Мне пятнадцать. Во мне метр семьдесят и пятьдесят пять килограмм. Это ужасно! Сжимаюсь, пытаясь стать как все нормальные люди, но куда там. Лицо широкоскулое, татарское, щеки такие, что глаз не видно. В общем, красавица каких поискать. Что будет через год или два и думать боюсь, вдруг еще вытянусь.
Моя подруга Аленка - нормальный человек. Метр шестьдесят, не то что я - верста коломенская. У нее все нормально, особенно зубы и брови. Зубы у нее такие белые и ровные, что завидно. А бровищи! Как у голливудской актрисы. Жаль, что очки их скрывают. Линзы у нее - пять или шесть диоптрий. Глаза у Аленки в них как блюдца. Даже непонятно какого цвета.
Аленка меня и потащила в клуб. Мы с нею ходили почти два месяца. Сначала шла теория, на которую нельзя было опаздывать и мы мчались с нею через весь городок во вторую школу. А потом началась практика!
Только я на практику уже одна ходила, без Аленки. Мы сдали экзамен по теории и нас торжественно отправили на медкомиссию. Я прошла, а Аленку дальше окулиста не пустили. Пять диоптрий не влезли ни в какие рамки. А меня даже похвалили за мои почти шестьдесят и рост. Оказывается если меньше, то плохо. Некоторых особо хлипких медкомиссия не пропустила как раз из-за бараньего веса и детского роста. Хотя они были старше пятнадцати. Здорово. Я даже сутулиться перестала. У нас в клубе остались только рослые и откормленные.
Мы практиковались месяц. В группе нас шесть девчонок. Как раз столько, сколько надо для одного захода. А парней в три раза больше. Парни почти все взрослые, некоторые даже уже работают, не то что мы, девятиклассницы.
Наш тренер - Олег Анатольевич. Он старый, ему уже тридцать два и у него передние зубы железные. А еще он выше нас всех на голову и толстый, как медведь. Он недавно приехал в наш захолустный городок, потому что его направили в клуб. Мы его любим, он нас хоть и гоняет, но веселый и постоянно шутит.
Наконец, наступил первый день обещанных сборов! А всего их - три. Три дня не ходить в школу, а потом с гордостью говорить: "А-а... я на сборах была..." Здорово! Только страшно....
Вечером накануне сборов пошла к соседям. Они мне обещали тулупчик, у моего отца не оказалось ничего подобного, в чем можно барахтаться и валяться весь день в снегу, вернее, три дня. Сосед, толстый пятидесятилетний мужчина, со смехом выдал мне свой тулуп. В него три меня влезет. Ужас. Что делать? Нашла какой-то ремень, нормально. На ноги валенки одену, на голову - шапку-ушанку из какого-то кролика древнего. Партизан готов.
В такой амуниции меня только по щекам и можно признать.
Прихожу, еле волоча ноги в своих валенках и тулупе в назначенное место. Народ веселится. Парни ржут как лошади, разглядывая нас, девчонок и угадывая, под каким тулупом кто. Им-то хорошо - они одели, что не жалко и нормально, а мы, конечно, кто у брата, кто у отца, кто у соседа прибарахлились...
На улице февраль, ветер, минус двадцать. Олег Анатольевич вчера так страшно вращал глазами на нас, что, мол, если хоть одна из вас придет в сапожках, а не в валенках и в городской, а не в партизанской одежде, то все - он всех на фиг выгонит, так что ни одна не решилась рисковать. Я же говорю, что он строгий, хоть и шутит часто.
Нас погрузили в автобус, в котором почти не было сидений, и мы довольно весело ехали сидя на огромной горе тюков. Конечно, веселье наше было наигранным. Все специально делали вид, что все нормально, весело, один только Олег Анатольевич искренне развлекался. Он травил анекдоты, подразнивал нас всячески, говорил, что давно уже забыл каково это - вести группу в первый раз.
Приехали, как во сне начали таскать тюки, класть их в линию. Вчера весь вечер их собирали в школе, а сегодня нам на них прыгать. Вот где страх-то! А вдруг где не так петелька завернута? Олег Анатольевич проверяет несколько раз каждый парашют, но... Мы-то знаем, что сами себе, своими же руками и ... В общем, никто уже не пытается делать жизнерадостный вид, все старательно пытаются скрыть страх. А может быть, кто-то высоты боится, а не того, что парашют неправильно уложен? Я не знаю. Мне кажется, что у меня парашют просто не может раскрыться. Как можно самой себе верить? Какими-то крючочками я кое-как запихивала вчера длинные веревки, то есть стропы в петельки... Все. Не буду об этом думать.
Олег Анатольевич уже не веселится. Он нас серьезно инструктирует, следя за тем, чтобы до нас доходило. Ему справедливо кажется, что мы плохо соображаем.
Вот и на его вопрос - кто пойдет в первый заход, сначала - продолжительная тишина, потом предложение истинных джентльменов пропустить вперед дам... Нас ведь как раз необходимое количество... Вот ведь железный аргумент.
А мы, дамы, такие ошарашенные - сначала тулупы, потом автобус с тюками, потом - вот это все, что даже и не спорим. Мужчины тут же начинают вежливо навешивать на нас рюкзаки - большой на спину, маленький на живот. Я еле стою, пытаюсь сосредоточиться. Тулуп, валенки, плюс двадцать с лишним килограмм, как бы не упасть... Нас ведут как овец, к самолету.
Тут среди дам происходит молчаливая потасовка. Все пытаются отступить от самолета подальше, чтобы хоть залезть-то последней. Мы топчемся, в результате чего самые скромные и доверчивые, то есть, я, подталкиваются вплотную к дверце самолета.
Я обреченно вздыхаю в ожидании своей печальной участи. Вот оно - неумение постоять за себя в очереди, тем более в этой "очереди наоборот".
Поднимаю ногу, чтобы забраться на первую ступеньку и так, с поднятой ногой, начинаю падать назад. Двадцать килограмм не шутка. Олег Анатольевич тут же меня подхватывает, громко хохочет, я слышу даже через рев самолета, и закидывает меня как куль в самолет. Тут же он всех остальных погрузил, а та девочка, что была самой успешной в борьбе за последнее место, оказалась у выхода.
Карабины от наших парашютов прицепили к проволке над головой. Я даже дышать снова стала и соображать. Точно! Я - последняя в этой упряжке. Вот она справедливость! А вот Анечка - первая. На нее смотреть невозможно. Глаза остановились, лицо белое.
Самолетик резво набрал высоту и открылась дверца в бездну. Загорелась лампочка. Аня встала. Набрав в грудь побольше воздуха, она решительно шагнула и уперлась носом в стенку напротив выхода...
Олег Анатольевич решил, что Аня так растерялась, что немного не сориентировалась. Конечно, с каждым может случиться. Он ее легонько стал тянуть к светлому проему. Она отталкивала его руку. Он стал ее сильнее тянуть. Из кабины уже выглянул летчик, и похоже развеселился не на шутку, потому что сразу отвернулся, а самолет покачнулся.
Мы смотрели, не упуская ни одного движения. От стойкости Ани зависели последние наши мгновенья здесь, в самолете, если она сейчас шагнет в ту бездну, то и нам тут же надо будет выбрасываться вслед за нею по порядку наших прицепленных карабинов.
Аня не сдавалась. Самолет пошел по второму кругу. Летчик откровенно смеялся. Олег Анатольевич пыхтел. При его комплекции, ему ничего не стоило взять Анечку и выкинуть, но, во-первых, на него смотрели пять пар девичьих глаз и ему надо было держать марку, во-вторых, у Анечки, как у многих представительниц прекрасного пола, в экстренной ситуации силы резко возросли. Ему не хватало сил, чтоб просто взять и выкинуть ее.
На третьем круге, наконец, ситуация резко изменилась. Олег Анатольевич все это время безуспешной борьбы, что-то кричал Ане, она вдруг замешкалась, он воспользовался тем, что она ослабела на какое-то мгновение, и провел техничное подталкивание ее к выходу и ловкое, как будто по плечу похлопал, выбрасывание ее из самолета.
Довольный он обернулся к нам. Может быть, он что-то и говорил, не знаю. Девочки, как завороженные, подходили, прыгали. Он даже не успевал похлопать по плечу.
Как быстро. Вот и моя очередь. Иду. Страха нет. Одна мысль: я сама, не надо меня выкидывать....
- Пошла! - кричит Олег Анатольевич и тянет ко мне руку.
Я шарахаюсь от него прямо в морозный воздух, зажмуриваюсь и падаю...
Как ни странно, мыслительный процесс не прерывается ни на мгновенье, а напротив, оказавшись в воздухе, я начинаю судорожно думать обо всем сразу, много и одновременно.
Несколько мыслей, даже не знаю, какая из них первая, скачут наперегонки: я жива, парашют раскрылся, забыла ноги поджать, вот ведь крутануло меня, зря закрыла глаза, продувает поясницу, надо отключать запаску...
Кажется половину из мыслей я ору вслух. Немного оглядевшись, начинаю наслаждаться полетом. Это классно! Я - птица! И несет меня... А куда это меня несет? Неужели на тот лесок? Вот еще не хватало! А вон и наш автобус, а вон мальчишки. Салаги! А мы - первые! Нет, это не меня несет к лесу, а кого-то из девчонок.
Все упали, как полагается, на поле. С большим разбросом. Почти следом за нами выкинули мальчишек. Олег Анатольевич говорит, что наученный горьким опытом борьбы с Анечкой, без церемоний первых выпнул, остальные сами попрыгали, прям как мы...
Едем в автобусе сидя на наших геройских парашютах. Нам так весело, что автобус постоянно подпрыгивает от грохотов смеха. Олег Анатольевич в сотый раз показывает его борьбу с Анечкой, Анечка не отстает, тоже показывает зверское лицо тренера, от которого она, как может, спасается...
Три дня промчались незаметно. Я пришла в школу, у меня на фартуке замечательный значок парашютиста. А в кармане корочка третьего разряда по парашютному спорту.
Аленка мне завидует, но виду не показывает. Она улыбается, сверкая ровными белыми зубами. Я знаю, что она - нормальный человек. Спасибо ей, что потащила меня в клуб. Я, получается, украла ее заветную мечту - летать, но она не подает и виду. А я сразу и не поняла, что это ее заветная мечта, а не моя. А потом, было бы глупо отказаться от прыжков из-за того, что Аленка не может прыгать. Мы с нею это понимаем, но я все равно не бережу ей раны и не рассказываю подробно о том, как мы прыгали, а она и не спрашивает.