Когда Теплякову хотелось кушать, он шёл к ближайшему к его месту жительства гастроному и покупал макарон на три сотни рублей.

Он приходил домой, ставил на газовую плиту кастрюлю и, дождавшись того момента, когда вода начнёт всплывать снизу вверх, исчезающими по достижению верха маленького водоёма пузырями, вываливал в это кипящее озеро макароны. Не насыпал, не бросал горстями, а именно вываливал, прямо из пакета. Теплякову нравилось это действо. В такие моменты он представлял себя Абсолютом, по мановению руки заставляющим прекратиться кипению воды и начаться повторному бурлению её же, но уже с наполнением, с каким-то внутренним содержанием, тайным смыслом.

После, Тепляков брал с полочки кухонного пенала маленькую баночку с жёлтыми пряными специями, медленно снимал с неё закручивающуюся металлическую крышку и ставил банку рядом с плитой на столе. В тот момент, когда крышка ложилась на стол, гейзер по центру кастрюли - от дна к верху - снова рождался, и внутренностям Теплякова становилось тепло и уютно. Каким-то радостным было это кипение, жизненно важным.

Тепляков отщипывал от общей массы специй ровно столько, чтобы их можно было взять двумя пальцами, и рассматривал её на свет - либо электрический, либо солнечный. Специи нежно поблёскивали в этом загадочном свете, из ниоткуда возникшем и в никуда ушедшем, преломившемся только на гранях. На гранях то ли запаха, то ли цвета пряностей. Пряности отвечали Теплякову нежной рассыпчатостью, и он начинал ежедневный, продуманный и выработанный не за один месяц ритуал.

Тепляков произносил случайный набор слов, некоторых из которых вообще не существовало в русском языке, пританцовывая, делал некие загадочные пассы руками и, каждый раз с новым восклицанием, с силой бросал щепотку в кастрюлю.

Вода на поверхности окрашивалась в приятный для глаз любимый жёлтый цвет Теплякова. Бурлящие пузырьки перемешивали макароны со специями, и он с удовлетворением предвкушал пищу.

Когда макароны были окончательно и бесповоротно готовы, он брал кастрюлю под металлические мышки, переносил на стол и, отшатнувшись, открывал крышку. Вода вырывалась облаком пара из алюминиевой ёмкости, целясь ему в лицо. В кастрюле оставалась лишь пресловутая пища богов и Теплякова - макароны.

Он садился есть. Наматывал на вилку некоторое количество еды, клал её на язык, немного держал во рту, чтобы лучше ощутить рецепторами вкус так долго ожидаемой пищи. Потом, уже распробовав, принимался за собственно насыщение, не обращая внимания на довольно высокую температуру вымученного мучного изделия. А потом начинал то, чего ждал всё это время. Тепляков цеплял на вилку такое количество макарон, какое только возможно было взять и торопливо, не отвлекаясь на падающих с вилки червяков, подносил их ко рту. Жевал он уже не аккуратно, как прежде, а быстро, оглядываясь по сторонам, чавкая и давясь. Жадные глаза странно выпячивались, когда он подносил вилку ко рту. Когда челюсти Теплякова пережёвывали поступившую в их распоряжение пищу, он чему-то странно и самодовольно улыбался. Изредка макаронины не помещались полностью в рот, и тогда, со свесившимися с уголка рта ниточками, болтающимися и мажущими небритый подбородок мучной мокротой, Тепляков напоминал упыря.

Когда он наедался, увидев дно, он бросал вилку в пустую кастрюлю, и вилка громко брякала о дно ёмкости с прилипшими на него волосами макаронин; тяжело вздохнув, откидывался на спинку стула и томно закрывал глаза. Сидел Тепляков спокойно ещё минут десять. Потом он снова тяжело вздыхал и, что-то бормоча себе под нос, снимался с насиженного места, отправляясь в спальню.

В спальне всё начиналось, открывая шкаф. Вновь открывая шкаф каждый новый день, Тепляков видел всегда одну и ту же измятую рубашку с неизменным желтым пятном, оставшимся после прикосновения пряной макаронины когда-то в прошлом, на рукаве.

Тепляков вздыхал в третий раз, поворачивался к шкафу спиной и, наклонясь к не застланной с утра постели, смотрел ниже и поднимал с пола уже одевавшуюся вчера и позавчера и неделю назад двойку, состоящую из серых брюк и чёрного пиджака. Под пиджаком Тепляков находил не менее измятую, но без пятна, рубашку. Держа всё это в руках, он задумывался, потом бросал одежду на постель, снимал джинсы и выцветшую майку, в которых ходил в магазин за едой, и, вновь взяв костюм, натягивал рубашку, потом брюки на тощее тело. А потом набрасывал на худые плечи, прикрытые рубашкой, пиджак.

Он придирчиво осматривал себя в зеркале, поднимал вверх сначала одну руку, потом другую, брызгая себе под мышки дешёвым дезодорантом, который расплывался на ткани белой рубашки сероватым пятном, смешивая один из изобретённых людьми ароматов с запахом пота, ароматом собственно не изобретавшимся, но принадлежащим людям испокон веков. Тепляков принюхивался, недовольно мотал головой, морщил нос, но отставлял блестящий баллончик дезодоранта в сторону.

А потом Тепляков выходил из квартиры и ехал в город.

Тепляков ехал в город искать жену.

В его представлениях жена была совершенно неизвестным ему существом, которое подходил бы ему. Как жена должна ему подходить, Тепляков еще не знал и полагался на волю случая, как и все. Ему хотелось, чтобы жена родила ему ребёнка, чтобы Тепляков, просыпаясь утром, варил макароны не только себе, но и жене, и сыну или дочери. Ему хотелось ходить в гастроном не самому, а посылать туда детей, а самому досыпать то, что не доспал в детстве, когда его отец, точно так же развалившись на диване, как сейчас представлял своё будущее Тепляков, отсылал его в магазин за макаронами, а сам в этот момент досыпал то, что не доспал в детстве. Таким же, похожим на отца, хотел стать и Тепляков.

В этот раз Теплякову повезло. Женщину он нашел почти сразу, вроде бы она даже понравилась Теплякову. По крайней мере, она его устраивала, и поэтому он сразу стал крутиться вокруг неё, спрашивать текущее время, интересоваться её именем. В конце концов, он добился того, что женщина обратила на него внимание. Тепляков обрадовался так, что даже забыл представиться сам. Подхватив женщину под руку, он повёл её в общественное место. Общественным местом в этот раз был театр. В театре показывали некую весьма и весьма скучную премьеру. Теплякову было не до премьеры. Тепляков беседовал с женщиной.

В такие моменты беседа с женщиной также не предполагает совершенно ничего интересного, поскольку люди не задаются идеей передачи и получения информации, а живут лишь мыслью о том, что должно произойти через час, два, когда будет происходить расплата со стороны женщины за билет, купленный мужчиной. В такой ситуации для собеседников бывает вполне достаточно узнать имена друг друга, впрочем, вполне возможно обойтись даже без имён.

Во время долгожданного антракта Тепляков предложил женщине сбежать из театра, обманув всех. При этом он заговорщицки подмигивал левым глазом, а на вопрос женщины о тех, кого они будут обманывать, когда незаметно уйдут, Тепляков ничего не отвечал, а только повторял, что всех, всех, всех. Женщина согласилась, видимо гордясь тем, что всех, и, видимо ощутив некий дух героизма, сидящий глубоко внутри у всякого человека и проявляющийся только в экстремальных ситуациях. Тепляков спросил, куда они могли бы пойти, сбежав. Женщина, недолго думая, предложила свой кров. Тепляков согласился. Он делал так всегда.

Придя к женщине, они осмотрели друг друга с ног до головы. Удовлетворившись результатом, они, отвернувшись друг от друга, стали торопливо раздеваться. При этом Тепляков запутался в брюках и чуть не упал. Но вот долгожданный момент наступил, и они повернулись для повторного осмотра. Женщина увидела голое тело Теплякова и поморщилась, но всё же подошла к кровати и призывно легла, соблазняя партнёра. Тепляков нерешительно лёг сверху. Совокупление началось. Тепляков сделал над собой усилие и вошёл в женщину.

Внутренности женщины, несмотря на отсутствие возбуждения, были на удивление влажными, даже мокрыми. Тепляков двигался в женщине медленно, стараясь растянуть акт. Теплякову было хорошо так, как не было ни разу в его жизни. Он опустил глаза, немного приподнявшись с женщины, и увидел на серой простыне два пятна - одно засохшее, бурое, а другое - свежее, ярко-алое.

Тепляков испугался. Он подумал о том, что эта женщина могла быть девственницей, но женщина увидела его испуганные глаза и начала уверять его в том, что всё совершенно нормально и беспокоиться не о чем. Тепляков немного успокоился, но постарался быстрей закончить телодвижения, вызвав то, от чего получаются дети. Он вызвал и почувствовал привычное приятное щекотание, пробежавшее внутри него и убежавшее внутрь женщины. Женщина, судя по всему, так же, как и Тепляков, получила удовлетворение, и свежее пятно на простыне стало ещё больше, чем раньше.

Тепляков слез с женщины и молча съёжился на кровати. Женщина лежала рядом, не двигаясь, и взволнованно дышала. Ляжки её дрожали, и Тепляков, глядя на них, улыбался. Ему действительно ещё никогда не было так хорошо. Единственное, чего опасался Тепляков, так это того, что женщина была девственницей, и его мучил груз ответственности. Пара молчала ещё долго, потом Тепляков повернул лицо к женщине, а женщина повернула лицо к Теплякову, и они одновременно предложили друг другу руки и сердца.

Теплякову снова было тепло и радостно внутри.

Утром, когда Тепляков уже возвращался из ближайшего гастронома возле места обитания будущей жены, куда ходил, чтобы купить макарон, он зацепился ладонью за гвоздь, торчащий из перил в подъезде, и разодрал кожу на руке. Не обращая на это внимания, Тепляков всё же вернулся в квартиру, нашёл кастрюлю, заросшую паутиной, тщательно вымыл её и поставил на огонь. Когда вода закипела, он, как всегда, вывалил в кипящее озеро макароны.

На кухню вошла заспанная женщина. Увидев её, Тепляков нежно улыбнулся и сказал, что варит макароны и на её долю. Женщина с ужасом смотрела на его ладонь, в которой внутри пореза шевелились макароны. Не доверяя своим глазам, она подошла к Теплякову, вынула из кухонного ящика нож и порезала вторую руку Теплякова, на пальце. Оттуда полезли мокрые макаронины. После ошарашенной паузы она спросила, не питается ли он макаронами. А Тепляков удивлённо сказал, что да, макаронами, а в чём дело. Женщина задумалась и сказала, ну да, вот в чём дело, оказывается, вот в чём смысл жизни. Тепляков не понял её. Он понял её позже.

Когда она попросила его сходить в гастроном за кетчупом.

Тепляков зря искал женщину, внутри которой были бы макароны.