта сказка продолжалась вечно, но конец наступил слишком рано и неожиданно.
 — Что случилось? — спросил Иван.
 — Там Пётр.
 — Пётр? Кто это?
 — Это за мной.
 Пётр стоял у прохода между залами и мотал головой.
 — Пошли! — просвистела Жанна и потянула Ивана за руку.
 — Куда?
 Они пробрались через танцующую толпу к противоположной от Петра и от выхода стене.
 — Здесь есть другой выход? — спросила Жанна.
 — Не знаю, — машинально ответил Иван, но затем вспомнил о Колином погребке и воскликнул: — Есть служебный коридор, из которого можно выйти на улицу!
 — Где это?
 — Вон там.
 — Пошли!
 — Но?! — запротивился Иван.
 — Так нужно. Я потом тебе всё объясню.
 Они направились к тёмному проёму.
 Пётр искал Жанну, но так и не мог найти. Молодёжь в ярких одеждах резвилась на танцполе и казалась ему обезумевшей, потому что нельзя было так выкрутасничать в столь пристойном месте, как Крокодиловая дискотека. Громкая музыка била по его ушам — и он даже на некоторых особенно резких тактах морщился с непривычки.
 Жанна шла вперёд, крепко держа за руку Ивана, который семенил следом, оглядываясь по сторонам и пытаясь понять, что же произошло, почему полупустой зал центрального магазина вдруг исчез и всё прекратилось. Внезапно Жанна натолкнулась на парня. Она его сразу узнала: это был тот молодой человек, что некстати влетел в комнату для вип-посетителей. Парень неказисто ухмыльнулся ей и спросил:
 — Так ты, значит, девушка его высокопревосходительства?
 Жанна на него лишь косо посмотрела и ничего не ответила — промчалась мимо вместе с Иваном.
 На улице было прохладно, но терпимо. Уже основательно стемнело, и во многих окнах горело электричество. Сначала влюблённые крались, прижимаясь к холодным стенам и с опаской оглядываясь, а когда свернули за угол — побежали свободно и радовались этой свободе.
 Фонари лениво светили, освещая в основном проезжую часть, в то время как на тротуарах расстилалась тьма. Тяжеловесные стены окрестных домов казались ещё более массивными, чем днём: громоздкая лепнина на фасадах оживала чудовищными существами, очнувшимися от дневной спячки и готовыми теперь охотиться на крыс, что шастали у мусорных баков и в тёмных углах подворотен.
 И когда ребята вышли на спасительный свет проспекта, из недр покинутого только что переулка до них донеслись двенадцать колокольных ударов с часовой башни президентского дворца.
 
 
 

 ГЛАВА 8

 Весна

 
 Свет субботних ламп лениво падал на асфальтовые дорожки, пересекавшие грязно-зелёное покрывало земли, из которого торчали криворукие, безлистные ещё деревца. И только быстро текущие воды широкого канала оживляли угрюмый парк. Мутную гладь изрезали непоседливые волны: они кругами расходились, ударялись о крутые бетонные берега и затем вновь сходились, порождая следующий веер волн.
 Влюблённые стояли у бордюра и слушали, как плескалась шоколадная вода в канале. На противоположном берегу располагалась местная теплоцентраль — по её кирпичным стенам ползли вереницы труб, рисуя причудливый индустриальный узор.
 — Нет, Николай Александрович не такой, — говорила Жанна. — У нас с ним ничего этакого не было. На самом деле, он очень несчастный человек. Он меня никогда не обижал. Он смотрел на меня, он любовался мною, он боготворил меня, но ничего этакого у нас с ним не было. Никогда. Наверное, он любил меня...
 — А ты? — спросил Иван.
 — Я, — Жанна отчего-то посмотрела на свои руки, — я его не любила. Он был для меня...
 Иван молча ждал окончания фразы.
 — Он для меня всегда был министром, — продолжила девушка. — С самой первой нашей встречи и до последнего дня он был министром торговли. Министром и только министром. А я была при нём...
 И она заплакала. Иван прижал её опустившуюся голову к себе на плечо и нежно погладил по волосам.
 — Всё будет хорошо, — прошептал он. — Теперь у тебя есть я.
 Вода в канале по-прежнему плескалась и по-прежнему рисовала концентрические круги. Чёрная гладь отражала потолок и на нём белыми полосками — лампы дневного света.
 — Пойдём туда дальше, — предложил Иван. — Там красиво!
 Жанна молча согласилась.
 Они шли вдоль канала, держа друг друга за руку. Иван чувствовал, как её холодные пальцы постепенно наливались теплом — и ему казалось, что именно он согревал их. Жанна держалась за его горячую ладонь и чувствовала, как пульсирует его кровь — как бьётся его сердце.
 С каждым шагом шипение воды усиливалось — впереди возник маленький водопад: огромная труба извергала из себя пенистую жидкость, падавшую в канал.
 — Ну, и как тебе это? — спросил Иван.
 — Красиво, — ответила Жанна.
 — Давным давно, когда я был совсем маленький, меня сюда привёл отец. Мы тогда вот точно так же ходили по этим дорожкам, смотрели на воду, на трубы, на решётки. Я даже пытался отвернуть какой-то заржавевший вентиль — но ничего у меня не получилось. Да, тогда всё было немного другим и производило особенные впечатления: парк казался огромным, канал — глубоким, а водопад — великим.
 — Это всё потому, что ты тогда был маленьким, — пролепетала Жанна.
 — Да, — согласился Иван, — я тогда был мелким мальчишкой. И тогда ещё был жив мой отец. Я тебе не говорил, что мой отец умер. Но вот говорю сейчас.
 Жанна посмотрела на Ивана, и в её глазах он увидел искорки печали.
 — Нет, нет, не нужно никаких сочувствий и прочих театральных слов, какие обычно полагается говорить в таких случаях, — произнёс парень. — Я уже давно привык к тому, что мой отец лежит в семь тысяч двести семьдесят четвёртой ячейке крематория.
 Но Жанна по-прежнему смотрела сквозь Ивана. И он продолжил:
 — А вон там будка, в которой находится пульт с красной кнопкой!
 Жанна повернулась к похожему на шкаф строению, одиноко торчавшему посреди асфальтовой площадки на изгибе набережной.
 — Что за красная кнопка? — спросила она.
 — Красная кнопка, которая включает какой-то насос или ещё что-то в этом роде. Когда мои детские ручонки таки дотянулись и нажали её, то где-то снизу разразилось натужное жужжание — что-то там включилось и заработало.
 — И? — спросила Жанна.
 — Ну, дальше прибежал мой отец и первым делом отжал красную кнопку, а вторым делом занялся, так сказать, моим воспитанием. В общем, я так и не узнал, что именно включалось этой самой кнопкой. Но жужжало оно громко!
 Девушка подошла и осмотрела будку со всех сторон.
 — Тут всё закрыто! — сказала она.
 — Конечно! Красная кнопка явно не предназначена для того, чтобы всякие прохожие её нажимали.
 Иван приблизился к двери, на которой висел большой амбарный замок.
 — Вот какую штуку повесили! — сказал он. Взял в руку замок и неожиданно обнаружил, что тот был не заперт, а просто повешен на петли для видимости.
 — Забавно! — проговорил парень и отворил неказистую дверь.
 Жанна тоже любопытствующим взглядом прошлась по внутренностям будки: красная кнопка притягательно сияла на фоне мрачных стен, по которым извивались толстые кабели и уползали куда-то под железобетонный пол.
 — А давай нажмём её? — вдруг предложила Жанна.
 Иван смущённо проговорил:
 — Думаю, что не стоит этого делать.
 — А мне интересно! Вряд ли мы что-нибудь испортим, если нажмём на кнопку. Включим и сразу выключим! Никто ничего и не узнает даже.
 Иван с опаской посмотрел на девушку. Она выглядела решительной, её щёки алели жизненной силой — и это воодушевило парня. Он зашёл в будку — и вскоре где-то снизу взвыл электромотор и начал мерно и приглушённо жужжать, как непоседливая муха, застрявшая в целлофановом пакете.
 Иван повернулся к Жанне — она выглядела довольной. Но вдруг её всю до краёв наполнил дикий восторг.
 — Смотри! — воскликнула она. — Что там происходит!
 Иван быстро вышел из будки. Жанна стояла у берега и смотрела на воду: посреди канала забил настоящий фонтан. Небольшая, но настойчивая струя вырывалась из торчащей трубы и россыпью капель падала на взволнованную гладь, разливая на ней пятно маслянистых разводов.
 — Какая красота! — сказала Жанна.
 — Ага, — согласился Иван, также с удовольствием наблюдая за фонтанчиком. — Но, пожалуй, лучше выключить насос.
 Жанна не сводя глаз смотрела на фонтан до самого последнего мига его существования: когда подземный насос заглох, струя тут же потеряла былой напор и, выплеснув последние капли химической жидкости, заключительными кругами разошлась по всему каналу, оставив на память о себе лишь побежалое пятно, медленно уплывавшее по течению.
 — Ну, пойдём? — вернулся Иван.
 — Нет, не сейчас!
 — Почему?
 — Подойди!
 Он приблизился — и она поцеловала его. Иван ощутил сладкий вкус её губ, и ему захотелось ещё, но Жанна отстранилась, улыбаясь и словно намекая, что торопиться не следует.
 Они медленно шли по дорожке парка и тихо беседовали. Они говорили друг другу много разных слов — и тут же забывали их, потому что всё самое важное уже давно было сказано.
 Подойдя к многоэтажному дому, они увидели помойные баки, огороженные зелёным заборчиком, а чуть дальше — у трансформатора — суетились подростки. Но внезапно один из них крикнул:
 — Смываемся! Шухер!
 И вся компания бросилась наутёк. Их было шестеро: все мальчики и все в вызывающе ярких одеждах. Пёстрая орава пронеслась мимо Ивана и Жанны, подобно порыву ветра.
 — Вот ведь гады! — хрипло воскликнул появившийся дворник. — Задницы им надрать хорошенько надо!
 — А что они натворили? — спросил Иван.
 — Посмотрите сами!
 Иван подошёл к трансформатору и увидел, что стена в этом месте была изрисована красками, такими же яркими и сочными, как были одежды у тех ребят.
 — Это граффити, да? — спросила Жанна.
 — Граффитчики, — ответил Иван.
 — Хулиганы! — громко прохрипел дворник.
 — Ну зачем же так? — сказала Жанна, повернувшись к нему.
 — А как ещё? — прокричал мужчина. — Они тут стены во всей округе портят, видите ли, а закрашивать ихнее безобразие кто должен? Вот то-то и оно, что замазывать вынужден я! И мне это уже надоело, между прочим!
 Дворник подошёл вплотную к стене и пальцами потрогал намалёванное, смачно плюнул в сторону и недовольно пробурчал:
 — Засохло уже. Что же это у них за краска такая? Не иначе как импортная! Вот заразы!
 Повернувшись и плюнув в сторону ещё раз, дворник побрёл по дорожке вслед за граффитчиками. Но на пол пути остановился, махнул рукой и медленно побрёл обратно.
 — Знаешь, — произнесла Жанна, разглядывая стену, — а в этом что-то есть!
 На стене был намалёван ярко-синий, почти голубой фон, а на нём красовался большой жёлтый круг с радиальными крапинками жёлто-оранжевого цвета. Снизу большие красные буквы — ровные и аккуратные — выстроились в последовательность, которую явно не успели завершить: «Свет навер». После «р» краснело лишь маленькое пятно, ни о чём не намекавшее.
 — Вот ведь гады! — кашлянул дворник, проходя мимо.
 Жанна отвернулась. Ей было неприятно смотреть на этого человека, но ещё неприятнее было слушать его слова. И в то же время она жалела старого дядечку. Да и творчество ветреных подростков у неё вызывало смешанные чувства: вроде бы и красиво, но совершенно не к месту.
 — С тобой всё в порядке? — спросил Иван.
 — Да, да. Всё нормально, — ответила Жанна.
 Вокруг стало подозрительно тихо: дворник уже ушёл, подростки убежали и того раньше, урчащий канал остался далеко позади. Безлюдный парк пугал своей пустотой. Искривлённые деревца и грязно-зелёная травка, оставшаяся с прошлого года, делали пейзаж не совсем безликим, но всё равно унылым. Кирпичная теплоцентраль на том берегу замыкала горизонт.
 — Ой, господи, что же это делается! — застонал дворник, вновь появившись на дорожке. Старик глядел куда-то вверх — на ряд однообразных окон и балконов соседнего дома.
 — Смотри! — встрепенулась Жанна.
 Иван поднял голову. Из окна предпоследнего этажа валил дым. Это был серый, клубящийся дым, хлопьями вырывавшийся наружу из недр квартиры.
 — Пожар! — раздались крики из казавшегося пустым парка.
 — Ещё этого не хватало! — крякнул дворник и побежал к подъезду. Его грузное тело в тёмно-синем комбинезоне двигалось хоть и проворно, но тяжело и как-то неуклюже.
 Тем временем в злополучном окне показались алые языки пламени и тут же принялись с аппетитом пожирать оконную раму. Дым погустел, почернел и уже вовсю полз по потолку, закрывая лампы дневного света, — и от этого произошла удивительная иллюзия начавшегося раньше времени вечера.
 — Господи, — взмолилась Жанна.
 — Да, беда у людей случилась, — тихо произнёс Иван.
 Дыма становилось всё больше и больше. Потолочные лампы меркли одна за другой. Клубящаяся чернота уже скрыла из вида чердак и последний этаж. Иван впервые в жизни увидел настоящий пожар, и это зрелище его испугало, но не тем рефлекторным страхом, от которого передёргивает все внутренности, а другим — гадливым и неприятным — когда осознаёшь всю беспомощность положения и ничего не можешь сделать.
 Вдалеке послышался гул сирены, и от этого Ивану стало спокойнее. Дым захватил на потолке столь обширную территорию, что окончательно закрыл все местные лампы и сотворил поздний, глубокий вечер. Окрестные деревья, асфальтовые дорожки и унылая трава — всё погрузилось в сумрачную полутень.
 И вдруг сверху, из недр ужасного чёрного дыма, посыпались капли воды. Они с угнетающим всхлипыванием ударялись об асфальт, оставляя тёмные пятна раздавленной влаги. Иван не сразу сообразил, что сработала противопожарная система. Жанна дёрнулась первой, увлекая за собой Ивана. Они бежали к козырьку ближайшего подъезда. Под ногами уже блестели лужицы, вода намочила волосы и неприятно стекала по лицу. Наконец они достигли спасительного навеса. И пусть кодовый замок охранял вход в квартиры, но сухого пространства под козырьком было достаточно. Ребята прислонились к стене. И он, и она дышали тяжко и глубоко. А вокруг неудержимо падали капли и яростно барабанили по асфальту. И вода ручейками текла под уклон к парку и далее к каналу.
 Иван с жадностью смотрел по сторонам, кислый привкус железа проступил на его губах. Жанна выглядела рассеянной: её мокрые волосы слиплись в неопрятные локоны, лицо побледнело и сделалось хмурым. Льющаяся сверху вода — чистая и холодная — вызывала совсем другие эмоции, чем те, что были при виде недавнего грязного фонтана.
 По дороге проехала машина с пожарниками, рассекая толстыми шинами слой воды и отбрасывая её в стороны рваными струями.
 — Странно всё это, — произнесла Жанна, — сначала дым, потом вода. Я никогда не видела столько воды. Она льётся с потолка, и это так необычно.
 — Тебе нравится?
 — Занятно, конечно. Но пожар... это ведь горе у кого-то случилось! И ещё: холодно стало и мокро.
 Иван придвинулся поближе к ней. Её дыхание показалось ему болезненным.
 — Ты не простудилась, случаем?
 — Нет, — ответила она, — только промокла чуть-чуть. И ещё мне кажется, что здесь немного сквозит.
 Иван высунул руку под падающие капли.
 — Да, дует немного, — проговорил он. — Наверное, включили вентиляцию, чтобы утянуть дым.
 Чёрная пелена под потолком уже была не такая плотная. Лампы пробивались сквозь неё — и постепенно светлело, словно наступало утро.
 — А воду-то уже отключили, — сказала Жанна.
 Но хрусталики жидкости ещё продолжали падать с козырька подъезда. Иван высунулся наружу и взглянул в сторону пожара: три чёрных окна траурно смотрели на парк, копоть разрисовала стены и потолочные плиты. Снизу стояла красная машина, и рядом с ней суетились пожарники. Большая капля неожиданно приземлилась на Иванов лоб и потекла по щеке — парень зажмурился. А когда открыл глаза, окружающий мир показался ему небывало свежим и чистым. Зелень парка словно расцвела изумрудным ковром. И что-то радостное проснулось у него внутри.
 — Идём! — резво сказал парень, ступая на асфальт.
 — Там мокро! — запротивилась Жанна.
 — Зато чисто. Ты же не простудилась?
 В этот миг дверь подъезда открылась, и оттуда высунулась старушка.
 — Добрый день, — сказал ей Иван. Но она ничего не ответила, а подслеповатым глазом прошлась по окрестным лужам.
 — Красиво и чисто на улице стало, вы не находите? — Иван вновь обратился к старушке.
 — Тихий ужас! — прошипела она и захлопнула дверь.
 — Ну пойдём же, пойдём! — Иван энергично позвал Жанну. Девушка нехотя двинулась вслед за ним. Сначала она аккуратно перешагивала через каждую лужицу, но потом, когда чистый воздух одарил её свежестью, она подпрыгнула и побежала по дорожкам парка, опередив Ивана. Но больше всех радовались пролившейся влаге травинки: они дружно вытянулись, распрямились и сокрыли собой и чёрную землю, и всю ту грязь, что скопилась на ней за зиму. Пахло чем-то необычным и пряным. Привыкшие к пыльному воздуху, ребята с жадностью вдыхали запах проснувшегося парка.
 Но вскоре к злополучному дому подъехали многочисленные машины полиции и коммунальных служб, зазвучали зычно голоса, парк наводнился людьми в резиновых комбинезонах с надписью «ГорВодоКанал». Эти люди сновали по дорожкам, тащили длинные шланги, матерились на лужи — и всем своим видом показывали недовольство. И один из них, наткнувшись на праздно гуляющих ребят, пробурчал:
 — Вы мешаете проводить очистные мероприятия. Покиньте, пожалуйста, территорию!
 Парень и девушка молча зашагали прочь. Дошли до конца зоны полива и остановились: здесь пролегала черта, за которой начиналась сухая земля с поникшей травой, а на дорожке серел пыльный асфальт.
 Иван с упоением произнёс:
 — Думаю, что я долго буду помнить всё это.
 — И я тоже, — прошептала Жанна.
 И они двинулись дальше, унося с собой только лучшие впечатления о сегодняшнем дне.
 
 
 

 ГЛАВА 9

 До свидания

 
 Жанна никак не могла забыть эти капли, звучно падавшие с дымного потолка. Они начали преследовать её сразу после того, как она рассталась с Иваном. Парень хотел проводить её до дома, но она отказалась. Потому что стеснялась и вида своей мрачной пятиэтажки в поганом районе, и своих сварливых родителей, и боялась наткнуться на сподручных министра, которые могли караулить её во дворе.
 Уже вечерело. Лампы гасли одна за другой. Город неотвратимо погружался в сумрак. Зажглись бледные огоньки на фонарных столбах. И чем дальше уходила Жанна от вестибюля метро, тем пустыннее становились улицы. Девятиэтажные дома сменились уродливыми пятиэтажками. Родной район огорчал и пугал.
 — Девушка, девушка! — сбоку раздался голос, вполне приветливый.
 Жанна оглянулась — к ней обращался мужчина лет тридцати, в серой поношенной куртке и убогих штанах коричневого оттенка. Лицо у него было простым, добродушным, приятным.
 — Что вам надо?
 — Я, знаете ли, заблудился тут, — произнёс незнакомец. — Куда ни глянь — всюду дома одинаковые. И номера не на всех поставлены даже. Я запутался.
 — А куда вам нужно пройти? Если к метро, то это в ту сторону.
 — Нет, нет. Где находится метро — я знаю. Ой, да вы дрожите, бедняжка.
 Жанна смутилась.
 — Нет, вы ошиблись! Сейчас не так холодно, — проговорила она. — Так куда вам нужно попасть?
 — Мне надо найти дом восемь, корпус четыре по улице второй Краснокирпичной — вот какой длинный и несуразный адрес. И эту самую вторую Краснокирпичную улицу я никак не могу найти. Слушайте, вы и вправду дрожите...
 Жанна увидела в свете фар проезжавшей машины, что на ногах незнакомца были те самые сапоги, чёрные и жёсткие, какие носят охранники и люди Димитра, — и холодок прошёлся неприятной волной по её спине.
 — Нет! — крикнула она и быстро побежала прочь.
 — Куда же вы? — раздался сзади всё тот же приветливый голос. Но теперь он казался Жанне фальшивым и ненастоящим. Она бежала по улице, и её преследовала собственная тень. Эта тонкая дылда то грозно чернела на асфальте в световом пятне очередного фонаря, то почти растворялась во тьме.
 Увидав впереди человека, вышедшего из ночи, Жанна рванула на проезжую часть и направилась со всех ног на другую сторону дороги. Ещё один незнакомец в длинном плаще мышиного цвета показался на перекрёстке. Жанна свернула в неизвестный двор и побежала вдоль однообразных подъездов. Ей мерещилось, что её преследуют, и она боялась оглянуться. Когда длинный дом остался позади, дорожка запетляла между кустов. Фонарей здесь не было, а качели на детской площадке в темноте казались чудовищными паутинами.
 И вдруг Жанна наткнулась на кого-то. У него было чёрное лицо и одежда непонятного цвета. Он схватил девушку за руку, сжал крепко и прохрипел:
 — Давай сюда деньги и ценности!
 Жанна обмякла и онемела. И едва могла дышать, хотя ей ужасно хотелось дышать, но горло перехватило. Бандит повторил своё требование ещё более противным и хриплым голосом и сильнее сжал её руку. Жанна надеялась, что сейчас появятся агенты спецслужб, от которых она убегала, — но их не было. Темень стояла вокруг неподвижно, и только в нескольких дальних окнах горел ясный, желтоватый свет.
 Грабитель шарил по чужой одежде и, нащупав кожаную сумку, вцепился в неё своей хваткой рукой.
 — Давай сумку!
 Жанна вскрикнула.
 — Сука! — прошипел ядовито грабитель и ударил её.
 Жанна скорчилась и крикнула что-то невнятное, но пронзительное. Грабитель ударил её ещё раз — и она упала на асфальт. Он начал пинать её.
 И вдруг побои прекратились. Нападавший, который виделся Жанне серым контуром, отскочил в сторону и повалился на землю, затем быстро встал и исчез.
 Жанна посмотрела вверх: перед ней стоял парень — угрюмый, высокий, крепкий. Он помог ей встать.
 — Спасибо, — сказала она, не сводя с него взгляда, и пытаясь в нём разглядеть хоть что-то, кроме силуэта.
 — Я — Андрей, — произнёс он. И в его голосе звучало нечто брутальное и пьяное. А через мгновение она почуяла дух алкоголя.
 — А меня зовут Даша, — соврала она.
 — Вы в порядке?
 — Да, да. Я пойду.
 — Куда же вы пойдёте? Может, вас проводить?
 — Нет, не стоит.
 — Вы такая хрупкая. Вы же сами только что видели, что произошло!
 — Я справлюсь.
 И тут сзади раздались другие нестройные голоса подвыпивших мужчин.
 — Андрей, что там? Ты обещал, что пойдёшь по-маленькому, а нам кажется, что ты сидишь там по-большому!
 — Не бузите, ребята, — сказал им Андрей. — Тут какой-то хер наехал на девушку.
 — Чего?
 К месту подошли ещё два очертания.
 — Ба-аба, значит? — произнёс один их них, растягивая гласные.
 — Даша, — громогласно пояснил Андрей, и Жанна вздрогнула.
 — Иди к нам! — с протяжной интонацией проговорил голос. — Не боись: мы тебя не тронем.
 — Честно, — сказал Андрей. — У нас там банкет выходного дня. Ну так как?
 — Хорошо, — согласилась Жанна.
 Их было трое: Андрей, Коля и Витя — все молодые люди лет тридцати. И все в меру пьяные. Пьянее других Жанне казался Коля — он так несуразно тянул гласные, что иногда требовалось усилие, чтобы понять его. Они сидели за неказистым столиком аккурат под фонарным столбом, так что здесь были видны лица всех: усталые, работящие лица, наполненные несбыточными мечтами и алкоголем. Андрей, самый высокий и мускулистый, сидел рядом с Жанной на скамеечке, Витя и Коля располагались с противоположной стороны. На ободранной клеёнке в беспорядке стояли бутылки и стаканы.
 — Водочки? — предложил черноволосый Витя.
 — Может, пивка? — повернулся к Жанне Андрей.
 В Андрее ей нравилось всё, кроме спиртового запаха, который обдавал её неприятным дуновением, когда парень говорил что-нибудь. Но она старалась не замечать этого недостатка, чтобы не казаться им совсем скромной и слабой.
 — Во-одочки на-адо! — воскликнул Коля.
 — Но у вас нет закуски, — произнесла Жанна.
 — Да, — кивнул Андрей, — бутерброды кончились. Тебе бы пораньше прийти — вот тогда да!
 — Тогда-а пивка-а! — завыл Коля.
 Жанна думала, что она выпьет один стакан и на этом дело закончится, но её новые знакомые не хотели отпускать такую славненькую и миленькую гостью.
 — Ты — украшение нашего стола! — сказал Витя.
 — Мне, как бы, уже пора домой, — недвусмысленно намекнула Жанна.
 — Сегодня суббота, — возразил Андрей, — завтра на работу не надо. Можно и задержаться. Тем более у нас.
 — Пора, пора, порадуемся... — затянул Коля.
 — Заткнись! Не мешай разговаривать, — пригрозил ему Андрей и вновь повернулся к Жанне:
 — Завтра воскресенье. Никто не работает. Ну, или почти никто. Ты, Даша, где работаешь, а?
 — В офисе, — тихо ответила она.
 — Вот: и у тя выходной день завтра. И у нас. А мы работаем на заводе. За станками стоим. И точим эти дурацкие заготовки — а он фрезерует, — парень указал на Колю, который полусонно покачивался. — Вот так. Изо дня в день. И как хорошо, что есть выходные дни. И пятница. Эх, достала меня эта работа!
 — А ты выпей ещё! — предложил Витя. — И усё будет харашо!
 Андрей не послушался его совета, а как-то сник и словно бы ушёл в себя.
 Витя тем временем уставился на Жанну, чем смутил её.
 — Да... — выдохнул он. — А ты красивая.
 — У тя жена красавица, — вернулся в разговор Андрей, — забыл что ли свою Ленку? Так что не глазей на Дашку!
 Жанна неоднократно порывалась уйти, но всякий раз замечала шныряющие по округе тени. Она была уверена, что спецагенты хитрого Димитра караулят её. И почему-то девушка всегда предпочитала остаться в компании пьяных рабочих, чем попасть в цепкие лапы эсгэошных профессионалов. Хотя так и не понимала до конца, кого боялась больше: тех или этих.
 Фонарь излучал желтоватый свет, от которого все парни казались Жанне добрыми. Они оживлённо двигались, радостно обсуждали ту или иную ерунду — и было от этого вроде бы и весело, да только девушка почему-то жалела их. Они виделись ей неудачниками и людьми, плетущимися по обочине жизни. Окрестные пятиэтажки прорисовывались беспорядочной чередой квадратных окон — всё остальное располагалось во тьме или в пятачке полутьмы вокруг фонарей — таких же жёлтых и тусклых, как тот, что горел над головой и не согревал. И только совсем вдалеке гирлянда белых лампочек марким пятном указывала на осчастливленный государством подъезд высокой культуры и быта — большую редкость в здешних краях.
 — Выпей, сла-аденькая, — предложил Андрей, протягивая бутылку.
 — У меня есть, спасибо, — ответила Жанна.
 Парень посмотрел на её стакан, в котором на дне покоилось немного прозрачного алкоголя. Его помутневшие глаза смотрели слишком пристально и неуверенно. И теперь уже серые тени спецагентов казались Жанне меньшим злом.
 — Там мало, — процедил Андрей. — Дай налью ещё!
 — Не надо, спасибо, я не хочу. Да и поздно уже.
 — Поздна-а — это когда-а кончится бутылка, — заметил Витя.
 И словно по волшебству, изо тьмы выплыл чёрный автомобиль. Жанна сразу узнала эту машину. И встрепенулась. Андрей, Витя и Коля сидели под фонарём и ничего за его пределами не видели, продолжая позвякивать стаканами и медленно завывать пьяными голосами партию своего субботнего трио.
 Лимузин остановился напротив, Пётр беззвучно вылез из автомобиля. В своём сером плаще он выглядел тенью себя. Жанна смотрела на него и всё не решалась встать.
 — Принцесса, нам пора, — проговорил Пётр тихо, чётко — специально для неё.
 Жанна посмотрела на рабочих: Коля спал, а Витя с Андреем разглядывали этикетку последней бутылки и что-то бубнили про слишком мелкие буквы. Жанна медленно встала и вышла из-за стола, подошла к машине. Пётр элегантно открыл заднюю дверь и пригласил её внутрь, но она остановилась в полушаге, не решаясь сесть в поданную карету.
 — Ну ты, блять, смотри, какая тачка! Твою мать, что за фигня к нам приехала! — проголосил Витя. И нечто нервное — предчувствие большой беды — возникло в воздухе и как разряд тока ударило в девушку. Она не решилась обернуться и посмотреть на парней.
 — Садись быстрее, — сказал скороговоркой Пётр.
 Жанна влезла в машину. И за ней сразу же захлопнулась дверь.
 — Ты куда её увозишь? Охренел? — громыхнул голос Андрея.
 Пётр уселся на водительское кресло.
 — Ах ты, сволочь!
 Очертания дюжего парня мелькнули под фонарём и пропали в ближайшей тьме.
 Машина поехала. Жанна выдохнула наконец задержанный в лёгких воздух.
 Сзади пролетело что-то едва различимое и, ударившись о дорогу, звонко разбилось. «Последняя бутылка», — подумала Жанна и снова затаила дыхание. Обернулась и увидела мрачную фигуру Андрея в тусклом пятне света.
 — Не волнуйтесь, всё позади, — сказал Пётр.
 Жанна посмотрела на водителя, но подголовник полностью скрывал его голову.
 — А что бы вы сделали, если бы он попал в лимузин? — спросила она.
 — Ну... — Пётр замялся. Машина свернула на освещённую дорогу и покатила быстрее.
 — Что? — настояла Жанна.
 — Вообще-то, по инструкции полагается его застрелить.
 — Застрелить?
 Пётр не ответил.
 — И вы бы застрелили?
 Машина плавно замедлилась.
 — Давайте не будем об этом, — произнёс Пётр. — А то я могу спросить и про ваш синяк под глазом.
 — Синяк? — встрепенулась Жанна.
 — Это они вас?
 Жанна передвинулась в середину дивана, привстала и уставилась в центральное зеркало. Пётр остановил машину и включил в салоне свет. Выглядела Жанна неважно: бледное лицо и нездоровые тёмные пятна вокруг глаз, особенно вокруг правого.
 — Как вы заметили в темноте-то? — вздохнула девушка.
 — Наблюдать тоже входит в мои обязанности. Это они вас так?
 — Нет, наоборот. Они... точнее, один из них помог мне, когда на меня напал грабитель в тёмном переулке.
 — Ох, как же вас туда занесло?
 Жанна вспомнила про серые тени и побледнела ещё больше.
 У Петра в кармане зажужжал телефон. Разговор получился коротким и немногословным: «Слушаю... Хорошо».
 — Хотите, я вас отвезу домой? — повернулся к ней Пётр.
 Девушка кивнула.
 — Только обещайте мне, что завтра в полдень вы позволите вас забрать и отвезти к его высокопревосходительству?
 — А можно не ехать?
 — Вас приказано доставить к нему сейчас же — только что позвонили, — сказал Пётр.
 — Да, но вы сказали завтра в полдень?..
 — Я знаю, что сказал отсебятину.
 — Но!..
 — Не волнуйтесь. Я всё улажу. Но при условии, что вы поедете к министру завтра.
 Жанна посмотрела на Петра. Он всегда был ей симпатичен. Но сейчас он напугал её своими словами — она боялась за него.
 — А точно всё будет хорошо? — спросила она.
 — Вы видели себя в зеркало? Думаете, Николаю Александровичу понравится? Вам лучше дома отоспаться, принять ванну, может даже таблетку выпить. Знаете, я же тоже человек: я тоже всё понимаю. А за меня не волнуйтесь: не уволят и не накажут — я из группы незаменимых.
 — Хорошо, я согласна, — сказала она.
 — Ну и замечательно, — произнёс Пётр и положил руки на руль. — И обещайте мне, что никогда больше не будете одной гулять по ночам в этом районе.
 — Обещаю.
 
 Утром Жанна приняла ванну, расчесала волосы, втёрла целебный крем, но покраснение у правого глаза так и не прошло за ночь. Был ещё синяк на левой коленке — но его надёжно скрывала одежда, только боль иногда простреливала при ходьбе, и тогда Жанна замирала в неудобной позе, но потом привыкла не останавливаться, а лишь чуть-чуть сбавлять шаг.
 Родители сидели у себя и смотрели телевизор. В квартире было спокойно. И Жанна всё долгое утро посвятила себе: она то и дело следовала по коридору из своей комнаты в ванную и обратно, и потом снова в ванную и опять обратно.
 Когда до двенадцати часов оставались считанные минуты, Жанна решилась включить сотовый телефон. Тут же пришёл целый ворох сообщений о пропущенных вызовах. Девушка даже не стала смотреть их, а просто набрала тот заветный номер, что узнала вчера. Голос Ивана её сразу же приободрил. И только когда она сказала, что не сможет сегодня увидеться с ним, ей стало намного спокойнее. Но всё равно Жанна чувствовала в себе стыд.
 — Встретимся в понедельник после работы, — пообещала она.
 Цифры часов на сотовом, как и стрелки на старом будильнике, стоявшем на тумбочке, вплотную приблизились к опасной отметке — и Жанна снова занервничала.
 Пётр позвонил ровно в полдень.
 
 Николай Александрович удобно сидел в мягком кресле за письменным столом. Бархатистое сукно зелёного цвета покрывало столешницу, и на нём лежали такие занятные вещицы, как: малахитовая чернильница, в которой давно засохли чернила, деревянный нож для разрезания бумаг, промокашка, сложенная в кораблик, посеребрённый подсвечник, никогда не использовавшийся по назначению, и была ещё сбоку офицерская линейка, градуированная бесполезными нынче дюймами.
 Как ни странно, но Николай Александрович использовал простую шариковую ручку с обрезиненными гранями — ему было очень приятно держать её пальцами и ничуть не утомительно нацарапывать ею резолюции на листах гербовой бумаги. Но стоило какому-нибудь посетителю войти в кабинет — и Николай Александрович сразу же прятал канцелярский прибор в ящик стола — там лежало много таких обожаемых ручек — и доставал толстый позолоченный паркер. Однако паркер ему не нравился: выглядел хорошо, а пользоваться им было неудобно.
 Кабинет в квартире его высокопревосходительства был самой маленькой комнатой из тех, что имели высоту шесть метров — были ещё служебные помещения: кухня, гардеробная, комнаты для прислуги — с обычными трёхметровыми потолками. Николай Александрович не любил находиться один в огромном и пустом пространстве, и потому очень редко работал с бумагами в своём «тронном зале» — так назывался его кабинет в помпезном здании Министерства торговли. В собственной же квартире он отвёл для работы комнату небольшую — удобную, уютную и располагающую к интимному делопроизводству.
 Домашний кабинет его высокопревосходительства был отделан тёмным деревом, украшен большими и маленькими картинами несуществующих зелёных лесов. Николай Александрович не любил портретную живопись и предпочитал ландшафтные работы. В гостиной висело огромное полотно, названное автором «Мой родной город» — единственное во всей квартире, созданное современным художником: Николая Александровича в нём подкупила масштабность — целая улица, более десятка домов, нескончаемое количество окон — и всё такое парадное, красивое и реалистичное, искусно были прорисованы все мелкие детали — карнизы, кирпичики, форточки и решётки. Но Николай Александрович не ценил ту гигантскую картину, и потому приближался и глядел на неё только в том случае, если какой-нибудь гость — житель центра столицы — пытался найти на ней своё окно.
 Николай Александрович заканчивал сочинять себе речь для церемонии на металлургическом заводе, где открывалась новая линия по производству цепей. «...столь необходимых для нужд государственных тюрем и полицейских участков», — записал министр, когда в кабинет привели Жанну.
 — Здравствуй, — сказал он.
 — Здравствуйте, я извиняюсь, конечно... — начала Жанна.
 — Не стоит говорить об этом. Сударыня вернулась во дворец — и это очень хорошо. Это меня радует.
 Жанна села в кресло и принялась ждать. Ещё с минуту в кабинете раздавалось шуршание шариковой ручки.
 Когда Николай Александрович затем взглянул на Жанну, она увидела в его глазах что-то напоминавшее испуг.
 — Мне доложили о вчерашнем, — произнёс он. — Если ты пожелаешь, мы можем наказать виновных. Их, кажется, трое: какие-то рабочие с шарикоподшипникового завода.
 — Нет, нет, не стоит никого из них наказывать, — проговорила Жанна.
 — Но они же подняли руку на такое сокровище, как ты!
 — Это были не они.
 — А кто же тогда?
 — На меня напал какой-то грабитель, а тот парень — один из тех — можно сказать, спас меня.
 — Я распоряжусь, чтобы тебе выделили круглосуточную охрану.
 — Не стоит, — сказала Жанна и сразу же почувствовала, как Николай Александрович пристально на неё посмотрел.
 — Не нужно, — добавила Жанна.
 — Как не нужно?! Почему не нужно? Я не пойму твоей логики, Жанна.
 — Я ухожу, — тихо произнесла она.
 — В наше неспокойное время, да ещё в твоём отвратительном районе, — продолжил Николай Александрович, не услышав её тихого голоса, — ведомственная охрана просто необходима: я уже когда-то говорил тебе и предлагал своих лучших людей, но ты неблагоразумно отказалась.
 — Я ухожу, — повторила Жанна, теперь громче.
 — Куда это ты уходишь? А?
 — Я ухожу, — ещё раз повторила Жанна всё тем же неуверенным голосом.
 — Насовсем? — вдруг спросил Николай Александрович.
 — Насовсем, — прошептала девушка.
 — Я знал, что этим дело кончится! — Николай Александрович вскочил из-за стола и принялся прохаживаться по узкой комнате взад и вперёд, бормоча себе под нос:
 — Я знал, что так будет. Я думал об этом. Я даже записал об этом в ежедневнике на последней странице.
 И затем он внезапно остановился и обратился к Жанне:
 — Ты уверена?
 — Да.
 Николай Александрович явственно чувствовал еле заметную дрожь в её голосе — и это смягчило его нервы.
 — Но мне кажется, что тебе ещё следует подумать. Ведь ты, Жанночка, очень многое потеряешь, если уйдёшь.
 — Я уже всё решила: нам лучше расстаться, — сказала она и затем прибавила: — по-хорошему.
 — Кто он? — строго спросил Николай Александрович.
 — Парень.
 — Я понимаю, что парень.
 — Иван. Его зовут Иван.
 — Какой-то Иван! — пробубнил министр и вновь принялся расхаживать по комнате:
 — И чем он лучше меня? Тем, что молодой. Но молодость — это... О да, это чудесно! И этого у меня теперь нет. Точнее: кое-что осталось. Я бы охарактеризовал как остаток в двадцать семь процентов от номинала. Не хватает семьдесят трёх долей. Семьдесят три процента! А ведь мне отнюдь не семьдесят три года!
 Затем он остановился перед Жанной:
 — Ты уверена, что этот Иван стоит того?
 — Да!
 В этот раз Жанна ответила твёрдо, и Николай Александрович понял всё.
 — Тогда иди! — выдохнул он с горьким привкусом сожаления, и даже не пытался скрыть своего огорчения.
 — Я никому не скажу, что у нас с вами было. Я обещаю молчать, — сказала напоследок Жанна.
 Он улыбнулся и нежно погладил её по волосам:
 — Умница. Хоть этому ты научилась.
 И снова вздохнул.
 
 Когда Жанна покинула кабинет, Николай Александрович вышел вслед за ней. Он жёстко посмотрел на Димитра — и тот кивнул в ответ.
 — Елена, — министр обратился к девушке, которая руководила прислугой в доме.
 — Чего изволите, ваше высокопревосходительство? — мелодично произнесла она.
 — Одевайся во что-нибудь парадное — мы едем на мероприятие.
 Елена просияла. Её глаза загорелись. А Жанне ничуть не было жалко эту стерву, но было жаль Николая Александровича, потому что ему теперь придётся иметь дело с одной из самых изворотливых гадюк. А ещё Жанне было жаль саму себя — но происходило это исключительно из-за её природной скромности, которая так мешала их отношениям с Николаем Александровичем.
 Жанна последовала за Димитром. Проходя через прихожую, она украдкой посмотрелась в зеркало — правый глаз по-прежнему краснел. Димитр вывел её из дома и попрощался. Ехать с Петром или на такси она отказалась. Пошла по улице пешком и ни разу не оглянулась. И в этот день перед ней часто возникало лицо Николая Александровича, лишь стоило ей сомкнуть на мгновение веки, — лицо задумчивое, доброе и такое близкое, каким никогда не было в реальности.
 
 
 

 ГЛАВА 10

 Понедельник

 
 Вася, несмотря на всё своё разгильдяйство, умудрялся всегда приходить на работу не только вовремя, но и заблаговременно. И потому Иван, войдя в кабинет, лишь кротко улыбнулся уже вольготно сидевшему перед компьютером другу. Но что-то в интерьере было не так. Однако друг не дал вошедшему разгадать простенькую тайну самостоятельно.
 — А у нас больше никого нет, — произнёс Вася.
 И действительно, рабочая комната без завсегдатая Игоря Викторовича выглядела непривычно пустой.
 — А ты переживаешь по этому поводу? — пробормотал Иван, убирая куртку в стенной шкаф.
 — Нисколечко! Но если нет Игоря Викторовича, и он не в отпуске и не в командировке, то, скорее всего, наш ведущий инженер заболел. Хотя, на моей памяти, Игорь Викторович ещё ни разу не болел. В отпуске или в командировке бывал, а вот чтобы на больничном...
 — Только не делай из мухи слона, — сказал Иван.
 Вася как-то хитро ухмыльнулся, зачем-то нагнулся, пошарил руками под столом и затем неожиданно встал:
 — Это, кажется, твоё!
 — Моя кофта! — воскликнул Иван, увидев в руках у Васи шерстяной комок, похожий на обидевшегося барашка.
 — Слушай, я вот совершенно не понял, зачем ты так неожиданно слинял с дискотеки? Что у тебя там случилось-то с этой твоей Жанной?
 — Долго рассказывать, — ответил Иван.
 — А ты расскажи не всё, а только главное!
 — Сначала кофту верни.
 — Да ради бога! Мне оно и задаром не нужно.
 Иван расправил барашка, посмотрел на синие зигзаги и промолвил:
 — Не понимаю, чем вам не угодила моя кофта? Тем, что она не цветастая? Но так я же не какой-то там граффитчик...
 — Она древняя и немодная, — сказал Вася. — Но ты рассказывать будешь про Жанну, а?!
 Иван нехотя проговорил:
 — Там на танцполе Жанна заметила кого-то, пришедшего за ней, и потянула меня к выходу. Вот так мы и покинули дискотеку...
 — Ага! — перебил Вася.
 — Что ага?
 — Мы с Саней, кажется, видели того человека — странный такой тип: опрятный, в сером костюме, похожий на этого — из сериала о ментах — не помню, как зовут. Ну, вылитый эсгэошник! Он всё рыскал по залу и крутил головой. Это он?
 — Вполне возможно. Я его не видел. Жанна сказала, что за ней пришли и нужно сматываться.
 — Да она тебе конкретно так голову вскружила, эта твоя Жанна!
 — А тебе завидно?
 — Ну, не то, чтобы... Но, Иван, послушай, мы с Саней там кое-что выяснили очень интересное про эту твою Жанну. Знаешь кто она? А я тебе скажу: она и есть та самая девушка, что всё время крутится возле министра торговли. Та, которую Саня сначала назвал племянницей. А она, как выясняется, вовсе и не племянница...
 — Я знаю, — кивнул Иван. — Жанна мне всё рассказала.
 — Всё рассказала?.. — недоверчиво проговорил Вася.
 — Да, она мне всё рассказала. Как видишь, у неё от меня секретов нет.
 — А ты уверен, что она тебе всё рассказала? Знаешь, просто так к министру Зараеву не попадают! Это такой человек, блин, во власти уже сколько лет сидит. А какие у него причуды! Мне Саня такого понарассказывал...
 — А ты больше верь этому Сане! — с негодованием произнёс Иван.
 — Я согласен, что Саня — тот ещё перец. Но, блин, как вспомню ту кислую рожу, что была у того эсгэошника в сером костюме, как он профессионально шарил по залу в поисках Жанны... Короче, Иван, для тебя это всё может ой как плачевно кончиться! Брось ты эту Жанну — найди себе другую девушку. Нормальную. Скромную. Без всего этого...
 Входная дверь открылась, и в помещение вошла Люда. Вася сразу же умолк.
 — А где Игорь Викторович? — спросила Люда.
 — Ну, мы тут посовещались, — радушно сказал Вася, — и пришли к выводу, что наш замечательный Игорь Викторович скоропостижно заболел.
 Иван тем временем сел на стул, но не успел откинуться на спинку, как почувствовал тычок со стороны Васи.
 — Чего тебе ещё? — сказал Иван, повернув голову.
 — Ты это... Будь поосторожней!
 — Обязательно! — ответил Иван с интонацией недовольства и тут же отвернулся.
 «Ну и дурак!» — хотел было произнести Вася, но так и не произнёс.
 
 Отведённый Жанне кабинет размещался на девятом этаже в угловой секции г-образного здания, высившегося, подобно скале, над Часовой площадью. Кабинет был небольшой, с серыми стенами и скучной мебелью, на полу рос тёмный ковролин, напоминавший пожухлую траву, и только широкое окно, совсем недавно очищенное верхолазами-мойщиками от зимних наслоений, сияло всеми красками городского дня — установленные над площадью лампы весь февраль отдыхали под наркозом реконструкции и теперь, словно рождённые заново, горели особенно ярко и жизненно.
 Жанна сосредоточенно глядела в листы отчёта, разложенные на столе, и пыталась что-то сосчитать на калькуляторе, но цифры упорно не сходились к нужным значениям и сетовали на неправильную формулу. Но Жанна упорно не хотела признавать ошибку в собственной методике — и раз за разом нажимала одну и ту же комбинацию клавиш на счётной машинке. И когда уже запротестовали уставшие пальцы, девушка оставила калькулятор и выдвинула ящик — и из-под стола выехала аккуратная стопочка сизых коробочек с видеодисками. Их принёс и уложил туда сам Николай Александрович, чтобы Жанна могла посмотреть кино, когда устанет от работы. Министр в тот день даже извинился, что телевизор, стоявший в углу, был маленький и кинескопный — но другого установить не представлялось возможным из-за каких-то внутренних правил. «Иначе все захотят себе иметь по такой штуке — и никто не будет работать!» — шутливо сказал тогда Николай Александрович. Жанна ни одного фильма из принесённой коллекции так и не посмотрела. Да и сейчас не хотелось — и она задвинула ящик обратно.
 Время между тем близилось к обеденному перерыву. Но Света не дождалась и появилась на пятнадцать минут раньше.
 — Привет! — сказала она. — Почему не заходила ко мне? Уж полдня прошло — а тебя всё нет.
 — Знаешь, Светка, этот отчёт... — вздохнула Жанна.
 — Да брось ты! Знаем мы эти ваши отчёты. Один извод бумаги от них только!
 Жанне было стыдно что-либо возразить. Она даже не посмотрела на подругу. Той, в отличие от блатной Жанны, покидать рабочее место в неразрешённое время было нельзя. Не то, чтобы совсем нельзя — ходили, и ещё как ходили, когда того очень хотелось, — но коли столкнёшься с начальством в коридоре, то — сам виноват. Почему-то здешние начальники обожали спрашивать сотрудников о целях их путешествий между кабинетами и этажами — и если человек не давал убедительного ответа, его выговаривали или лишали месячной премии. И потому на предприятии сложилась целая система ходовых листов, в рамках которой работники специально договаривались, кто, когда и какие бумаги будет разносить так, чтобы успеть попутно поболтать с нужными людьми и обсудить все новости и особенно сплетни, которые местная публика очень любила. И в результате начальник в общем-то ничтожного отдела посылок и экспедиций вдруг сделался в агентстве важной и востребованной фигурой.
 — Как там поживает министр? — спросила Света.
 Жанна, замешкавшись, ответила:
 — Мы это... Ну, того... Разошлись.
 — Правда?! — воскликнула Света. — А почему?
 И Жанне пришлось рассказать удивительную историю, которая началась в новогоднюю ночь, резко оборвалась и потом, через три долгих месяца, вдруг возобновилась на крокодиловой дискотеке.
 — Поразительно! — проговорила Света. — Прямо как в заграничных фильмах. Я всегда думала, что в жизни так не бывает. Но у тебя: сначала новогодняя ночь, потом министр, теперь Иван... Душечка, ты живёшь, ей богу, как в сказке какой-то. Про тебя кино снимать можно! Классное такое кино получится. И, кстати, о кине: я вот что достала, — Света вынула из кармана розоватую бумажку.
 Жанна не сразу поняла, что разглядывает обещанный билет в кинотеатр.
 — А, ты принесла!.. — сказала Жанна, вспомнив наконец пятничный разговор.
 — Да! На завтра. Фильм называется «В забегаловке по четвергам». Режиссёр, правда, какой-то неизвестный, но говорят, что молодой и талантливый — и заграница уже оценила и полюбила его творчество. Мы, может быть, тоже полюбим...
 Жанна тем временем выдвинула ящик и уставилась на стопку дисков от Николая Александровича.
 — Тебе какой фильм? — спросила она.
 — А у тебя их много? — удивилась Света.
 Жанна вынула и положила на стол пластиковые конверты с дисками.
 — Ух ты! Ух ты! — обрадовалась Света и схватила верхний. — Голивудский!
 Затем взяла другой:
 — И этот тоже голивудский! Ну у тебя и коллекция!
 Света беспардонно сместила на дальний край листы Жанниной работы и разложила коробочки обложками вверх. Долго и тщательно перебирала соблазнительные фильмы. И уже было приготовилась выбрать методом случайного тыка, но Жанна очень кстати сказала:
 — Слушай, а давай ты достанешь мне ещё один билет, а я тебе отдам все свои фильмы?
 — Все эти диски? — проговорила Света, проведя рукой по разложенным коробочкам, как крупье по игральным картам, демонстрируя девственность колоды.
 — Да. Ты мне принесёшь ещё один билет, а я тебе — все эти диски, — повторила своё предложение Жанна.
 Света улыбнулась ярко и сочно.
 — Однако это будет не просто, — проговорила она. — Придётся умалять Корницкого. Ох, какую головоломку ты мне задала, Жанна! Ты даже не представляешь! Но я постараюсь!
 — Постарайся, — сказала Жанна.
 — Я так понимаю, что тебе нужны билеты на соседние места? — спросила догадливая Света.
 Жанна кивнула.
 — Второй билет для него?! Для этого твоего Ивана?
 Жанна кивнула ещё раз.
 — Конечно, а для кого же ещё! Точно не для Николая Александровича, — воскликнула Света, выхватила розовый билет из Жанниной руки и молниеносным взглядом считала номер ряда и кресла.
 — Тогда, тебе вовсе не обязательно иметь хорошие места. Можно и где-нибудь на галёрке, где темно и хорошо целоваться...
 — Слушай, Светка, ты уже начинаешь фантазировать, — сказала Жанна.
 — А ты думаешь, легко достать билет на показ, который будет завтра? Ещё одно место в третьем ряду — это нереально. И посему, билеты будут на много рядов дальше от киноэкрана — зато два и рядом!
 И не теряя больше драгоценного времени, Света выскочила из кабинета и побежала по длинному коридору, забыв обо всех возможных предосторожностях. Ей было сейчас не до начальников и не до месячных премий. И даже узнанная только что новость о разладе в стане министра меркла на фоне блестящих видеодисков. Но, присев на минуточку в приёмной Корницкого, Света таки прошептала пару слов на ушко секретарше — та, домыслив не сказанные подробности, передала информацию Сонечке, которая в свою очередь поведала великий секрет девицам из курьерской службы, а они уже разнесли известие по всем этажам статистического агентства.
 
 Вернувшись из столовой, где Света так и не появилась, Жанна вновь разложила в правильном порядке листы отчёта, сдвинутые подругой, и принялась вглядываться в цифры и сверять их. И вдруг зазвонил телефон. Жанна вздрогнула, и целый рой фантомных привидений-мыслей закружился перед ней. По мерзко дребезжащему телефону всегда звонил кто-нибудь из непомерного штата помощников и консультантов министра. Жанна не решалась взять трубку, хоть бедный телефон орал и надрывался. Но, в конце концов, подивясь дюжей настойчивости звонившего, девушка протянула руку к аппарату.
 — Почему так долго не отвечаете? — прозвучал фонящий, шепелявый голос.
 Жанна выдохнула с облегчением, потому что звонили не от министра, но в то же время и с тревогой, потому что на том конце провода гневилась строгая начальница отдела кадров.
 — Я была занята работой, — сказала Жанна.
 — Работаете, значит, — проговорила всё также шепеляво Зоя Петровна. — Однако вам придётся сделать небольшой перерыв и зайти ко мне прямо сейчас. Я вас жду.
 — Да, да, конечно, — ответила Жанна. Но в трубке уже звучали тягучие и заунывные гудки.
 
 Коридоры здания статистического агентства обладали той странностью, что имели на службе помимо дверей, ведущих в рабочие кабинеты, ещё и маленькие дверки, больше похожие на створки шкафов. И почему-то на каждой из них висел большой амбарный замок. Жанна догадывалась, что за этими недодверками должны были скрываться маленькие служебные помещения размером со стенной шкаф, но зачем во всём многоэтажном здании было их такое количество, Жанна не понимала. Лишь однажды, придя на работу раньше положенного времени, она увидела, как уборщица закрывала на замок одно из этих странных микропомещений, но так и не решилась спросить у старой женщины, что находилось там внутри.
 Рядом со входом в отдел кадров обитала одна из этих странных дверок — но в отличие от стеснительности остальных она была выкрашена в сочно-белый цвет и щеголяла чёрными буквами «ЯЮ». Жанна с гадливостью глянула на это бельмо интерьера, проходя мимо.
 Зоя Петровна была женщина строгая, опрятная, с громким, но шепелявым голосом. В её просторном кабинете на всех подоконниках росли кактусы, а в большом горшке на полу стоял вытянувшийся до самого полка колючий молочай. И несмотря на прохладу, созданную кондиционером, воздух в помещении всегда был сухой и отдавал чем-то настолько горьким, что можно было кашлянуть с непривычки.
 Сама Зоя Петровна сидела на жёстком стуле, так близко придвинутом к столу, что должно быть испытывала жуткое неудобство от этого — но в реальности неудобством страдали исключительно посетители, а Зоя Петровна, несмотря на своё мрачное и кислое лицо, безраздельно царствовала над всеми кадрами в уютном картотечном мирке. Жанна абсолютно не понимала эту странную женщину и побаивалась её.
 — Садитесь, милочка, — сказала Зоя Петровна.
 Жанна села на скамейку. После лицезрения рабочего места Зои Петровны уже никого не удивляло, что для посетителей здесь предназначались дерматиновые скамейки — точь-в-точь такие, как в обычной поликлинике.
 — Итак, Жанна Константиновна, — сказала начальница и как-то надменно и неласково посмотрела на девушку, — увольняться будем?
 Вопрос озадачил Жанну, и она, моргнув глазами, сказала в ответ:
 — Я не понимаю.
 — Хорошо, я объясню.
 Зоя Петровна пододвинула свой стул ещё ближе к столу.
 — Так вот, дорогая моя, — начала Зоя Петровна, — здесь в агентстве ни для кого не секрет, что вы поступили к нам в штат по распоряжению Николая Зараева и должность ваша учреждена им же для целей, которые с работой нашего предприятия никак не связаны. Я могу подробно рассказать всю подноготную, вынув из папки ваше личное дело, но вы же всё прекрасно знаете и сами. Ведь так?
 — Да, я в курсе, — сказала Жанна.
 — И в связи с последними событиями я как начальник отдела кадров вынуждена сообщить вам, милочка, что красивые дни в угловом кабинете на девятом этаже для вас подходят к концу.
 — Иными словами, меня увольняют?
 — Не совсем так, но вы понимаете в правильном направлении. Уволить вас сейчас никто не может, но как только из Министерства торговли придут бумаги, наш директор подпишет соответствующий приказ. И чтобы не доводить дело до крайности, я вам предлагаю написать заявление самой.
 — Я поняла, — проговорила Жанна.
 — Нет, вы не поняли! Потому что не дослушали меня до конца! — сказала с порывом гнева Зоя Петровна.
 — А что тут дослушивать? И так понятно. Я же не дура и соображаю.
 — Эх, молодёжь, молодёжь! — нарочито вздохнула Зоя Петровна. — Выслушайте меня до конца и не перебивайте. Я здесь в отделе кадров уже тридцать лет работаю: пришла молоденькой и несмышлёной девочкой, но меня научили: что и как. А вас учить некому, потому что нет у вас начальника — вы, как кошка, сама по себе: хотите — работаете, хотите — нет. И работу вашу сдаёте непонятно кому.
 — Я честно выполняла всё то, что мне поручали, — сказала Жанна.
 — Охотно верю. Но настоящего начальника у вас здесь никогда не было. А работать без начальника в вашем незрелом возрасте просто вредно. Можете подумать на досуге над моими словами.
 Жанна передвинулась по скамейке — но и в новом месте было жёстко.
 — Так вот, Жанна Константиновна, — продолжила Зоя Петровна, — нашему предприятию блатные работники не нужны, а ваш блат скоро кончится, и потому у вас есть два пути: или вы увольняетесь по собственному желанию, или переводитесь на другую должность. По поводу второго варианта я сразу хочу вам сказать, что придётся по-настоящему работать все восемь часов в день и зарплата у вас будет довольно-таки скромная: по крайней мере, никаких премий в первые три месяца вы не получите. Вы понимаете, о чём я вам говорю?
 — Да, я поняла.
 — Тогда думайте, по какому пути пойти. Данный вопрос должен быть решён на этой неделе — у вас на раздумья остаются считанные дни. И чем раньше вы мне принесёте заявление — тем будет лучше. И для вас, и для нашего предприятия.
 Жанна бесцельно смотрела на кактусы, разглядывая их колючки, и, внезапно осознав, что Зоя Петровна больше ничего не говорит, робко спросила:
 — Я могу идти?
 — Да, — ответила начальница.
 
 Жанна вернулась на свой девятый этаж. Такой знакомый и привычный, коридор теперь казался ей каким-то другим, и, ступая по грубому паркету, Жанна ощущала лёгкое чувство новизны, словно шагала здесь в первый раз. Щербатые стены, двери и номера на них вызывали странные дуновения в мыслях. И пусть Жанна знала, что в кабинете под номером 907 скрывался отдел закупок, а в следующей комнате обитал завхоз Семён Ильич, но тем не менее всё вокруг было каким-то не таким, как обычно.
 Задумавшись, Жанна заметила незнакомца не сразу. Молодой рабочий в синем комбинезоне копошился возле открытой дверцы одного из тех загадочных микропомещений. Но перед самым Жанниным носом парень захлопнул свой секрет и стал навешивать на петли тяжёлый замок. В иных обстоятельствах Жанна конечно бы поздоровалась с новым человеком и даже, может быть, кое-что спросила бы у него, но в данный момент она прошла под вуалью молчания и быстро прошмыгнула в свой кабинет. И встав перед широким окном, девушка долго смотрела вниз на то, как по площади семенили те редкие люди, что были свободны в разгар рабочего дня. А потом она села за стол, придвинула к себе калькулятор и как ни в чём не бывало принялась за прежнее дело. Бездушные цифры помогли ей не думать о самом плохом.
 
 И когда все числа из отчёта были исправлены, проверены и перепроверены, перед Жанной возникла призрачная Зоя Петровна, тонкая и плоская, как игральная карта. Сначала Жанна попыталась сдуть её, но пиковая дама не уходила. И тогда девушка без нудных размышлений сказала себе: «Всё, увольняюсь!» Но затем в её мыслях вдруг улыбнулась Света, вспомнилось встревоженное лицо матери, всплыли картины из прошлой трудовой жизни, в которой приходилось и хитрить, и нервничать, и кланяться перед начальством — и как-то сам собою второй вариант, предложенный Зоей Петровной, сделался понятным, логичным, хорошим и, наконец, правильным. «Да... — вздохнула Жанна. — С моими навыками мне только и идти в секретарши, но это ведь путь в никуда. А я хочу...»
 В дверь постучали. Жанна подняла голову и спросила:
 — Кто там?
 — Это я.
 Министр уже стоял на пороге.
 — Николай Александрович, — бессмысленно проговорила Жанна.
 — Ты не рада меня видеть?
 — В общем-то, да, — ответила девушка.
 — Значит ли это, что мне следует уйти?
 — Нет, я вас вовсе не прогоняю. Но вы ведь понимаете, что между нами всё кончено?
 — Понимаю, — сказал Николай Александрович.
 Жанна смотрела на него — толстого, солидного, с необычайно живыми глазами — и всё никак не могла понять, что в его облике так напугало её. И в один миг вдруг осознала: этот человек был вездесущ. Он мог появиться в любом уголке своей необъятной вотчины, которая называлась «Министерство торговли» и включала в себя многодетную семью ведомств, подразделений и предприятий. В том числе его территорией было и статистическое агентство.
 — А у меня рабочий день уже закончен, — сказала Жанна, сообразив, что часы уже показывали без пяти минут шесть.
 — Ты отлично выполняешь свою работу, — проговорил министр. — Павел Павлович очень тобой доволен.
 — Надо идти, — сказала Жанна, собрав со стола листы и уложив их в папочку. — А то я не успею заскочить к этому вашему Павлу Павловичу и передать ему бумаги.
 — Ну, иди, — сказал Николай Александрович. — Не буду тебя задерживать. Мы можем поговорить и завтра.
 «Завтра! — испуганно подумала Жанна. — А затем послезавтра, и послепослезавтра, и ещё, и ещё... Господи...»
 Николай Александрович глядел на Жанну и пытался понять, что было у неё на уме, о чём она так сильно задумалась и почему столь не рада была его видеть.
 — Прощайте, — сказала Жанна и выскочила из кабинета.
 
 Николай Александрович подплыл к окну и долго смотрел на людей, вылезавших из-под крыльца статистического агентства. Вот появилась и крохотная Жанна: она пересекла площадь, постояла немного на остановке и скрылась под чумазой крышей приехавшего автобуса.
 Министр развернулся, прошагал взад и вперёд по кабинету, подошёл к столу и аккуратненько опустился на Жаннино кресло. На столе ничего примечательного не нашлось, и потому Николай Александрович выдвинул правый ящик — там лежали диски в коробочках — и сразу же толкнул его обратно, затем полез в левый — где обнаружились ручки, ластики и карандаши.
 — Моя любимая, — проговорил Николай Александрович, достав гранёное шариковое перо с синим колпачком. Из нагрудного кармана явилась записная книжка, и стержень принялся рисовать в ней каллиграфические цифры завтрашней даты.
 Димитр проник в помещение с бесшумностью кошки и расположился у шкафа.
 — Нам пора? — рассеяно спросил министр.
 Димитр кивнул.
 Николай Александрович вздохнул и нехотя поднялся.
 — Что-то вы сегодня выглядите нездоровым, — проговорил полковник.
 — Да вот Жанна ушла. А эта Елена оказалась такой дрянью, что гнать её надо ко всем чертям: только о деньгах и думает. И выходит, как ни тасуй колоду, что мне нужна Жанна. Именно она и никакая другая.
 — Тогда вам надо бороться.
 — И я буду бороться! — воскликнул министр. — Узнай, кто появился у Жанны: как зовут, где живёт и всё прочее.
 — Будет исполнено, ваше превосходительство, — произнёс Димитр. — Вы желаете, чтобы данное поручение начало исполняться прямо сейчас?
 — Ну, если ты сможешь организовать это прямо сейчас...
 — Ничего невозможного не бывает. Нам нужен бокс номер 905.
 Полковник выскользнул в коридор и подкрался к одной из маленьких дверок. Вынул из кармана связку ключей и, быстро определив нужный, отворил вход в тайный закуток, в котором хранился хоть и древний — с вращательным диском, — но исправно работающий телефон спецсвязи.
 
 
 

 ГЛАВА 11

 Кино не для всех

 
 На следующий день, войдя в лифт, Жанна изменила своей традиционной остановке на шестом этаже, где находился кабинет Павла Павловича, и направилась сразу к себе на девятый. Уселась за столом, достала бумагу и ручку — но ничего не смогла написать. Нетронутая белизна прямоугольного формата А4 сковывала взгляд, словно гипнотизируя. И в какой-то миг отяжелевшие веки таки сомкнулись.
 Прошедшей ночью Жанна видела удивительный сон, в котором она бродила по длинным коридорам и искала какого-то человека, но ей всё попадались люди совершенно другие, больше похожие на фотографии, потому что были они неестественно плоские и как будто тасовались перед ней чьей-то божественной рукой. И как только Жанна догадалась взглянуть наверх, чтобы увидеть того могучего бога, что подсовывал ей все эти лица, сон неожиданно перетёк в реальность, оставив неприятное послевкусие недосказанности.
 Девушка протёрла глаза, решительно выпрямила спину — и стержень вторгся в белизну бумаги, оставляя на ней тёмно-синий след прилежного девичьего почерка. И когда оставалось только подписать свежесозданный документ, в кабинет без стука и приглашения влетела Света. На её лице лучезарилась необычайной теплоты улыбка.
 — Ура! — закричала Света. — Я достала два билета, как ты и просила!
 Она положила на стол две розовенькие бумажки, приговаривая:
 — Ряд двадцатый. Места не самые удачные, но зато два и рядом.
 — Спасибо, — проговорила Жанна.
 — И это всё?! — воскликнула Света. — Я тут, можно сказать, совершила подвиг, обменяв один билет на два; а мне в ответ выдают крохотное «спасибо». Да ещё со взглядом печального клоуна. Где радость? А?
 — Знаешь, Света, мне сейчас не до радости, — ответила Жанна. — Но специально для тебя я говорю: огромное такое, размером с циркового слона, спасибо.
 — Нет, ты лучше скажи, что у тебя случилось! Ведь что-то такое произошло?
 — Ох, Светка, Светка, — воодушевилась Жанна.
 — Ты поругалась с Иваном — и теперь билеты вам не нужны?!
 — Да нет, конечно! Просто я ухожу из статистического агентства. Вот, пишу заявление.
 — Ты увольняешься?
 — Да, — подтвердила Жанна.
 — Нет, я конечно, рада, что у тебя с Иваном всё в порядке. Но новость об увольнении просто ужасна! Не иначе министр тебя сподвиг! Написать это: по собственному желанию. Эх, какой злодей оказался — а я всегда считала его таким хорошеньким дяденькой, щедрым на подарки. А он, видите ли, мелочный и коварный. И тебя, Жанночка, с такой халявной должности прогоняет. Стыд и срам!
 — Света, он меня не прогоняет. Это всё Зоя Петровна...
 — А что Зоя Петровна?
 Жанна с волнением выдохнула:
 — Давай, не будем об этом. Я увольняюсь, потому что сама того хочу.
 — Хочешь уйти с должности, на которой ничего сложного делать не нужно, а зарплата, как у начальника отдела?!
 — Да ладно тебе чужие деньги считать! Вот, лучше получи свои честно заработанные фильмы, — сказала Жанна и вынула из ящика коробочки видеодисков.
 Некоторое время Света занималась дисками, но потом вновь вернулась к старой теме:
 — И всё-таки я тебя не понимаю! Чего тебе не сидится на тёпленьком месте?
 — Понимаешь, Света, здесь вокруг территория его высокопревосходительства. И Николай Александрович будет сюда наведываться. Он вчера был. Думаю, что и сегодня заглянет.
 — А ты его теперь видеть не можешь!
 — Примерно так, — согласилась Жанна.
 — Ах, ты, моя бедненькая.
 — Не нужно меня жалеть. Я со всем этим справлюсь.
 — Верю, что справишься. Но всё равно жалко, что больше тебя тут не будет, — сказала Света.
 — И мне тоже жалко... — проговорила Жанна.
 
 Закрытый кинопоказ проводился в старом трёхэтажном доме. Серый фасад выглядел совсем невыразительно, пусть его и украшали четыре пилястры. Когда-то давно здесь располагался маленький музыкальный театр, о чём сообщала памятная табличка, но затем здание передали союзу кинематографистов, которые обжили это место и превратили его в свой закрытый клуб.
 Внутри было так же невзрачно, как и снаружи: прошагав через узкий холл, больше похожий на коридор, Иван и Жанна остановились у окошка гардеробной. Старушка в клетчатом платье, что принимала куртки и давала номерки, даже не посмотрела на ребят. «Куда мы попали?» — подумал Иван, глядя на жёлтые лампочки, дружно горевшие в пятиконечных люстрах и напомнившие парню о пригородном профилактории, в котором проходили сборы для физкультурников.
 Но как только Иван прошёл через широкую дверь, отмеченную надписью «партер», прежние впечатления улетучились, потому что перед его взором открылся пусть и такой же куцый, как и весь дом, но нереально красивый зрительный зал. Было полное ощущение, что ряды покрытых бархатом кресел, декоративные колонны, удерживающие бельэтаж, круглые плафоны с витиеватыми держателями, растущими из стен, и даже брусчатка паркета в проходах — всё перекочевало сюда из главного театра страны, в котором Иван был однажды на новогодней ёлке: тот поход запомнился восьмикласснику Ване вовсе не песенным представлением с Дедом Морозом и не сладким подарком, полученным от Снегурочки, а той грандиозной архитектурой, что окружала школьников во всех помещениях театрального дворца.
 — Господи, — произнёс Иван, — тут прямо как в государственном Главтеатре. А снаружи и не скажешь!
 Жанна посмотрела на него с лёгким непониманием.
 — Нет, на Главтеатр совсем не похоже, — заявила она.
 — А ты там была?
 — Была. И неоднократно.
 — А... С министром... — проговорил Иван.
 — Давай не будем об этом, — обиделась девушка. — Что было — то прошло. Тем более что я увольняюсь из статистического агентства. Точнее сказать, уже написала заявление об уходе.
 — Ты мне не говорила об этом.
 — А теперь говорю. Всё-таки, статистическое агентство слишком связано с ним. Мне нужно найти что-то другое: и чем дальше оно будет от министерства торговли — тем лучше.
 Зал постепенно наводнился народом. И были это в основном люди солидные и немолодые. Перед сценой, скучая от безделья, прохаживался опрятный старичок в чёрном пиджаке с ярко-красной гвоздикой, торчащей из нагрудного кармана. У стены стоял джентльмен с массивной шевелюрой: он забавно жестикулировал, рассказывая дамам, что окружали его, какую-то очень интересную историю. Дамы были в восторге, улыбались, причём вовсе на так искусственно, как модели с обложек модных журналов, хотя платья на дамах были такие же вычурные, как у глянцевых дылд. Кучерявый рассказчик интересных историй так ладно размахивал руками, что Иван посчитал его дирижёром оркестра и большой творческой личностью.
 — А почему этот кинопоказ называют закрытым? — вдруг спросил Иван, повернувшись к Жанне.
 — Потому что будут показывать фильм нелегально. Ну, то есть, фильм, который наши прокатчики не купили.
 — Значит, в обычном кинотеатре этот... — Иван посмотрел на надпись на билете, — «В забегаловке по четвергам» демонстрировать не будут?
 — Да, — кивнула Жанна. — Хотя, если он здешней публике понравится, то могут и купить, наверное...
 — Господа! — раздался громкий голос. На узкой сцене перед белым полотном стоял человек, поднявши руку.
 — Минуточку внимания! — сказал он. — После просмотра будут приниматься заказы на изготовление диска нынешнего фильма, а также некоторых других кинолент этого же режиссёра. Поэтому не забудьте подойти в фойе к Якову Борисовичу: записаться и сдать деньги. Чтобы не получилось, как в прошлый раз, господа! Очень неприятная тогда была история. Андреева, вы меня слышите?!
 В этот момент в зале раздался всеобщий хохот. И только Иван ничего не понял. А какая-то дама в красном платье принялась что-то гневно говорить оратору, но её не было слышно из-за бурного ликования пышноволосого «дирижёра».
 Когда весёлый шум утих и все вновь погрузились в свои местечковые разговоры, Иван шепнул Жанне:
 — А что это было? Почему все так радостно отреагировали?
 — Не знаю, — ответила Жанна. — Я тут сама в первый раз. И публика здесь не совсем та.
 — Что значит: не совсем та?
 — Ну, тебе этого не понять. Николай Александрович меня водил в другие места — и люди там были, как бы это сказать, более привилегированные, более утончённого вкуса, лучше одевались и выглядели.
 — Но здесь же люди в костюмах и шикарных платьях...
 — Вот я и говорю, что тебе этого не понять!
 Парень прошёлся внимательным взглядом по публике, рассматривая каждое строгое лицо, останавливаясь на каждой группе разговаривающих или стоящих вместе. Иван даже заметил некоторые отличия между людьми из разных групп, но все они независимо от места, возраста и соседей казались ему одинаково светскими.
 — Какие у нас места? — спросила Жанна.
 Парень достал билеты и сказал:
 — Двадцатый ряд.
 — Это здесь, — проговорила Жанна, коснувшись спинки крайнего кресла. И вдруг она увидела кого-то знакомого.
 — Маша! — крикнула Жанна.
 Иван пытался найти в толпе названную Машу, но ни одна миловидная девушка, которая, по его мнению, могла бы быть этой самой Машей, не соизволила откликнуться на возглас Жанны.
 — Значит так, — тем временем проговорила Жанна, — я тут ненадолго отлучусь: мне нужно поговорить с одной знакомой. А ты располагайся на кресле.
 — А может мне...
 — Нет, нет! Тебе с ней знакомиться не стоит! Она из той прошлой жизни, связанной с министром.
 Иван уселся на кресло. Жанна уже ускользнула и стала такой же незримой, как мифическая Маша. Но и остальные любители кинематографа, заполнившие зал, выглядели как будто ненастоящими и продолжали удивлять своими выразительными повадками, столь оригинальными и не похожими на реакции людей в обычной жизни.
 Увлёкшись разглядыванием, парень не заметил, как на соседнем кресле обосновался человек средних лет. А когда увидел красную бабочку, сидевшую под воротником белой сорочки в обрамлении чёрного пиджака, удивился и тут же почувствовал, как тёплая улыбка начала растекаться по щекам. Иван быстро отвернулся, осознавая, что так улыбаться перед незнакомцем не подобает.
 — Я так понимаю, — заговорил сосед, — что вы впервые на показе в этом зале?
 Ивану пришлось повернуться обратно.
 — Да, — ответил парень. — А что, очень заметно?
 — В общем-то, да, — сказал человек с красной бабочкой. — Но вы не переживайте по этому поводу: у всех когда-то случается в первый раз. Помню, будучи ещё студентом театрального училища, когда попал сюда — в объятия этих дорических колонн и нежных королевских кресел — чувствовал себя неуютно, и сердце у меня ёкало, и ждал я в нетерпении, когда с того белого полотна наконец польётся завораживающая картинка. Эх, давно это было, а вспоминается, словно вчера произошло. Кстати, меня зовут Виктор. Актёром я так в результате и не стал, поэтому пришлось надеть маску кинокритика.
 — А я Иван, — сказал парень. — И к киноиндустрии не имею никакого отношения.
 — Чем же вы занимаетесь, если не секрет?
 — Инженер.
 — Тоже неплохо. Для меня вся эта высшая математика в блок-схемах и чертежах — как китайская грамота: ничего не понятно, но некоторые длинные формулы, начертанные мелом на черноте доски, вполне красивы и привлекательны и даже в чём-то волшебны. А позвольте вас спросить: вы сюда пришли с какой целью?
 — Ну, посмотреть фильм, — ответил Иван, тщетно пытаясь найти подвох в заданном вопросе.
 — В общем-то, да! — проговорил Виктор. — Вы вполне можете попасть в ту немногочисленную группу людей, которые пришли сюда, чтобы насладиться магией кинематографа. Ведь с экрана нам открывается целый чарующий мир. Жаль, что не все могут его воспринять по-настоящему. А вы любите смотреть фильмы?
 — Да как-то не очень, — ответил Иван.
 — Телевизор! — воскликнул Виктор. — Вас развратил телевизор! Как и многих других... Но, надеюсь, что предстоящий фильм вам понравится. Он создан талантливым человеком, призёром нескольких европейских конкурсов... Господи, я снова заговорил сухим языком рецензий! Вы уж простите, но вот так приходится бороться с профессиональными навыками. Я и когда смотрю кино, иногда вижу мизансцены, кадры и композиции — а вовсе не то, что хотел мне поведать режиссёр.
 Между тем подошла Жанна и села рядом с Иваном.
 — Это ваша подруга? — спросил Виктор.
 Иван кивнул.
 — Ах, вот оно что! — проговорил Виктор. — Да, это же американская классика: расположиться на задних полупустых местах и целоваться под мерный стрекот кинопроектора...
 Начал медленно тускнеть свет шарообразных ламп, люди расселись по креслам, голоса в зале умолкли, но остаточное шушукание и шуршание продолжало по-мышиному скрестись о паркет между рядами.
 Виктор встал, полушёпотом говоря Ивану:
 — Перейду-ка я на вон то свободное место в центре, откуда видно лучше. Да и вам двоим тут, наверное, будет удобнее без меня.
 Когда Виктор ушёл, Жанна тихо спросила:
 — Кто это был?
 — Да так, кинокритик какой-то, — прошептал Иван.
 — Однако, чудаков здесь хватает...
 Наступившая полутьма подтолкнула Ивана попробовать сделать так, как говорил Виктор. Уж за стенкой сзади быстро-быстро затикал проектор, выпустив сквозь квадратное оконце свой магический луч, разрыхлявший мерцанием вязкий воздух над зрительскими головами. Губы Ивана коснулись щеки девушки. Жанна была не против.
 Но под покровом сгустившейся тьмы, выглядывая из-за колонны, незаметный ни для кого человек с фотоаппаратом, нацелившись светосильным объективом на парочку в двадцатом ряду и пряча щелчки затвора в звуках фильма, добросовестно вёл порученное ему дело.
 
 Когда снаружи за узкими окнами уже почти погасли все лампы дневного света и желтоватые точки фонарей выстроились в строгий ряд вдоль металлической ограды, сшитой из двухметровых остроконечных копий, Димитр всё ещё сидел у себя в кабинете и перебирал бумаги. В комнате горел лишь один настольный светильник с зелёным абажуром. Из коридора выглянул сутулый человек.
 — Вам принесли пакет, — сказал он и неслышными мягкими шагами подступил к освещённому островку стола.
 — Спасибо, Петрович, — произнёс Димитр, уже зная, о каких тайнах поведают внутренности принесённого пухлого конверта.
 Когда Петрович скрылся, Димитр отворил посылку и достал оттуда пачку свеженапечатанных, ещё пахнущих краской фотографий. Их было ровно тридцать шесть — Димитр специально пересчитал, чтобы убедиться, что снимки делал именно Арсеньевич, которого старая разведывательная школа приучила всегда укладываться в тридцать шесть кадров стандартной микроплёнки, и никакие цифровые чудеса новых камер не могли повлиять на магическое количество.
 Каждая фотография в отдельности выглядела хорошо, а все вместе они рассказывали историю одного мелодичного вечера в старом кинотеатре. И Димитр сразу же узнал главного героя этой истории: «Тот самый парень, что был на распродаже!»
 Из длинного шкафа размером во всю стену Димитр выдвинул ящик с приклеенной табличкой «НГ», а уже оттуда извлёк упитанную папку, надписанную словом «Распродажа». Полковнику пришлось пробраться через множество листов и справок, прежде чем он нашёл нужные бумаги и углубился в чтение. Личная карточка, характеристика с места работы, виза из профсоюза и заявление, написанное на имя какого-то Вельсиминова Никанора Александровича, — всё это всплыло перед полковником. «Даже спортсмен!» — пробормотал он.
 Откинувшись на спинку своего уютного, но скрипучего кресла, Димитр уставился в потолок, размалёванный зелёным налётом от абажура настольной лампы, и принялся вспоминать. Лицо парня показалось полковнику слишком простым: ни одной характерной детали, необычной чёрточки, родинки, даже волосы на голове были острижены машинкой по самым незамысловатым лекалам — никаких хитрых зачёсов, всё коротко и ровно. Но вместе с тем было в этом лице что-то необъяснимо приятное, притягательное и располагающее. «Молодость!» — подумал Димитр. Вздохнул и продолжил бродить по воспоминаниям: теперь хорошо очерченный и раскрашенный Иван стоял у примерочной кабинки и нервничал, старался не подавать вида, но Димитр проницал его и читал, как скучную, преисполненную шаблонов и повторов книгу. Полковник даже вспомнил, как его повеселила невзрачная Иванова кофта — синие зигзаги, нарисованные на ней, колебались как будто в унисон с неприятными мыслями парня, которому суждено было потерять свою красивую спутницу в тот новогодний вечер.
 И когда Димитр возвратился из кладовой своей памяти, кресло в очередной раз скрипнуло. Полковник принялся перебирать фотографии: разложил их на столе в хронологический ряд, затем рассортировал по планам — сначала общие, потом крупные и в конце те кадры, на которых целовались. Эти лица — что у Ивана, что у Жанны — были запечатлены так органично, как ни в каком кинофильме даже лучшие актёры не покажут таинство простой любви. Димитр вздохнул, потому что понял, что ему предстоит сделать то, что делать не хочется. И он знал, как непомерно трудна бывает его работа в таком случае. И он вздохнул ещё раз. А за окном раздались двенадцать гулких ударов, рождённых на часовой башне президентского дворца.
 — Вы всё ещё здесь? — раздался голос заглянувшего в кабинет начальника караула.
 — Да, сложная и долгая у меня работа, — произнёс Димитр. — Я сам опечатаю дверь и занесу вам ключи, когда закончу. А, впрочем, я сейчас же и уйду.
 Полковник погасил зелёную лампу и направился к путеводной полосе коридорного света.
 
 Когда кабинет министра покинули все три великовозрастных заместителя и молоденький куратор по вопросам логистики, зачем-то проникший на заседание, хотя обсуждаемый вопрос его никак не касался, Николай Александрович ещё раз перечитал протокол и ударил кулаком по столу, пробормотав:
 — Какая же ты всё-таки сволочь, Александр Фёдорович!..
 Гнев министра заслужил один очень скользкий человек, инспектировавший по повелению президента все государственные министерства и ведомства. Александр Фёдорович Кольцов был одержим идеей железной безопасности и всеобъемлющего контроля, смог заразить ею самого президента и теперь сделался важной личностью. И когда господин Кольцов явился к министру торговли вчера, то имел продолжительную и вполне обычную беседу. Но под конец разговора изрёк поистине шедевральную фразу, которая в устах человека, всегда пользовавшегося прямыми и простыми словами, звучала особенно вызывающе, чем всколыхнула спокойный внутренний мир Николая Александровича почти до излития наружу. А сказал Александр Фёдорович следующее:
 — Однако у вас в министерстве стрелки часов крутятся в обратную сторону!..
 — Это намёк? — гневно спросил тогда Николай Александрович.
 — Это факт, — ответил Кольцов.
 «Он не мог сочинить такого! — подумал Николай Александрович. — Ему кто-то подсказал эту фразу. И я даже догадываюсь, кто».
 Перед глазами возникло крючконосое лицо Георгия Евгеньевича. «Подумать только! — продолжал мысленно рассуждать Николай Александрович. — Этот сухой человек, знающий о торговле только по посещениям дорогих магазинов, метит на моё место. А глупец Кольцов ему помогает! Ох, не к добру всё это, не к добру...»
 В этот миг дверь тихонечко приоткрылась и из помещения, называемого в кулуарных шептаниях предбанником, явился Димитр.
 — Вот и ты! — сказал Николай Александрович.
 Полковник вынул из внутреннего кармана три фотографии и положил их на стол.
 — Это Петровский Иван Сергеевич, — сказал Димитр. — Жанна с ним познакомилась на новогодней распродаже.
 — Говоришь, что они познакомились на распродаже? На той самой? — проговорил министр, рассматривая снимки.
 — Да, ваше превосходительство.
 — Какое забавное совпадение! А ведь я тоже впервые увидел Жанну в тот знаменательный день. А предстал перед нею уже на застолье. Получается, что он меня опередил буквально на каких-то полчаса?
 Димитр кивнул.
 — Нужно было её сразу звать на банкет, а не ждать, пока она пройдёт через все этапы распродажи. Это была стратегическая ошибка.
 — Но кто же знал, что всё так обернётся, — промолвил Димитр.
 Николай Александрович заинтересовался той фотографией, на которой Иван был запечатлён крупно и с сентиментальным налётом задумчивости на лице.
 — Он молодой, симпатичный. У Жанны хороший вкус и в этом вопросе тоже. Но мне, старику, с ним не тягаться... Его нужно срочно ликвидировать. Сделать так, чтобы Жанна о нём забыла, как об эфемерном, пусть и приятном сновидении.
 Димитр наклонил голову, и Николаю Александровичу показалось, что полковник кивнул, всецело согласившись.
  — Что же с ним сделать?.. — вслух размышлял Николай Александрович. — Разыграть по нотам какой-нибудь несчастный случай? Пожалуй, да. Сбивание машиной не хочу — слишком безвкусно. А вот пырнувшие ножом грабители — в самое сердце, болезненно, как в замедленной съёмке, как в красивом фильме. И назло Александру Фёдоровичу с его бестолковой безопасностью. О, да! Пусть будут грабители! Целая банда головорезов!..
 Николай Александрович повернулся к Димитру в надежде услышать какую-нибудь одобрительную реплику, но тот стоял и молчал, рассматривая богато цветущие узоры ковра.
 — О чём задумался, Димитр? — спросил министр.
 Полковник поднял взгляд и проговорил в ответ:
 — Да так, ни о чём. Но позвольте мне предложить вам другой вариант. Избавиться от возлюбленного Жанны можно иным, более цивилизованным способом.
 — Что, не хочешь руки пачкать? — спросил Николай Александрович.
 — Считаю, что наша корзина с грязным бельём и прачечная Александра Фёдоровича никак не должны знать друг о друге.
 — Пожалуй, ты прав.
 — Поэтому никаких бандитов и никакого кровопролития. Нам нужно не зрелище, а результат.
 
 
 

 ГЛАВА 12

 Ярмарка

 
 И вот наступила ещё одна суббота. В этот день Иван и Жанна решили отправиться на ярмарку. Станция метро называлась «Выставочная»: люди здесь шли по платформе быстро и резво и старались побыстрее выбраться наружу, посильнее оттолкнуть стеклянную дверь и тем самым впустить в подземелье ещё одну порцию вкусного ярмарочного воздуха — и оттого под железобетонным сводом пахло не только промасленными шпалами, но и пряными булочками.
 Ароматная ярмарка размещалась на широкой площади. Разноцветные палатки и домики радовали глаз. Всюду слышались весёлые голоса, и громко звучала бравурная музыка. Ярмарка шумела, подобно далёкому пещерному морю, бьющемуся о каменные стены и булькающему в полузатопленных гротах; ярмарка заманивала в свои пучины, где на прилавках лежали и блестели самые разнообразные и поразительные жемчужины.
 — Последний раз я была здесь не знаю сколько лет назад, — сказала Жанна.
 — Я тоже был давно, — произнёс Иван. — И тогда всё выглядело иначе: радостнее, ярче, везде толпились и толкались люди...
 Рядом прошагала группа подозрительных подростков — Иван, как только их увидел, сразу подумал: «Шайка!» К счастью они быстро затесались в толпу и больше на глаза не попадались.
 — Ну, куда пойдём? — спросил Иван.
 — А давай посмотрим, что там такое! — произнесла Жанна, указав на красно-белый полосатый тент, возле которого собрались исключительно женщины. Иван моментально угадал, что там было: на раскладном столике лежали помады, флакончики, баночки и прочий косметический инвентарь. Жанна с минуту постояла у прилавка, затем развернулась и сказала Ивану, который ещё не успел заскучать:
 — Пойдём дальше!
 — Как, ты уже? — удивился парень.
 — Тут что-то не интересно, — ответила девушка.
 И они медленно зашагали по ярмарочному ряду, зигзагом виляя от палатки к палатке, изредка задерживаясь у того или иного прилавка, но так ни разу и не потянувшись за кошельком. Вскоре они вышли на площадь, вокруг которой выстроились развлекательные павильоны. Здесь не было суетившихся торгашей, зато громко играла музыка, кричали зазывалы в клоунских одёжах, и пахло чересчур настырным ароматом кофе от близлежащего кафе.
 — Зайдём? — спросил Иван.
 Девушка кивнула.
 Заказав две чашки и пару круассанов, молодые люди уселись за дальний столик. Жёлтая ткань навеса, подсвеченная сверху яркими дневными лампами, окрашивала весь кафетерий осенней позолотой и внушала ощущение уюта, как будто посетители находились в широкой лоджии загородного особнячка.
 — И как прошёл твой вчерашний день? — спросил Иван.
 — Да никак, — ответила Жанна. — Зашла я в ту контору, а мне сразу с порога и говорят: «Вы по объявлению о работе? Но у нас место уже занято — вы опоздали!» Для меня это было неожиданно. Да и не понравилась мне эта контора ещё с порога: внутри вроде как отличные евроремонты, но атмосфера какая-то нездоровая. И направилась я на биржу труда. Вот, записалась на собеседование! Фирма, как мне сказали, хорошая; но я склонна не очень верить словам тех тётушек, что сидели в отделе соцопеки — им, похоже, на всех плевать.
 — Да, тяжело тебе, — сказал Иван.
 — Нет, это всё милые цветочки: я изначально понимала, что поиск работы в нынешние времена — дело непростое. А вот где ягодки — так это у меня дома. И вчера случилось то, чего я больше всего боялась: мать устроила мне огромный такой скандал, как только узнала, что я не просто бросила министра окончательно и безвозвратно, но ещё и уволилась из статистического агентства. Как же моя мать умеет портить настроение! Да и отец — тоже... Нет, не хочу об этом говорить!..
 — Может быть, мне их вразумить? — предложил Иван.
 — Нет, нет, не надо! — спешно ответила Жанна. Она до сих пор боялась привести Ивана домой и познакомить его с родителями.
 Парень посмотрел на неё так пристально, что она всё поняла, но пригласить к себе была снова не готова. «Может быть, завтра?» — подумалось ей. И она стыдливо вспомнила Иванову мать: то была спокойная и тихая женщина, в дела сына не вмешивалась и даже совсем ими не интересовалась, — не то, что её вспыльчивая Лариса.
 — Хорошо, что министр обо мне позабыл, — сказала Жанна, — и теперь я чувствую себя по-настоящему свободной. И, наверное, не надо мне было уходить с той работы, а всего лишь перевестись на другую должность в другой отдел...
 Вокруг звучала ненавязчивая музыка, шептались посетители, и было хорошо. Время летело незаметно.
 Отодвинув на край стола опустевшую чашку, Жанна сказала:
 — Пора отчаливать отсюда.
 И молодые люди покинули приютившее их кафе.
 На центральной площади стало многолюдно. Возле забавного клоуна собрались дети, появились продавцы сахарной ваты со своими жестяными тележками, гул толпы звучал громче и раскатистее — и воспоминания о прошлых ярмарках уже не казались Ивану столь далёкими.
 — Что будем делать теперь? — спросил парень.
 — Развлекаться! — ответила Жанна. — Но сперва мне нужно в уборную. Интересно, где она здесь находится?
 Немного поблуждав, они, наконец, заметили приделанную на столбе невзрачную надпись-стрелочку «ТУАЛЕТ», указывавшую на угрюмый проход в тесный коридор. После двух поворотов коридор вывел к закутку, в котором стояли синие пластмассовые будки и пахло канализационной водой столь сильно, что пряные запахи ярмарки здесь не ночевали и не дневали.
 — И, всё-таки, кое-что за прошедшие годы так и не изменилось, — печально констатировал Иван.
 Закончив свои физиологические дела, молодые люди поспешили покинуть неприятное место, но на обратном пути в лабиринте мрачных стен свернули не туда и попали в незнакомый закоулок. Впереди лежал, заваленный мелким мусором, узкий, длинный проход, выводивший на какую-то улицу, по которой мелькали цветными боками проезжавшие автомобили. Сбоку находился тупиковый дворик с хорошо вычищенным плиточным полом и свежевыбеленными стенами.
 — Какое странное место, — проговорил Иван. — Знаешь, я уже не в первый раз замечаю подобные уголки, и всегда в них отыскивается или какая-нибудь непонятная дверь на замке, или несуразное окно, а то и вовсе лестница, ведущая в никуда.
 Иван перепрыгнул через кучку битых кирпичей и сделал ещё несколько шагов.
 — Так оно и есть! — воскликнул он. — Вот тут сокрыта металлическая дверь.
 Жанна наклонилась, чтобы заглянуть в дворик и не наступать на строительный мусор.
 — Ух ты! — сказал Иван. — А тут ещё и окно имеется очень необычной формы.
 Ведомая не столько любопытством, сколько нежеланием упускать Ивана из виду, Жанна перешагнула-таки через кирпичные осколки и направилась вслед за парнем.
 Окно, действительно, было странным: напоминало Т-образную фигуру из тетриса, имело затемнённое, почти зеркальное стекло, обрамлённое белой пластиковой рамой.
 — Ну, зачем оно здесь, в этой дыре? — риторически спросил Иван и затем, испытав приступ восторга, воскликнул:
 — О! А вот и лестница!
 Он указал на выглядывавшее из-за стены многоэтажное здание. Жанна не сразу поняла, чем так удивила парня обычная спасательная лестница, но когда Иван объяснил, что металлический зигзаг ступенек верхним концом упирался в бетонный свод, а нижним обрывался где-то на пятом этаже и был совершенно бессмыслен, она приоткрыла рот и вздохнула.
 — Вот видишь, — проговорил Иван, — никакими архитектурными излишествами объяснить эту лестницу нельзя! На неё без спецтехники и взобраться-то невозможно. Странно всё это!
 — Теперь я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала Жанна. — А я ведь тоже неоднократно замечала разные странности. Не такие утопические, как эта лестница, но всё равно непонятные и загадочные. Вот, например, в коридорах статистического агентства были наравне с обычными дверями, ведущими в кабинеты и залы, ещё и маленькие такие дверцы, за которыми должно было находиться крохотное служебное помещение. Однажды рабочий что-то там чинил, и я даже захотела заглянуть в эту тайну — но не получилось.
 — Почему? — спросил Иван.
 — Потому что рабочий перед самым моим носом взял и закрыл дверцу.
 — Это всегда так бывает — по закону подлости.
 — Кстати, — продолжила Жанна, — в здании Министерства торговли тоже есть такие двери. И я даже знаю, кто ими пользуется!
 — И кто же?
 — Министр и некоторые из его людей. Я видела, как Николай Александрович открывал странного вида дверь — кажется, там был служебный лифт. А ещё у Димитра — это тот, кто нас разлучил на распродаже...
 — А, знаю, знаю, — пробормотал Иван.
 — Так вот, у Димитра есть целая связка ключей, которые как раз и предназначены для открывания служебных помещений. И, наверное, за всеми этими потаёнными дверцами и загородками скрываются какие-то коммуникации, необходимые для работы спецслужб. А ещё я однажды слышала, как Николай Александрович обсуждал с Димитром какие-то закладки: и я так поняла, что эти самые закладки как раз в подобных тайных помещениях и находятся.
 — А что за закладки?
 — Не знаю. Наверное, туда что-то закладывается.
 — Странно, странно, — проговорил Иван. — Но вон ту металлическую лестницу, ведущую из ниоткуда в никуда, никакие закладки и спецкоммуникации не объясняют!
 — Не объясняют, — согласилась Жанна, ещё раз глянув на торец того многоэтажного дома.
 Загадочное Т-образное окно располагалось слишком высоко, чтобы до него можно было добраться, и потому Иван направился к маленькой дверце, покрашенной, как и все стены закоулка, толстым слоем белой краски.
 — Тут щель! — сказал парень и рукой подёргал дверь за край — она люфтила.
 — Как бы её открыть!? — проговорил он.
 — А, может, не надо?
 — Но мне хочется посмотреть, какая там закладка.
 Иван поднял из груды мусора кусок цилиндрической деревяшки, которая когда-то была частью метлы, просунул её в щель и принялся орудовать ею как рычагом.
 — Ваня, Ваня, — жалобно произнесла Жанна.
 Но парень не унялся и лишь с большей силой надавил на палку — но та хрустнула и сломалась.
 — Да ну тебя, Ваня! — гневно сказала девушка и зашагала прочь.
 Парень тут же опомнился и последовал за ней.
 — Ладно. К чёрту эти дурацкие двери! — сказал он.
 
 Вернувшись на ярмарочную площадь, молодые люди остановились возле продавца сахарной ваты. Мужчина, облачённый в костюм повара, весело колдовал, засунув волшебную палочку в жестяную кастрюлю своего кулинарного аппарата, а затем доставал оттуда розоватый пучок сладкого лакомства. Дети с интересом наблюдали за волшебством, а взрослые, пусть и без энтузиазма, покупали своим чадам новые порции.
 — Сахарную вату я хорошо помню, — сказала Жанна. — Для меня это было, наверное, главным развлечением на ярмарке.
 — Да, — проговорил Иван, — и в моём детстве тоже была эта воздушная сладость.
 — А сколько у вас стоит? — вдруг спросила Жанна.
 Волшебник-кулинар ответил:
 — Двадцать.
 Жанна полезла в сумочку за кошельком. И вдруг краем глаза увидела промелькнувшие чёрные сапоги. «Уж не они ли? — с испугом подумала она и посмотрела на толпу. — Да, вроде, не они. И чего это я так разнервничалась вдруг? Они от меня уже три дня как отстали. А я всё вздрагиваю понапрасну, как маленькая дурочка».
 В это время где-то у стены, сокрытой плотным людским потоком, в воздух поднялись крики столь гнусавые и истошные, что народ стал оглядываться и интересоваться.
 — Что там случилось? — спросила Жанна.
 — Не знаю, — сказал Иван.
 Между тем крики повторились. Иван не выдержал и зашагал к их незримому источнику. Жанна последовала за ним. Вскоре выяснилось, что орала какая-то замызганная, плешивая бабка. Она из раза в раз повторяла примерно одно и то же:
 — Сволочи, хулиганы, подонки! Что ж вы делаете, поганцы такие!
 Обращалась она к троице подростков, которые баллончиками с пшикающей краской малевали на бетонной стене.
 Увидев граффитчиков, многие люди сразу же уходили прочь, позёвывая. Иван решил немного понаблюдать. Один из мальчишек, очевидно, устав слушать старухины вопли, ругнулся известным посланием на три буквы, что возымело действие прямо противоположное: женщина подступила поближе и на одном дыхании извергла столь изощрённую четырёхэтажную конструкцию из непечатных слов, что какой-то мужчина из толпы громко крикнул:
 — Заткнись ты! Тут ярмарка и здесь дети!
 На что бабка разразилась гневной трелью:
 — Не вякать, не вякать, не вякать!
 — Мадам явно не в себе, — сказал интеллигентнейшего вида человек.
 — Да, она в ударе! — согласился мужичок в свитере.
 Кто-то даже засмеялся. Но при этом никто ничего не предпринимал: подростки спокойно вырисовывали и раскрашивали разными цветами буквы какого-то слова.
 Старуха между тем наклонилась, подняла с асфальта осколок кирпича и кинула его в граффитчиков.
 — Не попала! Промазала! — засмеялись мальчишечьи голоса.
 — Гадины такие, будет на вас управа! — бормотнула старуха, согнувшись в три погибели и водя взглядом по асфальту в поисках ещё какого-нибудь камня или кирпича.
 И вдруг один из подростков запаниковал:
 — Фараоны! Смываемся!
 И побежал.
 Другой сиганул вслед за ним.
 А третий решил закончить ту линию, что рисовал. И не заметил, как к нему подкралась старуха — и своими ручонками схватила за бока. Но пацан с лёгкостью избавился от её непрочных объятий. Однако замешкался, но вовремя узрел полицейского и резко прыгнул прямо в толпу зевак.
 — Держите его! — прокричал полицейский.
 И так случилось, что подросток понёсся прямо на Жанну. Иван не задумываясь шагнул вперёд — и таким образом граффитчик врезался в парня и вместе с ним повалился на асфальт. Подоспевшие стражи загородили беглецу все пути к отступлению — и пацан съёжился.
 — Попался, злодёныш! Попался-таки! — радостно завопила скандальная бабка. — Теперь тебе, гаду, покажут, в какой сточной трубе раки зимуют!
 Иван встал на ноги и принялся стряхивать с куртки и джинсов грязь.
 — С тобой всё в порядке? — спросила Жанна.
 — Всё нормально. Вот только испачкался.
 А старуха уж начала плясать от радости, смотреть на неё было противно.
 — Ну, что скажешь? — полицейский спросил у пойманного мальчишки.
 — Я ничего не буду говорить! Ведите меня в отделение, — сказал тот.
 — Смотрите, он ещё дерзит! — выкрикнула бабка.
 Другой полицейский, что носил шикарного вида усы, обратился к ней:
 — Идите, бабуся, по своим делам. Этого пакостника мы уже поймали и сейчас отведём в отделение.
 Но старуха сказала:
 — А кто будет свидетельствовать? Кто напишет заявление?
 — Тут не надо свидетельствовать и писать заявлений — тут и так всё понятно. Идите куда шли и радуйтесь, что помогли задержать нарушителя!
 Усатому стражу пришлось чуть ли ни толканием выпроводить нерадивую женщину; очевидно, местные полицейские хорошо знали эту полоумную даму и предпочитали с ней дела не иметь.
 Тем временем появилась другая старушка: в кокетливой шляпке и в твидовом пальто. Она достала из сумочки очки с огромными линзами, посмотрела чрез них на измалёванную стену и печально покачала головой. Затем подошла к полицейскому, который крепко держал за руку подростка, и взглянула на задержанного.
 — Что надо? — огрызнулся тот.
 Старушка отпрянула, нахмурив седые брови, снова покачала головой и проговорила:
 — Ах, сыночек, сыночек, ну зачем ты сотворил это безобразие на стене?
 И подросток ответил ей:
 — Потому что вы все живёте в неправильном мире!
 
 
 

 ГЛАВА 13

 Предсказание

 
 Один из полицейских — тот, что был старше, крупнее и обладал объёмным животом — обратился к Ивану:
 — Ну, спасибо, молодой человек. Помог поймать гнусного вредителя.
 И протянул руку. Парень нехотя пожал её.
 — А я смотрю: ты сильный и храбрый, — сказал полицейский. — Не иначе как занимаешься спортом.
 — Да, — ответил Иван, — я разрядник. По гимнастике.
 Пойманный подросток рассматривал Ивана с такой сосредоточенностью, словно просвечивал рентгеном, оставляя неощутимый радиоактивный след. Было неприятно. Иван даже отвернулся.
 — Эти малолетки — те ещё сволочи, — вновь заговорил пузатый страж. — Ничего не боятся: средь бела дня, да на ярмарке, да в окружении честного народа — и мажут, и мажут стены. Словно их белили специально для того, чтобы эти вредители всякие непристойности писали.
 — В нашем граффити нет никаких матерных слов, — заявил подросток. — Вы прочтите!
 — Не буду я читать эту белиберду! Зато читать будут в прокуратуре то, что я напишу в протоколе, — гневно проговорил полицейский. Но вдруг на него нашло какое-то доброе и тёплое озарение, и он, наслаждаясь моментом, удивительно ласково спросил у подростка:
 — Ну а звать-то тебя как, а?
 — Не буду я говорить здесь. Я скажу в прокуратуре прокурору! — ответил мальчишка.
 — Тьфу! — хрюкнул полицейский и отпрянул подальше от той отвратительной физиономии, которую скорчил подросток. — Воспитали их на нашу голову. Такие не только в автобусе места старушке не уступят — а ещё и нагрубят.
 — Им в обезьяннике самое место! — прокомментировал кто-то.
 — Так вот, — полицейский снова заинтересовался Иваном, — хочу пригласить вас проследовать с нами в отделение, чтобы засвидетельствовать ваш подвиг и вручить вам справку с благодарностью. Это такое стандартное поощрение...
 — Я знаю, — сказал Иван.
 — Уже, что ли, получали?
 — Получал, но по линии другого ведомства.
 — Вот и замечательно: ничего объяснять вам не нужно! — обрадовался полицейский.
 — Однако же, пожалуй, я откажусь в этот раз.
 — Отказываетесь, значит?..
 — Просто у меня другие планы.
 — А давайте я запишу ваши данные — и вы потом зайдёте в отделение за справкой? — предложил полицейский.
 — Нет, нет, не стоит. Спасибо.
 Иван придвинулся к Жанне, и полицейский понял, что парень на ярмарке был не один.
 — Ну, как знаете, молодой человек, — сказал мужчина и повернулся к своим сослуживцам.
 — А давай всё-таки сходим, — предложила Жанна. — Это ведь недолго!
 — Не хочу, — ответил Иван. — Я уже наполучал подобных справок от профсоюза и с олимпиад — и знаю, какая это бюрократия. Хотя и приятно иногда получить всякие разные благодарности.
 — Вот видишь! — воскликнула Жанна.
 — Тише, тише! — проговорил Иван и прошептал Жанне на ушко: — Надо бы уходить отсюда. А то тут на меня слишком пристально смотрят некоторые.
 Жанне тоже не нравилось, как подросток глядел на них.
 — Ты прав. Пошли отсюда, — сказала Жанна.
 И они исчезли в толпе. Полицейские вскоре тоже отбыли, уведя с собой мальчишку. Толпа поредела, и лишь отдельные люди теперь останавливались перед стеной, на которой красовался очередной незавершённый этюд юных граффитчиков: бессмысленная надпись «СОНЦ».
 
 В нише между двух павильонов за складным столиком стоял симпатичный мужчина и играл в напёрстки со своей дрессированной крысой. Быстрыми движениями рук мужичок перетасовывал перевёрнутые стаканчики, а красноглазая крыса вострой усатой мордочкой с завидным везением указывала именно на тот стакан, под которым скрывалась заветная фишка. Рядышком стояла коробочка, куда народ кидал звенящую мелочь. «Для питомцев» значилось на табличке. Сбоку примостились две чёрно-белые фотографии: симпатичного пёсика и умилительной кошечки. Но Жанна уставилась на большого красно-зелёного попугая, скучавшего в довольно-таки тесной для его размеров клетке, подвешенной к столбу. Клетка была старинная, с золотистыми прутьями, переплетавшимися между собой в виде орнамента, напоминавшего узорчатую решётку на ограде президентского дворца. Попугай лениво поворачивал голову из стороны в сторону и периодически повторял забавным каркающим голосом: «Там наверху, там наверху!.. Там наверху свет!»
 Вздохнув, Жанна сказала Ивану:
 — Это, должно быть, очень ужасно вот так всю жизнь провести в тесной клетке, пусть и позолоченной.
 — Зато кормят регулярно, — проговорил Иван.
 Хозяин животных кивнул и гордо произнёс:
 — Кормят очень хорошо. И поэтому Кеша у нас толстый и сильный.
 Жанна не удержалась и положила пятак в коробочку.
 Затем молодые люди отправились в дальнюю часть ярмарки, где ещё не были. Именно в тех краях располагался центр веселья. На маленькой площади собрались и уличные танцоры, и зеваки, и зазывалы, и клоуны. Вокруг стояли шатры, больше похожие на цирковые домики. И вдруг среди этого городка полосатых тентов Жанна увидела скромненький павильон фиолетового цвета с большой жёлтой надписью при входе: «Гадания и предсказания».
 — Смотри, что тут есть! — воскликнула девушка, указав на фиолетовый домик.
 — Гадания?.. — проговорил парень. — Никогда не встречал на ярмарках гадалок.
 — А я встречала. Это была цыганская тётенька, которая предсказывала судьбу по руке. Но у неё никакого собственного павильона не было.
 — И что она тебе предсказала? Сбылось ли?
 — Мне она ничего не предсказывала, — ответила Жанна. — Я её просто видела. У неё было яркое, испещрённое витиеватыми цветочками платье, — вот и запомнилась мне эта женщина. Не часто ведь встретишь на улице цыганку в традиционном наряде.
 — Ну-ка, ну-ка, что там написано?.. — заинтересовавшись, Иван направился к двери гадального павильона, где висело какое-то объявление.
 «Имеется цифровой предсказательный аппарат. А также: проверка неоплаченных штрафов, налогов и коммунальных платежей БЕСПЛАТНО (ОАО Горуслуги)» — было начертано на приклеенном листе бумаги.
 — Это ещё что за зверь?! — удивился Иван. — Цифровой предсказательный аппарат?..
 — А давай зайдём и узнаем! — предложила Жанна.
 И они зашли. Изнутри павильон выглядел не менее экстравагантно, чем снаружи: на окнах висели плотные сиреневые шторы, стены были выкрашены в тёмно-синий цвет, на полу лежал как будто пропитанный чернилами ковролин, и над всем этим царством синевы парила люстра с красными лампочками, наполняя помещение загадочным неярким светом. В дальнем углу за столом, покрытым, однако, зелёной скатертью, сидела пожилая женщина, укутанная, как баба Яга, в серый шерстяной платок.
 — Здравствуйте, молодые люди, — произнесла гадалка, обрадовавшись гостям.
 — Здрасьте, — ответил Иван. Жанна кивнула.
 — А я по вашим, прямо-таки горящим глазам вижу, — сказала гадалка, — что вы жаждете узнать своё будущее и получить ответ на главный сердечный вопрос!
 Но Иван в противовес словам предсказательницы проговорил скороговоркой:
 — Ну, мы тут прочитали на двери, что у вас здесь есть какой-то предсказательный аппарат...
 — Вот он! — женщина указала на шкаф, украшенный языческими орнаментами и символами — что было очень приятной для глаза стилизацией. В середине передней панели имелось большое отверстие, куда нужно было поместить ладонь, а рядом с ним — щель для опускания монет и пластмассовая кнопка «Отмена», которая единственная выглядела чужеродно.
 Иван подошёл и оглядел чудо-аппарат.
 — А как оно работает? — спросил парень.
 — Бросаете в отверстие монеты, а затем просовываете руку в ту большую дырку — агрегат пыжится, изучает линии на ладони и затем распечатывает результат на бумажке. Но вы лучше этим агрегатом не пользуйтесь — а идите ко мне: я вам погадаю и по руке, и на картах, и ещё десятью разными способами.
 Иван усмехнулся:
 — И почему же гадать лучше у вас, а не при помощи того аппарата?
 — Оно ж бездушная железка! — быстро ответила гадалка. — Ей всё равно. Как она предскажет — так и будет. А вот у меня всё по-другому: я могу, ежели в том возникнет необходимость, подкорректировать будущее — а то мало ли какой негатив выпадет вам на долю.
 — И сбудется?
 — Ещё как сбудется! Вы только никому не говорите о том, что вам предсказано. А то — примета плохая.
 Иван усмехнулся:
 — Что-то мне кажется...
 — А вы, молодой человек, не стесняйтесь, присаживайтесь на стул — и вы тут же убедитесь, что в гадании нет ничего криминального и крамольного. Так что: милости просим на стульчик!
 Иван покачал головой:
 — Что-то как-то не очень я во всё это верю...
 — Тогда, может быть, девушка ваша желает?
 Жанна скромненько улыбнулась и посмотрела на Ивана.
 Но тот вдруг сказал:
 — А где-то тут у вас есть какая-то проверка штрафов и налогов. Написано, что бесплатно.
 — Да, есть такое дело, — ответила гадалка с толикой грусти и разочарования. — Это вот в том углу. Называется: опытный образец терминала «Горуслуги». Работает он в тестовом режиме и потому совершенно бесплатно. Можете воспользоваться. Он вам предскажет все ваши задолженности, если таковые имеются, а также напомнит о предстоящих платежах.
 — Интересно! — проговорил Иван, подступив к аппарату, который напоминал банкомат, только маленький и хлипкий.
 — А как им пользоваться? — спросил парень.
 — Вводите на клавиатуре фамилию, имя, отчество и дату рождения, затем жмёте на энтер и смотрите на экран — там всё высветится.
 — Сейчас попробую! — воодушевлённо пробормотал Иван и принялся барабанить пальцами по клавишам.
 Жанна смотрела по сторонам. На стене висел забавный плакат с надписью: «Всё делается к лучшему!»
 — Да фигня это всё! — вдруг проворчал Иван, отходя от терминала. — «Не забудьте оплатить налог на недвижимость до 31 апреля» — вот и всё!
 — Значит, молодой человек, штрафы за вами не числятся. С чем я вас и поздравляю! — сказала гадалка. И затем прибавила:
 — Может, всё-таки, надумаете погадать? Это недорого!
 — А сколько стоит? — спросила Жанна.
 — Всего один серебреник. Ну, то есть, десять рублей по нынешним деньгам.
 — Серебреник?! Вы говорите, прямо как его высоко... — запнулась на громоздком слове Жанна. — Ну, в общем, это ж сколько вам сейчас лет, чтобы помнить те времена?!
 — Много лет, много, — вздохнула женщина. — Однако, про те времена — это вы сильно переборщили. Я ж не столетняя! Мать у меня так говорила: золотник, серебреник, медяк. Вот она была как раз из тех самых времён.
 Жанна взяла Ивана под руку и повела к гадальному столу.
 — Уговорила, — весело произнёс парень.
 Молодые люди уселись на стулья, что стояли возле стола. И только здесь — с близкого расстояния — Иван рассмотрел усталое лицо женщины, которая была отнюдь не так стара, как казалась на первый взгляд.
 Жанна достала из кошелька десятирублёвую банкноту.
 — Положите сюда, — произнесла гадалка и указала на открытую позолоченную шкатулку.
 И как только денежка очутилась в шкатулке, её крышка захлопнулась сама.
 — Ой! Какая прелесть! — воскликнула девушка и повернулась к Ивану — но тот не оценил фокуса и выглядел хмурым.
 Затем чёрная тяжёлая штора начала медленно закрываться с еле слышимым жужжанием скрытого в потолке моторчика, отгораживая трёх человек от той части павильона, где стояли бездушные аппараты и куда могли войти новые посетители.
 Гадалка внимательно наблюдала за Иваном — парень всё так же был угрюм и невесел и думал исключительно о том, где был спрятан жужжавший двигатель.
 Когда действо со шторой закончилось, старушка вынула колоду карт и принялась их мешать. Жанна вдруг помрачнела и теперь с испугом смотрела на гадалку: старая женщина, зажмурившись и повернув голову кверху, бормоча себе под нос что-то неразборчивое и заунывное, беспорядочными движениями пальцев перекладывала карту за картой. Жанне казалось, что мимо потекли холодные струи некой незримой энергии, иногда они касались кожи и провоцировали на ней мурашки. Не вытерпев, Жанна повернулась к Ивану, но тот был спокоен и глядел на всё происходившее, как на обычный спектакль.
 И наконец гадалка сказала:
 — А вот теперь хватит!
 Положила колоду на стол, открыла глаза и посмотрела на молодых людей. Жанна по-прежнему ёжилась от испуга, а Ивану было всё равно.
 — Ну, что ж! Давайте посмотрим, что получилось, — проговорила женщина. — Сейчас я положу перед вами три верхние карты — и они всё расскажут вам. Полагаю, что вас в первую очередь интересует любовь?
 — Да! — воскликнула Жанна. И теперь странные мысли о потусторонних энергиях окончательно отпустили её.
 — Тогда радуйтесь, если увидите червонную масть, — сказала гадалка. — И, естественно, чем старше выпадет карта, тем сильнее и ярче будет ваша любовь. Бубны — к деньгам. А вот пики и трефы — повод насторожиться. Первые указывают на притязания со стороны других людей, вторые — на проблемы со здоровьем.
 Гадалка сняла с колоды три верхние карты и положила их перед ребятами — осталось только перевернуть.
 — Вы специально нагнетаете напряжение? — спросил Иван.
 — Это часть ритуала. Традиция. Хотя, конечно же, как только я кончила мешать — уже никакие изменения физически произойти не могут.
 Женщина плавным и неторопливым движением перевернула первую карту — там оказался туз червей.
 — Ура, черви! — прошептала Жанна, боясь радоваться в полный голос.
 — Любовь у вас сильна! — пояснила гадалка.
 — Это и так понятно: достаточно просто взглянуть на нас, — произнёс Иван.
 Затем женщина перевернула следующую карту — и ею оказался туз пик.
 — А вот это уже плохое предзнаменование, — сказала гадалка. — Очевидно, вы уже столкнулись или вскоре столкнётесь с какой-то очень серьёзной проблемой от неких других людей.
 — Ну, допустим, — проговорил Иван. — У нас была проблема — и как раз от неких других людей, довольно-таки влиятельных. Но мы с этой проблемой успешно справились. Да, Жанна?
 Девушка кивнула.
 — Тем не менее, карты предупреждают вас, — сказала гадалка и потянулась к последнему листу — под узорчатой рубашкой которого скрывался туз треф.
 — Ох! — воскликнула женщина. — Какая опасная карта! Предвещающая большие проблемы со здоровьем, а то и вовсе смерть. И вообще, это удивительно: вам выпало три туза! Это какое-то предзнаменование свыше. Эх, ребятки, что-то в вашей жизни идёт не так.
 — Да ну! — промолвил Иван. — Три туза выпало. Прямо как у фокусника.
 — Не шутите, молодой человек. Здесь это неуместно. Тем более что в данном случае я проводила карточное гадание так, как его нужно проводить, всецело концентрируясь на астрале, а не как того требует должностная инструкция.
 — У вас есть должностная инструкция? — удивился Иван.
 — Да, есть такая писанина, — сказала гадалка.
 — И что теперь делать? — спросила Жанна, всё ещё находясь под магией тузов.
 — Надеяться на лучшее. Ещё можно попробовать уточнить, что именно имели в виду карты. Например, построить ваш гороскоп. Нынче это делается очень просто: при помощи компьютера. Вы ведь любите всякие электронные штучки, — гадалка подмигнула Ивану. — А ещё вы любите халяву. Поэтому гороскоп для вас будет бесплатным. Просто мне и самой интересно узнать, что там у вас такое: потому что три туза — это фантастическая комбинация.
 — Ну, постройте мне гороскоп, — сказал Иван.
 Гадалка повернулась вбок — кресло у неё было офисное и умело крутиться — и с угла стянула тёмную ткань, под которой скрывались монитор и клавиатура.
 — Ох, как у вас тут всё здорово устроено! — воскликнула Жанна.
 — Итак, будем строить гороскоп, — сказала гадалка. — Мне нужны от вас, молодой человек, следующие данные: фамилия, имя, отчество и дата рождения.
 Иван назвал их.
 — Так, так, так, — пробубнила гадалка, бегая пальцами по клавишам. И вдруг её лицо, устремлённое в монитор, застыло не то в испуге, не то в изумлении.
 — Ну, что там? — с любопытством спросил Иван.
 — Ох, ох, ох, — просопела гадалка.
 — Что вы охаете!? — недовольно произнёс парень.
 Гадалка повернулась к нему и сказала:
 — Что-то вы нехорошее натворили, молодой человек.
 — Не понимаю. Что вы там в гороскопе-то увидели?
 — Да забудьте про гороскоп. Тут ведь вот какое дело: вы значитесь в федеральном розыске!
 — Чего?! — воскликнул Иван. — Откуда у вас такие сведения?
 — Скажем так, — прошептала гадалка, придвинувшись к ребятам, — я тут не частный предприниматель, а сотрудница одной конторы, которая является дочерней структурой одной службы, а та подчиняется кое-какому министерству.
 — Мы поняли, — за двоих сказала Жанна. — Это называется седьмой отдел.
 — Восьмой, — поправила гадалка.
 — А тут не может быть ошибки? Зачем им разыскивать Ивана?
 — Ну, если только разыскивают однофамильца с точно такой же датой рождения, — ответила гадалка.
 — Наверное, так и есть, — сказала Жанна. — И нам, очевидно, лучше уйти.
 Иван всё никак не мог прийти в себя после этого известия.
 — Эх, ребятки, — сказала гадалка. — Вообще-то по инструкции мне положено вас задержать и передать в руки полиции. У меня тут и кнопка специальная есть. Но вы мне симпатичны, да и туз червонный лично мне очень о многом говорит. И ещё... О, господи!
 — Что? — встревоженно спросила Жанна.
 — Молодой человек воспользовался аппаратом «Горуслуги»! А там в случае чего полиция вызывается автоматически. Однако, странно, что они до сих пор не пришли! На ярмарке постоянно дежурит отряд. Если только они кого-то задержали и повели в отделение...
 Жанна и Иван переглянулись. Парень даже успел улыбнуться корявенько.
 — Идите, ребятки, идите, пока судьба благоволит вам, — произнесла гадалка.
 — Спасибо за всё! — сказал Иван, вставая со стула.
 Но в этот миг кто-то дёрнул за ручку входной двери — она была заперта специальным магнитным замком, и потому весь павильон сотрясся.
 — Откройте, полиция! — прозвучало со стороны ярмарки.
 И гадалка вздохнула, произнося:
 — Но от судьбы, конечно, не уйдёшь!
 
 
 

 ГЛАВА 14

 В лабиринте

 
 — Что же нам делать? — взволнованно спросила Жанна.
 — Не паниковать! — быстро ответила гадалка. Она встала из-за стола и направилась к стене, где открыла спрятанную в синеве обивки потайную дверцу.
 — Прячьтесь сюда!
 — А вы нас... — начал было говорить Иван, но гадалка его перебила:
 — Быстро, быстро! И без лишних вопросов! У меня на полицию свой давний зуб — так что...
 В дверь снова постучали — и снова весь павильон сотрясся.
 — Да иду я, иду я! — крикнула гадалка хриплым, словно чужим, голосом.
 Ребята еле разместились в потайном чулане, но когда дверца закрылась, стало невыносимо темно и душно.
 — Господи, — прошептала Жанна.
 — Не волнуйся, — отозвался Иван и нежно погладил её по плечу, неудобно изогнув при этом руку — почти до болезненного напряжения в мышцах.
 Через несерьёзную фанерную стену было слышно всё, что происходило в павильоне. Жанна даже затаила дыхание, боясь выдать себя и Ивана.
 Вот вошёл человек, явно грузный, потому что шаги у него были тяжёлые и половицы под ним поскрипывали.
 — Почему так долго не открываете?! — грозно спросил он. Иван сразу же понял, что волевой голос принадлежал усатому полицейскому.
 — У меня сейчас обеденный перерыв! — резко и хрипло сказала гадалка. — Что вам надо, господа полиционеры? Зачем вломились ко мне?
 — Поступили данные от информационного автомата, что здесь был человек, который числится в федеральном розыске, — сказал полицейский.
 — Да, ко мне совсем недавно заходил один молодой человек. И он как раз воспользовался этим чёртовым агрегатом, — послышался глухой удар по металлическому листу, и затем вновь зазвучал голос гадалки: — Потому что это было бесплатно. Однако гадать он не захотел, развернулся и убыл. С того момента прошло несколько минут. И где вы пропадали всё это время, господа?
 — На задании, — пробубнил мужчина. — Вот срань: пока мы отводили в участок малолетнего граффитчика, тут у нас клюнула рыбка из федрозыска — и мы её упустили, похоже!
 — Очень на то похоже, — сказала гадалка.
 — А как он выглядел? — спросил полицейский.
 — Да как обычный парень: тёмные волосы, чёрная куртка, в джинсах.
 — А поконкретнее?
 — У меня тут гадальный салон, а не кабинет досмотра. С таким освещением, да с моим зрением...
 — Понятно, — перебил её громкоголосый усач. — Надо же, какое невезение! И тот парень, что помог задержать малявку, отказался, зараза, взять справку с грёбаной благодарностью — в результате я прибавку к премии не получу. Отвратительный сегодня день!
 И после этой гневной тирады послышался голос гадалки:
 — Я так понимаю, что вы свой вопрос решили, господа. И не соблаговолите ли теперь оставить меня в одиночестве — у меня, как никак, обед стынет!
 — А что это у вас обеденный перерыв в такое время: на ярмарке сейчас, так сказать, час пик начался — самый наплыв народа, — а вы обедаете?.. — пискляво спросил полицейский, который раньше молчал.
 — Так я числюсь вовсе не на вашей дурацкой ярмарке, а в секретной службе контроля при Министерстве безопасности. И у меня обеденный перерыв именно сейчас.
 — Это ты, бабушка, рассказывай своим внукам про секретную службу при министерстве! А у нас тут всё просто: на этой вшивой ярмарке работают те, кого за что-нибудь понизили в звании или кому надо искупиться за какую-нибудь провинность. Я ж не хуже вас, гадалок, знаю что тут и к чему.
 — Ну молодец, милок! Всю правду рассказал. Тем не менее, я хочу спокойно пообедать. И у меня на то есть полное право.
 — Приятного аппетита! — прозвучал мужской голос, вновь послышались тяжёлые шаги, и кульминационно захлопнулась входная дверь. Иван и Жанна выдохнули почти синхронно.
 Гадалка открыла чулан и выпустила ребят из духоты и тьмы их временного заточения.
 — Спасибо вам огромное! — проговорила Жанна.
 — Да не за что, ребятки.
 — Так вы не просто бабушка-гадалка, оказывается, — сказал Иван.
 — А подслушивать не хорошо, — ответила женщина.
 — Но тут, хочешь не хочешь, а всё слышно, — стал оправдываться парень.
 Между тем гадалка приотодвинула штору и посмотрела в окно наружу.
 — Стоят, заразы, и не уходят, — проговорила она. — И стоять они так могут ещё долго. А мне открываться нужно.
 — Ну, мы опять спрячемся в чулане, — сказал Иван.
 — Нет уж, господа подслушиватели. Придётся вам отправиться в небольшое самостоятельное путешествие.
 Гадалка отворила чуланную дверцу, затем немного поколдовала руками и отодвинула панель стены.
 — Это технологический проход, — сказала женщина, указывая на черноту сотворённой дыры. — Куда-нибудь он вас обязательно выведет. Только, не оступитесь, пожалуйста. И громко не болтайте. И обо мне ничего никому не говорите!
 — Так вы и сами не знаете, куда ведёт этот путь? — изумлённо спросил Иван.
 — Не знаю. Мне не положено этого знать.
 И ребята ступили в зев черноты. А гадалка задвинула обратно стенную панель, закрыла дверь чулана, развернулась и выдохнула многозначительно:
 — Господи! Три туза — это вовсе не просто так!
 
 Судя по едко-сухому запаху, в коридоре вовсю хозяйничали мыши и крысы. Кое-где тускловато горели маломощные лампочки, освещая небольшой островок узкого пространства между кирпичными стенами, по которым тянулись водопроводные трубы и электрические провода.
 — Куда пойдём? — шёпотом спросила Жанна.
 Ивана одно из направлений испугало кромешной тьмой, и потому он указал рукой в противоположную сторону. Ребята осторожно зашагали.
 — Здесь ступеньки! — сказал Иван. Поднявшись в полутьме к ореолу последней лампочки, ребята вышли к повороту, за которым было совсем темно — однако вдали виднелась крошечная полоска белого, дневного света.
 — Там, наверное, выход! — прошептал Иван.
 Медленно и осторожно, ощупывая растопыренными руками темноту перед собой, Иван продвигался вперёд коротенькими шажками, Жанна цепко держалась за его бока и шла следом. Два раза парень наткнулся на пустые бутылки и сдвинул их ногой в сторону, чтобы они не помешали Жанне. Пятно дневного света медленно приближалось. И когда уже ясно нарисовался конец пути, где-то впереди за поворотом что-то ржаво скрипнуло. Ребята остановились. Затхлый воздух турбулентно сдвинулся, и запахло вонючими нечистотами. И послышались обрывочные мужские голоса, разносимые эхом.
 — Кто там? — прошептала Жанна.
 — Не знаю, — ответил Иван. — Но, вроде бы, они далеко. А там, где свет, я думаю, что будет выход на улицу.
 Иван снова осторожными шажками направился вперёд — и теперь уже не посмел сдвинуть лежащую на пути бутылку, а предупредил Жанну:
 — Не наступи, чтоб не звякнуло!
 Мутные голоса баламутили воздух вдали и не приближались. Иван подкрался и заглянул за угол.
 — Что там? — спросила Жанна.
 — Окно, — сказал парень. — А в коридоре никого нет.
 И ребята смело зашагали дальше.
 — Оно самое! — шёпотом воскликнул Иван, узнав уникальную форму стекла в виде буквы «Т». А снаружи распластался знакомый закуток, соседствовавший с общественным туалетом.
 По внутренностям коридора прошёлся звонкий стук. Из неизвестности по-прежнему исходила размазанная эхом перебранка, но к ней присовокупились лязгающие удары, словно молотками долбили по металлу. И всё так же щекотало нос амбре канализационных испарений.
 — Наверное, там ремонтируют что-то, — произнёс Иван. — И идти туда рискованно.
 — Что же делать? Возвращаться? — спросила Жанна.
 Парень, не говоря никаких слов, развернулся к окну. В этом месте толстая труба извивалась вплотную у стены и на изгибе цвёл бутон массивного вентиля — и потому окно, нарисованное архитектором в обход инженерных коммуникаций, имело столь причудливую форму.
 Немного повозившись с тугой защёлкой, Иван таки отворил ход наружу — рама раскрывалась кверху — и высунулся: высота здесь была чуть побольше человеческого роста.
 — Я спускаюсь! — сказал он Жанне и принялся медленно выползать задом вперёд: сначала высунул ноги, затем повис на руках, держась за подоконник и, наконец, спрыгнул вниз.
 — Теперь ты! — проговорил парень.
 Жанна смотрела на него из окна и не решалась повторить трюк.
 — Смелее! — сказал ей Иван. — Я тебе помогу.
 Девушка кое-как высунулась ногами — ей мешали длинные полы её пальто, — затем принялась слезать, цепляясь туфлями за цементные щели между кирпичами стены. Иван ловко обхватил её руками — и вместо финального прыжка получилось мягкое приземление.
 — Выбрались-таки! — радостно выдохнул Иван. — Теперь надо сматываться отсюда!
 В этот миг сверху прогремел разгневанный мужской бас:
 — И какой дурак открыл окно?
 А следом задребезжало стекло в резко задвинутой раме.
 Молодые люди прижались к стене, кивнули друг другу и быстро побежали вон из белого закутка и далее по узкому проходу между двух бетонных заборов. Жанна уже не обращала внимания на валявшийся под ногами мусор и ступала туфельками куда придётся. И только Иван, завидев кучку собачьих экскрементов, проговорил:
 — Осторожнее тут!
 Вскоре ребята оказались на какой-то второстепенной улице перед выстроившимися в ряд многоэтажными домами. На ближайшем из них полосатой полупрозрачной гусеницей свисала с потолка та самая лестница из ниоткуда в никуда.
 С каждым шагом звуки ярмарочного веселья делались тише.
 — Господи! — проговорила Жанна. — Если бы ты отправился в полицию за этой дурацкой благодарностью, то они тебя бы схватили. И если бы не этот случай с тем дурным подростком, опять же, полицейские бы пришли раньше. И гадалка, и этот тайный проход...
 — Удивительно всё это, — кивнул Иван. — И почему я значусь в федеральном розыске? Может, и вправду есть какой-то однофамилец...
 — А я думаю иначе! — сказала Жанна. — Это всё затеял министр со своими хитрыми помощниками: я уверенна! Они хотят тебя уничтожить, чтобы я вернулась обратно к его высокопревосходительству.
 — Почему ты так думаешь?
 — Потому что это самое простое и логичное объяснение.
 — А мне так не кажется, — сказал Иван. — Слишком невероятно звучит.
 — Ты просто их не знаешь!
 Проходя мимо красной телефонной будки, Жанна сказала:
 — Мне надо позвонить!
 — А почему не с сотового? — спросил Иван.
 — Потому что я собираюсь говорить с Николаем Александровичем. А мобильник будет лучше и вовсе отключить.
 Девушка бросила в прорезь монету, набрала номер, который знала наизусть, и принялась вслушиваться в однотонные гудки, что раздавались из трубки.
 — Позовите, пожалуйста, Николая Александровича, — сказала Жанна и затем, отвечая на вопрос с того конца, добавила: — Это Жанна. Да, та самая.
 Николай Александрович в это время сидел у себя в кабинете и занимался делами. Звонок от Жанны перевели на его личный телефон.
 — Вас слушают, — громко сказал министр. Но затем тональность его голоса смягчилась на пол-октавы:
 — Ах, Жанночка, это ты?! Как хорошо, что ты вспомнила обо мне. Мне очень приятно от этого... Что? Что?
 Лицо Николая Александровича вдруг нахмурилось и даже немного побледнело.
 — Я что-то не понимаю тебя, Жанночка! Объясни, пожалуйста, что у тебя там случилось.
 Он внимательно выслушал все резкие слова, что дребезжали в трубке, — и неприятное ощущение колючим комком прокатилось по всему его упитанному телу.
 — Нет, Жанночка, ничего такого нет! — произнёс Николай Александрович. — Уверяю тебя, что ничего подобного у меня и в мыслях нет и никогда не было. Это, наверное, какое-то недоразумение. Что-то напутали в полиции... Нет, Жанночка, не клади трубку! Я тебя уверяю. Ты не можешь так говорить... Это же нелепость какая-то. И при чём тут гадалка на ярмарке?.. Нет, нет, и ещё раз нет! Я никак не могу тебе врать, драгоценная ты моя.
 — Я вам не верю! И оставьте меня в покое! — крикнула Жанна и повесила трубку.
 — Ну что? — спросил Иван.
 — Он говорит, что никаких действий не предпринимал и всё это называет недоразумением и ошибкой в полиции.
 — А вдруг всё так и есть?!
 — Ну, не знаю я, — проговорила Жанна.
 
 После столь неожиданного звонка от Жанны Николай Александрович тут же набрал номер Димитра и сказал тому:
 — Милый мой, позволь тебя спросить: что происходит? Почему мне ни с того, ни с сего звонит Жанна и говорит, что её парня — ну, этого Ивана с распродажи — поместили в федеральный розыск? Что это ещё за такие пертурбации? Зачем в наше дело вмешивать полицию? И вообще, разъясни мне всё то, что произошло на ярмарке! Что там за гадалка? А то я в полном неведении пребываю — и это нехорошо!
 Димитр пару мгновений соображал, что сказать в ответ.
 — Ваше превосходительство, — начал он, — ничего такого быть не должно! Полиция в наших делах, как вы знаете, никогда не участвовала и участвовать не будет. Да и план действий я вам подробно изложил в среду — и с тех пор ничего не поменялось.
 — Но как ты объяснишь внезапный звонок от Жанны?
 И снова Димитру пришлось напрягать извилины.
 — Я уверен, что произошла ошибка, — сказал он. — В федеральной службе что-то напутали. И я понимаю вашу озабоченность. И согласен, что ситуацию нужно срочно разруливать, а ошибки — немедленно исправлять. Пока не стало хуже. Хотя...
 — Что хотя? — спросил Николай Александрович.
 — У меня появились некоторые мыслишки: если Жанна и её друг знают о федеральном розыске, то этим можно воспользоваться. И получится очень убедительно — а я люблю убедительность. Но это всё требует размышлений. А делом Петровского я займусь сейчас же!
 — Сообщи мне потом, чтобы я был в курсе, — напоследок сказал министр.
 Положив трубку, Димитр отодвинул от себя бумаги, лежавшие перед ним на столе, водрузил в освобождённое место блокнот, быстро нацарапал в нём пару записей и лишь затем вновь потянулся к телефону.
 — Здравствуйте, Павел Петрович, — Димитр сказал невидимому собеседнику. — У меня к вам вот какое дело: меня интересует, фигурирует ли фамилия Петровский в списке федерального розыска?.. Я подожду... Что?.. А кто его туда впихнул? Наши!? Спасибо вам, Павел Петрович. Да, да, фамилию вычеркните — это ошибка... Да, непременно разберусь.
 Димитр гневно стукнул кулаком по столу и пробормотал в полголоса:
 — Ну, Фёдоров, ты у меня получишь люлей!
 И вызвал к себе молодого сержанта.
 — Фёдоров! — Димитр крикнул вошедшему. — Ты помнишь про дело Ивана Петровского?
 — Да, господин полковник, — ответил улыбчиво парень. Был он в синей форме с блестящим значком СГО на нагрудном кармане кителя.
 — А почему его фамилия значится в базе данных федерального розыска?
 — В соответствии с пунктом одиннадцать инструкции номер три...
 — Тьфу ты, зловред! — чертыхнулся Димитр. — С вами новенькими всегда так...
 — А что случилось? — осторожно спросил молодой сержант.
 — Ничего особенного. Просто проверяю тебя на сообразительность. Ладно, иди работай дальше. И прекрати улыбаться! Ты ж работаешь в СГО, а не на рынке.
 — Конечно, господин полковник, — проговорил Фёдоров и удалился. Это был лучший выпускник специальной школы контрразведки, но аккуратность и щепетильность, которые ценились преподавателями, в реальной жизни оборачивались некоторыми проблемами. «Им будут пользоваться, — мысленно отметил Димитр. — Поэтому мне придётся его отучать от пагубных привычек студенчества».
 На столе горела зелёная лампа, хоть за окнами и был разгар дня. Димитр глянул на сделанную совсем недавно пометку в блокноте, поразмыслил и в итоге сказал себе:
 — Так и поступим! Вполне неплохой план. Другого всё равно не придумаю.
 
 Молодые люди уютно сидели на дворовой скамейке. Панельные многоэтажки, облицованные снотворными бело-синими узорами, обступили прямоугольный пруд, в котором безмятежную гладь тёмной водицы будоражила пара непоседливых уток. Серенькая самочка исследовала один за другим все четыре угла своей водной губернии, а зеленошеий селезень неустанно следовал за подругой и не сводил с неё влюблённых глаз. По низенькому парапету гуляли голуби и жадно смотрели на уткок. За голубями же из-под пышного куста следил чёрный кот, но его никто не видел — до того чёрным он был.
 — Как же тогда всё было легко и просто! — сказала Жанна, вспоминая свои детские годы.
 — Ностальгия! — проговорил Иван.
 — Да нет же, детство! Это когда всё казалось таким большим и интересным. Когда за каждым углом скрывались приключения.
 — У тебя такие сладкие воспоминания, — игриво сказал Иван и пристально посмотрел на девушку. Та поняла его желание и придвинулась ближе. Но их поцелую помешал маленький мальчик. Его нерасторопные ножки так громко топали по плиткам дорожки, что голуби, захлопав в панике крыльями, перелетели на противоположный берег.
 — Мяу! — недовольно крикнул из-под куста чёрный кот, чем выдал свою диспозицию.
 — Всё не могу забыть, — сказала с волнением Жанна, — гадалку и её предсказание. А вдруг мы сейчас видимся в последний раз? И уже никогда так спокойно не посидим на скамейке возле какого-нибудь пруда. Не прогуляемся по дорожке вдоль канала и не увидим фонтанчиков...
 — Нет, не бывать этому! — сказал Иван.
 — А вдруг?..
 — Ты слишком переживаешь.
 — Да, переживаю, — согласилась девушка. — А тебе не страшно возвращаться домой? Вдруг там будет караулить полиция?
 — И что они мне сделают? Отведут в отделение, а там выяснится, что никакого дела на меня не заведено — и всё это нелепая ошибка. Извинятся и отпустят.
 — Ты не боишься! — с завистью сказала Жанна. — А я так не могу.
 — Но если ты так переживаешь, то почему бы нам не пойти к тебе? Там-то никакой полиции не будет.
 Жанна отпрянула, словно увидела чёрта. Перед нею возник образ её родителей. И если отец был не страшен, то мать — эта женщина даже из мыслей грозила сладострастным скандалом.
 — А почему бы и нет?! — вдруг произнесла Жанна. — Это хороший повод познакомить тебя с моими предками. Думаю, что они тебе не понравятся...
 — Почему сразу так категорично: не понравятся? — спросил Иван. — Я не думаю, что они прям такие страшные и капризные люди, какими ты их рисуешь.
 Жанна пожала плечами.
 — Ладно, пойдём! — скомандовал Иван. — А то мы тут засиделись.
 По пути им встретилась женщина.
 — Здравствуйте, — обратился к ней Иван, — вы не подскажите, как пройти к метро.
 — Станция «Выставочная» находится вон за теми домами.
 — «Выставочная» — это как раз возле ярмарки! — произнесла Жанна.
 Женщина кивнула.
 — А другой станции поблизости нет? — спросила девушка.
 — Зачем? — удивилась женщина. — До «Выставочной» ближе.
 — Ну, мы хотим прогуляться, — сказала Жанна.
 — Здесь, — женщина указала на проход между домами, — пролегает дорога, которая вас приведёт к «Ботанической». Но учтите, что идти придётся довольно долго. И, кроме того, по этой улице не курсируют автобусы.
 — Спасибо вам, — сказала Жанна. И женщина отправилась дальше.
 — Ты и в правду хочешь пойти долгой дорогой? — спросил Иван.
 — Не хочу возвращаться к ярмарке! — пояснила Жанна. — У меня теперь с ярмарками будут связаны плохие воспоминания.
 — Как знаешь, — вздохнул Иван. — Я бы не стал делать такой крюк только из-за того, что на ярмарке дежурят какие-то полицейские.
 — Мне так спокойнее. Да и в шумное метро спускаться тоже не очень хочется — куда приятнее прогуляться в таком тихом районе, как этот.
 Ребята шли по длинной улице вдоль нескончаемой череды однотипных домов, стоявших торцами. Серый пейзаж навевал скуку. Несколько раз Иван пытался завести разговор, но после обмена двумя-тремя фразами всё глохло. Иногда мимо проезжали машины — их было слышно за километр. Редкие прохожие, что загадочно появлялись на тротуаре вдали, постоянно сворачивали, словно сговорившись, то в соседний подъезд, то во двор, то переходили на другую сторону улицы и исчезали где-то там так же внезапно, как и появлялись.
 И вдруг Жанна воскликнула, указывая на приближающихся людей в серых, невзрачных плащах:
 — Это они!
 — Кто они? — спросил Иван.
 — Люди-тени из службы безопасности.
 — Люди-тени? — шутливо переспросил Иван.
 — Ну, я их так называю, — объяснила Жанна.
 — А давай поспорим, что они свернут куда-нибудь, так и не дойдя до нас?
 Жанна испугано посмотрела на Ивана — но он был весел. Ей от этого стало спокойнее. Подозрительные люди с каждым шагом обрастали новыми подробностями, не виденными раньше, и уже не казались столь одинаково серыми.
 — А, может быть, ты и прав, — сказала она.
 Один из серых людей свернул во двор, другой у одинокого светофора по зебре перешёл на противоположный тротуар, оставшиеся двое поравнялись с Иваном и Жанной. И вдруг более крупный из них достал из кармана и развернул красное удостоверение.
 — Ваши документы, молодой человек, — сказал он.
 — Нет! — воскликнула Жанна, поняв, что происходит.
 — Не кричите, пожалуйста, — произнёс человек с удостоверением.
 На противоположной стороне улицы стоял и внимательно наблюдал за происходящим отделившийся член группы. Ещё один человек-тень выглядывал из-за угла дома. А сзади послышалось шуршание подкатившей машины.
 Сентябрь две тысячи восемнадцатого года.
 
 
 

 ГЛАВА 15

 Белые стены

 
 Долгий, тягучий и напрочь лишённый сновидений дурман отпустил наконец Ивана из своих объятий. Но слипшиеся глаза никак не хотели открываться, да и голова была так тяжела, что зарылась глубоко в подушку, а в отдавленном ухе без умолку шуршали ничего не значащие шумы.
 И когда Ивану удалось-таки отворить веки, узкая полоса света забелела перед ним, постепенно ширясь и расползаясь по сетчатке. Первое, на что сфокусировался взгляд, — был край постели; грубая белая ткань, созданная регулярным переплетением нитей, виделась необычайно чётко, словно под увеличительным стеклом. Между тем фокус медленно смещался вдаль — и там по каплям начали проступать зачатки очертаний. Сначала это была просто мерцающая игра света и тени, затем стали появляться пятна и осколки какого-то пейзажа — но, к огорчению наблюдателя, из всего множества возможных картин впереди нарисовалась обычная белая стена. Иван теперь с необычайной ясностью видел все её трещинки, родинки и даже зарубцевавшиеся мазки краски, оставленные неаккуратным маляром.
 И если правое Иваново ухо зудело и шипело, то левое — обращённое кверху — слушало воздух, и в этом воздухе разносились какие-то мерные звуки и шептали чьи-то басистые голоса — но всё это было где-то далеко и как будто в другом сне.
 Иван попытался приподнять голову. Ровно с тем же изматывающим усилием, как в нелюбимом упражнении с шестнадцатипудовой гирей, парню удалось оторвать придавленное ухо от промятой подушки. И вот перед глазами развернулся мир и сложился в маленькую прямоугольную комнатку с белыми стенами, белым потолком и печальной дверью, покрытой коричневым дерматином. Ни ручки, ни замочной скважины на дерматине не было. Закончилось же кругосветное путешествие разглядыванием щербатого паркета, набранного из желтоватых досок.
 Иван теперь сидел на кровати. Под тонким матрасом ощущались пружины металлической сетки, но ничего не скрипело. Выступающих по бокам спинок не было — эдакая кровать-тахта стояла у стены, рядом росла деревянная тумбочка — а больше ничего из мебели куцая комнатка вместить бы всё равно не смогла.
 «Что же со мной случилось?» — спросил себя парень. Он лишь единожды в жизни испытал немилостивое похмельное утро: когда проснулся после школьного выпускного. И теперешнее его состояние чем-то напоминало то далёкое просыпание — вот только в голове нынче была полнейшая пустота. Голова хотела спать и потому всё время склонялась вниз, как будто бы кивая. Но Иван всеми силами сопротивлялся. И постепенно начали всплывать воспоминания — кусочек за кусочком, картинка за картинкой выстраивались в ряд отдельные кадры подзабытого фильма.
 Парень вспомнил, что какие-то крепкие люди в тёмных одеждах привели его в странное помещение: там были высокие потолки, украшенные лепниной, сверху свисала красивая люстра со множеством жёлтых лампочек, а вдоль стен стояли колонны. И ещё там была винтовая лестница, которая вела на внутренний балкон второго этажа. Иван увидел, как по этой лестнице спустился человек в белом халате и белой шапочке. Параллельно в воспоминаниях появились и другие люди в точно таких же белых одеждах — они материализовались словно из табачного дыма. И их стало много. Они стояли со всех сторон и смотрели на Ивана. Особенно пристально глядел на Ивана тот человек, что спустился сверху. На нагрудном кармане его халата проступал чёрными нитями какой-то иероглиф. Нет, это был не иероглиф, а просто двухэтажная надпись. Иван сощурился — и таки разглядел: «Главврач» — четыре буквы в верхней строчке и четыре — в нижней. Главврач представился. Иван не видел линий его лица — между белой шапочкой и воротником пульсировало размытое пятно телесного цвета; зато Иван вспомнил, что фамилия этого человека начиналась на «ш» и звучала необычно и смешно: то ли Швондер, то ли Шредер, то ли Шендер.
 «Господи, это психиатрическая больница!» — проговорил теперешний Иван и печально посмотрел на того себя из воспоминаний, который стоял неподвижно в окружении двух десятков призрачных людей. И вдруг картинка потускнела и поплыла. И, моргнув глазами, Иван оказался в следующем кадре своей ретроспективы. Здесь не было ни безлицего главврача, ни двух десятков иных человек, ни большого зала с колоннами и лестницами — в скромном интерьере приёмного кабинета за обшарпанном столом сидел доктор и что-то писал на линованном листе бумаги.
 — Ну что, больной? — спросил доктор.
 — Я не больной! — ответил Иван.
 — Однако медицина на этот счёт имеет совсем другое мнение, — сказал доктор и снова погрузился в своё писание. Иван слышал, как неприятно скрежетал стержень шариковой ручки, выводя на линованном листе синие каракули, понятные лишь тому, кто их рисовал.
 — Ну что, больной? — вновь спросил доктор.
 «Кажется, я это уже слышал», — проговорил про себя Иван и попытался перемотать воспоминание вперёд, но оно, как на заевшей пластинке, попадало в одно и то же место.
 — Ну что, больной? — повторил доктор.
 А Иван всё также отвечал:
 — Я не больной!
 Но медицинский работник снова и снова повторял свой вопрос. И в какой-то миг Иван вскочил и начал что-то говорить резко и громко, а доктор между тем сидел и улыбался. И чем громче и яростнее выкрикивал Иван, тем шире улыбался доктор. А затем сзади два дюжих санитара схватили Ивана и повалили на пол. Круги казённого линолеума смеялись и подмигивали, а парень почувствовал, как ему в бок всадили иглу и целый флакон непонятной ледяной жидкости влили в его молодую горячую кровь, дабы остудить её.
 «О, нет!» — проговорил Иван, досматривая последние фрагменты этого воспоминания.
 Между тем по ту сторону дерматиновой двери послышались шорохи, звякнули, должно быть, друг о друга ключи, и раздался характерный щелчок. В комнату вошёл невысокий, несколько толстоватый человек в ожидаемо белом халате. Его круглую голову, похожую на куриное яйцо, венчала широкая лысина, но волосы, которых оставалось ещё достаточно много, были тёмно-серого цвета и вовсе не седые. Три горизонтальные, хорошо прочерченные морщины придавали солидности покатому лбу. Человек был явно не главврач, но и не тот вредный доктор, что задавал одни и те же вопросы.
 — Итак, мой юный пациент, как вы себя чувствуете? — с приятной интонацией спросил врач.
 — Ну, более-менее, — ответил Иван, рассматривая пришедшего. В карманах халата у того лежали какие-то бумажки и торчал синий колпачок шариковой ручки.
 — Так самочувствие у вас более хорошо и менее плохо? Или наоборот? — спросил врач.
 — Улучшается, — лаконично ответил парень.
 — Приятно слышать. Но, как я понимаю, вы себя не чувствуете так, чтобы однозначно сказать хорошо?
 Иван промолчал, лишь качнул головой.
 — Кстати, меня зовут доктор Брюсер. И я буду вашим лечащим врачом. Вы меня слышите?
 — Слышу, — пробормотал Иван.
 — Да, вы ещё не пришли в норму, — рассудительно сказал доктор. — Поднимите, пожалуйста, голову и смотрите прямо, старайтесь не мигать глазами.
 Иван с любопытством уставился на врача. Тот откуда-то достал маленький фонарик и посвятил Ивану прямо в зрачки. Парень зажмурился от яркого света.
 — Реакция нормальная, но имеет место быть сонность и склонность к апатии, — констатировал Брюсер.
 И вдруг Иван встрепенулся и спросил, быстро выговаривая слова:
 — Скажите, что со мной случилось? Почему я здесь оказался? Ведь это психиатрическая больница?
 Доктор Брюсер, ничуть не удивлённый озвученными вопросами, тихо сказал:
 — Вы находитесь в специализированном центре нейропсихиатрии на основании распоряжения из городской прокуратуры. Больше я вам ничего сказать не могу.
 — Что ещё за распоряжение из прокуратуры?
 — Успокойтесь, пожалуйста. Подобные распоряжения прокуратура выдаёт на граждан, которые могут представлять угрозу для общества по причине их психической невменяемости.
 — И что это значит?
 — Это значит, что какое-то время вы проведёте у нас. Однако ваш случай далеко не такой страшный, как у некоторых — и потому у вас есть шансы вылечиться и покинуть наши стены. И если вы будете вести себя хорошо и спокойно, то вас переведут из карцера в обычную палату.
 — А разве я себя веду плохо и неспокойно? — спросил Иван.
 Доктор Брюсер взял в руки небольшую тетрадку, сразу напомнившую Ивану карточку из городской поликлиники, только очень тоненькую, и, кое-что вычитав из неё, сказал:
 — Так, так, так. Разве вы не помните, что с вами случилось во время психологической экспертизы в первой городской больнице?
 — Нет, не помню, — ответил Иван. — Что ещё за экспертиза?
 — Странно, что вы не помните...
 — Это, случайно, не там, где был большой зал с голубыми стенами и белыми колоннами?..
 — Вот! — сказал доктор. — Там вас принимал мой коллега, между прочим, очень известный и авторитетный в нашем кругу специалист, а вы ему не отвечали на вопросы, говорили всякую ерунду, ругательства и бог знает что ещё. Ну, как это называется?
 — Наверное, меня довели до такого состояния. А то это всё и вовсе было подстроено. Ведь такое может быть?
 Доктор Брюсер отрицательно покачал головой.
 — Полагаю, — сказал он, — что к вечеру вы придёте в норму. Вот тогда я вас ещё раз осмотрю и, надеюсь, что будут все основания перевести вас в обычную палату. А пока полежите здесь, отдохните. У вас был приступ, но он прошёл — и знайте, что всё будет хорошо.
 И врач улыбнулся. И в этой кроткой и простой улыбке Иван увидел необычайной широты радушие и понял, что доктор был вовсе не таким плохим, каким показался на первый взгляд.
 — Всё будет хорошо, — повторил доктор и тихо вышел из карцера. За ним почти так же бесшумно закрылась обитая мягким дерматином дверь, щёлкнул замок. И стало тихо, пусто и одиноко.
 Иван вздрогнул. Весь его привычный мир исчез, остались лишь эфемерные воспоминания и четыре казённые стены, ограждавшие тесное пространство квадратного карцера. И вот Иван услышал на периферии своего слуха бравурные, разноголосые звуки — и тут же опознал в них ярмарочные аккорды. «Что же тогда случилось?» — спросил себя парень и принялся вспоминать тот день. Но сделать это было не просто: приходилось напрягаться, выискивая среди осколков, мелькавших перед глазами, именно те, что относились к тому дню, и выстраивать их в хоть какой-то порядок. Головоломка постепенно складывалась. Иван увидел Жанну, прошёлся с ней по тихому кварталу типовых домов, посидел на скамейке перед прямоугольным прудом — вспомнил даже голубей, которых прогнал ребёнок, прибежавший неизвестно откуда. Затем была дорога — и на ней появились люди в серых плащах.
 «Люди-тени», — пробормотал Иван.
 Эти самые люди-тени усадили его и Жанну в подъехавший сзади микроавтобус тёмно-синего, почти чёрного цвета. Но вот что было странно: в воспоминаниях ни хром автомобиля, ни гладь пруда, ни стёкла в окнах не блестели и ничего не отражали — и оттого мир казался ненастоящим и искусственным.
 Микроавтобус через арочный проём заехал во двор-колодец серокирпичного здания. Здесь было темно, словно ночью, хотя из-под оставленной позади арки светил яркий субботний день.
 Следующим кусочком восстановленной памяти стал сумрачный интерьер какого-то кабинета. Там были тёмно-красные стены и много коричневого дерева в виде стульев, шкафов и полок. И среди этой неказистой мебели обитал тощий старик, на котором висел чёрный костюм весь в складках. Старик обладал баритонисто-громким голосом. Он зачитал какие-то номера пунктов и параграфов из толстой книги законов, лежавшей перед ним на столе. И эти магические числа предсказали дальнейшую судьбу Ивана. Даже гадалка не смогла бы так точно предугадать будущее.
 Испуганное лицо Жанны раскрасило последний кадр, застывший перед глазами парня. В следующей сцене её уже не будет.
 «На экспертизу в больницу номер один!» — всё звучал и звучал напористый голос старика, хоть его самого уж давно не было видно.
 Приёмная первой городской больницы располагалась в старинном доме. Там был зал с голубыми стенами, белыми колоннами и винтовой лестницей, ведущей на балкон, откуда должен будет спуститься главврач, чьё лицо так и не приобретёт чёткости — и останется всё тем же размытым пятном. И иероглиф на нагрудном кармане его сияющего халата не скажет ничего нового. Однако Иван теперь точно знал, кто были те люди в чёрном, что стояли сзади и ждали неминуемой рокировки с белыми фигурами, принадлежавшими уже к другому ведомству — и тоже властному, могучему и страшному.
 Иван опустил голову, прикрыл лицо руками и принялся соображать, что ему делать дальше. Его мыслительные процессы были каким-то непостижимым образом изменены так, что парень просто не мог сконцентрироваться на чём-то одном. «Что же всё это значит для меня?» — спрашивал он себя, зная наперёд, что найти ответ не сможет. «Уснуть и не проснуться!» — подумалось ему. И в ту же секунду он испугался этой мысли и отвернулся от неё. К счастью, она его преследовать не стала. А между тем хотелось спать: но это было не чувство усталости, когда глаза сами собой закрываются, а тело ноет, желая расслабиться в ночной тишине, — нет, его клонило в сон что-то другое: то, что не давало нормально думать, то, чем его укололи вчерашние санитары, то, что ассоциировалось у парня с ощущением колкого холода, разнесённого кровотоком во все концы его физической оболочки. «Ты потерялся!» — проговорила ещё одна мысль. Но Иван уже научился не обращать внимания на бессмысленные послания, рождавшиеся в его нетрезвой голове.
 Внезапно за стеной звякнули ключи. Дерматиновая дверь открылась — и в проёме показалась фигура упитанного человека. Белый халат не мог скрыть сильное, натренированное тело, которое венчалось круглой головой с чёрными и очень лохматыми волосами. Почему-то Ивану лицо этого человека показалось неестественно красным, словно тот был разгорячён ядрёным алкоголем.
 — Привет. Меня зовут Феликс, — сказал человек громким голосом. — Я принёс тебе обед.
 Иван всё смотрел на вошедшего и не знал, что ответить. Между тем Феликс поставил на тумбочку красно-пластмассовый поднос с тарелкой, ложкой и чашкой.
 — И учти, — произнёс он, — выкидывать еду на пол и бросаться посудой категорически запрещено! Ты понял?
 — Понял, — ответил Иван.
 — Я зайду через десять минут и заберу посуду обратно, — сказал Феликс и исчез за дверью, звякнув с той стороны ключами, которых у него была, должно быть, целая связка.
 Иван посмотрел на поднос: металлическая тарелка была наполнена довольно-таки жидкой сероватой кашей, а в пластмассовой кружке покоилась прозрачная вода. И вдруг парень осознал, что был жутко голоден. И это ему показалось странным, потому что до сего момента ноющего желудка в нём попросту не существовало, как и слюней во рту. И пусть каша выглядела невкусной и гадкой, но отведав одну ложку, он зачерпнул вторую, затем третью — и вскоре каша была съедена. Иван даже удивился, что проскрёб ложкой остававшиеся на тарелке крохи. Далее настал черёд утолить жажду, но, приблизив к себе кружку, парень насторожился. Питьё являло собой почти прозрачную жидкость со стойким лимонным запахом, но на самом дне покоились белые хлопья осадка. «Не пей — отравишься!» — сказала одна мысль, не очень убедительная. «Там растворено лекарство», — произнесла другая. «Без жидкости помрёшь!» — заявила третья. Иван попробовал напиток языком — на вкус он был, действительно, лимонный и вовсе не такой резкий и насыщенный, как его запах. Жажда подталкивала, но парень выпил лишь полкружки, не рискнув заглатывать хлопья подозрительного осадка.
 Звон ключей известил о приходе Феликса.
 — Хороший мальчик, — сказал санитар, бросив взгляд на пустую тарелку.
 — Я уже давно не мальчик! — отозвался Иван.
 — Хорошо. Не буду тебя раздражать, — сказал Феликс, поднимая с тумбочки поднос с посудой.
 Иван отчего-то решил, что санитар был в хорошем расположении духа, и потому спросил:
 — Так, значит, я в психушке?
 Феликс кивнул.
 — И меня положили сюда на обследование?
 — Не совсем так, — ответил Феликс.
 — А почему не совсем так?
 — Потому что у тебя не обследование, а кое-что более длительное и серьёзное.
 — Длительное и серьёзное?.. — повторил парень. — А что это значит?
 Феликс покачал головой.
 — То есть, вы мне не скажете?
 — Не положено, — произнёс Феликс. — Об этом даже доктор Брюсер вряд ли расскажет. Ты же знаешь уже, кто такой доктор Брюсер?
 — Знаю.
 — А я — Феликс.
 — Это я тоже знаю: вы мне говорили.
 — Но повторить бывает не вредно. А то тут есть люди, которые и такой простой вещи запомнить не могут. Но ты к ним, как я вижу, не относишься.
 Феликс уже повернулся и собрался уходить, когда Иван проговорил:
 — Постойте!
 — Ну что тебе ещё? — развернулся Феликс.
 — Сколько сейчас времени?
 — Для пациентов, находящихся в карцере, ход времени не важен.
 — Но доктор Брюсер обещал прийти вечером. А когда это будет?
 — Вечером.
 — Ну!.. Доктор обещал меня перевести в общую палату. Что там будет?
 — Боюсь, тебя там ничего хорошего не ждёт, — сказал санитар и вышел из помещения. Дверь закрылась, послышался лязг ключей — и затем всё смолкло. И снова весь мир для Ивана ограничился тесным пространством в четырёх стенах под потолком, на котором горела одинокая лампочка.
 
 
 

 ГЛАВА 16

 Кролики и волки

 
 И вот настал тот миг, когда Ивана вывели из карцера. Правда, случилось это не вечером, как обещал доктор Брюсер, а на следующий день и уже после невкусного завтрака.
 По ту сторону дерматиновой двери пролегал широкий коридор со всё теми же белыми в щербинах и трещинах стенами. С потолка свисали старомодно-круглые плафоны, какие уже давно нельзя было встретить в обычной поликлинике, — светили они так себе, но находиться под их мутными лучами было во сто крат приятнее, чем в тесноте квадратного карцера.
 — Итак, мой юный пациент, — сказал доктор Брюсер, который шёл впереди и показывал путь, — я очень надеюсь, что вы будете вести себя спокойно и тихо, не станете мешать другим обитателям клиники и задавать им какие-либо вопросы.
 — То есть, ни с кем разговаривать будет нельзя? — удивился Иван.
 — Разговаривать можно, но задавать вопросы нельзя.
 — Как это: разговаривать и ничего не спрашивать?
 — На месте поймёте, — проговорил доктор. — И запомните, что за вами будут пристально наблюдать санитары, и в случае чего они прокорректируют ваше поведение. Но старайтесь не доводить ситуацию до их вмешательства.
 — Вот именно! — сказал Феликс, шедший сзади. — Слушайте доктора и слушайтесь меня!
 — Кстати, это там сзади вас сопровождает Феликс, — проговорил доктор.
 — Я знаю.
 — Полагаю, что и мою фамилию вы тоже благополучно запомнили?
 — Да. Брюсер. Однако вашего имени и отчества я до сих пор не знаю.
 — А вам и не положено знать.
 — Почему? — спросил Иван и остановился от удивления. Сопровождающие тоже остановились.
 — Потому что таков здешний порядок, — сказал доктор.
 — Но ведь санитара Феликса называют по имени!..
 — Да, — согласился Брюсер. — Санитаров у нас называют по именам, а докторов — по фамилиям. И сделано это не просто так, а для того, чтобы пациентам было удобнее. Ведь не все лечащиеся здесь люди такие смышлёные, как вы, молодой человек. Некоторым трудно запомнить и понять, кто есть кто. Поэтому санитары у нас зовутся по именам, а доктора — по фамилиям. И по этой же причине вам не следует ни у кого из пациентов ничего спрашивать, потому что вас могут не понять или понять превратно.
 — Ну, как-то сложно тут у вас всё, — сказал Иван.
 — Ничего, запомнишь! — громко проговорил Феликс. У Ивана даже мурашки по спине поскакали от зычного голоса мускулистого великана.
 — Идём дальше! — снова громыхнул санитар. И все двинулись.
 Коридор, по которому вели Ивана, был очень сложной конфигурации: со множеством поворотов, ниш, дверей и непонятных выступов. Некоторые двери имели таблички с номерами, другие — с буквами; но были здесь и маленькие, выкрашенные в цвет стен дверки, лишённые каких-либо обозначений.
 Почти в самом конце длиннющего коридора расположилась двустворчатая дверь: была у неё стеклянная верхняя часть, через которую просматривалась большая комната — там находились люди, одетые в однотипные пижамы синего цвета. Точно такая же обёртывала махровой тканью Иваново тело.
 — Итак, — повторил своё напутствие доктор, — ни к кому не приставайте и никаких специфических вопросов не задавайте, как бы вам того ни хотелось.
 — Понял? — рявкнул Феликс.
 — Потише, потише, Феликс, — пробормотал доктор Брюсер.
 Санитар, не теряя времени, открыл дверь и рукой поманил Ивана зайти. Тот безропотно подчинился. Доктор Брюсер остался в коридоре и наблюдал через стекло.
 — И запомни, — проговорил Феликс, но уже вовсе не громко, а так, чтобы его услышал только Иван, — я за тобой сегодня буду наблюдать очень внимательно!
 — Я понял, — произнёс парень.
 Помещение оказалось даже больше, чем виделось из-за полустеклянных дверей: это был просторный зал с больнично-белыми стенами, эпизодически облагороженными картинами с натюрмортами и животными; на обшарпанном паркете кое-где были нанесены жёлтые линии, делившие пол на сектора; на потолке горели современные плоские лампы наподобие тех, что светят днём в городе, — так что было здесь светло и чисто. Всюду располагались матерчатые диваны, толстые кресла и стулья с мягкими спинками, на этой мебели вальяжно сидели пациенты: то были исключительно мужчины самых разных возрастов, но с явным преобладанием лиц старшего поколения. Все они носили синие пижамы, а между ними медленно расхаживали санитары, которых отличал не только белый халат, но и смелая походка, военная выправка и сверлящий взгляд.
 Иван повернулся к Феликсу и спросил:
 — А что мне здесь делать?
 — Что хочешь. Кто-то просто сидит в удобном кресле, кто-то смотрит телевизор — он, правда, сегодня без звука, потому что понедельник; кто-то решает головоломки или читает книги — их можно получить вот в том окошке; кто-то разговаривает внутри своей группы — но тебе этим заниматься ещё рано. В общем, все при делах. Выбери себе уютненькое место и просто посиди, понаблюдай. Скоро будет обед, поэтому можешь думать о нём.
 — Кошмар!.. — отозвался Иван.
 — А тебе тут никто красивой жизни не обещал, — ухмыльнулся Феликс.
 Иван прошёлся до ближайшего стула — их было много свободных: местная публика предпочитала мягкие кресла и диваны. Сев, парень стал разглядывать окружающих. Он подметил, что пижамы были не совсем одинаковые: какие-то были уже сто раз перестиранные, другие казались новыми. Точно так же и лица: одни были помоложе и поярче, другие — с морщинами и бородавками; но все вместе выглядели угрюмой массой неудачников. И занимались эти люди полнейшей ерундой, как думалось Ивану. «Они все ненормальные!» — заключил парень. И даже немного приободрился от внезапно возникшей мысли, которая из глубины памяти извлекла образ детсадовской игровой комнаты и раскрасила его сюрреалистическим цветом жухлых пижам.
 Однако не все здешние обитатели были погружены в глубоко-бессмысленные занятия. Один старичок с пронзительно голубыми глазами неторопливо гулял среди кресел и стульев, изучая сидевших на них людей. И подойдя к Ивану, он остановился и принялся с нескрываемым любопытством рассматривать парня.
 — А ты новенький, да? — спросил старик.
 Иван побоялся что-либо отвечать — и потому обернулся к Феликсу. Тот одобряюще кивнул, затем подошёл и бесцеремонно развернул старика, приговаривая:
 — Ну, иди, иди! Вон там у Ольги есть интересная книга.
 И старик, вмиг забыв о новеньком, зашагал ровно туда, куда его направил Феликс — к окошку местной библиотеки.
 Теперь Иван наблюдал за санитарами, ходившими по периметру помещения, наподобие белых воронов. Но разглядывать хищные лица ему вскоре наскучило. И чтобы не возвращаться во вчерашний кисель собственных воспоминаний, Иван встал со стула и с опаской оглянулся — но вместо Феликса сзади теперь стоял другой смотритель. Выдохнув с облегчением, парень отправился на прогулку медленными шажками. Двигался он вдоль стены, чтобы быть подальше от центра зала, населённого синими пижамами. И всё в этом путешествии складывалось хорошо. Но вдруг Иван застыл в оцепенении. Сначала парень не захотел верить своим глазам — мигнул и сощурился, — но реальность оказалась той ещё шутихой: в дальнем углу на одиноком стуле сидел тот самый неприятный подросток-граффитчик, что в субботу на ярмарке был схвачен полицией не без его, Иванова, участия.
 Сделав ещё несколько осторожных шажков, Иван снова взглянул на привидение из прошлой жизни. Подросток удручённо глядел в пол и не видел Ивана. Тогда парень подошёл ещё ближе — и наконец был замечен.
 — Ты? — с испугом воскликнул мальчишка.
 — Ну, в общем-то, я, — ответил Иван.
 — Так значит, сначала ты меня, а потом они тебя?! И в тот же псих-санаторий! Это смешно. Это реально смешно, чувак!
 Иван почувствовал, как у него за пазухой заползал паук неловкости.
 — И что ты тут делаешь, чувак? — спросил подросток.
 — Я пока и сам не понимаю, что здесь делаю, — невпопад ответил Иван и затем оглянулся на санитаров — но те им явно не интересовались.
 — Тебя как зовут, герой? — спросил мальчуган.
 — Иван.
 — Блин, какое банальное имя! А меня — Алекс.
 Подросток поёрзал на стуле и продолжил говорить:
 — Так за что они тебя сюда поместили-то? Ты, вроде как, помог им задержать меня — а за это всякие благодарности полагаются... Ах, ну, да! Ты же отказался от премиальных! Уж не за это ли?
 — Вряд ли за это.
 Алекс поднял руку и почесал затылок.
 — А ведь я тут оказался, блин, из-за тебя! — сказал он. — Если бы ты тогда не встал у меня на пути, то всё бы было в шоколаде.
 — А кто стены портил? Вот если бы...
 — Да ну тебя! Ты ничего не понимаешь! Ещё читать нотации начни, зануда!
 Алекс откинулся на спинку стула и скорчил довольно-таки кислую физиономию. Иван неодобрительно проговорил:
 — Ведёшь себя, как маленький ребёнок.
 — Да ну тебя! — обиделся Алекс. — Пошёл отсюда. Не хочу с тобой больше говорить. Ты — сволочь и прихвостень полиции!
 — Дуешься, значит, — промолвил Иван.
 — Конечно, дуюсь!
 — Ну, в таком случае, дуйся и дальше.
 Иван развернулся и медленно зашагал прочь. Он внутренне надеялся, что Алекс всё-таки одумается и окликнет его, но подросток остался сидеть на своём стуле в гордом одиночестве.
 
 Через некоторое время Иван заметил, что санитары засуетились.
 — Обед, обедать бум! — радостно прокричал один из пациентов. И волнение тут же разошлось по всем синим пижамам. Народ глядел на двустворчатую дверь: она была точно такая же, как и та, что вела в коридор, но вместо прозрачных стёкол в её верхней половине были вставлены фанерные листы, окрашенные в голубой цвет. По всей видимости, там располагалась столовая. И через минуту Иван убедился в правильности своего предположения.
 Санитары заводили пациентов в столовую по одному. Некоторых вели за руку, другим просто командовали идти. Иван и Алекс были в числе последних, им обоим крикнул Феликс:
 — Ну, ребятишки, заходите!
 Алекс, который уже знал что к чему, отправился сам. А вот Ивану Феликс объявил персонально:
 — Иди за мной! Я тебе сейчас покажу, куда садиться.
 Столовая была широкой и длинной комнатой с кафельными стенами, чей цвет не поддавался точному описанию: в свете ламп кафель выглядел почти белым, а в тенистых углах отдавал непостижимой голубизной. Пол тоже состоял из плиток, только тёмных и серых.
 — Вот твоё место! — произнёс Феликс и указал на деревянный стул.
 Иван сел и придвинулся к столу. В помещении было два длинных стола. Так получилось, что места Ивана и Алекса находились ровно напротив. Иван бросил приветливый взгляд на подростка — но тот в ответ продемонстрировал ещё одну кислую маску из своего актёрского арсенала. На столе уже лежала в подносах еда и были разложены некрасивые алюминиевые ложки, но никто к ним не прикасался — очевидно, все ждали команду от санитаров.
 Предлагаемая еда Ивану сразу же не понравилась: на тарелке покоилась кучка салата из мелко, почти в кашу, перемолотой моркови и коричневая капля кабачковой икры, в миске остывал суп непонятного содержания, а в прозрачном гранёном стакане розовела жидкость с осадком на дне. Причём в разных стаканах осадок выглядел по-разному: в одних он был бурым, в других — красноватым, в третьих плавали какие-то хлопья. Иван констатировал, что на донышке его стакана еле заметно желтели мелкие песчинки. У Алекса было примерно то же самое.
 — Приятного аппетита и можете начинать! — громогласно объявила толстая женщина в белом, правда, немного заляпанном халате. С поварской радостью на пухло-округлых губах она наблюдала, как пациенты, дружно взявшись за ложки, принялись черпать кашицу салата и отправлять себе в разинутые рты.
 Иван с толикой отвращения взял убогую ложку и принялся ей разрыхлять салатную кучку, ища признаки подложенных туда измельчённых лекарств — но ничего особенного в сочной красной массе так и не нашёл. И стал неспеша есть. На вкус салат был явно лучше, чем выглядел. И жевать его не было нужды — он словно таял на языке.
 Соседи Ивана оказались смирные и аккуратные люди, а вот с противоположной стороны разместились совсем не тихони. Один мужик нервно водил ложкой в своём супе и скрёб о дно тарелки. Рядом сидел старик с очень дёрганным и озорным лицом и после каждой проглоченной порции старался рыгнуть — и частенько ему удавалось извергнуть из себя этот отвратительный звук. Другой старик периодически изображал пукание, подскакивая на стуле и вибрируя высунутым языком.
 Алексу такое соседство однозначно не нравилось: он поглядывал на стариков с таким видом, что был готов вмиг распрямиться, подобно взведённой пружине, стукнуть кулаком по столу и сказать полоумным кривлякам всё, что он думает об их поведении, но нависшая сзади сила в виде белых санитарских халатов неотвратимо удерживала его от опрометчивого поступка.
 Справа от Алекса сидел мужик лет сорока с круглым розовощёким лицом и взлохмаченными волосами. Было в нём что-то феликсовское: сильные руки, объёмная грудь, мощное сердце. Разделавшись с салатом, он пододвинул миску и принялся ритмично окунать ложку в суп, при этом что-то неразборчивое бормоча себе под нос. С каждым разом его ложка двигалась резче и быстрее — и вскоре капли стали разбрызгиваться по окрестностям. Конечно, до Алекса они ещё не долетали, но подросток напрягся всем телом и приготовился к худшему. Розовощёкий пациент и не думал прекращать свою бурную деятельность. Но санитар вовремя окликнул его:
 — Гоша, спокойнее!
 И тот сразу утих: прекратил брызгать супом и теперь лишь водил ложку в миске кругами. Но Алекс на него всё равно поглядывал с опаской.
 Закончив с салатом, Иван приступил к супу. В этой жиже угадывались овощные составляющие, изредка попадались крошечные кусочки мяса, а жидкость напоминала кисловатый куриный бульон.
 Гоша по-прежнему водил ложкой, и санитару пришлось приказать ему:
 — Ешь, Гоша, а то остынет и будет невкусно!
 И эти слова возымели действие. Но съев половину супа, он икнул, повернул голову и начал пронизывающе глядеть на Алекса, которому это внимание было до крайности неприятно. А Иван между тем как будто сам чувствовал всё то, что немилостиво наваливалось на бедного подростка.
 
 После обеда всех снова отправили в общий зал. Иван видел, как несколько расторопных стариков побежали занимать лучшие места на диванах и креслах. И занявши, загалдели, как малые дети; и только суровый голос санитара, раздавшийся поверх их голов, положил конец этому шуму. Замолчавшие старики выглядели довольными. Иные из них даже улыбались. Иван покинул столовую последним и с интересом наблюдал за Гошей. Этот крупный человечище забавно ковылял, перенося тяжесть своего тела с ноги на ногу и шатаясь при каждом шаге из стороны в сторону. Гоша неустанно следовал за Алексом, который, эпизодически оглядываясь и морщась, старался уйти подальше. Но Гоша, совершая порой странные зигзаги и выбирая самые замысловатые траектории вокруг расставленных тут и там стульев, снова и снова выходил на подростка. И тот, наверное, в когда-нибудь потерял бы терпение и выкрикнул что-нибудь нелицеприятное, но очень кстати появился доктор Брюсер — и Гошу увели в коридор. Иван специально подошёл к стеклянной двери, чтобы понаблюдать за продолжением, но стоявший неподалёку санитар проговорил:
 — В коллектив, в коллектив!
 — А если мне нужно в туалет? — спросил Иван.
 — Тогда иди. Первая дверь налево.
 И оказавшись в коридоре, Иван успел запечатлеть удалявшиеся спины Гоши, доктора и двух сопровождающих санитаров перед тем, как они все скрылись за поворотом.
 На первой двери слева был приклеен большой лист бумаги, на котором жирным маркером были написаны в столбик слова «ТУАЛЕТ», «СОРТИР» и «САНУЗЕЛ», под ними красовалась большая буква «М», а ещё ниже был нарисован нелепый силуэт мужчины, состоявший из круглой головы, треугольного тела и приделанных к нему тонких линий, изображавших руки и ноги.
 Внутри уборная была обложена с пола до полка бледно-зелёными плитками с неоттираемым запахом хлорки, кабинки закрывались картонными дверцами с рядами круглых дырок, через которые можно было если не подглядеть за подробностями гигиенического таинства, то как минимум определить наличие сидящего на толчке человека.
 Вернувшись обратно, Иван выбрал стул подальше от публики и уселся. На стене почти у самого потолка висели часы. По циферблату даже бегала секундная стрелка. Шёл третий час.
 «Господи, что же со мной происходит? — спрашивал себя Иван. — И когда всё это кончится?» В отдельные минуты ему казалось, что подсыпанные в компот лекарства заставляли голову кружиться и картинку перед глазами плыть — но стоило моргнуть, и всё приходило в норму: голова наполнялась свежими мыслями, глаза ясно видели окружающее и в ушах ничего не звенело.
 Но Иваново одиночество продлилось недолго. Мимо прошагал Алекс и уселся на соседний стул.
 — Ну что, будем дружить? — спросил он.
 — Полагаю, что будем, — ответил Иван.
 Алекс привстал и пододвинул свой стул поближе. В этот миг один из санитаров посмотрел на молодых людей, но никакой реакции не последовало.
 — Методом нехитрых вычислений, — начал говорить Алекс, — я пришёл к неутешительному выводу, что мы тут одни вменяемые и адекватные. А все эти, — он указал рукой в сторону запижаменных диванов и кресел, — все они сумасшедшие в той или иной степени полоумия. А отдельные экземпляры — так вообще настоящие психи. Особенно этот Гоша!
 — Угу, — согласился Иван. — И, кроме того, мы здесь самые молодые.
 — Да, и это тоже. Чтоб этому Гоше вкололи что-нибудь такое, усмиряющее! А то ведь он меня доведёт.
 Иван кивнул, но при этом сказал:
 — А вообще так говорить нехорошо. Гоша ведь тоже человек.
 — К тебе-то он не пристаёт, — заметил Алекс, — а за мной ходит по пятам и мычит, как голодная корова. И мне это уже надоело. Я даже к санитару обращался — но знаешь, что он мне сказал? А сказал он мне следующее: «А ты не провоцируй больного!» Как будто я провоцирую его! Это он меня провоцирует. Но я знаю, что кулаки тут распускать нельзя — иначе эти чёртовы врачи мне в справку такого напишут... Кстати, я тут прохожу так называемую экспертизу — и меня скоро выпустят из этого ада. И забуду я о Гоше, как о страшном сне!
 — Экспертизу... — мечтательно проговорил Иван.
 — Да, эту дурацкую экспертизу! Они меня там в полиции считают за психа, что ли?! Или формальность какая-нибудь? В общем, пройду я эту экспертизу, затем будет суд, на котором меня приговорят к каким-нибудь общественным работам суток эдак на пять или десять. Максимально могут дать пятнадцать — блин, три недели отработки!
 И после паузы Алекс произнёс с интонацией насмешки:
 — И буду я чистить улицы или красить стены их дерьмовой белой краской!
 — Так не нужно было эти самые стены портить всякими граффити, — сказал Иван.
 — Вовсе не всякими, — возмутился Алекс, — а очень даже конкретными! И, Ваня, хоть ты и не понимаешь, но делать это нужно — иначе в этом мире ничего не изменится.
 — А что вы хотите в нём изменить?
 — Мы хотим, чтобы наша всезнающая власть рассказала народу всю правду. Они ведь всё знают, но скрывают, что есть замечательный мир где-то там наверху, куда ведут тайные проходы и лестницы. И в этом мире нет серых стен, нет бетонного потолка — там светло безо всяких вечно перегорающих ламп! Это чудесный и диковинный мир, в котором жить намного лучше, чем здесь, в толще земли.
 — И ты в это веришь? — спросил Иван.
 — Конечно же верю! А иначе не стал бы разрисовывать городские стены нашими призывами. И был бы таким же задавленным и хмурым, как все. И как ты.
 — А я разве хмурый?
 — А ты посмотри на себя в зеркало! И ещё эта отвратная синяя пижама!..
 — Так и на тебе точно такая же!..
 — Но это лишь потому, что я всё ещё нахожусь в этом дерьмовом мире, а не в том. Вот!
 Иван ухмыльнулся.
 — Да что ты вообще понимаешь в этом, чувак!? — обиделся Алекс.
 — Ничего.
 — Вот именно! — сказал мальчуган. — И кстати, а за что тебя посадили сюда? Я вот этого понять никак не могу. Ну, совершенно не понимаю.
 — А я и сам не знаю, — ответил Иван. — Санитар мне сказал, что дело моё серьёзное.
 — Будь они прокляты: всё знают — и всё скрывают! Прямо как чиновники. Вот против этого всего мы, граффитчики, и боремся. Пока не очень результативно, но наши ряды постепенно пополняются новыми людьми. Возможно, когда-нибудь к нам присоединишься и ты! Если, конечно, выберешься отсюда живым и здоровым.
 Иван вздохнул, подумав о чём-то своём.
 — Ну, так что скажешь? — спросил Алекс.
 — Чувствую, что я, в отличие от тебя, здесь застряну надолго, — сказал Иван.
 — Грустно, — проговорил Алекс. — Но ты не отчаивайся и верь в себя! И всё будет хорошо! Я вот так и живу: верю, что всё будет хорошо — и оно так и происходит. Бывают, конечно, иногда падения, как, например, сейчас. Но они всегда преодолеваются. Потому что если всё будет плохо — то такая жизнь мне не нужна!
 — Позитивная у тебя философия, — сказал Иван. — А вот у меня вдруг ни с того ни с сего жизнь покатилась кувырком. Только я встретил чудесную девушку, только у нас всё сложилось, только мы начали мечтать о счастливом будущем — и вдруг меня хватают спецагенты, везут в прокуратуру, оттуда — в больницу на медкомиссию, а затем я попадаю в этот психдом.
 — Спецагенты, говоришь? А ты не преувеличиваешь?
 — Дело в том, что моя девушка — её зовут Жанна — одно время была тесно связана с одним очень высокопоставленным человеком. И он, похоже, имеет на неё свои виды и планы — а я в этих планах не значусь. Точнее сказать, я там значусь как нежелательный и ненужный элемент. Вот как-то так.
 — Выходит, что и тебя эти чиновники достали! Причём, в самом прямом смысле, — проговорил Алекс. — А, вообще, странно всё это. Если они хотят от тебя реально избавиться, то сумасшедший дом — самое оно.
 — И что мне делать? — спросил Иван.
 — Не знаю. Надеяться на лучшее. Попытаться выяснить свой диагноз — полагаю, что эти сведения могут кое-что прояснить.
 — Но врачи ничего не говорят и вообще запрещают об этом спрашивать!
 Алекс хитро улыбнулся и сказал:
 — Конечно, врач тебе твой диагноз не скажет. Но на медицинской карточке в самом верху есть специальный код заболевания: он начинается с латинской буквы «F» и далее идут циферки. Нужно их подсмотреть и запомнить. Например, у меня они написали код F91.2, что означает расстройство поведения в социуме. Но если бы написали на конце не двойку, а единицу...
 В это время в зал вошёл Феликс, он огляделся, обнаружил Ивана и направился к нему.
 — Я вижу, ты нашёл себе друга, — громко сказал санитар.
 — И что? — отозвался Иван.
 — Да так, ничего, — Феликс уставился на Алекса. — С этим юнцом можешь болтать сколько душе угодно — он экспертизный. Но я всё равно буду за вами внимательно наблюдать!
 И действительно, всё оставшееся время Феликс крутился неподалёку от ребят — и те на опасные темы больше не разговаривали.
 
 
 

 ГЛАВА 17

 Недоброе утро

 
 В глубокий, чёрный сон Ивана вдруг вплеснулись задорные голоса детей, которые пели, нездорово похрюкивая, какую-то песенку про начало нового дня. Иван медленно открыл глаза. В одноместной палате, куда его поместили после двух ночей, проведённых в карцере, уже горел свет. Громкоговоритель, приделанный к потолку, надрывался и хрипел, проговаривая слова одного и того же куплета по несколько раз. И после очередного повтора динамик громко треснул и замолчал.
 «Ну и порядки здесь!» — подумал Иван, вылезая из-под одеяла. Одноместная палата мало чем отличалась от карцера, но выглядела приятнее благодаря домашней мебели.
 Парень посмотрел на пластмассовый короб, откуда вылились разбудившие его звуки, — и ему вспомнилось слово «матюгальник», которым студенты называли висевшие в коридорах коробочки, разговаривавшие голосами вечно всем недовольных деканов.
 Дверь открылась внезапно. В карцере Иван всегда слышал звон ключей, предшествовавших приходу доктора или санитара, — здесь же ничего подобного не звучало.
 — Доброе утро, мой дорогой пациент, — произнёс доктор Брюсер. — Как провели ночь?
 — Нормально, — ответил Иван.
 — Согласитесь, что в палате спится намного лучше, чем в карцере.
 — Я никакой разницы не заметил.
 — Значит, плохо спали, — заключил доктор и посмотрел парню в глаза. — Зрачки у вас в норме.
 Иван заметил, что Брюсер держал в руке медицинскую карточку, однако надписи на её обложке было не так просто прочитать: бледные чернила неразборчивых букв постоянно плясали в беспокойной руке врача.
 — Куда это вы смотрите? — спросил доктор.
 — Никуда, — произнёс Иван и пожал плечами.
 — Точно, вы плохо спали! — окончательно уверился доктор и тут же проверил пальцами мягкость подушки и упругость пружинного матраса, но никаких изъянов в них не нашёл.
 — Странно, странно, — проговорил он. И затем объявил главное:
 — Мы идём на обследование головного мозга!
 — А завтрак? — спросил Иван.
 — Завтрак будет потом. Не волнуйтесь!
 — А туалет?
 — Сходите по пути!
 Доктор Брюсер повёл Ивана по извилистому общему коридору, затем завернул в длинный закуток, в самом конце которого находилась металлическая дверь. Приложив некоторое усилие, доктор открыл её и подтолкнул Ивана внутрь. Кабинет энцефалографии производил поистине мрачное впечатление: кафельные стены пахли туалетной хлоркой, под тусклыми потолочными лампами обитало чуткое эхо, оповещавшее специфическим цоканьем о каждом неверном шаге. Иван встал как вкопанный, боясь пошевелиться. В центре помещения располагалось чудовищное кресло, с изголовья которого свисали щупальца проводов. Компьютер, утяжелённый принтером, обитал на столе, а рядом на стуле скучала молодая женщина. Она с любопытством посмотрела на Ивана и затем, когда доктор закончил возиться с закрытием тяжёлой двери, спросила его:
 — Так это и есть тот самый пациент?
 — Да, тот самый, — ответил доктор.
 У дальней стены возле раковины, не стеснявшейся показывать посторонним интимный зигзаг своей сточной трубы, покоился операционный стол, зловеще блестевший хромом.
 — А это что? — спросил Иван, указывая на квадратный тазик с хирургическими инструментами, лежавший на том столе.
 — Это вас никак не касается, — сказал доктор, — потому что мы будем работать на центральном кресле. Так что, присаживайтесь.
 Иван с опаской расположился в ложе чудовища.
 Ассистентка влажной тряпочкой смочила голову парня. Он даже вскрикнул:
 — Ай, холодно!
 Но женщина продолжала протирать ему лоб и уши, никак не отреагировав на вскрик. Затем она прикрепила электроды. И только после этого Иван услышал её мелодичный голос:
 — А теперь не шевелитесь и сидите смирно. Не сглатывайте слюну, даже если очень захочется. Открывайте и закрывайте глаза, когда я буду вас просить об этом. А также дышите ровно и плавно.
 Иван старался прилежно выполнять все её приказания. Он даже не сглатывал слюну, которая, как будто назло, образовалась во рту и требовала себя проглотить. Слюна щекотала язык, забиралась в щели между зубами и вовсю хозяйничала во рту. В какой-то миг Иван не выдержал и сглотнул, чуть не подавившись.
 — Я же просила вас не отвлекаться! — недовольно произнесла медсестра.
 «Сама бы попробовала так посидеть в этом кресле», — зло подумал Иван.
 Прошло ещё несколько минут, которые Иван ощущал как очень долгие и томительные, — и вот обследование благополучно кончилось, о чём радостно объявил доктор Брюсер, стоявший где-то позади вне Иванова поля зрения.
 — Конец исследования ещё не значит, что можно вертеть головой, как вам вздумается! — произнесла медсестра.
 «Злая!» — окончательно заключил парень и прибил к её образу соответствующий ярлык.
 И пока неприятная женщина отсоединяла от головы электроды, из пластмассовой пасти трещавшего принтера вылезал длинный лист бумаги, тут же сворачивавшийся в рулон.
 — Теперь всё! — холодно сказала женщина, полностью освободив Ивана от липкой паутины проводов. Тем временем принтер успокоился, и доктор Брюсер принялся изучать внутренности рулона.
 — Так, так, так! — произнёс он. — Это очень странно.
 Медсестра подошла к доктору и тоже взглянула на напечатанные зигзаги.
 — Действительно странно, — согласилась она.
 — Как будто то исследование и это делались на совершенно разных людях. Тут даже альфа-ритмы не совпадают.
 Иван между тем пропустил слова доктора мимо ушей, потому что всецело уставился на лежавшую на столе медицинскую карточку. Парню удалось прочесть собственную фамилию, выведенную синими чернилами, но заветный код на букву «F» никак не находился среди непонятных загогулин и подписей, которые в изобилии украшали обложку тонкой разлинованной книжечки.
 Ещё немного пошелестев длинной бумагой, доктор обратился к Ивану:
 — Вам делали энцефалографию в январе месяце?
 — Что? — переспросил Иван, спешно переводя взгляд на доктора.
 — Ваше январское исследование мозга делалось по какому случаю?
 — Январское?.. — недоумевал Иван.
 — В вашей медицинской выписке, которую мы получили, говорится, что вы пятого января проходили медкомиссию и в рамках неё делали энцефалографию.
 — Да, сразу после нового года, — сказал Иван и вспомнил доктора Инеева, его кабинет с номером «33» и сумрачное помещение с креслом, аналогичным тому, что было здесь.
 — Результаты того исследования выглядят очень подозрительно, — произнёс доктор.
 — Наверное, ошибка, — добавила медсестра.
 — А я думаю, что разгильдяйство, — пробормотал Брюсер. — Надо будет послать запрос: пусть проверяют свои бумажки. И я не удивлюсь, если выяснится, что у них в сто тридцать шестой поликлинике творится сущий кавардак! А этому Инееву нужно будет сделать хорошенький такой выговор!
 Иван, слушая доктора, еле удержался от приступа смеха, который комком подступил к горлу и был готов выплеснуться наружу. Но, к счастью, пронесло.
 — Мне, кстати, вам, Машенька, нужно кое-что сказать, — доктор обратился к медсестре и поманил её пальцем. Та кивнула. И они отошли за угол, где принялись шептаться.
 Между тем медицинская карточка лежала на столе всего в двух метрах от Ивана и манила к себе его взгляд. Парень осторожно встал с кресла и сделал несколько робких шагов, слушая коварное эхо и беспрестанно поглядывая на тот угол, за которым стояли Брюсер и медсестра. И вот, подойдя почти вплотную к столу, Иван резко крутнул головой и принялся с жадностью изучать тайные руны обложки. И, действительно, среди загадочных надписей была строка цифр, начинавшаяся с латинской буквы «F». Иван запомнил её и быстро вернулся назад. Эхо не преминуло сообщить об этом доктору. Но тот, высунувшись из-за угла, сказал лишь следующее:
 — А вам, молодой человек, уже пора отправляться на завтрак!
 
 Ивана привели в столовую раньше времени. Он сел на своё вчерашнее место, а вокруг никого не было. Вскоре из коридора просочились первые голоса проснувшихся обитателей клиники. С кухни принялась ходить челноком толстая повариха, разнося тарелки с кашей. Она спешила и всё делала резко, но тарелки ложились на стол удивительно ровными рядами.
 — К еде не прикасайся! — сказала повариха, поставив кашу перед Иваном.
 — Так ещё ложек нет, — весело отозвался парень. На что она мрачно заявила:
 — Здесь столовая, а не место для шуток и развлечений!
 И во время второго захода, когда она раскладывала уродливые ложки, Иван ни разу не посмотрел в её сторону, словно не было в пустынном зале никакой суетившейся женщины.
 — Умничка, — вдруг услышал Иван ласковые слова поварихи, — вот бы и все остальные были такими же смирными...
 Парень взглянул на неё, но увидел лишь толстый зад, увиливавший на кухню. И синхронно с кухонной распахнулась боковая дверь — и в помещение хлынул шумный народ.
 — Привет! — сказал Алекс и уселся на стул рядом с Иваном.
 — Привет, — ответил Иван и пожал протянутую руку.
 — Господи, опять эта дрянная каша! — проговорил Алекс, морщась.
 — Так, так, так! — сзади раздался голос санитара.
 Ребята оглянулись.
 — Ты, — санитар указал на Алекса, чуть ли не тыкнув ему в нос ногтем, — иди на своё место вон там!
 — А можно мне остаться тут? — быстро процедил подросток.
 — Нельзя.
 — А если я скажу «пожалуйста»?
 — Всё равно нельзя.
 — Ну, не будьте таким злым. Да и какая разница, кто где сидит?!
 — Разница есть! — безапелляционно заявил санитар. — Пересаживайся!
 И поняв, что переубедить дубового надсмотрщика не получится, или предположив, что упорство может обойтись слишком дорого, Алекс встал и отправился вокруг стола на то своё место с противоположной стороны. А на освободившийся стул тут же уселся вчерашний старик.
 — Какой наглец! — проговорил он, неестественно улыбаясь. — Ишь ты, позанимал чужие территории! А то и вовсе хотел лишить других своего законного завтрака. Молодой, видать, ещё! И многого не понимает. Но его научат!
 — Тихо! — сзади снова прогремел санитар. И старик сразу замолчал и перестал лыбиться, помрачнев и уйдя в себя.
 Тем временем рядом с Алексом сел Гоша. И на нём была точно такая же вызывающая улыбка, от которой только что излечили разговорившегося старика.
 Алекс с отвращением посмотрел на соседа и отвернулся.
 — У-гу-гу, — проговорил Гоша.
 От поварихи прозвучала команда «Приятного аппетита!» — и все принялись за еду.
 Каша была такой жиденькой, что больше походила даже не на пюре, а на суп. И вкус у неё был специфический: словно в манку залили ароматный байховый чай и всё это дело хорошенько перемешали миксером.
 Из всех не ели, как виделось Ивану, только двое: Алекс и Гоша. Первый сидел, приопустив голову, второй пристально рассматривал первого. Но, очевидно, вдоволь насмотревшись, принялся раскачиваться на стуле и при этом что-то бормотать себе под нос.
 Алексу, похоже, всё это надоело, он схватил ложку, повертел её в руке, глянул на беспокойного соседа, вдруг ехидно ухмыльнулся и даже, можно сказать, рассмеялся шёпотом — и принялся черпать жидкую кашу, приподнимать и выливать обратно в тарелку. С каждым разом он делал это движение всё быстрее и дёрганее. Иван понял, что подросток копировал вчерашнее поведение Гоши. Очевидно, Гоша тоже что-то понял, так как перестал раскачиваться на стуле, ухать и лыбиться.
 — Бла, бла, бла, — бормотал с гнусавой интонацией Алекс. Теперь на него смотрели и некоторые другие пациенты, прервавшие свою трапезу.
 — Хватит! — санитар крикнул на Алекса. И тот прекратил кривляться и отправил первую порцию каши себе в рот. А Гоша так и остался сидеть с широко раскрытыми глазами и распахнутым ртом.
 Мимо прошагал доктор Брюсер, проговорив по пути:
 — О, Гоша у нас сегодня такой спокойный — просто чудо какое-то!
 И в это мгновение лица санитаров, дежуривших в столовой, сделались неописуемо злыми.
 — Всем есть кашу! — яростно и чуть ли не рёвом скомандовал один из них, когда доктор скрылся в глухой дали коридора.
 
 После завтрака Гошу увели на обследование, а остальных отправили в общий зал, где по сравнению со вчерашним днём произошли изменения: все стулья, кресла и диваны были переставлены. Вошедшие старики по привычной инерции побежали занимать лучшие места, но добрая половина из них, увидев случившуюся перетасовку мебели, тут же остановилась. За всем этим из центра зала наблюдал доктор, фамилии которого Иван не знал. Врач держал перед собой лист бумаги, закреплённый на твёрдой картонке, и что-то отмечал карандашом. И когда все расселись, доктор попетлял немного между пациентами, продолжая заносить какие-то сведения в свою бумажку. К Ивану и Алексу, облюбовавшим диванчик в дальнем углу, он не подошёл.
 — Что-то мне тут не нравится, — сказал Алекс. — Слишком много санитаров под боком. Давай пересядем.
 И ребята переместились на стулья ближе к остальным, но дальше от санитаров, которые ходили преимущественно у самых стен.
 — Что, и это место не устраивает? — спросил Иван.
 — Тут везде плохо! — сказал Алекс. — И с какого пряника они всю мебель перехреначили?..
 — А я подсмотрел код заболевания: на карточке было написано «F97.15».
 — Ты уверен, что запомнил правильно?
 — Да. А что такое?
 — Это какой-то странный код. Я знаю, что нашим могут приписать девяностый и девяносто первый — так сказать, за хулиганство. Но что такое девяносто семь, да ещё с уточнением пятнадцать?.. Во всяком случае, это не шизофрения, не белочка и не органика: всё самое страшное располагается в сороковых и шестидесятых.
 — Что за органика? — спросил Иван.
 — Органическое повреждение мозга. Ну, это когда по башке чем-нибудь тяжёлым ударят — и будет физическое повреждение серого вещества. Жесть, короче.
 — И всё-таки, что значит мой код?.. — задумчиво проговорил Иван.
 — Не знаю. Можно, разве что, посмотреть в медицинском справочнике. Но здесь его тебе никто не даст. Так что, только когда выйдешь отсюда, сможешь узнать, от чего тебя тут лечили.
 Иван погрустнел и вздохнул.
 — Да ты не отчаивайся! — воскликнул Алекс. — Твоё положение не такое скверное, как у некоторых.
 — Я, конечно, вижу, что не такое скверное... Но, тем не менее, печально всё это.
 — Да брось ты хныкать. На себя посмотри: насколько больше и здоровее меня!
 — Ты ещё вырастишь.
 — Ага, — ухмыльнулся Алекс. — Вырасту и поумнею!
 — Я не говорил «поумнеешь».
 — Но подразумевал. А, впрочем, не важно!
 Алекс привстал и немного передвинул стул, словно в старом положении его что-то катастрофически не устраивало.
 — Так вот, — тихо проговорил Алекс, — мы тут миленько болтаем, а в палате номер семь лежит человек, которого здешние доктора залечили так, что он встать с постели не может. И всё это сделано преднамеренно...
 Но вдруг на недопустимо близкое расстояние подошёл любопытный дед. Алекс ему прошипел:
 — Овощ, иди отсюда!
 — А-а-а, — протяжно проговорил на своём вымышленном языке непрошеный гость.
 — Бэ! — ответил ему Алекс. И, как ни странно, дед понял, чего от него хотели, и засеменил прочь.
 — По-моему, их тут не лечат, а калечат, — сказал Алекс.
 — Оставляю это суждение на твоей совести, — произнёс Иван.
 — Так вот, — продолжил Алекс, — в палате номер семь в этом самом заведении лежит человек, в отношении которого применяется самая настоящая карательная медицина!
 — Откуда ты знаешь?
 — Знаю! У нас все знают эту историю. Так вот, держат его здесь потому, что он был там наверху и всё знает о верхнем мире. Мир этот расположен в огромной нише над городским потолком. И она настолько огромна, эта ниша, что не видно в ней стен, а высоченнейший потолок окрашен в голубой цвет.
 Здесь Алекс умолк, хотя рядом никого не было.
 — Ну? — прервал паузу Иван.
 — Вот если б можно было поговорить с этим человеком... Но он так хорошо охраняется, что к нему не попадёшь. У нас даже есть такая история: один чувак, чтобы повидаться с тем человеком, специально сдался в лапы полиции и вёл себя на допросе вызывающе — симулировал одно из психических заболеваний, о котором прочитал в толстой книжке. Но у парня ничего не вышло: врачи признали его вменяемым и суд назначил ему принудительные работы — пятнадцать суток отбеливать стены. А чтоб ему было не скучно и не тяжко, некоторые из наших помогали белить, тайно пробравшись на объект. И когда пришёл бригадир и увидел невозможно быстро покрашенные стены — удивился и даже перестал пить спиртное, хотя я считаю последний факт вымышленным преувеличением. Но, полагаю, что было весело и забавно наблюдать за всем этим со стороны. Но потом власти как-то прознали, что ему помогают, и отправили его красить тёмный железнодорожный туннель. Заканчивается история печально: в туннеле чувака насмерть сбил поезд.
 Алекс с удивлением посмотрел на Ивана — тот сидел смирно, молча, как будто и вовсе не дышал.
 — Блин, — выдохнул Алекс, — а я вот попал в эту херову клинику — а встретиться с человеком-легендой мне не суждено! Зато на свободе смогу рассказать, что мало просто попасть сюда — нужно ещё как-то обмануть всех этих докторов и санитаров.
 — А откуда ты знаешь, что этот человек находится именно в палате номер семь? — спросил Иван.
 — Слышал краем уха, как доктор говорил о секретном пациенте в седьмой палате. Вспомнил легенду — там как раз упоминалось об этом центре психиатрии — он, кстати, не простой, а в подчинении чуть ли не у самого президента.
 — А я даже не знаю, как это заведение называется, — проговорил Иван.
 — Центр экспериментальной психиатрии имени Морольского, — сказал Алекс. — Психдом особого назначения, короче.
 — Но ведь, наверное, как-то можно повидать того особого человека?
 — Увы! Я сам специально прошёлся по коридору до палаты с номером семь: там установлена металлическая дверь и в ней целых три замочных скважины! Короче, крепость внутри крепости.
 — Это Феликс! — объявил Иван, показывая на вошедшего в зал санитара.
 — Не вижу смысла запоминать их имена. Они все для меня на одно лицо, — сказал Алекс.
 Между тем Феликс направился прямиком к Ивану.
 — Вставай! — приказал он парню.
 — А что случилось? — спросил Иван.
 — К тебе пришёл посетитель.
 — Посетитель?.. — удивился Алекс. Но Феликс тут же рявкнул подростку:
 — А тебя это не касается. Так что помалкивай!
 Алекс с любопытством наблюдал, как увели Ивана. «Не к добру это», — подумал он.
 
 По дороге Иван спросил:
 — А кто пришёл-то?
 — Не знаю, — ответил Феликс. — Мне сказали тебя привести в переговорную комнату.
 Переговорная комната располагалась в той части коридора, где были двери врачебных кабинетов. Войдя внутрь, Иван увидел ровные жёлтые стены, красивую люстру на потолке, опрятный деревянный столик со стульями и Димитра. Иван сразу узнал это невзрачное лицо — тут не могло быть никаких сомнений.
 Дверь сзади закрылась — и в комнате Иван и Димитр остались один на один.
 — Ну, как ты тут поживаешь? — спросил Димитр.
 — Так, значит, это вы меня сюда засадили, ведь так? — почти прокричал Иван.
 Димитр спокойно сказал:
 — Здесь я задаю вопросы.
 И улыбнулся. Но увидев, что его обаяние не работает — парень по-прежнему был чрезвычайно хмур и встревожен, — полковник произнёс строго и лаконично:
 — Садись на тот стул! Нужно поговорить.
 Иван нехотя сел.
 — И о чём же вы собираетесь со мной говорить? — спросил парень.
 — О твоём будущем, — ответил Димитр. — Ты знаешь, кто такой Зараев Николай Александрович?
 — Знаю, — сказал Иван. — Это, как у вас говорят, его высокопревосходительство.
 — Не умничайте, молодой человек.
 — А вы тут тоже не это самое!..
 Димитр решил не обращать внимания на кривляние парня в надежде на то, что тот вскоре одумается.
 — Ты попал в очень неприятное стечение обстоятельств. И выбраться оттуда сам не сможешь: потому что всё складывается против тебя. Но я могу помочь тебе. Точнее даже: я уже помог тебе кое-чем, просто ты об этом ещё не знаешь.
 — И чем же? — воскликнул Иван. — Тем, что посадили меня в психушку?!
 — Именно этим, — ответил Димитр.
 — Ну, знаете ли...
 — Николай Александрович хотел от тебя избавиться более радикальным способом. Не будь меня, тебе на голову кирпич бы свалился или ещё что приключилось в таком роде! Но вместо этого ты пребываешь в атмосфере спокойствия сего заведения. И с тобой пока ничего страшного не случилось, заметь.
 — Я вам не верю!
 — Зря.
 Иван погрузился в молчание. Димитр вздохнул и продолжил:
 — И в связи со всем вышесказанным, единственное, что я могу для тебя сделать — это отправить тебя в другой город, чтобы ты там спокойно жил и навсегда забыл о Жанне.
 Иван отрицательно покачал головой.
 — Значит, не хочешь? — спросил Димитр.
 — Не хочу!
 — А если подумать?
 — Тут и думать нечего, — сказал Иван. — И вообще, я вам не доверяю.
 — Очень жаль.
 Снова наступила тишина. Было даже слышно, как в потолочной лампе жужжало электричество.
 — Подумай! — вновь сказал Димитр.
 Но парень был непреклонен и проигнорировал полковника.
 — Мне жаль тебя, — сказал напоследок Димитр. — Сам ведь делаешь себе плохо.
 
 Иван пришёл в общий зал подавленным. Алекс с нетерпением ждал возвращения друга, но увидев у того на лице удручённейшее выражение, заволновался сам. И когда Иван сел на стул, Алекс тихонечко и аккуратно спросил:
 — И кто к тебе приходил?
 — Да так, один знакомый эсгэошник... — ответил Иван.
 
 
 

 ГЛАВА 18

 Длинный коридор

 
 На следующий день в столовой место Алекса пустовало. Строгий пунктир тарелок, наполненных всё той же водянистой кашей, теперь неэстетично прерывался. «Наверное, он на исследовании», — подумал Иван.
 В общем зале Алекс также не появился. А ведь уже прошёл час! Иван встал и прогулялся через всё помещение, рассматривая народ и отмечая некоторые знакомые лица, среди которых особенно выделялся Гоша — этот пухлый, сорокалетний мужик нарочито кривлялся в надежде заполучить хоть капельку чужого внимания, однако все игнорировали его. И когда Гоша устремил свой опечаленный взор на Ивана, тот быстро отвернулся и спешно зашагал обратно — к двум поставленным рядышком стульям.
 Время без Алекса текло медленно. Даже казалось, что стрелки настенных часов намеренно замедляли свой ход, когда Иван не смотрел на них и не считал шёпотом секунды от одного до шестидесяти.
 Прошёл ещё час. И тогда Иван выбрал санитара с самым умиротворённым лицом и спросил того:
 — Может быть, вы знаете, где сейчас находится А... Алексей?
 — Алексей?.. — высокомерно переспросил санитар.
 — Нет, Александр, — тут же исправился Иван, — молодой такой парнишка.
 Санитар ещё раз свысока посмотрел на Ивана и скороговоркой сказал:
 — Экспертиза подростка закончена, и его отправили в тюрьму или на суд или куда там его назначили.
 — Спасибо, — проговорил Иван и вернулся на своё место. И теперь уже не поглядывал на соседний стул и всё чаще посматривал на часы. И вдруг для Ивана стало совершенно неважно, как течёт время и с какой скоростью крутятся стрелки. Окружающий мир, запертый в стенах больницы, сделался неинтересным и ненастоящим, как сон. Глаза путешествовали по залу без всякой цели. Среди деятельных синих пижам Иван увидел обескураженное лицо Гоши, которого все избегали, — и неожиданно понял, что сам может стать таким же.
 Тягучие раздумья вскоре были прерваны подошедшим доктором Брюсером.
 — Как самочувствие? — спросил он.
 — Скучно тут, — ответил Иван.
 — Вот как раз сейчас и развеетесь маленькой прогулочкой. Идите за мной!
 — Куда?
 — На анализы.
 Процедурный кабинет располагался в далёком конце извилистого коридора, и идти туда пришлось долго.
 — Вы считаете шаги? — на полпути спросил доктор Брюсер.
 — Нет, — ответил Иван. — А зачем их считать?
 — Некоторые наши пациенты так делают. Идут и смотрят себе под ноги, как вы.
 — Я не смотрю на ноги.
 — А куда же вы смотрите тогда?
 — Просто смотрю вниз. Но если вам это не нравится, то я буду смотреть по сторонам. Вот как раз справа какая-то странная дверь без опознавательной таблички. Что там за ней?
 — Уж лучше смотрите вниз! — буркнул доктор и больше ни о чём не говорил до самого процедурного кабинета.
 Там у парня взяли сто миллилитров венозной крови, сказали посидеть на кушетке, прижимая проспиртованный клочок ваты к месту прокола. Доктор Брюсер между тем любезно шептался с хорошенькой лаборанточкой. В какой-то момент он забрал у Ивана ватку и выкинул в мусорное ведро.
 — А теперь идите назад, — приказал он затем.
 — А меня не отведут? — удивлённо спросил парень.
 — Вы же не маленький, сами дойдёте, — сказал доктор, выпроваживая Ивана из процедурного кабинета. Очевидно, Брюсер хотел поболтать с лаборанткой о чём-то интимном наедине.
 Оказавшись один в коридоре, Иван даже обрадовался: побродить по закоулкам больничного лабиринта после двух часов нескончаемой скуки было несравнимое удовольствие. Иван шагал в одиночестве — и никакие синие пижамы нигде не маячили, а белые простыни со злобными лицами не стояли у стен. Не было слышно ни единого голоса, хотя сверху что-то шелестело, словно дул невидимый ветер. Ивану даже казалось, что шум гудел у него в голове, порождая иллюзии слуха. Но глядя на отростки и ниши, примыкавшие к основной кишке коридора, парень начинал потихоньку верить, что здесь всё меняется и живёт своей жизнью, потому что не узнавал дороги, по которой шёл всего каких-то пятнадцать минут назад. «Сколько здесь всяких дверей!» — подумал Иван. И вдруг он увидел, что одна из них была приоткрыта: всего лишь маленькая щель указывала на это, но представлялась Ивану соблазнительным приглашением заглянуть за грань дозволенного.
 Парень остановился и вслушался. Всё так же что-то шумело сверху, даже чуть громче, чем раньше. Иван потянул за дверную ручку — щель стала расти, пока не превратилась в прямоугольный кусок черноты: за проёмом можно было увидеть лишь кафельный пол, уводивший встревоженное любопытство в глубь непроглядной тьмы.
 Внезапно в коридоре послышались чьи-то бодренькие шаги. Иван быстро прикрыл отворённый проход и отпрянул к стене. Мимо проплыла некрасивая медсестра. Она даже не глянула на Ивана. В руках у неё были коробочки, в которых дружно грохотали таблетки. И дождавшись, когда куцые звуки, рождаемые медсестрой, окончательно стихнут вдали, Иван вновь приблизился к заветной двери. Но та в свою тайну теперь не пускала. «Очевидно, я захлопнул её», — с грустью осознал Иван.
 И простившись с нелепо закрытой загадкой, парень засеменил дальше, пристально вглядываясь в каждую новую дверь и даже пробуя толкнуть некоторые из них — но всё безуспешно.
 Проходя мимо очередной ниши, Иван узрел в её глубине одинокую тумбочку. Выдвинув верхний ящик, он обнаружил лишь пустоту с запахом деревянной гнили. Нижний ящик был заперт. Но не найдя замочной скважины, парень подумал, что дверца просто заела, и попробовал отковырнуть её — но не получил результата. «Ну и пусть!» — плюнул парень и отправился дальше.
 Впереди коридор резко поворачивал вбок. Из-за угла послышался шум и невнятные стоны.
 — Вот тебе, будешь знать, как не подчиняться мне! — прозвучал мощный голос. Так напористо и нагло мог говорить только Феликс.
 Осторожно пробравшись вдоль холодной стены, Иван выглянул за угол — там стоял во весь рост внушительный Феликс, а пред ним на полу обескураженно лежал хлипкий старик в синей пижаме.
 — Вставай! — приказал санитар.
 — А, у, э, — промямлил больной жалобным голоском. Но Феликс лишь повторил свой приказ:
 — Вставай, неврастеник!
 Старик, кряхтя и опираясь на свои слабые руки, неуклюже и медленно стал подниматься. А Феликс смотрел на него и издевательски радовался.
 — Давай же, давай! — приговаривал он. — Ты должен это сделать сам! Это тебе терапия!
 И когда старик наконец встал, Феликс приблизился к нему — больной аж весь скукожился, выставив перед лицом свои тощие руки.
 — Это что ещё такое! — рассвирепел Феликс и дёрнул больного за руку так, что тот чуть снова не упал на пол.
 — Ты мне тут не перечь! — объявил санитар. — И попробуй только ещё что-нибудь сказать доктору: я из тебя котлету сделаю. Отбивную!
 Старик боялся даже посмотреть на Феликса и следил исключительно за его тенью на полу. И как только конфигурация тени менялась, старик съёживался, выгибая спину. Феликсу эта игра, очевидно, была по вкусу — и он демонстративно показывал то один свой кулак, то другой. И тихонечко смеялся при этом.
 Но внезапно здоровяк-санитар повернул голову — Иван тут же отскочил назад и запаниковал.
 — Кто тут? — прозвучали из-за угла грозные слова.
 Иваново сердце застучало, запрыгало и заёкало. «Господи!» — подумалось ему.
 — Ты сиди тут и не шевелись! — послышался приказ Феликса, адресованный старику.
 Ивану ничего не оставалось как забежать в нишу и спрятаться за тумбочкой — благо, места там хватало для игры в прятки.
 «Господи! — повторно подумал парень, съёжившись на корточках в неудобной позе и прижавшись к деревянному укрытию. — Только бы он не заглянул сюда!» Иван отчётливо слышал разносившиеся по коридору шаги тяжеловесного санитара.
 Феликс чихнул.
 — Так, а тут у нас что? — прозвучал его голос где-то очень и очень близко.
 Иван испуганно подумал, что санитар обнаружил его убежище и сейчас сильные руки вытащат обмякшее тело из-за тумбочки, но Феликса заинтересовала невзрачная дверь с другого края ниши. С быстротой ковбоя, выхватывающего револьвер из кобуры, Феликс достал звенящую связку ключей. А ещё через мгновение дверь была раскрыта во всю ширь.
 — Надо будет позаимствовать профессорскую диссертацию, — проговорил Феликс, думая, что его никто не слышит. — Только хрен её здесь найдёшь среди всей этой макулатуры. Ух, сколько дерьма тут поналожили докторишки!
 Но прошло ещё мгновение — и по всему коридору разнёсся короткий возглас сирены и эхом повторённые слова: «Немедленно в пятую!»
 — Тьфу! — выругался Феликс. И тяжёлые шаги застучали прочь.
 Иван осмелел и высунулся из-за укрытия. Санитар убежал, и в коридоре никого не было. Дверь в противоположной стене оставалась вызывающе раскрытой. Иван ясно видел чулан, в котором до самого потолка громоздились полки, заставленные разношёрстными книгами, журналами и прочим бумажным старьём.
 Парень привстал и на полшага выдвинулся из-за тумбочки. «Где-нибудь там, наверное, есть и справочник с кодами заболеваний», — подумал он, пытаясь разглядеть, что за тома покоились в чуланной могиле. И вдруг, подобно сварочной вспышке, ещё одно открытие дошло до Ивана: из замочной скважины торчала связка ключей. «Странно, — подумал парень, — все ключи одинаковые и их много!» А следом возник настырный вопрос: «Зачем?»
 Слыша далёкие и потому нестрашные голоса, среди которых особенно выделялся раскатистый бас Феликса, Иван осмелел настолько, что подошёл к двери и протянул руку к ключам. Они, действительно, все были одинаковые. «Зачем?» — продолжал будоражить вопрос.
 Ключи сидели на кольце из проволоки, и Ивану не составило большого труда снять один из них.
 Из коридора прилетел истерический плачь:
 — Ай, не надо укола!
 А следом уши Ивана уловили уже не такие чёткие и громкие слова:
 — Спасибо тебе, Феликс.
 Это был сигнал! Иван спешно спрятался за тумбочку.
 Тяжёлые шаги Феликса звучали почти так же гулко и ощутимо, как стучало в Ивановой груди взволнованное сердце.
 — Тьфу! — воскликнул Феликс. Затворил дверь, звякнул ключами и ушагал прочь. И уже на отдалении разразился его басистый голос:
 — Ах, ты всё здесь, неврастеник?! Ух тебе! Только попробуй кому-нибудь сказать, забодаю до чёртиков!
 — Да, котлета, — послышался в ответ жалобный голосок старика. А следом — неудержимый смех Феликса.
 Но постепенно всё стихло.
 Однако Иван, крепко сжимая заветный ключ в кулаке, сидел в своём убежище и не решался покинуть спасительную тень тумбочки. И только когда затекли ноги, парень медленно поднялся, размял конечности, подобно домашней кошке, и зашагал вперёд, стараясь выглядеть бодрым и смелым. Но, завернув за угол и обнаружив там прижавшегося к стене старика, растерял добрую половину своей показной смелости. Старик, увидев парня, вздрогнул и съёжился. С печальным лицом Иван прошёл мимо, ещё сильнее сжав пальцами ключ. Больше всего на свете парень боялся встретить за очередным поворотом массивную фигуру Феликса. Именно Феликс виделся Ивану самым непредсказуемым и опасным человеком из лагеря местных смотрителей.
 И лишь дойдя до знакомой части коридора, где располагались палаты, Иван стал дышать ровнее и, юркнув в тишину четырёх стен своей казённой комнатушки, почувствовал пусть и неполное, но таки облегчение. «Господи, какое тут всё поганое и ужасное», — подумал он и сунул ключ под подушку, извернул проворной рукой и пропихнул добычу за наволочку. И на душе стало ещё чуточку спокойнее.
 Отлёживаться в палате было нельзя. Но только Иван вышел в коридор, как вдалеке услышал звуки скрипучей коляски и женские голоса.
 — Так, этому пижаму не давать, а только поменять пододеяльник, — проговорила одна женщина.
 Другая же воскликнула:
 — Ой, а тут пятно не отстиралось. Ну и фиг с ним!
 Иван понял, что санитарки меняли бельё по палатам, и потому быстро вернулся к себе. Вынул ключ из заветного места. Мысленно чертыхнулся. Выбежал в коридор и стал беспорядочно бродить взглядом по невзрачным окрестностям, пока не наткнулся на дверь в душевую комнату.
 Внутри горела только одна лампочка, отмеченная красной буквой «А» на чёрном патроне. Белый кафель стен казался серым; густой, влажный воздух, заполнивший все душевые кабинки, просматривался через испещрённые дырками фанерные дверцы настоящей вечерней теменью. Под раковиной умывальника Иван увидел вентиляционное отверстие, прикрытое ржавой решёточкой. Просунув туда ключ, парень услышал тихий, еле различимый звук упавшего куска металла.
 — Уф! — выдохнул Иван. Сердце в груди неистово колотилось, а под животом набух мочевой пузырь.
 В полумраке большой ванной комнаты был и закуток с унитазом, прикрытый всё той же дырявой картонкой, имитировавшей дверь. Иван даже не стал её прикрывать, просто зашёл, приопустил пижамные штаны, но избавиться от лишней жидкости не получалось, словно кто-то перекрыл краник. И парень ждал.
 Тем временем санитарки со своей скрипучей коляской докатились до приоткрытого входа душевой комнаты. И затаившийся Иван мог невольно слышать всю их болтовню.
 
 В коридоре, стоя рядом с тележкой, разговаривали между собой две женщины. Одна из них была сорокалетняя, полная дама с накрашенными яркой помадой губами, которые то и дело сворачивались в трубочку, выражая потаённое желание наплевать на всех и вся. Но женщина была опытная и всегда сдерживала себя от каких-либо действий, способных навредить ей самой. Она с высоты своих годов взирала на напарницу — молодую, светловолосую практиканточку, чьи голубые глаза жадно бегали, изучая неведомый ей уклад жизни в закрытой больнице.
 — Да брось ты выравнивать эту пижаму! — сказала старшая, видя, что практикантка пытается из синего комка, какой был извергнут стиральной машиной, сделать что-то похожее на рубашку.
 — Но как же так, Наталья Ивановна?! — проговорила молоденькая девица.
 — Поверь мне, они этого не заслуживают. Да и не заметят твоей заботы. Пижама: она и есть пижама! И, кроме того, Алёна, запомни ты наконец: обращаться ко мне нужно только по имени! Никакого отчества! А врачей называй по фамилиям. И не забывай при этом говорить «доктор» — они это любят. А главврач у нас — так вообще профессор. Забыла, что ли, чему тебя инструктировали?
 Алёна растерянно кивнула и сказала:
 — Игорь Пе... Игорь мне говорил это, но я не думала, что...
 — А ты не думай! — перебила её Наталья. — Думать должны они — мужчины. А нам надо их инструкции соблюдать.
 — Да, но...
 — Не спорь! Медицина, особенно психическая, — штука непростая. Тебе, Алёна, ещё нужно многому учиться. Смотри на меня и запоминай, что я делаю. А иначе вылетишь отсюда — и назначат тебя в регистратуру какой-нибудь заурядной поликлиники, и будешь ты весь день карточки в картотеке искать, да на дурацкие вопросы всяким старым маразматикам отвечать. Они тебя затерроризируют похлеще наших больных. Вот, поняла?
 — Ну, поняла, — проговорила Алёна.
 — Давай, бери ещё нижнюю часть пижамы и клади её на стул, возле кровати. Я за тобой слежу!
 Алёна взяла в руки ещё один синий комок и отправилась в палату. Наталья внимательно глядела через открытую дверь. И когда напарница вернулась, старшая ей сразу выпалила:
 — А ты вообще видела, что стул в этой палате стоит не на своём месте? Что надо сделать в таком случае?
 — Переставить, — проговорила Алёна.
 — Правильно. Теперь иди и переставляй!
 Алёна ушла и затем вновь появилась в коридоре.
 — Так, дальше у нас идёт палата номер семь, — сказала Наталья, — но мы её пропустим, нам там делать нечего.
 — Почему пропустим? — спросила Алёна.
 — Потому что! — ответила Наталья. — Ты на дверь посмотри!..
 — Ой! Она что, бронированная?!
 — Как видишь. А знаешь, кто лежит за этой неприступной дверью?
 — Наверное, какой-нибудь очень буйный пациент?..
 Наталья, улыбаясь, проговорила:
 — Нет, не угадала. Там лежит государственный преступник, которого положено охранять. Вот дверь его и охраняет.
 — Правда? Ой, как интересно!
 — А ты не радуйся. Демонстрировать свои эмоции, особенно смеяться над тупостью здешних больных, категорически нельзя: если доктор увидит — тебе как минимум замечание сделают. Особенно доктор Брюсер — тот ещё фрукт, исповедующий праведную медицину. Поняла?
 — Поняла, — кивнула Алёна. — А как же больной из этой палаты обходится без свежего белья и уборки?
 — Уборка там назначена на завтра, — сказала Наталья, вздохнув. — И завтра у нас здесь будет целый дурдом.
 — Дурдом? — переспросила Алёна. — А что это значит?
 — Это значит, что больного на время очистительного мероприятия переведут в другую палату, а именно вон в ту, — она указала на невзрачную дверь маленькой вспомогательной комнатки.
 — Да там даже замка нету! — воскликнула Алёна.
 — Ну, нету. И что с того?
 — Так ведь это же особо охраняемый пациент, государственный преступник!
 — Ну, во-первых, этот человек вовсе никакой не буйный, а скорее овощ. Кстати, это слово в присутствии докторов никогда не произноси — они ой как не любят, когда их пациентов называют овощами. А во-вторых, начальству лучше знать, куда каких больных и на какое время помещать. А начальство у нас — это наш горячо любимый главврач профессор Прокопенко. Попробуй только с ним поспорить: он тебя переспорит да так, что сама признаешься психически нездоровой.
 — Да, тут у вас всё так не просто... — проговорила Алёна.
 — А ты думала, что тут у нас санаторий? Ты ещё не знаешь, на что способны наши больные! Вот, к примеру, этот самый из седьмой палаты: встать самостоятельно он не может, ноги у него слабенькие, но как сделать нам гадость его испорченный мозг таки придумал. Он просто берёт и плюётся. Каждую ночь, причём! К нему утром заходишь, а на полу прям такие разводы от высохших слюней. Я его спрашиваю: «Зачем плевал?» А он мне отвечает, что, мол, это не он, а ночной чёрт, который к нему каждую ночь приходит. Представляешь?
 В этот момент к женщинам подошёл высокий, сочный, черноволосый санитар.
 — А это наш Феликс, — сказала Наталья.
 — Привет, Наташечка, — проговорил он. — А это кто?
 — Алёна, — застенчиво произнесла девушка.
 — Алёнушка, значит. Ты прям как из сказки — такая красивенькая.
 Она улыбнулась. А Феликс продолжал:
 — И какие роскошные у вас глазки — ясные и светлые, горят ярче, чем лампочки. А волосы — ну просто золото.
 И в ответ Алёна произнесла:
 — А вы такой сильный, мощный, высокий.
 — Конечно, — тут же согласился Феликс. — У меня ведь работа-то какая сложная: эти наши больные иногда бунтовать начинают, а я им как кулак покажу — они всё и понимают, и успокаиваются. Иногда, правда приходится и силой воздействовать — я это умею делать хорошо, ведь я сильный.
 — И здоровый, как лошадь! На тебе пахать можно! — проговорила Наталья, выказывая своё недовольство.
 — Ну, Наташечка, зачем же ты так? — произнёс санитар.
 — Сам знаешь почему!
 Феликс повернулся к Алёне и сказал ей полушёпотом:
 — Ты, красавица, тётю Наталью не всегда слушай: она может тебе всякого такого в своих интересах наговорить. Она — женщина вредная.
 — Феликс, я всё слышу! — воскликнула Наталья.
 — А подслушивать нехорошо! — сказал санитар и достал из кармана большую связку ключей.
 — Феликс, зачем ты таскаешь столько ключей? — спросила Наталья. — Они же все одинаковые!
 — Мне нравятся, как они звенят, — ответил санитар и потряс связку, издавшую при этом задорный металлический перезвон.
 — Прекрати, прекрати, Феликс, — громко сказала Наталья. — Иди, куда шёл. Нам нужно работать, между прочим.
 — Работайте на здоровье, — промолвил Феликс и персонально объявил Алёне:
 — До встречи, красавица.
 Когда он ушёл, Наталья грозно посмотрела на напарницу и сказала той:
 — Не советую флиртовать с Феликсом. Ты его не знаешь. Это очень страшный и злой человек.
 — А мне так не показалось! — ответила Алёна. — Он вполне милый и приличный мужчина.
 Тогда старая санитарка кое-что на ушко шепнула новенькой.
 — Вот так! — закончила Наталья уже в полный голос.
 А у Алёны красивые голубые глаза вдруг налились кровью и стали похожи на два медных полтинника.
 
 
 

 ГЛАВА 19

 Суматоха

 
 Следующий день начался как-то по-особенному. Каждое утро в палату к Ивану обязательно кто-нибудь наведывался, нынче лишь постучали в дверь и грубо крикнули с той стороны:
 — Вставай!
 В общей ванной, где обычно толпился народ, занятый своими умываниями и чисткой зубов, было на удивление тихо и спокойно: никто не орал, не пытался толкнуть соседа, не баловался с водой. А санитары, как роботы, механически поторапливали всех, бормоча скороговоркой одни и те же слова:
 — Побыстрее! Поскорее! Поактивнее!
 И даже в столовой за завтраком тоже было не всё в порядке: Иван сразу заметил, что шеренга надсмотрщиков поредела и теперь за пациентами приглядывали всего пять человек, каждый из них наблюдал за синими пижамами как будто вполглаза — и потому последние вели себя шумнее обычного: разгорячённый Гоша верзил и кривлялся, старики лаяли друг на друга — и никто им не делал никаких замечаний. А пустое место выбывшего Алекса навевало Ивану печальные мысли о собственном одиночестве.
 В общем зале продолжилась та же история: здесь аналогично отсутствовала добрая половина санитаров, а среди оставшихся встречались в основном молодые лица. Причём были и женщины, которые обычно сидели в процедурных кабинетах и помогали врачам, но никогда не стояли на дежурстве в залах и коридорах.
 «Что-то однозначно случилось, — мысленно проговорил Иван. — И я, кажется, знаю, что именно!»
 И чтобы проверить свою догадку, парень направился к полустеклянному выходу. И хотя рядом не было ни одного санитара, но Иван опасливо и внимательно посмотрел сквозь стекло: по ту сторону промелькнул чей-то силуэт и ничего более не происходило. И тогда, вооружившись фразой «мне нужно в туалет», Иван потянул за ручку и незаметно выскользнул в коридор. Промелькнувший человек уже давно ушёл, а других белых халатов поблизости не было: заготовленные слова даже не понадобились. Тем не менее, впереди за углом слышался многоголосый шум, и Иван разумно предположил, что народ несомненно толпился возле металлической двери седьмой палаты: любопытство подталкивало заглянуть за поворот и убедиться воочию, но страх замедлял каждый шаг — и парень продвигался вперёд с поистине черепашьей скоростью.
 Внезапно Иван услышал позади жалобный скрип и жеманный шелест: парень даже не сомневался, что распахнулась большая дальняя дверь, обитая роскошным дерматином, — за ней, как полагал Иван, располагались хоромы для начальства; и пусть никакая табличка об этом не сообщала, но вид у дерматина был откровенно чиновничий — точно такая же дверь имелась и в его ФГУП НИИ ИП, за которой прятался уютный кабинет Вельсиминова.
 Иван снова взял на вооружение спасительную фразу и не оборачиваясь засеменил к помещению с трёхэтажной надписью «ТУАЛЕТ СОРТИР САНУЗЕЛ». А мимо проследовал человек в ослепительно белом халате, длинные полы которого развевались, потому что человек очень спешил. И он, к счастью, не обратил на парня абсолютно никакого внимания. Ивана же поразила нереальная белизна халата: такого не было даже у доктора Брюсера, которого Иван считал самым опрятным и аккуратным среди всех работников больницы. «Это, наверное, прошёл главврач», — подумал парень.
 С приходом нового человека, шум голосов впереди заметно поубавился. «Точно, главврач», — заключил Иван и затем, когда добрался до заветного края стены и заглянул за угол, увидел группу врачей и санитаров, которые слушали человека в самом белом среди них халате.
 — Вам всё понятно, хорошие мои? Тогда приступайте! — закончил он свою речь.
 Дверь палаты номер семь открыли, и часть людей зашла внутрь.
 — Господи, как тут всё замарано! — послышался чей-то голос оттуда.
 Главврач тоже заглянул в помещение, звонко чихнул и проговорил повелительно:
 — Чтоб всё вычистили и стены побелили! Чтоб аттестационная комиссия здесь никакой пакости не нашла!
 Через некоторое время из палаты выехала кровать-каталка с лежавшим на ней человеком. Всё его тело покрывала большая простыня, но по контурам и складкам Иван заключил, что скрытый человек был до жути худ и тщедушен.
 Каталку завезли в комнату, располагавшуюся у другой стены и ближе к тому углу, за которым находился Иван. Главврач заглянул за дверь, гадливо поморщился и властно произнёс:
 — В пять часов эта мерзость уже должна лежать в своей палате!
 — Да, профессор, — ответил стоявший рядом санитар.
 — Время пошло, — сказал руководитель больницы и отправился в обратный путь через коридор всё тем же быстрым шагом. И длинные полы волшебно-белой накидки, застёгнутой лишь на две верхние пуговицы, всё так же развевались, оголяя серые шерстяные брюки. Жуткая маска безразличия прикрывала его лицо. И всё так же он не обратил внимания на прижавшегося к стене Ивана. И только когда главврач исчез за чёрной дверью своего административного обиталища, Иван оживился и снова заглянул за угол: санитары непоседливо суетились возле седьмой палаты, что-то бурно обсуждая, среди них завёлся человек в зелёном комбинезоне, державший в руке чёрный пластмассовый чемоданчик, в каком обычно хранятся инструменты.
 — На всякий случай поменяем все лампочки, хоть те и не перегорели, — сказал он и направился внутрь. Но оттуда прозвучал волевой женский вскрик:
 — Дайте мне вымести!
 И дюжина мужчин вышла наружу. В их числе был и весельчак Феликс. И он мимоходом проговорил:
 — Пойду посмотрю, что там делается в большом зале!
 Иван спешно ретировался к туалету — единственному укрытию, в котором можно было хоть как-то спрятаться. Но не успел. Стоя уже перед заветной дверью, он услышал сзади строгий окрик Феликса:
 — Что ты тут делаешь?
 Парень обернулся и произнёс то единственное, что мог сказать:
 — Мне нужно в туалет.
 Но Феликс безапелляционно заявил на это:
 — Обойдёшься и потерпишь! Сейчас не время!
 — Но мне...
 — Терпи! — воскликнул Феликс, схватил Ивана за руку и повёл в общий зал. — Нефиг тебе шляться по коридору. Расходился тут по туалетам! В сортире сидеть надо было утром. А теперь жди обеденного перерыва. Собака домашняя до вечера терпит. И ты терпи!
 Феликс втащил парня в общий зал и отпустил.
 — Никого в коридор не выпускать, — приказал он ближайшему санитару. Тот кивнул и придвинулся на пару шагов ближе к выходу.
 Иван не оглядываясь побрёл по залу, нашёл подходящий стул и уселся. И только теперь повернул голову, чтобы посмотреть назад: Феликса около полустеклянной двери уже не было, но там по-караульному прохаживался усатый санитар, который пообещал никого из зала не выпускать. Иван вздохнул и окинул взором помещение. Пациенты вели себя шумно и весело. Не будь на них одинаковых больничных пижам, можно было бы подумать, что они собрались отмечать юбилей или годовщину. Даже вечно хмурый и всем недовольный Гоша сидел в уютном кресле, положив ногу на ногу, и безмятежно улыбался. И старик, любивший рыгать, теперь лежал на диванчике и разговаривал сам с собой, позабыв обо всех газах своего желудка. А неподалёку пять средневозрастных мужчин играли в непонятную игру, делая какие-то странные телодвижения друг перед другом в порядке строгой очереди. И как только кто-нибудь из них портил заведённую очерёдность, тут же поднимался лай недовольных голосов. Иногда в дело вмешивалась санитарка и поправляла сбившуюся очередь.
 Иван взирал на всё творившееся вокруг и думал: «Где я оказался? Зачем меня поместили в этот закрытый мирок? Что я вообще здесь делаю?..» И затем отвечал на свои же вопросы: «Вот сижу на стуле и гляжу непонятно на что...»
 В какой-то момент Иван углядел, что усатый санитар, дежуривший у выхода, куда-то ушёл. Парень встал и направился к полустеклянным дверям. В коридоре проплыл силуэт добродушного доктора Брюсера — и Иван помедлил, остановившись перед самыми створками двойных дверей. И вдруг чья-то рука легла парню на плечо.
 — Тебе же сказали не выходить туда! — произнёс усатый санитар. Он выглядел не таким страшным, как Феликс, но рука у него была сильная и увесистая.
 — Но... мне нужно в туалет, — проговорил Иван всё ту же легенду.
 — Ох, горе ты моё! — выдохнул санитар и подступил к дверям, но, очевидно, увидев в коридоре Феликса или ещё кого-то, выдохнул ещё раз, повернулся и тихо произнёс:
 — Иди за мной!
 Иван последовал за санитаром вдоль стены до угла, затем вдоль другой стены, на которой висели фруктовые натюрморты, издевательски изображавшие то, что никогда в местной столовой не подавалось. Провожатый остановился перед неказистой дверью без ручки, вынул из кармана ключ — Ивану хватило промелькнувшего мгновения, чтобы понять, что ключ этот выглядел точно так же, как и тот, что покоился нынче за вентиляционной решёткой в душевой комнате. Санитар отпер дверь и пропихнул Ивана внутрь, проговорив:
 — Только быстро!
 Малюсенькая, но чистая и ухоженная каморка была оборудована унитазом и умывальником, которые разительно отличались от того, чем Ивану наравне с остальными пациентами приходилось пользоваться: никаких трещинок, жирных пятен, несмытых какашек и отвратного запаха мочи и беспомощности — вместо этого здесь была блестящая голубизна фарфора и пахло почти по-домашнему.
 Как назло, Ивану совершенно не хотелось писать. Он стоял перед унитазом, но вниз не упало ни одной жёлтой капли. Пришлось просто спустить воду из бачка, чтобы добрый санитар услышал подтверждение того, что дело было сделано.
 Затем усач запер служебную уборную и вернулся на свой пост. Иван же уселся на стул и задумался. Думал он напряжённо и сосредоточенно, иногда поглядывал в сторону полустеклянных дверей, но всякий раз неподалёку оказывался добрый санитар.
 — А, ты новенький! — послышалось сбоку.
 Иван обернулся и увидел лысого старика, того самого, что однажды уже произносил эту фразу, но был благополучно отогнан всемогущим Феликсом. Теперь же Феликса рядом не было, и запрет на общение с другими пациентами как будто больше не действовал — по крайней мере, все обитатели клиники беспрепятственно ворковали, галдели, каркали и мычали.
 — Я уже вовсе и не такой новенький, каким был раньше, — произнёс Иван, разглядывая старика: цвет его пижамы вылинял и волнистыми потёртостями напоминал модную джинсовую одежду, бледная кожа на руках и лице покрылась шершавыми чешуйками омертвевшего эпидермиса, от которых пахло старостью и лекарствами.
 — А чего сидишь один? — спросил старик.
 — Потому что меня наказали одиночеством, — ответил парень.
 — Одиночеством не могут наказать! В списке наказаний нет такого! — заявил старик.
 — Ну и что, что нет. Да это и не важно. А вы здесь давно?
 — Кто, я? — удивлённо переспросил старик.
 — Ну, вы, — сказал Иван.
 Старик поморгал глазами, очевидно, силясь что-то вспомнить, и затем проговорил:
 — Я родился в сороковом году. Но вспомнить то время не могу. И последующее время тоже вспомнить не могу. И вчерашний день у меня не вспоминается. Врач говорит, что у меня... Эх, забыл, как называется моё заболевание. Оно есть в списке.
 И затем, пристально взглянув своими стеклянными глазами на Ивана, старик проговорил:
 — А, вы новенький! Я вас не помню.
 Иван кивнул:
 — Да, да, конечно же, я новенький.
 — А почему ты один?
 Иван, вздохнув, проговорил:
 — Да у вас склероз.
 — Нет, — тут же ответил старик, — моё заболевание называется по-другому. Оно есть в списке.
 — А где можно найти этот список? — вдруг спросил Иван.
 Старик удивлённо посмотрел на парня и сказал, словно не веря, что можно не знать таких очевидных вещей:
 — У доктора есть справочник со списком заболеваний.
 — У доктора Брюсера?
 — Нет, мой доктор называется по-другому. Его фамилия есть в бюллетене...
 Иван понял, что дальнейшая беседа с этим забывчивым человеком была лишена всякого смысла, но прогонять старика парню казалось невежливым — и поэтому Иван вынужденно прослушал ещё пару кругов про списки и бюллетени, пока, наконец, старик сам не направился к другому новенькому, коих для него здесь был весь многолюдный зал.
 
 На время обеда пациенты перенесли в столовую всю свою весёлость и разнузданность, не забыли захватить с собой и шум. Трое санитаров, что стояли у стены, ничего не предпринимали, а лишь безучастно наблюдали за хаосом. И только толстая повариха всё ворчала и кудахтала, бегая между столами. Гоша шлёпал ложкой по супу, старик громко рыгал, кое-кто махал испачканными в еде руками, а один мужичок даже начал катать из хлеба шарики, чтобы затем напасть на своего недружелюбно настроенного соседа.
 — Хватит! — прокричала закипевшая повариха. — Я вам сейчас покажу, безобразники!
 И она скрылась за дверью кухни. А через полминуты из коридора прибыл батальон санитаров: пациенты вмиг замолкли и уткнулись в свои тарелки, Феликс помог успокоиться Гоше — и в столовую вернулись привычные тишина и спокойствие.
 — Ох, как хорошо! — улыбающимся ртом с торчащими невпопад зубами проговорила повариха. — Теперь кушайте, кушайте, милые мои!
 И все послушно кушали.
 Между тем санитары бесшумно покинули зал. Ивану казалось, что только он один заметил, что надсмотрщиков в столовой вновь осталось три человека — потому что даже самые активные и непоседливые, вроде Гоши, сидели тихо и медленно потребляли специально приготовленную для них стряпню, чем несказанно радовали толстую царицу здешней кухни.
 
 Вернувшись в общий зал, пациенты вновь принялись за прерванные занятия. И опять стало шумно.
 Среди больных ходила молоденькая санитарка, похожая на студентку. Она разыскивала стариков и о чём-то говорила с ними. Со стороны это выглядело забавно: как будто она приставала к занятым людям и заставляла их отвлекаться от важных дел и отвечать на какие-то дурацкие вопросы. К Ивану она не подошла — её интересовало исключительно старшее поколение. И всякий раз, когда Иван видел её растерянное лицо, он понимал, что поставленная перед ней задача никак не решалась. Что было и не удивительно: не имея должного авторитета, она вторглась в чужое пространство, не соблюдая установленных правил, — и старики дружно игнорировали её. И проведя в безуспешных скитаниях ещё некоторое время, девица огорчённо покинула зал со злой миной на юном лице, потерпев полное фиаско.
 Усатый санитар всё так же дежурил у полустеклянных дверей. А в обеденном зале уже закончили звенеть посудой и вскоре потушили свет, о чём свидетельствовала чёрная линия, нарисовавшаяся в щели под дверью. «А почему бы мне не попробовать проникнуть в коридор через столовую?» — вдруг подумал Иван. Этот план ему понравился, и он встал со стула и отправился в путь.
 В столовой было сумрачно: унылая полоса света падала на пол от приоткрытого хода на кухню и ещё тонким фломастером коридорного света был обведён контур двери на дальней стене. Именно туда аккуратно и неторопливо зашагал Иван, стараясь не будить эхо, спавшее под столами. И вдруг из кухни вырвался смех поварихи, облетел стены, стукаясь о кафель, и вернулся назад. Иван присел на корточки и уже приготовился забраться под ближайший стул, но тревога оказалась ложной. И затем, дойдя до цели, всё никак не решался дёрнуть за ручку и даже подумывал отправиться обратно; но, таки поборов приступ зудящего страха, приоткрыл дверь и выглянул наружу.
 В коридоре бродил человек в синей пижаме — это был больной, которого санитары называли лунатиком, потому что он полностью оторвался от хода реального мира и обитал где-то в своих фантазиях. Лунатик зигзагом пересекал коридор от стенки до стенки. Мимо прошли два санитара — один нёс ведро с водой, а другой в руке держал швабру — и никто из них даже не поглядел на блуждавшего пациента.
 Выждав удобный момент, когда стало тихо и лишь шаркали подошвы тапок лунатика, Иван пролез в коридор и прокрался вдоль стены, быстро перебежал на другую сторону и оказался у того самого угла, откуда вёл наблюдения сегодняшним утром. «Лишь бы не нарваться на Феликса!» — как мантру повторял в мыслях Иван.
 
 
 

 ГЛАВА 20

 Большой секрет

 
 Иван выглянул из-за угла. Коридор был пуст, но из недр седьмой палаты сочились мужские голоса. Они звучали неразборчивым и гнетущим бубнением, словно исходили из монофонического рта дешёвой магнитолы, не умеющей петь. И даже мощный бас Феликса громыхал нераспознаваемой тарабарщиной.
 Не медля, Иван перебазировался в тёмную нишу, откуда было удобнее и безопаснее наблюдать. Смена диспозиции произошла на редкость вовремя, потому что в поле зрения появилась тонкая фигура светловолосой девушки. Иван опознал в ней вчерашнюю Алёну. Практикантка держала в руках серые клочки материи, подошла к седьмой палате и проговорила довольно громко:
 — Я принесла тряпки.
 Мужское бубнение прекратилось. И кто-то отчётливо сказал:
 — Наконец-то!
 А через мгновение высунувшиеся из проёма руки схватили принесённое тряпьё.
 — Алёнушка! — послышался голос Феликса. — Не стесняйся, заходи к нам! Посмотришь, как мы работаем.
 — Что-то не хочется, — ответила практикантка.
 — А ты не бойся, мы тебя мыть плинтусы не заставим! — сказал Феликс, показавшись краешком своего массивного тела в дверном проёме.
 — Нет, ребята. Как вы тут всё моете и чистите — я уже видела.
 — Когда же это ты успела?
 — Да как-то мимо шла и заглянула — вы ещё тогда неприличный анекдот рассказывали и смеялись.
 — А чего не зашла и не присоединилась к нам? — спросил Феликс и высунулся из палаты. — Мы бы тебе ещё и приличный анекдот рассказали — посмеялась бы с нами.
 — А мне доктор задание дал, — сказала Алёна, отступив на полшага. — И сейчас мне тоже надо выполнять поручение...
 — Ладно, коль так, то иди, — огорчённо произнёс Феликс. — Но как только освободишься — быстро к нам. У нас весело!
 — Непременно, — косо улыбнулась Алёна.
 Феликс исчез в недрах палаты под всеобщий хохот.
 — Молчать! — раздалось оттуда.
 Алёна хихикнула и пошла дальше. Остановилась у входа в комнату, куда перевезли секретного пациента, опасливо оглянулась, тихонько открыла дверь и заглянула внутрь. Иван в этот миг вытянулся и тоже метнул взгляд туда же. В помещении горел свет и что-то белело, но ничего больше парень разглядеть не смог, потому что Алёна прикрыла дверь, развернулась и пошла.
 «Это мой шанс!» — подумал Иван, нервно ожидая, когда же наконец практикантка уйдёт. Но тут очень некстати появился доктор Брюсер. Он остановился перед Алёной и начал ей что-то неторопливо рассказывать. Иван не расслышал его слов, потому что сзади, из общего зала, стал особенно громко доноситься шум пациентских голосов, которые как будто что-то скандировали, произнося по слогам фразы.
 Доктор Брюсер встревожился.
 — Там что-то случилось? — спросила практикантка.
 — Подожди, — сказал ей доктор и направился к седьмой палате:
 — Феликс, а также Антон и Сергей — быстро в зал!
 Затем доктор развернулся и крикнул Алёне:
 — И ты тоже следуй за нами!
 И вся компания, во главе которой шёл Феликс, опережая доктора Брюсера буквально на шаг, устремилась в общий зал. Иван переждал опасный момент в своей укромной нише, удостоверился, что все ушли, вылез из тени и быстрыми, мягкими шажками подбежал к порогу заветной комнатки.
 И вот парень оказался внутри. На потолке горела единственная лампочка, из-за чего в помещении царствовал сумрак и всюду были разбросаны прислуживавшие ему тени. Посреди комнаты стояла кровать-каталка, на которой под белой простынёй покоилось тощее тело, и только лысая голова выглядывала наружу. У стены громоздился шкаф с колбами и пузырьками. От них очень едко попахивало лекарствами. Иван давно привык, что в клинике всюду витал дух медицинских снадобий, но от здешних бутылочек воняло особенно сильно.
 Голова лежавшего бедняги напоминала жуткий грим из фильма ужасов: мертвенно-бледная кожа, вся в морщинках и тёмных пятнах, была небрежно натянута на череп, закрытые глаза казались слипшимися навек, а торчавший треугольник носа посвистывал при каждом выдохе. Ивану сделалось дурно и неловко. Он даже хотел развернуться и уйти, но внезапно мертвецкая голова пошевелилась, бледно-розовые губы дёрнулись, нарисовалась ротовая щель и через неё прорвались с гортанным хрипом два слова:
 — Кто здесь?
 Иван стоял, стиснув зубы, и как околдованный смотрел на лежавшего перед ним страдальца.
 Тогда человек дёрнул головой ещё раз и медленно открыл свои отяжелённые складками веки. Взглянул бездонно-чёрными зрачками на Ивана и спросил:
 — Ты кто?
 — Я... — начал говорить Иван, утопая в неловкости. — Я здесь проходил мимо...
 Человек приподнял голову и шире раскрыл глаза.
 — А, синяя пижама!.. — прохрипел он.
 — Да, синяя пижама, — согласился Иван.
 — Значит, ты не доктор, не санитар и не чёрт?
 — Да, я не доктор, не санитар и не чёрт, — сказал Иван. Последнее слово невольно заставило его улыбнуться. Но то была очень грустная и мрачная улыбка, от которой парень поспешил избавиться.
 — А зачем ты здесь? — прозвучал следующий вопрос.
 И в ответ Иван пробормотал, путаясь в словах:
 — Мне сказали, что здесь лежит человек, который был где-то там наверху и многое может рассказать о том другом мире, который находится где-то там...
 Человек мигнул глазами, как птица.
 — Когда-то меня звали Петровичем... — проговорил он.
 — Петрович, — шёпотом повторил Иван. Но человек всё слышал:
 — Теперь это не важно. У меня уже нет имени. У меня здесь нет ничего, кроме больной и тяжёлой головы!
 Он попытался ещё выше приподнять эту самую голову, силясь всем одеревенелым телом и морщась от боли.
 — Нет, нет, не надо! — воскликнул чуть было не в полный голос Иван.
 Упав затылком на подушку, человек выдохнул:
 — Это всё лоботомия!
 И в этот миг Иван вздрогнул, потому что знал, что такое лоботомия.
 — Эти гады раскроили мне череп, — продолжал говорить человек. — Они препарировали мои мозги, чтобы я всё забыл. Но я ничего не забыл, зато потерял своё тело и теперь могу лишь немощно пошевелить головой и руками. Ах, эти чёртовы доктора!
 Ивану сделалось совсем дурно. Недопереваренный обед, брыкаясь, подступил к горлу. «Дышать!» — приказал себе парень и глубоко вдохнул, раздвинув грудь. И в желудке бурление вскорости успокоилось, но лёгкие до самых дальних бронхиол наполнились дурными запахами лекарственной химии из местного вонючего шкафа.
 — Так кто же ты на самом деле? — спросил человек, которого когда-то звали Петровичем.
 Иван выдохнул и заговорил:
 — Я, как бы это сказать, тоже пленник больницы. Я пострадал за любовь к одной очень красивой девушке, на которую положил глаз один очень могущественный чиновник из кабинета министров. И вот он через своих людей запрятал меня сюда, чтобы разлучить с возлюбленной.
 — Любовь! — сказал Петрович.
 — Да только мне сейчас и здесь не до любви... — произнёс Иван.
 — Любовь!.. — снова пробормотал Петрович и как бы улыбнулся — хоть его сложенные галочкой губы выглядели коряво, но Иван понял, что Петрович улыбнулся.
 — Чувствуешь, как здесь пахнет галоперидолом? — спросил Петрович.
 — Здесь стойкий запах каких-то лекарств, — сказал парень.
 — Это галоперидол.
 — А от него могут быть галлюцинации? — зачем-то спросил Иван.
 — Не знаю. Но психику он давит конкретно.
 Иван почувствовал, что пришло время задать свой главный вопрос, и потому робко произнёс:
 — А это правда, что где-то там наверху существует ещё один мир?
 — Истинная правда, — ответил Петрович.
 — Расскажите тогда что-нибудь об этом мире, пожалуйста. Если вас не затруднит, конечно.
 — Хорошо, я расскажу. Но ты должен мне пообещать, что выполнишь мою маленькую просьбу: это будет сущая мелочь.
 — Обещаю, — согласился Иван, не заподозрив подвоха.
 — Хорошо, — сказал Петрович и улыбнулся всё так же коряво, потому что улыбаться по-другому ему не позволяли его распотрошённые и изуродованные нервы.
 Иван стоял рядом и ждал. И хотя он всегда воспринимал слышанные рассказы о чудесном верхнем мире как некий удивительный комикс, который граффитчики пытались нарисовать на неподходящих для того стенах, но теперь парень был в смятении и сомневался: «А вдруг над городским потолком в толще твёрдой вселенной и вправду существуют другие воздушные пустоты, до которых можно добраться?»
 — Ты что-нибудь знаешь о верхнем мире? — спросил Петрович, прервав молчание.
 — Ничего конкретного, — ответил Иван. — Мне рассказывали, что там якобы нет потолка...
 — Небо! — Петрович выдохнул это слово с каким-то неимоверным порывом радости, как со стороны показалось Ивану.
 — Что, что? — спросил парень.
 — Я говорю — небо!
 — А что это такое?
 И в этот миг лицо Петровича сделалось беспечно-озорным, как у совсем маленького, головастого ребёнка.
 — Ты не знаешь, что такое небо? Разве тебе не рассказывали?
 — Нет.
 — А как же тебе объяснили про бездонный потолок?
 — А мне ничего не объясняли, — ответил Иван, — просто сказали, что там нет потолка.
 — На самом деле потолок там есть, просто он имеет другую природу и называется небом... А на небе есть солнце, которое светит ярче, чем тысяча ламп... А по ночам небо украшают звёзды... И луна...
 С каждым словом Петрович всё больше и больше клонился ко сну, веки его закрылись — и он замолчал.
 Иван подождал мгновение, подождал второе — Петрович как будто и вправду заснул. Иван поёрзал, поёрзал и решил, что разговор на этом окончен. И уже собрался двинуть в обратный путь, как вдруг Петрович очнулся и резко приподнял голову — но та тут же упала обратно на подушку.
 — С вами всё хорошо? — шёпотом спросил Иван, испугавшись зрелища.
 — Не обращай внимания, — ответил Петрович. — Так ты... Да, вспоминаю: ты пришёл разузнать о верхнем мире.
 Иван приблизился, чтобы лучше слышать тихое бормотание немощного человека.
 — Дождь! — проговорил Петрович. — Ты знаешь, что такое дождь?
 — Нет.
 — Это когда на небе серое... А потом с неба... Вниз... Вода... Кап, кап, кап...
 И Петрович опять погрузился в безмолвное, сноподобное состояние. И вновь Ивану стало страшно и не по себе. Разум подсказывал, что нужно лишь немного подождать, однако именно сейчас по спине побежали колкие мурашки. Как будто кто-то наблюдал сзади... Иван вздрогнул и оглянулся — малюсенькая щель приоткрытой двери показала кусочек тишины безлюдного коридора. «Уф, почудилось!» — успокоил себя парень и даже пару раз моргнул глазами.
 — Куда ты смотришь? — послышался голос Петровича.
 Иван повернулся.
 — На дверь, — ответил он.
 — Двери! — выдохнул Петрович. — Эти маленькие, вездесущие двери без ручек и замочных скважин!..
 — Вы знаете о них?
 — Конечно. Ведь без них никак не попадёшь в мир, что находится наверху...
 — А где именно наверху? — быстро спросил Иван, видя, что Петрович вновь погружается в свой липкий сон.
 — Над нами. Над потолком... На следующем этаже...
 — А двери?..
 Тяжёлые веки Петровича сомкнулись, но голова ещё держалась приподнятой и обращённой к Ивану — однако вскоре она плюхнулась на подушку. Но Петрович остался в сознании и продолжил говорить с закрытыми глазами:
 — Маленькие двери! А за ними коридоры. Длинные-предлинные. А стены в них всегда зелёные. Иногда там гуляет холодный ветер — это значит, что лаз в верхний мир где-то близко. Лестницы, этажи... Нужно идти наверх... Красная стрелка на зелёной стене...
 Его голос затих. Иван уже знал, что нужно чуть-чуть подождать — и Петрович снова начнёт говорить. Но пауза затянулась несколько дольше предыдущих. И когда Петрович вновь приоткрыл глаза, Иван тут же спросил:
 — Как я могу попасть в верхний мир?
 — По длинным служебным коридорам. Нужно идти вверх. Но это опасно. Это очень опасно!..
 — Меня могут застукать?
 — Не только. Сам по себе мир наверху... Там есть опасности... Когда идёт дождь... Всё наше дерьмо!.. Крысы... Большие такие крысы...
 — Что крысы? — спросил Иван.
 — Крыс много, но... Главное не это... Ох, что-то дурно мне, жарко... И время... Может прийти чёрт... Этот чёртов...
 Петрович приподнял голову и принялся качать ею, как будто что-то высматривал в комнате. И затем остановил свой взгляд на Иване и сказал:
 — Помнишь, ты мне обещал?
 — Да, — ответил Иван, испугавшись чёрных зрачков, смотревших на него.
 — Там есть шкаф у стены! — сказал Петрович, и из-под простыни показалась его рука. — В нём есть какие-то лекарства. Они должны быть надписаны. Что там есть?
 — Сейчас гляну! — проговорил Иван и тут же очутился у шкафа. Флакончики и коробочки действительно были подписаны. Иван принялся произносить их длинные и непонятные названия, иногда ошибаясь с ударениями:
 — Иммидрол, сантипазол, что-то неразборчивое, галоперидол, лоликсин...
 — Стоп! — приказал Петрович. — Вынь мне по две, нет, по три штучки сантипазола и лоликсина.
 Иван извлёк из коробочек заказанные таблетки и подошёл к Петровичу.
 — Положи в мою руку, — сказал он.
 Иван положил.
 — А для чего вам эти лекарства? — спросил парень.
 — Видишь, как я мучаюсь?
 Иван кивнул.
 — А эти волшебные таблетки помогут мне заснуть.
 И вдруг Иван понял, о каком сне говорил Петрович, — и холодок пробежал по спине парня.
 — Вы хотите?.. — начал в смятении Иван.
 — Не думай об этом. Я всё сделаю сам. И... воды! Здесь есть где-нибудь вода?
 Иван осмотрелся и сказал:
 — Я вижу стакан. А воду можно налить из-под крана.
 — Налей.
 И пока парень возился у раковины, медленно наполняя стакан тонюсенькой струйкой, чтобы не пробудить больничные трубы, которые очень любили фыркать, булькать и петь резонансные песни, Петрович засунул полуживой рукой в рот таблетки.
 Стакан оказался слишком тяжёлым для немощной руки, и поэтому Ивану пришлось лить воду прямо в рот старика.
 — Ой, вода попала на подушку — нужно вытереть! — проговорил Иван.
 — Не суетись и не волнуйся! — сказал Петрович и опустил голову на мокрое место. — Теперь это не важно.
 Иван унёс стакан и посмотрел на то, в какой жуткой позе лежал Петрович.
 — Ну, иди к себе! — сказал тот. — А то сейчас придут эти черти...
 Петрович выдохнул и сомкнул глаза.
 Иван повернулся, направился к выходу, и вдруг услышал мужские голоса — в коридоре появились санитары.
 — Осталось только перевезти больного обратно! — гулко сказал за дверью Феликс.
 Иван понял, что попал в переплёт. Его глаза судорожно пробежались по всей куцей комнатке: в шкаф со стеклянными дверцами не залезешь, под раковиной не спрячешься, тёмных углов и ниш в помещении не было. Только под свисавшими простынями кровати-телеги было место — и Иван забрался туда. Между колёсными перекладинами, почти у самого пола, была приделана вещевая полка. Иван не отличался крупностью форм и потому с лёгкостью уместился на полке. Простыни полностью скрыли его.
 — Ну вот! — в помещении прогремел голос санитара. — Пока мы там работали — он тут мирно спал.
 — Хочешь с ним поменяться местами? — спросил другой голос.
 — Ни за что! — ответил первый.
 — Везите его назад, ребята! — скомандовал Феликс из коридора.
 На белом полотне простыней Иван видел лишь игривые тени. Сердце заколотилось так громко, что парень даже бредово подумал, что эти стуки выдадут его. Каталка дрогнула и медленно поползла. Иван услышал, как заскрипели колёсики ножек.
 — Что-то тяжёлая она! — произнёс санитар, толкавший сзади.
 — Что, утомился мыть стены? — раздался впереди другой голос.
 По поярчавшему свету, от которого тени санитаровых ног стали видны отчётливее, Иван понял, что кровать выкатили в коридор. Затем произошёл резкий разворот — такой резкий, что парень чуть не завалился в сторону; но всё обошлось — и путешествие продолжилось. Сильно дрогнули передние колёса, перекатываясь через металлический порог, а следом сотряслись и задние. Иван почувствовал запах хлорки — и захотелось чихнуть. Но он сдержался.
 И вот транспортировка кончилась. Сердце стучало в груди в бешеном темпе. Страхи с новой силой вцепились в Ивана.
 — Раз, два, взяли! — раздался сверху всплеск голоса — и содержимое верхнего этажа было перенесено на здешнюю кровать. Вместе с ним исчезла и половина платяной ширмы, скрывавшей Ивана. К счастью, она исчезла с той стороны, где никого не было.
 — Тележку заберём завтра! — сказал санитар и зашагал прочь. Вскоре топот ног прекратился, и со щелчком закрылась входная дверь. А затем погас свет.
 «Господи!» — взмолился Иван, оказавшись в полнейшей темноте.
 
 
 

 ГЛАВА 21

 Чёрная ночь

 
 Когда стихли все звуки, просачивавшиеся из коридора, Иван приподнял рукой свисавшую простыню и выглянул — вокруг была тьма. Лишь тоненькая полосочка света лежала в щели под входной дверью, но полосочка эта была столь узкая и ничтожная, что никак не намекала крохами освещения на размер комнаты.
 Продолжая паниковать, Иван отклонился в другую сторону — туда, где размещалась кровать, которую также не было видно.
 — Петрович, — прошептал парень.
 Но тот не откликнулся.
 Тогда Иван привстал и прошептал ещё раз:
 — Петрович!
 И снова не было ответа.
 Вокруг сделалось подозрительно тихо, Иван даже слышал, как что-то еле различимое пищало у него в правом ухе. Это был глюк сознания — ровно такой же, как и те серые точки и линии, что беспорядочно мерцали и мельтешили перед глазами, которые тщетно пытались разглядеть хоть что-нибудь в окружающей обстановке.
 Ощупав руками перекладины каталки и ножки кровати, Иван прикинул габариты мебели и привстал. Затем поёрзал рукой по шершавым простыням, нащупал ребристое, похожее на скелет тело и снова прошептал:
 — Петрович!
 Но так и не дождавшись ответа, парень с усилием ткнул Петровича в бок — и опять безрезультатно. И лишь тихое сопение — Петрович дышал похрапывающими вдохами и долгими выдохами — говорило, что он был ещё жив.
 «Господи, что же делать?» — панически спросил Иван у собственных мыслей.
 К этому времени зрение уже привыкло к темноте, и вокруг самым непостижимым образом начали вырисовываться осколки и чёрточки пространства. Вот здесь была кровать, на которой лежал Петрович, рядом покоилась каталка, у стены светилась узенькая щель. И вдруг Иван заметил сверху мерцающий огонёк, похожий на красную запятую. Парень сделал робкий шаг вперёд — и запятая исчезла. Вернулся назад — и снова увидел сияющий знак препинания. Поперемещавши голову, парень понял, что огонёк светился в вентиляционной шахте за прутьями решётки, которая и создавала эффект неожиданных пропаданий и появлений.
 Иван пробрался к дальнему краю кровати — отсюда отверстие воздуховода краснело уже отчётливым троеточием. Также из этой диспозиции открывался вид на дверь, которая теперь была очерчена не только полосой у самого пола, но и через вертикальные щели просачивался малыми дозами коридорный свет.
 Иван подошёл к двери, пощупал её — металл холодил пальцы, — попробовал открыть — но она была предсказуемо заперта.
 Внезапно чихнул Петрович — Иван конвульсивно дёрнулся от неожиданности и замер. Когда наэлектризованные нервы разрядились, парень вновь услышал тяжёлые и сопящие вдохи старика. А также далёкие и мерные постукивания. И вдруг эти постукивания превратились в шаги — в коридоре кто-то шёл.
 Иван настороженно вслушался. Потусторонний топот нарастал и вдруг смолк. А затем лязгнул ключ в замочной скважине.
 «Господи!» — оторопел Иван. И в следующий миг входная дверь отворилась, и в черноту комнаты влилась полоса ярчайшего света. Иван прижался к стене. К счастью, он стоял в углу комнаты, где всё ещё сгущалась чернота, делая парня невидимым.
 Вместе с полосой в комнату заглянула и тень какого-то человека. Она быстро росла, и в какой-то момент Иван увидел всплеск белого халата. Вошедший человек тут же направился к кровати Петровича.
 — Так, так, так! — проговорил знакомый голос. Это был Феликс. Его широкая спина закрыла Ивану почти весь обзор в полосе света. Санитар наклонился к Петровичу и тихо пробормотал:
 — Разве можно допустить, чтобы такая мерзость, как ты, могла находиться в чистой палате?
 И затем Феликс смачно плюнул на пол. Иван окаменел и ссохся, словно плевок попал в него.
 — Тьфу! — повторил процедуру Феликс. Потом был ещё один шлепок.
 — Какой же ты плевун! — злорадно прошептал Феликс.
 И снова раздалось в полумраке палаты:
 — Тьфу, тьфу, тьфу!
 Феликс так увлёкся оплёвыванием, что ушёл в дальнюю часть палаты и почти скрылся в темноте. И в этот миг Иван собрался с духом и сиганул в открытую дверь. Первое, что он почувствовал — как его обдало ярким светом. Затем перед глазами появились все контуры и линии коридора. К счастью, вокруг никого не было. Иван остановился и обернулся: страшное прошлое осталось позади шагах в двадцати, и оттуда, что было поистине удивительно, не выглядывал Феликс. «Неужто он ничего не заметил?» — подумал Иван, быстро свернул за угол и зашагал к полустеклянным дверям общего зала. И ощущал, словно шёл во сне, а не наяву, часто вздрагивал от переживаний и ошибочно считал, что уже давно наступила глубокая ночь, хотя на кухне ещё даже не начали готовить сегодняшний ужин.
 Озорной коллектив синих пижам встретил Ивана с полнейшим равнодушием. Белые халаты ничего не заподозрили тоже. Парень сел на подвернувшийся стул, зажмурил глаза и попытался успокоиться.
 
 Этой ночью Иван долго не мог заснуть. Он всё думал и перематывал в голове прошедшие события — и всякий раз ему казалось, что всё это было нереально, происходило не с ним, что он всё это видел на экране того камерного кинотеатра, где демонстрируют фильмы исключительно для внутреннего потребления. И мысль о нереальности прошедшего дня плавно и незаметно перерастала в мысль о нереальности вообще всей лечебницы, а затем и Жанна, и её удивительные взаимоотношения с министром также оказывались под вопросом. «Нет, не может быть!» — вскрикивал Иван то ли вслух, то ли шёпотом. Парень успокаивался на мгновение, наблюдая перед собой серый муар мерцающих точек, — а затем всё те же мысли вновь заползали в голову. Иван барахтался в воспоминаниях и не мог из них выплыть. Его несло то по извилистому коридору клиники, то по кварталам однотипных многоэтажек, то по шикарным залам главного магазина страны — и нигде не было людей. Осталась лишь бескрайняя пустота размером с целый мир в толще вселенной.
 И когда в палате включился свет, а из хриплого динамика зазвучали бравурные аккорды дурацкой песенки, Иван всё ещё спал наяву. И только с появлением санитара — к счастью, это был не Феликс — парень заставил себя сконцентрироваться на простейших вещах реальности — той реальности, которая ещё минуту назад казалась дурно сделанным сновиденческим фильмом для закрытого показа чудаковатым людям.
 :
 Сразу после завтрака Ивана повели куда-то по коридору. Санитар ничего не объяснил, лишь буркнул: «Иди за мной и не отставай!» И когда на горизонте появилась знакомая дверь, Иван понял, что впереди его ждал Димитр. И, действительно, этот худощавый человек, как гордый ворон, стоял в жёлтом интерьере переговорной комнаты. Иван отчётливо заметил, что стол был передвинут и одного стула не хватало, но как ни силился — не мог вспомнить, о чём он говорил с полковником в прошлый раз.
 — Итак, — без всякого приветствия начал Димитр, — уже прошло три дня, и я надеюсь, что ты подумал обо всём и наконец решил.
 — Нет, я так и не решил, — сказал Иван, по-прежнему пребывая в тумане своей забывчивости. Парень знал, что предложение Димтра было по существу плохим, но детали издевательски ускользали от него.
 — А кто будет решать за тебя? — спросил Димитр.
 И уже не выдержав, Иван почти прокричал:
 — По-моему, тут за меня решают все, кому не лень: что есть на завтрак, когда сходить в сортир, в каком часу лечь спать... И это всё устроили, между прочим, вы! Вы!
 — Ну, не совсем, — тихо сказал Димитр, сознавая, что Иван был прав. — Я тебе уже говорил, что именно благодаря мне с тобой случилось не самое худшее из возможного. Ведь кое у кого был соблазн просто взять и устранить тебя физически...
 — Уж лучше бы так! — воскликнул Иван.
 Димитр покачал головой, словно хотел сказать, что Ивану не следовало так говорить.
 — Что с Жанной? — резко спросил парень.
 — С ней всё в порядке. Она рада и отлично проводит время с Николаем Александровичем, — спокойно ответил Димитр.
 — Как?
 — А вот так, молодой человек. Такова жизнь!
 — Я вам не верю!
 — Это ваше дело, верить или не верить моим словам, но я говорю правду. Конечно, иногда Жанна тебя вспоминает, но уже не так рьяно, как раньше. Всё меняется, молодой человек. Жизнь течёт своим чередом. И теперь Жанна о тебе мало волнуется. Ты остался почти один.
 — Неправда! И, кроме того, обо мне волнуется моя мать! — вскричал Иван. И вместе со словом «мать» на него неожиданно нахлынул целый поток драгоценных воспоминаний.
 Димитр на мгновение растерялся, как будто и на него тоже самым непостижимым образом подействовало волшебное слово «мать». Но глупый Иван ничего не заметил.
 — Так что ты надумал? — быстро проговорил Димитр, уводя разговор подальше от опасной черты. — Моё предложение всё ещё в силе.
 Иван презрительно посмотрел на полковника.
 — Если я соглашусь, то что будет?.. — произнёс парень.
 — Тебя посадят на скорый поезд, и ты благополучно отправишься в новую и счастливую жизнь.
 — Почему счастливую?
 — Потому что если ты не согласишься, то жизнь у тебя будет несчастливая.
 Иван ещё пристальнее и с ещё большим презрением уставился на Димитра. Но тот даже не шелохнулся. И тогда Иван громче прежнего выкрикнул:
 — А засуньте-ка этот счастливый билет на поезд себе в одно место!
 — Не кричите так, — сказал Димитр. — Здесь очень не любят, когда пациенты буйствуют. Вдруг вас услышат санитары или врачи?
 — А мне уже всё равно!
 — А вот мне, например, совсем не всё равно.
 — Да вы просто издеваетесь! Пришли сюда, чтобы поиздеваться!
 Димитр как-то погрустнел, но всё-таки спросил, хоть и не надеясь теперь услышать от парня правильный ответ:
 — Значит, ты отказываешься?
 — Да, отказываюсь! — произнёс Иван и тут же испугался той лёгкости, с которой была сказана эта фраза.
 — Как знаешь. Это твоё решение, — проговорил Димитр и отвернулся, чтобы нажать на кнопку вызывного звонка. Вскоре пришёл санитар и увёл Ивана. Полковник же направился в другую дверь, где был коридор для посетителей.
 «Странно, что он ещё не созрел! — думал по пути Димитр. — Что-то тут не так. Или психотропные таблетки так угнетающе на него подействовали?.. Надо будет распорядиться, чтобы Петровского подержали вдали от лекарств. И тогда попробовать ещё раз. И, может, даже рассказать ему горькую правду...»
 
 Конвоирующим санитаром оказался добрый усач. Он оценивающе посмотрел на Ивана и затем сказал:
 — Иди в общий зал. Дорогу ты знаешь.
 — А вы? — вдруг спросил парень.
 — А я пойду попить кофе.
 Иван растерялся и уставился на санитара. И тот в конце концов сказал:
 — Ну что? Мне тебя отвести за ручку, как маленького?
 — Нет, нет! — опомнился Иван. — Я пойду сам.
 — Ну, так иди! И никуда не сворачивай! Хотя ты никуда свернуть и не сможешь...
 И после такого напутствия Иван неторопливо зашагал по коридору. А санитар незаметно исчез за одной из ближайших дверей.
 И снова, как после энцефалографии, Ивану казалось, что он возвращался через новые и ни разу не хоженые переулки коридорного лабиринта. И только когда увидел нишу с тумбочкой, за которой прятался от Феликса, вспомнил всё. И насторожился, потому что впереди за углом взволнованно шумели голоса.
 Иван аккуратно выглянул из-за стены. В коридоре стояли врачи и санитары, перегородив белыми халатами проход. Здесь даже находился главврач, который почему-то забыл накинуть свою ослепительно белую мантию и оттого выглядел, как чёрная ворона в курятнике.
 — Почему меня проинформировали так поздно? — резко спросил главврач.
 — Как выяснили, так сразу и сообщили вам, — ответил кто-то.
 В этот момент на переднем плане показался доктор Брюсер. Он выглядел подавленным, семенил неуверенным шагом, затем остановился и печально сказал со вздохом:
 — Случилось то, что и должно было случиться.
 — Брюсер! — прозвучал голос главврача. — Это был не ваш пациент — вам волноваться и переживать вовсе не нужно!
 Ответную реплику доктора Брюсера Иван не услышал, потому что в этот момент один из санитаров громко, почти по-феликсовски, спросил:
 — Что будем делать, господа?
 — Что, что! — недовольно отозвался главврач. — Что в инструкции написано, то и будем делать!
 — Да, но инструкция-то по этому пациенту секретная! — послышалось в толпе.
 — Знаю, знаю, — произнёс главный врач.
 Затем он что-то долго говорил уже не так громко, как раньше — и Иван ничего внятного не услышал, лишь обрывки фраз. Закончилось это тем, что пришёл Феликс и громогласно спросил:
 — Что делать с трупом?
 — Везите на выброс, — сказал главврач.
 Затем Иван увидел, как люди расступились — за их телами скрывалась настежь отворённая дверь в злополучную палату.
 — Фу, покойник! — раздалось из толпы.
 — Но, но! — тут же отреагировал главврач. — Обходитесь без этих ваших выражений, пожалуйста!
 Тем временем из палаты выкатили кровать-тележку, на которой лежало тщедушное тело Петровича, полностью скрытое под небрежно накинутой простынёй.
 — Когда я его вёз вчера, он был раза в два тяжелее. Честное слово! — проговорил санитар, толкавший сзади тележку.
 — Конечно, дух испустился — вот тело и сделалось легче! — произнёс другой санитар.
 — Хватит! — воскликнул главврач. — Вот понабрали вас за ваши мускулы, а мозгов как будто и нет в голове.
 Как только Иван понял, что тело повезут по коридору в его направлении, тут же попятился назад и, не долго думая, спрятался в проверенном месте — за тумбочкой.
 Поразительно, но тележка с трупом остановилась как раз возле Иванова убежища. И парень занервничал.
 — У кого ключи? — зычно спросил санитар. Ивану показалось, что голос раздался чуть ли не над самым его ухом.
 — У Феликса! У кого же ещё! — прозвучал ответ.
 Иван сидел на корточках таким образом, что из-за тумбочки видел маленькую служебную дверь. Именно к ней и подошёл Феликс. Звякнув ключами, он её отворил, зашёл в затхлую тень чулана, снова звякнул любимыми ключами — и открылась ещё одна дверь, показавшая кусочек какого-то сумрачного помещения. Иван видел лишь, что там была зелёная стена.
 Санитары с тележкой миновали тенистый шлюз чулана и скрылись из виду. Но эхо их бурчащих голосов и по-железнодорожному ритмичное клацанье ножек больничного катафалка указывало на то, что за тайной дверью располагался какой-то длинный туннель с жёстким, очевидно бетонным, полом. Но даже находясь в углу ниши и прикрытый боком деревянной тумбочки, Иван ощутил холодное дыхание потустороннего мира, куда увезли Петровича. Удивительно, но вдыхать эту прохладу было чертовски приятно. И Иван тут же понял, что все извилины больничного коридора с привыкавшими к нему помещениями насквозь провоняли горькими испарениями медицинской химии. А в том туннеле циркулировал необычайно свежий воздух. Иван вдыхал и наслаждался. И уже как будто начала кружиться голова, но вернувшийся Феликс вовремя затворил обе двери, не дав сквозняку распоясаться и заразить всю больницу.
 — Ну, дело сделано, — сказал грозный санитар. — Хотя, конечно, жаль. Очень жаль.
 — Тебе-то зачем жалеть его, Феликс? — спросил кто-то.
 — Это я так, говорю общие слова, — ответил Феликс и зашагал прочь. Топот ног и голоса санитаров вскоре стихли.
 Иван вылез из укрытия и осмотрелся. Особенно пристально он взглянул на неказистую дверь и проговорил себе: «Вот он — мой путь к побегу!» Затем развернулся и покинул нишу.
 За углом у седьмой палаты всё ещё стояли врачи и санитары. Феликс был не так страшен, когда рядом присутствовал доктор Брюсер. Иван смело шагал вперёд.
 — А этот твой визитёр уже ушёл? — спросил доктор Брюсер, когда парень поравнялся с ним.
 — Да, — ответил Иван.
 — Ну, иди, иди в зал ко всем, — сказал доктор.
 Иван шёл. И всё было бы ничего, если бы не Феликс: он так пристально смотрел на Ивана и так едко улыбался при этом, что у парня по спине побежали мурашки. И даже когда Феликс остался далеко позади, Иванова спина всё ещё ощущала на себе прицеленный взгляд самого коварного санитара.
 
 В этот день атмосфера в больнице сильно напоминала вчерашнюю: в общем зале опять было мало надсмотрщиков, из-за чего пациенты чувствовали в себе больше смелости и снова принялись шуметь. Иван то и дело подходил к стеклянным дверям и выглядывал в коридор: иногда там мелькали озабоченные фигурки врачей и санитаров. И хотя никто теперь не дежурил у выхода, Иван даже не помышлял о новом путешествии, а всё думал о спрятанном под раковиной ключе и прикидывал детали своего будущего побега.
 Но после обеда всё кардинально изменилось. Пациентов отправили мыться в душевую комнату и выдали новые постиранные пижамы. И затем в общем зале всех заставили сидеть в атмосфере строжайшей дисциплины: даже самые скромные и обычные шалости тут же пресекались зоркими и по-особенному жестокими санитарами. Через полустеклянные двери Иван видел, как женщины швабрами мыли полы. «Что же у них там случилось? — думал Иван. — Неужто смерть Петровича оказалась для них таким неожиданным и неприятным событием?» Парень хотел подойти поближе и взглянуть на суету в коридоре, но ему приказали сесть обратно на стул. Было скучно. Думать о побеге уже надоело.
 И в какой-то момент распахнулись полустеклянные двери и в зал заглянул толстый, розовощёкий человек в дородном чёрном костюме, поверх которого был небрежно накинут врачебный халат. За его спиной стоял главврач в точно таком же халате, однако застёгнутом на все пуговицы, отчего руководитель больницы выглядел так же опрятно, как доктор Брюсер.
 Толстый человек лениво окинул взором зал, главврач ему на ушко что-то тихо проговорил — и толстяк утвердительно кивнул. И затем они скрылись в коридоре.
 «Похоже, какой-то важный чиновник приехал сюда, чтобы взглянуть на смерть, — подумал Иван. — Хотя на смерть он уже вряд ли сможет взглянуть, зато осмотрит пустую палату, которую как раз вчера основательно помыли и почистили...»
 
 И когда после традиционного обхода в комнате погас свет, Иван безмятежно лежал в кровати, смотрел в темноту и всё не мог уснуть. Размышлял он о разных вещах, копался в воспоминаниях, раскладывал перед собой эфемерные гадальные карты — и всякий раз выпадали те самые три туза: червовая любовь, пиковая неприятность и трефовая болезнь.
 Иван потерял счёт времени: ему казалось, что прошла вечность, когда в палате тихо отворилась дверь, впустив из коридора обжигающий свет. В проёме возникла тучная фигура, какая могла быть только у Феликса.
 — Спишь? — прошептал Феликс.
 Иван прикинулся спящим. Но через приоткрытые веки наблюдал, как Феликс подошёл к кровати.
 Затем парень почувствовал, как пальцы Феликса аккуратно погладили волосы на голове.
 — Хорошенький! — прошептал Феликс и отодвинулся на шаг назад. Внезапно о пол ударился шлепок извергнутых санитаром слюней. Феликс тут же воскликнул, словно икнул:
 — Ой!
 И принялся ботинком водить по черноте пола в надежде растереть следы своего опрометчивого поступка, совершённого по привычке.
 — Завтра! — многообещающе проговорил шёпотом Феликс и ушёл.
 И снова в палате сделалось темно. Иван ещё долго лежал, будучи не в состоянии заснуть, и смотрел в черноту. И в этой черноте за решёткой вентиляционной шахты вдруг загорелся слабенький красненький огонёк в виде двоеточия. Но сиял он не долго, оставив после себя во тьме лишь очередной вопрос без ответа.
 
 
 

 ГЛАВА 22

 Золотой ключик

 
 После завтрака, как обычно, пациентов отправили в общий зал. Иван шёл вместе со всеми, оглядывался по сторонам и цеплялся голодным взглядом за каждую деталь, попадавшуюся на глаза, какой бы ничтожной она ни оказалась: будь то потёртость на паркете или не до конца закрытая дверь в туалет. Даже неотмытое пятно не ускользнуло от его взора. И уж тем более забытый веник — как яркое напоминание о вчерашнем аврале — разжёг ещё сильнее и без того полыхавший в голове огонь угольно-красной мысли о побеге.
 Иван поймал себя грызущим ноготь указательного пальца. «Волнуюсь!» — решил он и тут же отстранил руку подальше ото рта. А следом пришло ещё одно удивительное открытие: синие пижамы сидели собравшись в группы и шушукались между собой полушёпотом — и от этого вместо привычного гула разрозненных голосов в зале царствовал гремящий шорох, словно с рьяной ненавистью рвали шелестящую бумагу.
 Иван внимательно вслушался, затем пересел на другой стул, что был ближе к шуршащему коллективу, и снова вслушался.
 — Кто-то умер...
 — А умер ли?
 — Мне приснился мертвец...
 «Так вот что они обсуждают!» — не открывая рта, проговорил Иван и улыбнулся. И чувство сахарного превосходства возбудило приятный озноб во всём его теле. Парень знал даже такие подробности вчерашнего происшествия, о которых не догадывались ни внимательные врачи, ни зоркие санитары — и от этого сахар в крови сделался ещё слаще.
 Наслаждаясь, Иван откинулся на спинку стула и уставился вдаль. Теперь под прицелом его зрения оказались дежурившие санитары. Их было не много. Радовало и то, что в их числе не значился Феликс.
 Но постепенно мысль о побеге вытеснила из тела все приятные ощущения — и теперь парень просто наблюдал за санитарами, предсказывая каждую их рокировку по периметру зала. И спокойно дождавшись, когда часовая стрелка достигла отметки одиннадцать — самого безмятежного времени в буднях больницы, — он незаметно встал со стула и подошёл к полустеклянным дверям, беззвучно просочился в пустынный коридор и быстро добрался до душевой комнаты. Но прежде, чем достать из тайника заветный ключ, завернул в туалетную кабинку. Была у Ивана одна физиологическая особенность: от жгучего волнения ему всегда хотелось опорожнить мочевой пузырь. И всякий раз перед важным событием, будь то экзамен в школе или свидание с девушкой, Иван судорожно искал ближайший нужник. И даже направляясь зимним вечером на распродажу, он вынужденно свернул в тёмный переулок и стыдливо уединился в самом укромном уголке, каким оказался печальный загончик для мусорных баков.
 «Теперь ключ!» — приказал себе парень, нагнулся под раковину и просунул руку в отверстие, извлекая из могильной черноты спрятанный там кусок металла.
 «Ну, с богом!» — выдохнул парень, помедлил пару мгновений, вслушиваясь в тишину, и робко шагнул навстречу судьбе.
 Одиннадцатичасовое время подтвердило своё спокойствие. Но на самом подходе к повороту, за которым располагалась украшенная тумбочкой ниша с неказистой дверцей в соседний мир, Иван чуть ли не в лоб столкнулся с доктором Брюсером, который бесшумно выплыл из-за угла.
 — Ах, мой юный пациент! — приветственно произнёс доктор.
 Иван остановился и отступил на полшага назад. «Сейчас меня спросят, что я тут делаю!» — испугался парень.
 Но доктор спросил о другом:
 — Как ваше самочувствие сегодня?
 — Хорошо, — ответил Иван.
 Доктор посмотрел на лицо своего юного пациента, очерченное волнительным пунктиром, и покачал головой.
 — Вы уверены, что чувствуете себя хорошо? — спросил он затем.
 — Да. Всё отлично.
 — Может быть, у вас немножко кружится голова, знобит, или ещё чего?..
 — Нет такого... — произнёс Иван. — А что?
 — Вид у вас немного нездоровый.
 — И что это значит?
 — Ничего страшного, — ответил доктор. — Но мне как врачу важна каждая мелочь в состоянии вашего здоровья.
 — Послушайте, доктор, — осмелевши проговорил Иван, — мне уже надоело сиднем сидеть среди всех этих душевнобольных. Не могу уже видеть этот зал со стульями и диванами: я там умираю от безделья и скуки.
 — И вы вышли в коридор, чтобы прогуляться? — спросил доктор.
 — В общем-то, да, — ответил Иван и опасливо посмотрел на доктора. Но тот был спокоен и добродушно сказал:
 — Действительно, сидеть сиднем не всегда хорошо и иногда нужно прогуляться. Коридор у нас большой, длинный — так что есть пространство, где разгуляться. Но не увлекайтесь! И если вдруг у вас закружится голова, подступит тошнота к горлу или ещё что неприятное приключится с духом — тут же обращайтесь ко мне.
 — А как я вас найду?
 — Спросите доктора Брюсера у любого санитара — и вас отведут.
 — Да, я понял.
 — Вот и хорошо, — проговорил доктор и двинулся вперёд. Иван проводил взглядом Брюсера — тот шёл неспешно, мягко и бесшумно ступая своими бархатными тапочками по жёсткому полу.
 Когда доктор скрылся из виду, Иван развернулся и зашагал дальше, постоянно оглядываясь и вслушиваясь. И наконец завернул в нишу, бросил ностальгический взгляд на тумбочку и её спасительную тень, ещё раз вслушался в тишину и вынул из кармана ключ. Рука дрожала — и потребовался второй дубль, чтобы попасть в дырку замочной скважины. И успокоиться Иван сумел только после того, как протиснулся внутрь, затворив за собой дверь, но не до конца — узенькая полоска света давала возможность видеть внутренности чулана. Помещение оказалось вовсе не таким маленьким, как думал Иван, а скорее напоминало небольшую комнату. В её сумраке угадывались прямые линии боковин и полок небольшого шкафа, от которого пахло пылью, а на стене обнаружился переключатель. Но Иван не спешил сдвинуть книзу пластмассовый рычажок — а сперва, запрокинув голову, изучил рельеф низкого потолка и, найдя на нём бездыханную лампочку, трезво выдохнул, окончательно успокоился и включил свет. Вокруг всё стало жёлтым и понятным.
 Ликвидировав щель входной двери, Иван развернулся к шкафу: теперь на полках вместо кучек тьмы покоились стопки каких-то тетрадей, от которых всё так же пахло многолетней пылью. В углу стояло ведро и деревянный остов швабры, истлевшая тряпка лежала отдельно, а рядом с ней находилась небольшая кучка старой одежды. Но самой примечательной в интерьере, конечно же, была вторая дверь — металлическая, с толстыми петлями и несуразно длинной ручкой, как на парадных подъездах старинных домов. И теперь все Ивановы мысли сконцентрировались на блестящем кругляшке несерьёзно тютельного замка с коротенькой щёлочкой — именно туда был вставлен ключ. Но прокрутить его на полный круг парню никак не удавалось. «Тьфу, она, должно быть, не заперта!» — подумал Иван и толкнул дверь. Та поддалась. Дверь была тяжёлой, двигалась с трудом и совершенно не скрипела. И как только возник зазор, в затхлый чулан тут же проник холодный воздух. Он шаловливо щекотал ухо, которое Иван подставил, чтобы познать гробовую тишину потустороннего мира, но вместо этого услышал монотонный шёпот далёкого мотора. Настолько далёкого, что ничуть не страшного. И потому парень ещё больше приоткрыл дверь и смело высунул голову — и увидел широкий туннель с зелёными стенами, пол состоял из грубых бетонных плит, чьи стыки чёрными линиями полосовали нижнее пространство, а в верхнем пространстве дул тот самый прохладный ветерок, с которым Иван уже имел удовольствие познакомиться. Ветерок тёрся о чешуйчатый потолок, теребя пыльные паутины и огибая мутные лампочки, которые гнездились слишком далеко друг от друга — и оттого туннель казался сумрачным. Сам же туннель шёл по дуге, как виток улиткиной раковины, и не просматривался вдаль ни в одну, ни в другую сторону.
 Внезапно случился порыв ветра — и Иван быстро втиснулся обратно в чулан, потому что ему почудилось, что дверь в больничный коридор приоткрылась. Так и было. Иван плотно затворил её. Со стороны чулана запор у замка отсутствовал, и хотя дверь входила в косяк довольно туго, но мощные струи холодного воздуха её играючи открывали.
 Иванов взгляд между тем упал на кучку старого тряпья. «Надо посмотреть, что здесь есть!» — подумал парень и наклонился. Среди изодранных простыней, дырявых пижам и носовых платков, застиранных до нездоровой белизны, он обнаружил полосатую майку и серый костюм рабочего, состоявший из заляпанных пятнами брюк и потрёпанной рубашки с застёжкой-молнией. На вид размер был подходящий — так и оказалось. Больше всего Ивана обрадовало то, что резинка в штанах всё ещё функционировала и держала брюки на талии. А огорчало отсутствие в чулане хоть какой-нибудь обуви, поэтому на ногах парня по-прежнему красовались безобразные больничные тапочки на тонкой подошве.
 Ещё раз зачем-то пробежавшись глазами по содержимому пыльного чулана, Иван погасил лампочку, проскользнул наружу и плотно закрыл за собой металлическую дверь, чтобы никакой сквозняк больше не проникнул на территорию больницы и не раскрыл тайну побега раньше времени.
 «И куда мне идти: туда или сюда?» — задался вопросом парень, выбирая одно из двух возможных направлений, визуально казавшихся идентичными. Интуиция подсказала идти против часовой стрелки. Слева зеленела стена меньшего радиуса, увитая кое-где плющом из проводов, а на правой стене с чёткой периодичностью встречались одинаково невзрачные металлические двери, которые ничем не отличались от той, что вела в больничный чулан. Сначала Иван их считал, но уже на восьмой сбился. А туннель между тем всё заворачивал и заворачивал — и конца этому повороту не было видно, он словно закручивался по спирали.
 Ухнув где-то вдали, через туннель, растревожив потолочную паутину, пробежал порыв ветра и ударил Ивана в спину, подгоняя вперёд. Но затем парень резко остановился, услышав впереди людские голоса и коверкавшее их звонкое эхо. Люди эти как будто приближались и вскоре должны были показаться из-за поворота.
 Иван развернулся и побежал обратно. Больничные тапочки касались бетонного пола мягко, и от них не разлетались звуки, зато ноги чувствовали немилостивую дорогу во всех подробностях. «Куда ты бежишь?» — спросила хитрая мысль. «В чулан», — ответил Иван и попробовал открыть ту единственную дверь из ряда одинаковых, которая ему подмигнула, — но она не поддалась. Иван побежал дальше, и все другие двери как будто тоже весело подмигнули. «Господи, я не найду теперь этот дрянной чулан! — подумал парень. — Ну и хрен с ним!» И побежал быстрее.
 Спиралевидный туннель вывел Ивана к развилке, похожей на круглый зал вестибюля метро. Здесь были три широкие арки. За одной из них мрачнел проход, уводивший в самую чёрную ночь, какая только может существовать в мире, лишённом благоденствия даже тусклейших ламп: оттуда пахло зимним холодом и в непросматриваемой дали что-то настойчиво и натужно гудело. В первый миг Иван направился туда, чтобы спрятаться в темноте, но преследовавшие голоса уже не звучали сзади, а ноги так отчаянно ныли, что боялись теперь наступать на любую неровность — а каверзная ночь туннеля могла преподнести пренеприятнейшие сюрпризы; и потому парень робкими шажками отправился во второй туннель — по-дневному светлый, с аккуратно окрашенными в зелёный цвет стенами и таинственным поворотом после двух сотен метров прямолинейного хода.
 Благополучно миновав дистанцию и заглянув за угол, Иван обнаружил ещё одно разветвление, но теперь совершенно неравнозначное и несимметричное: справа у извилины основного туннеля был проём в довольно-таки узкий, но хорошо освещённый коридор. Подойдя ближе, Иван удовлетворил любопытство: коридор был тупиковый и щеголял множеством деревянных дверей, с которых улыбались опознавательные таблички с надписями. Но они не смогли соблазнить парня — Иван решил идти по основному пути. После поворота туннель никуда не сворачивал и тянулся на километры в смыкавшуюся перспективой даль. И где-то там стояли крохотные фигурки людей и был слышен захлёбывавшийся в собственном эхе собачий лай.
 Иван вздрогнул и тут же попятился обратно за угол. Но и с другого конца туннеля теперь доносилось голоса — звонкие и близкие. И только тупиковый коридор оставался в тишине. Иван заскочил в аппендикс и очутился в маленьком мире закрытых дверей. Здесь пахло странной смесью химических и кулинарных запахов, и было заметно теплее, чем в широком туннеле, подверженном периодическим ветрам.
 Иван принялся с жадностью читать таблички на дверях, но умопомрачительные сочетания букв и цифр надёжно хранили секреты своих витиеватых шифров. И тогда парень дёрнул ближайшую дверь — неожиданно она распахнулась во всю ширь и ударилась о стену, издав жалобный треск. Но внутри располагалась всего-навсего крохотная ниша, забитая слипшейся лапшой из проводов среднего и малого калибров. «Даже не спрятаться здесь!» — подумал Иван и побежал к следующей двери, но она была заперта. И затем целая череда неудачных попыток основательно подорвала парню его боевой дух. Однако дверь, отмеченная тремя буквами «НРЖ», распахнулась так же неожиданно, как первая в коридоре, — Ивана сразу ослепил яркий свет, полившийся из отворённого прохода. Парень увидел, как качнулись белые очертания человека, стоявшего перед столом, на котором под светлыми простынями лежало что-то бугристое.
 — Сюда нельзя входить! Идёт операция! — закричал человек в хирургической маске.
 — Извините, — проговорил Иван и быстро закрыл дверь. Через мгновение пришло понимание всего увиденного. Затем в голове появились путаные мысли. И следом возник вопрос: «Куда я попал?» Однако призвук собачьего лая, просочившийся в тихую утробу узкого коридора, заставил Ивана отложить размышления и отправиться дальше. «Заперто... Заперто...» — повторял парень. И вдруг его внимание привлекла дверь, обитая непривычно красивым и качественным дерматином. Иван, уже не рассчитывавший на удачу, дёрнул за ручку — запорный механизм громко щёлкнул, но дверь таки поддалась и открылась перед незваным гостем.
 По ту сторону, наполовину сокрытое тяжёлой театральной шторой, располагалось просторное помещение со стенами, увитыми нарисованными розами, и по-домашнему обставленной мебелью. Учуяв впереди полнейшую тишину и немного успокоившись, Иван переступил через порог, стараясь не тревожить свисавшую портьеру, и осмотрелся. Большая комната, освещённая огромным окном, выходившим через широкую лоджию на пейзаж уютного дворика, выглядела ненастоящей, потому что столь правильно и органично расставленные столы, стулья, кресла и этажерки с декоративными вазочками, поразительно сочетавшиеся цветом и с розами стен и с лёгкой желтизной удивительно ровного и как будто бесшовного паркета, могла существовать только в декорациях кинофильма или на обложках мебельных каталогов, но никак не в реальной квартире.
 Ещё и ещё вдохнув атмосферу спокойствия и безопасности, Иван таки закрыл за собой дверь и прошёлся по хоромам. В соседней комнате разместилась гостиная с большим стеклянным столом и пухлым кожаным диваном. Рядом на тумбочке возле лампы с ажурным абажуром парень заметил сложенные в стопочку дисконтные карты модных магазинов. Иван зачем-то взял в руку пару штук — карты поздоровались с парнем иностранными словами и обдали его чудными запахами. Иван даже не понял, что так притягательно и приторно пахла неведомая ему заграница.
 «Тут, наверное, есть какая-нибудь одежда», — подумал парень, положил обратно на тумбочку чужие скидки и направился в комнату, которая, как ему казалось, должна была быть спальней. И не ошибся: в углу стояла широкая кровать, укутанная в тигриную шкуру искусственного меха, а вдоль стены вздымался огромный шкаф с пятью створками. Но поочерёдно открыв все его дверцы, Иван обнаружил исключительно женские платья и припасы из уложенных сериями трусиков, носков, колготок и лифчиков. Парень развернулся и зашагал прочь.
 В просторной прихожей обнаружились две шеренги из туфель с разновысокими каблуками, витиевато завязанными шнурочками и прочими женскими радостями. «Хоть бы какие-нибудь кроссовки!» — шёпотом взмолился Иван. Но кроссовок не было.
 Большая коричневая дверь служила парадным входом в квартиру. Но прежде чем коснуться позолоченной ручки, Иван прильнул к блестящему глазку смотрового кружочка и в искажённой перспективе лестничной клетки увидел не то охранника, не то консьержа, сидевшего за столом в компании казённого телефона и журнала с комиксами. Телефон молчал, а журнал рассказывал, очевидно, какие-то занятные и увлекательные истории.
 «Блин, как же мне выбраться?» — спросил себя парень и осторожно попятился подальше от двери.
 Вновь оказавшись в гостиной, Иван решил выглянуть на улицу. Он отодвинул стеклянную створку и выскользнул на широкий балкон, на котором помещался даже белый пластмассовый столик с четырьмя стульями. Ивану хватило беглого взгляда, чтобы определить, что квартира находилась на втором этаже. Дом полукругом обступал тихий дворик, покрытый сказочным газоном с клумбами и перекрестием дорожек у маленького фонтанчика. По всему массиву дома, этаж за этажом, висели непрерывные балконы, а снизу у цокольного подножия проходила вымощенная плитками дорога, вдоль которой стояли длинные седаны и породистые купе. Но самый шикарный автомобиль — бронированный майбах вишнёвого цвета — безмятежно спал в тени нависшего балкона. Иван прикинул, что не испугался бы спрыгнуть на спину спящего автомобиля, и перебрался на балкон крайней комнаты, но понял, что лимузин покоился ещё дальше. И тогда перелез через перила и встал на уступ. Немного понервничал, перескакивая на владение соседней квартиры, затем кинул испуганный взгляд на окна, но они были исполосованы сонливыми жалюзи. Иван продолжил движение по карнизу. И оказавшись над майбахом, схватился за металлические балясины и медленно сполз вниз, завис ногами в воздухе, расслабил руки и через мгновение рухнул на крышу автомобиля. Никчёмные тапочки дали почувствовать ступням жёсткость брони лимузина. Иван чуть не взвыл от боли и стиснул зубы, а вот очнувшийся майбах разразился негодующим воплем сигнализации.
 Соскочив на брусчатку и ещё раз испытав в отбитых пятках немилостивую судьбу, Иван сам не свой сиганул через открытую калитку и выбрался на тротуар небольшой, но очень живописной улочки, петлявшей между высокими домами с роскошными лоджиями и карнизами. Асфальт здесь был необычайно ровный, фонари столбов походили на газовые лампы позапрошлого века, а газоны щеголяли модными стрижками.
 Улица сворачивала в тёмный туннель, разграничивавший кварталы, — и Иван направился туда.
 
 
 

 ГЛАВА 23

 Всё будет хорошо

 
 Светлый зал ресторана был исполосован колоннами и пилястрами, между которыми с одной стороны ютились вытянутые в высоту клетчатые окна, а с другой — словно в зеркале — блестели такие же прямоугольники фальшивых витражей, придавая просторному помещению требуемую симметрию, потому что всё внутреннее убранство, начиная от расположения столов и стульев и заканчивая радиальной композицией лампочек в люстрах, подчинялось строгому и не знающему компромиссов и апелляций классицизму. И только бестолковые тарелки, на которых разномастные салаты и неровные кусочки мяса в сопровождении горбатых гарниров лежали как попало и без какой бы то ни было иерархии, нарушали заведённый порядок. Возможно, главный повар и переживал по этому поводу, но молодые официанты, бегавшие по залу, если и поглядывали с вниманием и дотошностью на разносимые жирные блюда, то совсем с другими мыслями и настроениями.
 Жанна грустила и молчала. Николай Александрович и Димитр сидели напротив. Позолоченный орден, украшавший дородный пиджак министра, никак не хотел вписываться в субординацию интерьера: королевское место в центре зала нынче пустовало, а троица расположилась за неподобающе скромным столиком в тенистом уголке вдали от остальных посетителей.
 — О чём задумалась? — как будто невзначай спросил Николай Александрович.
 — Да не о чём, — ответила Жанна.
 — А почему тогда ничего не ешь?
 — Что-то не хочется больше салатов. Надоели!
 Министр повернул голову к полковнику и проговорил:
 — Переходим на мясо с картошечкой?
 Димитр кивнул. И на столе случилось давно предсказанное переселение тарелок.
 — Ах, — пробубнил Николай Александрович, — забыл спросить у метрдотеля, что тут за сыр на мясе: настоящий французский рошфор или отечественный заменитель? Хотя наш вроде как бы и не хуже, а даже и лучше. Или это я вспомнил о другом сыре?.. Ох, что-то я в последнее время стал забывать и перепутывать — не уж то склероз пожаловал ко мне?
 — Переутомляетесь, ваше превосходительство, — сказал Димитр.
 Жанна болезненными глазами смотрела в свою тарелку и всё не решалась взять в руки нож и вилку. Её мысли витали где-то далеко. Но Николай Александрович как будто ничего не замечал — и лишь изредка адресовал ей очередной бессмысленный вопрос, чтобы она вдруг не задремала по-настоящему. Но теперь он увлёкся гастрономической темой и крикнул в сторону:
 — Официант! Пожалуйста, просветите меня по поводу того, что за сыр украшает поверхность сего мясного блюда?
 — Рошфор, — быстро ответил парень.
 — А можете принести мне оригинал?
 — Простите?.. — замялся официант.
 — Ну, сыр, сыр! Который тут расплавлен, — пояснил министр.
 — Подождите минуточку, — проговорил парень и уплыл на кухню.
 Жанна между тем аккуратными дольками нарезала свою свинину, стараясь не портить эстетику жёлтых клякс сырной корочки. Затем взяла в рот один из кусочков и долго и неторопливо жевала его.
 — Если не хочешь обедать — не ешь, — сказал Николай Александрович. — Всё равно у нас вечером будет большое мероприятие.
 — Да, да, я знаю, — медленно проговорила Жанна.
 К столу подошёл официант и поставил возле министра большую головку сыра.
 — От шефа, — сказал парень.
 Николай Александрович, брезгливо взглянув на принесённое добро, скорчил рожицу недовольства.
 — Теперь придётся отправить шеф-повару денежный конвертик, что ли?.. — пробормотал он себе под нос и чихнул.
 
 Жанна часто возвращалась в тот роковой день, но с каждым разом воспоминания становились всё более размытыми и влажными. Вот и теперь, сидя за столом в компании Николая Александровича и Димитра, Жанна никак не могла восстановить в воображении черты Иванова лица в момент, когда на горизонте неизбежности появился тёмно-синий микроавтобус с полицейскими. Почему-то их служивые физиономии расцветали во всех подробностях: Жанна отчётливо видела и их сверкающие глаза, и недобритую щетину, и красный румянец перегретых щёк, и даже ехидную улыбку на самом мелком и проворном из них, называвшемся майором, — но бледное лицо Ивана упорно отворачивалось от неё. И в следующем кадре, когда их везли на неудобных сидениях полицейской таратайки, Жанна видела лишь Иванов затылок с взъерошенным хохолком возле уха. И было обжигающе сильное желание коснуться и пригладить этот заусенец, но Жанна так и не решилась сделать этого ни тогда — в реальности, ни теперь — в мыслях.
 А потом из пустоты возник престарелый прокурор с безобразным фурункулом на правой щеке. И снова Жанна беспрепятственно могла примечать все особенности казённого кабинета и наблюдать за ужимками его морщинистого обитателя, но Иван оставался в тени — и теперь даже торчащий хохолок расплывался и размазывался по красно-деревянным стенам кабинета.
 — На экспертизу в больницу номер один! — проскрежетал скрипучий голос прокурора. Иван повернулся к Жанне. Она знала, что он внимательно смотрит на неё, но горючие девичьи слёзы не позволили ей видеть его — он уплыл. Он уплыл далеко. Но плакала ли она тогда или ей это только привиделось — память не давала ответа. Была какая-то необъяснимая пустота — как дырки в заграничном сыре.
 Иван исчез окончательно. И как-то незаметно, но так органично и своевременно за спиной возник добрый Николай Александрович. Он подошёл и утешил её. Его лицо тоже было размыто. Он говорил много слов, но ни одно из них не осталось в её памяти. А затем появился доктор в круглых очках и рассказал страшную тайну всего случившегося.
 — Прогрессирующий психиоз из-за опухоли мозга, — сказал он про Ивана. — Его личность будет стремительно распадаться, провоцируя сознание на странные поступки и действия, от которых пострадает как он сам, так и окружающие его люди. Это неизбежно и это, к глубочайшему сожалению, не лечится. Медицина пока бессильна.
 Жанна вспомнила, как закричала где-то в середине тягучего разговора:
 — О каком средстве вы говорите?!
 — Во Владисевере есть специализированная клиника... — сказал доктор. В его круглых очках-зеркалах отразился её испуг.
 — Холод помогает замедлить необратимый процесс, — продолжал говорить своим бархатным баритоном доктор, — а рисование активизирует моторику руки, позволяя дольше оставаться собой в схлопывающемся мире рационального. Поэтому во Владисевере мы всегда держим запас карандашей и акварельных красок.
 — Леди, — прошептал где-то справа Димитр, — мы поможем ему получить максимум из оставшегося. Жаль, что это не лечится.
 И Жанна заплакала — и образы прошлого поплыли вместе со слезами.
 
 Громкий и немного шепелявый голос заставил Жанну всплыть из пучины наваждений.
 — Как неожиданно вас встретить здесь! — проговорила импозантная дама в коричневом платье шотландского покроя. Пристрастие хорошо и обильно поесть отложилось у дамы индюшачьим жирком в отвисших складках могучего подбородка, нос напоминал крючковатый клюв и явно не был лишён варвариного любопытства.
 — Ах, ваше высокопревосходительство, — с воодушевлением гоготала женщина, — я так рада встретить вас здесь! И, между прочим, у вас прекрасный вкус, потому что ресторан чудесный. Здесь по вторникам и четвергам готовят чудную форель, жаль, что сегодня не рыбный день. И как вы уютно расположились за дальним столиком — прелесть и счастье! Я вам завидую. Честно, честно! Однако не буду вам больше мешать. И желаю всего самого лучшего вам и вашим замечательным спутникам.
 На прощание она даже подмигнула министру и засеменила к своему столику в противоположную сторону зала. Николай Александрович пребывал в лёгком недоумении, даже повернулся к Димтру, но тот лишь пожал плечами, и тогда Зараев отдал шёпотом распоряжение:
 — Узнай, что это была за тётка, и сделай ей потом какую-нибудь гадость.
 Димитр кивнул.
 Жанну очень позабавил произошедший курьёз. Ей даже захотелось улыбнуться.
 — Проснулась, красавица? — вдруг произнёс Николай Александрович.
 Жанна встрепенулась и нехотя проговорила:
 — День сегодня какой-то неправильный.
 — Согласен. Тем паче некоторые гражданки бесцеремонно нарушают чужую трапезу, не сидится им на своих местах...
 Внезапно Николай Александрович повеселел и резко повернулся к Димитру:
 — Я вспомнил, кто она такая, эта тётка! Всё отменяется: не надо гадости!
 Полковник кивнул ещё раз.
 — А мы уже приступаем к десерту! — Николай Александрович соблазнительно объявил Жанне.
 — Но мне что-то не хочется, — отозвалась она.
 — Совсем нет аппетита? — спросил Николай Александрович, но при этом почему-то пристально посмотрел на Димитра. А тот как будто нарисовал на своём лице зашифрованный ответ.
 — Я, пожалуй, выпью минералочки, — произнесла Жанна.
 — Да, да, непременно выпей! — воскликнул Николай Александрович и тут же налил в Жаннин бокал жидкость из хрустального графинчика. — Минеральная вода очень полезна. И там, куда мы скоро поедем, будет много такой целебной воды. А берётся она из бурлящих источников в прибрежных скалах. Жаль, что ты никогда не видела настоящего моря, не слышала шум его волн и не пробовала купаться в его солёных водах, которые смывают, как слёзы, всё самое плохое, что было в жизни.
 — Мы уезжаем, кажется, уже завтра? — спросила Жанна.
 — Да. На полуденном поезде, — сказал Николай Александрович. — А сегодня у нас будет прощальный вечер. Я знаю, что ты любишь балы и чудесные платья, и потому вечером будет звучать музыка и придут знаменитые гости.
 — Море... Оно такое огромное и мокрое... — проговорила Жанна, снова погружаясь в солёный туман своих мыслей.
 — Выпей минералочки! — сказал Николай Александрович. — И потом можешь идти к машине, а мне ещё нужно решить пару финансовых дел с метрдотелем.
 Жанна отпила из своего бокала и молча отправилась к выходу. Николай Александрович проводил её взглядом и затем спросил у Димитра:
 — А с ней точно всё будет в порядке?
 — Не беспокойтесь, ваше превосходительство, — ответил Димитр.
 — Тем не менее, меня очень беспокоит её поведение. И, в частности, отсутствие аппетита в такой великолепной едальне, как эта. Ты уверен, что эти твои наркотические средства не повредят ей?
 — У нас всё под контролем, не беспокойтесь. Думайте лучше о предстоящем ужине и не беспокойтесь о Жанне.
 — Ты повторяешься, — заметил Николай Александрович.
 — А что мне ещё говорить?
 — Скажи, когда она забудет об Иване!
 — Скоро, ваше превосходительство. Не переживайте: учёный доктор Прокопенко убедительно сказал и доказал, что на морском берегу она будет слушать шум колыхающихся волн, пить вкусное лекарство и навсегда забудет о прошлом.
 
 Пётр сидел в автомобиле и собирался перевернуть очередную страницу хлипкой детективной книжечки, когда раздался стук в боковое стекло. Шофёр вздрогнул, бросил чтиво и выскочил наружу.
 — Да не надо так спешить, — сказала Жанна.
 — Инструкция обязывает, — проговорил на ходу Пётр.
 — Как будто вас выгонят с работы за это! — пошутила Жанна. Но Пётр не улыбнулся, а, наоборот, нахмурился.
 — Что-то случилось? — испуганно спросила Жанна.
 Но шофёр благородно отворил перед ней автомобильную дверь и выговорил свою коронную фразу:
 — Прошу в салон, сударыня.
 Жанна залезла внутрь, всё с тем же необъяснимым испугом поглядывая на шофёра. Он своевременно закрыл дверь и стал дожидаться министра и полковника на тротуаре. Жанна пыталась сквозь окошко прочитать Петра, но он стоял спиной и не поворачивался.
 Вскоре на улице появились Николай Александрович и Димитр. Первый был в расстёгнутом чёрном плаще, второй — в пальто мышиного цвета.
 — Ну-с, теперь домой! — проговорил с особым трепетом Николай Александрович, садясь в лимузин рядом с Жанной. Димитр устроился спереди. Последним в машину забрался Пётр.
 — Кондиционерчик бы хорошо включить, — сказал Николай Александрович.
 — Конечно, ваше высокопревосходительство, — произнёс Пётр и нажал нужную кнопку на центральной консоли.
 Николай Александрович повернулся к Жанне:
 — Знаешь, кто пожалует к нам в гости сегодня вечером?
 — Нет, — безучастно ответила она.
 — У нас будет один очень важный и напыщенный человек.
 — Неужто президент страны? — спросила Жанна.
 — Нет, конечно же! — весело произнёс министр, почти рассмеявшись. — Я говорю об Александре Фёдоровиче Кольцове. Я уже рассказывал тебе, что у этого человека чувство собственной важности давно перелилось через край — и ты обещала мне подыграть, дабы мы вместе немножко проучили его: ты помнишь?
 Жанна мнительно кивнула.
 — Так вот, сегодня вечером ты выйдешь в самом роскошном наряде, какое мы купили, и скажешь Александру Фёдоровичу в нужный момент, как условились: «Принцессам не интересны подковёрные интриги!»
 — Да, да, я помню, — вяло проговорила Жанна. Но увидев на её лице полнейшее безразличие, Николай Александрович погрустнел и решил о своём хитроумном плане больше не говорить.
 Пётр через салонное зеркало незаметно наблюдал за Жанной — и её опущенные брови и погасшие глаза заставили его всерьёз задуматься о тех вещах, о которых нельзя было спрашивать.
 «Что они сделали с ней? — размышлял Пётр. — Почему она теперь ведёт себя так неискренне?»
 
 Лимузин остановился возле парадного подъезда. Пётр быстро обежал машину и открыл заднюю дверь. Николай Александрович, кряхтя, вылез наружу.
 — Ну, вот мы и дома! — проговорил он.
 Димитр уже стоял сбоку, косясь на двух прохожих, что шли по противоположной стороне улицы.
 Последней на белый свет дневных ламп из уютного сумрака лимузина явилась Жанна. Увидев в пугающей близости её сонное лицо, Пётр даже вздрогнул, словно то была ледяная Герда из далёкой, как детство, и уже подзабытой сказки.
 Жанна скользнула взглядом по тяжёлому фронтону крыльца, увитому псевдоготическими сущностями и из-за этого напоминавшего многоарочный вход во храм, и почему-то не почувствовала ни того веса, который всегда давил на неё в этом месте, ни предвкушения горького запаха, что царствовал в зыбучем холле и путешествовал в громадном лифте по всем этажам дома — девушке дышалось на удивление легко, и ничто её не тревожило.
 Эти бездонные Жаннины глаза, устремлённые куда-то вверх, заставили Петра вздрогнуть ещё раз. Он не мог поверить, что застывшая перед ним девушка была той самой Жанной, с которой он беспрепятственно говорил о многих откровенных вещах ещё каких-то две недели назад.
 Швейцар в синем кителе стоял и придержал дверь.
 — Прошу, Жанночка, проходи внутрь, — произнёс Николай Александрович.
 Девушка плавно вплыла в утробу подъезда. Николай Александрович бодро прошагал вслед за ней. Димитр указательным пальцем приказал швейцару исчезнуть. И когда пружина доводчика сомкнула челюсти подъездного входа, полковник прошептал Петру:
 — Ты не волнуйся, не глазей и не думай лишнего. Потому что всё будет хорошо!
 — Но ведь же... — проговорил Пётр.
 — Всё будет хорошо, — повторил Димитр и бесшумно скрылся.
 
 Жанна уже целый час безвылазно сидела в своей спальне и страдала от безделья. За прикрытой дверью шумел коридор, словно то был широкий проспект, по которому нескончаемой вереницей ездили большегрузные пылесосы. И когда раздался стук и на пороге появилась юная служанка, Жанна обрадованно воскликнула:
 — Ах, Аня, это ты!
 Служанка закатила в комнату пылесос, придерживая его змеиный хобот, и проговорила:
 — Придётся вас потревожить.
 Жанна решила не мешать и покинула комнату.
 В просторном и длинном коридоре толстобокая горничная протирала марлевой тканью мебель, а другая служанка со звучным именем Олеся, скрючившись в две погибели, увлажняла холщовой тряпкой плинтусы и прогалины паркета между ворсистыми коврами.
 Жанна вильнула вокруг оставленного на проходе ведра и направилась в гостиную. Но что-то в работе прислуги было не так, потому что раздался до скрежета неприятный голос новой управдомши:
 — Это что такое, Олеся?!
 Жанна обернулась. Управдомша кисло улыбнулась, проговорив:
 — Отвратительно работают наши горничные!
 — При Алевтине Сергеевне, почему-то, работали хорошо, — сказала Жанна.
 — Это потому что сама Алевтина Сергеевна плохо исполняла свои обязанности, — заключила управдомша.
 Жанне с самого начала новая управдомша Эльвира Владимировна не понравилась, а теперь эта женщина с кисломолочной физиономией и вовсе стала раздражать одним лишь своим присутствием в квартире. Хотя, по правде сказать, в последнее время Жанну раздражало в той или иной мере почти всё вокруг. И только хрупкая служанка Аня оставалась верным и чутким другом, наверное, потому что она приехала из крохотного городка всего месяц тому назад и ещё не успела заразиться столичной гнилью.
 Жанна ответила управдомше:
 — Если вам кажется, что Алевтину Сергеевну выгнали из-за плохой работы, то вы глубоко ошибаетесь. Алевтина Сергеевна ушла по собственной воле, потому что у неё заболел муж и за ним нужно было ухаживать.
 — Может быть, это и так, — сказала Эльвира Владимировна, — я никогда не видела Алевтину Сергеевну. Но доставшийся мне от неё коллектив трудится из рук вон плохо! И это факт. И с этим надо что-то делать.
 Горничные, которые неказисто подслушивали чужой разговор, вдруг присмирели и принялись тереть пол и мебель как-то тщательнее и настойчивее, чем раньше.
 — Между прочим, — сказала Жанна, — я вам искренне не советую устанавливать в этой квартире свои порядки. Потому что здесь уже была одна лучезарная особа, которую вышвырнули на улицу, да так, что она и пикнуть не успела.
 Эльвира Владимировна задумалась и пробормотала:
 — А мне ничего такого не рассказывали. Наверное, это было давно — ещё до Алевтины Сергеевны.
 Жанна улыбнулась:
 — Она была не до Алевтины Сергеевны, а при ней. И исполняла обязанности помощницы его высокопревосходительства. Но не продержалась и двух дней. Эх, бедная Елена...
 — Однако мне про особ вашего положения обсуждать запрещается, — сказала управдомша. — Да и не моё это дело.
 Почему-то Жанне вдруг стало необычайно весело — и она решила побыстрее уйти, пока щекотливое чувство не превратилось в икоту неуместного смеха.
 — Ну, тогда, работайте, — пробормотала Жанна и шагнула в дремотную гостиную. Там уже всё убрали и обчистили. В соседней столовой шуршала расправляемая по столу скатерть, затем дружно звякнули извлечённые из серванта ножи, вилки и ложки. Жанне вдруг захотелось пить — да так, что в горле пересохло и запершило — и она отправилась на кухню.
 Самым затейливым помещением в квартире его высокопревосходительства была кухня. Её внутренность, изогнутая буквой «Г», изобиловала выступами на стенах, за которыми скрывались вентиляционные шахты, а меж этих выступов теснились и прижимались друг к другу столики, шкафчики и полки. Здесь были две газовые плиты, две мойки и два попеременно гудевших холодильника. Приземистая дверь в углу вела на узкую служебную лестницу, а тройное окно, показывавшее серый пейзаж заасфальтированного двора, имело примечательный выход на несуществующий балкон. Как-то Димитр обмолвился, что это был запасной выход, но внешнюю металлическую лестницу то ли забыли построить, то ли демонтировали по причинам мифической безопасности.
 У большой шестикомфорочной плиты суетился специально приглашённый повар. Его руки прятались в резиновых перчатках, а на белом фартуке желтело аляповатое пятно какой-то неудачи. Кухарка, тётя Вера, помешивала кипящую жижу в кастрюле на второй плите, при этом женщина успевала также поглядывать на сковородку, где скрючившись от боли жарился лук, и следить за происходящим не то на циферблате часов, не то на экране телевизора. Скорее, всё же, она наблюдала за передвижением стрелок, потому что по телевизору показывали рекламу — и при том самую нудную и дурацкую, какая бывает в эфире.
 Жанна придвинулась к столу и заглянула в салатницы. Поприветствовала взглядом вазу с фруктами. Увидела графин с водой, но приступ в горле уже прошёл — и пить теперь не хотелось.
 — Проголодалась, милая? — спросила кухарка.
 — Нет, тётя Вера, просто зашла от скуки. День сегодня какой-то небывало скучный, аж глаза слипаются.
 — Не знаю, не знаю, — пробормотала кухарка. — По мне — так нынче суматошный день. Из-за этого большого ужина. А там вроде должен прибыть кто-то из самого верха, даже наш великопревосходительство волнуется — каких-то полчасика назад сюда наведывался с инспекцией. И ещё утречком тут Димитричко наш со своими ребятами продукты проверяли, словно у нас могут быть плохие. Вот так и живём.
 — А есть ли ещё лавровый лист? — вдруг спросил заезжий повар.
 — Лаврушечки у нас три пучка в кладовочке.
 — Будьте любезны, принесите.
 — Сию минуту.
 Кухарка убавила огонь под сковородкой с агонизирующим луком и пошла за пряностью.
 Жанна бесцельно повернулась, коснувшись своим взглядом телевизора, и вдруг оторопела. С сияющего экрана опрятный доктор восхвалял какую-то волшебную добавку, способную улучшить самочувствие и даже излечить от трёх опасных недугов. Доктора в рекламе звали Вячеславом Ласкиным, и он был удивительно похож на того врача-психиатра, который так убедительно и непринуждённо рассказывал о внезапной и опасной болезни Ивана. Звучал ровно тот же приятный и бархатистый голос, блестели те же радужные очки, а на губах сияла та же располагающая и серьёзная полуулыбка.
 «Они меня обманули!» — поняла Жанна. И её затуманенное сознание вмиг прояснилось. Глаза начали видеть небывало ясно, звон мыслей в голове пропал — и осталось ощущение пустоты с запахом спёртого и семь раз передышанного воздуха.
 — Вот вам лаврушечки принесла, — сказала вернувшаяся тётя Вера, раскатисто выговаривая «р».
 — Большое спасибо, — отозвался повар, посвистывая шепелявым «с».
 Их голоса показались Жанне неприлично громкими. А в коридоре выл по-волчьи пылесос. В большой столовой зазвенел хрусталь. И ещё дальше, где-то в районе прихожей, проворчала противная Эльвира Владимировна.
 «Господи!» — подумала Жанна и побежала в свою комнату. Плотно закрыла дверь. Села на краешек кровати и готова уже была расплакаться, но внезапно постучали в дверь.
 — Кто там? — испуганно проговорила Жанна, вскочив на ноги.
 — Ваше вечернее одеяние, — сказала Аня, входя в комнату вместе с роскошным тёмно-фиолетовым платьем.
 — Положи сюда, — Жанна указала на кровать.
 Служанка оставила фиолетовую роскошь на покрывале.
 — Его высокопревосходительство сказал, чтобы вы были готовы к шести часам, — произнесла Аня на обратном пути. Ворвавшийся из коридора шум вскоре вновь умолк за затворённой дверью.
 Жанна посмотрела на распластанное платье — два дня назад она сама выбрала его в фирменном магазине Лекруа. Николай Александрович соблазнялся другим — более дорогим и пышным, — но Жанна не поддалась, ведь только на этом были ажурные бантики точь-в-точь как у новогодней мечты.
 Выступившие в глазах слёзы не давали рассмотреть все складочки и контуры лежавшей на кровати прелести.
 «Что они со мной сделали? — нервно думала Жанна. — И что теперь сделаю я? Как мне ответить им?»
 На тумбочке валялись маникюрные ножницы — и Жанна схватила их. Сжала в руке почти до боли. Заплаканным взглядом посмотрела на платье — и не смогла удержать новых слёз. Вокруг всё тонуло в солёной неизбежности.
 
 
 

 ГЛАВА 24

 Пути господни

 
 Всюду, куда глядел Иван, высились панельные коробки девятиэтажных домов. И пусть на них висели пронумерованные метки, сообщавшие названия улиц, — но всё то были какие-то незнакомые и чуждые слова. Редкие люди семенили по пустынным тротуарам, словно убегая от кого-то. Порой Ивану казалось, что он смотрит на себя со стороны и видит чумазого парня в поношенном тряпье и гадких тапочках, — наверное, так действовали подсунутые за завтраком лекарства, раздваивавшие сознание.
 Иван направился к автобусной остановке. В тени навеса на скамейке, сложенной из двух досок, сидела чистенькая и добродетельная на вид старушка и читала книжку. Но приехавший автобус оставил приготовленный Иваном вопрос без ответа: старушка спрятала в сумочке свою книжку и бодро спрыгнула со скамейки. Но раскрывшаяся дверь у автобусной головы извергла не без помощи мускулистых мужичьих рук белобрысого подростка.
 — Чтоб больше ноги твоей не было на этом маршруте! — крикнул разгневанный контролёр и дал юному безбилетнику несильный пинок по джинсовой заднице.
 — Сволочь! — гавкнул паренёк.
 И в дело робко вмешалась добродетельная старушка.
 — Ну зачем же так?! — произнесла она.
 — А иначе они не понимают! — коротко объяснил контролёр.
 — Но всё же?..
 — Нынешнюю молодёжь словом не воспитаешь! Это в наше время был авторитет и был порядок. А у этих мудозвонов только одно на уме: где взять на халяву что-нибудь и как... Бабушка, а давайте я вам помогу!
 — Ох! — одобрительно выдохнула старушка. — Вы прямо как джентльмен.
 Контролёр, не сильно деликатничая, ввёл пожилую женщину в салон. Двери закрылись.
 Подросток ядовито плюнул вслед отчалившему автобусу и показал жест с оттянутым средним пальцем. Затем крутнулся и заметил Ивана.
 — Чего уставился, нищеброд?! — рявкнул мальчуган.
 Иван развернулся и побрёл прочь. Поникшая голова наблюдала внизу ленивое мелькание тапочек. И вдруг сзади зазвенело стекло. Глаз заприметил финальные кувыркания кинутого подростком булыжника, который пробил прозрачную стену остановочного павильончика. А сам злоумышленник уже скрылся в подворотне.
 Сначала Иван просто стоял, рассматривая острые треугольники, блестевшие на асфальте; но затем, завидев вдалеке беленькую машину, похожую на полицейскую, быстро, почти бегом, устремился в ближайший двор. И пройдя мимо череды гаражных ракушек, от которых смердело умершей резиной, и обойдя по тропинке огороженную ржавым забором школу, Иван просочился между домами и попал на оживлённую автомобильным движением улицу. И вдруг среди открывшегося пейзажа узрел нечто до боли знакомое. «Она или не она?» — спросил себя парень. Подумал немного. И заключил: «Она!»
 На торце соседнего дома зигзагом извивалась та самая лестница из ниоткуда в никуда.
 «Значит, в том направлении расположена ярмарка и станция метро «Выставочная», а где-то за теми призрачными домами спрятался уютный, квадратный прудик: тот самый...» — объёмно вообразил Иван и на несколько мгновений отдался печальным воспоминаниям. Но мимо прошли две девчушечки школьного возраста, задорно и довольно громко хихикая.
 — Ну и урод! — сказала одна из них. Вторая продолжала хихикать.
 Иван стыдливо понял, что нехорошее слово было сказано про него. «Надо быть осторожнее», — прошептал он себе. И решил снова попытать счастья у гадалки — вдруг в её арсенале магической мудрости отыщется что-нибудь полезное и для него?
 Иван перешёл проезжую часть и завернул в притаившийся проём, откуда начиналась чумазая дорожка на ярмарку. Параллель двух долгих стен, как и раньше, пахла сырой грязью. Иван старательно глядел под ноги и обходил все кучки мусора, встречавшиеся на пути. Парня сопровождало лишь собственное одиночество. Иван бросил ностальгический взгляд на закуток с Т-образным окном. Затем на горизонте появился вонючий туалет. И вот, наконец, стены вывели к пустынной площади. Яркая картина ярмарки никак не налезала на алюминиевые каркасы некогда стройной и весёлой череды палаток. Более капитальные павильоны стояли заколоченные и заброшенные до следующей субботы. Ярмарка тихонечко жила лишь в своей парадной части, которую подпитывала близость к станции метро, — с тех краёв доносились немногочисленные голоса торгашей. А здесь, в круге унылых стен, лишь скрипевшая тележка, которую катил понурый дворник, создавала видимость жизни.
 Дождавшись, когда мужик со своей скрипучей печалью удалился в соседнюю зону, Иван пересёк площадь, но вместо фиолетового домика обнаружил недостроенный павильон с многообещающей надписью «Скоро открытие!» под уже нахлобученной вывеской «Кофейня». Парень растерянно затаил дыхание, а затем разом опорожнил лёгкие — был в этом особенный кайф. Скрип возвратившейся тележки толкнул Ивана в дырку между павильонами. Но увидев, что боковые стены новой кофейни ещё не существовали — между столбиками каркаса была небрежно прилеплена полиэтиленовая плёнка, — парень с лёгкостью пробрался внутрь. Едкий запах акрила ударил в нос. «Что же случилось с гадалкой?» — подумал Иван, обходя бочонки с пахучей краской и стараясь не наступить на разбросанные по полу инструменты. Ниша, в которой находился вход в тайный коридор, уже была наполовину замурованной. Иван перелез через недоделанную кирпичную кладку и исчез в знакомой черноте.
 В прошлый раз, когда сзади трепетно дышала Жанна, пробираться по петляющему проходу было страшнее. Теперь же ничто не пугало. Даже разбросанный внизу невидимый хлам не лез под ноги.
 После третьего поворота дневным сиянием поприветствовало путника Т-образное окно. Иван широко улыбнулся архитектурному курьёзу и проследовал дальше. Коридор изогнулся и вывел на круто идущую вниз, но хорошо освещённую лестницу. Спустившись, Иван очутился в мрачном помещении со множеством переплетавшихся труб, на которых цвели бутоны ржавых вентилей. Правую стену бурым отметили пересохшие ручейки подтёков, и всё ещё пахло нечистотной сыростью. Неосмотрительно наступив на валявшуюся гайку, Иван ощутил столь неприятный укол, словно то был торчавший гвоздь, а не безобидная шестигранная спутница болта. Покалывающая боль вскоре прошла — и ногами снова овладела ватная нечувствительность.
 Поплутав по катакомбам, Иван вышел на перекрестие двух подземных дорог. Где-то вдали слышался рокот автомобильного двигателя. Насторожившись, Иван перебежал на противоположную сторону и свернул в боковой туннель. И тут же наткнулся на кучу дряхлой обуви. «Судьба!» — обрадовался парень. Покопавшись, он нашёл пару мужских кроссовок. Они были поношенные, с грязной подошвой, но цельные и пригодные. Из их нутра исходил пресловутый запах чужого пота, но Иван уже давно распрощался со своей брезгливостью и без каких-либо эмоций надел добытые кроссовки. Прошёлся в них немного — и это было истинное блаженство по сравнению с абсолютно непригодными для городской жизни больничными тапочками.
 «С этой проблемой я кое-как справился», — сказал себе парень и увидел метрах в пятидесяти настежь отворённую дверь. Оттуда выплёскивался непонятный шум, похожий на яростное жужжание застрявшей в целлофане мухи. Парень приблизился и заглянул в проём. Крупные ящики, напоминавшие мусорные баки и с избытком забитые всяким тряпьём, обрамляли светлую комнату. В ней рядами стояли школьные парты, за половиной из которых работали смуглые женщины на стрекочущих швейных машинках. В одном углу была оборудована гладильня, и оттуда глядели треугольные морды самодовольных утюгов. Из другого угла раздавалось дружное чавканье стиральных автоматов. «Должно быть, прачечная», — подумал Иван.
 Незаметно в помещение вплыли откуда-то сбоку двое мужчин в деловых костюмах.
 — А вот здесь у нас находится производство, — громко сказал один из них. — Как видишь, всё до гениальности просто: берём голимый сэконд-хэнд и делаем из него первоклассный брэнд-нью.
 — И куда вы потом сбагриваете свою продукцию? — спросил второй мужчина. Он был лыс, толстоват и говорил заметно тише, но работницы уже перестали строчить, и теперь гудела лишь трясущаяся в цикле отжима стиральная машина.
 — О, брат, нашу продукцию можно встретить почти везде, ну, кроме сам знаешь каких магазинов. Так что ты своей жёнушке обязательно намекни, куда за покупками лучше не отправляться.
 Толстяк философски заметил:
 — Вот только как заставить женщину покупать там, где нужно, а не где она хочет?
 — Это да, есть такая беда!.. — сказал первый мужчина.
 В этот миг к нему подошла одна из работниц и с характерным для южных земель говорком прокудахтала:
 — Алексан Палыч, можно, я возьму себе вот эту блузочку?
 В руках она сжимала голубой комок. А на лице у неё было нарисовано наивное простодушие, с которым хуторские хлебосолы встречают долгожданных гостей. Но Александр Павлович оказался типичным жителем столицы и потому вместо ответа выдохнул с театральным придыханием:
 — Женщины!
 И затем обратился ко всему коллективу:
 — Дамы, собственно чего я пришёл сюда: нужно быстренько поприветствовать нового директора. Поэтому все вместе выходим в холл. И... Оксана, положи ты эту шмотку куда-нибудь! Чтоб новый директор тебя с ней не видел!
 — Но, всё-таки, можно? — спросила южанка Оксана.
 — Вот если улыбнёшься директору и поприветствуешь его воздушным поцелуем — тогда, так и быть, получишь.
 — Алексан Палыч, я вас так люблю! Вы такой чуткий и щедрый!
 — Не меня целовать нужно, — воскликнул Александр Павлович, — а нового директора! Директора!
 Вскоре все удалились из производственной комнаты. Иван подкрался к ящикам с одеждой и принялся изучать ассортимент. В основном были женские платья, юбки, кофточки, маечки и прочая дребедень. На глаза попался даже край шиншилловой шубы. Но хваткие руки извлекли из кучи жёлтую футболку и подростковые джинсы с контрастной, оранжевой строчкой. Приложив брюки к своей талии, парень посчитал, что размер был вполне подходящий, и затем быстренько ретировался обратно в тайный коридор. Пробежал стометровку до перекрёстка и свернул в самый тёмный проход, где решил переодеться. Джинсы по длине подошли, но несколько жали в бёдрах. «Зато не свалятся и ремень не нужен!» — подумал Иван и надел футболку.
 К этому времени глаза полностью адаптировались к темноте неосвещённого туннеля, и парень нашёл на стене еле белевшую надпись «метро — А.Поле» и стрелочку, указывавшую в чёрную даль. «Стоит проведать», — сказал себе Иван. И преодолев тридцать шагов во тьме, он упёрся в жёсткий холод металлической преграды. Разобравшись на ощупь с нехитрым засовом, парень сдвинул тяжёлую дверь. С той стороны подул ветерок, принося с собой шум и дегтярный запах железной дороги. К счастью, путь был освещён. Спустившись по длинной лестнице, Иван вышел к рельсам. Яркие фары ударили по серо-бетонным кольцам, из которых слагался туннель, затрепетали хрупкие сталактиты слипшейся пыли — и рядами мелькающих окон прогремел очередной поезд. По завывающе-шипящему звуку трущихся тормозных колодок Иван определил, что вагоны остановились у станции. И высунув голову в туннель, он увидел красные фонари вагонного зада и вокруг желтоватый ореол пассажирской залы. Расстояние было метров сто, контактный рельс пролегал с противоположной стороны; но бежать по путям было страшно. Иван ждал. Следующий поезд долго не появлялся. И когда в туннеле поднялся ветер и гул, Иван уже был готов. Он сообразил, что в середине дня поезда ходят с большими интервалами, и потому расслабил свои нервы, но встревоженное сердце не захотело подчиниться мозгу и колотилось во всю прыть.
 И хотя глазомер подвёл Ивана — ему потребовалось пробежать большее расстояние — но он с поразительной лёгкостью достиг заветного края и влез на пустынную платформу.
 Постепенно появились люди. Они всматривались в черноту туннеля, из которой вскоре выползли пламенеющие глаза следующего поезда. И только очутившись в полупустом вагоне, Иван сел на сидение и начал успокаивать своё взбешённое дыхание.
 
 Родной район встретил Ивана прохладно: как только парень покинул кафельный зал станции и поднялся наружу, озорной апрель тут же дёрнул за летнюю футболку и издевательски засмеялся колкими дуновениями. Но Иван лишь пригладил волосы и зашагал дальше.
 И вдруг рядом раздался знакомый голос:
 — Привет!
 — А, это ты, Витёк! — обрадовался Иван.
 — Где пропадал?
 — Да так. Ездил на... сборы. Ну, ты понимаешь. А в нашем квартале: не случилось ли чего?
 Витёк сначала пожал плечами, но потом воскликнул:
 — Надька из шестого подъезда замуж вышла!
 Иван улыбнулся.
 — А ты, я посмотрю, — проговорил Витёк, — выглядишь модно, но странно. И не холодно тебе?
 — Но это так... Слушай, будь другом, одолжи стольник!
 — Стольник — могу. Но не больше! — сказал Витёк и достал из кармана жёлтую купюру. — Держи!
 — Спасибо.
 — Блин, спешу, — пробормотал Витёк, посмотрев на часы. — Ну, до встречи. И не забудь вернуть денежку!
 — Не забуду, — прошептал Иван вслед своему приятелю.
 Оказавшись у череды торговых ларьков, Иван бессовестно потратил тридцать пять рублей на шоколадный батончик, который уже через минуту был съеден. А в кармане теперь схоронилась бумажка-полтинник и куцая мелочь.
 Заманчиво распахнутые двери автобуса возбудили желание проехаться, но парень решил идти пешком. И пройдя всего два шага, он обернулся — дремавший доселе страх заставил так сделать; но инстинкт, видать, пошутил, потому что за спиной не было никого. Безмятежный, сиестный час навевал скуку. Какой-то бомж вольготно развалился у фонарного столба и беспардонно клянчил у прохожих деньги. На ногах бездомного красовались угрюмые домашние тапочки. В иных обстоятельствах Иван бы сразу отвернулся, но только не теперь. Парень подошёл и выгреб из кармана все те несколько жалких монет, полученных на сдачу, и бросил их в коробку бомжу. Тот что-то пробормотал о своей тяжкой доле. Но Иван не слушал, потому что у него были собственные воспоминания из продолжающегося кошмара.
 
 Иван боялся встретить чужаков во дворе собственного дома. Странным зигзагом он подошёл к знакомым железобетонным стенам и почти у самой цели свернул на детскую площадку и уселся на лавочку. Все двенадцать этажей предстали перед его взором. И за каждым квадратным окном чернела обычная послеобеденная пустота. На балконах лежал всякий хлам. Голуби оккупировали карниз. Но парень всё не мог понять, что же в окружающей мозаике было сложено не так — он ясно ощущал внутри себя необъяснимое, щемящее чувство, которого прежде никогда не было.
 Так и не разобравшись в своих тревогах, парень встал и направился к подъезду. Набрал код на домофоне и прошмыгнул внутрь. Побоявшись ехать на лифте, зашагал по лестничным маршам. Уже на третьем этаже жалобно заныли ноги. Но Иван шёл. Кто-то с далёкого верха вызвал кабину — и парень панически замер, наблюдая, как неторопливо в призрачном колодце сетчатой шахты поднимается убогая коробка, а затем так же медленно возвращается вниз. И лишь когда постукивания и шорохи исчезли за захлопнувшейся дверью, Иван продолжил путь. Предбанник встретил своего пропащего обитателя печальнейшей новостью. «Полиция, печать 73» значилось на невзрачной бумажке, наклеенной поверх замочной скважины. Вход в квартиру был заперт и опечатан.
 Иван о чём-то задумался. У соседей щёлкнул замок. И когда появилась пожилая дама в клетчатом пальто, Иван машинально произнёс:
 — Здравствуйте, Нина Николаевна.
 — А, Ваня, это ты, — сказала соседка. — Пришёл забрать вещи? Ох, как же это всё печально.
 — А вы всё знаете? — вдруг спросил Иван.
 — Да как же не знать! Участковый обходил всех в подъезде и задавал вопросы. Ох, господи. Я ведь знала, что этим кончатся её выпивания. Погубила она себя, погубила. А ты вот теперь остался совсем один, бедненький.
 Лифт пожаловал на этаж.
 — Ты только сам не пей! — сказала напоследок старушка и вошла в кабину. Створки закрылись.
 Иван сел на холодные ступени. Ему очень хотелось плакать, но в глазах пересохло. Взгляд беспорядочно бегал по контурам крошечного клочка реальности на восьмом этаже. В голове перемешались все кадры прошлого. Настоящее уплывало из-под ног. А будущее и вовсе не виделось.
 И вдруг Иван вскочил и галопом поскакал вниз, громко топая на ступеньках и не жалея своих многострадальных стоп.
 
 Однажды Жанна назвала Ивану свой домашний адрес. Парню казалось странным, что она со стоическим усердием избегала всякого упоминания о своём доме и родителях. И когда в тягучем мёде бессмысленного, но приятного лепета влюблённых голосов разговор вдруг переступил за невидимую черту откровений, Жанне пришлось озвучить буквенно-цифровой код своего секрета. Но из всего тогда сказанного Иван теперь помнил лишь название улицы — Краснокирпичная.
 Прибыв на место, Иван обнаружил целое семейство пронумерованных Краснокирпичных улиц: первая, вторая, третья... Они выглядели как сёстры, пересекали друг дружку под прямыми углами и были застроены одинаково клетчатыми домами — пятиподъездными пятиэтажками панельного типа.
 Почему-то Ивану казалось, что возле Жанниного дома должен располагаться магазин бытовой химии. И потому парень бродил в одиночестве по серым тротуарам и искал мифический магазин. Но на первых этажах здешних домов не было никакой торговли. Лишь попадались подвальные входы с невзрачными табличками кустарных мастерских и непонятных контор.
 И когда ноги окончательно устали, Иван завернул в лощину ближайшего двора и присел на скамейку возле детской площадки. Вскоре здесь появились мальчишки с рюкзаками. Трое из них разбежались по подъездам, а двое остались у песочницы и принялись ожесточённо спорить о чём-то. И один из них подскочил к скамейке и протараторил почти у самого Иванова уха:
 — Он сидел здесь, когда ждал её. А лимузин стоял там!
 — Лимузин?.. — переспросил Иван, понимая, что ключ к его головоломке находился у здешних ребят.
 — Даже дяденька не верит тебе! — прокричал второй мальчик.
 — Да он просто не в теме! — возразил первый.
 — Ну, тогда просветите меня, — с хитрецой произнёс Иван.
 И мальчик, сверкая невинными глазками, рассказал ту часть невероятной истории, которую однажды подсмотрел во дворе.
 — А где живёт эта странная девушка? — спросил Иван.
 — Вон, видите, там, на предпоследнем, новые окна стоят? Это её квартира! — сказал мальчик.
 И, действительно, на четвёртом этаже в двух соседних окнах белели пластиковые рамы, а стёкла выглядели зеркальными, как на элитных многоэтажных башнях.
 — Вы мне верите теперь? — спросил мальчик.
 — Очень даже правдоподобно, — согласился Иван.
 Второй мальчик погрустнел, но быстро нашёл, что сказать:
 — Не могла она выйти замуж за старика-министра! У них... возраст разный очень!
 И мальчишки вновь принялись спорить, а Иван отправился в подъезд. Сломанный домофон впустил парня без лишних вопросов. Подъём на четвёртый этаж занял мгновение. Надменная металлическая дверь, раскрашенная под дерево, — горечь и зависть всех соседних дверей — не оставляла сомнений. Иван надавил на кнопку звонка и замер. Выпученный глазок внимательно смотрел на парня.
 — Вы к кому, молодой человек? — прозвучал женский голос из квартирного бастиона.
 — Здесь живёт Жанна Константиновна? — проговорил парень.
 — Ну... А вы, собственно, кто?
 Иван объяснил.
 Гнусавые щелчки в замочном механизме ободрили парня. Дверь отворилась — и на лестничную площадку выскочила женщина в пятнистом халате.
 — Да как ты только посмел явиться сюда! — закричала она.
 — Я извиняюсь, но... — проговорил Иван, ошарашенный таким поворотом событий.
 — Никаких но! Убирайся вон! Чтоб духу твоего здесь больше не было!
 — Но я не понимаю.
 — Всё ты понимаешь! И я тоже всё понимаю. Так что — убирайся!
 Из чрева квартиры выполз небрежно одетый и как будто не к месту разбуженный мужчина.
 — Что тут за шум?! — спросил он.
 — Да вот, полюбуйся, кто к Жанне пришёл, — эмоционально сказала Лариса.
 — А, её молодой человек, я понимаю? — проговорил Константин.
 Иван кивнул и назвал своё имя и свою фамилию.
 Отец Жанны ещё раз оглядел парня с пят до головы и затем спокойно сказал:
 — На вид очень даже неплохой молодой человек.
 Лариса не стерпела и выкрикнула:
 — Да как ты можешь так говорить? Он даже выглядит как типичный разбойник-граффитчик!
 Константин ответил:
 — Все они так сейчас выглядят, это у них считается модным. Да и не одежда важна в человеке, а нечто другое. Успокойся, Лариса! Зачем перед ним пытаешься накричаться? Он ведь тебя неправильно поймёт. И толку будет...
 — Но, прогнать! — сказала Лариса.
 — Не надо никого прогонять! Мы так с ним никогда и не поговорим. А поговорить нужно!
 И убедившись, что Лариса истратила основную часть своего пылающего заряда, Константин обратился к Ивану:
 — Итак, молодой человек, не соизволите ли рассказать, что там у вас случилось? Потому что Жанна в последнее время обустроилась у Николая Александровича и упорно не хочет нам ничего сообщать. Даже редко звонит.
 Иван поведал о своих злоключениях в той полноте, которую посчитал достаточной. И резюмировал, что Николай Александрович — коварный и страшный человек.
 — Он врёт! — воскликнула Лариса.
 — Да не врёт он, не врёт он! — сказал Константин. — Как будто сама не знаешь, что за человек министр?! Ты его хоть раз видела вживую, а не по телевизору? Ты ж в глаза ему никогда не смотрела и не знаешь, какая тьма там прячется. А парень этот, Ваня, сам к тебе пришёл и стоит тут — настоящий, живой, выносливый.
 Лариса попыталась возразить, но Константин не дал ей ничего сказать и произнёс сам:
 — Деньги и власть развращают человека. Это всегда так было, есть и будет. Это как закон природы. И мне очень жаль нашу Жанну — она наивная дурочка. Она верит в сладкую сказку. Да только это никакая не сказка, а горькая трагикомедия. Ей богу — трагикомедия! Потому что Николаю Александровичу давно пора задуматься о вечном и духовном, а не девочками интересоваться.
 Константин ничего не скрывал и не прятал от Ивана — и поведал парню, что сегодня у министра будет званый ужин с важными гостями. Лариса недовольно посмотрела на мужа. Но тот сказал ей:
 — А мы с тобой, Лариса, на это торжество даже не приглашены!
 Лариса вздохнула.
 Константин без подсказки каких-либо записей назвал адрес дома, в котором обитал министр.
 — Надеюсь, что эта ваша история закончится благополучно! — произнёс он в финале.
 — Я тоже надеюсь! — воскликнул Иван. — И всего вам доброго!
 Парень быстро побежал вниз по лестнице.
 Константин посмотрел на жену и сказал:
 — Почему-то мне кажется, что ситуация зашла уже слишком далеко — и теперь может случиться всё что угодно. Эх, я старый дурак, поддался на твои уговоры, решил ублажить тебя, зная твой сложный и взрывной характер, а надо было спасать дочь. Эх, ну хоть не я, теперь пусть спасает он. Ему и награда будет!
 И вдруг он воскликнул:
 — Надо было дать парню номер телефона!
 Константин попытался было спуститься вниз, но уже через пару ступенек махнул рукой и выдохнул в пустоту подъезда:
 — Не угнаться мне теперь за молодостью!
 Лариса заплакала.
 — Да, поплачь. Тебе будет полезно, — проговорил Костя, уводя супругу в уютную сень квартиры.
 
 
 

 ГЛАВА 25

 Жирная крыса

 
 Иван покинул арочный вестибюль одной из самых красивых станций столичного метрополитена и теперь двигался по длинной Екатерининской улице вдоль надменных домов песочного цвета. Вокруг царствовала монументальная архитектура. С её каменных изваяний и лепных орнаментов глядели несбывшиеся мечты полувековой давности: молотки, колосья, стрелы и гранённые пятиконечники, зовущиеся загадочно звенящим словом «звёзды».
 Удивительно, но на широкой мостовой практически не было припаркованных машин — все они прятались по охраняемым дворам, куда чужаков не пускали высокие ограды и полосатые шлагбаумы.
 Иван шёл по чётной стороне улицы, хотя дом министра был пятнадцатый. С каждым шагом всё шире открывалась взору эта несокрушимая махина, напоминавшая гигантский комод. Было в этом здании архитектурных деталей с избытком: каждая по отдельности выглядела чудной и примечательной, но все вместе они рисовали тяжёлого и печального монстра с мрачной душой, заточённой на чердаке, куда через круглые слуховые окошки пробирались лишь голуби да вороны.
 У центрального подъезда стоял бородатый мужик в синем мундире и переминался с ноги на ногу. И когда с тихим урчанием подъехала представительная машина, бородач засуетился и средневеково раскланялся перед прибывшими персонами. И наблюдая с безопасного расстояния за событиями на противоположном тротуаре, Иван сказал себе: «Правильно сделал, что пошёл здесь».
 
 — Добро пожаловать, — громко произнёс швейцар.
 Из автомобиля вышли двое. Один из них, выглядевший на сорок лет, обладал круглым лицом с лёгким избытком жирка, но чёрный лоснящийся костюм скрадывал все лишние килограммы и рисовал контуры вполне атлетической фигуры. Другой человек напоминал университетского профессора главным образом из-за козлиной бородки.
 Господа эти были Александр Фёдорович Кольцов и Георгий Евгеньевич Варавин.
 — А Зараев тут хорошо устроился, я посмотрю, — сказал похожий на профессора Георгий Евгеньевич.
 — Это вы про дом?.. — с неохотой спросил Александр Фёдорович.
 — Да, — кивнул Варавин. — Недвижимость выглядит эффектно. Говорят, что в его квартире больше десяти комнат. Причём, комнат огромных. Хотя, давно уже не модно в нашем кругу иметь большую жилплощадь и гордиться ею — народ обзаводится несколькими квартирами. Как кто-то точно подметил: по квартире на каждого родственника! Но ведь Николай Александрович особенный, он как будто из девятнадцатого века...
 — Смешно всё это! — буркнул Александр Фёдорович.
 — Полностью с вами солидарен. Причуды у Зараева таковы, что скажи про него правду — и будет анекдот. И про десять ненужных комнат, в которых кроме уборщиц никого больше не бывает... А куда это вы так пристально смотрите, Александр Фёдорович?
 — Да вот просто подметил мимоходом: вся здешняя безопасность оставлена на откуп глазам охранников, а они, как показывает практика, склонны проморгать всё и вся.
 — Ох, Александр Фёдорович, вы бы лучше на архитектуру поглядели бы!
 — А чего на неё глядеть?! Тут любой медвежатник сходу сообразит, как на объект проникнуть.
 Варавин вздохнул:
 — Конечно, вы, Александр Фёдорович, большой специалист по безопасности, но на вещи надо иногда смотреть в целом и наслаждаться эстетическим, так сказать, видом.
 — Ладно, идём любоваться интерьерами, — проговорил Кольцов и зашагал в подъезд.
 
 Ивану ничего не оставалось, как двигаться дальше, украдкой оборачиваясь. Следующее здание, за номером семнадцать, выглядело на удивление невзрачно: его не спасали от уныния даже рельефные фронтоны и разухабистая кладка цоколя, стилизованная под белый камень крепостных стен.
 Иван пересёк улицу и свернул в переулок. Он назывался Песчаный. Боковой фасад невзрачного семнадцатого дома украшал живописный балкон, нависавший над аркой. Проход через арку ничто не преграждало, и потому, не мучаясь размышлениями, Иван завернул и оказался в небольшом дворике. По его периметру высилась трёхметровая кирпичная стена, из-за которой выглядывало крыло министерского дома. Иван сразу обратил внимание на эфемерные наружные лестницы, проложенные между некоторыми этажами, и решётчатые ставни на отдельных окнах. Вдоволь насмотревшись, парень протиснулся между рядом плотно поставленных машин и вступил на крошечную детскую площадку, отмеченную глиняным пятном вокруг качелей. Они были заражены ржавчиной и, наверное, душераздирающе скрипели. Рядом росло одинокое деревце, очевидно, тоже чем-то болевшее, потому что его наклонённый хиленький ствол опирался на стену, а ещё не распустившиеся почки жадно глядели к зажиточным соседям. Именно туда и нужно было попасть Ивану. Оглянувшись — дворик всё ещё был безлюден, — парень вскарабкался на пологий ствол и быстро достиг верхних кирпичей стены. Территория министерского дома в первый миг неприятно поразила: Иван представлял себе миленькие газончики, опрятные дорожки и даже парочку декоративных статуй, но реальность оказалась цвета серого асфальта — везде и всюду. И этот уклад нарушала лишь отгороженная синей ширмой помойка в самом углу.
 Так как вблизи никого не было, Иван аккуратно спрыгнул и, прячась за спинами автомобилей, как напуганная кошка, побежал и схоронился в закутке помойки. Сердце истерично ухало в груди парня. А вокруг растекалась вязкая тишина. Вдруг где-то хлопнула калитка, по улице пронёсся шорох стремительной машины, и снова тишина неодобрительно посмотрела на Ивана.
 Успокоившись, парень принялся изучать место, куда он попал. В мусорных баках лежали упаковочные коробки с заманчивыми надписями, стеклянные бутылки причудливых форм хвастались между собой изысканными этикетками, разноцветные целлофановые пакеты до сих пор выдыхали вкусные запахи своего былого содержимого. Здесь находилась, как быстро сообразил Иван, отнюдь не типичная помойка — от обычной бы воняло кислятиной бытового перегноя, а никак не парфюмерно-ресторанной смесью.
 В соседнем баке вдруг что-то хрустнуло. Иван замер. Раздался ещё один хруст, затем шелест — и из недр приятных отбросов выпрыгнула толстая безобразная крыса. Она даже не взглянула на Ивана, вильнула длинным хвостом и скрылась в какой-то дыре.
 Иван выдохнул. Переждал ещё немного и наконец созрел, чтобы приподняться и высунуться наружу. Но оттуда его сразу окатило чувство холодного разочарования: перед ним стояла развёрнутая буквой «П» задняя часть дома-комода, но вместо нарядных жёлтых стен парень видел простые серые кирпичи, навевавшие скуку, — и лишь некоторые окна были непропорционально высокие и с округлыми фрамугами, отдалённо напоминавшие средневековое зодчество. Иван не сомневался, что за одной из этих несуразных глазниц располагалась обитель гадкого старика. Кое-где за отблесками стёкол даже различались пятна шершавых штор, но чёрная пустота не спешила раскрывать тайны своих высокопоставленных жильцов.
 Увлёкшись созерцанием чужих подоконников, Иван не заметил, как к мусорным бакам подошла девица в сине-белом наряде горничной. Она же глядела себе под ноги и мягко ступала по однообразной серости асфальта. Их взгляды встретились у самого заборчика. Девица вскрикнула негромко, судорожно, словно от нехватки кислорода. Иван осознал свою оплошность и похолодел. Уставился на горничную. Сердце билось неровно и невпопад.
 И вдруг девушка произнесла неожиданную фразу:
 — Так ты Иван?
 Парень вышел из оцепенения лишь через секунду.
 — Но... Откуда? — проговорил он.
 — Значит, тебя действительно зовут Иван? — спросила девушка.
 — Ну, допустим.
 — А меня — Аня. И я знаю, зачем ты сюда пришёл!
 — Но! — воскликнул Иван.
 — Тише! — произнесла Аня. — Нас не должен никто услышать. Тут полно охранников и сплетниц. А ты — красивый. Когда Жанна мне о тебе рассказывала, я прямо почти такого красавца себе и представляла.
 — Жанна! — прошептал Иван. — Как она?
 — Сидит в комнате одна. И, по-моему, она горюет.
 — В каком окне?
 — Отсюда нельзя увидеть: окно её спальни выходит на другую сторону. Давай поступим так: я поднимусь к ней и расскажу о тебе, а дальше что-нибудь да и придумается. Ты только никуда отсюда не уходи и дождись моего возвращения.
 — А Жанна не придёт? — спросил Иван.
 — Понимаешь, там в квартире у Зараева сейчас гости, и ещё там полковник СГО...
 — Димитр! — прошептал Иван.
 — Да, — сказала Аня, — он самый. И я не знаю как на парадной, но на чёрной лестнице дежурят охранники, которых там отродясь не было. Не уверена, что Жанна сможет прийти. Лучше будет, если приду я. Хорошо?
 Иван кивнул.
 В это время во двор заехала машина.
 — Спрячься! — сказала Аня. Иван пригнулся.
 — Это Сергей Петрович с верхнего этажа — не волнуйся, — прошептала Аня и пошла. Через несколько мгновений Иван услышал её голос:
 — Здравствуйте, Сергей Петрович!
 — Добрый вечер, сударыня, — сказал мужчина и хлопнул автомобильной дверью.
 Выждав несколько тягучих секунд, Иван нетерпеливо высунулся: Аня как раз заскочила на ступеньку и исчезла в маленьком боковом проходе, а упитанный Сергей Петрович семенил к другому, более солидному крыльцу.
 Иван запрокинул голову вверх. Лампы на городском потолке светили всё ещё ярко, как будто вечер и не планировал наступать. Так получилось, что весь сегодняшний день парень провёл как бы вне времени, ни разу не посмотрев на часы. Иллюзия продолжалась и теперь. Но вдруг одна из люминесцентных полосок вздрогнула и погасла. Соседняя семейка колб также лишилась одного из своих светочей. «Началось...» — пробормотал парень и спрятался в укрытии. Теперь оставалось только ждать и надеяться.
 Снова заболели сложенные в треугольник ноги. Ныло в желудке. Аппетитный запах из мусорных куч жутко раздражал. В воображении возникла жирная крыса. «Фу!» — сказал ей парень. Но она не уходила.
 В моменты томного ожидания всегда в голову лезут какие-нибудь дурацкие и ничего не значащие мысли. И если их не угомонить, то начинается безжалостная ретроспектива жизни. Так было в хмурой толпе перед распродажей, так было на неуютной койке в психиатрической больнице, так было и сейчас. Непрогнанная крыса превратилась в печальный образ той, кого уже не вернуть. Воспоминания о матери довели парня почти до слёз. И затем в Ивановой голове прозвучали недавние слова Константина: «Мне очень жаль нашу Жанну — она наивная дурочка. Она верит в сладкую сказку...» А следом вспомнился невзрачный плюшевый заяц, которому нарисовали всего «-10%» на красном ценнике.
 «Может ли быть у этой сказки счастливый конец?» — подумал Иван и робко высунулся из-за бака. Серые стены и пустые окна не давали ответа. Перед глазами возник фонтанчик маслянистой жидкости, улыбнулась красная кнопка, а потом с затянутого дымом потолка полилась спасительная вода и смыла половину воспоминаний.
 Иван сел на корточки и вздохнул. Стало гораздо легче на душе.
 Во дворе между тем появился мужчина в форменной одежде охранника. И теперь Иван пристально поглядывал на него из-за своего укрытия. Осмотрев ряды автомобилей, мужчина подошёл к кирпичной стене и закурил сигарету. Стал прохаживаться взад и вперёд в непосредственной близости от помойного места. И когда появилась Аня с пластмассовым ведром в руке, Иван прочитал на её лице слово «тревога».
 — О, хоть кто-то идёт! — произнёс охранник, когда Аня приблизилась к нему.
 — Что, что? — проговорила горничная.
 — Да что-то сегодня во дворе никого нет. Вот и радуюсь вашей юной красоте! — сказал мужчина.
 Аня улыбнулась.
 — А давайте, я вам помогу! — встрепенулся охранник. — Вы это несёте на помойку?
 — Не надо, я сама. Ведёрко-то лёгкое, — произнесла Аня.
 — Ой, барышня, что за глупости вы говорите! Давайте, давайте сюда своё ведро, я его вам тут же верну, только пустым! — сказал охранник. Ане пришлось согласиться.
 Мужчина отправился в закуток. Иван спешно забился в самый угол и зажмурил глаза. К счастью, всё обошлось. Охранник вывалил в бак содержимое ведра и вернул его горничной.
 — А у нас сегодня просто шухер какой-то, — проговорил мужчина. — Всю охрану поставили с ног на голову. Проверки учинили по пять раз на дню. Двери некоторые опечатали. И теперь даже на служебной лестнице не покуришь. Но при этом расставили людей так по-идиотски: вот на каждом этаже кто-то дежурит, а во дворе вообще никого нет, ну кроме дежурных у ворот и шлагбаума.
 — Да, да, я знаю, — сказала Аня, внимательно поглядывая на догорающую сигарету в мужской руке.
 — И что же вы знаете?
 — У Николая Александровича Зараева сегодня званый вечер, и туда приглашён какой-то важный господин из правительства. Вот из-за него и устроили нынче всё это — чтобы ему показать, какая в нашем доме замечательная охрана.
 — Да-а-а! — прогудел мужчина и глубоко затянулся сигаретой. Выдохнув клуб дыма, он сказал:
 — А вы, барышня, работаете у этого высокого превосходительства, как я понимаю?
 — Да, — тихо ответила Аня, словно чего-то стесняясь.
 — Тогда будем знакомы: меня зовут Захар, я служу в третьем посте охраны.
 — Аня, — скромно назвала себя девушка.
 — Ну, вот и познакомились! Может быть, вы мне как-нибудь расскажите обо всём, что здесь происходит? А то я тут новенький. Но все мои коллеги молчат, как рыбы, и ничего не рассказывают о жильцах.
 — Тут, знаете ли, о многом лучше не знать, — сказала Аня.
 — Понял, понял, — улыбнулся Захар. Чиркнул истлевающим концом сигареты по металлу ограды и бросил окурок в бак.
 — Пойду на пост. А вам всего доброго и до следующей встречи! — сказал он.
 — До свидания, — проговорила Аня.
 Захар удалился.
 Аня огляделась по сторонам, выждала небольшую паузу и с пустым ведром отправилась на помойку.
 — Ну, как? — спросил Иван, выползая из угла и расправляя затёкшие ноги.
 — Она очень обрадовалась, когда услышала о тебе, — прошептала Аня. — Я не припомню, чтобы у неё когда-либо было такое приподнятое настроение. В общем, Жанна будет ждать тебя на крайнем балконе третьего этажа с той дальней стороны. Но нужно поторапливаться, потому что ей надо идти к гостям. А потом будет в столовой ужин — и она вряд ли сможет отлучиться. Она очень хочет тебя увидеть и кое-что важное тебе сказать.
 — Вот, значит, как!.. — мечтательно проговорил Иван. — Передай, что я скоро буду.
 — Удачи! — сказала Аня и отправилась в дом. Иван пробежался взглядом по двору, посчитал момент безопасным, резво закрыл крышку одного из баков и встал на неё, зацепился руками за верх кирпичной стены, подтянулся, перекинул ноги через край и приземлился с другой стороны.
 В это время по дорожке неторопливо шагали три человека: дед и двое рослых мужиков.
 — Эй, приятель! — крикнул один из них. — Ты что тут делаешь?
 Иван оглянулся. Дед саркастически улыбался, а физиономии двоих молодых выглядели враждебно. Особенно у того из них, который был мясистее и носил чёрную спортивную куртку с красными полосками.
 — Поди-ка сюда! — сказал он.
 Но Иван сиганул прочь — через арку в переулок.
 — Раз побежал, значит — ворюга! — пискляво проговорил дед.
 Молодые мужики бросились вслед за Иваном.
 — Стой, гад! — звучал голос сзади.
 Выбегая из арки, Иван повернул не в сторону Екатерининской улицы, а в другую, — и теперь бежал по совершенно неизвестным местам. Топот ног за спиной гнал парня вперёд. Преследователи, похоже, решили всерьёз помарафонить.
 Переулок выводил на параллельную Екатерининской улицу — такую же длинную, но более узкую. Иван повернул налево, так как справа увидел толпу людей, и теперь с каждым шагом становился всё дальше и дальше от министерского дома.
 Когда впереди появился, словно призрак, человек в сером пальто, Иван резко свернул на мостовую, даже не посмотрев, не было ли сзади машин — к счастью, их не было. И лишь добежав на последнем дыхании до углового дома, парень осмелился обернуться. Преследователи остались на противоположной стороне и давно прекратили погоню. Но стоило Ивану облегчённо выдохнуть, как мужик в спортивной куртке что-то неразборчиво крикнул и шагнул на асфальт дороги. Иван пробежал ещё чуть-чуть и завернул за угол. На первом этаже располагался книжный магазин — и через широкие витринные окна парень мог видеть многое, что творилось с той стороны. Очевидно, второй из преследователей не пожелал собственным ногам долгого путешествия и, настойчиво махая руками, убедил и своего собрата плюнуть на беглеца и вернуться восвояси. Вскоре мужики завернули к себе в переулок.
 Отдышавшись, Иван пересёк улицу, глянул вдаль для контроля и побрёл по перпендикулярной дороге, всё ещё тяжело дыша и с глубоким огорчением понимая, что теперь придётся сделать крюк через целый квартал, чтобы добраться до искомого места.
 
 
 

 ГЛАВА 26

 Незваный гость

 
 Жанна в очередной раз выглянула на балкон и вернулась в комнату.
 — Всё ещё нет его? — спросила Аня.
 Жанна отрицательно покачала головой.
 — Что-то он долго идёт, — сказала служанка.
 — А ты ничего не напутала?
 — Нет же! Объяснила, что нужно поторапливаться. И даже пожелала удачи.
 — А вдруг с ним произошло...
 В этот миг раздался стук в дверь, и Жанна запнулась. Не дожидаясь устного приглашения, Николай Александрович заглянул в комнату. Выглядел он празднично и был весел. Настоящий фрак — утянутый министром из закромов исторического музея — лоснился аристократической чернотой, как в стародавние времена своей дореформенной юности, когда был только сшит для одного придворного князя, чью фамилию хранительница запасников наотрез отказалась назвать, понимая, в какой гардероб уплывает старинный костюм.
 — Ты уже готова, моё золотце? — поинтересовался Николай Александрович.
 Жанна схватила со столика помаду, с толикой хитрого недовольства посмотрела на себя в зеркало и проговорила как будто своему отражению:
 — Осталось совсем чуть-чуть: веки подкрасить и сделать губы ярче.
 — А по-моему ты и так прекрасно выглядишь, — сказал Николай Александрович.
 — Нет, — запротестовала девушка, — не хватает чёткости линиям. Какая же я буду принцесса, если на лице размазня?
 — Ну, как знаешь. Тебе виднее. Я в эти ваши женские дела не лезу. Побыстрее заканчивай прихорашиваться и приходи — тебя все ждут!
 Николай Александрович удалится с той же английской бестактностью, с которой вошёл.
 Жанна повернулась к Ане и прошептала:
 — Ну?
 Служанка выглянула на улицу и неутешительно сказала:
 — Не вижу его.
 
 Покинув Жаннину комнату, Николай Александрович направился по коридору в гостиную, но, едва переступив через порог, остановился у свисавшей портьеры. В комнате собрались уже все гости. Александр Фёдорович и Георгий Евгеньевич стояли рядом друг с другом и шептались. Алябин, молодой советник из президентской администрации, сидел в креповом кресле и скучал. Галстук его был завязан бессовестными руками небрежности, но Николай Александрович очень даже обрадовался этому. «Дурак дураком», — весело подумал Зараев, переводя взгляд свой с угрюмого Алябина на упитанную барышню в сияющем шёлке — жену отсутствующего нынче министра иностранных дел. Она удобно устроилась на диване в окружении двух озорных подушек, которые были ею передвинуты со своих законных мест у боковых подлокотников. Общество подушек разбавлял бойкий старичок, доживавший, как достоверно знал Николай Александрович, свой последний год на тёпленьком месте в секретариате правящей партии.
 — Николай Александрович, — сказал партийный секретарь, — а мы вас тут потеряли на мгновение.
 — Но я нашёлся, — отозвался министр торговли.
 — Больше не пропадайте! — произнесла дама, в очередной раз передвинув возле себя подушку.
 В просторной комнате были и другие гости, но Николай Александрович их рассматривать уже не стал, а блуждающим взглядом прошёлся по интерьеру и наконец нашёл, что искал. Димитр стоял у книжного шкафчика и делал вид, будто изучал корешки пронумерованных томов классики. Николаю Александровичу было достаточно лишь пристально посмотреть на полковника, чтобы тот кивнул и отправился в маленькую угловую дверцу, за которой находилась крошечная буфетная комнатка. Там на столике покоились серебряные подносы с расставленными по ним бокалами.
 — Разливать? — спросила горничная Олеся, одетая нынче в костюм официантки.
 — Наливай, — сказал Димитр.
 Олеся открыла бутылку и принялась разливать шипучую минеральную жидкость.
 — Ровнее! — приказал наблюдавший Димитр.
 — Я стараюсь.
 И когда Олеся, истратив две с половиной бутылки, наполнила все бокалы, Димитр опытным глазом проверил уровни в каждом из получившихся морей и в некоторые даже добавил по несколько капель.
 — Вот теперь порядок, — медленно пробормотал он. — Остался только последний штрих.
 Полковник достал из потаённого кармана заготовленную колбочку и высыпал из неё беленький порошок в один из бокалов. И затем указал Олесе:
 — Этот фужер ты предложишь молодому человеку с синим галстуком. Поняла?
 — Да, — кивнула Олеся.
 — Он сидит в кресле, — добавил Димитр.
 Олеся подняла поднос и пошла в зал раздавать гостям бокалы, начав с Алябина, которому предназначалась особая порция.
 — Дамы и господа! — громко сказал Николай Александрович. — Предлагаю отведать минеральную воду. С того самого лечебного источника, куда я направляюсь. Говорят, что она теряет свои уникальные свойства и пить её нужно сразу, как только она покидает материнское лоно своей скалистой горы; так что вкус привезённой в бутылке жидкости обещает быть не совсем таким, каким должен.
 — Вы нас угощаете несвежим? — кто-то крикнул из гостей.
 — Я вас угощаю лучшим! — произнёс в ответ Николай Александрович.
 И когда незадачливый Алябин отпил заморской водицы, Димитр покосился на Николая Александровича и установленным знаком дал тому понять, что дело сделано и теперь представитель администрации не будет больше скучать и окунётся в поразительную атмосферу прекрасного вечера, а завтра лично доложит президенту, что у Зараева было такое чудесное мероприятие, каких он в жизни своей никогда не видывал.
 — И ещё один важный момент! — вновь взял слово Николай Александрович. — Как вы знаете, я покидаю вас и уезжаю в далёкую заграницу не просто так, а чтобы вернуть к жизни увядающий цветочек. Я говорю об одной уникальной девушке, чья красота не может оставить ни меня, ни кого бы то другого равнодушным. Вы, наверное, уже слышали о ней. Кое-кто, я знаю, даже видел её. Ну а все остальные увидят её очень и очень скоро.
 — Её зовут Жанна, — прошептала жена дипломата-министра секретарю партии.
 — Почему-то бог своих ангелочков создаёт такими хрупкими, — продолжал говорить Николай Александрович, — что боишься к ним даже прикоснуться. А ещё они бывают подвержены всяким заразным напастям и простудам. Вот и приходится нам, старикам, выезжать на море в те страны, где обитает здоровье. И не ради себя, хотя здоровье у меня тоже не в лучшей ипостаси, а всё ради неё только. Ах, какой там будет простор! Не то, что у нас — в пыльных комнатах за глухими стенами.
 — Заинтриговали, однако, — сказал секретарь.
 — Это вы ещё не видели её, Павел Николаевич, — персонально обратился Николай Александрович к своему гостю. Тот проскрипел о грустном:
 — Вот у меня тоже с самочувствиями не всё в порядке.
 — Так не мучайтесь и присоединяйтесь к нам!
 — Эх, Николай Александрович, не могу: у меня партия, у меня комитет, надо мною портрет Иосифа Леонидовича висит, ну вы понимаете...
 — Понимаю, — убедительно кивнул Николай Александрович.
 Гости распробовали минеральную воду. И оживились, то ли от целебной соли, то ли от витиеватых слов Николая Александровича. Хозяин вечера радостно оглядывал публику, улыбался. И как-то невзначай заприметил, что Георгий Евгеньевич куда-то делся — должно быть, отправился в уборную. Полутень Димитра, прятавшаяся за портьерой, как будто подтвердила эту догадку. И Николай Александрович поспешно подошёл к Александру Фёдоровичу, лишённому теперь помощи от всезнающего Георгия Евгеньевича, и решительно сказал:
 — Александр Фёдорович, мне нужно побеседовать с вами!
 
 Иван старался двигаться как можно быстрее, но измождённые ноги не слушались. Они просили пощады и норовили оступиться на ровном месте.
 Выйдя у треугольного здания на Екатерининскую улицу, парень попытался ускориться, но смог продержаться в неуклюжем полубеге лишь четыре шага, а потом вновь вернулся к тягучей ходьбе, утяжелённой теперь ещё и приступом отдышки.
 Кое-как он добрался до перекрёстка, с превеликой опаской заглянул в даль Песчаного переулка и затем радостно и облегчённо выдохнул в пустоту и безлюдье проклятого места. Перебежал на продолжение тротуара, оступившись в конце и рукой коснувшись крепостного цоколя — это был безобразный семнадцатый дом. Передохнул-таки пару мгновений — и вновь зашагал.
 Нижние балконы надменного дома-комода, сливавшиеся до недавнего времени в одну сплошную шеренгу, теперь рассредоточились по длине увесистого карниза. Но за балясинами и перилами никого не было.
 «Где же Жанна? Неужели я опоздал?» — подумал парень в смятении и ощутил внутри себя чёрную и пугающую пустоту одиночества. Но продолжал идти с прежней решительностью. Миновав страшную пасть парадного подъезда, Иван снова запрокинул голову кверху и увидел, наконец, её.
 «Она!» — прошептал он и уже не смотрел ни под ноги, ни на далёкого прохожего, ни на другие балконы.
 — Я хочу извиниться, — было первое, что сказала Жанна. В её голосе скрежетал какой-то посторонний призвук, но Иван даже не обратил внимания на это.
 — Извиниться за что? — растерянно спросил парень.
 — За всё то, что я не сделала для тебя. Я... я... я тебя люблю. Но я...
 — Не надо так, — произнёс Иван и встал аккурат под её балконом.
 — Господи... — испуганно проговорила Жанна и исчезла. Иван попятился и ступил за бордюр на проезжую часть, чтобы хоть немного развернуть перед собой перспективу линий и увидеть больше, но толстые балясины по-прежнему не пускали взгляд к проёму балконной двери.
 Секунды ожидания тянулись долго. А Жанна всё не появлялась.
 
 Аня стояла бледная у шкафа. В дверь снова постучали.
 — Да, Николай Александрович, — сказала Жанна, переместившись в середину комнаты.
 Из коридора выглянул Димитр. Он с некоторым удивлением посмотрел на девушку и спросил:
 — Вы плачете?
 — В глаз что-то попало, — соврала Жанна и подбежала к зеркалу. — Ну вот, теперь потекла тушь, и опять нужно будет накладывать... И, кроме того, мне не нравится цвет помады — не тот оттенок.
 — Что-то вы стали немного капризной в последнее время, — сказал Димитр. — Его превосходительство попросил меня проведать вас и поторопить. А также напомнить, что ужин начнётся ровно в шесть.
 Жанна повернулась. Её взор нацелился на прикроватную тумбочку, на которой восседал пузатый будильник, но было слишком далеко, чтобы разглядеть золотистые стрелки.
 — У вас осталось три минуты, леди, — сказал Димитр и бесшумно удалился в коридор.
 Жанна испуганно посмотрела на Аню и произнесла:
 — Что же делать?
 — Вам с Иваном нужно бежать отсюда, — ответила Аня.
 — Но как?
 — Не знаю. На лестничной клетке всюду дежурят охранники. Наверное, придётся ждать ночи.
 — Ночь... Это так долго...
 И вдруг Анино лицо прояснилось.
 — Я, кажется, кое-что придумала! — сказала служанка.
 — Что же?
 — У нас в кладовке лежит длинная альпинистская верёвка, которую Димитр изъял у мойщиков фасада. А под нами только два этажа...
 — Я поняла! Неси! — скомандовала Жанна.
 И Аня отправилась за верёвкой. А Жанна поспешила выйти на балкон, чтобы сообщить благую весть Ивану.
 
 Николай Александрович указал гостю на кресло, а сам плотно затворил дверь, чтобы никто посторонний не смог ничего подслушать из коридора. Александр Фёдорович немного волновался, о чём сообщали три натянутые морщинки на его высоком лбу. Хозяин кабинета расположился на своём обычном месте за столом, повернулся к гостю, заметил морщинки и мысленно похвалил себя за расторопное и верное решение, принятое в суматохе гостиной.
 — Давно мы не виделись, а наедине и вовсе никогда не беседовали, — начал неторопливо говорить Николай Александрович. — О своих планах и намерениях, как вы знаете, я объявил в гостиной. Там всё прозрачно и прозаично, как в минеральной воде. А что нового и интересного можете сказать вы, Александр Фёдорович?
 — Я боюсь, важная и долгожданная для меня новость этой недели вас не заинтересует, — ответил Кольцов. — Слишком она техническая.
 — Почему же? Хотите скромно утаить самое сокровенное?
 — Ни в коем случае. Однако, вот оно случилось: на нашем опытном предприятии началось наконец производство собственной системы видеонаблюдения. Сами камеры со сложной оптикой мы пока делать не умеем, но контроллеры у нас будут отечественные, как, впрочем, и корпуса. И заметьте: вандалостойкие — не в пример тому, что предлагает пластмассовая заграница.
 Николай Александрович как-то непонятно вздохнул и затем сказал:
 — А у нас в главном магазине уже года два как стоит такая система для подглядывания за покупателями — дорогая и бестолковая.
 — Печально, но вы допустили стратегический просчёт, установив не то и не там, — бодро сказал Александр Фёдорович. — А моя система будет дешёвая и эффективная! Мы закупим большую партию видеокамер и расставим их по всему городу в правильных местах. А затем и по всей стране.
 — А не запротивятся ли граждане такому всевидящему оку? — ехидно спросил Николай Александрович.
 — Примут и привыкнут, как миленькие! Ну, может, попротестуют месяцок. А потом всё равно замолкнут. Прогресс ведь не остановить. Да и Запад с их свободой, равенством и братством наглядно показал, кто кому там большой и сильный брат.
 Николаю Александровичу не понравились эти слова, и он решил уколоть собеседника следующей фразой:
 — А я вот тут слышал, что ваш проект «Горуслуги» буксует и им мало кто пользуется.
 — Ох, Николай Александрович, разве можно верить всяким недостоверным сплетням? — произнёс Александр Фёдорович. — Да, пользователей пока мало, потому что не все распробовали на вкус этот дивный сервис! Вот мы сейчас подключим к системе банки, установим по терминалу в каждом почтовом отделении, прорекламируем всё это хозяйство по телевизору — и оно покатится как по маслу. Перспектива — самая радужная, какая только может быть! Вообще, мы стоим на пороге совершенно нового мира. Современные технологии нам помогут сделать неимоверный шаг вперёд — к более эффективному и чёткому управлению всем и вся в государстве. Не то, что сейчас.
 — А вам в нынешние времена плохо живётся, что ли?
 — Мне — хорошо. Но завтра будет житься ещё лучше, — ответил Александр Фёдорович.
 — Если, конечно, то немного подзабытое, но ещё не достигшее пенсионной давности дело о грязных трубопроводах в излюбленный вами Запад вновь не всплывёт на поверхность большим нефтяным пятном.
 Александр Фёдорович покраснел. Но в грязь не ударил лицом, а этой самой грязью удачно воспользовался.
 — Если оно всплывёт, — сказал он, — то и вас, Николай Александрович, тоже смоет в пучину грязи вместе со всеми. И президенту жирными точками будет испорчен весь его только что выстиранный от предыдущего скандальчика костюм.
 Затем Александр Фёдорович глубоко и томно вздохнул и проговорил о самом важном:
 — И ведь это так непатриотично: потому что из-за нашей грязи более всего пострадает наша родная страна. Жаль, что у вас тут нет ни водочки, ни коньячка — я бы выпил с вами за патриотизм!
 — Но это не проблема! — сказал Николай Александрович и достал из серванта серебряный подносик с двумя хрустальными рюмочками и маленькой, элегантной бутылочкой, на которой горели пять красных звёзд.
 — Да, я вас недооценил! — не скрывая удивления, проговорил Александр Фёдорович.
 Николай Александрович быстренько разлил буроватую жидкость.
 — За патриотизм! — объявил он.
 — За патриотизм!
 И они выпили. И ни один из них не поморщился, хотя коньяк был убойнейший.
 — А вот тут настоящая швейцарская шоколадка, угощайтесь, — проговорил затем Николай Александрович. — Только не усердствуйте: одной плиточки достаточно. Негоже портить аппетит перед самым ужином. Но пока у нас в запасе есть ещё одна минутка, я вас, Александр Фёдорович, непременно хочу познакомить с Жанной. Пойдёмте!
 
 Тем временем Аня уже привязала верёвку к балясинам балкона. Жанна слишком нервничала, да и не знала, какими узлами нужно укрощать альпинистскую змеюку, и потому пассивно наблюдала.
 — Ну, вот, — сказала Аня.
 Иван с силой дёрнул скинутый ему конец и крикнул снизу:
 — Отлично держится!
 — Теперь мой выход, — с грустью произнесла Жанна и подошла к перилам.
 — Не страшно? — невзначай спросила Аня.
 Жанна как-то странно улыбнулась и проговорила служанке:
 — Бояться уже поздно. Вот спущусь и буду переживать за тебя, Анютушка. Ты же ведь остаёшься. Это тебе теперь надо будет бояться...
 — Вы там скоро? — раздался Иванов голос.
 — Уже! — сказала Жанна и отправилась перелезать через перила.
 — Господи, платье! — воскликнула Аня и судорожными движениями расправила спутавшиеся юбочные складки.
 — Прощай! — прошептала Жанна и полезла вниз. Было очень неудобно из-за платья, однако остроносыми туфельками удавалось крепко зажать верёвку, которая, впрочем, беспрестанно раскачивалась, но Иван снизу придерживал её как мог. На его лице застыла гримаса ужаса. Он боялся, что Жанна сорвётся. Но этого не происходило. Девушка медленно сползала вниз. И когда счастливый конец путешествия уже казался неотвратимым, она взвизгнула и понеслась вниз, но в лёгком испуге пролетела всего ничего и тут же попала в спасительные руки парня.
 — Ой, ё! — вскричал тот. А Жанна лишь скромно улыбалась, всё ещё не осознавая в полной мере, что же с ней приключилось и почему так болят руки.
 Наблюдавшая сверху Аня что-то невнятное проговорила и исчезла. Иван же смотрел на Жанну, а она — на него. И было вокруг чарующе тихо. Но рык мощного двигателя разорвал сказочную тишину. По дороге мчался родстер с немецким клеймом на капоте и спрятанной в багажник крышей. Какой-то белобрысый юнец летел навстречу весне. Машина пронеслась мимо, но через миг завизжала шинами в резком торможении. Юный водитель сдал назад и остановился возле странной парочки. И, действительно, как жёлтая нелепость смотрелась молодёжная футболка рядом с изысканно-строгим фиалковым платьем.
 — Что я вижу! — не скрывая весёлости проговорил паренёк из открытой машины. — Вы, ребята, на какой карнавал собрались?!
 Иван настороженно посмотрел на задиру, а Жанна с раздражением сказала тому:
 — Уезжай куда ехал.
 — Не, ребята, вы чудные! — продолжил юнец. — А это что: канат? На балкон? Да, мать вашу, что тут происходит?!
 В этот миг на балконе появился тяжеловесный Николай Александрович.
 — Жанночка! — неистово крикнул он. Даже голуби на далёком карнизе испугались и захлопали крыльями.
 Девушка подняла голову. Никогда ещё Жанна не видела такого лица у Николая Александровича. Злые корчи до невообразимой чудовищности исказили знакомые округлые черты.
 Но Иван на удивление не растерялся. Он отворил дверцу автомобиля и с нечеловеческой силой вытянул с кресла незадачливого паренька — тот, потеряв всякое равновесие, вывалился наружу и проехался собственной задницей по асфальту.
 — Садись! — Иван крикнул Жанне. Та опомнилась и быстро залезла в машину. Её парень уже был за рулём и глазел на пылкие стрелки приборного щитка.
 — А ты умеешь?.. — тоненько начала Жанна, но её голосок потонул в ядрёном рёве разгоняющегося родстера.
 Юнец вскочил на ноги и взвыл:
 — Ах вы суки! Я всё папеньке расскажу! Он вас посадит и расстреляет!
 Охранники гурьбой выбежали из распахнувшихся настежь дверей — но было уже поздно.
 А Николай Александрович всё стоял на балконе и смотрел вдаль, не замечая ни расположившегося сзади Александра Фёдоровича, ни любопытствующих прохожих, ни паренька, матерящегося на всю Екатерининскую.
 
 Димитр отпрянул от окна также быстро и незаметно, как и подошёл к нему. Гости продолжали смотреть на улицу. Никто не решался ничего сказать, но в гостиной отчего-то было шелестяще шумно. Первым не выдержал Алябин. Он как будто не своим голосом сказал:
 — А чего это она сбежала от министра торговли-то? Поняла, что он старый и никому нынче не нужный?
 Затем икнул, внезапно протрезвел, хотя кроме минералки ничего не пил, и проговорил стыдливо-тихо:
 — Ой, извините, пожалуйста. Что-то нашло на меня. Бес попутал, как будто!
 — Да ничего, ничего! — громко сказал Георгий Евгеньевич и дружески хлопнул Алябина по плечу. — Не нужно стыдиться, когда говоришь правду.
 
 
 

 ГЛАВА 27

 У разбитого окна

 
 В кабинете его превосходительства горела лишь настольная лампа, раскрашивая стены, шкафы и книжные полки стыдливой краснотой абажура. На абажуровой макушке имелось хитрое восьмиугольное отверстие — и чрез него свет изливался на потолок в виде геометрически правильного пятна, избавленного от всеобщего покраснения.
 За окном давно наступила ночь, но шторы не были задёрнуты, и потому ничто не защищало от чёрной тишины пустой Екатерининской улицы.
 Николай Александрович уже успел посидеть на каждом из кресел и стульев, но так и не нашёл спокойного места — всюду он начинал слышать гнусное шептание, произносившее позорные слова. Вот и свершилось то, чего Николай Александрович больше всего боялся: вокруг ширилась и росла безмерная пустота. Уставшие, подслеповатые глаза чуяли её: чёрную, вязкую, склизкую и ползучую.
 «Это конец», — подумал Николай Александрович. И вспомнил, как прорицательно улыбнулся Александр Фёдорович в опустевшей Жанниной комнате, как молчаливо расходились затем гости, как уносили обратно на кухню нетронутые кушанья.
 Пустота между тем сгущалась, захватив уже весь спящий и ничего не подозревающий город. Николай Александрович попытался представить заголовки завтрашних новостей, но не смог.
 «Ничего не осталось теперь у меня», — вздохнул он. Сделал три мучительных шага к секретеру и выдвинул крайний ящик, хранивший в себе почти игрушечный наградной пистолет. Подрагивающей рукой Николай Александрович извлёк печальную коробочку макулатурного цвета — внутри заплясали с монетным звоном патроны. Достаточно было одного, но Николай Александрович вставил все шесть. Затем оглянулся на околдованное темнотой окно и увидел на стекле собственный силуэт. Не было теперь ни Жанны, ни министерства торговли, ни минерального моря, даже Димитр со своей неразлучной тенью куда-то убыл — осталась только пугающая и невыносимая пустота. И ещё были глухие удары никогда не спавших башенных часов. Выстрел раздался где-то сразу после полуночи. Он разбудил храпевшую в угловой каморке Эльвиру Владимировну, она вынудила дежурного охранника проведать квартиру, и вызванный затем доктор Вячеслав Сергеевич Ласкин написал в документе причину смерти так: «атеросклеротический кардиосклероз».
 
 А где-то на другом конце города Иван и Жанна лежали в одной постели, накрытые широким одеялом. За окнами гостиничного номера посекундно вздрагивала фиолетовыми всполохами неоновая вывеска и раскрашивала ночной потолок синеватым сиянием.
 — Мне было хорошо, — сказала Жанна.
 Но Иван с какой-то стеснительной неловкостью произнёс:
 — А по-моему, получилось не совсем так, как хотелось бы...
 — Да брось ты! — запротестовала Жанна и ткнула его пальцем в ничем не защищённую грудь.
 Он улыбнулся еле видимой в полутьме улыбкой.
 — И всё-таки, — выдохнул он, — мои дико уставшие ноги не позволили...
 — Бедненький мой, — проговорила Жанна, продолжая ощупывать рукой его грудь. Это было одинаково приятно и ему, и ей.
 Синие пятна на потолке продолжали мерцать. Было что-то необычайно завораживающее в них.
 Когда Жанна прекратила свои поглаживания, потолок ещё сильнее захватил внимание парня, словно гипнотизируя и помогая отрешиться от всего бренного, что было вокруг в надоевшем городе.
 Внезапно Иван встал, аккуратно сдвинув их общее одеяло, и по мягкому гостиничному ковролину прошёлся до окна. Вывеска внизу билась в конвульсиях.
 — Ты куда? — спросила из постели Жанна.
 — Не могу заснуть, — тихо ответил Иван.
 — Я тоже не хочу спать, — произнесла Жанна.
 — Не знаю как у тебя, но я жутко устал, однако глаза даже и не думают слипаться... Странное ощущение...
 — Сегодня весь день такой странный и удивительный.
 Иван ещё раз повернулся к окну и взглянул наружу. Непонятного цвета микроавтобус плавно остановился у края дороги, беззвучно раскрылась сдвижная пассажирская дверь, и на тротуар выпрыгнули неясные очертания людей в защитных касках.
 — За нами пришли! — сказал Иван.
 — Они? — быстро спросила Жанна.
 — Боюсь, что они, — с прискорбием проговорил парень. — Надо одеваться и сбегать отсюда, пока не поздно.
 И молодые люди впотьмах натянули на себя ту самую одежду, в которой убежали от монументального прошлого. Но прошлое не сдавалось и следовало по пятам за ними.
 В коридоре гостиницы было тихо. Сверху горела каждая вторая лампа. Красная ковровая дорожка вывела ребят на лестницу, кружившую вокруг замурованного кирпичами колодца для лифта.
 Где-то в самом низу послышались шорохи.
 — Это, наверное, они, — произнёс Иван.
 Кнопка подъёма вспыхнула красненьким огоньком, и в шахте зашуршала кабина.
 Иван рванул по ступеням вверх. Жанна еле поспевала за ним. Следующий был последний этаж, и затем лестница упиралась в стену с узким окном, за которым чернела неизвестность. И эта деталь интерьера безумно напоминала архитектурную несуразность, виденную Иваном в сто тридцать шестой поликлинике.
 — Попробуем спрятаться там, — сказал Иван, указывая на странное окошко.
 Парень взобрался на последнюю ступеньку, осмотрел небрежно сколоченную раму, пальцами схватился за выступающую дощечку, потянул — и вскоре отворил окно. По ту сторону было крохотное пространство, едва освещаемое унылым светом с лестничной клетки.
 Иван перелез через подоконник и очутился в сумраке. Подошла Жанна. Парень помог ей забраться внутрь. И затем аккуратно закрыл окно.
 — Что теперь? — спросила Жанна.
 — Не знаю, — ответил Иван.
 Ощупью он обнаружил, что боковая стена была холодная и металлическая.
 — Тут, похоже, есть дверь! — прошептал он на ушко Жанне.
 Ни ручки, ни запора, ни замочной скважины на металле не было. Даже петли нигде не прощупывались. Внутренний голос подсказал Ивану, что дверь открывалась в другую сторону. Парень навалился на неё всем телом — жалобно лязгнув, она сдвинулась, и образовалась щель. Оттуда сразу же сильным порывом ударил холод. Хлипкая рама загадочно-узкого окна распахнулась и стукнулась о стену, невыдержавшее стекло с пронзительным звоном разлетелось по бетонным ступенькам.
 — Чёрт! — воскликнул Иван.
 Через миг внизу громыхнул сильный мужской голос:
 — Они наверху!
 Иван неистово дёрнулся и ещё дальше сдвинул тяжёлую дверь. Щель выросла и превратилась в изумительный вид ночного города. Где-то вдали сияли куцые лампочки, и оттуда пунктирной полосой игрушечных фонарей пролегала пустынная улица. Иван выбрался на чугунные жерди технического балкона, прилепленного к наружной стене гостиницы. А впереди была лишь служебная сварная лестница, уводившая куда-то под самый городской потолок.
 — Вперёд! — приободрил себя Иван и полез вверх, судорожно цепляясь за металл конструкции.
 Как только Жанна вступила на балкон, её ноги тут же подкосились от страха. Древний зверь, схоронившийся в инстинктах и генах, взвыл. Девять этажей пустоты — безраздельное царство ночного ветра располагалось под хлипкими жердями. Но, не проронив ни одного жалобного слова, девушка последовала за своим парнем. Украшенные каблучком туфли теперь сделались неудобной обузой, а трепетавшее платье совсем не мешало.
 В тёмном углу между зданием и бетонным сводом обнаружился хорошо закамуфлированный люк. Быстро раззадорив его окостеневшие суставы и освободив лаз, Иван продолжил путешествие по каменным ступеням лестничного продолжения. Парень мимоходом подумал о том, что, должно быть, и другие паучиные лестницы ведут из верхних этажей «ниоткуда» в секретные шахты и штольни неведомого «никуда». В конце подъёма вереница маломощных ламп изобразила туннель — широкий и длинный. И были здесь знакомые зелёные стены.
 — Где мы? — наконец спросила Жанна.
 — Если б я знал... — ответил парень. — Куда-нибудь нас эти проходы да и выведут. Лишь бы не схватили те...
 Жанна не могла быстро бежать. Иван держал её за руку, боясь потерять снова. Ребята завернули за угол и увидели впереди непроницаемую черноту, из глубины которой в изобилии исходил остуженный воздух и слышен был далёкий завывающий гул какого-то гигантского механизма.
 Жанна, неудачно ступив, резко остановилась и принялась судорожно напяливать слетевшую туфлю. Иван употребил задержку на разглядывание окрестных стен. Он тут же заметил сбоку широкую нишу и в ней неясный свет за мутным от грязи стеклом. Парень запрыгнул на подоконник и без церемоний пнул стекло ногой — оно распалось со звоном.
 — Туда? — спросила Жанна.
 — Да, — произнёс Иван, спихивая ботинком торчавшие снизу стеклянные куски. А сзади уже слышались голоса преследователей.
 Жанна вслед за Иваном забралась на подоконник и прошла через бывшее окно, оставив на одном из осколков кусочек своего прекрасного платья.
 Ребята шли по странному туннелю: здесь приходилось увиливать от торчавших то тут, то там прутьев ржавой арматуры, на пути встречались полуразрушенные газовые плиты и скелеты стиральных машин, ноги с хрустом давили картонные коробки и заставляли шуршать отслужившие полиэтиленовые пакеты. Впереди горел необъяснимо яркий свет, а в лицо дул прохладный воздух.
 Внезапно из гнилого шкафа сиганула крыса, оставив после себя стекольный звон опрокинутой бутылки.
 — Что там? — испуганно спросила Жанна.
 — Ничего. Просто кошка пробежала, — соврал Иван.
 И когда ребята достигли выхода в обитель лучезарного света, они очутились в самом странном и неописуемом месте из возможных. Они стояли в дыре у подножия безобразного холма, созданного непомерным скопищем всякого мусора. Рядом громоздились точно такие же и ещё большие холмы, а сверху синела бездна, наполовину затянутая серыми хлопьями далёкого дыма, и в этой бездне сияла обжигающе яркая лампочка.
 — Господи, где мы? — произнесла Жанна, у которой голова пошла кругом от всего окружающего.
 — Это, должно быть, тот самый верхний мир, о котором говорили изгои, — сказал Иван, щурясь. — Вот только лампа здесь никакая не жёлтая...
 Вдалеке лаяла собака, серые птицы парили над холмами и пронзительно каркали.
 Иван поднялся на пригорок. Там ещё сильнее пахло помойкой, но воздух был небывало прохладным и приятным — и от него кружилась голова. Это было странное ощущение, ни с чем не сравнимое.
 Внезапно дунул порыв ветра, подняв в шелестящий полёт невесомые пакеты, которые затем закружились в вихре занимательного танца. Птицы почему-то скрылись из виду и больше не кричали. Где-то вдалеке громыхнуло. И с высоты дымчатого потолка посыпались шарики прозрачной воды.
 — Что это? — спросила Жанна.
 — Не знаю, — прошептал Иван.
 Вода была тёплой и приятной. Отдельные тяжёлые капли натыкались на твёрдые концы габаритного мусора и раскалывались на мелкие частички. «Дребезги», — подумалось Ивану. Шлёпанье и хлюпанье порождало сюрреалистическую картину звуков.
 — Смотри, что там! — воскликнула очарованная Жанна.
 Иван повернулся. Над соседним холмом нависла пелена из плотно льющихся струй, и невидимый граффитчик разукрасил её семицветьем абстрактных мазков.
 
 Когда Димитр вылез из норы к подножию мусорного холма и увидел первые капли, он тут же развернулся и упёрся в следовавших за ним людей.
 — Назад, назад! — закричал Димитр.
 Униформенные серые люди с интересом смотрели на падающую сверху воду и внимали её вкрадчивому журчанию.
 — Что это? — спросил один из военных. Дневной свет подчеркнул его мужицкую небритость.
 — Это дождь, — сказал Димитр. — И нам нужно быстрее убираться отсюда, пока не промокли!
 И полковник почти силой начал заталкивать удивлённых людей обратно в затхлую глушь туннеля.
 — Быстро, быстро назад! — говорил Димитр рьяно и настойчиво. Военные неохотно подчинились приказу.
 И когда Димитр последним спрыгнул с подоконника, с той далёкой стороны уже вовсю шелестело, урчало и клацало.
 — Что такое дошть? — спросил всё тот же любопытный военный.
 — Это уже не важно, — ответил Димитр.
 — Но почему вы прекратили преследование? Испугались той воды, что ли?
 Полковник негромко проговорил:
 — Потому что вода ядовитая. Под ней нельзя находиться. Она обожжёт кожу, затем выпадут волосы и вскоре наступит мучительная смерть. Ежели на кого-то упала капля и вскочил волдырь — обязательно покажитесь фельдшеру! Понятно?
 Военные промычали хором:
 — Так точно.
 — А эту дырку мы заделаем капитально! — сказал Димитр как будто стене. И, взглянув ещё раз на своих серых людей, объявил им: — Теперь возвращайтесь в гостиницу! Операция на этом завершена. Премии, правда, не будет. Но, так получилось. И никаких вопросов не задавать!
 Военные побрели обратно, шушукаясь между собой. Димитр не стал вслушиваться в их шёпот, а повернулся к разбитому окну, за которым зловеще шелестел смертоносный дождь. «Ах, непоседливая Жанна! Ну, зачем же ты убежала, глупышка? Ведь получается, что и я виноват... Не учёл всех нюансов!.. Эх, как всё нескладно вышло», — пробормотал полковник. И вдруг увидел на торчащем острие клочок фиолетовой ткани. И аккуратнейшим движением пальцев, словно пинцетом, добыл обрывок прекрасного прошлого и схоронил у себя в надёжном кармане.
 — Эх, Жанна, Жанна, — вздохнул Димитр, — ты всегда мечтала о том, чему не суждено сбыться...
 

Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"