— Тётенька, тётенька, а почему у вас?..
Закончить свой вопрос девочка не успела, потому что странная женщина в синем платье, шедшая через двор, ускорила шаг и скрылась в темноте подъезда. Женщину звали Лидия Ивановна и ей было сорок лет. Она поднялась по обшарпанной лестнице на второй этаж, быстро нашла дверь с номером «7», нажала на звонок и вместе с его дребезжанием наконец выдохнула.
За стеной послышалось шуршание, дверь приотворилась, и из щели выглянула молодая девица.
— Вы к кому? — спросила она.
Но в следующий миг в утробе квартиры громко прозвучало:
— Сонечка, это ко мне! Открой!
Девушка отворила дверь и молча пропустила гостью в помещение.
Изнутри квартира выглядела миленькой, ухоженной, но несовременной: словно находилась не в советской Москве, а где-то в достоевском Петербурге. Огромный комод, запертый на опрятный навесной замочек, так и намекал, что сейчас отпрянет занавеска — и из соседней комнаты выйдет крошечная и сухая старушонка с острыми глазками и треугольным носом.
И она вышла.
— А мне карты вот только что и нагадали гостью, — произнесла она, улыбаясь.
«Какой странный голос», — подумала Лидия Ивановна. И, действительно, старушка обладала редким баритоном и произносила буквы «г» и «р» с французской картавостью.
— Здравствуйте, — наконец промолвила Лидия Ивановна. — Должно быть, вы и есть Роза Карловна.
— Да, она самая.
— И вы занимаетесь... как бы это сказать...
— Решением сложных проблем, — закончила чужую фразу Роза Карловна, ещё раз улыбнулась и указала рукой на проход в конце коридора:
— Прошу ко мне!
Лидия Ивановна медленно зашагала. Сзади раздался девичий голос:
— Тётя Роза, а я пойду на речку к ребятам!
— Иди, Сонечка, иди, — ответила ей старушка.
В комнате Розы Карловны пахло яблоками. Тяжёлые из красного бархата шторы были наполовину закрыты, так что в помещение проникало не так много дневного солнца. Но несмотря на это комната не выглядела сумрачной: в ней было светло, как будто горел электрический свет, но на самом деле все лампочки в люстре молчали и не светились. Лидии Ивановне даже показалось, что зеркало, вделанное в широкую дверцу дореволюционного шкафа, мерцало и переливалось — словно оттуда, из далёкого зазеркалья, выглядывал другой мир со своим солнцем и своими обитателями, для которых не было ни октябрьской революции, ни второй мировой войны, а Гагарин ещё и вовсе не родился. Вот только календарь на шестьдесят второй год с красными фигурами передовиков быстро возвратил воображение Лидии Ивановны назад в настоящее.
— Садитесь в кресло, милочка, — проговорила Роза Карловна. — И чувствуйте себя, как дома.
— Я бы с радостью, — ответила Лидия Ивановна, садясь в пухлое с виду, но несколько жестковатое кресло, — однако тут у вас такая необычная обстановка: вся эта старинная мебель.
— Не обращайте внимания! — проговорила старушка и устроилась в другом кресле возле самого окна, — А я уже вся в нетерпении и жду вашего рассказа о вашей проблеме.
— Знаете ли, — нерешительно начала Лидия Ивановна, — с некоторых пор я боюсь засыпать, потому что всякий раз страна сновидений мне подсовывает очередной кошмар, от которого я просыпаюсь в холодном поту и с ощущением гнетущей пустоты, словно меня выжали, как половую тряпку. Господи, я ночую то в кресле, то на стуле. Ставлю будильник на самое раннее время. У меня всю ночь горит свет. И уже соседка один раз приходила и спрашивала, не случилось ли чего. А что я ей могу сказать? Что боюсь заснуть, потому что мне снятся страшные сны?!
— А вы пробовали?..
— Да! — воскликнула Лидия Ивановна. — Я пила таблетки, ходила к невропатологу. Но современная медицина не в силах мне помочь, потому что моя проблема иного толка. Я это поняла не сразу, а промучившись длительное время. Но в конце концов сообразила, что на меня наложили какое-то проклятие, порчу, сглаз — я не знаю как правильно это назвать. Вам должно быть виднее.
— Хм, — задумалась Роза Карловна. — А почему вы так уверены, что кто-то применил к вам колдовство?
— Потому что нет другого объяснения. И мои ночные кошмары: они все однотипны.
— И чем же они однотипны?
— Дети! Меня преследуют дети. Злые, жестокие, настойчивые дети. Они меня уже довели до того, что я с опаской смотрю на любого ребёнка, что попадается мне на глаза. И это ужасно.
Роза Карловна неопределённо покачала головой и спросила:
— А собственные дети?
— У меня их никогда не было.
— Почему?
Лидия Ивановна замялась в нерешительности. Пару раз раскрыла рот, как немая рыба, вытащенная в чужую стихию, но не смогла ничего сказать.
— Почему вы не захотели завести ребёнка? — повторила Роза Карловна.
И в ответ Лидия Ивановна проговорила почти шёпотом:
— Так получилось. Сначала было не до них, а потом начались эти страшные сны.
— И давно уже?
— Эх, — выдохнула Лидия Ивановна. — Давно. Лет пятнадцать назад появились первые всплески этих видений, но я как-то справилась — молодая что ли ещё была. Ну и доктор мне очень помог. Таблетками. Потом были рецидивы — через год, через два. Я пила люминал и забывалась — и не видела снов вообще. Однако в прошлом году ночные кошмары вновь начались. Сперва они проявлялись лишь в отдельные ночи, но затем участились, стали еженочными, а теперь и вовсе по несколько раз за ночь могут приходить ко мне. И никакие таблетки и снадобья не помогают.
— У вас очень интересный случай, — проговорила Роза Карловна. — Обычно во снах проявляются тени прошлого: умершие родственники, друзья, враги. Часто они надевают монструозные маски. Но дети...
— О! — застонала Лидия Ивановна. — Это не дети, а какие-то изверги! Они приходят ко мне и начинают говорить хором какую-нибудь ерунду, повторяя её раз за разом. Это может быть дурацкая считалочка или детский стишок. Но когда эту дребедень многократно повторяют, да ещё с такой интонацией, с таким надрывом!.. И эти их хороводы — у меня потом голова кругом идёт, когда проснусь.
Лидия Ивановна уставилась в потолок. Какие-то непонятные тени бродили по нему. Но стоило ей мигнуть — и всё исчезло.
— А ещё у этих детей лица кровожадные, — продолжила она, — и глаза блестят. Наивно так блестят, а в руках... Мне иногда кажется, что в руках они держат остро заточенные ножи, но мне не показывают. Хотят подойти поближе, невинно так улыбаясь, — а потом бац!..
В этот миг Лидия Ивановна резко повернула голову и посмотрела на дверь — та была прикрыта, и лишь маленькая щель вела в тёмный коридор.
— Какие нехорошие детишки, — проговорила Роза Карловна.
— Отвратительные дети! — добавила Лидия Ивановна. — А в последнее время они совсем распоясались: и говорят уже отнюдь не безобидные фразочки, а чётко толкуют свои желания. Например, вот так: пойдём играть в могилу, пойдём играть в могилу... И ведь сведут меня в эту самую могилу какой-нибудь тёмной-претёмной ночью.
— Нынче будет полнолуние, — произнесла Роза Карловна.
— И что это значит?
— Боюсь, что для вас — ничего хорошего.
— Но как же! — воскликнула женщина. — А я так надеялась, что вы мне поможете избавиться от этих видений навсегда.
Старушка улыбнулась:
— А я вам, собственно, и помогу избавиться от всех этих жутких сновидений. Навсегда.
И в этой её улыбке Лидия Ивановна как будто прочитала что-то зловещее. Но мимолётное впечатление забылось, как только Роза Карловна начала бойко рассказывать про чудодейственные травные настои и магические ритуалы, встав у серванта, забитого всякими баночками и флакончиками.
— Но чтобы это всё сработало, — Роза Карловна повернулась к Лидии Ивановне, — мне нужно точно знать, что у вас случилось. И потому вы должны чётко и правдиво ответить на все мои вопросы, которые я вам задам. Вы согласны на это?
Лидия Ивановна задумалась. Настенные часы неторопливо тикали и так же неторопливо качали маятником.
— Я вижу, — не дождавшись ответа, сказала старушка, — что вы упорно не хотите говорить мне правду. Вы знаете истинную причину, по которой вам во снах являются эти дети, но не хотите сообщить об этом мне. Вы чего-то боитесь. Но я совершенно не понимаю — чего именно! Я не психиатр и не партработник — и ни в какой жёлтый дом или на нары вас отправлять не собираюсь. Да и сама могу попасть туда со своей деятельностью-то!
Лидия Ивановна как-то странно покачала головой.
— Поймите, — продолжила Роза Карловна, — я не смогу вам помочь, если вы будете молчать.
— Хорошо, — почти по слогам произнесла Лидия Ивановна. — Я вам всё расскажу. Но... вы точно меня избавите от этих мерзких детей?
— Всё сделаю, что в моих силах. А мои силы, — старушка пристально посмотрела прямо в глаза Лидии Ивановны, — вам прекрасно известны, иначе вы бы здесь не оказались. Обо мне много чего говорят — и это всё правда.
— Хорошо, — повторила Лидия Ивановна, — хо-ро-шо.
— Вот и чудненько! — сказала старушка и вновь уселась в кресло напротив.
— Итак, — начала она, — каждую ночь вы видите одних и тех же детей. А сколько их?
— Шестеро. Трое мальчиков и столько же девочек.
— Теперь следующий вопрос: сколько им лет?
— Шесть, семь... Десять?.. Не знаю. Иногда они являются совсем крошечными, иногда — выросшими подростками — но я всё равно узнаю их хищные взгляды, гнетущие голоса, ехидные улыбки.
— Вы знаете этих детей?
Лидия Ивановна пару мгновений помедлила и затем ответила негромко:
— Да.
— И кто они?
— Дети с дурацкими именами: Яков, Давид... У Давида голубые глаза. Господи, как я ненавижу эти глаза!..
— Спокойнее, спокойнее. Это всего лишь дети. Где и когда вы их видели?
— В сорок втором году. Я была тогда в оккупационной зоне. Меня определили воспитательницей в детский приют. Там были еврейские дети: три мальчика и три девочки. Яков, голубоглазый Давид, непоседа Рая, егоза Клара, задумчивый и самый младший Изя и наголо остриженная Соня.
— И что случилось с этими детьми?
— Они все погибли, — ответила Лидия Ивановна. — Их отвели в лес и расстреляли в яме.
Розу Карловну поразило то, с какой сухостью и скупостью гостья рассказывала о смерти детей. И потому старушка решила воспользоваться проверенным средством: достала из ящика небольшой хрустальный шарик и принялась его теребить в руках.
— Что вы делаете? — спросила Лидия Ивановна.
— Так надо, — ответила старушка, продолжая ощупывать пальцами гладкую поверхность хрусталя.
Через полминуты Роза Карловна вновь заговорила:
— Значит, вы были воспитательницей в приюте и на вашем попечении находились эти шестеро детей?
— Да.
— Я вижу через мой шар смутную, расплывающуюся картинку и сплошные серые тона.
— А в каких ещё тонах может быть эта история? — воскликнула Лидия Ивановна. — Голод, холод. Нам давали хлеб с опилками. По сто грамм на ребёнка в день, если не меньше. Мне самой приходилось колоть поленья. И экономить каждую спичку.
— Успокойтесь, — проговорила Роза Карловна.
— Ладно, ладно, я спокойна, — пробурчала Лидия Ивановна.
Старушка ещё некоторое время покрутила свой прозрачный шар в руках.
— Что случилось в последний день перед расстрелом? — вдруг спросила она.
— Вы заставляете меня вновь пройти через весь этот ужас!
— Да! — отозвалась старушка. — Потому что так надо. Ведь вы хотите избавиться от ночных кошмаров?
Лидия Ивановна выдохнула и заговорила:
— Это был наш последний день. Нужно было вывести детей на улицу, где стояли полицаи. Или они потом подошли... Я уже не помню. В общем, я кое-как одела детей во что-то более-менее тёплое. И повела их. Мы шли по лесу. Я прекрасно понимала, что будет дальше. Я об этом знала изначально, как только меня назначили воспитательницей. Это были дети-смертники. И все те несколько дней, что я была для них воспитательницей, я чувствовала себя... скверно-прескверно...
— Ах да! — вдруг воскликнула Лидия Ивановна. — Там в лесу на этой дороге Яков, который был самый старший, задал мне вопрос. Конечно, он знал и понимал, куда ведут его и остальных. И он меня спросил: мы идём в гетто? А я... я... я ответила ему: нет!.. мы идём на расстрел. На расстрел! И все остальные дети тоже слышали это. Наверное, не стоило так говорить. Но то была война, оккупация... А я — двадцатилетняя, схваченная врасплох обстоятельствами... И ничего не могла изменить.
Лидия Ивановна вынула из кармана платок и вытерла у глаз и на щеках те куцые слезинки, что там появились. А когда вновь посмотрела на Розу Карловну, та ей показалась уже вовсе не той добродушной старушкой-ведуньей, к которой она пришла за помощью, а мерзкой, морщинистой старушенцией со злыми-презлыми глазами и коварной полуулыбкой на корявых устах.
— Ах ты! — воскликнула Лидия Ивановна и вскочила с кресла.
— Что с вами? — спросила Роза Карловна. И это вновь была добродушная и знающая Роза Карловна.
— Господи, — выдохнула Лидия Ивановна, — показалось, почудилось. И, слава богу, что показалось.
Роза Карловна убрала хрустальный шар, повернулась и с хитрым выражением лица сказала:
— Но, однако, не показалось!
И улыбнулась.
— Нет! — только и произнесла Лидия Ивановна.
— Знаете, в чём ваша беда? В том, что эти дети для вас были мёртвые ещё при жизни. Вы с первого дня, как увидели их, вычеркнули из своей жизни, нарекли погибшими. И затем в ваших снах они постепенно оживали. Потребовалось двадцать лет вашей жизни, чтобы они наконец ожили.
— Нет! — крикнула Лидия Ивановна. — Эти дети давно умерли! Я сама видела, как их расстреляли!
В коридоре тем временем щёлкнул замок, и послышались звонкие голоса и шорохи. Через мгновение дверь в комнату распахнулась, и на пороге появились молодые люди. Один — в плавках, другой — в шортах, третий — с капельками воды на загорелой коже; девушки стояли в купальниках. Их было шестеро: трое юношей и столько же девушек. Парень со жгучими голубыми глазами особенно пристально смотрел на Лидию Ивановну.
— Это они, — сказала Роза Карловна и так широко улыбнулась своим по-старушечьи безобразным и беззубым ртом, что повсюду запахло какой-то гнилью.