Не писать я не могу. Это болезнь такая, я читала. Графомания называется. В детстве я любила писать письма всем своим многочисленным, но малознакомым родственникам. Затем, в старших классах, я начала отводить душу в сочинениях, позволяя вылиться накопившимся словесным потокам на ни в чем не повинных классиков - Достоевского, Толстого, Тургенева, особенно же доставалось любимым поэтам - Есенину и Блоку. Я не просто цитировала напропалую, вставляя к месту и не к месту выдержки из стихотворений, я сравнивала и перемешивала их творчество, слепливая воедино образы родины и родной природы, прилаживая и подправляя, выбивающиеся из заданной темы строчки так, как мне казалось правильным и красивым.
Вот и сейчас, во взрослом состоянии, я все никак не забуду своей болезненной страсти, и нет-нет, да и сяду сотворить что-нибудь значительное для истории.
Тут самое время отметить что, приняв гениальное решение написать самую замечательную в мире вещь, и нисколько не сомневаясь в том, что у меня все получится, я задумываюсь лишь об одном - с кого начать?
У меня много родни - дальней и близкой. Вообще, под родней я понимаю многочисленных далеких родственников. Близкие родственники - это совершенно другой вид, не подходящий к теме моего сегодняшнего размышления.
Во-первых, дальних родственников я знаю не всех, они, я думаю, обо мне тоже давно забыли. Во-вторых, о них я могу писать безболезненно все что считаю нужным, а для ублажения собственной любви к красному словцу, могу позволить себе присочинить и приукрасить, потому что вряд ли мне за это что-то будет.
А ближние родственники не подходят для моих исследований ни при каких условиях. Сомневаюсь, что смогла бы пожертвовать хорошими отношениями, а также своим будущим. Мне ведь еще жить и жить со всяческой поддержкой и пониманием со стороны моих любимых людей, поэтому рисковать не буду.
Не знаю, почему люди так болезненно относятся ко всему, что касается описания чего бы то ни было, связанного с ними - будь то характер, внешность или поступки. Словно это не их внешность, поступки, слова...
Описывая ее, я ничем не рискую. С тетей Маней, о которой буду писать, никто из нашего семейства, то есть близкими мне родственниками, не общается. Даже точно сказать нельзя почему.
Тете Мане сейчас, наверное, лет пятьдесят пять. Она младшая сестра моей мамы. Моя мама невысокая, темноволосая, кареглазая и в молодости была не просто хороша собой, а ослепительно красива. Тетя Маня же унаследовала от родителей ничем не примечательное лицо, светлые глаза и волосы, а также рост почти два метра. Если кто-то думает, что для женщины высокий рост - это ничего, нормально, то уверяю вас, вы заблуждаетесь.
При своих пятидесяти пяти, высоте без малого два метра, при соответствующем росту весе, тетя Маня даже не подавляет, она сминает как бетоноукладочная машина любого, оказавшегося на расстоянии менее трех метров от нее.
Конечно же, не удивительно, что она живет одна. Даже, откровенно говоря, скорее вызывает удивление, что она вообще была замужем и у нее есть сын. Семейная жизнь у нее не сложилась и сына она воспитывала одна. Вернее сказать, до сих пор воспитывает, потому как единственный свет в окошке Женечка, в тридцать пять так же не может без мамы, как и она без него. Хотя и женат, потому как тетя Маня, когда мальчику стукнуло тридцать, женила его. Захотелось внуков. Сын вырос подстать маме - ростом выше, полных два метра, с рыжеватой шевелюрой, а внешностью к тридцати годам сильно смахивающий на всем известного Чубайса.
Весь смысл жизни тети Мани заключался в том, чтобы жить в Москве. Надо сказать, что мечту она выбрала себе сложную. Осуществить обмен квартиры из уральского военного городка, где она жила после развода, на Москву было практически невозможным. Это были восьмидесятые годы. В Москву переехало бы полстраны, если это было бы так просто. Но надо знать тетю Маню. Если бы она поставила себе целью полететь в космос, то под ее комплекцию специально построили бы космический корабль. За пять лет она последовательно меняла одну квартиру на другую, планомерно передвигаясь к Москве. В итоге, из трехкомнатной она переехала в однокомнатную в ближайшее Подмосковье. Однако Подмосковье не было ее мечтой. До Москвы на электричке надо было добираться три часа, а это тетю Маню никак не устраивало. И тогда она обменяла однокомнатную квартиру в центре дальнего подмосковного городка на комнату в коммуналке в ближнем Подмосковье. На этом она решила, что цель достигнута и можно успокоиться. Теперь она могла добраться до Красной площади за полтора часа. И тут она полностью переключилась на своего сына, а также, так как энергии у нее было хоть отбавляй, и на своих раскиданных по всей стране родственников.
Тетя Маня гордо писала свой адрес: Москва, район такой-то, шоссе такое-то. А мы упорно писали ей: Московская область, город такой-то, улица...
Тетя Маня не сдавалась и продолжала воевать с глупыми родственниками, утверждая, что она живет в самой Москве, на в центре конечно, а на окраине. Но это вовсе не Подмосковье...
Самым сокрушительным ударом было для тети Мани, когда родная старшая сестра, то есть моя мама, взяла и переехала с мужем в Москву, купив квартиру в нескольких километрах от ее дома. У тети Мани к тому времени уже была отдельная квартира, а не комната в коммуналке, но это никак не компенсировало силу удара - сестра легко стала самой натуральной москвичкой, да и район у нее был престижный, элитный, сплошь застроенный домами новых серий. К тому же, самое обидное, микрорайон находился за кольцевой дорогой, как и тети Манин городок. Если ехать на машине, то даже на двести метров дальше от кольцевой, чем дом тети Мани. А считался стопроцентной Москвой.
Ну и где в мире справедливость? Она, потратившая на осуществление своей мечты все силы и лучшие годы жизни, и добившаяся лишь Подмосковья. И сестра - ни о чем таком не мечтавшая, живущая в километре от нее, но в самой Москве, в элитном районе, даже не понимающая как ей повезло, не ценящая незаслуженно свалившегося откуда-то счастья...
Так вот, моя мать, а по стечению обстоятельств, старшая сестра тети Мани, находясь далеко от младшей сестры, всегда поддерживала с ней отношения. Они переписывались долгие годы, большей частью из-за ответственного отношения моей мамы к ответу на все письма, на которые она считала своим долгом отвечать подробно и вовремя. Добросовестно, почерком учительницы начальных классов мама писала о болезнях, о погоде, о семенах, об урожае, об учениках. Ее письма тетя Маня проглядывала, не находя ничего интересного, и не считала нужным скрывать и тут же писать сестре, что та живет скучно и тратит свою жизнь неизвестно на что. Живет в северной глухомани, замужем за одним и тем же мужем двадцать с лишним лет, учит сопливых детей в школе...
Как-то мама при мне, а я тогда приехала к родителям со своими детьми, вздохнула, что, мол, от тети Мани получила пространное письмо, а писать ответ нет ни сил, ни времени. Я, как истинная графоманка, вызвалась помочь горю.
В своем письме тетя Маня, а она была в курсе о том, что я приехала к маме, давала массу полезных советов, как маме, так и мне. Пусть заочно, но она, как москвичка, а значит, как успешная и понимающая в жизни толк, женщина, имеет право давать какие угодно советы неразумным родственницам.
В ее письме я сразу увидела брата по разуму, вернее сказать, тетю по разуму. Проще говоря, такую же графоманку. Конечно же, ей было скучно год за годом читать похожие друг на друга письма своей сестры, но так как никто другой не писал по причине того, что она успела перессориться со всеми остальными братьями и сестрами, то приходилось мириться хоть с такими письмами. Главное же, она имела возможность выплеснуть свою энергию, направляя письма моей терпеливой маме.
И тут вот с инициативой выступила я. Воспользовавшись тем, что в письме мне давались такие советы, принятие которых никак не входило в мои планы, потому как я даже дельные советы не принимаю во внимание из-за непреодолимой вредности или может быть врожденного недоверия, я написала тете Мане пространный ответ, опровергая все ее утверждения и вставляя для красоты слога описания природы, города Якутска и весеннего настроения.
О! Ответ был получен в рекордно короткие сроки. Боюсь, почтальоны обжигали руки о письмо тети Мани. Это было толстенное письмо страниц на двадцать. Надо сказать, что обычно тетя Маня ограничивалась десятью страницами. Между прочим, бесплатный совет графоманам - если хотите слать письма родственникам на двадцати листах, то поступайте как тетя Маня - используйте для этого самую тонкую бумагу. Не знаю где тетя Маня нашла такую, но писала она исключительно на тонкой серой бумаге, прозрачной, похожей на оберточную. Наверное, она запаслась ею на одном из предприятий, на котором работала.
Так вот. Мое письмо не только разбудило в тете Мане зверя, а также выпустило на волю энергию вулкана, оно повергло ее в сильнейшее гневное возмущение, смысл которого можно было бы уместить в одной фразе "яйца курицу не учат!". На двадцати страницах на меня вылился мощный поток обид, накопленных тетей Маней, переезжавшей через полстраны в Москву и поэтому имеющей теперь все основания писать все, что угодно своей глупой как пробке племяннице, которая в своем тьмутараканском Якутске даже представить не может в чем смысл жизни....
Мама с недоумением читала разгневанное письмо сестры и выпытывала у меня, чем это я ту так задела. Мне тоже было бы интересно это понять.
Видимо мой поспешный вывод о графомании тети Мани был ошибочным. Неужели она не увидела в моей писанине красоты, присущей моим поэтическим описаниям природы?
Мне запомнилось из моего первого и последнего письма тете Мане одно особенно удачное весеннее описание. Суть его заключалась в том, что в конце марта, когда температура воздух прогревается в первых лучах солнца до минус двадцати, на помойках начинают весело чирикать воробьи, неведомо как пережившие долгую зиму. Меня восхищала меткость и остроумие этого предложения и я с гордостью отправила его тете Мане, добавив массу не менее метких предложений в объеме трех страниц.
Помойки и воробьи тетю Маню вывели из себя больше всего.
Если бы она говорила, а не писала, то от каждого слова летели бы злые брызги.
Да, точно, тетя Маня - не графоманка, как же я могла так ошибиться. Дело в том, что говорит она так, словно пишет. Мало того, что громко, уверенно и быстро, что автомат Калашникова, так еще и очень образно, выразительно и артистично. В ней погибла настоящая актриса, а может быть и певица, потому как голос у нее будь здоров. А человек с такими замечательными талантами просто не может быть истинной графоманкой. Это, наверняка, побочный выход для энергии, не нашедшей себе иного выхода.
Моя мама тоже умет и любит говорить, а так как она, к тому же учительница, то говорит она громко и хорошо поставленным голосом. Но ее речь - это тихое дуновение ветра, журчание ручья, трепыхание крыльев бабочки по сравнению с манерой говорить тети Мани. Та с легкостью могла бы говорить на базарной площади, где к шуму базара примешивается гул машин, электричек, самолетов... И голос ее без рупора слышали бы в самых отдаленных закоулках базара.
Да.... Такая вот у меня есть тетя.... Тетя Маня. Не знаю, почему она так взъелась на меня, обзывала ехидной... Кстати, она сразу признала за мной талант и написала в своем разгневанном письме примерно так, что вместо того, чтобы обливать грязью родственников, писала бы романы, у меня изумительный ехидно-изуверский стиль.
А я с восхищением всегда относилась к тете Мане, сейчас тем более, когда стала немного взрослее и могу уже судить о происходящем гораздо объективнее, чем лет десять назад, когда у нас с ней произошел неудачный обмен письмами...
Просто не имею возможности ей сказать о своем восхищении. Во-первых, при редких встречах она подавляет всеми присущими ей качествами быстро и навсегда. Слово вставить нет никаких шансов, а уж заикнуться о восхищении не может быть и речи. Мой детский лепет она, если и услышит, то не воспримет всерьез, потому как со словами восхищения к ней надо подходить с громкоговорителем, предварительно влезши на табуреточку....
Не знаю, почему люди так болезненно относятся к тому, как описывают их характер, внешность или поступки?
Тетя Маня так и живет в своем Подмосковье. Она уже ни с кем не спорит, что это не Подмосковье, а окраина Москвы. Мама живет совсем недалеко от нее, но они с тетей Маней не общаются и письма давно друг другу не пишут.... Странно было бы писать письма, когда живешь в пятнадцати минутах езды друг от друга.
А я когда бываю в Москве, иногда встречаюсь с тетей Маней и она оглушает меня своим голосом:
- У! Ехидина! Тебе романы писать надо, ты ж такая заноза!
А я пытаюсь вставить хоть словечко, но мой голосок тонет среди мощных голосов тети Мани, ее сына Жени и прочих московских родственников. "Ну хорошо же, - думаю я, - вот начну свое творчество с тебя, тетя Маня, тогда увидишь!"