Милицин Геннадий Константинович : другие произведения.

Ни о чем не жалею...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.16*13  Ваша оценка:

  
  
  
  
  
  
  
   ГЕННАДИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ
   МИЛИЦИН
  
   НИ О ЧЕМ НЕ ЖАЛЕЮ...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   NEVERIZDAT
   Нью-Йорк
   2009
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   За спиной гулко хлопнула входная дверь, спугнув стайку воробьёв, кормившихся на крыльце военкомата. Вот и всё. Закончилась моя служба в Вооруженных Силах. Сдано удостоверение личности полковника, и теперь я военный пенсионер.
   Только сейчас, стоя на пороге военкомата, ощутил себя вне Армии, которой отдал почти 32 года своей жизни. Мне 50 лет, и теперь у меня новая жизнь, которая и манит и страшит своей неизвестностью. Как она сложится, что ждёт меня впереди?.. Я не был войсковым офицером. Большую часть службы - 22 года из 32-х - я провёл на предприятиях Министерства обороны, получив большой опыт организации производства, руководства крупными коллективами рабочих и служащих. Думаю, что всё это мне пригодится в новой жизни...
   Стоять холодно - на дворе середина января. Что делать, куда идти? Впервые за долгие годы ощущаю себя никому не нужным. Уже несколько раз ловил себя на мысли - как там дела на заводе? По инерции думаю о проблемах, занимавших мою голову в последнее время - что ещё сделать, чтобы спасти вверенный мне завод от развала и сохранить его коллектив? Пять лет мне это удавалось, но в конце концов я понял, что руководству страны сейчас не до Вооруженных Сил. Одно за другим закрываются крупнейшие предприятия бывшего СССР, и по большому счету никого это не волнует. Все заняты дележом собственности и приватизацией, а чем хуже дела на предприятии, тем легче его приватизировать. Бороться с этим бесполезно - отсутствие всякой перспективы для наших предприятий понимали и в Министерстве обороны. Просто нам, руководителям заводов, сказали: делайте всё, что хотите, в рамках закона, но предприятия и их коллективы надо сохранить до лучших времён.
   Шло время, а надежды на улучшение ситуации только таяли. За отгруженную заводом продукцию Министерству платить было нечем. С одной стороны, мы выполняли заказы для воюющих в Чечне войск и понимали важность этой работы, а с другой - было непонятно, почему нет денег на оплату этой продукции. И чем больше мы выпускали наших изделий для армии, тем глубже проваливались в долговую яму.
   Вопросы возврата заводу долгов стали вызывать раздражение у высшего руководства. Безнадёжность и бесперспективность ситуации с финансированием понимали все.
   Вот в такой обстановке и созрело мое решение об уходе из армии. Как раз мне исполнилось 50 лет - возраст, при котором я мог уволиться на пенсию. Написал рапорт об увольнении. Многие думали, что я хочу, чтобы меня уговаривали остаться, выторговав для себя какие-то особые условия...
   После нескольких бесед с руководством Главного автобронетанкового управления стало всем ясно - я действительно хочу уволиться из армии. Но увольнение затянулось - долго искали преемника на должность начальника Центрального завода. В конце концов, я сдал дела и должность одному из своих заместителей.
   Перед увольнением было несколько предложений устроиться на работу с приличной зарплатой (более 2000 долларов), но поскольку мой уход из армии затянулся, эта должность оказалась занятой. Да и было понятно, что ждать четыре с половиной месяца моего увольнения никто не будет.
   Спускаюсь по ступенькам военкомата и иду к станции метро. Кругом спешат люди, и никто не обращает на меня внимания. Поеду домой - надо подумать, что делать дальше. Ощущение такое, что я в этой огромной Москве никому не нужен.
   Приезжаю домой. В квартире никого нет. Нелля на работе, Лёшка - в колледже, Нелина мама (моя тёща), видимо, ушла в магазин. Тоскливо. Ложусь на диван - надо осмыслить положение дел и принять какое-то решение. А думается совсем о другом - о детстве, о далёком уральском городке Челябинске-40, о том, как учился в школе, ушёл в армию на три года, а прослужил - 32.
   Как давно и недавно всё это было. Раньше у меня совсем не было времени остановиться, оглянуться на своё прошлое, оценить (хотя и субъективно) прожитую жизнь.
   И я стал вспоминать...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава первая. Урал
  
   Восточный склон Уральского хребта - неповторимый по красоте край, на котором находится северная часть Челябинской области. Особое очарование этому райскому уголку природы придаёт сочетание невысоких, покрытых лесами гор, с огромным количеством озёр с чистейшей водой.
   Здесь, в послевоенный период, за сравнительно короткий срок были построены и вступили в действие уникальные предприятия новой для страны и всего мира атомной промышленности.
   Первенцем отечественного атомного производства, его лидером, по праву считается химический комбинат "Маяк", вступивший в строй в июне 1948 года в закрытом городе Челябинск-40, ныне Озёрск.
   Именно здесь, в обстановке строжайшей секретности происходила наработка оружейного плутония. Город разместился на большом мысе южного берега озера Иртяш - это между небольшими городами Кыштым и Касли, у старой демидовской дороги, проходившей по восточному и южному берегам озера.
   Город и комбинат строились невиданными темпами. Огромная территория была обнесена колючей проволокой в несколько рядов, по обе стороны которой были прорублены просеки шириной 50 метров. За 100 метров до просеки установлены таблички - "Стой. Проход запрещён! Стреляю без предупреждения!". Охрану запретной зоны осуществляла дивизия внутренних войск.
   В конце сентября 1949 года, в возрасте трёх лет родители привезли меня в этот город. Мой отец - Константин Папиевич Милицин прошёл всю Великую Отечественную войну. До войны он работал связистом на Оренбургской железной дороге. С началом войны все железнодорожники получили бронь и в действующую армию не призывались. Несмотря на это, отец пошёл в военкомат и добился призыва и отправки на фронт. Воевал отец в войсках связи, участвовал в Курской битве, был награждён орденами и медалями. После войны он опять вернулся на железную дорогу, в Оренбург, так как был потомственным железнодорожником. Его отец - мой дед, тоже работал на железной дороге. А 9 августа 1946 года появился на свет я - Геннадий Константинович Милицин, от лица которого и написаны эти воспоминания.
   Всё, что написано мной, является посвящением моим сыновьям - Вадиму и Алексею.
   В начале 1949 года (мы в то время жили на Южном Урале в Оренбурге) отца, как члена ВКПб с 1943 года, вызвали в областной комитет партии на беседу с приехавшим из Москвы чиновником высшего ранга и предложили завербоваться на работу по своей специальности на завод в город Челябинск. Никаких подробностей не сообщали, но многозначительно подчёркивали важность этого предложения. Отец не соглашался, ссылаясь на то, что четыре года воевал, что только сейчас как-то устраивается жизнь, есть интересная работа на любимой железной дороге. Ссылался на то, что у него двое детей. Младшему, то есть мне, всего два года.
   Но никакие доводы не убедили столичного чиновника. Он заявил, что если отец откажется, то его исключат из партии и, как следствие, - уволят с железной дороги.
   Отцу ничего не оставалось делать, как дать согласие. С тяжёлым сердцем он пришёл домой и сказал моей маме, что надо уезжать. Сначала он должен будет уехать один, а через неопределённое время он заберёт всех нас на новое место. Куда ехать и как долго предстоит там жить - неизвестно.
   Надо сказать, что после войны (да и во время её) все железнодорожники носили форму, похожую на военную, а Министерство путей сообщения (МПС) было полувоенной организацией. Отец имел звание капитана. Предстояло увольнение, причём отцу в категорической форме было запрещено объяснять причину ухода с железной дороги. Да он, собственно, и сам не знал, куда и для чего ему предстояло ехать.
   Вскоре отец уехал, оставив мою маму, бабушку, сестру Ларису и меня одних. Мама работала, и на одну её зарплату акушерки существовала наша семья. Время было трудное. Мы все ждали возвращения отца, но вестей от него не было.
   Как потом он рассказал, приехав в город Челябинск, он явился по указанному в предписании адресу. Его разместили в хорошей гостинице и предупредили, что скоро вызовут на беседу. Ждать пришлось недолго. Беседовавший с ним человек не представился, но видно было, что он чиновник высокого ранга, о чём можно было судить по орденским планкам на его пиджаке.
   Отец очень надеялся, что он будет работать в самом Челябинске, в котором когда-то жили и его отец, и его дед, и родственники по линии матери. Но по ходу разговора нельзя было понять, куда его направят. В конце беседы ему приказали ждать решения.
   На следующий день отец получил предписание выехать в г. Кыштым и явиться по указанному адресу. Приехав поездом к месту назначения, он был удивлён. Это было деревянное строение рядом с вокзалом, в котором собралось таких как он человек двадцать. Просмотрев внимательно документы отца, один из работников этого учреждения предупредил его, что через два часа вся эта группа прибывших поедет дальше на машине, и посоветовал теплее одеваться. Лежал снег, было морозно. У отца кроме шинели железнодорожника (уже без погон) одеть было нечего. Вскоре всю группу посадили в кузов прибывшего автомобиля с будкой (коломбиной) и повезли в неизвестном направлении.
   Закончился Кыштым, дорога виляя проходила по лесному массиву. Внезапно впереди возникло одноэтажное строение, от которого в обе стороны шли ряды колючей проволоки. Около строения стояло человек 5-6 солдат и офицеров в белых полушубках с винтовками, которые тщательно осматривали тяжело груженый автомобиль.
   Всех прибывших выгрузили из машины, построили, проверили по списку. Простояли на морозе минут сорок, но никто не роптал. Поражало большое количество всевозможных предупредительных табличек, которые грозили всем нарушителям установленного режима стрельбой без предупреждения.
   Наконец вышел старший лейтенант внутренних войск и начал проверять документы, сверяя их по списку.
   Когда закончилась эта процедура, всех провели через открытые ворота и посадили в кузов всё той же грузовой машины. Опять долго ехали по лесной дороге, которая в некоторых мечтах представляла из себя лежнёвку из брёвен.
   Наконец, въехали в какой-то посёлок, где строились деревянные и кирпичные дома. Строительство шло кругом. Поражало то, что строительные площадки были обнесены забором из колючей проволоки с охраной, а внутри работали заключенные. Многие из сидевших в кузове были встревожены. Ведь они могли пополнить ряды заключенных - в те времена это было очень просто.
   Но вот машина остановилась около новенького двухэтажного здания. Всех опять построили, собрали документы и велели ждать. Ну, а дальше - опять беседы, опять ожидание. Наконец отцу сказали, что его направляют в хозяйство Алексеева и ехать туда придётся ещё 15 километров...
   Опять дорога прорезает густой сосновый лес. Слева угадывалось большое озеро, за ним виднелись заводские трубы. От озера поднимался пар. Наконец, машина, сделав несколько поворотов, въехала в какой-то посёлок, в котором кругом шло строительство домов.
   Так мой отец попал в Челябинск-40, а точнее - в посёлок N2 "Татыш", по названию одноимённой железнодорожной станции, находящейся по другую сторону зоны. Рабочий посёлок состоял из нескольких двухэтажных домов, да типовых коттеджей, бараков и землянок.
   В посёлке было два магазина - хлебный и "смешанный", они располагались в деревянных постройках. А рядом с ними и недалеко от колючей проволоки (зоны) возвышалась водонапорная башня, которая действует и по сей день. Отопление домов осуществлялось от трёх паровозов, стоящих рядом с железной дорогой, по пути из посёлка на завод.
   Первоначально посёлок назывался "Солнечный", но позднее это название не прижилось, и он стал называться "Татыш". Улицы его именовались "линиями", или попросту шли под номерами. Застраиваться Татыш начал с проспекта имени Ленина, позже переименованного в проспект Мира.
   Первые деревянные бараки возвели на улице Первомайской, каменные дома выросли на улицах Южная, Маяковского, Трудящихся. Улица Трудящихся протянулась через весь Татыш. В первом в городе родильном доме появилась на свет ни одна тысяча горожан. Моя мама проработала в нём 15 лет.
   Вот в этом самом посёлке нам и предстояло прожить 16 лет. Жизнь в закрытой зоне исключала общение с теми, кто находился за её пределами. Это - ограничение человека в его личных потребностях. Так оно и было. До 1954 года на секретном объекте и местности, его окружающей, лежала печать строжайшей государственной тайны. Подавляющее большинство населения даже во время отпуска не могло выехать за пределы закрытой зоны. За это была положена денежная компенсация, а сами отпуска оплачивались в полуторном размере. Если кому-то удавалось выехать из зоны на короткое время, то на КПП (контрольно-пропускном пункте) его тщательно проверяли, просматривая каждую вещь. О приезде в зону родственников не могло быть и речи.
   За соблюдением установленного порядка строго следила режимная служба, возглавляемая генерал-лейтенантом И.М.Ткаченко. Власть его была неограниченной. Подчинялся он только лично Лаврентию Берия. Здесь ничего не слышали об арестах, о врагах народа. Тем не менее, тяжёлая рука Ткаченко чувствовалась в городе постоянно. Он мог отменить решение любого должностного лица, в том числе - и директора комбината.
   После ареста Берии в 1953 году должность Ткаченко была ликвидирована. Режимные меры несколько смягчили - жителям города и посёлка разрешили на время отпуска выезжать из зоны. Но если человек не пересекал в установленное время КПП, то через двое суток его объявляли во всесоюзный розыск.
   Вот в таких условиях и должна была начать свою новую жизнь наша семья. В конце сентября 1949 года отец внезапно вернулся в Оренбург, и мы стали собираться в дорогу. Часть вещей отдали родственникам (в Оренбурге жили мои дедушка с бабушкой по отцовской линии и старшая сестра отца). Остальные вещи были загружены в товарный вагон-теплушку, в котором предстояло ехать нам всем.
   С этого момента моей жизни у меня стали появляться собственные отрывочные воспоминания и впечатления. Помню, что в этом вагоне ехали ещё 2-3 семьи, в том числе семья Щегловых, которая в последствии тоже жила в поселке Татыш. Помню, что ехали очень долго и на стоянках старшие бегали за кипятком на станцию. Но самое яркое впечатление сохранилось у меня в момент въезда в зону. Ночью состав резко затормозил, открылась дверь - и появились два солдата с винтовками. Они провели осмотр вагона, приказав нам выйти наружу.
   Дальше мои воспоминания вновь становятся смутными. Помню прожектора, лай собак, отрывистые команды военных. И потом всё вдруг обрывается... Следующее воспоминание: мы - в пустой квартире, где очень тепло. Пахнет свежей краской и штукатуркой.
   Так вся наша семья оказалась в городе, о существовании которого знали очень немногие. Его тайна строго охранялась в течение нескольких десятилетий.
   Замкнутую жизнь обитателей закрытого города скрашивала прекрасная уральская природа. Город, посёлок, промышленные объекты были расположены в сосново-берёзовом лесу. Высокие стройные вековые сосны и белоснежные берёзовые рощи радовали глаз. В лесу было много грибов и ягод. Недалеко от поселка, а также в парке, разбитом на берегу озера, можно было за один час набрать большую корзину грибов.
   Город и поселок строили с размахом. Вновь приезжих неизменно удивляла толщина кирпичных стен домов, лепнина карнизов. Каждая квартира имела туалет, кухню, ванную комнату с "титаном" для горячей воды. Асфальтовых тротуаров тогда ещё не было, а все пешеходные дорожки были сколочены из толстых досок.
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Оренбург, март 1948 г,
   Одновременно с жилыми домами строились мощные бомбоубежища. Толщина их стен порой достигала полутора метров. Все бомбоубежища оснащались установками для подачи очищенного воздуха. В шестидесятые годы они оказались заброшенными, и мы, вооружившись фонариками, исследовали пугающие темные помещения.
   Кругом возникали кинотеатры, столовые, Дома культуры, магазины, детские сады и ясли. Масштабы строительства поражали воображение. И всё это - всего через 3-4 года после окончания войны!
   Зима на Урале суровая, морозы доходили до 35-40 градусов. Все ходили в валенках. В резко-континентальном климате такие морозы не очень страшны, если одеваться тепло. Когда я учился в военной академии в Ленинграде, при 20 градусах мороза холод пробирал до костей из-за высокой влажности, и никакая тёплая одежда от него спасти не могла.
   Итак, мы на новом месте... В квартире пусто. В центре комнаты стоит стол, а на нём лежат грецкие орехи и несколько шоколадных конфет. Я в то время еще не знал вкуса шоколада, и поэтому конфеты не произвели на меня должного впечатления.
   Сестра Лариса пошла в школу, которая находилась прямо через дорогу от дома. На переменах она часто прибегала домой, чтобы что-нибудь перекусить. Это была школа N 30. В последующем её сделают вечерней, а в девяностых годах и вовсе переоборудуют в жилой дом.
   Учителей в наши школы привозили со всей страны, отбирая лучших. Уровень обучения был очень высоким. В школах работали кружки и спортивные секции. Каждая школа имела мастерские, в которых учащиеся получали профессиональное образование.
   В другом конце нашего посёлка находилась школа N 22. Вскоре потребовалось строительство для нее нового здания, так как детей в посёлке становилось всё больше и больше.
   Прямо напротив двухэтажной постройки школы имелась лесная полянка - на ней и было развёрнуто строительство большого трёхэтажного здания со спортивным залом. Классы были с большими окнами, высокими потолками, красивыми новыми партами.
   В 1954 году моя сестра окончила школу и поступила учиться в политехникум. По окончании учёбы она уехала работать по специальности в Среднюю Азию, а потом - в другой закрытый город, но уже в Сибири, в Томск-7.
   Весной 1952 года наша семья получила квартиру в новом доме и из временной квартиры на улице Трудящихся переехала в дом N1 по улице Первомайской. Дом был построен только что и активно заселялся жильцами. Уже при нас в нем устранялись мелкие недостатки, закапывались теплотрассы, достраивался сарай. Строили дом расконвоированные заключенные. Они не были уголовниками. Это были обычные люди, многие из которых были осуждены за мелкие проступки. Время было суровое.
   Один из заключенных сделал и подарил мне настоящий маленький топорик, который долго хранился у меня в память о том времени.
   Труд заключенных применялся в те годы очень широко. Экскаваторов и другой строительной техники тогда еще не было. Руками заключенных выкапывались огромные котлованы в скальном грунте глубиной до 54 метров - в них строились атомные реакторы для наработки плутония.
   Запомнился мне холодный мартовский день 1953 года. На улице было сыро и холодно, поэтому большую часть дня я провёл дома. Мама пришла с работы после ночного дежурства, но спать не ложилась. Она включила радиоприёмник, из которого звучала траурная музыка. Пришла соседка, и они вместе слушали правительственное сообщение о смерти Сталина. Все разговоры велись вокруг того, что теперь будет, как будем жить. Зашла ещё одна соседка со второго этажа, вся в слезах.
   Я не понимал толком что происходит, хотя кто такой Сталин я тогда уже знал. На следующий день в посёлке вывесили флаги с чёрными траурными лентами и портреты Сталина в чёрном обрамлении. Все ходили притихшие, говорили вполголоса, многие плакали. Растерянность людей и неприкрытое ожидание чего-то значительного в ближайшее время читалось на лицах.
   Отец надел на пиджак свои орденские планки и был все эти дни задумчив, как будто что-то вспоминал. Долгое время он хранил газеты с правительственными сообщениями о смерти Сталина и его похоронах.
   Мы, дети, глядя на своих родителей, тоже притихли и не устраивали на улицах шумных игр. Такой я запомнил смерть Сталина...
   Между тем, руками заключенных был построен прекрасный город со своеобразной архитектурой, с коттеджными кварталами, с широкими улицами и красивыми домами. Куратором атомного проекта был Лаврентий Берия. Он несколько раз приезжал в город на личном поезде, который останавливался на специальной тупиковой ветке в лесу, в районе разъезда "А".
   Наш город был городом победившего социализма. Заработная плата работников комбината была очень высокой. Например, слесарь КИП и А третьего разряда на вредном производстве получал около 300 рублей, в то время как инженер за пределами зоны имел зарплату 75-90 рублей. В магазинах города свободно продавались холодильники, радиоприёмники, телевизоры, ковры, мебель, современная одежда, а также легковые автомобили. В продовольственных магазинах имелся белый пшеничный хлеб, масло, икра, шоколад, конфеты и другие продовольственные товары, о которых в других городах страны никто и не мечтал.
   Особой популярностью пользовались в городе велосипеды. На них ездили все от мала до велика. Ездили на работу, на озёра, в магазины, в лес.
   В конце 50-х годов в городе появилось своё телевидение. Кроме местной программы мы имели возможность смотреть телеканалы Свердловска и Челябинска.
   Преступности в городе практически не было. Со всей страны собирали для работы на комбинате лучших людей-профессионалов своего дела. За любой проступок выселяли из города, за пределы зоны. Двери в квартирах практически не закрывали на ключ, а те, кто закрывал, обычно хранили ключи под дверным ковриком.
   В моём детском понимании все города нашей огромной страны были обнесены колючей проволокой и также серьёзно охранялись. Первый раз я увидел самолёт в небе летом 1957 года в Челябинске - над нашим городом они никогда не летали.
   Наши родители не беспокоились за нас - потеряться в зоне было невозможно, все дети всегда на виду. Единственное, за что переживали наши родители - ребёнок мог утонуть в озере, если его оставляли без присмотра взрослые. Озёр в зоне было двенадцать, но многие из них были недоступны, так как находились в промышленной зоне и были заражены отходами атомного производства.
   Периметр огромной зоны был обнесён несколькими рядами колючей проволоки. По деревянным настилам между рядами ходили часовые, а на ближайших подступах были сторожевые собаки, которые были пристёгнуты металлическими цепями к длинным тросам.
   Прожив более 16 лет за колючей проволокой, я не ощущал никакого дискомфорта, поэтому моё личное отношение к строгой охране и к колючей проволоке, окружающей нас, было нейтральным.
   Чернобыльская авария вызвала большую озабоченность мировой общественности, которая узнала о ней почти сразу из сообщений средств массовой информации. Однако на Южном Урале, в закрытом городе Челябинске-40, за 30 лет до Чернобыля произошла крупная радиационная авария, о которой на протяжении длительного времени общественность практически не знала. Позднее она стала известна как Кыштымская авария или "взрыв 57". Инцидент произошел на комбинате "Маяк" 29 сентября 1957 года. В воскресный день, в 16 часов 22 минуты по местному времени, на радиохимическом заводе взорвалась одна из ёмкостей, так называемая "банка N14" комплекса С-3, служащая хранилищем высокоактивных отходов. Взрыв полностью разрушил ёмкость из нержавеющей стали, находящуюся в бетонном каньоне глубиной 8,2 метра. Два миллиона кюри радиоактивности, подхваченных ветром, разнесло по лесам, озёрам и болотам на площади 20 тысяч квадратных километров в Челябинской, Свердловской и Тюменской областях. Радиоактивное облако ушло в сторону от города.
   Три дня нас, детей, не пускали в школу и держали дома. Мы не понимали, в чём дело. В городе и вне его мыли дороги, изымали "грязные" деньги, обувь, одежду. Родители запрещали нам зимой есть снег, сосать сосульки, так как, по их словам, они были "грязные". У нас же попросту не укладывалось в голове, как могут быть "грязными" ослепительно белый снег и прозрачные сосульки. Через два года запретили держать скот (коров, свиней), собирать грибы и ягоды. Через много лет у детей, которые жили в тот период в городе, обнаружились опухоли щитовидной железы. И у меня в щитовидке есть два узелка на память.
   В детстве мы сами искали себе какие-то занятия, развлечения, и это было заразительно. Например, стоило одному из моих сверстников привезти из отпуска клетку-ловушку для птиц, как уже несколько энтузиастов пытались сделать своими руками такие же клетки. Через пару месяцев число таких умельцев увеличилось в разы. Мастерство их росло. Стали делать клетки с башенками, с куполами. По вечерам умельцы собирались в одном из дворов и хвастались своими изделиями. Такие клетки мастерил и я. Бывало, до 12 часов ночи строгал, сверлил, готовил детали для очередной клетки, чтобы на следующий день похвастаться своим мастерством перед друзьями. Птиц в наших лесах было много - снегири, щеглы, синички и другие пернатые жили в клетках почти в каждой семье.
   Однажды я со своим другом Витькой Зайцевым развлекался стрельбой по мишеням из пневматической винтовки, которую его отец привёз с фронта. Винтовка была солидной на вид, и мы считали счастьем даже просто подержать её в руках. Увидев на дереве птичку, я прицелился и выстрелил в неё. Птичка упала на землю. Она была ещё жива - у неё было прострелено крыло. Мне стало так жалко её, что я отнёс её домой, посадил в клетку и пытался лечить ее всем, чем мог. Но птичка умерла. Я очень расстроился и решил больше никогда не убивать животных. С тех пор я не лишил жизни ни одно живое существо. Наоборот, я очень люблю собак и кошек, которые в разные периоды моей жизни жили в нашей семье.
   Мой отец в середине тридцатых годов закончил техникум связи в Куйбышеве. До и после войны он работал связистом на железной дороге, а во время войны служил в войсках связи. Свою любовь к профессии отец пытался привить и мне. В десятилетнем возрасте я уже разбирался в радиосхемах, своими руками собирал примитивные ламповые приёмники.
   Очень часто мы с отцом ездили на велосипедах к периметру зоны и смотрели на проходящие за колючей проволокой поезда. Мимо нашего посёлка проходила железнодорожная линия Свердловск-Челябинск. Отец рассказывал мне о паровозах. Постепенно я стал довольно прилично в них разбираться, различал их серии. Огромная машина, извергающая дым и пар, производила на меня неизгладимое впечатление.
   В начале 50-х годов отец своими руками сделал масштабную копию паровоза. Все детали поражали своей миниатюрностью и точностью. Эта модель в детстве служила мне самой любимой игрушкой. А потом мой старший сын играл этим паровозиком. В конце 70-х годов отец подарил его кому-то из детей дома, в котором он жил в г. Ставрополе. Сейчас вспоминаю с сожалением, что не удалось сохранить эту уникальную копию паровоза как память об отце.
   Мой дед по отцовской линии в молодости учился в духовной семинарии в Челябинске. Вообще, среди дальних и близких родственников моего деда было много священников. Но деда тянуло к технике, а не к церковной службе, и он ушёл из семинарии, устроившись работать на железную дорогу.
   Мой дед по линии матери тоже работал на железной дороге кондуктором. Однажды зимой он сильно простыл, когда ехал на задней платформе вагона, и вскоре умер от двухстороннего воспаления лёгких.
   В детстве я любил рассматривать картинки в Справочнике железнодорожника. Позже, когда уже разрешалось выезжать за пределы зоны в отпуск, я подолгу стоял около паровозов на железнодорожной платформе вокзала и с восхищением рассматривал огромные машины. Отец ни без удовольствия рассказывал мне при этом об устройстве паровоза. Видимо, именно тогда я и полюбил мир машин.
   У отца были "золотые руки" - он мог смастерить ими практически любую вещь. Отремонтировать телевизор, радиоприёмник, велосипед и прочие устройства для него не составляло проблемы. Дома он всё делал своими руками, вплоть до мебели.
   Моя мама - Ольга Тимофеевна, перед войной окончила медицинское училище и всю жизнь проработала акушеркой в родильном доме. Она очень любила меня и мою сестру Ларису. Для моей жены Нелли она была второй мамой.
   После выхода на пенсию в декабре 1965 года родители переехали в Ставрополь, где купили кооперативную квартиру. Отец умер в 2000 году, а мама - в 2004-м.
  
  
  
   Глава вторая. Школа
  
   На самой окраине посёлка, рядом с опушкой леса стоит школа, в которой я учился. Это школа N22 на улице Южной. Построена она была в 1950-м году. А до неё, в 1944 году, начала работать в старом посёлке школа N2. Помещалась она в старом деревянном бараке, который построили военные моряки. Здесь, в посёлке Лесохим, была база военно-морского флота, где хранились мины и снаряды. И только через три года, в 1947 году, школа переселилась в кирпичное здание.
   Сначала учились в этой маленькой школе только дети с первого по пятый класс, а старших учеников возили на "коломбине" в город, за 15 километров. Потом в посёлке была открыта семилетняя школа N30, существовавшая в качестве детской школы до 1957 года. Позже она стала вечерней школой для рабочей молодёжи.
   Пятидесятые годы - это годы становления преподавательского состава и коллектива школы. Учителей привезли из разных городов страны. С большой теплотой и уважением вспоминаю своих учителей: Гадалёву Н.А., Баженову Л.А., Левкова В.Н., Черникову Р.Н., и, конечно же, директора школы Макарова Александра Николаевича. Они учили не только своим наукам, но и воспитывали нас в духе любви к Родине, прививали уважение и любовь к знаниям и к труду. Уровень преподавания в школе был высоким.
   Тогда, в шестидесятые годы прошлого века, почти все старшеклассники мечтали поступить в высшие учебные заведения, стать "физиками" или "лириками". Уровень подготовки выпускников был такой, что даже те, кто учился на "тройки", могли поступить в институт.
  
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Челябинск-40, 1964 г., Первенство города
  
   В школе сложились неформальные отношения между старшеклассниками и учителями. Мы вместе по вечерам играли в волейбол в школьном спортзале, ходили в походы, готовили школьные вечера.
   Надо рассказать и о повальном увлечении спортом. В посёлке было два спортивных зала - в школе и в спортивном клубе завода N20, который назывался "Авангард". Записаться в секцию было трудно, так как было много желающих. Спортивные залы работали с 14-00 до 23-00 часов вечера. Такая же ситуация была и с записью в кружки при поселковом клубе. Небольшая музыкальная школа не могла вместить всех желающих учиться музыке. Очень жалею, что, проучившись в ней год, я бросил её - спорт победил музыку.
   Дом, в котором я жил, находился рядом с конечной остановкой автобуса, ходившего каждые полчаса в город и обратно. На остановке стоял столб, на котором висели большие электрические часы и динамик, транслировавший радиостанцию "Маяк" с утра до вечера. Мы, дети, играющие во дворе, волей-неволей слушали радио. На всю жизнь запомнились мне мелодии песен военных и послевоенных лет В. Блантера, Б. Мокроусова, Н. Богословского, И. Дунаевского, В.Соловьёва-Седого. С тех пор люблю русскую, советскую песню, в том числе и народную.
   В 1957 году состоялось моё первое знакомство с моей будущей профессией. У нашего соседа по дому был мотоцикл "Ковровец", на котором тот изредка ездил на работу. И вот однажды, будучи немного под хмельком, он спросил у меня, не хочу ли я попробовать прокатиться на мотоцикле? "Конечно, хочу!" - был мой ответ.
   В течение нескольких минут он объяснил мне, где у мотоцикла сцепление, тормоз и газ, как переключать передачи. И вот я в седле. Мотоцикл, взревев двигателем, медленно (на первой передаче) повёз меня по двору. Это было незабываемое чувство. Проехав два круга, я нажал на тормоз, и мотоцикл заглох. Я испугался, что сделал что-то не так, поломал мотоцикл. Но дядя Валя похвалил меня, добавив, что даст ещё когда-нибудь покататься.
   После этой поездки я катался на мотоцикле ещё один раз на стадионе "Авангард", который находился за ДК имени Пушкина. В то время это было примитивное футбольное поле, вокруг которого находились дорожки, посыпанные угольным шлаком. Проехав кругов десять по стадиону, я навсегда влюбился в мир моторов.
   Некоторое время спустя, около спортивного зала "Авангард", я и мои друзья нашли валяющиеся детали спортивного мотоцикла: раму, наполовину разобранный двигатель, топливный бак и два колеса. Я притащил всё это к себе во двор, где и начал собирать мотоцикл, еще даже не зная его устройства. Конструкция хранилась в сарае. Для сборки не хватало много важных запчастей, в том числе - деталей двигателя, поэтому кататься на нем можно было только с горки. До сих пор храню фотографии этого мотоцикла, который привил мне любовь к технике.
   В то время наша школа перешла на 11-летнее образование с профессиональным уклоном - автодело. По окончании школы я получил права водителя-профессионала третьего класса и свидетельство автослесаря второго разряда. Три года мы изучали автодело, правила дорожного движения, учились водить грузовой автомобиль "ГАЗ"-51 (школьный). Мы ходили на практику в Центральные авторемонтные мастерские - своего рода небольшой авторемонтный завод. Тогда я и предположить не мог, что через 22 года стану начальником Центрального авторемонтного военного завода Министерства обороны СССР. Вот так я обрёл свою специальность.
   Второе моё увлечение, которое сыграло существенную роль в моей жизни - это спорт. В посёлке, где проживали три тысячи человек, было два спортивных зала и четыре футбольных поля. Расписание занятий спортивных секций было очень плотным. Зал клуба "Авангард" закрывался вечером в 23 часа. Спортом занимались и взрослые, и дети. Работали секции настольного тенниса, волейбола, баскетбола, футбола, хоккея с мячом и с шайбой, тяжёлой атлетики, лёгкой атлетики, спортивной гимнастики, бокса и многие другие. Чтобы записаться в секцию, необходимо было написать заявление родителям и предоставить медицинскую справку от школьного врача. Кроме перечисленных, работала секция детской спортивной школы по баскетболу (тренер Кандрушин Анатолий Семёнович).
   Спорт я очень любил. В пятом-шестом классе научился играть в настольный теннис (в 11 классе я играл на уровне 1 разряда). Одновременно играл в русский хоккей - стоял на воротах за школьную команду, которая дважды становилась чемпионом среди школ города. Никаких вратарских щитков тогда ещё не было, и оранжевый плетёный мяч разрисовал моё тело "в сеточку". Было больно, но я терпел. Однажды мама, увидев плетёные синяки на ногах, ужаснулась: "Разве это спорт?! Тебя же калекой сделают!" Но я играл. Теперь иногда перебираю свои грамоты тех лет и горжусь своей стойкостью.
   Однажды в восьмом классе преподаватель физкультуры Всеволод Николаевич Левков подозвал меня и сказал, что он собирает школьную команду по баскетболу для участия в первенстве города среди школ. Он предложил мне сыграть завтра, так как он набрал только пять человек, которые, как потом оказалось, в баскетболе ничего не понимали.
   Я тоже смутно представлял, что это за игра. Не знал даже правил. Но надо меня знать: чтобы я отказался от любой спортивной игры - никогда! Вечером пришил себе на майку номер "2" (я не знал ещё тогда, что в баскетболе номера начинаются с "четверки"), а на следующий день поехал в город на первую игру. В автобусе Всеволод Николаевич по ходу дела рассказал нам об основных правилах игры. Играли мы со школой N21, часть команды которой, как оказалось, училась в ДСШ в группе баскетболистов Д. Галузина. Мы с треском проиграли. Над нами просто издевались на площадке. Это здорово задело моё самолюбие - проигрывать я не любил.
   На следующий день, увидев меня, Всеволод Николаевич сказал, что у нас в спортзале "Авангард" работает секция баскетбола ДСШ, в которой занимаются только ученики школы N30 (второй школы в посёлке). Он посоветовал сходить, посмотреть на тренировку с трибуны, чтобы хоть чему-то научиться.
   Придя после уроков в спортзал, я увидел среди занимающихся в группе Володю Зайцева, который жил в соседнем доме, но учился в школе N30. После занятий я спросил у него, можно ли записаться в секцию. Он подвёл меня к тренеру А.С. Кандрушину, которому я сказал, что хочу играть в баскетбол. Тот внимательно посмотрел на меня и сказал: "Если действительно хочешь заниматься, я тебя возьму. Но если пришёл просто от безделья, то лучше и начинать не надо".
   На следующее занятие (а занятия были 3 раза в неделю, а в выходные - игры) я принёс заявление и медицинскую справку. Вся моя экипировка состояла из спортивных тапочек, трусов и майки, на которой я мелом перед цифрой "2" поставил цифру "1". С тех пор номер "12" стал моим на всю оставшуюся жизнь.
   Анатолий Семёнович сразу сказал, что курить он не разрешает (я и не курил) и если поймает, то тут же выгонит из секции. Потом начались занятия.
   Поскольку я далеко отставал от тех, кто уже давно занимался в группе, то пришлось учиться самым элементарным вещам. Но через полгода я догнал всех остальных, а некоторых даже обошёл. Очень много приходилось заниматься физической подготовкой - кроссы, прыжковая подготовка, приседания, лыжи. Кандрушин был очень строгим тренером и требовательным ко всем. Однажды он приехал из отпуска и привёз нам всем настоящие шерстяные костюмы и кеды китайского производства "Два мяча". Ни у одной группы ДСШ не было таких костюмов! Майки делали мы сами. Собирались после занятий и вырезали трафареты. Обычные майки мы разрисовывали так, что мужская сборная "Авангарда" просила их у нас поиграть на первенстве города. Особой нашей гордостью были полосатые майки (светлые и зелёные полосы на них мы нанесли сами).
   Через год я уже играл в первой пятёрке команды. К этому времени школу N30 закрыли и всех учеников перевели в нашу школу N22. Так в моём классе оказались Юрка Ватутин и Женька Табачков - тоже игроки первой пятёрки.
   И вот начинается первенство ДСШ по баскетболу. Так как мы тренировались у себя в посёлке, мало кто из тренеров других команд представлял уровень нашей подготовки. Первые игры показали, что мы подготовлены не хуже, чем остальные, но отсутствие игровой практики сказывалось. Мы заняли предпоследнее место. Шёл 1962 год. Теперь наша команда играла на всех турнирах "Авангарда" и даже среди мужских команд выглядела неплохо.
   Началось первенство по баскетболу среди школ города. Помню, с каким наслаждением мы разгромили команду школы N21. Теперь уже я издевался, забрасывая мячи почти от центра площадки. В этом первенстве мы заняли второе место, но авторитет нашей команды уже значительно вырос. А на следующий год мы были первыми.
   На первенстве ДСШ мы неизменно оказывались вторыми после группы Вадима Леонидовича Синодского. Нас стали привлекать и к играм за мужскую команду "Авангарда", где были игроки 30-35 лет и ростом 190 и более сантиметров.
   В феврале 1964 года команде нашего города разрешили играть на первенстве Челябинской области среди юношей. В сборную взяли пятерых игроков из группы Синодского и четырёх игроков нашей группы, в том числе меня, Ватутина, Табачкова и Петрова. Ехали в Челябинск на автобусе. Нас предупредили, что команда официально называется "Гранит" Челябинской области. Разместили нас в гостинице, прямо в самом центре Челябинска, на площади Революции. Игры проходили во Дворце спорта Челябинского тракторного завода. Нам казалось, что все остальные команды (а их было двенадцать) на голову сильнее нас. Мы просто не знали их силу. Это нам и помогло. Мы выходили на каждую игру, как на последний бой. В итоге мы разгромили все команды своей подгруппы и вышли в финал, где нас ждала команда города Челябинска. Она тоже прошла без поражений и выглядела очень хорошо.
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Челябинск-40, 1964 г., 11 класс
  
   И вот финал. Вся игра проходила в упорной борьбе, На стороне хозяев были полные трибуны Дворца спорта. На скамейке запасных сидеть было неспокойно - всё время с трибун в нас кидали монеты и другие посторонние предметы. До конца игры оставалось около минуты, когда Коля Павлов дважды забросил мяч в кольцо хозяев и мы, наконец, повели в счете 3 очка. Начался штурм нашего кольца, который продолжался до конца игры. Всё, что удалось хозяевам - это забросить один мяч со штрафного. Мы - чемпионы! Впервые участвовали в первенстве и - чемпионы! Нас, конечно, освистал весь Дворец спорта, с трибун летело всё - от монет до недоеденного мороженого. С трудом добрались до раздевалки. Валерка Неверов - наш центровой, игравший без замены, лёг на пол в изнеможении.
   Через десять минут нас пригласили на церемонию награждения. Мы не поверили своим глазам - весь зал, который ещё недавно освистывал нас, устроил нам овацию. И тут я почувствовал в первый раз, что такое слава. Нам вручили кубок и грамоты. Свою грамоту я храню до сих пор.
   А вечером нас повезли на матч первенства СССР по хоккею с шайбой, где встречались "Трактор" Челябинск и "СКА" Ленинград. Там я впервые увидел настоящий хоккей и с тех пор болею за челябинский "Трактор". Хоккейная коробка была под открытым небом, на улице мороз около двадцати градусов. Стоять на трибуне холодно, но мы выстояли.
   Вечером в гостинице, где жили и другие команды, царило оживление. Многие готовились к отъезду. Наши соседи - баскетболистки из Златоуста, пытались узнать у нас, из какого мы города, но мы стойко молчали.
   Утром тряслись в автобусе по дороге в свой город. Дома я появился в обед и первым делом показал родителям грамоту чемпиона области.
   В следующее воскресенье во Дворце спорта "Строитель" состоялось наше чествование. Меня наградили, кроме всего прочего, статуэткой каслинского литья, как лучшего разыгрывающего игрока (защитника) первенства ДСШ. Всем нам вручили удостоверения спортсменов второго (взрослого) разряда и удостоверения судей по баскетболу.
   Так мы стали знаменитыми в городе. Мне предлагали перейти в школу N32, которая славилась своими спортсменами (Володя Петров туда уже перешёл), но я отказался.
   На собрании комсомольского актива школ меня неожиданно избрали членом учебного сектора комитета комсомола города. Однако, на заседания я ходил очень редко и неохотно. Надо сказать, что в городе мы с Юркой Ватутиным и Женькой Табачковым были более популярны, чем в своём посёлке и в своей школе. Наша классная руководительница - Лидия Александровна Баженова только спустя несколько месяцев узнала, что я, Ватутин и Табачков учимся в ДСШ и недавно стали чемпионами области.
   В 16-17 лет мы уже стабильно участвовали в чемпионате города среди клубных команд за "Авангард". Практически каждое воскресенье были игры чемпионата ДСШ, клубного первенства, Кубка города, блиц-турниры, посвящённые каким-либо праздникам. Стопка моих грамот быстро росла.
   Много лет спустя, в декабре 2005 года, я получил приглашение из Озёрска (так сейчас называется Челябинск-40) от спорткомитета города на празднование 55-летнего юбилея озёрского баскетбола. Встретил тех, с кем учился в ДСШ и играл много лет. Приятно было вновь увидеть своих наставников Кандрушина и Синодского. Как родного меня встречали мои бывшие друзья-соперники - Коля Павлов, Слава Зотов, Сашка Кузнецов и другие. Многих уже не стало - умерли В.Неверов и В.Дериглазов.
   Но одним спортом мои жизненные интересы не ограничивались. Со своим другом Володей Петровым мы увлеклись астрономией. Сначала разглядывали ночное небо в бинокль. Потом сделали сами телескоп (чертежи нашли в Детской энциклопедии). Нас очень интересовало - что находится там, в глубине Космоса. Читали книги по астрономии. Кстати, когда этот предмет появился среди изучаемых в 9-м классе, я уже знал довольно многое.
   Потом, после запуска в СССР первых спутников, мы занялись изготовлением ракет, которые взлетали на высоту 10-12 метров.
   Очень любил ходить зимними вечерами в нашу поселковую библиотеку. Читал журналы о спорте, науке, технике. Ещё в 5-6 классах прочитал книги "Каменный пояс", "Цусима", "Пётр I", "Хождение по мукам".
   Летом, как правило, ездили на озёра ловить рыбу, загорать и купаться. Озеро Иртяш было в то время таким чистым, что можно было плыть по нему и пить воду, не боясь отравиться.
   Летом 1963 и 1964 годов ездил в турпоход на Алтай, в турлагерь "Юность", который находился на берегу быстрой реки Катунь. Там я и познакомился с Неллей Негретовой, которая пять лет спустя стала моей женой. Но это - отдельная история...
   Такими я запомнил школьные годы. Сейчас в школе N22 учится всего 135 учеников, школа на грани закрытия. Опустел клуб, спортзал "Авангард" практически не используется по назначению, секций никаких нет. Сам посёлок вымирает от болезней и старости. Вместо поликлиники и больницы - психушка. Нет уже роддома, в котором моя мама проработала 15 лет. Построена часовня, вместо детского сада - Дом престарелых. Многие мои друзья детства умерли - Олег Фёдоров, Н.Кубрин, В.Митишев, В.Зайцев. Сейчас даже не верится, что когда-то в посёлке бурлила жизнь, школа работала в две смены, трудно было записать ребёнка в детский сад или ясли - была большая очередь. Умер мой любимый директор школа - Александр Николаевич Макаров, великий человек и учитель.
   Наш класс был небольшим, всего 9 человек (пять мальчиков и четыре девочки), поэтому на каждом уроке нас спрашивали и ставили оценки. Здесь уже не отсидишься за последней партой. Класс был дружный, хотя бывало всякое. До сих пор поддерживаем, хоть и редкие, контакты между собой. Часто бывая в Ставрополе, где жили последние годы мои родители, вижу Галю Драмарецкую. Она - майор милиции, уже на пенсии. Приезжая в Ленинград (Санкт-Петербург), часто звоню Любе Александровой. С Женей Табачковым учился в военном училище и в Военной академии (правда, несколькими годами раньше его). В декабре 2005 года в Озёрске случайно встретил Люду Миловидову. Не представлял себе, что она так обрадуется, увидев меня. Юра Ватутин работает на комбинате, хотя уже на пенсии. К сожалению, утонул в озере Володя Митишев. Света Вяткина работает в Озёрске - видел её зимой 1991 года. Вот и все мои одноклассники. Наш классный руководитель - Л.А. Баженова давно на пенсии. Видел её последний раз в декабре 2005 года.
   Так прошли мои детство и юность. Сданы экзамены на аттестат зрелости, прошёл выпускной вечер. Не верилось, что не надо больше ходить в школу, сидеть за партой, учить уроки.
   Впереди была целая жизнь.
  
  
  
   Глава третья. Армия
  
   Итак, закончена школа. Время выбирать свой путь в жизни. Витька Зайцев уговорил поступать в Свердловский юридический институт. Учился я не очень, так как много времени отдавал спорту. Для того, чтобы поступить на заочное отделение (для очного у нас не было трудового стажа и характеристики), надо было где-то работать. Я нашёл работу по специальности - водителем в УАТ (Управление автомобильного транспорта). Проработал я там два с половиной месяца. Был водителем на легковом автомобиле "Победа" (возил главного инженера одной из строительных организаций, строящих комбинат), а потом, когда "Победу" по старости списали, - на самосвале возил бетон на стройку филиала института биофизики.
   В институт мы не поступили. Витька пошёл работать на завод и в армии не служил.
   Пришла пора, и меня вызвали в военкомат города. Прошёл медицинскую комиссию. Можно было пойти работать на один из заводов комбината, и мне бы выдали "белый билет". Всех, кто работал на заводах, тогда освобождали от службы в армии. Так сделали многие мои друзья и одноклассники. Но отец был против того, чтобы я шёл на завод - он знал о пагубности производства плутония. Сказал, что надо отслужить в армии, а потом я сам должен решать, что делать - работать или учиться.
   Так я стал призывником. К этому времени, весной 1965, года я закончил спортивную школу, получил диплом об окончании, квалификационную книжку с хорошим списком побед в турнирах, квалификацию судьи по баскетболу. У меня уже была увесистая пачка грамот и дипломов, которыми я очень гордился.
   И вот, 12 октября 1965 года получаю повестку из военкомата о призыве. Увольняюсь с работы в УАТ, и 22 октября меня вместе с группой из 20-25 человек увозят из нашего города в город Кыштым, в районный военкомат. Опять медицинская комиссия, беседа, выдача военного билета (паспорт уже забрали). Потом мы садимся в автобус, и нас везут в Челябинск.
   Рядом с Театром оперы и балета находится областной военкомат, куда нас привезли уже вечером. Помню, что уже было прохладно, тихо падали с деревьев жёлтые листья. Рядом с военкоматом находился Дом офицеров гарнизона, и его большие окна выходили во двор военкомата. Окна светились огнями, и было видно, что там проходит танцевальный вечер. Офицеры и курсанты военных училищ (я впервые их увидел) танцевали и веселились. А я, в телогрейке и с вещевым мешком за плечами, с грустью и завистью смотрел на этот праздник. Его участники не замечали нас, стоявших во дворе военкомата. На душе было тоскливо и обидно - кто-то сейчас будет решать мою судьбу и от меня это уже никак не зависит. А в двух шагах от меня, за стеклом, в самом разгаре праздник людей, которые выбрали свой путь в жизни, у которых было будущее, которые пользовались уважением в обществе.
   Из динамиков во дворе тихо звучала песня "Как провожают пароходы..." Стоя под жёлтым листопадом, я тогда и предположить не мог, что пройдёт год и я уже буду по другую сторону оконного стекла, разделяющего сейчас Дом офицеров и двор военкомата.
   А тогда, 23 октября 1965 года, я растерянно стоял во дворе и тоскливо смотрел на окна.
   Прошла ночь. Утром нас построили и стали по одному вызывать на призывную комиссию.
   Зайдя в комнату, в которой заседала комиссия, я слегка растерялся - за столом, покрытым красным сукном, сидело 10-12 человек, причём военных было только трое, а остальные были гражданскими и один офицер в форме милиционера. Посмотрев мои документы, председатель комиссии спросил меня, какую я имею специальность. Когда я показал права водителя-профессионала третьего класса, все одобрительно закивали головами. Какой-то седой гражданский спросил меня о том, что я ещё умею делать - рисовать, играть на музыкальных инструментах, заниматься спортом. Я ответил, что закончил спортивную школу и имею первый спортивный разряд. У меня попросили квалификационную книжку. Я вынул из вещевого мешка и передал комиссии диплом об окончании ДСШ, квалификационную книжку и удостоверение судьи по баскетболу.
   Как ни странно, все эти документы стал просматривать не тот, который спросил об этом, а сидевший рядом с ним майор. Он внимательно пролистал квалификационную книжку, переглянулся с седым гражданином и вернул документы мне. Майор что-то записал у себя на листочке и посмотрел на председателя комиссии. У меня спросили, кем бы я хотел служить, на что я ответил, что у меня - водительская профессия и что я хотел бы служить по своему профилю. После этого мне сказали, что своё решение объявят позже.
   Опять двор военкомата, казарма, столовая, бесконечное ожидание решения. Вокруг все разговоры велись о месте службы, о том, как далеко придётся уехать из Челябинска. Тут же объявлялись составы команд и их увозили на вокзал на грузовых машинах офицеры - представители воинских частей. Куда везут, никто не знал. Знали только номер команды.
   Группа, с которой я приехал в областной военкомат, держалась вместе и постепенно уменьшалась. Большая часть попала в команду, которая направлялась в Красноярск, в артиллерийскую часть. Об этом "по секрету" проболтался один из сержантов команды.
   Часа в четыре меня по динамику громкоговорителя вызвали в одну из комнат военкомата. Зайдя туда, я увидел майора, который в комиссии рассматривал мои документы. Он ещё раз поговорил со мной - откуда я, почему не в институте, хочу ли играть в баскетбол. Особое впечатление на него произвело моё место жительства - Челябинск-40. Он с каким-то особенным интересом смотрел на меня и, как мне показалось, ему хотелось расспросить меня на эту тему, но он сдержался. С таким интересом я в дальнейшем встречался не раз. Каждый раз, когда узнавали место моего жительства, на меня смотрели с любопытством и некоторым уважением.
   Майор что-то записал на бланке, поставил под ним подпись и протянул мне: "Езжай домой! Мы тебя вызовем позже, через ваш военкомат. Это - твоё предписание, которое ты должен предъявить в городском военкомате, когда приедешь домой".
   Я вышел из комнаты, обескураженный таким поворотом дела. Мне не верилось, что смогу сейчас выйти за ворота и снова стану свободным человеком. Постояв во дворе, я нерешительно направился к воротам, за которыми стояла небольшая толпа провожающих родственников, видимо, местных. Показав дежурному своё предписание, я шагнул за ворота и оказался на улице. В растерянности остановился, не зная что делать, как возвращаться домой, где находится вокзал, как сообщить родителям, чтобы они решили вопрос с пропуском в зону. Меня сразу окружила толпа провожающих, от которых попахивало спиртным. Они стали расспрашивать меня, не видел ли я их родственника, и куда его отправляют. Увидев, что от меня им ничего не добиться, они быстро отстали.
   Одна из женщин объяснила мне, как добраться до железнодорожного вокзала. Я перешёл на другую сторону улицы и сел в трамвай, который через полчаса привёз меня на вокзал. У меня было с собой рублей 10-15, и я купил билет на проходящий поезд до станции Кыштым. Мне всё ещё не верилось, что я смогу вернуться домой. Я уже распрощался и с родными и с домом на три долгих года и успел смириться с этой мыслью. Но сейчас в душе творилось что-то невообразимое. Я никогда в жизни не хотел так домой, как в тот самый момент. С трудом дождался поезда, сел в вагон и прильнул к стеклу.
   Через два часа я уже вышел на небольшой станции Кыштым, от которого до нашего города было около пятнадцати километров. На небольшом пригорке, слева от станции вокзала находилось деревянное строение без вывески - это была негласная гостиница для приезжающих в Челябинск-40, в которой они ожидали разрешения на въезд в зону. Самое главное - там был телефон, по которому можно было позвонить домой. Я подошёл к дежурному и объяснил ситуацию. Он дал телефон, и я позвонил домой. Трубку взяла мама. Она очень удивилась, что меня отпустили, и, конечно же, очень обрадовалась. Было около девяти часов вечера, ходатайствовать о разрешении на въезд было поздно, и она сказала, что утром они с папой будут решать этот вопрос через режимный отдел комбината. Договорились, что утром, часов в одиннадцать, я позвоню.
   Дежурный весь этот разговор слушал с интересом. Он спросил, где я буду находиться до утра, на что я не смог ответить что-то конкретное. По его словам, в гостинице есть свободные места и за 80 копеек я смогу здесь переночевать. Я, конечно же, согласился.
   Меня разместили на втором этаже, в номере на шесть человек. В комнате было ещё двое мужчин, один из которых спал, а другой (он приехал в командировку) тут же стал расспрашивать меня о нашем городе, о зоне.
   В гостинице было жарко. Отопление было печным, печи топились дровами. От всего пережитого и от усталости я быстро заснул. Утром проснулся часов в восемь. Очень хотелось есть - я не ел почти сутки. Умылся и стал ждать одиннадцати часов, чтобы позвонить родителям. Утренний автобус в зону уже ушёл, а следующий должен был идти ровно в полдень. В 11-00 я спустился к дежурному и от него позвонил домой. Мама сразу взяла трубку - она ждала моего звонка. Она сказала, что надо ехать на Кыштымский КПП, где моя фамилия уже была в списках на въезд.
   Еле дождался автобуса. Потом мне казалось, что шёл он очень медленно, через замёрзшие стёкла практически ничего не было видно. Переднее сидение оказалось свободно, и я перебрался на него, чтобы видеть дорогу. Наконец, въехали в лесной массив, и из-за поворота показалось небольшое здание КПП. Автобус остановился и все вышли, чтобы пройти контроль. Старший лейтенант быстро нашёл мою фамилию в списке, проверил военный билет и разрешил пройти. Пройдя через КПП, я облегчённо вздохнул - я опять дома.
   До города доехали быстро. Выйдя из автобуса на площади Ленина около вокзала, я увидел подходящий к остановке автобус маршрута N2 ("город - посёлок N2") Через минуту автобус вёз меня домой, в мой родной Татыш. Мне казалось, что меня в городе не было целую вечность. Хотя прошло всего то два дня.
   Вот и Татыш. Выхожу на конечной остановке и бегу домой - до дома метров пятьдесят. Встречает меня мама со слезами на глазах. Я вижу, как она рада, как рада моя бабушка. Отец на работе - встреча с ним ещё предстоит. Первым делом я плотно поел и переоделся в свой любимый вельветовый пиджак. Хотелось скорее выйти из дома, пройтись по знакомым улицам, увидеть своих друзей, с которыми, как мне казалось, расстался навсегда. И, конечно же, хотелось увидеть Неллю. Она ещё не знала, что я вернулся.
   Первым делом пошёл в школу. Никто не удивился, увидев меня опять на улицах Татыша. Все здоровались со мной, как обычно, видимо так и не заметив моего отсутствия в посёлке.
   Но вот прошло несколько дней, и я уже начал беспокоиться - не забыли ли обо мне в военкомате? В то далёкое время служить в армии было делом чести каждого молодого человека (за редким исключением). На парней, не прошедших службу в армии, девчонки смотрели с подозрением, Да и сами такие парни чувствовали себя ущербными. В то время в армии служили три года, а в ВМФ - и вовсе четыре. За это время молодые ребята получали первый жизненный опыт, мужали, приобретали профессию. Тогда никто даже и не пытался "откосить" от армии. Не было и "дедовщины" (за редким исключением - в семье не без урода).
   Попав в часть молодым солдатом, я не ощущал на себе какого-то давления, не говоря уже об унижении, со стороны старослужащих. Было уважение к ним, стремление прислушаться к советам "бывалых", научиться у них приспосабливаться к условиям службы.
   В то время не было и быть не могло Комитета солдатских матерей. В армии служили офицеры, прошедшие суровую школу Великой Отечественной войны, и они могли поддерживать в войсках высокий уровень дисциплины. Да и сержантский состав был хорошо подготовлен и являлся основным звеном управления. Я, будучи солдатом, очень редко видел офицеров в роте - всем командовали сержанты. Интересно, что пирамиды с оружием (СКС) стояли открытыми в казарме. Оружейных комнат с металлическими решётками и сигнализацией фактически не было. Контролировал пирамиды дежурный по роте (сержант) и дневальный. Вот такая была Советская Армия, в которую я должен был идти служить...
   Утром 1 ноября 1965 года мне позвонили из городского военкомата и сообщили, что я должен явиться на сборный пункт в Челябинске 3 ноября. Все опять заново: сборы, прощание, слёзы мамы, напутствие отца. Теперь я еду прицепным вагоном, который ходил с железнодорожного вокзала нашего города до Челябинска.
   3 ноября я уже в Челябинске. Знакомым путём добрался до военкомата, доложил дежурному офицеру о прибытии и стал ждать решения. Выпал снег, стало морозно. Призывники очищали двор военкомата от растущих сугробов.
   После обеда меня вызвали на беседу, посмотрели мои документы (в том числе - спортивные) и объявили, что отпускают меня домой до 13 ноября.
   И вновь дорога домой. Та же радость от предстоящей встречи с родными и близкими, но уже с примесью некоторого разочарования. Дома мне опять были рады. Все последующие дни я поглядывал на календарь и ждал 13 числа.
   И вот я в третий раз на областном сборном пункте. На этот раз мне сразу сказали номер моей команды, которая должна была быть отправлена в конце дня.
   На улице уже стоял мороз около -15 градусов. К вечеру он усилился. Объявили построение нашей команды. Нас, всего человек сорок, посадили в два грузовых автомобиля с тентами и повезли через город. Минут через десять мы подъехали к какой-то воинской части, въехали в ворота и машины остановились около ангара. Прозвучала команда "к машине", и мы вылезли из кузовов, ёжась от холода.
   Нас завели в ангар, который оказался складом с какими-то деревянными ящиками. Минут через тридцать привезли ещё одну команду, которая прибыла из Средней Азии и состояла из казахов и киргизов.
   Простояли мы в этом не отапливаемом складе около двух часов. Становилось всё холоднее и холоднее. Пальцы на ногах онемели от холода. В голове только одна мысль - поскорее бы увезли отсюда. Наконец прозвучала команда, и нас вывели на улицу.
   Было около десяти вечера. Бросилось в глаза звёздное небо с огромной луной. Невдалеке - двухэтажные строения, все окна которых были залиты ярким светом. Только потом я узнал, что мы находились на одном из складов Челябинского военного автомобильного училища, в котором позже, через год, я буду учиться. А пока нас сажают по машинам и везут на железнодорожный вокзал. Сопровождающие сержанты и офицеры на вопрос - куда нас отправляют, только улыбались. Наконец мы идём по перрону вокзала вдоль поезда "Челябинск - Орск - Оренбург". Размещаемся в жёстком вагоне, в котором жарко натоплено. Ложусь на полку и почти сразу же засыпаю. Весь день ничего не ел, но усталость пересилила чувство голода.
   Казалось, что только лёг, но уже звучит команда "подъём". Через несколько минут поезд останавливается, и мы выходим из вагона. Мороз, кажется, только усилился. Смотрю на часы - мы ехали около 5 часов. Вижу здание вокзала, на котором название станции - "Орск". Значит, недалеко от Челябинска, недалеко от дома.
   Садимся на грузовые машины, и нас везут по ночному городу. Сижу в глубине кузова и не вижу ничего. Привозят нас в городскую баню, где мы моемся и переодеваемся в военную форму. Посмотрел на себя в зеркало и не узнал. На меня смотрел совсем не похожий на меня солдат в мятой гимнастёрке и негнущихся сапогах. Долго подгоняли форму, которая от длительного хранения на складских полках топорщилась на нас.
   Наконец, нас повезли на машинах дальше. На улицах было уже светло, и можно было разглядеть деревянные дома вдоль дороги. Машины ненадолго остановились перед железными воротами, а потом въехали на территорию воинской части. Вот я и в армии...
   А дальше - курс молодого бойца, присяга. Оказалось, что все мы попали в радиотехнический полк корпуса ПВО. Полк знаменит тем, что это его радиолокационные станции засекли самолёт-разведчик "У-2" с лётчиком Пауэрсом, который был сбит недалеко от моего Челябинска-40. Обломки этого самолёта лежали в музее, который находился вместе с управлением полка, в здании бывшего монастыря.
   Молодое пополнение (так нас тогда называли) размещалось в отдельной деревянной казарме, отапливаемой печами в зимнее время. В помещении было относительно тепло. Нашей учёбой занимались, в основном, сержанты.
  
  
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Оренбург, декабрь 1965 г.
  
   После занятий у нас было единственное развлечение - играть в настольный теннис. Как нам рассказали сержанты - это была любимая игра командира полка подполковника Кузьмина. Кстати, играл он прилично.
   В школе я увлекался не только баскетболом, но и хоккеем, футболом, волейболом, а также настольным теннисом. В него я играл на уровне 1 разряда. Глядя на своих сослуживцев, играющих в теннис по вечерам, я понимал, что они мне не конкуренты и большого желания соревноваться с ними у меня не было.
   Однажды в воскресенье к нам в казарму пришёл командир полка. Он обошёл все помещение, проверил тумбочки, осмотрел состояние оружия в пирамиде.
   - Почему в теннис никто не играет? - спросил он у старшины. Тот назвал двух солдат, которые были заядлыми игроками, и подозвал их к командиру.
   - Ну, что - сыграем? - спросил командир.
   Молодые солдаты стеснялись, да и побаивались играть с начальником. Но тот уже разделся и взял ракетку в руки.
   - Кто из вас посильнее? - спросил он
   Старшина подтолкнул одного из солдат к столу, наугад определив лучшего игрока. После небольшой разминки командир довольно легко обыграл своего противника.
   - Кто ещё играет в теннис? - спросил он.
   Мы, наблюдавшие за игрой, заполнили не только комнату, в которой стоял теннисный стол, но и весь коридор казармы. Всем было интересно посмотреть не столько на игру, сколько на самого командира.
   - А спортсмены среди вас есть? - спросил командир.
   Старшина в растерянности смотрел по сторонам, пытаясь вспомнить, кто из нас указал в анкете, что он спортсмен. И тут его взгляд остановился на мне. Надо сказать, что у меня, единственного из всего молодого пополнения, на груди был значок перворазрядника.
   - Да вот, товарищ командир, наш спортсмен.
   Я почувствовал, что кто-то сзади подталкивает меня к теннисному столу. Я сделал шаг вперёд и остановился в нерешительности.
   - Умеешь играть? - спросил командир.
   - Немного, - ответил я.
   - Ну, бери ракетку, давай сыграем...
   На разминке чувствовал себя скованно - было немного боязно играть с таким большим начальником, да и длительное отсутствие игровой практики сказывалось. Тем не менее, первую партию я выиграл с небольшим преимуществом. Вторую и третью партии я выиграл уже совсем легко. Командир оказался азартным игроком, и было заметно, что проигрыш его расстроил. Тем не менее, он поблагодарил меня и похвалил за игру.
   - А по какому виду спорта у тебя первый разряд? - спросил он.
   - По баскетболу.
   - Молодец! Но реванш за проигрыш я у тебя возьму.
   Когда командир ушёл, меня обступили сослуживцы. Каждый из них старался хлопнуть меня по плечу и похвалить за то, что я не опозорил наш коллектив. С той поры ко мне стали относиться с уважением не только солдаты, но и сержанты, и старшина роты.
   Однажды вечером в роту прибежал посыльный из штаба и передал, что меня вызывает командир полка. В штабе я никогда прежде не был. Когда с посыльным вошёл в здание, увидел прямо напротив входа знамя полка и часового, одетого в парадную форму. Меня провели в комнату, где стоял теннисный стол. Посыльный ушёл, и я остался один. Взял в руки ракетку - она была новая, с хорошим покрытием. В это время в комнату зашёл командир с дежурным по части. Он поздоровался со мной за руку и отпустил дежурного. Мы играли больше часа. Все партии, кроме одной, я выиграл. Пока играли, командир расспрашивал меня - откуда я, какое образование, специальность, кем хочу быть. После игры он сказал, что пошлёт меня учиться в военную школу. Я не очень себе представлял, что это за школа и чему там будут учить.
   После этого случая мне пришлось играть с командиром ещё два-три раза.
   В середине декабря нас повели в командный пункт полка, где мы должны были определиться в выборе военной специальности. Нам показали боевую работу радистов, операторов РЛС. Особенно интересно было наблюдать за действиями планшетистов. За большим прозрачным стеклом, в полумраке командного пункта, наносятся траектории воздушных целей. Планшетисты в своём большинстве - это девушки-военнослужащие. Здесь нужна точность и аккуратность в работе.
   Пытаюсь рассмотреть что-то на экране радиолокатора, но кроме движущегося луча ничего не разбираю. Свой выбор военной специальности я уже давно сделал. Я хочу стать военным водителем.
   Шло время, служба шла своим чередом. Окончен курс молодого бойца, принята военная присяга. Во второй половине декабря нас группами, по специальностям, стали направлять на учёбу. Пришла и моя очередь собираться в дорогу. Наша группа состояла из восьми человек, имеющих водительские удостоверения.
   Снова вокзал. Теперь уже я знал, что везут меня на учёбу в город Магнитогорск.
  
  
  
   Глава четвёртая. Магнитогорск
  
   Магнитка встретила меня лёгким морозом и специфическим запахом, исходящим от корпусов Металлургического комбината. Часть, в которую нас направили учиться, называлась 16-ая Военная школа младших автотракторных специалистов.
   Школа готовила специалистов автомобильного профиля для Уральского корпуса ПВО. Все курсанты школы получили водительские права ещё до призыва, но, учитывая разный уровень подготовки и высокую ответственность за боевую технику, они должны были пройти дополнительную подготовку и только потом получали доступ к вождению транспортных, боевых и строевых машин.
   Курсантский строй пестрел от цветового разнообразия погон и эмблем. Здесь были представители авиационных, ракетных и автомобильных частей, связисты, а также представители других родов войск, в которых имелась автотракторная техника. Автомобили использовали практически все воинские части Вооружённых Сил.
   Обучение шло по нескольким программам. Водителей колёсных тягачей обучали устройству и практическому вождению автомобилей для буксировки зенитно-артиллерийских систем, полуприцепов для транспортировки зенитных ракет, вождению топливозаправщиков, специальных машин с аппаратурой связи и радиолокационными системами. Кроме того, обучались механики-водители гусеничных тягачей АТ-Т и АТС-712. Период обучения в школе составлял четыре месяца.
   Все курсанты школы были молодыми солдатами, призванными на службу в Вооруженные Силы осенью 1965 года. Надо сказать, что дисциплина в школе поддерживалась на высоком уровне. Командовали нами сержанты из постоянного состава и старшина учебной роты. Преподавателями были офицеры. Учебные корпуса были хорошо оборудованы и оснащены наглядными пособиями. В классах стояли автомобили и гусеничные тягачи, на которых агрегаты были разрезными. Много внимания уделялось теоретическим занятиям по устройству техники, её эксплуатации и ремонту.
   Мой уровень подготовки, как водителя, в нашей родной школе N22 оказался очень высоким, и я с первых же занятий оказался среди лучших курсантов. Учиться было интересно. Сложнее давалось освоение чисто воинских предметов: уставов, наставлений, строевой и огневой подготовки, топографии. Но и эти дисциплины я осилил с успехом.
   Запомнился мне мой первый Новый год в армии. В полночь 31 декабря 1965 года я заступил на пост по охране склада вооружений. Первый армейский Новый год я встречал в карауле. Было морозно. В тулупе, надетом поверх шинели, и в валенках, с карабином СКС я неторопливо шёл по маршруту поста. Тихо падал пушистый снег, который в свете фонарей казался нереально крупным. Вспомнил свой дом, родителей - как они там без меня? Таким мне запомнился мой первый караул.
   Распорядок жизни курсантов был очень напряженным. Утром - физзарядка в одной гимнастёрке, несмотря на мороз в 15-20 градусов. Только при температуре ниже 20 градусов утром назначалась двадцатиминутная прогулка. Вечером, после ужина, у нас был один час личного времени - написать письмо, подшить воротничок, погладить форму и так далее. Телевизоров в казарме тогда не было, так что развлечения отсутствовали. Кинофильмы показывали в клубе школы два раза в неделю - в субботу вечером и в воскресенье после обеда.
   Вечерняя поверка проводилась на улице, и курсанты в любой мороз стояли в строю в одних гимнастёрках. Если старшина замечал какое-то шевеление в рядах, то начинал читать список вечерней поверки заново. Поэтому дисциплина была железной.
   В субботу или в воскресенье проводились лыжные кроссы на 10 километров. Нас спасало то, что лыж в школе не хватало, поэтому бегали мы по очереди, раз в месяц. Но и этого было достаточно для того, чтобы кроссы запомнились на всю оставшуюся жизнь.
   В феврале в школе проводились спортивные соревнования по зимним видам спорта. Искали курсантов, которые могли бы играть в хоккей с шайбой (коробка для игры в школе была). Я решил попробовать свои силы, так как в хоккей я играл ещё в детстве. Но оказалось, что коньков моего размера (тридцать девятого) в школе не было, а сорокового размера мне были велики, и к тому же ещё были тупыми. На них не только играть, но и просто кататься было невозможно...
   Перед Днем Советской Армии в часть пришли два вагона с углём для нашей котельной. Поскольку вагоны пришли откуда-то с юга страны и промокли от дождя, мокрый уголь под воздействием уральских морозов стал единым монолитом. Чтобы не платить штраф за простой вагонов, наша учебная рота сутки, сменяя через каждые четыре часа разгрузочные команды, долбила этот уголь. Работа шла всю ночь и весь день. Чёрные и грязные от угольной пыли, мы всё-таки разгрузили эти вагоны.
   В награду за самоотверженный труд в День Советской Армии нас повели в город, в Дом культуры металлургического комбината на концерт. Это был единственный случай за четыре месяца, когда нас вывели в город.
   Большое значение в обучении курсантов придавалось практическому вождению автомобилей и гусеничных машин. Уроки по вождению проводились на автодроме, по пересечённой местности, в ночное время, в противогазах. Потом были марши на 50 и 100 километров. В самом конце обучения - 500 километровый марш в составе колонны. Снега в ту зиму на Урале выпало много, и дороги находились в узком коридоре снежных отвалов. Часть маршрута проходила по снежной целине. Машины были высокой проходимости и шли по глубокому снегу довольно легко. Главное - не попасть в скрытую яму.
   Машины мы вели по очереди в составе колонны. Каждые четыре часа в течение суток курсанты менялись. После ночной смены (с часа ночи до пяти часов утра) меня сменили в тот момент, когда мы въехали в какое-то селение. Нас завели в деревянное строение, похожее на колхозный клуб. В помещениях было темно и душно. Вдоль стен стояли столы с кружками и чайниками. Есть не хотелось. Прилёг на каких-то стульях и заснул. Проснулся от команды "подъём!" Оказалось, что спал всего полтора часа. Вышли на улицу. Холодно и темно. Началась метель. Часть курсантов посадили в грузовую машину. С грохотом подошёл гусеничный тягач АТС-712. Меня и ещё троих курсантов посадили в его кабину, и мы поехали. Никогда ещё не ездил в гусеничной машине.
   В кабине стоял страшный грохот от двигателя тягача. Два механика-водителя были в танковых шлемах, а наши уши не были ничем защищены. Мы выехали за пределы селения, и вдруг тягач резко развернулся на дороге и на большой скорости, пробив стену снега, въехал в кювет.
   Я думал, что сейчас тягач завязнет в снегу и заглохнет. Но он очень мягко переехал кювет, и, набирая скорость, поехал по снежной целине.
   Машина шла легко. В кабине было тепло и очень скоро меня стало клонить в сон, несмотря на то, что грохотал дизельный двигатель.
   Закончился марш, и начались экзамены по всем предметам. Мне удалось получить все отличные оценки, и преподаватель по устройству автомобилей сказал:
   - Учиться тебе надо дальше. Ты хорошо соображаешь в технике и любишь её.
   Однако в тот момент я пропустил его слова мимо ушей.
   В конце апреля состоялся выпуск, и нас отправили по своим частям. На вокзале в последний раз увидел ночные всполохи мартеновских печей. Таким я и запомнил Магнитогорск.
  
  
  
   Глава пятая. Орск
  
   В Орске стояла солнечная погода. Весна брала своё - появились первые сосульки на крышах зданий, осели полутораметровые сугробы.
   Всех прибывших из Магнитогорска определили в автороту, размещавшуюся на первом этаже кирпичного здания казармы. Моим командиром отделения оказался ефрейтор Трякшин, который занимался с нами на курсе молодого бойца. Порядки в автороте, по сравнению со школой в Магнитогорске, были либеральными. Старослужащие пользовались уважением, которым они не злоупотребляли. Появилось свободное время. Муштры не было.
   Командир роты распределил нас по машинам и дал три дня, чтобы ознакомиться с ними и провести техническое обслуживание. Мне достался автомобиль "ЗИЛ"-164 транспортной группы. На такой машине я ещё не ездил, и пришлось самому разбираться с её устройством и особенностями эксплуатации.
   Как оказалось, машина простояла в парке без водителя около года. Я установил на нее только что заряженный аккумулятор и, после того как повернул ключ зажигания, понял, что не работает сцепление. Теперь стало понятно, почему машина простояла год в парке.
   Что делать? Командиром взвода у меня был старшина сверхсрочной службы Польшаков. Доложил ему, что надо ремонтировать сцепление. Он знал об этой неисправности, и сразу же поручил одному из старослужащих водителей мне помочь.
   Ремонтировать пришлось в полутёмном, холодном боксе. Провозились два дня, но сцепление заменили. Оно пробуксовывало, однако машина по крайней мере могла двигаться.
   Через неделю нас, молодых водителей, стали приучать к несению службы. Сначала ставили дневальными по парку, потом по роте, а потом уже и в караул.
   С караулом у меня связан один примечательный случай... Однажды мне пришлось стоять на посту на складе с техническим имуществом. На небольшой территории находилось несколько штабелей с ящиками, а в центре площадки стояла покосившаяся вышка с двумя прожекторами. Прожекторы были направлены таким образом, что свет падал не на площадку, а на забор из колючей проволоки. Вышка была деревянная. На площадку, где находились прожекторы, вела шаткая лестница, часть ступеней которой было поломано.
   Когда наступила моя смена с 2-х до 4-х часов ночи, мне пришла мысль поправить прожекторы, направив их на территорию поста. Поскольку лезть на вышку по лестнице со сломанными ступенями в шинели и с карабином было очень неудобно, я поставил карабин возле одного из штабелей, а сам стал взбираться по лестнице. Вышка была древняя и при каждом моём движении раскачивалась, угрожая совсем развалиться.
   Мне всё-таки удалось залезть на верхнюю площадку. Покрутив прожекторами, я установил их таким образом, чтобы они освещали только территорию поста. Спустившись вниз, я хотел взять карабин, но около штабеля его не оказалось.
   Меня пробил холодный пот. Потеря оружия на посту - верная дорога под трибунал. Начал осматривать все вокруг, но карабина не увидел. Стал обходить все штабеля вокруг вышки, но и там его нигде не оказалось. Мне удалось найти его только через 10-15 минут лихорадочных поисков. Освещенность поста после того, как я установил прожекторы, существенно изменилась, и я попросту не заметил упавший карабин в тени одного из штабелей. Этот случай послужил мне хорошим уроком. Сонливость сняло как рукой, и до конца смены я крепко сжимал своё оружие.
   В начале мая рядом с нашей казармой началось строительство подземного пункта управления полка. Экскаватор, копавший котлован, вывернул несколько сгнивших деревянных ящиков, оказавшихся гробами. Видимо, не просто так пустовала территория, на которой началось строительство. Здесь когда-то находилось монастырское (а может быть, церковное) кладбище, о котором все давно забыли. После того, как прошли слухи о том, что одному из солдат удалось найти на руке скелета красивый перстень, по вечерам можно было видеть на раскопках немало охотников за "драгоценностями". Конечно, никто ничего не нашёл, и вскоре весь лишний грунт со стройки увезли.
   Наконец, мою машину запланировали на выезд. Я должен был возить песок для строителей из карьера, находившегося за городом. Город я вообще не знал, поэтому первой шла машина старослужащего, а я ехал за ней. Никаких старших машин в то время ещё не было. В кузове находилось трое старослужащих с лопатами, а рядом со мной сидел ефрейтор, который и был старшим команды.
   Приехали в карьер. Старослужащие, прослужившие два с половиной года, стали лопатами грузить песок, а я сел на передний бампер машины, прислонился к тёплому радиатору и с удовольствием подставил лицо весеннему солнышку. Сейчас невозможно даже представить себе такое в нынешней армии - "деды" грузят песок, а "дух" греется на солнышке!
   В конце мая командир взвода приказал мне и ефрейтору Дубчаку готовить бензовоз "ЗИЛ"-151 для поездки "на точку". Задача заключалась в том, чтобы показать мне дорогу на радиолокационную станцию, слить топливо и вернуться в полк. В дальнейшем планировалось, что на бензовозе буду работать я. Дубчак готовился осенью уйти в запас и вернуться в свою любимую Алма-Ату.
   Выехали рано утром. За рулём сидел Дубчак, который не выпускал изо рта папиросу, хотя курить за рулём, а тем более - в бензовозе, категорически запрещалось.
   Выехали за город. Справа и слева от дороги - сухой ковыль, который похож на морские волны. До "точки" ехать 70 километров. Двигатель старенького "ЗИЛ"-151 постоянно перегревался, и нам приходилось часто останавливаться, чтобы долить воду из канистры. Наконец доехали до радиолокационной станции, находившейся на холме. На ней дежурили 5-7 человек солдат и два офицера. Кругом - ни души. Слили топливо, попили чаю с белым хлебом. Наполнили канистру водой и двинулись в обратную дорогу. Теперь за рулём был я, а Дубчак, не умолкая, рассказывал о том, как он ездил на уборку урожая, как начинал службу, кто у него остался в Алма-Ате.
   Примерно посредине пути он спросил у меня:
   - Ты когда-нибудь барсуков ловил?
   Я не только не ловил, но и никогда их не видел. Узнав об этом, Дубчак оживился и стал что-то высматривать из окна кабины. Через некоторое время он сказал, чтобы я остановился. Выйдя из кабины, он некоторое время ходил недалеко от дороги, высматривая что-то в сухой траве. Я стоял на подножке автомобиля и ждал.
   - Подъезжай, - махнул он мне рукой.
   Я съехал с дороги задом к месту, где стоял Дубчак. Кювета вдоль дороги практически не было, поэтому сделать это было нетрудно. Выйдя из машины, я увидел небольшую нору, к которой мой "наставник" уже вставлял гофрированный шланг бензовоза.
   Надо сказать, что топливо из бензовоза никогда до конца не сливалось и в бочке оставалось около 100 литров отстоя. Вот этот отстой и был слит в нору.
   - Отъезжай, - скомандовал Дубчак.
   Я сел в кабину и выехал на дорогу, встав на обочине метрах в двадцати от норы.
   - Смотри, что сейчас будет, - с этими словами Дубчак бросил в нору окурок папиросы. Бензин моментально вспыхнул. Когда я отъезжал, шланг, по которому сливалось топливо, волочился за бензовозом, обильно поливая за собой землю остатками бензина. От норы огненная дорожка быстро потянулась к шлангу бензовоза. Увидев это, я рванулся к машине, двигатель которой продолжал работать. Взревев, машина рванула по дороге метров на пятьдесят. Затем я остановился, вышел из бензовоза, убедился, что за шлангом не тянется дорожка отстоя, и быстро уложил шланг на свое место. Только тут я посмотрел в сторону Дубчака. То, что я увидел, повергло меня в ужас.
   Вокруг норы полыхало пламя огня, которое перекинулось на сухой ковыль, горевший как порох. Кругом - бескрайняя ковыльная степь. Мой напарник пытался затоптать горевший ковыль ногами, но пожар разгорался. Я схватил из кабины наши солдатские бушлаты и побежал к нему на помощь. Вокруг нас полыхал ковыль в радиусе 30-40 метров. Мы пытались потушить пожар, прибивая пламя бушлатами. Борьба с огнём продолжалась с переменным успехом 10-15 минут. Наконец, был потушен последний очаг возгорания. Обессиленные, грязные от золы, с прожжёнными в некоторых местах бушлатами, мы присели рядом с бензовозом. Отдышавшись, Дубчак спросил у меня:
   - Ну, что, молодой, теперь знаешь, как барсуков ловить?
   И мы оба засмеялись.
   От старшины роты нам, конечно, досталось за испорченные бушлаты, но это ничто по сравнению с тем наказанием, которое грозило бы нам, если бы сгорел бензовоз.
   С тех пор у меня с Дубчаком сложились дружеские отношения.
   Хорошо запомнилось мне ещё одно событие тех дней. В то время была сложная политическая обстановка. Вьетнам разделён на две части. США начали прямую агрессию против Ханоя. В Москву приходит просьба руководства Северного Вьетнама об организации системы противовоздушной обороны. СССР посылает специалистов, которые не только обучали вьетнамских специалистов, но и воевали с американцами, защищая небо Вьетнама.
   Летом 1965 года под Хайфоном ВВС США нанесли массированный удар по позициям северных вьетнамцев. В налёте участвовало 72 самолёта. ПВО, где за расчётами находились наши специалисты, сбили 28 самолётов. Авиация США временно прекратила полёты над Северным Вьетнамом - слишком велики потери. Всего США потеряли во Вьетнаме 8600 самолётов и вертолётов. Нашей страной было поставлено во Вьетнам 158 зенитно-ракетных комплексов с РЛС обеспечения.
   В полку появились слухи, что будет сформирована группа специалистов, которая должна быть направлена во Вьетнам. Учитывая наше воспитание в духе интернационализма и солидарности с народами, борющимся за свою независимость, желающих повоевать с американцами во Вьетнаме было предостаточно. Несколько операторов РЛС написали рапорта с просьбой отправить их во Вьетнам. Глядя на них, такой рапорт написал и я, обосновывая свою просьбу тем, что я обучился вождению ТЗМ (транспортно-заряжающих машин) зенитно-ракетного комплекса.
   Через несколько дней меня вызвал к себе заместитель командира полка по политчасти. Он сказал, что мой рапорт рассмотрен и отклонён, так как во Вьетнам поедут специалисты, прослужившие больше года (я прослужил полгода) и среди них не будет водителей. Тем ни менее, он похвалил меня за проявленную инициативу. Повоевать мне не удалось.
   В конце мая в часть пришло распоряжение об откомандировании меня в сборную команду баскетболистов корпуса ПВО. Сбор кандидатов проходил на базе спортивного комплекса Орско-Халиловского металлургического комбината. К этому времени мои родители прислали по почте мою спортивную форму.
   Однажды после тренировки, ко мне подошёл какой-то майор и стал расспрашивать, откуда я, где служу и какие у меня планы на будущее. Оказалось, что он из Челябинска. Майор посоветовал мне поступить в военное училище и тем самым использовать время службы в армии для получения образования. Уже второй раз мне предлагали учиться по специальности и стать профессиональным военным. Но тут я задумался об этом всерьёз. Учиться в военном училище надо было три года, а служить рядовым - ещё два с половиной года. Так зачем терять время? Тем более, что дела на службе складывались у меня неплохо.
   Начальником автослужбы полка был капитан Комиссаров, с которым мне часто приходилось сталкиваться в автопарке.
   Однажды, когда я был дневальным по парку, в помещение КТП пришёл Комиссаров. На улице шёл дождь, и он хотел его переждать. Он стал расспрашивать меня о том, откуда я, где учился на водителя, про школу в Магнитогорске. Сказал, что командир полка дал распоряжение готовить меня на место водителя легкового автомобиля.
   Неожиданно для себя я сказал ему, что хотел бы учиться в военном автомобильном училище. Оказалось, что Комиссаров окончил в своё время Челябинское автомобильное училище и сейчас там служит его друг - капитан Морозов. Он пообещал мне написать ему рекомендательное письмо, если я действительно собираюсь поступать в это училище. После этого я уже окончательно принял решение начать карьеру кадрового военного.
   Позже под диктовку Комисарова я написал рапорт командиру полка с просьбой разрешить мне поступать в военное училище. Буквально через 2-3 дня меня вызвали в штаб полка в строевой отдел и вручили предписание прибыть в госпиталь для прохождения медицинской комиссии. Госпиталь находился в Оренбурге, в городе, где я родился. Ехать до Оренбурга надо было поездом три часа.
   И вот я в Оренбурге. Первым делом на вокзале узнал, где находится госпиталь. Уже примерно через час был там. Часа в три дня я освободился. Прошёл всех врачей успешно, получив медицинскую карточку и заключение о пригодности для поступления в военное училище.
   Поезд до Орска уходил около 19 часов вечера, и в оставшееся время я решил найти дом, где жили когда-то родители моего отца (они уже умерли к тому времени). Сейчас в нем жила сестра моего отца - тётя Вера с мужем. В детстве я два раза ездил в Оренбург и смутно помнил, как найти улицу 8 Марта, где находился одноэтажный дом из красного кирпича. Нашёл на центральной улице города Театр музыкальной комедии, повернул в переулок и, пройдя метров триста, увидел улицу 8 Марта и нужный мне дом. Как оказалось, мои родственники переехали из этого дома в квартиру, которая находилась в одном из соседних домов. Они были рады, когда я зашёл к ним и сказал, кто я. Больше я их никогда не видел - они умерли в семидесятые годы. Тётя Вера была главным художником Театра музыкальной комедии, и у них дома висели написанные ею картины.
   Поздно вечером я уже был в Орске. Кое-как добрался до части, доложил дежурному, пришёл в роту и лёг спать.
   В последующие дни меня несколько раз вызывали в строевую часть оформлять документы для поступления в училище. В один из дней в коридоре штаба я встретил командира полка. Он остановился и поздоровался со мной за руку.
   - Правильное решение принял. Офицер - это достойная профессия, Жаль только, что напарника для игры в теннис у меня теперь не будет, - улыбнулся он.
   В начале июня пришёл официальный вызов - меня зачислили кандидатом на поступление в училище. Первого июля я должен был прибыть в училище для учёбы на подготовительных курсах. В то время военнослужащие срочной службы, поступающие в военные учебные заведения, имели льготу - им нужно было сдать все экзамены на положительные оценки (хотя бы на все тройки), после чего их зачисляли в училище.
   Наконец я получил на руки предписание прибыть в Челябинское военное автомобильное училище. Сборы были недолгими. Попрощался с сослуживцами. Дубчак на прощанье мне сказал: "Помни о барсуках!"
   И вот я уже на проходной полка. Всего полгода назад я впервые увидел эту проходную и эти ворота. Сколько всего интересного и необычного в моей жизни произошло за это время! Как сложится моя судьба дальше? Вернусь ли я сюда? На душе стало немного тоскливо. Опять неизвестность, опять дорога...
   Приехал на вокзал, взял билет на ближайший поезд. Тоска сменилась на приподнятое настроение - скоро буду в Челябинске! Вспомнился военкомат около Дома офицеров, яркие красно-жёлтые трамваи, большие красивые здания в центре города.
   Рано утром вышел из вагона поезда и остановился около расписания поездов, висевшего на стене вокзала. Тогда это было ещё старинное двухэтажное здание. Новое, современное будет построено через два года.
   Прибыть в училище мне предписывалось не позднее завтрашнего дня, так что целый день был у меня в запасе. Мой взгляд остановился на расписании движения поездов через станцию Кыштым. Решил рискнуть - до станции Татыш поезд идёт два с половиной часа, ещё столько же займёт дорога назад. Значит, у меня будет пять-шесть часов на то, чтобы вызвать на Татышское КПП Неллю и хоть немного побыть с ней. А вечером я должен быть уже в училище.
   Так я и сделал. Около 12 часов дня я спрыгнул с подножки вагона на железнодорожную насыпь станции Татыш. Поезд даже не останавливался на этом полустанке, а лишь притормозил. Сразу за железной дорогой - ряды колючей проволоки, вооруженная охрана периметра закрытого города. За густой зеленью угадываются крыши домов родного посёлка. К этому времени мои родители уже уехали из Озёрска в город Ставрополь. Это произошло в декабре 1965 года. Так что меня в город уже бы не пустили. Ноги сами несли меня к КПП, который находился в двух километрах от станции.
   Вот и знакомое одноэтажное здание, небольшая очередь из автомобилей, ожидающих разрешения на въезд. Подошёл к КПП и остановился. Надо было найти кого-то из знакомых, кто мог бы позвонить Нелле и сообщить, что я на КПП. Наконец, удалось встретить одного из сверстников, который взялся мне помочь. Ко мне стали подходить и расспрашивать знакомые. Дежурный офицер заинтересовался оживлением, царившим рядом с КПП, и подошёл ко мне. Я отдал честь и предъявил ему документы. Народ, стоящий рядом со мной, наперебой стал говорить офицеру, что я свой, из Татыша, жил на Первомайской, что меня знает весь посёлок.
   С документами у меня было всё в порядке, поэтому офицер их мне вернул и попросил немного отойти от здания КПП, чтобы не привлекать внимания.
   Ждать пришлось около часа. Нелля выбежала из проходной и, заметив меня, остановилась. Она никогда не видела меня в военной форме и теперь удивлённо меня рассматривала. Окружавший нас народ деликатно отошёл - многие знали о нашей дружбе.
   Около четырёх часов мы провели вместе, гуляя в лесу около зоны. Было интересно узнать последние новости из жизни школы и посёлка.
   В шестом часу вечера мы расстались - мне надо было спешить на проходящий поезд, так как следующий должен быть не скоро.
   Вскочив на подножку вагона, в последний раз взглянул на крыши домов родного Татыша - удастся ли когда-нибудь увидеть его ещё?
   На вокзале в Челябинске я узнал, как ехать в училище. Трамвай, на котором я ехал, остановился на остановке около Театра оперы и балета. На другой стороне улицы я увидел Дом офицеров и областной военкомат. Сразу вспомнился ноябрь прошлого года, окна Дома офицеров, из которых доносилась музыка и где танцевали пары. Увидел себя со стороны - мальчишка в телогрейке, с завистью смотрящий на этот праздник. Впереди его ждала неизвестность - куда придётся ехать, где служить?
   И вот, прошло восемь месяцев - и я снова здесь. Однако теперь уже я знаю, чего хочу, знаю, к чему стремиться, знаю цель на ближайшие три года.
   Трамвай, зазвенев, тронулся с места и медленно повёз меня в новую жизнь. Но я ещё вернусь в это место. Пройдёт много лет, и в декабре 2005 года я снова окажусь перед зданием Дома офицеров и воротами военкомата. Пройдёт сорок лет со дня моего призыва на военную службу. Но этот дом и этот двор я буду помнить всю жизнь. До сих пор, услышав песню "Как провожают пароходы...", вспоминаю ноябрьский листопад и вижу себя перед окнами Дома офицеров, окнами, открывшими для меня другую жизнь...
  
  
  
   Глава шестая. Училище
  
   В Челябинске в начале ХХ века на Семёновской горке появился военный городок из красного кирпича - Красные казармы, в которых сейчас размещается Челябинское военное автомобильное училище. Сюда мне и предстояло сдавать экзамены, а потом и учиться три года. Для поступающих из числа военнослужащих срочной службы за месяц до вступительных экзаменов была организована подготовка по программе средней школы. Таких как я, поступающих из армии, было человек тридцать. Приехали представители разных родов войск и даже несколько моряков. Было сразу видно, кто приехал поступать в училище, а кто просто хотел попасть в Челябинск на месяц-другой, повидать своих родных и близких.
   За этот месяц каждый из нас, увидев жизнь курсантов изнутри, принял для себя решение - поступать ему в училище или нет. Многие себе просто не представляли, что это такое - быть курсантом. Погоны, окаймлённые золотом, только со стороны, для непосвященных казались красивым украшением военной формы. На самом же деле, на плечи молодых ребят ложилась ответственность за учёбу, военную подготовку, за дальнейшую свою судьбу - судьбу человека, связавшего свою жизнь с армией.
   Те, кто поступал в училище из армии, в основном выбор свой сделали осознанно, так как могли себе представить, что их ждёт впереди. Те же, кто поступал из школы, мало себе представляли военную службу, и вероятность ошибки в их выборе была значительно большей. Не удивительно, что командование училища с удовольствием принимало военнослужащих срочной службы. Для поступления им достаточно было не нарушать дисциплину и получить положительные оценки на вступительных экзаменах.
   Преподаватели готовили нас к поступлению целый месяц. За это время мы хорошо ознакомились с жизнью училища, с учёбой и бытом курсантов. Чем дольше я находился в этой среде, тем твёрже была моя уверенность в правильности сделанного выбора.
   Однажды, проходя мимо складской территории, я увидел ангар, в котором в ноябре месяце я ждал отправки в Орск. Вспомнилась морозная ночь, россыпи звёзд на чёрном небе, машины с тентами, в которых нас везли на вокзал. Кажется, совсем недавно это было... И вот я опять около ангара с ящиками, опять неизвестность - поступлю ли я в училище или же придётся ехать дослуживать в Орск?
   С 1 августа 1966 года начались экзамены. Я получил по трём предметам оценки "хорошо" и по одному - удовлетворительно. Этого хватило, чтобы поступить без льготы. С 1 сентября я был зачислен в Челябинское военное автомобильное училище курсантом. Так началась моя карьера профессионального военного.
   Уже после поступления в училище я осмелился подойти к капитану Морозову, который набирал учебную роту нашего курса, и передал ему рекомендательное письмо Комиссарова. Оно уже ничего не решало, но Морозов с тех пор всегда здоровался со мной при встрече и интересовался, как идёт учёба.
   Курс состоял из двух учебных рот. Я попал в роту капитана Алексеева. Сразу же после поступления меня назначили командиром отделения. Ну а командиром нашего взвода был лейтенант Д.Д. Халявко - выпускник училища 1964 года.
   К ноябрьским праздникам 1966 года я получил звание младшего сержанта.
   В конце ноября моя сестра Лариса проездом из Сибири была в Челябинске и навестила меня. Мы целый день провели вместе, гуляя по городу. На память мы сфотографировались. Одну фотографию я отослал родителям.
   Середина шестидесятых годов для Советского Союза была сложной. Война во Вьетнаме и осложнения на советско-китайской границе (события, связанные с островом Даманский) заставляли руководство страны принимать меры по укреплению обороноспособности. Это коснулось и нашего училища. Дополнительно к нашему курсу была набрана учебная рота по ускоренной подготовке младших офицеров. Она состояла из бывших военнослужащих срочной службы и сверхсрочников. Тем, кто поступил из армии на полный курс обучения, предлагали перейти на ускоренный и через полтора года стать лейтенантами. Но абсолютное большинство из нас осталось в своих подразделениях и училось три года. Зато всех нас заставили проходить предметы по уплотнённой учебной программе. Три пары занятий - до обеда и ещё две - после. В вечернее время, после ужина, мы занимались самоподготовкой, так что личного времени практически не было. После экзаменов за первый семестр нам полагался двухнедельный отпуск, но его отменили. Вместо отпуска нас продолжали учить по программе ускоренного курса. Всё говорило о том, что страна готовится к войне.
   Однако в апреле неожиданно для нас режим ускоренной подготовки был отменён. Мы продолжали обучение по обычной программе. Более того - нам предоставили двухнедельный отпуск с выездом домой. Получив отпускной билет, я в парадной форме одежды еду на вокзал. Через полтора суток поезд привозит меня в город Невинномысск. Отсюда - два часа автобусом до Ставрополя. Мои родители переехали в этот город после выхода отца на пенсию и купили трёхкомнатную квартиру в кооперативном доме. До этого момента я в Ставрополе никогда не был и с трудом нашёл их дом и квартиру. Родители были несказанно рады моему приезду. За полтора года мы очень соскучились друг по другу.
  
  
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Челябинск, 1967 г., курсант военного училища
  
   Обычно в Челябинске в апреле еще холодно, лежит снег. А вот в Ставрополе уже летняя погода, деревья покрываются молодой листвой, на газонах - зелёная трава, на клумбах - цветы. Город аккуратный и чистый. В основном застроен частными домами. Впоследствии я буду почти ежегодно приезжать к родителям в Ставрополь и полюблю этот город.
   В свой первый приезд я провел в родительском доме десять дней. Мама откармливала меня своими пирогами. Отец расспрашивал о службе в армии, об училище. Решение о поступлении в военное учебное заведение я принимал сам. Родители даже не знали об этом. В дальнейшей своей жизни я всегда принимал самостоятельные решения, чётко осознавая ответственность за их последствия.
   Между тем, отпуск незаметно подошел к концу. Опять прощание с родителями. Мама как всегда плачет. Обещаю приехать в отпуск через три месяца.
   Опять училище. Экзамены за первый и второй семестры сдал только на "отлично". Однажды, после караула, меня вызвали в клуб. Замполит нашего учебного батальона привёл меня к художнику, который написал маслом мой портрет. Этот портрет два года висел на Доске Почёта училища. По окончании учебы я забрал его на память, и сейчас он хранится у меня дома.
   В одно из воскресений в мае 1967 года я играл на стадионе в футбол. Собрались любители этой игры со всех курсов, разделились на две команды и гоняли мяч по полю. Среди играющих были трое, которые отличались хорошей подготовкой и красивой спортивной формой. Как потом я узнал, это были три игрока команды "СКА Свердловск" по хоккею с мячом. Неоднократные чемпионы Советского Союза, Европы и Мира Измоденов, Дураков и Атаманычев были заслуженными мастерами спорта. Они приехали для сдачи экзаменов, поскольку как раз оканчивали наше училище экстерном.
   Осенью 1967 года меня направляют с группой курсантов в город Миасс на Уральский автозавод. Между училищем и автозаводом сложились хорошие отношения. Раз в год мы обменивались делегациями, проводили дружеские встречи.
   Рано утром мы выехали на электричке в Миасс. Ехать надо было полтора-два часа. На заводе нам организовали экскурсию и встречу с комсомольским активом. После обеда пригласили на встречу с творческим коллективом киностудии "Мосфильм" во главе со знаменитым режиссёром Сергеем Герасимовым. Встреча была посвящена съёмкам кинофильма "Журналист", которые проходили в Миассе. В память об этой встрече у меня осталась фотография с Герасимовым.
   Зима 1966-1967 годов выдалась холодной и снежной. Снега выпало столько, что техника не успевала его убирать. В январе 1967 года нас, курсантов-первогодок, сняли с занятий и в мороз 42-44 градуса бросили на расчистку железнодорожных путей станции Челябинск. Одели нас тепло - под шинелями были телогрейки, на ногах - валенки. Всем выдали марлевые повязки на лицо, чтобы не было обморожений.
   Пока работаешь лопатой - тепло. Стоит остановиться - и мороз начинает щипать за кончики пальцев, за нос. Особенно тяжело стоять в такой холод в карауле. Смена часовых осуществлялась каждый час. За это время марлевая повязка на лице замерзала и отвердевала от конденсата выдыхаемого воздуха.
   Чистили железнодорожные пути и стрелки весь день, и все это время не переставая шёл снег, сводя нашу работу на нет. Нас в полном составе сменил второй курс. Чистка железнодорожного полотна продолжалась непрерывно круглые сутки.
   Весной 1968 года в Уральском военном округе проводили крупные учения с привлечением большого количества войск. Наш курс привлекался к этим учениям в полном составе. Задача заключалась в том, чтобы в условиях, приближенных к боевым, привить курсантам практические навыки в организации боевой работы. На участке обороны, который занимал наш курс, были вырыты окопы в полный рост. Мы оборудовали огневые точки, блиндажи, укрытия для техники, заграждения из колючей проволоки. У каждого бойца имелся полный комплект вооружения и спецсредств: автомат с тремя магазинами, заряженными боевыми патронами, противогаз, сапёрная лопатка, командирский планшет, штык-нож, фляжка, медицинский пакет для оказания первой помощи. Все эти дни мы жили в окопах. От металлической каски, которую снимать не разрешалось, шея страшно болела. При каждом удобном случае мы снимали каски, после чего голова становилась абсолютно невесомой.
   В определённые часы "противник" обстреливал наши окопы боевыми патронами, так что лишний раз высовываться было опасно.
   Зато и нам на одном из этапов учений довелось пострелять из автоматов боевыми патронами в направлении "противника". Особенно запомнился эпизод учения, когда мы должны были стрелять по воздушной цели - самолёт тянул на тросе огромный конус, который изображал воздушную цель "противника". В ходе инструктажа нам сказали, что стрелять нужно строго по цели. Когда был открыт огонь, несколько трассирующих пуль все же пересекли траекторию движения самолёта. Но, к счастью, всё обошлось.
   Запомнился эпизод, когда на завершающей стадии учений через окопы пошли "наши" танки и БМП. Жутковатое чувство, когда у тебя над головой с сильным грохотом проходит танк... Стенки окопа иногда не выдерживали давления и частично осыпались. Никто, конечно, не пострадал, но сильное впечатление осталось на всю жизнь.
   Но без трагедии все же не обошлось. Артиллерийская батарея, проходившая маршем в нашем тылу по одной из деревень, задавила человека.
   Полевая учёба курсантов проводилась круглый год. Зимой 1968 года нас вывезли в лагерь Бишкиль для отработки полевой выучки. Это были дневные и ночные стрельбы, вождение автомобилей по пересечённой местности, тренировки с надеванием комплектов химической защиты, тактические занятия, занятия по военной топографии. Особенно запомнилось ночное занятие по топографии, когда нас ночью группами по три человека вывозили на "Урале"-375 далеко от лагеря. Задача состояла в том, чтобы, ориентируясь на местности, найти обратную дорогу. В моей группе были А.Стариков и Г.Чемоданов.
   Как только нас высадили из закрытого тентом кузова и "Урал" ушёл по снежной целине, Сашка Стариков сразу предложил идти по следам "Урала" назад. Я не согласился и сказал, что пойдём по карте.
   Над нами, на чёрном звёздном небе, висела луна. Мы стояли в открытом поле и пытались сориентироваться по компасу и карте. Нашли север. Лагерь должен был находиться где-то на северо-востоке. Там же мы заметили огни освещения. Решили идти туда напрямую.
   Проваливаясь по пояс, мы шли по снежной целине. Одеты были тепло - под шинелью телогрейка, утеплённые брюки, на ногах - валенки. Минут через двадцать мы были уже совсем мокрыми от пота. Идти по глубокому снегу было очень тяжело. Мешала амуниция. Автомат за спиной при каждом движении больно бил по затылку.
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Ставрополь, май 1967 г.
  
   "Чемодан" постоянно ныл: зря не послушались Сашку и не пошли по следу "Урала". Я "пригрозил" бросить "Чемодана" одного в поле и уйти с Сашкой вдвоём. Посмеялись, но пошли дальше. Минут через двадцать сделали привал.
   Лежу на спине в мягком сугробе. Вглядываюсь в чёрное небо с россыпью звёзд. Вспоминаю школу, моё увлечение астрономией, когда с другом Вовкой Петровым всматривались через самодельный телескоп в далекие скопления звёзд. Вот - пояс Ориона, вот - Большая медведица, там дальше - Полярная звезда и переливающийся перламутром Сириус.
   Вспомнились стихи Михаила Ломоносова:
   "Открылась бездна, звёзд полна,
   Звездам числа нет, бездне - дна".
   До сих пор меня завораживает бездна Космоса - что там? Откуда всё взялось? Есть ли там кто-нибудь живой помимо нас?
   На землю меня возвращает всё тот же "Чемодан". Он вслух мечтает о том, как мы вернемся в лагерь и тут же хорошенько поедим в столовой.
   Встаём - надо идти дальше. Вдали, километрах в трёх-четырёх, видим свет фар автомобиля. Дороги там быть не должно, поэтому мы сразу предположили, что это наш "Урал" возвращается в лагерь. Теперь мы точно знаем направление движения.
   Минут через двадцать вышли на дорогу, которая действительно привела нас в лагерь. Как потом оказалось - мы пришли одними из первых. Зачёт по военной топографии сдан успешно.
   Суровая уральская зима очень усложняла военную службу. В училище все передвижения курсантов из одного учебного корпуса в другой происходили в гимнастёрках, и только при температуре ниже двадцати градусов мороза нам разрешали надевать шинели. А чего стоила утренняя физзарядка, когда в шесть часов утра выходишь из тёплой казармы в одной гимнастёрке на мороз, а потом в течение двадцати минут бегаешь и делаешь упражнения! Поневоле будешь заниматься с особым усердием - иначе попросту замёрзнешь.
   Мне хорошо запомнились занятия по тактической и огневой подготовке в зимний период. По глубокому снегу, в крепкий уральский мороз приходилось бегать в атаку на "противника", ползать по-пластунски по сугробам, онемевшими на морозе руками надевать "общевойсковой защитный комплект" (кто служил, тот знает, что это такое).
   Лёжа на огневом рубеже, приходилось отдирать примёрзший к спусковому крючку автомата палец (при этом рукавицу надо было снимать, иначе не почувствуешь в ней момент спуска).
   А какое "удовольствие" получаешь, когда надеваешь на морозе противогаз! Резина маски от мороза твердеет, и натянуть её на голову очень сложно.
   Нас, курсантов, постоянно привлекали к выполнению каких-то работ для города - то мы зимой убирали территорию завода, на который должен был приехать Председатель Совета Министров СССР Алексей Косыгин для пуска нового прокатного стана, то возили на субботник в цеха химического завода, где над нашими головами по прозрачным трубопроводам текла какая-то кислота и что-то постоянно капало сверху.
  
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Челябинск, 1967 г., на занятиях по химзащите
  
   То мы убирали снежные заносы на железнодорожных путях, то выносили строительный мусор из строящегося Дворца спорта.
   Самые сильные холода я испытал во время стажировки в учебной дивизии, расположенной в посёлке городского типа Елань, что в Свердловской области. Нас отправили на войсковую стажировку в одних шинелях. Разместили в одной из пустующих казарм дивизии. Мало того, что стояли морозы 25-30 градусов, так ещё и в казармах плохо работало отопление. От холода негде было укрыться. Ночью спали одетыми, поверх одеял укрывались шинелями. Днём на занятиях нам выдавали валенки, которые хоть как-то согревали ноги. В перерыве между занятиями залез в стоящий по соседству танк, двигатель которого работал. Думал, что внутри можно согреться. Оказалось, что в танке ещё холоднее, чем на воздухе, так как система отопления в нём не предусмотрена. Бедные танкисты - они мучаются всю зиму, хотя им выдают меховые шлемофоны и утеплённые костюмы! Тумблеры приборов управления им приходилось переключать голыми руками, так как в рукавицах это сделать невозможно.
   Кстати, там, в Елани, я впервые увидел экспериментальные образцы истребителей танков, которые проходили там испытание. Машины были на гусеничном ходу (на шасси среднего танка), а сами установки для пуска ракет были постоянно закрыты тентами. На стрельбы они выезжали в сопровождении двух танков.
   Под конец стажировки кончики ушей и носа у всех шелушились - от обморожений отмирала кожа. Хотелось быстрее вернуться в училище, в тёплые казармы и учебные аудитории.
   Вокруг Елани находятся густые сосново-пихтовые леса. Очень красиво они смотрелись на фоне ясного голубого солнечного неба. Еловые лапы деревьев гнутся под тяжестью налипшего снега. Неосторожная птица, садясь на такое дерево, устраивала настоящую лавину из падающего снега, и ветки, освобождаясь от него, облегчённо выпрямлялись.
   Все три года учёбы нас постоянно гоняли на кроссы: зимой на лыжах (10 километров), летом - по пересечённой местности (3 километра). Лыжный кросс был самым тяжёлым. Нормативы были жёсткими, а снаряжение - примитивное. Лыжи изношенные, никаких мазей у нас не было (натирали стеариновыми свечами, кто мог их достать). Крепления были простейшими - лыжи крепились ремешками к сапогам. В одной гимнастёрке в крепкий мороз приходилось бегать по десять километров. Чтобы не простудиться, под гимнастёрку на грудь крепили газету или полиэтиленовую плёнку, чтобы не продувал холодный ветер.
   Много раз я бегал на лыжах с простудой (освобождений от учебы и занятий нам практически не давали), болезнь переносил на ногах. Да и болели мы не часто - молодость спасала нас от всех хворей. Видимо, благодаря полученной тогда закалке, я ни разу, учась в училище и в академии, не лежал ни в санчасти, ни в госпитале.
   Моя служба на Урале была нелёгкой и запомнилась тем, что постоянно хотелось спать и постоянно было холодно. Поэтому, получив направление на Кавказ после окончания училища, я был рад, что наконец-то отогреюсь после Урала.
   Осенью 1967 года мы готовились к параду в Свердловске. Подготовка проходила помимо остальных занятий и не ограничивалась только строевой подготовкой. Приводилась в порядок парадная форма - подгонялись заново шинели, перешивались погоны, ремонтировались сапоги. И вот 3 ноября нас грузят в автомобили "Урал"-375 и везут из Челябинска в Свердловск. Было прохладно, выпал и тут же растаял первый снег.
   К вечеру, утомлённые длинной дорогой, мы прибыли в пункт временного размещения в районе станции Сортировочная. Казарма, в которой нас поселили, принадлежала одной из частей железнодорожных войск. Тренировались мы ежедневно по 6-7 часов. Накануне парада была
  
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Челябинск, 1967 г., на огневом рубеже
  
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Челябинск, 1967 г., на занятиях по тактике
  
   проведена генеральная репетиция парада войск Свердловского гарнизона. Тренировка началась в 11 вечера и закончилась около двух ночи. "Коробка" нашего училища была отмечена, как лучшая.
   На следующий день нам дали отдохнуть, и я отпросился в увольнение. Нелля училась тогда в Уральском политехническом институте (УПИ) и жила на квартире. С трудом нашёл частный домик, где она с подругой снимала комнату. Но дома её не оказалось.
   Идти было некуда, и я стал ждать её около дома. Прошло более двух часов, когда она подошла к дому. К этому времени я уже изрядно замёрз и собирался уходить. Нелля не ожидала меня увидеть и была, как мне показалось, несколько смущена. Мы поговорили минут сорок, и я пошёл на остановку трамвая.
   Было поздно и транспорт уже не ходил. Остановил такси, которое каким-то чудом оказалось в этом районе. Приехал в часть уже в третьем часу ночи. А в шесть утра - опять подъём, завтрак, тренировка.
   На параде прошли мы хорошо. После нас повезли на праздничный концерт в Дом офицеров. А на следующий день мы уже были готовы к отъезду.
   Поскольку выпал первый снег, на машинах нас везти было опасно, поэтому возвращались в Челябинск поездом. Появилась возможность увидеть, хоть и издалека, мой родной посёлок Татыш. Поезд шёл ночью, но я не ложился спать, пока не проехали вдоль зоны. Перед станцией я вышел в тамбур и открыл дверь со стороны зоны. Последний раз я видел её, когда перед поступлением в училище приезжал к Нелле.
   Посёлок спал. Тускло светились фонари улицы, выходившей к зданию завкома завода. Видны были силуэты часовых, ходивших вдоль колючей проволоки по специальным деревянным мосткам.
   Поезд набирал скорость, увозя меня прочь от города моего детства. Слова песни - "Где-то есть город, тихий, как сон..." всегда были связаны у меня с этим поселком, спрятанным от чужих глаз в чаще леса. Где-то там сейчас спят мои друзья детства и юности. А поезд в очередной раз увозит меня прочь.
   Все годы учёбы я занимался баскетболом. На первом курсе я узнал, что баскетбольной команды в училище не существует. Нет и зала, в котором можно было бы тренироваться. Преподаватель физической подготовки нашёл меня в списках спортсменов-разрядников нашего курса. Он предложил создать команду и обещал всяческую помощь. Отобрали на просмотр человек 10-12, изъявивших желание играть. Договорились с соседней школой использовать их зал в вечернее время.
   После просмотра кандидатов отобрали восемь человек. Начались тренировки. В последующие годы появилось несколько человек, играющих на приличном уровне. В 1968 году поступил в училище мой одноклассник Женька Табачков. Вот тогда мы и заиграли по-настоящему. Фактически с меня началась история баскетбольной команды училища.
   В конце марта 1969 года нас повезли в Среднюю Азию для прохождения преддипломной практики в войсках. Меня определили в мотострелковую дивизию в город Кызыл-Арват, в Туркмении. Прежде, чем туда попасть, мы летели самолётом до Ташкента, оттуда поездом до Ашхабада, а дальше поездом, идущим на Красноводск, до станции Кызыл-Арват.
   От Ашхабада ехали со скоростью пешехода, так как колея железнодорожного пути была разбита. В вагоне выбита половина стёкол, все скамейки покрыты пылью. Вдоль железнодорожного пути простиралась пустыня, в которой местами белели скелеты. Судя по размерам, это были останки верблюдов.
   Через несколько часов пути мы, группа из пяти человек, вышли на станции Кызыл-Арват. Было такое впечатление, что мы перенеслись во времени лет на 100-150 назад. На небольшом перроне стояли двое военнослужащих с чемоданами - видимо, приехали вместе с нами. Мы в нерешительности постояли несколько минут и пошли в сторону, как нам казалось, центра городка.
   Встретившийся на дороге капитан рассказал, как найти штаб дивизии, и мы пошли дальше. Улицы не имели асфальтового покрытия и были присыпаны слоем песка. Солнце палило нещадно. Вдоль глиняных заборов там, где была тень, группами по 2-3 человека сидели местные жители - все с бородами, как у басмачей, в халатах и в бараньих папахах. Временами они сплёвывали перед собой коричневую жижу. Как потом мы выяснили, туркмены имели привычку жевать табак. В местах скопления людей, особенно на базаре, вся земля была усеяна плевками.
   Наконец мы подошли к воротам с красными звёздами, за которыми находился штаб дивизии. Доложили дежурному, который направил нас к заместителю начальника штаба. Тот внимательно изучил наши предписания и стал нас инструктировать об особенностях службы в городке. Прежде всего он предупредил нас о высоком уровне преступности. На местном вагоноремонтном заводе работали лица, выселенные из крупных городов Союза за различные преступления и нарушения. Они и были источниками преступности.
   На втором месте находилась опасность инфекционного заражения, так как питьевая вода привозилась в город в цистернах и была очень плохой по качеству очистки. Баня в городе была одна и работала два раза в неделю (один день - женский, второй - мужской). На рынке продукты покупать опасно - кругом антисанитария. Прежде чем съесть фрукт, необходимо было обмыть его кипятком.
   На третьем месте - опасность быть укушенным змеей, скорпионом или тарантулом. Их, как оказалось, в городе было полно. В этом мы убедились очень скоро.
   После инструктажа нас распределили по частям для прохождения стажировки. Я попал в автослужбу инженерно-сапёрного батальона. Начальник автослужбы - капитан лет 40-45. Красное, обветренное лицо говорило о том, что, во-первых, он давно здесь служит, а во вторых - что он любитель выпить. Как оказалось, его, как и многих офицеров, отправили сюда в "ссылку" за различные провинности. Интереса ко мне он не проявил, разве что помог устроиться. Мне выделили отдельную комнату в одной из казарм. В неё перенесли солдатскую кровать, тумбочку и один стул. Питаться я должен был в солдатской столовой.
   С первых же дней я был предоставлен сам себе. Из любопытства я обошёл автопарк с техникой, зашёл на КТП и склад ГСМ. Примерно четверть машин в парке была неисправна, и ремонтировать их было нечем. Уровень дисциплины среди военнослужащих был низким. Офицеры только в понедельник приходили на развод к 9 часам, а в остальные - кто когда хотел. Все это очень меня удивляло.
   Стояла очень жаркая погода. Днём температура зашкаливала за 40 градусов. На зубах постоянно хрустел песок. Волосы, уши, глаза были вечно в песке, а помыться обычно было негде. Техническая вода в автопарке пахла нехорошо, и умываться ей было неприятно. Поговорка "Бог, зачем ты создал ад, если есть Кызыл-Арват?!" звучала очень актуально.
   Однажды после обеда я сидел в тени, прислонившись к стене казармы. Клонило в сон. Случайно повернул голову и увидел над своим левым плечом сидящего на стене скорпиона. Сон как рукой сняло. Оказалось, что они здесь повсюду.
   Как-то в воскресенье мы, курсанты, собрались прогуляться в сторону видневшихся невдалеке гор. Это был хребет Копед-Даг. Оказалось, что идти до него надо было 7-8 километров.
   По дороге один из нас решил продемонстрировать остальным, как выглядят тарантулы (ему уже показали местные жители). На поверхности земли было множество круглых отверстий, глубиной 20-30 сантиметров. Норки были вертикальными. Чтобы выманить оттуда тарантула, надо было засунуть длинную палочку на всю глубину норки. Тарантул сразу же выскакивал и занимал угрожающую позу. После этого его рекомендовано было раздавить сапогом. Поразительно, но овцы, которых было полно у местных жителей, с удовольствием поедали и скорпионов, и тарантулов.
   До хребта Копед-Даг мы так и не дошли. Через три-четыре километра нам стали попадаться на пути иглы дикобразов и их норы. Впереди показались какие-то строения. Как оказалось, это был санаторий с лечебной водой. Убогие, неухоженные строения. Спросили у местных, где можно попить минеральной воды. Как оказалось, источник был с щелочной водой, которую пить было совершенно невозможно.
   Поплелись назад в военный городок. Всю дорогу высматривали вокруг себя змей, но так ни одной и не увидели. Так прошёл наш выходной день.
   Через две недели мы, распрощавшись с Кызыл-Арватом, тряслись в разбитом вагоне по дороге в Ашхабад. По приезду к месту сбора курсантов, проходивших стажировку в Туркмении, мы первым делом сходили в солдатскую баню и впервые за двадцать дней нормально помылись.
   В Ашхабаде пробыли два дня - ждали, пока все соберутся. Город запомнился мне грязными арыками вдоль улиц, по которым текла какая-то жижа, глиняными одноэтажными домиками и такими же глиняными заборами. Только центральная улица, упиравшаяся в аэропорт, выглядела более-менее прилично. Несколько лет назад город был разрушен сильнейшим землетрясением, в результате которого погибли тысячи людей.
   В Ташкент летели на самолёте. Нас разместили в гостинице одной из воинских частей. Город в 1965 году тоже был разрушен землетрясением и сейчас фактически отстраивался заново.
   Днём нас повели на футбол. Играли "ЦСКА" и местный "Пахтакор". Когда уходили со стадиона после окончания матча, попали под град бутылок, летевших с верхних ярусов трибун.
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Челябинск, май 1969 г., военное училище
  
   Вечером вылетели в Челябинск, который встретил нас холодом и снегом. Даже не верилось, что где-то там, в Туркмении, стоит жара за 40 градусов. Первым делом, отмылись в бане. Оказалось, что вода, текущая из кранов умывальников, такая вкусная!
   Наступила пора подготовки к сдаче государственных экзаменов. Надо сказать, что все экзамены на протяжении трёх лет обучения я сдавал на "отлично". Два года на Доске почёта училища висел мой портрет. Осенью 1967 года меня приняли в кандидаты, а через год - в члены КПСС.
   В феврале 1969 года мы с Неллей в зимние каникулы ездили в Ставрополь к моим родителям. На протяжении трёх лет моей учёбы Нелля приезжала ко мне в Челябинск на воскресенья, которые мы проводили вместе. Вечерним поездом она уезжала в Свердловск. Эти встречи были нечасты, один-два раза в год. Однажды я прилетел к ней на день самолётом. Весной 1969 года мы решили пожениться.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Центральный ЗАГС Челябинска, 5 июля 1969 г.
  
   Свадьба проходила в Челябинске, в ресторане гостиницы "Южный Урал", на площади Революции. А после моего выпуска из училища мы сыграли свадьбу ещё раз, только уже в Ставрополе. Туда приехали не только родители Нелли, но и её родственники из Баку. Отец снял это событие на кинокамеру, и эта запись существует до сих пор.
   Государственные экзамены я сдал на "отлично" и получил красный диплом с отличием. Как отличник, я имел право выбора места службы. К сожалению, мест в Северо-Кавказском военном округе, где находился город Ставрополь, не было. И все же хотелось служить поближе к моим и
   Неллиным родителям, поэтому я согласился на Закавказский военный округ.
   В строевой части училища я получил все необходимые документы, получил диплом и погоны лейтенанта. Выпускной вечер прошёл в курсантской столовой. Чувствовать себя в офицерской форме было очень непривычно. Багаж лейтенанта составляли два чемодана военной формы. Даже не верилось, что теперь не требуется никаких увольнительных для выхода в город.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Три года учёбы прошли незаметно. Напряжённая учёба скучать и считать дни не давала. Даже не верилось, что всё позади.
   Наступил день прощания с училищем и однокашниками. Вспомнился ноябрь 1965 года, холодный ангар с призывниками. С этого ангара и началась моя служба.
   Весной 1991 года я приеду в училище отбирать себе выпускников для службы на 113 Центральном военном заводе. Училище уже трудно было узнать. За эти годы были построены новые учебные корпуса, казармы, лаборатории. Снесён был и ангар, на его месте построили большой плац.
   Зашёл в казарму, чтобы найти свою кровать. Курсанты, находящиеся в спальном помещении, с удивлением рассматривали полковника, стоящего у изголовья одной из кроватей...
   Надо сказать, что мой одноклассник Табачков, окончивший училище на два года позже меня, работал в нем начальником кафедры. Когда я уже учился в академии, он на три года позже меня поступил на наш факультет, поэтому мы и там играли в баскетбол за сборную академии. Встретил я тогда и ещё одного своего однокашника по учёбе в училище. Сашка Стариков занимал должность заместителя начальника училища. При встрече мы обнялись, как старые друзья. Вечером он пригласил меня к себе домой. Это был вечер воспоминаний. Вспомнили мы и наш ночной поход, когда мы сдавали зачёт по военной топографии...
   Но всё это будет позже. А сейчас мне предстоит расстаться с училищем и ехать в отпуск.
   В Ставрополь летел самолётом. Аэропорта в городе тогда еще не было, поэтому я прилетел в Минеральные Воды, а оттуда ехал на такси домой. Родители уже ждали моего приезда. Мама наготовила очень много вкусного. За период подготовки и сдачи экзаменов я сильно похудел. Весил около 63 килограммов, а перед отъездом в Тбилиси мой вес составлял уже около 70 килограммов.
   Через два дня после моего приезда прилетела Нелля со своими родителями и родственниками из Баку. Мы ещё раз сыграли свадьбу.
   Нелля осталась ещё на неделю, а все её родственники разъехались. Мы с ней договорились, что как только я приеду к новому месту службы, я ей позвоню. Учиться в институте в Свердловске ей предстояло ещё два года, поэтому вопросов было больше, чем ответов.
   Через несколько дней она улетела в Свердловск, а я остался отдыхать у родителей. Впервые за последние четыре года я мог позволить себе читать книги, загорать, купаться. Мама откармливала меня пирогами.
   К концу отпуска я всё чаще стал задумываться о том, что ждёт меня впереди.
  
  
  
  
  
  
  
   Глава седьмая. Тбилиси
  
   Вот и закончился мой первый офицерский отпуск. В середине августа 1969 года я вылетел из Ставрополя в Тбилиси. Родители провожали меня в аэропорту. Мама плакала. Я обещал позвонить родителям, как только получу назначение.
   Через час полёта я уже в аэропорту Тбилиси. Вышел из самолёта и сразу же почувствовал себя как в бане. Бетонное покрытие аэродрома раскалено солнцем - это чувствовалось даже через толстую подошву моих ботинок. Два тяжёлых чемодана с формой осложняли моё положение. Дойдя до остановки автобуса я ощутил, как по спине сбегают крупные капли пота.
   По дороге в город я с любопытством разглядывал довольно скудную растительность и необычную архитектуру домов. Автобус постоянно останавливался и подбирал по дороге всех, кто махнул рукой. Билетов никто не продавал, деньги за проезд каждый входящий бросал в алюминиевую тарелку рядом с водителем.
   Управление кадров Закавказского военного округа находилось в самом центре города - на площади Ленина. Кое-как добрался со своими чемоданами до бюро пропусков, нашёл в списке телефонов, висящем на стене, телефон дежурного по Управлению кадров. Выслушав мой доклад, дежурный сказал, чтобы я ждал у бюро пропусков. Через 10-15 минут меня окликнул вошедший в помещение подполковник. Я подошёл и доложил ему о прибытии для дальнейшего прохождения службы. Забрав документы, подполковник посоветовал мне устроиться в военную гостиницу гарнизона и рассказал, как туда добраться. Решение о направлении меня к дальнейшему месту службы должны были принять на следующий день. Оказалось, что из моего выпуска прибыли вчера ещё два офицера. Кто они, я тогда ещё не знал.
   Опять трясусь в автобусе со своими чемоданами. Моя новенькая офицерская рубашка уже вся мокрая от пота. Едем по набережной реки Куры. Течение реки сильное, а вода - мутная. На другом, высоком берегу видны какие-то пещеры, а над ними нависают старинные деревянные дома с резными верандами.
   Выхожу на нужной остановке и тащусь в горку к неприметному двухэтажному зданию гостиницы. Проблем с размещением не возникло. Небольшой трёхместный номер с простейшей мебелью, без удобств. Гостиница находилась в окружении больших деревьев, которые не давали солнцу разогревать здание, поэтому в комнате было прохладно. Уставший, я прилёг на кровать. Прошло полдня, а столько впечатлений! Отдохнув и умывшись под краном в умывальнике, я решил пойти куда-нибудь перекусить. Последний раз я завтракал рано утром в Ставрополе и с тех пор даже воды не пил. Оказалось, что при гостинице есть буфет, ассортимент которого был весьма скудным. Кое-как перекусил, впервые в жизни попробовав хачапури с сыром.
   Было около пяти часов дня, и я решил пройтись по городу, не отдаляясь от гостиницы. Дошёл до набережной Куры. Оказалось, что в городе довольно много зелени. Большие деревья, растущие вдоль дорог, приносили прохладу.
   Через пару часов вернулся с прогулки в гостиницу, перекусил в буфете и прошёл в номер. В голове вертелась только одна мысль - куда меня направят служить? Остаться в Тбилиси я даже и не мечтал.
   Спать лёг рано. Так как усталость первого дня взяла своё, уснул я быстро. Утром привёл себя в порядок и налегке поехал в Управление кадров. Доложил дежурному и стал ждать. Примерно через час в комнату зашёл уже знакомый мне подполковник, как я узнал потом - фамилия его Леонов. Впоследствии я с ним познакомился поближе, так как жили мы в одном районе и часто встречались. Он очень хорошо ко мне относился и даже покровительствовал в некоторых вопросах. Но об этом позже.
   Я подошёл к Леонову и доложил о прибытии.
   - Мы посмотрели твоё личное дело и твои характеристики. Молодец! - сказал он. - Надо тебе подождать - сейчас придут ещё два лейтенанта, и вы втроём поедете к новому месту службы.
   Расспрашивать о том, куда и на какую должность меня распределили, было неудобно, и мне оставалось только ждать.
   Каково же было моё удивление, когда через некоторое время в помещении бюро пропусков появились два моих однокашника по училищу - Г.Тяпкин и Н.Колотов. Они были ни менее удивлены, когда увидели меня. Оказалось, что мы вместе должны ехать к новому месту службы. Ожидание продлилось ещё около полутора часов. Наконец, к нам вышел Леонов с каким-то круглолицым старшим лейтенантом и вручил нам предписания.
   - Это старший лейтенант Мураев. Он вас отвезёт к новому месту службы, - сказал он и пожелал нам успеха.
   Выйдя из бюро пропусков, мы узнали, что ехать придётся на грузовой машине "ГАЗ-51". Мысленно я порадовался - вряд ли на грузовой машине повезут далеко от Тбилиси.
   Мураев спросил, где находятся наши вещи. Оказалось, что мы остановились в одной гостинице. Теперь нам предстояло рассчитаться за проживание в ней и забрать свои вещи.
   Коля Колотов не выдержал первым. Он спросил Мураева - куда мы поедем, в какую часть. Мураев улыбнулся:
   - Повезло вам. Служить будете вместе, в окружном автобате, в самом Тбилиси.
   Об этом никто из нас не мог и мечтать. На душе стало легче - могли ведь послать куда-нибудь в горы, в самую глухомань...
   И вот мы трясёмся в кузове "ГАЗ"-51 под пыльным тентом. Пытаемся через задний борт разглядеть город и дорогу, по которой нас везут. Через полчаса машина затормозила перед въездными воротами части. Въезжаем на территорию, и машина останавливается перед одноэтажным зданием с табличкой у входа "Штаб части". Снимаем свои вещи и идём за Мураевым через небольшой плац. Напротив КТП автопарка - вход в другое здание.
   Нас размещают в большой комнате, в которой стоят четыре солдатские кровати с тумбочками, шкаф и небольшой стол. Одна кровать уже имела хозяина, а остальные достались нам. Наскоро приведя себя в порядок, возвращаемся в штаб. Мураев оказался начальником строевой части. Он забрал у нас аттестаты на все виды довольствия и предупредил, что к вечеру нас вызовут на беседу с командиром части. Выйдя из штаба, мы пошли осматривать территорию части.
   Напротив штаба находился достаточно большой сквер, в котором росли южные деревья, а вдоль дороги - аккуратно постриженные кустарники. Мы с любопытством рассматривали территорию автобата, а на нас с не меньшим любопытством глазели офицеры и солдаты, встречавшиеся на нашем пути.
   В центре территории части находилась двухэтажная кирпичная казарма, а перед входом в неё - плац. Строение, в котором было общежитие, оказалось клубом. За ним располагался автопарк, в котором были пункт технического обслуживания и ремонта, мойка автомобилей и навесы, под которыми стояла техника.
   После экскурсии мы пришли в свою комнату и стали ждать вызова в штаб. Радовало то, что начинать службу приходилось не одному. Рядом были товарищи, с которыми я проучился три года и на помощь которых в трудных ситуациях мог рассчитывать.
   Около шести часов вечера пришёл посыльный из штаба и сообщил, что командир части вызывает нас к себе на беседу. Мы быстро привели себя в порядок и поспешили в штаб. Там уже ждал Мураев, который должен был представить нас командиру. Он отнёс в его кабинет наши личные дела и минут через десять выглянул из кабинета:
   - Милицин, заходи!
   Зайдя в кабинет, я увидел за столом молодого майора, который листал моё личное дело. Я представился, как положено по уставу:
   - Товарищ майор! Лейтенант Милицин для прохождения дальнейшей службы прибыл!
   Оторвав взгляд от личного дела, командир посмотрел на меня изучающе.
   - Ну, что же, - сказал он, - характеристики у тебя хорошие, окончил училище с "красным" дипломом, служил срочную службу... Думаю, что и у нас будешь служить хорошо.
   Следующий вопрос командира поставил меня в тупик:
   - Ты "Капитанскую дочку" Пушкина читал?
   - Читал, - произнёс я, чувствуя какой-то подвох.
   - Как начинается, помнишь?
   Я стал лихорадочно восстанавливать в памяти содержание книги, которую прочитал лет 6-7 назад, но вспомнить, какими словами она начинается, так и не смог.
   - Так вот, - сказал командир, - книга начинается словами эпиграфа: "Береги честь смолоду". Ты молодой офицер, только начинаешь свой путь - помни эти слова!
   Я на самом деле на всю оставшуюся жизнь запомнил это напутствие. Когда в 1982 году, уже будучи главным инженером 124 военного завода в Минске, я услышал в телефонной трубке знакомый голос Г.П. Несенюка, я сразу вспомнил нашу первую встречу и его вопрос. Он звонил мне из Бреста, где служил в должности заместителя командира дивизии по тылу. До этого он проходил службу в Группе Советских Войск в Германии (ГСВГ). Каким-то образом он узнал, что я служу в Минске и позвонил мне. К сожалению, встретиться нам тогда не удалось - так сложились обстоятельства. Но уважение к этому человеку я испытываю и сейчас, когда мой путь военной службы уже завершён.
   - Назначаю тебя командиром взвода роты оповещения округа, - сказал мне тогда командир. - Это очень ответственная должность. Как правило, на нее назначаются лучшие офицеры. Тебе потом расскажут об особенностях этого подразделения. Дела там идут сейчас не очень хорошо. Несколько машин - на уборке урожая, еще несколько - требуют ремонта. Надеюсь, ты наведёшь там порядок.
   Расспросил он меня о родителях и о жене. Сказал, что с квартирами для офицеров положение сложное, но если жена приедет, он будет искать какой-то выход. В последствии он сдержал своё слово.
   Так и закончилась наша беседа. Выйдя из кабинета командира, я почувствовал облегчение. Тревожное чувство неизвестности и неопределённости, давившее меня все эти дни, стало рассеиваться. Появилась ясность - теперь я знаю, где буду служить, на какой должности, с каким командиром.
   Пока остальных моих однокашников принимал командир, я стоял в коридоре штаба. Моё внимание привлёк высокий чернявый капитан, который зашёл в помещение в тот момент. Он на ходу громко распекал какого-то сверхсрочника, но, увидев нас, остановился и спросил:
   - Это вас Мураев привёз?
   Не дожидаясь ответа, он попросил, чтобы мы после беседы зашли к нему, и показал на кабинет с табличкой "Техническая часть". Как оказалось, это был заместитель командира по технической части капитан А.И Петросян. Далее он рассказал мне о предназначении роты оповещения округа и моего взвода. Задача, в сущности, было одна - стопроцентная техническая готовность автомобилей. Я не должен уходить вечером со службы, если не уверен, что все мои машины заведутся и выйдут по своим маршрутам при получении сигнала.
   Как оказалось, заместитель командира роты старший лейтенант Клоков находился на уборке урожая. Командир роты капитан Н.И. Татарашвили вместе со старшиной роты были единственными начальниками на тот момент.
   На следующее утро, на разводе подразделений части, нас, молодых лейтенантов, представили всему личному составу. Татарашвили поставил передо мной задачу принять личный состав и технику взвода и доложить ему затем рапортом. Он был, как потом оказалось, очень вспыльчивым и жёстким руководителем. Глубоко в дела роты не вникал. В начале 90-х годов, уже в независимой Грузии, он был назначен начальником Генерального штаба армии, но продержался на этом посту недолго. Его неуживчивый характер не позволял ему поддерживать нормальные отношения даже со своим братом.
   Приезжал Нодар Иванович на службу на автомобиле "ЗиМ" - для грузина это было высшим шиком! Однако заниматься конкретными делами - принимать решения, разбираться с неисправной техникой или с личным составом - он очень не любил. Когда я доложил ему рапортом о том, в каком состоянии находится автомобильная техника взвода, он был просто взбешён. А положение, действительно, было серьёзное. Если бы командир части увидел мой рапорт, то скандала было бы не избежать.
   Мой взвод состоял из 24-х автомобилей "Зил"-157К, четырёх автомобилей "ЗиЛ"-164 и одного "ГАЗ"-51 (на нём меня и привезли в часть). Кроме того, за взводом числилось двенадцать двухосных прицепов. Автомобили "ЗиЛ"-157К были гордостью автобата. Когда-то, как рассказывали старожилы части, эти машины должны были с завода отправиться на экспорт - в Иран. Но по каким-то причинам поставка сорвалась, и они были переданы ЗакВО. Машины были изготовлены в экспортном исполнении, а именно - в "тропическом" варианте. Покрашены в цвет морской волны. Все ручки - никелированные, кузова - с тентами.
   Эти машины предназначались для выполнения очень важной задачи - оповещения офицеров штаба Закавказского военного округа о сборе по сигналу "тревога" и вывозу Управлений на основной и запасной командные пункты штаба, находящихся в 60-70 километрах от Тбилиси.
   Тренировки по отработке этой задачи проводились не реже одного раза в месяц. Водители должны были хорошо знать свой маршрут по городу и обеспечить прибытие офицеров в штаб в установленные сроки. Неисправность одной машины ставила под угрозу всю систему оповещения и сбора офицеров штаба ЗакВО. Кроме того, по прибытию в штаб, машины загружались имуществом, документацией, сейфами, металлическими ящиками и шкафами. Всё это вывозилось в пункты управления.
   Когда я принимал взвод, оказалось, что восемь автомобилей, участвующих в оповещении, убыли на уборку урожая, и заменить их было нечем. Никто об этом даже не подумал. Три автомобиля оказались технически неисправны - у двух выведены из строя двигатели, а ещё один был разукомплектован (не было карбюратора, снята КПП, разворована система электрооборудования).
   Личный состав взвода в основном состоял из украинцев. Несколько грузин и армян, служивших во взводе, были местными, из Тбилиси. Половина водителей только однажды выезжала по маршруту 3-4 месяца назад и смутно представляла себе, где находятся нужные дома и улицы.
   Кроме того, машины не обслуживались, номера шин не совпадали с записями в паспортах, инструмент отсутствовал, центральная подкачка шин на половине из них не работала. Аккумуляторы были разряжены, машины заводились с буксира.
   Вот это всё и вызвало приступ бешенства у Татарашвили. Хоть он и понимал, что я в этом не виноват, основной удар приступа ярости пришлось принять именно мне. Он дал мне три дня на то, чтобы устранить все недостатки - срок нереальный, так как не всё зависело от меня одного. К тому же я только что прибыл в часть и сам ничего не знал об особенностях этой работы.
   Вот так началась моя служба в Тбилиси. Через месяц удалось отремонтировать все автомобили, кроме двух, у которых были неисправны двигатели. Одновременно прибыли машины с уборки урожая. Мои восемь "Зил-157К" пришли с поломанными бортами, грязные, с помятыми крыльями, с неисправными передними мостами. Запасных частей не хватало. Двигатели и агрегаты мы ремонтировали сами.
   К этому времени я сделал боевой расчёт автомобилей оповещения, и каждый вечер он зачитывался на поверке. Даже если машина и была неисправной, она все равно была в расчёте, так как заменить её было нечем.
   К концу года все машины были на ходу. Начались тренировки по выезду на маршруты оповещения. Вместо одного раза в месяц, по моему настоянию мы начали тренироваться еженедельно. Скоро это принесло свои плоды. Водители стали неплохо ориентироваться в городе, на лобовых стёклах появились таблички с номерами маршрутов, кузова были вымыты и покрашены. Кроме того, у меня появилась резервная машина для подмены в случае неисправности одной из машин боевого расчёта.
   В декабре штаб округа провёл внезапную проверку боеготовности машин оповещения - по сигналу, поступившему в два часа ночи, моя техника, без моего участия, самостоятельно вышла на маршруты движения и своевременно прибыла к штабу округа под погрузку. Это была моя первая победа!
   К этому времени Татарашвили перешёл на службу в военкомат - очень "хлебное" место на Кавказе. Клоков стал командиром роты, а прибывший в роту из ГСВГ старший лейтенант В.Матвеев - заместителем командира роты по технической части.
   Мои водители к тому времени уже набрались опыта вождения автомобилей в условиях большого города и горной местности. Меня всё чаще посылали в командировки в различные районы Закавказья. Колонны по 15-20 машин я водил самостоятельно. Научился прокладывать маршруты по карте, организовывать техническое замыкание колонны. За год побывал в Степанакерте, Кировобаде, Сумгаите, Баку, Ахалцихе, Ахалкалаки, Вазиани, Гори и других городах региона.
   В октябре 1969 года я поехал в Грузинский политехнический институт, чтобы узнать возможность перевода Нелли. Она к этому времени перешла на четвёртый курс Уральского политехнического института. Надо было выяснить возможность перевода её из одного института в другой. Проблем было много: неизвестно, была ли её специальность в ГПИ, есть ли русскоязычная группа по её специальности и, вообще, согласятся ли на её перевод здесь, в Тбилиси?
   С трудом нашёл в институте нужный кабинет. Несмотря на то, что я приехал в неприёмное время, мне, благодаря военной форме, удалось попасть на приём к проректору. Он меня внимательно выслушал и дал согласие на перевод. Нам повезло - в тот год имелась русскоязычная группа по Неллиной специальности, нужно было лишь сдать два дополнительных экзамена.
   В тот же день я написал Нелле письмо. Теперь к её приезду надо было как-то решать жилищную проблему. Я обратился за помощью к заместителю командира части по тылу майору Чернышеву. Тот пообещал поговорить с командиром на эту тему.
   Потом оказалось, что один из сверхсрочников части получил квартиру, и комната, в которой он проживал в Сабуртало (район Тбилиси), освободилась. Вот в эту комнату мне и разрешили вселиться.
   Здание двухэтажное, старинной постройки, находилось на вершине холма. Комната была на первом этаже, узкой и длинной, с металлической решёткой на окне. Зато в самом центре Тбилиси. Рядом с домом были ГПИ имени Ленина, где впоследствии училась Нелля, Дворец спорта, цирк и зоопарк. Место очень красивое. Но ордера или какого-то другого официального документа на проживание в ней у меня не было. Этот дом и эта комната военным не принадлежали, так что жильё было временным.
   Удобств в доме не было никаких, туалет - во дворе. Общая кухня в конце коридора на 8-10 семей. Но мы с Неллей были рады и этому.
   Весной 1970 года округ проводил крупные учения, и я впервые в полном составе своего взвода выезжал в оборудованные районы, где размещались командные пункты. Мои машины оказались разбросаны по управлениям округа, и связи с ними практически не было. С тревогой ждал окончания учений и возвращения машин.
   Наконец учения закончились, и техника после разгрузки стала возвращаться в часть. Каждую машину я осматривал сам и опрашивал водителей - нет ли повреждений, все ли исправно, не было ли замечаний от управлений? Оказалось, что всё прошло хорошо. За эти учения я был награждён грамотой от заместителя Командующего войсками округа. Это была первая оценка моей работы.
  
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Тбилиси, 1970 г., автомобильный батальон
  
   В апреле 1970 года у нас родился сын - Вадим. А за три месяца до его рождения командир выделил нам комнату в жилом доме в районе Исани. Теперь мы уже получили настоящий ордер.
   Квартира была коммунальная. В ней вместе с нами проживала семья подполковника А.Г.Куруся и какой-то грузин-музыкант (он очень редко бывал дома, так что я даже в лицо его не запомнил). Дом был красивый, пятиэтажный. Высокие потолки, паркет, ванна с туалетом, большая кухня и огромная лоджия, увитая виноградной лозой. С соседями, несмотря на разницу в возрасте почти в 20 лет, мы быстро сдружились.
   Летом Нелля уехала с сыном в Баку, к своим родителям, которые после выхода на пенсию тоже перебрались из нашего закрытого города к себе на родину. Я остался один на всё лето.
   Однажды (дело было в августе 1970 года) меня вызвал командир части и сказал, что предстоит выполнить важное задание. Необходимо загрузить в четыре машины какие-то медикаменты и отвезти их в Баку, затем в Сумгаите загрузить цемент и вернуться в Тбилиси. Надо сказать, что в этот период в СССР была вспышка холеры на побережье Чёрного и Каспийского морей. Когда загружались машины на складах медицинского управления округа, мне стало ясно, что за груз мне придётся перевозить. Это была хлорка, которую, как потом оказалось, применяли для обработки побережья моря.
   Поскольку маршрут движения колонны проходил через Баку, у меня появилась надежда увидеть Неллю и своего маленького сына.
   Рано утром мы выехали из Тбилиси в направлении Баку. Было очень жарко - в кабине температура воздуха была далеко за тридцать градусов. Через 300 километров сделали остановку. Перекусили, проверили автомашины, дозаправились. До Баку ехать ещё 370 километров. Машин на трассе мало, поэтому скорость держали около 80 километров в час. Для колонны грузовых машин это много.
   Проехали мост через реку на границе Грузии и Азербайджана. По обе стороны дороги тянулись виноградники и арбузные бахчи.
   За 100 километров до Баку сделали ещё одну остановку. Отдохнули в тени придорожных деревьев, перекусили и в дорогу. Въезжаем в Баку. Здесь я никогда не был и не представлял, как найти в большом незнакомом городе улицу Заводскую. По карте определили - надо ехать всё время по главной дороге, и она приведёт к центру города. С недоумением смотрели на мою колонну гаишники, стоявшие на перекрёстках города, но никто не осмелился нас остановить.
   Нахожу на карте Заводскую улицу и направляю колонну прямиком к ней. Оказывается, что это улица с односторонним движением, с трамвайными путями. С той стороны, куда мы подъехали, въезд на неё запрещён. Я направляю колонну прямо под запрещающий знак, и мы въезжаем по трамвайным путям на нужную мне улицу. Проехав метров 100, вижу, как по противоположной стороне улицы идёт Нелля с детской коляской. Сигналю ей, машу рукой. Она не верит своим глазам - не знала, что я еду в Баку.
   Срочно сворачиваем с улицы в ближайший двор. Здесь мы остановились на ночёвку. Этот двор оказался напротив того, где жили Неллины родители. Никто, конечно, не ожидал меня здесь увидеть. Я был несказанно рад повидаться с женой и своим сыном.
   Утром распрощался с Неллей и её родителями. Колонна медленно поползла на окраину города в направлении расположения дивизии, на складах которой была разгружена хлорка. Затем дорога на Сумгаит, погрузка цемента в мешках, заправка в посёлке Насосный и дорога в Тбилиси.
   Ехали в вечернее и ночное время - так было легче и прохладнее. Утром часа в четыре были уже в автобате. Не было сил ехать домой, поэтому переночевал в общежитии. Доложил командиру о выполнении задания. Он не ожидал, что мы так быстро вернёмся из дальней поездки. За двое суток мы проехали более 1500 км. Через несколько месяцев за выполнение этого задания я был награждён грамотой Командующего ЗакВО генерала армии Куркоткина.
   Запомнились мне поездки с колонной из 12 машин и в другие города - в Степанакерт, Кировокан, Ахалцихе. Приходилось бывать проездом в Боржоми (в ущелье), в Кировобаде, в Казахе. Объездил всё Закавказье.
   Однажды, при подготовке к очередному дальнему рейсу, в часть приехал заместитель Командующего войсками генерал Рожков, чтобы проинструктировать личный состав колонны. Увидев, что во главе колонны из 12 машин будет молодой лейтенант, он спросил у Несенюка, почему лейтенант едет, а не капитан и не майор. На что командир ему сказал: этот лейтенант надёжнее любого майора. Эта похвала для меня была ценнее любой грамоты.
   Через полгода этот же генерал Рожков спросит у меня, какое бы поощрение я хотел получить за уборку урожая. Я попросил его дать мне возможность поступить в академию. И он дал согласие. Несенюку, конечно, было жаль отпускать меня, но он понимал, что я заслужил это право. К этому времени подполковник Леонов (кадровик) уговаривал меня перейти на должность начальника гаража штаба округа. Но я, наслушавшись о существовавших там порядках, отказался от этой должности.
   Уже через год после прибытия в часть я получил повышение - стал заместителем командира роты по технической части. К этому времени Клоков и Матвеев поступили в академию. Они были намного старше меня, и это был их последний шанс.
   Осенью 1970 года я отправился вместе со своими машинами и водителями на уборку урожая в Тамбовскую область. Базировались мы в небольшом городке - Моршанске. Он был знаменит тем, что там выращивалась махорка. Огромные тюки прессованной махорки лежали на станции. Разгрузив эшелон с машинами, мы двинулись на окраину Моршанска, где и был развёрнут полевой автопарк. Каждое утро мы выделяли машины для перевозки картофеля из колхозов и совхозов на пункты приёма. Я исколесил весь Моршанский район. Приходилось в полевых условиях ремонтировать машины под открытым небом, ночевать в кабинах, вытаскивать из кюветов завалившиеся туда машины.
   Проехав все Закавказье с колоннами машин, я получил огромный опыт и, прежде всего, - общения с подчиненными. Многому научился от своих солдат - водителей. Они показали мне, как разогревать консервы из сухого пайка в коллекторе двигателя, чтобы на стоянке поесть горячую тушенку или кашу. Научился спать в кабине "ЗИЛ-157". Мои водители относились ко мне с уважением, хотя я был старше их всего на 3-4 года. Тем не менее, они беспокоились обо мне - на привалах старались положить еды побольше, налить чаю покрепче, принести холодной чистой воды из горной речки.
   Вместе мы ремонтировали машины в полевых условиях, и я сам показывал им, как правильно разобрать корпус шаровой опоры переднего моста, который очень часто ломался из-за того, что водители сами изменяли (при помощи ограничительных болтов) угол поворота передних колес. Я сам разбирал и собирал корпуса шаровых опор, обучая этому своих водителей. А они, видя, как я работаю с гаечными ключами по локоть в смазке, проникались уважением к своему лейтенанту.
   Однажды мы проезжали по территории одного из отдаленных районов Азербайджана и остановились на привал, чтобы поесть и проверить свои машины. Пока я лазил под капотами машин, один из солдат сбегал в ближайший колхозный сад и принес виноград и яблоки. Он потихоньку положил все это на сиденье машины, в которой ехал я. Как потом выяснилось, солдаты узнали, что у меня недавно родился сын, и хотели сделать мне приятное.
   Перед отправкой на уборку урожая весь состав автомобильной роты, сформированной на базе нашего батальона, поместили в отдельно стоящей казарме на обсервацию. Это делалось для того, чтобы изолировать на десять дней всех отправляющихся на уборку и выявить случаи возможного заболевания холерой, которая появилась в некоторых районах Закавказья на побережье Каспийского моря.
   Казарма, в которой мы сидели в изоляции, охранялась караулом. Днем мы готовили автомобили к отъезду вместе со всем личным составом батальона, а вечером нас разделяли и охраняли всю ночь. Никто из нас не заболел, и все рвались скорее уехать. Водители, которые оставались в батальоне, завидовали "целинникам". Всем хотелось поехать, но кто-то должен был остаться в части.
   Наконец получена команда на погрузку в эшелон. Грузились мы с товарной станции Навтлуги, которая находилась рядом с домом, в котором мы тогда жили. Я, конечно, не преминул сходить домой, чтобы попрощаться с семьей.
   Перед отправкой все "целинники" прошли вакцинацию - уколы были на редкость болезненными. Вообще, за время службы в армии я много раз проходил вакцинацию (особенно в училище и в академии), и никто никогда не говорил нам, отчего эти прививки.
   Но вот наш эшелон погружен - машины подняты на платформы "елочкой". Бензовозы и ремонтные мастерские стояли на отдельных платформах. Офицеры и сверхсрочники разместились в плацкартном вагоне, солдаты - в товарном.
   У меня во взводе - тридцать машин, и в большинстве это мои "ЗИЛ"-157. Они-то в основном и работали, когда шли дожди, и на полях чернозём превращался в непроходимую грязь. Только моя техника могла пробиться в самые дальние деревни Моршанского района, чтобы вытащить из грязи забуксовавшую или неисправную машину других взводов. Только лебёдки моих машин вытаскивали из кюветов перевернувшиеся автомобили. Мне по несколько суток приходилось ездить по отделениям колхозов и совхозов и таскать машины других взводов.
   Очень часто приходилось ночевать в деревенских домах, о чем мы просили местных жителей. Они с удовольствием давали нам приют и кормили нас настоящей деревенской едой. Особенно я любил пить парное молоко, которым нас часто угощали.
   В деревенских домах было грязно, и очень сильно пахло гнилью. Люди жили бедно. Самая ходовая одежда - телогрейка. В магазинах - пустовато, все питались с собственного огорода и даже хлеб иногда пекли сами.
   Зато нас кормили очень хорошо. На обед всегда привозили горячий хлеб прямо с хлебозавода. Молоко в больших флягах никогда не кончалось - его пили все, кто хотел и когда хотел.
   Зампотех батальона А.Н.Петросян нашёл контакт с мясоперерабатывающим заводом, и нам давали мясные полуфабрикаты, из которых он варил армянский хаш.
   С задачей уборки урожая мы справились хорошо, и план отгрузки овощей в Закавказский военный округ был выполнен досрочно.
   Наступили холода. Пришло время возвращаться в Тбилиси. Водители начали ремонт своих машин - всем хотелось приехать в часть своим ходом. Это была неписаная традиция, которой все придерживались.
   И вот снова погрузка в эшелон. Грузиться было сложнее, так как была плохая погрузочная платформа. Для своего батальона мы везли (уже сверх плана) морковь, капусту, картошку.
   Обратный путь домой занял трое суток. Прибыли на товарную станцию Навтлуги. Как только состав остановился, я оставил за старшего сержанта Фещенко и побежал домой. Дома меня встретила моя мама, которая помогала Нелле растить маленького сына на время моего отсутствия, так как моя жена училась тогда на дневном отделении института на пятом курсе.
   Вот так закончилась моя поездка на уборку урожая. Она сыграла значительную роль в моей дальнейшей судьбе, так как по её итогам мой взвод оказался лучшим, и это обстоятельство сыграло главную роль при принятии решения отпустить меня в военную академию.
   Весной 1971 года командование подписало мой рапорт о поступлении в академию. Прошёл медкомиссию успешно. Понемногу стал готовиться к экзаменам, но времени для этого катастрофически не хватало.
   Рядом с домом, где мы жили, находился окружной госпиталь и 13-ый военный авторемонтный завод. Однажды мне удалось побывать на заводе - мы помогали очистить территорию от не подлежащих ремонту кузовов. Вот тогда впервые я увидел авторемонтное производство. Было очень интересно смотреть, как работают люди на конвейере, на станочном оборудовании. Для меня все это было ново и интересно. Тогда я ещё не предполагал, что совсем скоро я буду служить на крупнейших авторемонтных заводах Министерства обороны СССР.
   Пришло время ехать в Ленинград. Когда я уезжал, Нелля уже защитила диплом, и её учёба была позади. Зато у меня всё ещё только начиналось...
  
  
  
  
   Глава восьмая. Ленинград
  
   Аэропорт "Пулково" встретил меня мелким дождём и пасмурной погодой. После кавказского зноя дышалось легко. Как добраться из аэропорта в Красное Село, было подробно расписано в вызове, который пришёл на моё имя из академии. Автобусом добрался до города, а там доехал на метро до Балтийского вокзала. Электричка минут через сорок доставила меня до небольшой станции "Красное Село". Вместе со мной сошли несколько офицеров в полевой форме, которые и объяснили мне, как найти лагерь академии.
   Шёл полевой дорогой, справа от которой виднелось озеро, а впереди была опушка леса, за которой начинался лагерь. Дежурный по лагерю выслушал мой доклад и направил к офицеру, который занимался учётом прибывших для поступления в академию.
   Лагерь представлял собой участок леса, в котором чётко просматривались аллеи больших деревьев и узкие дорожки, пересекающиеся между собой и образующие ровные квадраты. В этих квадратах были видны места установки палаток, которые ежегодно возводились для прибывающих абитуриентов.
   Вдоль главной дороги виднелись деревянные домики, в которых проживали офицеры постоянного состава академии. Перед деревянной столовой, которой на вид было не менее пятидесяти лет, находилась круглая клумба с цветами. На территории находился также спортивный городок - площадка для волейбола и баскетбола.
   Абитуриентов третьего факультета, на который должен был поступать и я, было более ста. Подготовительные курсы начинали работу через три дня, так что время в запасе ещё имелось. Всего на наш факультет должны были принять 150 человек. Около ста из них должны были отобрать в Красном Селе. Кроме того, филиалы приёмной комиссии работали на Дальнем Востоке и в Германии. На их долю приходилось по 25 человек.
   С началом занятий прибытие абитуриентов не прекращалось. Одновременно происходил отсев кандидатов - кто-то не прошёл строгую медицинскую комиссию, у кого-то с документами было не всё в порядке, а другие уже успели проявить себя здесь в негативном плане.
   В лагере существовал жёсткий распорядок. Утро начиналось с физзарядки и кросса. Здесь выявились физически слабо подготовленные офицеры, которые сразу же становились кандидатами на отчисление. Жёсткая дисциплина выявляла людей неорганизованных и неисполнительных. В процессе занятий преподаватели фиксировали людей с плохой подготовкой и халатным отношением к обучению. Отбор проходил и в процессе беседы начальника курса полковника Петра Ивановича Козлова со всеми абитуриентами факультета. На карандаш брались художники, спортсмены, музыканты и офицеры, награждённые боевыми орденами и медалями. Процесс отбора шёл непрерывно.
   Прошёл месяц подготовки, и наступила пора сдачи вступительных экзаменов. В одно из воскресений меня и ещё нескольких офицеров отпустили съездить в Ленинград. Я был много наслышан об этом городе и очень хотел увидеть его воочию. Со мной поехал старший лейтенант Маковский, который знал Ленинград неплохо, так как когда-то заканчивал здесь артиллерийское училище.
   Доехав на электричке до Балтийского вокзала, мы спустились в метро и минут через тридцать вышли на станции "Невский проспект". Сам проспект мне представлялся широким, с большими зданиями. Каково же было моё разочарование, когда я увидел не очень широкую улицу, застроенную домами старинной постройки.
   Вышли мы на канал Грибоедова, напротив Казанского собора, и пошли по направлению к Адмиралтейству, шпиль которого был виден издалека. Метров через триста мы свернули в небольшой переулок, который упирался в арку с большими часами на боковой стене. Мне показалось, что я где-то уже видел эту арку. Пройдя под её сводами, мы неожиданно вышли на огромную площадь с колонной посредине. Это была Дворцовая площадь, знакомая мне по кинофильмам, в которых показан штурм Зимнего Дворца во время революции. Обойдя слева здание Эрмитажа, мы спустились к Неве и, пройдя через Дворцовый мост, оказались на стрелке Васильевского острова. Произвели на меня впечатление и здание Биржи, и Ростральные колонны, и вид на Петропавловскую крепость. В тот день нам удалось попасть в Военно-Морской музей и в Зоологический.
   Наша прогулка по Ленинграду продолжалась до самого позднего вечера. Я влюбился в этот город с первого взгляда. Уже сидя в вагоне электрички, увозящей нас в Красное Село, я твёрдо решил - приложу все усилия для поступления в академию, чтобы жить в этом городе.
   К занятиям я стал относиться с ещё большим рвением. Старался даже в свободное от занятий время читать конспекты.
   Прошёл период подготовки, и настала пора сдачи вступительных экзаменов. С каждым экзаменом всё свободнее становилось в палатках. Надо сказать, что среди поступающих лейтенантов было немного. Со мной вместе поступали мои однокашники по училищу: В.Шахов, В.Червяков, В.Дудин. Мы старались поддерживать друг друга и держались вместе. Наша дружба продолжалась и в годы учёбы в академии, и после её окончания. К сожалению, погиб Володя Червяков.
   Успешно сданы все экзамены, пройдена мандатная комиссия, и мы переезжаем из Красного Села в город. Нас временно разместили в общежитии академии на улице Глинки, рядом с Мариинским театром. До первого сентября оставалось несколько дней, и нас отпустили по домам с тем, чтобы мы забрали свои семьи. Надо было что-то решать с жильём, которого в академии не хватало. Мне посоветовали сходить к Львиному мостику, который находился недалеко от общежития. Рядом с этим красивым мостом было место, где собирались люди, желающие сдать комнату или квартиру. Там я и нашёл человека, который предложил комнату в коммунальной квартире на канале Грибоедова, в самом центре Ленинграда.
   Теперь надо было срочно лететь в Тбилиси, отправить вещи, забрать семью и окончательно рассчитаться в части.
   Прилетаю в Тбилиси. Дома Нелля уже начала собирать вещи к отъезду. Оказалось, что их у нас не так уж и много. Сын заметно подрос и набрал в весе. Когда сидел у меня на руках, всё время старался отковырять пальчиком звёздочки с моих погон.
   Свои немногочисленные пожитки мы погрузили в контейнер и отправили в Ленинград. В автобате полностью рассчитался со всеми службами и попрощался с сослуживцами. За два года я привык к людям, с которыми работал. Даже солдаты моего взвода с сожалением прощались со мной. Вместе мы приводили в порядок автомобили взвода, вместе ездили на уборку урожая, вместе исколесили всё Закавказье.
   Коля Колотов, Гриша Тяпкин и Валя Мураев, глядя на меня, решили тоже поступать в академию на следующий год. Правда, поступили они только через два года, а Мураев - на заочное отделение. В дальнейшем мне было приятно встречать своих сослуживцев в коридорах академии.
   Тепло попрощался со мной Г.П.Несенек. Он пожелал мне успеха и сказал, что когда закончу академию, могу рассчитывать на хорошую должность в ЗакВО.
   Выйдя за проходную части, я с грустью посмотрел на въездные ворота - кажется, что совсем недавно меня привезли сюда в кузове грузовика. Совсем незаметно прошли два года нелёгкой, но интересной службы.
   Через восемь лет мы с Неллей ехали через Тбилиси в санаторий, в Сухуми. Специально взял билеты на поезд, приходящий в Тбилиси рано
   утром. У меня был целый день, чтобы погулять по городу, заехать в часть и на 13-ый военный завод. Накануне по телефону я связался с главным инженером завода и попросил встретить нас на вокзале. В то время я уже был главным инженером 124-го военного завода в Минске.
   С волнением, переполнявшим нас, вышли на вокзале в Тбилиси. Хотелось скорее увидеть город, дом, в котором мы жили, часть, в которой служил. Сначала мы поехали на завод, а оттуда заехали в дом, где прожили два года. В квартире обитали уже совсем другие люди. Кажется, что почти ничего не изменилось в наше отсутствие.
   Нас провезли по городу на машине, а потом мы заехали в автобат. Вот и знакомые ворота проходной, с которой я попрощался восемь лет назад. С волнением захожу на проходную и прошу дежурного соединить меня по телефону с командиром или его заместителем. Оказывается, что за эти годы полностью сменился
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Ленинград, 1972 г., старший лейтенант
  
   командный состав части. Несенюк и Петросян ушли на повышение. Кто-то уволился из армии или перевёлся в другую часть, так что никого из знакомых я так и не встретил. Новый зампотех батальона, оказывается, слышал обо мне из рассказов моих сослуживцев, поэтому уделил мне внимание и вместе со мной прошёлся по территории части. Командир части был в отпуске, и познакомиться с ним мне не удалось. В автопарке увидел свои "Зил-157К" цвета морской волны. Они были изрядно потрёпаны и ждали списания.
   Так состоялось моё свидание с первым местом офицерской службы. В этом городе родился наш сын, в нём Нелля закончила институт. Вообще, мы всегда с теплотой вспоминаем те два года, что прожили в Тбилиси. Красивый город, доброжелательный народ, интересные традиции, красивые мелодичные песни - всё это навсегда осталось в нашей памяти. Сожалею, что не смог освоить грузинский язык. Я уже начал понимать его, но говорить всё равно было сложно.
   Но вернёмся в август 1971 года. Уже отправлены в Ленинград наши вещи, сдана квартира. Тепло попрощались с нашими соседями. Мы будем переписываться с ними и спустя много лет. После нашего отъезда они тоже уехали из Тбилиси - в Куйбышев.
   Нелля с сыном едут поездом в Баку, а я - самолётом в Ленинград. Грустно было расставаться с полюбившимся городом, с которым связаны первые значительные события нашей жизни: объединилась наша семья, родился сын, Нелля окончила институт.
   Провожаю Неллю на вокзал. Стоим в тамбуре вагона. Нас провожают соседи. У Нелли на глазах слёзы. Жаль уезжать из этого тёплого, гостеприимного города. Обещаю ей, что мы ещё когда-нибудь приедем сюда, чтобы хотя бы посмотреть на него. Своё обещание я сдержал.
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Ленинград, 1972 г., на экскурсии в Смольном с однокурсниками
   Поезд тихонько тронулся. Я несколько метров шёл за вагоном, в окне которого - Нелля и сын. Постоял несколько минут на перроне вокзала, провожая взглядом уходящий поезд.
   Теперь мне надо ехать в аэропорт, чтобы успеть на самолёт. По дороге в аэропорт проезжаю мимо Третьего массива, где находится автобат. В последний раз взглянул на ворота со звёздочками - за ними продолжалась жизнь военных автомобилистов, но теперь уже без меня.
   Через три часа полёта я уже в Пулково. Погода хорошая - тёплый летний вечер. Еду на квартиру. Наша комната площадью 25 квадратных метров выходила двумя окнами на канал Грибоедова. До революции в этом доме жили музыканты императорского оркестра, а после - писатели, в том числе М.Зощенко и В.Шишков.
   На другой стороне канала стоит красивый храм - Спас на Крови. Кстати, строительство его оплатил купец Милицин - мой однофамилец. Собор увековечил память об императоре Александре втором, погибшем 1 марта 1881 года на этом самом месте.
   Рядом с нашим домом находятся Русский музей, Малый оперный театр, Большой зал филармонии, храмы различных конфессий. За Спасом на крови - Михайловский сад, куда Нелля с сыном часто ходили гулять. Однажды она встретила на соседней скамейке актрису Алису Фрейндлих, прогуливающую своего ребёнка.
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Ленинград, 1973 г., на экскурсии в Разливе
   До Невского проспекта - метров двести. Угол Невского и Канала Грибоедова занимает Дом Зингера - одно из красивейших зданий города. Сейчас в нём находится Дом книги. Напротив - Казанский Собор, в сквере которого мы часто сидели летними вечерами.
   В нашей коммунальной квартире проживала женщина с подростком и Елизавета Ивановна, наша добрая соседка, которая пережила в этой самой квартире всю блокаду. Она очень много рассказывала нам о городе, об истории, о своей жизни. Мы очень сдружились. Она была одинокой и часто сидела с нашим сыном, когда мы ходили вечерами в театры или кино. К сожалению, где-то через год после окончания мной академии она умерла - ей было уже около 80 лет.
   С 1 сентября началась моя учёба. Наш факультет находился на Первой линии Васильевского острова, рядом с Ленинградским государственным университетом. От дома до факультета ехать минут пятнадцать. На первом курсе большинство занятий проходило в главном здании академии, на набережной адмирала Макарова. До революции эту старинную постройку занимало Министерство торговли России. Внутренние интерьеры здания прекрасно сохранились. В первые месяцы мы с трудом ориентировались в его запутанных переходах и коридорах.
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Ленинград, 1973 г., с группой однокурсников академии
  
   Отделение, в котором я учился, было под номером 361Б. Командиром был назначен капитан Фёдор Семёнович Мамонтов - молодой, стройный, подтянутый офицер с планкой ордена Красной Звезды на груди. Исключительно порядочный человек, к которому я до сих пор отношусь с большим уважением. После окончания академии (он её закончил с медалью) его направили в одну из частей Главного разведывательного управления Генерального штаба ВС. Впоследствии он станет начальником автослужбы ГРУ ГШ.
   Слушатели нашего отделения Х.Нуруллаев и В.Носов были перворазрядниками по шахматам. Они заразили нас этой игрой. Тогда в магазинах продавались карманные шахматы на магнитах, которые умещались на ладони. Мы играли при первой же возможности - на лекциях, в электричке, в перерывах между занятиями и, страшно сказать, - на партийных собраниях. Это было повальное увлечение.
   Очень часто мы с жёнами ездили на природу, в пригороды Ленинграда. Вместе посещали музеи Пушкина, Петергофа, Ломоносова. Часто ходили в музеи и театры самого Ленинграда.
   По окончании академии жизнь разбросала нас по всей стране и за рубежом. После распада Союза за границей оказались В.Кулешник, А. Клешня. Умерли от болезней Х.Нуруллаев, В.Милешкин, А.Никифоров. Из 145 офицеров курса, окончивших академию, погибло и умерло 15 человек. Большая часть выпускников (особенно тех, кто живёт в Московском регионе), как минимум дважды в год собирается в одном из ресторанов, чтобы отметить День Советской Армии и день окончания академии. С лета 1995 года эти встречи организованы на регулярной основе. Приезжают наши однокашники из других городов России, Украины, Белоруссии.
   В период учёбы женились наши шахматисты В. Носов и Х.Нуруллаев. На свадьбах гуляло всё наше отделение.
   Большое значение в нашей жизни имел спорт. Практически каждое воскресенье зимой мы выезжали в Красное Село на лыжный кросс 10 км. В летний период нас гоняли на трехкилометровый кросс. Четыре года я был членом сборных команд факультета и академии по баскетболу, выступал на первенстве Ленинграда.
   Весной 1972 года нас, первокурсников всех факультетов, вывезли на полигон в Калининградскую область, чтобы продемонстрировать новейшие образцы военной техники и вооружения. Разместили нас в небольших деревянных домиках по 8-10 человек. С утра до позднего вечера мы находились на полигоне, где нам демонстрировали в действии образцы военной техники - новые танки и БМП, БМ-21 "Град", ПТУРСы "Фагот", "Флейта", средства ПВО, новое стрелковое оружие.
   После окончания первого курса нас всех распределили по группам и направили на практику на крупнейшие автозаводы страны. Целый месяц я проходил практику в цехе по производству двигателей Горьковского автомобильного завода. Через 34 года я вновь побываю на ГАЗе в командировке, но завод уже трудно будет узнать. В Нижнем Новгороде живёт мой двоюродный брат Игорь, но с ним я, к сожалению, так и не смог встретиться во время практики в силу разных обстоятельств.
   Осенью 1972 года мне, учитывая хорошую учёбу и спортивные успехи, выделили комнату в семейном общежитии академии в Сосновой Поляне. Ездить туда было, конечно, далеко (около полутора часов в один конец), но уже не надо было платить за съёмное жильё 35 рублей в месяц.
   Из центра города уезжать было жаль. Нелля к тому времени устроилась на работу по своей специальности в Институт химии силикатов им. Гребенщикова АН СССР. Институт находился на Стрелке Васильевского острова, недалеко от моей академии, и мы частенько вместе возвращались домой.
   Переехав в Сосновую поляну, мы получили возможность устроить сына в детский сад. Ехать надо было на электричке, по дороге выходить на станции "Дачное", отводить сына в садик, потом опять на электричку до Балтийского вокзала, а там автобусом до академии. Сын категорически не хотел ходить в садик, постоянно плакал и просил его в садик не отдавать. Вскоре он начал болеть. Рождённый в тёплом Тбилиси, он не смог привыкнуть к холодному и влажному климату Ленинграда. После тяжёлого двухстороннего воспаления лёгких пришлось отвезти его к моим родителям в Ставрополь, где он и жил до лета 1975 года. Только после окончания академии наша семья опять объединилась.
   Учился я хорошо. Все экзамены сдавал только с оценкой "отлично". На четвёртом курсе нас направили на преддипломную войсковую стажировку в войска. Меня распределили в белорусский Слоним, один из старейших городов Белоруссии. Он знаменит спрямлённым рукавом реки Щары - каналом Огинского, а также театром Огинского, в котором исполнялись его авторские произведения. Была здесь когда-то и типография Огинского, в которой печатались книги и ноты.
   В Слониме находилась танковая дивизия, в которой я должен был пройти войсковую стажировку на должности заместителя начальника автомобильной службы дивизии. Приехав в городок, я первым делом нашёл гостиницу КЭЧ дивизии, под окнами которой текла река Щара. Устроившись в номере на трёх человек, я привёл себя в порядок и собрался идти в штаб дивизии. От гостиницы до КПП дивизии метров 200, так что ходить на службу было очень удобно.
   В трёхэтажном здании штаба нашел кабинет начальника автослужбы подполковника Бурдули. Представился ему и сообщил о цели стажировки. Мне определили место в комнате технической части и рассказали о распорядке дня. Мне хотелось поскорее посмотреть на танки, стоящие в хранилищах, узнать, как организована работа автослужбы такового соединения. Я слабо представлял себе, что такое боеготовность, чем она достигается, от чего зависит. К своему удивлению узнал, что это -дивизия сокращённого состава (кадрированная). Офицеров и прапорщиков больше по численности, чем солдат. Экипажи танков состоят из всего одного человека. Дивизия становится боевой единицей только после мобилизации военнослужащих запаса.
   Первое время знакомлюсь с организацией работы автослужбы. Оказывается, что тут, по сути, всё то же самое, что было в автобате в Тбилиси. Много неисправных машин, нехватка запасных частей, отсутствие водителей, срывается план выхода техники для обеспечения повседневной жизни дивизии. Всё это мне знакомо.
   На нашем этаже штаба находится бронетанковая служба, с которой у автомобилистов сложились, мягко говоря, непростые отношения. Начальник автослужбы - подполковник Бурдули - грузин, а у танкистов начальник службы - армянин. Оба - горячие и бескомпромиссные люди.
   Однажды утром пришёл в штаб раньше обычного, и дверь в комнату ещё была закрыта. Стою у окна и жду, когда кто-то придёт и откроет. Подходит ко мне капитан-танкист из бронетанковой службы и спрашивает - правда ли, что я из Ленинградской академии? Пока разговаривали, по лестнице поднялся Бурдули - чем-то озабоченный и полностью ушедший в себя. Увидев меня, он неожиданно здоровается со мной по-грузински, и я автоматически отвечаю ему тоже на грузинском. Бурдули останавливается и с удивлением, как будто видит впервые, смотрит на меня.
   - Ты знаешь грузинский? - спрашивает он.
   - Немного, - отвечаю я на грузинском.
   Честно говоря, мои познания в этой области очень скудны, однако некоторые фразы на грузинском я знаю хорошо.
   Зашли в кабинет. Бурдули стал расспрашивать меня уже по-русски - откуда я знаю язык, где жил в Тбилиси. С этого дня он стал ко мне относиться очень хорошо. Зато танкисты, стараниями капитана, который стал невольным свидетелем нашего короткого диалога на грузинском, записали меня в грузины, а значит - во враждебный лагерь.
   Дивизия в то время готовилась к проведению командно-штабных учений. Задача стояла простая - подразделения должны двигаться на колёсах и гусеницах. Вот этим-то и занимались все службы дивизии.
   В одну из тёплых летних ночей дивизию поднимают по тревоге. Выдвигаемся автомобильными колоннами управления и штабов полков в направлении полигона, в район Барановичей. Танкисты завели танки, выехали из хранилищ на линию готовности и, по команде проверяющих из штаба армии, поставили танки на место.
   Еду с Бурдули на "ГАЗ"-69 в техническом замыкании колонны управления дивизии. На обочине дороги стоят неисправные машины, около которых толкутся растерянные водители. Ремонтники из технического замыкания не успевают - многие машины приходится бросать (их заберут потом назад в автопарк). Через 100-120 км таких машин становится всё меньше - прошёл естественный отсев всех неисправных, а остальные медленно втягиваются на территорию полигона.
   На обочине стоит штабная машина - что-то случилось. Бурдули останавливает наш "ГАЗик", и мы подходим к водителю. Оказывается, что перед выездом он не проверил уровень воды в системе охлаждения двигателя и тот перегрелся. Машина обслуживает начальника штаба дивизии, который наверняка припомнит автомобилистам этот просчёт. Отдаём водителю свою канистру с водой, ждём, пока машина заведётся и начнёт движение.
   Таких остановок оказалось много, и мне было интересно систематизировать неисправности машин, чтобы учесть этот опыт в своей дальнейшей службе.
   Остановились в деревне у колодца. Бурдули вытащил свои продовольственные запасы (с продовольственной службой у него были
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   хорошие отношения), и мы стали есть бутерброды, запивая их холодной колодезной водой, от которой ломило зубы.
   Водитель нашего "ГАЗика" устал - с 4-х часов утра за рулём. Бурдули садится сам за руль, и мы продолжаем движение на полигон.
   Колонны полков движутся по своим маршрутам согласно установленного плана, и вся дивизия расползается по огромной территории полигона.
   На одном из перекрёстков пересекающихся полевых дорог военный регулировщик жезлом направляет нас направо. Едим в одиночестве минут тридцать. Бурдули, наконец, понимает, что мы заехали куда-то не туда. Останавливаемся и смотрим карту. По пыли на дороге видно, что колонны здесь не проходили. Решили возвращаться назад. Через 5-6 км видим в стороне какие-то машины, шлагбаум и несколько человек возле него. Едем туда. Вдоль дороги стоят какие-то жёлтые таблички. Подъезжаем к шлагбауму и встречаем троих в противогазах и общевойсковых защитных костюмах. Бурдули подъезжает к ним вплотную, останавливается и открывает дверь машины, намереваясь спросить, куда мы заехали. Как только он открыл дверь, у всех нас троих перехватило дыхание, появилась резь в глазах. Бурдули ещё пытался что-то спросить, но начал задыхаться. Захлопнув дверь, мы резко сорвались с места и через кусты развернулись для движения в обратном направлении.
   Как потом оказалось, химики проводили свои учения с применением учебного отравляющего вещества, и мы как раз попали под его действие. Отъехав километра три, мы остановились, чтобы продышаться. Нам пришлось ещё часа два искать свои колонны, разбираться с потерями машин. Уже вечером мы опять заблудились на полигоне. Несколько раз подряд проезжали по одному и тому же перекрёстку.
   После 12 часов ночи заехали в расположение батальона связи. Нас накормили горячим ужином из походной кухни и определили на ночлег в одну из палаток. Утром, заправив машину, мы поехали искать штаб дивизии. Наконец-то мы нашли его расположение. Оказалось, что не всё так плохо, так как основная техника в район пришла, и уже идут учения на картах в штабах. Теперь наша задача заключалась в том, чтобы готовить технику к возвращению в Слоним. Этим мы и занимались ещё два дня.
   Вот так прошла моя первая войсковая стажировка и первое учение в составе танковой дивизии. К концу стажировки я уже многих знал и в штабе, и в полках. Бурдули написал хороший отзыв о моей работе и сказал, что меня ему будет не хватать - он уже привык видеть рядом с собой любознательного лейтенанта. По окончании стажировки меня наградили грамотой.
   Из Слонима мой путь лежал в Минск, где предстояла практика на 124-ом военном авторемонтном заводе БВО. Минск поразил меня чистотой и ухоженностью. Широкие улицы, красивые "сталинские" дома, много зелени и цветов.
   Нашу группу из 10 человек разместили в одном из общежитий Минского автомобильного завода в Чижовке (район Минска). В первый день практики нас собрали для беседы с начальником завода в клубе, находящемся в центре территории завода. Подполковник Паламар Пётр Григорьевич коротко рассказал об истории завода и его продукции. Он окончил наш факультет академии в пятидесятых годах. После беседы нас распределили по цехам и отделам. Я попал в технический отдел завода. По сравнению с 13-ым военным заводом в Тбилиси, на котором я когда-то побывал, 124-ый завод выглядел более солидно. Впечатление портили лишь несколько старых корпусов, находящихся в плохом техническом состоянии. Особенно выделялось в этом плане здание цеха по ремонту грузовых автомобилей, который размещался в строении арочного типа. Деревянные перекрытия за тридцать с лишним лет уже не выдерживали нагрузки. Условия труда рабочих были тяжёлыми.
   Интересно было проходить по всему циклу капитального ремонта автомобилей, когда машины разбирают полностью, ремонтируют или собирают заново, испытывают двигатели и агрегаты, а затем обкатывают. Внимательно наблюдал работу оборудования, особенно - испытательного.
   Иногда нам разрешали присутствовать на ежедневных планёрках в производственном отделе. Его возглавлял старший лейтенант Виктор Иванович Деркач, с которым в дальнейшем мне пришлось работать. Слушал доклады начальников цехов, технической службы, отдела снабжения. Все они решали одну задачу - выполнить план производства. Каждая служба, имеющая пробелы на своём участке работы, старалась выгородить себя и переложить ответственность на чужие плечи. На всех заводах, где я работал, этот принцип взаимодействия отделов и служб был одинаков. Задача начальника завода, главного инженера и начальника производства состояла в координации работы всех структурных подразделений для решения единой задачи - выполнения плана производства и реализации продукции. Завод работал на принципах хозяйственного расчёта, и от выполнения плана производства и реализации продукции зависело финансовое состояние предприятия.
   Работая на заводе, невозможно расслабиться - всё время нужно бороться за выполнение плановых производственных показателей, выпускать продукцию ритмично, в установленное время, с установленным качеством. А это не так просто. Постоянная гонка затягивает тебя до такой степени, что даже во сне приходилось "бороться за план". Единственный день, когда можно было отдышаться и оглянуться на прошедший месяц - это первое число следующего месяца, когда план уже сделан.
   Как правило, первого числа резко падает производительность труда, дневное задание этого дня не выполняется - все расслабляются. Но на следующий день гонка возобновляется.
   В один из дней практики нас собрали в кабинете начальника завода на беседу, по окончании которой Паламар сообщил нам, что заболел инженер финансово-сбытового отдела и заменить его некем. Он спросил, есть ли желающие поработать на его рабочем месте и принести конкретную пользу заводу. Я, не колеблясь, поднял руку и представился. Конкурентов у меня не было, и после небольшого инструктажа, я приступил к работе.
   В мои обязанности входил приём ремонтного фонда от заказчиков, приём готовой продукции из цехов и выдача её заказчикам. Со мной уже на равных разговаривали начальники цехов и отделов завода, и я чувствовал свой конкретный вклад в производственную деятельность. Через 2-3 дня я уже знал всех начальников цехов по имени и отчеству, старался помогать им, если что-то могло зависеть от меня.
   Мои однокашники уходили с завода сразу же после того, как заканчивалось их рабочее время, а мне приходилось оставаться после работы, чтобы принять готовую продукцию.
   Мне удалось навести порядок на рабочем месте, разобрать документацию, которая стопками стояла повсюду - на столе, под столом, на подоконнике.
   К концу стажировки в ФСО зашёл начальник завода и похвалил меня за работу. Через несколько дней заканчивалась моя практика и мы, получив отзывы о своей работе, готовились попрощаться с заводом. В коридоре заводоуправления я встретил Паламара, который завёл меня к себе в кабинет и спросил о планах дальнейшей службы после окончания академии. Я ответил, что планов пока никаких нет, но есть желание служить на заводе. Пётр Григорьевич сказал, что на заводе сейчас нет вакантных должностей для офицеров, но в течение года могут появиться. Он посоветовал мне добиться распределения в Белорусский военный округ на любую должность. Потом, когда появится вакантная позиция, перевестись на завод будет уже проще. С листочком, на котором были записаны телефоны начальника завода, я вышел из его кабинета. Мне не верилось, что появился шанс работать и жить в Минске. Последний раз прошёлся по территории, попрощался с начальниками цехов.
   Так закончилась наша производственная практика. Вечером выехали поездом в Ленинград. Впереди - написание дипломной работы и её защита.
   Руководителем моей дипломной работы назначили полковника Ерина, заместителя начальника кафедры. В дальнейшем он стал начальником Дальневосточного военного автомобильного училища. Как оказалось, такая же тема диплома, как и у меня, досталась слушателю иностранного факультета, кубинцу Эутилио Санчесу. Это был высокий негр, добродушный и весёлый в общении. Как и все испано-язычные иностранцы, он имел сильный акцент, что, тем не менее, не мешало ему бойко болтать на русском. Он узнал, что у меня такая же тема диплома, как у него, и стал частенько заглядывать в аудиторию, где я готовился. Часть работы он у меня списал, чем я очень гордился. Как оказалось, мы с ним защищаемся в один день! После защиты мы сфотографировались вдвоём на память.
  
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Ленинград, 1975 г., с Эутилио Санчесом в день защиты диплома
  
   Защитил диплом на "отлично". В связи с тем, что я окончил академию с "красным" дипломом, у меня было преимущество перед другими выпускниками при распределении. Формально я имел право выбора места службы и должности. Но на самом деле право выбора получили лишь те, за кого ходатайствовали высокопоставленные родители и начальники. Когда дело дошло до моего распределения, оказалось, что мест в БВО уже нет. Начальник отдела кадров Центрального автотракторного Управления МО СССР полковник П.Х.Иванов предложил мне выбрать другой округ. Я сказал, что прошу направить меня в ЗакВО, помня приглашение Г.П. Несенюка. Но тут вмешался присутствовавший на беседе начальник курса полковник Козлов. Он сказал Иванову, что я один из лучших слушателей, спортсмен, дисциплинированный офицер, окончивший академию с "красным" дипломом. Он попросил найти мне должность в Белоруссии. После этого мне предложили дождаться решения моей дальнейшей судьбы в коридоре.
   Часа через два меня повторно вызвали на беседу, и на этот раз Иванов предложил мне должность начальника автослужбы артиллерийского полка в городе Осиповичи. Помня совет Паламара стремиться получить любую должность в Белоруссии, я сразу согласился.
   А дальше - торжественный выпуск из академии, вручение диплома и погон капитана. Надо сказать, что все звания, начиная со старшего лейтенанта и кончая подполковником, я получал досрочно. Хоть на 2-3 месяца, но досрочно. Только звание полковника получил с некоторым опозданием, но об этом расскажу позже.
   Наше отделение отмечало выпуск в ресторане на Невском проспекте. Не верилось, что вот сейчас разъедимся в разные концы страны и друг друга больше не увидим...
   В 1995 году выпускники нашего курса собрались в Москве на базе 101-го Центрального военного завода, где я в то время был начальником. Прошло 20 лет с момента окончания академии - и вот мы опять вместе. Собралось около 40 человек. В основном это были живущие в Москве и Подмосковье, но приехали и из других городов, в частности - из Украины. Горячо приветствовали и обнимали друг друга. Многие не виделись все минувшие двадцать лет. Фотографировались, записывали адреса и телефоны. Допоздна сидели за празднично накрытыми столами в заводской столовой. Приняли решение ежегодно проводить наши встречи - в День Советской Армии и в день выпуска из академии. На круглые даты решили собирать всех, чьи адреса нам известны.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Ставрополь, лето 1974 г., в отпуске
  
   С тех пор мы встречаемся регулярно, даже чаще, чем два раза в год. К сожалению, наши ряды редеют. Число погибших и умерших перевалило за 10 процентов, но всех их мы помним, и третий тост - всегда за них.
   Итак, академия закончена. Отправлены в Осиповичи домашние вещи, сдана комната, куплены билеты в Ставрополь. Расставаться со ставшим нам родным Ленинградом было трудно. Всю оставшуюся жизнь мечтал вернуться в этот город и продолжить там службу. Дважды мне предлагали туда перевестись, но дважды я отказывался - на то были свои причины. Зато с удовольствием приезжал туда в командировки. В 1979-м и в 1980-м годах я учился на курсах повышения квалификации главных инженеров заводов и на академических курсах. Я и сейчас использую всякую возможность посетить этот город - город моей молодости.
  
  
  
   Глава девятая. Старые Дороги
  
   Отпуск прошёл быстро. Сначала поехали в Ставрополь, а затем в Баку к родителям Нелли. Решили, что теперь сын будет жить с нами. Спасибо моим родителям - всё время моей учёбы Вадим жил в Ставрополе и воспитывался дедушкой и бабушкой.
   Приехав в Минск, я сразу отправился на завод. Время 17-30 часов, пятница. Дождался, когда освободится начальник завода. Захожу и докладываю, что прибыл для службы в Белорусский округ. Вакантной должности на заводе не было, и поэтому Паламар сказал мне, чтобы я ехал в Осиповичи, в полк. Когда я потребуюсь, меня вызовут.
   Так я и сделал. До Осиповичей добрался на пригородной электричке. Найти штаб артиллерийской дивизии оказалось нетрудно. Доложил в отделе кадров о прибытии. Меня направили в артиллерийский пушечный полк, находящийся рядом. Командир полка подполковник Зирка встретил меня с радостью - у него давно уже не было начальника автослужбы, и всё это хозяйство находилось в запущенном состоянии.
   Меня временно разместили в одной из пустующих комнат в казарме полка. Полк и дивизия были кадрированными - сокращённого состава. Автомобилей и пушек в полку было раз в пять больше, чем личного состава. В автопарке - запустение. Несколько автомобилей транспортной группы стоят в полуразобранном состоянии, неисправные. В хранилищах было 100 новейших автомобилей "КРАЗ-214", предназначенных для буксировки артиллерийских систем. Машины все в пыли. Осмотрел несколько автомобилей, выявил большой некомплект - украдены АКБ, инструмент, воздушные фильтры и прочее.
   Принимая должность, указал в акте, что находящиеся на хранении автомобили разукомплектованы, графика их проверки нет, машины не заводятся, недостаёт около 10 АКБ.
   Командир полка прочитал акт и пришёл в ужас - полк не боеготовен. Акт он так и не подписал - боялся ответственности.
   Через неделю приехала комиссия из штаба округа проверять дивизию, точнее - её вооружение. Акт проверки полка оказался ещё хуже, чем мой. Пушки хранились на открытой площадке. Колёса спущены, площадка заросла травой, переконсервирование пушки не проходили, часть покрылась ржавчиной. Хорошо ещё, что комиссия не проверяла тягачи - тогда бы и вовсе разгорелся грандиозный скандал...
   Меры для устранения выявленных недостатков были приняты. Мне пришлось опять заниматься восстановлением неисправных машин, готовить приказы о закреплении автомобильной техники за водителями. Начальник автослужбы дивизии помог мне с запасными частями, но укомплектовать тягачи АКБ не удалось.
   Офицеры-артиллеристы в дни занятий ходят с портупеей и с планшетами на боку. В классах на макетах местности они учатся стрелять - очень похоже на детскую игру. Особых забот у них нет, так как практически нет подчинённого личного состава.
   Их пушки стоят ржавыми под открытым небом, площадки эти заросли травой. При этом всё сходит им с рук. У нас же, автомобилистов, людей тоже не хватает, но мы что-то пытаемся сделать, ищем возможности. А у них - занятия закончились, сапоги почистили до блеска - и свободны.
   В конце сентября в полк привезли человек тридцать приписников для прохождения учебных сборов. Несколько дней их приводили в порядок, потом они изучали пушки, отрабатывали работу расчётов. Наконец их вывезли на полигон для реальной стрельбы. Я готовил три "КРАЗа" для буксировки пушек, организовывал их техническое замыкание, выделял машины для перевозки личного состава и боеприпасов.
   Решил поехать сам и посмотреть, как стреляют пушки 150мм калибра. Приехал на полигон. До основной позиции, где стояли пушки, метров пятьдесят. Вышел из машины и подошёл к водителям "КРАЗов", чтобы узнать, как они доехали и всё ли в порядке. Подойдя к первой машине, я открыл рот, чтобы спросить водителя, и в это время прозвучал залп. От неожиданности у меня подогнулись ноги. Грохот был страшный - мне показалось, что я оглох навсегда. Слух восстанавливался минут десять. Мимо меня медик провёл приписника, у которого из уха шла кровь. Как потом оказалось, половина приписников из такого калибра никогда не стреляли. Их предупредили, что при стрельбе нужно закрывать уши и открывать рот, но к совету никто не прислушался.
   На этом стрельбы закончилась. После этого случая я с уважением посматривал на заросшие травой пушки.
   В соседнем полку, где стреляли из установок БМ-21 "ГРАД", сгорели три солдата. Как рассказывали, они заряжали установку ракетой, а ключ был установлен на "старт". Как только ракету затолкнули в ствол, сработало зажигание, и струя раскалённого газа ракеты мгновенно сожгла солдат.
   В один из дней я выпросил у начальника автослужбы дивизии передний мост для замены на неисправном автомобиле "ЗиЛ"-130. Мост был после капитального ремонта, который производился на 124-ом военном заводе в Минске. После установки на машину мост не хотел поворачивать колёса - даже гидроусилитель не помогал. Как потом оказалось, шкворни были забиты с помощью кувалды. Так я впервые столкнулся с качеством ремонта на 124-ом военном заводе.
   Тем временем, мне выделили комнату в квартире сверхсрочника, который уехал служить в Германию. К этому времени уже пришёл контейнер с вещами. Через несколько дней приехала Нелля с сыном. Была осень, кругом продавали белорусские яблоки. Ведро яблок стоило 30-40 копеек.
   По вечерам мы ходили на железнодорожную станцию и смотрели на проходящие мимо пассажирские поезда. Мелькали вагоны с табличками знакомых мне уже городов - "Тбилиси", "Ленинград", "Ставрополь", и все они приходили и уходили со станции Минск, куда мы надеялись когда-нибудь переехать.
   После четырёх лет жизни в Ленинграде первое время в Осиповичах было тоскливо. Я целыми днями был на службе, а Нелля с сыном оставались дома одни и ждали меня. Стояла тёплая сентябрьская погода, и мы все вместе гуляли по парку, сидели на скамеечках, разговаривали о будущем.
   Нужно было договариваться по поводу работы для Нелли, детского сада для сына, хотелось иметь отдельную квартиру и устроенный быт.
   Прошёл месяц со дня моего прибытия в полк. Казалось, Паламар обо мне уже забыл, и я готовился продолжить службу в Осиповичах. Командир полка подполковник Зирка получил новое назначение - убыл для прохождения дальнейшей службы в ГСВГ. Он видел, что я стараюсь навести порядок в своей службе, и хорошо ко мне относился.
   Дней через десять после прибытия в полк я увидел нескольких слушателей нашей академии, проходящих войсковую стажировку. Среди них был Анатолий Владимирович Смольянин, с которым мы по службе и по жизни часто встречались в дальнейшем. Он видел, какое хозяйство мне досталось, и искренне сочувствовал.
   В конце сентября меня срочно вызвали в отдел кадров дивизии и показали телефонограмму, в соответствии с которой я должен был прибыть на беседу к начальнику автослужбы округа полковнику А.Ф.Адамкову.
   На следующий день я выехал в Минск. По телефону из бюро пропусков штаба округа позвонил в автослужбу и доложил о прибытии. Через несколько минут ко мне вышел подполковник и сообщил, что встреча отменяется, так как у Адамкова умерла жена. Оказывается, меня вызвали для того, чтобы предложить должность главного инженера окружной базы по ремонту гусеничной техники (ОБРГТ) в городе Старые Дороги. Меня рекомендовал Паламар. Как я узнал позже, когда-то он и сам был на этой должности. От меня нужно было согласие на перевод. Я, конечно же, согласился. Мне сказали, что приказ о назначении будет через неделю, так что уже нужно было готовиться к сдаче должности.
   После этой беседы я поехал на завод, зашёл к Паламару и рассказал о своём будущем назначении. Он одобрил моё согласие на перевод, так как считал, что перед тем, как попасть на завод, надо поработать на производстве с меньшими объёмами. Я поблагодарил его и пообещал, что не подведу.
   На следующий день меня вызвал начальник автослужбы дивизии и стал расспрашивать о причине вызова в автослужбу округа. Я ему всё рассказал. Оказывается, он уже планировал перевести меня из полка к себе заместителем. Моя активность в работе ему понравилась. Потом, когда я уже был на заводе, я неоднократно помогал автослужбе дивизии в сдаче техники в ремонт.
   Через неделю пришла выписка из приказа о назначении меня главным инженером ОБГРТ. В Старые Дороги из Осиповичей 2-3 раза в сутки ходил дизель из четырёх вагонов. На автомобиле ехать было нужно около часа.
   Я сдал должность в полку в течение трёх дней. Нелля с сыном оставались одни в Осиповичах до тех пор, пока не решился вопрос с жильём в Старых Дорогах.
   Небольшой районный городок между Слуцком и Бобруйском полностью оправдывал своё название - дороги здесь были не только старые, но и разбитые. На автобусе единственного маршрута добрался до военного городка, который находился в двух с половиной километрах от станции. Найти базу оказалось делом непростым. На проходной меня по телефону соединили с начальником базы подполковником Николаем Николаевичем Ясько. По его указанию меня пропустили на территорию, объяснив, как пройти в Управление. В его кабинете мы коротко поговорили о предназначении базы и об организации производства. Потом прошлись по территории и производственным помещениям. В главном производственном корпусе ремонтировались средним и капитальным ремонтом гусеничные тягачи АТ-Т, АТС-712, АТ-Л и тракторы.
   Напротив главного корпуса находилось только что построенное производственное здание для ремонта автомобилей "КРАЗ"-214, "МАЗ"-537, "МАЗ"-543. Но этот корпус пустовал - даже кран-балки не были ещё смонтированы. На территории базы находилось восемь хранилищ, в которых стояли автомобили нескольких ремонтных батальонов. Все они были на консервации, а занималась ими специальная мобилизационная группа под руководством майора П.П.Крука.
   В здании управления рядом с кабинетом начальника базы находился кабинет главного инженера - первый персональный кабинет в моей жизни.
   Николай Николаевич коротко рассказал о задачах, стоящих перед базой и передо мной, её главным инженером.
   Многое мне надо было познавать самому, так как программа обучения в академии была недостаточно глубока при изучении организации производства, тем более - в отношении гусеничной техники.
   На первое время я разместился в одной из свободных комнат на проходной базы, рядом с помещением медицинского пункта. Ночи уже были прохладные, и спать было холодно. В дальнейшем, примерно через месяц, мне предоставили для проживания освободившуюся трёхкомнатную квартиру в пятиэтажном доме жилого городка. Через несколько недель строители должны были сдавать новую пятиэтажку, и в ней мне обещали двухкомнатную квартиру. Так и произошло - нам дали новую двухкомнатную квартиру на втором этаже. Это была наша первая отдельная квартира, и мы с Неллей были несказанно рады. Перевезли вещи из Осиповичей и стали благоустраивать свое полупустое жилище. Сын пошёл в детский сад, находящийся рядом с домом, но без всякого энтузиазма.
   Нелля в дальнейшем устроилась работать начальником отдела кадров на автобазу. Работы по её специальности в небольшом городке не было.
   Свою деятельность я начал с того, что познакомился с производственными и контрольными мастерами базы, работающими здесь не один десяток лет. Они-то и рассказали мне об особенностях организации производства и подсказали, какие проблемы надо решать прежде всего. Я понял, что за всё хвататься - значит, в итоге не сделать ничего.
   Решил начать с восстановления всего хорошего, что было на базе в недалёком прошлом, и заняться оборудованием нового корпуса по ремонту колёсных машин. Самая главная беда состояла в том, что на базе не хватало около 20% рабочих, а маленький городок не мог обеспечить трудовыми ресурсами все предприятия.
   Когда-то капитальный ремонт гусеничных тягачей производился в главном корпусе на конвейере, от которого остались на тот момент только тяговая лебёдка с роликами и часть рельсового пути для тележек, на которых стояли корпуса тягачей. Нужно было не только восстановить конвейер, но и разбить всю технологию ремонта по постам, просчитав для них трудозатраты. Кроме того, требовалось оборудовать рабочие места постов, укомплектовав их документацией, оснасткой, и оборудованием.
   Весной 1976 года конвейер заработал. Большую помощь мне оказали мастера Соколов и Гайворонский, которые понимали всю выгоду работающего конвейера.
   Приехавший из автослужбы округа начальник отдела ремонта полковник Алексей Иванович Новосёлов похвалил меня за конвейер, а также за чистоту и порядок на производстве.
   Параллельно шла работа по укомплектованию нового корпуса по ремонту колёсных машин кран-балками и оборудованием. Кран-балки были получены со складов автослужбы, но требовали доработки. Установка кран-балок и подкрановых путей производилась силами немногочисленных работников отдела главного механика базы. Из-за отсутствия специального оборудования монтаж производился с помощью ручных лебёдок. Вся процедура монтажа представляла огромную опасность для слесарей, и я не выходил из цеха, пока не была закончена работа.
   Летом 1976 года новый цех приступил к работе, и теперь автомобили "КРАЗ"-214 ремонтировались уже на конвейере. Тупиковый ремонт применялся только для тракторов и многоосных "МАЗ"-537 и "МАЗ"-535.
   В конце октября поступает телефонограмма из штаба округа о формировании ремонтной группы и откомандировании её в район Бобруйска на базу хранения техники и вооружения. Ясько поручает мне сформировать бригаду и вместе с ней выехать в район. От нас требуются специалисты по артиллерийским тягачам "АТ-Л".
   Беру с собой опытных рабочих специалистов по топливной аппаратуре, электрике и механике. Главное, что со мной едет Вилюха - мастер на все руки. Выбираем себе авторемонтную мастерскую на базе автомобиля "МАЗ", грузим запасные части и инструмент. Питаться придётся неизвестно чем, поэтому каждый мой подчинённый берёт с собой запас продуктов, и прежде всего - сала.
   До Бобруйска ехали часа два. Машина новая, и ехать на ней одно удовольствие. С трудом находим в лесу базу хранения - там нас ждёт представитель автослужбы округа (подполковник). Размещаемся в какой-то деревянной казарме. Перекусили хлебом с салом, причём каждый старался меня угостить своим - самым лучшим.
   Наконец получаем задачу - снять с хранения двадцать четыре "АТ-Л", завести, проверить на ходу, устранить недостатки и поставить на специальную стоянку. Как потом мы выяснили, эти машины готовились к продаже в одну из стран Южной Америки.
   Начали таскать аккумуляторы к тягачам. Они очень тяжёлые, поэтому мы завели один тягач и на нём развезли все аккумуляторы. Мои специалисты хорошо знали своё дело, поэтому работали самостоятельно и добросовестно - всем хотелось поскорее закончить свою работу и вернуться домой, к семьям. Вначале я был ни при деле. Потом решил, что мне надо заняться чем-то конкретным, и стал отгонять уже подготовленные тягачи на площадку. Опыт вождения гусеничных машин был у меня небольшой - в училище мы, конечно, их водили, но этого было мало. Но уже скоро я приспособился и работал наравне со всеми. К вечеру у меня с непривычки болели мышцы рук. Рычаги ходили очень туго, и нужно было прилагать значительные усилия, чтобы управлять тягачом.
   К вечеру мы уже подготовили около десяти машин. Работу закончили около девяти часов вечера. Опять поели бутербродов с салом и чаем. Спать в казарме было холодно.
   Утром сходили в столовую, где нас накормили горячей гречневой кашей. И опять начали готовить машины. День прошёл незаметно. К шести вечера все тягачи стояли на стоянке - готовые к погрузке.
   Подполковник из штаба округа издали наблюдал за нами, не вмешиваясь в происходящее. Я подошёл к нему и доложил об окончании работы. Мы рассчитывали уехать вечером домой, но подполковник нас не отпускал, поскольку боялся, что с тягачами что-то случится. Он долго ходил согласовывать по телефону наш отъезд. В конце концов нас отпустили. Было уже около девяти вечера.
   Выезжаем из расположения базы на трассу Бобруйск-Слуцк. Вилюха - за рулём машины как самый опытный водитель. В кабине тепло, а на душе легко от добротно сделанной работы. А еще от того, что едем домой.
   "МАЗ", ровно урча мотором, летит по пустой дороге. Внезапно отключается всё освещение, и машина со скоростью 80 км в час летит в темноту. Вилюха начинает лихорадочно тормозить. От яркого света фар глаза не могут привыкнуть к темноте, и мы не видим полотна дороги. Все приготовились к удару. Спасает полная луна, которая через несколько секунд после отключения электрооборудования подсветила дорогу.
   Наконец "МАЗ" остановился по осевой линии шоссе. Трое наших выпрыгивают из кузова фургона, не понимая, что случилось. Вилюха вышел из кабины, закурил, почесал затылок - надо искать причину отключения электроприборов. Ставим машину на обочину. Вытащили камеру от колеса, облили бензином и на расстоянии 15-20 метров от машины подожгли, чтобы предупредить других водителей об опасности.
   Вилюха быстро устранил неисправность, и через час мы уже были в Старых Дорогах. Так прошла моя первая командировка. Её главный итог заключался в том, что я нашёл контакт с подчиненными, с которыми мне предстояло ещё долго работать бок о бок.
   В конце ноября 1975 года начальник базы взял отпуск и уехал отдыхать. За него остался я. В одну из пятниц мне позвонили из автослужбы БВО и предупредили, что в субботу в Старые Дороги прибудет начальник Центрального автотракторного управления МО СССР генерал-полковник Александр Тимофеевич Смирнов в сопровождении начальника автослужбы БВО полковника Алексея Фёдоровича Адамкова. Надо быть готовым к встрече и докладу о работе базы.
   На тот момент я ещё не встречался ни со Смирновым, ни с Адамковым. Они казались мне совершенно недосягаемыми начальниками.
   В субботу с раннего утра я уже был на базе. Примерно в полдень приехали оба начальника. Я представился, и мы пошли по территории базы. К этому времени я ещё не знал всех нюансов предназначения ОБРГТ и поэтому боялся каверзных вопросов со стороны своих высоких гостей. Но они вели себя достаточно просто и задавали вопросы, на которые я мог ответить.
   Перед отъездом генерал-полковник Смирнов спросил меня, откуда я прибыл и нравится ли мне служба на базе. Узнав, что в этом году я только закончил академию, он мне посочувствовал - тяжело после Ленинграда привыкнуть к жизни в маленьком городке, вдали от цивилизации. Сказал, что у меня всё получится, если я буду стараться. На прощание пожал мне руку и пожелал успеха.
   В понедельник позвонили из автослужбы и сказали, что Адамков остался доволен базой.
   Осенью 1976 года мне довелось встретиться с ещё одним видным военачальником - Командующим Белорусским военным округом генерал-полковником Третьяком, который тоже заехал в Старые Дороги.
   Ясько к этому времени уехал служить на остров Сахалин, а новый начальник, прибывший вместо него, находился в отпуске. Я, как всегда, оставался за командира базы.
   Третьяк имел репутацию очень жёсткого генерала, и ждать от его визита можно было чего угодно. Мы долго ходили с ним по территории базы, и он давал указания по дальнейшему строительству хранилищ для техники ремонтных батальонов. От автослужбы никого не было, поэтому все распоряжения мне предстояло передать Адамкову, ставшему к тому времени генералом.
   Зайдя в главный производственный корпус, Третьяк остался недоволен цветом стен корпуса. Взяв меня за лацкан шинели, он поставил мне конкретную задачу - перекрасить все панели в цехах в светло-серый цвет. На всю работу - одна неделя.
   Когда он уехал, я сразу же позвонил в автослужбу и доложил обо всём Новосёлову. Тот облегчённо вздохнул - они все переживали и за базу, и за меня, так как подобные визиты Третьяка нередко заканчивались оргвыводами, то есть снятием с должности соответствующих начальников.
   Работа на базе увлекала меня всё больше. На очереди стояла задача закончить монтаж и наладку большой машины для мойки корпусов тягачей. Года три назад монтаж неожиданно прекратили, хотя работа была выполнена более чем наполовину. Огромная мойка должна была заменить ручной труд рабочих по очистке и мойке корпусов.
   В те времена существовала практика призыва на сборы военнослужащих запаса (приписников) для их переподготовки. Как правило, вместо учебных сборов их труд использовали при выполнении различных работ в частях округа - они строили хранилища военной техники, заборы, участвовали в уборке урожая, восстанавливали технику. Получив из округа разнарядку на призыв тридцати приписников на два месяца, я поехал в военкомат города Слуцка и отобрал там приписников нужных мне специальностей. После их прибытия на базу, я сформировал бригаду из четырёх человек, которые должны были закончить монтаж мойки и её наладку. Я пообещал им - как только они сдадут мойку в эксплуатацию, я отпущу их домой. Кроме того, я разрешил им ездить по воскресеньям в Слуцк к своим семьям.
   Через две недели монтаж был закончен, ещё через неделю мойка была сдана в эксплуатацию. Своё обещание я тоже выполнил - отпустил приписников домой, хотя делать этого, по сути, не имел права.
   Посмотреть, как работает моечная машина, запустить которую уже и не надеялись, приехал Новосёлов. Он остался доволен и поставил мне ещё более сложную задачу - освоить средний и капитальный ремонт тягачей МТЛ-Б на готовых агрегатах.
   И эта задача через полгода была решена - первый тягач был сдан ОТК и отправлен в войска.
   Однажды в августе 1976 года мне пришлось поехать в Минск на совещание, после которого я заехал на 124-ый военный завод. Зашёл к начальнику, чтобы узнать новости и перспективы своей службы.
   Паламар сообщил мне, что следит за моей карьерой и пока, на его взгляд, всё идёт нормально. Насчёт моего перевода на завод он так ничего и не сказал. Как я понял, вакантного места пока не было. Пришлось настраиваться на долгую службу на базе. Домой я возвращался несколько расстроенный.
   Однако, судьба распорядилась совсем по-другому. Меня увлекла работа по восстановлении огромного козлового крана, который предназначался для погрузки и разгрузки брёвен и досок, а также для обеспечения работы деревообрабатывающего отделения. Лет пять или шесть кран стоял неисправным. Рельсовый путь разошёлся, шпалы сгнили, электрооборудование требовало ремонта. Как раз в этот период ко мне обратился начальник ремонтно-восстановительного поезда Белорусской железной дороги с просьбой отремонтировать их штатный тягач "АТ-Т", который при авариях растаскивает опрокинутые вагоны. Я им поставил условие - восстановить подкрановые пути козлового крана, после чего взял в автослужбе округа наряд на ремонт "АТ-Т". Уже через месяц тягач был готов. Рельсовый путь крана тоже был восстановлен, и теперь оставалось только отремонтировать его электрооборудование. К концу 1976 года кран заработал. Это была ещё одна моя победа!
   Несколько слов хочу сказать о месте моей службы - о Стародорожском районе Минской области. Вокруг городка был густой лес, в нём - множество ягод и грибов, особенно белых. Поражало количество черники - её собирали вёдрами. Часто из Минска приезжали семьями офицеры штаба округа за грибами или ягодами. В один из таких дней я вместе с командиром химбата и офицером химического Управления штаба округа подполковником С.С. Петровым поехал за белыми грибами. Потом, через много лет, я узнал, что Петров стал генерал-полковником, начальником Центрального Управления МО СССР.
   Белорусы - народ добрый и терпеливый. Меня всегда поражало - идёшь по городу, и все встречные здороваются с тобой, как с хорошим знакомым. К этому приучены и взрослые, и дети. Белорусы - народ трудолюбивый, и в этом я убедился, работая с ними в течение девяти лет. Почти ежегодно бываю в Белоруссии и чувствую себя там как дома, среди своих людей.
   Наступил 1977 год. Неожиданно в марте меня вызывают в автослужбу. Тут же позвонил Паламар и сообщил, что по его предложению меня рассматривают в качестве кандидата на должность главного инженера 124-го военного завода. Такого я не ожидал! Попасть на завод и сразу же на такую высокую должность - об этом я мог только мечтать!
   И вот в середине марта я - в кабинете Новосёлова. Здесь же Паламар. Александр Иванович подтвердил слова Паламара и спросил меня, справлюсь ли я с этой должностью? Честно говоря, я побаивался такого назначения - а вдруг не справлюсь? Завод ведь не ремонтная база. Но сказал, что постараюсь.
   В кабинете у Адамкова уже Новосёлов представил меня генералу и пообещал за меня, что я справлюсь. Согласие начальника автослужбы на моё назначение было получено. Теперь оставалось ждать приказа и готовиться к отъезду.
  
  
  
   Глава десятая. Минск
  
   С сожалением прощаюсь со Старыми Дорогами и ремонтной базой, где я получил первый опыт работы на предприятии, научился находить общий язык с мастерами и простыми рабочими. Кое-что удалось сделать по улучшению производства и оставить свой след в истории базы.
   Позже, когда я уже служил на 124-ом военном заводе, мне довольно часто приходилось ездить на окружные склады, находящиеся в Старых Дорогах рядом с базой. И каждый раз я находил время зайти на базу и посмотреть, что нового произошло за время моего отсутствия, поговорить с людьми. А в 2005 году, уже находясь в отставке, я специально приехал на машине из Минска в Старые Дороги. Начальник базы, незнакомый мне полковник белорусской армии принял меня очень хорошо. Вместе прошлись по цехам и территории. Изменилось многое, но не в лучшую сторону. Было приятно, что через 30 лет меня узнала соседка по подъезду в жилом городке. А дороги в городе так и остались старыми!
   Но вернусь в март 1977 года. Утром 31 марта спешу на автобусную остановку междугородних автобусов, беру билет на проходящий "Икарус" и еду в Минск. Семья в который раз остаётся одна, в ожидании переезда.
   Вот и Минск. Часам к двум я уже на заводе, жду вызова в приёмной начальника. Пока никто не знает, что за капитан сидит в приёмной, и на меня не обращают внимания. Напротив кабинета начальника - дверь с табличкой "Главный инженер завода". Интересно, как выглядит мой будущий кабинет?
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Ленинград, 1984 г., в командировке
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Минск, 1984 г., с ветеранами войны завода
  
   Наконец приходит Паламар, и я докладываю ему о прибытии к новому месту службы. Зашли в кабинет. Из короткой беседы узнаю, что Василий Александрович Потапенко, теперь уже бывший главный инженер завода, переведён на другую должность. Забегая вперёд, скажу, что с ним у меня в дальнейшем служба шла параллельно - вместе мы будем служить в ГСВГ на должностях начальников заводов (он - на заводе "Прогресс", а я - на заводе "Красная Звезда"). Позже он будет начальником 101-го Центрального авторемонтного завода в Москве. Эту же должность с 1992 по 1997 годы буду занимать я. Живя в Москве, мы довольно часто встречаемся, поздравляем друг друга с праздниками и днями рождения.
   Тогда, в 1977-ом, мне предстояло найти жильё, и я обратился за советом к Паламару. Тот позвонил в гостиницу "Турист", находящуюся недалеко от завода, и договорился, что меня в ней устроят.
   После беседы с начальником я поехал в гостиницу и оформил свое проживание. Утром следующего дня пришёл на заводскую проходную. Некоторое время меня не хотели пускать на завод, так как ещё не знали, кто я такой. В этот момент подъехала "Волга", и из неё вышел Паламар. Мы поздоровались и пошли в заводоуправление, где секретарь отдала мне ключ от моего кабинета. Начальник предупредил меня, что в 9-00 часов начнётся планёрка, на которой он представит меня руководству завода.
   Захожу в небольшой, но уютный кабинет. Сажусь за широкий полированный стол с двумя телефонами и рассматриваю лежащие на столе бумаги. Сегодня, 1 апреля 1977 года, в возрасте 30 лет я занял должность главного инженера завода. На тот период я был самым молодым главным инженером из 56 предприятий ЦАВТУ МО СССР.
   На планёрке вижу уже знакомые лица начальников цехов и отделов, но меня никто не узнаёт, так как три года назад я проходил здесь практику в гражданской одежде. Паламар коротко представил меня, напомнив, что я уже работал на заводе.
   Главный инженер - первый заместитель начальника, ему подчиняются все службы и отделы. Прямая ответственность лежит на нём за организацию технической службы - за работу технического отдела, отдела главного механика и за организацию охраны труда на производстве.
   Отдел главного механика возглавлял Владимир Миронович Робинчук, который прошел путь от простого сварщика до начальника отдела. Технический отдел возглавлял ни менее опытный Бронислав Игнатьевич Буэль. На завод он пришёл сразу после окончания института и всю жизнь проработал в своём отделе. Умный, интеллигентный, деликатный человек, прекрасный специалист.
   Инженером по охране труда был в то время Александр Дмитриевич Корейченко, ветеран Великой Отечественной войны, проработавший на заводе немало лет.
   Вот с этими людьми мне и предстояло работать. На фоне их авторитета я, конечно, выглядел бледно. Первое время они деликатно подсказывали пути решения возникающих проблем и помогали мне в практической работе. За эту поддержку я им глубоко благодарен.
   Того опыта работы, который я получил на ремонтной базе, было явно недостаточно. Завод был хозрасчётным предприятием, и чтобы им руководить требовались экономические знания.
   Пришлось заняться самообразованием - читал книги по оперативному планированию производства, по основам экономики, по диспетчированию, по нормированию труда.
   Основа работы главного инженера - план организационно-технических мероприятий, от которого зависел уровень механизации и автоматизации ручного труда, а значит и производительность труда, как основа всей экономики производства. Ежегодно завод получал задание по повышению производительности труда, которое надо было выполнить путем проведения конкретных мероприятий. Зачастую нормы времени на выполнение различных операций снижались без всяких организационно-технических мероприятий, поэтому производительность труда росла только в отчётах, что в реальности приводило к снижению заработной платы рабочих. Через два-три года работы техническая служба смогла не только реально выполнить мероприятия по повышению производительности труда, но и внедрить новые технологии, позволяющие устранить проблемы прошлых лет, немного подтянуть заработную плату рабочих. Это был "теневой план" ОТМ.
   В конце апреля Паламар собрался уехать в отпуск, и мне, проработав менее месяца, предстояло принять на себя обязанности начальника завода. Я очень переживал - смогу ли я хотя бы не навредить производству? Плохо зная завод, особенности производства, людей, трудно рассчитывать на успех. С другой стороны - я быстро войду в производственную жизнь завода, скорее разберусь в его проблемах, познакомлюсь с людьми. Так оно и получилось. Через месяц я уже неплохо ориентировался в производстве, знал всех начальников цехов и отделов. Ежедневно ходил на производственные совещания и внимательно слушал, надеясь понять самую суть возникающих проблем. Старался не принимать скоропалительных решений, так как помнил принцип работы врача - не навреди!
   В один из дней в середине мая ко мне пришёл на приём человек, представившийся режиссером киностудии "Ленфильм". Съёмочная группа под его руководством снимала в Минске художественный фильм, и для сцены в кузове грузовика автомобиля им потребовалось специальное приспособление для крепления кинокамеры. Такого кронштейна у кинооператоров не оказалось, а съёмки уже подходили к концу. Если делать это устройство в мастерских "Ленфильма", то это затянулось бы на целый месяц, и график съёмок был бы поломан.
   Режиссёр попросил оказать им помощь в проектировании и изготовлении этого кронштейна. Он выглядел очень расстроенным, словно совсем не надеялся на помощь.
   Но я согласился. Через два дня чертежи кронштейна были закончены, а ещё через три дня его изготовили инструментальщики. Режиссёр не поверил своим глазам, когда я показал ему готовое приспособление, и не знал, как меня благодарить. Правда, фильм этот по каким-то причинам так и не вышел на экран. Зато я познакомился с будущим режиссёром и продюсером сериала "Улицы разбитых фонарей" Александром Петровичем Капицей. Он дал мне все свои контактные телефоны в Ленинграде, и мы расстались друзьями. К сожалению, в 2003 году он умер.
   В период моей службы на 124-ом военном заводе предприятие активно строилось и развивалось - такое было время. Задачи стояли сложнейшие. Нужно было расширять производство капитального ремонта автомобильной техники, осваивать ремонт новых марок автомобилей, разрабатывать, изготавливать и внедрять в производство современное оборудование и технологии, обучать рабочих.
   Началось строительство новых производственных корпусов. На месте здания кузнецы и склада ремонтного фонда двигателей был построен и прекрасно технически оснащён участок по ремонту двигателей - на период его пуска он был одним из лучших среди предприятий окружного подчинения.
   Мы снесли здание ангарного типа, в котором производился ремонт автомобилей "Урал"-375 и находилось отделение по ремонту кабин. Построили очистные сооружения моечных машин, компрессорную, отделения по изготовлению нестандартизированного оборудования и ремонта кабин, газгольдерную, склады ремонтного фонда, слесарно-механический и агрегатный участки, отделение тепловых работ.
   За эти годы я получил бесценный опыт организаторской работы, научился принимать сложные, а порой - рискованные решения, что очень пригодилось мне в будущем.
   В августе 1977 года я получил в Минске квартиру и смог перевести семью из Старых Дорог. До этого два раза в месяц я приезжал к ним на выходные, и, конечно же, нам хотелось жить вместе.
   Получить жилье в Минске всего через четыре месяца после приезда было практически невозможно, но Паламар сделал всё возможное для того, чтобы квартиру мне дали в кратчайшие сроки. Я ему всегда был благодарен и за возможность служить на заводе, и за получение квартиры.
   1 сентября 1977 года наш сын пошёл в первый класс школы N77, находящейся во дворе нашего дома. Школу только что построили, и Вадиму доверили в торжественной обстановке разрезать ленточку. К сожалению, не получились фотографии, которые я сделал в тот момент.
   Для того чтобы приучить сына к спорту, я познакомился с преподавателем физкультуры Олегом Николаевичем Петровым и предложил организовать школьную секцию по баскетболу. Он с радостью согласился и обещал всяческую поддержку. Я набрал группу ребят из 15 человек и занимался с ними три раза в неделю после работы. Только осенью 1979 года, после рождения нашего младшего сына Алексея, мне пришлось прекратить свою тренерскую работу. Помню, как однажды вечером группа из моих воспитанников пришла ко мне домой, и они долго уговаривали меня продолжить занятия. К сожалению, времени у меня на это уже не хватало.
   Все эти два года сын Вадим тоже занимался в моей секции, а когда занятия прекратились, я отдал его в секцию бокса детско-юношеской спортивной школы под руководством заслуженного тренера БССР Цирлина. Он прозанимался боксом около двух лет и затем бросил, так как этот вид спорта пришелся ему не по душе.
   В октябре 1978 года провожу совещание в своём кабинете с начальником Технического отдела и ЭМО. По прямой связи Паламар просит зайти к нему. Захожу. У него за столом сидят два полковника, один из которых - в форме ВВС.
   - С тобой хотят побеседовать, - сообщает мне мой начальник.
   Мы перемещаемся в мой кабинет. Совершенно непонятно, кто эти два полковника и чего они от меня хотят. Садимся за стол. Один из них (тот, что с эмблемами артиллериста), представляется. Оба они - офицеры управления кадров Главного разведывательного управления МО СССР. Приехали из Москвы.
   - Мы ищем офицера-автомобилиста с высшим академическим образованием в возрасте до 35 лет, - сказал "артиллерист". - В Управлении кадров БВО нам дали ваше личное дело, и мы хотели бы с вами побеседовать.
   После этого короткого вступления началась наша беседа, которая больше походила на перекрёстный допрос. Их интересовало всё - родители, жена, сестра, родители жены, чем я болел и когда, были ли какие-то хирургические операции, курю ли я, мое отношение к алкоголю. Беседа длилась больше часа и закончилась тем, что мне предложили стать кандидатом на поступление в военно-дипломатическую академию.
   Я попросил рассказать, что это за академия и кого в ней готовят.
   - Об этом мы поговорим в следующей беседе, а сейчас могу сказать лишь то, что готовят там офицеров военной разведки, - ответил "артиллерист".
   - Как у Вас с иностранным языком? - поинтересовался он.
   Я сказал, что учил английский язык, но особенными познаниями в нём не обладаю.
   - Это даже хорошо, - сказал старший. - Скорее всего, придётся учить итальянский.
   В заключение меня попросили никому не говорить о содержании нашей беседы, даже жене. Следующая встреча должна состояться дней через десять. Попрощавшись, они уехали.
   Вечером того же дня, после совещания, начальника завода попросил меня задержаться в его кабинете. Когда остальные участники совещания вышли, Паламар поинтересовался, что хотели от меня эти два полковника из Москвы. Я ответил, что мне запретили рассказывать о содержании беседы, да и сам я пока не понял толком, чего от меня хотят.
   Все последующие дни из головы не выходили мысли о полученном предложении. Хотелось более подробно узнать о службе в военной разведке, о том, как долго нужно учиться в академии, какие предметы изучать, почему потребовался именно офицер-автомобилист, почему надо учить итальянский язык?
   Некоторые ответы на эти вопросы я получил при следующей встрече. Она проходила в здании штаба округа. Присутствовал на беседе полковник с авиационными эмблемами (который был на прошлой беседе) и незнакомый подполковник с эмблемами танкиста (как потом я узнал, он был кадровиком штаба округа).
   Всё началось сначала. Опять пересказал свою биографию, а также биографию родителей и сестры. Меня вновь спросили о болезнях, о родителях жены, о Челябинске-40. Совершенно неожиданными оказались для меня вопросы о русских писателях и художниках, о музыкантах и композиторах, которых я знаю. Как я тогда понял, собеседники проверяли уровень моего интеллекта.
   В конце беседы я спросил полковника из Москвы о военно-дипломатической академии, о специальностях, которые она даёт. Он коротко сообщил, что там готовят офицеров разведки для работы за границей и в войсках. Работа интересная и очень ответственная. Меня сразу предупредили, что в этой работе есть доля риска. Не исключен вариант, что придется посидеть в тюрьме в Германии или Италии.
   Так закончилась наша вторая беседа. Договорились о следующей встрече через две недели. Меня опять попросили никому не рассказывать о содержании наших бесед.
   Через несколько дней Паламар сказал мне, что он знает, зачем со мной беседуют и куда готовят.
   - Зачем тебе это нужно? - спросил он. - Полковником ты и так станешь. Только что получил квартиру в Минске, у тебя хорошая должность. Зачем тебе ехать в Москву, на съёмные квартиры? Опять учиться, опять жена окажется без работы. Потом пошлют неизвестно куда. Никто ведь не гарантирует тебе работу за границей. Подумай об этом!
   Тут я действительно задумался - а стоит ли так круто менять свою жизнь? Ведь всё действительно придётся начинать с нуля, зарабатывать авторитет, доказывать свою состоятельность. Да и из Минска уезжать не хотелось. В общем, было над чем поразмышлять.
   На следующей встрече с представителем ГРУ мне дали заполнить несколько анкет и таблиц с вопросами. Это было тестирование. Меня предупредили, что до Нового года мне надо будет пройти медицинскую комиссию в госпитале. Направление на комиссию мне должны были вручить на следующей встрече.
   Чем дальше заходило дело, тем большее внутреннее сопротивление росло в моей душе. Я напряженно размышлял над предстоящим выбором, стараясь найти плюсы и минусы в своём нынешнем положении. Всё сходилось к тому, что Паламар прав. А больше советоваться было не с кем - действовал запрет на разглашение информации.
   Вечером остаюсь в кабинете у начальника завода и прошу у него совета - как мне поступить? Он вновь отговаривает, и его аргументы звучат убедительно. Соглашаюсь с ним и тут же чувствую облегчение.
   Придя домой, всё рассказываю Нелле. Она, как всегда, полагается на меня, на мою интуицию. Ей тоже не хочется ехать в Москву из нашей уютной минской квартиры. Всё только наладилось - у обоих интересная работа (Нелля работает на кафедре в технологическом институте), хорошие условия жизни. Я еще больше утверждаюсь в правильности созревающего у меня решения. Мне нужно отказаться от поступления в академию. Правда, я не знаю, как аргументировать свое решение представителям ГРУ. Мне неудобно за то, что я отнял у них столько времени.
   Однако всё прошло довольно легко. На следующей встрече я сразу же извинился и сообщил о решении остаться на заводе. На что получил ответ: ты принял взвешенное решение, серьёзно отнёсся к делу, и это правильно. "Мы никого никогда не уговариваем, - сказали мне. - Это главный принцип отбора в разведку".
   Выйдя из штаба округа, я почувствовал сильнейше облегчение - всё это время на меня давил груз ответственности за решение, которое должно было изменить всю мою жизнь и жизнь моей семьи. С лёгким сердцем еду домой. Смотрю через окно трамвая на улицы Минска, который стал для меня ещё дороже. Завтра - снова на завод. Опять интересная, знакомая мне работа. И уже не хочется думать о Москве. В столицу я все-таки попаду в конце своей службы, но это будет ещё не скоро.
   В декабре 1979 года меня посылают на курсы повышения квалификации главных инженеров. Обучение проводилось на базе факультета нашей академии в Ленинграде. За время учёбы близко познакомился со своими коллегами из других регионов Союза. В дальнейшем это помогло мне решать вопросы обмена технической информацией между заводами.
   В апреле 1980 года меня вновь посылают в Ленинград. На этот раз обучение было организовано на академических курсах, его цель - повышение квалификации перспективных главных инженеров, которые рассматривались как кадровый резерв для назначения на должности начальников заводов.
   В течение трёх месяцев мы обучались на факультете академии, выезжали на заводы в Киев, Харьков и Воронеж. В Ленинграде нас возили на экскурсии по заводам оборонной промышленности и показывали передовые технологии.
   Обучение заканчивалось защитой курсовой работы и получением диплома. В дальнейшем абсолютное большинство моих сокурсников стали начальниками заводов, и мы всегда поддерживали между собой хорошие отношения.
   В начале 80-х годов в округе появилась серьёзная проблема в связи с техническим состоянием шасси установок залпового огня БМ-21 "ГРАД". Когда-то Белорусский и другие округа западной части СССР комплектовались этими установками в первую очередь, а теперь им было более 15 лет. Шасси "УРАЛ"-375 к этому моменту завод в Миассе уже прекратил выпускать. Вместо них собирались автомобили "УРАЛ" с дизельными двигателями "КАМАЗ". Поскольку сама установка залпового огня требовала технического обслуживания и регламентированного ремонта, ресурс её службы был ещё очень большим. А вот шасси, на котором она была смонтирована, требовало замены. Генератор питания установки подключался к коробке передач автомобиля и крепился к раме. На новых шасси дизельный двигатель был установлен совершенно в других координатах, и подключить генератор через карданный вал привода было уже нельзя, так как сильно увеличивался угол между осью коробки отбора мощности и осью привода. Завод-изготовитель установок в Перми заявил, что для изменения конструкции необходимо два-три года. Таких установок в округе было несколько сотен, и стоял вопрос об их боеготовности.
   В один из дней меня вызвал к себе заместитель командующего округом генерал Белоусов и рассказал о проблеме. Нужно было провести экспериментальные работы по переустановке ракетного оборудования БМ-21 на шасси "УРАЛ" с дизельным двигателем. Меня назначили ответственным за эту работу.
   В короткие сроки из войск на базу артиллерийского вооружения пригнали установку "ГРАД", сняли с нее ракетную часть, а шасси отправили к нам на завод. Одновременно мы получили автомобиль "УРАЛ"-4320 с дизельным двигателем, на который мы и должны были смонтировать вооружение.
   При первом же обследовании привода генератора установки было выявлено, что карданный вал под этими углами быстро выйдет из строя и разрушится. Было решено установить на КПП коробку отбора мощности с самосвала "КАМАЗ", а карданный вал привода переделать из карданного вала автомобиля "УАЗ". Кроме того, в раме автомобиля были просверлены три отверстия для крепления генератора установки, и теперь он стоял под нужным углом.
   Испытания новой конструкции показали её надёжность. После монтажа пусковой установки на новое шасси, модернизированная БМ-21 прошла испытательный пробег и стрельбы.
   Выход для округа был найден, но завод-изготовитель в Перми не дал согласие на такую модернизацию. Поскольку эта проблема стояла для всей армии, на заводе решили, что заказ должны выполнять только они. Нужны были заводские и государственные испытания установок, доработка технической документации её согласование с заводом-изготовителем шасси.
   Но главное было сделано - найдено принципиальное техническое решение проблемы. За это Командующий округом объявил мне благодарность и наградил грамотой.
   Специалисты нашего завода ежегодно привлекались для подготовки к парадам на 9 мая и 7 ноября легковых автомобилей "ЗиС"-110, на которых выезжали к частям, участвующим в параде, командующий войсками округа и командующий парадом. Работа была ответственная. Я был председателем комиссии по подготовке парадных машин и отвечал за их техническое состояние. За топливо, связь и безопасность отвечали другие должностные лица штаба округа. Машины были выпуска 1953 года, но, несмотря на это, находились в хорошем состоянии.
   Каждый вид работы на машинах подтверждался актом за моей подписью. Я понимал всю ответственность, которая ложилась на мои плечи - не дай бог, если во время парада одна из машин заглохнет! Поэтому и 9 мая и 7 ноября я всегда напряжённо следил по телевизору за выездом парадных автомобилей с командующим и переживал за них. Мог облегчённо вздохнуть только после того, как машины благополучно выезжали с парадной площади.
   Через много лет, уже в Москве, мне пришлось организовывать эту работу на 101-ом заводе при подготовке парадных машин "ЗиЛ"-117В к параду в честь 50-летия Победы. Ответственность за качество подготовки автомобилей для Министра обороны и Командующего парадом была очень высокой. Самая главная часть парада, который я смотрел по телевизору, заканчивалась для меня с выездом парадных машин из зоны телевизионной трансляции. Лишь тогда можно было расслабиться.
   Летом 1981 года на территории Белоруссии готовились крупнейшие военные учения под названием "Запад-81". Проводить их должен был Министр обороны СССР маршал Устинов. На учения привлекались и штабы, и войска округа. Подготовка к ним шла несколько месяцев. Наш завод должен был изготавливать штабные машины Управления высшего командного состава и Министерства обороны.
   На базе автомобиля "Урал"-375 и двухосного прицепа были изготовлены и оборудованы салон для отдыха и рабочий кабинет Министра обороны. Конструкцию этих салонов разрабатывал технический отдел завода под моим руководством. На то время изготовленный нами комплект штабной машины был уникальным. В салоне для отдыха находилась мягкая мебель, душевая кабина с подогревом воды и туалет. Поставили мы и цветной телевизор со специальной антенной. Рабочий кабинет был оборудован всеми видами связи, включая засекреченную.
   В условиях дефицита времени работа была выполнена с высоким качеством. В этом смогли убедиться и Командующий округом и Начальник штаба, которым я представил эти машины во дворе штаба округа. Всё прошло хорошо, и я уже было вздохнул с облегчением, но на следующий день поступило задание готовить два новых автомобиля "УАЗ"-469 для парада войск, участвующих в учениях. Парад проходил на полигоне перед строем войск и боевой техники, поэтому машины Министра обороны и Командующего войсками округа должны были быть повышенной проходимости и защитного цвета. Эти два "УАЗа" мне и пришлось переделывать со своими подчиненными. Были сняты тенты с дугами и задние сидения. Изнутри машины были обшиты кожей. На них установили специальные ручки, за которые должны были держаться Министр обороны и Командующий. Параллельно шёл монтаж специальной связи, микрофонов и усилителей. К машинам допускались только специалисты, участвующие в работе. За этим строго следили сотрудники военной контрразведки.
   Меня официально предупредили об ответственности в случае отказа техники во время парада. Но всё прошло удачно. Этот военно-полевой парад смотрела по телевизору вся страна, и я гордился тем, что принимал самое непосредственное участие в его подготовке.
   В эти годы работы на заводе нагрузка была очень сильной. Чтобы как-то её снять, я начал по вечерам, после работы, бегать по три с половиной километра. Приходил домой уставший, когда казалось, что никаких сил что-то делать совершенно не осталось. Но заставлял себя переодеться в спортивный костюм и выходил на трассу кросса.
   Прибегал домой совершенно мокрым от пота. Сил не было даже на то, чтобы раздеться. Несколько минут сидел в кресле. Пот заливал глаза, струился по спине. Наконец, дыхание нормализовалось, я раздевался и шел в душ. После душа ложился на 10-15 минут на диван. Когда вставал с него, уже не было никакой усталости - всё снимало как рукой. И так четыре раза в неделю.
   В 1983 году при подготовке завода к большому совещанию руководящего состава ГЛАВТУ МО СССР я очень близко сошёлся с представителем 29 КТЦ (конструкторско-технологического центра) в городе Ленинграде - Иваном Алексеевичем Рыбаковым. Познакомились мы с ним ещё в 1978 году, когда я приезжал в командировку, чтобы изучить опыт работы объединения Ленинградских авторемонтных заводов по внедрению технологии напыления металлов при ремонте деталей. Главным инженером объединения и был Рыбаков, однокашник Паламара по учёбе в академии. Он меня очень хорошо принял и поделился опытом внедрения этой технологии. Когда-то, еще до увольнения из армии, Иван Алексеевич был начальником 57-го военного завода в Ленинграде, а ранее - начальником завода "Красная Звезда" в Германии. Уже значительно позже он перешёл на работу в конструкторский отдел 29 КТЦ и оказывал нашему заводу помощь в проектировании и внедрении нестандартизированого оборудования. Эта работа нас сблизила, и, несмотря на разницу в возрасте в 20 лет, мы подружились.
   Иван Алексеевич много рассказывал о заводе "Красная Звезда" и всегда советовал при возможности поехать туда служить. В конце концов такая возможность мне представилась. В то время бывший начальник производства 124-го военного завода Виктор Иванович Деркач служил главным инженером на "Красной Звезде", и в 1984 году он должен был возвращаться в Союз. Ему, естественно, хотелось вернуться на завод в Минск, и он предложил мне поменяться местами. Я посоветовался с Рыбаковым, и тот сразу же одобрил эту замену. Но вопрос оказался непростым, так как желающих попасть на завод в Германию было более чем достаточно, а решение принималось в Москве.
   Деркач взял всё на себя, и в мае 1984 года мне пришла выписка из приказа об откомандировании меня в распоряжение Главнокомандующего ГСВГ.
   Перед отъездом я забронировал на период службы за границей нашу квартиру. Нелля с детьми должна была ждать моего вызова около трех месяцев. Ей пришлось уволиться с работы из Института ядерной энергетики АН БССР, где она проработала несколько лет.
   В конце июля в одном из ресторанов в центре Минска собралось всё руководство завода, начальники участков и отделов. Меня провожали в Германию. За семь с половиной лет работы я вжился в коллектив завода и прощался с ним с большим сожалением. Сколько всего интересного было в моей жизни за эти годы! Я приобрёл бесценный опыт работы с подчиненными, научился разбираться не только в технологиях, но и в людях.
   Помню, как вместе с рабочими внедрял наплавку коленчатых валов в водокислородной среде. Делали мы, вроде, всё правильно, но наплавка шла с низким качеством, и ОТК отказывался принимать работу. В течение двух недель я начинал и заканчивал свой рабочий день на этом посту, научился сам работать на оборудовании и по вечерам с трудом отмывал грязные от копоти руки. В конце концов я добился своего - технология заработала! С тех пор у меня были дружеские отношения с рабочими, которые вместе со мной внедряли это оборудование и которые, как мне потом сказали, поражались настойчивости и энтузиазму главного инженера.
   Сколько бессонных ночей проведено в цехах, когда мы выполняли месячный план, когда готовили завод к сбору руководящего состава ГЛАВТУ МО СССР, когда строили и оснащали цеха оборудованием!..
   И сейчас, когда я приезжаю в Минск к своему старшему сыну, мой первый визит - на завод. Ветеранов, помнящих меня, от года к году становится всё меньше, но когда я захожу на территорию, ко мне подходят и начальники отделов, и мастера, и простые рабочие - пожать руку и расспросить меня о нынешней жизни. Ради этого стоило недосыпать, строить цеха, переживать за план...
   В 2005 году умер Пётр Григорьевич Паламар. Человек он был довольно сложный. Но для меня он сделал много хорошего, и я всегда относился к нему с глубоким уважением.
   В 1994 году я был приглашён на празднование 50-тилетнего юбилея завода. В то время я уже работал в Москве. И вот тогда, в ресторане, Паламар, поднимая тост, сказал про меня: после Милицина на заводе уже не было настоящего главного инженера. Все собравшиеся громко зааплодировали после этих слов, а у меня словно ком в горле застрял... Это была самая большая похвала в моей жизни. Лишь ради этих слов стоило жить и работать.
   До сих пор работает на заводе мой друг - Владимир Иосифович Савицкий, с которым мы сошлись ещё в 1977 году. С тех пор мы дружим семьями. У нас даже жёны родились в один день - 17 апреля.
  
  
  
   Глава одиннадцатая. Лейпциг
  
   В начале августа 1984 года я отправился к новому месту службы - в Группу Советских войск в Германии (ГСВГ).
   Поезд миновал Брест, где простоял четыре часа, и я впервые пересёк государственную границу. Пограничник придирчиво осмотрел мой паспорт и, вернув его, пожелал мне успеха. Поезд медленно пересёк границу по железнодорожному мосту через реку и въехал на территорию Польши.
   Смотрю в окно, не отрываясь. Мимо проплывают польские хутора, маленькие городишки вдоль железнодорожного полотна. Кругом грязь и неухоженность.
   Через Польшу поезд идёт почти без остановок. Поздней ночью просыпаюсь оттого, что в вагоне включен свет и слышна громкая немецкая речь.
   Немецкий пограничник мельком взглянул на мой паспорт и звучно шлёпнул печатью. Проводник предупредил всех, что скоро поезд остановится во Франкфурте-на-Одере. Там находится приёмно-распределительный пункт для прибывающих военнослужащих, на котором кадровики сортируют их по армиям, дивизиям и частям Группы.
   Выхожу из вагона на вокзале Франкфурта. Ночь, мрачное огромное здание вокзала, объявления диктора на немецком языке, под ногами - брусчатка. Вот и Германия...
   В нерешительности простоял несколько минут у вагона. Надо идти с военными, приехавшими вместе со мной, - они должны знать, где находится распределительный пункт. Но тут я увидел Деркача, который направлялся ко мне быстрым шагом. Поздоровались. Виктор Иванович сказал, что мы поедем сразу на завод в Лейпциг, а кадровики сами потом оформят моё назначение.
   Выходим на привокзальную площадь. С любопытством разглядываю людей, машины, дома. Всё очень необычно. Подходим к стоящему на стоянке автомобилю "УАЗ"-469, садимся в него и потихоньку выруливаем на улицу. Время 4-30 часов утра, а в городе вовсю ходит городской транспорт, очень много людей на велосипедах. Виктор Иванович поясняет - немцы работают на предприятиях с шести часов утра, поэтому город оживает уже в четыре.
   По узким, но хорошо освещённым улицам выбираемся из города на автобан. Это - ровная и прямая, как стрела, автострада, построенная в середине тридцатых годов. Качество строительства такое, что оно практически не требует ремонта и в наши дни. Всю дорогу смотрю в окно и расспрашиваю Деркача о жизни в Германии и о заводе.
   В Лейпциг приезжаем рано утром. Около проходной завода стоит полковник Николай Александрович Шишкин - начальник завода. Представляюсь ему по случаю прибытия к новому месту службы. Шишкин строг и официален. Мне было дано три часа на то, чтобы отдохнуть от дороги, привести себя в порядок и перекусить. В немецком доме, рядом с проходной завода была свободная квартира, принадлежащая предприятию. В ней первые дни мне и пришлось жить. Заходим в подъезд дома. Сразу поражаюсь чистоте и ухоженности - на полу паркет, на лестничных площадках цветы в горшках. В квартире две большие, светлые комнаты, просторная кухня, огромный туалет, совмещённый с ванной комнатой. Есть и мебель - кровати, шкафы, стол, стулья.
   Спать совсем не хочется - сказывается волнение перед встречей с новыми людьми, с новыми порядками и правилами жизни в Германии.
   Выпили с Деркачём чаю. Побрился и умылся. Готов идти на завод, в очередной раз начинать новую жизнь.
   В 10 утра пересекаем проходную и входим на территорию. Справа и слева располагаются заводские корпуса, построенные ещё в 1900 году. Всё сделано по-немецки основательно. Вместо асфальта под ногами брусчатка и бетон. Как оказалось, по территории "Красная Звезда" превосходила 124-ый военный завод в четыре раза. Красивая, ухоженная территория, идеальная чистота и порядок.
   Около заводоуправления стоит Шишкин и разговаривает с каким-то немцем на русском языке. Увидев нас, он заканчивает разговор и здоровается со мной ещё раз. До обеда мы должны пройтись по основной территории и цехам завода, а после обеда поедем на филиал.
   Начинаем осмотр с моторного производства. Огромный цех вместил в себя два конвейера по сборке двигателей, большую испытательную станцию, несколько участков по ремонту узлов и двигателей, большие склады и комплектовочное отделение.
   Поражает то, что в одном цеху работают вместе и солдаты срочной службы и рабочие советского коллектива и немецкие рабочие. Прохожу мимо солдата в спецовке, который, не видя нас, разговаривает с каким-то немцем, мешая немецкие и русские слова. Немец добродушно улыбается ему и кивает головой.
   Переходим в слесарно-механический цех, в котором на площади, равной футбольному полю, плотными рядами стоит оборудование. За станками - вновь и немцы, и солдаты, и служащие. Судя по заготовкам около станков, номенклатура изготавливаемых деталей огромна.
   Заходим в цех по изготовлению парко-гаражного оборудования. В нём работают одни немцы. К нам подходит один из них и здоровается за руку. Шишкин представляет меня как нового главного инженера. Немец, сдержанно улыбаясь, представляется - Клаус.
   До обеда обошли только половину основной территории завода. Обедаем в офицерском зале солдатской столовой. Готовят вкусно.
   После обеда Шишкин поручает Деркачу показать мне остальной завод, а сам идёт в заводоуправление. Мы продолжаем осмотр вдвоём.
   Завод поразил меня своими масштабами. Мне показали огромные казармы, вмещающие около 800 человек, клуб, музей, стадион, спортзал, техническое хозяйство, свинарник на 100 свиней, огромные складские помещения, Дом культуры немецкого коллектива - "культурхауз".
   Едем на всё том же "УАЗике" на филиал завода, находящийся в трёх километрах, в посёлке Линденталь. Здесь размещается производство капитального ремонта автомобилей "ЗиЛ"-131 и "ГАЗ"-66, агрегатный и кабинные цеха, столярный участок, цех по ремонту школьных автобусов, котельная, компрессорная, несколько складов запасных частей и материалов, а также в закрытых боксах размещён 273-й подвижной автомобильный ремонтный завод, за боеготовность которого отвечает руководство "Красной Звезды". Виктор Иванович показывает мне солдатскую баню и примыкающую к ней сауну с бассейном.
   Уже в седьмом часу вечера, так до конца и не закончив осмотр завода, мы возвращаемся на основную территорию и заходим в заводоуправление. Идём по длинному коридору первого этажа, справа - двери отделов. Таблички на дверях где на русском, а где на немецком. Посредине коридора солдат в парадной форме с автоматом охраняет знамя завода, на котором два ордена - "Красной Звезды" и "Знамя труда ГДР второй степени".
   Деркач открывает передо мной дверь кабинета с табличкой "Главный инженер". Кабинет большой. Мебель ещё довоенная, как и встроенный шкаф с деревянной шторкой.
   Так прошёл мой первый день на заводе. Впереди - процедура передачи должности, знакомство с людьми, с организацией производства. Надо было разобраться со структурой завода, которая состояла из советского и немецкого коллективов. Советский коллектив включал в себя почти 900 военнослужащих и 500 рабочих и служащих из Союза, а немецкий состоял примерно из ста местных жителей. Военнослужащие срочной службы имели специальности сварщиков, токарей, слесарей, фрезеровщиков, шлифовщиков и других профессий.
   Немецкий коллектив представлял собой своеобразный завод в заводе. У немцев были свои участки, отделы, бухгалтерия, отдел снабжения, свой профсоюз. Руководитель немецкого коллектива подчинялся только начальнику завода. По понедельникам в 8 часов утра у начальника завода проводилось совещание с руководством немецкого коллектива, на котором присутствовал главный инженер завода.
   Поскольку конкретные вопросы организации производства решал главный инженер, руководство немецкого коллектива старалось поддерживать с ним хорошие отношения. На совещаниях всегда вёлся протокол, в котором указывались конкретные сроки выполнения решений, и следующая планёрка начиналась с того, что руководитель немецкого коллектива докладывал, как выполнены решения предыдущего заседания.
   Немецкая пунктуальность приучала нас, советских руководителей, к порядку и исполнительности. За шесть лет совместной работы я многому научился у немцев и отношусь к ним с глубоким уважением.
   Поскольку немецкий коллектив работал с 6 часов утра, мне раз в неделю нужно было приходить к началу их работы, чтобы обсудить какие-то конкретные вопросы. С Герхардом Бахманом, их руководителем, отношения были деловыми и дружескими. Я тоже старался быть пунктуальным и обязательным, научился незамедлительно реагировать на его просьбы, и скоро все вопросы мы стали решать ещё до планёрки у начальника завода.
   Рыбаков успел многое рассказать о заводе ещё в Минске, что позволило мне ориентироваться в новых условиях работы. Много добрых слов достались тогда руководителю экспериментальной группы завода - Антону Цайя. Он происходил из судетских немцев. Во время войны служил в подразделении, занимавшемся ремонтом немецкой автомобильной техники, и в боевых действиях против Советской Армии таким образом не участвовал. В апреле 1945 года под Прагой он сдался в плен, был отправлен в Союз и до 1949 года работал на шахте под Новокузнецком. У Тони была светлая голова и золотые руки, что позволило ему быть на хорошем счету в лагере военнопленных и в шахте. Он рассказал мне о том, как их везли в теплушках из Чехии в Кузбасс. Говорил, что если бы Гитлера провезли в вагоне от Бреста до Новокузнецка, то он бы никогда не пошёл войной на Советский Союз, так как никто в Германии реально не представлял себе, насколько огромна наша страна.
   В Кузбасс военнопленных везли почти месяц. Наконец, эшелон остановили и их вывели на большую поляну. Было объявлено - построиться по национальному признаку. Всем австрийцам было приказано встать на левом фланге, всем немцам остаться в центре построения, военнопленным остальных национальностей - построиться на правом фланге. Большое количество немцев из страха "записалось" в австрийцы. Тони остался в строю для немцев и тем самым, возможно, сохранил себе жизнь. Всех австрийцев отправили валить лес и делать из него подпорки для шахт. Тяжёлый труд, болезни, холодная зима сделали своё дело и ряды "австрийцев" к 1949 году резко поредели. Немцев же отправили работать в шахту, где было тепло и неплохо кормили.
   Тони отличался умением разбираться в любой технике, и администрация шахты быстро это оценила. Однажды его вызвали к главному инженеру и дали задание отремонтировать немецкий мотоцикл. Через день мотоцикл уже был на ходу, а Тони стали давать ремонтировать всевозможную бытовую и автомобильную технику. Вскоре ему позволили выходить за пределы лагеря, и он пользовался этим, чтобы ремонтировать за продукты питания бытовую технику для населения городка. Так он выжил в суровых условиях Западной Сибири. Его освободили из лагеря и отправили в Германию одним из первых. За годы плена он научился прекрасно говорить по-русски. Приехав в Лейпциг, где жила его сестра, он не смог найти работу. Потом узнал, что в городе разместился советский завод и туда набирают немецких рабочих. Его со знанием русского языка приняли сразу. Так он оказался на заводе, где мне предстояло работать.
   Интересно, что немцы, побывавшие у нас в плену, относились к нам намного лучше, чем те, кто никогда не бывал в Союзе. Руководство немецкого коллектива очень ревностно относилось к тёплым, дружеским отношениям Тони Цайя с командованием завода.
   В течение шести лет я объездил почти всю Восточную Германию. Приходилось заказывать на заводах немецкое оборудование, материалы, изучать технологию. Дружеские отношения сложились у нас с немецкими авторемонтными заводами - у них было чему поучиться.
   Особенно хорошие отношения у нас были с автомобильным заводом "Заксенринг" в городе Цвикау, который выпускал знаменитые пластмассовые автомобили "Трабант". Между нашими заводами был договор о социалистическом соревновании. По итогам каждого квартала определяли победителя, которому вручалось переходящее Красное знамя. Всё это сопровождалось банкетом, который устраивал победитель. В 1988 году, за заслуги перед заводом "Заксенринг", я был награждён серебряной медалью.
   Во всех этих длительных поездках по Германии Тони Цайя часто сопровождал меня как переводчик. В пути он много рассказывал о традициях немецкого народа, о жизни до войны. Я благодарен Тони за то, что он практически заново открыл для меня Германию. Чем больше я узнавал эту страну, тем с большим уважением относился к её народу. Мне приходилось бывать в немецких деревнях, которые разительно отличались от наших. Городское население Германии предпочитало жить за городом, в своих домах. В деревнях были красивые домики, мощёные дороги, ухоженные улицы - вдоль них росли фруктовые деревья, на которых частенько можно было увидеть табличку с фамилией жителя деревни, ухаживающего за этой яблоней или грушей.
   []
   Лейпциг, 1985 г., с начальником технического отдела завода
  
   И таких поездок было множество. Однажды мы с Тони поехали на немецкий авторемонтный завод в Альтенбург. На расстоянии 5-6 километров от города нас остановил наш советский военный регулировщик. Оказалось, что танковая колонна, идущая на учения, должна пересечь дорогу в этом месте.
   Солдаты перекинули через полотно дороги широкие листы толстой резины, чтобы танки не повредили дорожное полотно своими гусеницами. Вдали слышался гул моторов танковой колонны. Мы с Тони вышли из машины и встали около регулировщика. За нашей "Волгой" остановились несколько легковушек, одна из которых, судя по номерам, была из Западного Берлина. Пожилой немец со своей спутницей тоже вышли из своего автомобиля и встали невдалеке от нас. Я почувствовал, что они меня внимательно разглядывают. Видно, им было интересно посмотреть на советского офицера. Ведь мы были тогда потенциальными врагами.
   Подошли к переезду первые наши танки. Гул их газотурбинных двигателей всё нарастал. Мощные машины одна за другой стали осторожно переваливаться через кювет и, набирая скорость, идти дальше по танковому маршруту.
   Все стоящие около регулировщика немцы были и испуганы, и восхищены мощью этих боевых машин, и я испытывал гордость за наши танковые части.
   Когда сели в машину, Тони сказал мне, что слышал разговор западногерманского немца со своей женой. Тот сказал ей, что будет ужасно, если эти русские на танках захотят прокатиться через Западную Германию к Ла-Маншу. А ведь направление нашего возможного удара он предсказал правильно!.. Украдкой рассматривая меня, немец сказал жене: "А ведь этот оберст (полковник) совсем ещё молодой..."
   Подружился я и с председателем сельскохозяйственного кооператива, снабжающего наш завод овощами и фруктами. Мы ездили друг к другу в гости и помогали чем могли. Благодаря этой дружбе, на столах в солдатской столовой всю зиму были яблоки. Не знали мы проблем с овощами и мясом. На заводе имелся собственный свинарник. Была у нас и своя теплица, которая обеспечивала нас свежими огурцами начиная с апреля. Всё это хозяйство мы поддерживали с помощью немецких коллег.
   Поскольку завод имел две территории, инженерное хозяйство тоже включало в себя две котельные (одна на угле, вторая - на газе), две компрессорные станции, два газгольдера и так далее. Обе территории охранял караул, службу в котором несли военнослужащие завода. Первое время было сложно разобраться в том, за какое оборудование отвечал советский коллектив, а за какое - немецкий. Иногда приходилось подолгу выяснять, кто конкретно виновен в простое оборудования.
   Более 20% металлорежущего оборудования завода было выпущено ещё в довоенной Германии, но работало исправно, обеспечивая необходимую точность. Хуже обстояло дело с техникой отечественного производства, так как по качеству оно уступало немецкому, а достать запасные части к нему было практически невозможно.
   На заводе имелось несколько уникальных производств. Отделение по приготовлению резинотехнических изделий и восстановлению шин легковых автомобилей "УАЗ"-469 и "ГАЗ"-24 работало в две смены. Причём резиновые смеси готовились в собственной лаборатории.
   Придя на завод, я застал заброшенным отделение стального литья по выплавляемым моделям. Около полутора лет совместно с Тони Цайя мы восстанавливали эту технологию, и к концу 1987 года отделение заработало вновь.
   В 1988 году нами была разработана технология, сконструировано и изготовлено специальное оборудование для электрометаллизации чугунных коленчатых валов, которые были в дефиците не только на заводе, но и в Группе войск. За разработку этой технологии я был награждён медалью "За боевые заслуги".
   В сентябре 1984 года в Лейпциг приехала вся моя семья. Старший сын пошёл в советскую школу, а младший - в немецкий детский садик, где он был единственным русским ребёнком. В результате уже через четыре месяца он заговорил на немецком языке. Перед поступлением в школу, после двух лет в немецком детском саду, он свободно, без акцента, говорил по-немецки на нижнесаксонском диалекте. Старший сын тоже неплохо говорил по-немецки, так как общался с немецкими сверстниками. В дальнейшем он поступил в минский Институт иностранных языков.
   Нелля пошла работать на танкоремонтный завод "Мотор", где сначала была инженером технического отдела, а потом - начальником химической лаборатории.
   Поселились мы в старинном трёхэтажном доме рядом с улицей Шуман-штрассе (русские называли её "Шуманкой"). В доме жил руководящий состав завода. Квартира была площадью более 100 квадратных метров, с потолками за 3 метра, с большой кухней и ванной. Во всех комнатах стояли немецкие кафельные печки, топить которые приходилось угольным брикетом. С одной стороны это было удобно - можно было самому поддерживать нужную температуру, а с другой - существовала проблема угольной пыли и золы, которая оседала в комнатах.
   Лейпциг - очень красивый древний немецкий город. Знаменит он Лейпцигским университетом, Лейпцигской ярмаркой, проходившей дважды в год (весной и осенью), собором, где похоронен Бах, и памятником Битве народов 1813 года, когда объединённые силы, в состав которых входили и русские войска, разгромили Наполеона. В память о погибших русских солдатах в Лейпциге была возведена церковь, которую даже во времена войны с Советским Союзом, никто не тронул. Впоследствии я познакомился с молодым батюшкой этой церкви - Фёдором Петровичем. В 1990 году он выступал перед советскими рабочими и служащими завода во время политической информации. Это уже было другое время, и интерес к церкви был необычно высоким.
   После приезда семьи в Лейпциг в нашей жизни произошел примечательный эпизод. Когда прибыл контейнер из Минска, выяснилось, что у моего нового цветного телевизора разбит кинескоп. Телевизору не было и года, поэтому мы очень расстроились.
   На Лейпцигской ярмарке в то время был огромный павильон, где выставлялись наши товары, оборудование и технологии. Очень часто директор павильона обращался на наш завод с просьбой помочь в монтаже оборудования, ремонте образцов или изготовлении недостающих деталей. У нас всегда были пригласительные билеты VIP-персон, и мы были частыми гостями у руководства выставки.
   Осенью того года директором выставки был Марлен Хоремович Акопов, с которым у меня сложились хорошие отношения. После окончания выставки он пригласил меня отметить успех советской
   экспозиции. В разговоре с ним я пожаловался на то, что остался без телевизора. Он мгновенно решил мою проблему - в павильоне было установлено около семидесяти точно таких же телевизоров как мой, которые надо было демонтировать и отправить на завод-изготовитель для разборки. Он тут же распорядился подобрать мне лучший аппарат и погрузить его в мою служебную машину. Так мы выручали друг друга.
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Лейпциг, 1985 г., с первым секретарем городского комитета СЕПГ
  
   Дружеские отношения сложились у меня и с Генеральным консулом СССР в Лейпциге В.П.Гуськовым. Он был большим любителем игры в настольный теннис, и мы с ним зачастую до изнеможения играли в здании консульства, после чего ехали в сауну на завод. К сожалению, впоследствии он заболел раком и умер.
   Завод поддерживал дружеские связи и с городскими властями, в частности с Первым секретарём СЕПГ нашего района Варен - Фридбартом Бартелем. С ним мы отмечали все государственные праздники СССР и ГДР, обращались к нему за помощью в выделении городских квартир в пустующем жилом фонде. Завод имел три жилых дома в городе, три общежития, в семи немецких домах было около сорока наших квартир для рабочих и служащих. Но всем жилья всё равно не хватало.
   Тыловое хозяйство на заводе было без преувеличения огромным: две столовые, два магазина, кафе, музей завода, солдатский клуб, шесть казарм, медицинский пункт, большое складское хозяйство, спортзал, футбольный стадион, пожарная часть, автопарк транспортных машин, четыре школьных автобуса и многое другое.
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Лейпциг, 1986 г., около Старой ратуши с младшим сыном
  
   Гордостью завода был "Культурхауз" - Дом культуры, построенный по распоряжению Эриха Хоннекера в связи с награждением завода орденом "Знамя труда ГДР второй степени". Очень красивая и удобная постройка в центре территории завода использовалось для проведения торжественных мероприятий. В нём выступали приезжающие из СССР артисты, здесь же проводились все культурные мероприятия немецкого коллектива.
   Особняк, в котором мы жили в Лейпциге, до войны принадлежал владельцу завода. Оказалось, что у немцев в домах нет первого этажа - они его называли "партером". Даже выключатели света в комнатах были не такими, как на родине. Чтобы включить свет, надо было перевести клавишу в нижнее положение. В подъездах были установлены автоматические выключатели, рассчитанные на конкретное время, необходимое для того, чтобы дойти до своей квартиры. Через минуту-полторы свет отключался.
   Двор нашего дома представлял собой квадрат 50х50 метров. Во дворе было много деревьев, затенявших бетонные дорожки и игровую площадку для детей. Вокруг нашего дома находились немецкие жилые дома и наши дети дружили, а иногда и дрались с немецкими детьми, хотя серьёзных конфликтов никогда не было. Русские родители в основном поощряли дружбу с немецкими детьми, так как это способствовало совершенствованию знания немецкого языка.
   Недалеко от дома находилось небольшое озеро - Аунзее, которое возникло на месте котлована, вырытого для добычи песка под строительство в 1900 году Центрального железнодорожного вокзала в Лейпциге. Кстати, он и сегодня является самым крупным тупиковым вокзалом в Европе. Вокруг Аунзее располагались всевозможные кафе, пивные ресторанчики, где можно было, сидя за столиком в тени деревьев, выпить чашечку кофе или заказать курицу-гриль с хорошим немецким пивом. По субботам и воскресеньям семьи офицеров и служащих завода гуляли с детьми вокруг озера. Наши дети обожали кататься в вагончиках детской железной дороги. По кругу ходил настоящий, хоть и миниатюрный паровоз и четыре таких же маленьких вагончика, где кондукторами были дети.
   В летний период военнослужащие завода бегали вокруг Аунзее кросс на три километра. Срезать дистанцию было невозможно. Два раза в неделю в 6 часов утра около 600 солдат во главе с офицерами и прапорщиками бежали по дистанции на время.
   В Лейпциге было много достопримечательностей, и руководство завода всегда шло навстречу нашим семьям и устраивало экскурсии на автобусах не только по городу, но и по всей Германии. За время службы мы съездили в Дрезден, в Берлин, в Потсдам и в Бухенвальд. Германия - удивительная страна, которая всех нас многому научила. Прежде всего, мы стали относиться с уважением к немецкому народу, к его истории и культуре.
   В 1989 году я, будучи уже начальником завода, организовывал торжества по случаю 50-тилетнего юбилея "Красной Звезды". Огромная предварительная подготовка к этой дате была проведена всем коллективом завода. Было отмыто и покрашено всё оборудование, проведён косметический ремонт помещений, очищена вся территория.
   Муниципальные власти организовали поздравление с этим юбилеем от организаций и предприятий города. Одной только спортивной формы для заводских команд было подарено более десятка видов.
   На юбилей приехал из Москвы Шишкин с женой. Ему понравился и завод, на котором он не был уже два года, и организация праздника.
   Немало проблем в моей работе возникало не по производственным причинам, а в связи с большим количеством солдат срочной службы, которыми надо было заниматься днём и ночью. Кроме работы на производстве необходимо было организовывать их боевую и политическую подготовку. По субботам, в соответствии с расписанием занятий, проводилась политработа, огневая, строевая и специальная подготовка, техническое, медицинское и другие виды обучения.
   Раньше для службы за границей военкоматы подбирали призывников специально. А вот уже в конце восьмидесятых к нам отправляли всех подряд, укомплектование производилось по остаточному принципу. Стали попадать на завод больные - и физически, и душевно. За шесть лет у нас погибло несколько человек: один служащий в нетрезвом виде попал под трамвай, на своем посту застрелился солдат (причем служить ему оставалось всего два с половиной месяца), другой зашёл в гальваническое отделение завода, зачерпнул стаканом раствор цианида из ванны и выпил - умер через 5-6 минут. И таких случаев хватало...
   Я всегда очень переживал, представляя горе родителей, получивших своего сына в гробу из далёкой Германии. При отправке гроба с погибшим было очень много проблем - существовала специальная инструкция штаба ГСВГ, где вся процедура была расписана до мельчайших подробностей. Но самая главная трудность заключалась в том, что вместе с гробом нужно было отправлять сопровождающего, который должен был по прибытии на место передать тело семье. Это - тяжёлая обязанность, и очень трудно было подобрать желающих поехать в такую командировку из числа офицеров и прапорщиков завода. Как правило, я давал таким людям несколько дней дополнительно, чтобы доброволец, после выполнения своей миссии, мог съездить и к себе домой.
   После каждого такого чрезвычайного происшествия шло скрупулезное разбирательство с участием прокуратуры, политработников, а иногда и военной контрразведки.
   В конце восьмидесятых в Союзе осложнились межнациональные отношения. Это, естественно, отразилось и на отношениях между солдатами различной национальности, которых на заводе в те годы насчитывалось аж 37. Приходилось отслеживать взаимоотношения между армянами и азербайджанцами, осетинами и ингушами. Грузины вели себя вызывающе, не хотели ходить в наряды, плохо работали на производстве. Небольшая по численности группа из чеченцев и ингушей постоянно кучковалась по вечерам и вела себя агрессивно. Пришлось развести их по разным подразделениям.
   В каждой из национальных групп был неформальный лидер - мы их знали и старались через них влиять на поведение их земляков.
   Не лучше обстояли дела и с работающими на заводе служащими Советской Армии, а таких у нас было более пятисот человек. Довольно часто они в нетрезвом виде попадали в полицию. Кто-то попадался на краже велосипеда, кто-то на контрабанде. За такие проступки их в течение суток отправляли в Союз. Много забот было с их расселением в общежитиях и жилых домах завода. Часть служащих жила в немецких домах, и на их поведение поступало много жалоб. Например, немцы ложились спать по нашим понятиям очень рано - в 8-9 часов вечера, так как вставать на работу им приходилось в четыре утра. А у наших служащих на это время приходился самый пик активности - громко работает телевизор или магнитофон, приходят и веселятся гости. С конфликтами подобного рода приходилось разбираться постоянно.
   А тут как раз подоспела начатая Горбачёвым кампания за трезвый образ жизни. Удерживать своих работников от употребления спиртных напитков было очень сложно. Единственное, что мы могли сделать, это отправлять "особо отличившихся" обратно в Союз - для них это было самым страшным наказанием.
  
   []
   Лейпциг, 1989 г., с начальником завода "Мотор" Трофимовым
  
   Везде в магазинах продавались водка, шнапс, вино, ликёры, а про пиво и говорить нечего. Только что приехавшие из Союза на завод поражались этому спиртному изобилию и не могли себя сдерживать.
   По четвергам в заводской сауне парились я и мои заместители, но напитки, которые были крепче пива, мы употребляли редко.
   В пятницу парились офицеры и прапорщики - вот там-то их никто не контролировал, и они могли дать волю своему желанию выпить. Я специально не контролировал эти мероприятия, но все понимали, что если что, начальник сразу примет драконовские меры. Однако эксцессов никаких не было, и поэтому я смотрел на пятничное застолье в бане сквозь пальцы - должны же люди где-то расслабляться...
   В субботу парились женщины, но и они приносили с собой пиво.
   Политработники вели перманентную борьбу с пьянством - проводились беседы, политинформации, партийные и профсоюзные собрания. Шуму было много, а эффективности никакой.
   Осенью 1987 года из ГДР в Союз уезжал начальник танкоремонтного завода "Мотор" полковник Михайлов (на этом заводе работала Нелля). Он позвонил мне и назначил встречу на пятницу, на 18-00 часов на выезде из Лейпцига. По неписаному закону он должен был отметить отъезд на родину.
   В назначенное время подъезжаю на "Волге" к указанному месту. Там поджидают ещё три чёрных "Волги" с приглашенными на празднование. Ждём коменданта гарнизона, который через десять минут подъехал на УАЗ-469. Колонна из пяти машин движется с включенными фарами за машиной Михайлова. Через 10-12 километров въезжаем в немецкую деревню и останавливаемся около местного гаштета.
   Немцы смотрят на нас с нескрываемым удивлением. Каждую пятницу они сидят в гаштете со своим неизменными 40 граммами шнапса и кружкой пива. Впервые увидев столько советских полковников, хозяин заведения засуетился, подыскивая нам стол, за которым мы могли бы все уместиться. Здесь, в деревне, вдали от Лейпцига, мы могли уже не думать о борьбе с пьянством и спокойно ужинать, заказав столько водки, сколько хотелось каждому.
   Нашу компанию составляли командиры и начальники крупных частей и учреждений гарнизона. Помимо двух начальников заводов с нами был командир бригады связи С.Р.Лигута (через 8 лет он будет начальником Военной академии связи в Ленинграде, генерал-лейтенантом), заместитель начальника Особого отдела гарнизона подполковник Г.Карпов, с которым у меня сложились дружеские отношения. В 1994 году мы с ним встретимся в Москве, у меня на заводе. Он уже будет генерал-лейтенантом, начальником Управления особых отделов Московского военного округа. В 1997 году он умрёт от рака.
   Но вернёмся в гаштет... Карпов по-немецки говорил очень чисто, и ему было доверено сделать заказ. Постепенно помещение стало заполняться местными жителями, которые в основном приходили уже не пиво пить, а посмотреть на советских офицеров. Через три часа застолья часть немцев уже сидела за нашим дубовым столом, и мы их угощали. Перед отъездом мы заказали шнапса и разлили его в пивные кружки посетителей гаштета. Пораженные такой щедростью немцы пришли в полный восторг. Потом все вместе спели "Катюшу". Но когда начали петь "Артиллеристы, Сталин дал приказ...", немцы насторожились.
   Однако всё прошло нормально. Мы дружески простились с хозяином заведения и со всеми его посетителями. Часов в 10 вечера мы сели в свои машины и поехали в Лейпциг. А местным жителям надолго запомнится этот вечер с советскими офицерами.
   Так мы боролись с пьянством...
   За шесть лет пребывания в ГДР мне, к сожалению, так и не удалось выучить немецкий язык. На заводе было пять штатных переводчиков, одна из которых (звали её Маргарита) была в составе немецкого коллектива.
   Как правило, я брал с собой на официальные встречи с немцами или Маргариту или Тони Цайя. На совещаниях с руководством немецкого коллектива присутствовала Маргарита (кстати, выходец из Прибалтики), а когда её не было, мы пытались - и не безуспешно - общаться на смеси русских и немецких слов. Всё руководство немецкого коллектива работало на заводе более тридцати лет и неплохо говорило по-русски. Некоторые солдаты, работающие в цехах моторного производства вместе с немцами, тоже, в свою очередь, научились неплохо изъясняться по-немецки.
   В 1989 году срок моей службы в Германии истек, но начальник автомобильной службы ЗГВ генерал Артемьев предложил мне остаться на шестой год. Я согласился.
   В 1986 году, когда я ещё был главным инженером, мне позвонили из Москвы, из отдела кадров Главка, и предложили на выбор две должности в Ленинграде - начальника 57-го экспериментального автомобильного ремонтного завода либо главного инженера 29-го конструкторско-технологического центра. Обе должности были полковничьи. Предстояло вылететь в Ленинград и на месте решить с выбором. Мне всегда хотелось жить в Ленинграде, и это предложение я воспринял с радостью.
   Однако, прилетев в Ленинград и поговорив с Рыбаковым о перспективе переезда, я стал сомневаться в целесообразности такого решения. Всё оказалось не так просто. Что касается 57-го завода, то он находился в плачевном состоянии, и далеко не всё зависело там от начальника. Рабочей силы катастрофически не хватало. На заводе грязно, оборудование в запущенном состоянии, технологический процесс ремонта машин грубо нарушался на всех его стадиях.
   Приехав в КТЦ, я узнал от Рыбакова о всех проблемах центра и его внутренней жизни. Никогда не стремился к штабной работе либо работе в учреждениях. Гораздо больше меня привлекало производство, когда есть конкретная цель, когда видишь результаты своего труда. Поэтому место в КТЦ меня совсем не заинтересовало, даже с учетом того, что это был мой любимый Ленинград. Но самая главная причина моего отказа от обеих должностей заключалась в отсутствии жилья даже в далёкой перспективе. Положение в этой области было катастрофически сложным как на заводе, так и в Центре, а скитаться с семьёй по съёмным квартирам и комнатам уже не хотелось. Поэтому я позвонил в ГЛАВТУ и отказался от обеих должностей, чем вызвал неудовольствие начальника отдела кадров. Он рассчитывал, что я обязательно соглашусь на одну из предложенных должностей и даже подготовил проект приказа.
   На следующий день я вылетел самолётом в Лейпциг. По приезде рассказал Шишкину о своей поездке, и он меня поддержал. "Не надо торопиться, начальником завода всё равно будешь", - сказал он мне.
   Так оно и получилось. В конце 1986 года Шишкина вызвали в Москву и предложили возглавить 101-ый Центральный военный завод. Он согласился. Вместо него в ЗГВ должны были прислать В.А.Потапенко, знакомого мне по 124-му военному заводу. Но сложилось иначе - начальник автослужбы ЗГВ генерал Кожевников назначил меня начальником завода "Красная Звезда", а Потапенко отправил на завод "Прогресс". Так в возрасте сорока лет я стал начальником огромного завода.
   Уже много лет спустя, в ноябре 2007 года, приехав в Санкт-Петербург в командировку, я узнал историю о том, как меня выдвигали на должность главного инженера КТЦ. Как всегда, будучи в Петербурге, я зашёл в КТЦ, чтобы повидать Рыбакова, который в возрасте 81 года ещё работал в конструкторском отделе. В небольшом кабинете собрались ветераны Центра, которые знали меня давно. Им было приятно вспомнить старые времена. Зашёл разговор о том, почему я отказался от должности главного инженера Центра - все были уверены, что я соглашусь, и ждали моего приезда. Сергей Герасимович Дубцов рассказал мне о том, в каких условиях принималось решение о моём назначении в Центр.
   В 1986 году проводилось совещание в ГЛАВТУ с начальниками автомобильных служб округов, видов войск и начальников заводов. После его окончания в кабинете начальника ГЛАВТУ генерал-полковника И.В. Балабая решались вопросы развития авторемонтной базы МО СССР и строительства новых заводов. Для доклада пригласили полковника Карпова (проектный отдел) и Дубцова (технологический отдел). Балабай спросил у начальника Центра Ю.А.Радина., который в ближайшее время должен был увольняться из армии на пенсию, о том, кого назначить главным инженером Центра. В то время главным инженером был Ю.И.Афанасиков, которого должны были назначить начальником Центра. Радин доложил Балабаю, что кандидатура есть давно - это подполковник Милицин.
   Афанасиков поддержал эту идею. Он сказал, что давно следит за моей работой и считает, что моя кандидатура подходит лучше других. Балабай поинтересовался, на каком заводе я сейчас работаю. Радин ответил, что я занимаю должность главного инженера завода "Красная Звезда" у Шишкина, который сейчас как раз находится здесь. Вызвали Шишкина в кабинет. Балабай сообщил ему, что моя кандидатура рассматривается на должность главного инженера Центра, и спросил его мнение по этому вопросу. Шишкин ответил, что я опытный главный инженер с высокими организаторскими способностями. По мнению Шишкина, лучшей кандидатуры нет. После этого Балабай дал своё согласие на моё назначение.
   В КТЦ уже все знали, что я должен приехать и были обескуражены моим отказом. Каждый раз, встречая меня, Афанасиков сокрушался - как можно было отказаться от такого назначения, ведь в перспективе я должен был стать начальником Центра.
   Но я не жалею о принятом мной решении - заводская работа была мне больше по душе.
   В 1987 году мой старший сын закончил в Лейпциге школу и по существующему правилу должен был покинуть ГДР. Встал вопрос - где учиться дальше. Я хотел, чтобы он учился в Ленинградском военно-механическом институте, но поступить ему туда не удалось. Он вернулся в Минск и сдал экзамены в Политехнический институт на факультет робототехники. Но учёба по этой специальности ему не нравилась.
   После первого курса его призвали в армию (тогда студентов ещё призывали, прерывая учёбу в институте на два года).
   В армии он окончил школу военных специалистов в Минске и был направлен на службу в ЗГВ (причём, без моего участия). Уже в Германии его удалось перевести в воинскую часть в Торгау, поближе к Лейпцигу. Так что видели мы его довольно часто - когда его отпускали в увольнение, я забирал его на выходные домой, где Нелля пекла пирожки на всю его команду, а он общался с немецкими друзьями, с которыми был знаком еще со школы.
  
   []
   Лейпциг, 1987 г., сын Вадим готовится идти в армию
  
   В 1989 году Верховный Совет СССС принял закон, согласно которому призывать студентов в армию запрещалось, и сына демобилизовали. Он вернулся в Минск и поступил в Институт иностранных языков на факультет немецкого языка. Окончив его, Вадим некоторое время работал журналистом в информационном агентстве БелТА. Потом женился и переехал в Нью-Йорк, где жили родители его жены. Там он продолжил карьеру журналиста - сначала работал в русскоязычной газете "Вечерний Нью-Йорк", а затем стал продюсером вечерних новостей на местном телеканале.
   Перестройка и гласность, наступившие в конце восьмидесятых годов, мало коснулись нашей жизни в ГДР. Интересно было видеть по телевизору бурные заседания Верховного Совета, борьбу Горбачёва с Ельциным, но это было где-то далеко, и мы наблюдали за всем этим как-то отстранённо.
   Приезжающие из отпусков рассказывали новости о жизни в Союзе: пропали продукты даже в Москве, нет мыла, зубной пасты, разгулялась преступность, появились какие-то новые непонятные партии и движения.
   К этому времени смута началась и в ГДР. В Лейпциге по-немецки организованно, строго по понедельникам, проходили демонстрации, для чего на несколько часов в центре города перекрывалось движение. На зданиях стали появляться политические плакаты и листовки. Все это, как известно, закончилось сменой власти и разрушением Берлинской стены.
   В июле 1989 года в Западной группе войск проходили крупные командно-штабные учения. Мне позвонили из штаба Группы и предупредили, что на завод прибудет представитель Штаба Объединённых Вооруженных Сил Варшавского договора (ШОВС). Необходимо было встретить, показать завод, рассказать о существующих планах на особый период.
   В установленное время встречаю на повороте с автобана на Лейпциг машину с генерал-майором танковых войск. Он пересел в мою "Волгу", и мы поехали на завод. Машина, на которой он приехал, едет с другим представителем ШОВС дальше, на юг ГДР.
   Приехав на завод, мы идём в мой в кабинет. Рассказываю генералу о заводе, его истории, производственных мощностях, об особенностях его предназначения в особый (военный) период. Предлагаю пройти по основной территории завода, посмотреть цеха, организацию производства. Выходим из заводоуправления и идём на моторное производство. Генерал поражается чистоте и порядку на территории и в цехах. Он никак не ожидал увидеть вдали от Союза, на территории ГДР, такое солидное предприятие. Поразила его и технология восстановления коленчатых валов методом электрометаллизации. Кроме того, его заинтересовала технология наварки автошин "УАЗ"-469 и "ГАЗ"-24 - это было единственное производство подобного рода на предприятиях Вооруженных Сил.
   Не меньше поразили генерала помещения солдатских общежитий (казарм), в которых царили чистота и порядок. Потом он мне признался - если бы сам этого не увидел, то никому бы не поверил, что такое возможно.
   Время подошло к обеду. Идём в офицерской зал солдатской столовой, напоминающий своим интерьером приличный ресторан. На обед у нас три блюда из солдатского котла. Всё очень вкусно. Выпиваем с ним по 100 грамм холодной водки и запиваем квасом собственного, заводского приготовления. Выходя из столовой, фотографируемся на память.
   Следующее место, которое мы посещаем - музей завода. Тут в фотографиях и экспонатах зафиксирована вся его история. Генерал с интересом рассматривает экспозицию, расспрашивая меня о подробностях боевого пути завода. Вижу, что он устал, поэтому завожу его в свой кабинет. Впереди ещё поездка на филиал, осмотр производства и боксов ПАРЗа. Для него, штабного офицера, всё в новинку.
   Закончили экскурсию к концу рабочего дня. Приезжаем на основную территорию завода. Из кабинета генерал звонит в Штаб Группы, в Вюнсдорф. Получает приказ выехать на полигон, на котором размещен штаб учений. Я рассчитывал на то, что он останется переночевать, а утром уедет. Но так как у него нет машины, теперь за его доставку на полигон отвечаю я. Идём ужинать в столовую, оттуда я звоню Нелле и предупреждаю, что сейчас уезжаю и буду только завтра к обеду. На этом полигоне я никогда не был, и нужно ещё выяснить по карте, как туда ехать.
   Выехали около девяти часов вечера. Всю дорогу генерал расспрашивал о Германии, ему всё здесь было интересно. Наконец, ближе к ночи приезжаем на полигон и не без труда находим расположение штаба учений. Генерал остался очень доволен своей поездкой, экскурсией по заводу и моими пояснениями. Он дал мне свой телефонный номер в Москве и пригласил в гости. Хотел уговорить меня остаться переночевать на полигоне, а ехать в Лейпциг уже утром. Но я все же решил возвращаться домой.
   В два часа ночи выехали с полигона. Едем до автобана по брусчатой, мокрой от росы дороге, по обе стороны которой растут вековые дубы в два обхвата. В машине тепло, тихо играет музыка на волне немецкой радиостанции. Вдоль дороги в свете фар мелькают стволы деревьев. После напряжённого дня клонит в сон. Пытаюсь разговорить своего водителя, чтобы тот не уснул. Но усталость берет свое. На какое-то время я отключаюсь, потом открываю глаза и вижу, как машина на большой скорости несётся на толстый ствол стоящего на обочине дерева. Машинально, не глядя на водителя, левой рукой выворачиваю руль - до дерева оставалось всего около полуметра. Водитель, проснувшись, резко тормозит, и нашу "Волгу" разворачивает на встречной полосе. Несколько секунд сидим в машине, молча глядя на дорогу. Сон как рукой сняло у обоих. Водителя не ругаю - виноваты оба.
   Выходим из машины. Утренняя прохлада делает своё дело, и мы, придя в себя, садимся обратно. Открываю окно, чтобы воздух освежал и меня, и водителя. Только потом я осознал, что мы оба могли погибнуть - на скорости 90 километров в час врезаться в дерево толщиной в метр, означало верную смерть.
   На завод приезжаем в начале шестого утра. Дежурный по заводу докладывает, что всё в порядке. Рабочие немецкого коллектива уже приходят на работу и с удивлением смотрят на меня - так рано я ещё на завод не приходил.
   Иду домой - надо поспать хотя бы пару часов. После беспокойной ночи долго ворочался и не мог заснуть. В 9 утра зазвонил телефон дальней связи - из Вюнсдорфа звонил дежурный управления генерала Артемьева. Спросил, как дела и где генерал из Москвы. Спать совсем расхотелось. Оделся и пошел на завод.
   Весной 1990 года из Москвы позвонил начальник Управления ремонта ГЛАВТУ Олег Михайлович Гордиенко и предложил мне должность начальника 113-го Центрального военного завода в городе Ровно, на Западной Украине. Завод я этот видел дважды - в 1978 и в 1984 годах. Он был одним из лучших заводов нашей системы. Долгое время его возглавлял полковник Николай Сергеевич Софин.
   К этому времени у меня истекал предельный срок службы в ЗГВ (шесть лет), но начальник Управления сказал, что решит вопрос продления ещё на год через Главнокомандующего ЗГВ. К этому времени я уже получил звание полковника, завод работал стабильно, был победителем социалистического соревнования среди заводов Группы войск. Но уезжать когда-то всё равно надо, а такой завод, как в Ровно, вряд ли мне ещё предложат. Поэтому я дал согласие на перевод.
   В конце августа 1990 года я сдал должность, отправил вещи в Минск и стал ждать приказа. С сожалением расставался с заводом, с Лейпцигом, с Германией. Руководство немецкого коллектива - Герхард Бахман, Вольфганг Келлер, Гельмут Манн, Бодо Хойер, Тони Цайя устроили мне проводы. За эти годы я многому научился у немцев - правильно организовывать свою работу, быть пунктуальным и обязательным. Но нужно было возвращаться в свою страну, раздираемую политическими страстями.
   Первого сентября 1990 года рано утром выезжаю с Нелей и Алёшкой в Вюнсдорф. Поезд в Союз уходит вечером, и ещё есть время побродить по городу, в котором размещался штаб Западной Группы войск.
   Вечером садимся в вагон, и поезд, медленно набирая скорость, увозит нас на Родину. Проехали Берлин, Франкфурт-на-Одере, Польшу... Утром - уже в Бресте. Вот мы и дома!
   Приезжаем в Минск ближе к вечеру. Дома нас встречает старший сын. У меня впереди поездка в Москву за назначением, но есть несколько дней, чтобы решить некоторые бытовые вопросы.
   Первым делом еду на завод, где начальником к тому времени стал Михаил Михайлович Журневич. Паламар уже на пенсии, но частенько бывает на заводе.
   Приятно увидеть тех, с кем проработал несколько лет. Вокруг меня собирается народ - всем интересно узнать, где я сейчас, что нового в моей жизни.
   Завод готовился к проведению сбора руководящего состава ГЛАВТУ. За прошедшие шесть лет достроено два пролёта главного производственного корпуса. Многое сделано по технологии производства. В цехах всё так же чисто и ухожено.
   Звоню в Москву, чтобы уточнить дату приезда. Выясняется, что приказ об увольнении Софина ещё не готов. Ему уже за шестьдесят лет. Я с ним лично не знаком, но частенько видел его на сборах и совещаниях. Мне дают ещё пятнадцать дней пожить с семьёй в Минске. Как раз в этот период на заводе будет трёхдневное совещание.
   Пользуясь случаем увидеть друзей и сослуживцев, приезжаю на завод. Меня знакомят с приехавшим из Ровно Софиным. Он тоже ждёт приказа об увольнении с воинской службы и моего приезда. Обменялись контактными телефонами.
   Подходит главный бухгалтер 124-го военного завода Л.М. Смирнова и говорит, что обо мне расспрашивают работники завода из Ровно. Они с опаской ждут приезда нового начальника, предчувствуя перемены. Но их уже успокоили минчане - приедет нормальный человек, знающий производство и экономику. Мне очень приятно услышать такую характеристику. На совещании чувствую, как меня разглядывают начальник планово-экономического отдела и главный бухгалтер Ровенского завода.
   Через несколько дней еду в Москву, в ГЛАВТУ. Докладываю начальнику Управления ремонта генералу О.М. Гордиенко. Оказывается, что приказа на меня все еще нет, надо подождать ещё пару дней. Останавливаюсь у своего друга - Владимира Дмитриевича Котлярова. Он - заместитель начальника отдела кадров ГЛАВТУ. Через день еду на беседу к начальнику Главка - генерал-полковнику Василию Фёдоровичу Попову. Я с ним знаком ещё с ЗГВ - он приезжал с инспекцией и останавливался на один день на моем заводе. Очень суровый человек - его побаивались многие.
   Беседа прошла, в общем, нормально. Попов предупредил меня, что я назначаюсь на один из лучших заводов, поэтому и спрос с меня будет соответствующим.
   Получаю выписку из приказа о назначении и еду в Минск. Дома сборы были недолгими. Звоню Софину с просьбой встретить меня, так как поезд приходит около четырёх часов ночи.
   Опять еду в неизвестность. Новый завод, новые люди. Впереди Западная Украина - там я ещё не был. Всё та же проблема - где жить?..
  
  
  
   Глава двенадцатая. Ровно
  
   Выхожу из вагона на полутёмный перрон. Навстречу идёт Софин. Поздоровались. Теперь надо разобраться с жильём. Едем в гостиницу военного гарнизона. Софин уезжает на завод, а я остаюсь, чтобы привести себя в порядок. Завтракаю в кафе гостиницы "Горынь" и жду Софина. Он задерживается. Наконец, за мной приходит "Волга". За рулём - Пётр Иосифович Процишин, с которым мне придётся потом проехать немало километров. Через пять минут въезжаем на территорию завода. Слева - большое красивое здание заводоуправления, такого нет ни на одном из наших заводов. Со всех сторон чувствую любопытные взгляды работников. Идём в приёмную. Секретарь сообщает Софину, что звонили из Москвы - завтра приезжает председатель комиссии по приёму-передаче должности начальника завода Александр Яковлевич Шелехов.
   Зашли в огромный кабинет начальника. Посидели, поговорили о приеме и передаче должности. Решили пройтись по территории завода и по цехам. До обеда удалось осмотреть лишь треть всех производственных помещений. Завод большой. Главный производственный корпус построен по типовому проекту. Два конвейера по сборке автомобилей "ЗиЛ"-131. Производство оснащено всем необходимым. Кругом чувствуется порядок и дисциплина. Заходим в самый проблемный участок - производство капитального ремонта пожарных автомобилей. В дальнейшем на этом участке придётся начинать каждый рабочий и здесь же заканчивать. Очень много проблем с этим производством.
   Понравились мне моторный и слесарно-механический цеха, находящиеся в одном здании. Производство солидное. Пообедали в заводской столовой и, отдохнув около часа в кабинете, продолжили осмотр.
   По тому, как Николай Сергеевич рассказывал о заводе, было видно, что он знает каждый уголок, каждый станок, каждого человека. За то время, что он был начальником, были отстроены производственные корпуса, укомплектованы оборудованием и технологией. Его вклад в развитие завода трудно переоценить.
   В дальнейшем мы подружились. Все праздники встречали семьями вместе. Николай Сергеевич стал для меня неоценимым помощником и консультантом. Я знал, что он всегда поможет мне в трудную минуту.
   Из гостиницы я перебрался в заводское общежитие, где у меня была своя комната. Фактически я жил на территории завода.
   Ровно - небольшой город на Западе Украины. Когда-то в детстве я читал книгу "Это было под Ровно" о разведчике Николае Кузнецове в годы Великой Отечественной войны. В городе была улица имени Кузнецова и его бюст. В 1992 году всё это было ликвидировано, а улицу Кузнецова переименовали в улицу Степана Бендеры. Запомнилось, как в 1991-1992 годах стали делить храмы различных религиозных конфессий.
   Однажды заехал на рынок, чтобы купить овощей. Продавцы обращались ко мне "пан офицер", что было очень непривычно. Здесь всё напоминало о том, что эта территория длительное время входила в состав Польши. Многие жители Ровно имели польских родственников. По-русски в городе говорили очень мало, в основном использовали украинский. К новому языку мне было не привыкать, так как я уже прошёл грузинский, белорусский и немецкий. На заводе по-русски говорили только на совещаниях, а между собой начальники отделов и цехов общались на украинском. Существовал у нас самодеятельный коллектив украинской песни и пляски, который выступал не только на заводе, но и ездил по другим предприятиям города. Я старался их поддерживать и выделял деньги на пестрые национальные костюмы.
   Очень часто мне приходилось бывать по приглашениям на днях рождениях, свадьбах и других торжествах, и меня всегда поражало, как любят украинцы свои народные песни. На таких праздниках люди в основном не пили, а пели.
   На заводе был центр подготовки иностранных специалистов, где готовили специалистов по ремонту автомобилей "ЗИЛ"-131 для стран Азии и Африки. Это тоже откладывало свой отпечаток на деятельность предприятия. Иностранцев нужно было размещать, кормить и обучать. Существовал и языковой барьер, хотя этих специалистов учили, в том числе, и русскому языку.
   Заводская производственная программа была обширной и напряжённой. Дважды в день проходили планёрки, и первый год я проводил их сам - так можно было быстрее вникнуть в производство, узнать его проблемные места, познакомиться с людьми и разобраться в их деловых качествах.
   Завод на деньги Министерства Обороны СССР строил жилой дом. Первая его очередь была сдана за полгода до моего приезда, и сейчас достраивали последние подъезды. Летом 1991 года дом был сдан окончательно, и я получил первую в нашей жизни трёхкомнатную квартиру. Сразу приехала Нелля с младшим сыном, и были перевезены из Минска домашние вещи.
   Но жить в этой квартире нам пришлось недолго. Уже в конце года Украина объявила о своей независимости и всем военнослужащим частей и соединений, расквартированным на её территории, было предложено присягнуть на верность Украине. Помню, как меня в феврале 1992 года вызвали в Киев на совещание в уже созданное тогда Министерство Обороны Украины. Заместитель министра обороны собрал начальников военных заводов из всех округов и объявил о том, что мы должны дать новую присягу. На совещании присутствовали начальники авторемонтных, танкоремонтных, авиаремонтных, судоремонтных и других заводов, всего около 60 человек. Все молча выслушали это указание, прозвучавшее на украинском языке. Уже тогда русский язык стал считаться "имперским".
   - Есть ли у вас вопросы? - спросил генерал.
   Вопросы были только у меня. Я встал и сказал, что не собираюсь давать присягу, так как однажды её уже давал. Изменять ей не буду. Такой наглости с моей стороны генерал не ожидал, поэтому пауза после моих слов затянулась. Я не стал ждать ответа. Встал из-за стола и начал выбираться из зала совещаний. Уже на выходе услышал слова в свой адрес - мол, можешь убираться в свою Москву.
   Ещё до этого совещания я принял для себя решение - надо уезжать в Россию. В такой обстановке, какая была в 1992 году на Украине, русским жить там было трудно. Россию и русских обвиняли во всех украинских бедах. И сало мы их все съедаем, и хлеб украинский, и голодомор мы им устроили, и русскую культуру насаждали.
   Лучшая в городе школа N1, где учился мой сын, в срочном порядке перешла на обучение на украинском языке. Нелля работала в строительной организации в техническом отделе и каждый раз приходила с работы со слезами на глазах. Зная, что она русская, сослуживцы постоянно поливали грязью и русских, и Россию.
   На заводе эти настроения были заметны в меньшей степени, а вот в городе об этом только и говорили.
   В начале 1992 года возникли проблемы с принадлежностью завода. Он был в центральном подчинении и не входил в состав округов, находившихся на территории Украины. Но в Москве с нами тоже ещё не определились. Вскоре Министерство Обороны независимой Украины сообразило, что заводы центрального подчинения, будучи хорошо отстроенными и оснащёнными, представляли большую ценность. Принцип "не съем, так надкушу" сработал. Всем военнослужащим, отказавшимся принять присягу на верность Украине, предложили либо уволиться из армии, либо переводиться в Россию. К слову сказать, всех своих офицеров, желающих служить в России, я увёз с собой. Им были предложены должности на российских заводах.
   В Ровно находился штаб 13-ой общевойсковой армии, и приходилось многие вопросы решать с командующим или его заместителями. Заместитель по вооружению и заместитель по тылу были родом из Белоруссии, а командующий - из России. Когда началась эпопея с принятием украинской присяги, мы собрались в кафе гарнизонной гостиницы и стали обсуждать сложившуюся ситуацию. Я твёрдо решил присягу Украине не давать и возвращаться в Россию. А генералы сомневались - им было, что терять. В конце концов оба заместителя (не без моего участия) решили возвращаться к себе на родину, в Белоруссию. Позже я встречался с ними в Минске, и они были благодарны мне за поддержку в принятии решения. Один из них стал заместителем Министра обороны республики Беларусь по вооружению, а второй - начальником одного из Управлений. А вот командующий 13-ой армии решил остаться на Украине и дал новую присягу. Впоследствии его назначили командующим округом, но потом сняли и уволили из армии.
   Интересна судьба начальника особого отдела 13-ой армии А.А. Скипальского. Он часто заезжал ко мне на завод с просьбой помочь сделать что-то для своей дачи. Учился он в России, говорил чисто по-русски. Но как только Украина заговорила о своей "незалежности", контрразведчика будто подменили. Он срочно отпустил бородку и перешёл на украинский язык. Однажды, приехав на завод, он стал просить меня, чтобы коллектив завода поддержал его в избирательной компании по выбору депутатов в Верховную Раду Украины. Я сказал, что политикой не занимаюсь и на заводе никаких собраний и митингов не допущу. Так он и уехал ни с чем. В дальнейшем ему удалось стать депутатом, а через полтора года он возглавил Службу безопасности Украины (СБУ). Правда, пробыл он на этом посту недолго.
   Политикой на заводе я на самом деле не давал заниматься никому, и многие активисты, сторонники независимости Украины, зная мой крутой характер, даже не пытались проводить какие-то акции на территории предприятия.
   Хорошо запомнился мне август 1991 года. Находясь далеко от Москвы, от эпицентра событий, было трудно разобраться, что там происходит. Утром 19 августа я пришёл, как всегда, на работу к 7-30 утра. В приёмной меня уже ждал председатель профкома Шевер и секретарь парткома Климчук. Зашли в кабинет. У обоих один вопрос - что происходит и что делать? Мой ответ был прост - надо работать, заниматься производством, выполнять план. Никаких собраний я проводить не собирался. На том и порешили.
   Сразу после 9 утра начались звонки - звонили из Обкома КПСС, из политотдела армии, из каких-то общественных организаций. Никто не знал, что делать и кого поддерживать. Москва молчала. Звоню в ГАВТУ - они сами ничего не знают.
   Когда все закончилось, тут же вспыхнули разбирательства среди местных руководителей. Все сразу встали на сторону победителей и теперь торопились бросить камень в огород тех, кто поддержал ГКЧП. Многие срочно вспомнили, что они украинцы, и тут же перешли на украинский язык. Даже на заводе это было заметно. Всё чаще ко мне стали обращаться на украинском языке, а я, понимая его, всегда отвечал на русском. Это было своего рода компромиссом - я не возражал против украинского, а они не протестовали против моего русского.
   Уже в конце 1991 года появились проблемы с финансированием завода. За отгруженную продукцию мы выставляли счета в Москву. Нехватка денег на финансирование армии уже сказывалась, и появились долги. Надо было учиться зарабатывать деньги здесь, на месте. Мы с Софиным начали строить автосервис для ремонта и технического обслуживания легковых автомашин для населения города. Кроме того, я договорился с городским управлением автотранспорта об организации на заводе ремонта городских автобусов "ЛАЗ". Первые автобусы были выпущены уже в январе 1992 года. Покрашены они были в белый цвет. Осмотрев автобусы, я сказал начальнику цеха, что раскрасить кузова надо бы как-то повеселее. В конце концов решили внизу сделать красную полосу, а по центу - синюю. Так и поступили. В таком виде автобусы были переданы городу.
   Через две недели мне позвонил директор управления автотранспорта и выразил возмущение пропагандой цветов российского флага. Оказалось, что мы повторили цвета триколора, и теперь по городу разъезжали символы России на колесах. Самое интересное, что в ходе принятия решения о покраске автобусов ни о каком символизме никто из нас не задумывался.
   В конце 1991 года всем офицерам-коммунистам выдали на руки учётные карточки - в армии прекратилась деятельность КПСС. В рядах партии я пробыл 25 лет, и хотя никогда не был партийным активистом и особенно не вникал в суть марксистко-ленинского учения, с грустью забрал свою учётную карточку, которую вместе с партбилетом храню до сих пор. Восстанавливаться в коммунистической партии либо вступать в какую-то новую не собираюсь - я им всем не верю. Моя партия - это моя семья.
   После совещания в Киеве, на котором я отказался давать присягу Украине, я поехал на служебной "Волге" в Ровно. Была сильная метель, дорогу занесло снегом. Ехали почти всю ночь, и у меня было время подумать о том, что делать дальше. Утром позвонил в Москву генералу О.М.Гордиенко и рассказал ему о совещании в Киеве. Он одобрил моё решение и сказал, что доложит руководству.
   Собираю на совещание офицеров и довожу до них своё решение об отказе давать присягу. Им тоже надо определяться. Часть из них останется в Украинской армии - они родом из Украины и понять их было можно. Трое из офицеров решили возвращаться со мной на родину, в Россию. Несколько офицеров, будучи русскими, приняли решение остаться и присягнуть Украине. Как показала дальнейшая жизнь, они поплатились за это - часть из них уволилась из армии, а другие просили потом Москву перевести их в Россию.
   Начальником Управления ремонта в Москве в то время был полковник Фёдор Никифорович Дикун. В мае 1992 года он позвонил и сказал, что мне надо приехать в столицу на беседу. Решился вопрос о моём переводе на один из лучших заводов нашей системы в России - 172-ой Центральный военный завод в Воронеже.
   Начальником Главка был тогда генерал-полковник Николай Афанасьевич Зазулин. Беседа прошла нормально. Оставалось ждать, когда решатся процедурные вопросы.
   Приехав в Ровно, начинаю постепенно готовиться к отъезду. По моей просьбе из Воронежа пришла машина за оборудованием по электрометаллизации чугунных коленчатых валов, которое я получил из Германии, с завода "Красная Звезда". В связи с выводом наших войск завод в Лейпциге был ликвидирован, а часть оборудования передали заводам на территории теперь уже бывшего СССР. Кстати, эта установка по электрометаллизации до сих пор работает на заводе в Воронеже.
   Мне позвонил из Ленинграда начальник 29-го КТЦ Евгений Евгеньевич Кравченко. У них были большие проблемы с финансированием, и он просил помощи. Я перевёл приличную сумму со счёта завода на счёт 29-го КТЦ.
   В один из дней Дикун сообщил мне по телефону, что мне надо приехать в Москву, к начальнику Главка. Я попытался выяснить у него, с чем это связано. Но Фёдор Никифорович ответил уклончиво - приедешь и узнаешь.
   Приезжаю в Москву. Генерал-полковник Н.А Зазулин. принял нас с Дикуном на следующий день. Он сказал, что в Москве на 101-ом Центральном заводе сложилась критическая обстановка. Объёмы производства падают с каждый месяцем, люди увольняются, строительство нового цеха приостановлено. Нужно срочно принимать меры и, прежде всего, заменить начальника завода.
   К такому разговору я был не готов. На 101-ом ЦАРЗе я был всего пару раз в семидесятых годах. Этот завод представлял собой уникальное, не имеющее аналогов в СССР производство. Только здесь производились подвижные ремонтные средства для войск - МТО-АТ, МИР-АТ, СРЗА, полнокомплектные ПАРМ-ЗМ, штабные автобусы для Генерального штаба. Примерно треть всего объёма занимал авторемонт. Здесь проводился капитальный ремонт всех моделей автомобилей "ГАЗ"-24, "ГАЗ"-2410, "ГАЗ"-3102, "ГАЗ"-31029, их агрегатов и двигателей. Ежемесячно выпускался из капитального ремонта один "ГАЗ"-13 или "ГАЗ"-14 "Чайка".
   Завод находился практически в центре Москвы и имел свою железнодорожную ветку, связанную с заводом "Серп и Молот".
   Комплектующие для производства подвижных ремонтных средств выпускались в Таджикистане, Армении, Латвии, Молдавии и Украине. Многие заводы, занятые их производством, к тому времени уже закрылись. Появились новые границы, таможни, национальные валюты. Это создало огромные трудности в обеспечении производства. Посылая машину в Ереван за генераторами, я не был уверен, что она вообще вернётся оттуда, и очень боялся за водителей. В дальнейшем генераторы пришлось возить самолётами, что значительно удорожало себестоимость выпускаемой продукции.
   Итак, я оказался не готов к такому повороту событий и, сидя в кабинете у начальника Главка, не знал, что ему ответить. В конце концов у меня нашелся серьёзный аргумент против перехода на 101-ый завод - в то время в Москве сложилась тяжелейшая ситуация с обеспечением военнослужащих квартирами. Даже офицеры Главка дожидались жилья по 7-8 лет. Столько ждать я не мог, поскольку служить мне оставалось до пенсии не так уж много, а снимать с семьёй квартиру в Москве - дорогое удовольствие.
   Выслушав мои аргументы, Зазулин не задумываясь пообещал - если я перехожу на 101-ый завод, квартиру мне дадут в течение года. Такого ответа я не ожидал. Пришлось дать согласие на переезд в Москву.
   Вечером того же дня позвонил домой и рассказал Нелле о предложении начальника Главка. Для неё оно тоже оказалось большой неожиданностью. Мы никогда не стремились в Москву, разговоров об этом не вели, да и бывали в столице редко, только проездом.
   Приехав в Ровно, я рассказал обо всем этом Софину. Николай Сергеевич одобрил моё решение, сказав, что и сам собирается переезжать в Москву. К сожалению, осуществить свой план он так и не смог - остался на Украине, перебравшись из Ровно в Киев.
   Я продолжил работать, дожидаясь приказа о переводе. Отношения с автомобильной службой Министерства Обороны Украины сложились у меня нормальные. Начальники знали, что я не дал присягу, но никогда меня по этому вопросу не беспокоили. Понимали, что в случае чего я могу и послать подальше. А заменить меня было некем - не так просто найти производственника на такой крупный завод.
   Несколько раз в неформальной беседе меня пытались уговорить остаться на Украине, но я даже разговаривать на эту тему не хотел. Национализм на Украине расцвёл в то время пышным цветом. Улица Ленинская, на которой находился завод, была переименована в Соборную. Всё чаще люди стали приветствовать друг друга словами "Слава Украине!" Приезжаю к начальнику КЭЧ гарнизона, а он мне - "Слава Украине!" Я ему тут же в ответ - "России Слава!". Он сначала опешил от такой наглости, а потом вспомнил, что я "отказник", и засмеялся.
   В начале июня пришёл вызов в Москву. Семье в очередной раз предстояло жить без меня какое-то время. Сдал завод начальнику технического отдела. В заводской столовой состоялось прощальное застолье с руководством завода, с начальниками отделов и цехов. Только теперь, когда нас более не связывают взаимоотношения "начальник - подчинённый", понимаю, что подчиненные в абсолютном большинстве относились ко мне хорошо. Выслушал много добрых слов в свой адрес. Расстались хорошими друзьями.
   Через 15 лет, в июле 2007 года я неожиданно получил приглашение на празднование шестидесятилетнего юбилея завода в Ровно. Когда ехал в поезде, думал о том, что вряд ли кто-то помнит обо мне в этом городе. Во-первых, начальником я там был всего два года, во-вторых - прошло пятнадцать лет (срок немалый), а в-третьих - я уехал, демонстративно отказавшись от украинской присяги, что окончательно задело заводских "руховцев".
   Каково же было моё удивление, когда, ступив на заводскую территорию, я тут же оказался в объятиях не только начальников цехов и отделов, но и простых рабочих. Оказывается, меня не только не забыли, но и помнили с самой наилучшей стороны. Даже такие отъявленные "руховцы", как главный энергетик завода Коноплюк и производственный мастер Чаруха обнимались со мной, как с родным, и благодарили за приезд на юбилей. Всё то полезное, что я сделал для завода, проработав на нём два года, было оценено заводчанами в дальнейшем. Нынешнего директора завода А.И.Окопного, бывшего моего главного инженера, всё время сравнивают со мной, хотя работали мы в совершенно разных условиях и ему, конечно же, сейчас намного труднее, чем мне.
   До сих пор завод выпускает товары народного потребления, освоенные при моём участии. До сих пор работает автосервис для населения, построенный мной вместе с Софиным.
   Сам город заметно похорошел. Заслуга в этом мэра города - Виктора Анатольевича Чайки, с которым у меня были в своё время хорошие отношения. В начале девяностых он оказался не у дел. Он был коммунистом, и новая власть его не жаловала. Каждый четверг мы вместе с Софиным, начальником военного госпиталя Теудом и Чайкой встречались в сауне. И вот последние двенадцать лет Чайка работает на посту мэра. Он-то и навёл порядок в городе, с чем были согласны даже "руховцы".
   За те два дня, что я провёл в Ровно, было много приятных встреч и воспоминаний. На вокзал меня провожала целая делегация. Нагрузившись подарками (в основном это были бутылки водки и коньяка) и тепло попрощавшись с друзьями, я уехал в Москву.
   А тогда, в июне 1992 года, я только собирался в дорогу к новому месту службы. Как встретит меня столица России? В который раз придётся начинать всё заново...
   Поезд увозит меня в Россию, а на душе и радостно и тревожно. Радостно оттого, что возвращаюсь на Родину, прожив большую часть жизни за пределами России. А тревожно оттого, что наступили смутные времена. В истории России были, конечно, периоды и потруднее, но не было времени подлее.
  
  
  
   Глава тринадцатая. Москва
  
   Москва. Конец июня 1992 года. На улицах грязно, дороги разбиты. Мусор около станций метро не убирается месяцами. Кругом торговля - все торгуют чем попало. В этом новом мире нужно как-то выживать. Инфляция съедает зарплату, вклады в "Сбербанке" сгорели. Разгул преступности.
   Чем меня еще поразила Москва, так это низким уровнем культуры горожан. Мне есть с чем сравнивать. Я не буду сравнивать её с Лейпцигом - слишком большая разница во всех отношениях не в пользу Москвы. Значительно более высокий уровень культуры и в Минске. Так было в советские времена, так же обстоят дела и сейчас. В Минске меня всегда поражала терпимость жителей в отношении друг друга, доброжелательность, любовь к своему городу.
   Москва 1992 года удивила нагловатой деловитостью и хамством. Ненормативная лексика, а порой и откровенный мат, слышны везде - в метро, в автобусе, в магазинах и на рынке. Ругаются все: взрослые и дети, мужчины и женщины. В метро грязно, наклейками объявлений залеплены все двери и окна вагонов. Кругом валяются пустые бутылки и банки из-под напитков. Молодёжь лишь в редких случаях уступает место в транспорте пожилым людям и инвалидам, я уже не говорю - просто женщинам.
   Завод встречает меня не меньшим бардаком. Вся его территория заставлена подвижными ремонтными мастерскими, прибывшими из Западной Группы войск после расформирования частей. Все они разграблены при транспортировке по железной дороге. Всего на территории шестьдесят таких машин.
   Вдоль цехов лежат огромные металлические фермы производственного здания, которое должно быть построено на филиале завода в Бирюлёво. Заводские проезды захламлены до такой степени, что невозможно проехать производственным машинам.
   Производство на заводе упало до такого уровня, что не хватало денег для оплаты газа, воды и теплоснабжения. С начала 1992 года не выпущено ни одного комплекта ПАРМ-ЗМ - основной продукции завода.
   Качество капитального ремонта автомобилей было невероятно низким. Производственные цеха давно не ремонтировались, кругом - выбитые стёкла, текущие во время дождя крыши, обветшавшие фасады зданий.
   Огромный дефицит рабочей силы. Специалисты увольняются фактически ежедневно. Кто-то уходит в коммерческие структуры, другие - торговать на рынке. На заводе остались, в основном, пенсионеры, которые проработали на нём всю жизнь. Нехватка сварщиков. Зарплата низкая, поэтому на заводе процветает воровство запасных частей легковых автомобилей. Воруют прямо с конвейеров и со складов. Территория завода охраняется служебными собаками (кавказские овчарки), и это как-то спасает от окончательного разграбления.
   Принимая завод, обнаруживаю, что за производством числится около 60 автомобилей "Волга", 1426 двигателей и 1260 агрегатов, которых нет в наличии. Их не украли, а просто разобрали на запасные части, не списав установленным порядком. Приходится принимать жёсткие, непопулярные меры, которые не всем нравятся на заводе. Примерно месяца через два народ начал понимать, что я гну свою линию по наведению порядка на заводе, не обращая внимания на недовольство многих, в том числе и ветеранов. Пришлось уволить несколько человек, даже несмотря на нехватку рабочей силы.
   Ежедневно провожу производственные совещания - так быстрее вникаешь в нужды производства, так проще контролировать исполнение своих приказов и распоряжений.
   Моя требовательность начала давать первые результаты. Уже в октябре выпущен первый ПАРЗ-ЗМ. Производство капитального ремонта автомобилей увеличилось в полтора раза. Заработал отдел снабжения. Служба главного инженера занялась подготовкой к зиме - до этого никто даже не задумывался об ее скором приходе.
   Самая главная беда на заводе - неисполнительность и безответственность. И вот теперь все мои распоряжения берутся на контроль исполнения, и горе тому, кто вовремя не выполнил поручение. Таких драконовских мер, как на 101-ом заводе, я ещё нигде не применял!
   Первый месяц своего пребывания в Москве я прожил в бытовой комнате служебного кабинета. Там было всё необходимое для жизни. Круглые сутки находился на заводе, что позволяло мне контролировать ситуацию и вникать во все сферы жизни и деятельности предприятия.
   В начале августа мне, с помощью генерала Гордиенко выделили служебное жильё - двухкомнатную квартиру в общежитии Военной академии имени М.В.Фрунзе. Этот дом находился на окраине Москвы, в Бирюлёво. Как только оформил документы на квартиру, сразу же стал готовиться к поездке в Ровно, чтобы забрать семью.
   Приехав на Украину, за два дня собрал все вещи. Ими были загружены два прибывших из Москвы "КАМАЗа". Квартиру сдал без проблем. Последнюю ночь провели в гостинице гарнизона, с которой у меня начиналась жизнь в Ровно.
   Утром садимся в мою машину "ВАЗ"-21083 и своим ходом через Беларуссию, через Минск, едем в Москву. В Минске переночевали у сына, а утром мы уже вновь на пути в Москву. Доехали без приключений. В служебной квартире было два матраса с одеялами и больше ничего. Я оставляю ночевать в квартире семью, а сам еду на завод, в свой кабинет.
   Через день пришли "КАМАЗы", привезли наши вещи. Теперь уже можно было жить более-менее комфортно, хотя половина вещей так и оставалась не распакованной.
   Нелля не нарадуется - кругом все русские, говорят по-русски, никто не ругает "москалей", все кругом свои. Чтобы понять и оценить это, надо было побывать в шкуре "москаля" на Западной Украине.
   Продолжаю наводить порядок на заводе. Очищены все проезды от машин и металлоконструкций. Заработал фонтан в заводском сквере. Отмыт и покрашен памятник установке "Катюша" - во время Великой Отечественной войны завод ремонтировал эти машины для фронта.
   В цехах полным ходом идёт ремонт неисправного оборудования, обновляются фасады и крыши зданий. Завод потихоньку оживает. По сравнению с 1992 годом, в 1995-ом объём производства увеличился в 8 раз.
   В апреле 1993 года мне выделили трёхкомнатную квартиру в строящемся доме в районе Чертаново-Южное. Начальник Главка выполнил своё обещание даже раньше срока. В августе того же года мы вселились в свою четырнадцатую по счёту квартиру. Кстати, мой младший сын Алексей за время моей службы учился в пяти школах и одном колледже.
   Когда въезжали в новую квартиру, познакомились с соседями. Володя Петров - начальник школы плавания ЦСКА, мастер спорта международного класса. Сейчас он уже полковник, заслуженный тренер России. Его жена Наташа тоже мастер международного класса по лёгкой атлетике и шесть лет выступала за сборную Союза. Мы дружим семьями, встречаем все праздники вместе.
   Рядом с заводом находятся организации Министерства Обороны, с которыми у меня сложились дружеские отношения. Командир комендантского полка, начальник 12-ой военной поликлиники Московского гарнизона, начальник Дома офицеров МВО очень часто помогали мне и друг другу в повседневной жизни. Эти отношения поддерживаются до сих пор нашими преемниками.
   Мой секретарь - Викторина Николаевна, просит меня взять трубку городского телефона. Слышу знакомый баритон:
   - Гена, привет! Это я, Вова!
   Вова - это Народный артист России Владимир Винокур, с которым я познакомился в Доме офицеров, где он и сейчас снимает офис для "Театра пародий В.Винокура". Тогда он просил помочь с приобретением у Министерства обороны автомобиля ГАЗ-14 "Чайка". На заводе как раз был один такой автомобиль после аварии, и его планировалось списать. Я получил разрешение начальника Главка на его реализацию. После ремонта "Чайка" выглядела как новая, и Володя уговорил меня продать машину ему. В 1993 году такой автомобиль был редкостью для артистов. Это сейчас их ничем не удивишь, а тогда, после "Волги", Володя страшно гордился своей машиной.
   Знакомство с Винокуром позволило мне общаться с его друзьями - Л. Лещенко, В.Добрыниным, И.Кио, М.Евдокимовым, В.Трушкиным. Очень часто в их компании отмечал дни рождения или праздники. О каждом из них я мог бы написать интересные наблюдения. Остались на память об этих встречах и кадры видеосъёмки. Особенно интересно смотреть сейчас видео, снятое у меня в квартире, когда мы отмечали новоселье. Поздно вечером, когда пришло время разъезжаться гостям, наши соседи с изумлением наблюдали, как Винокур вместе с Александровым громко пели в лифте "И Ленин такой молодой, и юный октябрь впереди..."
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Москва, 1995 г., 101-й Центральный военный завод
  
   Очень тёплые отношения сложились у меня и с директором "Театра пародий В.Винокура" Александром Леонидовичем Достманом (Аликом). Сейчас он известная личность в мире моды и шоу-бизнеса, продюсер телевизионной передачи "Аншлаг", генеральный директор культурного фонда "Артэс", президент ассоциации "Высокая мода в России". Когда отмечали его 35-летие в артистическом ресторане ГКЗ "Россия", я познакомился с Иосифом Кобзоном и Бисером Кировым. Пришла Регина Дубовицкая - бессменная ведущая телепередачи "Аншлаг". Мы не столько пили и ели, сколько просто разговаривали, вспоминая советскую эпоху и эстраду тех времен.
  
   []
   Москва, 1995 г., выпускники академии 20 лет спустя
  
   Однажды позвонил помощник префекта Юго-Восточного административного округа и от имени своего шефа Владимира Борисовича Зотова попросил принять известного артиста Семёна Львовича Фараду (Фердмана). Я, конечно же, согласился. Мы созвонились, и Фарада приехал ко мне на завод. Познакомились, поговорили. Ему требовалась консультация по поводу попавшего в аварию автомобиля, для чего мы поехали к нему домой. Фарада выглядел усталым и грустным. Последнее время ему очень не везло в жизни. В то время он был мало похож на артиста комедийного жанра.
   Ещё одно знакомство, сыгравшее впоследствии значительную роль в жизни моей семьи, состоялось осенью 1992 года. Мне сообщили, что к проходной завода подъехала машина полковника милиции Леонида Васильевича Никитина, которого я тогда ещё не знал. Я разрешил его пропустить - полковники милиции приезжают на наш завод не каждый день.
   В кабинет зашёл среднего роста круглолицый человек моего возраста в гражданском костюме. Мы познакомились. Оказалось, что Леонид Васильевич, еще до армии, с шестнадцати лет работал учеником слесаря на нашем заводе. Иногда он заезжал, чтобы пройтись по цехам и вспомнить свою молодость. В милиции он дослужился до должности заместителя начальника ГУВД города Москвы, но потом из-за разногласий с тогдашним своим начальником Аркадием Мурашовым (выдвиженцем от демократов, дилетантом), был откомандирован в Департамент строительства Правительства Москвы на должность заместителя руководителя по вопросам безопасности. Впоследствии Леонид Васильевич взял к себе на работу мою жену Неллю, которая затем проработала с ним четырнадцать лет.
   Однажды, находясь в кабинете у своего друга - начальника 12-ой военной поликлиники Юрия Николаевича Кисарева, я познакомился с
   писателем и журналистом, коммунистом Александром Прохановым. Это произошло в конце октября 1993 года, сразу после октябрьских событий - противостояния Верховного Совета и Ельцина, закончившегося расстрелом Белого дома. Проханов когда-то работал журналистом в Никарагуа, где Кисарев был начальником военного госпиталя. С тех пор они поддерживали дружеские отношения. Проханов произвёл на меня не очень хорошее впечатление. Пафосная манера его речи была рассчитана на невзыскательную публику. Я тоже был противником Ельцина и осуждал расстрел парламента, но всё это симпатий к Проханову, как к единомышленнику, не прибавляло.
   Весной 2000 года, будучи руководителем "Московской городской безопасности", я находился на совещании у В.И.Ресина - Первого заместителя московского мэра, руководителя строительного Комплекса города Москвы. Выходя из его кабинета по окончании совещания, я увидел в приёмной Геннадия Зюганова, который со всеми нами, участниками совещания, поздоровался за руку. Посмотреть на известного политика в неформальной атмосфере мне было интересно, и я задержался в приёмной. Зюганов держался просто, много шутил. За 2-3 минуты общения разобраться в человеке невозможно, но какие-то впечатления от увиденного собственными глазами остаются навсегда. Во всяком случае, у меня осталось уважительное отношение к Зюганову.
   Таких встреч с интересными людьми в моей жизни было немало. Расскажу ещё об одной. С 1979 года я часто ездил на отдых в санатории Министерства обороны в Крыму. Особенно мне полюбился Гурзуфский Центральный военный санаторий МО СССР. В нём я отдыхал четыре раза. Санаторий расположен в красивейшем месте южного берега Крыма, рядом с пионерским лагерем Артек (в нём однажды отдыхал мой старший сын Вадим). Где-то в середине восьмидесятых годов (сейчас я уже не помню точно, когда это было), приехав в Гурзуфский санаторий, я пошёл на обед в столовую. Меня посадили за один из столиков в центральной части зала. Как это было принято, я представился сидящим за моим же столиком двум мужчинам и женщине. Напротив меня находился спортивного вида мужчина, которому на вид было лет сорок. Под лёгкой тенниской угадывалась хорошо развитая мускулатура. Он представился - Юра.
   После обеда мы разошлись по своим корпусам и встретились только на завтраке, на следующий день. К моему удивлению, персонал столовой уделял нашему столику особенное внимание. Подошёл врач-диетолог и спросил, нет ли замечаний или пожеланий в отношении меню. Официантки обслуживали нас быстро и подчёркнуто вежливо. А когда к нашему столику подошёл начальник санатория и спросил у Юры (Юрия Васильевича, как оказалось), всё ли хорошо с питанием и обслуживанием, я понял, что попал в компанию какой-то знаменитости. Юра поел первым и ушёл, пожелав нам приятного аппетита. Я украдкой взглянул на его книжку заказов и обомлел: мой сосед Юра - это лётчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза Юрий Васильевич Малышев.
   Впоследствии мы с ним вместе ходили на пляж, много разговаривали. Жил он в отдельном коттедже, построенном специально для космонавтов. Мне пару раз пришлось побывать и там. Юрий Васильевич был очень скромным человеком и никогда не кичился своими званиями, ходил в столовую как рядовой посетитель санатория и ничем себя не выделял среди других отдыхающих. Однажды после обеда, по дороге на пляж, мы зашли к нему забрать полотенце. Он открыл холодильник и вытащил из неё бутылку водки.
   - Давай выпьем по сто грамм, - предложил он. Я отказался, так как идти на пляж после стакана водки совсем не хотелось.
   - А я выпью. Люблю после обеда немного выпить, - сказал он.
   Выпив целый стакан водки, он ничем не закусил. На пляже совсем не было заметно, что он выпил. Мне пришлось немного понервничать, когда он пошёл плавать, но ничего страшного не произошло.
   Юрий Васильевич рассказал мне о себе, о своей жизни, о подготовке космонавтов, о полётах в космос. Расстались мы с ним неожиданно. В один из дней он просто не пришёл на обед. Как потом выяснилось, Малышев срочно вылетел в Москву. Очень жалею, что не удалось с ним тогда попрощаться. Как я потом узнал, вскоре он тяжело заболел и умер.
   Но вернёмся в Москву 1993 года. Второго октября получаю приказ - сдать всё оружие офицеров на склады Московского военного округа. В канун событий октября 1993 года власть не доверяла офицерам Вооруженных Сил, и они платили ей тем же. Поздно вечером приезжаю с работы домой, отпускаю машину. Часа через полтора моя "Волга" возвращается - водитель сообщает, что мне надо срочно приехать на завод и позвонить в Главк.
   В одиннадцатом часу вечера едем по Варшавскому шоссе. Город притих и опустел в тревожном ожидании дальнейших событий. Уже оцеплен Белый дом, в городе царит безвластие. Машин не видно совсем. На пересечении с Балаклавским проспектом - дорожно-транспортное происшествие: стоят две разбитые легковушки, несколько окровавленных человек сидят на обочине, рядом лежит раненная собака.
   Приезжаю на завод, звоню в Управление. Приказ - находиться на заводе до особого распоряжения, усилить охрану, посторонних не пускать.
   Включаю телевизор - он будет работать у меня до 5 октября. Вижу все события около Белого дома в прямой трансляции, а через окно слышу грохот танковых пушек и треск автоматных очередей. Было больно и стыдно перед всем миром за устроенную Ельциным бойню в центре Москвы. Ради своей власти он готов был развязать гражданскую войну, и не его заслуга в том, что этого не произошло.
   Ночью 3 октября была отключена телефонная связь с Министерством Обороны, что стало лишним подтверждением того, что власть боится своей Армии и не доверяет ей. После окончания событий экипажи танков, стрелявшие по Белому Дому, станут изгоями, а не героями в глазах офицеров. Абсолютное большинство моих сослуживцев, в том числе в Управлении, считало Ельцина преступником. На совести Ельцина и Грачёва гибель наших офицеров и солдат в первой Чеченской компании. Ложь и предательство со стороны руководства страны подрывало боевой дух Армии. Сколько порядочных офицеров-профессионалов уволилось из Вооружённых Сил в то время!
   Для воюющих в Чечне войск наш завод выпускал специальные станции СРЗА. С их помощью ремонтировались аккумуляторные батареи автобронетанковой техники. Без этих станций техника зимой попросту не заводилась.
   Продукция отгружалась по плану, а Министерство не имело денежных средств, чтобы рассчитаться с заводом. Рос долг по заработной плате рабочих и служащих. Не было денег на закупку материалов и комплектующих изделий. И самое главное - не было перспективы улучшения ситуации. Завод работал в долг, который рос с каждым месяцем. Изменить сложившуюся ситуацию я был не в силах.
   Началась очередная реорганизация структуры Вооруженных Сил. Главное автомобильное управление объединили с Главным бронетанковым управлением. Возглавил новый Главк генерал-полковник Александр Александрович Галкин (отец известного пародиста Максима Галкина). Будучи танкистом, он по привычке уделял больше внимания своему роду войск. Начальники заводов по ремонту бронетанковой техники запросто входили в его кабинет. Естественно, что и вопросы финансирования для них решались проще. Я на приём к Галкину не ходил принципиально. И ничего не просил. Он это заметил и расценил по-своему.
   В начале 1996 года долг Министерства обороны перед заводом составлял больше 20 миллиардов рублей. Зарплата не выплачивалась уже третий месяц. Среди моих подчиненных зрело недовольство. Столь же плачевное положение складывалось и на других заводах нашей системы. Причем, чем дальше от Москвы находилось предприятие - тем хуже обстояли дела.
   Председатель профкома завода сообщил мне, что хочет написать письмо на имя начальника Главка с требованием рассчитаться с долгами. Я понимал, что сам писать такое письмо не имею права, и согласился с ним.
   Получив это письмо, Галкин лично приехал на завод. Он понимал, что без денег завод существовать не может, что людям надо как-то жить, содержать свои семьи. Но денег у него не было, и тогда Галкин попросту обвинил во всех бедах сам завод и его начальника. Он припомнил, что я не захожу к нему в кабинет, не томлюсь в приёмной, не подчёркиваю свою лояльность и преданность. Кто-то сказал ему, что я человек Н.А.Зазулина - бывшего начальника Главка. Но я никогда не был "чьим-то человеком" - я просто делал своё дело и не прислуживал большим начальникам.
   Разговор был неприятным, и никаких конкретных решений по его результатам принято не было. Галкин остался зол и на завод, и на меня лично, и на председателя профкома. Он понимал, что мы правы, но выхода из ситуации не видел.
   []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Ставрополь, 1990 г., с родителями
  
   После совещания я прошелся с Галкиным по заводу. До этого дня он никогда у нас не был. Пока шли, он немного успокоился. Выяснилось, что мы с ним земляки - он тоже с Южного Урала.
   После его посещения на заводе ничего не изменилось - денег нам так никто и не вернул. Перспективы отсутствовали. Я был способен многое изменить на заводе, но денежные средства под изменения могло дать только Министерство обороны. Мы начали выпуск товаров народного потребления, открыли свой магазин, но это покрывало менее одного процента наших потребностей в денежных средствах.
   В муках сомнений созрело решение - уходить. В 1996 году мне исполнилось 50 лет. И по возрасту, и по срокам службы я выслужил всё, что было можно. В августе отпраздновал свой юбилей и подал рапорт об увольнении со службы. В Управлении сначала восприняли это несерьёзно - мол, куда он денется, ещё передумает. Но я принял окончательное решение.
   С августа по декабрь 1996 года искали мне замену. В конце концов, я сдал завод своему заместителю Ю.В.Сучкову и ушёл в отпуск. По его окончании, в январе 1997 года, я получил все необходимые документы об увольнении из армии.
   Попрощавшись с коллективом завода, в последний раз сажусь в служебную "Волгу", которая отвозит меня домой. Вот и всё. Закончилась моя служба. Уходил в армию на три года, а прослужил тридцать два.
   Надо идти в военкомат, вставать на учёт, устраиваться в новой, гражданской жизни. Много раз приходилось начинать, как говорится "с нуля", но в этот раз всё намного сложнее. Никто меня не ждёт "на гражданке", никому я не нужен...
  
  
  
   * * *
  
   Хлопнула входная дверь квартиры - кто-то пришёл. Надо вставать. Хватит воспоминаний! Я - не бывший школьник, растерянно стоявший во дворе военкомата. За плечами огромный опыт работы руководителем производства, опыт работы с людьми. Не пропаду! Да, будет нелегко, но меня этим не испугаешь: начинать всё сначала - моё самое любимое занятие.
   Начальник моей жены, с которым я когда-то познакомился на своём заводе, предложил мне возглавить создаваемую при Правительстве Москвы новую структуру, которая должна заниматься экономической безопасностью предприятий строительного комплекса города и охраной объектов строительства силами частных охранных предприятий.
   Согласование моей кандидатуры на должность руководителя "Московской городской безопасности" было длительным. Со мной беседовали руководитель строительного Комплекса Правительства Москвы В.И. Ресин, заместитель начальника ГУВД Москвы, начальник Управления экономической, научно-технической и промышленной политики Александр Иванович Воронин, начальник Оперативно-распорядительного управления мэрии.
  
   []
   Москва, 1997 г., с сыновьями
  
   Но вот, наконец, все согласования пройдены. Подписан приказ о моём назначении. Мне вручено постановление правительства Москвы о создании "Московской городской безопасности". А дальше надо было решать с выделением помещений для создаваемой организации, с регистрацией её в государственных органах.
   Начинали со мной всего три сотрудника. Для меня, человека нового в этой системе, было трудно ориентироваться в сложной структуре взаимоотношений строительного комплекса Москвы. Без помощи Л.В.Никитина на первых порах мне пришлось бы трудно.
   Вскоре нам удалось получить четыре строения в самом центре Москвы, на улице Пречистенка. Их нужно было реконструировать и приспособить для размещения ГУП "МГБ". Сложность состояла в том, что они являлись памятниками истории, и реставрировать их нужно было тщательно. Другая проблема заключалась в том, что на эти самые строения претендовали бандиты, которые в смутные девяностые годы незаконно их захватили, устроив там автосервис, в котором разбирали угнанные автомобили. Пришлось пройти и через это.
   Моим непосредственным руководителем был начальник управления Департамента строительства Александр Иванович Воронин, которому я очень благодарен за помощь. Он был моим наставником. Отношения между нами были добрыми и доверительными, и я этим очень дорожил.
  
  
  
   []
   Москва, 2002 г., сын Алексей закончил академию
  
   Воронин занимал высокую должность в Департаменте строительства - через него шли все бюджетные деньги, предназначенные для строительства городского заказа. Он пользовался заслуженным уважением среди строителей города, и его авторитет помогал мне в работе. Руководителем ГУП "МГБ" я проработал четыре года.
   В 1998 году мне позвонил человек, представившийся Анзором Амбертовичем Кавазашвили, и попросил о встрече. Я не сразу сообразил, что мне звонит заслуженный мастер спорта, вратарь футбольной команды "Торпедо" и сборной Советского Союза шестидесятых-семидесятых годов.
   На следующий день ко мне зашёл плотного телосложения, поседевший Анзор Кавазашвили - вратарь, которым многие восхищались во времена моей молодости. Мы познакомились и подружились. Несколько раз я приезжал к нему в офис, мы ходили в его сауну. Однажды я увидел на вешалке в его кабинете мундир генерал-лейтенанта и поинтересовался, чей он. Оказывается, Анзор - казачий генерал. Как ему удалось стать казаком, он мне так и не рассказал.
   В течение нескольких лет мы звонили друг другу и время от времени встречались. Анзор даже стал моим официальным советником - я выдал ему соответствующее удостоверение. В связи с моим переходом на другую работу, мы потеряли друг друга, а позвонить ему просто так не было причины.
   В 2001 году я получил задание создать открытое акционерное общество, которое занималось бы экономической безопасностью предприятий и организаций на коммерческой основе. В сентябре 2001 года такую компанию создали, а годом позже я возглавил её в должности генерального директора. Здесь я и работаю по сей день.
   В феврале 1991 года и в июле 1993 года мы с Неллей, по приглашению руководства нашей школы, побывали в своем городе детства. Никогда не думал, что когда-нибудь снова попаду в этот засекреченный, закрытый город. С волнением и трепетом пересёк КПП и ступил на землю своего детства. Встречи с одноклассниками, учителями, друзьями детства, с родной школой буду помнить всю оставшуюся жизнь.
   В декабре 2005 года меня пригласили на юбилей Озёрска как ветерана озёрского баскетбола. Спортивный комитет сделал мне вызов, и я четыре дня опять был в своём родном городе.
   В посёлке Татыш за последние сорок лет ничего не изменилось. Всё как в моём далёком детстве. Только живут в Татыше одни старики. Школа на грани закрытия - нет детей...
  
   []
   Москва, 2002 г., сын Алексей
  
   Мой младший сын в 1997 году поступил в Военную академию ракетных войск стратегического назначения имени Петра Великого. После её окончания он был направлен в одну из частей ГРУ ГШ в Подмосковье, где служит и сейчас.
   Старший сын Вадим работает продюсером новостных программ на русскоязычном телеканале в Нью-Йорке. Пишет статьи в газеты, делает клипы, снял документальный фильм-репортаж.
   Все эти годы, более сорока лет, рядом со мной моя жена - Нелля. Познакомились мы в июле 1964 года, когда вместе находились в туристическом лагере "Юность" в горном Алтае. Она тогда только закончила восьмой, а я перешёл в одиннадцатый класс нашей школы. Там-то я и обратил внимание на маленькую стройную черноглазую девочку, тащившую по горам тяжёлый рюкзак наравне со всеми. В то время она занималась в секции спортивной гимнастики, и я изредка заглядывая в спортивный зал во время тренировок гимнасток.
   В течение пяти лет мы лишь изредка встречались на несколько часов в выходные дни в Челябинске, куда Нелля приезжала из Свердловска, где училась. Утром поезд её привозил, а вечером увозил обратно. В нашем распоряжении был целый день: и мы бродили по городу, ходили в кино, сидели на лавочке в парке. Зимой, когда морозы не позволяли долго находиться на улице, мы встречались в здании нового железнодорожного вокзала. Пятого июля 1969 года, за несколько дней до моего выпуска из военного училища, мы поженились.
   С тех пор, куда бы я ни ехал жить по службе, - она всегда была рядом со мной. Свою семейную жизнь мы начинали в Тбилиси. Всё наше имущество состояло тогда из двух чемоданов с моей формой и чемодана её одежды. Первой нашей мебелью были две железные кровати, покрытые солдатскими одеялами, две тумбочки и солдатский стол со стулом. И это были, пожалуй, самые счастливые годы нашей совместной жизни...
   С 1969 года где мы только ни жили... Грузия, Германия, Белоруссия, Украина, Россия - вот география нашей жизни. За все прожитые годы Нелля никогда не жаловалась на кочевой образ жизни, на отсутствие постоянного жилья и работы по специальности. Её мягкий характер и доброжелательность по отношению к окружающим, её общительность определяли прекрасное отношение к ней, где бы она ни работала - в научно-исследовательском Институте химии силикатов в Ленинграде, в Институте ядерной энергетики в Минске, в лаборатории танкового завода "Мотор" в Лейпциге. Она до сих пор поддерживает отношения со многими бывшими сотрудниками, живущими в России и на Украине.
   Прожитые вместе годы нам вспоминать не стыдно. Мы всего добивались сами, ни у кого и никогда не просили помощи. Куда бы меня ни посылали служить, как бы трудно ни было, я знал, что рядом будет моя Нелька - и всё будет хорошо!
   Вот так и прошла моя жизнь... Остановиться, оглянуться назад мне было некогда. Лишь сейчас, на седьмом десятке, я могу позволить себе такую роскошь. Все эти годы я жил, не замечая, как быстро сменяются десятилетия и целые эпохи в жизни страны, как уходит молодость.
   Но я ни о чём не жалею...
  
  
   Москва, ноябрь 2007 г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ОГЛАВЛЕНИЕ

Вступление..... 5

Глава первая. Урал.....7

Глава вторая. Школа..... 16

Глава третья. Армия..... 24

Глава четвёртая. Магнитогорск..... 32

Глава пятая. Орск..... 35

Глава шестая. Училище..... 42

Глава седьмая. Тбилиси..... 59

Глава восьмая. Ленинград .....71

Глава девятая. Старые Дороги..... 87

Глава десятая. Минск.....96

Глава одиннадцатая. Лейпциг.....107

Глава двенадцатая. Ровно.....127

Глава тринадцатая. Москва .....135

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

152

  
  
  
  
  
Оценка: 7.16*13  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"