Здухач Мила : другие произведения.

Хэй, дондурма, дондурма!

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман в процессе работы. Выложены первые 16 глав.
  Пролог.
  
  Я видел вчера новый фильм,
  Я вышел из зала таким же, как раньше.
  Я знаю уют вагонов метро,
  Когда известны законы движения,
  И я читал несколько книг -
  Я знаю радость печатного слова,
  Мы сделали шаг, ты вступишь в игру,
  В которой нет правил...
  "Аквариум"
  
  Хэй! Дондурма! Дондурма!
  Мила Здухач
  
  Где выход? Где выход?! Где, черт подери, этот выход?! Сиденья, головы зрителей, экран с меняющимися кадрами, проход, снова зрители, зеленая табличка "Выход"...
  Выход!
  Я пулей вылетаю из зала дрянного кинотеатра.
  Теперь место. Где оно? Где здесь можно побыть одному?!
  Фойе?
  Нет.
  Окошко гардероба?!
  Нет, не там.
  Билетная касса?!
  Нет!
  Туалет?!
  Да!!
  За спиной бьет по косяку дверь. Следы ботинок бегут к умывальнику. Зеркало. В зеркале - глаза.
  Мои глаза.
  Мои оранжевые светящиеся глаза.
  А рядом с ними по виску стекает ярко-алая струйка крови. Опускаю взгляд на запястья и вижу кровоточащие ранки. Крик, рождающийся от понимания того, что внутри моих тяжелых армейских ботинок то же самое, рвется к дверям туалета.
  Дальше - в фойе...
  Дальше - к выходу из здания...
  Дальше - на улицу...
  Прохожие поворачивают лица. Закрывают уши руками. Широко раскрывают глаза.
  Ярко-оранжевые глаза...
  
  - Солнышко, подъем! - это Алёна, на удивление верная уже девять лет жена. Так как брюнеток я терпеть не мог всю свою сознательную молодость, то женился я - кто б сомневался! - именно на брюнеточке, с которой случайно познакомился в университете. Женился, надо сказать, недолго думая. А если быть совсем честным - совсем не думая, что и явилось на удивление всем негодующим и поучающе-стращающим родственникам залогом долгой счастливой семейной жизни. Как оказалось, все предыдущие "стерильно-идеальные" блондинки бледнеют на жгучем фоне обожаемой жены.
  Алёна ласково проводит по моим волосам мягкой теплой ладошкой, наклоняется, нежно целует в нос.
  - Вставай, милый, на работу проспишь!
  - Угу-м, - это, пожалуй, все, что можно выдавить из себя утром, только что проснувшись...
  
  Прохожие начинают кричать.
  От страха. От ненависти.
  Тормозит машина. Водитель судорожно крутит ручку подъема стекла. Он хочет услышать. Слышит. Точно так же, как и все остальные прохожие, закрывает уши и орет сам.
  Ярко-оранжевый свет от глаз наблюдающих сливается в одну сплошную полосу.
  Я боюсь!
  Мне страшно!!
  Оранжевый, оранжевый, оранжевый, алый... На виске. Змейка такого же цвета сползает с пальцев на кафель туалета...
  
  - Ну, поднимайся! Сколько можно тебя будить?! - Алёна начинает тихо злиться. В голубых глазах плотной зеленой каемкой угрожающе зажимается зрачок. Кроме меня ей нужно разбудить еще и Ярика, нашего сына. Она уходит, и из соседней комнаты доносится ее заботливый настоятельный голос. Сын весь в меня - любит поспать, но всегда безошибочно угадывает тот момент, когда мама начинает сердиться по-настоящему. Тогда я слышу недовольный вялый топот подрастающих ног и понимаю: опять ждать под дверью своей очереди - эта амфибия обожает просыпаться под душем, долго и с наслаждением. Я ж говорил - весь в меня!
  Алёнушка наша тоже не выползала б из-под одеяла, особенно при наличии там сонного и податливого меня. Но материнского инстинкта в настоящей русской бабе, как известно, не убить - и сейчас, судя по звону кухонного инвентаря, она наверняка начнет заботливо душить обоих разогретыми вчерашними макаронами и новорожденными бутербродами, поить дымящимся бодростью кофе - вот с этим я с ней полностью согласен! - и выпроваживать в школу да на работу.
  Придется подыматься, медленно выползать из-под одеяла, уже остывшего после Алёны, но еще теплого от меня и быстро впрыгивать, пока не продрог, в каждодневные джинсы и свитер домашней вязки. А после - впихивать в себя эти вчерашние макароны.
  Еще с детства у меня проявился так называемый "синдром западного человека" - утреннее отвращение к еде. Но приходится насиловать свой, прячущийся от правильного питания, организм, раз уж угораздило жениться на этой самой пресловутой настоящей русской бабе.
  Хотя... вы представляете себе, что такое вчерашние макароны? Это самая обычная вермишель, которую, например, во вторник или в среду сварили, она удачно остыла, основательно слиплась, а в четверг с утреца ее еще и поджарили для пущей верности. Выглядит это как, блин, ... как блин, а на вкус - макаронные чипсы. Словом, отвратительно. Особенно с утра.
  С такими оптимистичными раздумьями оказываюсь под запертыми дверями ванной и остаюсь стоять своей очереди законно запереться там для тех же целей, что и Ярик.
  - Ярик, ты там еще не утоп? Освобождай плацдарм! - сыну.
  - Щазз, - мне. Выключает воду и смешно шуршит полотенцем. Минут через десять та же участь предстоит и мне. Жду.
  А мимо еще Алёна бегает, на работу нас собирает. Портфель - сыну. Бутерброды - обоим. Ей сегодня на вторую смену - детей в школе мучить. Русским языком. И литературой.
  Бегает, надо сказать, в одном - одном! - халатике. Да еще ко всему тому квартирка у нас махонькая, и поэтому она мимо туда-сюда, сюда-туда, туда-сюда... А халатик тоненький, коротенький, а Алёна такая... эх!...
  - Алён, ну разве так можно?
  - А ты не напрягайся так! - притягивает за нос, звонко чмокает в щеку и дальше убегает. Остаюсь потирать пострадавший, но очень довольный оказанным вниманием орган обоняния. Осязать им, знаете ли, тоже очень приятно...
  Наконец Ярик вылетает из душа. Мокрый еще, подстриженные шапочкой светлые волосы слиплись и потемнели, кожа блестит от недовытертых капелек. В глазенках - непробиваемый задор и оптимизм. Фигура - уже с намеком на мужскую, хоть еще и восьми лет не стукнуло. Крепкий вырастет. Весь в меня. Горжусь!
  Сын автоматически произносит дежурную фразу:
  - Привет, па. Как спалось? - и, не дождавшись ответа, топает на кухню.
  Вот сыну всяческие западные синдромы не присущи - лопает за двоих. Хотя нет, вру - присущи. Чуть ли не с младенчества ручки к компьютеру тянутся, да в клавиатуру стараются потыкать, с четырех лет записки мне издевательские одним пальцем печатал, когда и писать-то еще не мог. А если ему в Интернете дать посидеть, то полчаса хорошего поведения точно обеспечено...
  Я захожу в душ, становлюсь под упругие струйки воды и намыливаю свои отросшие после "удачной" алёнкиной стрижки волосы. Закрываю глаза, прячась от мыльной пены. От горячей воды хочется снова забраться под одеяло и желательно с... эх!...
  А еще нужно побриться. Основательно стерев с себя полотенцем сонное состояние, я становлюсь перед зеркалом, выдавливаю в горсть "жилеттовскую" пену и замираю - на запястьях шрамики. Такие, как в кино показывают дырки от пуль в стекле - звездообразные. Зажившие. Еще вчера вечером их не было. Становится как-то не по себе...
  Задуматься над этим не успеваю. В прихожей нашей маленькой квартирки раздается режущий ухо телефонный звонок. Это в семь утра-то! Алёна подходит, что-то невнятно отвечает, кладет трубку и, судя по шагам, возвращается на кухню. Несколькими секундами позже на кухне возникаю я, так как был: голый, вымытый, с полной горстью уже начинающей капать на пол пены.
  - Кого спрашивали?
  - Олега какого-то, - не отвлекаясь от плиты, бросает Алена. - А что?
  - Да так, думал из издательства...
  - Это в семь утра-то?! - Алёна возмущенно накладывает порции. Расставляя тарелки, недовольно кивает на прикрепленный к стене над столом листок, видимо, вспоминая, как вчера поздно вечером я покинул наше супружеское ложе, надолго засев на кухне. - Вчерашнее?
  - Именно.
  - Я почитаю, пап? - сын отрывается от извивающихся в тарелке макаронных червяков и, пережевывая их, начинает читать:
  
  вчера танцевала и пела она:
  "варна, дондурма, дондурма"
  
  - А что такое "варна" и "дондурма", пап?
  - Не знаю. Я его скорее записал, чем написал.
  - Ааа, - Ярик продолжает:
  
  сказал ей старейшина: "прочь из села!".
  варна, дондурма, дондурма.
  
  - Что значит - записал? - внимательно смотрит на меня Алёна.
  - Я его не сочинял. Просто записывал и все, - я скрываюсь добриться и одеться все-таки, и слышу, как Ярик бубнит дальше:
  
  теперь - неприязнью испепелена.
  варна, дондурма, дондурма.
  но с ней все прекрасно, пока есть метла.
  варна, дондурма, дондурма.
  
  все люди по сути всего лишь орудия.
  хэй! дондурма, дондурма.
  и тем, кто творит чудеса, - нету судей.
  варна, дондурма, дондурма.
  запомните, нелюди: рядом - лишь люди.
  варна, дондурма, дондурма.
  и нам, нелюдимым, прощенья не будет.
  варна, дондурма, дондурма.
  
  пелена
  застит взгляд мой.
  собакой вечерней,
  ночною порой,
  предрассветным туманом,
  дневным балаганом,
  простым караваном
  начнется война.
  варна! дондурма! дондурма!
  
  Снова звонит телефон. На этот раз подхожу я:
  - Алё, я вас слушаю.
  - Здравствуйте, - произносит низкий мужской голос, - Олега пригласите к аппарату, пожалуйста...
  - А куда вы звоните? - интересуюсь я.
  - Двести сорок пять - пятьдесят четыре - девяносто восемь, если не ошибаюсь, - спокойно произносят номер нашего телефона на том конце провода.
  - Здесь нет никакого Олега.
  - А мне не нужен никакой Олег. Мне нужен определенный Олег, - явно издевается мужик.
  - Нет здесь и определенного Олега! - я разозленно бросаю трубку. - Ярик, ты давал кому-нибудь наш номер?!
  - Нет, пап...
  - А ты, Алёнушка?
  - Нет, солнышко.
  - Бардак, - демонстративно заявляю я, и в коридоре снова начинает безудержно звенеть телефон...
  
  26 апреля,2002, пятница, раннее утро.
  
  - Солнышко! Подъем! Работу проспишь! - это Алёна, верная до удивления уже девять лет жена, которую я люблю с каждым днем все больше и больше.
  - Угу-м.
  
  Глава I
  
  Здесь кто-то жил, но здесь он умер.
  Танкист давно уехал прочь.
  Мы спали, а в соседнем доме
  Свет горел всю ночь...
  " Сплин"
  Yesterday
  All my troubles seems so far away
  "The Beatles"
  
  
  26 апреля, 2002, пятница, утро.
  
  Работа моя была самая необычная для маленького городка. Я работал журналистом. Для города, в котором выходит в печать две газеты и живет около пятнадцати тысяч жителей, это удачно, поскольку к журналисту у нас относились, как к представителю мэрии, с тихим благоговением. Хотя это и неудивительно - одна из газет носила фанфарное имя "Мэрия today" и была не менее "музыкальной", чем название. Один из бывших софилфаковцев по поводу честности данного средства массовой информации заявил:
  - Шла бы эта мэрия тудэй, откудэй пришла...
  Совсем нетрудно догадаться, что софилфаковец этот, как, впрочем, и я работал во второй газете, непосредственном месте получения наших зарплат - "Морильских ведомостях", газете, считавшейся оппозиционной.
  Оппозиционность наша определялась наличием только одного компьютера в редакции, тиражом, меньшим, чем у "Мэрии today" и утренним бурями главреда.
  Главред, в просторечии - ГлавВред, он же Пал Палыч, маленький, тщедушный, но ужасно громкий человечек, всегда требовал резать правду-матку, если это не могло привести к особому ухудшению отношений с кем-нибудь из сильных града сего. Вот и в тот день, крича, брызжа слюной и отчаянно размахивая руками, он рассказывал про ужасающее положение в больницах и детских учреждениях, коррупцию, халатность и недосмотр властей, наглость и хамство мэрии в вопросах глобального жизнеобеспечения родного города. А закончил тем, что приказал написать хвалебную оду в честь завотделения терапии, будущего юбиляра.
  Редакция, то есть пятеро журналистов, смущенно переглянувшись, опустили очи долу.
  - Ну? - злостно спросил Пал Палыч, нервно выстукивая по столу угрожающий ритм сухими костяшками пальцев. - Что, никто не хочет?
  - Больница! - поморщился я. - Вонь, зараза, антисанитария полнейшая. Да еще тащиться за город...
  - Прекрасно! - обрадовался ГлавВред. - Вот вы, Алексей Михалыч, и поедете, и осмотритесь, и напишите! Жду вас через три...
  - Пал Палыч! - взмолился я. - Туда добираться час, если не больше, и вообще, - не хочу я!
  - Чтоб к вечеру статья лежала у меня на столе! - Пал Палыч был непоколебим. Черные колючие бусинки глаз торжествующе блистали.
  - Хорошо, - обреченно вздохнул я, покидая уютное место расположения родимой газеты, сохраняющее еще с советских времен запахи сигарет, кофе, пива и некоторых других веществ, относящихся к человеческой жизнедеятельности.
  - И правды побольше! Честную, хвалебную оду в его честь! И критику, критику не забудьте! - донеслось в захлопываемую за моей многострадальной спиной дверь. За дверью напротив начальство разносило команду мэритудэистов. Летучка. Как и у простых смертных. В смысле, у нас, оппозиционеров. На пороге курил один из "конкурентов".
  - В больницу? - уточнил он, протягивая пачку в ответ на немую просьбу. - Слышал тут вопли вашего.
  - Угу, - ответил я, затягиваясь чужой сигаретой.
  - Мне материальчик скинешь, а?
  - Угу, - вздохнул я, вспоминая, что еще должен ему пару подобных "прикрытий".
  Илья - так звали "конкурента" - оценивающе осмотрел меня с ног до головы, помолчал немного и, сочувствующе вздохнув, сказал:
  - Хороший ты мужик, Леха. Только выглядишь плохо. А все принципиальность твоя - Москву бросил, карьеру столичную б сделал с твоими мозгами. Я всю жизнь хотя бы в Иркутск мечтаю перебраться, а тебе все "сам, сам". Перебирайся к нам, хоть джинсы себе новые купишь.
  - Угу, как-нибудь, - я запустил наполовину выкуренным бычком в уже набитую до предела окурками интеллигентов урну. Мой бычок задержался на секунду на самой вершине кучи-малы, а потом гордо обвалился, увлекая себе подобных на грязный бетон порога. - Я пойду, ага?
  - Ну, иди.
  Ну я и пошел. А что ж еще делать?
  Какое кому дело, что я там бросил, и какие у меня джинсы?
  Родители мои, коренные москвичи - оба дедушки погибли в боях под столицей в сорок первом, обе бабушки не эвакуировались, пошли в медсестры, и познакомились в полевом госпитале, и детей по знакомству сосватали - были против нашей с Алёной свадьбы. Во-первых, потому что быстро. Кто ж это порядочный женится через полгода, и у каких таких порядочных трехкиллограмовые дети через полгода после свадьбы рождаются?! Во-вторых, потому что невеста не из Москвы. Кто это не хочет нашего сыночка прикарманить, если он потомственный, столбовой, можно сказать, москвич, а она там какая-то невеста из Иваново, без приданого и без мозгов. В-третьих - просто потому что невеста им не понравилась. Ну, это и так понятно - сын-то один, отличник, староста группы, почти аспирант будущий, музыкальную школу закончил по классу скрипки, на пятерки, а у нее - четверки, и она всего какая-то там пианистка бездарная. Захомутала сыночка! Высох совсем, ходит зеленый, не ест ничего. Когда ж ему есть, если он целыми днями за этой бегает! Захомутала...
  На свадьбу они, конечно, пришли. Выпили по три рюмочки, как на похоронах, не чокаясь, и ушли с трагическими лицами. Мама плакала и пожелала мне вернуться в любое время, когда пойму всю глубину своей ошибки. Мол, аспирантура, карьера, у папы связи... А я уехал на Дальний Восток без всяких там связей, с любимой женой и ползающим Яриком, только принципы уж здесь-то не причем. Я здраво подумал, что в Москве таких, как я, журналистов с дипломом филфака, пусть и красным, пруд пруди, да и родители связями своими все нервы потрепали бы, доставая телефонными звонками, что я там ел на обед, и как там готовит моя малолетняя жена (которая меня, между прочим старше на два с половиной года), и как там наш ненаглядненький внучок, фотографии которого они уже видели, а его самого - все времени как-то не хватает. А тут и жилье дали, и подъемные, и от родственничков подальше. В общем, не принципы мои свое сыграли, а самый что ни на есть меркантильный расчет и личная выгода. А тут мне сразу уважение и почет. Красный диплом. Столица. Сам! А кто сюда сам поедет? Да никто. Значит, я на вес золота оценился. Живым весом.
  И не один я так решил. Точнее, решил-то я один, а Федька, сокурсник, за мной увязался. Славы и денег искал. Так было всегда: через тернии я один продирался, а в лучах звезд всегда вдвоем с ним оказывался. Я его отговаривал, мол, денег мало будет, отрыв от цивилизации, а славы вообще никакой, только если по селам окрестным, среди крупного рогатого скота. А Федька не поверил. Врешь ты, говорил, один все захапать хочешь, а как же дружба? Справедливость элементарная где? Ну, я и предоставил ему справедливость. Мы с Алёной - а ей было все равно, где учительствовать, тем более за мной она обещала поехать на край света еще при первом свидании, и Яриком, которому вообще тогда все равно было, где ползать, абы с мамкой и папкой, переехали сюда. Родители Алёны не только не возражали, а еще и деньгами и продуктами и простым человеческим пониманием нас обеспечили. И до сих пор, чем могли, помогали, в основном - вязаными носками, свитерами, и всякими там другими варежками. Ну и деньгами, при случае. А вот мои...
  ...обшарпанный дребезжащий автобус, приехал после получаса воспоминаний. Места свободного не оказалось, и равнодушно оплатив водителю проезд, принявшему пожертвование так же равнодушно по случаю прослушивания приемника, я повис на разболтанном поручне, шатающемся в такт многочисленным ямкам и колдобинам настоящей русской дороги, или в такт музыки в приемнике водителя и погрузился в дальнейшие размышления...
  ...Мы не жаловались. Не рай, правда, но мы сами этого хотели, а посему были счастливы. А вот Федька счастья так и не прочувствовал. Сначала. Он ведь сразу в главреды метил, а стал простым журналистом провинциальной газетенки под руководством сморчка Пал Палыча. Скоро он обвинил меня в пустопорожнем мечтательстве и совращении людей с пути истинного. А я ему напомнил про торжество справедливости и посоветовал жениться. Он ведь тогда хотел сразу уехать назад, а его тогдашняя пассия объявила, что ждет от него, Федьки, ребеночка. И он внял моему совету, потому что пассия была шибко верткая и грамотная, и грозила написать о нем разгромную статью аж в "Правде". Мол, чистой воды правда. Как же тут Федьке мне не внять? И женился. А когда ему сообщили, что у него - двойня, и мальчик и девочка, он почему-то сразу смирился, и сказал, что всегда мечтал об этом. Обида его на меня не прошла, но как-то зачахла, и он перестал стараться достать меня где угодно и чем получится. Сидел, работал, детям сказки писал в свободное время, и издали его даже. В Иркутске, небольшим тиражом, и он на радостях решил в отцы-герои идти. Тоже мне Григорий Остер. Бестолочь. А я, глядя на него, тоже книгу написал, точнее, составил из уже сотворенного мной еще в московский период творческой деятельности, пары повестей и десятка полтора рассказов психологических. И в издательство послал. И ответа ждал. Знал, конечно, что не дождусь, потому что талантам надо помогать - бездарности пробьются сами. Типа Федьки, Остер тут совсем не при чем. Он тут для сравнения. А Федька... Нормальный он человек. Только бестолочь...
  В итоге вызванного вопросом Ильи и дурацким заданием ГлавВреда приступа черной меланхолии, к зданию лечебного учреждения я подходил с дежурной улыбкой поверх отвратительного умонастроения.
  На пороге курили несколько хмурых мужиков, в старых пижамах, с помятыми лицами.
  - Хоть бы побыстрей он помер уже, уморил совсем своими криками, - вздохнул один из них.
  Остальные согласно кивнули. Добрые люди. Интересно, о ком это они? Не о юбиляре ли случайно? Я чуть задержался в дверях, принюхиваясь - не пахнет ли скандальчиком.
  - Так мучится, блин, - вздохнул второй. - Аж смотреть больно...
  Мучится... Явно, один из больных. Жаль. С другой стороны, мне оду писать надо, а не скандал искать.
  Больница, как всегда, отдавала сыростью, залежанными пижамами и специфическими запахами лекарств. И хлорки. Для видимости, пардон, обоняемости чистоты и стерильности. Угрюмые лица заболевших нагоняли тоску и зубную боль. С постоянством постсоветских пространств стены отливали депрессивным грязно-каким-то-там цветом. Причем за время моей работы журналистом я успел заметить, что лакокрасочная промышленность бывшего Союза в большинстве своем на производство этой неудобоваримой краски и работала, поскольку таким цветом отличались и городская больница, и детский сад Ярика (а впоследствии и школа), и даже редакция. Правда, только оппозиционная. Редакции мэрской газеты г-н Лесков, то бишь сам мэр, оформил евроремонт. И теперь Пал Палыч не скрывал возмущения по поводу неправильного распределения бюджетных средств города. Мол, больнице - нет, а газете не нашей - да. Да?!
  Главврач вниманию прессы даже обрадовался. Светился от удовольствия, радостно хихикал золотыми зубами, тщательно, похрюкивая, перечислял свои заслуги и достижения, рассказывал свою трудную жизнь... Но не предложил даже чаю, жмот. Не свой же чай, поди, казенный. Все равно жалко для хорошего человека. Одно слово, цензурное: жмот. За время монолога врача я, делая вид, что записываю его откровения, успел сочинить небольшое стихотворение и начать набрасывать план давно замышляемого рассказа. Лучезарно блеснув протезами, юбиляр предложил осмотреть отделение.
  - Конечно-конечно, мне будет жутко интересно, - фальшиво согласился я, сдержав прорывающийся наружу искренний зевок, и мысленно представил всю эту обычную показушную помпу. Или, еще того хуже - мрачную реальность, описание которой все равно не пропустит цензура Глав Палыча... Пал Вредыча... Придется сочинять про радостные и довольные лица больных, с восхищением принимающие уколы в обстановке любви и идеальной стерильности, про высокий профессионализм и гуманность врачей... Опять...
  - Опять проверять пришли?! Санстанция? - крикнула, чуть не столкнувшись со мной на пороге, перепуганная медсестра-полудевочка.
   - Типун тебе на язык, Людочка! И, перестань, наконец, бегать, как кобыла какая! - возмутился главврач, выпихивая испепеляющим взглядом незадачливую девушку. Людочка с перепугу попыталась было юркнуть мимо нас в завовский же кабинет, но быстро опомнилась, и уже через миг по коридору покатились ее отчаянные всхлипы.
  - А что такое? - невинно спросил я, решив рассчитаться за потерянный час и надеясь на маленький скандал. Большой скандал Пал Палыч все равно зарубил бы. А вот маленький, симпатичный такой скандальчик, вполне может пойти в печать. Глядя на плотно захлопнувшуюся за Людочкой дверь, я, облизнувшись, сладко уточнил. - Что-то не так?
  - Ммм... Да привез тут кто-то на нашу голову бомжа одного, а тот все никак окочуриться не может, третий день мается и нас мучит! - пожаловался завотделением. - Вот совсем уж, кажись, помер, а глядишь - снова выкарабкивается! Вот все и нервные. Так сказать, забыли о спокойных рабочих буднях. Да пошли, сам посмотришь.
  - А надо? - криво улыбнулся я, думая, что из бомжа скандальчика не слепишь. Главврач, может, прочитав мои мысли, безжалостно выпихнул меня из своего гнездышка. Я думал было завернуть на лестницу, ту, что вела к выходу, но не смог отвертеться от поджидающей меня под дверью медсестры и покорно последовал за уже успокоившейся - видно, не в первый раз - и вернувшейся на боевой пост Людочке. Надоевший до тошноты юбиляр чинно плыл рядом. Больные на коридорных койках, жмущихся вдоль стен, безучастно смотрели в потолок, впитывая растворы капельниц. Другие пытались спать, кутаясь в несвежие тонкие одеяла. Кое-кто негромко и вяло переговаривался, прислушиваясь к воплям умирающего. На нас никто внимания не обратил. Никакого. Даже на завотделением.
  Бомж, худой древний старик, лежал в палате в конце коридора, корчась на измятой грязной простыне, окруженной плотным кольцом бледных медсестричек и хмурых докторов. Усатый мужик-пролетарий в старой выцветшей пижаме тихо вздыхал на соседней койке: "За что ж ему, Господи..." Другой отвернулся лицом к стене, натянув одеяло на голову, и лежал без движения. Может, спал. Если, конечно, можно спать при диких воплях умирающего соседа. А может, и помер уже. Я б не удивился, только статью б написал скандальную. Все равно бы не напечатали. А я все равно бы написал. Мужик, прочувствовав спиной мои кровожадные мысли шевельнулся. И вздохнул. И я. Оглянулся в поисках остальных - пять коек пустовало. Их хозяева, наверное, курили на улице. У входа.
  - Ааа! Пришел-таки! - застонал бомж, увидев меня. Улыбка на его древнем, морщинистом, искаженном болью лице испугала даже матерых врачей. - Подойди!! Ну!!
  - Ккто? Кого вы ззовете? - склонилась белая девушка в желтом халате к его полубезумным глазам.
  - Он!! - дрожащая рука указала на меня. - Подойди!
  - Пойдемте отсюда, - шепнул юбиляр.
  - Руку!! - потребовал старик, поймав мой взгляд. Мне стало страшно, потому что мне почудилось, что он знал меня всегда. - Дай!!
  - Ээ... руку? - я колебался между странным желанием пожать измученную ладонь якобы старого друга и разумом, утверждающим, что весь мир сошел с ума, и пора немедленно сбежать отсюда. Нет у меня знакомых бомжей. Нету! И не было никогда!
  - Даа! Даай! - орал старик. В голове моей начался, прогрессировал и моментом достиг апогея, о котором я даже и не мечтал в самых страшных своих детских кошмарах, такой звон и клацанье, что захотелось орать с дедом в один голос, дать ему то, что он хочет, лишь бы все это наконец прекратилось.
  - У него агония. Вам лучше не смотреть на такое, - шептала Людочка, вцепившись в мой локоть.
  Лишь бы прекратилось... не смотреть... дать...
  С перекошенным от ужаса, но решительным лицом я протянул вперед взмокшую ладонь. Умирающий жадно схватил ее, крепко сжал. Крик и судороги внезапно прекратились. Сведенные мышцы расслабились. Разгладилось лицо, полускрытое седой бородой.
  - Спасибо, - тихо сказал бомж и, отпуская меня, прошептал еле слышно. - Извини уж.
  Звон и клацанье прекратились. Зато начались дрожь и судороги. Начались с пальцев, затрясли все тело, свалили с ног...
  Очнулся я на кожаном диване в кабинете юбиляра.
  - Что ж ты так, а? - заглядывал он мне в глаза. - Испугался?
  - Не знаю, - выдавил я. Ощущение было такое, что я сегодня одновременно что-то потерял и что-то приобрел. Потерял что-то свое, не очень важное, но родное, и оно уже никогда не вернется. Взамен некое незнакомое чувство или знание привыкало ко мне, а я к нему. Например, как будто у меня раньше не было совести, лет эдак до тридцати, а потом она внезапно проявилась и сидит теперь где-то внутри, уходить не собирается, а привыкает ко мне с трудом. И душе как-то не по душе все эти тонкости, но только вот ничего с этим не поделаешь, и, наверно, именно от этого по всему телу пробегает нервная дрожь.
  - А бомж-то издох, будто тебя только и ждал. Ты его, часом, не знаешь? - поинтересовался главврач.
  - Первый раз видел.
  - Бывает, - хмыкнул юбиляр. - Ладно. А когда статья будет?
  - Будет. Скоро, - пообещал я. Поднялся на чуть дрожащие ноги. - Я, пожалуй, пойду.
  - Ага, на воздух, оно и лучше будет, - обрадовался юбиляр. Боялся, что ли, что я на место бомжа лягу? - Ну, всего доброго, если что - звони!
  - Будь здоров.
  На улице уже были лужи. После посещения палат да комнат терапевтического отделения, у меня начался озноб, а на улице - моросящий дождь, и теперь, как только я закрыл за собой двери, с козырька мне за шиворот пролилась холодная весенняя вода. Курящие пациенты дружно заржали.
  - Веселенький, блин, денечек... Бардак какой-то! - поднимая воротник плаща, пробурчал я и побрел к остановке пригородного автобуса. Колотило меня все сильнее и сильнее, мое наивное укутывание в плащ не помогало совершенно. Завтра не пойду на работу, пускай Пал Палыч хоть голову под печатный пресс положит. Не пойду и все. Вот только бы автобус приехал побыстрее...
  Где-то из-за плеча, разбрызгивая свежую грязь, выехал микроавтобус и, проехав еще метров двадцать, притормозил.
  - Мужик, залазь, не мокни, - усатый водитель призывно махал мне головой. На всякий пожарный случай я оглянулся. Кроме меня - никого.
  - А до города подбросишь?
  - А поконкретней?
  - До Первомайской.
  - Не, мужик, до Первомайской не могу, а до центра подброшу. Садись.
  Трясло меня и в машине. Шофер, совершенно обычный мужик лет этак сорока, как говорится, без особых примет: коротко стриженый темный ежик с проседью, голубые глаза, только усы какие-то вдумчиво-предостерегающие. Одет обычно, по-апрельски, в джинсы и черный свитер.
  Мужик искоса посматривал на меня, посматривал, и спросил все-таки:
  - Чё такой смурной? Заболел?
  - Не знаю. Я только что с больницы, может, подцепил там что-нибудь, - Я вспомнил про умершего на моих глазах старика и съежился от накатившей новой волны озноба. Стало совсем нехорошо. Шофер что-то сказал. Повторил. Я, конечно, ему был благодарен, но говорить с ним совершенно не хотел. Тем более уже не мог...
  - Олег! Олег, тебе хорошо? - кто-то тряс меня за плечи. Из темноты в глазах всплыло усатое лицо водителя.
  - Э-э-э...Я не Олег.
  - Да-да, успокойся.
  - Ну, бардак! - и снова ничего...
  
  Олег.
  Кто такой Олег?
  Какие-то драные тряпки, чье-то морщинистое лицо. Кто-то до боли знакомый. Только что-то не так. Все в порядке, но все же какая-то мелочь не дает покоя. Но даже эта мелочь знакома. Ее я видел где-то в другом месте, где было много людей. И кажется, что вот-вот вспомню, но каждую секунду не хватает еще одной секунды, чтобы добраться до истины, и так - бесконечно. Я уверен, что видел это старое лицо многие тысячи раз, многие тысячи дней...
  
  - Слава Богу, - ласковые прохладные руки озабоченно гладили меня по волосам. - Тебе уже лучше?
  - Я где? - свет неприятно резанул по глазам.
  - Дома, милый, дома, - я узнал голос. Алёна.
  Мне стало еще хуже, когда я вспомнил, где я себя помню последний раз. А как я тогда сюда попал?
  - А как я тогда сюда попал?
  - Потом, потом, лежи, - Алёна успокаивающе поцеловала меня в нос. - Ты был такой белый! Я так испугалась, солнышко!
  - Я уже тоже начинаю пугаться, - занервничал я и заерзал под пледом. - Как я сюда попал?
  - Не нервничай, а то опять побелеешь... - нежно попросила Алёна, заботливо заправляя концы пледа под матрац, лишая меня возможности ерзать.
  - Посинею! - мне становилось страшно. Как я сюда попал?! - Ты мне ответишь или нет?!
  - Ишь ты, умирающий! Только что говорить внятно не мог, а уже возникаешь... - шутливо возмутилась Алёна на миг перестала меня пеленать. Я воспользовался моментом и высунул из-под пледа обе руки - для последующей самообороны:
  - Ну, Алёна, я же не возникаю, я просто спрашиваю: КАК Я СЮДА ПОПАЛ?!!
  - Не вопи. Тебя привез какой-то мужик... - согласилась отвечать супруга. Поняла, похоже, что я так гораздо быстрее перестану волноваться и переливаться всеми цветами радуги.
  - Ну наконец-то! - стало немного полегче. Мужик привез.
  - ...дорогой, может, дальше сам вспомнишь? Ты же знаешь, я не люблю, когда меня перебивают... - шутливо обиделась Алёна, а потом насупилась и обиделась в самом деле.
  - Ну, извини, - жалобно попросился я, протягивая к ней ручки и ножки. - Так тебя, то есть меня, привез какой-то мужик и...?
  - ...и сказал, что подвозил тебя с больницы до города, а по дороге тебе стало плохо, и он привез тебя домой. Вот, в общем-то, и все, - закончила женушка, уворачиваясь от моих цепких щупалец.
  - А больше он ничего не сказал? - я поджал ножки под плед и задумался. Не густо. Что ж это за мужик? Шофер что ли тот самый? Усатый? А адрес мой откуда узнал?
  - А, еще он назвался Петром и сказал, что зайдет попозже, узнать, как ты, - вспомнила Алёна.
  - А адрес наш он откуда узнал?! - бардак! То до редакции подбросить не может, то прямо домой доставляет! Не зная адреса.
  - Мммм... А ты ему не говорил?! - логично предположила Алёна.
  - Ну! Дал визитку, а потом отключился, да? - я выплеснул раздражение на свою половину.
  - Не язви. Паспорта у тебя с собой не было? - выдвинула следующую и, наверное, самую неудачную гипотезу Алёна.
  - А паспорт свой, милая, я тебе еще месяц назад отдал, прописку поставить. А ты его, конечно, уже потеряла, наверно, - добавил я, плещась в луже собственного раздражения. Брызги летели на жену, поскольку больше никого поблизости не было.
  - Как ты догадался? - почему-то обиделась Алёна. Это ж надо: сама виновата, и на меня еще и обижается!
  - Всего-навсего интуиция и немного нездоровой мужской логики, - язвительно заметил я.
  - Ну, подумаешь, сделаем новый... - смутилась Алёна. - В первый раз, что ли?!
  - Так откуда он узнал адрес? - потребовал я, но уже не так настойчиво.
  - А мне почем знать? Это ж ты у нас Великий Мистификатор! А я всего лишь... - гипотезы, похоже, закончились. Ей тоже надоело долго ругаться.
  - Елена Прекрасная! - сострил я.
  - ...жена твоя. Любимая. Наверное, - притворно обиженно добавила Алёна.
  - Доказывать? - вызвался я, чувствуя небывалый энтузиазм в стремлении доказывать.
  - Чем докажешь? - хмыкнула Алёна, на всякий случай отодвигаясь подальше.
  - В данный момент - ничем, потому что ты еще одета, хотя я здесь уже минут двадцать лежу. Лежу... страдаю...
  - Так ты это все только ради этого разыграл?! Я, конечно, все понимаю, фантазия у тебя что надо, но чтобы до такой степени... - разозлилась жена. - В следующий раз, когда захочешь острых ощущений и накала эмоций, не подговаривай незнакомых мужиков-наркоманов тащить на своих плечах твою тушку к нам в дом!!!
  - С чего ты взяла, что он наркоман? - я решил извлечь практическую пользу из сокрушительной тирады моей ласковой половины.
  - Ты глаза его видел? Ах, да! Ты же вообще ничего уже не видел, морда с тряпок... Не знаю, от чего его так перекосило, но ставлю пять чашек кофе, что таких я не видела никогда... - Она говорила еще долго и возмущенно, но я больше не слышал ни одного слова. Почему-то стало спокойно и легко-легко. Скоро все само собой станет на свои места и не стоит напрягаться по этому поводу сейчас. Я как никогда был уверен, что все так, как и должно быть.
  - ... да-а-а... Похоже мы действительно созданы друг для друга, - пришла к выводу моя умница. О чем бы она ни говорила, а особенно - ругалась, она всегда приходила именно к этому выводу.
  У нас была особенность всех счастливых семей - когда она возмущалась, я никогда не слышал ни слова, да и она, в общем-то в этом и не нуждалась. А потом как всегда...
  - Иди ко мне.
  Ее раскрасневшиеся от недавнего монолога щеки еще пылали, а в таких любимых мной глазах - синих-синих! - читалось все то же, что и девять лет назад, когда она, мокрая от октябрьского дождя, дрожала на крыльце университета и ждала, чтобы я скорее нашел ее. Алёна устало и совсем по-домашнему улыбнулась:
  - Милый, ты меня иногда пугаешь своими фокусами. То ты без сознания валяешься, то... - и лукаво блеснула хитрющими зрачками.
  - А-а... Ярик дома? - заговорщицки улыбнулся в ответ я.
  - Не-а. Он сегодня у бабушки живет, - ;)
  - Совсем что ли живет? Весь день? - :))
  - И ночь, в общем-то тоже... - :)))
  
  А дальше ничего интересного и не случилось, поскольку как только мы решили, что сегодня у нас уж точно все должно сбыться как нам захочется, явился Ярик и сказал, что у бабушки неинтересно, а тут интересно, потому что у бабушки компьютера нет, а здесь есть, а тем более папе плохо, потому что так мама говорит, и на компьютере папа сегодня работать не будет, а мама на компьютере работать не любит и вообще!!!
  А потом пришел Петр.
  Дверь открыл я сам.
  - Как вижу, ты уже в порядке, - сказал Петр, глядя в мои недовольные всем происходящим глаза. - Но явно чем-то недоволен. Уж не моим ли приходом? А, вижу-вижу, - и моим приходом тоже. А до этого еще и сыновним. Я ведь прав, Олежка?
  - ...?!!
  - Ну не буду тогда вам мешать, - Петр развернулся и начал опускаться по лестнице подъезда. А я так и стоял. Еще минут пять. Таким меня и обнаружила Алена:
  - Милый, куда ты пропал? Ты чего в дверях завис?
  - Петр приходил...
  - Какой Петр? - насторожилась жена.
  - Ну, тот... что домой меня подвозил... приводил...
  - Когда это он приходил?
  - Позвонил в дверь... я пошел открывать... открываю, а там - он... ушел.
  - Не сомневаюсь. Быстро под одеяло! - кажется, Алена сначала испугалась, а потом разозлилась. - Петр приходил... Позвонил... Ушел... Летучий Голландец, блин... У нас, между прочим, звонок не работает уже неделю! Муж, блин... Журналист, блин...
  - Бардак!
  
  27 апреля, 2002, суббота, утро.
  
  Проснулся я с ощущением того, что на сегодняшний день у меня очень много неотложных дел. И первое из них - отдать материал о вчерашнем юбиляре Пал Палычу. Ужасно не хочется, правда, поскольку прямо под боком тихо сопит Алёнка, а такие моменты не стоит упускать. К тому же не нужно поднимать свое явно недоспавшее тело с теплой постели по причине субботнего отдыха Ярика, школа которого еще полгода назад перешла на пятидневку и остается не разгромленной теперь еще и в субботу.
  Но подняться пришлось - зазвонил телефон. Прошлепав к аппарату, я сорвал трубку.
  - Ну? - грозно спросил я.
  - Что - ну?! - возмутился Пал Палыч в трубке. - Где?
  - Что - где?! - не понял я.
  - А сейчас - что?! - настаивал Глав Вредыч.
  - Пал Палыч, смилуйтесь! Чего вы хотите-то?! - взмолился я.
  - Я хочу свою, в смысле - твою, статью! - смиловался Пал Палыч. - Где она?! Или еще не наступил вчерашний вечер?! Ты куда пропал?!
  - У меня болело, в самом деле, я сейчас подскочу, отдам, - авторитетно заявил я.
  - Жду! - и короткие гудки.
  Быстро настрочив оду, я запустил принтер, вернулся в спальню и наклонился к уху жены. Услышав только первые слова нежной песенки "Yesterday", Алёна приоткрыла один глаз, насколько помню - левый, и безапелляционным тоном заявила:
  - Яичницу можешь поджарить и сам, - после чего закрыла ясное око. Потом снова его открыла, обвела им меня с ног до головы, язвительно произнесла словосочетание "муж называется", закрыла око во второй раз и опять погрузилась в глубокий сон. Она всегда обижается, когда я покидаю ее рано утром, причем, даже если причина этого - будний день и, следовательно, работа. Ну а про выходные я вообще молчу. Поэтому, вспоминая, что сегодня как раз суббота, и что я в очередной раз сглупил, пытаясь сыграть на ее рефлекторном инстинкте душить меня едой с утра, я устыдился. А мне почему-то захотелось, чтобы именно сейчас Алёнка потопталась возле плиты, поворчала смешно и детски по поводу моего неаппетита и "удивляюсь, как у тебя еще нет хронической язвы - тьфу-тьфу-тьфу - что это я говорю глупости полные", а я бы с мастерски скрытой (чтоб не догадалась не дай бог, а потом не воспользовалась) с радостью жевал любую еду, какую бы она передо мной не поставила, лишь бы время остановилось...
  Понимая, что от этой спящей Елены Прекрасной при всем моем желании не дождешься даже прощального поцелуя, я пошел на кухню один, поспешно влил в себя чашку родного растворимого и, схватив распечатки, побежал в редакцию.
  Ночью был небольшой мороз, который покрыл асфальт неровной корочкой хрустящего льда. Одинокий прохожий в приличном костюме, громко матюгаясь, растянулся в паре шагов от меня. Курящий с шатающегося на ветру балкона, сначала заржал, а потом начал поминать мэрию, лично господина Лескова, а также его родственников, преимущественно по материнской линии. Упавший хмуро зыркнул на него, поднялся, буркнул, что он и есть Лесков и заспешил дальше. Наверное, опять машина сломалась, злорадно подумал я, а вторую заводить боится, из-за возможной статьи от Пал Палыча, причем Пал Палыч боится этой статьи еще больше, чем сам мэр, мэр об этом знает, но все равно боится и ходит пешком. И падает!
  Тоже совершив пару немыслимых па, я все же без травм прошел триста метров до места обитания газет и Пал Палыча. Главред хмуро посмотрел на меня, кивнул на кресло, начал читать. Подумал. Побарабанил пальцами.
  - Нормально, - кивнул я.
  - Нормально было вчера, - не согласился Пал Палыч.
  - Вчера еще не было, - выдвинул контраргумент я.
  - Потому и было нормально, - заключил дискуссию Глав Вредыч, и начал "разгромную" критику моего шедевра. - Где критика?! Где обличения властей?! Где, черт подери, дух оппозиции?!
  - Там, - я показал пальцем на статью.
  - Мало! - громко бухтел Пал Палыч.
  - Если больше - меня посадят. А все интересы жены и ребёнка удовлетворять будете вы. И мне легче будет. Давайте перепишу! - я демонстративно протянул руку.
  - Нет! - Пал Палыч отбил пальцами дробь. - Нужно срочно ставить в номер! А это что?
  Он ткнул в оборотную сторону листа, прямо в надпись "Олег, позвони мне. Петр. 245-67-24".
  Что челюсть моя отвисла - это сказано весьма и весьма мягко. Лично у меня было впечатление, что она громко стукнула, упав на пол, и покатилась, подпрыгивая, под ноги редактора. А пол у нас грязный, мне только стоматита для полного счастья не хватало. Челюсть, место!
  - Что такое? - Пал Палычу-то повезло: он не сходил с ума. А я, похоже, сходил.
  - Дайте!! - рявкнул я.
  Палыч осторожно подал лист, словно боялся, что я откушу лист вместе с рукой. Обеспокоился.
  - Олег... тьфу ты блин!.. Алексей Михалыч, что с вами? - осторожно спросил Пал Палыч.
  - Мммм... Мммм... Пошел я к черту с такой жизнью! Вечно все не как у людей... Я вчера именно Олегом в больнице представлялся! Просто Петр - это один из больных. Он обещал на мэрию помочь наехать, когда выздоровеет, - даже в глубоком шоке я умею эффектно и убедительно сочинять - профессиональная привычка, знаете ли. Искусство эффектно убеждать ГлавВреда - высшая степень мастерства. Жаль, что за это мне не светит Нобелевская премия - искусство это тайное и - кто б сомневался! - требует жертв.
  - А! Звони-звони! Телефон дать?! Сейчас, сейчас. - Пал Палыч уже начал оглядываться в поисках ближайшего. - Ну вот, что и требовалось доказать!
  - Не беспокойтесь. Я лучше из таксофона, - заговорщицки зашептал я.
  - Зачем?! - тоже шепнул пораженный редактор. Зачем? Ну не рассказывать же ему про мою челюсть у него под ногами и мой сдвиг по фазе. Вот зачем:
  - А чтоб не вычислили. Вдруг это провокатор? - попробовал я напугать начальника. Столько раз получалось - неужели в этот раз не выгорит?
  - Да, не подумал... - задумался Пал Палыч. Выгорело. - А ты способный, почти как я в свое время... Только ты ж поосторожней. А то я твою семью вряд ли обеспечу. Ну, знаешь, как в той песне - "в квартире засада, на явке - провал", так что - будь готов!
  - Всегда готов! - автоматически отозвался я, переписывая последнюю цифру. Иногда меня просто поражает его наивность. А еще такой шумный и грозный! - Ну я пошел? Хэппи уик-энд!
  - Удачной охоты, - пожелал ГлавВред. - И выходных, тоже.
  С самым главным делом я закончил.
  Вышел на пустынную улицу, вдохнул холодный воздух, попробовал придумать, когда Петр успел засунуть лист с номером телефона в принтер. Ничего не придумал. Обреченно вздохнул, решив, что раз уж мир или я сошел с ума, то один звонок ничего не изменит. Набрал номер, взмолившись, чтоб никого не оказалось дома.
  Трубку не сняли.
  Осмелев, я позвонил еще раз.
  Никого.
  Радостно засмеялся.
  Громко так.
  Искренне.
  Мол, посмотрите, - не все так плохо.
  ...Сзади тихо притормозил микроавтобус.
  - Ты едешь или как? - выглянул Петр.
  - Ум-гум-ё-твою-бл-ух! - издал я нечленораздельный звук уже непослушными дрожащими губами.
  - Как куда? На похороны! - возмутился Петр, как будто лично посылал мне телеграмму с приглашением. На свои похороны. Или... мои?
  - Мои? - пролепетал я.
  - Нет пока, - обнадежил водитель. - Юзефа.
  - Эээ... ааа кого? - никакого Юзефа в памяти не отыскивалось.
  - Ну как тебе объяснить? - Петр звучно поскреб затылок. - Друг мой. И твой тоже. Ты его подзабыл немного, но это нестрашно. Я не думаю, что он будет дожидаться, пока ты все вспомнишь, поймешь и оценишь, а потом со спокойной совестью даст себя закопать. Поехали, а то опоздаем. Давай, залазь.
  - Я... это... меня дома ждут, - я еще слабо надеялся, что мне удастся отвертеться от посещения кладбища под чутким руководством полоумного Петра.
  - А ты скоро вернешься. И вообще ты на работе. И еще к тому же "муж называется". Едешь, - решил за меня водитель.
  - Ум-гум-ё... - кивнул я, обреченно падая на сиденье машины. Петр сразу рванул с места, словно гонщик, вспугнув стайку ворон с ближайшей мусорки. Я не думал, что микроавтобсы могут ездить с такой скоростью. Я ошибался.
  На кладбище мы подъехали, когда гроб уже установили на досках над могилой. Пара мужиков суетилась с лопатами, четверо сутуло стояли рядом. Разные. Крепыш в дорогом костюме, с золотой цепью через плечо. Высоченный очкарик в черном. Развеселый угрюмый парень в цветастой рубахе. Разукрашенная стервозного вида дамочка. Серый, едва заметный типчик. Пятый. Откуда он взялся? Не важно. Наверное, давно здесь стоял. Незаметно. Я неслышно подошел вслед за Петром, молча пожал протянутые мне разномастные крепкие, даже у дамочки, ладони, взглянул еще раз на Петра, ободряюще кивнувшего, и подошел к гробу.
  Умиротворенное лицо вчерашнего старика-бомжа наблюдало за мной. Уголки его губ улыбались, но глаза были закрыты навсегда. Хотя я бы не удивился уже, если б покойник поднялся из ящика и так же молча, как и знакомые Петра, пожал мне руку. А потом лег обратно. Накатила волна неподдельной грусти. Кажется, я в самом деле потерял что-то очень важное. Или нашел.
  - Ну что, закрывать? - хмуро спросил могильщик.
  Петр кивнул, пятеро кивнули, я тоже кивнул одновременно с ними. Крышка закрыла последний дом старика, могильщики осторожно опустили его на дно.
  - Подождите! - как бы сбоку я услышал свой собственный голос. После чего поднял горсть земли, бросил ее на крышку и снова услышал себя же. - Спи спокойно, Юзеф. Да будет земля тебе пухом.
  - Будет, будет, - мрачно и обнадеживающе заверил сзади Петр. - Засыпайте.
  Земля забарабанила, засыпая яму, превращаясь в небольшой курган. Деревянный крест замер у изголовья. Все перекрестились. Очкарик тихо произнес: "Аминь".
  - Аминь, - хором отозвались остальные. И я.
  Могильщики побросали лопаты в похоронный грузовик, погрузились сами и уехали.
  Я повернулся к оставшимся. Мрачная пятерка уже была в микроавтобусе, а Петр смотрел на меня. Вгляделся мне в лицо, удовлетворенно кивнул.
  - Ты, Олег, подумай все же и определись. Хочешь - будь собой, не хочешь - никто не заставляет. Но почувствовать кто ты есть на самом деле надо тебе, а не нам, - Петр улыбнулся. - За тебя думать не будет никто.
  Он развернулся и размеренными шагами пошел к машине.
  - Кто - я? Кому - нам? - мои вопросы повисли в воздухе, микроавтобус взвизгнул шинами и уехал. Похоже, думать за меня действительно никто не собирался.
  
  Глава 2
  
  Когда долго стоишь - приятно садиться,
  И когда не успеваешь - приятно успеть.
  Я смотрю в телевизор на прокисшие лица,
  И мне еще больней и горше хочется спеть.
  Чиж
  
  Мы писали, мы писали,
  Наши пальчики устали.
  Детская народная лирика
  
  27 апреля, 2002, суббота, около полудня.
  
  Я проводил унылым взглядом пыльный зад микроавтобуса, тревожно поежился, вслушиваясь в надсадные вопли многочисленных ворон - вечных хозяек всех помоек и кладбищ - и побрел к уже знакомой остановке пригородного транспорта - по традиции, кладбище располагалось рядом с больницей. Той самой, где вчера я пожал руку незнакомому старику.
  Или знакомому.
  Юзефу, другу Петра.
  И моему.
  Ага.
  И вообще зовут меня Олег, только в паспорте ошиблись...
  С явно повышенным интересом изучил изрядно перекошенное, помятое хулиганьем расписание - по случаю выходных автобусы ходили с частотой гиппопотамов по Амазонке: раз в час. Разумеется, предыдущий ушел еще десять минут назад.
  Остановка была пустынна, холодна и сыра. Небо раскинулось грязно-голубым парашютом над уже начавшими зеленеть загаженными лесами через дорогу, где строго рекомендовалось не собирать хоть что-то кроме пустых бутылок, над унылыми колоннами крестов и памятников в просеках леса. Потрескавшийся, в выбоинах асфальт исходил паром исчезающих лужиц. Где-то пели птицы. Где-то громко звали обедать. Где-то потягивалась Алёна в теплой, замечательной постельке вдалеке от дурацких кладбищ и больниц...
  - Здравствуйте. Закурить не найдется? - подошел мужик с потертой сумкой. - Очень, знаете ли, табачку хочется.
  - Мне тоже, - недовольно буркнул я.
  - Что-что? - робко переспросил мужичок.
  - Нету, говорю! - рявкнул я.
  - Не курите? - мужик расплылся в широчайшей улыбке. - Похвально.
  - Курю. Только нечего, - улыбающаяся физиономия очередного психа на моем пути подействовала на меня крайне удручающе, поэтому и ответил я сердито, с тяжелым вздохом.
  Мужик помолчал, поскреб затылок. Пошарил по карманам антикварного пальто, выудил начатую пачку сигарет, протянул.
  - Ну, тогда угощайтесь, - примирительно улыбнулся он. - Хотел стрельнуть, ну да коли уж у вас беда с табачком, берите.
  - Спасибо, - улыбнулся и я. Щелкнул зажигалкой, подал огонь ему. Ну и что, что псих? Зато неопасный. Наверное... За подарки надо благодарить. Может, не набросится, если вдруг что ... Хотя бы разговором ни о чем. - А вы выписались, что ли? Из больницы, в смысле.
  - Да нет, куда там. На выходные вот, в город еду. Преглупейшая история, - мужик оценивающе посмотрел на меня сквозь дым. На лице живого интереса он, конечно, не увидел, но не было там и отвращения, и усталости, а потому "стрелок" заговорил снова. - Власти у нас ни к черту, знаете ли.
  - Что так? - профессионально заинтересовался я. Чего я так на него взъелся? Может, он и не псих вовсе, а просто добрый дядька, да еще полезный для меня и возможной скандальной статейки информатор. По совместительству.
  - А знаете цементный заводик наш? - риторически и почти мечтательно начал он. - Так я там работаю. А недавно мэру, вражине этакому, захотелось демократий западных, посетить рабочих, пообщаться, мол, с народом. На улице ему народа мало, блин! А наш-то, директор то есть, сразу забегал, порядок навести, что б все блестело, чтоб нигде не пылинки! Ну, мастер мне и говорит: "Отчистишь потолок, Петька..."
  - Вас Петр зовут?! - нижняя челюсть ушла вниз, вместе с нижней губой, увлекшей за собой сигарету. Тут что, гнездятся Петры эти, что ли?!
  - Да, разрешите представиться, Петя, - мужик с готовностью подтвердил мои опасения. Петя... Лучше б обычный псих.
  - Алексей. Эээ... Леша, поправился я, подавив жгучее желание присоединиться к Петям. Для личной безопасности.
  - Приятно, весьма. Так мастер и говорит: "Отчистишь, Петька, потолок, бутылку проставляю!" Ну что же, отказываться мне, раз начальство приказывает? Притащили стремянку, швабру гдей-то откопали, дают мне все, мол, трудись. А что - трудись? Стремянку кто проверять должен был? Я, что ли? Взлажу я, значит, по ней к самому небу, тык-скыть, взбираюсь, и напеваю еще, знаете, "А мы не столяры, не плотники, и сожалений нет как нет, а мы монтажники-высотники, и с высоты вам шлем привет!" Ну вот допел я, значит, до привета, а тут перекладина возьми, да сломайся. И главное, будь я готов, так ухватился б за что-нить, а так... Швабра в одну сторону, ведро в другую, а я вниз, кааак..., - Петька показал взмахом руки, как именно. Очень быстро взмахнул. И слово матерное сказал. Без обиды, растяжисто.
  - А что же, вас никто не страховал? - уточнил я, мысленно уже покусывая карандаш над воображаемым блокнотиком в поисках надлежащего речевого оборота.
  - А кому надоть? Тебе, мол, бутылка, ты и старайся, а мы работать должны. Какой там - работать! Все глазели, может, потому и навернулся... А еще мастер... Работайте, мол, мэр придет и уйдет, Петька все зачистит, а за недоработку, мол, и вам, и мне, и вообще работать надо, - мужик обиженно затянулся. Помолчал. - А я, стало быть, как низринулся с высот поднебесных, так и сломал себе ногу, и уволился. Вот можете посмотреть, гипс. А больно-то как было!
  - Дааа, - кивнул я, воображая, как будет рад Пал Палыч маленькому скандальчику. Так. Материал есть. А название? Назвать как? "Мэры ходят, а люди ноги ломают, и увольняются?". Нет...
  - ...Жуть просто, как болело. А мужики, нет, чтоб помочь, так ржали, как кони, понимаешь. Привет, кричат, Петька! Как тебе высота понравилась?
  "Трагедия рабочего по вине лицемерия начальства!" Хорошо. Но длинно. Что он там сказал? Надо поддакнуть.
  - Да-да, конечно. Ужасно, - поддакнул я.
  - И главное, я ведь и сам с ними смеялся, - мужик посмотрел вдаль, радостно добавил. - Во! Автобус идет!
  - То есть как автобус? - "Смех сквозь слезы: как из-за показухи гибнут люди". Нормально. Вполне.
  - Во! - показал мужик пальцем на раздолбанный УАЗик, приближающийся к нам, судорожно заикаясь на ухабах. - Наш автобус.
  - Так ведь полчаса еще до автобуса, - недоверчиво покосился я на кряхтящий макет общественного транспорта.
  - Так это не тот, этот пораньше идет. Опаздывает, - гордо и ласково заявил Петя.
  - На полчаса?! - взвился я.
  - А что? - обиделся Петя. - Все равно ведь пассажиров только вы да я...
  - Бардак!
  Теперь надо от него отвязаться. Может, еще сигаретку стрельнуть, отвяжется тогда? Ладно, не буду. Всё равно не отвяжется. И неудобно как-то...
  - А, простите, вас как звать? Петр по батюшке? Фамилия? - идеальный способ отвязаться от простого русского человека - призови его в официальные свидетели после того, как удалось призвать в нелегальные информаторы.
  - А зачем? - насторожился мужик. Даже затянуться забыл. Я ж говорил! Еще ни разу не подводило.
  - А я про вас в газете напишу, и директору вашему ой как не сладко будет! - голливудски улыбаясь, издевался я, влезая в наконец приковылявший транспорт.
  - А зачем это про меня в газете писать? Очень даже не надо про меня в газетах писать. Чем таким я знаменитый? - мужик заколебался даже - не лучше ли следующего автобуса подождать, хрен с ним, с временем, жена подождет. И сын тоже. Абы пронесло.
  - Ну, как же, Петр Фомич, - придумал я на ходу отчество. Мужик вздрогнул всем телом вместе с гипсом - похоже, я угадал и решил окончательно его запугать и добить. - Неужели вам не хочется добиться правды?
  Мужик густо покраснел, надулся, видимо, в лихорадочных поисках выхода из опасного положения, потом опять вздрогнул, видимо, додумав один из вариантов до летального конца, быстро и отчаянно затараторил:
  - Ничего мне не хочется. А откудова отчество мое вам известно? До свиданьица, мне выходить скоро, а вы лучше тудась, в салон, в самые его недра идите. И не надобно про меня ничего писать ни в какие газеты, Алексей ммм... Ладно? - робко закончил он.
  - Как хотите, как хотите, - уже равнодушно кивнул я: у меня впереди была интересная работка на основе россказней незадачливого Пети, недельная бессоница которому явно гарантирована. Я с удовольствием шлепнулся на сиденье после стояния на ветру и сырости, и начал быстро строчить в блокнот статейку. Петр Фомич жалобно вздыхал сзади, и всё бормотал: "И чего я разговорился-то? Ох-ох-ох, язык мой - вражина мой..."
  
  Процветает в нашем маленьком городке цементная промышленность. На данный момент работает три цеха, в которых и производится гордость города - самый высококачественный цемент в округе...
  
  - И зачем про меня в газету писать?.. Ну, чем я выделяюсь таким из остальных?.. А может, не надо тудыть писать, а?.. И что это за газетка такая, что ей надоть про меня сочинять? - бубнил сзади Петя.
  - "Морильские ведомости", - буркнул я, не отвлекаясь.
  - О! Знаю-знаю. Жона читаить. И сын. И я иногда читаю, знаете, когда делать ну вот совсем нечего. Только оно ж супротив мэрии! Не надобно про меня тудыть писать. И жона против будет. И сын. Может, ежели уж писать так надобно, лучше в "Мэрию тудыть", а? Алексей, а? Ну, Лёш?
  - Да достал ты, Петя. Ну, сколько можно бузить, а? - вот назойливая муха! Не утихнет никак.
  - Так статью не пишите и не буду, это, бузить, чес-слово! - пообещал Петя и для пущей важности добавил, перекрестившись. - Вот Христом-богом, не буду! Лёш, а? Не надоть...
  - Да заткнись ты совсем! - наконец разозлился я, это ж даже моё терпение не выдерживает! Федька б его давно заглушил, и не словами. Ну, если не успокоится... - Сколько можно?! Голова уже от тебя болит!
  Как ни странно, на Петю подействовало. Он, видимо, смирился, перестал бурчать, позволив мне спокойно написать целых три предложения. Обернувшись, я увидел любопытную картину: Петя совершенно спокойно сидел на своем сиденье и листал коричневый томик Олди, какой - я особо не вникал. Причем не просто листал, а вдумчиво. И долистал уже до страницы этак пятидесятой. Судя по его виду, как будто всю дорогу еще и читал так же вдумчиво. Ну и хорошо! Отстал хоть. Ну, пусть Олди... Ну, пусть на пятидесятой... Ну, может раньше читал. Может, он Ломоносов местный. Только б молчал...
  Я продолжил статью.
  
  ...в связи с приездом на цементный завод Морильска мэра Лескова, одному из рабочих завода, Петру Фомичу, было дано задание очистить потолок одного из цехов. Поручил эту работу Петру мастер цеха...
  
  - Петя, как мастера твоего по фамилии? - обернулся я к герою статьи. Герой оторвался от книги и непонимающе посмотрел на меня. А потом опять принялся читать.
   - Петя, ты что, обиделся, ну? Как мастера твоего зовут? - подлизывался я, чувствуя за собой небольшую вину. И раздражение.
  Петя молчал, снова вытаращившись на меня, и испуганно косил глазами по сторонам, словно искал еще одного Петю, к которому я мог бы обратиться.
  - Эээ... Как звать мастера вашего, уважаемый Петр Фомич? -сладко пропел я. Не дождался реакции, начал убеждать:
  - Э, Петя, да ладно тебе дуться! Ничего тебе не будет, - я подумал и добавил. - И жене твоей. И сыну. Не тридцать седьмой, все-таки.
  Его это мягко говоря не убедило, а вид стал совсем растерянным. Он начал делать какие-то пассы руками, как будто его вот-вот хватит удар. Бардак! То умолкнуть не заставишь, то слова не вытянешь!
  - И не делай вид, будто меня не знаешь, - кипятился я. Вот довёл до чего! Меня, столичного журналиста - до кипения!
  Я изголялся еще минуты три, и все безрезультатно, только нервы подпортил, а тут еще мужик, тот, что спереди сидел, развернулся и в наглую за моим беспомощным пыхтением наблюдал. А потом деловито так рявкнул, как у себя дома на кухне:
  - Простите!! Что вам от него нужно?!
  - А что?! - набычился я. Что за народ! Всюду нос всунут! - Я что - к вам обращаюсь? Вы, что ли, Петя?
  - Нет, - злобно ответил сосед. - Но Петр Фомич немой с детства.
  - Что?! - я был в бешенстве от такого беспредельного хамства. Никому не дозволено, кроме моей жены и то - по выходным - так гнусно надо мной издеваться!! В глазах яростно рвались и метались красные тряпки. - Да он мне только что чуть не песни пел!!
  - Он?! Да вы что? - сосед опасливо подался назад, подальше от меня, внимательно проверяя мои глаза - не безумные ли. - Вы не из больницы? - и почему-то вздрогнул.
  - Из какой больницы?! - я уже впечатляюще заметно трясся, инстинктивно ища руками что-нибудь не менее впечатляющее и заметное. Грозно швырнул в салон:
  - Стало быть, все тут, естественно, всю жизнь знают этого Петра, будь он неладен, и, конечно же, этот Петр немым-немой, бедняжечка, с самого рождения, небось - кто б сомневался! А я, несомненно, псих! Может, еще кто-нибудь выскажется по поводу?!
  Видимо, все-таки не так уж я был и страшен, или люди наши достаточно приспособленные к любому насилию и давлению, ибо практически мгновенно я был придушен не менее яростным напором:
  - Петьку, что ли?! - летело сзади.
  - Петьку немого?! - визжали рядом.
  - Да кто ж его не знает! - всхлипывали на переднем сиденье.
  - Он же ж из Семёновки нашей. Его ж там каждая собака... - дружно оборонялись мужики.
   - Хто ж его не знает?! Имтилегент он у нас. Читаить все время, - гордо за соседа ответили за спиной.
  - Бедненький, совсем немой, - запричитала бабулька впереди. - Почто вы на него кричите-то? Ни словечка не вымолвил, не единого, а уже лезут. Вот люди пошли! Вот, помню, раньше...
  Бабку я уже не слушал. Я чувствовал, что если прямо сейчас не сойду с автобуса, то уж точно сойду с ума. Вломился в кабину водителя, требуя немедленно остановится.
  - А что за надобность? - возразил бородач из-за руля. Хорошо ему - он плеер слушает. Я, конечно, мог бы спросить его, не друг ли детства он Петру Фомичу, но почему-то не сомневаясь в утвердительном ответе водителя, с совершенно обезумевшими глазами истошно завопил:
  - По нужде мне!! Вот!!
  - Вообще-то не положено не на остановке, - невозмутимо заметил водила, не глядя на меня и продолжая слушать музыку. - Но коли по нужде... - тут он таки обернулся и, не мигая, быстро и ободряюще - для себя - добавил:
  - Ну дык энто другое дело. Только я тебя ждать не буду!
  - Не надо!!
  - Ну, коли так... - водитель пожал плечами, мол, охота хуже неволи, а он что - он ничего, музыку слушает.
  Автобус притормозил, открылась дверь. Все пассажиры торжествующе посмотрели на меня, мол, не при супротив народа, проводили умиротворенными взглядами, уезжая без меня... А дитё на заднем сиденье с любопытством подпрыгивало и всё показывало на меня пальцем из-за стекла, пока добрая мамаша не отвесила ему убедительный подзатыльник.
  Проводив взглядом пыльный зад автобуса, уже второй за сегодняшний день, я, пытаясь убедить себя в наличии здравого ума и твердой памяти, развернулся на сто восемьдесят градусов и побрел в направлении корпуса терапевтического отделения морильской больницы. Правды искать.
  
  ГЛАВА 3
  
  Когда повсюду ты свой,
  это - joy,
  Когда ты всюду один,
  это - spleen,
  Когда никто не звонит,
  это - shit,
  Когда вокруг все не так -
  это...
  "Сплин"
  
  Партитура "Реквиема".
  Моцарт
  
  27 апреля, 2002, суббота, ближе к вечеру.
  
  Больница, как и следовало ожидать, была пустынна по случаю выходных. Единственная преграда на пути к заветной двери - дежурная медсестра - не возникла. Топот моих настойчивых ботинок эхом отскакивал от стен и потолка, создавая гнетущую атмосферу нереальности окружающего. Кто б сомневался - кабинет завотделения, юбиляра, был закрыт, и даже на стук, даже на настойчивый до неприличия стук, никакой жизни в оном не обнаруживалось. Грохот моих ног в оббитую отменным дермантином черного цвета дверь результата никакого не принес.
  Точнее принес, но не тот, которого я добивался.
  На грохот невесть откуда примчалась медсестра из приемного покоя и начала орать что есть мочи. Вообще-то, орать она начала еще где-то на первом этаже и вплоть до третьего, ломясь по лестнице вверх, плевалась жуткими проклятьями. Самое интересное, что орала сия медсестра не на меня, а на такую же медсестру, дежурную в свою очередь по этажу, которую не могла пробудить от снов, судя по глубине - вещих, даже моя медитация об дверь.
  - Терентьевна! Что у тебя там грохочет?! Что там творится?! Терентьевна!
  Процесс ора был нарушен при виде того, как я размеренно бьюсь ногой об дверь, и переключен на шум взлетающего самолета:
  - Что ж вы творите! Кого вам здесь надо?! Суббота! Нету их! Госпа-ади! Терентьевна! Что ж тут у тебя творится!!!
  - А зам... есть?! - я нехотя оторвался от беседы с дверью, которая уже почти выбросила белый флаг в виде торчащих комков ваты из разодранного дермантина и расшатанных петель, раздраженно уставившись безумными глазами в переносицу румяной пышногрудой медички.
  - Кто?! Зама нет!! Терентьевна!
  Дежурная по этажу благоразумно продолжала скрываться в объятьях Морфея, видимо, решив, что своя рубашка... сами знаете. Тем более куда эффектнее появиться под занавес и своим веским " воооооон!!!" выставить всех в надлежащем порядке в указанном направлении.
  Вместо Терентьевны подал нудный голос один из больных, высунув покрытую пушком лысину из ближайшей палаты:
  - Ну, дайте поспать, эскулапы! Ну, все же уже на выходные домой разъехались! Ну, на кого вам тут орать-то?!
  - Уйдите, больной! Сгиньте, больной с глаз моих! - она окатила лысину брезгливым взглядом, и, набрав побольше злобы в пышную грудь, рявкнула прямо в меня. - Здесь не проходной двор, а лечебное учреждение! Кого надо?!
  - Врача! - зло ляпнул я.
  - Нету здесь врача! Терентьевна! - вопила толстуха.
  - Вообще врачей нет?! А я думал, что я в больнице, - ядовито съязвил я.
  - Терентьевна!! - визжала медичка, явно намереваясь впиться мне в шевелюру.
  - Э-э-э, люди! Ну, сколько можно! И так заснуть не могу, а как засну, так обязательно кто-нибудь... - ныла лысина.
  - Терентьевна!!! - истошно тряслась медсестра, обильно сотрясаясь телесами.
  И тут-то и проснулась Терентьевна...
  Она явилась, как гром среди ясного неба, и я понял, что такое настоящий неприкрытый щадящей цензурой ор. Медсестра, зовущая на подмогу Терентьевну, знала, что талант Терентьевны в наведении порядка на ее участке неиссякаем. Терентьевна начала рев еще за углом, и мне представилась огромная баба гладиаторской комплекции с мощной шеей и костоломными кулаками. Когда из-за угла показалась ее сморщенная тщедушная мумия метрового роста, или не намного больше, и с красными стеклянными глазами поперла прямо на мой пуп, я даже немного опешил.
  - Кто такой?!! - взревела она. - Почему без халату?! Сколько повторять - без халату вос-пре-ща-ет-ся!!
  - Какой халат?! - заорал я, отступая назад на всякий случай. - Я что вам - псих?!
  - А здесь вам не психбольница, - привела неоспоримый, но какой-то несовпадающий с нормальной человеческой логикой довод Терентьевна, продолжая наседать на мою персону.
  - Ну-ну, - хмыкнула лысина. - А что ж тогда, эскулапы? Не лечите, а орете только, спать не даете!
  - Уйдите, больной!! - хором завопили медсестры. - Спите!! Тихий час!!
  - Тихий, да?!! - аж взвизгнула от обиды лысина. - Я ж только поспать и хочу! А вы тут орете!
  - Где мне врача найти?! - вмешался я, пользуясь моментом переключения праведного гнева слуг медицины на другую жертву. Силы их тут же разделились на два неравномерных потока. Мне достался тот, что послабее, в лице безымянной толстухи в белом халате.
  - Уйдите лучше по-хорошему, больной! - накинулась Терентьевна на диссидента.
  - А мне где врача вам найти?! - атаковала меня медсестра с первого этажа, прижимая мягкими балконами грудей к стене.
  - А ему?! - ни с того ни с сего спросил у нее лысый.
  - Маал-чаать!! - "ять-ять-ять" - покатилось эхо толстухиного вопля по коридору. Медсестра на миг забыла о полупридушенном мне и рванулась в сторону храброго лысого.
  - Больной, быстро по палатам!! - не унималась Терентьевна, мечась между мной, бесстрашной лысиной и собственной икрой. - Какого врача?!!
  - Вы не меня ищете? - тихо произнес сзади голос завотделением. Его вкрадчивый шепот раздался оглушающим набатом во всех головах. Не знаю, как лысина с медсестрами, а я аж подскочил да так и замер, с дурацкой однобокой улыбкой, теребя в руках небольшой шершавый лоскуток дверной обивки. Зав ласково поинтересовался у трясущегося больного:
   - А вы почему не спите?
  - Я?- лысина сникла. - Я сплю... Уже целых полчаса сплю... - и погрустнел.
  - Вас же нет, - обомлевшим голосом прошептала медсестра из приемного покоя. - Самуил Геннадьич, вы откуда?
  - Оттуда. Из кабинета. Я там, собственно, уже два часа документы разгребаю. Вот, шум услышал, вышел, - и, уже поглядев на меня. - Проходи, Алексей.
  - Марш в палату, больной! - понемногу затихала Терентьевна, заглушая реактивный двигатель своих неизнашиваемых голосовых связок, - Ходют всякие, без халату, а потом тапки пропадают! А тапки, между прочим, не свои - казенные... Пропадают...
  Тихо закрывшаяся дверь окончательно заглушила причитания дежурной.
  - Статью написал? - быстро спросил юбиляр. - Да? Показать принес, да? Ну, давай, давай, оценю, подправлю. Ну?
  - Статья уже верстается в номер! Я уже новую пишу, про отделение. Про гуманность наших, то есть ваших сотрудников, которые, верные клятве Гиппократа, помогают всем без разбора! Хотелось бы вот про бомжа того побольше узнать. Если можно. Если вас не затруднит.
  - А почему именно про него? - насторожился завюбилеем.
  - Это ярчайший пример вашей бескорыстной помощи! Ведь он кто? Никто, по большому счету! Кто за него заступится? А вы помогли, и целых три дня за ним ухаживали, не отходя ни на минуту от постели умирающего! Поди, глаз не смыкали! - я передохнул, ожидая - может, даст документы. Не дал. Смотрит внимательно, глаза напряженные, как при незапланированном посещении представителей санитарно-эпидемиологической станции. Пришлось продолжить расслабление его внимания. - А если я просто напишу, мол, бомж - не поверят ведь! А если подробно, мол, Юзеф такой-то, привез его такой-то, диагноз, лечение...
  - А откуда ты знаешь, что его зовут Юзеф? - едва расслабившийся юбиляр снова сжался в комок и сузил взгляд.
  - То есть как откуда? Вы же сами и сказали, - не растерялся профессиональная умница я. - Бомж, Юзеф, умирает прямо на ваших глазах, не смыкать, мол, глаз, - помогать надо, повинуясь одной только клятве и долгу врача, не преследуя никаких выгод!
  - Не помню что-то... - сомневался завотделением, говоря скорее сам себе, чем мне.
  - Да где ж вам такую безделицу упомнить, когда надо и о больных помнить, и о нуждах отделения, и журналисты еще всякие шляются, от работы отрывают! Да вы не беспокойтесь, вы только карточку мне его дайте, а я уж сам и разберусь. А статья получилась - замечательная! Восхитительная! Шеф так и сказал - хорошо! В смысле, не статья хорошо, а человек описан хороший, и в больнице у вас хорошо! Не был - а уже знает, познакомиться хочет, может, даже полежать когда. Так и сказал! Если, говорит, заболею, то только туда! И никуда больше! Это ж золото, а не человек, говорит! Рахат-лукум! - я звонко чмокнул губами в воздухе. Звук получился смачным. Даже мне самому понравился. К тому же можно было перевести дух. Я чуть помедлил, с надеждой посмотрев на ничего не соображающего, но заметно тающего юбиляра. Глядя на его расплывшуюся умасленную физиономию, я взмолился, чтобы он немедленно дал мне эту чертову карточку.
  - Хорошо, - вдруг решительно кивнул завотделением. - Удружил, брат. Ну, и за мной дело не станет. Терентьевна!!
  "Да что за день такой, Гспди", - вздохнули за дверью, и на пороге появилась подозрительно тихоголосая, но, видимо, на постоянном заглушенном холостом ходу, дежурная по этажу. - Что, Самуил Геннадьевич?
  - Покажите молодому человеку карточку этого... бомжа... ну, что помер здесь вчера... ну, вы же помните?
  - Ага, - вздохнула Терентьевна и перекрестилась. Можно подумать - невинный божий одуванчик, а не гром-баба.
  - Ну вот и покажите. И окажите всемерное содействие представителю прессы, а то он про вас в статье не напишет. Успехов, Алексей. Звони, если что. Или заходи на чай.
  Терентьевна уже ушла вперед, пришлось догонять. Войдя в ординаторскую, шумно вздыхая, Терентьевна открыла один из шкафчиков, вынула самую нижнюю, по традиции, бумажную папку и с видом исполненного долга вручила мне. После чего, громко хлопнув дверью, вышла из кабинета. Видимо, спать.
  Я опустил глаза на папку. Папка как папка. Обычная история болезни, с надписями "Дело Љ" и "Юзеф Йозефович Назарецкий". Внутри тоненькая стопка бумаг. Устроившись в кресле, я начал внимательно вникать в дело Љ.
  ФИО. Отделение - терапевтическое. Количество дней в больнице - три.
  А дальше - много прочерков. Дата рождения - прочерк. Адрес - прочерк. Ха! Бомж, конечно... А написать "улица" не догадались. Место работы - прочерк. Слишком много прочерков. Кто доставил - прочерк. Состояние при поступлении - критическое. При выписке - прочерк. Могли бы уж и поконкретнее. Диагноз направившего учреждения - тоже прочерк. Первоначальный диагноз: обширные гематомы в области запястий и голеней и печени. А потом мелким-мелким почерком. Не разобрать. Гады! Диагноз: ларингит. По-людски: насморк. Похоже, чувство юмора у них все же есть. Сопутствующие диагнозы... Аж в глазах рябит! Похоже, у него не было только родильной горячки и ветрянки. Нет, ветрянка была. Значит, только родильной горячки... Теперь не удивительно, что он умер. Скорее удивительно, что он вообще жил. Целых три дня. В больнице. А до этого, интересно? Бардак.
  Дальше - анализы. Много. Непонятных. Только на каждом пометка "превышение" или восклицательные знаки или на латыни чего-то. Наверное, тоже не в порядке. Я искренне посочувствовал Юзефу. И почувствовал обиду. Я ж думал: приду, почитаю, и все быстренько станет по своим местам. А оно не стало. И что теперь делать? А ничего! Пойду домой всем назло. К жене. И сыну. Вспомнил недобрым словом Фомича, того, который болтает без умолку, а потом молчит с рождения. Как рыба об лед. Я осторожно положил Дело на место и проскользнул мимо сладко посапывающей Терентьевны к выходу. На улицу.
  Сгущались сумерки. Становилось холодно. Я поплотнее завернулся в плащ, пообещал желудку, требующему добавить что-нибудь к утреннему кофе, рассмотреть его ходатайство, и решительно шагнул с уютно освещенного обшарпанной лампочкой порога. Недалеко от порога в темноте взлетал и падал огонёк сигареты. Из темноты в радиус освещения фонаря выползал расплывающийся привидениями дым. Дым тянуло на меня. Вспомнив всех, у кого я прикуривал в последнее время, я заколебался - стоит ли порция табачного яду новых приключений на мою многострадальную в последние дни пятую точку опоры. Кстати, никакой опоры я уже не чувствовал, будь у меня их хоть четырнадцать, этих точек. Пока я думал, недолго - а зачем, коли все равно куда-нибудь влезу, - мой голодный, уставший и злой организм требовал никотина. Настойчиво требовал. Капризно. Я вгляделся в незнакомца. Самый обычный молодой парень, совсем недавно разменявший третий десяток. Самое обычное лицо, может немного смешливое. Самые обычные джинсы. Рубашка, правда, оригинальная, в какие-то цветные штучки непонятного происхождения. Смутно знакомая. Может, мода на такие пошла. А я, как всегда, отстаю... Так вот. Парень. На вид вроде не страшный. Была не была - с приключениями!
  - Извините... - обратился я к курящему.
  - Найдется, - улыбнулся он. Странно улыбнулся - как старому приятелю. - Угощайся.
  - Спасибо, - я хотел было уйти... Мало ли маньяк какой. Стоит, улыбается. А с такими улыбками только чикатилы закурить предлагают. Я вспомнил, что самые извращенные маньяки как раз ничем от остальных не отличаются. Обычные такие люди. Немного смешливые... Я содрогнулся. Холодно. Пустынно. Только больница тут рядом. И еще кто-то. Пусть даже маньяк. Кто-то смутно знакомый. Может, в самом деле Чикатило? Может я его по телеку в уголовных сводках видел? Где-то я ж его видел. Где?
  - Сегодня звезды будут, - пообещал курящий. Лицо. И рубашка. Он был не один. Пятеро. Похороны! Один из той пятерки. И что ему здесь надо? Может, ему хоронить понравилось, теперь на мою кандидатуру зарится - мол, поучаствовал, теперь тебе водить. А, не все ли равно уже...
  - Будут, - кивнул я. - А вы кто будете?
  - Я? - усмехнулся курящий. - Не помнишь?
  - Нет, - соврал я - не знаю почему. Может, так мне было спокойней. Я вру для самоубеждения, когда совсем крыша едет - пришел к выводу. К слову, раньше я ни разу не врал. К слову, и с ума раньше ни разу не сходил. Впрочем, не важно. Сумерки действовали умиротворяюще. А может, нервы решили взять пока отпуск. Главное - я уже не нервничал. Не мог. - Не, не помню.
  - Да ну? - он прикурил вторую, затянулся, прищурился. - Совсем?
  - На похоронах были, - не хотелось завраться, даже ради собственного каменного безразличия.
  - Верно. А раньше? - смеющиеся глаза изучали мою растерянность.
  А раньше - честно не помню.
  - А раньше - честно не помню, - честно ответил я.
  - Ой ли? - лукаво улыбнулся парень.
  - Когда? - спросил я у него, начиная терять терпение. Коли сам знаешь, так чего бы и вправду не сказать и не мучить?!
  - Ну, когда? - он издевался. Похоже, по-доброму. Пока, по крайней мере. Но меня доброта его как-то совсем не успокаивала.
  - В универе? - наверняка предположил я.
  - Раньше, - улыбался он. Ну, конечно, какой универ, если я его лет на десять старше!
  - В школе? - может, он из Аленкиных первых учеников?
  - Еще раньше, - шире улыбнулся курящий. Не беседа, а "Угадай мелодию"! без призов и без правил.
  - Детский сад? - сморозил я и нахмурился.
  - Еще раньше, - улыбка курящего растянулась до ушей и стала больше похожа на ухмылку ласкового попутчика главного героя в начале просмотра какого-нибудь среднестатического ужастика.
  - Роддом? - я почувствовал, что все-таки стал психом. До получения инвалидности без очереди осталась пара фраз.
  - Нет. Совсем раньше, - плавала перед глазами довольная чеширская челюсть.
  - Что уж раньше-то? У мамки в животе, что ли? - глупо хихикнул я, представляя, как мы именно там с этим чикатилой встречаемся и, попивая чаи из трубочки мамкиного пупка, беседуем о погоде и высших материях. А потом рождаемся с разбежкой в десять лет. Интересно, мы в эти десять лет хоть переписывались?
  - Нет. Раньше, - сделал притворно серьезную мину парень и выжидающе уставился прямо в мой ничего не соображающий лоб.
  Все! Это край!!
  - Когда?! - сдался я и спросил то, что должен был спросить еще в самом начале, а после малейшего невнятного ответа послать его подальше и поехать домой, к жене и сыну..
  - Когда? - лица видно не было, но казалось он внимательно смотрит на меня искрящимися от смеха глазами.
  - Все, я пошел. Спасибо за внимание, - вызверился я, разворачиваясь на сто восемьдесят. Давно бы! А то вечно я заговариваю со всякими подозрительными типами, в поисках сенсации, а вместо этой самой сенсации получаю нервные срывы и шишки на пятую точку опоры.
  - Ты ведь все знаешь сам, Олег. Или Алексей?
  Слишком много совпадений. Ответить - отвечу, но останавливаться и разворачиваться к этой наглой физиономии не буду:
  - Алексей я. Был. Если честно, то уже не уверен, - остановился и развернулся к чикатиле лицом профессиональный глупец я. - Может, Олег. А может, Петр. У них тут гнездо, - заговорщицки предупредил я. - А ты не Петр?
  - Нет, - засмеялся курящий. Заразительно он смеется, ничего не попишешь!
  - Странно... - сказал я, не совладая с собственной, настойчиво рвущейся наружу, улыбкой.
  - Ага, - он уже громко ржал. - А ты не Петр?
  - Не знаю. Скорее всего, нет. Потому как Леша уже вряд ли. Наверно. Да. А может, и Петр...
  - Не, мужик, ты не Петр. Ты... - он выжидающе уставился на меня, как воспитательница в детском саду.
  - Олег? - рискнул я. Похоже, угадал. Свое имя. Ага. Ну да. Конечно. Это нормально, да. Было б ненормально, если б не угадал. Ну да...
  - Вооот, уже лучше, - курящий успокоился, перестал ржать и даже курить.
  Я продолжил:
  - А ты - кто?
  - А кто я? А откуда ты меня знаешь? А что ты делал в больнице? А когда ты познакомился с Петром? А со мной? А с Юзефом? - закидал меня неразрешимыми для меня вопросами парень, явно в целях устрашения и поучения меня, как нужно себя вести с незнакомыми умными дядями.
  Точно добивает. Я б и сам хотел задать эти вопросы. Ему.
  - Да пошел ты, - раздраженно буркнул я, отворачиваясь. Впереди еще разговор по душам с Алёной, а тут еще Андрюха дурака валяет. - Спасибо за сигарету. Бывай.
  - Бывай - кто? - Андрюха закурил третью и хитро подмигнул.
  - Курение опасно для вашего здоровья, - процитировал я предупреждение Минздрава Андрюхе. Андрюхе?.. Он же не представился. Или успел? Когда? В прошлой жизни? В какой, к чертовой матери, прошлой жизни?!
  - Не, Олег. К чертовой матери не стоит, - умиротворяюще сказал Андрюха.
  - А? - я уже начал мыслить вслух? Больница рядом. Правда, паршивая. Да и не возьмут. А если возьмут - заставят дверь починять. А мне крышу починять надо. Мою. Родную.
  - Еще сигарету? Для крыши, говорят, полезно, хотя и опасно для здоровья, - протянул мне пачку парень.
  - Давай. А-а-а... Андрей? - он кивнул, я не удивился, внезапно успокоившись. Закурил. - А Петр - сволочь. Обещал, что по-быстрому съездим. Что мне теперь Алёне сказать?
  - Ну да. Позвонил бы хоть, - укорил Андрюха.
  - Откуда? - вздохнул я. - Здесь что, есть хоть один телефон?
  - А разве нет? - искренне удивился мой собеседник.
  - Работающий? - усомнился я.
  - А ты этого хочешь? - спросил Андрюха.
  - Мало ли чего я хочу! - сокрушенно возмутился я.
  - А этого ты хочешь? - повторил Андрей с упором на "хочешь".
  - Ну. И? - нетерпеливо ляпнул я.
  - Пойдем поищем, - предложил парень.
  Телефон нашелся быстро. Без внешних повреждений. С гудком. В разбитой вдребезги будке. Я был готов поставить восемь чашек кофе, что раньше ее там не было. Андрей молча подал телефонную карточку. Номер набирался тяжело. Не хотелось ругаться. Не хотелось быть справедливо обруганным. Не хотелось врать, где я шлялся, а говорить правду... не хотелось. Но надо было позвонить. Трубку не подняли. И во второй раз. После третьего я начал беспокоиться.
  - Что-то не так? - спросил Андрей.
  - Нет никого... - я перезвонил. - Опять никого.
  - Мог испортиться телефон. Они могут искать тебя. Тут есть множество вполне нейтральных объяснений, - вдруг внезапно занудил Андрей.
  - Я боюсь, - я на самом деле испугался.
  - Чего? - голос Андрея стал тревожнее.
  - Что с ними что-то случилось, - сообщил я. И испугался совсем.
  - Точнее! - испуганно рявкнул Андрей.
  - Мало ли что могло случиться! - я пугался все больше. И раздражался этому. И - этому, что тут орет на ухо.
  - Что?! - орал Андрюха, побледневший.
  - Ярик мог под машину попасть! - выпалил я первое пришедшее в голову. И перепугался - а вдруг я прав? Вдруг на самом деле Ярик побежал гулять и...?
  - Прекрати! Немедленно! Ну! - начал трясти меня за плечи Андрей. - Перестань!
  - Что - перестань? - не понял я.
  - Мир менять, придурок! Ярика сейчас везут сюда, на "Скорой", идиот! Нет этого! Алёна в душе, а Ярик за компом рубится, в "Doom"! Ну?! - чего-то требовал Андрюха.
  - Что? - не понял я.
  - Почему они не подошли к телефону?! - потребовал Андрей. Откуда я знаю?
  Стало страшно. Я вслушался в темноту, боясь и ожидая услышать сирену, везущую моего сына - Ярика! Нет! Не может быть! Так не должно быть! "Но есть" - шептал уголок сознания. И я боялся. Меня трясло.
  - Олег! Через минуту будет поздно, - попросил Андрей.
  - Что я должен делать? - сдавленно простонал я.
  - Поверить, решить для себя, захотеть, чтобы у вас просто не работал телефон, - подсказывал, подгонял думать Андрей.
  - Бред!
  - Полминуты, - вздохнул Андрей.
  - Я попытаюсь, - я и попытался. Но страх сковал все мысли, кроме одной: сейчас сюда привезут Ярика. Сейчас. И это - из-за меня. И я ничего не могу поделать, потому что парализован страхом. Вдалеке завыла сирена.
  - Олег! Все будет хорошо. Ты не можешь менять мир. Это просто "Скорая". Совпадение. Случайность, что она появилась. Она везет бедную старушку, у которой приключился сердечный приступ. Ее откачают. Все будет хорошо, - успокаивающе затараторил Андрей.
  - Не будет... - выдавил я. "Скорая" влетела во двор. В окне белело лицо Алёны. Или мне показалось? Где эти чертовы врачи?! Ведь они есть тут! Есть! Из дверей выскочил отряд в белых халатах, быстро переложил пациента на каталку и помчался внутрь. А следом бежала Алёна. Заплаканная, испуганная, бледная.
  - Его спасут, - уговаривал меня Андрей. - Сегодня хорошая смена докторов. Ничего страшного. Через пару дней оклемается.
  - Да, - шептал я, и хотел ему верить. Я верил ему. Потому что иначе - что?! - Конечно.
  - Его уже доставили в реанимацию. Осматривают. Все не так плохо, - монотонно бубнил Андрей. - Сильный ушиб. Небольшое сотрясение мозга. Он в шоке, но его уже возвращают.
  - Да... - ответил я голосом зомби.
  - Он родился в рубашке. Повреждений внутренних органов нет. Нет переломов. Нет трещин. Только ушибы и царапины. Он уже приходит в сознание, - обрадовался Андрей. Добавил. - Олег, иди к Алёне, ты ей нужен. Давай, беги! Первый этаж. Налево, там найдешь. Ну?
  Дверь распахнулась от удара. Кажется, ноги. Кажется, моей. Не важно. Что-то недовольно кричит медсестра. Налево. На другое лево. Где? Коридор. Сколько он может тянутся?! Зачем здесь такой длинный коридор?! Алёна!
  - Лёша! Ярик... , - выдохнула Алёна, повернув ко мне мокрое от слез лицо. - Он... он...
  - С ним все в порядке, - зашептал я, крепко прижимая дрожащую Алёну к себе. Тоже вздрагивающему. - Все будет хорошо.
  - Он... машина... я так испугалась... - Алёна всхлипывала и глотала слова.
  - Он жив, он здоров, ударился немного - и все. И только, - успокаивал нас обоих я. - Завтра же мы заберем его домой. Все будет хорошо. Все хорошо.
  Алёна доверчиво прижималась ко мне, продолжая горько плакать.
  - Сейчас выйдет врач, - увещевал я. - Выйдет и скажет, что все в полном порядке. Вот увидишь.
  - А если... - начала было жена.
  - Нет! Никаких если. Только так, как я сказал, уверенно перебил ее я.
  - Ты так уверен... - сомневалась она.
  - Да, Алёнушка, да. Уверен. Абсолютно. Так и есть. Успокойся. Все хорошо, - твердил я.
  Открылась дверь, вышел доктор. Пожилой, заспанный, усталый. Посмотрел на нас, улыбнулся.
  - Это вы мальчика привезли?
  - Да! Что с ним?! - рванулась Алёна. Сердце у меня сжалось на долю секунды. Забилось ровнее. С ним все хорошо. Точка.
  - В рубашке родился ваш мальчик. Несколько ушибов, расцарапался. Единственное - легкое сотрясение мозга, но это не страшно. Ночью мы его понаблюдаем, завтра сможете домой ехать. Не волнуйтесь, ему сейчас ввели успокоительное, пусть поспит. Проснется здоровым. Пускай он здесь поспит. Если будет большой наплыв, но это вряд ли, много народу не бывает, особенно по выходным - сами мрут, - врач широко улыбнулся собственному остроумию, по-доброму так. Спасибо, успокоил. - Переведем в палату, а так, незачем его беспокоить. Зайдите, я так понимаю, вы хотите немного побыть с ним. Только долго не задерживайтесь, ладно? Там врачи работают, чем меньше лишних - тем легче им будет. Если мальчик проснется - вас позовут, но должен поспать до утра, - говорил и говорил доктор, проведя нас в реанимацию. Ярик, бледный, тихо спал под тонким затасканным одеялом. Капельница мерно пускала пузыри...
  - А это что? - упавшим голосом спросила Алёна.
  - Не волнуйтесь. Глюкоза, витаминчики, ничего страшного, - затараторил доктор, смутившись от нашего испуга. - Извините, не предупредил сразу. Извините. Не оставайтесь слишком надолго. Минут пять. Ладно?
  Алёна слабо кивнула, садясь на койку Ярика. Сжала его ладонь, всмотрелась залитыми слезами глазами в его лицо. Я сел рядом, обняв ее, положил свою руку поверх бледного кулачка сына. Страх отпустил. Зато навалилась усталость. Чуть не потерять сына, по своей вине... Хорошо, что все обошлось. Как я объясню жене, что я прямым образом здесь замешан? Как я скажу Алёне, что мы чуть не остались без Ярика из-за меня? Как я ей ничего не скажу? Медсестра мягко, но с нарастающим по ходу фразы раздражением, попросила нас выйти в коридор, пообещав позвать, как только мальчик проснется. Алёна выходя, с силой сжимала мой локоть и жадно, долго смотрела на мирно спящего сына в сужающуюся щель закрываемой двери.
  В приемном покое было тихо. Звенели под потолком лампы. Дремала медсестра над телефоном. Где-то за дверью тихо обсуждали последний футбольный матч. Тишина не нарушалась - наоборот, становилась полнее, уютнее. Почти как дома. Сиденья был твердыми. Но вполне удобными. Алёна прижималась к моему плечу и тихонько плакала. Потом задремала. Меня тоже клонило в сон. Я побеждал нервы. Сон побеждал меня.
  
  ...Я выбегаю из кинотеатра.
  В ушах эхом мечется собственный крик. Крика прохожих, водителя как будто и не было. И я уже спокоен. И на улице никого нет. Ни прохожих, ни водителя. Улица пустынна. Я почему-то ощущаю, что она пустынна по-Настоящему, что она просто вымерла. Тишина необычная - она не-Естественна. В доме рядом зияющими дырами сверкает кайма из осколков выбитых стекол. Такое ощущение, что во всем повинен мой крик. Я смотрю на небо.
  Оно оранжево.
  Небо мертво...
  
  28 апреля, 2002, воскресенье, раннее утро.
  
  Болела спина. Болела затекшая шея. Алёне хорошо - спит на мягком. Сладко спит. Улыбается. Осторожно повернул голову. Хрустнуло. Светало. Медсестра посапывала над журналом. На улице распевались птицы. А рядом сидел Андрей. Я вздрогнул, Алёна недовольно заворчала, но не проснулась.
  - Доброе утро, - тихо сказал Андрей. - Забирайте Ярика и езжайте домой.
  - А что такое? - насторожился я.
  - Чем быстрее, тем лучше, - Андрей отвел глаза.
  - Я могу знать, что случилось? - раздраженно спросил я. - Это все-таки мой сын.
  - Ладно, - Андрей, пожевав губами, перевел взгляд со стены на меня. - Ярику станет плохо. Возможно, очень плохо. Врачи ничем не помогут. Ему быстро полегчает, ничего страшного не случится.
  - Почему это Ярику станет плохо? - Откуда у него такая потрясающая способность действовать мне на нервы?
  - Видишь ли... Помнишь, тебе было плохо? Позавчера. Очевидно, помнишь. С Яриком будет то же самое. Увози его отсюда, - настоятельно повторил совет Андрей.
  - Зачем мне его увозить из больницы, если ему станет плохо?! Андрей! - я прикидывал, куда бы заехать советчику? В ухо, что ли?
  - Тшшь, тшшь, Олег, - зашипел, вздрогнув, Андрей. - Врачи его начнут лечить.
  - А что они должны делать? - рассвирепел я. - Смотреть, как он умирает?!
  - Да не умрет никто! - он тоже повысил голос. - Слушай, Олежек, Ярик будет абсолютно здоров, просто ему будет плохо! А пичкать его лекарствами совсем не нужно, даже нужно совсем не пичкать, тем более отрезать что-нибудь нужное и даже ненужное!
  - Что? - проснулась Алёна. - Что отрезать? Кому? Леша, кто это?
  - Андрей, - представился Андрей. - Старый друг Олега.
  - Ка... кого? - Алёна окинула подозрительным взглядом обоих.
  - Этого, - бодро ткнул в меня пальцем Андрей премило улыбнулся.
  - Лёша? - занервничала жена. - Что здесь происходит? Что с Яриком?
  - Все хорошо, забирайте его домой, - посоветовал Андрей.
  - Вы что, доктор?
  - Я? Нет. Я - апостол. А вот Олег - доктор. Ты не знала?
  - Какой апостол?! - разъярилась Алёна.
  - Первозванный, - невинно пожал плечами Андрей. Мне стало совсем хорошо. Ну, нету крыши - и ладно. Дождя тоже нету.
  Алёна благоразумно наплевала на нас и спросила:
  - Где Ярик?!
  - В реанимации. Совсем здоров. Ехали бы вы домой. Я сейчас и машину организую, - тарахтел Андрей.
  - Микроавтобус? - вырвалось у меня.
  - Ну. А что, Петр тебе аки водитель не по нутру пришелся?
  - Какой Петр? - Алёна кипела. - Вот вы кто?
  - Андрей. Апостол. Сказал же уже.
  - Ага. Так психиатрия тоже здесь?
  - А знаете, очень интересный вопрос, - задумался Андрей. - А вам нужен психиатр или психолог? Если психолог, то могу помочь. А если психотерапевт, то Олег поможет.
  - По-моему психотерапевт нужен не мне. ЛЕША!!! Мне тут кто-нибудь что-нибудь объяснит?!!
  - Больные, не шумите... А то с красной полосой... - Медсестра-таки вставила веское слово, не просыпаясь. Ее только тут не хватало. Спи, тетя, спи.
  Пока гнев Алёны был рассеиваем медсестрой, я думал. Ладно, черт с ним, пусть я - Олег, пусть Андрей - апостол, пусть мы все познакомились у мамки в животе и являемся близнецами, или двойняшками. Из тройни. С Петром. И с микроавтобусом. Но как это все объяснить Алёне?!
  - А никак, - улыбнулся Андрей. - Забирай Ярика и поехали домой.
  Алёна резко поднялась с жесткого сиденья и, не произнеся ни слова, быстро пошла по коридору к реанимации.
  - Алёна! Алёна!! Ну чего ты?! - заорал я.
  - Пошли вы все ...- набросилась Алёна, останавливаясь. - Разберусь без вас, психов. И не вздумай тащить этого апостола к нам домой. И ему скажи, чтобы не волок тебя к нам. Я тебе не нарколог - откачивать. Не смешно уже. Кстати, можешь вообще не возвращаться. А вы, господин апостол-или-как-вас-там, не ржите, как лошадь, - вам хорошо, а мне - не смешно! - и ушла.
  Я повернулся к Андрею с физиономией, не предвещающей ничего хорошего. Тот действительно сползал по стенке чуть выше плинтуса от непрерывного ржача. Пока. Увидев мои глаза, он сразу же принял серьезный вид и вертикальное положение, но уже в следующую секунду снова захохотал и съехал под плинтус. К мышам.
  - Ну, чё ты сидишь как дурак, по сторонам смотришь? Беги, приобними, припоцелуй. Захочешь - помиритесь. Не захочешь - не помирится. С тобой. Жена. И сын, - здесь Андрюха утробно хохотнул. - Как Ярика заберете - мы с Петей вас на улице ждем. Ну? Три-два-раз, на старт, пошел! - он развернулся и пошел в сторону выхода. - Это я тебе пример показываю. - Он обнял руками кого-то невидимого, чмокнул воздух, демонстративно вильнул задом и, смеясь, исчез в дверном проеме.
  - Бардак, - вздохнул я, отправляясь на поиски жены.
  
  ГЛАВА 4
  
  Как все прекрасно на бумаге!
  Как легко следовать словам!
  Как просто сделать так, что ты - непогрешим!
  Но если ты хочешь войти,
  Что ты скажешь всем тем, кто снял грим?
  Здравствуй! Меня зовут - Смерть...
  "Аквариум"
  
  Я помню чудное мгновенье,
  Передо мной явилась ты...
  А.С.Пушкин
  
  28 апреля, 2002, воскресенье, позднее утро.
  
  - С сахаром?
  - Не-а, не люблю, знаете ли, смешивать вкусы, - Андрей окинул взглядом нашу малышку-кухню. - А у вас уютно.
  Алёна, уже давно успокоившаяся, колдовала над закипающим кофе в турке. Турка у нас оригинальная, на два литра. Ее специально к нашей свадьбе на местном машиностроительном заводе родственнички соорудили, с намеком мол, ждите гостей. Многочисленных. У них на заводе том всё, чего душа пожелает сделать могут. И делают. Народные умельцы, очумелые ручки. Все делают, кроме того, что завод официально производить должен. Хошь - меч выкуют двуручный, хошь - пулемет с оптическим прицелом. За пару бутылочек жидкого золота. И то, и другое. Одна проблема - поделку свою с завода через проходную пронести. А так - что хошь. Турку вот пронесли, и теперь по кухне полз восхитительный жизнеутверждающий аромат. Петр, Андрей и, собственно, я расположились на удобном кухонном диване. Неважно, что занимал он полкухни. Главное, всегда можно спокойно посидеть на мягком с чашечкой кофе, поджав ноги под себя или закинув на стену, - как подскажет душа - и обдумать, например, новую статейку, или смысл жизни, или поведение свое - на меня всякое временами находит - а то и просто побыть в гордом одиночестве. Например, нет незаменимее места, когда дуешься на свою половину. В смысле, женскую. И всегда можно переночевать здесь, если уж жена выгоняет в порыве вредности. Сколько раз пробовал! Правда, утром почему-то эта сладко потягивающаяся нахалка всегда оказывалась у меня под мышкой. Греться, видите ли, просилась. Ага... а потом обязательно стягивала и без того тонкий плед, служивший в светлое время дивану покрывалом, и тогда приходилось проситься греться мне. В общем, экзотика сплошная. Прямо как в неженатые времена, когда, не имея собственного жилища, мы частенько ходили по гостям. С ночевкой... Зато сейчас - своя квартира, своя кухня. В знак внимания к последней мы на ней даже люстру повесили. Пятирожковую. С этими... на эф... флаконами... фужерами... тьфу! Плафонами! О! Я ж их сам протираю постоянно. Раз в год. Вместо завсегдашнего простенького торшера. Для понту.
  - Очнись, Ромео, - загудело над ухом. - Или на тебя кофеечком плеснуть? Сидишь тут, с видом счастливого олигофрена и слюни на скатерть пускаешь!
  Это Андрей. Пьет мой кофе и на меня же его плескать собирается!
  - Хорошо, а теперь расскажите правду, - Алёна села за стол. - Сказки ваши, конечно, весьма занимательные, но я буду вам весьма признательна, если вы объясните все еще раз, более развернуто и не привирая. А главное, при чем тут мой безвинный супруг?
  Безвинный супруг понял, что, видимо, промечтал что-то важное, и тоже вопросительно уставился на гостей. Гости в лице Петра вздохнули и начали:
  - Ну, дело-то в чем: Библию читали? Так сейчас все по ней. Мы - шестеро, пару лет назад были самыми обычными людьми. Жили, понимаешь, в свое удовольствие, работали иногда, ну, пили как все. После работы. А потом все и началось.
  - А потом все и закончилось, - тяжело вздохнул Андрей. - Шампанское, девочки...
  Несмотря на внушающий подзатыльник, мгновенно отвешенный Петром, - вот это реакция! - Андрей улыбнулся и даже успел - вот это сноровка! - подмигнуть мне.
  - А потом все и началось, - продолжил Петр. - Как-то по дороге с работы встретил я одного человека. Он представился мне Юзефом. Или Иисусом. Как вам будет удобнее. Сразу я ему, конечно, не поверил. И даже тогда не особо поверил, когда из питьевого фонтанчика в парке, где мы и встретились, не начал брызгать довольно хороший коньяк. Меня тогда коньяк почему-то не особо убедил. Мало ли какая утечка на ликероводочном заводе произошла, он как раз в двух кварталах от этого фонтана построен. Пока мы по парку себе прогуливались, беседовали, повстречался нам мужичок-инвалид на костылях. Ну, Юзеф его по имени позвал, мол, Сергей, поди сюда. А тот про костыли забыл и побежал. Правда, в обратную сторону. Но про костыли он, похоже, действительно забыл. А вот этому я как раз железно поверил, хотя ведь он мог с этим Сергеем и договориться, да? Ну да ладно, это уже неважно. Юзеф рассказал мне о том, что Судный День уже не за горами. А еще обрадовал меня новостью о том, что я апостол. Сказал искать остальных и, объяснив, как и примерно где, ушел, обещав навещать и по ходу обучать и объяснять, как и положено инструкторам апостолов.
  - Ну и тут еду я на учебу, - встрял Андрей. - В университет. Голова болит, напился, блин, не выспался, блин, совсем. Выспишься в общаге, ага, конечно! - вздрогнул. - Какая девушка была!! Торнадо! Грудь - во! Попа - во! - обвел в воздухе неописуемый крендель. - А еще в лицо получил, от коменданта, за водосточную трубу. Ну а что? Сами виноваты! Я ж сразу просился - пройти. А он - "пошел отсюда, пошел отсюда". А меня там женщина ждет - как же я пойду? А я когда пьяный и жаждю любви и взаимопонимания, для меня не существует слов "пошел отсюда". Вот. И толкнула меня страсть великая на трубу эту ржавую. - Мне показалось, что он сейчас зарыдает. - Больно, между прочим, падать попой на асфальт! А тут еще милиция подошла, мол, хулиганим, молодой человек? А я как на духу: сгораю, товарищи власти, от любви неземной, да судьба противится. Пойду, мол, повешусь, а лучше утоплюсь. Так и замер, ожидая любого исхода, ибо разочаровался в жизни и окружающей меня действительности. - Всхлипнул, заломив белы ручки. - И тут на моих глазах произошло чудо великое! Не, я не вру - чес слово! Они хором - ей-богу! - хором так и говорят: давай подсажу. И подсадили. И ушли. И даже не смеялись. Я аж протрезвел. От обиды. Че, вру, думаете? - Андрей внезапно притих секунды на три и ни с того ни с сего заявил. - Главное - обидно-то как! - не получил бы вообще, если б труба эта не перегнулась так оригинально - прямо над главным входом. Народ поутру выходит, и все как один на эту железяку бошками натыкаются. Ну, студенты - народ понимающий, сами такие, но когда об эту фиговину сам Петрович...ну, комендант... уж не знаю, как он догадался, что это мое творение...
  - Ближе к делу, Андрей!
  - Ага. В общем, было больно, - заметно погрустнел тот, и продолжил, тыкая пальцем в лоб. - Во, тут. Еду, значит, голова болит, горло сушит, Наташку из общаги из-за меня выперли - переживаю и - кстати! - сессия ж была! Да. Летняя. А я ... В общем, то еще утрецо выдалось. И тут меня кто-то как шмякнет по лбу. Я аж думать перестал. Ненадолго. Гляжу - мужик какой-то, усатый такой. А его, между прочим, не знаю, и знать не желаю. А он нагло так на меня пялится и ухмыляется в эти усы. С чего бы ему, мужику мне незнакомому, так ухмыляться, да еще драться в трамвае да еще при многочисленных свидетелях? Я тогда еще подумал, что именно такие мерзкие усатые мужики и портят жизнь безвинным голодным студентам, а он...
  - А я ему еще раз двинул, потому что иначе он не понимает...
  - И говорит, мол, хватит из себя Незнайку на Луне строить, лучше выйдем, поговорим. Я, конечно, не испугался - терять-то уже нечего, в универ перехотел еще на первом курсе ходить, хоть и зачет был первой парой. Вышли. Он возьми и ляпни: ты, мол, апостол, и все такое. Я, конечно, не поверил, но прикололся. Ага, говорю, а как же. Апостол, кто ж сомневается. Я всегда знал. А он мне еще раз двинул, мол, не фиг прикалываться, Валдис Плешь, тоже мне. А голова, между прочим, еще сильней трещать стала. Это я уже потом узнал, что эта морда усатая специально меня терроризировала, для устрашения и пущей важности себя.
  Петр хмыкнул:
  - Это ж до чего несерьезный тип! Помирать будет, и то врать и выпендриваться будет!
  - Эээ! Не мешааай! Я тебе не мешал! - Андрей, замялся, вспомнив недавний подзатыльник, и добавил. - Почти. Когда я все-таки взвыл, решив, что наступил-таки мой личный Апокалипсис - неприятно, знаете ли, когда в мозгах не меньше восьми бормашинок на третьей скорости развлекаются - этот извращенец ласково так, как поп в исповедальне, и грит: если болеть перестанет, будешь слушаться? А что? Пришлось слушаться. Вот. С тех пор для меня все и закончилось. Шампанское, девочки...
  - Внятно, ничего не скажешь, - Алёна хоть и любила посмеяться, сейчас этот комик действовал на нее удручающе. Но только на нее. Я аж покатывался со смеху, и даже Петр снисходительно усмехался в свои густые усы.
  - Короче, убедил я его, - Петр решил продолжить сам.
  - И мой муженек, надо полагать, тоже святой апостол, - предположила Алёна. - И как его звать? Фома? Павел?
  - Павла с нами сначала не было, - поморщился Петр. - Он уж потом появился. Нет, Олег не апостол. Он пророк.
  - Я пророк? - удивился я и подумал: во повезло.
  - Да, повезло, - вздохнул Петр. - Ты - пророк. Обладаешь даром убеждения...
  - Это точно, - перебила Алёна. - Только чудеса здесь не при чем. Просто язык хорошо подвешен.
  - ...плюс все твои желания исполняются, - терпеливо продолжил Петр. - И то, что я к телефону не подошел, когда ты звонил...
  - И то, что Ярик под машину угодил, - встрял Андрей.
  - По-твоему я хотел этого?! - возмутился я.
  - Нет, конечно, ты этого слишком сильно боялся.
  Я непонимающе уставился на Петра. Алёна - на меня. Петр - на Андрея, осуждающе, а тот принялся изучать обои.
  - Но я же боялся, а не хотел! - повторил я, опасливо косясь на Алёну. Похоже, не верила, что Ярика из-за меня машиной стукнуло.
  - Дело в том, что, похоже, даже твое настроение, будь оно плохим или хорошим, создает образы в этой реальности. Ну, или как говорится - в пространственно-временном континууме. В общем - все, что ощущаешь нужным или возможным, имеет право на жизнь.
  - Или хотя бы существование, - вмешался Андрей. - И еще, мааленькая просьбочка, не слишком нервничай, когда я поблизости. А вот ты, например, Алёна, что-нибудь хочешь?
  - Яхту на Кипре, - хмыкнула Алёна. - Где она?
  - Может появиться, - вздохнул апостол. - Если Олег решит, что она ему на самом деле нужна.
  - А почему вы его постоянно Олегом называете?!
  - Потому что он и есть Олег. Только в этой инкарнации родители окрестили его Алексеем, хотя мы так шептали, так шептали! - вздохнул Андрей.
  - А в той он был просто Олег?
  - Что значит "просто Олег"?
  - Ну как его там по фамилии-отчеству?
  - А, в этом смысле, - кивнул Петр. - Олег Рюрикович. Вещий.
  - Это который мстил неразумным хазарам?
  - Ага, и всякие непотребства на врата Царьграда приколачивал, - подтвердил Андрей. - И его еще презабавная змейка из черепа вылезла и каак Кусь!
  - Что, так сильно? - уточнил я.
  - Насмерть! Жуть!
  - А серьезно, при чем здесь Вещий Олег? - переспросил я.
  На этот раз тяжело вздохнул Петр. Он обвел уставшим взглядом всех присутствующих, повернулся к Андрею.
  - Андрюха, скажи ему.
  Андрей картинно откинулся на диване, громко треснувшись затылком о мои любимые темно-зеленые обои, ойкнул и сказал:
  - Варна, дондурма и оранжевые зрачки, а на улицах никого нет. Такое ощущение, что от крика.
  - Что?!! - кажется, Алёна начала закипать. Ей что-то ответили, пока я соображал, откуда он знает про мои сны. И еще подумал, что зря не рассказал о них жене. И еще подумал, что, похоже, пошел дождь. Ага. Прямиком на Вещего Олега, верхом на черепе своего коня. В роли Олега - я. В роли черепа - Йорик. И т.д...
  - Похоже, мы его сделали, - радостно сообщил Андрей, протягивая руку Петру. - Осталась Алёна.
  - Что значит "сделали"?! Все, что вы здесь рассказали - ничем не доказано и не подтверждено! - возмутилась Алёна. - Мало ли, вы с психушки сбежали! Или с секретной лаборатории, где над вами опыты ставили. Радиоактивные. Или инопланетяне над вашими тельцами поиздевались.
  - Да, но истина где-то рядом! - не сдавался Андрей. - Малдер уже летит сюда, прямо из ФБР! Петя, да чё мы мучаемся, покажи ты ей чудо. Ну простенькое какое-нибудь. Только по возможности город не разнеси, как в прошлый раз, а то неприятно, знаешь ли, когда штукатурка в ясны очи попадает.
  - Ага, - ядовито поддакнула Алёна. - Простенькое маленькое чудо. С раздачей слонов и материализацией духов.
  - Слон здесь не поместится, - резонно заявил Петр. - А вот насчет духа можно подумать. Кого бы вызвать? А, Андрей? Кого вам будет угодно, мисс?
  - Пушкина, Александра Сергеевича.
  - Боже, этот негр, - вздохнул Петр. - У вас хоть шампанское для него есть?
  - Найдем, - глумилась Алёна.
  - Получайте.
  Аккурат посередке кухни возникла яркая точка. А потом исчезла.
  - Это и был Пушкин? А портреты в хрестоматиях нагло врут? - съязвила Алёна.
  - Алёна Ивановна, это вы меня хотели видеть? - вскочил в кухню из коридора невысокий цыган. Смуглый, кучерявый, лицо кирпича просит - жадные наглые глазки шарят по комнате. - А где моё шампанское? Мне ТАМ обещали, что будет. - Он многозначительно стрельнул глазами вверх.
  Алёна невольно подняла глаза вслед, но, как и следовало ожидать, увидела лишь выцветшие обои, коими был оклеен потолок.
  - А-а! Вот оно! - цыган решил использовать сей момент, видимо, заранее им придуманный и рассчитанный, для того чтобы пробежать к холодильнику, выудить единственную бутылку, заготовленную к дню рождения Ярика, и, уже с шампанским, занять исходную позицию. Он картинно вытянул руки и, вперив страстный взгляд в темно-зеленый сосуд, продекламировал:
  - Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты...
  Я бросился страховать Алёну, уже вполне созревшую для падения с высоты своей небольшой табуретки.
  - Мадам, что с вами? - успел раньше меня цыган. - Дышите глубже, вы взволнованы моим появлением, я понимаю. Увы, мое сердце принадлежит другой... Хотя это можно обсудить. Особенно, если есть что-нибудь покрепче нее, - он снова любовно взглянул на бутылку.
  - Это пойдет? - я сунул ему под нос кулак. - Оставь мою жену в покое!
  - Жена?!! Как, опять дуэль?! - вздохнул Пушкин. - Вы не француз? Парле ву франсэ? Нет, вроде русский. "Люблю тебя, Петра творенье..." Мушкетами, шпагами?
  - Ногами и табуретками, чур я секундант! - предложил Андрюха. Раздался уже привычный петровский звучный подзатыльник.
  - Все, все, понял, дуршлагами и скалками, - исправился апостол, убегая из зоны возможного поражения.
  - Слушайте, мне обещали кучу выпивки и кучу баб! - возмутился цыган. - И если эта бутылка еще может сойти за кучу выпивки, то, если это чья-то жена, где, черт возьми, бабы?! Ну хоть одна?!
  - Сашка, могу показать, - из коридора позвал Андрюха.
  - Не надо! - посоветовал Петр.
  - Надо! - обрадовался цыган. - Экскюзэ муа, мадмуазель! Меня ждут другие мадума... маднама... тьфу! Простите! Бабы меня ждут! "Девицы, красавицы, душеньки, подруженьки, разыграйтесь, девицы, разгуляйтесь, милые"...
  - "Онегин", - простонала Алёна. - Песня девушек.
  - О! Мной зачитываются! Любят и знают! Дать автограф? Только предупреждаю: автографы я ставлю только на ягодичках. Дамских, - уточнил поэт, косясь на мужскую часть аудитории. - "И буду славен я, доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит"! А ведь угадал, черт возьми! Ай да Пушкин, ай да сукин сын! - цыган подпрыгнул, и прямо с прыжка рванул в коридор, откуда донесся его вопль. - Вперред, на шведов! Бабы ждут меня домой!
  Крики внезапно оборвались. Зашел Андрюха, утирая пот со лба, тяжело дыша - и то, и другое явно наигранно.
  - Утомил, сукин сын, - вздохнул он. - Шампанского ему!.. Девочек!.. Нахал! И это - лучший русский поэт! Бездарь! Алёна Ивановна, убедились? Или, может, Федора Михайловича позвать? Достоевского? Он, правда, каторжник, но авось обойдется. Или, может, сразу Раскольникова?
  - Это ж образ, - прошептала Алёна.
  - Да? Ну, извините, Академиев не кончал, - извинился Андрей и испуганно добавил. - И Дон Кихот тоже образ?! О, нет! Не может быть! Я не переживу потери друга!!
  - Он шутит, Алёна Ивановна, не переживайте, у этого клоуна четыре курса филфака, - успокоил Петр.
  - Это был в самом деле Пушкин?
  - А что, не похож разве? - удивился Андрей. - Морда черная, глаза наглые, не по-нашенски ругается - всё, как в хрестоматии. Принести портретик?
  - У меня память хорошая. В отличие от крыши. Та протекает, - пробормотала Алёна. - Но как же это так?
  - Мы - апостолы, он - Вещий Олег, - затараторил Андрей. - Он - Вещий Олег, мы - апостолы. Все в лучших традициях жанра.
  - Какого жанра? - начала приходить в себя Алёна.
  - Житийного, агиографического, сдобренное некоторым количеством фэнтези, сверху ломтик детектива, и запечь это все с Кастанедой. Печь, по-моему, минуты тридцать три. Или сколько, Петя?
  - Прекрати! Ну что, можем продолжать? - деловито спросил Петр. - Кстати, у меня кофе закончилось.
  - Закончился, - поправил Андрей. - Кофе - он мой, в смысле, мужской род. Слово заимствованное, обозначает напиток...
  - Заткнись! - рявкнул Петр. - Обойдусь без кофе! Вы слушать будете?
  - Что? - спросил я.
  - Дальше.
  - Так это еще не все?
  - Это только начало. Буду краток. Очень скоро начнется Апокалипсис. Если люди резко станут праведниками, его, может быть, и отменят. Хотя бы временно. Чтобы люди стали праведниками, они должны поверить, что все случится скоро. Нам они не поверят...
  - Ага, скорее камнями забросают, - вмешался Андрей. - Или на кресту распнут. И, как обычно, всем достанутся нормальные, и только мне - осиновый!
  - Тоже мне - нечисть, - презрительно заметил Петр. - Иди сюда, у меня как раз ножик серебряный на брелке, - и скорчил ужасающую гримасу.
  - Ага, или ножиком почикают, - наябедничал Андрей. - Ладно, молчу, продолжайте, Ваше Сиятельство.
  - Ну так вот, нам люди не поверят, а пророку - поверят. Пророк - ты, Олег. Поможешь?
  - А что делать? Глаголом жечь сердца людей? - Алёна дернулась от моего цитирования Пушкина. - И когда начинать?
  - Хоть сейчас, - пожал плечами Петр. - Лучше, конечно, пораньше.
  - Но сегодня же выходной! - возмутился Андрей. - Завтра начнем.
  - Чтоб я еще раз поддался твоим стенаниям взять тебя с собой на серьезное дело! - возмутился Петр. - Я буду хорошим, я буду молчать, Ванино печенье есть буду, только возьмиииите, - он передразнил андрееву мимику, весьма похоже причем.
  - И буду. Хоть кило давайте, все съем и еще попрошу. - Тут он принял театральную позу и трагическим фальцетом просипел. - Только маме моей потом телеграмму пошлите, мол, сын ваш погиб смертью храбрых, а про печенье ничего не говорите - не выдержит сердце матери такого позора!
  - Стоп! Давайте ближе к сути, - не выдержали уже мои нервы. - Я так понимаю, Ваня - это тоже апостол. А другие? Или Петр еще не всех завербовал?
  - Да, Ваня тоже апостол. Библиотекарь с манией кулинара. Стряпню его жрать невозможно, правда, но он старается...
  - Ага, всех нас отравить!
  - Так сколько вас? Двенадцать, как в Библии? - спросил я.
  - Шестеро. По крайней мере, я нашел только пятерых, причем в один день. Очень этого захотел - и нашел. Совершенно случайно. Как вот этого оболтуса в трамвае. Вот и подумай, можно ли в Иркутске за один день СЛУЧАЙНО встретить пятерых апостолов, да еще чтоб они в это и поверили? В то, что они апостолы?
  - Да, - подсказал Андрей. - Запросто. Хоть в Морильске. Кстати, это идея - поискать остальных в Морильске! Петруха, айда шляться опять, как тогда, целый день и без пива! - тут он опять невесть на что обиделся и, глядя на меня, добавил со слезой в голосе. - Я, между прочим, голодный был, и расстроенный, и ноги у меня болели, а вот он меня не покормил, и не развеселил, и не пожалел, а только бил и ругался! Так и облазили весь город, пока всех не нашли. И в больницах, и на рынках, и на вокзалах были. Я с Петрухой знакомство пытался наладить интеллектуальное, раз уж я великим и святым оказался, а он только сопел и по сторонам, как параноик, озирался. Так что я тоже очень хотел всех их встретить! Особенно последнего. Вареньку! Тьфу! Знал бы, чем это для меня чревато...
  - Варенька? - удивился я. - Разве не все мужчины?
  - Да мужчина он, Варфоломей, мужчина, тьфу! - плюнул Андрей. - Только неправильный! Мы его на вокзале выловили, он из Владивостока в Москву ехал. На панель - гей он. Вот и ехал бы себе, я не против, дык его попутчики выкинули, извращенца этого, морду чуть не набили. Вот и набили бы, я не против! А я, идиот, тогда еще успокаивал его, мол, злые они, попутчики, и несправедливые. Я ж не знал, что он голубой! Я ж от чистого сердца, по доброте душевной!
  - Ага, - усмехнулся Петр. - За это он Андрея очень любит. За чистое сердце. И доброту душевную.
  - Только пытается! Только пытается! Варвара любопытная, блин! И вообще, давай, Петруха, лучше о других. Или расскажи, как мы их ловили. Без пива и фисташек.
  - Остальные - Филипп, Филя, бизнесмен-браток, мы его на рынке городском от телохранителей оторвали...
  - А они так хотели нам лица помять, пока Филя их сам не угомонил. Решил с народом пообщаться. Ну, мы и пообщались. Филя самым понятливым среди нас оказался. Широкая душа! Ему сразу вся история так по нраву пришлась - это ж как рейтинг среди братков подскочит - Филя-апостол! Как звучит! Он с ходу хотел даже бежать новые визитки печатать - миллион штук. Во блин, широкая душа...
  - Ага, - похоже, Петр с этим был согласен на все сто. - Он нам сразу хотел бронированный лимузин подарить, чтоб удобней было остальных искать, еле-еле отказались. - Петр широко улыбнулся. - Ну, и Яков, Яша наш, у него душа не такая широкая, конечно, зато с ним проблем никаких. Сейчас. А вот искать его пришлось дольше всего - тихий он, незаметный совсем. Чуть не прошляпили мы его - прямо по пути в кассы аэрофлота и перехватили.
  - Он, видите ли, на историческую родину собрался! На чемоданах уже сидел. Испугался сначала, мол, ничего не нарушал, проблем не хочу, мол, человек я маленький, безобидный, только отпустите. А сам-то чё задумал - арабам, видите ли, мстить собирался! Аж бомбу супротив Ясира Арафата смастерить хотел. Экстремист хренов! И Филя, дурак, как узнал об этом, чуть ракету для него не купил! Чуть отговорили. Душу эту широкую.
  - Собрал я их, в общем, всех пятерых, - подытожил Петр. - И доставил к Юзефу, тепленьких.
  - Он нас обучать начал. С ходу. Даже не накормил, и не напоил, и спать не уложил, как положено в добрых русских сказках. Нет - показал нам голую жестокую реальность. Хорошо хоть не стоя заставил все выслушивать. А я-то думал, что апостолом быть классно - ходи себе, чудеса всяческие совершай во благо цивилизации. И все тебя сразу возносят до высот поднебесных. А девочки все ходют толпами и просятся так жалобно: святой Анрюшенька, исцели нас! Ну а я, конечно, по долгу службы и исцелял бы, исцелял, исцелял... Всех как одну. А что вышло?! Хуже, чем в универе - ни тебе лекции прогулять, ни с семинара по причине резкого заболевания живота отпроситься, да плюс ко всему Петруху ко мне приставили, аки к самому отстающему. Диктат! Нарушение прав потребителя!! Я требую восстановления баланса среди моей личности!!! - я подумал, что он сейчас умрет от разрыва сердца или перекусит себе вены, но Петр опередил сии жутчайшие последствия беспробудного кривляния шлепающим ударом по Первозванному уху.
  - Вот! Вот! О чем я и говорил - цензура и авторитаризм! - сник раненый оболтус. - Все. Все понял. Исправляюсь и возвращаюсь в серьезное русло. Вы думаете: избранными апостолами быть просто? Это тебе не коников из хлебного мякиша лепить. Теория мироздания, теория сопутствующих реальностей, теология, естественно, прикладные чудеса, запуск фантомов и еще кучу всяких бесполезностей.
  - Запуск чего?
  - Ну, как тебе объяснить: это когда тебя несколько, но ты все равно один. Ясно?
  - Даже мне не ясно, - вмешался Петр. - Фантом - это когда...ммм... ну это когда тебя несколько, но ты... ммм... ну все равно один. Ну, это как кролики. Их много, но все одинаковые. И ты можешь взять любого из них и назвать, например...
  - Плэйбоем, - встрял Андрей.
  -...например, Андреем, - игнорируя божественного коллегу, продолжил Петр, - и потом отпустить к остальным. А потом взять из этой кучи любого и называть его Андреем, потому что они все одинаковые. Только это все по отношению к тебе. Теперь ясно?
  - Теперь даже сам Юзеф не понял бы, - хмыкнул Андрей. - И вообще, что это за сравнение? Что я, на кролика похож?
  - Конечно, похож. У тебя постоянные позывы к размножению. Девочки, шампанское...
  - А вот мою личную жизнь попрошу не трогать! И без того не сложилась!
  - Апостолы! - не выдержал я. - Хватит! Насчет фантомов более-менее понятно. Это как кролики. А вот как Пушкина вызывать?
  - А! Это прикладные чудеса! Показать? Сейчас!
  - Не! На! До! - медленно произнесла Алёна. - У нас шампанского мало.
  - И баб нет, - согласился Андрей. - Тогда будем делать бабу. Вот смотри, Олежек: ложишь свою ладонь на мою и представляешь, что между ними собирается шарик из твоей энергии...
  - А почему я не могу представить этот шарик просто на своей ладони?
  - Чтоб мне скучно не было. Так вот, потом перечисляешь всех апостолов, начиная с меня, вспоминаешь имена Бога в мировых религиях, не меньше семи штук, говоришь: "Трах-тибидох-тибидох", - Андрей запнулся, ощутив, как Петр пытается поднять его за волосы к потолку. У Петра получалось.
  - Трах-тибидох-тибидох, говоришь? И еще волосок вырвать, да? И в клочочки его? Меленькие, небось? - приговаривал Петр. - А может, много волосков вырвать? И в мелюсенькие такие клочочечки, вместе с тапочками?!
  - Эй, чего мне с этим шариком-то делать?
  - Засунь его... нет-нет-нет, не туда! Петя, ты не понял! Ты не дослушал! Верни меня на грешную землю! Мне там уютнее!
  Ноги Андрея болтались над полом в безуспешных попытках стать хотя бы на пальцы. Самое удивительное заключалось в том, что его никто не держал, хотя впечатление было именно таким. Андрюха просто парил во весь свой рост под потолком кухни. Петр насмешливо глядел на него, Алёна сползала на пол, я уже ничему не удивлялся, только крепче сжимал жену - мало ли, и ее захотят повертеть туда-сюда. А за убийство двух апостолов мне светит не менее восемнадцати вечностей, наверно. Петр повернулся ко мне:
  - Олег, не хочешь засвидетельствовать чудо левитации гнусного обманщика начинающих пророков?
  - Эй! Похож я на Дэвида Копперфильда, а? У вас фотоаппарат есть? - на этих словах Петр снова обернулся к Андрею, и того развернуло горизонтально и вознесло под самый потолок. Андрей моментально начал загребать руками, перекачиваясь с боку на бок и отплевываться. Метко. Прямо в Петра. Перевернулся вниз головой. Пообещал:
  - А меня сейчас вытошнит! И я даже знаю, на кого! А кофе, между прочим, не отстирывается!
  В этот момент его развернуло наоборот и шмякнуло о стенку. Несильно, но чувствительно. А потом и об пол. Очень чувствительно. Андрюха картинно зарыдал:
  - Ой, мои косточки! Злыдни пополомали вас! Злыдни поотбивали вас! Ой, мои почечки! Ой, моя печеночка! Гм. А где сочувствие зрителей неудавшемуся канатоходцу? Олежек? Алёна? Ну, Петра бесполезно. Каменное у тебя сердце. Семён!
  - Кто? - удивился я.
  - Семён. Он с рождения Семён, потом выпендрился - имя поменял. Это и в Библии есть! Хочешь - проверь! Только про то, что мы - братья, не верь! Какой он брат?! Дерется только. Семён, а Семён, я прав?
  - Дурак, - сердито ответил Петр. - Петр я.
  - Ну, теперь да. Олежек тоже раньше Лёхой был. Но он же не обижается, если я его Семёном зову!
  - Дурак, - вздохнул Петр. - Так про Пушкина рассказывать?
  - А что про Пушкина? - с опаской поинтересовалась Алёна. - Биографию?
  - Вызов.
  Алёна задумалась. Посмотрела на Петра. На потолок. На меня. Увидела мои жаждущие глаза и обреченно согласилась.
  - Значит так. Не нужно тебе, Олег, овладевать никакими теориями мироздания, и никакими прикладными чудесами. Это нужно нам. Только нам. И то не всем, - Петр покосился на Андрея. - Дело в том, что у тебя очень большой потенциал и все, что ты можешь делать, в любом случае будет опираться только на твои желания. Просто ты должен четко осознавать и представлять свою цель, то, зачем тебе нужно ее осуществить и иметь очень много желания ее осуществлять. А очень много желания у тебя будет только в том случае, если тебе это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО будет необходимо. Как с Петром Фомичем.
  - Каким Петром Фомичем?
  - Немым с детства, - в калейдоскопе последнего дня я совсем забыл о любителе Олдей. И плюс к тому еще не сразу понял, откуда об этом может знать Петр.
  - Он много чего знает, - сказал Андрей. - Много чего ненужного.
  - А откуда?
  - Оттуда. Из Пси-Нета.
  - Чего?!
  - Пси-Нет. Неужели ни разу не слышал? Про интернет-то хоть слышал? Или тоже нет? Интернет - это такая всемирная компьютерная сеть...
  - Знаю, - огрызнулся я. - Не отсталый. Своя страничка даже есть.
  - Ба! Да ты совсем хакер! А про Пси-Нет не слышал? Нехорошо, - Андрей поцокал языком. - Ай-ай-ай. Петр, просветим товарища? Ликвидируем неграмотность по завету дедушки Ленина?
  - Пси-Нет - это сеть сайтов паранормальных людей, парапсихов, или экстрасенсов, если по рабоче-крестьянскому, - занудел Петр. - Сайты присутствуют в настоящем Интернете, но попасть на них можно только парапсихам. То есть без Желания там не окажешься ни за какие коврижки, сайт просто не найдут. А на сайтах этих валяется куча полезной информации, этакая информационная матрица, всё про всё.
  - Что, абсолютно всё?
  - Ну... Зависит от степени желания и продвинутости вопрошающего.
  - То есть я там мало чего нахожу, - сказал Андрей. - А вот Петруха без проблем - всё, что душе угодно. К тому же он и сейчас подключен, редиска. Какая погода в Южной Африке, а Петруха?
  - Как это подключен?
  - Мысленно. Компьютер и Интернет - это вроде как костыли для тех, кто не может по-другому. Как Андрюха.
  - Могу, да не хочу! Я вам не Нео и не Морфей! С меня вполне хватает того, что есть. Если б еще Петруху отключить, за неуплату, была б не жизнь, а сказка! Это ж он бы ничего про меня не знал! Ни прошлое, ни будущее, ни теперешнее! И про Петра Фомича твоего бы не знал!
  - А что с Петром Фомичом? - осторожно спросил я.
  - Онемел. Совсем. По щучьему велению, по твоему хотению. Да ты не переживай, он и не помнит, что умел говорить. И никто не помнит. Кроме Пси-нетовцев и прочих ненормальных. Так что, считай, повезло, лицо массировать никто не будет.
  - А могу я его назад вернуть?
  - Конечно, можешь, если захочешь. Только баловство это, - строго сказал Петр. - Нельзя реальность менять по хотению - изменение может затронуть глубинные слои этой реальности и пару-тройку соседних. В худшем случае - пойдет волна по всем. Так что, Олег, думай, перед тем, как чего-то Хотеть.
  - А что может случиться?
  - Что? Можно я, Петруха? Ну, Петрушечка? - попросился Андрей. - Вот смотри, Фомич нем, аки рыба. Ничего не говорит. А начнет говорить - сболтнет что-нибудь лишнее, и получит по репке, или оденут его в цементные башмаки и отпустят плавать в Байкал. Да, собственно, после твоей статьи выгнали бы мастера его с завода. Мастер бы спился, и замерз прямо насмерть лютой зимою. Замерз бы мастер - не принес бы потомства. А вдруг мой закадычный дружок Альби Франкенштейн, ну, что Теорию Относительности придумал, выбрал именно отпрыска этого мастера для инкарнации? А нет отпрыска - нет инкарнации, Альбик мужик упрямый. Нет инкарнации - нет новых и замечательных открытий. Крах цивилизации. Мрак и ужас! Как тебе перспектива?
  - Мрак и ужас, - кивнул Петр. - В общем, правильно.
  - И что мне теперь делать?! - мне на самом деле стало страшно. - Бардак какой-то!!
  - Думать, Олег, думать. Много думать.
  - И держать себя в руках, прямо таки в ежовых рукавицах! Чем больше ты хочешь, тем больше изменение реальности. Чем больше изменение реальности - тем больше всё идет наперекосяк, и соответственно, больше хочешь. Больше хочешь - все изменяется еще сильнее, как правило, перекосяк увеличивается, что бы ты ни делал и ни пытался исправить. В итоге - главное вовремя остановиться, а то из-за раздавленного червячка может начаться Третья Мировая. Не веришь? А я тебе сейчас цепочку всю и расскажу, сам придумал, моя гордость! Значит, хочешь ты вернуть червячку жизнь, гуманист и всё такое, к тому же это ж мелочь - червячок. Червячок не погибает под каблуком хомо сапиенса - тебя, и...
  - Верит он, верит, - оборвал Первозванного Петр. - Ну? Вопросы есть?
  - Что мне теперь делать? Как мне жить теперь?!
  - Мама, мама, что я буду делать? Мама, мама, как я буду жить? - запел Андрей. - У меня нет теплого пальтишки, у меня нет теплого пальто!
  - И это все вопросы? - разочаровался Петр. - На них я ответить не могу. Тут уж ты сам должен решать.
  - Зачем вы втянули меня во все это?! Жил бы себе и жил, никого не трогал! Я ведь счастлив был! А теперь что?!
  - Олег, видишь ли, на днях запланирован Апокалипсис. После него, да и во время оного счастливым сможет быть только очень продвинутый философ. Остановить это можешь только ты. Больше того, если ты захочешь, ты забудешь все, что сейчас происходит, и станешь нормальным человеком. Мы никогда не встретимся. Ты не встретишь Юзефа. Ты можешь изменить реальность. Ты можешь изменить прошлое. Тогда Апокалипсис неизбежен. Ты можешь изменить будущее - но ведь никто и не обещал, что будет легко. Заставить тебя не сможет никто. Это твой выбор. Целиком и полностью. Выбирай.
  - Ага. Только если изменишь прошлое, мы ж с тобой не познакомимся, Олежек. А я б хотел последний месяц мира повеселиться с тобой. Неужели тебе не жалко терять такого хорошего человека, как я?
  - Цыц, Андрюха. Не мешай. Здесь совсем не смотрятся твои выкрунтасы.
  Я думал. Усиленно и мучительно. Алёна тихо ушла - проведать играющего на компьютере Ярика, а то за всеми этими безумными событиями совсем о нем и забыли. А он все-таки только с больницы.
  На её крик я прибежал первым. Ярик лежал на полу, бледный и без сознания, а на мониторе продолжал стрелять в давно убитого виртуального героя виртуальный монстр.
  
  
  Глава 5.
  
  В одном из домов остыл кофе,
  молчит сигарета,
  И те, кто придет узнать, что нас нет,
  простят нас за это...
  "Сплин"
  
  IDCLIP - это чтоб через стены ходить...
  Неизвестный геймер
  
  28 апреля, 2002, воскресенье, полдень.
  
  - Ну, и кто из нас будет умерщвлен первым? - в полной тишине комнаты Андрей повернулся к Петру. - Кто из нас двоих кроме меня? - Андрей оглянулся на нас с Алёной и добавил. - Или не кроме?
  Алёна расплакалась. С одной стороны, я ее понимал, поскольку сыну было плохо. Судя по всему - очень плохо. С другой стороны, Андрей предупреждал об этом еще в больнице, и, значит, ничего непоправимого произойти не могло. Или не должно было. Но ведь Алёна плакала, а я на это дело спокойно смотреть не мог никогда. И даже в те моменты, когда она плакала от счастья, (а такое бывало!) я стремился хоть как-нибудь ее успокоить. Вопросительно взглянул на Андрея, который почему-то весело мне подмигивал, потом на Петра - тот смотрел на меня вопрошающе-добродушно. Я понял, что должен сделать.
  - Алёнушка, Ярику через минутку будет хорошо. Я в этом уверен. На сто процентов. - Я еще не был в этом уверен, но подозревал, что если Ярику действительно станет лучше, то, похоже, весь мир попал. Попал, причем, очень круто и основательно. Основательно Библии, милой книжицы со страшным концом от апостола Вани. И, зажмурив глаза, я стал пытаться представлять, как Ярик добегает до конца миссию игры, изничтожая последних монстров десятого уровня, и как сидит он за компьютером все это время, и что ему совсем даже хорошо сегодня, и что весь этот кошмар есть исключительно массовая галлюцинация, вызванная переизбытком кофеина в организме. Ровно через сорок убеждающих себя же фраз, произнесенных про себя, вернее, про окружающее себя недоразумение, я открыл глаза: кое-что изменилось. Петр, похоже, успел сбегать в ванную и сейчас прикладывал холодное влажное полотенце ко лбу Ярика. Андрей, успокаивая Алёну, старательно размахивал тощими длиннющими руками, крестился, божился, подпрыгивал и тряс головой.
  - Сейчас, сейчас, - суетился он. - Алёна Ивановна, с Яриком всё хорошо. То есть не совсем всё, но это чисто временное явление, и оно уже проходит. Правда, Петр? Он - Петенька наш незаменимый - лекарь в десятом поколении, уж поверьте, он такое знает, что Самуилу Геннадьичу и в страшных снах не снилось. Он быстро Ярика на ноги поставит. Быстро-быстро. Как поставит, так вы его и уложить не сможете - так поставит. Да с Яриком ничего страшного. Это... Ну...
  Я закрыл глаза. Я был уверен, что у меня обязательно должно что-то получиться. Если идти логическим путем, то каким должно быть ощущение настоящего желания? Естественно, отрицающим всякую логику, поскольку нормальным логическим образом это всё необъяснимо. По-моему естественно, что я должен верить в Бога. Я подумал. Вроде, верю. Дальше. Весь мир вокруг меня нематериален, потому что, если бы он был материален, то никакого Пушкина по нашей кухне сегодня не бегало бы. Значит, я имею полное право изменять этот мир. А чтобы это делать, наверное, нужно представить мир чем-нибудь. Например...
  - Ярик, ау! Видите, он уже отзывается, моргает. Как?! Алёна, вы не заметили? Петруха, подтверди. Моргнул. Вон, на левом глазу еще ресницы качаются до сих пор. А обморок этот - так, глупство девчоночье. А он у нас ведь - не побоюсь этого слова - богатырь! Вот посмотрите, через минуту как вскочит, как завопит страшным голосом... Шучу-шучу. А это, как я уже сказал, рецидив транквилизаторов, коими его накачали в больнице, видите, как хорошо, что мы его оттуда забрали! А вам можно в суд на них подавать! Я свидетелем буду! И он будет...
  Я попытался отвлечься от постороннего шума, издаваемого по большей части Андреем...
  ...Например, кубиком. Большим картонным кубиком, внутри которого и происходит всё то, что я вижу в этом мире. Ну, если пойти логическим путём, то кубик существует только в моем сознании. Ведь, правда? Правда. Следовательно, я могу с ним делать все, что захочу: растоптать, сделать его больше или меньше, покрыть непонятными китайскими узорами. И пусть то, что я наступлю на кубик, символизирует выздоровление сына. Я наступил на кубик...
  - ... Олег! - наконец появилось цензурное слово из уст Петра. - Хватит дурью маяться! Ты что, совсем сбрендил кубики давить? А если б я не успел?! Ты вообще представляешь, что могло бы произойти?
  - А что? - захлопал я глазами.
  Петр сделал зверское лицо и строго посмотрел на меня.
  - А что угодно! Но вряд ли что-нибудь хорошее!
  - Дык я ж... Это...
  - Индык! То... Сбегай лучше, полотенце намочи. На. Бегом! - прервал мои путаные объяснения, если то, что, я говорил, можно назвать столь понятными словами, Петр. Тут же встрял Андрей:
  - Видишь, Алёна, в каких заботливых руках пребывает твой выздоравливающий сын! Уже совсем выздоравливающий. Можно даже сказать, совсем выздоровевший. Только ваньку валяющий. А Ванька его не простит - ей-богу не простит. Он сурьезный и не любит, когда его валяют почем зря. Ярик! Ярик! На связь!
  - Алло, - чуть слышно пробормотал Ярик.
  - О! Заговорил! Что и требовалось доказать! Алёна, с ним полный порядок. Олежек! Принимай работу Петрухи: сын, адын штук, савсэм новый, савсэм немного бэ-у, двадцать сэм кило, не вру, дарагой!
  Алёна засмеялась. Сквозь слезы. Что-то здесь не совсем так. Совсем не так. Если Ярику плохо, Алёна обычно не смеется. Она обычно волнуется. Обычно. А что не обычно? Всё. А подробнее? Андрей ее успокаивал. Андрей ее и Ярика домой привезти уговаривал. И уговорил, вопреки логике. Женской, правда.
  - Андрей! - позвал я.
  - Да, Олежек, - вздохнул Андрей. - Приходится иногда использовать прикладную чудесастику.
  - Что? - насторожилась Алёна.
  - Маленькие чудеса, вроде исцеления Ярика... Тьфу, то есть ускоренными темпами выведения транквилизаторов. Ты б, Алёна, чайку б ребёнку заварила, сладкого, и в одеяло б его укутала. Он, конечно, здоров, только ему может быть немного - совсем-совсем-чуть-чуть - плохо. Даже не плохо, а так, плохонько, плошенько, нехорошо. Можно даже сказать: нормально. Ну а от нормально и до замечательно недалеко! Но все-таки лучше укутать. Укутать и за компьютер посадить! Поиграть, отвлечься...
  - Да, - оживился Ярик. - Я еще игру не доиграл! Уровень не прошел!
  - Какой? - осторожно спросил я.
  - Второй!
  Я покосился на Алёну. Не кричит. Хорошо. Значит, не поняла, что если второй уровень, то он уже минимум час на полу провалялся, пока мы с апостолами кофеи разговорами разбавляли. А Андрюха, видно, понял, глаза бесстыжие в пол опустил. А Петр в потолок уставился. Ну, если хоть что-нибудь скажет...
  - А ты этого хочешь? - наивно спросил Андрей. - Так сразу можно вдарить. Чего стесняться-то, все свои. Валяй.
  Руки чесались. И ноги тоже. Ярик лежит без сознания, а они зубы мне заговаривают, еще и Пушкина этого приволокли - шутки шутить! Ну, чего Андрей сейчас-то зубы сушит? Дать бы в них. С размаху. Ногой. А лучше стулом.
  - Нет, стулом не надо! - Андрей отодвинулся подальше. - Виноват, виноват, но зачем стулья ломать?! Мебель нонче подорожала, а зарплата как обычно стабильна. Стойко держится на давно взятом рубеже. А когда в доме поломки внеплановые, домочадцы нервные становятся, озабоченные. Ты думаешь, я о своей хребтине пекусь? Плохо думаешь обо мне! И хребтине моей. Мы с ней о здоровой семейной обстановке печемся. Особенно я. О твоей, между прочим, обстановке. А стульчики твои тоже та еще обстановка. Да и зачем ими так пренебрегать? Лучше по-доброму, по-хорошему взять у Пети брелок с ножичком...
  Я улыбнулся. Ну вот, как после такой речи можно обижаться и злиться на этого шута горохового?! Чем-то он мне напоминал Бегемота из нетленки Булгакова. В тот момент, когда котяра Грибоедова помогал тушить. Дотла.
  Алёна получила занятие - ухаживать за сыном. Вполне здоровым, но ухаживать надо, материнский инстинкт не обманешь. Это мелочи, что розовощекий мальчуган сразу ручки к компу протянул. Главное - забота, забота и еще раз забота. Ей волю дай, так она тут же его запеленает и пупок зеленкой смазывать примется. Что ж, да будет воля ея...
  Апостолы тихо перебрались на кухню, принялись негромко переругиваться и смеяться. Минут через пять, судя по грохоту и взвизгиваниям Андрея, там началась либо небольшая потасовка, либо Петрухина лекция по правильному поведению Андрюхи у меня дома и вообще, плавно переходящая в предыдущее предположение. Алёна начисто забыла о святых гостях и посвятила себя Ярику. Она ему была нужнее - чуть меньше, чем клавиатура, но чуть больше чем я, поэтому спасать мебель и посуду довелось пророку Вещему Олегу. Правда, дойти я не успел. В дверь звонили, как к себе домой. Назойливо и нахально.
  В коридоре было шумно. В зрачок я разглядел троих. Весь передний план занимал здоровенный детина в дорогом, но абсолютно безвкусном прикиде. Рядом - странного вида дамочка, висящая на плече детины, а за бритой головой счастливого обладателя дамочки высовывалась угрюмого вида длинноволосая очкастая каланча. Я сглотнул, чувствуя, что за этим может стоять. За этим стоял кто-то четвертый, серенький и незаметный.
  - Ну что, уже всё сбылось? - заслонил обзор в зрачке любопытным носом серенький и незаметный. - Кстати, я - Яша. Очень пг'иятно. Может, откг'оешь?
  - Открывай, брат, - крепыш подергал здоровеннейшей цепью, изо всех сил стремящейся пригнуть хозяина долу. - У меня охранники на улице остались. А в подъезде мало ли что... Они ж, если что... Дома жалко.
  - Не мучь слабый пол! - пискнула дамочка.
  Реплики каланчи я не дождался. Из кухни вывалился смерч по начинке, апостол по совместительству, а вообще шут гороховый Первозванный (есть это блюдо только при смерти и только с целью убиения!) поднырнул под меня и распахнул мою же дверь.
  - Заходи, братва, пей-гуляй! Хата свободна! Матом не ругаться, мебель не ломать! Костров не жечь! Костры на улицу! О Господи! Варя! Вот, Варя, познакомься, - это Олег, очень симпатичный парень, рекомендую. Не женат.
  - Неженатый у нас один ты, Андрюша, - ласково сказал Петр. - Проходите, проходите.
  - А мое согласие не требуется? - обиделся я.
  - А ты чё, против? - искренне удивился крепыш. - Во, визитку держи, - и с гордостью поймавшего муху на окне двухлетнего мальчугана добавил. - Моя!
  Пришлось взять. На визитке скромно так значилось золотыми буквами: Филя-апостол, чисто спаситель Земли. И куча всяких прибамбасов на разных языках. Видимо, то же самое. Красиво. Только вот, средств выхода на контакт с чисто спасителем никаких не обозначено. Видимо, сам найдет, коли судьба простому люду в лице меня улыбнется. Видимо, улыбнулась. Нашел-таки. Пока я разглядывал ее, визитку эту, вся четверка просочилась в квартиру, только Варя ненадолго задержался у зеркала, поправляя прическу. Прическа у него, надо сказать, самая что ни на есть дурацкая - какие-то выбеленные, торчащие во все стороны пряди в полном черноволосом бардаке. Косметики грамм восемьсот, не меньше. Отмыть бы это чудо, да постричь как положено, отшлепать для острастки - и будет довольно миловидный молодой человек. А так - пугало какое-то. Пугающее.
  - Ничего вы, юноша, в моде не понимаете, - женоподобный апостол совсем не обиделся, а я в очередной раз побранил себя за привычку думать вслух всякие непотребности.
  - Почему же так жестоко - "непотребности". Я приемлю любую критику от мужчин, особенно от красивых. Как вы, например. Просто вы живете в такой глуши... Ни тебе туфельки на каблучках, ни юбочки последнего писка... - Варя на последнем слове густо покраснел. - Если хотите, я могу вам журналов принести познавательных, вечерком как-нибудь...
  - Спасибо, я сам, - отрезал я. Хорошо, что Алёнушка моя - самая обыкновенная простая русская женщина. Вот именно этим она и необыкновенно привлекательна.
   - А у вас сын красивый? - никак не мог угомониться Варфоломей. Видимо, не терял надежды на удачу в этом доме.
  - Девочки из его второго класса пока не жаловались, - ответил я, делая упор на слове "второго".
  - А, так он еще маленький, - расстроился Варя. - Ну, тогда ладно. Пойдемте, Олег...?
  - Рюрикович. Или Алексей Михайлович.
  - Очень приятно. Очень. А что вы делаете сегодня вечером?
  - Сплю. С женой, - обрезал я настойчивые притязания Варфоломея.
  - А Андрей не говорил, он свободен вечером? Ну, может, случайно упоминал? - с надеждой спросил апостол. - Ой, а он вам про меня ничего не говорил?
  - Олег! - раздался богатырский глас из кухни. - Ты где? Ходь сюды!
  - Кто все эти люди? - выглянула из зала Алёна.
  - Апостолы, - обреченно вздохнул я. - Недостающие.
  Таки не достающие! Достали своим балаганом!
  - Событие мирового масштаба. Не пропусти. - Угрюмо добавил я после паузы.
  - А почему все они - здесь?
  - Пришли, - я пожал плечами. - Вот.
  - Сам с ними разбирайся! И не шумите! Я Ярика спать уложила. Я там с ним полежу.
  Ну вот. А я...? А когда...? А достали, блин! За событиями глобального масштаба никакой личной жизни...
  - Хорошо. Мы тихо.
  - Надеюсь.
  - И не надейтесь! Хозяин!! - взревел Филя. - У твоей прислуги чё, выходной сегодня? А? Ждем!!
  - Кто это? - поперхнулась Алёна.
  - Чисто спаситель Земли, я его щас успокою, - пообещал я, устремляясь на кухню.
  Мимо меня в сторону зала тихо проскользнули Ваня с Яшей.
  - Олег Рюрикович!
  - Да, Олег Г'юг'икович! Мы там книги ваши посмотрим, можно! Ага! Книги посмотг'им! Можно?!
  - Смотрите, - начал закипать я. - Только тихо.
  - Конечно! Конечно! Как мышки. Как две мааленьких мышечки.
  - Филя! - ворвался я на кухню. - В моём доме голос громче воды запрещен!
  - А это как? - вытаращился крепыш.
  - Так же, как ниже травы!
  - Ааа, - кивнул Филя. - А это как?
  - Тихо. Очень-очень тихо.
  - Варя, отстань, - взвыл Андрей, отстраняясь от нежно шепчущего что-то в ухо Вари. - Олежек, ну разве с ним можно жить?
  - Нужно, - ласковым шепотом ответил Варя. - Всю жизнь. Жить и любить. Каждый день. До самой смерти.
  - Твоей? Это можно устроить и быстро, - проворчал Андрей.
  - Ага. Киллеры нынче дешевле, особенно ночью, - кивнул Филя. - Слушай, братан, ты как в таких трущобах живешь? Ни в кино сходить, ни в бассейн. У тебя, поди, и спортзала нет.
  - Как там Ярик? - спросил Петр.
  - Да, кстати, как там Ярик? - поинтересовался Андрей. - Ему помощь не нужна? Может, я схожу?
  - Мы вдвоем, - среагировал Варя. - Атмосфера любви, особенно взаимной, положительно влияет на детей.
  - Материнской любви, - уточнил Петр. - Гей-прайд отменяется.
  - Да, Варя, - поддакнул Андрей. - Оставим судьбу мальчугана в надежных материнских тисках. А то меня через тебя уже геем обзывают.
  - Каждый человек имеет право выражать себя так, как хочет. Тем более я. И если вам не нравится моя персона, я могу и уйти. В себя, - обиделся Варя и собрался было к двери, но, видя ноль реакции со стороны присутствующих и нескрываемое облегчение на моей физиономии, обиженно вздохнул и томно присел на краешек стула.
  - Сколько раз тебе говорил - давай сделаем тебе операцию по перемене пола, я б лучших хирургов запряг, бабок не пожалел для такого дела, - участливо встрял Филя. - Женили б на тебе Андрюху, и дело с концом. Свадьбу б отгуляли такую, что сам царь Горох в гробу сплясал бы не один раз.
  - Вот еще! - хором возмутились виновники предстоящей свадьбы.
  - Вот еще! Я скальпелей боюсь. И столы у этих живодеров холодные. И вообще: я со своим достоинством не расстанусь ни за какие коврижки! - Варя неистовствовал.
  - Вот еще! Его и так терпеть невозможно, а если еще и бабу такую под бок... - завопил Андрей. - Нет уж, лучше вечный обет безбрачия! - добавил он неуверенно и крайне поскучнел.
  - Не, Варенька, ты сам подумай - на фига тебе достоинство твое? Оно ж тебе только мешает на пути к личному счастью, - не унимался Филя, начиная умничать, что было весьма необычно для этого большого глуповатого ребенка в полном расцвете сил.
  Варя сконфуженно покраснел, опустил очи долу и тихо-тихо прошептал:
  - Я ребеночка хочу. Доченьку.
  Кухню наполнила абсолютная тишина, что с непривычки сильно резало уши. По крайней мере мне. Остальные пребывали в глубоком нокауте.
  - Согласен жениться для этой цели. И нормализоваться. Только не сейчас. Сейчас эгоистичное во мне преобладает - хочу пожить немного только для себя, - Варя продолжал смотреть сквозь пол и, казалось, говорил сам с собой, забыв обо всем и ничего вокруг не замечая.
  - Э-э-э...Так ты поэтому на московскую панель ехал - за ребеночком? - сглупил Андрюха.
  - Ну, в какой-то степени да. Как же ребеночков рожать, коли ни квартиры, ни машины, ни дачи на берегу озера. Я ж культпросветучилище отучился, в театре работал. Режиссером сцены. На полставки. Не зарплата - слезы. И Ирка моя все время ныла...
  - Ирка?!!
  - ... денег нет, и в жизни от такого неудачника рожать не станет... аборт сделала... сука... ушла...Напился, как свинья, а тут эти... в подъезде... - Варя вдруг перестал плакать и поднял голову, вызывающе гордо глядя всем прямо в глаза. Лицо его, с расплывшейся боевой раскраской, напоминало индейского или еще чьего-нибудь бога ужаса и смерти, страшное и решительное. - А мне понравилось. Действительно понравилось. Сначала учился быть женщиной, это было несложно - культпросвет все-таки за плечами - а потом даже влюбился по уши, как девчонка-восьмиклассница. Неудачно, правда. Получил по морде и почкам, уже не как девчонка, а по-мужски, с пристрастием... Страдал, дурак... А потом подумал: рвану-ка я в столицу! Там если и оттрахают, то хоть заплатят. Не сравнить с зарплатой. С годовой. А вообще я ласку люблю. Приятно, когда ласкают и ухаживают. Цветы дарят, колечки, в рестораны водят, и не называют неудачником...
  Варя замолчал, отвернувшись лицом к стене. Петр с Филей уткнулись глазами в линолеум. Первозванный один долго смотрел на Варю, потом подошел к нему, положил руку на плечо, постоял так немного, потом тяжело вздохнул:
  - Ладно, забыли...
  И тут же пошутил о чем-то, и опять Петр начал на него наезжать, и опять начал басить о своих братках апостол Филипп, и опять заулыбался перепачканным светлеющим лицом Варя...
  Я молча наблюдал за происходящим. Интересная картинка складывалась в моей голове: Библию я все-таки читал в свое время, так там же апостолы добрые и нормальные, а Апокалипсис страшный. Если ж теперь апостолы такие... слишком похожие на обычных людей, что ли, то каким тогда будет сам конец света? Обычным? Незаметным? Во время утренней чашечки кофе?
  - Мы и есть Апокалипсис. С нами тебе справляться сначала надо, - гордо заявил Андрюха. И тут же отхватил свежий подзатыльник. Только уже от тщательно умытого и совсем забывшего не столь далекие события Вари.
  - Не богохульствуй, студент! - неожиданно резко заявил тот.
  - Ну вот: прошла любовь, завяли помидоры, - облегченно засмеялся Андрей. - Что и требовалось доказать. Слава Богу!
  На эту фразу пришлось сразу два подзатыльника. От Вари дополнительный и от Петра дополняющий. И оба Андрюхе. Первозванный обиженно замолчал.
  И получил еще один подзатыльник от Фили.
  - За что?!! - вскипел Андрей.
  - Нечего непотребства всякие про нас думать.
  - Так что ж мне делать?! Спать днями, что ли? Так вы ж и за сны нападать будете! Эх, где мои семнадцать лет...
  - А вы что, его мысли читать умеете? - наконец-то дошло до меня.
  - Не только его, а вообще умеем, - кивнул Петр. - Попробуй сам прочитать.
  - Чьи?
  - Да хоть того таракана на стене, - ткнул Андрей.
  - Где? - я уже снимал тапочку.
  - У тебя тараканы? - Варя взвизгнул и забрался к Петру на колени - бояться. Бедняга! Уж лучше б на него ведро тараканов вывернули, за шиворот, чем к Петрухе жаться! Пусть и из благородных побуждений. В следующий миг Варя скулил на коленях Андрея, потирая внушительную сливку.
  - Варфоломей, веди себя, как послушный мальчик!
  - Двойное оскорбление! И это утешение? Я сколько раз просил, чтоб не звали меня этим грубым, неотесанным мужланским именем. И какой я вам, в конце концов... - Варя снова густо покраснел. - Этот, ну,... нельзя же так!
  - Короче, помощь нужна? - это Филя.
  - Зачем, - искренне возмутился Андрей. - Неужели Олежек сам не справится? Тут делов-то - мыслю хоть одну у таракана обнаружить.
  - У таракана? - засмеялся я.
  - Да, - серьезно ответил Петр. - Попробуй.
  - Он же насекомое безмозглое!
  - На себя посмотри, - посоветовал Андрей.
  - Все мы - вши на теле Земли, - философски заметил Филя, поигрывая цепью. - И судя по всему, скоро будут использовать отраву.
  - Ну? Что он думает? - потребовал Варя. - Может хоть таракан меня любит?
  - Откуда я узнаю? - совершенно справедливо возмутился я.
  - От него! Ну? - совершенно несправедливо возмутился Петр. - Даю тебе минуту.
  - А потом?
  - Минута пошла.
  Я уставился на таракана. Таракан уставился на меня. В наглую пошевелил усами. Я сдвинул брови. Таракан осторожно отполз поближе к Варе.
  - Любит, - ляпнул я.
  - Подумай, - язвительно сказал Андрей. - Ты на нее, то бишь на него посмотри. Ты бы сам-то Варю полюбил?
  Таракан кивнул. Варя покраснел. Андрей заржал:
  - На все воля Господа!
  Таракан перекрестился. И сказал:
  - Не богохульствуй, Первозванный. Нехорошо это. Не по-человечески. И вообще, чего расселись тут? Весь день сидят, рассусоливают, пожрать не дают спокойно. Любит, не любит... Я вам что - ромашка?
  - Хлеба дать? - выдавил я. Хотя уже почти не удивился.
  - Свежий? Ладно, давай, не буду привередничать.
  Я подошел к столу, забрал хлеб и осторожно покрошил таракану.
  - Мало, - сказал тот, перебираясь со стены на стол.
  - Ну, ни фига себе мало! - возмутился Филя. - Это ж скока вы, насекомые, жрать можете?!
  - Это ж скока! Это ж скока! - передразнил апостола таракан. - А семья? У меня, между прочим, сорок два ребенка, жена скоро опять рожать будет. Это ж скока!
  - Ну ты, братан, мужик! - уважительно сказал Филя. - Так скока хлеба надо? Я ща фуру закажу, без проблем. Хватит?
  - Не! На! До! - отполз таракан. - Он зачерствеет. Тогда уж сразу сухари заказывай, с ванилью.
  - С изюмом, - поддакнул Андрей.
  - Без проблем!
  - Филя, шутка! - пояснил Петр. - Не надо ничего!
  - Как это не надо? - возмутился таракан. - А семья? Дети? Моей супруге надо полноценное сбалансированное питание с кучей витаминов! И еще шампунь. Хэд энд шоулдерз, для усов, от перхоти.
  - Не, братан, это ты уже загнул. Косметику я еще не контролирую, - смущенно потупился Филя. - Приходи попозже, я тут расширение бизнеса планирую. Тогда может быть.
  - Приходи? Не, ну видели нахала? Пришел в мой дом, ест мой хлеб, и мне же говорит: приходи! Ага, я тебе на мобильник звякну, когда этих... - рыжий кивнул в мою сторону. - не будет. А то помешают ведь. Только братву с собой не волоки - мои дети пистолетов боятся - попросил таракан.
  - А мне с ним можно? - Варя не терял надежды оттянуться по полной программе.
  - Э-э-э... Варя, ты, мне, конечно, нравишься. Мне такие очень нравятся - никогда не затопчут, но как подумаешь... Не, уж лучше пускай затопчут!
  - Можно подумать, Филя у нас прям весь такой хрупкий и ласковый! Он добрый только тогда, когда это взращивает робкие побеги своего рейтинга, а когда побеги эти достигают толстокожей степени баобаба - нет, трех баобабов - все, кранты твоей планете, Маленький Тараканий Принц. Притащат други его вагон с китайскими карандашиками для запаха против твоей популяции и раскрошат все до единого над твоей семейкой. Ни жену, ни детей не пожалеют. А я бы...
  - Хватит каркать, чучело!
   - Э! Животное! Насекомое ты! Не обижай мне Вареньку!! - не выдержал Первозванный. - А ты, Олег, куда смотришь? Кто в доме хозяин - ты или тараканы?
   - Я! - вставил свое "я" я.
   Перепалка по поводу целесообразности дальнейшей беседы с обнаглевшим насекомым обещала стать кровавой и беспощадной, с многочисленными жертвами со стороны мелкого населения, но в итоге таракан большинством голосов - против одного Вариного (вот уже незлобливая душа - всё всем прощает, даже насекомым!) - был признан виновным по всем пунктам обвинения и силой удален за территорию кухни.
  - Ну, чтение мысли, пожалуй, сдано на хорошо, - проговорил Андрей. - Короче, зачет. Правда, товарищ профессор Петр? Переходим к следующему вопросу... К следующему... вопросу... Э... Что там дальше?
  - Моральное разложение противника. - Томно проворковал Варя.
  - А также сложение и умножение, - язвительно произнес зашедший на кухню Ваня низким басом. - Это все мы и в мирской жизни видели. Лично я настаиваю на том, чтобы Олег прослушал курс основ теологии.
  - Слышь, братан, может тебя научить из пушки пулять? - раздраженно предложил Филя. - Какая телология? Зачем?! Пушка, если что, на мочилове пригодится. Если Армагедеца не будет, я тебя в бригаду возьму. Будешь с Хряком в паре. Или с Утюгом - как захочешь.
  - Можно я?! - закричал Андрей. - Я хочу популять!
  - А теология? - сладко предложил Ваня.
  - А из нее не популяешь!
  - А молнии?
  Андрюха задумался. Смешно пошевелил бровями, наморщил лоб.
  - Молнии? Не, неинтересно. Меня ж потом Тор гвозданет за нарушение монополии.
  - Язычники среди нас!! - страшным голосом возопил Иоанн. - Сейчас я тебе, еретик, устрою черную мессу!! А ну, поди сюда! Будем проводить сеанс экзорцизма. Пункт первый - кровопускание!
  - Тебе помочь, Вань? - из своего угла поинтересовался Петр.
  - И ты, Брут?! - воскликнул Андрей, вскакивая. Схватил табуретку, съежился за ней. - Ну, давайте, нападайте, нехристи! Я сегодня же в Валгаллу попаду! Врагу не сдается наш гордый варяг, пощады никто не желает!
  На кухню вошла Алёна. Злая. Очень злая.
  - А ну пошли вон отсюда. Все, - голос у нее в этот момент был очень тихий. Таким тихим он был еще только один раз, когда я уснул в кресле прямо напротив нее, в то время, как на столе чах романтический ужин, посвященный пятилетию нашей совместной жизни. Я, конечно, попытался оправдаться, мол, не нужно было напротив... далеко... и свечи эти... темно... располагают к романтическому... богатырскому храпу... Тогда она говорила со мной так тихо и спокойно, что мне показалось, что это все. Тогда она не ушла чудом. Сейчас я в чудо уже не верил.
  Андрей осторожно поставил табуретку на место, смахнул пыль и тихо-тихо сел. Ваня смущенно опустил глаза долу.
  - Мы больше не будем, - промямлил Андрей. - Честно-честно. Мы будем хорошими мальчиками.
  - Не все - мальчиками, - прошипел Варя. - Но все - хорошими, - и сладко улыбнулся.
  - Вон. - Алёнин голос не терпел возражений. - Быстро.
  - И я? - тихо спросил я.
  - Вон.
  - А мне можно еще книжки посмот"геть? Я ж не шумел - Яша действительно не шумел. Алёна подпрыгнула, развернулась...
  - Понял, нельзя, - смирился Яша. - До свиданьица.
  Апостолы поднялись, просочились мимо Алёны, и вышли в коридор. Я попытался задержаться. Апостолы заметили.
  - Не виноват он, - жалобно сказал Андрей. - Мы сами пришли.
  - Помилосердствуйте, государыня! Мужа пощадите! - утробным басом произнес Ваня.
  - Ты.- повернулась ко мне Алёна. - Иди на кухню.
  Я успел заметить только край Андрюхиного кроссовка в коридоре. Тихо закрылась дверь. Апостолы ушли.
  Некоторое время мы сидели молча. Я виновато разглядывал пол. Пробежал таракан, кивнул мне, с трудом увернулся от Алёны, шмыгнул в щель.
  - Ну? - высказалась Алёна.
  - Да, - вздохнул я.
  - Пророк? - уточнила Алёна.
  - Угу.
  - Тогда выбирай, Вещий Олежек, - ядовито предложила Алёна. - Или пророчествуешь с ними, или спишь со мной. И Яриком. В смысле, живешь с Яриком.
  - Алён!
  - Никаких Алён! Что тебе важнее - я или они?!
  - Ты! - с трудом подавил желание пошутить "они". - Конечно, ты. Но... а вдруг они правы?
  - Ясно. Выход сам найдешь или показать? Напророчествуешься, можешь вернуться. Только не сюда.
  - А куда?
  - А куда хочешь - туда и возвращайся, только не сюда.
  - Сюда хочу. И вообще никуда я уходить не хочу!
  - Лёша? Или Олежек?
  - Оле... Лёша.
  - Остаешься, что ли?
  - А вдруг... - я задумался. Апокалипсис, конечно, вещь нехорошая. С другой стороны, без Алёны еще хуже. И вообще, разве я могу предотвратить глобальный катаклизм? Они - да, крутые парни, Икс-мен и все такое, за здорово живешь тягают в дом Пушкина и болтают друг другом в воздухе. А я? А что я? Ну, было пару совпадений, так ведь их могли и подстроить! Зачем им тогда я? Черт их знает! Ошиблись, может. А вот зачем я нужен Алёне, я знал твердо. Точно. Я решился. Пусть апостолы разбираются сами!
  Я набрал в легкие побольше воздуха - высказать это жене.
  Окно разбилось. Вдребезги. А в стену ударился камень, раздробив плитку.
   В мелкие дребезги.
  
  ГЛАВА 6.
  
  И это - совершенный метод,
  Жалко, что нам не хватает терпенья,
  Но это - совершенный метод,
  Рано или поздно мы опять будем вместе.
  И то, что было больно - станет, как ветер,
  И пламя сожжет мне сердце,
  И я повторю: спасибо за эту радость,
  Я повторяю: спасибо за эту радость.
  
  Пока цветет иван-чай, пока цветет иван-чай
  Мне не нужно других Книг, кроме Тебя...
  "Аквариум"
  
  Ще не вмерла Украина!
  Неизвестный бендеровец
  
  28 апреля, 2002, воскресенье, вечер.
  
  Плитку я выкладывал сам. Своими руками. Любовно. Долго. Матерясь. Она была моей гордостью. Она была единственной моей поделкой, над созданием которой я страдал дольше пятнадцати минут. Пятнадцать минут я терзал ножницами предварительно спертую у Ярика цветную бумагу, пытаясь соорудить оригинальный подарок Алёне к прошедшему Восьмому марта, но в итоге мне пришлось выносить мусорное ведро, наполненное до краев ворохом искореженных разноцветных обрезков и не менее разноцветных нецензурных высказываний по поводу пальцев, в крови и клею, и бежать к ближайшему ларьку за цветами и конфетами. А потом случился ремонт и моя неподражаемая Алёна захотела "нежненькую голубую плиточку, так гармонично вписывающуюся в интерьер кухни". Первую неделю я еще храбрился. Потом мне все надоело так, что не хотелось идти домой после работы. А в конце - через два месяца то бишь - я с гордостью в голосе водил всех соседей и гостей по местам боевой славы, не забывая вставлять" моя работа!". А теперь гордость моя раскололась на меленькие осколочки. Алёна расправила плечи, убрала ладони с лица и испуганно посмотрела на меня, перевела взгляд на окно, и, немного осмелев, но все еще со страхом, снова взглянула на меня. Я демонстративно бодро посмотрел на окно.
  - Не бойся, это я. Я больше не буду. Но лучше на меня не наезжать, - осознав случившееся, гордо заявил я.
  Влетевший булыжник был значительно больше. Значительно больше первой дырки в окне, поэтому зазвенело и посыпалось снова. Моя наивная мечта провести с любимой женой незабываемый вечер нелепо и безвременно оставила меня наедине с этим жестоким миром. Бедненькая моя плиточка уже не подлежала никакому восстановлению. Разозлившись, я схватил булыжник и подпрыгнул к окну, намереваясь запустить им в голову хулигана. Хулигана внизу не было. В воздухе мирно и весело качалась и плавала только рука, демонстрирующая мне жизнеутверждающую фигуру из отогнутого от кулака среднего пальца. Если рука рассчитывала, что я удивлюсь, она ошиблась. Раз уж не нашлось повинной головы, мной немедленно был открыт огонь на поражение попавшейся под руку руки. Единственный булыжный снаряд яростно летел в цель. Попал. Я попал. Рука камень перехватила и снова, со злостью украинского комплекса СУ-300 в Крыму, отправила его в мою персону. Не попала, слава Богу. И тут я удивился. Из-за моей спины к дырке в окне с диким индейским криком выскочила Алёна и запустила в Руку чем-то тяжелым. Что-то тяжелое при рассмотрении в полете оказалось нашей почти новой микроволновкой. Рука дружелюбно помахала нашим красным рожам и самым наглым образом исчезла. Растворилась. А почти новая микроволновка с грохотом въехала в капот милицейской машины, за секунду до рекордного броска показавшуюся из-за угла дома.
  - Упс, - пробормотал я, заслышав истошный визг тормозов и многоярусный, с завершающей его вертолетной площадкой на крыше, мат резво выпрыгивающего из покалеченного ВАЗика отряда милиции.
  - Ай дид ит агэн, - заторможенно, глядя на результат броска, добавила жена.
  Милиционеры, придерживая фуражки, глянули вверх. Разбито было только наше окно. К тому же в нем торчали две задумчивые морды, и доблестная милиция, не сомневаясь больше в виновности именно наших лиц по всем статьям Уголовного Кодекса Российской Федерации, включая международный терроризм, рванула в подъезд.
  - Дорогая, они пистолеты доставали или нет? - уточнил я.
  - Не заметила. Но даже если и нет - дубинки у них всегда при себе.
  - А мы им дверь не откроем, - предложил я.
  Дверь мы действительно не открыли - милиционеры ее просто вышибли. Без звонка и без стука. Они просто бежали в нашу дверь и первому не повезло - дверь выбили именно им. От этого он стал еще злее.
  Увидев эту картину я немного дрожащим голосом задал им первый пришедший в голову вопрос:
  - У меня есть право на звонок?
  Один из ментов повернулся к двери, выломал с мясом дверной звонок и участливо спросил:
  - Еще что-нибудь с собой брать будете?
  - Куда? - пролепетала Алёна.
  - У тюрьму! - заржал один из служивых с украинским акцентом. - А вы куды собралысь? На Багамы?
  - А шо можно? - передразнил я мента.
  Мент удивился.
  - Дывытеся, хлопцы, он ще шутит! - хохол явно выделил русское произношение последнего слова. - А ну геть за мной!
  Алёна нервно дернулась за ментом, но, оглянувшись на меня, молча замерла на месте, ничего, правда, не понимая в происходящем. А особенно - мое поведение.
  Милиция в полном составе развернулась и вывалилась из нашей квартиры и принялась доблестно вышибать дверь напротив.
  - Ну шо, хлопцы, збырайтеся! - послышался оттуда командирский голос щэневмерлаукраинца.
  - А их-то за что? - удивилась Алёна.
  - А нас за что? - удивился я.
  - Но... мы же... ну... - Алёна пыталась найти ответ на мой вопрос.
  - Вот именно, - кивнул я.
  - А как же машина? - собралась с духом жена.
  - Какая машина? - искренне лукавя улыбнулся я.
  Алёна повернулась к окну, чтобы указать на застывшую под подъездом поруганный автомобиль с кусками микроволновки на капоте, добиваемую ватагой малолеток с уже снятыми наборами запчастей в руках. Жест ее немного запоздал. Окно было цело, автомобиля внизу не было. Микроволновка, напротив, была, но не на свежем воздухе, а на вполне законном своем месте. Плитка - уау! мой кафель!!! - намертво присосалась к кухонной стене. Дверь крепко стояла в косяке и на замке, а я уже понимал как нужно ХОТЕТЬ. Алёна недоверчиво пощупала свой лоб - не горячий ли? - потрогала зачем-то мой и пошла к выходу из квартиры. С площадки я услышал ее голос.
  - Извините, Таисия Павловна, к вам милиционеры только что не заходили?
  Я улыбнулся, потому что уже знал ответ соседки.
  - Были! Бендеровцы проклятые!
  Конец фразы я не дослышал. Как были??!!! Какого-такого были?!! Какие в...кузькину мать бендеровцы?!!! Откуда?!!
  - Лёша, - издалека позвала Алёна. Я открыл глаза. Перестал биться головой в холодильник. Посмотрел на жену.
  - Лёша, - кивнул я. Закрыл глаза. Где здесь был холодильник?
  - Успокойся, все хорошо, перестань.
  - Какие бендеровцы? Откуда? - пробормотал я.
  - Какие бендеровцы? - удивилась Алёна. - Милиция. Забрали Мишку, соседа. Ошиблись, наверное. А может по пьяни чего натворил. Все хорошо.
  - Точно? - подозрительно спросил я. - А ты зачем к соседям ходила?
  - За солью... А Таська говорит: Мишку забрали... Вчера вечером. Участковый.
  - Вчера? - обрадованно, но вместе с тем и удивленно спросил я. - А почему не сегодня?
  - Что не сегодня? - забеспокоилась Алёна.
  - Суббота не сегодня. Сегодня воскресенье. А значит, не суббота. Потому что суббота была вчера...
  - А позавчера была пятница. Леш, может, ты ляжешь? Поспишь? Тебе в последнее время вообще что-то нездоровится. А тут еще эти пришли...
  - Апостолы?
  - Эти, - поправила Алёна. - Кричали, скандалили. Давай, выпей валерьянки, и спать. Спать!
  
  29 апреля, 2002, понедельник, ночь.
  
  ...Небо начинает падать на меня.
  Вместе с небом падают звезды.
  Звезды, я точно знаю, лежали на небе, сверху, а теперь падают вместе с небом. Луна почему-то синяя, как баклажан. Но она пока еще крепко держится сверху. Мерно покачивается, но не падает. Небо подрагивает на асфальте рядом со мной, как желе. Звезды, разбрасывая искры, катятся по улице.
  Вдалеке показывается силуэт. Какая-то косматая старуха. На ее сморщенной шее - розовый шелковый бант. Все тело покрывают старые тряпки, явно неумело пришитые друг к другу. Либо пришитые на скорую руку. Рядом бежит большой черный пес. Старуха приближается ко мне. Я стою и жду. Старуха подходит и размашистым жестом указывает собаке на кинотеатр за моей спиной. Сама же глядит мне прямо в глаза. Глаза ее - прозрачно-голубые, по-детски наивные.
  - Олег, береги труды свои, они могут уберечь и тебя от большой беды. Насколько я знаю, именно они укажут тебе твой истинный путь.
  Старушка поднимает сухую дрожащую руку и троекратно крестит меня. Из здания появляется ее пес. Не издавая ни единого звука, пес гонит впереди себя цепочку людей. У всех - ярко-оранжевые глаза. Пес ведет их в ту сторону, откуда явились он и его хозяйка. Старуха уходит следом за ним.
  - Как зовут тебя? - выдавливаю я вопрос вдогонку.
  - Зови меня...
  Я поднимаю глаза вверх. Небо сияет весенней свежестью.
  Синей.
  
  Под одеялом было душно, невыносимо душно. Такое впечатление, что на дворе не апрель, а середина июля. Немного приподняв одеяло, я высунул свою сонную ногу в комнату. В комнате жарко не было, а следовательно не было и пожара этажом ниже, про который я уже успел подумать, испугаться того, что подумал, убедить себя в том, что пожара нет и быть не может, а то не дай Бог - тьфу, тьфу, тьфу - случится, и успокоиться. Вот, проверил - в самом деле нету пожара, а кто бы мог подумать? Ну, кроме меня конечно...
  Под боком тихо посапывала Алёна, даже и не подозревая, что этажом ниже вполне мог случиться пожар и только благодаря моим героическим усилиям пожарная служба Морильска может спать спокойно. Ну и пусть спит. Больше спит - меньше проблем. У меня. Точнее, не проблем, а последующих разборок с женой. И Ярик пусть спит. Яблочко от вишенки недалеко падает. Одного супа фрикадельки. Неча мне компьютер занимать. Кстати...
  Я вылез из-под одеяла и сел на кровати. Сделав героическое усилие по мощи равное, пожалуй, только спасению всего дома от пожара, я поднялся целиком и подошел к окну.
  В окне отражался светофор. Больше видно не было ничего. Темно все-таки у нас по ночам. И душно. Гроза, наверно будет. Как бы пожар не случился... От молнии.
  Потянуло палёным. Я резко обернулся. Горел тапок. Алёнин. Ну вот, накаркал. Я тяжело вздохнул и плюнул на догорающие останки домашней обуви. Тапок потух. Попытался возгореться снова, но, по-видимому, передумал и остался недвижим и уныл.
  Что б еще такого смешного выдумать?
  Пикнул компьютер. Выключенный, между прочим. Монитор начал наливаться голубой заставкой Виндуса. Нет, ну вы посмотрите - каков нахал! Я о нем еще не подумал даже, а он уже работает.
  На экране самозагрузился текстовый редактор Ворда, создался новый документ, назвался Письмом и появились курсивные большие буквы:
  
  Привет с этого света, Олежек! Как жена, как ребенок? Ходь в Пси-Нет, побазарим. Филя.
  
  "Куда?" - вяло подумал я.
  
  В Пси-Нет.
  
  "А адрес какой, интересно?" - еще более вяло поинтересовался я.
  
  www.psi-net.narod.ru , пророк хренов.
  
  "Это я-то хренов?" - вяло возмутился я. И сказал. Даже вслух:
  - Эй, сезам, вэ-вэ-вэ точка пси дефис... блин, неудобно.
  Подошел к компьютеру и набрал адрес. С экрана на меня взглянуло лицо Фили.
  - Ну, здорово, братан. Там баба твоя не сильно возмущалась?
  "Эй, я не понял, что значит баба?" - сонно продолжал возмущаться я.
  Тут Филю явно отпихнули, причем в четыре руки. Первые две принадлежали Варе, который тут же спросил о моем здоровье, здоровье Ярика и номере пейджера моего домашнего таракана. Мол, он как царевна-лягушка: с виду таракан, а на самом деле вполне презентабельный молодой привлекательный мужчина, бизнесмен...
  Вторые две руки и нога, выпихнувшая в свою очередь Варю были Яшины. Яша начал долго и путано извиняться по непонятному поводу, а в конце четко и внятно попросил:
  - Олег Г'юг'икович, мне можно считать, что книжки я у вас взял на вг'емя, а не упёг', а то ведь гг'ех?...
  Я тяжело вздохнул уже второй раз за сегодняшний день, которого насчитывалось еще только около трех с половиной часов.
  Где-то на заднем плане у апостолов ритмично вздымалась и опускалась чья-то рука и с каждым ее взмахом до боли знакомый голос слезно обещал больше никогда-никогда-никогда-никогда не богохульствовать и не издеваться над старшими собратьями. Правда, может быть, мне показалось, но тот же самый голос иногда при этом хихикал.
  Изображение на мониторе резко замигало и исчезло. Я опустил пальцы на киллер-сочетание Контрол-Альт-Делит, подумав о том, что если моя домашняя электроника подвисает даже в такие ответственные моменты, то пора задуматься о ее замене. Но внезапно на экране появилось чье-то лицо. Довольно мрачное. В капюшоне. И спросило:
  - Ну и что мне теперь с тобой сделать, инкарнация? - судя по выражению лица, мужик явно думал над этим вопросом, бормоча при этом:
  - Развеять?... так нет же, прикрывать ведь будут эти шесть олухов... Удалить из Реальности?... так опять же... Слушай, инкарнация, ты меня достал! Может мне просто киллера нанять? Для тебя.
  Привыкший к постоянным шуточкам и подколкам апостолов я не сразу сообразил, что мужик вполне серьёзный и может потребовать отвечать за свои слова. Поэтому и ляп мой был в этом же духе.
  - Ага, найми. Денег дать?
  Мужик засмеялся.
  - А ты веселый, инкарнация. Нет, спасибо, со своими финансовыми проблемами я предпочитаю справляться сам. До встречи с моим наемником. Я тебе, инкарнация, с ним привет передам. Последний. И знай - он будет вполне силен, чтобы справиться не только с тобой, инкарнация. Так, по-моему, повеселее будет.
  - А ты сам-то кто?
  Мужик засмеялся снова. Экран потемнел во второй раз, а потом на нем появилась знакомая Рука, показывающая все ту же непристойную фигуру, что и вечером. После этого мой электронный друг выключился напрочь.
  А я сел рядом. Пока компьютер не включился снова. Как обычно - сам. На экране возникло обеспокоенное лицо Петра.
  - Олег! Что у тебя с сетью?
  - У меня? Я думал, у вас. Если б у меня, я б хоть комп сам включал. И выключал. А что, это не у вас? - почти удивился я, что в свете событий последних трех дней было само по себе удивительным, поскольку жизнь моя... явно не удалась. И это было, пожалуй, самым мягким определением. Бардак, короче.
  - А что произошло на этот раз? - поинтересовался влезший в экран Андрюха вкрадчивым медовым голоском начинающего психиатра. Крикнул назад. - Ну уж тут-то я ни при чем! Это я спейшел фо ю, Ваня! Что случилось, Олежек?
  - Сижу, значит, никого не трогаю, примус починяю...
  - Олег, серьезнее, пожалуйста! - возмутился Петр.
  - Ладно. Просыпаюсь ночью - жарко. Ну, думаю, пожар. Потом думаю, а ну как пожар начнется? Причем из-за меня начнется. Не, думаю, не пожар. Так просто жарко...
  - Короче, Склифософский! - крикнул Андрюха.
  - А если короче - меня грохнуть обещали. Киллером.
  - Ну ни фига себе проснулся! - оживился Андрюха. - Кто ж тебя так разбудить обещал? А то живешь, понимаешь, спишь...
  - Чего? - сонные мозги посмотрели на фразу Андрея, потом посмотрели с другой стороны, и возмущенно сказали "думай сам!!".
  - Подробнее! Вот чего.
  - Так вам короче или подробнее надо? - разозлился я.
  - Средне. Пропорция краткости к подробности к понятности - девяносто-шестьдесят-девяносто, причем постарайся быть ближе к тем цифрам, на которые максимум проблем.
  - Уйди! - попросил Петр из-за спины Первозванного. Мягко так попросил - рукой по уху. - Кто киллера обещал? Когда? Где?
  - Типчик какой-то, инкарнацией меня все время обзывал. В капюшоне еще - сатанист, наверное.
  - Ваня! Ходь сюды! Тут по твоей части. К Олежеку Торквемада приходил собственной персоной! Пытки обещал! Киллером!
  - А кто такой Торквемада? - опасливо поинтересовался Петр, искоса глядя на Андрюху.
  - Торквемада, он же Великий Инквизитор, год рождения не помню, век пятнадцатый. Историческая справка: пятнадцатый век это когда Колумб Америку открыл. По глазам вижу - спросить хочешь. Отвечаю: инквизиторы это изверги испанские такие, отряд целый, истинно верующих на кострах попалили превеликое множество... Точь-в-точь наш Ваня!
  Тут Андрюха оглянулся, быстро сказал что-то вроде "Извини, Олежек!" и убежал, а в кадре появился Ваня. Очень быстро появился и очень быстро исчез с боевым криком в ту же сторону, куда убежал Андрюха. Я вытянул шею, пытаясь разглядеть, что там происходит.
  - Олег! Не отвлекайся, - напомнил о себе Петр. - Мужик в капюшоне. Где ты его встретил? Когда?
  - Да минут пять назад. На экран вылез, ругаться начал. Кстати, вас олухами обозвал, - я подумал, не обозвать ли их еще как-нибудь, прикрываясь сатанистом.
  Самое странное, что Петр, похоже, совсем не обиделся на мужика в капюшоне. Даже гордо приподнял подбородок.
  - Так мы и есть олухи. Царя Небесного.
  - Ну-ну, - от неожиданности весь запас ругательств пропал. Ну не интересно ругать, если соглашаются, да еще гордятся. - А потом обещался с киллером последний привет передать. Горячий и пламенный. Весом в девять граммов.
  - Пять, - сказал Петр, о чем-то задумавшись. Потом обернулся и добавил. - Ваня, ну хватит над Андрюхой издеваться. Брат он мне.
  - Что - пять? - мне, конечно, было неловко отрывать апостола от разборок, но выяснить, при чем здесь "пять", и чего пять, или кого пять, или...
  - Граммов пять, - ответил мимоходом Петр. - Девять - это во времена революции и товарища Сухова. Теперь пули легче. С тефлоновым сердечником. Который бронежилеты по два раза насквозь пробивает, на груди и на спине потом. Со ста шагов.
  - А шаги у него огромадные! - добавил Андрей. - Метра по три каждый.
  - Что делать будем? - спросил Петр. Обидно спросил - не у меня, а у апостолов.
  - Я ща всех киллеров обзвоню, - отозвался Филя. - Попрошу заказы не брать. У подъезда бригаду поставить?
  - Это киллер, Филя, а не другая бригада. Он через окно может шлепнуть.
  - Запросто, - радостно согласился Филя. - Напильника так и завалили, подошел на мир глянуть - и поминай, как звали.
  - А всех грешников ты все равно не знаешь, - добавил апостол Иоанн, в миру - просто Ваня.
  - Это я-то не знаю?! Братан, ты что, обидеть меня хочешь?!
  Ваня поморщился и явно через себя выдавил:
  - Братан, без обид, да?
  - Без базара, кто против?
  - Я!! - вступил в разговор Яша. - Где тог'говать без базаг'а? Давайте его бомбой!
  - Кого? Олега? - поинтересовался Андрей. - Это чтоб киллеру обидно было?
  - Да нет! Сатаниста!
  - Ага. Заложим бомбу под компьютер, соединимся и рванем! Главное, стать покучнее, вокруг бомбы-то.
  - Эй, а меня что, на самом деле грохнуть собираются? - робко спросил я. - Это что, не шутка?
  - Как тебе сказать, чтоб не испугать, - проговорил Андрей. - Да. И шансов у тебя пока что не очень много. Столько же, сколько и Апокалипсис отменить. Потому как мертвый ты его явно не отменишь.
  - Петр! - вскрикнул я. - Скажи ему!
  - Что? Он прав.
  - Боюсь, что так! - в один голос произнесли остальные апостолы.
  
  ГЛАВА 7
  
  Если ты хочешь любить меня -
  Приготовь для нее кров,
  Слова ее - все ложь,
  Но это - мои слова.
  От долгих ночных бесед
  Под утро болит голова.
  Слезы падают в чай,
  Но чай нам горек без слез...
  "Наутилус Помпилиус"
  
  Важнейшие озерные порты США: Чикаго, Дулут, Буффало, Кливленд, Детройт.
  Большой Энциклопедический Словарь,
  Москва, 1991
  
  29 апреля, 2002, понедельник, ближе к утру.
  
  - Олежек, слушай меня внимательно, - начал Петр совместно выработанный объединенными силами апостолов инструктаж. - Во-первых, на улицу не высовывайся. Во-вторых, к окну без надобности не подходи. По надобности - тоже не подходи. Завесь шторы. Лучше бы, конечно, запереться в ванной. В-третьих, доверяй интуиции. Если тебе захочется шлепнуться на пол - падай не раздумывая.
  Я тут же шмякнулся под монитор. И вовремя. В стенку воткнулась стрела. В бетон. Видимо, летела очень быстро. Сила удара... Обычная такая стрела. Как в средневековье. С перышками. Наверное, отравленная. Почему отравленная? Так ведь профессионал. Через открытую форточку стрелял. И зачем я ее открывал? Лучше б душно было. Полил дождь. Молния красиво расчертила небо, ударила в соседний дом. Раскат грома вдавил меня еще глубже в ковер.
  - Олег!! - надрывался Петр в экране. - Олег!!
  И чего он так надрывается? У меня жена спит. И сын.
  - Тише, жену разбудишь, - я осторожно заглянул в монитор. - Живой я пока.
  Петр, видимо, удивился. То ли тому, что я выжил, то ли тому, что апостольские инструкции сработали и спасли меня от верной погибели. А потом обрадовался - все таки тому, что инструкции работают, а не тому, что я выжил! - как Моисей на горе Синайской. И только потом обеспокоился моей судьбой, жизнью ну и чем-то там еще, по праву принадлежащим мне.
  - Что там у тебя происходит?!
  - Стрелы летают. Молнии по домам лупят, - я нервно оглянулся на форточку. На почерневший дом.
  В экран влез Филя, немного отпихнув Петра. Внимательно вгляделся в стену за моей спиной.
  - Арбалет, - определил он. - Крутой Уокер этот паря. Я во всем Иркутске только одного арбалетчика знал. Сам разобрался месяц назад. Ща, базарят, типа, модно из арбалета пулять - типа, без шуму и пыли. Бригада уже едет. Будь спок, брателло. От них еще не один киллер не ушел. Правда, они ни одного не уберегли из тех, кого охраняли. Но это уже мелочи. Главное - приедут. Жди. - Филя достал мобильник и начал набирать номер.
  - Угу-м. А пока они приедут, что мне делать?
  - Пока что можешь расслабиться, помолиться, - разрешил Ваня.
  - То есть как?!
  - Ну подумай сам, Олег. Если ты его... молнией, станет он возвращаться сразу же назад?
  - Я? Молнией? - я осознал смысл сказанного. Возгордился. - Разве он еще жив? После моей молнии-то?
  - Олег, - вздохнул Ваня. - Ты думать умеешь?
  - Да. Иногда.
  - Думай! Сейчас как раз иногда. Сколько прошло времени от найма до выстрела?
  - Минут десять, - я задумался. Ну и что они от меня хотят услышать на этот раз? - Киллер прямо по соседству от меня и жил! - обрадовался я своей неожиданной догадке. - Во, круто! Сосед - киллер!
  Иоанн нахмурился, отрицательно покачал головой.
  - Нет!
  Ну вот, теперь мне придется делать вид, что я всегда был прав, а сейчас я тоже прав, а мне говорят, что я неправ. И сделаю возмущенное лицо. Из принципа.
  - Как нет?! Как так? А откуда он тогда?
  - Думай! - поддержал Иоанна Петр. - Профессионал. Большой профессионал. Таких на весь мир человек десять. Было. Сейчас меньше. Гораздо. Они просто в большинстве своем старые, посвятившие профессии всю жизнь. Вот и выходит так в последнее время - то разрыв сердца, то обострение геморроя. В результате - глупая, нелепая смерть. А если еще заказ недовыполнил, так и вовсе умрешь с позором, и не поставит братва, такая как Филя, тебе мавзолея на Ваганьковском, а обойдешься скромной могилкой на задворках Солнцева. Хреновая работа! - заключил апостол.
  - Все работы хороши - выбирай на вкус! - встрял Первозванный.
  - На вкус и цвет товарищей нет! - отшил его Ваня. - Иди Молитвослов читай! Ежели к утру до тридцать третьей страницы все выучено не будет - будет тебе твой личный Апокалипсис.
  - Это как?
  - Каком кверху и розгами сверху по каку, неуч.
  - А откуда киллер? - прервав их плодотворный диалог, решил все таки поинтересоваться я.
  - Тебя интересует точная дислокация наемника четверть часа назад? - спросил Андрей. Лицо у него было загадочное-загадочное. - Детройт, штат Мичиган.
  - Телепортировался он, что ли?
  - И-и-и... приз в студию!!! - заорал не своим голосом Андрюха.
  - Что, угадал, что ли?
  - Не угадал, а опророчествовал, - мягко поправил меня Иоанн. - Совершил богоугодный поступок. Осознал один из множества путей развития человеческого мирского Бытия. Поднял свой разум чуть выше, чем был. Из просто твари до божьей твари...
  - Короче, угадал, - перебил Андрей. - С моей подачи! Моя голевая передача!
  - Ты еще здесь, отрок? - обратился к апостолу Ваня. - Ты до сих пор не заучиваешь способы обращения ко Всевышнему, а несешь здесь всякую ересь? А ну пошел учить!
  Вот так оно все и закончилось, мое знакомство с Пси-Нетом. Андрей пошел изыскивать какой-нибудь новый путь отлынивания от заучивания на память молитв. Ваня увлекся беседой с Петром. Яши вообще заметно не было. Филя на заднем плане неустанно базарил по мобильнику с братвой. Варя скорее всего либо помогал Андрею отлынивать, либо уже давно сидел в ресторане с молодым бизнесменом, по странному стечению обстоятельств носящим тонкие тараканьи усики, которые его совсем не портили, а, напротив, подчеркивали его молодость, а следовательно и перспективность... Как то само собой меня потянуло на кухню, покурить. А там ручка бумага, ну и пошли поэтические изыски. А потом я устал писать и тихо, на этот раз уже сам, вернувшись в комнату, выключил компьютер, и, закрыв форточку, пошел сначала выдергивать из стенки неудачливую стрелу, а потом за плоскогубцами, а потом опять выдергивать стрелу, а потом, наконец, к Алёне - греться под одеяло.
  
  Бреду по улице, пиная ногами остывшие звезды. Звезды отлетают по сторонам, тонко звеня. Небо вернулось наверх уже синим и наполнило каким-то неестественным спокойствием все вокруг. Но вот что настораживает - ни единого звука, кроме звездного звона, я не слышу. Даже своих шагов. Интересно, почему это происходит? Звезды. Чем они отличаются от шагов? Тем, что они с неба. Еще? Они большие, но ведь здесь и сейчас они не такие уж и большие, раз разлетаются по сторонам от взмахов моих, тяжелых, правда, ботинок. Еще? Они светятся. Нет, уже только блестят, отражая синеву неба. Вот оно - главное. Звезды - Глобальное. Шаги - нет. Деревья шумят, но деревья - нет. Звезды - да. Что еще? Небо - да. Луна, Солнце - да. Но Небо, Луна, Солнце - не издают звуков. А что еще издавало звуки после того, как все это пропало, исчезло? Что-то смутное, на грани памяти, шевелится, не дает покоя. Дур-рак! Не Что, а Кто! Старуха. Значит... Она - Глобальное. Но человек - не-Глобальное. Человек, как мне говорили преподаватели в институте - когда же это было? знаю только, что много раньше - всего лишь животное класса млекопитающих, и, следовательно, человек все таки - не-Глобальное. А старуха - Глобальное. Кто она тогда? И кто я после этого? Дур-рак! А ведь ты это знаешь. Ты прекрасно знаешь, кто она, только, возможно, не хочешь себе самому в этом признаваться. Дур-рак!...
  
  - Солнышко, подъем! - это Алёна, на удивление верная уже девять лет жена. Господи, как же я ее люблю!
  Алёна ласково провела по моим волосам мягкой ладошкой, наклонилась, нежно поцеловала.
  - Вставай, милый, на работу проспишь!
  - Угу-м, - это, пожалуй, все, что можно выдавить из себя утром, только что проснувшись...
  И снова подло отвернуться к стенке, тихо, мирно уснуть, и не нужно мне никакой работы - я НЕ ВЫСПАЛСЯ!! И не трогайте меня. Вот поднимусь, начну посуду бить. Случайно. Невыспамшись.
  - Ну поднимайся! Сколько можно тебя будить?! - Алёна начала тихо злиться. В голубых глазах плотной зеленой каемкой угрожающе зажался зрачок. Кроме меня ей нужно разбудить еще и Ярика, нашего любимого сына. Сейчас она наверняка начнет душить обоих разогретыми вчерашними макаронами, поить кофе и отправлять в школу да на работу.
  Придется подыматься, медленно выползать из-под одеяла, уже остывшего после Алёны, но еще теплого от меня и быстро впрыгивать, пока не продрог, в каждодневные джинсы и свитер. А после - впихивать в себя силой эти вчерашние макароны.
  - Ярик, ты там еще не утоп? Освобождай плацдарм! - громко сказал сыну под дверями ванной.
  - Щазз, - мне. Выключил воду и смешно зашуршал полотенцем. Через десять минут та же участь предстоит и мне. Жду.
  А мимо еще Алёна забегала, на работу нас засобирала. Ей сегодня на вторую смену - детей в школе мучить. Русским языком. И литературой.
  Забегала, надо сказать, в одном - одном! - халатике. Да еще ко всему тому квартирка у нас махонькая, и поэтому она мимо туда-сюда, сюда-туда, туда-сюда... А халатик тоненький, коротенький, а Алёна такая... эх!...
  - Алён, ну разве так можно?
  - А ты не напрягайся так! - притянула за нос, звонко чмокнула в щеку и дальше побежала.
  Но вот наконец-то Ярик вылетел из душа, мокрый еще, подстриженные шапочкой светлые волосы слиплись и потемнели, кожа блестит от капелек. В глазенках - непробиваемый задор и оптимизм.
  Сын автоматически произнес дежурную фразу:
  - Привет, па. Как спалось? - и, не дождавшись ответа, на кухню.
  Я зашел в душ, стал под упругие струйки воды и намылил свои отросшие после удачной алёнкиной стрижки волосы. Закрыл глаза, прячась от мыльной пены. От горячей воды хочется снова забраться под плед и желательно с... эх!...
  А еще нужно побриться. Основательно стирая с себя мочалкой сонное состояние, я стал перед зеркалом, выдавил в горсть "жилеттовскую" пену и замер - на запястьях моих ничего не было, что и вызвало во мне внутреннюю волну тревоги и негодования. Я был уверен, что там должны быть шрамики. Такие, как в кино показывают дырки от пуль в стекле - звездообразные. Зажившие.
  Задуматься над этим не успел. В прихожей нашей маленькой квартирки раздался режущий ухо телефонный звонок. Это в семь утра-то! Алёна подошла, что-то невнятно ответила, раздраженно грохнула трубкой о телефон и, судя по шагам, вернулась на кухню. Еще несколько секундами позже на кухне возник я: так как был, с полной горстью уже начинающей капать на пол пены.
  - Кого спрашивали?
  - Пророка какого-то, - не отвлекаясь от плиты, язвительно бросила через плечо Алена, - а что?
  И что вот теперь ей ответить. Обещал ведь вчера - никаких пророков, никаких апостолов, никаких приключений. Вот так и отвечу, чтоб не нашла к чему придраться.
  - Ничего, ничего, солнышко...
  Это чтоб моя жена не нашла к чему придраться?!
  - Апостолы твои вконец охамели. В семь утра трезвонят! - Алёна возмущенно накладывала порции. Расставляя тарелки, недовольно кивнула на прикрепленный к стене над столом листок. - Вчерашнее?
  - Сегодняшнее.
  - Я почитаю, пап? - сын оторвался от макаронных червяков и, жуя, начал читать:
  
  вчера танцевала и пела она:
  "варна, дондурма, дондурма"
  
  - А что такое "варна" и "дондурма", пап?
  - Не знаю. Я его скорее записал, чем написал.
  - Ааа! - Ярик продолжает:
  
  сказал ей старейшина: "прочь из села!".
  варна, дондурма, дондурма.
  
  - Что значит - записал? - внимательно посмотрела на меня Алёна.
  - Я его не сочинял. Просто записывал и все, - я скрылся добриться, и расслышал, как Ярик бубнит дальше:
  
  теперь - неприязнью испепелена.
  варна, дондурма, дондурма.
  но с ней все прекрасно, пока есть метла.
  варна, дондурма, дондурма.
  
  все люди по сути всего лишь орудия.
  хэй! дондурма, дондурма.
  и тем, кто творит чудеса, - нету судей.
  варна, дондурма, дондурма.
  запомните, нелюди: рядом - лишь люди.
  варна, дондурма, дондурма.
  и нам, нелюдимым, прощенья не будет.
  варна, дондурма, дондурма.
  
  пелена
  застит взгляд мой.
  собакой вечерней,
  ночною порой,
  предрассветным туманом,
  дневным балаганом,
  простым караваном
  начнется война.
  варна! дондурма! дондурма!
  
  Снова зазвонил телефон. На этот раз подошел я:
  - Алё, я вас слушаю.
  - Здравствуйте, - произнес мужской голос, - Олега пригласите к аппарату, пожалуйста...
  - Кто это?!
  - Дед Пихтоэто, испанский гранд! Олежек! Доброе утро! Проснись, красавица, проснись, открой сомкнуты и далее по тексту... Кстати, о красавицах. Твоя жена с утра всегда такая озверевшая? - узнал я голос Андрюхи.
  Я искренне возмутился. Никому не позволено обзывать мою жену никакими словами. Ну и что, что озверевшая? Какая-никакая, а жена.
  - Чего тебе надо?! В семь утра?!
  - Брось, Олежек. Я ж никого не разбудил.
  - Ты уверен?
  - Да. Абсолютно. Абсолют - это бог в философиях всяких. Следовательно что? Следовательно - уверен в себе... А надо мне твое бренное тело. Сколько тебе надо времени доехать сюда вместе со стихотворением?
  Надо сделать вид, что ничего ни про что не знаю. Мне не к ним, а на работу нужно.
  - Каким еще стихотворением?
  - Ба, Олежек! А сколько ты их за ночь успел написать? Много? Тогда я понимаю Алёну. Я б с таким супругом тоже зверел к утру. Ну? Мы тебя ждем. Даю тебе час. Кстати, твое стихотворение напрямую связано с твоей же женой. Отбой.
  Ладно, поеду. В конце концов, что мне важнее: работа на злобного и смешного Пал Палыча (интересно он злобный из-за того что смешной или смешной оттого что злобный?) или шесть апостолов, если, конечно, за ночь они не расплодились как кролики. В два раза. Чтоб двенадцать было, как в Библии.
  - Куда ехать-то?!
  - Как куда? Ты меня удивляешь, Олежек. Сюда. Короче, через час встретимся.
  В трубке раздались короткие гудки. А из кухни раздался голос Алёны:
  - Лёша, иди сюда! Ярик, поел уже? Молодец! Иди собирайся. Лёша!
  - Да, солнышко? - я осторожно зашел на кухню. - Где мои макароны? Я так проголодался!
  - А теперь объясни, что значит твой вопрос "Куда ехать?" и заодно объясни мне: какого-такого ты испортил булавкой обои? Неужели так обязательно было вешать свое очередное нетленное стихотворение на стенку?
  Я задумался. Действительно, никогда не вешал стихов на стенку, а вот вчера что-то нашло, взял да и прилепил. Еще булавку где-то умудрился найти.
  И вот здесь меня и начало клинить. Во-первых, я не смог вспомнить, где я ночью умудрился найти булавку. Во-вторых, я не смог вспомнить, как я вешал на стенку кухни этот листок со свежесварганенным стихотворением. А в-третьих, я вспомнил, что этот стих я уже записывал раньше. Во сне. И там же вешал его на стенку. И шрамики на запястьях были там же. А здесь их нет.
  - Алёша, ты в порядке? - заволновалась Алёна. - Чего ты на руки так уставился?
  - Шрамиков нет.
  - Ну и хорошо, что нет. А что, должны быть?
  - Так в том-то и дело, что должны...
  - Лёша, ты случайно вены ночью не резал?
  - Этой - нет!
  Алёна побледнела, изменилась в лице, посмотрела на мня как-то по-другому и, по-моему, даже немного отошла от меня. Буквально на полшага. Но отошла.
  - А какой?
  - В том-то и дело, что никакой, - задумчиво ответил я, продолжая разглядывать запястья.
  Точно-точно, теперь припоминаю. Сон, который мне снился не столь давно, и про который упоминал Андрей сидя у нас на кухне. Сон про варну, дондурму и всяких оранжевоглазых людей в кино. Сон во сне.
  Ну, вот тебе и последнее доказательство того, что ты являешься пророком, Олег, Олежек, Олег Рюрикович, пророк, прости Господи...
  Алёна, внимательно поглядев на меня, безоговорочным тоном произнесла всего только два слова, но пробрали они меня как январский мороз после обжигающей бани. Она сказала:
  - Что, опять?!!...
  На кухню вошел Ярик. Подошел к Алёне, взял ее за руку и тихо произнес:
  - Не опять, мама, не опять. Ему нужно к ним. Они его ждут. Если они его не дождутся - будет еще хуже.
  - Кому? - устало спросила Алёна. - Ему? Мне? Тебе? Кому здесь будет хуже, Ярик? ЯРИК?!!! Откуда ты все это взял?!
  - Мне снилось, что ко мне приходило что-то яркое, - медленно и четко произнес сын. - Оно сказало мне, что я должен понять многие вещи, и что оно мне поможет. Оно дало мне знания. И я теперь знаю очень много вещей.
  - Каких вещей, Ярик? Тебе плохо?
  - Нет. Плохо мне было раньше, когда я еще ничего не знал. Теперь мне спокойно и светло. И я знаю, что мне нужно делать. И тебе. И папе.
  - Леша! - повернулась Алёна ко мне. - Что опять происходит?
  - Не Леша. Папу зовут Олег. - Ярик говорил очень уверенно. - Точнее, папу зовут Лешей, но на самом деле он - Олег. И тебе, мама, уже ничего нельзя изменить в этом, как бы ты этого ни хотела. Просто все уже решено.
  - А я? - хрипло спросил я. - Могу изменить, если захочу?
  В голове моей роились разные мысли, но ни одна из них не объясняла ТАКОГО Ярика. Он изменился, за одну ночь. И мне ничего не было понятно.
  - Если захочешь! - засмеялся сын. - Конечно можешь. Если захочешь. Если правильно захочешь.
  - Правильно - это как?
  - Не знаю. Пока. Выбор в любом случае делать тебе. Думай. Тебя ждут.
  Алёна начала истерически смеяться. Громко, неестественно, надрывно. А потом Ярик снова взял ее за руку и глазами указал мне на дверь. И глаза его были уверенными в том, что все будет хорошо. Уходить мне не хотелось - с такой женой и таким сыном кому захочется? - но взгляд Ярика не терпел возражений и я ушел, тихо прикрыв за собой дверь квартиры.
  
  Глава 8
  
  Кто любит - тот любим,
  Кто светел - тот и свят.
  Пускай ведет звезда тебя
  Дорогой в дивный сад.
  Тебя там встретит огнегривый лев,
  И синий вол, исполненный очей,
  И с ними золотой орел небесный,
  Чей так светел взор незабываемый.
  "Аквариум"
  
  Самая глюченая операционка - Windows.
  Неизвестный программист
  
  29 апреля, 2002, понедельник, утро.
  
  Я стоял возле собственного подъезда и думал. Куда идти? Где это загадочное "сюда"? И имею ли я моральное право оставить сейчас жену и сына? Я вспомнил серьезное и совсем взрослое лицо Ярика и понял: он не даст произойти ничему страшному. Ни с собой, ни с Алёной. Хорошо. Осталось только угадать... извиняюсь, опророчествовать это таинственное "сюда", где этим святейшим лицам уж придется постараться, напрячься и объяснить мне все до самого конца. И вообще, что за хамство? Почему я один обязан искать их всех? Почему это именно сейчас у них у всех проснулась деликатность, и они решили не превращать в бетонную крошку мою многострадальную квартирку? Я б уже не возмущался. Наверное... Ладно, надо думать куда идти? А пошли они в баню, пусть ждут. Не хочу напрягать свое ХОЧУ. Вот возьму и сяду в первый попавшийся автобус и поеду, куда его фары глядят. Да!
  - Да! - убежденно сказал я.
  - Да? - неуверенно спросил я. - А работа? Пал Палыч, блин, порвет на клочки в закоулочке.
  - Да... - заключил я. И возмутился. - А пусть попробует поднять руку на пророка! Я ему покажу "хочу, чтоб статья на столе к обеду лежала!"! Я не хочу, чтоб лежала! - и исполненный собственного достоинства поплелся к остановке.
  Тому, что автобус прибыл почти мгновенно, я уже не удивился. Привык. Плохо. Если это все закончится, немного неудобно будет привыкать наоборот.
  Народу было немного. Даже сел. И расслабился. Пусть ждут. А я покатаюсь пока. Странное дело: автобус почти новый, не громыхает. А то, как обычно бывает: спешишь ты на работу, или еще куда неотлагаемо, а тебе через две остановки: "автобус, мол, по техпричинам неисправен, мол, вон отсель, и вперед на своих двоих или там, сколько у кого выросло". Знаю я эти причины этих тех! Резво вильнет гармошечным боком автобус, и один из Тех поедет за пивом. Или крепче. Или в карты играть. С другими Теми. А мне? Приходится на том, что из... спины растет. А если холодно? И мокро? И ногу подвернул позавчера? Крутись как хочешь тогда!
  Автобус тормознул так, что пассажиры утрамбовались в плотные кучки, дислоцирующиеся по месту особей, крепко вцепившихся в поручни. Больно им, бедолагам!... И мне. Зато в армию по причине отбитых об сиденье почек в случае войны не призовут. Знаете - нажмет водитель-тормоз на педаль соответствующую и тебя ка-а-ак дернет вперед, а потом ка-а-ак шмякнет назад! И нет почек и тэдэ и тэпэ...
  - Автобус дальше не пойдет по техпричинам!
  Ну вот! О чем я и говорил! И не надо думать, что это из-за меня. Я этого совершенно не хотел - я себе не враг. Это - суровая правда жизни. Бардак!
  Ну, и дальше что? отмороженных этих искать? Апостолов?! Ага. Другого транспорта ждать или на обочине постоять дурню-дурнем? Да. Что - да? Что за привычка даже самому себе на вопросы с "или" отвечать - да? Так, хватит думать, а то так можно приступ шизофрении заработать. Прямо на дороге. Негоже почитаемому журналисту, а по совместительству - начинающему пророку терять себя прямо в колыбели любимого города.
  И вот так я стоял, ждал, никого не трогал, окрестности осматривал, может еще Пал Палычу все-таки напишу чего...
  Опаньки! Что за мужик на меня пялится? Неужто я уже успел-таки потерять лицо, и это стало так заметно? Не, вроде никому больше я неинтересен. Так чего ж так пялиться? Только не говорите мне, что это тот седьмой, которого так упорно призывал "АукцЫон"? Тож апостол, прости Господи?
  - Простите, вы не апостол?
  И зачем я так громко спросил? Мужик-то пялиться перестал и убежал, а половина людей, шедших мимо, начали обходить меня стороной и опасливо посматривать - не собираюсь ли я подойти к ним и спросить о принадлежности к духовному сану. Да не собираюсь я, не бойтесь!
  Все одно идти придется. Я развернулся в направлении ближайшей остановки и начал двигаться.
  Пахло весной. Весна - удивительное явление природы. Весна пахнет талой водой, ароматическими благовонными палочками, табачным дымом, дымом костров, чаем из термоса и многими другими вкусными на запах вещами. Хорошо пахнет весна! Девушки, уже недоступные - наличие семьи заставляет соблюдать целибат - скоро начнут раздеваться летней ночью после длинного зимнего дня...
  Ух, как завернул! Запомнить бы надо. Использовать где.
  - Простите, вы же Олег?!
  Я обернулся. Вечно так - думаешь о чем-нибудь возвышенном и тут твой яростный поток сознания прерывает какой-то...
  Мужик во всем черном, недавно любовавшийся окрестностями. Стоит, смотрит на меня удивленно.
  - Ты - Олег!
  - Олег, - согласился. - А ты кто?
  - Я - киллер для Олега. А ты - Олег. А у меня инструментов с собой нет. Что делать будем?
  Убегать, наверно. Я побежал? Побежал. Быстро.
  - Э! Олег! Подожди!
  Отбежав метров на тридцать, я оглянулся. Киллер стоял там же. Я остановился.
  - Олег, ну что ты как маленький? Ну все равно когда-нибудь придется. А тут проблемы, денег нет, семья достает... А у меня бабушка больная в Детройте осталась, всё сидит у окошка и ждет: когда ж внучок объявится, с чемоданом с лекарствами... Войди в моё положение...
  Я всхлипнул. Но в голову закралось страшное подозрение - врёт, гад.
  - А если ты из Детройта, откуда русский язык знаешь?
  - Бабушка у меня русская. Как революция ваша великая приключилась, так она и уплыла отсюда в Штаты. А там в Детройт перебралась. А там и мама моя появилась, земля ей пухом, - киллер стер рукавом слезу со щеки, - а там и я родился. Бабушка мне еще с рождения говорила: вернешься, внучек, еще в Россию-матушку, учи язык... Она и научила.
  - Ага. И стрелять она научила. Дед ковбоем был, да?
  - А как ты догадался?
  Забить его что ли интеллектом?
  - Методом эмпиризма.
  - Это как это? - не понял киллер.
  - Это методом научного тыка, - пояснил я. - А ты не знал?
  - Ты что самый умный что ли? Вот ты калибр израильского УЗИ знаешь?
  Я задумался.
  - Вот видишь - не знаешь! - с воодушевлением продолжил он. - А между прочим эта цифра на каждом шагу у вас в городе написана. Вон там, например, - киллер указал на что-то вверху, за моей спиной.
  Я с интересом повернулся, думая, где же это у нас калибр УЗИ пишут? Цифр нигде не было. Я уж хотел начать громко издевательски смеяться, но тут доступ кислорода в мои легкие был перекрыт. Надежно. Руками на горле. Сзади. Тут даже пальцами в глаза не ткнешь. Тут только ногой бить. Я лягнул. Еще раз, и еще. Попал. Киллер охнул. Согнулся. Вместе со мной, чуть шею не свернув. Но не отпустил. А воздуха оставалось все меньше. Можно сказать - совсем не оставалось. Пришлось с киллером на спине прыгать на проезжую часть.
  - Олег! Тебе что, жить надоело?! - крикнул киллер.
  Взвизгнули тормоза. Из остановившегося прямо перед нами воронка высыпала куча милиционеров. Смутно знакомых.
  - Вы що робите, хлопцы?! - заорал один из них, с выглядывающим из-под фуражки чубом. - А хто б машину мыв?!!
  Когда киллер получил по почкам красивыми дубинками, он, наконец, выпустил мой воздухопровод. И меня. Я свалился на асфальт, жадно вдыхая, просто не понимая, как этот бендеровец может сердиться, если он может дышать? Вместо ответа бендеровец пнул меня. Ботинком. А ботинки у них тяжелые. Больно! Киллеру, похоже, было чуть больнее - его били впятером. Ногами и дубинками. И - самое страшное по высказыванию знаменитых психологов - морально.
  - А ну в машину! - скомандовал чубастый.
  Я впрыгнул сам. Киллер влетел следом. Быстро. Лицом вперед. А салон воронка, знаете ли, маленький. А скорость у киллера была большая. Приятно хрустнув носом, он рухнул мне под ноги. Не сдержавшись, я пнул эмигранта.
  - Привет бабушке!
  Ответом мне послужил некий хрюкающий звук. После хрюка звуков больше не раздавалось. Потому что наш состав дополнили еще двое милиционеров, которые, обойдя вниманием сиденья по бокам внутренностей воронка сели прямо на неудачливого убийцу. Воронок рванулся с места.
  - Спасибо, - заговорил я почти неразбитыми губами. - Этот гад меня хотел убить.
  - Не он один, - мрачно буркнул один из милиционеров. - Ты хоть представляешь, сколько нам пришлось бы отписываться, если б тормоза были чуть похуже?!
  - Простите.
  - Бог простит! - недовольно рявкнул страж порядка. И упал. Потому что скамейка, она же киллер-эмигрант, исчезла. Взяла и исчезла. Испарилась. Бесследно. То есть со следами - ушибов у сидевших. А потом следов на мне. В этом воронке я столкнулся со стеной недоверия и непонимания. Степень недоверия выражалась дубинками. Степень непонимания - каблуками. На лежащем мне. Так что на любезное приглашение бендеровца выходить, я не откликнулся вовсе не по причине своего бескультурья. Милиционеры не поверили. Снова. И снова была стена.
  - А где вторы москаль?! - удивился чубастый.
  - Нету.
  - Как нету?!
  - Телепортировался, - объяснил я. Зря.
  - Шо-о-о?!!
  - А его ж и не было, - вспомнил один из моих соседей.
  - А, ну да, не было, - согласился чубастый. - Вишь яки! Хулиган! Бегает по дороге, людей пугает! Геть его за мной, хлопцы.
  Ступенек было пять. А потом порожек. Маленький, но болезненный. Следовательно - шесть синих пятен на моей пояснице будет. И еще одно - на затылке. Добрые милиционеры просто отпустили мои руки, дойдя до дежурных. И я с высоты половины своего роста чутко ощутил воспитательное преимущество над неорганизованной и организованной преступностью в виде меня российской правоохранительной системы.
  - В клетку его, - зевнул дежурный. - Сам дойдет?
  - Дойдет! - крикнул я, поднимаясь. - Куда?
  - Вон туда! - дежурный указал толстым пальцем на приветственно махающего рукой Андрюху за решеткой клетки.
  - Ага, - кивнул я, вяло подходя к прутьям. За спиной Первозванного стояли и остальные. Все четверо. Ну, то есть пятеро, если приглядеться. Дежурный подошел отпереть дверь.
  - Начальник! - загудел Филя. - Слышь, отпусти ты нас по-хорошему! А то если моя бригада наедет - тут одни головешки останутся!
  - Молчать, - вяло оборвал его милиционер, впихивая меня к апостолам.
  А Андрей Первозванный повернулся к остальной святой братии и сказал:
  - Я же говорил, что найдет... А то адрес скажи, адрес скажи!... Он же пророк!
  - А вы... тут... чего? - выдавил я.
  - Чего... чего... Тебя ждем! Я ж говорил - сюда давай скорей. Ты, между прочим, не особо торопился. А мы тут прозябаем, с этими, - Андрюха осторожно кивнул на охранявших хулиганье, то бишь нас, стражей законности, справедливости и гуманности. - Интеллигентами. Я что, зря звонок другу использовал? Единственный, между прочим, звонок. Подсказка зала была проигнорирована еще при первом вопросе: кто такие, почему такие умные? А компьютер... Какой тут компьютер, если они даже мое имя с тремя ошибками записали. Со второй попытки. После моей редакции.
  - А... чего... вас... нас... сюда? - легче не становилось. Видимо, бендеровцы переусердствовали в моем перевоспитании и убеждении в своей - их - правоте.
  - Мы за хлебом пошли, очень кушать захотелось, - начал рассказывать Андрюха, - идем, значит, псалмы поем, а они подходят, смотрят на нас злобно. Говорят, мол, чего так много вас. А мы им - за хлебом мы идем, не трогаем никого. А они говорят, мол, покажите документы. А у нас нету. Ну кто с документами за хлебом идет? Ну и забрали нас, значит.
  - Он упустил из внимания один весьма важный момент, - мрачно добавил Ваня. - Мы шли за хлебом в три часа ночи.
  - А что, в три часа ночи хлебушка не может захотеться? - возмутился Андрюха. - У нас причащаться нечем было! Одним вином и причащались без закуси, пардон, хлебушка! Дык мы ж трезвые были!
  - Особенно ты, - добавил Петр. - Кто гопак на проезжей части вытанцовывал и орал: "Ой, цветет калина в поле у креста, девка молодая вышла за Христа"?! Правильно тебя Ваня, ирода...
  - Злые вы! Я ж вам настроение поднимал, чтоб не страшно было. А вы... деретесь...Ваня... менты...
  - Я ж вам предлагал вызвать хлебушка, - хмуро напомнил Филя. - Целый грузовик предлагал. А вы... не по-апостольски! Пешком надо...
  - Я приехал, - вставил свои веские слова я. - И дальше что?
  - Как что, Олежек? Вытаскивай нас отсюда, - удивился Андрюха. - А то хлебушка-то мы так и не поели. Постимся сверхурочно. А зачем? Войди в наше положение.
  - И в ваше тоже, да? В положение, да?!
  - Олежек, а что случилось?
  - Что-что? Опять этот киллер сумасшедший на меня посягал. На жизнь мою. Инструмент он видите ли забыл. Войди, говорит, в положение... подожди, пока догоню... бабушка болеет... в Детройте... - и я обмяк, вспомнив, что за этим стряслось. Сразу заныли и задергались свежие тумаки и шишки. Интересно, а куда эта сволочь русско-американская испарилась?
  - Олег, тебе что, опять плохо? - Петр потряс меня за плечо.
  - Не-а, глубокая задумчивость вследствие легкого сотрясения организма, что привело к переоценке мировоззрения.
  - Ага, ну да, - закивал Андрюха. - А сейчас, Олежек, ты погрузишься в глубокую задумчивость по причине неудовлетворенности нынешним status quo.
  - Олег! - Петр решил прекратить бессмысленный с точки зрения среднестатического заключенного разговор. - Иди звони Пал Палычу.
  - Зачем?
  - Затем, - вздохнул Петр. - Чтобы он приехал и вызволил нас отсюда.
  - А сами? Прикладная чудесастика, например? Или теология?
  - Нельзя использовать чудесастику в личных целях. Особенно - в глубоко личных. Особенно, когда сами виноваты или это может привести к страданиям невинных людей.
  - Это милиционеров что ли? - хмыкнул я. - Очень невинные и добрейшие люди. Просто ангелы.
  - Не богохульствуй!!
  - Ваня, не бей его, ладно? Ему и так досталось, - заступился Андрюха. - Короче, Ваня уперся и ни в какую. А если попросишь уточнить - начнет цитировать Библию. С меня четырех часов уже достаточно. Иди звони, а?
  - Товарищ милиционер! - позвал я.
  - Что?!!
  - А можно... позвонить... мне... хотелось бы... один звонок... - замямлил я.
  - Полста баксов, - кивнул Филя.
  - Звони, - пожал плечами милиционер, забирая бумажку.
  Филя достал мобильник и протянул мне. Пал Палыч поднял довольно быстро.
  - Алло, - буркнул он. - Оппозиционная газета "Морильские ведомости", главный редактор...
  - Пал Палыч, - оборвал я. - Ай нид хэлп.
  - Чего?
  - Пал Палыч, помогите! Меня в милицию забрали! - затараторил я, предваряя всплеск красноречия и нецензурноречия шефа. - Понимаете, я с тем самым Петром встречался, он мне материалы передавал! Он мне такое рассказал! Да это сенсация! Нет-нет, ничего слишком серьезного, но какой материал! Петр еще и свидетелей привел! Пять штук! А тут... кто-то про что-то узнал...
  - Я же говорил тебе - осторожнее надо быть!
  - Я был тише Жириновского, ниже Киркорова! Пал Палыч! Это простое недоразумение, у них документов с собой не было. Но если об этом узнают там... У меня есть реальная возможность нескоро выйти отсюда. Или вообще не выйти! Пал Палыч, заступитесь за дело демократии!
  - За дело, говоришь...
  - Пал Палыч! Если на меня нажмут, я долго не выдержу! Сядем все! - напряг я легкие в трубку мобильника.
  - Приеду, не ори только...
  И бросил трубку. Гад.
  - Приедет, - радостно обернулся я к апостолам синим лицом.
  - Ну, слава Богу! - хором произнесли апостолы.
  На столе дежурного зазвонил телефон. Милиционер лениво поднял трубку, что-то сказал, оживился, зыркнул на нас. Кинул трубку, медленно подбежал к нам.
  - Пошли, - кивнул он мне.
  - Куда?
  - За тобой пришли.
  - А мы? - возмутился Андрюха.
  - Ничего не знаю, - пожал плечами лейтенант. - Пошли.
  - Я сейчас договорюсь! - пообещал я, следуя за дежурным. Снова зазвонил телефон.
  - Сюда, - пригласил милиционер, открывая дверь.
  За дверью стоял киллер. С пистолетом. Направленным прямо мне в лоб.
  Звонил телефон.
  Киллер выстрелил.
  
  29 апреля 2002, понедельник, утро.
  
  Звонил телефон.
  А я подскочил в своей постели. От того, что киллер выстрелил мне в лоб. В коридоре продолжал трезвонить телефон. И никто снимать трубку не собирался.
  Звонке на тридцать каком-то трубку снял кто-то незнакомый и кого дома у меня быть не должно было.
  - Алло? Да, я уже здесь. Только пришел. Все нормально. Спит он. Ну всё тогда. Ну. Пока.
  Я помотал головой. Ой, как плохо с утра. Шея чуть не сломалась. А голова безжизненно болталась. Алёны рядом не было. Судя по всему уже давно. А в комнату зашел Филя.
  - Здорово, братан. Как спалось?
  Я помотал головой снова. В ней что-то тихо зазвенело, а потом упало, ударив основание шеи изнутри.
  - Да-а, - протянул Филя. - А где жена?
  Где кто? А, жена... Алёна. На работу, наверно, пошла. А я проспал.
  - Сколько времени? - прошептал я сиплым со сна голосом.
  - Десять скоро, - взглянув на блестящие часы, ответил апостол.
  - А ты здесь как?
  - А меня все остальные отправили за тобой присматривать, с бригадой вместе. Пока ты проснешься. А потом надо к остальным ехать. Только стишок прихватить.
  - Какой стишок?! - я застонал. - Куда ехать? Мне на работу бежать надо. Сегодня же понедельник и десять часов утра. Да меня Пал Палыч убьет! Даже не убьет - уволит.
  - Тебе что по сто раз повторять: уволят - пойдешь ко мне в бригаду. Дубами моими руководить. Тебе такие бабки и не снились.
  - Ну да, - обреченно согласился я. - Мне киллер снился. С пистолетом. Страшный.
  - Мне, брат, каждую ночь такие сны снятся, - усмехнулся Филя. - А что поделаешь - работа такая. Я уже и привык. Одевайся.
  
  Глава 9
  
  Что же мы? До сих пор все пьем эту дрянь
  Цапаем чертей за бока,
  Нам же сказано, что утро не возьмет свою дань,
  Обещано, что ноша легка.
  Так полно зря ли мы столько лет все строили дом?
  Наша ли вина, что пустой?
  Зато теперь мы знаем каково с серебром,
  Посмотрим, каково с кислотой...
  "Аквариум"
  
  Курение опасно для Вашего здоровья.
  МинЗдрав
  
  29 апреля, 2002, понедельник, позднее утро.
  
  - Простите... огоньку не найдется?
  Мы с Филей резко обернулись. Сны, конечно повторяются в жизни, особенно вещие. А какие еще сны могут быть у Олега Вещего?
  Мужик во всем черном, недавно любовавшийся окрестностями возле моего подъезда чуть нагловато смотрел на нас. И держал обе руки в карманах. И сигарету в зубах. Вылитый мужик из моего сна про киллера.
  - Филя, это - он! - благим матом заорал я, падая на асфальт. - Киллер!
  Филя выхватил из кармана пистолет и в падении начал стрелять в лицо мужику. Бригада мощным заградительным огнем поддержала шефа. Мужик, изрешеченный пулями со всех сторон, упал сначала на колени, покачнулся и рухнул полностью.
  - Урод! Огоньку ему, - пробормотал Филя, поднимаясь и отряхивая пиджак. - Вот урод!
  Из-за угла дома выбежала девушка, на ходу поправляя юбку. И замерла. А потом завизжала во весь голос.
  - Федя-а-а! Федю-у-унчик! Это ж надо - пописать пошла! А ты... А тебя... А тут... За что?!
  Увидев, что никто сочувствовать ей не собирается, она прекратила кричать и деловито сказала:
  - ...
  Потом рухнула на еще теплое тело изрешеченного Федюнчика и завыла:
  - Люби-и-имый мой! Люди! Уби-и-или!
  - Баба, прояви жалость, не вопи! Уши ж болят, - увещевывал Филя. - Валим, братва, мигалки уже едут!
  - А она тоже из Детройта? Тоже киллер? - спросил я, пытаясь понять, откуда она может знать эмигранта. Тупо, конечно, спросил. Но подействовало. Девушка перестала согревать собой остывающее тело Федюнчика и настороженно посмотрела на нас.
  - Киллер? - задумался Филя.
  - Киллериха, - решил один из братков. И застрелил девушку. Просто взял и застрелил. А она упала. Прямо на Федюнчика. Я чуть не прослезился от умиления: повенчаны смертью. Прям, как в добром старом "Ромео и Джульетте". Ромео - Федюнчик. Джульетта - ... ммм... не важно. Главный режиссер: апостол Филипп. Продюсер: Олег. Вещий. Музыкальное оформление...
  Гремя сиреной подлетел воронок. Милиционеры высыпали из машины. Все четыре штуки.
  - Шо вы тут робите, хлопцы!! - взревел милиционер с торчащим из-под кепки чубом. Оценил обстановку. Сглотнул. - Ну шо ж вы робите-то, хлопцы...
  - Не стрелять! - заорал Филя. - Договоримся!
  - Не стрелять! - согласился чубастый.
  Братва не согласилась. Перезарядила автоматы и пару пулеметов. Начала стрелять. Чубастый даже успел выхватить задрожавшими руками пистолет. Даже свалил одного из братков. А потом весь экипаж воронка расстреляли вместе с воронком. Насмерть.
  Я переводил ошалелый взгляд с двух трупов, Ромео-Джульетты, на изрешеченную машину, на довольно ухмыляющихся братков.
  - Да вы че?! - разорялся Филя. - Сунули б им по сотке да смылись!!
  - Мы от ментов не смываемся! - гордо ответил один из братков. - Мы их мочим! Ты че, Филя, против нас прешь?
  - А ты, Степашка, я вижу совсем зарвался! Власти хочешь?!
  - Хочу! - нагло ответил Степашка. И выстрелил Филе в лицо. Подхватывать апостола бросился один я. Братки молча смотрели на нас, на Степашку.
  За нами всеми с любопытством наблюдал еще кто-то. Кто-то с гитарным кофром в руке. Остальные прохожие давно разбежались. Окна, были облеплены лицами, сплющенными от стремления увидеть побольше. А этот, с гитарой, нагловато улыбаясь, подошел ближе.
  - Мужик, че те надо?! - рявкнул Степашка.
  - Поиграть вам хочу, - еще шире улыбнулся гитарист. - За определенную плату.
  - Сколько?
  Гитарист внаглую пальцем пересчитал всех присутствующих живых и ответил:
  - Десять.
  - Десять баксов? - засмеялся Степашка.
  Улыбка гитариста растянулась от уха до уха.
  - Нет. Десять жизней.
  - Чего?
  - А вот чего, - ответил гитарист. Присел на колено и вскинул кофр от гитары на плечо. Заорал "Бах!Бах!Бах!" Братки дружно заржали.
  Степашка ухмыльнулся, бросил гитаристу сотню, скомандовал "По машинам!". Я выполнил приказ сразу, потому что уже успел подобраться к джипу Фили. А братки не успели. Гитарист убрал баксы в задний карман джинсов, открыл маленькое круглое отверстие на передней части кофра и открыл огонь из гитарного чехла на поражение. Настоящими пулями...
  Так вот он какой, маньяк...
  Знакомиться с поклонником Антонио Бандераса я не стал. Да и незачем мне это было. А было мне нужно узнать, что делает изображение мужика в капюшоне на экране бортового компьютера джипа. Изображение разговаривало. Со мной.
  Нажав на все кнопки, и педали, и переключатели сразу, я заставил джип ехать. Причем быстро.
  - Ну, драпай, инкарнация, драпай, все равно бесполезно. Он же тебя догонит. Он же профессионал. А Федюнчика-то за что ухайдокали? Что, если снится, так значит киллер? Да тормози уже! - увещевал меня мужик. - Все равно ж догонит. Он же профессионал. Тише едешь - дальше будешь. Знаешь такую поговорку? Или пословицу... Не важно. Все равно догонит.
  - Ага, три раза догонит, - огрызнулся я, вдавливая незнакомые педали в пол. Не зная, которая из четырех - педаль газа.
  - Ну, три - не три, а на четвертый догонит. И конец тебе, инкарнация, - грустно сказал капюшон.
  - А что вообще происходит? - возмутился я, пробуя разные варианты сочетания педалей. Что-то не выходило. Неровно как-то джип ехал. Рывками. Что бывает при одновременном нажатии газа и тормоза, наверно.
  - Игра происходит. Интересная - в жизнь и смерть. И до появления шести олухов с бестолочью на подпевках все шло по плану, а теперь - ни смысла. Ни соблюдения правил. Пусть даже хорошего тона. Тебя уже два раза убить должны были.
  - Бог троицу любит, - автоматически произнес я, даже не задумавшись над смыслом сказанного.
  - Ну-ну, - только и смог ответить ошарашенный моей наглостью мужик. - Ну, давай...
  И компьютер выключился.
  Газ я все-таки нашел. Средней педалью прятался. Только нажал слишком сильно. И слишком поздно вспомнил, что водить-то я и не умею совсем. А тем более на такой скорости. Мертвой хваткой сдавив руль, я вытаращился на дорогу и молился только об одном: чтобы не было впереди машин, которые надо объезжать. Чтоб было поменьше поворотов.
  Я промчался неожиданно пустынными улицами полгорода. Город-то у нас маленький... А потом руки дрогнули. Машина запнулась о светофор, а я испытал радость свободного полета. Икар никогда не ругался так, как это делал я. Во время полета. А особенно - во время приземления. Катился я довольно долго, обдирая кожу и считая ямки и бугорки асфальта. А потом сбился со счета, треснувшись головой.
  - Ну посмотрите на него, - раздался неподалеку до боли знакомый голос. Андрюха. - Олежек, тебя что, не учили, что пристегиваться надо? И с каких это пор Филя разбивает свои джипы о местные светофоры?
  - Уиии еоо, - выдавил я, с трудом поднимаясь. Апостолы пили кофе в летнем кафе.
  - Убили его? - переспросил Андрюха. - Кто?!
  - Степашка.
  - За такие шутки... - грозно начал Петр.
  - Какие к черту шутки?! - взорвался я. - Бригада его убила. А ее киллер перебил. Я чуть ноги унес.
  - Не унес еще, - послышалось из отодвигающегося канализационного люка. - Не унес.
  Я взвизгнул и упал на пол, как мне советовал Петр еще в начале седьмой главы.
   Ваня подошел к люку, внимательно к нему пригляделся. Присел. Обвел люк пальцем вокруг. Начертил внутри круга пятиконечную звезду. Встал. Прочитал молитву, трижды перекрестился и сказал:
  - Аминь!
  Его пентаграмма при этом обрела четкие очертания, стала железной, потом медной, потом золотой. А потом превратилась в некое подобие руки, которая сложила фигу и начала тыкать ей в люк.
  В очертаниях канализационной крышки проглянулись губы, которые, открывшись, показали кукишу язык и исчезли вместе с круглым техническим отверстием в асфальте. На месте люка был ровный асфальт. А киллера не было. Пока.
  Под асфальтом что-то громыхнуло и снизу донеслось что-то по-английски, но, судя по интонации, явная нецензурщина. Потом стало подозрительно тихо. Воспользовавшись передышкой, я спросил дрожащим от страха голосом:
  - Что делать будем?
  Серьезный и какой-то внезапно повзрослевший Андрей низким и хриплым басом сказал:
  - Нужно забрать Филю оттуда. Нехорошо как-то оставлять его там одного.
  - И желательно как можно скорее, потому что этот... - Варя указал пальцем на расходящиеся по асфальту все расширяющиеся паутинки трещин, испуганно прижимаясь к Петрову плечу. - Вылазит...
  - Ребята, в машину. Быстро! - голос Петра был крайне обеспокоен и суров.
  Микроавтобус стоял в квартале от летнего кафе, так как время было обеденное, и машины стояли у обочины плотной стеной. Пока я бежал, в голове крутилась единственная мысль: никогда еще мне не приходилось бегать так быстро, не считая случая летом в деревне лет так двадцать назад, когда за мной гнался разъяренный, обворованный мной на четыре яблока, грузный бабушкин сосед с вилами наперевес. Краем глаза я видел бежавших со мной ноздря в ноздрю вспотевшего Андрюху и вцепившегося в него мертвой хваткой пунцового и едва не рыдающего Варю. Остальные, видимо, волочились сзади, немного уступая прыткости нашей троицы. Я достиг цели первым. Пардон, вторым. В неизвестно как отпертой машине на заднем сиденье сидел Яша и смущенно улыбался.
  - Пг'ошу...
  Я оторопел на мгновенье и замер в дверном проеме, но спину мне уже плавило жаркое пыхтение кране везучих на неприятности святейших моих однокашников. Хорошо б если только пыхтение! Какая-то морда больно пихнуло в зад мое неподражаемое пророчество, и если б не отличная служба их же пророческого вестибулярного аппарата, я бы познал-таки все прелести асфальтового осязания.
  Петр рванул микроавтобус с места, как настоящий заправский гонщик какой-то там формулы, но все-таки как-то нелогично. Вместо того чтобы увезти нас подальше от каверзного убийцы из Детройта, он двинул прямо к расходящейся щели в асфальте, откуда как раз показалась расцарапанная верхняя правая конечность вышеупомянутого американца. Радостно проехавшись аккурат по ней, микроавтобус понес нас, надежно впечатанных в кресла под действием центростремительной силы, куда подальше. Сзади нас нагнал шлейф страшных проклятий, всем своим идейным наполнением показывая степень родства до седьмого поколения собственно нас и замечательное состояние русско-американских дипломатических отношений и исходящий из этого поразительный симбиоз вышеуказанных разговорных языков. Единственной цензурной фразой было "по рукам, как по асфальту!!", повторяемой часто и с душой, после чего не оставалось больше ни тени сомнения, что в роду киллера точно присутствуют русские корни.
  - Кажется, оторвались, - выдохнул с облегчением Андрюха. Оглянулся. - Не, одна только оторвалась. Рука. Зато правая. А он левой стрелять умеет?
  - Он все умеет, - зло бросил Петр. - Он же профессионал.
  - Что, и ногой тоже?!
  - Заткнись!! Апостол... тьфу, остолоп!! - рявкнул Ваня.
  - К моему дому, - ответил я на вопросительный взгляд водителя.
  - Филечка там совсем один, - всхлипнул Варя. - Он же мне как брат родной был всегда...
  - Не раскисать, Варюха! - неожиданно бодро сказал Андрей. - Вот посмотришь, все будет ОК!
  - Сомневаюсь я что-то, - сказал сам себе я, глядя на бешено пролетающие за окном дома и деревья.
  - Заткнись, остолоп!! - рявкнул на меня Ваня. - Поменьше сомневайся, неразумный! Учить вас всему нужно! Как дети, е-мое! Прости, Господи.
  Весь оставшийся путь, весьма не долгий, мы ехали молча.
  Возле моего дома суетились милиция, разгоняя толпу зевак, натягивая ленточки, щелкая фотоаппаратами, запихивая тела в мешки и сгружая их в мигающие сиренами "Скорые помощи". В две. Окна снова облепили любознательные расплющенные лица. В толпе мелькала лысина Пал Палыча, которого усердно не пускали посмотреть и насытить журналистский голод.
  Микроавтобус, взвизгнув тормозами, остановился неподалеку от одной из милицейских машин. Первым выскочил Андрюха, призывно махая нам рукой. Петр побежал следом, тихо ворча в усы угрозы Первозванному братцу.
  - ФБР! Пропустите! - страшным голосом закричал Андрюха. - Расступись, народ, аки Красно море пред Моисеем!
  От второй фразы народ шарахнулся в стороны гораздо активнее. Андрюха продрался мимо удивленного наглостью милиционера, окинул взором место побоища, отыскал Филю, старшего, подошел к старшему, нахально выхватывая свой старый студенческий билет.
  - Специальный агент ФБР Фокс Малдер! - громко заявил он, тыча билет в нос подполковника. - А это мои Даны Скалли! Это, - Андрюха театрально показал на тело апостола, чисто спасителя Земли. - наш сотрудник, внедренный в банду головорезов Степашки. Ранен при исполнении. Нам надо немедленно его забрать.
  - Он уже полчаса как сдох, - охладил его толстяк в белом халате. - Скоро уже вонять начнет.
  - Дуррак! - пророкотал Андрюха. - Он в состоянии клинической смерти, мы можем его спасти! Полковник, немедленно прикажите вашим людям не препятствовать забрать нашего сотрудника!
  - ФБР?! - насупился полковник.
  - Что?! - закричал Андрюха. - Какой, к черту, ФБР?! Вы что, "Секретных материалов" пересмотрели?! ФСБ! Андрей Рыбаков! - бедный студенческий снова замаячил перед глазами начальника. Почему-то я был уверен, что он видит не то, что я.
  Воспользовавшись атакой Андрюхи, Петр с Ваней уже несли тело собрата в микроавтобус.
  - Куда? - спросил лейтенант в оцеплении.
  - Туда, - ответил Петр.
  - ФСБ, - пояснил Ваня.
  - Надо! - отрезал я.
  - Ладно, - пожал плечами лейтенант. - У нас все равно все не влезут. Не ездить же два раза, в самом деле!
  - Вот и умница. Мы поехали? - робко и как-то неуверенно промямлил Андрей.
  - А? - стормозил подполковник и подозрительно насупился.
  - Вот достача! Вы что, неприятностей на служебной стезе желаете?! Нет. Поэтому успехов вам в работе и личной жизни, а мы - Андрюха особо надавил на слово "мы" и окинул нерадивого стража порядка грозным взглядом. - Мы поехали.
  Мы уже почти поехали, как вдруг из толпы обрушилось с ужасающей силой:
  - Алексей Михалыч!!
  Мое паспортное имя-отчество непривычно резануло по ушам. Меня так звали лет сто назад. А таким тоном - только один человек...
  Пал Палыч.
   И здесь достал! Высмотрел-таки и достал! В обоих смыслах достал! Профессионал еще один на мою голову!
  - Алексей Михалыч!! Подождите! Вы уже здоровы?! - Пал Палыч пробивался сквозь толпу.
  - Ждать? - спросил Петр.
  - НЕТ!! - ответ вырвался сам собой.
  - Куда это вы?! - вперил в меня свои колючие глазки ГлавВред.
  - Вот. Материал достал. Филей зовут. Вот. Везу. Вот, - пробормотал я, пропуская Андрюху в салон. Больше нам здесь делать было нечего, тем более, что Пал Палыч целенаправленно стремился впихнуть свое тщедушное тело в нашу компанию. А пока до микроавтобуса оставалось с десяток метров, а значит - был шанс на отрыв, мы не преминули им воспользоваться.
  Я выдохнул с непередаваемым облегчением, а Андрюха вовсю веселился на заднем сидении, корча жуткие рожи в стекло, перемежая неподражаемые комментаторские реплики, достойные самого Озерова с не менее неподражаемыми и достойным выкриками группы поддержки бегущего:
  - Как красиво бежит! Жми, мужик! Какая пластика! Па! Лыч! Чемпион! Какая техника бега! Обойди хоть всю планету, лучше... Какое горе - фаворит сошел с дистанции! Фанаты в ступоре. Конец репортажа. С вами был непревзойденный Андрей Первозванный! Обойди хоть всю планету - лучше Рыбакова нету! Йе! Йе-йе-йе! Йе! - и утомленный довольно рухнул в кресло.
  На меня накатил приступ deja vu. Где-то это уже было. Уезжающий на немыслимых парах микроавтобус, вдавленные в сиденья апостолы, неумолкаемый в любых ситуациях Андрюха. А сзади - длиннющий шлейф страшных проклятий. И профессионал. Тож киллер в какой-то степени. Только моральный. Интересно, Пал Палыч руку часом, не сломал случайно? Мало ли...
  - Андрей! Ну разве можно так! Тут Филечка... а ты...сволочь ты! - заплаканный Варя с ненавистью впился в роскошную Первозванную шевелюру. - Лучше б тебя убили, Ирода. Я б даже не плакал. Наверно.
  - Не реви, Варька. Мы ж не кто-то там с какой-то там улицы, а апостолы. И Филя тоже. Сейчас мы все успокоимся, заедем куда потише и воскресим его к жизни. Все так просто! А ты тут сырость разводишь без толку.
  - Нет, Андрей, - тихо ответил Ваня. - Не так уж все и просто. Мы - апостолы, да. Избранные люди. Люди, понимаешь? Не Бог.
  - Нет! Не понимаю! Мы не просто люди! Мы можем его воскресить! - не унимался Андрюха.
  - Распоряжаться жизнью и смертью - удел Бога, и только Бога. И даже не Бога в человеке. Только Бога, - строго отчитывал Богослов.
  - Да заглохни ты со своей теологией, Ваня! Филя умирает, а ты треплешься!
  - Он уже умер, Андрей, - глухо поправил Петр, сбавляя скорость. Показалось кладбище. То самое, где позавчера (позавчера?!) хоронили Юзефа.
  - На все воля Господа, - смиренно произнес бесцветным голосом Яша. - Не будем спог'ить с ней.
  - Нет! Будем!! Не дам Филю закапывать!! Я его один воскрешу! Что он вам плохого сделал?! Зачем вы его выбрасываете, как мусор ненужный?! - Андрей был на грани истерики. Затравленно глядя через запыленное от недавних перипетий стекло на плотный строй разнокалиберных крестов, на мрачного вида оградки, на редкие деревца между ними, он мотал головой, а в глазах его стояли всамоделишние слезы.
  - Андрей, - позвал я. - Филя умер уже час назад, если не больше. Его мозг уже умер. Он если и вернется, то полным идиотом.
  - Брехня!! Лазарь три дня вонял, а воскрес, как новенький, по твоей глубокоуважаемой Библии!
  Ваня не сдержался. Двинул по зубам. От души. И еще раз. И снова.
  - Хватит, - остановил его Петр. - Филипп умер. Вопрос закрыт. Все, Андрей. Лучше помолись о нем. Братец.
  - Тогда зачем мы? Зачем это все тогда? - зашептал Первозванный разбитыми губами. Кажется, до него все-таки дошел факт потери собрата.
   - Мы здесь, дабы исполнить волю Юзефа. Воля Юзефа - найти и обучить всему Вещего Олега и тем самым не допустить Апокалипсис. А вот все ли дойдут до конца - одному Богу известно. Смиренно принимай любое Его испытание, будь то смерть брата или твоя собственная, - закончил проповедь Иоанн.
  - А хоть кто-нибудь дойдет? - тихо спросил Андрей.
  - Не знаю.
  - Миссия почти завершена, - устало сказал Петр, заглушая мотор возле небольшой домика смотрителя кладбища. - Осталось рассказать все Олегу и помочь ему с организацией проповедей. Но об этом после. А пока - помолимся о душе новопреставленного раба Божия Филиппа и позаботимся о погребении мученического тела его.
   Мы немного постояли возле микроавтобуса, глядя на местных обитателей, спокойно спящих в своих земляных колыбелях под укачивающее карканье местных нянек, и не знаю, как остальные, а я даже не пытался молиться. Специальных молебнов к такому случаю я не учил, а своими словами получилась бы такая каша, что не только я, но и сам Господь ничего бы не понял. А ангелы вообще подняли б на смех. Если, конечно, молитвы доставляются Богу не конфиденциально, а при помощи рупора. Или мегафона.
  - Олег, хватит дурь всякую думать, - сквозь зубы процедил Андрей. - Идем.
  Широко перекрестившись у порога, мы вошли в маленькую, покосившуюся от времени деревянную избушку. Внутри было тускло и уныло. Она походила скорее на обычную деревенскую хатку, где на печи из-за шторки из цветных лоскутков должна была бы выглядывать любопытными бусинками глаз куча детишек мал мала меньше, а не три гроба разных цветов и размеров, один на одном. Нижний ярус пирамиды занимал громадный (двуспальный, мрачно усмехнулся я) кислотно-зеленого цвета гроб, видимо очень дорогой, судя по свисающей лейбле "от Версаче. Очень дорого", написанной подозреваю от какой руки. Я покосился на сидящего за столом в дальнем левом углу смотрителя, умиротворенно попивающего кофе с лимоном и с Яшей. С Яшей? А, да ладно. Я о гробах. На - как я уже убедился - роскошном зеленом чьем-то последнем жилье, не требующем прописки, покоился другой, жизнеутверждающе-желтый, гроб поменьше. И, видимо, подешевле, если следовать хозяйской логике. На веселом цыплячьем (небось пушистый изнутри, хмыкнуло в моей голове) гробе уже не было никаких бирок, зато прямо на боку было аккуратно написано простым карандашом: "гробик заказан" и чуть ниже - синим маркером и неровно: "Не входить. Занято!". Не перевелись еще шутники на Руси...
   В довершении скульптурной группы "светофор у врат рая" на лицо желтого был нашлепнут маленький красненький гробик (аккурат под Пал Палыча, совсем озверел я). И дешевенький-дешевенький такой. Рублей на сто. Мне даже не жалко будет потратиться к скорому, кстати, его дню рождения. Можно совместить... Тьфу ты, что за мысли!
  Я перекрестился на гробы и отправился к чаевничающим уже всем апостолам. Скорбящие, блин. Кинули Филиппа в микрике, а сами философствуют небось. Вон рожи одухотворенные какие! Чтоб окончательно не закипеть, я решил отвлечься на красный угол. В красном углу под небольшой старенькой иконы, покрытой рушником, вышитым крестиком какой-нибудь богобоязненной сердобольной старушкой, горела маленькая церковная свечка, старательно воткнутая в рюмочку с перловкой. Я размашисто перекрестился на икону и тут же набросился было на беседующих. Но только я открыл рот для самого ядовитого в своей жизни упрека, как смотритель со сладкой улыбкой протянул мне той же светофорной раскраски чашечку с дымящимся кофе и тихо-тихо сказал:
  - Не шумите, Олег, здесь тихо и спокойно. И думать хорошо. Вот, попейте лучше кофейку. С лимончиком.
  Я так и шлепнулся на услужливо подставленную под мой ошарашенный зад скрипящую табуретку.
  - Чего желаете? Веночки, ленточки - все как на свадьбе, - тихо хохотнул смотритель. - Ну и, разумеется, гробики. По традиции.
  - Нам бы... чайку, - смутившись произнес я.
  - Ну и веночков, ленточек, гробик один к чаю, - язвительно добавил апостол Иоанн. - И чаек нам послаще, если можно...
  
  Глава 10
  
  Чтобы ближнего убить,
  придется много пить,
  Тогда все хорошо,
  И сердце не болит,
  И разум говорит:
  Что было, то прошло...
  "Агата Кристи"
  
  А не сварить ли нам, бабушка, кашку из ЭТОГО?
  Раскольников
  
  29 апреля, 2002, понедельник, после полудня.
  
  Дом встретил пустотой. Одиночеством. И телефонным звонком. Я взял трубку.
  - Алло, я вас слушаю...
  Господи Боже мой! Опять ГлавВред Пал Палыч.
  - Алексей?
  - Нету меня.
  Положил трубку. Господи Боже мой! Это что ж я ему ответил-то. Нету? Меня?!!
  - Иоанн, сейчас зазвонит телефон, так вот, скажите, что меня здесь нет.
  Зазвонил телефон. Ваня взял трубку.
  - Алексея Михалыча нет дома.
  - А что он говорил? - в страхе спросил я.
  - Ничего он не говорил, - просто ответил апостол. - Не успел. Я просто поднял трубку и сказал, что тебя нет.
  - Спасибо, - кивнул я. - Чай, кофе, ничего?
  - Ничего не жалко? - спросил Андрей.
  Я пожал плечами.
  - Сколько угодно, для вас ничего - не жалко.
  - Я книжки посмотг'ю, - сообщил Яша из зала. - А те я вам вег'ну. Пг'и случае. Можно?
  - Вернуть? - уточнил я. - Ага. А ты, Ваня, не с ним?
  - Нет. Мне надо с тобой душеспасительную беседу провести. Андрей, побудь с Варей.
  Турка заурчала на плите. Прям как в субботу. Только тогда ее ставила Алёна. Кстати...
  - Мы не знаем, - мрачно произнес Петр. - Точнее, знаем, но не совсем.
  - Это как это - не совсем?
  - Он хотел сказать, что совсем не знаем - где, но знаем - почему...
  - И? - перебил его я.
  - Но это уже совсем другая история, - задумчиво закончил Богослов.
  - С хорошим концом, - поддержал я старинную фразу, которой так любят говорить по телевизору.
  - Нет. На этот раз с совершенно неопределенным.
  - Господа апостолы, - начал закипать я вместе с туркой, - прекратите кидаться неопределенными фразами о предопределенной неопределенности бытия и говорите нормальным человеческим языком все, что вы знаете.
  - Нормальный человеческий язык - арамейский. В крайнем случае древнегреческий, - строго сказал Иоанн. - А говорить все, что мы знаем мы будем очень долго. Неделю без перерыва. Говори точнее, пророк. Осторожнее со словами.
  - Петр! - воззвал я.
  - Ванька прав. Следи за тем, что говоришь. Ты - пророк. Все, что скажешь, может оказаться правдой. Игры закончились.
  С минуту я осмысливал сказанное. Потом минуту формулировал вопрос.
  - Скажите мне пожалуйста на нормальном русском языке все, что вы знаете относительно исчезновения Алёны. Так лучше?
  - Ты прав, - заметил Иоанн, - исчезновение Алёны довольно относительно с точки зрения движения мира, поскольку, так как мир движется, местоположение Алёны меняется с постоянной константой, и в один определенный момент времени она снова окажется в той точке мира, в которой сейчас находимся мы с тобой. Загвоздка только в том, что нас с тобой в этот момент времени в этой самой точке не будет, поскольку мы тоже исчезаем каждое мгновение относительно движения мира.
  И ведь правду сказал, подумал я.
  - И ничего кроме правды, - добавил Петр. - Еще вопросы есть?
  Я вздохнул, медленно сосчитал до десяти про себя и попробовал снова:
  - В какой точке пространства, считая системой координат меридионально-параллельную сетку планеты Земля в данный момент времени пребывает моя жена?
  - Ни в какой, - ответил Петр. - Она вообще вряд ли на Земле, хотя мы точно не знаем. Тут все дело в твоем стихотворении.
  Ваня продолжил:
  - Алёна исчезла сегодня около пяти утра, - прикрыв глаза ответил он. - Телепортировалась, не оставив после себя никаких следов. Мы засекли сам факт его исчезновения, и послали Филю сюда, тебе помочь. В принципе, что-то подобное мы предполагали давно. Тебе не говорили, чтоб зря не беспокоить...
  - А что стихотворение?
  Я уже понял о каком стихотворении идет речь. О том самом, которое снилось мне два или три раза, а потом писалось тоже два или три раза, или наоборот? Я уже не мог понять - где тут реальность, а где эти... вещие сны. Уж слишком эти сны реальны, а реальность фантастична и непонятна.
  - А то стихотворение. Написал? Написал, - сам спросил и сам ответил Ваня. - А знаешь про что оно?
  - И про что?
  - Про мой апокриф.
  Потрясающе! Какое исчерпывающее объяснение! Про Ванин апокриф! Я помолчал, ожидая продолжения. Апостолы молчали. Внимательно смотрели на меня. Ждали. Чего, интересно?
  - Ждем, что ты скажешь, где Алёна, - ответил Петр.
  - Откуда я знаю?!
  - Я знаю, - возник на кухне Андрюха.
  И зазвонил телефон.
  - Алло, - вежливо сказал Яша в трубку. - Алексея Михайловича нет. Извините, не знаю, когда он будет. Пег'едам. До свиданьица.
  - Олег, ты же пророк, - напомнил Андрюха. - Ты знаешь все. Только почему-то не хочешь вспомнить. Где Алёна? Где Ярик? Какой у нас план действий?
  - Я? Знаю все?!
  - Знаешь, - кивнул Иоанн. - Где Алёна?
  - В нирване! - сказал я первое, что пришло в голову.
  - Я так и предполагал, - согласился Богослов. - Правда, термин ты выбрал неудачно, буддизмом отдает. Правильнее было бы сказать: в нигде-никогда, там, где она существует-не существует, в преддверии рая-ада, в ожидании Судного Дня-Начала Мира.
  - Она что, умерла? - выдавил я.
  - Что есть смерть, Олег? - вопросом на вопрос ответил Иоанн. - Всего лишь еще одна иллюзия в этом бренном мире. Каждый из нас умирал. Много раз. Периодически мученической смертью.
  - Ну-ну, - пробурчал Андрюха. - Особенно ты. Единственный своей смертию помер. А я летал по всему миру, аки электровеник, и все равно распнули. Еще и крест подобрали нестандартный...
  - Распяли, - поправил его Петр. - Помолчи.
  - Если рассматривать смерть как смену оболочки, тела, то, строго говоря, Алёна не умерла, поскольку в преддверии рая пребывает в своей нынешней оболочке. С другой стороны, вы уже не встретитесь здесь, на Земле. Только в раю...
  - Или в аду, - вставил свои пять копеек Первозванный.
  - Если заслужишь, - оглянувшись на Андрея продолжил Богослов. - Все умершие пребывают в этом состоянии, если только их не посылают на Землю с новой миссией. Все ждут Судного дня. Который может наступить уже очень скоро.
  - Алёне хорошо, не беспокойся. Точнее, ей никак. Но, раз не плохо, значит - хорошо, - опять встрял Андрей. - Ваня, а разве эти миссии не постоянно возникают? И снова и снова душа будет возрождаться в прахе тела дабы очиститься самой или помочь очиститься другой. Конец цитаты. Иоанн Богослов. Личная беседа с Андреем Первозванным. Что ж ты мне на уши лапшу вешаешь, а Олегу - вермишель? Лучше бы конспектировал.
  - С фарисеями я - фарисей, с иудеями - иудей, с мытарями я - мытарь, - философски ответил Иоанн, философски отвешивая подзатыльник тому месту, где мгновение назад был затылок Андрюхи. - Олега надо очистить от греха буддизма, поэтому истины про перерождение говорить пока не стоило. Пшел прочь, отрок, не мешай!
  - Что там с Варей? - хмуро спросил Петр.
  - Спит. Нервное истощение, наверное, - Андрюха повернулся к Ване. - Я буду следить, чему ты пророка обучаешь, а то скажешь не то, переучивай потом, или нового пророка ищи. А они, между прочим, на дороге не валяются. Продолжай. Олежек, ты вообще-то в порядке?
  - Нет, - ответил я, бессмысленно перемешивая кофе в кружке. Алёна исчезла. До Судного дня. Или Начала Мира? Исчезла. Встретимся в раю. Или в аду? Если заслужу. Или не заслужу? Бардак.
  - Ты должен безропотно воспринимать любое испытание, - напомнил Богослов. - Уныние - грех. Уныние - самый великий грех. Уныние ведет к сомнению, сомнение - к поискам замены унынию, замена - к зависимости от того, чем ты заменишь уныние, а от зависимости происходят все остальные грехи. Уж остальные грехи ты должен знать. Пути Господни неисповедимы. Но ни один из них не лишен смысла и урока для тебя. Воспринимай с радостию испытания, ибо их появление - знак, что ты находишься в милости у Всевышнего.
  Зазвонил телефон. Петр ворча подошел к трубке.
  - Алло! Нет его! А вам какое дело, что мы все здесь делаем? Алексея Михайловича ждем! Куда ему перезвонить, как придет? Пал Палычу? А это хто? Вы уверены, что он знает? А что придет? Вот и мы не уверены. Сидим, ждем. Всего доброго. Обязательно передам, чтобы перезвонил. Да, да, не забуду, - Петр выдохнул с облегчением. - Нудный типчик.
  - Слушай, а чего ты вообще на него работаешь? - оживился Андрюха. - Бросай ты дурное. Поехали проповедовать.
  Зазвонил телефон. Первозванный снял трубку.
  - Это вы, Пал Палыч? Вам просили передать, что Алексей Михалыч умер. Кто просил передать? Алексей Михалыч. Что? А по-русски? А если нормальным языком?...
  Андрей осторожно опустил трубку на телефонный аппарат, повернулся к нам, недоуменно пожал плечами.
  - А что он сказал? - уже совершенно индифферентно поинтересовался я.
  - Ты уволен. Посмертно. Я ж говорил - не твое это дело. Где мое "спасибо"? Не, Олежек, туда я не пойду. Меня туда и Пал Палыч посылал. И туда тоже. А туда два раза. И оба - по-разному. Один раз на жэ, а второй - на зэ. Короче, поехали Апокалипсис отменять.
  - Не так быстро, - нахмурился Петр. - Мы еще не все досказали про Алёну.
  - А что про Алёну? - быстро спросил я.
  - Стихотворение твое знаменитое про Алёну. Ярчайший образец любовной лирики. Хоть на "Букера" посылай, - сказал Первозванный.
  - При чем здесь стихотворение?
  - Тебе литературоведческий анализ делать? Ладно, буду делать. Итак, помолясь, приступим. Варна, дондурма, дондурма - это тебе никто не скажет, о чем написано, потому что даже я, даже предположить этого не могу. Хотя нет - могу. Дондурма - это сласти, конфеты, мороженое, халва и тэдэ по- арабски. Варна - это каста в Индии или город в Болгарии, только там ударение на другой слог. Так что это заклинание мы не берем во внимание. Вчера танцевала и пела она - это, видимо, про Алёну. Сказал ей старейшина прочь из села пойти, ну и презирать ее начали и все такое, не любить ее страшно. Но! Все спокойно, Олежек, и прекрасно, пока есть метла. Ведьма твоя Алёна. Змея, а не жена, одним словом. Я бы на твоем месте остерегался женушки и радовался ее исчезновению. Тебе, Вещий Рюрикович, на змей катастрофически не везет. Да-да, не везет, и не спорь, Пушкина хотя бы почитай. Бездарь, но исторически верно. Дальше у тебя идут многочисленные выводы о том, кто здесь человек, а кто - зверьё моё. Но это все - не столь интересно и важно. Последняя часть произведения просто поражает своим реализмом во крови и во плоти. Пелена застит взгляд твой - бывает, бывает, не спорю - сам на экзаменах волновался. Собакой вечерней, ночною порой, предрассветным туманом, дневным балаганом - это все сутки, за которые все и произойдет, а собака, пора, туман, балаган - всего лишь реперные точки, определяющие время. Собака, например, ближе к вечеру лает больше. Хотя... кто его знает... может это ты кого-нибудь так обозвал нехорошего. Простым караваном начнется война - вот в этом, Олежек, я уже не сомневаюсь: Индия с Пакистаном, Афганистан со Штатами, Чечня с Россией, Палестина с Израилем - там везде караван при желании найдется. С ядерными боеголовками на ишаках. Они ж умные - бомбы есть... транспорта нету. И заканчивается все это дело все той же варной с конфетами, то есть твоей женой, суть причиной войны.
  - С богословской же точки зрения, - добавил Ваня, - есть апокриф от меня, не вошедший в каноническую Книгу. В нем говорится о начале большой, грандиозной войны, причиной которой станет обычная черноволосая женщина-ведьма. По моему описанию - вылитая Алёна. А апокриф не конкретно я написал, а моя бывшая ипостась, веков эдак двадцать назад.
  - А на самом деле, точно так же как ты Олег Рюрикович Вещий, твоя жена - Елена Прекрасная. Только с Василисой Премудрой не спутай, - сказал Петр. - Василиса - это наша лягушка зеленая, которая с утра мудренее, а Елена - это из-за которой Троянская война состоялась. Десять лет людей резали, а Трою вообще спалили. Дотла. Как литературный ресторан у Булгакова. Одни головешки. Даже Шлиман расстроился. Копал, копал, а там - головешки.
  - Подведем итоги, - снова взял слово Андрей. - Алёна - ведьма, из-за которой одна мировая война, древнегреческая, уже была и теперь намечается Третья Мировая, а то и Армагеддон из-за нее же. Ну и семейка у тебя, Олежек: сам - пророк, жена - баба общемирового масштаба, который по большей части на военных картах обозначен, а сын в довершение - Иисус, второй мессия. Я б на твоем месте дня четыре назад на ядерный полигон в Семипалатинске переселился бы. Там спокойнее. Или...
  Предложить другое место для переселения Андрюха не успел. Я ему просто дал в зубы. Сильно. С размаха. А потом Ване. И Петру тоже. А когда Андрюха попробовал подняться, дал ногой. Куда попало. Попало в Яшу, незаметно подвернувшегося под горячую ногу. Я зло повернулся, отыскивая Варю. Вари не было.
  - Варя спит. Просил не беспокоить, - прошамкал Первозванный второй раз за день разбитыми в кровь губами. - И вообще, сколько можно! Сначала апостолы избивают, потом пророки, это ж, не дай Бог, до паствы дело дойдет... Те и на доски не поскупятся - распнут к чертовой матери... И мне опять на косом висеть, как негру.
  Андрюха картинно повернулся к Петру.
  - Петя, пырни лучше меня ножиком, ты когда-то предлагал...
  - Сейчас я тя пырну, - пообещал я. - Топориком.
  Благо, дело было на кухне - топорик для разделки мясца оказался под рукой.
  - Олежек! Не иди за Раскольниковым! Я же не процентщица! - завопил Андрей. - И даже не старушка! И не Лизавета! Лизавета за стенкой! Спит!! Просила не беспокоить!!
  - Что у вас тут за шум? - пришел заспанный Варфоломей. - Ого! Крестим Русь мечом и огнем? Олег? Ты что, инкарнацией Путяты стал? Вроде ж Вещим был... Бардак!
  - Бардак, - согласился я. - Моя жена - ведьма, война на носу, а у меня мяса в холодильнике нету. Вот и заготовлю сейчас! Устрою вам Варфоломееву ночку!
  - А я худой! Я костистый! - закричал Первозванный.
  - Будешь суповой набор, - успокоил я...
  А потом постоял я с топориком в руке, подумал, да и решил:
  - Вон! Слышите, апостолы Господа Бога, - ВОН ОТСЮДА!!!
  - Надолго? - полюбопытствовал Андрей. - Возвертаться когда? Завтра? С утречка?
  Я подумал еще и сказал:
  - Лично я вас больше видеть не хочу! Никогда! Хватит!...
  
  После ухода апостолов, точнее их навсегдашнего выдворения, прошло часа два. Все это время я одиноко сидел на кухне и мрачно и безысходно смотрел в потолок. Хотел было туда плюнуть. Но, вспомнив старинную русскую народную пословицу про колодец, передумал. Может, доведется еще смотреть в небо. Все мысли обращались к Алёне и Ярику. Апостолы даже и не заикнулись про сына. Что не помешало им довести меня до белого каления одной лишь Алёной. Мне было плохо. Очень. И грустно. Моя жена - ведьма, причем исчезнувшая, сын - там же, где и жена, с работы - уволен. И кофе дома нет. Все действительно было плохо, и мне было плохо не просто так, а соответственно...
  Зазвонил телефон. Я зло схватил трубку, при этом аппарат с грохотом рухнул на пол.
  - Нет меня дома, Пал Палыч! И можете уволить меня еще раз, если хотите!!
  - Олег, - позвала трубка голосом Петра.
  - Олега тоже дома нет!
  - Тогда передай себе, чтобы ты не спешил начинать проповедовать, - попросил Петр. - И Ярика не искал.
  - Что?! Петр, ты в своем уме?!!
  - Теперь - да.
  - Что значит - теперь? - вздохнул я. - То проповедуй, то не проповедуй, сына не ищи... Что мне еще сделать?
  - Думать. Много. Завтра заеду - расскажу подобнее, если мои догадки правильные. А если нет - поедем на площадь.
  - Нет, Петр, не поедем. И ты завтра не заедешь. Хватит, - устало не согласился я. - Что-нибудь еще на прощание?
  - Пожалуй, нет. Спокойной ночи, Олег!
  - Ага. Бывай, - я уронил трубку к аппарату, ногой запихнул все под тумбочку и поплелся спать. В холодную пустую постель...
  
  Глава 11
  
  Служенье муз не терпит колеса,
  А если терпит, право, не случайно,
  Но я вам не раскрою этой тайны,
  А лучше брошу ногу в небеса...
  Борис Гребенщиков
  
  Хэй! Дондурма! Дондурма!
  Мила Здухач
  
  30 апреля, 2002, вторник, ночь.
  
  Микроавтобус мчался по дороге. Дождь заливал стекло, ворчал гром, в отдалении стреляли молнии.
  - Петруха, неужели вероятность попадания молнии так велика? - улыбался Андрей. - Зачем так гнать? Олег нас там все равно не ждет, Филю уже закопали...
  - Заткнись ты, - попросил Богослов.
  - Вечно от вас: заткнись да заткнись, - проворчал Первозванный. - У меня так артикуляционный аппарат паутиной зарастет.
  - Ага. Зарастет. И ты задохнешься. И похороним тебя рядом с братом, - сказал Варя.
  - Только рядом с твоим братом, - уточнил Петр.
  - Э нет, Семен, - со смаком произнес паспортное имя Петра Андрюха. - Рядом с моим, родным. С тобой, братушка. Причем тебя живьем. В лучших традициях Святого Иоанна.
  - Дурак! - в один голос сказали Петр с Ваней.
  - Где? - оглянулся Андрюха. - Чего вы Яшу обзываете? Яша, ты где?
  - Тут я! - подал голос сидевший на переднем сиденье рядом с Петром Яша. - Я тут книжку читаю, котог'ую мне Олег Г'юг'икович подаг'ил.
  - Не подарил, а дал почитать, - осадил Яшу начитанный Богослов, не любящий словесной игры.
  - Нет подаг'ил. Он сказал, что вег'нуть можно, а не нужно.
  - И когда он вернет? - заметил Андрюха. - Олег ясно сказал, чтоб мы не возвращались. По почте, что ли, пересылать? Или отойдет наш пророк за ночь? Или не отойдет? Петруха, у тебя здесь ромашки есть?
  - Надо, кстати, Олегу сонник подарить, а то снится бедному черт знает что, а он разобраться не может, - философски заметил Иоанн.
  - Да тут никакой сонник не поможет! - взорвался Андрюха. - Могу поспорить, что он сейчас очередной вещий сон видит. Ну, например, про нашу смерть.
  - Дурак! - в один голос сказали Петр, Ваня, Варя. Яша, вроде, тоже.
  - А что?! - распалялся Первозванный. - Вот видит он сейчас сон про то, как мы едем в микроавтобусе. Петр напился с горя, что Олег нас всех послал, Ваня сатанинскую Библию Антона Ла Вэя дочитывает, Варя с Яшей на переднем сиденье рядом с пьяным Петром, которому уже все по фигу, неизвестно чем занимаются. А я, избитый, покалеченный, оплакиваю нашу предрешенную свыше гибель. И тут Петр не справляется с управлением, и мы каак...
  Первозванный лицо от Вани спрятал, но по шее ему досталось хорошо, смачно, со вкусом. Андрей убежал в самый угол автомобиля и из угла сказал:
  - Пункт первый - избитый - состоялся.
  - Калечить будем? - предложил Варя, покачивая косметичкой.
  - Пусть сначала Ваня Ла Вэя почитает! А Петр напьется! А ты вообще вали вперед, к Яше.
  - Давай разберемся, - предложил Петр из-за руля. - Сначала надо тебя искалечить, а потом уже можно напиваться, читать, на переднем сиденье черт знает чем заниматься...
  - На дорогу смотри! - закричал Андрюха. - Где дорога-то?!!
  - Упс, - успел выдавить Петр.
  Микроавтобус слетел со скользкой дороги и врезался в одиноко стоящее дерево. На большой скорости. С хрустом и скрежетом.
  Яша с трудом поднял разбитую голову, с трудом дыша сломанными ребрами. Апостол Петр неподвижно застыл на руле. Рядом с ним в разбитом лобовом стекле виднелась переброшенная ударом через спинку того самого сиденья, на котором сидел он сам, фигура святого Андрея. Первозванного просто переломило пополам, и его тело, скорчившееся, неестественно вывернутое, протянулось к брату, Петру, по паспорту - Семену, и успело взять его за плечо, то ли прямо перед аварией, то ли сразу после нее. Варя, апостол Варфоломей, лежал рядом с микроавтобусом. Его тело было выброшено через боковую дверь, выломанную, дай Бог, столкновением, а не вариной головой. Вани не было видно.
  Яша пополз к автомобилю. Еще за несколько метров до машины он увидел брата. Иоанн медленно выбирался из машины, тоже ползком. Дождь закончился. Аварию окружала сумрачная, грустная тишина, нарушаемая только позвякиванием креста Богослова о пол микроавтобуса. Ваня со стоном выпал в траву. Зашептал:
  - Спаси, Господи, и сохрани, и прости им всякое прегрешение, вольное и невольное...
  Яша замер, не мешая брату закончить молитву. Выдохнул с облегчением, что не остался один. Зашептал следом.
  - Спаси, Господи, и сохрани, и прости им всякое прегрешение, вольное и невольное...
  - Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, - с трудом закончил Иоанн. - Аминь.
  - Аминь, - прошептал Яша.
  Ударил гром. Яркая вспышка осветила последних оставшихся в живых апостолов. Машины взрываются редко. Эта взорвалась. Огонь лизнул Ваню, зажег сутану ярким факелом. Яша попытался вскочить, упал, заспешил к горящему брату.
  - Да исполнится воля Твоя, - прохрипел Богослов. И потерял сознание. К счастью.
  Яша не успел. Иоанн, обгоревший, уже не дышал.
  Почти все апостолы были мертвы.
  Яша пополз к дороге, глотая слезы...
  Дорога была пустынной. Последнему апостолу была нужна любая машина до Морильска. Ему был нужен Олег.
  Вдалеке заблестел асфальт. Блестел он отраженным светом фар. Яша выполз на асфальт. На встречную полосу, встретить тех, кто его подберет, первых, кто будет проезжать. Лежа, он поднял руку с отогнутым большим пальцем. Блестящий свет приближался...
  - ...А я тебе говорю, смотри на дорогу! - остроносая, с двойным подбородком, записная стерва выговаривала мужу, вцепившемуся в руль, но уставившемуся на большой костер где-то вдалеке. - Это нас не касается...
  Муж вздрогнул и с неохотой отвернулся от разглядывания далекого огня и уставился прямо вперед. Проехав еще немного, он решил абстрагироваться от жены и крутанул ручку радиоприемника до отказа. В тот момент, когда регулятор громкости остановился на английском сокращении "MAX", машину приподняло над асфальтом, колеса явно проехали по чему-то мягкому.
  - СМОТРИ НА ДОРОГУ!! - завопила жена. - СУКА! И зачем я только за тебя замуж вышла!! Тормози!! Машину не помял?!!...
  ...Свет приближался слишком быстро. Даже для сухой дороги.
  - Верую, Боже, верую...
  Все апостолы были мертвы...
  
  Я, наконец, проснулся. Сел, вытирая холодный пот. В отдалении шумела гроза. Сон. Всего лишь сон. Дурацкий. Завтра Петр заедет. Я его, конечно, прогоню. Но он же заедет. А это обычный кошмар. И Андрюха сейчас отпускает свои глупые, но смешные шутки.
  Лег опять. Повернулся поудобнее. Потом еще удобнее. Не нашел оптимального положения. Заснул, как получилось...
  
  ...Разлетелось, распласталось солнце по небу после ухода старухи, крепко держится небо наверху, не падает. Нету никого, спокойно. И мне спокойно. Так что, буду я сам себе отвечать, кто эта бабушка? Буду. Мария. Глобальная Богородица. С которой я к тому же и пообщался. Да... не каждому в жизни доведется. Даже во сне не каждому. А почему нету никого, буду я сам себе отвечать? Буду. Не знаю.
  - А ты подумай, - раздается чей-то голос. Мой. Сам себе deus ex machine. Буду думать.
  Что произошло? Я закричал. Чего кричал? Больно, страшно, кровь на запястьях, ногах и виске. Я смотрю на руки. На руках ничего нет. В ботинках, надо понимать, тоже. Это уже гораздо интереснее. Ведь были же.
  Исчезли. После разговора с бабушкой? После крика? Вместе с людьми? Выходит так.
  А что есть крик?
  - Потом и узнаешь, - снова вылазит искусственно созданный внутри самого себя же таинственный божок.
  Вот дошел! Сам с собой разговариваю!
  Так ведь больше нет никого. Все совершенно оправданно. А может, есть, а я сплю? Какой там способ проснуться рекомендуют? Ущипнуть себя?
  
  Проснулся я от того, что яростно щипал себя самого за спящий зад.
  За окном чернело небо. Пересохшее горло с радостью ощутило воду. Горячий лоб уткнулся в прохладное стекло. Все спят. Ни одного горящего окошка. Даже звезд нет - тучи. Ночь. И спать совсем не хочется. Или хочется - но не хочется снова увидеть кошмар. Хватит на сегодня. Лимит исчерпан.
  Сзади пискнул компьютер. Прошуршал жестким диском. Загрузил окошки, подключился к Интернету. Капюшон посмотрел на меня.
  - И? - спросил я.
  - День-ночь - сутки прочь, - ухмыльнулся капюшон. - А ты до сих пор жив, инкарнация. Поздравляю. Не ожидал. Можно говорить громко? Или жена спит? И сын? Или их уже нету? Как и предполагалось.
  - Сволочь ты, - спокойно отметил я очевидный факт.
  - Не спортивно. Филя там не ждет тебя в чате? Или его тоже уже нет? Как и предполагалось.
  - И что еще предполагалось?
  - Ну, если честно, что тебя тоже нету.
  - Черта лысого!
  - Опять же - не спортивно. Но уже лучше. Апокалипсис будешь отменять?
  - А зачем?
  - Умно, - засмеялся капюшон. - Тебе не нужно? В смысле отменять?
  - Не отменю. Вместе со мной на тот свет пойдешь.
  - Я? - заржал мужик. - Не, не угадал. Со светом промахнулся. Я тебя жду, инкарнация. До скорой встречи. Только увижу я тебя не целиком, жалко. Мой киллер - эстет. Он трупы для предъявления сделанной работы целиком не таскает. Для подтверждения достаточно головы.
  - Черта лысого!
  Мужик заржал опять и стянул капюшон с головы. Он был лыс как воздушный шарик. Через смех он поинтересовался:
  - Страшно, инкарнация?
  Я устало выдернул вилку компьютера из розетки.
  - Нет.
  - А сейчас? - компьютер не выключился.
  - Нет.
  Я развернул монитор экраном от себя.
  - Что, настроение плохое? - посочувствовал лысый с другой стороны монитора. - Нервничаешь? Ну иди, валерьяночки выпей...
  Лампочки погасли. Вентилятор затих.
  Зато кто-то нарушил тишину звонком. Я еще подумал, что у меня вполне реально поедет крыша от звонков. Звонок повторился. И опять. Так как телефон со снятой трубкой уже давно валялся под тумбочкой и зазвонить не мог, я пошел открывать двери. К тому же и звонок на дверной уж очень был похож.
  На пороге стоял пьяно улыбающийся Пал Палыч. Распахнув дышащие перегаром объятия он почти упал на меня.
  - Лёха! Живой! Вернись, я все прощу! Никогда больше не пошлю никуда, ни в больницу за тридевять километров, ни куда-нибудь еще, куда ты не захочешь. Чес слово, не пошлю. И не пойдешь. Чес слово, не пойдешь.
  Я уж было испугался было. Некоторое количество общения с Варей кого хочешь доведет до подозрений в адрес ближнего своего. Это ж надо - так налакаться из-за моего увольнения! Или из-за моей смерти?
  - Пал Палыч, вы чего?
  - Не, - дыша мне в лицо перегаром и размахивая перед ним же тонким коротким пальцем бубнил ГлавВред. - Не Пал Палыч. Для тебя, Лёша, я - Паша. И исключительно на "ты".
  Отшатнувшись от вечно свежего "русского" дыхания я решил согласиться. Но вначале узнать, что случилось. Главное - осторожно, не привлекая особого внимания.
  - Паша, а что, собственно, произошло? Вот так, внезапно...
  - Ой, беда случилась, Леша. Ты ж ушел от нас, - Пал Палыч задумался, - по моему, так сказать, желанию, а все наши тоже. Мол, в знак протеста, прям как на НТВ...
  ГлавВред глубоко задумался, а потом неожиданно заорал на весь подъезд:
  - Леша, вернись, я все прощу!!
  И я решил вернуться. А сначала - напиться. Вместе с ГлавВредом.
  - Паша, еще есть?
  - Для тебя, Леша, всегда есть!
  Пал Палыч вдруг нахмурился, попытался, миновав мое тело, заглянуть в квартиру. С опаской спросил:
   - Баба твоя против не будет?
  Нету бабы моей. Жены моей, женушки, Алёнушки. И сына нету. И никто не знает, где они. Нет, вру. Апостолы знают. Только не говорят. Даже я знаю. Только понять не могу. И как это объяснить ГлавВреду?
  - Нет бабы моей, - тяжело вздохнул я.
  - Да? - Пал Палыч подумал. - Поздравляю!
  - Не с чем.
  - Тогда соболезную!...
  - ...Понимаешь, Паша, - пытался объяснить ГлавВреду я, - идея мирского бытия как таковая себя не оправдывает.
  - Правильно, оправдывает, - полусонно-полупьяно кивал мне в ответ Пал Палыч. - Ты, Леша, вообще у нас молоток!
  Он поднял вверх указательный палец, глубокомысленно на него поглядел и произнес мантру:
  - Во!
  Я взорвался.
  - Да ни хрена она себя не оправдывает!!! Ну как она себя может оправдать?! Как идея вообще может оправдываться?
  Покачивая пальцем в воздухе и глядя при этом на поблескивающий в свете люстры ноготь, вводящий нас обоих в транс, что позволяло пить до..., короче неважно, так вот, глядя на ноготь, Пал Палыч сказал:
  - И каким ты был, таким и умрешь, видать ты нужен такой... Не помню, кто написал, но стихотворение хорошее. Душевное. Мне его кто-то читал.
  - Не Славка? Бутусов? - засмеялся я.
  - Не, не, не, - расстроился Пашка. - Как-то его на "К": Кормяжкин? Кормухин? Коржаков? А... Во... Кормильцев!
  - А Витек, Цой, ничего не читал?
  - Цой? Не помню. Знакомая фамилия. Актер, что ли. Или режиссер какой...
  - Ага... - пьяно улыбнулся я, туша очередной окурок в чашке с остатками пива, за которым Пал Палыч, Пашка, любезно сбегал в ночной магазин. - Ага... Режиссер. Чукотский. Из Москвы.
  - Чукча у меня был один знакомый, - пробило на воспоминания ГлавВреда. - Но не Витя. Цой, он - режиссер. В Москве живет. В юрте. Или в чуме? - рассказчик задумался. - А чукча в чуме, чукча в чуме холодной ночью ждет рассвета! А рассвета в тундре нету! Потому как ночь у них. Полярная. Как звезда.
  - А сегодня тоже вон звезд сколько! Блин, надо посчитать.
  Пал Палыч присоединился к подсчетам. Сидели мы у окна минут, наверно, много. Я считал звезды. ГлавВреда так увлекла эта идея, что он сидел, уставившись в небо и, не отрываясь, загибал пальцы, каждые десять штук начиная считать сначала.
  На рассвете я сбился. На тридцати семи, по-моему. Пихнул ГлавВреда локтем под ребра и сказал:
  - Пашка, у меня тридцать семь, а у тебя сколько?
  И представить себе не мог, что он спит. Сидя. Глядя в небо. Как только я его пихнул, он встрепенулся, открыл глаза и с ходу продолжил:
  - Восемь, девять, десять. Раз, два, четыре... Звонят... Пять, шесть, семь... Открой, что ли... Два, три, четыре...
  На пороге, на удивление, был не Пал Палыч. И даже не один из апостолов. И, конечно, не Алёна и не Ярик. А стоял там шкаф в черном костюме. Я посмотрел на него в глазок, убежал на кухню и крикнул:
  - Не, Пашка, сам открывай, я боюсь.
  - А кто будет звезды считать? - наивно спросил Пашка.
  - Астрономы. Им за это деньги платят. Иди открывай. И скажи им - меня дома нет!
  ГлавВред пробормотал что-то вроде "ыгым" и пошел открывать. И зачем Андрюха про ФСБ болтал? Прямо под моим домом! Вычислили! Приехали! За мной!!
  - Это за тобой, - пролепетал вернувшийся Пашка. - Я им сказал, что тебя нет, они подождут.
  - Где?!
  - Здесь. Его нет, - добавил он, обращаясь к костюму.
  - Алексей Михайлович? - официально спросил костюм.
  - Нет. Олег Рюрикович!
  - Тем лучше, - кивнул шкаф. - Поедемте с нами.
  - Одевать что похуже? - уныло уточнил я.
  - Что похуже? - задумался костюм. Засмеялся. - Не, получше. Вас же не в СИЗО! Вас же, это, на вокзал в Якутске, а потом спецрейсом в Москву. Самолетом-то ненадежно, падают они часто, вот начальство и решило, по старинке - поездом. Собирайтесь. Вместе с женой, детьми и апостолами.
  - Жены нет. Из детей - один сын. И тот пропал. А апостолов я выгнал, - я втянул голову в плечи.
  - Апостолов? - захлопал глазами Пашка. - Вы чего?
  - А нет нас, - пожал плечами костюм. - Снимся мы тебе. Куда вы их выгнали? Всех шестерых?
  - Пятерых. Может, вернутся.
  - А шестой? - выдавил костюм.
  - Убили его. Вчера еще.
  - Умеете веселиться, блин, - шкаф привалился к стене. Подумал. - Значит так. Везете нас на кладбище, потом возвращаемся сюда. Ты, - костюм ткнул пальцем в съежившегося и ставшего совсем мальчиком-с-пальчиком Пашку. - Остаешься за главного. Если придут апостолы, скажешь, чтоб подождали. Если не придут до нашего возвращения - будем искать. Городок у вас маленький. Найдем.
  - А мое согласие не требуется? - попробовал возмутиться я.
  - Нет. Поедемте.
  - А зачем вам на кладбище? Будете тело эксгумировать?
  - Нет. Могилу фотографировать. Документы надо предоставить начальству. Поедемте. Самолет же ждать будет.
  Внизу стояли черная машина с дипломатическими номерами. Туда меня и пригласили, очень вежливо и культурно, сесть. Между двух шкафов - точных копий приходившего за мной. Тот сел впереди. Рядом с четвертым клоном-водителем.
  - Поехали, Петр. На кладбище, - велел он. Меня затрясло мелкой дрожью. Потом - крупной. А еще я подумал, что даже не знаю, где похоронен Филя. Его ж без меня закапывали, вечером. Ладно. У смотрителя спрошу. А не ответит мне - ответит этим овечкам Долли. Петру, например.
  - Извините, а вас, совершенно случайно, не Андреем звать? - спросил я у левой мебели.
  - Нет.
  - А вас? - обратился я к правой.
  - Нет.
  - И меня - нет, - ответила мебель спереди.
  - А как тогда вас зовут?
  - Петр, - ответил водитель.
  - А вас? - обратился я к его соседу. - А что это там такое, на дороге?
  На дороге суетилась милиция. Вокруг лежащего тела и обгоревшего черного дерева в отдалении.
  - Эй! Остановите! - закричал я, пытаясь разглядеть погибшего. - Это они! Это Яша на дороге! Остановите! Ну остановите же!...
  
  Глава I2.
  
  Наш уголок нам никогда не тесен,
  Когда ты в нем - то в нем цветет весна.
  Не уходи, еще не спето столько песен!
  Еще звучит в гитаре каждая струна!
  Чиж
  
  Все работы хороши - выбирай на вкус!
  Маршак
  
  29 апреля, 2002, понедельник, 13:09.
  
  Я уже часа четыре с минутами тупо пялился в экран компьютера, а точнее в доски объявлений JOB-агентств. Работы нигде не было. Что было логичным. Киллера через JOB-агентства никто не ищет. Кроме русских, конечно. Русские, как говорит моя бабушка, эмигрантка из Российской Империи, способны на все. А в моей крови кровь предков осталась. И поэтому я искал работу в агентствах.
  Я уже четыре часа с минутами (на две больше) прикладывался к горлышку бутылки старого доброго "Джим Бима". Уже второй бутылки. Прикладывался, тупо смотрел в монитор и вспоминал свою никчемную, неудавшуюся жизнь, мать ее так!..
  Бабушке опять было плохо. А денег на лекарства не было. Может, зря я ушел из убойного бизнеса несколько лет назад.
  Убойным бизнесом я называю свою одновременно любимую и нелюбимую работу. Любимую, потому что быстро и много денег, хотя конкуренция в последние несколько лет выросла неимоверно, а я не такой уж большой профессионал, ну... по мировым меркам. Всего лишь в десятке. Если бы кто-нибудь знал, как обидно в нашем деле быть в десятке, но не быть первым... А в последнее время вообще вот заказов нет. Ушел я. И вычеркнули меня из всех рейтингов, мать их так!.. Нелюбимая это работа по одной очень простой причине: я каждый новый раз вспоминаю свою первую жертву...
  Бабушка меня очень долго ругала тогда. Мол, не стоило убивать. Ну какой бы плохой она не была - каждый имеет право на жизнь. Оно дано нам Свыше. И постоянно задавала один и тот же вопрос:
  - Неужели тебе ее нисколечко не жалко?
  Конечно, жалко. Любил я ее неимоверно. Каждый день, даже если я просто выходил в маркет, она всегда с восторгом встречала меня дома, когда я возвращался. Как сейчас помню: я ковыряюсь ключами в замке, открываю двери, вхожу в квартиру, а она выходит из спальни, потягивается, такая гордая! Независимая какая-то! Но моя!!! И вот выходит она из спальни, смотрит на меня как-то по-своему - готов поспорить: никто больше так не умеет! - и снова в спальню уходит. И ждет там. На кровати. Представьте только какая была!
  А потом я ее убил.
  Она, тварь, мою бабушку поцарапала. И я ее убил. Взял ее за ее тонкую кошачью шейку и задушил. Голыми руками. Перчатки я уже потом приучился надевать. Короче, задушил я ее, и бабушке показал, как доказательство любви. А она ругать меня стала:
  - Кто ж теперь мышей ловить-то будет?!
  Я поймал для бабушки двух крыс, и этот вопрос бабушка задавать больше не рискнула, а сказала мне сходить в школе к психиатру. Психиатр посоветовал купить другую кошку. Другая кошка до сих пор живет с бабушкой и ловит ей мышей. А та, моя, в виде чучела стоит на почетном месте.
  С веревкой на шее.
  Чтоб моя совесть заснуть не могла.
  А потом бабушке в первый раз стало плохо. И началась моя карьера. И никогда я не колебался, выбирая между жизнью бабушки и заказа. Тем более, что заказы на хороших людей я потом перестал брать - имел право. А теперь, пожалуй, я б и Кеннеди взялся застрелить. Может, у Ли Харви Освальда тоже бабушка болела?
  Где взять деньги? Где взять заказ? Ну где теперь взять эти чертовы деньги, мать их так?!..
  
  ЦИТАТА ПРО ДЕНЬГИ
  
  Может, просто взять винтовку и пойти в аптеку? А почему бы и нет, мать их так?!
  - Потому что ты не возьмешь винтовку и не пойдешь в аптеку! - появился на экране сайт под названием Пси-Нет.Ру. А на сайте - чат. А в чате - эта фраза.
  А потом еще одна. Моя.
  - Это кто тут такой смелый, мать его так?
  - Ну я, - появилось изображение улыбающегося мужика в капюшоне. И лысиной под ним. В смысле, под капюшоном. Просто за годы работы я настолько привык следить за мелочами, что могу определить не только то, что под капюшоном, но даже то, что у него в кармане. Это для определения цены за заказ очень полезно.
  - Только я сирота. Меня из дому выгнали. Причем давно уже, - продолжил капюшон. И посочувствовал. - Деньги нужны, да? Бабушка болеет, да?
  Откуда он про бабушку-то знает, мать его так?!
  - А у меня заказ есть. Киллера вот ищу. Правда, говорят, ты завязал...
  - Уже развязал! - быстро успокоил его я. Потом подумал и осторожно поинтересовался. - А это не Кеннеди случайно?
  - Случайно нет. Как можно? Кеннеди еще до тебя заказали, не успел ты, парень. Твой заказ - простой русский парень. Журналист. Берешься?
  - Так мне чего, в Россию ехать, что ли?
  - Да, - серьезно кивнул мужик. Потом подумал и ехидно засмеялся. - На Святую Русь! Едешь?
  - Что - прям сейчас?!
  - Не, подождем пока он умрет от старости, - съязвил капюшон.
  - Можно и так, - спокойно сказал я, привыкший к свихнувшимся клиентам. - А что я с этого буду иметь?
  - Деньги.
  - Сколько. Деньги - понятие растяжимое.
  - Алчность ведет в могилу, - засмеялся мужик. - На лекарства для бабушки будет. До самой ее смерти в сто тридцать два года, ну, или немного раньше. И тебе немного останется. Тысчонок шестьсот пятьдесят. Долларов.
  Похоже, до Кеннеди недалеко. За такую-то сумму. Журналист, да? Шестьсот пятьдесят тысяч, да?
  - Когда самолет? Когда я должен быть готов?
  - Всегда готов. Скажем так: у тебя на сборы три минуты, - с невозмутимым видом пошутил мужик. Или не пошутил?
  - А потом? - я все-таки начал прикидывать, что можно взять с собой.
  - А потом ты окажешься непосредственно на соседней с квартирой журналиста крыше. Через две с половиной минуты.
  - Он живет в городе? Людном?
  Капюшон кивнул. Значит, лучше мое любимое оружие - арбалет. Бесшумный, надежный, дальнобойный. Стрелы с ядом - достаточно царапины и заказ исполнен. Мой первый арбалетный труп даже ойкнуть не успел...
  - Хватит сентиментальности! - вернул меня к суровой действительности лысый. - Только арбалет?
  - Да, - я пожал плечами. Что мне еще надо? Фотографию мишени.
  - Мишень будет на четвертом этаже. Единственное освещенное окно на весь дом. За компьютером будет сидеть, не перепутаешь. Счастливой охоты!
  А потом стало темно. Наверно, из-за разницы в часовых поясах. И душно. И не было передо мной компьютера. А вокруг не было родного Детройта. Под ногами была крыша пятиэтажного дома, в руках вместо " Джим Бима" - любимый арбалет, а вокруг - родная бабушке Россия.
  - Ё... ... мать! - громко закричали на улице, внизу.
  - Ё... ... мать! - ошарашенно сказал я, прочувствовав скорость своего путешествия. И посмотрев на соседний дом, повторил это еще раз. Потому что там не светилось никакого окна, и никто не сидел за компьютером, а очень скоро должна была начаться гроза. Это было понятно по духоте и далекому грому.
  - Ё... ... мать! - снова заорали внизу. На улице. На другой улице. Которая была у меня за спиной. Я повернулся на сто восемьдесят градусов. Там стоял дом, а в доме том бледно-синим светом мерцало только одно окно.
  - Убей его, - сказал я арбалету и снял его с предохранителя. Лег поудобнее, насколько можно лечь удобнее на грязную крышу. Прицелился в сидящего за компьютером. Через форточку, удачно открытую на линии полета стрелы. Нет, разбить стекло стрела, конечно, может, она даже в бетон может воткнуться, но разбивать стекло - это ненужный шум. Это непрофессионально. Голова сидящего замерла, уставившись в экран... Интересно, что делал заказ за компьютером в последнюю минуту жизни? О чем думал? Меня всегда интересовал такой вопрос. К сожалению, ответ на него появлялся очень редко. Вздохнув, я нажал спуск.
  Заказ рухнул под стол. Как-то слишком уж быстро рухнул. По идее, стрела до него еще и не долетела. Может, у него разрыв сердца? Бедняга...
  А в следующую секунду разрыв сердца чуть не приключился у меня. Потому что прямо в облюбованную мной крышу ударила молния. Стало светло. Очень светло. И больно.
  А потом вокруг вообще ничего не было. Ни Детройта, ни России. Был только лысый заказчик в капюшоне.
  - Я умер? - спросил я.
  - Что, так хочется? - поинтересовался мужик. - И давно у тебя так?
  - Что - так?
  - Тинейджерские слезы, - мужик напыжился и, почти без пауз, начал декламировать. - Меня зовут Джон. Я столкнулся со стеной недоверия и непонимания в своей семье. Очень часто мне хочется покончить с собой. Меня зовут Боб. От меня ушла девушка. Я хочу покончить с собой. Меня зовут Майкл. Я - киллер. Я не попал в заказанного мне журналиста. Я умер?.. Все вы, американцы, такие!
  - А разве я не попал? - удивился я. - Он же упал.
  Капюшон свалился мне под ноги. Спросил снизу:
  - Ты в меня попал? Идиот... У журналиста гипертрофированная интуиция. И хорошая система защиты.
  - Какая? - проснулся во мне профессиональный интерес.
  - Очень хорошая! - уточнил капюшон. - Неужели не заметил?
  - Так это что, он?! - ахнул я. - Молнией?!!
  - Нет. Илья-Пророк. Кстати, журналист тоже пророк. Только Олегом звать. Но молниями швыряться умеет. И много чего еще умеет. Что, задачка чуток усложнилась?
  Я подумал. Интересно, что еще за Илья?
  - Мне нужно больше времени. Я не смогу сделать сразу. Хотя бы сутки.
  - День-ночь, сутки прочь, - ответил капюшон. - Хорошо, у тебя сутки. А теперь оставь меня, грешный...
  Он поднял руки вверх и начал чего-то ими делать.
  - Э-э-э! - возмутился я. Что значит: оставь меня?! Я даже не знаю, где я нахожусь и где здесь выход. А еще мой арбалет? Где он? И суточные?
  - Арбалет - капут! - отвлекся от своих рук капюшон. - Выхода нет - надо работать. Суточные в правом кармане твоих брюк. Спросишь у администратора номер. Пулемет в номере. А теперь ты свободен. Встретимся завтра...
  - Как?! - возопил я...
  - Что - как? - спросила заспанная толстая баба в окошке. Я оглянулся: просторный холл, несвежая пальма в углу, обшарпанные кожаные диванчики. А, так я уже тут!
  - Как называется ваш отель? - спросил я. Вспомнил, что нужного названия я все равно не знаю.
  - Какой еще отель?! - проснулась администраторша. - Гостиница "Красная Заря"!
  - Какая заря? - переспросил я.
  - Ты что - глухой? Красная! - раздраженно повторила портье.
  - А какие еще бывают? - подумал я вслух. Увидел багровеющее женское лицо, добавил. - Зеленые, синие, разные бывают, понял. У вас номер для Михаила забронирован?
  - Какого-такого Михаила?! Фамилия!
  По поводу фамилии у меня возникали некоторые вопросы. Четыре года назад у меня был паспорт на фамилию Джонсон. Два года назад я махнул Джонсона на Джексона. Через год - на Смита. Водительские права у меня выданы на О'Хара. А вообще я - Каган. По бабушке. Я решил рискнуть.
  - Посмотрите, пожалуйста, фамилии Джонсон, Джексон, Смит, О'Хара и Каган.
  - Я вам что, мужчина, - справочная?!!! - заорала администраторша. - Вы - кто?!!
  - Киллер, - автоматически ответил я.
  - Так бы сразу и сказали, - успокоилась портье. - Двадцать второй ваш. Возьмите ключ. Второй этаж, налево. Каган... Киллер... Одни евреи... Воды не напасешься!
  Номер отыскался довольно быстро. правда, ключ долго не хотел открывать дверь. До тех пор, пока я не толкнул дверь. Не запертую. А у меня здесь пулемет... Я быстро захлопнул за собой дверь, нашарил включатель. Лампочка мигнула, погасла.
  - Твою мать! - выругался я. Лампочка зажглась. Осветила грязную постель, сломанный стул, шкаф с распахнутой дверцей.
  - Твою мать! - выругался я, увидев этот мрачный пейзаж. Лампочка погасла. Система распознавания голоса, наверно:
  - Твою мать! - система не сработала. Лампочка не зажглась. Зато заговорил голос из-за стены:
  - Да дай ты поспать, твою мать!
  Лампочка вспыхнула. Интересная система.
  Судя по всему Россия сильно изменилась со времен пребывания здесь моей бабушки. Она говорила мне, что отели здесь были лучше, чем сейчас у нас, там, в Штатах. Матом ругались только чернорабочие, а за крики по ночам на улице - сажали в каталажку. Правду, наверное, написал Булгаков, книжку которого по совету бабушки я откопал в Интернете и взахлеб прочитал в свободное время: я теперь тоже не люблю пролетариат.
  А теперь - где здесь пулемет? Я огляделся. На кровати - нету. Под кроватью - паутина, оружия нет. В шкафу даже вешалок нет, не то что пулемета. Ну и где? Неужто уже сперли? Двери не запирают, оружие воруют... Интересно, в России везде так? А чем мне теперь пророка убивать? Задушить, что ли? Подушкой? Я осмотрелся. Такой подушкой даже кошку не задушишь...
  С другой стороны, этой ночью я его ловить уже не буду. Можно и поспать. С другой стороны, совсем не хочется. Странно. На улице-то ночь... Причем, судя по моим часам, два часа. Ночи? Дня? Не знаю, у меня - механические. А по настенным - три. Кварцевые, наверное, - не шумят совсем. Интересно, тут еще часы есть? В комнате, похоже, нет. А в ванной? Понятное дело, что часам там делать нечего. Но это же Россия...
  Часов там не было. Они были в сортире. Вместе с тяжелым кофром для гитары. Сначала я сверил время. Два часа. Значит здесь правильно. Подхватив в руку кофр, я начал двигаться к постели, обдумывая, откуда здесь гитара.
  Вариант первый: в номере жил хиппи. Его выгнали за беспорядок, травку и прочее. А гитару не отдали.
  Вариант второй: в номере жил музыкант. Его выгнали за неуплату. А гитару не отдали. В счет неуплаты.
  Вариант третий: в номере никто не жил. Зато зашли. Нашли пулемет. Сперли. А чтоб тащить удобнее было, бросили гитару. И скоро за ней вернутся. Или хиппи, или музыкант.
  Я задумался над четвертым вариантом, пытаясь расстегнуть замки кофра.
  Вариант четвертый...
  Кто б сомневался - в кофре лежал пулемет. Красивый. Поблескивающий смазкой. Крупнокалиберный. Скорострельность выстрелов - сотня в минуту. Разрывных. Сказка! Правда, только минут на пять хватает боезапаса. Но, с другой стороны, сколько ж надо пуль на одного-единственного журналиста?! Говорят, русского мало убить, его надо завалить. Завалю!
  И оформлен оригинально. Как в фильме про Бандераса. Ух ты! Даже окошко для стрельбы откидывается. Жалко, не автоматически. И кнопка удобно! Прям под меня сделан! Спасибо, капюшон!
  Нежно обняв пулемет, я лег на отчаянно заскрипевшую кровать. Пол зашатался. Землетрясение?! Я быстро вскочил и, тревожно прижимая к сердцу мой родненький пулеметик, занял позицию в проеме двери, как учили. Пол не шатался. Видимо, кровать. Похоже, лучше на полу поспать. Надежнее.
  Еще нежнее обняв пулемет, я улегся на почти чистый пол. И заснул.
  
  29 апреля 2002, понедельник, 4:44 по моим, 5:00 в комнате, 2:00 в сортире.
  
  И проснулся.
  Бесшумные кварцевые часы остановились на пяти часах. То есть, когда я на них посмотрел. Неужели от моего взгляда они и остановились?
  Часы в сортире тоже не шли. Стрелки замерли на двух. На моих было четыре сорок четыре пятьдесят две... три... четыре.
  Ну и сколько сейчас времени?! У меня клиент уйдет!
  По солнцу! Солнце?! Так рано?! Что-то здесь не правильно... Пулемет, а пулемет, что не правильно-то?
  Вот помню был у меня такой же пулемет... Я с ним аж в Европу летал заказ исполнять. Никак тогда к смене часовых поясов не мог привыкнуть. Пришлось ночью стрелять. Людей будить. До сих пор не удобно. Вдруг там чья-то бабушка проснулась от грохота выстрелов? Ночь же была, а по моим часам...
  А!
  Часовые ж пояса! ...
  И пошел я покупать сигареты на завтрак. И кофе. Завтракаю я обычно кофе с сигаретой. Другого с утра желудок не приемлет. Когда-то давно бабушка пыталась накормить меня вчерашними макаронами с утра, но я убежал и спрятался за деревом. И бабушка меня не нашла. И больше никогда не предлагала мне еду с утра. А курить я начал, когда кошку, ну... наказал.
  - Доброе утро, - поздоровался я с портье. - Не подскажете, где здесь можно сигарет купить?
  - Там, - неопределенно махнула рукой администраторша в сторону выхода.
  Похоже, в гостинице курить запрещено. Или добрая портье не любит, когда люди портят себе здоровье никотином. Но по крайней мере, сообщила, что сигарет в гостинице нигде не продадут.
  - А который час, не подскажете?
  - Чаво?! - портье опять начала понемногу заводиться.
  - Извините, мне хотелось бы узнать который час, если вас не затруднит...
  - Время сколько?! - перевела на русский разговорный мою фразу администраторша. - От евреи! Спросить по-русски не могут! Часы вон висят!!
  - А они идут? - уточнил я.
  - Ты че, дурак?!! - взорвалась портье. - Сказала же: висят!!
  Действительно, висели. Даже постукивали и похрустывали шестеренками. Большая стрелка показывала между семеркой и восьмеркой. Маленькая, медленно двигаясь по циферблату, приближалась к девяти. Россия...
  Я вышел на улицу, поставив часы на семь сорок пять.
  С грохотом вдали остановился автобус. Высыпали недовольно гудящие люди. Когда вышел последний пассажир, автобус поехал дальше. Чартерный рейс, наверное. Люди заспешили по своим делам, только один замер на тротуаре. Потом резко повернулся к другому и рявкнул на всю улицу:
  - Простите, вы не апостол?!
  Другой шарахнулся и убежал. Я тоже шарахнулся. Выровнял дыхание. Мало ли. Может, здесь так принято. А потом у меня в голове все это начало связываться в определенную цепочку. Не каждый ведь будет спрашивать на улице про то, апостол ты или нет. Разве что сумасшедший священник или ложный какой-нибудь Олег-пророк. Хотя, где это видано, чтобы заказ сам к киллеру приходил? Россия, конечно, но не до такой же степени!
  А вокруг была хваленая бабушкой русская весна.
  Ей пахло. И я понял, что весна - удивительное явление природы в России. Она пахнет талой водой, ароматическими благовонными палочками, табачным дымом, дымом костров, чаем из термоса и многими другими вкусными на запах вещами, в отличие от выхлопных газов и ценных бумаг, которыми весной, осенью, зимой и летом воняет на родине. Хорошо пахнет русская весна! Девушки скоро начнут раздеваться летней ночью после длинного зимнего дня...
  Ух, как завернул! Запомнить бы надо. Использовать где. В Интернет закинуть, на литературные сайты, может, оценят...
  - Оценят, оценят, - услышал я голос капюшона. - А у тебя за спиной, между прочим, Олег стоит, заказ твой. А где пулемет?
  - Я ж сигарет вышел купить! - подумал я. - С пулеметом за сигаретами только маньяки ходят! Сексуальные...
  - Ну как знаешь, как знаешь, - пробормотал у меня в голове голос капюшона и исчез.
  Я обернулся. Давешний сумасшедший стоял у меня за спиной пустыми и жадными глазами разглядывая окрестности и девушек.
  - Простите, вы же Олег?! - неуверенно уточнил я.
  Сумасшедший обернулся, непонимающе посмотрел на меня.
  - Ты - Олег! - я уже поверил, что передо мной действительно тот самый журналист. Заказ с доставкой на дом!
  - Олег, - согласился сумасшедший. - А ты кто?
  - Я - киллер для Олега. А ты - Олег. А у меня инструментов с собой нет. Что делать будем? - улыбнулся я.
  Олег рванул с места. Побежал. Быстро.
  - Э! Олег! Подожди! - окликнул я его.
  Отбежав метров на тридцать, заказ оглянулся. Остановился. Ну не идиот? Киллер стоит в трех прыжках, а он останавливается!
  - Олег, ну что ты как маленький? Ну все равно когда-нибудь придется, - заговорил я. Поговорим, авось расслабится. Тогда можно и задушить будет. Людей мало вокруг. Можно, - А тут проблемы, денег нет, семья достает... А у меня бабушка больная в Детройте осталась, всё сидит у окошка и ждет: когда ж внучок объявится, с чемоданом с лекарствами... Войди в моё положение...
  Олег всхлипнул. Мне аж совестно стало. Наивные люди эти русские!
  - А если ты из Детройта, откуда русский язык знаешь? - все-таки спросил журналист.
  - Бабушка у меня русская. - совершенно правдиво ответил я. - Как революция ваша великая приключилась, так она и уплыла отсюда в Штаты. А там в Детройт перебралась. А там и мама моя появилась, земля ей пухом, - я демонстративно стер рукавом слезу со щеки, - а там и я родился. Бабушка мне еще с рождения говорила: вернешься, внучек, еще в Россию-матушку, учи язык... Она и научила.
  - Ага. И стрелять она научила. Дед ковбоем был, да? - спросил Олег.
  - А как ты догадался? - удивился я. Ну был мой дедушка ковбоем. Я из его револьверов первый заказ и уложил.
  - Методом эмпиризма, - решил блеснуть интеллектом Олег.
  - Это как это? - я решил подыграть.
  - Это методом научного тыка, - важно пояснил заказ. - А ты не знал?
  Хорошо, заказ, если ты такой умный, то будем тебя убивать по-хитрому.
  - Ты что самый умный что ли? Вот ты калибр израильского УЗИ знаешь?
  Заказ думал. Это было заметно. У него наморщился лоб, закатились вверх бессмысленные глаза.
  - Вот видишь - не знаешь! - с воодушевлением продолжил я. - А между прочим эта цифра на каждом шагу у вас в городе написана. Вон там, например, - я решил попробовать древний трюк. Не сработает, конечно, но попробовать-то можно.
  Сработало! Заказ жадно повернулся, отыскивая взглядом, где же это у них калибр УЗИ пишут? Цифр, естественно, нигде не было. Но пока он их искал мои пальцы сомкнулись на его горле. Перекрыв уже начавший зарождаться в его глотке издевательский смех. Надежно. Сзади. Он попытался ткнуть пальцами мне в глаза. Ага, конечно. Мне этот захват цэрэушный особист показывал. Специально, чтобы в глаза не тыкали. А потом он меня лягнул. Промахнулся. Опять промахнулся. И опять. Попал, гад! Я охнул. Согнулся. Зато вместе с ним, не отпустив. Чуть шею не свернул ему. Жалко. Что не свернул. А воздуха-то у него оставалось все меньше и меньше. Можно сказать - совсем не оставалось.
  А он взял и прыгнул. Я же говорил сумасшедший. Это ж надо - прыгнул! Прямо под машины! На дорогу! Ему что, в детстве не объяснили, что это опасно?!
  - Олег! Тебе что, жить надоело?! - крикнул я, страшно испугавшись. За свой гонорар. И за бабушку. Как он может так поступать с МОЕЙ бабушкой!
  Взвизгнули тормоза. Из остановившегося прямо перед нами джипа высыпала куча полицейских.
  - Вы що робите, хлопцы?! - заорал один из них, с выглядывающим из-под фуражки чубом. - А хто б машину мыв?!!
  Когда я получил по почкам дубинками, пришлось выпустить жертву. Полицейский пнул пророка. Ботинком. А ботинки у них, видимо, тяжелые. Больно, наверное. Он так закричал после этого. Может, они его и добьют?! А мне заплатят.
  Меня били впятером. Ногами и дубинками. И - самое страшное по высказыванию знаменитых психологов - морально. Прямо туда. Не в первый раз, но все равно неприятно.
  - А ну в машину! - скомандовал чубастый.
  На любезное приглашение полицейского я не откликнулся вовсе не по причине своего бескультурья. Полицейские не поверили. Подняли и зашвырнули в джип. Лицом вперед. А он у них короче стандартного полицейского. Знаете ли, маленький. Укороченный, наверное. А скорость заброса меня внутрь была большой. Ускоренной, точно. Неприятно хрустнув родным носом, я рухнул под ноги жертвы. И кто после этого жертва? Видимо, не сдержавшись, он меня пнул.
  - Привет бабушке!
  Я ему, конечно, ответил. Только звук получился каким-то непохожим на мой голос. Хрюкающим, что ли? Потом наш состав дополнили еще двое полицейских, которые, обойдя вниманием сиденья по бокам внутренностей джипа сели прямо на меня...
  - Спасибо, - заговорила жертва. - Этот гад меня хотел убить.
  И после того, что со мной сделали, я еще и гад?!
  - Не он один, - мрачно буркнул один из полицейских. Как это не я один? Сколько ж на журналиста киллеров охотится? И откуда полиция про это знает? А если знает, почему не охраняет? Или это я в ловушку попался? А за что тогда журналиста бить?.. - Ты хоть представляешь, сколько нам пришлось бы отписываться, если б тормоза были чуть похуже?!
  Крутая у них тут полиция! У нас суд Линча и то гуманнее. Ну, соберутся, ну, покричат, ну, повесят. А они ж тут прямо по гражданам ездят!
  - Простите, - непонятно почему сказал заказ.
  Хотя нет, в свете разговора с полицией и ее же действий уже понятно...
  - Бог простит! - недовольно рявкнул страж порядка.
  И я проснулся.
  
  Глава I3.
  
  Там, где кончается небо,
  Там где плачет гитары струна,
  Парню в лиловом сомбреро
  Снежная снится страна...
  Браво
  
  ..., фильм "Отчаянный"
  Лицензионная копия
  
  29 апреля 2002, понедельник, 9:44 по моим, 5:00 в комнате, 2:00 в сортире.
  
  - Ну, поехали, - сказал я воздуху в комнате.
  - Что - поехали? - спросил воздух голосом капюшона. Голос был заспанный. - Куда поехали?
  - К заказу поехали, - мрачно буркнул я. - Работать надо. Время - деньги. Где он?
  - Кто?! - простонал капюшон. - Ты что, совсем что ли псих? Я спать лег в четыре утра!
  - Я тоже, - похвастался я.
  - Дурак, - лениво ругнулся лысый. - Идиот. Ты в час дня лег! Ты ж по своим часам считай! Чего тебе надобно, старче?
  - Адрес. Фотографию, - я подумал. - Машину.
  - Вертолет! Тут идти два шага! Выходишь, потом налево, - голос капюшона неожиданно засмеялся. - Как в анекдоте: где у женщины аппендицит - как войдешь - налево. Так вот, выходишь, потом налево, а там услышишь...
  - Что?!
  - Услышишь. Что там тебе еще? Сон видел? Ну так зачем тебе фотография? Спокойной ночи! - пошли короткие гудки. И исчезли.
  Я вышел в холл, ощущая в руке приятный вес пулемета в кофре, любовно поглаживая клавишу "огонь". Администраторши не было. Часы, висящие на том же месте, что и во сне, показывали девять сорок семь. Я положил ключи на видном месте. Подумал. Положил под телефон. И пошел. Налево. Тщательно вслушиваясь.
  Поэтому от грохота близких выстрелов подпрыгнул. Стреляли из автоматов. Человек десять. И из пистолета. Один. Отстреливался, что ли? Я пошел на звук, мимо пролетел полицейский джип, прямо как из сна. Остановился возле дома вдали, возле толпы с оружием, трупа мужчины и девушки... нет, уже трупа девушки на трупе мужчины. В полицейских уже стреляли. Уже и перестреляли. К тому моменту, когда я наконец подошел поближе, один из автоматчиков выстрелил в лицо солидному бизнесмену с золотой цепью на груди. Заказ подхватил бизнесмена.
  За ними всеми с любопытством наблюдал я. Остальные прохожие давно разбежались. Окна, были облеплены лицами, сплющенными от стремления увидеть побольше. А я, напротив, чтобы быть ближе к жертве, подошел. И решил, что заказ будет последним трупом из всех здесь присутствующих.
  - Мужик, че те надо?! - рявкнул мне здоровущий раскормленный жлоб, с лицом шире телевизора.
  - Поиграть вам хочу, - улыбнулся я одной из дежурных улыбок, из разряда наглых. - За определенную плату.
  - Сколько?
  Сколько? Ну, пока все не лягут. Так, сколько ж вас, дорогие мои гангстеры? Я пересчитал всех присутствующих.
  - Десять.
  - Десять баксов? - засмеялся толстомордый.
  Я искренне улыбнулся его дурости. Пальцем ведь в каждого тыкал и до десяти вслух считал. Неужели непонятно? Я б на их месте уже давно меня пристрелить попробовал. Хотя бы попробовал.
  - Нет, - вздохнул я. - Десять жизней.
  - Чего?
  - А вот чего, - я присел на колено и вскинул кофр от гитары на плечо. Вспомнил, что забыл открыть окошко для стрельбы. Можно, конечно, и так их уложить. Но кофр портить жалко. Красивая ж вещь. А я к красивым вещам отношусь трепетно. Незачем портить их почем зря. Поэтому я просто заорал "Бах!Бах!Бах!" Мафиози дружно заржали.
  Толстомордый ухмыльнулся, бросил мне сотню, скомандовал "По машинам!". Я аккуратно убрал банкноту в задний карман джинсов, осторожно открыл окошко на передней части кофра и открыл огонь на поражение. Гангстеров я укладывал со вкусом, в красивую стройную композицию, в жизни все должно быть красиво. Даже смерть. Но увлекся. И когда, наконец, перевел пулемет на заказ, патроны закончились, а жертва уехала на джипе. Причем быстро. Правда, рывками как-то, аж смотреть больно. Некрасиво.
  Но убить-то его как-то надо.
  - Надо, - подтвердил капюшон. - Какие мысли есть?
  - Догнать.
  - Светлая мысль, - язвительно и насмешливо согласился капюшон. - Догоняй. Он едет медленно, рывками, я его разговорами отвлекаю. Давай, догоняй.
  Ну я и побежал. Догонять. А он засмеялся, мать его так! Городок, к счастью, оказался маленький. Джип ехал быстро. Но недолго. Я так быстро еще ни разу не бегал. Очень быстро я бежал. Поэтому и люк не заметил. Открытый. Кто ж так делает? Куда смотрит муниципалитет, мать его так?! Свалился я довольно удачно. Только пулемет ударил. Этого уж я журналисту решил не простить и убить голыми руками. А лучше - ногами. И побежал по канализации к ближайшему люку, руководствуясь интуицией и охотничьим нюхом. Ни то, ни другое не подвело. Как раз под люком я услышал голос жертвы.
  - Какие к черту шутки?!
  Похоже, он нервничал. Как бы его этак удар не хватил раньше времени. А то откачивай сначала, а потом уже убивай.
  - Бригада его убила. А ее киллер перебил. Я чуть ноги унес.
  Каков нахал! Унес он!
  - Не унес еще! Не унес! - злорадно сообщил я, быстро карабкаясь по скобам. А потом люк исчез. Заасфальтировали его. Бардак! То люки открытые кидают, то закрытые замуровывают! Наоборот же надо делать! И начал я асфальт долбить. Пулеметом, чуть не плача. На том месте, где люк был - трещины в асфальте появились. Ну, и наказал меня сантехник-диггер. Тоже эстет, наверное. Подлез сзади и ломиком, ломиком, ломиком... Тут уж я и упал. А когда упал, увидел - сантехник стоит. С ломиком. И сыном. Сын - маленький, и каска на нем маленькая, и фонарик на каске маленький. И ломик в руках тоже нестандартный. Стояли надо мной вдвоем, ломиками помахивали. А потом повернулись зад...ней частью спины и ушли. Я еще услышал как он сыну говорил, уходя:
  - Вот, учись, сынок, а то всю жизнь ключи подавать будешь! Учись, пока я живой! А то ходют тут всякие!
  - Э! - выдавил я. - А люк?!
  Сантехник остановился. Неопределенно махнул рукой вперед:
  - Там...
  - Э! Здесь же был!
  - Был?! - повернулся диггер. И сын тоже повернулся и повторил:
  - Был?!
  - Нету! - я показал рукой вверх. - А мне надо!
  - Как так нету? - не поверил сантехник. Подошел, посмотрел. Посмотрел на меня, покачивая ломиком. - Ты?!!
  - Нет!! - закричал я. Он и снизу вверх больно бьет. А сверху вниз?.. Нелепая смерть: зверское убийство киллера семьей сантехника в глубинах российской канализации, ломиком. А нелепо умирать не хотелось - некрасиво. Поэтому я быстро добавил. - Они - там!
  - Кто они?! - сантехник завелся быстро.
  - Журналисты!
  - Из мэрии? - неожиданно спросил сын.
  - Нет! - в принципе, я не знал. Но понадеялся, что и они не разберутся. Прессы-то много.
  - "Ведомости"! - снова разъярился сантехник и быстро полез по скобам вверх, аж головой в асфальт ударился. Трещины увеличились. Фонарь на каске погас. Вследствие своих действий сантехник упал, недвижим, и начал материться. Матерился он долго и со вкусом. Потом поднялся и спросил:
  - Где сын?
  - Там! - неопределенно махнул я рукой вслед уходящему наследнику диггера. И робко добавил. - А люк?
  - А мать их! - буркнул сантехник, и опять полез наверх. Медленно и осторожно. И начал долбить. а когда появилась щель, попробовал просунуть в нее руку.
  А потом выронил ломик, прямо мне на ногу, и закричав:
  - По рукам, как по асфальту!! - начал отборно материться. По-русски. А снизу по-английски матерился я. Ломиком по ноге оказалось очень больно.
  Повторив фразу про руки, сантехник сорвался. Отползти я не успел. Сантехником по той же ноге тоже было неприятно и больно...
  
  30 апреля 2002, вторник, 13:27.
  
  Когда я очнулся, сантехника уже не было. И сына тоже не было. И пулемета моего не было. А запах был. Канализационный. Пахло... гм... нехорошо пахло. Ладно хоть подобие люка вверху было. К нему я и полез. Осторожно выглянул, чтоб не повторить подвиг руки диггера, и быстро выпрыгнул на поверхность.
  Люди шарахнулись в стороны. А я захромал к дому заказа, обдумывая и предвкушая, как я его буду убивать. Медленно. С удовольствием. За арбалет. За пулемет. За ногу мою. За запах нехороший. И за Россию в целом.
  Когда я доковылял до дома журналиста, я вспомнил, что не знаю его точного адреса, точнее его квартиры. И подъезда. А что я знаю? Этаж. Окна. Ну, одно окно. Ага, значит, можно вычислить. И убить. А как вычислить, если там только одно окно и горело-то? И темно было... Руководствуясь методом эмпиризма, или научного тыка, я окончательно обозленный, ломанулся наугад.
  Лифт, конечно же, не работал. Потому что его не было. Совсем. А может, замуровали. А этаж был четвертый. И нога болела. Я вежливо позвонил в одну из квартир. Ту, что слева. Никакой реакции не наблюдалось. Тогда я позвонил невежливо, долго и настойчиво, хоть это было и неправильно. Но слишком уж зол я был на всю Россию и на журналиста в частности. Журналист не отозвался. Или его не было дома. Или в окно сиганул, дурак. И сломал обе ноги. А шею я ему сам сверну, если что. Реакции я не дождался. И высадил дверь. красиво высадил - без щепок, пыли и особого шума. Она оказалась незапертой. Но с петель сошла. Немного смутившись, я осторожно уложил ее в прихожей. Зашел внутрь.
  - Ну здравствуй, Миша, - широко улыбнулся капюшон, выходя из кухни и сонно потягиваясь. - Кофе будешь? У них тут турка здоровенная, нам в самый раз хватит. Геть за мной, подывись на люстру!
  Похоже, это была шутка. Только я ее не понял. Еще больше я не понял, что делает мой работодатель в квартире своего же заказа. Сам и убил, что ли?
  - Тебя вот жду, - ответил лысый. - Нет, не убил. И ты не убил. День-ночь - сутки прочь. Время вышло. Что делать будем?
  - А что делать будем? Не знаю я, - пожал я плечами.
  - А кто знает? - издевался капюшон. - Опять я знает? Сам не догадаешься?
  - Я киллер, а не миссис Марпл. Мне за то, что я думаю, не платят.
  - Так когда тебе не платят - ты не думаешь? - капюшон сделал сочувствующее лицо. - А, ну правильно: незачем и нечем.
  - Что, деньги закончились? - разозлился я. - Я что, безвозмездно заказ исполнял?!
  - Да нет, - грустно сказал лысый. - Я про мозги. Думать тебе незачем. И нечем.
  - ...!
  Капюшон за словом в карман не лез:
  - ... и ..., бестолочь!!
  - ..., и мама твоя ..., и бабушка!!!
  Капюшон погрустнел. Дальше заговорили более спокойно, без прямых оскорблений по линии родственников:
  - ... ты.
  - ..., - примирительно сказал я.
  - Да ладно, - сказал капюшон. - Забыли. Пророк твой уже к президенту едет. Придется обоих тебе убивать.
  Теперь погрустнел я. Ли Харви Освальд тоже сначала в Россию ездил. А потом выборы досрочные были.
  - Да нет, не американского президента. Пока. Российского.
  - Мы так не договаривались. Журналиста я и так уничтожу - есть личная обида. А президента не буду. Он бабушке нравится. Сам молодой, престиж России поднял...
  - Ну ты идиот. Прости, эстет. Какая тебе разница? У тебя бабушка болеет. Ей лекарства нужны. А где ты еще деньги возьмешь? В дворники пойдешь? - предположил капюшон. Ухмыльнулся. - Ну-ну. Давай. Только за пулемет мне заплати. И за билет досюда. И вообще, кто тебя из-под молнии выковыривал?
  - Журналиста убью. Президента не буду. Тебя могу. Надоел ты мне. Убить? Будет тебе и за билеты, и за пулемет. Рассчитаюсь. А под молнию ты меня сам и заковырял, изверг лысый. Ты меня из меркантильных соображений спас, - не согласился я с его аргументами. Я был искренне возмущен. А он смеялся, мать его так. Которой нет.
  - Слушай, Миша, тебе кто дороже: бабушка или президент, тем более не свой?
  - Ну, свой-то мне не нравится, - огрызнулся я. Потом выбрал. - Бабушка.
  - Ну вот, - кивнул лысый. - В чем проблема?
  - Убьют меня, - пообещал я неизвестно кому. Себе, наверное. Конечно, убьют. Это ж президент. Не журналист. - А кто потом будет о бабушке заботиться?
   Капюшон внезапно исчез. А надо мной повис его зловещий голос. Я удивился. Относительно. За весь мой творческий путь приходилось общаться с разным контингентом. Психически неуравновешенным. Сказочно не знающим чего желающим. Ну, подумаешь, этот всего-навсего исчез. Главное, чтоб заплатил. И президентов не заказывал.
  - Думай лучше. Через четыре минуты твоя бабушка может умереть при загадочных обстоятельствах.
  - Убью, - пообещал я. - Тебя.
  По помещению прокатилось эхо заливистого смеха. Мне стало жутко. Я озирался по сторонам, гадая, в какую сторону плюнуть.
  - Попробуй! Три минуты. Бабушка уже дорогу начинает переходить. А там, за углом, грузовик. Большой. Тяжелый, - мечтательно причмокнул голос и многообещающе хохотнул.
  - Э! - взревел я, страшно сожалея, что не вижу на расстоянии протянутой руки его прыгающий веселящийся кадык. - Стоп! Не надо грузовика! Я тебе всех президентов перестреляю! Только бабушку не трогай! Она старенькая. И хорошая. И моя. Люблю я ее.
  - Вот и молодец. Вот и договорились, - усмехнулся невидимый лысый. - Гонорар - миллион баков. Фото, я думаю, не требуется - лицо любимого президента своей бабушки, - хихикнул, - ты и так знаешь. Если подзабыл, можешь вечерние новости посмотреть, для профилактики, чтоб по ошибке другого кого на тот свет не отправил. Адрес простой: Москва, Красная Площадь, Кремль. Там на месте, как доберешься, сориентируешься, куда он там ездит и ходит.
  - Ага, он там ходит и ездит, а мне потом сидеть и сидеть, - возмутился я. А потом удивился. - А что, ты меня туда не доставишь?
  - А что я - таксист? - разозлился капюшон. - Могу. Только тогда ты мне еще должен останешься, у меня расценки высокие. Да и времени у тебя будет больше, подумать над своим поведением.
  - А оружие? - робко попросил я.
  - Сам найдешь!! - рявкнул капюшон. - И про журналиста не забудь!
  - Забудешь тут, - проворчал я. - Где тут ближайший аэродром?
  Капюшон не ответил. Исчез, наверное, совсем. А я даже не знаю, в какой части России нахожусь. И сколько здесь добираться до Москвы? И чем? Пойти, что ли, людей поспрашивать? Как говорит моя бабушка: язык до Киева доведет, а мне-то не в Киев - всего лишь в аэропорт.
  Первый же прохожий на вопрос о том, как можно дойти или доехать в аэропорт, задал мне встречный. Он спросил:
  - Молодой человек, вы знаете, где вы находитесь?
  И когда я честно ответил, что не знаю, он сказал:
  - Молодой человек, вы находитесь в Мог'ильске. А в Мог'ильске вы не только аэг'опог'т не найдете. Здесь даже базаг'а пг'иличного нет.
  После сей пламенной речи первый прохожий ушел, а на горизонте появился другой. Другой на мой вопрос о том, как можно доехать до Москвы, сказал:
  - Пройдете прямо, потом налево, потом опять налево, потом еще немного прямо, потом повернете направо, а там увидите.
  Я и пошел. Пошел именно туда, куда послал меня прохожий. Ну, на автобус или такси я еще надеялся. Ну, хоть на поезд. Вышло немного иначе. Вышел я на дорогу, широкую, уходящую в лес. Перед лесом что-то виднелось. Я пошел вперед.
  На дороге стоял столб, а на столбе висел знак с надписью "МОСКВА - 5122 км". При средней скорости пешехода полсотни километров в день получается сто два с половиной дня. Долго.
  Я повернулся к дороге и поднял руку, отогнув большой палец вверх. Странно, но стоял я всего минут двадцать. Спустя это время поодаль тормознул дальнобойщик. Я залез в кабину, уселся рядом с шофером. Тот дружески спросил:
  - Куда едем?
  Я пожал плечами:
  - В Москву.
  Шофер кивнул. Трейлер, плавно набирая скорость, начал двигаться в сторону леса.
  Надрывался радиоприемник:
  
  Мы лежим под одуванчиковым солнцем,
  А под нами кружится-ца-ца земля,
  Она больше, чем твоя голова,
  В ней хватит места для тебя и для меня...
  
  
  Глава I4.
  
  А облака плывут и плывут,
  С запада на север, с востока на юг,
  А чуть выше над ними летит самолет,
  Который прилетел за ней,
  Который прилетел за ней,
  И им нечего больше терять...
  ...Они теперь вдвоем.
  Чиж
  
  Свободу Анжеле Девис!
  Неизвестный русский
  
  5 мая 2002, воскресенье, 10:46.
  
   Это ж надо! Два километра до Москвы не доехать! Точнее, не до Москвы, а до указателя "Москва - 10 км". Я сам, конечно, виноват. Надо было в другой грузовик садиться. Девушка-водитель - это к беде, мне бабушка всегда говорила. Надо было ее грохнуть и дальше одному ехать, хотя...
  Я повернулся на другой бок.
  - Э!
  Девушки нигде не было. Хотя по идее в данный момент она должна была мирно вкушать прелести утреннего сна у меня под боком. После того как мы въехали ее трейлером в дерево, одиноко растущее, то есть уже росшее, под Москвой, ей должно было спокойно спаться. Просто потому что спешить было уже некуда и незачем. По ее словам в трейлере был настоящий русский хрусталь. Странно, хрусталь так обычно не горит... И травой паленой не пахнет...
  Ну, дело-то как обстояло...
  
  4 мая, 2002, суббота, 21:11.
  
   На второй день мы уже почти все знали друг о друге. И как зовут ее двоюродного брата, и как зовут мою бабушку, и что ее зовут также - Мария. По крайней мере эта голубоглазая шатенка - странное сочетание, не правда ли? - представилась мне Машей. А я сказал:
  - Маша, а ты мне нравишься! И зовут меня почти также - Мишей. То есть почти Мишей. Я - Майкл. Я из Детройта.
  Маша, похоже, была очарована мной сразу. Она улыбалась, отвлекалась на меня, несколько раз чуть нас не угробив. По крайней мере под Иркутском, Омском и Уфой точно. Под Челябинском нас из-за нее чуть не угробил русский рэкет. Рэкет угробил я. Выяснилось что зря. Как оказалось впоследствии, крутые русские ребята работали на ту же фирму, для которой Маша везла хрусталь. Просто сразу не разобрались. Ну и я разбираться не стал. Просто на газ надавил - я тогда машину уже помогал ей вести - в пятницу это было - и по ребятам этим проехал. Несколько раз. И Машеньку спас. Она меня потом отблагодарила. Под Москвой. В лесу.
  Мы ехали, значит. Я трейлер вел, а она рядом сидела. Точнее... лежала. И обедала. И в тот момент, когда она полный рот еды набрала и проглотить собиралась, я и отвлекся... Боялся, что... захлебнется.
  А когда я отвлекся, мы в дерево въехали. Дерево под корень, трейлер под дерево, а мы живы и более-менее здоровы, мать нашу так! Тут Маша возьми и скажи, что теперь без разборок с фирмой и с гибэдэдэ не обойдешься. А я еще спросил тогда:
  - А это что за зверь такой - гибэдэда?
  А Маша только рукой махнула и заплакала. Я женский плач в принципе уважаю, но не понимаю, поэтому за руку ее взял, метров на триста в лес отвел и подождать меня сказал. Она сказала:
  - Ну да, а что мне еще сейчас делать остается?
  Я ее там оставил и к трейлеру вернулся. Ведь оно как получается: есть машина - есть проблема, нет машины - нет проблемы. А меня тогда еще удивило, что, когда мы природу в виде дерева нарушили немножко, то трейлер тряхнуло, а он не звякнул, хоть в нем и хрусталь. Значит - упакован хорошо. А если упакован хорошо - значит материала упаковочного много в кузове. А если материала упаковочного много - значит гореть хорошо будет. Может, даже, хрусталь расплавится. Поджег я, в общем, трейлер этот злосчастный. Горел он очень хорошо! Ярко! Быстро! Только в России так горит хрусталь! Только вот он травой паленой почему-то пахнул... Вот как будто сено горит. Очень похоже.
  Когда я к Маше вернулся, она тщательно принюхивалась. И спросила еще:
  - А что это горит? - и, не дав мне ответить на первый вопрос, сразу задала второй. - Ты что, идиот?!!
  Я пожал плечами.
  - Нет машины - нет проблем!
  - Да! - согласилась Маша. - У тебя - нет проблем.
  Задумчиво посмотрев куда-то в сторону - такое впечатление что смотрела она в никуда - она спросила последний вопрос:
  - Интересно, сколько и кому я теперь должна?
  - А почем у вас хрусталь? И сколько его там было? - по математике у меня всегда высший балл был. Перемножить в уме - не проблема.
  - Много, - в пустоту ответила Маша.
  Похоже, это было ответ на оба вопроса. В принципе, ответ получался много-много, или очень много. Но "много" - абстрактное относительное понятие. Тем более "очень много".
  - Маш, я ж это... - смутился я. - Я могу деньгами помочь. У меня скоро ультрамного будет.
  - Тоже мне, Билл Гейтс, - фыркнула Маша. - Столько - не будет. Ты мне лучше пистолет купи.
  - Зачем? - она что, тоже киллер? Только местный. Ага. И ей тоже журналист заказан. Вместе с президентом.
  А она засмеялась. Истерично. Как-то перекосило ее всю. Ну я и двинул ей. Аккуратно. Чтоб синяка не осталось. Чтоб только отключить. Закинул на плечо и зашагал в Москву.
  Трейлер уже догорал. Над дорогой плотно повис запах горелой травы. Темнело.
  Когда я уже к самому городу подходил, мне навстречу люди потекли. Сначала по одному, а потом потоком. На велосипедах. И машин встречных прибавилось. Променад ночной, наверное. Ночь уик-энда - самое время для ночных романтических прогулок. Правда, глаза у них какие-то горящие были, и принюхивались они почему-то постоянно. И спешили очень. Ну, может, вечеринка какая. Опоздать боялись. Только вот если они на одну вечеринку торопились, то почему лица у них такие зверские, словно они все друг другу бабушек перебили и теперь простить не могут.
  Ну и страна! Вот уж действительно умом Россию не понять. Теперь понятно, почему моя бабушка такая больная: ее атмосфера эта нездоровая подкосила. И люди. И хоть она, золотая моя, климат смогла поменять на штатовский, но переживания молодости не прошли даром.
  А тут еще Маша на плече зашевелилась и стонать начала. Что-то про голову и бабки. Ну, про голову это понятно: я ж ее хорошо двинул. А про бабки... Я в тот момент о бабушке своей размышлял, так и не сразу понял, о чем она стонет. Я так и спросил ее, не снимая с плеча:
  - А они у тебя обе еще живы? Вот счастливая...
  Маша на плече вскипела и завертелась так, что я выронил ее на асфальт. Она ойкнула, потом подняла на меня голову и ядовито так плюнула:
  - Ты меня угробил, сволочь, еще и издеваешься!
  - Нет еще, - успокоил я ее. - Но могу. По дружбе или любви..., - тут я неожиданно для себя страшно смутился и густо покраснел.
  - Ненавижу тебя, - спокойно и уверенно, лежа на асфальте под моими ногами, сказала девушка. Мимо продвигался сильно редеющий ряд автомашин. Видимо, вечеринка уже, началась, и это опаздывающие. Потом проехал микроавтобус со скаутами и мы остались одни. Кажется, она что-то говорила?
  - Лучше б я тебя в самом начале переехала... Хрусть - и дальше поехала! - Маша выглядела почти счастливой, представляя как мои ненавистные ею косточки подминаются здоровенными колесами ныне покойного трейлера. - А теперь меня замочат. Не посмотрят, что полсотни успешных рейдов за плечами.
  - Маша, пойдем со мной в Москву. У меня там дело на полтора миллиона. Долларов. Я куплю тебе новый трейлер. С цветами. Хочешь в Детройт, Маша? - сказал я и испугался.
  А Маша не испугалась, а протянула мне крепкую руку, и сказала:
  - Хочу. Мне все равно здесь больше нельзя.
  Я сжал ее ладонь и помог ей подняться. Потом стряхнул с нее крошки гравия и пыль. И мы пошли в Москву.
  Сзади до нас долетал чей-то веселый смех.
  Мимо проехало несколько автобусов, битком набитых полицейскими. Вот так всегда: люди веселятся, смеются, жизни радуются, а потом соседи-ипохондрики вызывают полицию, и все заканчивается: шампанское, девочки, смех, веселье...
  Маша почему-то вся сжалась при виде автобусов, будто она однажды уже пережила весь кошмар прерванной вечеринки, или она и есть хозяйка того домика, где происходит сегодняшнее шумное действо. Я спросил:
  - У тебя часом соседи не ипохондрики?
  - Ты чего - псих? Или ты думаешь, что мы ко мне идем?!
  - Тебе сейчас домой не стоит, - объяснил я ей. - Тебя там искать будут. Фирма. А я работу еще не выполнил - денег пока нет. Могу там письмо оставить, что, мол, рассчитаешься. Завтра и схожу - они ж меня не знают.
  - Ты чего, псих?! - повторила Маша. Кажется, у нее опять начиналась истерика. - Какой дом?! Какое письмо?! Нет у меня дома! Ни в Москве, нигде! Я из дому ушла в тринадцать лет, с тех пор и нету!..
  Я думал, двинуть ли ей еще раз, или просто пропустить мимо ушей ее монолог - пусть сама идет, и мне легче, и ей полезнее. Пройдется, воздухом свежим подышит, выговорится, авось и успокоится к отелю... А где тут отель, интересно?
  - А где тут отель, интересно? - спросил я у все еще рыдающей подруги.
  - Да пошел ты... Откуда я знаю?! Я тут пешком никогда... кажется... точно, убьют... там дальше где-то... не знаю!! Ты ж умный!! Грузовики чужие жжешь!! По машинам, как по асфальту!! А там люди были!!
  Пришлось ее опять отключить. А то она на меня бросаться стала, и вообще для моего общества небезопасно. Взвалил я ее на плечо - не привыкать уже. Помню, я так заказ доставлял. Клиент был сдвинутый - ну прям как капюшон - тело требовал предоставить. А у меня машина сломалась. Хорошо хоть за городом дело было. И ночью. А то и повязать бы могли. Тело ж не девушки - здоровенного мужика, он меня в два раза шире. И выше. Раза в полтора. И нес я его далеко. Хотел, было, за ногу волочить, но некрасиво же. В пыли, расцарапанный... К утру донес. И доплату потребовал. А он взял и заплатил. Я так удивился, что даже деньги забрать забыл. После чая. Дело в том, что когда он согласился, вышла его мама. Уж очень она на мою бабушку была похожа. Вышла и говорит так ласково: "дети, пойдемте чай пить." Клиент потом за чаем объяснил, что мама у него болеет... А труп , который в гараже без чаю отдыхал, - папаша-подлец клиентовый. И по совместительству - виновник болезни любимой мамочки...
  Я всхлипнул. Мимо, к Москве, проехали полицейские автобусы, перенабитые кричащими и смеющимися скаутами вперемешку с полицейскими. Тоже смеющимися. Веселые у них здесь нравы. Я думал, их бить будут, а то и по гражданам ездить, а их по домам развозят, похоже. Почти с песнями.
  Светало. Маша пошевелилась. Но кричать не стала, а оттуда спросила:
  - Долго еще?
  - Нет, - ответил я. - Уже пришли.
  - Псих, - решила Маша. - Может, опустишь, а?
  - Не-а, - возразил я. - Сейчас такси поймаю...
  - Ага. Неводом, - гудела Маша, пока я стоял с отогнутым большим пальцем. - А там золотая рыбка. Чего тебе надобно, старче?
  Я вздохнул. Бабушка мне эту сказку читала. На ночь. Когда собака моя была жива еще.
  - Куда везти, шеф? - остановилась желтая машина с надписью "Taxi". Россия, а пишут по-нашему. Уж и говорили б тогда по-нашему.
  - В отель, - сказал я.
  - В гостиницу, - добавила Маша из-за спины. - Не шибко дорогую. Но и не клоповник.
  - Да? - уточнил у меня шофер.
  - Да, - моментально подтвердил я, полностью положившись на русский вкус и опыт моей новой подруги, пропуская ее вперед, осторожно сняв с плеча и поставив на родную землю. Сумасшедшую землю, я уже не сомневался.
  - Что за ночка? - ни с того ни с сего проныл шофер, когда мы рухнули на заднее сиденье. - Полночи наркоманов развожу. Только один заплатил! Сам. За всех, - он причмокнул. - А вы тоже оттуда?
  И он обернулся, оставив без внимания стремительно приближающийся столб с надписью "Москва".
  - А!! - дико заорал я, указывая вперед. - А!!
  - Ясно, - кивнул шофер, невозмутимо выравнивая руль в непосредственной близости от "Москвы" и снова выезжая на дорогу. - Оттуда.
  Все вы, русские, оттуда, подумал я. Из психушки. Прав был Гоголь. Про быструю езду, и про этих вечно попадающих, но вечно живых русских. Гоголь, кажется? А, да ладно...
  В Москве я был в первый раз, поэтому мне было жутко интересно, хоть я и страшно устал. Маша уронила свою голову мне на плечо и пребывала в чудовищной депрессии, уставившись в одну точку перед собой, или спала с открытыми глазами. А я уже неделю поспать нормально не могу. Нормально - это с оружием. А то нервно как-то. Неуютно, не по-домашнему.
  Дедушка никогда без своих револьверов не ложился, даже с бабушкой. А когда он на Вторую Мировую войну поехал, в Европу, на Второй фронт, револьверы дома забыл. И посылку не взяли. Сгинул не за что... Бабушка плакала, еще фотография ее сохранилась: она, молодая и грустная, беременная моим отцом, держит в руках револьверы и плачет. Это дядька мой ее исподтишка сфотографировал. Из кустов. Напугал ее здорово. Отец недоношенный родился... на дедушку очень похож был. А дядька потом шпионом стал. Во Вьетнаме. Там и сгинул. В плену. Оружие-то у него отобрали, естественно, а у него бессонница началась - это у нас наследственное, от прадедушки. Прадедушка Дикий Запад осваивал. Там и сгинул. На Западе. С оружием - индейцы из него дикобраза сделали. Говорят, он стрелял, пока патроны не закончились... Потом из него тридцать восемь стрел выдернули. Только одна смертельная была. Последняя. По этому поводу столько разговоров было. Начиная с того, что стрел было восемьсот четырнадцать и заканчивая тем, что эту стрелу свои забили, чтоб не бегал, и детишек не царапал. Страшно все-таки...
  - Приехали, шеф! - тревожно сказал шофер. - Думал, не добужусь. А деньги у вас где? Я что-то найти не мог, - смущенно добавил он.
  - А в заднем кармане? - я проверил сам. Нету. И где? Это ж все, что у меня было! Разве только в носке... Я все время туда немного откладываю - отец научил...
  - Э! Мужик, вернись!! - прервал воспоминания о родителе в зародыше таксист. - Проезд оплати, потом отключайся! Задолбали!! Ну и ночка!!
  ... там надежней. Потом я вспомнил, что я в России и здесь совсем ненадежно ничего, поэтому я их все туда спрятал...
  - Щас в глаз дам!! - пообещал шофер. - Потом машину заставлю мыть! А потом в рабство продам! В Чечню!!
  Я молча нагнулся к ботинкам.
  - Блевать на улицу, а не в салон!! - раздался визгливый вопль, и я тут же получил по шее. Я, честно говоря, не ожидал. Вот что значит спать без оружия. Сгину в России ни за что, ни про что... За что, интересно, он меня ударил, думал я, разглядывая лежащего навзничь внезапно замолчавшего шофера на асфальте. Реакция... Рефлексы, знаете ли... Запоздалая, правда. Но Маша впечатлилась. И шофер. Впечатался.
  - А тебя не Данила зовут, а? - заерзала возбужденная увиденным Маша.
  - Ты чё, псих? - простонал таксист. Жив?! Русский... Живучий. И целеустремленный. - Бабки дашь?
  - Какой бабке? - я посмотрел по сторонам. Не было там никаких бабушек. Отель был.
  - Какие бабки?! - взорвалась Маша. - Скажи спасибо, что жив! Пошли, Миша. А ты в другой раз руки не распускай!! Козел...
  - Бабушек уважать надо, - строго сказал я, бросая деньги испуганному шоферу, уже сидящему и громко аe0жную уборку делать будем, - пояснил я. - Арбалета у вас все равно нет... Тогда все, - и вздохнул.
  - Как это у меня арбалета нет? - обиделся продавец. - Вам какого размера? Стальной? С оптикой?
  - Ручная работа есть?
  Продавец улыбнулся:
  - Ценитель?
  И достал с антресолей арбалет, ручной работы, с резным ложем, с оптикой.
  - Действительно ручная работа? - поинтересовался я.
  Вместо ответа продавец сунул арбалет мне под нос, указав при этом на гравировку на спусковом механизме: "Работа мастера Теплякова, ИжМаш, 1971". Интересно, мы с ним просто одногодки, или может еще в один день родились? Продавец улыбнулся:
  - Нравится? Мне тоже. Приятно встретить эстета! Обратите внимание на резьбу. Вот здесь, видите? Русские народные узоры. На полотенцах такие же вышивают, на которых хлеб-соль подают. Аллегорию улавливаете?
  Я кивнул.
  Это ж и дураку понятно.
  Я расплатился с продавцом, пообещав себе зайти к нему как-нибудь потом, просто поговорить с умным и хорошим человеком. Хотел было вынести оружие за один раз. Не получилось. Прочувствовал гиперболизацию компьютерных стрелялок. Вынес за два раза. За второй - два рожка и кепку.
  - И что теперь? - язвительно поинтересовалась Маша.
  - Отъедем на пустырь и будем ждать, - я завел мотор. - Где тут пустырь поблизости?
  - Да везде за городом! А чего ждать будем-то?
  - Их.
  
  5 мая 2002, воскресенье, 15:12.
  
  Нашли нас довольно быстро. Бедняги. Их было человек десять. Потом уж я пересчитал - девять трупов.
  - Ждем дальше.
  - Чего?!
  - Остальных.
  
  5 мая 2002, воскресенье, 15:54.
  
  Приехали уже целых две машины.
  Один даже успел выстрелить.
  Не попал.
  - Выходим.
  - Зачем?
  - Воздух здесь хороший... На улице подождем.
  - Остальных, да?
  - Умница.
  
  5 мая 2002, воскресенье, 17:24.
  
  Похоже, они долго думали.
  Потом приехали на четырех машинах.
  Стреляли из гранатомета, прямо на ходу. Разнесли хорошую вещь.
  А потом, идиоты, вышли посмотреть, что осталось. Все.
  Посмотрели.
  Все.
  - Еще ждем? - уточнил я.
  - Наверное... - неуверенно сказала Маша.
  - Ладно. Подождем.
  
  5 мая 2002, воскресенье, 19:43.
  
  Никого не было.
  - Можем прогуляться, - решил я.
  - По свалке?
  - А что, оригинально. Только недолго - профессионализм превыше всего. К тому же у меня рожки лишние остались.
  - Так фирмы больше не осталось...
  - Жаль...
  
  5 мая 2002, воскресенье, 20:36.
  
  - Э! Мужик! Закуг'ить не найдется? - их было пятеро. И шестой - мужичок из Мог'ильска.
  - Не курю.
  Маша уже даже не отворачивалась.
  - И вам не советую...
  Рожки закончились.
  Можно было со спокойной совестью идти в гостиницу.
  Смотреть новости.
  
  5 мая 2002, воскресенье, 20:38.
  
  В гостиницу мы не успели.
  Стало светло.
  Очень светло.
  Слишком светло для предзакатных сумерек.
  Слишком светло для старого доброго солнца даже в зените на пляже Калифорнии.
  Отец всегда учил: выбирай наихудшее объяснение, даже если это и кажется невозможным. Поэтому я схватил Машу, толкнул со склона в бескрайнее мусорное море, плещущееся разноцветным пахучим содержимым внизу, безапелляционно швырнул туда и рухнул сверху, вжимая своим телом в пищевые отходы и ветошь. Если б не врожденная брезгливость к непосредственным контактам моей кожи с грязью, то было бы даже тепло и мягко. Маша почти полностью скрылась в куче мусора, а я уперся носом в остатки кем-то употребленного в пищу еще до всемирного потопа уже неопределимого блюда и с помощью рта и желудка, только в обратную сторону, оценил гастрономические способности неизвестной хозяйки.
  Маша издала неопределенной природы звук, явно содержащий гневно-возмущенно-вопросительную интонацию.
  - Не открывай глаза. Не оборачивайся, - приказал я, фиксируя ее голову в позиции "ноздри в землю". Бедняжечка... А хотя... Ее голова попробовала было повернуться вбок, к яростному свету, который хорошо чувствовался даже сквозь плотно сжатые веки, даже сквозь затылок, но реакция моя была мгновенна. Я прошипел сквозь сжатые зубы:
  - Тихо!
  И снова вдавил ее в колыхающуюся массу московских излишеств.
  Странно, насколько я был просвещен во всякого рода ядерном оружии и его поражающем эффекте, мы с Машей должны были представлять из себя две крошечные кучки пепла. Или по крайней мере, два очаровательных трупика. На русской свалке... Самое место для киллера из Детройта и русской безголовой девчонки с криминальным прошлым, настоящим и... э-э-э... м-да. Моя спина плавилась под жестокой волной нестерпимого жара даже сквозь плотную, жаль, что черную рубашку, размышлявшую, загореться ей или нет. Я вжался в Машу сильнее, надеясь, что она еще может дышать. Но лучше уж небольшая асфиксия, чем ожидание неизбежного возгорания одежды. И волос тоже. Хорошо еще, что я коротко стриженный блондин. Я сжался в грунт максимально, и Маша из-под меня как-то придушенно вякнула, и я подумал, что таким спасанием своей Прекрасной Дамы от светового излучения я скорее всего непременно ее удавлю, и останусь совсем один. Если, конечно сам не сгину здесь ни за что.
  Свет медленно потух.
  Стало темно.
  Очень темно.
  Слишком темно для предзакатных сумерек.
  Земля дрогнула подо мной, мусор лавиной осел ниже, чуть не засыпав нас с головой. Я удержался вместе с Машей. На Маше.
  - Что это было?!! - прохрипела Маша, когда я слегка ослабил давление на ее темя. Теперь у нее, пожалуй, даже была причина для истерики. Но истерики пока не было. Плохая примета...
  - Лабораторная работа по гражданской обороне, - пробормотал я, и с ужасом понял, что я действительно псих.
  Ответить Маша не успела. Пожалуй, и вдохнуть тоже не успела. На нас в виде кары небесной за мою неуместную шутку обвалилась ударная волна. Вместе со звуковой. По мне сверху шмякнуло раскаленной сковородкой, диаметром аккурат с меня, с соответствующими выпуклостями под мой рельеф, сопровождая удар по мне неописуемыми громовыми раскатами вокруг. В ушах зазвенело. Кости отрапортовали о множественных переломах. Уточнили. Вроде, все цело. Только больно и горячо. Бедная Машенька! Она даже пискнуть не успела. А я сдавленно стонал, и мечтал, чтоб все-таки не загореться. Сковородку медленно и, видимо с большим сожалением, сняли. Я облегченно выдохнул. Зря. Потому что вдохнуть как-то не получилось. Пока я соображал, это как это и почему это, судорожно пытаясь схватить кислороду в легкие, воздух вернулся. И Маша, наконец, смогла дышать. Она выбралась из-под меня, нетвердо поднялась на ноги, потом охнула и села снова на чьи-то когда-то, видимо, очень модные джинсы. Спросила оттуда:
  - Миша?!
  Я все-таки разлепил глаза совсем. Глаза с трудом приспосабливались к мягкому свету умирающего солнца. Пыль стояла такая горячая и тяжелая, что казалось, что мы в пустыне Калахари. По небу метались мутные кровавые щупальца какого-то древнего монстра, сегодня наконец пресыщенного жертвами. В Москве жило не менее десяти миллионов людей... Я поглядел еще раз на громадный черный гриб над Москвой и обожравшееся древнее чудовище, и кивнув на него, тихо сказал, поднимаясь с земли и выбираясь из свалки на дорогу:
  - Война. Ядерная. Видимо, мировая. Третья. Последняя.
  Я помог Маше выйти из убежища ко мне, и она, глядя на весь этот почти голливудский кошмар, спросила:
  - А... Москва?
  - Нет больше Москвы. И работы у меня больше нет. И не надо, потому что мы все скоро умрем, - я был спокоен. Как труп.
  - Когда? - Маша всхлипнула, и по черному от пыли лицу ее протянулись грязные ручейки.
  - Скоро. Если повезет, - и меня красноречиво стошнило ей под ноги.
  Часть машин перевернуло, смяло. Стекла выбило у всех. Вдавило крыши, погнуло капоты. Две догорали. Огни фонарей вдоль шоссе погасли. Погасли и огни города, еще недавно горевшие сотнями светляков, освещая нехитрые или замысловатые ужины, семейные посиделки вокруг телевизоров... Погасли огни ресторанов. Кинотеатров. Кафе и баров. Погасли свечи романтических воскресных вечеров. Погасли все огни. Абсолютно все. В этом ничего удивительного не было. Удивительным был ядерный удар по Москве. Похоже, хваленые системы защиты не сработали. Ах да, они же сбивают только девять десятых целей. Кажется... Сколько, интересно, было ракет? Посыплются ли сейчас сестрички той ракеты, что уже побраталась с Кремлем?
  Что, интересно, сейчас с Детройтом? Тоже уничтожен или ракеты еще только заходят на посадку? Или, может быть, только взлетают из своих уютных гнездышек, мать их так?! Кто начал ядерную войну?! Кто нажал ту кнопку, которую обещали никогда не нажимать?! Убью! Если найду. Если узнаю. Если выживу... В ушах звенело, ноги подкашивались после удара сковородки. Но со мной было еще более-менее в порядке. Хуже было с москвичами.
  Черный гриб клубящейся смертельной радиоактивной пыли и обломков поднимался из центра города, нависая над гибнущей столицей дикой России, над нами, разрастаясь на полнеба, с эффектной багровой подсветкой огненного шторма и заходящего солнца. Там, в центре, наверное горело все, даже асфальт и дома.
  Я послюнявил палец, поднял вверх. Если ветер на нас... У меня есть пистолеты... И ножи... Смерть будет легкой.
  Ветер гнал гриб на запад, к заходящему солнцу, к гибнущей, наверное, в огне подобных вспышек Европе. Усиливался. Не прямо из-за наших спин, но все же сбоку, мимо. Может, выживем. Может... Если это - хваленая ядерная война, а это, судя по всему она и есть, то вопрос задан в корне неправильно. Правильнее спросить - сколько мы еще протянем. Интересно, какую дозу мы успели схватить? И какую схватим еще, если останемся здесь, в районе особо опасного выпадения осадков? При мысли о лучевой болезни я почувствовал слабость. Колени подогнулись и свалили меня в пыль. Нервы. Не может она начинаться так быстро. Если, конечно, это не четвертая степень. Тогда мы умрем быстро. Если хотя бы вторая - успеем дожить до зимы. До весны, правда, не дотянем. В любом случае - надо уезжать подальше. Если хотим прожить еще немного. С трудом я поднялся и заставил себя проверить машины. Те, что не перевернуты. Одна завелась. Старый добрый русский джип.
  Маша, задрав голову и открыв рот, неподвижно смотрела на облако. Лицо ее было абсолютно неподвижно, только по перепачканным щекам без остановки катились слезы. Маше было страшно. Маша была маленькой девочкой, которая не хотела умирать. Я не мог ей гарантировать жизнь. Я не мог даже гарантировать ей жизнь хотя бы до лета. Я горько усмехнулся. Лето... Понятие из прошлой жизни. Все, что нам остается - это темная, холодная зима. Все, что я мог - это только увезти Машу отсюда. Я позвал ее. Она смотрела на грязную кровь на небе и не моргала. И не отзывалась. И не отбивалась, когда я ее нес в машину удачно погибшей еще до этого кошмара фирмы. Забросил туда же побольше оружия. Того, что нашел поблизости. И рванул с места.
  За спиной горела Москва.
  
  Глава I6.
  
  Разрезан на осколки, разбит на лоскуты,
  Не пью и не курю до наступленья темноты,
  Лучше бы пил...
  И курил.
  Сплин
  
  ... !
  Фрол Кузьмич
  
  6 мая, 2002, понедельник, 8:12.
  
  Хотелось пить.
  Руки налились свинцом, жадно лежали на руле и категорически отказывались сползать с него куда бы то ни было. Голова лежала поверх, и, кружась, собиралась расколоться от боли. С трудом я выглядывал в окно освободить желудок от всего лишнего, несмотря на то, что и необходимого тоже уже не было. Машу не хватало даже на это.
  Хотелось пить.
  - Сейчас бы водки. Нашей, - уточнила Маша.
  - Зачем?
  - От радиации, - коротко, на выдохе, безапелляционно заявила девушка. Моя девушка. Моя девушка пьет водку?
  - Водку? От радиации?! Водку?!!
  - Ну да, водку, - тихо и неуверенно подтвердила Маша. - Нам еще в школе на гражданской обороне говорили, что водка - от радиации.
  - Да? - теперь усомнился я. Нам ничего подобного не говорили. Но ведь их учили. В школе. Я услышал шум мотора. Пока что далеко, но он приближался. Интересно, кто бы это мог быть?
  - Кто такие? - бодро проорали над ухом, перекричав грохот дизеля. Похоже, танк. Или БМП. А значит, солдаты. Чьи? Не мои. Машкины. Русские.
  - Мы, - выдавил я, прикинув, что американскую фамилию называть не стоит, не выяснив, чья была бомба.
   - Чтэ?! Грромче!! - проорал солдафон. Со звездочками на погонах.
  - Мы, - прохрипел я громче.
  - Шта - мы?! Отвечать, как положено!! - рассвирепел офицер.
  - А как положено? - обернулся я к Маше. Маше было совсем плохо. Я решил не спорить дальше и картинно уронил голову. Получилось со стуком. Красиво. Но не изящно - я отключился.
  
  6 мая, 2002, понедельник, 9:46.
  
  - Ну куда я его положу?! - кричал покрасневший мужик в белом халате. - Тут все переполнено! Все полки забиты!!
  - Ну что уже - одного покойника некуда запихнуть?!
  - Не надо, - простонал я.
  - Да он же у вас живой ещё!
  - Так это ж ненадолго!
  - Не надо, - повторил я...
  
  6 мая, 2002, понедельник, 13:13.
  
  - Ммм... Да привез тут кто-то на нашу голову бомжа одного, а тот все никак окочуриться не может, третий час мается и нас мучит! - пожаловался тот же белый халатный голос. - Вот совсем уж, кажись, помер, мы уже и полочку нашли, а он, глядишь, - снова выкарабкивается!
  - Не надо, - опять выдавил я.
  - Что и требовалось доказать! Опять очухался!
  - Дык ты ему эта... помоги. Чё мучиться будет-то?
  - Не надо, - повторил я...
  
  6 мая, 2002, понедельник, 14:56.
  
  - У него агония. Вам лучше не смотреть на такое!
  - У меня? - уточнил я.
  - У вас! Помри ты уже, а? Утомил! Все лежат тихонько, а этот все бузит! Забирайте его. Больно шумный.
  - Надо, - кивнул я.
  
  6 мая, 2002, понедельник, 15:18.
  
  Меня волокли по улице. Рядом семенила Маша. Вокруг суетились люди в униформе и белых халатах, лежали люди.
  - Куда меня? - пробормотал я.
  - Туда, - ответил мужик.
  - В госпиталь, тебе помогут, - быстро заговорила Маша. - Там всем помогают. Там врачи.
  - Не надо, - попросил я...
  
  7 мая, 2002, вторник, 12:01.
  
  Ошую спала Маша.
  Одесную в дверь громко стучали. Судя по всему - ногой. Хозяева вернулись, что ли? Неприятно будет.
  Я подошел немного покачиваясь к двери, выглянул в глазок. Люди. В хаки. Двое. И чего им надо?
  - Чего надо? - спросил я.
  - Михаила Изяславовича Кагана, - мрачно сказал один из них.
  - А зачем он вам? - осторожно спросил я.
  - Не нам. Контрразведке. Нам только доставить поручено.
  - А нету его, - соврал я. Развернулся и пошел обратно к постели.
  За спиной начали мерно стучать. Громко. На третьем стуке дверь упала. Вместе с четырехугольником косяка.
  - Михаил Изяславович Каган дома? - учтиво спросил тот же мужик.
  - Сказал же уже: нету его, - раздраженно сказал я. - Выйдите и закройте дверь с той стороны!
  И заметил:
  - Дверь, между прочим, не моя, а государственная.
  Мужики переглянулись. А потом дружно набросились на меня. Некрасиво получилось, когда я отскочил в сторону, а они носами в немытый пол уткнулись и друг дружку поймали. Даже смешно. Но - неэстетично. Маша проснулась. Села, моргая. Непонимающе посмотрела на дверь, на меня, на мужиков. Те совершенно на меня обозлились и, похоже, собирались убить, несмотря на предыдущее стремление куда-то там доставить. С другой стороны, они не уточняли, в каком виде меня там ожидали. Для конфиденциальной беседы. Анонимность гарантируется. Достали пистолеты.
  - Слышь, ты, кузнечик, попрыгали и хватит. А теперь давай с нами, а то мы тебе не только плечико вывихнем, но и ножки оторвем.
  Тоже мне, сказатель детских страшилок. Я улыбнулся улыбкой из разряда "Вы так в себе уверены, да?" Мужик понял. Продолжил.
  - Или ее застрелим, - и ткнул в Машу. Маша, до этого как бы окаменевшая от шока, побледнела и закрыла лицо руками. - Нам она ни к чему, а вот тебе, похоже, очень даже к чему, - и мерзко хихикнул.
  - Не угадал, - засмеялся я. - Мне она совсем ни к чему. Я ее на дороге подобрал, когда из Москвы выбирался.
  - ..., - тихо сказала Маша, открыв заплаканное лицо.
  - А нас, наверно, жестоко обманули, когда сказали, что ее еще с Морильска пасут? Вместе с тобой. И с "хрусталем".
  Мне стало не по себе. Да, на случайность это совсем не похоже. Но если их интересует "русский хрусталь", то почему они ко мне вяжутся, а не к Маше? Джентльмены, что ли? Я открыл было рот, но тут Маша заговорила.
  - Забирайте уж тогда, раз пасли. А он-то здесь при чем? Вам я нужна, а не Миша.
  - Заткнись, девочка, пока жива.
  Если б не контузия и не лучевая болезнь, пока живы были бы они, причем это пока было бы не долгим. Я покачнулся, в голове на одной из полок что-то упало и больно зазвенело осколками. Русский хрусталь, наверное. А когда болеть и звенеть перестало, меня уже надежно скрученного заботливо запихивали в джип цвета хаки. Без Маши. И без второго мужика. Зато в машине их было много.
  - А ехать далеко? - поинтересовался я. - А то меня укачать может. Стошнит еще вам... на вас...
  - Ну-ну, - хмыкнули справа. - А ты дыши почаще да поглубже, а то без зубов неудобно будет. Некрасиво.
  Я чуть дернулся. Тоже эстет или про меня знает много? Плохо. Но на всякий случай решил вести себя потише, пока не разузнаю все получше, чтобы знать, как действовать. Ехали молча. Мимо поля с моргом, через поле, мимо танков и пехоты. А потом остановились. Перед зданием, с вывеской над входом "Добро пожаловать!", белым по красному. И маленькая панелька, мол, средняя школа номер два. В школе? Контрразведка? Не удивлюсь, что так было и до военного положения. Русские, знаете ли, с детства сообразительные. Вроде Павлика. Морозова. Бабушка мне про него рассказывала. А я думал - преувеличивает по старости и доброте душевной. Я боялся увидеть сейчас толпу разъяренных детишек в красных галстуках, с готовностью идущих меня допрашивать. Не увидел. Школа была пустынна. Только откуда-то раздавались глухие крики, и обещания апокалипсиса, и призывы подумать. Потом смолкли.
  Меня ввели в кабинет. Школьный. Доска, протертая тряпкой до белого пластика. Старые исцарапанные парты, портреты на стенах. Ленин, Гоголь, Вашингтон, Дзержинский... И люди. Трое. В строгих костюмах, несколько растрепанных. У одного дорогие часы на руке. Разбитые. А на стене, в углу сверху - цифровая видеокамера.
  Мужики в хаки прикрутили меня у стулу, молча пожали руки троице и ушли. Помолчали.
  - Ну? - один из троицы, тот, что пошире, разминая кулаки.
  - А что вас интересует? - вежливо спросил я. Зачем мне лишние неприятности.
  - Умный, - заржал второй, тот, что повыше.
  - В вашем американском паспорте не стоит въездная виза, - пояснил третий, с разбитыми часами. - Нелегально въехали. Зачем?
  - Видите ли, - сказал я свою обычную фразу, когда надо было быстро что-нибудь придумать. - У меня в Москве была встреча. А в нашей компании не любят, когда сотрудники посещают Россию. Ну, я ж на три дня ехал. Заплатил таможеннику, он и пропустил. На три дня. Без всяких задних мыслей.
  - С кем встреча? - продолжил третий.
  - С капюшоном, - выпалил я. Пояснил. - Сектант он, лысый весь, в капюшоне постоянно ходит. Предлагал мне вступить в его секту, стать начальником Детройтского отделения.
  - А почему через Морильск? Москвой ваш капюшон побрезговал? - поинтересовался широкий.
  - Потому что ехал я через Владивосток. Там таможенники меньше берут. К тому же люблю я на лайнерах по океанам кататься. Красиво это. Эстетично.
  - Ага. А чтобы про секту пошептаться, вы от Владивостока на полторы тысячи километров отъехали. Чтоб никто не подслушал? Нет, молодой человек, здесь серьезное заведение, а не ясельная группа для детишек с замедленным психическим развитием. Ну?
  - Согласен, неудачно придумал, - кивнул я. Все втроем заржали. - Только вот ведь проблема. Вы ж мне всё равно не поверите, если я правду скажу.
  - Попробуй.
  - Телепортировали меня в Морильск, чтоб я одного журналиста шлепнул. Киллер я. Ну как?
  - Хуже. Правду говорить будем? - похрустел пальцами широкий. Высокий шмякнул кулаком в ладонь. Впечатляюще. - Ладно, давайте начистоту. Мы уже долго следили за вами, Майкл. Как оказалось, вы живете двойной жизнью. Одна из них - жизнь Майкла Смита, преуспевающего американского бизнесмена. Вторая - жизнь Михаила Изяславовича Кагана, американского шпиона. У первой жизни есть будущее, у второй - нет. У вас нашли несколько паспортов. У вас нет въездной визы ни в одном из них. Вчера нанесен ядерный удар по Москве. Одной из стран блока НАТО. Сейчас мы решаем, вы шпион, диверсант или вы сами нам скажете. Какое у вас задание? Что вы должны были сделать? Как вас сюда инфильтрировали?
  - Ой, ребята, говорить мы будем долго, - поежился я. - Я ж вам правду сказал. Не шпион я. Только вы, похоже, мне так и не поверите...
  
  7 мая, 2002, вторник, 14:33.
  
  - Ладно, скажу, - прохрипел я.
  Широкий остановился. Высокий, отдыхавший в стороне, насторожился. Разбито-часовой подошел ближе.
  - Ну?
  - К нас такая традиция: отмечать Пасху в Москве. В бане. С кучей паспортов и без виз...
  После удара я выплюнул еще один зуб. Больно.
  - Я ж вас поубиваю, - пообещал я.
  - Из Сибири с любовью, - подбодрил широкий. Размахнулся...
  
  7 мая, 2002, вторник, 15:54.
  
  - Тиффешант, - выбрал я. Высокий ткнул в ребра, для профилактики, чтоб не передумал.
  - Ну? Задание?
  - Ишпотить ФФО, фтоп факеты не шпили.
  - Ну и как, получилось? - сочувствующе спросил Шляпник.
  - Неа.
  - Вот и я так думаю. Не получилось у тебя соврать. Задание?
  - Шурналишта шлепнуть...
  Не прошло.
  
  7 мая, 2002, вторник, 17:02.
  
  - А может и не врет, - задумчиво сказал Шляпник. - Или партизан. Ты не партизан, Миша?
  - Ммм... - я помотал головой. Не сильно так, больно все-таки. - Киллеэ э.
  - Может, в самом деле киллер? - Шляпник почесал подбородок. - Ладно. Стрельнем вместе с тем, журналистом-пророком?
  - Утром, в подвале, - поддакнул широкий, потирая разбитый кулак. - Чтоб тихо было.
  - Последнее желание есть? - поинтересовался Шляпник.
  - Жубную фьфётку, - с издевкой попросил я. - И пафту, "Флентамет", фо фтоом.
  Трое заржали.
  А потом дали. Еще раз в зубы. За шутку. Видимо, понравилась.
  Шляпник выглянул в коридор, негромко позвал. Вошли двое в хаки, отвязали, и поволокли. В спортзал. В лестнице на первый этаж было полсотни ступенек. И порожек на входе.
  А в спортзале висел, крепко прикрученный к шведской стенке, избитый, Олег-журналист.
  Заказ.
  А у меня, как всегда, оружия с собой нет...
  Двое привязали меня рядом с ним и ушли.
  Олег поднял голову, заметил меня, вздрогнул. Вздрогнул еще раз - наверное, узнал. И опустил голову. Больно, наверное. И все равно уже.
  Вот ведь как глупо: быть расстрелянным вместе с жертвой русской контрразведкой в самом начале Третьей Мировой. Интересно, за что наши разбомбили Москву? Хотя нет, не так. Интересно, за что наши так долго терпели Москву? Могу ли я здесь пользу принести? Если сбегу. А почему бы и не сбежать? До утра далеко. Могу и очухаться. И убить их всех. Вместе с танками и пехотой. Всех. Всех...
  
  8 мая, 2002, среда, 6:00.
  
  Тело затекло. Хотелось элементарно потянуться, чтобы восстановить кровообращение хотя бы слегка. Хотелось помахать руками и ногами, несмотря на боль.
  Тело болело. Били хорошо. Профессиональный допрос с пристрастием. Глаза до сих пор с трудом видели окружающее. Хотелось приложить к синякам и ссадинам огромный кусок льда, во весь рост, несмотря на холод.
  Тело закоченело - по ночам в спортзалах еще бывали заморозки.
   А утром пришли отморозки.
  Двое на одно лицо. Помятое, опухшее неизвестно от чего, идеально красное лицо.
  Двое в хаки. В совершенно одинаковом, несвежем после вчерашнего неизвестно чего, хаки.
  Двое с автоматами. С абсолютно одинаковыми автоматами Калашникова.
  И эти двое пришли нас убивать.
  Двоих.
  Меня и мою недобитую жертву.
  - С вещами на выход! - командирским тоном рявкнул тот, что слева, обдав окрестности разноцветным перегаром. Вот идиот. С какими вещами? На какой, к черту, выход? Вместе со шведской стенкой, что ли?
  - Ты чё?! - рявкнул тем же тоном правый. - Они ж это... это... это!
  И ткнул дулом в мои веревки. Несмотря на то, что я и так чуть дышал, я затаил дыхание - мало ли, хоть это и Россия, а значит, совершенно точно выстрелить не должно, но кто их знает...
  - Сам вижу! - ответил левый. - Для порядку!
  Висящий рядом со мной пророк не шевелился. Помер что ли? Или спит еще. Как можно спать в таком балагане? Солдаты, с маленькими звездочками на просторе погон, грубо отвязали сначала меня. Поддержать, конечно же, и не подумали. Падать оказалось очень неприятно. Зато хоть помахать можно было конечностями. Попробовать хотя бы, потому что с первых трех раз не получилось даже согнуть локти. Свалился журналист. Хрюкнул. Жив, гад. А чего не шевелится? Пнуть бы его. Как он. За бабушку. А, это во сне было... Все равно. Пнуть бы...
  - А ну вставайте! - рявкнул левый, кажется. Они местами с десяток раз поменялись, я и перепутать мог. - На счет раз по шеренгам становись! Раз!
  - Они ж это... это... Подождать надо, - предложил правый. - Пущай отойдут.
  - А чего ждать? Нам их здесь приказано это... приговор исполнить.
  - Как здесь?! Майор так и сказал: ко мне и при мне. А он в подвале! А здесь он где?
  - Не, ну за что тебе прапора дали! Он приказал: расстрелять на месте и ко мне, то есть к нему. Для других приказов.
  - Дурак ты! А на фиг мы их тогда отвязали? Он сказал: отвязать. Это - не на месте. Значит, повели. Да и некрасиво здесь. Забрызгаем.
  - А в подвале красиво? Давай так: я своего застрелю, а ты своего к майору волоки, если хочешь.
  - Э... - просипел я. - Я сам пойду... к майору...
  - Тогда я этого пристрелю, который справа, - согласился левый. - Он все равно не шевелится.
  - Э! Это мой! Не дам! Своего расстреливай, а это мой!
  - Не, ну ты сам подумай: этот сам к тебе просится, прямо в руки идет, да и волочь его на себе не нужно. А тот, - он ткнул сапогом в безжизненное тело журналиста. - и так уже помер. А я это... так сразу убивать не могу еще. Надо на трупах потренироваться.
  Труп застонал.
  - Вот видишь: он тоже со мной хочет. Так что давай к майору, а там если что посмотрим.
  - Хочу... - просипело тело пророка.
  - Больше мне делать нечего, как смертников на себе таскать. Давай выбирай себе одного и вали. И оставь меня.
  - Прапор прапору не указка. Никого я выбирать не собираюсь. Я не на птичьем рынке. Либо двоих здесь, либо двоих туда.
  Я глядел жадными глазами на правого. Правый натужно думал, долго что-то прикидывал в прапорских мозгах, а потом сказал:
  - Давай это... это... монетку бросим.
  Левый заржал:
  - Как вчера? Когда ты громче всех орал, что у тебя монетка счастливая, а потом сам за бутылкой и пошел.
  - Дурак, - обиделся правый. - Это случайно. И вообще, ты мухлевал. Сегодня на пол бросать будем. Орел - здесь расстреливаем, решка - поволочем к майору.
  - Ага, а на ребро станет - отпустим! - заржал левый. - Бросай.
  Монетка взлетела вверх, описала немыслимую дугу в воздухе и завертелась в диком вальсе прямо перед моим ошалелым лицом. Я не дышал. Я жадно смотрел на затихающие обороты кругляша, решающего для меня гамлетовский вопрос на ближайшие... да ладно, хоть так.
  Монетка замерла на ребре в пяти сантиметрах от моего носа, заговорщицки поблескивая достоинством в один рубль. На ребре! Отпустят, что ли?!
  - Ребро, - виновато протянул правый. - Отпускать?
  - Дурак! Перебрасывать!
  Нет! Второго раза я не выдержу! Я что есть силы дунул на монету, и она упала решкой, показывая всем ее рублевую годность.
  - Решка, - радостно сообщил я. И невинно заморгал правому.
  - Решка, - смущенно заморгал правый.
  - Решка, - разочарованно констатировал левый.
  - Значит, туда, - продолжил правый.
  - Если туда, то волоки обоих!
  - А я что - рыжий?! Пущай этот его и волочет! А то обоих здесь!
  - Поволоку, - быстро согласился я.
  С трудом я поднялся на плохо гнущиеся ноги. От души пнул журналиста, взвалил на плечо... и рухнул вместе с ним. Прапоры заржали, причем правый толкнул левого в бок.
  - Как мы вчера, а?! А ты хотел на месте! Посмеемся хоть! Ну, давай! Дубль два!
  Журналист подо мной крякнул.
  - Может, я сам? - протянул он.
  - Попробуй, а то обоих тут...
  - А чем тут хуже?
  - Разговорчики в строю! - рявкнул левый, и довольный, засмеялся своей шутке.
  Я поднялся на колени, чувствуя всю шаткость своего положения, подтянул журналиста до такого же положения, а он, наглый, на меня оперся и поднялся. А я, недолго думая, взял и рухнул. А он - на меня. Нечего опираться!
  - Даю вам это... три минуты! А потом стреляю! Хоть здесь, хоть где! Ну?!
  - Своего - да, а моего не тронь! Мне, может, за него лейтенанта дадут! Давай, как тя там!
  - О! Давай на спор, что сами не дойдут!
  - Давай!
  - Эй, разбей! А, ладно! На бутылку!
  - Ну если не дойдут! Я ж их прикладом зашибу! Прямо там, где не дойдут.
  Я решил пойти. И дойти. Тем более, что чувствовал некий слабенький, но все-таки прилив сил, а там... кто его знает. Уж больно не верилось, что именно сегодня придется умирать. Пророк, похоже, тоже откачивался потихоньку, потому как встал сам и легонько оперся об меня, гад. Но не упал. И меня не свалил.
  - На счет "раз", - тихо сказал я. - Осторожно шагаем. С правой ноги.
  - Угу-м, - кивнул журналист. - Раз.
  И мы шагнули. Теперь я понимаю, что чувствуют младенцы, когда делают первые шаги. И как они радуются, когда не падают. Но рядом с ними - добрая и любящая мама, а тут только два этих...! Штормило нас сильно, на каждом шагу.
  А потом была лестница в подвал. Я сглотнул. Журналист тоже как-то сдавленно поперхнулся.
  - Чё делать будем? - шепнул он.
  - Не падать, - попросил я, и шагнул.
  И тут же упал.
  И покатился с самой первой и до самой последней ступеньки этой бесконечной русской лестницы. Больно было через каждые две ступени. Потому что я пророка за собой уволок. И на землю он первый упал, а я сверху. На мягкое. И хрюкающее.
  Сверху до меня докатился откровенный смех.
  - Поползли, - прошипел журналист. - Быстрей.
  - Зачем?
  - Давай!
  Отползти мы успели аккурат.
  Наверху случилось что-то непоправимое и вниз покатился сочный ступенчатый матерно-мясной ком из обоих поскользнувшихся прапоров. Один из них с размаха напоролся на мою бедную ступню. Обутую в тяжелый подкованный армейский ботинок. Ботинок удар смягчил, но в ноге что-то противно и больно переломилось. Прапор неприятно хрустнул лицом и замер. Второй попробовал выбраться из-под обмякшего тела, но мне было так больно, что позволить ему встать и еще что-нибудь надо мной сотворить я уже не мог. Пришлось лягнуться второй ногой в таком же ботинке. Уж не знаю, куда я ему попал, но он сразу затих.
  - Что там, всё? - спросил пророк.
  - Автомат бери, - простонал я. - Тут майор где-то. И не один, скорее всего.
  - А ты? Ты ж киллер! - возмутился пророк, но за автоматом пополз.
  - Я... он мне ногу сломал... лбом своим, - простонал я. - Да ты не бойся, здесь не промахнешься.
  Журналист, стуча зубами, снял автомат с верхнего, шевелить его, видимо, не решился, и приволок его мне.
  - У тебя лучше получится, - пробормотал пророк.
  - Второй тащи, мать твою так! - рявкнул я, взвывая от боли в ноге. Самое поразительно, что остальное уже не болело совсем. Я думаю - такой контраст!
  - А этот? - пророк боязливо посмотрел на верхнего, на его бывшее лицо и содрогнулся.
  - А этот не укусит, ему уже все равно, хоть пельмени из него лепи, - раздраженно скрипел я. - А вот второй, у которого наш второй автомат, может вот-вот очнуться и поспорить с нами насчет того, чье все-таки оружие.
  Я как чувствовал! Слабо я лягаться стал. Прапор обиженно застонал и начал жаловаться. Наверное, майору. Наверно, в бреду. Но тут меня удивил этот полуобморочный, вечно бессмертный, как Кащей, журналистишка. Он быстро подскочил к очнувшемуся и что есть силы саданул его по затылку прикладом моего автомата. Я аж причмокнул. А он кинул автомат, потряс ударившегося за плечо.
  - Вам не больно? - залепетал он. Идиот, мать его так!
  - Автомат! - потребовал я. Посмотрел, и добавил. - Может, ты ему искусственное дыхание сделаешь?
  - Тебе хорошо, ты людей убиваешь, как я статьи пишу - легко и привычно. А я винтовку только в тире держал. А настоящий автомат... - похоже, ему было нехорошо.
  - Идиот! Сюда сейчас полроты прибежит! Ты-то уж явно стрелять не будешь! А они - еще как! Дай мне автомат!
  - Нету здесь никакой роты! Один майор-алкоголик!
  - Откуда ты знаешь? - не поверил я. А потом спохватился и добавил. - Ах да, ты ж пророк... Автомат-то дай, а? Пророк!
  - А ты меня из него застрелишь, да? Ты ж киллер! А я твоя курица для супа! А, киллер?
  - Ты ж пророк, знать должен, что не застрелю уже. Возьми себе второй, да направь на меня, если боишься. Ну?!
  - Не застрелишь, - уверенно сказал пророк и расслабился. Спокойно сдвинул тело верхнего, снял с нижнего оружие и повесил себе на грудь. Потом подал мне мой. Перестраховщик, мать его так!
  Ладно хоть успел. Потому что из глубин подвала появился майор. Вальяжной, но нетвердой походкой он шел к нам, засунув руки в карманы. Увидел прапоров, увидел нас с автоматами. Икнул, замер. Рванул пистолет из кобуры. Не получилось. Рванул еще раз. Журналист поднял автоматное дуло на него и нажал курок. Щелкнуло. Идиот! С предохранителя снимать надо! Майор уже вытащил пистолет и с победной ухмылкой, вихляющей рукой направил его на нас. А у меня рефлекс. Майор упал, а пророк ошалело потирал уши и все время вздрагивал. Наверное, подумал, что это он.
  - Пророк, - позвал я. - Расслабься и выдохни. Это не ты ведь его убил. У тебя предохранитель не снят, посмотри сам!!
  - А-а-а... да-а-а?.. - внятно ответил пророк. - А когда?
  - А тогда. Когда ты зубами щелкал. Не держал автомат и не трогай больше. Мне отдай. И меня подними. Замерз я.
  - Ага, - сказал пророк, осторожно поднимая меня с пола. - А ты всех так... и меня... бы?
  - Так - не всех. Винтовкой удобнее. А люблю - арбалетом. Из-за тебя... арбалет мой... Мать твою так!
  Журналист содрогнулся, содрогнул меня, а я завопил.
  - Нога!!! - "гад, гад, гад" покатилось по подвалу. - Смерти моей хочешь, урод? Не хочешь держать - положь меня и не трогай! Только так, чтоб вход на линии огня был.
  - А что, опять стрелять надо? - спросил пророк, осторожно усаживая меня возле стены недалеко от злополучной лестницы. И добавил. - А где у меня предохранитель?
   - Не надо, - сказал я. - Поранишься еще. Или того хуже, меня покалечишь. И не мешай, если сунется кто. На лестнице показались ноги в тяжелых кованых армейских ботинках.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"