- Кто ты? - тяжело дыша, спросил Нушрок. - Я никогда не видел таких глаз... И почему меня пугает этот красный галстук? Откуда ты пришла, девчонка? О-о, какие светлые глаза!.. Как страшно! Не смотри, не смотри на меня! Мне душно! Мне нечем дышать! Не смотри-и...
В.Губарев "Королевство кривых зеркал"
Глава 1. Охота на гнусмаса.
− ...Кастанда, моя фамилия Кастанда.
− Как? − изумился молодой человек. Ему послышалось "Кастанеда"
− Кастанда. Это греческая фамилия. - Он протянул зажигалку молодому человеку. − А вы тоже на 812-й рейс? Значит, вместе будем ждать.
Молодой человек, прикурив сигарету, пригляделся к собеседнику. Тот и впрямь напоминал Кастанеду, на тех двух снимках, которые просочились в интернет.
Кастанда.
−...Знаете, когда тебе за сорок, в этом возрасте есть свои приятности, а есть ведь и неприятности. И, как водится, одно часто прячется в другом. Одна из таких неприятностей: это необходимость время от времени полежать в больнице недельку-другую. Если отвлечься от собственно заболеваний, то это просто чудесно: лежать вот так в больнице, ничерта не делать и читать, читать, читать. Что сказать, люблю я это дело. Ну вот, а если учесть мою странную для родных и близких, любовь к казенной жратве, то для меня эта неделя на больничной койке просто рай.
А еще очень приятно иногда оказаться соседом по палате какого-нибудь интересного, хорошего человека. И, напротив, неприятно, если сосед по палате - человек неинтересный и нехороший. Да, в нашей жизни от человека многое зависит. Вот ведь недаром Экзюпери сказал: "Роскошь человеческого общения". Ни убавить, ни прибавить. Аминь.
Ну вот так я и познакомился с Черкасовым, интересным человеком по определению. Большинство его историй я пересказывать воздержусь. Там у него все очень секретно. Он служил в таком каком-то ведомстве в России, они там занимались паранормальными явлениями. Телепатия, телекинез, ну понимаете.
А вот эта история про деревянный палец почему-то врезалась мне в память, и Черкасов не возражал против обнародования. Если хотите я Вам расскажу. Это позволит нам скоротать время до следующего рейса. А что еще делать в аэропорту людям, которым отменили рейс? Вот-вот, вагонные споры - последнее дело. А вот байки - вреда от них, между прочим, никакого, а пользы, между прочим, от них целый вагон. Пошли, я тут знаю одно заведение, - милые вежливые официантки, и неплохой выбор кофе. Матэ пьете? Нет? Зря. Ну, вот мы и на месте, присаживайтесь. Девочки, пожалуйста...
За столом в аэропортовской кафешке сидели молодой, крепко сбитый человек лет тридцати в синем костюме с галстуком и худой, загорелый дочерна, лысый пятидесятилетний мужчина, что называется бывалый. Лицо молодого человека было обезображено интеллектом. Мужчина выглядел простым, но опытным. Было что-то такое прицельное у него в голубых глазах, как у Клинта Иствуда.
Молодой человек, рассмеявшись, легонько хлопнул ладонью по столу:
− Ну, заинтриговали Вы меня вусмерть, расскажите же что за деревянный палец такой?
Он фыркнул:
− Прямо как у Шерлока Холмса, тьфу ты, у Конан-Дойла...
Бывалый усмехнулся:
− Если б не заинтриговал, было б не так интересно слушать? Верно? Что поделаешь, у всякой зверушки свои игрушки, ко всему свои прихваты есть...
Ну ладно слушай... Дело было в Н-ске в 1993 году. Черкасов был студентом Н-ского технологического института, и, со школы еще, занимался каратэ у одного человека, довольно широко известного в узких кругах. Назовем его Мастер. Человек этот был человеком увлекающимся. Он изучал каратэ, и Черкасов изучал карате вместе со своим сенсеем. Мастер изучал гунфу, да, именно так это произносится - а не кунг-фу, и тем более не канфу. Слово это означает "работяга", или "работать над собой". −
Молодой нетерпеливо шевельнулся и Кастанда, отметив это движение, закруглил свою википедию.
− Черкасову было не то что все равно, а просто интересно. Вместе с мастером он прошелся галопом по различным видам гунфу. Здесь были и тайчи, и багуа, и винчун и чаньцюань, и таэквондо. Потом Мастеру стало этого мало. Мастер начал изучать нумерологию и постепенно впал в полную магию. Помнишь эти времена - Юрий Лонго, Глоба и прочие... Как сказал поэт, судьба пила, крестясь, и бл...довала с магами... Ну вот то-то оно и есть... Все эти поиски смысла жизни привели его к некоему магу, именуемому Акрамандир. Это был профессиональный мошенник, выдающий себя за мага. Или профессиональный маг, выдающий себя за мошенника. Трудно судить об этом простым людям. Этот Акрамандир представлял из себя огромного, очень полного дядьку. Лет ему было двадцать два, но седые мужики, которые приходили к нему на прием и на семинары, кланялись ему в пояс и называли не иначе как Антон Юрьевич. Было в нем что-то такое, что вызвало уважение. Да и помогал людям, не без того.
Черкасов у Мастера был не один ученик. Было у Мастера близких учеников человек десять.
Молодой человек рассмеялся:
− Это уже похоже на сказки. Было у отца три сына, два умных, а третий футболист...
Бывалый улыбнулся:
- А сказки и есть...
И продолжил:
− Когда Мастер заделался магом и стал ездить на семинары к Акрамандиру, с ним вместе стали ездить и его ученики. Черкасов был в их числе. Они тоже стали овладевать искусством магии. Как сказала Джоан Роулинг: " Магия-сила".
Все они были студенты, молодые парни, стремящиеся заполнить пустоту внутри, после того как отменили коммунизм. Все были очарованы личностью Мастера до такой степени, что читали Папюса, выкатывали яйцом, зубрили мантры и почем зря выходили в астрал.
Вот Вы, молодой человек, выкатывали когда-нибудь яйцом?
− Нет. Но я примерно понимаю, о чем Вы, − ответил молодой человек.
− Черкасов мне сказал: "Этой истории не было бы, но в группе Мастера были не только ребята. Были и девушки". Ну, что девушки, как правило, делают в оккультных тусовках, мы знаем...
− И что же? - спросил молодой человек.
− Да то же что и во всех тусовках, − отрабатывают матримониальную программу. − Но! - Кастанда поднял палец, − это не отменяет того факта, что существуют женщины, достигающие высочайших результатов в оккультизме и в других видах человеческой деятельности. Была в группе Мастера одна девушка, которая...
Черкасов.
− ...она странная была, эта Ирочка. Из оседлых цыган, работала на заводе посменно, точила резцы... Она была стройная. Знаешь, бывают такие люди: жрут как, слоняка, а в жир не идет, все уходит в жар и нервную силу, вот такая она и была - всегда горячие руки, неиссякаемая жизнерадостность, чуть-чуть слишком резкие движения, преувеличенная эмоциональная реакция... Я бы даже назвал ее красивой, но в ней была какая-то суетливость куриная, ущемленность, и, на почве ущемленности, навязчивость в общении.
Впрочем, мне она была симпатична, но... симпатична и только... ухаживать и в голову не приходило.
Мы узнали от Акрамандира, что, оказывается, существует магия, существуют черные и белые маги, − Дозоров тогда еще не было. И тут Ирочка отожгла. Она заявила, что она черная колдунья (по крайней мере начинающая) и она чувствует в себе чужое существо, наблюдающее из нее за внешним миром. Она так и говорила:
− Во мне видеокамера!
Естественно, наш коллектив начинающих белых магов от нее шарахнулся. Надо отдать ребятам должное: сначала ее пытались вылечить, выкатывали, вычитывали. Она сначала просто терпела, а потом сказала, что ей это не нравится, и она в общем-то непротив быть черной колдуньей.
Тут уж от нее отшатнулись серьезно, хотя и довольно политкорректно. Никто ей ничего не сказал, даже разговариватьс ней не перестали, и в группе она осталась. Просто не приглашали больше на всякие праздники души: дни рождения, выезды на природу.
Знаешь, во всю эту магию, мы, то ли верили, то ли не верили, но это было увлекательно. Можешь нас воспринимать как нынешних ролевиков... А насчет Ирочки... Это ее заявление восприняли с точки зрения морали. Ну знаешь, все привержены каким-то нормам, по крайней мере публично, и вдруг кто-то говорит:
− Нет, а я буду плохим!..
- А, ты плохой? Значит ты против нас, хороших?
И вот как-то раз наши ребята собрались на природу. А Ирочке решили не говорить. Но она прознала как-то. Камера эта, что ли, ей подсказала? Ирочка отловила одного из наших парней - Володьку и пристала к нему с ножом к горлу: "Куда, мол, едете, когда да все такое"...
Володька раскололся. Но только он сказал ей неправильное время: на час позже, а место сказал, мол, на Голубые озера едем. Голубые озера - это очень растяжимое понятие, их пять, и мы сами не знали, на каком точно будем. Он думал что Ирочка не найдет нас там, вернее, не станет искать.
В принципе, он был прав. Достаточно сказать, что мы шли от железнодорожной станции предположительно к Голубым озерам, и спросили встречную по дороге бабку:
- Бабушка, где здесь Голубые озера?
Бабка подумала, переспросила:
- А вам Голубе чи Погане?
По ходу выяснилось, что Погане - це теж Голубе, но там никто не купается.
Кастанда.
Бывалый допил кофе и заказал еще. Молодой закурил и откинулся на спинку кресла.
− Так вот, бодро топая по лесу к Голубым озерам, ребята набрели на небольшой штабель молодых сосновых стволов, и взяли каждый по стволу. Видишь ли, кроме магии они еще занимались вьетнамскими боевыми искусствами, как бишь там? А, Во-Вьетнам Хоа-Фай! И им как раз обещали начать преподавание боя с посохом. Их было девять. Семеро парней и две девчонки - Лариса и Марина. Девушки не стали брать себе эти дубины. Ну, понятно, девушка с дубиной - не элегантно.
Черкасов.
−...Теми-кон. Да, теми-кон. Это по-вьетнамски значит палка до бровей. У вьетов не так, как у китайцев - не тонкая палка, а такое дубье толщиной в два обхвата кисти. Мы их так и называли - добровей. Мол, берешь такую палку и добром веешь.
Уже устроившись у озера, мы острогали эти палки. А один парень, Димка Калинович, даже взял с собой небольшую ножовку. Он отпилил лишние части палок. Один из опилков он долго ковырял ножом, решив вырезать из него меч. Затем планы у него изменились. В связи с нехваткой материала, оказалось можно сделать только кинжал. Потом на кинжал тоже не хватило. Тогда Димыч из последних сил выпендрился: вырезал вместо клинка палец. Рукоять кинжала уже была готова, и на тебе! Вместо клинка палец! И так детально выточил: и ноготь и морщинки на сгибах суставов и ноготь. Эта штуковина привела в восторг всю компанию. Все кричали:
- О, это указующий палец учителя!
И направляли его друг на друга, выкрикивая при этом всякие оккультные глупости... Накупавшись до синевы, мы присели перекусить и отдали должное нашим припасам. А у нас с собой было... В разгар перекуса неожиданно появилась Ирочка...
Тут надо объяснить, что такое эти наши Голубые озера. Это брошенные силикатные карьеры. Песок выбрали для кирпичного, к примеру, завода и бросили огромную яму, окруженную валами грунта. Она наполнилась водой, и отфильтрованная через песочек вода казалась кристально чистой, неестественно голубой...
Ирочка, внезапно, как чертик из табакерки, выскочила из-за вала, окружавшего озеро, и прыгнула к нам на берег, что твой бетмен. Мы буквально отпрыгнули от нее. И, понимаешь, вот столько лет прошло, уже все это улеглось, но я не знаю, как объяснить, почему эта милая в общем-то, девчушка, вызвала в тот момент у нас такой ужас.Она, казалось, была слегка не в себе. Она вся дрожала. Лицо ее было освещено, как продольный разрез под прозекторской лампой. Она радовалась, что нашла нас, но что-то в этой радости было жуткое. Ирочка еще сказала, что нашла нас только с помощью чутья. Строго говоря, найти нас с помощью логики ей и правда было бы невозможно. Озера, они большие. Подходов к ним много. Искала бы весь день. Не подвела ее, стало быть, эта видеокамера, которая была у нее в голове, или где там она у нее была?
Пока она болтала, ужас, наведенный ее появлением, несколько рассеялся, и мы ее пригласили к столу, хоть и не имели такого желания, но раз пришла - куда деваться, не гнать же ее? Остаток дня она была мила, весела, остроумна, ничем, собственно не портила праздник, и про свою видеокамеру не вспоминала. Я тогда подумал, вот, хлопцы зря взъелись на бедную девочку. Она может просто пошутила неудачно? Так что ж ее теперь от церкви отлучать? Все это ведьмовство при свете дня казалось бабушкиными сказками.
К шести часам вечера мы уже бродили у платформы Брусино, ждали электричку. До прихода электрички еще было время, мы развлекались. Все никак не могли наиграться нашими артефактами: посохами-добровеями и деревянным пальцем. Я, как нормальный начинающий мистик, имел при себе маленькую библию - евангелие и псалтирь. Как раз на тех днях меня научили гадать на книгах. Ребята с гиком прыгали и махали палками. А я почувствовал себя усталым, и присел на корточки, опершись спиной о перила платформы. У меня сосало под ложечкой, ни с того, ни с сего появилось предчувствие близкой беды. Мне захотелось в очередной раз погадать на библии. Знаешь это гадание? Берешь любую книгу, ничтоже сумняшеся, открываешь на любой странице, тыкаешь пальцем в любое место на этой странице. Все, пожалуйста - гадать подано. Читай с этого места и скорей всего, ты найдешь в полученном отрывке текста какой-то смысл. Вот я и прочитал: "...и проходя долиною смертной тени, не убоюся зла, яко ты со мною еси, жезл твой и посох будут мне защитой".
А вот тут я обрадовался: в гадании ясно говорилось, что если беда и случится то, заметьте, жезл и посох!... То есть посох − это моя здоровенная сосновая дубина. А жезл - вот он жезл! Палец учителя! Чем не жезл? Ух ты, здоровское гадание получилось!
Подошла электричка. Мы компактно расселись в полупустом вагоне. Ребята продолжали баловаться с деревянным пальцем, они направляли его друг другу в лицо и все в один голос кричали, что чувствуют на лице тепло и даже жжение. Палец переходил из рук в руки и оказался у Володьки Высинского, моего лучшего дружка (он и сейчас мой лучший друг, если не считать кума, хоть мы и редко видимся). Володька не нашел ничего лучшего, чем направить его на Ирочку, сидящую рядом на сиденье. Ирочка вся скорчилась, чессслово, как Горлум на эльфийском кукане, и завизжала, ей-Богу, словно ее режут:
− Зачем ты это делаешь, мне больно!
Такое поведение было вполне в рамках ее роли, поэтому Володька не придал значения ее визгу, и не отвел деревянный палец. Тогда она, по-кошачьи извернувшись, выхватила палец у Володьки, и со словами: "А если тебе так сделать"? − собралась направить палец на него.
Я говорю, - собралась, потому что мы ей не дали, я, Петя и Саша Зимородок, мы кинулись на нее, как секьюрити на Саакашвили, когда он бежал от Ту-22, мы бросились на нее, не сговариваясь, чтобы не дать ей навести на нашего товарища деревянный палец. Мы, два здоровых увальня, набросились на тоненькую девушку. Стали выкручивать у нее из рук этот дурацкий обрезок сосны, а она вырывалась и выкручивалась с силой и ловкостью рыси. И мы никак не могли отнять у нее эту деревяшку. Она все вела, вела, вела ее, вверх-вправо, к лицу Володьки, и все это было так невыносимо медленно, а он сидел такой спокойный и ничегошеньки не понимал, что вот сейчас его не станет, или не сейчас, может потом, но он скоро умрет. Ты спросишь, с чего вы это взяли, два идиота, заигравшихся в волшебство? А мы видели ее лицо в этот момент, только мы двое и видели, больше никто, поэтому только мы и бросились. Остальные наблюдали за этой борьбой, как за веселой свалкой. Знаешь, какое было у нее лицо? Я думаю, через нее просто проглянула эта штука, которая в ней сидела. Вот в Библии сказано: гортань ее гроб отверстый. Вот именно. У нее глаза были как окошечки в крематории: там тебе и гроб, и пламя адское. И все лицо − лик смерти, как череп, ей-Богу. И палец этот она поднимала, как киллер - пистолет... Ну как вот выразить? Пластика убийства, понимаешь? Мы нутром поняли: не вмешайся мы сейчас, Вовке − крышка.
Забрали мы все же у нее жезл. Она тогда спокойно так глядит на нас своим этим инфернальным взглядом. В глазах драконий огонь, личико-череп течет и меняется: то девчонка, то адская тварь. И она говорит мне:
− Ты меня обидел. За это будешь наказан.
Резко повернулась и пошла неживой такой походкой, будто за нитки ее дергают. Мы ей:
− Ирка, Ирка, ну что ты, не обижайся...
Но она ушла в другой вагон. А мы туда не пошли. Тут я чувствую: устал я что-то после этой всей возни. Резко так устал, захотелось мне спать. А ехать еще час. Ну, я и прилег на сиденье, а ноги положил на соседнее сиденье, да и задремал. Вдруг слышу: будят меня - расталкивают. Просыпаюсь: Саня надо мной с озабоченным лицом.
− Вставай, − говорит, − ты в крови весь.
Так, думаю, ну вот и начинается... Встаю, оглядываюсь, ощупываюсь: цел, да, но вся ветровка в крови, и на сиденье где я лежал лужа крови. Что за черт? Ничего не понимаю! Главное, я же помню, когда ложился, никакой крови не было!..
Ну ладно, ветровку мы сообща с Ларисой отмыли, у нее и водичка с собой была, и платочек свой она мне пожертвовала. Кое-как оттерли меня, а платочек этот мы хотели выбросить в окно... Да, именно что хотели, три раза выбрасывали, а он залетал обратно, то в это же окно, а то в другое. В третий раз он попал мне в лицо. Тогда мы его выбросили в дверь. Тогда были такие двери, что можно было самим открыть.
Такие дела. Знаешь, неприятная штука: все хлопают по плечу, осторожно, чтоб не замараться, и говорят, да ладно, не придавай значения, ерунда все это. А на тебе как-будто крестик прицельный нарисован...
Добрались мы до Н-ского вокзала. Я попрощался с моими ребятами, сел на троллейбус, поехал домой. Еду и вдруг смотрю: капли свежей крови на полу на задней площадке. Кап-кап-кап. Ведут к выходу... У меня волосы на затылке дыбом встали. Знаешь это ощущение, когда ум вещает: да брось ты, глупости все это, а адреналин в крови лучше знает что почем и кричит: "Беги, пока цел"!.. Да куда тут побежишь...
Кастанда.
Кастанда попросил у молодого закурить.
− Бросаю, − сказал он. − Курю только чужие.
Молодой протянул ему сигарету и их руки соприкоснулись. Молодого человека, словно током дернуло по руке до самых пяток, он недоуменно воззрился на Кастанду. Но, тот, казалось, ничего не заметил.
Черкасов.
...кап-кап. От остановки ведут к моему дому, и к моему подъезду: кап-кап-кап. Кровавые капли теряются, потом появляются снова. Намек ясен. Тут мне совсем нехорошо сделалось. Желудок перевернулся, и я в кусты... Ну ты понял. Потом по лестнице подымаюсь. Вдруг опять по ступенькам со второго этажа наверх: кап-кап-кап...
А дома... А дома и солома едома. Дома ночь за окном всегда кажется безопаснее. Я быстро убедил себя, что все это мне примерещилось от усталости. Когда я разбирал сумку, в ней оказался этот самый деревянный палец. А я совершенно не мог припомнить, чтобы я клал его к себе... Но это меня скорее приободрило. Когда я принимал душ перед сном, уже не вспоминал обо всей этой истории. И заснул, как провалился...
Просыпаюсь глухой ночью, подскакиваю как оглашенный, сердце колотится, в висках колет, во рту пустыня Сахара (причем еще верблюд нас...ал), и глаза залепило, все плывет в глазах. Сижу на кровати сам не свой от ужаса, обливаюсь холодным потом. Потом думаю:
− Так, чего это я подскочил? Глянул на часы: три. Ну-ка спать! И тут звонок в двери.
Кастанда.
Кастанда закурил и попросил еще одну чашечку матэ.
− Это знаешь, анекдот такой есть. Разговаривают два мужика.
Один говорит:
− Знаешь, что самое плохое в жизни?
Другой:
− Что?
− Это когда тебе позвонили в три часа ночи, и ошиблись.
Другой качает головой:
− Нет, это не самое плохое.
− А что же самое плохое?
− А самое плохое, это когда не ошиблись...
Черкасов.
...Я боялся приблизиться к двери. Но не мог и уйти от нее. Для храбрости я вцепился в добровей, который так и оставил в прихожей у двери. Палец лежал тут же. Его я тоже схватил в левую руку. Вытянув шею, я заглянул в дверной глазок и с воплем отскочил: на глазке снаружи был кровавый мазок, словно кто-то провел по нему окровавленным пальцем. Призраки вчерашнего, снова ожили в моей памяти и прошлись по позвоночнику ледяными пальцами. В дверь снова позвонили. Собравшись с духом, я снова глянул в глазок и с облегчением увидел, что кровь мне померещилась. Просто на лестничной клетке, опустив голову и упершись рукой в мою дверь, стоял здоровенный блондин в красном спортивном костюме.
− Кто? - Спросил я довольно сурово.
− Иру позовите, − сказал он, не поднимая головы, и я снова облился холодным потом, не осознав еще, что он сказал. (Иру!!! Блин!!! Иру!!! Продолжается эта волшебная эпидерсия)!
И тут мне резко попустило: я понял смысл происходящего. Совсем забыл, у меня же соседи этажом ниже. У них дочка молоденькая и хорошенькая. Тоже Ира. А это, стало быть, ее укушанный ухажер ошибся этажом. Причем я его, кажется, даже знаю, он из Н-ского футбольного клуба "Авангард". Дублер там какой-то, здоровенный, добродушный парень. Точно! Я же видел: Ирка-соседка с ним гуляла! С души у меня словно гора свалилась. Тьфу ты!.. А тут уже запугал себя до полусмерти. Сейчас я ему все объясню. Я крикнул:
− Серега, счас открою.
Зажав деревянный палец подбородком, я стал освободившейся левой рукой открывать замок, правой продолжая держать перед грудью добровей...
Кастанда.
...Молодой отхлебнул остывшего мате из бомбилы. Покачал головой:
− Знаете, в таких местах сказок дети кричат: не открывай, не открывай, там волк. Он уселся поудобнее. − И что же там оказалось?
Черкасов.
...Едва я распахнул дверь, как парень в красном наотмашь ударил меня ножом по горлу. Спас меня жезл, который прикрывал гортань. Жезл принял на себя всю силу удара, нож только рассек мне левую сторону нижней челюсти. По иронии судьбы, вот тут-то, когда началась раздача, я совсем не испугался. С любопытством смотрел на него: он двигался как кукла, размахнулся как чучело на ветру. Он до смешного напоминал мне движения Страшилы из мультика. Я успел его про себя окрестить Мудилой Страшным, простите, Страшилой Мудрым. Впрочем, мне было смешно, только пока он не повернул ко мне лицо. Та самая адская маска, как у нашей Ирочки. Чем-то он напоминал еще насекомое, быть может, равнодушным, без выражения, но очень внимательным взглядом черных круглых глаз, лишенных белков и зрачков, в которых полыхали угли.
Обнаружив, что я еще жив, он так же бесстрастно, как и в первый раз, ударил меня ножом. На этот раз удар был прямой в живот, и такой сильный, что меня отбросило к стене на пару шагов назад. Я думал: все, мне конец. Но, опустив глаза, увидел, что нож, приличный такой свинорез, вонзился в посох и застрял в нем. Парень шагнул ко мне, раз, другой, протянул руку и взялся за рукоять ножа. Кукла-убийца собиралась довести до конца свое дело , несмотря на досадные случайности. А я стоял, парализованный ужасом, все силы словно высосало из меня. Он дернул нож на себя, раз, еще раз, и тут адреналин в моей крови вскипел, кровь ударила в голову и я начал действовать. Отыгрываясь за несколько секунд бездействия, я работал теперь как в спортзале: четко по приему. Прихватив левую кисть противника, выкрутил посох в сторону его большого пальца, скрутил ему кисть, и ломая ее с хрустом, ударил его другим концом посоха по голове. Он охнул, и подсел. Его качнуло вправо, и он проехался плечом по стенке. Я выпустил его руку. Он схватился за нож правой, со страшной силой дернул снова, и вырвал его из посоха. Тут я обнаружил, что у меня в руке деревянный палец, и коротко, изо всех сил, ткнул его в глаз этим пальцем. Он сразу сдулся, всхрапнул от боли, схватился руками за лицо, опустился на пол и сидел пару минут раскачиваясь... Затем он убрал руки, одним глазом посмотрел на меня, на окровавленный нож в своих руках, на мое лицо с порезом, на свою искалечененную руку. На лице его была растерянность и какая-то безуминка. Но это было уже нормальное человеческое лицо. Он сказал:
− Чего это? Как это?
Я понял, что убивать меня сегодня уже не будут, и просто пожал плечами:
- Поди проспись, дурачок. − И шевельнул в его сторону деревянным пальцем. Он вдруг вскочил и опрометью выбежал из подъезда.
Гадание действительно оказалось здоровское: жезл и посох защитили меня.
Наутро я был у Мастера. Сидел, трясся, и прикидывал: в каком еще обличье явится за мной смерть? Мастер смазал мой порез зеленкой и перевязал меня. Поставил стакан коньяка. Через пару часов приехал Акрамандир. Я повеселел, а он, выслушав мой рассказ, помрачнел. Бросил:
- Поехали.
И мы помчались к Ирочке.
− Что это было, − осторожно поинтересовался я по дороге. Акрамандир недовольно фыркнул:
− Что это было!? Сначала надо спрашивать, а потом связываться неизвестно с кем. Как я тебе скажу, что это было? Существует четыреста пятнадцать видов вредных демонических подселений, из них тридцать четыре опасны, а четырнадцать смертельно опасны! Вестимо, у нее что-то из этих четырнадцати. По описанию ни на что не похоже.
Тут у него неожиданно поднялось настроение.
− О! Слушай, может это что-то новое. Прославимся! А?
Он хлопнул меня по плечу огромной рукой:
− Не ссы, Барсик, прорвемся...
Мы долго и безрезультатно звонили в дверь. Никто не открывал. В квартире не было никаких шевелений. Я протянул руку постучать в дверь. Мастер шлепнул меня по руке:
− Куда поперед батька, мало тебе?
И крепко стукнул в дверь кулаком. Дверь со страшным скрипом отворилась, она была не заперта. Мы вошли в квартиру, и сразу увидели какого-то мужика. Видно было, что мужик, потому что он был голый, и висел к нам лицом. Синим лицом. Удавленник с распоротым животом и вскрытой грудью. Причем, было похоже, что его не ножом резали, а разодрали. Комната в кровище, и штынять уже начинает.
− Ну, и где ее теперь искать? − тоскливо сказал Акрамандир, − а шороху она наделает, - совсем с резьбы слетела.
Я тут вспомнил, как Ира с месяц назад пришла на тренировку с забинтованными руками и рассказала, что ее прошлой ночью, когда ехала домой со смены, на остановке Юбилейной пытался изнасиловать какой-то парень.
− А я его отговорила, - сказала она и просияла. Я тогда нифига не понял: причем тут к изнасилованию забинтованные руки. Я предложил осмотреть остановку Юбилейную. Сразу за кирпичным сооружением остановки начиналась огромная помойка. Из куч всякого мусора вызывающе для криминалиста торчала относительно новая и целая мужская кроссовка. Я пнул ее, но она осталась на месте. Потому что была на ноге.
− Слушай, − задумчиво спросил Акрамандир, − а она никогда больше не приходила с перевязанными руками?
− Так вот же недавно, с неделю назад было.
− А, тогда понятно! − Акрамандир погрузился в машину, спокойно достал огромный бутерброд, и с аппетитом оттяпал здоровенный кусище. После сегодняшних явлений, смотреть как он ест было неприятно.
− Что тебе понятно? − ворчливо спросил Мастер, − понятно ему. Мне вот ничего не понятно. Хоть у меня и юридическое образование.
Акрамандир хмыкнул:
− Понятно, что руки она бинтует всякий раз после того, как роет землю. Чтоб не видели черные сломанные ногти, ободранные пальцы.
Он куснул бутерброд, и меня чуть не стошнило, когда я представил Ирочку, зарывающей труп руками.
− Тогда она прикопала этого вот, − Акрамандир кивнул в сторону помойки.− А неделю назад, она, натурально, рыла нору. Это потому что ей рожать вскоре, может сегодня. А этот покойник у нее в квартире - это ее демонический супруг, от него она и беременна. В ней сидит самка гнусмаса, это их повадки. А в нем самец... Сидел...
− Может, ты еще знаешь где она вырыла нору? - восхищенно спросил Мастер.
− Да знаю, конечно, знаю! − Мы с Мастером вытаращились на него. - На Голубых озерах.
И увидев, как перекосилось у меня лицо, он невесело рассмеялся:
− Эх, вы, дурачки, а вы считали, что сами придумали туда ехать? Это была ловушка. Но из-за пальца, и из-за ваших дурацких игр, которые при всем вашем идиотизме приняли литургическую форму, она не смогла захватить вас всех прямо там. Если бы она смогла, она затащила бы вас всех под землю, в свою нору и жрала бы заживо, по очереди, и детенышей бы кормила. А так... Пришлось ей заниматься этим детским садом с дракой в электричке и ночным визитом. А что делать, кушать-то хочется? Все это, в общем-то, ерунда, проблема в другом - если детишки у нее выведутся, городу будет не сдобровать...
− Так значит два трупа для тебя ерунда? − спросил я Акрамандира. Он отмахнулся, − Помилуйте, по Украине в год две тысячи детей пропадает, а вот ежели детишки у нее пойдут, здесь такое будет...
− Ладно! − он пристукнул кулаком по рулю. - Поехали, покажу вам как валят драконов настоящие маги!
− Итить, − удивился Мастер. − А что гнусмас это дракон?
− Да нет, я так, фигурально, как будто мы средневековые рыцари... А гнусмас, это такая комаха, большая комаха...
Он показал рукой у себя над головой, какая это большая комаха. Мне стало страшно. Между тем, машина неслась стремительно, и мы мало-помалу приближались к Голубым озерам...
Наконец, Акрамандир остановил машину. В глаза плеснула праздничная синева озера, нет, правда, голубые озера они такие яркие, нарядные, неестественно красочные. Там было полно народу, все купались, шумели, сорили и прочее. Наслаждались жизнью, короче. Ласково сияло солнышко. Я оглядел пляж, думая о мрачных глубинах под ним. Глубинах, которые таили... чудовище...
Акрамандир побродил по пляжу, разглядывая берег, насыпь над берегом, сосновый лес за насыпью. Было похоже, будто он собирается снимать здесь кино. Затем он притопнул ногой:
- Нора здесь.
Достал из багажника здоровенную спортивную сумку и покрывало. Расстелил покрывало и поставил на него сумку. Задумчиво сказал:
− Рано. Отдыхайте пока, хлопцы. Скупайтесь.
Мастер засмущался: "Я это, плавки не взял".
Я покивал: "Я тоже".
Акрамандир развеселился: "Так купайтесь в семейниках, в чем проблема"?
Когда он заверил нас, что это пока безопасно, мы искупались и разлеглись на песочке.
Затем Акрамандир достал из сумки здоровенный бенефон и принялся кому-то звонить.
− Денис, − говорил он, − я тебя очень прошу, это очень важно, да, могут погибнуть люди. Я тебе отвечаю, никто не пострадает. Да. Пусть отработают по пеленгу, как я сказал. Да. Спасибо, Денис.
Он взял палочку и стал рисовать на песке какие-то пентаграммы. Через полчаса примерно, люди, оккупировавшие пляж, резко поскучнели, и часто поглядывая на небо стали собирать вещи, хотя погодка стояла ясная.
− А вот теперь подберитесь, ребятки, и бегом в лес.
Мы взяди ноги в руки и мигом взлетели по склону в лес. Там, по команде Акрамандира, мы залегли, и уставились на пляж. Он порылся в своей сумище и выудил оттуда бинокль. Минут с десять он изучал пустынный пляж, затем, тихо чертыхнувшись, сказал:
- Все, пошли обратно, затаилась с...ка, нипочем теперь не выйдет!..
- А что же делать? - почти жалобно сказал я.
- Будем выманивать, - он хищно ухмыльнулся, и пожал плечами. - Есть искушения, против которых гнусмас бессилен.
- Это что, например? - спросил я.
- Например, свежая кровь...
- Чья?
- Твоя!
- А почему моя?
- А потому, что моя и его, - он ткнул в Мастера толстым пальцем, - ее может напугать, уж очень мы заколдованные, а ты для нее сладенький, избранный...она уже на тебя глаз положила... Короче, садись здесь. Мы сейчас отбежим, а ты бери нож, - он сунул мне в руку тесак, - режь плечо несильно, - и кровь размазывай, чтобы сильнее пахло! Ну, давай, и не ссы, я же сказал... Выручим тебя... иначе до конца жизни будешь ходить и оглядываться... сколько там придется... и заикаться. Ну, давай, браток, некогда сопли размазывать.
Он с силой хлопнул меня по плечу, и опрометью кинулся к лесу. Мастер поспешил за ним.
Я с отчаянием огляделся по сторонам. Посмотрел на тесак, и, чтобы поскорее со всем этим ужасом покончить, зажмурился и полоснул по руке. Кожа скрипнула и поддалась, тепло побежало по плечу. Я снова оглянулся по сторонам, бросил нож, и, вспомнив, что надо растирать, стал размазывать кровь, ожидая, что гнусмас выскочит прямо передо мной, и располосует меня в одну секунду, или того хуже, утащит к себе, и вся затея Акрамандира пойдет прахом... А мне будет конец... Не лучший прямо скажем...
Но... Все вышло не так... Я продолжал размазывать кровь по плечу и по груди. На жаре запах стоял такой, что будь это на Амазонке, пираньи уже повыпрыгивали бы на берег.
И тут из леса на обрыве, где спрятались Мастер и Акрамандир, послышались крики, кусты в которых они сидели, закачались, как если бы там дрались собаки... Я, привстав на коленях и вытянув шею, пригляделся. Собаки должны бы быть очень крупными, чтобы кусты так качались...
Тут из зарослей над обрывом выбросило Мастера, и он кубарем покатился вниз, не выпуская из рук большую сумку Акрамандира. Скатившись, он поднялся на четвереньки, и пополз ко мне, волоча сумку за собой. Он не дополз нескольких метров, глухо застонав, упал лицом вниз. Я также на четвереньках подполз к нему, и поспешно перевернул на спину. Глаза его были открыты, взгляд неподвижен, над ключицей, выше выреза футболки, зияла небольшая глубокая рана, из которой натекло немного крови. Я закрыл ему лицо курткой. Мастер был мертв. И ясно было, что Акрамандир мертв тоже. Осознание этого факта ударило меня, как дубина, завернутая в подушку: они, старшие, опытные, притащили меня сюда, и посмели умереть, оставив меня один на один с совершенно жутким чудищем, без сил, без знаний, без средств. Средств! Лихорадочно оглядываясь по сторонам, я рывком открыл сумку, и замер от неожиданности: вместо ожидаемых зелий и таиснтвенных артефактов в сумке была большая стальная труба, зеленого цвета, явно военная штука. Базука, - мелькнуло в голове, - наверно, базука. Ладно, что еще у нас есть? Тааак!
Еще в сумке лежала какая-то электронная фиговина, тоже военного вида, - маленький радиопередатчик, с антеннкой, и мигающей красной лампочкой. Я не понял, что это. Еще в сумке был деревянный палец. Больше не было ни-че-го. Ну что ж, надо же как-то огранизовывать оборону... Я заткнул деревянный палец за пояс, поднял базуку, осмотрел ее, нашел спуск и повесил на плечо. А передатчик оставил на месте, пусть лежит.
Прошло минут десять, гнусмас не объявлялся. Я стал сомневаться в своем психическом здоровье. Страх давил на меня просто физически осязаемо. Казалось, его можно было отрывать кусками. Я поймал себя на том, что что-то бубню все время себе под нос. К моему удивлению, это оказалось не "Отче наш", а детский стишок:
Купили два бублика маленькой Ирочке.
У каждого бублика было по дырочке.
Два бублика ирочка съест с молоком,
А дырочки пусть полежат на потом...
Правильно. Два бублика − это Акрамандир и Мастер, а дырочка − это я. То есть пустое место. И я полежу на потом, когда она меня поймает. Ужас хлестнул струей и обжег меня, как ледяная вода.
Потом я подумал, что надо бы пойти посмотреть: что с Акрамандиром. Понятно было, что ничего хорошего. Но посмотреть бы надо было... Я долго собирался сделать это, подбадривая себя тем, что я вооружен. И, в конце концов, я уже совсем почти собрался туда подняться, но тут, наконец-то, появился гнусмас.
Вот ей-Богу, я был этому рад. Я так уже издергался, что когда прямо передо мной ударил фонтан песка, я, честно, обрадовался, хотя и жутью меня пронзило, как ударом тока. Мне тут же запорошило глаза, и я упал на спину, но успел заметить, как из земли в струях песка, отвратительно треща надкрыльями, вылетает что-то большое, черное и блестящее как жужелица...
Когда я продрал глаза от песка, и увидел ее, - у меня вырвалось какое-то щенячье подвывание. Она стояла надо мной, покачиваясь, подняв боевую пару конечностей, огромный черный богомол, и смотрела на меня бездонными как космос, как смерть, опалесцирующими глазами. Я тогда сразу и подумал: "Где-то я видел эти глаза, и сразу вспомнил, ах, да, окошечки в крематории, они самые"...
Она шагнула ко мне, вытянув шею вперед, и зашипела. Я сдавленным голосом почти что простонал: "Не подходи ко мне, у меня базука"... И хихикнул. Потом я нажал на спуск, но выстрела не последовало. Тогда я бросил базуку, лег на спину и уставился в небо.
И я сказал: "Ангеле Божий, хранителю мой святый, просвети меня и от всякаго зла сохрани, направи меня на путь спасения". И стал ждать, когда закончится моя жизнь. Пусть я лучше буду видеть небо в этот момент. Высоко-высоко в небе появилась маленькая белая фигурка с крыльями. Я моргнул, не думая о гнусмасе, но фигурка не исчезла, напротив она сверкнула и приблизилась, выросла в размерах. Тень гнусмаса легла на мое лицо. Я зажмурился. Ну все, сейчас...Ну? Ну!? Что ж ты тянешь, сволочь?! Я услышал в небе гул и открыл глаза. Гнусмас, смотрел в небо, задрав свою поганую трегульную башку. А с неба на нас падал... нет, не ангел... Су-27. Я смотрел на него, как зачарованный, вернее, я и был зачарован. Это было чудо. Господи, пусть не ангел, пусть СУ-27 явился спасти меня, мне ведь все равно, только бы жить, жить, жить...
Самолет шел прямо на меня, и вдруг под крыльями вспыхнули огоньки, появились струйки дыма. Я никак не мог понять, что это он делает, как вдруг увидел: это же ракеты, они летят сюда... Я заорал, и, забыв про гнусмаса, со всех ног побежал, да что там, полетел к лесу. Ударная волна нагнала меня уже на самом верху насыпи, меня подбросило в воздух, потом шмякнуло о песок. Потом был второй заход. Меня подбрасывало, перекатывало, присыпало песком. Потом я поднялся, в голове звенело, уши были заложены, ноги были ватные и подкашивались. Я выплюнул песок и осмотрелся. Под бугром дымилось развороченное нутро пещеры - норы гнусмаса. Вокруг были разбросаны какие-то черные клочья. Было тихо. Ангел улетел.
Гадины нигде не было видно. Я вздохнул, не смея верить в свое спасение...
Но тут у меня под ногами зашевелился песок. Я засмеялся и сел. Страшно уже не было.
Она вылезла. Отряхнула песок. Почистила усики. Уставилась на меня. Придвинулась поближе. Остановилась, вытянула лапу, пытаясь коснуться меня. Не смогла. Я видел, как она напрягается, пытаясь до меня дотянуться. Она пошла по кругу, снова попыталась коснуться меня. И снова не смогла.
Тогда она снова встала передо мной, сложив лапы перед грудью и раскачиваясь.
Я усмехнулся.
- Ну, чего тебе надо от меня? Не можешь дотянуться?
Она протянула ко мне передние лапы, эти страшные крючки, и вдруг совершенно по-кошачьи муркнула: "Мррррррррр"... Тоненьким таким тембром. Отступила, и снова приступила ко мне, склонила голову набок, и снова промурчала это свое "мрррр".
-Что? Чего ты хочешь?
Она потрясла головой, почти по-человечески, жестом досады. Затем началась трансформация. Она складывалась, как трансформер, и переливалась, как расплавленный метал... В конце концов, она превратилась в человека. Это была Ира, только черная, как-будто обтянутая черной газовой тканью. Лицо было похоже, но я не узнавал в этом существе знакомого человека. Бесцветным механическим тоном она сказала: "Мне нужно уйти".
Я осторожно удивился: "А я тебя разве держу? Иди!"
Она подумала и сказала: "Не понял. У тебя ключ. Знаю дверь. Нужно уйти. Открой дверь".
Я, потихоньку отодвигаясь от нее, заметил: "Так нет же у меня никакого ключа".
Она издала стрекот, как швейная машинка, ей-Богу, и опять муркнула, затем подумала и выдала: "Палец - ключ. Идешь со мной. Покажу дверь. Уйду. Никогда не вернусь. Ты будешь жить".
− "Так, так, заманчиво"...− Я продолжал пятиться, и она сделал шаг мне в след, забавно отмахнув при этом руками: в движении смешалась пластика человека и насекомого. Наверное, раньше, увидев что-то подобное, я бы заорал от страха, но сейчас весь адреналин перегорел, и мне уже право, было забавно. К тому же, я сообразил, что тронуть меня она не может, − палец не дает.