Милявский Евгений Викторович : другие произведения.

В катакомбах Шаданакара (Деревянный палец)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Евгений Милявский
  
  
  В Катакомбах Шаданакара
  (Деревянный палец)
  
  
  
  Если ты попал в ад - пляши в огне.
   А.Башлачев
  
  
  Изучите меня досконально,
  Дайте порядковый номер,
  Упакуйте меня в систему -
  Ничего, я все стерплю.
  Посадите на цепь как собаку,
  Назовите все это любовью,
  Научите меня кусаться,
  Но берегите руки, когда я сплю!
  Я свободен иметь свои сны!
  Кто сможет отнять мои сны?
  Я уйду в свои сны...
  Кто знает, что там, внутри?
  
  М.Борзыкин, "Телевизор"
  
   - Кто ты? - тяжело дыша, спросил Нушрок. - Я никогда не видел таких глаз... И почему меня пугает этот красный галстук? Откуда ты пришла, девчонка? О-о, какие светлые глаза!.. Как страшно! Не смотри, не смотри на меня! Мне душно! Мне нечем дышать! Не смотри-и...
  
   В.Губарев "Королевство кривых зеркал"
  
  
  Глава 1. Охота на гнусмаса.
  
   − ...Кастанда, моя фамилия Кастанда.
   − Как? − изумился молодой человек. Ему послышалось "Кастанеда"
   − Кастанда. Это греческая фамилия. - Он протянул зажигалку молодому человеку. − А вы тоже на 812-й рейс? Значит, вместе будем ждать.
   Молодой человек, прикурив сигарету, пригляделся к собеседнику. Тот и впрямь напоминал Кастанеду, на тех двух снимках, которые просочились в интернет.
  
  Кастанда.
   −...Знаете, когда тебе за сорок, в этом возрасте есть свои приятности, а есть ведь и неприятности. И, как водится, одно часто прячется в другом. Одна из таких неприятностей: это необходимость время от времени полежать в больнице недельку-другую. Если отвлечься от собственно заболеваний, то это просто чудесно: лежать вот так в больнице, ничерта не делать и читать, читать, читать. Что сказать, люблю я это дело. Ну вот, а если учесть мою странную для родных и близких, любовь к казенной жратве, то для меня эта неделя на больничной койке просто рай.
   А еще очень приятно иногда оказаться соседом по палате какого-нибудь интересного, хорошего человека. И, напротив, неприятно, если сосед по палате - человек неинтересный и нехороший. Да, в нашей жизни от человека многое зависит. Вот ведь недаром Экзюпери сказал: "Роскошь человеческого общения". Ни убавить, ни прибавить. Аминь.
   Ну вот так я и познакомился с Черкасовым, интересным человеком по определению. Большинство его историй я пересказывать воздержусь. Там у него все очень секретно. Он служил в таком каком-то ведомстве в России, они там занимались паранормальными явлениями. Телепатия, телекинез, ну понимаете.
   А вот эта история про деревянный палец почему-то врезалась мне в память, и Черкасов не возражал против обнародования. Если хотите я Вам расскажу. Это позволит нам скоротать время до следующего рейса. А что еще делать в аэропорту людям, которым отменили рейс? Вот-вот, вагонные споры - последнее дело. А вот байки - вреда от них, между прочим, никакого, а пользы, между прочим, от них целый вагон. Пошли, я тут знаю одно заведение, - милые вежливые официантки, и неплохой выбор кофе. Матэ пьете? Нет? Зря. Ну, вот мы и на месте, присаживайтесь. Девочки, пожалуйста...
  
   За столом в аэропортовской кафешке сидели молодой, крепко сбитый человек лет тридцати в синем костюме с галстуком и худой, загорелый дочерна, лысый пятидесятилетний мужчина, что называется бывалый. Лицо молодого человека было обезображено интеллектом. Мужчина выглядел простым, но опытным. Было что-то такое прицельное у него в голубых глазах, как у Клинта Иствуда.
   Молодой человек, рассмеявшись, легонько хлопнул ладонью по столу:
   − Ну, заинтриговали Вы меня вусмерть, расскажите же что за деревянный палец такой?
   Он фыркнул:
   − Прямо как у Шерлока Холмса, тьфу ты, у Конан-Дойла...
   Бывалый усмехнулся:
   − Если б не заинтриговал, было б не так интересно слушать? Верно? Что поделаешь, у всякой зверушки свои игрушки, ко всему свои прихваты есть...
   Ну ладно слушай... Дело было в Н-ске в 1993 году. Черкасов был студентом Н-ского технологического института, и, со школы еще, занимался каратэ у одного человека, довольно широко известного в узких кругах. Назовем его Мастер. Человек этот был человеком увлекающимся. Он изучал каратэ, и Черкасов изучал карате вместе со своим сенсеем. Мастер изучал гунфу, да, именно так это произносится - а не кунг-фу, и тем более не канфу. Слово это означает "работяга", или "работать над собой". −
   Молодой нетерпеливо шевельнулся и Кастанда, отметив это движение, закруглил свою википедию.
   − Черкасову было не то что все равно, а просто интересно. Вместе с мастером он прошелся галопом по различным видам гунфу. Здесь были и тайчи, и багуа, и винчун и чаньцюань, и таэквондо. Потом Мастеру стало этого мало. Мастер начал изучать нумерологию и постепенно впал в полную магию. Помнишь эти времена - Юрий Лонго, Глоба и прочие... Как сказал поэт, судьба пила, крестясь, и бл...довала с магами... Ну вот то-то оно и есть... Все эти поиски смысла жизни привели его к некоему магу, именуемому Акрамандир. Это был профессиональный мошенник, выдающий себя за мага. Или профессиональный маг, выдающий себя за мошенника. Трудно судить об этом простым людям. Этот Акрамандир представлял из себя огромного, очень полного дядьку. Лет ему было двадцать два, но седые мужики, которые приходили к нему на прием и на семинары, кланялись ему в пояс и называли не иначе как Антон Юрьевич. Было в нем что-то такое, что вызвало уважение. Да и помогал людям, не без того.
   Черкасов у Мастера был не один ученик. Было у Мастера близких учеников человек десять.
   Молодой человек рассмеялся:
   − Это уже похоже на сказки. Было у отца три сына, два умных, а третий футболист...
   Бывалый улыбнулся:
   - А сказки и есть...
   И продолжил:
   − Когда Мастер заделался магом и стал ездить на семинары к Акрамандиру, с ним вместе стали ездить и его ученики. Черкасов был в их числе. Они тоже стали овладевать искусством магии. Как сказала Джоан Роулинг: " Магия-сила".
   Все они были студенты, молодые парни, стремящиеся заполнить пустоту внутри, после того как отменили коммунизм. Все были очарованы личностью Мастера до такой степени, что читали Папюса, выкатывали яйцом, зубрили мантры и почем зря выходили в астрал.
   Вот Вы, молодой человек, выкатывали когда-нибудь яйцом?
   − Нет. Но я примерно понимаю, о чем Вы, − ответил молодой человек.
   − Черкасов мне сказал: "Этой истории не было бы, но в группе Мастера были не только ребята. Были и девушки". Ну, что девушки, как правило, делают в оккультных тусовках, мы знаем...
   − И что же? - спросил молодой человек.
   − Да то же что и во всех тусовках, − отрабатывают матримониальную программу. − Но! - Кастанда поднял палец, − это не отменяет того факта, что существуют женщины, достигающие высочайших результатов в оккультизме и в других видах человеческой деятельности. Была в группе Мастера одна девушка, которая...
  
  
  Черкасов.
   − ...она странная была, эта Ирочка. Из оседлых цыган, работала на заводе посменно, точила резцы... Она была стройная. Знаешь, бывают такие люди: жрут как, слоняка, а в жир не идет, все уходит в жар и нервную силу, вот такая она и была - всегда горячие руки, неиссякаемая жизнерадостность, чуть-чуть слишком резкие движения, преувеличенная эмоциональная реакция... Я бы даже назвал ее красивой, но в ней была какая-то суетливость куриная, ущемленность, и, на почве ущемленности, навязчивость в общении.
   Впрочем, мне она была симпатична, но... симпатична и только... ухаживать и в голову не приходило.
   Мы узнали от Акрамандира, что, оказывается, существует магия, существуют черные и белые маги, − Дозоров тогда еще не было. И тут Ирочка отожгла. Она заявила, что она черная колдунья (по крайней мере начинающая) и она чувствует в себе чужое существо, наблюдающее из нее за внешним миром. Она так и говорила:
   − Во мне видеокамера!
   Естественно, наш коллектив начинающих белых магов от нее шарахнулся. Надо отдать ребятам должное: сначала ее пытались вылечить, выкатывали, вычитывали. Она сначала просто терпела, а потом сказала, что ей это не нравится, и она в общем-то непротив быть черной колдуньей.
   Тут уж от нее отшатнулись серьезно, хотя и довольно политкорректно. Никто ей ничего не сказал, даже разговариватьс ней не перестали, и в группе она осталась. Просто не приглашали больше на всякие праздники души: дни рождения, выезды на природу.
   Знаешь, во всю эту магию, мы, то ли верили, то ли не верили, но это было увлекательно. Можешь нас воспринимать как нынешних ролевиков... А насчет Ирочки... Это ее заявление восприняли с точки зрения морали. Ну знаешь, все привержены каким-то нормам, по крайней мере публично, и вдруг кто-то говорит:
   − Нет, а я буду плохим!..
   - А, ты плохой? Значит ты против нас, хороших?
   И вот как-то раз наши ребята собрались на природу. А Ирочке решили не говорить. Но она прознала как-то. Камера эта, что ли, ей подсказала? Ирочка отловила одного из наших парней - Володьку и пристала к нему с ножом к горлу: "Куда, мол, едете, когда да все такое"...
   Володька раскололся. Но только он сказал ей неправильное время: на час позже, а место сказал, мол, на Голубые озера едем. Голубые озера - это очень растяжимое понятие, их пять, и мы сами не знали, на каком точно будем. Он думал что Ирочка не найдет нас там, вернее, не станет искать.
   В принципе, он был прав. Достаточно сказать, что мы шли от железнодорожной станции предположительно к Голубым озерам, и спросили встречную по дороге бабку:
   - Бабушка, где здесь Голубые озера?
   Бабка подумала, переспросила:
  - А вам Голубе чи Погане?
  По ходу выяснилось, что Погане - це теж Голубе, но там никто не купается.
  
  Кастанда.
   Бывалый допил кофе и заказал еще. Молодой закурил и откинулся на спинку кресла.
   − Так вот, бодро топая по лесу к Голубым озерам, ребята набрели на небольшой штабель молодых сосновых стволов, и взяли каждый по стволу. Видишь ли, кроме магии они еще занимались вьетнамскими боевыми искусствами, как бишь там? А, Во-Вьетнам Хоа-Фай! И им как раз обещали начать преподавание боя с посохом. Их было девять. Семеро парней и две девчонки - Лариса и Марина. Девушки не стали брать себе эти дубины. Ну, понятно, девушка с дубиной - не элегантно.
  
  Черкасов.
   −...Теми-кон. Да, теми-кон. Это по-вьетнамски значит палка до бровей. У вьетов не так, как у китайцев - не тонкая палка, а такое дубье толщиной в два обхвата кисти. Мы их так и называли - добровей. Мол, берешь такую палку и добром веешь.
   Уже устроившись у озера, мы острогали эти палки. А один парень, Димка Калинович, даже взял с собой небольшую ножовку. Он отпилил лишние части палок. Один из опилков он долго ковырял ножом, решив вырезать из него меч. Затем планы у него изменились. В связи с нехваткой материала, оказалось можно сделать только кинжал. Потом на кинжал тоже не хватило. Тогда Димыч из последних сил выпендрился: вырезал вместо клинка палец. Рукоять кинжала уже была готова, и на тебе! Вместо клинка палец! И так детально выточил: и ноготь и морщинки на сгибах суставов и ноготь. Эта штуковина привела в восторг всю компанию. Все кричали:
   - О, это указующий палец учителя!
   И направляли его друг на друга, выкрикивая при этом всякие оккультные глупости... Накупавшись до синевы, мы присели перекусить и отдали должное нашим припасам. А у нас с собой было... В разгар перекуса неожиданно появилась Ирочка...
   Тут надо объяснить, что такое эти наши Голубые озера. Это брошенные силикатные карьеры. Песок выбрали для кирпичного, к примеру, завода и бросили огромную яму, окруженную валами грунта. Она наполнилась водой, и отфильтрованная через песочек вода казалась кристально чистой, неестественно голубой...
   Ирочка, внезапно, как чертик из табакерки, выскочила из-за вала, окружавшего озеро, и прыгнула к нам на берег, что твой бетмен. Мы буквально отпрыгнули от нее. И, понимаешь, вот столько лет прошло, уже все это улеглось, но я не знаю, как объяснить, почему эта милая в общем-то, девчушка, вызвала в тот момент у нас такой ужас.Она, казалось, была слегка не в себе. Она вся дрожала. Лицо ее было освещено, как продольный разрез под прозекторской лампой. Она радовалась, что нашла нас, но что-то в этой радости было жуткое. Ирочка еще сказала, что нашла нас только с помощью чутья. Строго говоря, найти нас с помощью логики ей и правда было бы невозможно. Озера, они большие. Подходов к ним много. Искала бы весь день. Не подвела ее, стало быть, эта видеокамера, которая была у нее в голове, или где там она у нее была?
   Пока она болтала, ужас, наведенный ее появлением, несколько рассеялся, и мы ее пригласили к столу, хоть и не имели такого желания, но раз пришла - куда деваться, не гнать же ее? Остаток дня она была мила, весела, остроумна, ничем, собственно не портила праздник, и про свою видеокамеру не вспоминала. Я тогда подумал, вот, хлопцы зря взъелись на бедную девочку. Она может просто пошутила неудачно? Так что ж ее теперь от церкви отлучать? Все это ведьмовство при свете дня казалось бабушкиными сказками.
   К шести часам вечера мы уже бродили у платформы Брусино, ждали электричку. До прихода электрички еще было время, мы развлекались. Все никак не могли наиграться нашими артефактами: посохами-добровеями и деревянным пальцем. Я, как нормальный начинающий мистик, имел при себе маленькую библию - евангелие и псалтирь. Как раз на тех днях меня научили гадать на книгах. Ребята с гиком прыгали и махали палками. А я почувствовал себя усталым, и присел на корточки, опершись спиной о перила платформы. У меня сосало под ложечкой, ни с того, ни с сего появилось предчувствие близкой беды. Мне захотелось в очередной раз погадать на библии. Знаешь это гадание? Берешь любую книгу, ничтоже сумняшеся, открываешь на любой странице, тыкаешь пальцем в любое место на этой странице. Все, пожалуйста - гадать подано. Читай с этого места и скорей всего, ты найдешь в полученном отрывке текста какой-то смысл. Вот я и прочитал: "...и проходя долиною смертной тени, не убоюся зла, яко ты со мною еси, жезл твой и посох будут мне защитой".
   А вот тут я обрадовался: в гадании ясно говорилось, что если беда и случится то, заметьте, жезл и посох!... То есть посох − это моя здоровенная сосновая дубина. А жезл - вот он жезл! Палец учителя! Чем не жезл? Ух ты, здоровское гадание получилось!
   Подошла электричка. Мы компактно расселись в полупустом вагоне. Ребята продолжали баловаться с деревянным пальцем, они направляли его друг другу в лицо и все в один голос кричали, что чувствуют на лице тепло и даже жжение. Палец переходил из рук в руки и оказался у Володьки Высинского, моего лучшего дружка (он и сейчас мой лучший друг, если не считать кума, хоть мы и редко видимся). Володька не нашел ничего лучшего, чем направить его на Ирочку, сидящую рядом на сиденье. Ирочка вся скорчилась, чессслово, как Горлум на эльфийском кукане, и завизжала, ей-Богу, словно ее режут:
   − Зачем ты это делаешь, мне больно!
   Такое поведение было вполне в рамках ее роли, поэтому Володька не придал значения ее визгу, и не отвел деревянный палец. Тогда она, по-кошачьи извернувшись, выхватила палец у Володьки, и со словами: "А если тебе так сделать"? − собралась направить палец на него.
   Я говорю, - собралась, потому что мы ей не дали, я, Петя и Саша Зимородок, мы кинулись на нее, как секьюрити на Саакашвили, когда он бежал от Ту-22, мы бросились на нее, не сговариваясь, чтобы не дать ей навести на нашего товарища деревянный палец. Мы, два здоровых увальня, набросились на тоненькую девушку. Стали выкручивать у нее из рук этот дурацкий обрезок сосны, а она вырывалась и выкручивалась с силой и ловкостью рыси. И мы никак не могли отнять у нее эту деревяшку. Она все вела, вела, вела ее, вверх-вправо, к лицу Володьки, и все это было так невыносимо медленно, а он сидел такой спокойный и ничегошеньки не понимал, что вот сейчас его не станет, или не сейчас, может потом, но он скоро умрет. Ты спросишь, с чего вы это взяли, два идиота, заигравшихся в волшебство? А мы видели ее лицо в этот момент, только мы двое и видели, больше никто, поэтому только мы и бросились. Остальные наблюдали за этой борьбой, как за веселой свалкой. Знаешь, какое было у нее лицо? Я думаю, через нее просто проглянула эта штука, которая в ней сидела. Вот в Библии сказано: гортань ее гроб отверстый. Вот именно. У нее глаза были как окошечки в крематории: там тебе и гроб, и пламя адское. И все лицо − лик смерти, как череп, ей-Богу. И палец этот она поднимала, как киллер - пистолет... Ну как вот выразить? Пластика убийства, понимаешь? Мы нутром поняли: не вмешайся мы сейчас, Вовке − крышка.
   Забрали мы все же у нее жезл. Она тогда спокойно так глядит на нас своим этим инфернальным взглядом. В глазах драконий огонь, личико-череп течет и меняется: то девчонка, то адская тварь. И она говорит мне:
   − Ты меня обидел. За это будешь наказан.
   Резко повернулась и пошла неживой такой походкой, будто за нитки ее дергают. Мы ей:
   − Ирка, Ирка, ну что ты, не обижайся...
   Но она ушла в другой вагон. А мы туда не пошли. Тут я чувствую: устал я что-то после этой всей возни. Резко так устал, захотелось мне спать. А ехать еще час. Ну, я и прилег на сиденье, а ноги положил на соседнее сиденье, да и задремал. Вдруг слышу: будят меня - расталкивают. Просыпаюсь: Саня надо мной с озабоченным лицом.
   − Вставай, − говорит, − ты в крови весь.
   Так, думаю, ну вот и начинается... Встаю, оглядываюсь, ощупываюсь: цел, да, но вся ветровка в крови, и на сиденье где я лежал лужа крови. Что за черт? Ничего не понимаю! Главное, я же помню, когда ложился, никакой крови не было!..
   Ну ладно, ветровку мы сообща с Ларисой отмыли, у нее и водичка с собой была, и платочек свой она мне пожертвовала. Кое-как оттерли меня, а платочек этот мы хотели выбросить в окно... Да, именно что хотели, три раза выбрасывали, а он залетал обратно, то в это же окно, а то в другое. В третий раз он попал мне в лицо. Тогда мы его выбросили в дверь. Тогда были такие двери, что можно было самим открыть.
   Такие дела. Знаешь, неприятная штука: все хлопают по плечу, осторожно, чтоб не замараться, и говорят, да ладно, не придавай значения, ерунда все это. А на тебе как-будто крестик прицельный нарисован...
   Добрались мы до Н-ского вокзала. Я попрощался с моими ребятами, сел на троллейбус, поехал домой. Еду и вдруг смотрю: капли свежей крови на полу на задней площадке. Кап-кап-кап. Ведут к выходу... У меня волосы на затылке дыбом встали. Знаешь это ощущение, когда ум вещает: да брось ты, глупости все это, а адреналин в крови лучше знает что почем и кричит: "Беги, пока цел"!.. Да куда тут побежишь...
  
   Кастанда.
   Кастанда попросил у молодого закурить.
   − Бросаю, − сказал он. − Курю только чужие.
   Молодой протянул ему сигарету и их руки соприкоснулись. Молодого человека, словно током дернуло по руке до самых пяток, он недоуменно воззрился на Кастанду. Но, тот, казалось, ничего не заметил.
  
  Черкасов.
  ...кап-кап. От остановки ведут к моему дому, и к моему подъезду: кап-кап-кап. Кровавые капли теряются, потом появляются снова. Намек ясен. Тут мне совсем нехорошо сделалось. Желудок перевернулся, и я в кусты... Ну ты понял. Потом по лестнице подымаюсь. Вдруг опять по ступенькам со второго этажа наверх: кап-кап-кап...
   А дома... А дома и солома едома. Дома ночь за окном всегда кажется безопаснее. Я быстро убедил себя, что все это мне примерещилось от усталости. Когда я разбирал сумку, в ней оказался этот самый деревянный палец. А я совершенно не мог припомнить, чтобы я клал его к себе... Но это меня скорее приободрило. Когда я принимал душ перед сном, уже не вспоминал обо всей этой истории. И заснул, как провалился...
   Просыпаюсь глухой ночью, подскакиваю как оглашенный, сердце колотится, в висках колет, во рту пустыня Сахара (причем еще верблюд нас...ал), и глаза залепило, все плывет в глазах. Сижу на кровати сам не свой от ужаса, обливаюсь холодным потом. Потом думаю:
   − Так, чего это я подскочил? Глянул на часы: три. Ну-ка спать! И тут звонок в двери.
  
   Кастанда.
   Кастанда закурил и попросил еще одну чашечку матэ.
   − Это знаешь, анекдот такой есть. Разговаривают два мужика.
   Один говорит:
   − Знаешь, что самое плохое в жизни?
   Другой:
   − Что?
   − Это когда тебе позвонили в три часа ночи, и ошиблись.
  Другой качает головой:
   − Нет, это не самое плохое.
  − А что же самое плохое?
  − А самое плохое, это когда не ошиблись...
  
  Черкасов.
  ...Я боялся приблизиться к двери. Но не мог и уйти от нее. Для храбрости я вцепился в добровей, который так и оставил в прихожей у двери. Палец лежал тут же. Его я тоже схватил в левую руку. Вытянув шею, я заглянул в дверной глазок и с воплем отскочил: на глазке снаружи был кровавый мазок, словно кто-то провел по нему окровавленным пальцем. Призраки вчерашнего, снова ожили в моей памяти и прошлись по позвоночнику ледяными пальцами. В дверь снова позвонили. Собравшись с духом, я снова глянул в глазок и с облегчением увидел, что кровь мне померещилась. Просто на лестничной клетке, опустив голову и упершись рукой в мою дверь, стоял здоровенный блондин в красном спортивном костюме.
   − Кто? - Спросил я довольно сурово.
   − Иру позовите, − сказал он, не поднимая головы, и я снова облился холодным потом, не осознав еще, что он сказал. (Иру!!! Блин!!! Иру!!! Продолжается эта волшебная эпидерсия)!
   И тут мне резко попустило: я понял смысл происходящего. Совсем забыл, у меня же соседи этажом ниже. У них дочка молоденькая и хорошенькая. Тоже Ира. А это, стало быть, ее укушанный ухажер ошибся этажом. Причем я его, кажется, даже знаю, он из Н-ского футбольного клуба "Авангард". Дублер там какой-то, здоровенный, добродушный парень. Точно! Я же видел: Ирка-соседка с ним гуляла! С души у меня словно гора свалилась. Тьфу ты!.. А тут уже запугал себя до полусмерти. Сейчас я ему все объясню. Я крикнул:
   − Серега, счас открою.
   Зажав деревянный палец подбородком, я стал освободившейся левой рукой открывать замок, правой продолжая держать перед грудью добровей...
  
   Кастанда.
   ...Молодой отхлебнул остывшего мате из бомбилы. Покачал головой:
  − Знаете, в таких местах сказок дети кричат: не открывай, не открывай, там волк. Он уселся поудобнее. − И что же там оказалось?
  
  
   Черкасов.
  
   ...Едва я распахнул дверь, как парень в красном наотмашь ударил меня ножом по горлу. Спас меня жезл, который прикрывал гортань. Жезл принял на себя всю силу удара, нож только рассек мне левую сторону нижней челюсти. По иронии судьбы, вот тут-то, когда началась раздача, я совсем не испугался. С любопытством смотрел на него: он двигался как кукла, размахнулся как чучело на ветру. Он до смешного напоминал мне движения Страшилы из мультика. Я успел его про себя окрестить Мудилой Страшным, простите, Страшилой Мудрым. Впрочем, мне было смешно, только пока он не повернул ко мне лицо. Та самая адская маска, как у нашей Ирочки. Чем-то он напоминал еще насекомое, быть может, равнодушным, без выражения, но очень внимательным взглядом черных круглых глаз, лишенных белков и зрачков, в которых полыхали угли.
   Обнаружив, что я еще жив, он так же бесстрастно, как и в первый раз, ударил меня ножом. На этот раз удар был прямой в живот, и такой сильный, что меня отбросило к стене на пару шагов назад. Я думал: все, мне конец. Но, опустив глаза, увидел, что нож, приличный такой свинорез, вонзился в посох и застрял в нем. Парень шагнул ко мне, раз, другой, протянул руку и взялся за рукоять ножа. Кукла-убийца собиралась довести до конца свое дело , несмотря на досадные случайности. А я стоял, парализованный ужасом, все силы словно высосало из меня. Он дернул нож на себя, раз, еще раз, и тут адреналин в моей крови вскипел, кровь ударила в голову и я начал действовать. Отыгрываясь за несколько секунд бездействия, я работал теперь как в спортзале: четко по приему. Прихватив левую кисть противника, выкрутил посох в сторону его большого пальца, скрутил ему кисть, и ломая ее с хрустом, ударил его другим концом посоха по голове. Он охнул, и подсел. Его качнуло вправо, и он проехался плечом по стенке. Я выпустил его руку. Он схватился за нож правой, со страшной силой дернул снова, и вырвал его из посоха. Тут я обнаружил, что у меня в руке деревянный палец, и коротко, изо всех сил, ткнул его в глаз этим пальцем. Он сразу сдулся, всхрапнул от боли, схватился руками за лицо, опустился на пол и сидел пару минут раскачиваясь... Затем он убрал руки, одним глазом посмотрел на меня, на окровавленный нож в своих руках, на мое лицо с порезом, на свою искалечененную руку. На лице его была растерянность и какая-то безуминка. Но это было уже нормальное человеческое лицо. Он сказал:
   − Чего это? Как это?
   Я понял, что убивать меня сегодня уже не будут, и просто пожал плечами:
   - Поди проспись, дурачок. − И шевельнул в его сторону деревянным пальцем. Он вдруг вскочил и опрометью выбежал из подъезда.
   Гадание действительно оказалось здоровское: жезл и посох защитили меня.
  
   Наутро я был у Мастера. Сидел, трясся, и прикидывал: в каком еще обличье явится за мной смерть? Мастер смазал мой порез зеленкой и перевязал меня. Поставил стакан коньяка. Через пару часов приехал Акрамандир. Я повеселел, а он, выслушав мой рассказ, помрачнел. Бросил:
   - Поехали.
   И мы помчались к Ирочке.
   − Что это было, − осторожно поинтересовался я по дороге. Акрамандир недовольно фыркнул:
   − Что это было!? Сначала надо спрашивать, а потом связываться неизвестно с кем. Как я тебе скажу, что это было? Существует четыреста пятнадцать видов вредных демонических подселений, из них тридцать четыре опасны, а четырнадцать смертельно опасны! Вестимо, у нее что-то из этих четырнадцати. По описанию ни на что не похоже.
   Тут у него неожиданно поднялось настроение.
   − О! Слушай, может это что-то новое. Прославимся! А?
   Он хлопнул меня по плечу огромной рукой:
   − Не ссы, Барсик, прорвемся...
   Мы долго и безрезультатно звонили в дверь. Никто не открывал. В квартире не было никаких шевелений. Я протянул руку постучать в дверь. Мастер шлепнул меня по руке:
   − Куда поперед батька, мало тебе?
   И крепко стукнул в дверь кулаком. Дверь со страшным скрипом отворилась, она была не заперта. Мы вошли в квартиру, и сразу увидели какого-то мужика. Видно было, что мужик, потому что он был голый, и висел к нам лицом. Синим лицом. Удавленник с распоротым животом и вскрытой грудью. Причем, было похоже, что его не ножом резали, а разодрали. Комната в кровище, и штынять уже начинает.
   − Ну, и где ее теперь искать? − тоскливо сказал Акрамандир, − а шороху она наделает, - совсем с резьбы слетела.
   Я тут вспомнил, как Ира с месяц назад пришла на тренировку с забинтованными руками и рассказала, что ее прошлой ночью, когда ехала домой со смены, на остановке Юбилейной пытался изнасиловать какой-то парень.
   − А я его отговорила, - сказала она и просияла. Я тогда нифига не понял: причем тут к изнасилованию забинтованные руки. Я предложил осмотреть остановку Юбилейную. Сразу за кирпичным сооружением остановки начиналась огромная помойка. Из куч всякого мусора вызывающе для криминалиста торчала относительно новая и целая мужская кроссовка. Я пнул ее, но она осталась на месте. Потому что была на ноге.
   − Слушай, − задумчиво спросил Акрамандир, − а она никогда больше не приходила с перевязанными руками?
   − Так вот же недавно, с неделю назад было.
   − А, тогда понятно! − Акрамандир погрузился в машину, спокойно достал огромный бутерброд, и с аппетитом оттяпал здоровенный кусище. После сегодняшних явлений, смотреть как он ест было неприятно.
   − Что тебе понятно? − ворчливо спросил Мастер, − понятно ему. Мне вот ничего не понятно. Хоть у меня и юридическое образование.
   Акрамандир хмыкнул:
   − Понятно, что руки она бинтует всякий раз после того, как роет землю. Чтоб не видели черные сломанные ногти, ободранные пальцы.
   Он куснул бутерброд, и меня чуть не стошнило, когда я представил Ирочку, зарывающей труп руками.
   − Тогда она прикопала этого вот, − Акрамандир кивнул в сторону помойки.− А неделю назад, она, натурально, рыла нору. Это потому что ей рожать вскоре, может сегодня. А этот покойник у нее в квартире - это ее демонический супруг, от него она и беременна. В ней сидит самка гнусмаса, это их повадки. А в нем самец... Сидел...
   − Может, ты еще знаешь где она вырыла нору? - восхищенно спросил Мастер.
   − Да знаю, конечно, знаю! − Мы с Мастером вытаращились на него. - На Голубых озерах.
   И увидев, как перекосилось у меня лицо, он невесело рассмеялся:
   − Эх, вы, дурачки, а вы считали, что сами придумали туда ехать? Это была ловушка. Но из-за пальца, и из-за ваших дурацких игр, которые при всем вашем идиотизме приняли литургическую форму, она не смогла захватить вас всех прямо там. Если бы она смогла, она затащила бы вас всех под землю, в свою нору и жрала бы заживо, по очереди, и детенышей бы кормила. А так... Пришлось ей заниматься этим детским садом с дракой в электричке и ночным визитом. А что делать, кушать-то хочется? Все это, в общем-то, ерунда, проблема в другом - если детишки у нее выведутся, городу будет не сдобровать...
   − Так значит два трупа для тебя ерунда? − спросил я Акрамандира. Он отмахнулся, − Помилуйте, по Украине в год две тысячи детей пропадает, а вот ежели детишки у нее пойдут, здесь такое будет...
   − Ладно! − он пристукнул кулаком по рулю. - Поехали, покажу вам как валят драконов настоящие маги!
   − Итить, − удивился Мастер. − А что гнусмас это дракон?
   − Да нет, я так, фигурально, как будто мы средневековые рыцари... А гнусмас, это такая комаха, большая комаха...
   Он показал рукой у себя над головой, какая это большая комаха. Мне стало страшно. Между тем, машина неслась стремительно, и мы мало-помалу приближались к Голубым озерам...
   Наконец, Акрамандир остановил машину. В глаза плеснула праздничная синева озера, нет, правда, голубые озера они такие яркие, нарядные, неестественно красочные. Там было полно народу, все купались, шумели, сорили и прочее. Наслаждались жизнью, короче. Ласково сияло солнышко. Я оглядел пляж, думая о мрачных глубинах под ним. Глубинах, которые таили... чудовище...
   Акрамандир побродил по пляжу, разглядывая берег, насыпь над берегом, сосновый лес за насыпью. Было похоже, будто он собирается снимать здесь кино. Затем он притопнул ногой:
  - Нора здесь.
   Достал из багажника здоровенную спортивную сумку и покрывало. Расстелил покрывало и поставил на него сумку. Задумчиво сказал:
  − Рано. Отдыхайте пока, хлопцы. Скупайтесь.
   Мастер засмущался: "Я это, плавки не взял".
   Я покивал: "Я тоже".
   Акрамандир развеселился: "Так купайтесь в семейниках, в чем проблема"?
   Когда он заверил нас, что это пока безопасно, мы искупались и разлеглись на песочке.
   Затем Акрамандир достал из сумки здоровенный бенефон и принялся кому-то звонить.
   − Денис, − говорил он, − я тебя очень прошу, это очень важно, да, могут погибнуть люди. Я тебе отвечаю, никто не пострадает. Да. Пусть отработают по пеленгу, как я сказал. Да. Спасибо, Денис.
  
   Он взял палочку и стал рисовать на песке какие-то пентаграммы. Через полчаса примерно, люди, оккупировавшие пляж, резко поскучнели, и часто поглядывая на небо стали собирать вещи, хотя погодка стояла ясная.
  
   − А вот теперь подберитесь, ребятки, и бегом в лес.
   Мы взяди ноги в руки и мигом взлетели по склону в лес. Там, по команде Акрамандира, мы залегли, и уставились на пляж. Он порылся в своей сумище и выудил оттуда бинокль. Минут с десять он изучал пустынный пляж, затем, тихо чертыхнувшись, сказал:
   - Все, пошли обратно, затаилась с...ка, нипочем теперь не выйдет!..
  - А что же делать? - почти жалобно сказал я.
  - Будем выманивать, - он хищно ухмыльнулся, и пожал плечами. - Есть искушения, против которых гнусмас бессилен.
   - Это что, например? - спросил я.
   - Например, свежая кровь...
   - Чья?
   - Твоя!
   - А почему моя?
   - А потому, что моя и его, - он ткнул в Мастера толстым пальцем, - ее может напугать, уж очень мы заколдованные, а ты для нее сладенький, избранный...она уже на тебя глаз положила... Короче, садись здесь. Мы сейчас отбежим, а ты бери нож, - он сунул мне в руку тесак, - режь плечо несильно, - и кровь размазывай, чтобы сильнее пахло! Ну, давай, и не ссы, я же сказал... Выручим тебя... иначе до конца жизни будешь ходить и оглядываться... сколько там придется... и заикаться. Ну, давай, браток, некогда сопли размазывать.
   Он с силой хлопнул меня по плечу, и опрометью кинулся к лесу. Мастер поспешил за ним.
   Я с отчаянием огляделся по сторонам. Посмотрел на тесак, и, чтобы поскорее со всем этим ужасом покончить, зажмурился и полоснул по руке. Кожа скрипнула и поддалась, тепло побежало по плечу. Я снова оглянулся по сторонам, бросил нож, и, вспомнив, что надо растирать, стал размазывать кровь, ожидая, что гнусмас выскочит прямо передо мной, и располосует меня в одну секунду, или того хуже, утащит к себе, и вся затея Акрамандира пойдет прахом... А мне будет конец... Не лучший прямо скажем...
   Но... Все вышло не так... Я продолжал размазывать кровь по плечу и по груди. На жаре запах стоял такой, что будь это на Амазонке, пираньи уже повыпрыгивали бы на берег.
   И тут из леса на обрыве, где спрятались Мастер и Акрамандир, послышались крики, кусты в которых они сидели, закачались, как если бы там дрались собаки... Я, привстав на коленях и вытянув шею, пригляделся. Собаки должны бы быть очень крупными, чтобы кусты так качались...
   Тут из зарослей над обрывом выбросило Мастера, и он кубарем покатился вниз, не выпуская из рук большую сумку Акрамандира. Скатившись, он поднялся на четвереньки, и пополз ко мне, волоча сумку за собой. Он не дополз нескольких метров, глухо застонав, упал лицом вниз. Я также на четвереньках подполз к нему, и поспешно перевернул на спину. Глаза его были открыты, взгляд неподвижен, над ключицей, выше выреза футболки, зияла небольшая глубокая рана, из которой натекло немного крови. Я закрыл ему лицо курткой. Мастер был мертв. И ясно было, что Акрамандир мертв тоже. Осознание этого факта ударило меня, как дубина, завернутая в подушку: они, старшие, опытные, притащили меня сюда, и посмели умереть, оставив меня один на один с совершенно жутким чудищем, без сил, без знаний, без средств. Средств! Лихорадочно оглядываясь по сторонам, я рывком открыл сумку, и замер от неожиданности: вместо ожидаемых зелий и таиснтвенных артефактов в сумке была большая стальная труба, зеленого цвета, явно военная штука. Базука, - мелькнуло в голове, - наверно, базука. Ладно, что еще у нас есть? Тааак!
   Еще в сумке лежала какая-то электронная фиговина, тоже военного вида, - маленький радиопередатчик, с антеннкой, и мигающей красной лампочкой. Я не понял, что это. Еще в сумке был деревянный палец. Больше не было ни-че-го. Ну что ж, надо же как-то огранизовывать оборону... Я заткнул деревянный палец за пояс, поднял базуку, осмотрел ее, нашел спуск и повесил на плечо. А передатчик оставил на месте, пусть лежит.
   Прошло минут десять, гнусмас не объявлялся. Я стал сомневаться в своем психическом здоровье. Страх давил на меня просто физически осязаемо. Казалось, его можно было отрывать кусками. Я поймал себя на том, что что-то бубню все время себе под нос. К моему удивлению, это оказалось не "Отче наш", а детский стишок:
  Купили два бублика маленькой Ирочке.
  У каждого бублика было по дырочке.
  Два бублика ирочка съест с молоком,
  А дырочки пусть полежат на потом...
   Правильно. Два бублика − это Акрамандир и Мастер, а дырочка − это я. То есть пустое место. И я полежу на потом, когда она меня поймает. Ужас хлестнул струей и обжег меня, как ледяная вода.
   Потом я подумал, что надо бы пойти посмотреть: что с Акрамандиром. Понятно было, что ничего хорошего. Но посмотреть бы надо было... Я долго собирался сделать это, подбадривая себя тем, что я вооружен. И, в конце концов, я уже совсем почти собрался туда подняться, но тут, наконец-то, появился гнусмас.
   Вот ей-Богу, я был этому рад. Я так уже издергался, что когда прямо передо мной ударил фонтан песка, я, честно, обрадовался, хотя и жутью меня пронзило, как ударом тока. Мне тут же запорошило глаза, и я упал на спину, но успел заметить, как из земли в струях песка, отвратительно треща надкрыльями, вылетает что-то большое, черное и блестящее как жужелица...
   Когда я продрал глаза от песка, и увидел ее, - у меня вырвалось какое-то щенячье подвывание. Она стояла надо мной, покачиваясь, подняв боевую пару конечностей, огромный черный богомол, и смотрела на меня бездонными как космос, как смерть, опалесцирующими глазами. Я тогда сразу и подумал: "Где-то я видел эти глаза, и сразу вспомнил, ах, да, окошечки в крематории, они самые"...
   Она шагнула ко мне, вытянув шею вперед, и зашипела. Я сдавленным голосом почти что простонал: "Не подходи ко мне, у меня базука"... И хихикнул. Потом я нажал на спуск, но выстрела не последовало. Тогда я бросил базуку, лег на спину и уставился в небо.
   И я сказал: "Ангеле Божий, хранителю мой святый, просвети меня и от всякаго зла сохрани, направи меня на путь спасения". И стал ждать, когда закончится моя жизнь. Пусть я лучше буду видеть небо в этот момент. Высоко-высоко в небе появилась маленькая белая фигурка с крыльями. Я моргнул, не думая о гнусмасе, но фигурка не исчезла, напротив она сверкнула и приблизилась, выросла в размерах. Тень гнусмаса легла на мое лицо. Я зажмурился. Ну все, сейчас...Ну? Ну!? Что ж ты тянешь, сволочь?! Я услышал в небе гул и открыл глаза. Гнусмас, смотрел в небо, задрав свою поганую трегульную башку. А с неба на нас падал... нет, не ангел... Су-27. Я смотрел на него, как зачарованный, вернее, я и был зачарован. Это было чудо. Господи, пусть не ангел, пусть СУ-27 явился спасти меня, мне ведь все равно, только бы жить, жить, жить...
  
   Самолет шел прямо на меня, и вдруг под крыльями вспыхнули огоньки, появились струйки дыма. Я никак не мог понять, что это он делает, как вдруг увидел: это же ракеты, они летят сюда... Я заорал, и, забыв про гнусмаса, со всех ног побежал, да что там, полетел к лесу. Ударная волна нагнала меня уже на самом верху насыпи, меня подбросило в воздух, потом шмякнуло о песок. Потом был второй заход. Меня подбрасывало, перекатывало, присыпало песком. Потом я поднялся, в голове звенело, уши были заложены, ноги были ватные и подкашивались. Я выплюнул песок и осмотрелся. Под бугром дымилось развороченное нутро пещеры - норы гнусмаса. Вокруг были разбросаны какие-то черные клочья. Было тихо. Ангел улетел.
  
   Гадины нигде не было видно. Я вздохнул, не смея верить в свое спасение...
   Но тут у меня под ногами зашевелился песок. Я засмеялся и сел. Страшно уже не было.
   Она вылезла. Отряхнула песок. Почистила усики. Уставилась на меня. Придвинулась поближе. Остановилась, вытянула лапу, пытаясь коснуться меня. Не смогла. Я видел, как она напрягается, пытаясь до меня дотянуться. Она пошла по кругу, снова попыталась коснуться меня. И снова не смогла.
   Тогда она снова встала передо мной, сложив лапы перед грудью и раскачиваясь.
   Я усмехнулся.
   - Ну, чего тебе надо от меня? Не можешь дотянуться?
   Она протянула ко мне передние лапы, эти страшные крючки, и вдруг совершенно по-кошачьи муркнула: "Мррррррррр"... Тоненьким таким тембром. Отступила, и снова приступила ко мне, склонила голову набок, и снова промурчала это свое "мрррр".
   -Что? Чего ты хочешь?
   Она потрясла головой, почти по-человечески, жестом досады. Затем началась трансформация. Она складывалась, как трансформер, и переливалась, как расплавленный метал... В конце концов, она превратилась в человека. Это была Ира, только черная, как-будто обтянутая черной газовой тканью. Лицо было похоже, но я не узнавал в этом существе знакомого человека. Бесцветным механическим тоном она сказала: "Мне нужно уйти".
   Я осторожно удивился: "А я тебя разве держу? Иди!"
   Она подумала и сказала: "Не понял. У тебя ключ. Знаю дверь. Нужно уйти. Открой дверь".
   Я, потихоньку отодвигаясь от нее, заметил: "Так нет же у меня никакого ключа".
   Она издала стрекот, как швейная машинка, ей-Богу, и опять муркнула, затем подумала и выдала: "Палец - ключ. Идешь со мной. Покажу дверь. Уйду. Никогда не вернусь. Ты будешь жить".
   − "Так, так, заманчиво"...− Я продолжал пятиться, и она сделал шаг мне в след, забавно отмахнув при этом руками: в движении смешалась пластика человека и насекомого. Наверное, раньше, увидев что-то подобное, я бы заорал от страха, но сейчас весь адреналин перегорел, и мне уже право, было забавно. К тому же, я сообразил, что тронуть меня она не может, − палец не дает.
  
   В это время вверху, по обрыву, метнулась черная крючковатая тень, я засек ее краем глаза, но не смел повернуть голову и посмотреть. Я видел, что гнусмас тоже что-то заметил, и тоже боится посмотреть, отвернуться от меня.
  
   Я спросил:
   − А что это ты такая черная и говоришь с трудом, раньше-то болтала, как настоящая?
   Она задумалась, и от этого, ее руки тут же вздернулись и согнулись в крючки как у богомола. Надо же, забыла правильно держать. Потом ответила:
   - Акт воспроизводства. И повреждение. Нет энергии для полной симуляции. Отведи меня.
   Я пораскинул мозгами. Убить - не убью. А убрать ее отсюда - вариант. Для всех хорошо. И я жить буду, а? Здорово? Я чувствовал, что она не врет. Возможно, ей просто не хватало сил на вранье. На самом деле, вранье - очень затратная штука энергетически.
   − Ладно, − лениво сказал я, − веди, где там у вас дверь в лето.
   Я взял из-за пояса палец, и крепко, до боли, сжал его в руках.
   Она покачала головой: "Сюда". И указала на логово. Иди за мной. Она шагнула вовнутрь логова и исчезла. Я огляделся по сторонам, не веря своим глазам, и шагнул за ней.
   Пространство выгнулось и взвыло контрабасом, свет померк, затем моего лица коснулось дуновение воздуха. Я осторожно разжмурился. Вокруг было темно. Мы были в городе. Я ясно чувствовал, что это не Эн-ск. И была ночь, влажная и жаркая.
   Она привела меня к какому-то строению, в слабо освещенном переулке. Вернее всего, это была продовольственная лавка. Она сорвала массивный замок двумя пальцами, отворила дверь и вошла. Поманила меня за собой. Указала на стену. Я напряг зрение и увидел нарисованный на стене мелом прямоугольник.
   − Активируй. - Без выражения сказала она, − затем подумала, муркнула, и добавила, − Пожалуйста.
   − Как?
   − Коснись ключом.
   Я уже потянулся ключом к двери. Гнусмас покорно ожидал.
   − Постой, − я отдернул руку.
   Она медленно подняла на меня глаза. Лицо без выражения, казалось излучает удивление, и еще мне показалось упрек: ты же обещал, дескать.
   − Есть вопросы, − невольно подражая ее неживому тону, сказал я. Она кивнула: "Спроси".
   − Что будет с Ирой?
   Она равнодушно пожала плечами:
   - Получит себя. Будет сама. Слабый маг.
   Я подумал, что это, наверное, правильный ответ.
   − Ты кто? Откуда?
   Она, мне показалось, попыталась улыбнуться.
   − Гнусмас - неправильное слово. Я - олли, союзник из сна. Лазутчик.
   Компренде ву?
   Это неожиданное "компренде ву", так рассмешило меня, что я чуть не упустил палец. Тут меня пробило холодным потом. Я увидел, как она посмотрела на меня. Я увидел смерть в этом взгляде. Прошедшую мимо. На этот раз.
   − Из какого сна? − Настырно продолжал я.
   Гнусмас (олли?) - терпеливо вздохнул. Ну, так мне показалось.
   − Она, − тут гнусмас показал на себя, занималась сновидением, осознанные сны. Кастанеда, да? Знаешь?
   О, да, я знал Кастанеду... Мы все читали Кастанеду. Все пытались увидеть во сне свои руки, у некоторых даже получалось. Я тоже был в этом числе. Я долго и настойчиво, даже, наверное, навязчиво практиковал сновидение, и временами мне даже казалось, что вот-вот получится что-нибудь такое значительное ...
   Черная тварь между тем продолжала:
   − Она хотела захватить меня. Но я схватила ее и пришла сюда. Я тоже практикую сновидение. А вернуться обратно я не смогла. Потому, что она потеряла свой ключ. Внутренний ключ. Потом я встретила его. Это мешало.
   − Но зачем ты убивала? - закричал я ей в лицо. Поразительно, какими смелыми становятся люди, когда им гарантирована неприкосновенность.
   Она так же равнодушно пожала плечами:
   − Не поймешь. Мы как электричество. Не могли не убить. Они были небезупречны. Поэтому умерли.
   − А я?
   − У тебя ключ. Ты привратник. Не могла убить. Она сделала ключ. А ты отобрал.
   − Но ведь палец сделал другой человек.
   − Неважно. Сделал. Теперь он твой. Ты - привратник. Без тебя не работает. Ак-ти-ви-руй.
   Видно было, что она скоро потеряет терпение. И я решил не искушать Господа своего. Я активировал дверь. И она ушла. Когда дверь закрылась и снова стала меловой чертой на стене, меня словно всосал бескрайний океан пространства-времени, за считанные секунды перенес через огромное расстояние, и вытряхнул из своих недр на кровать в моем доме. Но когда дверь закрывалась, я увидел или мне показалось: словно черный туман, сгусток дыма, проскользнул за ней в дверь.
  
  
  
  Кастанда
   −...слабая концовка у Вашей байки, − молодой человек презрительно изогнул губы.
   Бывалый усмехнулся:
   − Милый мой, а кто сказал, что это концовка? Тем более, самолета нашего так и нет...
   Молодой скрестил руки на груди, смерил бывалого взглядом. Что-то ему не нравилось в ситуации. Обаяха-собеседник оставался обаяхой, но вселял какую-то тревогу. Хотя какие могут быть тревоги? Нормальный дядька, вполне себе безобидный. Как встретились, так и разойдемся... И никаких проблем...
  
  
  Глава 2. Дверь в Преисподню.
  
  
   Черкасов
  
   ...полежал немного, не веря в то, что я здесь. Затем я сел на кровати, помотрел на порезанную руку, всю в кровищи, на рубаху, заляпанную кровью, и перемазанную чем-то черным, закинул голову и завыл, избывая, сжигая в этом вое все поганые чудеса, весь страх, все смерти сегодняшнего дня. Этот дикий черный звук еще покидал мою гортань, а голова моя уже падала на подушку. Кажется, я заснул еще в падении...
   Проснулся я, как от толчка, рывком вскочил, как на работу проспавши, и замер, обалдело вытаращив глаза: где я, что я, когда я? Взгляд мой упал на часы: 3 часа ночи. Так, а чего это я взломался в такую рань? Я снова сел на постель. И тут раздался звонок. Я застонал, сжимая мучительно пульсирующую голову, страх резанул по нервам ржавой пилой, но оттесняя страх, во мне уже подымалась злость. Какого черта? Что вы все ко мне пристали? Убейте, в конце концов, но хватит мотать нервы!.. И дайте ж поспать, гниды!..
   Вот честно, страшно было даже в глазок заглянуть, но, пораскинув мозгами, заглянул... Если кто может убить через дверь, так ему и дверь деревянную выставить не проблема.
   Я заглянул и испытал мощный прилив дежавью, припомнилось вчерашнее, за дверью стоял, наклонив голову, человек в красном спортивном костюме. Не поверишь, как мне попустило... С легким сердцем и радостной злостью, я, морщась от боли в правой руке, стал открывать замок, одновременно, левой, нашаривая в углу у двери добровей.
   − Сейчас, сейчас...− бормотал я многообещающе. Дверь распахнулась. От неожиданности я издал вопль, который, наверное, разбудил весь подъезд: Вместо давешнего убийцы передо мной стояла Ира, тоже в красном костюме. Она подняла голову, и я попятился под ее взглядом.
   − Я зайду? − кротко спросила она, − очень нужно. Я комично закрылся от нее добровеем, и тут только сообразил, что при мне нет пальца, и я, даже предположительно, не знаю где он.
   Ира умехнулась: "Не беспокойся. Это я, настоящая. Я не кусаюсь".
   Я посторонился, пропуская ее в дом. Она прошла, уверенно свернула в гостиную, хотя ни разу не бывала у меня в доме. Девушка села в кресло, положила ногу на ногу. Я поразился: ее как будто подменили! Исчезла ее скованность, принужденность движений, напряженность позы. Теперь она была грациозной, легкой, пружинистой.
   − К делу, - сказала она, не поздоровавшись, − напрасно ты жаловался, что тебе не дают поспать.
   Я не успел ни удивиться, ни возмутиться, как она продолжила мысль:
   − Видишь ли, ты спишь, и будешь спать, я полагаю, еще часов десять объективного времени. Субъективно, то есть у нас в распоряжении, будет около трех суток. За это время мы с тобой должны решить одну проблему. Кстати, я была бы свиньей, если бы не поблагодарила тебя за помощь.
   − За помощь?.. - Я расхохотался почти истерически. Она поморщилась: "Ну, хорошо, за спасение... Нет, я все понимаю, погибли люди, но ведь они охотились на нее, а Химса была мне подругой, сестрой, она учила меня. Это она в соматической аватаре страшная, а когда мы были слиты в осознании, она была такой чуткой, доброй, она мне мать заменила. Она хорошая, Химса".
   − Мне так не показалось, кстати, она о тебе отзывалась довольно равнодушно.
   − А как бы она еще отзывалась, если ее боевая трансформа исключала участие астрального тела? Эмоции были для нее непозволительной роскошью. За эмоции в боевой трансофрме платят жизнью.
   − Смотрю, она многому тебя научила
   − Да уж, − Ира посмотрела куда-то в пространство за моей спиной.
   − Так что же, чем еще я могу тебе помочь?
   − Ну, видишь ли, у меня были неприятности из-за дружбы с Химсой, теперь у нее неприятности из-за дружбы со мной. Мы должны помочь ей, иначе ее вышвырнут из ее мира в наш. У них так казнят. Ссылка, понимаешь? Чтобы она тут сдохла.
   Я открыл рот, но Ира опередила меня:
   − Да знаю я, что ты скажешь: "Ну конечно, Боже мой, пусть сдохнет, никто непротив".
   Я согласно кивнул.
   − Но ты представь, что она здесь устроит, чего нам всем будет стоить ее смерть? А ее жизнь?
   Ира транслировала мне ярчайший глюк-сон, в котором я сидел на песке у Голубого озера. У ног моих валялась базука, на меня падала тень гнусмаса, а с неба на нас карой Божьей низвергался штурмовик, которого я принял было за ангела. Гнусмас совершил молниеносное неотразимое движение в мою сторону. Я закрыл глаза и издал предсмертный крик, но тут же понял, что жив и успел увидеть как гнусмас, выверенным движением сняв базуку с предохранителя, навел ее на самолет и произвел образцовый выстрел. Что выстрел образцовый я понял, когда увидел, как самолет разлетелся на мелкие шмотья в облаке огня и дыма.
   Затем морок кончился. Ира сидела в кресле и улыбалась:
   − Она у меня способная, Химса. Если она постарается, небу жарко будет. Да и подохнет она в нашем мире исключительно от тоски, а чтобы не тосковать ей нужны будут развлечения.
   Я потер виски.
   − Ну, а чем ты можешь помочь? И я, я-то причем?
   − Притом, − Ира усмехнулась, − если ее выпрут сюда, и она затоскует, ее первым развлечением будешь ты. И это будет происходить, заметь, наяву.
   − И что ты предлагаешь? В ее мире нам придется иметь дело с такими как она, какие же у нас шансы? Что так, что эдак, один хрен − конец. И еще я не понимаю, это она тебя попросила, или ты сама додумалась?
   Ира пожала плечами.
   − Да какая тебе разница? Для тебя другое должно быть важно: во-первых, у тебя есть палец, значит там тебя не тронут, во-вторых, в том мире мы справимся в течении десяти суток, и после этого ты можешь забыть о пальце и прочих приключениях, если захочешь... Она мечтательно подвела глаза:
   − Сновидение, это как наркотик... А вот если сейчас мы этого не сделаем, что ж , сегодня ты сможешь поспать спокойно... Но потом, до конца жизни тебе придется держаться за этот палец. А кто знает, вдруг когда-нибудь во сне ты его выпустишь?.. И тогда тебе конец... Вот и еще один момент: зачем это мне? Эта ситуация - серьезный вызов, если мы примем его, и поможем Химсе, получим серьезный бонус. Проще говоря, мы, ты и я, можем серьезно вырасти в плане личной силы, и получить полезного друга.
   Я колебался, с одной стороны мне совершенно не хотелось, куда-то там идти совершать подвиги и получать бонусы. С другой стороны, того ужаса, которого я натерпелся за последнее время, мне хватило с лихвой. Не хотелось бы растягивать этот кошмар на всю оставшуюся жизнь. Сдругой же стороны, после всего, произошедшего на Голубых озерах можно было поверить в любую мистическую хрень, и принять ее в серьез... Тем не менее...
   − А как мы туда попадем? - неуверенно спросил я у Иры, страстно желая, чтобы она не знала этого, или не могла, или еще что-нибудь помешает нам, и можно будет отложить вопрос, чтобы на досуге обдумать, и придумать что-нибудь такое...
   Ира хладнокровно произнесла: "Говно-вопрос".
   Она встала, достала из сумочки кусок мела и нарисовала на стене прямоугольник-дверь. Я подошел, и потер меловую линию пальцем, бессмысленно глядя на нее. Ира ткнула меня кулаком в бок:
   − Ключ возьми!..
   − Ключ?
   − Да палец же, − в ее голосе откровенно звучала досада на мою тупость.
   Я, как ватная кукла, безо всякого желания, протопал в спальню, поискал глазами палец, не нашел, облился холодным потом. Затем, − Семен Семеныч! - полез под подушку, − вот же он!
   Я вернулся. Ира нетерпеливо притопывала ногой, стоя перед дверью.
   − Ты можешь быстрее шевелиться? - Спросила она нервно, − там у нас не будет времени ползать, придется подвигать поршнями, сэр...
   Она помолчала и добавила:
   − Если конечно, рассудок и жизнь дороги Вам...
   Я поднес ключ к замочной скважине. Ткнул в стену деревяшкой. Дверь, со скрежетом оформилась. Появились дубовая лудка, полированная плоскость, медная ручка. Я вытаращился на нее, знаешь, к этому трудно привыкнуть...
   − Открывай, − сказала Ира.
   Я шагнул в сторону и обернулся к ней:
   − Слушай, что ты все время командуешь? Сама открывай, если хочешь!
   Она поморщилась: "Мужчины... Какой ты храбрый! Или это ты девушку пропускаешь вперед"?
   Я огрызнулся:
   − Тебе надо...
   − О, а тебе, значит, не надо?..
   Я понимал, что она, видимо, права, но, знаешь, как бывает, само сознание сопротивляется, не принимает реальность. Я отступил еще на шаг.
   − Мне, наверное, надо, но...
   − Что "но"? - тон ее был уничтожающе-презрительным.
  − Но я не хочу...− Закончил я упавшим голосом.
  − И черт с тобой, надоело, я иду сама...
  Она решительно взялась за ручку и со скрипом повернула ее. Дверь распахнулась, оттуда сразу потянуло разогретым металлом, комната озарилась красными бликами.
   Я, не сдержав любопытства, непроизвольно вытянул шею, и заглянул туда. Передо мной разверзлась преисподня, темное слепое черно-багровое пространство, периодически освещаемое кровавыми вспышками с низкого неба, затянутого, отвратительными на вид, лиловыми тучами...
   Я отшатнулся, да и героическая Ира помедлила, и вернула обратно, уже занесенную над порогом ногу.
   Но в это время стена за моей спиной с грохотом раскололась, и в проломе показалась огромная, с капот жигуля, черная огненная пасть, с вываленным сизым языком и совершенно безумными, красными глазами...
   Я замер от ужаса, и видимо, тут же попался бы на зубок этому кошмару, которому нет названия...
   Но тут Ира схватила меня за рукав и прыгнула в дверь, всем своим весом увлекая меня в бездну. Мы с криком полетели в жаркую недобрую черно-красную бесконечность.
  
  
  
   Я пришел в себя не сразу и не весь, какое-то время часть сознания отсутствовала. Потом, собравшись целиком, я осторожно приоткрыл один глаз и огляделся. Я лежал на огромной куче какой-то черной травы. Ага, это мы в нее упали. Я поднялся на четвереньки. Обзор увеличился, вокруг было затянутое желтоватым туманом одноообразно серое поле, в котором, то там, то тут, были натыканы черные скалы. Одна как раз рядом, еще, слава Богу, на нее не грохнулись, костей бы не собрали бы. На горизонте виднелись горы. Небо было полностью затянуто теми самыми черно-лиловыми облаками, которые показались мне столь отвратительными. А сейчас они были вроде и ничего. Лучи солнца едва пробивались сквозь эти облака. И еще в этих самых облаках время от времени беззвучно вспыхивали багровые зарницы. Я кое-как поднялся на ноги, ощупался: "Хе, живой, целый! Отлично! Тут меня как кипятком ошпарило: а где дверь? Я лихорадочно стал озираться. Двери никакой не было и в помине. Что ж я делать буду? Ведь у меня же мела нету! Только я успокился, решив, что, в крайнем случае, нарисую дверь кровью на скале, как меня настиг второй пробой: где палец? Я закрутился как собака, ловящая собственный хвост, и с удивлением обнаружил палец у себя в руке, я так сроднился с ним, что не чувствовал его в руках. Не успел я успокоиться по этому поводу, как получил пробой третий: где Ира? Я стал нарезать спирали вокруг скалы, под которой лежала наша куча травы. По полю, кстати, можно было видеть еще несколько таких куч. Наверное, местные крестьяне думали, что это у них такие скирды.
   Ира напугала меня до заикания, выскочив из-за скалы. Она буквально выпрыгнула, пригнувшись, и, не сумев остановиться, боднула меня головой в живот. Мы оба повалились в эту траву. И переведя зашедшееся дыхание, стали хохотать, мы ржали как кони, минут пять, ничуть не боясь, что нас услышат местные крокозябры, или как их там, и, не стесняясь, что нас оштрафует местная полиция за нарушение порядка. Когда мы отсмеялись, я понял, что эти пять минут ржания несколько сблизили нас. Я прыжком встал и подал ей руку. Она маленькой горячей ладошкой крепко ухватилась за мою кисть и пружинисто поднялась на ноги.
   - Что ты там делала? - спросил я.
   - Разведывала место.
   − И чего наразведывала?
   − До ближайшего населенного пункта километров 10. Если поторопимся, попадем туда засветло, ночевать здесь опасно.
   − Ха, я так уже и понял, здесь, верно, и дневать опасно, а?
   − Бееее! - она показала мне язык. − Что, сдрейфил?
   − Детский сад, ей-Богу, пошли, что ли? По дороге дразниться будешь.
   Она вышла на открытое место, повертела головой, и, поймав направление, по нюху что ли, бодро зашагала по этой непривычной степи. Тропинки я не разглядел. Но по ней чувствовалось, что она здесь не впервые.
   − Слушай, а как ты дорогу находишь?
   − А посмотри воооон туда.
   Ира ткнула пальцем, что называется, в небо.
   Я пригляделся, но ничего не увидел.
   − А на что смотреть-то?
   − Да вон, вон же, ну смотри, здоровый такой, на пол-неба.
   Она тыкала и водила пальцем по периметру этого чего-то, но я никак не различал, что там она такое видит. Наконец увидел... Я сел прямо на дорогу. Батюшки-светы! Просто оно такое огромное и сливается с этим черно−багровым небом, и контуры размыты. Местное солнце... Гигант, действительно закрывающий собой половину неба.
  
   Ира возмущенно закричала: "Кой черт уселся, пошли"!
   − Ир, как его зовут? - Спросил я шепотом.
   − Кого зовут?
   − Солнца этого. - Мне показалось, что этот объект должен звучать именно в мужском роде.
   − Солнца! − Она фыркнула. − Да, я сначала тоже долго привыкала.
   − Эта штука у них называется Интуарор. Да. Интуарор − звезда насилия и ужаса. Звучит?
   − Сильно...но мрачно...
   − Со мной дружи, - сказала она, − И не такое увидишь.
   − Это точно, я смотрю, ты способная...
  
   Какое-то время мы шли молча. Потом я спросил: "Слуш, а где мы вообще"?
   Ира снова возмущенно фыркнула: "Ну и вопросики у тебя"!
   − А что не так?
   − А то! Мы спим, между прочим.
   − И что?
   − А все! Это все, - она обвела рукой мрачный, давящий ландшафт, − Нам снится.
   Я пожал плечами.
   − Ну и что? Как-то же это называется, и потом, тут же эти самые живут, гнусмасы! А они... Не сказал бы что это все мне приснилось...
   − Отстань. − Грубо сказала она и отвернулась. - Никак не называется, иди себе и молчи в тряпочку. Палец вон достань и в руках держи! Умник мне. Надо ему все.
   Я крайне изумился этой вспышке. Она покосилась на меня.
   − Ладно, не обижайся. Я просто ненавижу название этого мира. Гашшарва. Вот как называется. Тьфу, ...ля! - Выругалась она. − Как змея с языка сползла!.. Ира с омерзением сплюнула.
   Я покачал головой. Она остановилась.
   - И имей в виду, умник, это ад.
   − Что?
   − Что слышал. Ад. Преисподня. И попасть сюда можно не только во сне.
   − А как еще? - сразу пристал я, чувствуя, как у меня разгорается когнитивный голод.
   Ира хихикнула: "Вести себя плохо". Я тоже улыбнулся. Потом спохватился: "Постой, что же получается, если от одного названия эттого мира тебя тошнит, то каков же сам мир"?
   Ира поcмотрела на меня с неожиданным презрением:
   − Самое отвратительное в этом мире, это то, что приходится время от времени произносить его название. Если бы не это, он был бы ничего. И если из-за тебя мне придется делать это часто...
   − И что же будет? - Я остановился и, скрестив руки на груди, смерил ее холодным взглядом.
   − В глаз получишь. − Отрезала она. − И не посмотрю, что ты на пятьдесят килограмм тяжелее. Пошли, чего встал как столб? Она обошла меня и пошла дальше.
   С полчаса я шел молча, Ира мурлыкала какую-то попсовенькую мелодию. Этот самый ихний Инту...как его? ...арор начал ощутимо пригревать. Потом меня стало опять разбирать любопытство, вполне, впрочем, извинительное: черт возьми, явно же опасные места, а она ведет меня как барана, и не объясняет ничего. Я спросил: "Куда мы так бодро шагаем"?
   − Я же сказала, в ближайший поселок. На ночь нам нужно укрыться. А до темноты часа два всего.
  Нет, это я понял, а потом, потом куда?
   Ира зло посмотрела на меня: Куда-куда, на кудыкину гору. Сама честно не знаю. Сориентируемся. Надо Химсу найти или ее сестру - Симху. Они в городе. Переночуем. Спросим у колхозников как пройти. Ясно?
   Я задумался. Идея адских колхозников меня увлекла.
  Затем я спросил: "Слушай, а ты вообще здесь была когда-нибудь? Что-то ты не знаешь ни черта"?
   Ира скосилась на меня прямо-таки с ненавистью.
   − Вот ты фашист, что ты меня допрашиваешь?
   − Ну как же блин, ты меня сюда затащила, я и не знаю куда... Хочется же знать где я?
   Она засмеялась: "Нет, ладно, не буду тебе в глаз бить. Ты смешной. Где-где. В Караганде! Я с Химсой встречалась для уроков в лесу. Здесь, я, конечно, не была. Она не может сейчас в лес, она сидит под арестом. Все, я больше ничего не скажу, потому что ничего не знаю. И хватит болтать, шевели поршнями! Я понимаю, что это глупо лезть неизвестно куда очертя голову, но, блин, я должна же выручать своего союзника...
   - А я?
   Она засмеялась: "А тебе не повезло, шевели поршнями"!..
   Я шел теперь молча. Спрашивать больше не хотелось. Я вспоминал Робинзона Крузо. Как там у него попугай говорил: "Робин, Робин, бедный Робин, где ты был Робин, куда ты попал? Между тем дорога постепенно менялась. Эта ихняя адская степь кончалась. Тропа наша оформилась, раньше-то мы шли напивпростець. По обочинам стали появляться черно-зеленые кусты. Кусты все крепчали по мере нашего продвижения, тянулись вверх, распространялись вширь, и вскоре мы вступили в настоящий лес, довольно мрачный, но по-своему красивый.
  
   Там были высокие стройные деревья, видимо, хвойные, похожи немного на сосны. Или елки. Черные, правда. С серебром. Очень красивые. И еще часто встречались такие: с толстыми стволами, и разлапистыми листьями, напоминавшими пятерню. Багрово-лиловые лучи Интуарора придавали им эдакий зловеще-таинственный вид. То ли они тянули лапы к нашим глоткам, то ли приветливо махали нам.
   Внезапно из-за поворота дороги, к которому мы приближались, послышался неясный долгий звук. Мы замерли. Вот оно, первый контакт в этом пустынном мире. Звук приближался, и скоро можно было понять, что это пение. Тягучий, но приятный, своеобразный мотив, детский голос. Ира сжала мне локоть, шепнула: "Этот стон у них песней зовется"... Наконец он появился из-за поворота. Увидел нас. Встал, как вкопанный. Это был мальчик, лет двенадцати, если по-нашему. С бледно-серо-зеленой кожей, в невыразительной желтоватой просторной одежде: штаны-рубаха. С сумкой через плечо. Глаза по полтиннику. Пару секунд он, не отрываясь, смотрел на нас. Затем уронил посох и с диким криком кинулся в обратном направлении. Мы переглянулись и было попытались догнать его, но куда там. Ребенок развил с места такую скорость, что догнать его было утопией. Мы покричали вслед. Тщетно. Ира подняла с земли посох. Осмотрела его.
   − Ничего особенного. Рельба красивая, ненашенская. Возьму с собой, отдадим потом.
   С пригорка мы увидели деревню, как на ладони. На дорогах, на въезде и выезде, клубилась пыль. Шла эвакуация. Когда мы вошли, деревня была пуста.
  Мы вышли на центральную площадь. Смеркалось. Ира прислонила посох к дверям местной ратуши. Интуарор сел. Мы нашли приют в брошенной деревне. Первый попавшийся дом, ближайший к площади послужил нам убежищем. Что сказать, дома были как дома. Маленькие кирпичные домики цвета коровьего дерьма. Крыши были крыты чем-то, вроде черепицы, только с круглыми элементами. Похоже было, что ее сделали опять же из коровьего дерьма. На дворе ухоженные грядки, на них растет какая-то местная ерунда.
  
   Мы порылись у них на кухне. Нашли горшок с какой-то бурой массой, в которой выделялись мясистые клубни. Вроде бы смотреть на это блюдо можно было без омерзения. Есть, как выяснилось, тоже. Мы его поели и не отравились. Потом легли спать, не выставляя охрану. Мне было немного неудобно, что мы так потеснили местных жителей. Но сил на этический анализ уже не оставалось. Ира рухнула на кровать. Я вырубился на полу, едва успев постелить одеяло. Утром мы подскочили как жаворонки, сполоснулись в бадье с дождевой водой. Пожевали этой бурды с клубнями. И ломанулись дальше по пыльной дервенской дороге. Утром здешний мирок выглядел довольно симпатичным. Ночью прошел дождик, и все выглядело умытым, хотя и мрачноватым. Утренняя Гашшарва напоминала физиономию узника, который отыскал подземный ход, и планирует побег, но озабочен, чтобы по его лицу не догадалось тюремное начальство. По бокам дороги были адские поля, засаженные адскими культурами. Я пригляделся: Колоски были свернуты в полтора оборота спирали. Посреди поля гнилым пеньком торчал черно-зеленый как все тут у них, брошенный трактор или комбайн. Я отвел глаза. Через час пыльный деревенский тракт сменился дорогой, мощеной темно-зеленым кирпичом. Ира ткнула меня локтем в бок: "Мы уже не в Канзасе, Тото". Я вздохнул.
   − Вот то-то и Тото, таскаешь меня за собой, как собаку, по всяким преисподним.
   Она прыснула, как первоклассница. Дальше мы обсуждали сравнительные достоинстава различных пород собак. Потом, помолчав, Ира сказала:
   − Знаешь, если бы ты был собакой, ни за что бы тебя не взяла.
   − Почему? − Обиделся я, попадаясь на ее крючок.
   − Потому, что ты − тормоз. − Спокойно сказала Ира. − Нафиг мне нужна собака-тормоз? Стопкрантерьер.
   На этот раз я ткнул ее локтем в бок: "Слышь, Ирка, да ты сама собака хорошая".
   Она надулась, но через полчаса уже снова была в хорошем расположении духа, и улыбалась, оглядываясь по сторонам.
   Вскоре мы увидели табличку-указатель, как выснилось Ира умела читать по-ихнему: "Шрастр Дигм 15 км". − По буквам прочла она занозистые руноподобные знаки. И радостно объяснила: "Шрастр это по-ихнему город, а Дигм − это название.
   − А пятнадцать километров, − насмешливо закончил я, - Это пятнадцать километров. Значит, тоже у них тут метрическая система.
   И тут мы встретили Отшельника...
  
   Кастанда.
   Молодой испугался было, когда Кастанда плюхнулся рядом с ним в кресло в салоне самолета. Кастанда, добродушно ухмыляясь, показал посадочный талон: "Вот, веришь? Ей-Богу, случайность". Молодой взял себя в руки. В конце концов, врал старик забавно.
   − Случайно? - Задумчиво протянул он.
   − Случайно, случайно. − Задышливо пропыхтел Катсанда. − Хотя говорят, что случайностей в жизни не бывает. Но это случайно, как раз тот случай, когда бывают. Угу.
  
   Черкасов.
  ... он сидел на обочине дороги, такой же темно-зеленый, как все люди здесь, в зеленом плаще. Впрочем, плащ его был похож скорее на военную плащ-палатку, и разрисован синими камуфляжными пятнами. Он жевал лепешку и прихлебывал из фляги. Морщинистое лицо его не выражало страха. Не было в нем и приязни. Он просто смотрел на нас. Все же он казался больше дружелюбным. Мы остановились рядом. Он отвернулся и пробормотал фразу на своем (Гашевском? Гашшарвском?) языке. Ира перевела: "Дети Шанега и Фанега пошли гулять в страну Эферихе, когда их родители заснули вечером".
   Отшельник жестом предложил нам присесть рядом. Я сел сразу на землю, а Ира, поколебавшись, последовала моему примеру. Отшельник сказал на чистом русском языке, с таким это "мааасковским гаварком": "Ты немного неправильно переводишь, там, в оригинале было так: Папочка и мамочка заснули вечерком, а Танечка и Ванечка в Африку тайком". Я засмеялся. Образованный человек! Чуковского знает!
   Он все же улыбнулся.
   − Я странник. Приходится знать язык хорошо. Сам перевел. Знаете, друзья, вы - демоны из Энрофа по названию бледные призраки, знаете об этом?
   Мы помотали головами. Ира сказала:
   - Ну... мы заметили, что нас немного побаиваются.
   − Еще бы, − сухо сказал Отшельник, - ведь ваше дыхание ядовито, взгляд и голос сводят с ума, а от прикосновения местный житель просто рассыпается в каррох.
  
   ...Отшельник сказал: "Белая лягушка недалеко уйдет по зеленому болоту". Мы с Ирой переглянулись. Отшельник протянул нам пригоршню порошка, извлеченного из его котомки. Мы стали натирать лица и руки, до степени похожести на лицо Отшельника.
   - Без этого, - важно сказал Отшельник, - вы до города не доберетесь. Убьют. Здесь вас боятся, бледных призраков.
   - А ты, значит, не боишься? - спросила Ира, подбоченясь.
   - А я не боюсь, - согласился с ней Отшельник, едва заметно улыбаясь.
   - И почему же это ты не боишься?
   - А я думал, думал и придумал: лягушки белые и зеленые боятся друг друга потому, что не знают друг друга. Страх происходит из незнания. А я знаю. Потому и не боюсь. Ни белых, ни зеленых. Он снова улыбнулся. Протянул нам по маленькому пузырьку со снадобьем:
   - Чтобы снова стать белыми...
   - Чего ты хочешь? - с нажимом спросила Ира
   Он молча покачал головой.
   - Тогда зачем ты здесь сидишь, зачем говоришь слова?
   Отшельник поднял на нее глаза, перевел на меня.
   - Я делаю то, что все должны делать в этом аду, и в вашем аду. Отрабатываю карму.
   Он стремительно встал, так, что мы отшатнулись.
   Махнул рукой: "Пойдемте".
   И стремительно зашагал по пыльным кирпичам, чудно подпрыгивая, а то ли прихрамывая.
   -Чего это он так? − шепотом спросил я у Иры.
  Она так же шепотом серьезно ответила мне: "Скороход! У них тут школа есть − йогов-скороходов, вроде наших лун−гом−па, хапкеншут называется".
   - Наших?
   - Ну, тибетских, какая разница?
   -А что он имел в виду, по поводу нашего ада?
   -Они тут думают, что у нас тоже ад. В чем-то они, наверное, правы. Но мне показалось, что у нас лучше.
   - Да уж, у нас, по крайней мере, нет таких тварей, как твоя Химса.
   Ира ткнула меня под бок.
   − Ты это, притихни, про Химсу, их тут уважают. И, между прочим, не так уж тут и страшно. Тебя, как мужчины, это прямо касается. Хватит сс...ться от каждого шороха! Да, это ад Гашшарва, тьфу, какя гадость, но и тут тоже люди живут. И нет здесь никаких таких голливудских ужасов!.. − Последние слова Ира выкрикнула фальцетом. Так, что Отшельник присел, и, обернувшись к нам, приложил палец к губам.
   − Вот как раз тут не стоило шуметь...
   Его голос заглушил совершенно жуткий вой, раздавшийся из чащи. Затем раздался хруст веток, деревья метрах в пяти от дороги закачались. Мы попятились.
   - Что это? − Шепотом спросила Ира.
   Глаза у нее были огромные и перепуганные.
   - Сейчас посмотрим, − Отшельник спокойно пожал плечами.
   Тут только я сообразил схватиться за деревянный палец.
   Из лесу на дорогу выломился именно что типичный голливудский ужас, причем довольно удачно снятый: давешний наш монстр, из-за которого мы тогда так резво сиганули в пропасть из моей уютной квартирки.
   - Кстати, совершенно некстати спросил я у Иры, - А чего тогда оно ко мне в квартиру влезло?
   - Так ты у него и спроси, - ответила Ира дрожащим голосом.
   Тварь снова испустила такой вой, что мы перестали слышать друг друга. Но лезть в драку она не торопилась. Я взял палец в руку, вытянул навстречу чудовищу, и сделал небольшой шаг в его сторону.
   - Не подходи! − Крикнула Ира.
   Я оглянулся на Отшельника. Он стоял абсолютно спокойный. Улыбнувшись, он сделал приглашающий жест в мою сторону. Мол, давай, смелее, тореадор...
   Я повернулся к твари, которая, выпуская пар из ноздрей, и сверля меня ненавидящим огненным взглядом, рыла землю передней лапой, и неожиданно для самого себя, сделал выпад жезлом в ее сторону.
   Тварь заревела и попятилась, словно на нее плеснули кипятком. Я осмелел и подшагнул, затем продвинулся еще на два шага. Гадина резво, несмотря на свои носорожьи габариты, отскочила. Я придвинулся еще, и тогда зверюга, обиженно ворча и треща кустами, ломанулась обратно в лес.
   Мы постояли еще: ноги дрожали. Потом Ира повернулась ко мне и стервозным тоном сказала:
   Вот! Видишь, как это неприятно! А вы мне в лицо тыкали этой фигней.
   −Я не тыкал.
   − Какая разница! − Она отвернулась.
   − Ну что ж, − подумал я, − логики ждать от нее не приходится. Зато она, кажется, пришла в тонус.
  
   Километра через три мы наткнулись на колодец. Было жарко. Парило. Тучи нависали над дорогой. Лес стоял стеной по обе стороны. Отшельник сбросил свой балахон. Вытащил воротом и опрокинул на себя ведро воды. Я сначала не обратил внимание, а потом меня аж передернуло. Я вытянул шею и уставился на его спину: там такие шрамы были, воистину адские. Я ткнул Иру в бок, она взглянула, вздрогнула, но ничего не сказала. Водичка оказалась кристально чистой, и ледяной, очень вкусной. Адски вкусной, я бы сказал.
   Вскоре, после криницы, мы увидели красную табличку с названием города. Дигм. Слава Богу, наконец-то. Мимо пропылил конный экипаж, только не совсем кони это были, вернее, совсем не кони, затем профырчало что-то вроде автомобиля. Похоже, здесь серьезно считали, что автомобиль не роскошь, а средство передвижения: штуковина была выполнена чисто функционально - обтекаемые контуры, но крашена веником, и, по-моему, выполнена из пластика, а может и из дерева. Вообще, немного шокирует такой подход, даже наш Жигуль по сравнению с этой штукой − праздник.
   И вот наконец-то потянулся частный сектор. Сначала деревянные хижинки, стоящие кучками, как китайские пятидворки, затем домишки посерьезнее, каменные, потом и зажиточные дома − кирпичные, с землей, обнесенные забором.
  
   − Добро пожаловать в славный город Дигм! − серьезно сказал Отшельник.
   Я тяжело вздохнул. Он посмотрел на мою кислую мину. Недоуменно поднял брови.
   − А в чем дело? Мы его любим. К тому же страдания очищают душу.
   Над головами у нас послышался звук, от которого моя душа забилась глубоко в пятки. Я пригнулся, и даже присел, еще хорошо, что не послабился, а то некрасиво бы получилось перед барышней.
   Над нами, в светло-зеленом небе, треща крыльями, пронеслось несколько силуэтов, похожих на нашу дорогую Химсу. Я перекрестился.
   Дома становились все больше, и выше. Грунтовка превратилась в насыпную шлаковую дорогу, та − в брусчатку, а брусчатка плавно перешла во что-то вроде асфальта. Отдельные люди и машины слились в потоки, потоки стали усиливаться.
   Мы брели просто так, никуда. Я почувствовал, что нам пора определиться с направлением. Я остановился. Ира с Отшельником прошли дальше, затем недоуменно обернулись ко мне.
   − Все, дальше не пойду. Объясняйте мне куда идти и что делать. Хватит блуждать. У нас не так-то много времени осталось.
   Ира пожаловалась Отшельнику:
   − И вот так он всю дорогу меня мучит.
   Отшельник сказал:
   − То, что мы встретились − не случайность. Мы должны были встретиться. Ни она, ни ты об этом не знали. И я не знал. И все же мы встретились здесь, и делаем то, что должны делать. Это закон сновидения. Иди и придешь, делай и сделаешь. Или умрешь. Во сне.
   − Хорошенькая перспектива! − возмутился я. Отшельник взглянул на меня теперь уже с интересом.
   − А что, ты собирался жить вечно? − Спросил он. − Пойдем.
   Он отвернулся и двинулся дальше.
  Я сказал:
   - В каком-то смысле да.
   Но он не услышал.
   Мы с Ирой зашагали за ним. Речь Отшельника произвела на меня впечатление. Но все же я не мог отказаться от своих навыков мышления, и стал вычислять, что мы идем в том же направлении, в каком пролетели гнусмасы. Значит, мы идем к центру, они ведь здесь начальство. Начальство должно работать в центре. А сейчас утро. Значит, они летят на работу.
   А они снова пролетели небольшой эскадрильей, но я уже так не пугался. Потом они стали пролетать регулярно, и я перестал обращать на них внимание.
  
   Центр города блистал. Высотки, прямо как в кино про Нью-Йорк. Много авиационных сооружений: что-то похожее на вертолетные площадки, какие-то мачты с многими рядами крючков и колец. Это было понятно, ведь этот город, вся эта страна, и, наверное, весь этот мир принадлежал крылатым созданиям. Гнусмасы (О, простите, олли!) деловито и целеустремленно носились в воздухе над зелеными потоками толкающихся людей, текшими по улицам огромного города.
   Я почувствовал себя потерявшимся. То, что все это происходило во сне ничуть не утешало меня. Город был реален. Реален до тошноты. Когда ощущение бессмысленности блуждания по раскаленным камням здешних улиц переполнило меня и стало подыматься в душе, ища выхода, Ира вдруг вскрикнула и остановилась как вкопанная перед дверью какого-то маленького двухэтажного здания. Здание не выделялось из прочих. Таких здесь было много. Девушка ткнула пальцем в табличку при двери.
   − Симха! − радостно воскликнула она. Отшельник утвердительно кивнул, не показав никаких эмоций. Я вспомнил, что так зовут сестру Химсы. Ира обернулась ко мне, ее лицо лучилось радостью. Видно она тоже измоталась в наших скитаниях.
   − Что же мы ее случайно нашли? − недоверчиво спросил я, − ты ведь знала где искать, верно?
   Ира дружески похлопала меня по плечу:
   − Пойми, наконец, ты не дома. Здесь все по-другому. Привычные представления в сновидении ведут только к гибели. Просто не думай.
   Она протянула руку к звонку.
  
   Раздался довольно мрачный звук, напоминавший последние хрипы зарезанной свиньи. Дверь медленно отворилась внутрь, и мы вступили в прохладный мрак жилища олли. Гнусмаса.
   С первого взгляда можно было понять, что жилье это нечеловеческое. За вполне культурным фасадом скрывалась внутренность норы насекомого... эээ... знакомого с кое-какими технологиями. Круглые комнаты, круглые коридоры, стены которых были отделаны коротким коричневым мехом... или мохом... Ни малейших следов мебели мы не увидели. Некое оборудование, возможно комбинация компьютера, холодильника и коммуникатора было выполнено в совершенно призрачном дизайне, округлые контуры, размытые ореолом тусклого болотного свечения, внутри которого просматривался машинный металлический блеск. Эта машина была единственным цивилизованным предметом в диковинном жилище. Хозяйка появилась внезапно, словно бы выскочив из дырки в полу. Я снова чуть не наложил в штаны. Отшельник отступил на шаг, опустился на колени и склонился перед гигантским черным богомолом в земном поклоне. Мы с Ирой последовали его примеру.
   − Экрес матхан! − мягким женским голосом сказала Симха, и тут же перевела:
   − Распутай узел! Это наше приветствие. Мы здесь почитаем за высшее благо когда узлы нашей кармы распускаются. Можете встать, ребята, я благодарна за Вашу попытку помочь моей сестре.
   Мы поднялись. Вразнобой сказали:
   − Экрес матхан!
   − Располагайтесь поудобнее, отдохните.
   Я недоуменно обернулся назад и обнаружил за нашими спинами роскошные кресла, которых, рупь за сто, секунду назад не было. Мы устало плюхнулись на них. Тотчас на подлокотниках возникли сосуды с остро пахнущим напитком.
   − Выпейте. Это восстановит ваши силы. Они нужны для борьбы.
   Я осторожно взглянул на Иру. Она подмигнула и приникла к своему бокалу.
   Тогда и я стал пить. С каждым глотком я чувствовал себя бодрее, свежее, будто и не было изматывающего двухдневного путешествия. В голове возникла ясность, по нервам словно пропустили ток, мышцы заиграли радостной силой.
   − Умм... Что это? − Я не сдержал восторга. Ира тут же долбанула меня носком туфли по ноге. Я зашипел от боли. Симха усмехнулась, вернее усмешка послышалась в ее словах:
   − Если все мы останемся в живых, ты сможешь стать моим учеником или союзником. Тогда ты узнаешь состав малтхим. И много других вещей. Сейчас у нас нет времени для этого.
  
   Симха провела мгновенную трансформу, превратившись в тоненькую черненькую женщину, лет тридцати, с грустным и добрым зеленоватым лицом. Трансформа произошла так внезапно, да еще со вспышкой и хлопком, что я от неожиданности с воплем подскочил.
   Ира откровенно рассмеялась надо мной. Отшельник остался бесстрастен. Симха грустно улыбнулась, пожала плечами.
   − Ты привыкнешь, − примирительно сказала она и стала ходить перед нами взад-вперед, держа руки за спиной и шелестя длинным тяжелым плащом. Неожиданно она резко остановилась передо мной и подняла палец вверх.
   − У нас, олли, − сказала она, − очень ценятся родственные связи. Моя сестра очень храбрая олли. Она воин. И у нее много талантов. Например, она пишет стихи.
  
   У меня, откровенно говоря, глаза лезли на лоб, от того что сижу здесь и слушаю все эти разговоры про тварь, которая убила моих друзей... Ну черт с ним, не друзей. Ладно, хороших знакомых. Симха, между тем, стала цитировать стихи Химсы:
   Над пропастью разверстой пасти смерти
   Стопою легкой огненной пройти
   Увидеть лик цветка коримэдраху и глаз не отвести...
  
   Я изобразил легкую заинтересованность. Ира, видимо, следуя местному обычаю, слегка похлопала по подлокотнику кресла. Симха продолжала:
   Моя девочка − воин и поэт. Она добра и благородна. Она занимается толтекхутахоэра. Это путь осознания. Служи она в армии, проблем бы не было. Но она служит в генштабе. Там эти, как по-вашему? Карьеристы. Это страшная сила, бороться с ним очень трудно. Откупиться мы не можем. Они хотят погубить ее. И ничто не может их остановить. Они воспользовались ее страстью к сновидению. Они подловили ее на том, что она шастала в Ваш мир. Здесь это не то что преступление, но очень не одобряется. В контактах с Энрофом усматривается опасность. Эпидемическая хотя бы. Она ходила туда за силой и знанием. Они провели комбинацию: устроили и повесили на нее несколько убийств.
   − Так это они?..
   Ира дернула меня за рукав:
   − Заткнись, ну пожалуйста! − Ее голос звучал почти умоляюще.
   Симха помолчала. Затем продолжила:
   − ...Возбудили дело о ее преступлениях. Сделали из безобидной девчонки-энтузиастки чудовище. У вас это называется...эээ... демонизацией. Наша задача: получить признательные показания от виновных и довести дело до сведения незаинтресованной высшей инстанции. Моя сестра должна быть освобождена и оправдана. Штабные крысы должны быть наказаны по заслугам. В этом месте она топнула ногой по густому ворсу, покрывавшему пол.
   − А чего они хотят? Занять ее место?
   Симха усмехнулась.
   − Мальчик, это тебе не Энроф. Они хотят сожрать ее сердце.
  
   То ли это действовал малтхим, то ли меня вдохновила речь Симхи, но я вдруг, не веря, что это я говорю и делаю, упруго вскочил с кресла, чуть не стукнувшись головой о потолок, и с энтузиазмом воскликнул:
   − Карфаген должен быть разрушен!
   Симха долго, молча смотрела на меня. Когда я совсем уже собрался извиняться, она повела плечом:
   − Ну что ж, можно и так сказать...
  
  
  
   ...внешне представлял собой такую же убитую в драбадан вещь, как и вся техника здесь, но эффективную, черт побери. Я обратил внимание на то, как тихо мурлыкали двигатели, неся над замурзанным городом грузную тушу аэробуса. Именно в том, что они издавали мало шума, чувствовалась дикая, но сдержанная мощь. Город был темный, размытый, коричневый, но было и в нем какое-то скрытое очарование. После небольшой авиапрогулки мы оказались на площадке высоченной решетчатой башни, немыслимой конфигурации. Мне с моим инженерным образованием было непонятно, как вообще такая фиговина может стоять, почему она не падает. Потом мы стремительно спускались вниз по затемненным лестничным маршам, и когда мое сердце уже готово было выскочить из груди, а язык − вывалиться на плечо, Симха вдруг втолкнула нас троих в маленькую округлую дверь. Два человека в военной форме, в беретах, сидели там на полу. В полумраке комнаты их лиц не было видно. При появлении Симхи они подскочили как на пружинках, молодцевато вытянулись и выполнили некий жест, который я интуитивно истолковал как отдание воинской чести.
   − Экрес матхан!
   − Экрес матхан!
   Симха представила нас. Затем представила их. Они были в черно-серо-коричневой камуфляжной форме без знаков различия. За спиной на ремне автоматы, поразительно похожие на наши АК. Плотный седоватый крепыш, похожий на бодренький гриб−боровичок, оказался капитаном имперской службы безопасности "Нэгже" Садида Арки Вик−Чабак. Шоб я так жил, как его зовут! А второй человек, − не смешите мои тапочки! − оказался совсем молоденькой девчонкой, старшеклассницей, во всяком случае, так она выглядела. А там, черт их знает, как они тут возраст определяют. Может ей вся тысяча лет. Светло−зеленое небольшое лицо, синие широкие глазищи под густыми темными бровями, четкий прямой носик, высокий чистый лоб и ярко рыжие волосы, забранные в хвост. Аккуратный округлый подбородок. При этом общее выражение лица строгое, но теплое. Сочетание обалденное, в том смысле, что такое не забывается, а не в смысле любви с первого взгляда. Хотя... Насчет любви я может и погорячился...
   Она была лейтенантом. Не Бог весть какое начальство. Звали ее Акчонаско. Что-то в этом имени было индейское. И что-то индейское было в чертах ее лица. Я так загляделся на прекрасного лейтенанта, что получил от Иры локтем под ребра.
   − Слушай, что говорят, что ты пялишься...
   Тут только я заметил, что создал небольшую паузу. Оказывается, Симха уже минут десять толкала инструктаж, а я пялился на Акчонаско и ничерта не слушал. Симха интеллигентно разозлилась, Ира разозлилась обыкновенно, я покраснел, как дурачок, а Акчонаско... Она выглядела абсолютно спокойной. Бесстрастно смотрела прямо мне в глаза. Но я видел, что она едва заметно улыбается. Я помотал головой. Сосредоточился. Принес Симхе положенные извинения и заверения. Впрочем, Симха уже тоже улыбалась.
   − Приятно, что наши доблестные Нэгже производят на гостей империи такое благоприятное впечталение.
   Потом Симха повторила для меня свой инструктаж. Я испытал облегчение: не беда, что я первый раз не слушал. Второй раз я хоть и слушал, а один х..ен ничего не понял. Ясно было одно: нас куда-то приведут, там будет кто-то. Этого кого-то надо будет урыть. Урывать буду я. Остальное они сделают сами. Ангеле небесный, опять та же ерунда. Опять я буду сидеть на песке и цедить кровушку. И опять кто-то будет ловить на живца. Ах да, чего это я, ведь это же все во сне. Правда, я могу и не проснуться, так ведь, кажется.
   И снова мы куда-то летели, ехали, бежали. Я задыхался, сосало под ложечкой, мне было страшно, и вообще паршиво. Рядом со мной легко неслась стройная фигурка. Как там ее зовут? Акчонаско. Вдруг я понял, что мне снова и снова хочется повторять это слово, это имя. Вдруг я понял , что это имя светится. Вдруг я понял, что оно сладкое на вкус. Сладостное. Акчонаско. Акчонаско. Интересно, как ее мама называет? Акча. Наска. Насочка. Вообще, это имя или фамилия? Я горько рассмеялся про себя. Таки это любовь. Мало мне было однокрусниц и одноклассниц, девочек с которыми меня знакомили сердобольные родственники, дискотечных девчат типа "отбейбашка", и библиотечных "шелковых умниц". Неее!.. Это не для нас, блин! Нам подавай царевну-лягушку, зеленую девушку из сна, из страшного сна, из ада. Не райскую гурию − адскую гуль. Ну и карму же я себе наработал! Ведь если быть честным с собой, сейчас я хочу не просто переспать с ней, а быть с ней всю жизнь. И сознание кричит: Осел! Что ты несешь!
   А подсознание шепчет: Да, это она!
   Мы затаились за какой-то свалкой, и Вик-Чабак долго что-то выглядывал впереди, точно, как кот на помойке, а потом отмахнул рукой, и мы опять сорвались с места. У меня круги поплыли перед глазами, и я споткнулся о булыжник, и упал бы, грохнулся бы и скользил по ихнему асфальту, как мотоциклист, если бы Акчонаско не поддержала меня железной и в то же время необычайно нежной, тонкой рукой. Я восстановил равновесие и снова побежал вместе со всеми, а она на ходу мимолетно похлопала-погладила меня по плечу. Я обернулся к ней, и она улыбнулась мне. Мне, мне, только мне. И тут у меня открылось второе дыхание. Солнце засияло у меня в животе. Я так рванул, что едва не опередил всех. Ира придержала меня. Симха недоуменно обернулась.
  
  
   ...Нет, это все конечно хорошо, любовь и все такое. Я, и правда, летел как на крыльях, совершенно не замечая теперь тягот нашего похода. И страха не было в помине. Мы крались под развалинами, ползли как черви черными подвалами. Я старался не смотреть на Наску. Я так теперь называл ее про себя. Но все равно время от времени я скашивал глаза и старался глянуть на нее, так чтобы она не заметила и другие тоже. И всякий раз, когда я видел ее, мое сердце обливалось сладостным дурманом. Да уж! Как там у Булгакова?
   "Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих!" Ну, обоих не обоих... Меня любовь не поразила, как убийца, но изрядно поколотила нунчаками.
   "Так, все, прекратить это издевательство". − Твердил я себе, − Не думать об этом. Сейчас не время. Вот отработаем операцию, тогда и подумаю". Но тут же ловил себя на том, что прокручиваю в голове, что скажет моя мама, когда я буду знакомить ее с Наской.
   − Идиот, − думал я, − нашел время и место. Я белый, она зеленая. Меня в ее мире не потерпят и ее в моем тоже. Да и куда мне добиться ее любви, она вон какая лихая, а я тюфяк тюфяком. И если она этого еще не поняла, так ей объяснят, а нет − так я сейчас сам непременно опозорюсь. Как дойдет до дела, я струшу, все испорчу, все будут смеяться надо мной, и она тоже будет смеяться, обнажая свои чудные жемчужные зубки.
   Впрочем, это еще не худший вариант. Скорее всего, мы все погибнем. Эти их штабные гнусмасы раздерут нас на кусочки, сожрут наши внутренности. Такие дела. Мы все погибнем. Кто мы такие? Авантюристы. Ира и я − просто обчитавшиеся Кастанеды торчки (автоторчки - мы сносили крышу без всяких мухоморов и кактусов). Симха − чудачка-профессорка. Чабак − вояка, но что он один? Наска − девушка... Девчонка... Девочка... Она тоже погибнет.
   − Нет!!!
   Выкрикнув это "нет", я резко остановился, так что бежавшая за мной Ира, влипла мне в спину.
   − Ой, извините! − Я побежал дальше. Ира устало выматерилась. Наска бросила на меня быстрый тревожный взгляд. Симха удивленно оглянулась на бегу.
   Между тем, мы уже выбрались за город, и остановились на привал в какой-то рощице. Рощица эта состояла из деревьев, похожих на хвосты черно-бурых лис. Таких же пушистых. Наска и капитан тут же уселись спиной к стволу дерева и подтянули колени к животу, обняв их руками. Ира и Симха последовали их примеру. Один я неприкаянно стоял, обалдело оглядываясь по сторонам, и никак не мог отдышаться после нашего безумного бега. Наска похлопала ладонью рядом с собой:
   − Прьисьядь рьядом, камрад! − произнесла она.
   Я просиял и рухнул на травку рядом с ней.
   − Ньет, − мягко произнесла она, − ньет, сдьелай, так как я, это обновьит сьилы.
   Я впервые услышал ее голос. Разумеется, он показался мне сверхмелодичным, суперженственным и гиперсексуальным. Особенно заманчиво было то, как она смягчала гласные. И это забавное "камрад". Я подумал, что она, наверное, хорошо выучила язык, но не имела достаточной языковой практики. Вообще непонятно, ведь у них такое твердое произношение с придыханиями, откуда у нее эта мягкость и напевность, когда она говорит по-нашему?
   − Лейтенант, − послышался ехидный голос Иры, − а нет ли у вас чего-нибудь для восстановления ума? С силами у него, кажется, все в порядке.
  
   Я промолчал. Это была правда. Поза, в которой мы сидели, действительно быстро прогнала усталость. Симха встала надо мной, внимательно в меня вгляделась, и стала водить руками над моей головой. Эфирный массаж! Замечательная штука! Я почувствовал, как голову наполняет ясность, сердце − покой, кровь в моих жилах словно заменили медом, дыхание замедлилось и стало тягучим, сердце стало стучать реже... Вобщем, я готов был действовать во славу "Нэгже", искусства сновидения и великих магов Гашшарвы.
  
   Поднимаясь для нового марш-броска по приказу Симхи, я случайно (ну, конечно же, случайно) коснулся рукой руки Наски. По мне не то, что ток пробежал, как это говорят, бывает... Меня так тряхнуло − я просто вообще чуть не подпрыгнул. Я покраснел, быстро взглянул на нее, и мне показалось, что она смутилась. Ну, черт ее знает, она же зеленая, по ней не видно, краснеет она или нет...
  
   Мы бежали все дальше и дальше, уходя в мрачные лесные буреломы. Черные и лиловые птицы мелодично вскрикивали в зарослях. Зверья нам почти не попадалось. Только раз из лесу выскочил на тропу рогатый травоядный зверюга, по-видимому, бык, а то ли антилоп, и угрожающе замычал на нас. Я выдвинулся вперед, и облился холодным потом, поняв что совсем забыл про "Палец". Где он? Я судорожно схватился за пояс и тут же расслабился. Палец на месте: можно жить дальше. Но, пока я нащупывал его и беспокоился по этому поводу, Наска широким округлым движением руки снизу−вперед−вверх, словно крылом задвинула меня за свою тонкую спинку, и оказалась один на один со зверюгой. Бык, широко расставив передние ноги, стоял перед ней, свирепо наклонив голову. Она соединила перед грудью кисти вытянутых рук, и сложила из пальцев мозгодробительную заплетушку, на манер йоговских мудр. Затем издала высочайший ритмичный свист, звучавший на грани слышимости, почти ультразвук. Животное резво развернулось и исчезло с наших глаз в чаще. Так я упустил случай спасти любимую девушку. Н-да. А она не упустила случай и спасла меня. Мне оставалось только успокаивать себя тем, что путь долгий, опасностей будет много, и я еще успею проявить героизм, ведь я же "Бледный призрак" − Гроза Гашшарвы, и еще у меня палец-ключ. Так что я справлюсь с любой ситуацией, и я всем покажу ху ис ху. И тогда я подхвачу ее на руки, и она нежно склонит голову на мое плечо.... Свят, свят, свят! Опять! Я же запретил себе думать об этом.
  
   Вопреки моим надеждам на долгий и полный опасностей путь (и подумать только, я же совсем недавно не хотел сюда, а потом долго ныл, что меня сюда затащили), дорога наша неожиданно закончилась. Лес расступился, мы снова оказались ввиду... Больше всего это напоминало военную базу. Вышки, домики. Колючая проволока. Часовые на воротах.
  
   Мы принялись готовиться к штурму. Уже смеркалось. Наши воины распаковали мешки, которые всю дорогу тащили на себе. В мешках оказалось что-то большое высокотехнологичное, сверкающее никелированными поверхностями, пахнущее свежей смазкой, разобранное на детали. В ловких руках Наски и капитана (я про себя окрестил его "Кабачок") эта штуковина в считанные секунды (клац−клац) превратилась в автоматический многозарядный гранатомет на станке-треноге.
   Симха приглушенным голосом объяснила: Это "Корха", − секретный объект генштаба. Хорошо охраняется. Но мы будем быстрыми и ... как это по-вашему, голыми? Нагими?
   − Наверное, наглыми? − предположил я.
   −Да точно, наглыми, − Она кивнула. − Сейчас мы отстреляемся по воротам и вышкам парализующими гранатами. Тогда мы быстро-быстро проходим внутрь, находим блок "Родэ", и забираем Химсу. Если там будут Зарк и Мазак − это твоя работа. Просто быстро подойди к ним, и ткни в живот деревянным пальцем. При этом хорошо еще закричать.
   − Как закричать?
   − А вот так! − Симха коротко скомандовала Наске и капитану: "хойкхе"! − и затем издала такой вопль, дикий и свирепый, звериный вопль, что у меня кровь застыла в жилах. Вопрос еще, как вся эта секретная база не разбежалась от такого самовыражения.
   Наска и Кабачок приникли к гранатомету и довольно точно накрыли все цели. Машинка негромко бахкала и подпрыгивала при каждом выстреле, нещадно чадя при этом. Заряды неслышно лопнули на месте падения и заволокли ворота и вышки сизыми облаками дыма. Затем все мы (Симха придала мне ускорение, рванув за шиворот) сорвались с места, в пять прыжков преодолели расстояние до ворот, и устремились к центру объекта. Наска и Кабачок летели впереди, буквально распластавшись в воздухе и едва касаясь ногами земли. Навстречу нам выскочили двое стражей, огромного роста, в черной с серебром форме. Лица их были забраны жуткими сетчатыми масками, похожими на крылья ночной бабочки. Они медленно как во сне поднимали оружие, − длинные черные блестящие штуки. Мое сердце остановилось. А вдруг это те самые ужасные Зарк и Замак? Мне казалось, что оба ствола направлены на Наску. И мне не успеть было помочь ей, закрыть ее собой. Я рванулся изо всех сил. Но видимо эти двое были не Зарк и Замак, потому что Наска, тоненько хекнув, срубила рукой одного стража, а другого швырнула так, что он улетел на пять метров, буквально винтом, словно его унес маленький смерч. Кабачок на бегу наставническим тоном что-то пролоптал по-ихнему, видно, похвалил ученицу. Удивляться и комплексовать мне было некогда. Меня ждали Зарк и Замак (Славная победа во имя любви или бесславная смерть)? И еще мы снова бежали так, что у меня все силы уходили на поддержание дыхания. На подступах к главному каземату наши Нэгже-церех (я потом узнал, что они так называются − воины-друзья народа), положили еще несколько стражей, совершенно обалдевших от неожиданного нападения, и сопротивлявшихся довольно вяло. Толстую металлическую дверь, на вид очень прочную, Наска, по приказу капитана, взорвала, прилепив к замку, что-то вроде жевательной резинки. Землю под нами тряхнуло, но грохота не было. Так, хлопок. В облаке голубоватого дыма мы ворвались в тюремный коридор. Там Кабачок схватил тюремщика, который, кашляя и держась за голову, прижался к стене. Кабачок встряхнул его, как Бобик грелку, и свирепо заорал, занеся над беднягой квадратный кулак.
   Я понял и без перевода: "А ну, гад, отворяй, показывай, где тут у вас чего"!!? Тюремщик обмяк и жалобно заскулил. Кабачок отпустил его и погнал по коридору со стальными дверями, тычками ладони в спину, пока тот не остановился у одной из дверей. Кабачок вскинул руку, словно хотел почесаться, но, как бы случайно, задел шею пленника. Тот бревном покатился на пол. Кабачок равнодушно переступил через него, и стал возиться с дверями. Наска подошла поближе, чтобы быть на подхвате. При этом тело тюремщика оказалось у нее на пути. Она обошла его. Не стала переступать. Я это отметил.
   Эта дверь сдалась быстрее и без применения взрывчатки. Я так и не понял, что Кабачок с нею сделал. Впечатление было такое, что выдавил. Дверь пала и
  на пороге камеры появилась Химса. В таком виде я ее еще не видел. Молодая черноволосая женщина в штрафном полосатом комбинезоне, рослая, стройная, широкая в кости в отличие от своей субтильной сестры. Она выглядела сейчас истощенной, изможденной, но не сломленной заключением. Выскочила нам на встречу пружинкой. Я опять опозорился: попятился от нее. Но потом успокоился, вид у нее был вполне человеческий. Такая же зеленая, как и все тутошние. Кабачок и Наска отдали честь. Химса поклонилась им, сказала пару слов благодарности, упала в объятия Симхи и разрыдалась, а маленькая Симха гладила ее по голове и спине как ребенка, и шептала что-то утешительное. Когда Симха отпустила сестру, к ней робко подошла Ира, и, склонившись, поцеловала руку. Химса обняла ее и чмокнула в голову. Надо отдать им должное, они переживали встречу всего-то минуты две. Симха тоже всплакнула. Затем они обе успокоились. И мы организованно смылись с объекта. Вся операция заняла десять-двенадцать минут. Когда мы уже пересекали периметр, где-то на задах базы запоздало взвыла сирена. Наска быстро оглянулась. Ткнула меня в бок крепким кулачком, и крикнула:
   − Кхота-кхота-кхота!
   Она, видно, волновалась, и ей стало не до русского языка. Но я уже как-то стал понимать их по контексту: "Ходу-ходу-ходу"!
   Э-хе-хе! Разве ж знал я когда-то, что буду таким завзятым бегуном! В груди у меня хрипело и пищало, но я давал ходу! Несся, как лось, перепрыгивая лесные ямки-канавки. Жить хотелось даже в аду и во сне. Опять мы неслись по черному лесу незнамо куда, и пели черные птицы и я боялся спрашивать, сколько еще бежать, потому, что ответ меня бы, наверное, не порадовал бы. Несмотря на это тотальное напряжение, у меня достало все же сил поглядывать на Наску, и любоваться, как красиво она бежит, какая она вообще красивая, ладная, смелая. Она поймала мой взгляд и снова улыбнулась мне. Что тут со мной стало! Открылось второе дыхание. Затем третье и четвертое. Открылось бы, может, и пятое-десятое. Но тут слева от нас послышался собачий лай. Может это и не собаки были, а какие-другие звери (бабаки - промелькнуло в голове, и я чуть не засмеялся). Но, видно, здесь этих зверей использовали для охоты на человека.
   Кабачок тут же остановил нас всех и прислушался, он приставил ладони к ушам и медленно повернулся влево-вправо. Затем дал новый азимут, и мы рванули туда.
   Но тут бабаки забрехали справа: нас взяли в клещи. Плохо. Кабачок снова остановил группу и обернулся к Отшельнику: мол, твой выход. Отшельник умехнулся и стал враскачку и присядку танцевать странный медленный танец, утробно припевая что-то себе под нос, и время от времени ухая, что твой филин, вращая над головой посох. Только что в бубен не стучал. Лай стал удаляться. И справа и слева. Мы снова построились клином, как японские журавлики и полетели, в смысле побежали. Когда я думал, что мне уже конец: легкие лопнут, сердце выскочит через глотку от этого трижды сумасшедшего, невозможного немыслимого бега, лес вдруг раздался и в глаза, полуослепшие уже от полутьмы леса ворвался блеск водяной поверхности. Аллилуйя! Хоть вода здесь такая же, как у нас! На волнах неширокой лесной речки покачивался черный приземистый катер, по грозному силуэту похоже военный. И тут вышла небольшая нестыковочка: до катера нужно было еще добежать метров триста по абсолютно открытому берегу. А в это время над кромкой леса появилось несколько летающих стражей. Некогда было разглядывать, но так, мельком они были похожи на ангелов, только с черными крыльями. Ясное дело, эти крылья были технические, издавали машинный звук, и махали они не так как птицы, а скорее похоже на движения пловца в брассе, и еще они, кажется, могли немного парить. И они заметили нас, и стали в нас палить из автоматического оружия, при этом образовалось неимоверное количество дыма. Красные трассеры прочертили облака этого дыма и разлились огненным дождем. И мы бежали под этим дождем...
   Черный ангел внезапно оказался прямо передо мной на высоте примерно метра четыре и, свирепо скалясь, направил на меня оружие. Я остановился, решив, что теперь-то уже можно не торопиться: точно конец. Но автомат сухо щелкнул затвором, очень похоже на то, как щелкает калашников, − патроны кончились. Так этот черт, выругался злобно по-своему: "атха-гротха- атомарг"!!! и выхватил с пояса палаш. И пошел на разворот, чтобы, значит, на лету меня срезать. А меня такое зло взяло. Мне даже не смешно было, что этот летающий страж из адского мира похож на грузина (как он темпераментно заругался и за нож схватился, Мимино, блин)! Я разозлился за его пренебрежение к этой случайности, что вот он прозевал и у него патроны кончились, а я, благодаря этому, мог бы теперь еще пожить. Нет бы подумал: а, ладно, повезло человеку, пусть теперь живет, дышит, любит. Это как в России два раза не вешали − оборвалась веревка, черт с тобой, живи, какой ни есть преступник! Нет же! Он решил исправить оплошность: зарезать меня как скотину...
   Я так разозлился, что подобрал с земли голыш, такой округлый камень, их там много лежало, речная галька. И просто швырнул в него изо всех сил, даже и не целясь. Он схватился руками за лицо, выронил меч и на мгновение потерял равновесие, одно из крыльев резко отмахнуло в сторону, страж перевернулся в воздухе, и зацепил другим крылом землю, крыло перебросило его через себя и с маху хлопнуло об землю. Ко мне уже летели два других таких черта. Я смотрел на них с любопытством, не собираясь даже убегать. И тут на меня налетела Наска, сбила с ног, повалила ничком на землю, бросилась рядом, над нами с легким свистом пролетела какая-то метательная шняга, если б не Наска - точно бы отбило мне голову. Она тут же вскочила, рывком подняла меня на ноги, толкнула: Кхота, кхота!!! Мы рванули вдогонку за остальными, черные ангелы замкнули нас в кольцо. Огненные струи трассеров были повсюду. Порой казалось, что ступаешь по огню... Кабачок палил в них из своего автомата, прикрывая нас. Отшельник напряженно колдовал, Химса и Симха лихорадочно трансформировались, Ира помогала им. Но, чувствовалось, что им не успеть. Блин, опять я напортачил! Чего стоял, как осел? И в это время проснулись на катере.
   Оказывается, у них тут есть зенитные ракеты. Несколько дымных струй перечеркнули небо. Ракеты гулко лопнули, брызнул огнем жидкий фосфор, завизжала картечь, черные ангелы в горящих обломках крыльев посыпались на землю. Это было великолепное и страшное зрелище. Я все оглядывался, а Наска, − Кхота! Кхота! - тащила меня за руку, как маленький торпедный катерок, взявший на буксир неповоротливую баржу. Возле самого катера я осознал, что в моей руке ее маленькая твердая ручка. Наску тоже попустило от горячки боя, и она перешла на русский:
   − Пойдьем, камрад, пойдьем!
  Глава 3. Привал.
  
  
  Черкасов.
   Двое мрачных офицеров втянули нас на палубу. Над нашими головами прошелестела ракета и разорвалась на том берегу. Из-за лесистой горки подымались два насекомоподобных вертолета. К сожалению, я их не разглядел. Катер взвыл, сорвался с места как ужаленный, и в доли секунды оказался под кронами деревьев, сплошным черным сводом скрывавших реку.
   − Уши бы тебе пообрывать, − проворчала Ира, пропихиваясь мимо меня на бак.
   − Телумах цел? Он у тебя? − спросила Симха.
   − А что это, телумах?
   Она поморщилась: Палец, палец!
   Я, в который раз облившись холодным потом, ощупал себя:
   − Есть! Есть!
   − Так что ж ты им не пользовался, атомарг?
   Я хлопнул себя по лбу.
   − А что, против людей тоже можно?
   Химса засмеялась. Симха подняла ладони и возвела очи горе.
   Ира хохотнула:
   − Тото! Стопкрантерьер! Я же говорила! А ты хотела взять его в союзники...
   Я понурился, и, не смея даже глянуть в сторону Наски, отправился в трюм, чтобы никого не видеть, и заняться на досуге моим любимым делом: поразмышлять, почему я такой идиот? Ах, Наска, Насочка, милая, хорошая, ну почему я такой идиот? Ты спасла меня сегодня, рисковала жизнью, из-за моей дурости, а я даже спасибо не сказал. Как мне хреново-то. Навалилась хлюпающая серость. Так я сидел и пускал слюни. Потом вспомнил Наскин совет, и прислонился спиной к борту, а колени прижал к животу. Я сидел, и, ни о чем не думая, слушал шум двигателя, плеск реки, бурчание в моем голодном животе. И понемногу я успокоился. Катер, судя по всему, причалил, за мной зашел один из офицеров, буркнул что-то и указал на выход.
   − Да понял я, понял... − Я встал и поплелся на палубу. Мы оказались в дельте местной реки, на одном из множества лесистых островов, который могучий стратегический ум Симхи уготовал нам в качестве убежища, базы и плацдарма. Симха разрешила нам отдохнуть. Наску нарядили куховарить. Под руководством Кабачка мы с Отшельником быстро поставили две большие палатки. Симха скрылась в палатке и до ужина не выходила − думала. Химса была при ней, а Ира, естественно, увязалась за своей госпожой и повелительницей, несравненной Химсой. Ну, конечно, она же ей как мать! Я подумал, что с тех пор как появилась Наска, Ира стала совершенно невыносима. Впрочем, может быть, это я стал невыносим.
   Отшельник набрал охапку травы, уселся в лотос под большим деревом и ушел из мира − замедитировал. Кабачок, по обыкновению, присел спиной к дереву: колени под подбородок, и стал возиться с оружием − собирать , разбирать, смазывать, протирать.
  
  
   Кастанда:
  
   Молодой человек шел по коридору в министерстве. Шел к успеху. Легкая кошачья походка, походка хищника, тигра. Прекрасный костюм, дивный галстук. Молодой человек шел решать вопросы. Делать карьеру. Да. Карьеру. Карье... ру... Молодой человек сдулся и забыл про вопросы и карьеру. Навстречу ему, лучезарно улыбаясь, шел Кастанда.
   − Ты в 506-й? Тебе в другую сторону. Пойдем со мной!
   Он на ходу подхватил молодого человека под руку, развернул и повел.
   − Там все равно часок-другой посидеть придется. Поболтаем...
  
   Черкасов
  ...я, как уже повелось, оказался без дела. Стоял пень пнем, не зная к чему бы приложить себя. Меня тянуло к Наске. Хотя бы поговорить с ней, хотя бы поблагодарить ее, ну и еще я же хотел узнать, как ее имя. То есть, вообще, это у нее имя или фамилия. Должен же я это узнать, чтобы вспоминать холодными одинокими ночами. Но я не мог заставить себя... Я только что был осмеян, унижен, пал в собственных глазах, и наверняка в ее глазах. Я так часто попадал впросак в этом мире. Как я подойду к ней, как посмотрю в глаза, что я скажу? Нет.
   Но когда я принял решение оставить Наску в покое и не думать даже о ней (в конце концов, ничем хорошим это не кончится), как меня начало подрывать с другой стороны:
   −Да баран же ты! − кричал внутренний голос, − что ж ты из всего трагедию делаешь! Просто подойди, просто скажи спасибо, просто спроси имя. И все. И забудь об этом. Романа не будет.
   Я принял решение, но теперь никак не мог заставить себя сдвинуться с места. С минуту я тщетно боролся со своими ногами, упорно не желающими идти в сторону Наски.
   − Ну, давай, давай, − шептал я себе, ожесточенно закусив губу, − давай, подойди к ней, скажи: лейтенант, я благодарю Вас за спасение моей жизни, а кстати (так это небрежно), Акчонаско − это имя или фамилия?
   Пока я боролся с собой Наска ловко, с одной спички, развела маленький костерок под маскировочным тентом, подвесила котелок и рылась в контейнерах, которые нам сгрузили с катера.
   Тут мои страдания разрешились. В ствол дерева, рядом с которым я стоял со звоном вонзился маленький топорик, вроде томагавка, я, конечно, как всегда подпрыгнул от неожиданности. Потом, ошалело посмотрев в сторону, откуда прилетел топорик, я понял, что бросил его Кабачок. Он приветливо улыбался и махал мне рукой. Затем он что-то сказал по-своему. Я не понял. Отшельник, выйдя из астрала, перевел мне:
   − Капитан Арки говорит, что иначе никак не мог привлечь Ваше внимание, Вы очень задумались. Капитан Арки просит прощения у Вашей милости, за беспокойство, и предлагает Вашей милости разделить наши общие заботы: помочь лейтенату с приготовлением пищи. Вашей милости, предлагается, к примеру, собрать дров для костра.
   Я обалдел, в особенности от обращения "Ваша милость" (издеваются!). С трудом я выдернул топорик из ствола, и, опустив голову, поплелся к костру. Наска уже сидела на ящике из-под консервов и чистила местный аналог картошки большим военным ножом. Она подняла голову, обожгла меня светом своих глаз, улыбнулась, и сказала, на свой напевный манер:
   − Чтьо, дьобрий мольодец, гольову повьесьил?
   Я от неожиданности рассмеялся. Мне как-то сразу стало легче. Тогда, следуя намеченному плану, я набрал воздуху в грудь, и начал напыщенно:
   − Лейтенант Акчонаско, благодарю Вас за спасение моей жизни!
   Тут уж расхохоталась она. Встала с ящика, хлопнула меня по плечу, да так, что я пошатнулся.
   − У ньас в полку говорьят: дьолг платьежом красьен. И тьи менья спасьешь. Нье бьери в гольову.
   − Как я могу отблагодарить тебя? - душевный порыв вытолкнул из меня эти слова, которые я, в принципе, не собирался говорить. Господи, ну кто я такой, что у меня есть, что я могу в этом мире (да и в моем)? Чем я рассчитаюсь с ней? Только самой своей жизнью, а нужна ли она ей?
   − Собьери мнье дровьишек, − спокойно сказала она, − этого хватьит.
   Я с энтузиазмом ринулся в лес и вскоре припер ей кучу хвороста. Я быстро измельчил его топориком. И умчался за новой порцией "дровьишек". Как она это сказала!.. "Дровьишки". Мне нравилось носить дрова для нее. Именно для нее. Скоро я натаскал и нарубил приличную горку топлива и стал понемногу подкармливать костерок, превращая его в большой костер. Наска между тем собирала ингредиенты для изготовления какой-то местной похлебки, аккуратно нарезала очищенные овощи, лущила орешки, что-то терла, крошила, солила, перчила. Я спросил:
   − Акчонаско - это имя или фамилия?
   Она, не отрываясь от стряпни, спокойно ответила:
   − Имя, фамилию мнье нье польожено.
   − Как не положено?
   − Я же нье знатньая. Простьим льюдьям нье польожено фамьилию.
   Я помолчал, переваривая информацию, потом сказал
   − Понятно, у нас раньше тоже так было.
   − Я знаю, − ответила Наска, − мы учьили. Можьет так было правьильно?
   − А сказки и пословицы? Тоже учили?
   −Да. Но мнье и так нравьится. Я много сверх курса прочьитала. Россия - наша спецьиализация.
   - То есть... - мой взгляд остановился на ее автомате, прислоненном к ящику на котором она сидела (ну вылитый же "калаш"), − вы против нас работаете, против России?
   Вопрос скорее вырвался у меня, он был неприятен. Но я должен был это знать про нее немедленно.
   Ньет!!! - она искренне возмутилась, и даже расстроилась от такого подлого предположения о ней лично и ее родном "Нэгже", − Ньет! Мы защищаем наш народ и вас защьищаем, погьибаем за вас. А вы дажье нье знаетье...
   Ее глаза гневно сверкнули.
   − Прости, прости, − я поспешно поклонился ей, как мы кланялись Симхе, − земно. Ничего лучше не пришло мне в голову.
   Она перепугалась, и кинулась подымать меня:
   − Ньет, ньет, господьин маг, ньельзя, ньельзя. Вы не должны мне кланьяться, я ньизкого происхождьения.
   Она бросила тревожный взгляд на Кабачка. Но тот, ничего не видя и не слыша, продолжал возиться с оружием. Отшельник вообще казался вырезанным из дерева.
   Я выпрямился. Наска отскочила от меня, как ошпареная. Я почел за благо ретироваться в лес. И заняться дровишками, раз ничего лучше не умею.
   − Ооо, кретин, идиот, ну чего пристал к человеку с дурацкими вопросами, еще и ритуальность ихнюю нарушил. Вот же слон, прости Господи, в посудной лавке.
   Когда я вернулся, Наска уже была спокойна. Она с улыбкой протянула мне маленькую ладошку:
   − Мьир, господьин маг? Я Вас обидьела. Простьите менья. Давайте помьирьимся.
   Я нежно пожал ее ручку. Она была крепкой, теплой. Я обратил внимание на ногти: они были аккуратно подстрижены и только, никаких следов маникюра.
   − Конечно, мир, лейтенант Акчонаско, я совсем не обиделся. Наоборот, я думаю, это я Вас незаслуженно оскорбил. Примите, пожалуйста, мои извинения. Научите меня, как я должен извиниться, чтобы не нарушить Ваши обычаи?
   − О, это очьень просто. Господьин маг, должьен зальезьть на это дерьево, и трьижды прокукарьекать.
   Я обалдело посмотрел на нее, хлопая глазами и размышляя: возможен ли такой ритуал? Наска отвернулась от меня, и, прикрыв лицо рукой, содрогалась всем своим небольшим стройным телом. Я сначала решил, что может она плачет. Может я опять ее как-нибудь обидел? Потом я решил, что ей плохо. Наконец, до меня дошло, что она изо всех сил сдерживает смех.
   Кровь бросилась мне в лицо, я почувствовал прилив настоящего бешенства, белой, хрустальной ярости. Я даже закрыл глаза от позора, словно меня неожиданно облили водой из ведра. Черт с ними со всеми, пусть делают со мной что хотят, но было ужасно, бесчеловечно, что меня унизила именно она. Когда же я снова открыл глаза, я увидел на ее лице такую милую, озорную, заразительную гримаску, что сам не удержался от смеха. Мы минут пять, тихонько, чтобы не привлекать внимания, похохотали, держась за животы. Это было очень трудно, потому что ржать хотелось, просто по-конски. Посидели на ящиках, переводя дыхание. Я смотрел на нее. Говорить с ней теперь было просто. Я сказал:
   − Слушай, а что значит твое имя?
   Она сразу посерьезнела.
   − Акчо − это посльедняя звьезда. Ее вьидно утром, когда всье звьезды уже погасльи. Я родьилась, когда эта звьезда зажглась на ньебе.
   − У нас такую звезду зовут Венера.
  Она помолчала.
   − Наско − это значьит гостья, чьужая в этом мьире. Акчонаско − гостья последньей звьезды, у нас есть такая сказка. Одна дьевушка смотрьела на звьезду, и попросьилась к ньей в гостьи, чтобы хоть одньим глазком посмотрьеть на другой мьир. Звезда усльишала ее и позвала к себье. Всьего одьин час дьевушка была в гостьях у звьезды. Она вьернулась, и ньикому не сказала что видьела там, на ньебе. Но жьить в своем мьире она больше не могла...
   Наска замолчала. Ее лицо стало печальным и отстраненным. Отблески костра плясали на нем, искрились в ее глазах. Она подняла к небу свои марсианские, космические глаза.
   − И что же с ней случилось?
   Наска повернулась ко мне, ее лицо снова согрелось юмором, −
   − Вы не повьеритье, господьин маг, она прератьилась в звездный свет. Совьершьенно антьинаучно! Такого нье бывает.
   Мы еще немного посмеялись. Я задумался, что-то мне напоминала эта история и значение имени Наски. Но я никак не мог ухватить мысль...
   Тут капитан оторвался от оружия и посмотрел на нас. Наска спохватилась и кинулась к котлу. Минут пятнадцать мы ожесточенно готовили ужин. Наска усадила меня чистить картошешишки (или шишкокартошки), называемые татхами на благородном наречии Шарви.
  
   Из палатки вышла Ира, и, проходя мимо, ехидно обронила:
   − А, при кухне окопался. Может хоть тут от тебя польза будет...
   Мое хорошее настроение и тепло в душе как рукой сняло.
  
   Начистив приличную кучку картошек и придвинув Наске, я сказал:
   − Ты не называй меня господин маг, ладно? Какой там я господин маг? Я так себе инженер-недоучка, здесь вообще случайно оказался... Никаких знаний. Никаких способностей... Болтаюсь тут, как...
  
   Наска покачала головой, и сунула мне в руки очередную порцию провизии для обработки. Она серьезно возразила:
   − Ньет, ты ньеправьильно говорьишь. Я вьижу, это ньеправда. У нас учьат смотрьеть на льюдей. Есть такая игра: мьеч и щьит. У вас называется шахматы. Все льюди − фьигуры на доскье жьизни. Одньи сльоны, другие офицьеры. Ещье есть коньи...
   Она так забавно сказала это "коньи", что я не удержался от улыбки. Она тоже улыбнулась мне.
   − Но ты − пьехотьиньец.
   − Пешка? − я грустно покивал: Ну вот, она тоже это понимает.
   Но Наска смотрела на меня с хитринкой.
   − Да, ты − пьешка, пьехотьинец. Но, как это по−вашьему? Прьоходная пьешка. Ты станьешь фьерзьем.
   Я невольно повысил голос:
   − Да что ты знаешь обо мне?!! Какой из меня ферзь? Я − тор...
   Наска прикрыла мне рот зеленой ладонью.
   − Тшшшшш! Тьихо, тьихо, пьехотьинец. Сльюшай мьеня, камрад, вьерь мнье, сейчас я − твой командьир.
  Она убрала руку с моих губ. И отвела кисть ладонью ко мне. На ладони у нее был маленький красный кружок.
  - Нье думай. Просто смотрьи сьюда и вьерь мнье. Ты − проходная пьешка. Ты станешь − фьерзьем. Это правда. Но, знаешь, что самое приятное? Ты сможьешь снова стать пьешкой. Когда захочьешь. В ваших шахматах так ньельзя...
   На мгновение красный кружок расширился до пределов вселенной и поглотил мое сознание. Это не был гипноз. Я добровольно открылся ее словам, ее правде.
   И сразу все кончилось, как ничего и не было. Я пару раз жадно глотнул прохладный вечерний воздух, и опомнился. Наска помешивала похлебку. Я сидел рядом, опустив голову. На душе было хорошо, спокойно, как никогда. Над головой ярко сияли чужие звезды.
   − Что это было?
   Она спокойно посмотрела на меня:
   − Ничьего, ничьего не было...Всье хорошьо...
  
  
  Кастанда:
  
  − Что вы ходите за мной! Мне это надоело, в конце концов! Отстаньте! Вы что следите за мной? − бушевал молодой человек в туалете министерства , куда они зашли с Кастандой покурить.
   Кастанда посмеивался.
   − Ну что Вы, право, батенька, детективов, что ли, насмотрелись? Зачем мне, скромному бухгалтеру, следить за кем-либо, да хоть бы и за Вами? И в мыслях не было. Мы просто случайно встретились.
   − Вы сами, черт бы Вас побрал, сказали, что случайностей не бывает... Знаете что? Если я Вас еще раз встречу, я обращусь в милицию!
   − И что вы скажете милиции, что Коровьев это сам дьявол? Пожалуйста, обращайтесь, вызывайте мотоциклеты с пулеметами. По трезвом размышлении Вы сами поймете , что Вам это ничего хорошего не сулит... Лучше сходите в Лавру − купите свечку.
   Молодой человек успокоился, сел на подоконник и мрачно посмотрел на Кастанду:
   − Вы правы. Ну ладно, допустим , я не могу от Вас избавиться. И что Вам надо от меня?
   − Вот тут Ваш вопрос неправилен. Это Вам кое-что надо от меня... Но, чтобы Вы лучше меня поняли, я должен рассказать Вам мою сказку до конца.
  
  
  
  
  Черкасов.
  
  ... уммм! И какой же замечательный супчик она сварила тогда. Горячий, обжигающий, ароматный бульон, разливался теплом по всему телу, хрусткие коричневые ломтики так и таяли во рту. Ничего вкуснее в своей жизни я не ел. Ну, по крайней мере, во сне. Мы сидели у костра, хлебали Наскино варево, и я был счастлив, наверное, впервые в жизни я чувствовал счастье. Безотносительно к обстоятельствам моей жизни. Просто был счастлив и все. Мне было спокойно, тепло, уютно. Я попросил добавки и энергично похвалил Наску. Она, отставив свой котелок, и плеснув мне еще поварешку, иронично отозвалась:
   − Из добрых рук всье вкусно. − И отвесила поклон. − Но в этом супье есть и Ваша долья.
   Сестры похлопали нам, Отшельник одобрительно покивал, а капитан свирепо выпучив глаза, вымазал куском лепешки и протянул Наске свой пустой бачок.
   Ира, покосившись на сестер, лениво протянула:
   − Еще бы, день не жрамши. Но, слава Богу, хоть помогать по кухне у тебя получается.
  
   Когда воины и маги утолили голод, Наска раздала нам маленькие фляжки с напитком, странного, густого, острого, но, безусловно, приятного вкуса. Я не почувствовал алкоголя, но мне захорошело. Вспомнились "Алые паруса" Грина: "Это вино выпьет Грей, когда будет в раю". Я заметил себе: пока что я вроде бы в аду, хотя и транзитом. Симха хлопнула в ладоши и объявила импровизированный концерт для поднятия воинского духа в преддверии подвигов, испытаний и прочего шухера.
   Кабачок с таинственным видом отправился в палатку и вышел оттуда... с чем бы Вы думали?.. То есть инструмент был похож на гитару, но выполнен совершенно в иномирной эстетике, скорее корпус его напоминал скрипку. Я пригляделся: лады, колки, шесть струн. Она, родимая! Гитара! У меня разыгралась ностальгия. Всего-то сутки я здесь, а как будто бы год не был дома. Гитару я любил. Я вообще-то полиинструментал, толку правда от этого... в лабухи не пошел... пошел в инженеры. Кабачок положил гитару на колени, пощипал струны, и сказал что-то. Отшельник перевел для нас с Ирой:
   − Выпросил у моряков.
   Затем Кабачок заиграл. Я обратился в слух. Это было похоже на ирландскую средневековую балладу. Затейливый перебор, умелое соло, и, наконец, он вступил голосом. У него был приятный баритон. В манере пения была такая, трудно определяемая, местная чудинка. Но в целом песня оставила у меня очень приятное впечатление. Когда затихли последние печальные стоны струн, Отшельник перевел:
   − Это песня о древнем короле Тешар Ситале. Это был умелый и добрый король. Он правил твердо, но очень жалел жизни своих подданных. Но и врагов он тоже жалел. Поэтому ему постоянно приходилось прибегать к разным хитростям, чтобы в неизбежных войнах гибло поменьше солдат и чтобы войны скорее заканчивались. За это его и убили друзья, которые хотели славы, а не мира.
   Я покачал головой. Этот сюжет, порожденный совершенно чуждым взглядом этого мира на свое прошлое, поразил меня. Но песня мне определенно понравилась. Я другими глазами посмотрел на Кабачка. Он казался мне эдаким оловянным содатиком, а гляди ж ты, какие открылись глубины. С таким чувством спел...
   Затем выступила Симха. Она, встав у костра, выполнила великолепную транформацию, обернувшись огненной птицей. Птица покружила над нашими головами и вдруг взорвалась ярчайшим разноцветным фейрверком, и пеплом осыпалась наземь. Симха восстала из пепла, эффектно запахнулась в свой черный плащ, и, с достоинством поклонившись, удалилась на место. Я наблюдал, как будут реагировать местные граждане, и сделал как все. Мы дружно похлопали по коленям и земно поклонились. Химса вышла на центр, подняла руки и замерла. Я долго всматривался в нее, пытаясь понять, что она делает, но она просто стояла. Лишь спустя минуты две я заметил, что она ниже пояса превратилась в дерево, пустила корни, затем ее руки превратились в ветви, и какое-то время она была деревом с человеческим лицом, а потом и вовсе стала тонким деревцем, вроде рябины, с гроздьями мелких желтых плодов. Затем она также медленно очеловечилась обратно. У всех, кроме меня, это вызвало бурный восторг. Я же, признаться, не понял прикола, по сравнению с красочной, пышной трансформой Симхи, номер был откровенно слаб. Я недоумевал, пока Отшельник специально для меня не прокомментировал: выяснилось, что Феникс был групповым мороком, галлюцинацией, а Химса превратилась в дерево вполне реально. В этом и была трудность ее представления. Этот наш маленький полевой концерт мне очень понравился. Я приятно расслабился. Сидел, как перед телевизором, когда на экране происходят чудеса, которые тебя, наблюдателя, на прямую не касаются. И тут встала Наска... Я сразу подобрался... Под ложечкой засосало. Возникло предчувствие, что сейчас случится что-то важное... Она склонилась к капитану и пошептала ему на ухо. Он одобрительно кивнул, не глядя на нее, и она вышла в центр, выплыла как привидение. Встала ровненько, столбиком, сказала:
   − Пьеснья длья нашьих дорогьих гостьей из Бьелого мьира.
   Капитан провел по струнам и она запела. Я настолько не ожидал услышать эту песню, что, почти до конца куплета не понимал смысла, хотя она пела по−русски:
  Как-то льетом на рассвьете
  Загльянул в сосьедний сад,
  Там смугльянка-молдаванка
  Собьирает вьиноград...
  
   А потом понял, и у меня часто-часто забилось сердце. Меня бросило в жар. Потом − в холод. В голове было пусто, только одна мысль отчаянно пульсировала в холодных безнадежных коридорах сознания:
   − Неужели она это обо мне, о нас?
  И я отчаянно балансировал на краю между страхом, тоской, радостью и надеждой
  Я красньею, я бледньею,
  Захотьелось вдруг сказать:
  "Станьем над рьекою
  Зорьки льетние встрьечать".
  
   Она очень здорово это пела, зеленая девушка в солдатской форме. Как наша, как своя, несмотря на акцент. И душа прямо переворачивалась от того что она такая чужая, далекая, и в то же время такая близкая, любимая, и поет такую родную нашу песню. А потом пошел припев, и мое сердце ухнуло куда-то вниз.
  Раскудрьявый кльен зельеный, льист рьезной,
  Я вльюбльенный и смущьенный прьед тобой,
  Кльен зельеный, да кльен кудрьявый,
  Да раскудрьявый, рьезной!
   Наска не смотрела на меня, она обращалась будто ко всем сразу: к людям, замершим у костра, к деревьям, к ночному воздуху, к мерцающему небу и его светилам, но я каким-то образом понимал, что это для меня она поет. Но боялся верить в это, но, через страх все-таки верил. Горло мне сдавило до боли, сердце сжалось в комок.
   И до последней строчки: "вновь свою смуглянку я в отряде постречал"...− я просто пил ее чудесный серебристый голос, всем телом впитывал музыку ее слов... И потом, когда она поклонилась и, тряхнув гривкой, присела на свое место, я был как оглушенный, ничего вокруг не слыша и внутри у меня была теплая тишина... и в этой тишине не было меня, была только она и ее песня, и стрекот местных сверчков. И тут мне на плечо легла чья-то рука. Я удивленно поднял голову: надо мной стояла Ира. Она, обращаясь ко всем, дикторским голосом сказала:
   − А сейчас мой друг исполнит ответную песню для наших гостеприимных хозяев!
   Ее рука продолжала лежать на моем плече, как бы говоря "это мое" и от этого слова "мой друг", прозвучали как моя собака. Она удивительно почувствовала, как испортить момент. Я теперь, получается, не мог ответить Наске сам от себя, я должен был сделать это по поручению Иры, и как бы от ее имени. А может, к черту , это "получается"? Посмотрим, как оно получится. Я глубоко вздохнул, встал, стряхнул руку Иры с плеча, не слушая ее скороговорку шепотом (ну ладно че ты, я же пошутила?), взял у капитана (язык теперь не поворачивался называть его Кабачком), гитару.
   Я присел прямо у костра, на колени. Пощипал струны, взял пару аккордов на пробу. Самое оно! Гитарко что надо. Что же им сыграть? Так чтобы это было ей, Наске, и ясно, что это именно от меня?
   И прежде чем я закончил мысль, ко мне пришло понимание: Город золотой! Да!!! Я тихонько, нежно позвенел струнами, и повел мелодию:
   Под небом голубым, есть город золотой.
   С прозрачными воротами и яркою звездой.
   А потом я как бы отпустил вожжи и дал мелодии вести меня, отдав ей свою силу.
   А в городе том сад, все травы да цветы,
   Гуляют там животные невиданной красы.
   Одно как желтый огнегривый лев, другое вол, исполненный очей
   С ними золотой орел небесный, чей так светел взор незабываемый.
   Песня текла медленной широкой рекой, Я сначала боялся поднять глаза, но потом, закончив первый куплет, рискнул взглянуть на Наску. Она слушала, широко раскрыв прекрасные свои, умные и смелые глаза, и, вся обратившись во внимание, слушала, словно боялась пропустить хоть слово. Я, с трудом оторвавшись от нее, перевел взгляд на капитана. Тот одобрительно покачивал головой, Отшельник, как обычно, не подавал признаков жизни, вроде был здесь, а вроде нет, словом, "сухое дерево −остывший пепел". Вопреки моим ожиданиям, Симха и Химса слушали тоже с интересом.
   Кто любит, тот любим, кто светел тот и свят
   Пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад...
   Это я уже спел только для нее, и она поняла, я точно это видел.
   Последний звук гитары, светло и торжественно вибрируя, растаял в ночном воздухе. Я совершенно не ожидал бурной овации, которую мне устроил наш колектив. Камрады хлопали по коленям звонче, чем в ладоши. Сестры подошли ко мне. Наска, Отшельник и капитан Арки остановились чуть поодаль, но тоже участвовали в разговоре. От меня потребовали немедленных объяснений: кто написал эту песню, почему они ее раньше не слышали, что такое золотой город и где он находится?
   Я, как мог, пояснил ситуацию, рассказал заинтересованным зеленым людям, что эту немудрящую, но очень сердечную песенку сочинил в варианте "Над небом голубым..." (в этом месте сестры многозначительно переглянулись, вернее, они не сделали никаких движений, но я чувствовал и готов был присягнуть, что они обменялись тайными знаками) поэт Анри Волконский (снова сестры "переглянулись"), по библейским образам из Ветхого Завета, книга пророка Иезекиила. Хотя, по другим мнениям, речь идет о Небесном Иерусалиме из Откровения пророка Иоанна. Еще многие считают, что город золотой это рай. Лучше всего эту песню знают в исполнении Бориса Гребенщикова и Алексея Хвостова. А не слышали Вы ее потому, что эта песенка в уши не лезет, по радио и телевидению ее редко крутят.
   − В формат не лезет. − Пояснил я окончательно.
   Симха приблизилась ко мне и заглянула в глаза, я с трудом выдержал ее взгляд.
   − Ты его знаешь? − Спросила она с усилием в голосе.
   − Кого? − растерялся я.
   Ира хохотнула по привычке, но Симха бросила на нее коротенький взгляд и она поперхнулась.
   − Гребенщикова. − Симха взяла меня за плечи, и, не отрываясь, смотрела мне в лицо.
   Эээ... Ну... Как сказать?
   Я совершенно не стремился к этому знакомству, но прошлой осенью меня совершенно случайно познакомили с БГ на харьковской тусовке. То есть, вряд ли он об этом помнит. Я просто сидел и пил портвейн в уголке. Но, по крайней мере, у меня есть формальные основания сказать сейчас "да". Я чувствовал что это "да" сейчас необходимо. И я его сказал.
   − Да!
   Симха выдохнула и отпустила меня.
   − Замечательная песня! Нам всем очень понравилось. − Сказала она тоном экскурсовода. − В нашей древней культуре тоже есть образ мистического золотого города, откуда пришли наши предки. Этот город наша цель и наша надежда. Когда-нибудь мы все увидим его. Экрес матхан! − воодушевленно выкрикнула она. И мы все поддержали ее:
   − Экрес матхан! Распутай узел!
  Симха пожала мне руку.
   − Я благодарю Вас от имени всех нас. Вы доставили нам большую радость Вашей песней. Она отрывисто поклонилась. Я опустился на колено (как выяснилось, правильно сделал), и склонил голову.
   После концерта нам дали час личного времени до отбоя. Все занялись своими делами. Я поискал глазами Наску, прикидывая, насколько будет тактично сейчас подойти к ней, но ее не было видно. Я решил положиться на высшую волю: чему быть − того не миновать, и побродить по лесу. Как-нибудь да встретимся. Не спеша, я двинулся по тропинке, ведущей к теплому озеру в центре острова. Мы купались в нем, сразу как прибыли. Слева от тропинки мелькнула и скрылась едва заметная тень, сердце мое заколотилось
   − Она!
   Вскоре дорогу мне преградила темная фигура. Я радостно шагнул навстречу. За ней оказалась еще одна фигура. Передо мной был капитан Арки, за спиной его стоял Отшельник, отсутствующе глядя в сторону. Это было немного не то, на что я надеялся. Капитан, исподлобья глядя на меня, придвинулся вплотную. Он оказался почти на полголовы ниже меня, зато на полплеча шире.
   − Господи! − Подумал я. − Ему-то чего от меня надо? − то, что Отшельника он прихватил, как переводчика, мне было ясно.
   Капитан сгреб меня за грудки и подтянул к себе. С секунду держал меня почти на весу, пристально вглядываясь в глаза. Затем, он проговорил несколько угрожающих, судя по интонации фраз, и отпустив меня, сунул мне под нос квадратный кулачище. После этого, он проревел еще пару слов, и покосился на Отшельника. Отшельник любезно перевел:
   − Капитан Арки сказал Вашей милости, что у лейтенанта Акчонаско большая душа. Лейтенант оказалась способна заменить ему и дочь и мать, которых он потерял. Капитан Арки сказал, что если Ваша милость обидит лейтенанта Акчонаско, то капитан Арки отобьет Вашей милости башку, не смотря на возможные дипломатические осложнения. Усвоив информацию, я растерянно пробормотал: Если я обижу лейтенанта, она и сама прекрасно справится.
   Капитан ждал перевода, но Отшельник прохладно сказал мне: Ей может быть неудобно тебя бить. Ты хочешь, чтобы капитан прямо сейчас дал тебе по голове?
   − Нет.
   − Тогда что мне перевести капитану?
   Я положил руку на сердце, и, коротко поклонившись, капитану (тесть!) так же коротко сказал:
   − Не обижу.
   Я верил в свои слова. Капитан еще раз смерил меня долгим испытующим взглядом. Одернул на мне куртку, смятую его лапами, козырнул и растаял во мраке. Отшельник обошел меня и побрел по тропе к лагерю.
   Когда я вышел к озеру, Наска была уже там. Сидела на стволе огромного, поверженного бурей дерева, вершина которого была погружена в воду. Я опустился рядом с ней.
   − Сашья... − сказала она. − Я знаю, твое имя значит защьитньик льюдей. Значьит воин. А что значит твоя фамьилия? Черркасов! − неожиданно твердо произнесла она.
   − Это по-старинному. Черкас − это казак.
   − А! Казакьи! Тарас Бульба! Значьит тожье воин! Пьехотьинец! Хорошьо.
   − Ты так много знаешь о нашем мире, − искренне похвалил я. Она смутилась. − Но козаки − всадники, они ездили на конях.
   − А ты умьеешь на коньях?
   − Нет.
   − Значьит, пьехотьинец, − рассмеялась Наска.
   − Выходит так.
   Мы помолчали. Я сказал:
   − Знаешь, ты хорошо пела, замечательно. Мне очень понравилось. Артист, когда поет, он всегда немного притворяется, а тебе я поверил.
   − Я тьебе тожье повьерила, − серьезно сказала она. В глазах ее блеснули искорки смеха, − и всье поньяла.
   − Что ты поняла? − вскинулся я.
   − Всье, − она умехнулась, − тьеперь ты мой, принадльежишь мнье.
   Я растерялся от этих слов. Не ожидал такого эффекта. Она протянула мне руку. Я машинально пожал ее. Но Наска высвободила руку и снова протянула мне:
   − Ньет, цьелуй. Это знак что ты мой. У нас так приньято, обычай.
   Я мгновение смотрел на нее, пытаясь понять, не шутит ли она, не ловушка ли это. А вдруг у них так оформляется рабство? Была же у древних римлян манципация. Там, правда, клали руку на плечо и говорили − это мое. Наска терпеливо и нежно, но вместе с тем и настойчиво сказала:
   − Цьелуй, цьелуй. Повьерь мнье.
   И я решился. Опасливо баюкая в сердце свою любовь, я взял ее кисть, поднес к губам. Прикоснулся губами к чистой, будто светящейся светло−зеленой коже ее руки. Теперь она завладела моей рукой, − без пауз и колебаний, она поднесла к губам мою руку и поцеловала.
   − Вот и всье, − удовлетворенно сказала она, − тепьерь и я твоя, принадльежу тьебе.
   Я понял, что мое сердце действительно до конца и без остатка пленено этой девушкой, и судьба моя накрепко связана с ней.
   − Я принадльежу тебье, − снова сказала Наска, − но ты попробуй менья поймать, − и она исчезла как порыв ветра.
   Я вскочил, покрутился, оглядываясь по сторонам. Ее нигде не было. Ну, гуль! Доберусь я до тебя! Ясно было, что она как−то колдовски сбежала в лес, ведь на берегу ее не было. Я углубился в лес, тщательно стараясь просматривать пространство перед собой. Ее не было. Я уж стал бояться, что мне все это почудилось. Я крикнул: "Акчонаско, Акчонаско"! И услышал ее смех у себя за спиной. Я резко обернулся, но сзади ее не было тоже. А смех ее снова раскатился серебряными колокольчиками у меня за спиной. Я вспомнил этот прием: она просто зашла мне за спину, и остается в мертвой зоне, вне поля зрения. В этом деле главное заскочить за спину, а потом надо только перемещаться, оставаясь в мертвой зоне, как бы объект ни вертелся.
  
   − Постой же! − Подумал я. − Не на такого напала! Я повел плечом, будто бы поворачиваясь вправо, а сам резко повернул голову в другую сторону. И я увидел ее. Наска попыталась снова спрятаться у меня за спиной, но теперь у нее это уже не вышло. Тогда она змейкой юркнула в заросли. Я гнался за ней, начисто забыв, что имею дело с закаленным бойцом спецназа, догнать которого такому тюфяку, как я, никогда...− я не успел додумать эту мысль, как вылетел на полянку. Наски опять нигде не было. Я стал поворачиваться из стороны в сторону, прислушиваясь, стараясь по слуху вычислить ее. И тут она похлопала меня сзади по плечу. Я развернулся и поймал ее за тоненькую гибкую талию, налитую стальной силой. Она тихонько вскрикнула, и мягко взяла мое лицо в руки. Притянув к себе, она поднялась на носочки и стала нежно, легчайше касаясь губами, целовать мое лицо.
   − Закрой глаза... − Шепнула она. Я послушался. И она тут же поцеловала мои глаза, едва касаясь, провела сомкнутыми сухими губами по моим губам. Ее губы, щекоча, как крылья мотылька, коснулись моего лба и щек. Я пытался ответить на ее поцелуи, но она мгновенно отстранившись, не позволила, прошептала:
   − Подождьи. Прьислушайсья, как будто это капльи дождья падают тебье на льицо.
   И я прислушался. Ее тончайшие, легкие касания были словно теплый дождь. И я стал растворяться в благодатном ритме этого дождя, чувствуя как в моей душе, нарастая, подымается мощная слепая волна любви пополам с благодарностью и преданностью к этому странному незнаемому существу, которому я теперь принадлежу безраздельно, и которое есть теперь у меня. Ее губы раскрылись, я почувствовал ее горячее ароматное дыхание, в котором смешались горькие запахи степных трав и пряный винный аромат экзотических неведомых фруктов. Дыхание страстное и в то же время чистое, как у ребенка. Затем наши губы сомкнулись в длительном нестерпимо сладостном поцелуе. Языки наши встретились, соприкоснулись самыми кончиками и замерли в таком положении. Я почувствовал, что этого достаточно и просто вместе с ней длил теперь поцелуй. Словно невидимая чистая вода вокрешения наполнила мое сердце, и поток прозрачного чистого чувства устремился из него к темному небу, увлекая меня за собой и я, казалось, взлетел. И Наска будто взлетела вместе со мной. Оказалось - не казалось. Мы и вправду зависли метрах в двух над землей. Мы замерли, и я буквально ощущал, как смешивается наша, моя и Наскина сущность. Словно она кофе, а я молоко, и Господь помешивает нас серебряной ложечкой пресуществления. Я поглаживал ее спинку, шею и затылок, я прижал ее к себе и мы умерли, растворились в небытии. Это было не то, что обычно испытывают мужчины и женщины в нашем мире, и что они почитают за высшее наслаждение, нет, это было нечто гораздо более невинное, чистое и в то же время гораздо более мощное и продолжительное. Слияние душ? Когда я пришел в себя, я стоял на траве, все мое тело дрожало. Наска стояла рядом, я различил в темноте ее смеющиеся счастливые глаза. Я шагнул к ней и чуть не упал, она подхватила меня, помогла мне сесть.
   − Что ты, что с тобой?
   − О, это было так... − Я действительно едва мог двигаться от сладкого дурманящего изнеможения. Тело было в порядке, но мозг не желал руководить им, как при опьянении медовухой, например. − ...Так волшебно!.. − Я дотянулся до ее руки, и стал жадно целовать, словно впитывая ее плоть. − Я твой, я твой, я люблю тебя...
   Она сверху целовала меня в затылок, гладила.
   − Мьилый мой, хорошьий, я тожье тебья льюблью.
   − Мы, правда, летали? − спросил я.
   Наска, чуть отстранившись от меня, хрипловато сказала:
   − Так бывает, говорьят грешная земля Гашшарвы отталкивает чистую любовь. У нас это называют кхочи-ахталь − воздушный поцелуй.
   − Скажи, что с нами будет теперь? − спросил я.
   Она беззаботно пожала плечами:
   − Нье знаю, что-то будьет.
   Взглянув на мое озабоченное лицо, она солнечно улыбнулась:
   − Всье будьет хорошьо, Сашья, вот увидьишь... − И погладила меня по щеке.
   И я снова поверил ей. И успокоился. Мне стала теперь понятна фраза капитана о том, что Наска заменила ему и дочь и мать.
   Она щекотно пробежала пальчиками по моим бокам. Нажала несколько точек, затем сильно надавила ладошкой мне на живот, и требовательно сказала:
   − Выдохньи, и задьержи дыхание.
   Я выдохнул
   − А тьеперь вдыхай, только мьедленно
   Я подчинился этому медицинскому террору, и вдруг почувствовал как силы возвращаются ко мне. Я был словно налит до краев звенящей веселой силой. Я легко встал. Наска взяла меня под руку.
   − Нам пора в лагьерь. Давай пройдьемся, как по Крещатику?
   − Давай! − Я расхохотался. Дикая черная природа, вокруг неведомые опасности, воруженные люди в камуфляже! И под ручку, как на Крещатике. Мне это сейчас показалось очень удачной шуткой.
   Когда мы уже приближались к лагерю, я сказал:
   − Знаешь, я давно уже придумал тебе специальное имя. У нас так принято. Обычай. Только для нас.
   Она улыбнулась и вскинула подбородок. Мол, ну−ну, давай послушаем.
   − Нет, ты не подумай, мне нравится твое имя, Акчонаско, оно такое поэтическое...и что-то хорошее мне напоминает. Но у меня само собой сложилось...
   Я бы мусолил тему еще час, но Наска, как давеча капитан, схватила меня за грудки и потребовала:
   − Говорьи, бьить не буду.
   Я сказал:
   − Наска.
   Она прислушалась, чудно, по-птичьи, наклонила голову, словно пробуя имя на вкус, повторила: Наска...Нравьится. А как льасково?
   − Насочка...
   − Мррр, − она даже замурлыкала, как пантера (если пантеры мурлыкают). Хорошьо, ты мольодец, я ужье говорьила что льюблю тебья?
   Наска быстро поцеловала меня.
   − Спасьибо, пьехотьинец, что подарьил мнье имья. Имья − это большая сьила.
   − Ну, уж спасибо тогда и тебе, что подарила мне имя.
   − Какое? − теперь растерялась она.
   − Пьехотьинец, − передразнил я ее говорок.
   Она расхохоталась и одобрительно хлопнула меня по плечу:
   − Спасьибо владыкам кармы, что подарьили мнье мужчьину с чувством юмора, а то бы...
   − Что, "а то бы"?
   − А то бы он со мной нье выжьил...
   Тут мы оба покатились со смеху.
   Уже засыпая в палатке с сатанински храпящим капитаном, и спящим в позе лотоса Отшельником, я думал: "А все-таки хорошее место эта Гашшарва, хоть и ад". Мое полное счастье и умиротворение нарушало только одно − понимание что я, кажется, по крупному подставил Бориса Борисовича*.
  −−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−
  * БГ
  
   Пробуждение было ужасным, как часто пишут в приключенческих романах. Кто-то пощекотал мне нос травинкой, я проснулся и увидел над собой озабоченное лицо Наски, с трагически поднятыми бровками. Она чмокнула меня в щеку и мотнула головой в сторону выхода:
   − Чшшш, тьихо, пойдьем со мной. Нам надо поговорьить. Заинтригованный и предчуствуя неприятности, я выбрался с ней из палатки, приобняв, ее легонько поцеловал в уголок рта.
   − Что случилось?
   − Сашья, мнье надо сказать тебье одну вьещь, я нье знаю, как ты к этому отньесешься... Коньечно, ты можьет быть нье захочьешь большье менья льюбить. Ты хорьоший чьеловьек. Но я нье обьижусь...
   − Да в чем же дело? − нервным шепотом спросил я.
   − Сашья, я бьерьеменна от тебья...
   Меня как громом поразило. Что за черт?
   − Как беременна, почему? Ничего же не было... Такого...
   Она печально сказала:
   − Разве ты нье знаешь? Дьевушки Гашшарвы настолько пльодоньосны, что могут поньести дажье от поцьелуев... Так и случьилось...
   Я присел на ящик с припасами, и поразмыслил: ничего себе сюрприз, с одной стороны − бред, с другой стороны сколько я уже навидался в этой Гашшарве такого, что переворачивало привычный порядок моего мышления. Если люди от поцелуев могут летать, то почему бы девушкам не беременеть? С третьей стороны, я прислушался к себе. Да мне все это было дико и странно, но разве я от этого меньше люблю Наску? И если она действительно беременна, так ведь это же мой ребенок? Я никогда еще толком не думал об этом, но сейчас мне показалось, что я хотел бы сына от нее. А если дочь? Тоже неплохо. Быть может, нас двоих, и эту новую жизнь, ждет ужасная судьба, но и что же? Мне решительно не хотелось терять Наску и ее любовь. Так резонно рассудив, я потянул ее, стоящую рядом, за руку и усадил к себе на колени бочком.
   − Насочка, солнышко, ты прости, для меня это очень необычно, чтобы от поцелуев рождались дети, но разве это что-то меняет для нас? Я поцеловал ее запястье.
   − Помнишь? Я твой, я принадлежу тебе.
  Я развернул ее руку, ладошкой кверху, и поцеловал красный кружок в центре кисти, а затем показал ей этот кружок:
   − Верь мне, смотри сюда и верь мне.
  Она тихонько заплакала и прижалась ко мне. Потом вырвалась из моих рук, встала на колени передо мной, и истово поклонилась, коснувшись лбом земли.
   Что, милая, что случилось? Не плачь! − Я потянулся к ней, но она оттолкнула мои руки...
   − Простьи, простьи, мьенья, Сашьенька, какая я дура. − Она стукнула кулаком по земле. − Какая я дура!
   − Наск, да в чем же дело?
   Она повернула ко мне заплаканное лицо.
   − Я жье пошутьила, идьиотка, сколько раз Сади говорьил мнье, что из-за моих шьуток я всегда буду одна. Ну, зачьем мнье это было надо?
   − Ну-ну, не надо так, ты не дура, − посмеиваясь, я все-таки поднял ее и затащил к себе на колени, ну разве ты дура? Так, просто дурочка.
   Я поцеловал ее рыжую голову и прижал к своeй груди, и гладил, гладил ее по волосам, пока она не перестала всхлипывать.
   − Тоже скажешь, − дура! Ты вот какая умненькая! Просто ты веселая. Только в следующий раз не шути так...
   Она порывисто обняла меня, заглянула в глаза.
   − Спасьибо, друг! − И усвистела, как реактивная. И то сказать, я посмотрел на часы: было уже шесть утра, рано короче, все еще спали, но когда кормишь большую семью вставать надо рано. Наска, пока в ее буйную головушку не пришла идея подшутить надо мной, успела много сделать, костер уже горел, котел булькал, лежали на ящиках аккуратно разложенные и почищенные "вьершки −корьешки". От костра тянулся вкусный запах.
   − Наска, что тебе помочь? − я непроизвольно зевнул и потянулся, помассировал лицо. Она улыбнулась:
   − Нье надо, я уже почтьи справьилась. Поспи ещье, ты вчьера устал, и сьегоднья я тебья, как это по-вашьему, огорошьила.
   Я тряхнул головой: не хочу спать − хочу тебя видеть.
   Она засмеялась.
   − Тогда бегьи глаза промой, чтобы лучше вьидеть мьеня. Вот дьержи.
   Она сунула мне запечатанный полевой гигиенический набор. Я побежал на озеро, минут пятнадцать потренировался, наскоро выкупался в теплой газированной водице, почистил зубы, и крупной рысью помчался в лагерь.
   По пути я встретил Иру, которая презрительно скривилась в мою сторону:
   − Лимон съешь.
   − Ир, да где ж здесь лимоны? Мы ж не в Канзасе...
  
  Глава 4. Военный совет.
  Черкасов.
   После вкусного, плотного завтрака, Симха объявила сбор и инструктаж. Теперь мне как-то лучше доходило. Обжился я здесь, что ли?
   Схема обрисовывалась простая. Против Химсы было выдвинуто официальное обвинение в совершении насильственных преступлений, в том числе актов каннибализма (оказывается, олли тоже считают себя людьми), на территории Энрофа, с целью увеличения личной силы, с последствиями в виде создания эпидемической опасности для Гашшарвы. Но это было только прикрытие, на самом деле в обвинениях против нее содержалась секретная часть, которая подлежала расследованию секретной службой. Поэтому ее и держали в секретной тюрьме. Секретная часть обвинения нам не известна, но это должно быть что−то ужасное: измена, предательство, заговор. У них тут, оказывается, есть внутренние конфликты, а есть и внешние враги, какие-то непонятные страшные квагхи и хонтагры, то ли люди то ли нет, которые между прочим и у нас шастают. Идея так называемых карьеристов (а по-моему это были банальные людоеды), состояла в том, чтобы Химсу приговорили к секретному уничтожению, настолько секретному, чтобы никто не мог проконтролировать куда делся труп. Тогда они могли бы распорядиться им по своему усмотрению. А именно: скушать некоторые части, серце, печень, селезенку, почки. Что-то такое уникальное они в ней видели, что могло бы им пригодиться. Короче, люди деловые, сожрать они ее хотели не для удовольствия, и не на почве внезапно возникших неприязненных отношений, но по сугубо деловым соображениям. Ничего личного, детка, − магия! Людоедство здесь, в Гашшарве, было искоренено не так давно, − лет пятьдесят, восемьдесят назад, строжайше запрещено под страхом жесточайшего наказания (это для меня сказали, чтобы не думал, что тут совсем уж папуасы живут). Но иногда рецидивчики случались, причем не с голодухи, как подумали бы наши сограждане, а, как правило, на базе магических отношений. Маги пожирали друг друга с целью увеличения личной силы и восприемства редких способностей. Ну, я так понял.
   Выводы, интересующие меня, из этого всего, были такие :
   Во всем этом мире был только один человек, который мог заставить следственную машину установить истину по делу, это местный император − властитель империи Шарви, или Малагаш (Мала − великая, гаш − мир, место, пространство). Слово Малагаш, заставило вспомнить Мадагаскар, там живут мальгаши, и задуматься о связях между мирами. Тутошний народ называл себя малагхаси или шарви. (это значит просто человек). Ergo, мы должны получить аудиенцию у императора и убедить его, что обвинение против Химсы ложное. Сделать это обычными социальными методами невозможно. Не будь враги Химсы приближенными императора, у них не было бы возможности заварить всю эту кашу. Тогда ее бы просто штрафанули на сотню гашей за некорректный вход и выход. Мы, стало быть, должны получить аудиенцию у императора необычными средствами. С помощью военной силы. Но силу эту можно применить только к охране и не дай Бог тронуть самого кесаря. Миссия будет провалена. Военная сила должна только создать условия для непринужденного общения Симхи с императором. Тут надо отметить, кто такие Симха и Химса в этом мире. Они дочери великого и славного мага, который был учителем императора, нагвалем, давая ему представление о магии. Мага из императора не вышло. Симха так и сказала: "Нагхвалх, который однажды ушел в другой мир, и сейчас всеми забыт".
   Плохо, что забыт. Хорошо то, что император лично знаком с обеими сестрами, и не придется объяснять ему, кто они такие и чего, собственно, хотят. Это сильно бы затянуло время.
   После объяснения с императором Химса сдается лично ему с нижайшей просьбой содержать ее в заключении в императорском дворце, − в изоляторе службы Нэгже, как более объективной, в данном случае, нежели разведка генштаба. Тогда к расследованию и рассмотрению дела подключается имперский ревизор, секретная военная защита и, разумеется, дело трещит по швам. Поскольку правду-то установить можно.
   Предполагалось, что этого достаточно, чтобы обеспечить объективное рассмотрение дела Химсы.
   Но были и проблемы. Если не считать того, что вся эта история и этот их план − одна сплошная большая проблема. Дело в том, что были еще эти штабные маги-людоеды. Их, кстати, назвали по именам. Главным интересантом здесь был маршал Никтэ Рубат − начальник штаба. А эти самые Зарк и Замак, которыми меня пугали с самого начала, это его ученики. Впрочем, тоже сильные, опасные маги. И они знают о возможных ходах Симхи, и ждут этих ходов. И у них уже тоже все рассчитано. Вот только не ждали этой наглости с налетом на базу и освобождением Химсы. Но теперь нас уже ждут на подступах к дворцу и уж постараются отыграться за поражение.
   Мне и, отчасти, Ире назначена была роль главного пугала. Люди Симхи усиленно распускали в Дигме слухи о появлении лазутчиков из Белого мира, Энрофа, жутких бледных призраков с деревянными пальцами (буквально говорили, что у демонов из Энрофа деревянные руки, и они запускают корни в плоть живых людей), от которых надо было немедленно бежать без оглядки.
   Это могло подействовать даже на дворцовую охрану, но маршал Никтэ и его подручные-заплечные знали цену Энрофу и его ужасам. Определенную надежду давал мой артефакт − деревянный палец, в нем была сила, которая позволяла нам справиться с ренегатами. Вообще, сам деревянный палец, по мнению Симхи, возник в связи с образованием этого кармического узла − заговора карьеристов, чтобы уравновесить их силу. Экрес матхан! Воистину матхан! До них, конечно, дошли слухи о появлении бледных призраков с каким-то магическим вооружением, но они вряд ли придали этому значение, поскольку усекли: Симха хочет, чтобы в это поверили. Таким образом, расчет Симхи строился на разнице в действии слухов на собственно элиту − магов, и на элитные войска, служащие которых не владели магией, но, всю жизнь видя перед собой (и у себя на загривке), властвующих магов, относились к ним с должным почтением, и, во всяком случае, со страхом. Поскольку маги поддерживали в народе суеверный ужас по отношению к своим возможностям, наше появление должно было произвести на гвардейцев шоковое впечатление. Здесь особенно должно было помочь то, что большие силы местные власти вложили в запугивание населения Энрофом. Буквально детей нами пугали. Сочетание этих факторов должно было привести нас к победе.
   Самое радостное известие было то, что мы выступали в поход только вечером, а сейчас нас распустили и снова позволили отдохнуть. И значит, я смогу поговорить с Наской, с моей Наской!!! Но моя радость оказалась несколько преждевременной. Едва я двинулся в сторону Наски, как услышал холодный голос Симхи:
   − Черкасов!
  Я обернулся. Симха приглашающе помахала мне рукой. Я приблизился. Стоял, смотрел на нее без особых эмоций, я был просто человек в хорошем настроении, без камней за пазухой, без задних мыслей. Мой взгляд был как весенний талый ручеек, искрящийся, беззаботный, жизнерадостный.
   − Слушай, Черкасов, ты важен для меня. Я на тебя полагаюсь. Я хочу, чтобы ты был предан мне. А ты до сих пор думаешь, что тебя втянули в скверную историю и используют? Верно? Это не располагает к лояльности. Но... Ты ведь оценил Гашшарву, понял, что здесь не только страх и страдания? Моя родина может быть очень ласковой и щедрой, для тех, кто ее искренне полюбит.
   Она бросила многозначительный взгляд мне за плечо, в сторону Наски. Я оценил тактичность подачи.
   − Есть еще одна проблема: у тебя возник конфликт с моей ученицей. Она борется с чувством собственной важности, но будем откровенны, у нее пока что не очень получается. Как ее нагхвалх я приношу извинения за ее недостойное поведение. Ей будет приказано вести себя достаточно уважительно к тебе.
   − Да что Вы, Симха, я не обижался на Иру... не надо, прошу Вас...
   − Так вот, господин маг, − Симха, лукаво прищурившись, перебила меня, − Я возьму Вас к себе в ученики. Это будет настоящая магия, не чета магии Энрофа...
   Не знаю, какой бес в меня вселился, я ведь всегда мечтал о таких вещах, меня манила глубина тайных, древних знаний. Я, черт возьми, знал, что это возможно, хотя и стоит невероятных усилий всей жизни. И вот он, мой случай... Но мне почему-то не хотелось соглашаться. Но, в то ж время, я чувствовал, что делать этого сейчас нельзя. Возможно, я и буду ее учеником, но сейчас принимать это решение нельзя...
   Я поспешно склонил колено.
   - Я благодарю Вас, Симха, я очень уважаю Вас. Я не могу высказать, как я благодарен Вам за это предложение. Это огромная честь для меня. И я .... Не могу ответить Вам отказом. Симха глядела на меня сверху вниз, в ее больших черных глазах отражалась серьезная работа мысли, а может мне это только казалось, и она была бесстрастна. Но мне показалось, что на сей раз она ломает голову вопросом, какого черта здесь происходит. Что ж, пусть поломает, не все же мне этим мучиться.
   Я молю Вас назначить мне испытательный срок, в течение которого я мог бы доказать Вам свою преданность, и пригодность к учению...
   Я помолчал, опустив голову. Симха молчала долго, так что я уже обеспокоился, не ляпнул ли чего-нибудь такого осокорбительного. Осторожно подняв глаза, я увидел, что Сикха смееется, тихо беззвучно смеется. И я понял что угадал. На ее лице играла улыбка говорящая что-то вроде: "Хитер бобер". Тут только до меня дошло, какую ловушку она мне расставляла. Стань я ее учеником, она тут же получила бы надо мной такую власть... которая позволила бы ей обеспечить мою реальную преданность, вплоть до суисцида с моей стороны. То есть, сам характер отношений предполагал существование такой власти. Как говорили в старом Китае, отдавая ребенка в учение к мастеру - мясо твое, а кости наши. Не рановато ли? Я еще не разобрался в здешних делах , в мотивах и тайных намерениях. Словом, я и вправду не был готов идти к Симхе в учебу, как бы заманчиво это не выглядело. Мне нужно было осмотреться. Понять доверяю ли я ей. Скажем, после того как мы решим ее проблемы и не сломаем себе шеи. В самый раз будет об этом поговорить.
   Симха кивнула, махнула рукой, - ладно, вернемся к этому разговору позже.
   Наска встретила меня со сдержанным восторгом: У нас ученьик мага очьень почьетно. Ты и раньше был магом, - иначье как бы попал сьюда? - возразила она, предваряя мои протесты.
  - Вот именно, попал. Впрочем, - я взглянул на Наску, буквально почувствовав, что значит фраза "ласкает глаз", - я не жалею, что я здесь...
   Мы с Наской укрылись в лесу от посторонних взглядов, и уютно расположились у ствола громадного дерева, чьи ветви скрыли нас от мутно−багрового глаза Интуарора. Мне все казалось, что местное светило недобро следит за нами. Подозрительно. Но я примирился с этим, и, все равно, испытывал благодарность к этому миру. Который подарил мне мою милую зеленую подружку.
   − Видьишь, Сашья, ты уже становьишся ферзьем. Скоро станешь учеником, а чьеьез несколько лет − магом.
   − Так-то оно так, да только, если б я сейчас согласился, так бы и остался королевской пешкой, ни за что бы Симха меня не отпустила в ферзи. А, ладно, Насочка, не суши голову, чему быть того не миновать. А там поглядим...
   Я положил руку ей на колено. Она погладила меня по руке. Потом нас бросило друг к другу, и мы минут пять бешено целовались. Сердце мое стучало как отбойный молоток, пьяная дикость, поднимаясь из живота, вот-вот в клочья порвала бы сознание, и я, чтобы не зарычать и не перекинуться вервольфом прямо сейчас, стал действовать и перевел отношения в горизонтальное положение, мы перекатились на землю, поросшую мягким как одеяло и упругим, как губка мхом, и я попытался расстегнуть ее кобинезон...
   Но натолкнулся на железное "нет", сказанное ею вместе с тем очень спокойно и доброжелательно. Ее ладошка уперлась мне в грудь как ствол автомата. Я отскочил от нее, кровь бросилась мне в лицо, кулаки сжались. Если бы я не видел любовь в ее глазах, я бы, наверное, сказал что-то нехорошее.
   Как это нет? Как это нет? Мне вопрос казался решенным. Мы любим друг друга. Мы на войне, и возможно оба не доживем до завтра. Почему же нет? Я не скоро успокоился, вернее, перестал злиться. Сейчас я был похож на обиженного ребенка, которому пообещали и не дали игрушку. Наска смотрела на меня так... У наших женщин я никогда не видел такого взгляда. Ей и смешно было немножко, и жаль меня до слез, ну не меня, а как сказать, сострадала она мне, видя, что я мучаюсь, и стальная дисциплина проглядывала на этом лице сквозь любовь и доброту. Наска села по-японски, на пятки. Позвала меня: "Идьи ко мнье, камрад, поговорьим". Я подполз, устроился рядом. Она внезапно захватила меня ключом за шею, и уложила головой к себе на колено, я рефлекторно дернулся, но куда там, с ее-то хваткой. Наска захихикала у меня над головой:
   - Потьерпи, камрад, скоро ты станьешь сьильнее.
  Она стала гладить меня по голове, по лицу своими твердыми ладошками. Потом начала массировать мне голову и шею.
   Я расслабился, на душе потеплело. Видимо почувствовав это, она трагическим тоном сказала:
   - Сашья, милый, у нас в Гашшарве секса ньет.
   Я засмеялся и поцеловал ее теплое крепкое колено через ткань комбинезона:
   - Признайся честно, сколько народу ты довела до самоубийства своими шуточками?
   Она тоже улыбнулась.
   − Послушай, Сашья, на этот раз я не шучу, послушай менья вниматьельно. Это сльожная тьема. У нас нет сьекса такого, как у вас.
  − Ты меня пугаешь! А что у вас есть?
  − У нас есть Артнатха!
  − Звучит красиво. Знаешь, Наска, я так здорово придумал, тогда давай с тобой займемся артнатхой! А сексом заниматься не будем, правильно, черт с ним с сексом, одни проблемы от него. "Милая моя, − я обнял ее талию, поглаживая спину, и прижался лицом к ее животу, − я так люблю тебя, мне хоть бы чем уже заняться, лишь бы с тобой".
   Она подняла меня, усадила рядом с собой, склонила голову набок, рассматривая мое лицо. Видимо, что-то во мне ее озаботило. Она прижала мне несколько акупунктурных точек. Потом плотно схватила меня сзади за шею и потянула вверх: "Ну-ка сьядь ровньее. Так, тепьерь, откьинься назад, возьмьись руками за пьятки, тьеперь тьяньись животом к ньебу"!
   Она уперлась мне в спину коленом, руками потянула за плечи. Я чувствовал себя как тесто, из которого лепят пельмень. Мне стало смешно, и я, глупо хихикая, сказал,
   − Да что ты со мной делаешь?
   Наска, не обращая внимания на мой смех, продолжала командовать:
   − А тьеперь дышьи, глубоко, так, хорошьо! Ещье! Мольодец! Ещье дышьи!
   Я уже совсем собрался откараскаться от нее, но тут со мной что-то произошло, что-то такое, что мне захотелось еще немного постоять в этой позе и подышать.
   − Хватит, хватьит, − Наска со смехом повалила меня и стала катать по земле. − Тепьерь другое:
   - Сьядь так, − потребовала она, − ягодьицы на зьемле, стопы вмьестье, кольеньи в стороны, подтяньи стопы руками, кольениьи разьедьи в стороны. Извиньи, что я командую, но у нас очьень мало врьемени, а надо ещье поговорьить. И потом, я же старшье по званию.
   Она шутливо козырнула мне. Я пожал плечами, и стал делать, все, что она говорит. Как знать, может быть, это ведет к Артнатхе? Эх, знать бы еще, что это такое?
   Наска встала ногами мне на колени и села верхом на спину. Меня просто передернуло от желания.
   − Нижье, нижье, наклоняйсья!
   − Ах, ты, гуль!
   − Дышьи, глубжье, ещье!
   − Наска, ведь это жестоко, я же хочу тебя!... − Взмолился я.
   − Это сейчас пройдет! − Ответила она таким тоном, каким Терминатор, бывало, говорил: " Мне нужна твоя одежда и мотоцикл".
   Потом она завернула меня еще в пару поз, и я в них дышал, потом не дышал, бил себя кулаками по животу и многое другое. Результатом стало состояние такой эйфории, что я просто улетел. В переносном смысле. Наска осторожно уложила меня на спину. Легла рядышком. И мы лежали с ней, как нормальная семейная пара Шарви, жителей Гашшарвы, после бурного секса, эээ... простите, артнатха, оба зеленые, как гоблины, и довольные, как слоны.
   Наска повернулась на бочок, и, положив голову на руку, смотрела на меня счастливыми глазами. А меня переполняла такая удовлетворенность, такое счастье, и в то же время такая бодрость, пьянящее хмельное веселье и в то же время кристальная ясность. Я радостно засмеялся. Наска улыбнулась мне.
   − Хорошьо?
   − Хорошо! − Заорал я так, что, наверное, испугались местные медведи, − вскочил, схватил ее в охапку и начал подбрасывать и снова ловить. Она испугалась, потом тоже стала хохотать, потом мы вместе упали на мох.
   − Это и есть артнатха? − Спросил я.
   Наска взялась за голову.
   − Как же тебье все объясньить? Артнатха это ... ты дьелаешь всье то жье самое, только ещье много другьих вьещей, тогда получается совсьем нье так. Ваш секс − потьеря сьилы, артнатха − приобретение сьилы вместье. Есльи мы сейчас будьем бльизко я стану сьильнее, ты станьешь слабее, дажье можьешь забольеть. И мы оба получим плохую карму. Я не могу причьинять тьебе вред, даже если ты этого хочьешь.
   −Что ж делать-то? − Спросил я обескуражено. Наска взяла мое лицо в ладошки, заглянула мне в глаза, и решительно, будто прыгая в воду с высоты, сказала:
   − Ты должьен многому научьиться, я всье тебье покажу. Сначала ты должьен подготовьиться. Развьить эфьирное тьело. Поньимаешь, артнатха, это всьегда обмен двух эфьирных тьел, разговор, потом таньец, потом они на врьемя сливаются. И получается один чьеловьек вместо двух. Потом снова становится два, но единение остается. Есльи дьелать это длья удовольствия − будьет плохая карма. Пльохо. У нас так ньельзя, Есльи дьелать для сьилы − карма горьит. Это хорошьо. Поньимаешь?
   Я понимал. Честно говоря, я сначала был в отчаянии: вот рядом, любимая девушка, чистая, нежная, прекрасная, любящая, и к ней нельзя прикоснуться? Пльохо. Но сейчас, прислушиваясь к себе, я понял, что мне как-то ничего и не хочется. Я чувствовал себя так, будто все у нас было, только без изнурения и сонливости, без опустошения, неизбежного спутника страстных встреч. Вроде как то, что мы делали вместе, оказалось даже лучше старого доброго секса.
   Наска обняла меня, прижалась: "Вот, чувствуешь эфирные токи"? Я прислушался. И правда, через наши тела протекала какая-то неощутимая тонкая субстанция, едва уловимый горячий ветерок. Это напоминало движение по телу энергии во время упражнений цигуна "Восемь кусков парчи", которые давал нам Мастер.
   − Я, наверное, все понимаю, если и не понял чего, обязательно потом пойму. Но только... Когда же мне все это успеть? Я, конечно, не стратегический гений, но, по-моему, план Симхи − плохой план. Видно, здесь больше ничего не придумаешь, но... Опасность слишком велика. Нас скорее всего всех убьют еще на подступах к дворцу... И мы так и не успеем... ничего...
   Наска покачала головой.
   − Ньет, Сашьенька, нье убьют. И мы будьем вмьестье.
   Она сказала это так уверенно, что я недоуменно обернулся к ней.
   − Ты откуда знаешь?
   И тут же смешался: ну что она может знать, девчонка?
   Но она улыбалась своей обычной беззаботной светлой озорной улыбкой: "Знаю, Сашьенька, знаю. Ты тьепьерь совсьем другой чьеловьек, с другой судьбой".
   − Это почему еще? - Удивился я.
   − Потому, что ты тьепьерь со мной. Со мной ты − другой чьеловьек. И этот чьеловьек нас спасьет. А я ему буду помогать изо всьех сьил...
   Потом мы просто сидели рядом и трепались, как нормальные влюбленные. Рассказывали о своем прошлом. Наскино прошлое было довольно жутким. Гашшарва считалась адом в том смысле, что сюда попали люди, доигравшиея в прошлых жизнях, но в принципе небезнадежные, вставшие, так сказать, на путь исправления. Природные условия были здесь суровы, и не позволяли местным жителям забывать, для чего они здесь находятся: искупать, искупать и еще раз искупать. И духовно расти. Поэтому они здесь такие правильные, подтянутые и продвинутые (не все, конечно). Меня это здорово удивляло. Вроде как, по моим представлениям, в преисподней должны жариться на сковороде грешники, развратники и прочая сволочь. Оказалось, здесь вполне приличные люди, а что до сковороды, то она имела место быть. Вся эта свирепая, красно-черная планета была огромной сковородой. И местное население должно было активно вертеться в духовном плане, чтобы не сильно припекало. Духовное развитие и кармическое очищение было идеологией общества. Человек, хоть слегка расслабившийся и попустившийся, рисковал немедленно загреметь под фанфары и утянуть за собой весь социум или его ячейку. Весь диапазон неприятностей: от немедленной страшной смерти с перерождением в значительно худших мирах, откуда, возможно, не будет уже возврата, до небольших, сравнительно, неприятностей: болезней, несчастий, быстро, впрочем, усиливающихся. Все эти опасности и угрозы дамокловым мечом болтались над головой всего местного социума и воспринимались вполне реально. Помимо скверного, бурного климата, низкой урожайности, агрессивной флоры и фауны, местным жителям допекали еще и воинственные соседи: этот мир постоянно испытывал военно-политическое давление из паралельного мира − мира-близнеца. Гашшарва была сдвоенным пространственным объектом − состоящим из двух внеположных друг другу топологических областей − Собственно Гашшарва, населенная в основном народом шарви, и Антигашшарва − Друккарг, которую обжили некие жуткие совершенно твари, нелюди, которых Наска с отвращением называла кваг−хи, по сравнению с которыми меркли моторошные гнусмасы, так напугавшие меня поначалу. С этими обитателями антимира Гашшарва вела постоянную вялотекущую войну, изредка перетекающую в яростные масштабные вспышки. Кваг-хи имели доступ в Гашшарву, и пользовались этим трафиком, как правило, для нанесения всевозможного ущерба, преследуя при этом некие свои загадочные цели. Жителям Гашшарвы же вход в мир Друккарг был закрыт: ни трансфизически, ни физически не могли они добраться до нее.
   Как-то ночью, во время очередного внезапного нападения, эти кваг-хи обстреляли деревню, где жила десятилетняя Наска с родителями, братьями и сестрами. Когда за окном стало ухать и ослепительно сверкать, вся семья поспешила укрыться в погребе, там все и погибли от прямого попадания термитного снаряда. Все, кроме Наски, которая (снова привет из страны Оз?), выскочила во двор за чхори − местный вариант собаки, щенок, короче. Это ее и спасло. Укрыв щенка за пазухой, обожженная и контуженная, Наска прошла через погибшую деревню. За околицей ее подобрал дозор истребительного полка шарви под командой лейтенанта Садида Арки, тогда еще лейтенанта, который здесь локализовывал прорыв противника, наносил контрудары и все такое военное. Наску и чхоренка подлечили, и какое-то время, с пару месяцев, она была дочерью полка, а чхори − полковой собакой. За время кампании, Наска особенно сдружилась с лейтенантом. Тот естественно принял на себя отцовские обязанности. Благодаря его ненавязчивой фронтовой психотерапии в виде раздумчивых бесед под сигаретку (он курил), девочке удалось не свихнуться от пережитого. Когда поганые кваг-хи были умиротворены, полк вернулся на квартиры. Наску попалила столичная инспекция. Ее отправили в детский приют, естественно, щенка взять с собой не разрешили, и он остался на попечении Арки. Арки напился, когда девчонку забрали из части. Он к тому времени также потерял семью в одном из инцидентов: Кваг-хи полностью зачистили захваченный ими населенный пункт, маленький городок, тыщи на три человек, при энергетической станции. Он не мог удочерить Наску, будучи офицером действующей части: кочевая жизнь, сегодня здесь, завтра там. Даже в голову не пришло. А она, когда ее уводили, все смотрела на него, все оглядывалась...
   Однако жизнь часто преподносит нам сюрпризы. Когда приятные, а когда и не очень. Неделю спустя, в полк прислали нового командира. Старого перебросили в другое место. Новый комполка стал заедать Арки. Видите ли, не любил он аристократов. Да, да, Арки был аристократом. этакий д`Артаньян, потомок рода, черезчур увлекшегося служением Родине и, по недосмотру за хозяйством, разорившегося. Вдобавок Арки никогда не умел ладить с начальством. Просто не видел в этом смысла. Служил, как служил, исходя из интересов службы. К примеру, в его разведроте были саме низкие потери. Он изобретательно применялся к условиям ведения борьбы. Когда часть воевала в скальном массиве Шендарагха, он, наплевав на уставы, приказывал своим людям брать на операции минимум патронов, но максимум гранат: в скалах было трудно попасть в противника из автомата, зато ноль проблем влепить рядом из гранатомета. Осколки скальной породы, разлетаясь от взрыва, поражали не хуже пуль. Но, с точки зрения устава, это было безумием. С точки зрения же начальства, Арки был злостным нарушителем дисциплины. Поэтому, несмотря на эффективность своей работы, он, в свои немаленькие годы, был все еще лейтенантом. Однако эффективного лейтенанта-разгильдяя заметило ведомство Нэгже, спокойно относившееся к нарушениям устава и очень заинтересованное в эффективности.
   Занозистого лейтенанта засыпали выговорами, арестами, он стал попивать. Это заметили и в два счета выставили со службы. У него осталась только Наскина чхори, комплект полевой формы, да немного денег от прошлого жалованья. Платить за жилье на следующий месяц было нечем. Он пропивал последние гаши из расчетных в кабаке "Пять государственных героев". К нему подсел непримечательный человек: сочувственные слова, дармовая выпивка. Он расшевелил лейтенанта, влез в душу, сказал, что в такой ситуации остается только покончить с собой, и тем защитить поруганную честь офицера. Арки орал на весь кабак, что сейчас он выпьет еще стакан, и пойдет топиться. Его уже никто не воспринимал всерьез, поэтому никто и не стал останавливать. Неприметный человек хлопал по плечу, довольно ухмыляясь.
   - Так, так, Арки, ты настоящий воин!
   Пошатываясь, лейтенант вышел из харчевни, чхори ждала его у дверей. Невесть откуда взявшиеся, дюжие ребята, взяли его под руки, надели наручники, заклеили рот, на голову ему накинули мешок и зашвырнули в черный фургон, стоявший рядом на стоянке. Чхори бросилась на них, но ей в глаза прыснули аэрозолью. Лейтенант исчез.
   Полицейские-детективы серьезно отнеслись к пропаже фронтовика, но в Пяти героях им сказали что лейтенант намеревался свести счеты с жизнью. Кто ж знал, что это он всерьез? Он всегда, как напьется, чудил. На набережной речушки Жемчужной, что в пятидесяти метрах от Пяти героев, обнаружили фуражку Арки. Рядом с фуражкой сидела чхори с воспаленными красными глазами и выла. Учитывая сложный рельеф дна и бурный характер протекания Жемчужной, искать тело было не только сложно, но и рискованно. Детективы оформили суицид, Минобороны заказал бесплатный обряд очищения. Вот и все. Про лейтенанта забыли.
   А он не умер. Его привезли куда-то, вытащили из машины и проволокли по коридорам, ничего не объясняя, да он ничего и не спрашивал. Народная мудрость гласит: пить так пить, − сказал котенок, когда его несли топить. Его усадили на стул, и сняли с головы мешок. Арки оказался в аскетическом (циновки для медитации вместо роскошных кресел) кабинете, оборудованном по последнему слову техники боевого управления. За столом сидел седенький дедушка и ласково улыбался.
   Лейтенант молчал. А что говорить? Жизнь кончилась. Что дальше? Посмотрим. Дедушка погрозил ему сухим пальчиком.
   − Ты был плохим мальчиком, Сади! Армия тебя отвергла, и правильно сделала.
   Арки опустил голову. Его свинтили и привезли сюда, чтобы унижать? Впрочем, можно ли унизить человека без чести?
   − Сади, ты не подходишь для армии.
   Надтреснутым, пропитым голосом Арки сказал:
  − Да. Я не подхожу для армии.
   − Ты слишком хорош для армии, Сади. − Сказал дедушка.
   − Да, я слишком... Что?!!
  Старик добродушно рассмеялся.
   − А! Не ожидал? Да, армии ты не нужен, а нам − даже очень нужен, Сади. Нам тут нужны такие хулиганы, как ты.
   − А вы кто? − Арки почувствовал любопытство.
   - О! Мы − большая дружная семья. Мы − те, кто бодрствует, когда все спят. Мы − те, кто стреляет, когда все еще заряжают, мы стражи нашего спящего мира. Не спавшему − честь, подавшему весть, что воры в дому. Честь стражу тому. Мы − Нэгже...
   У капитана Арки, теперь уже капитана, началась новая жизнь. Новая работа, интересная и нужная. И, что важно, оседлая. Появился свой дом. Небольшой, но по сравнению с койкой в казарме... Теперь он жил в доме, а не в казарме, ходил на службу как штатский. Носил штатское платье. Спал на кровати. Один в пустом доме. Через неделю, ночью он вернулся в свое бывшее жилье, − забрал чхори, подъедавшуюся по помойкам. Затем, с разрешения Старика (имени начальника никтов конторе не знал), взял отгул и поехал в столицу за Наской. Наска, однако, не слишком обрадовалась, увидев капитана, приехавшего за ней. Она не слишком хорошо жила эти последние полгода, три раза сбегала. Ее ловили и возвращали обратно. Она похудела, потемнела. Глядела волчонком. Когда умиленные воспитатели вывели Наску к капитану, она сплюнула в его сторону и попыталась уйти, но ей не дали. Воспитательница, худощавая тетка с железным лицом, крепко держала ее за руку, старательно делая вид, что все идет по плану. Тогда Наска, хмуро глядя в сторону, сказала:
   − Я с тобой не пойду. Иди, откуда пришел. Тебе там хорошо? Вот и иди.
   Арки заплакал, глядя на нее. Ну не то, что навзрыд, так, горло сдавило, может, пара слезинок стекла по его дубленой военной морде. Что это было с ним, сейчас, он и сам бы не мог сказать. Может он плакал по своему вечносияющему золотому детству, оставшемуся где-то далеко в прошлом? В бабушкиных сказках про небесный золотой город, так ведь сказывали? Он встал на колени перед ребенком, и, целуя ей руку, дал клятву верности. Оказывается, эта клятва дается у них не только влюбленными, но и друзьями, даже родителями и детьми в особых случаях. Наска то ли не смогла, то ли не захотела объяснить мне, что это за случаи.
   − Когда опять прьидет такой случай, ты будьешь знать... − загадочно сказала она.
   Так вот, Наска поверила капитану. Поверила его слезам, его клятве. И они ушли вместе. Причем капитан чувствовал себя слегка не в своей тарелке. Ему казалось, что девочка, чью тоненькую ручку он бережно держал в своей мозолистой лапе, ведет его за руку, а не он ее. Уловив это ощущение, капитан не привыкший прислушиваться к себе, почесал в затылке, хмыкнул, улыбнулся, и Наска повела его дальше: навстречу судьбе. Кстати, чуть не забыл, она ему дала такую клятву не так сразу. Только через год. Проверяла.
   Кто о ком заботился, и кто кого воспитывал, это еще конечно был вопрос. Наска кормила капитана, ну то есть гаши он ей давал, а она на базар ходила, жрать варила, стирала, убирала, и, еще комический момент: она ему сказки на ночь читала. Причем он пытался отвертеться, но не получилось: девчонка настояла на своем. Вишь ты, бабушка ей говорила, что сказки полезны для душевного здоровья человека. Да, в этом она вся: последовательность бультерьера, мягкая, но непреклонная настойчивость в отдельных вопросах, и полная беспечность во всем остальном.
   Тут я не выдержал и спросил у нее: кто она по гороскопу, уж больно хватка была похожа на скорпионью. Но Наска меня одновременно и разочаровала и заинтриговала. У них оказалась другая система зодиакальной интерпретации. Другие созвездия и планеты, знаки и характеристики. Наска по гороскопу оказалась змееносцем! Копец! Я не знал, что это и был обескуражен. Зато она опять развеселилась:
   − Бьедный! Всью жьизнь будьешь изучать и ничьего нье поймьешь!
   И то ли от сказок, то ли от влияния таинственного змееносца, то ли от чего еще, но только жизнь капитана переменилась. Поворот мозгов так сказать. Он стал задумываться об абстрактных вещах, которые раньше совершенно его не волновали, кстати, и гитарой он овладел именно в этот период, и песни стал сочинять.
   Старик долго приглядывался к нему. Сначала капитан просто сидел за столом, и, чувствуя себя болваном, читал какие-то бумаги, которые ему дал Старик. Он ничего не мог понять в этих бумагах: то ли фантастика, то ли бред умалишенного, свихнутого на мистике. Арки повидал таких. В документах говорилось о Белом мире, якобы существовавшем в реальности, и что якобы служаки Нэгже ходят туда запросто, как к себе домой, и что-то там ищут для императора. Арки никак не мог взять в толк, на кой черт понадобилось выдергивать его из армии (а он уже понял, что вся эта история с новым командиром полка, придирками и последующим скандалом и увольнением − целиком и полностью инспирирована Стариком), неужели только для того чтобы засадить за мемуары каких-то психов?
   Он, как порядочный офицер, пошел к Старику и сказал ему об этом. Старик добродушно усмехался:
   − Ничего, ничего, Сади, читай. Во всем есть смысл. Есть он и в этом, занятии. Читай, в свой черед все узнаешь. Ты уже видел тайную комнату?
   − Какую тайную комнату? − растерялся капитан.
   − Ах да! − досадливо поморщился Старик, − тебе еще слишком рано, ты слишком еще слаб для этого испытания. − Иди, иди, Сади, когда ты будешь готов, я позову тебя...
   Капитана передернуло. Он отдал честь и вышел, едва удержавшись от демонстрации раздражения.
   Ха, фронтовому разведчику не пришлось выспрашивать молчаливых коллег, к тому же поначалу избегавших его, чтобы вычислить, какая комната в штаб-квартире является тайной. Легко! Тайная комната была открыта для всех. Но хитро замаскирована под чуланчик уборщицы. Да это и был чуланчик уборщицы. Другой вопрос, что уборщица была кадровым офицером, а комната... что комната... он вошел в комнату... Он точно знал, что это та комната, тайная, она же сонная. И что же здесь секретного? Вдоль стен стояло штук шесть кроватей. Какие-то приборы... похоже медицинские... пришлепки, присоски, клеммы... Ну, этого мы не знаем... Так, а это что? Что за чудные решетчатые отверстия в стенах? Ну-ка, что там за решеточками? Похоже на выводные каналы газовой аппаратуры... И что они тут делают в этом сердце секретов Нэгже?
   У Арки внезапно закружилась голова, он пошатнулся и, чтобы не упасть, присел на кровать. В глазах у него потемнело, навалилась липкая тряская слабость, он склонился на кровать и вырубился напрочь. Затем темнота в глазах растаяла, за закрытыми веками забрезжил мутный слабый свет. Он хотел встать с кровати, но никакой кровати не было. Он лежал на траве. Арки поднялся на колени и осмотрелся. Все вроде было нормально в окружающей его картине, но что-то было не так, что-то резало глаз. Травка, солнышко, лес, а нет, не лес: вон рядом столбы какие-то странные, гнутые, с проводами и лампами, асфальт, кустики подстриженные. Ну и что такого? Капитан нажал кулаками на слезящиеся глаза, широко раскрыл их, поморгал. И тут его передернуло, он понял, что здесь не так. Трава и кусты были зелеными!!! Солнце было ярким и желтым и каким-то маленьким, прямо крохотным!!! И небо резало глаз совершенно сумасшедшим голубым цветом! Что за черт! Сколько же он проспал и как попал сюда? А как теперь отсюда выбраться? Вопросов больше чем ответов. А который час-то? Арки вскинул руку с часами к глазам и обескураженно уставился на собственную руку: она была белой! Ага! Вот оно что! Так все эти отчеты про походы в белый мир оказались вовсе не сказками!? Но... И что же теперь? Его размышления прервала тень, легшая на траву перед ним. Капитан поднял глаза. Над ним стоял Старик, он был белым, как и капитан, но было ясно, что это Старик и никто иной. Черты лица в новом обличье сохранялись. Старик посмеивался.
   − Что, Сади, нашел тайную комнату?
   Капитан кивнул. От волнения у него перехватило горло. Старик понял его состояние, он, собственно, на это и рассчитывал.
   − Вставай, вставай, Сади, пойдем прогуляемся по Белому миру. Оказывается, он существует. Что скажешь, Сади, мой мальчик?
  Капитан прохрипел:
   − Оказывается...
  Старик помог ему встать, обнял за плечи,
   − Пойдем, пойдем...
   И они прошли по зеленому лесопарку, и вышли в город. Чего-то более странного, чем этот город Арки врядли мог бы придумать, даже если бы задался такой целью. Большие дома, целых десять, двадцять этажей, как в Дигме, все залито светом, прозрачный воздух, в отличие от вечного красноватого полумрака и туманности родной Гашшарвы. По улицам ходят белые, совершенно белые люди. И никакие не призраки, обычные люди: две руки, две ноги, пропорции соблюдены. А вон женщины пошли: и молодые, красивые, это было видно, несмотря на их чудовищный, невозможный цвет кожи. А какие странные одежды у здешних людей! Арки подумал, что нипочем не смог бы ходить, не говоря уж воевать в такой одежде. Кстати, а в чем он сейчас? Арки осмотрел себя: он оказался одет в местное платье, но совершенно не мог припомнить, когда это он успел? Кстати, Старик тоже был одет по-здешнему, и, судя по всему, прекрасно чувствовал себя в этой одежде. От непривычного сочетания красок у капитана кружилась голова.
   − Куда мы идем? - спросил он у Старика. Тот хитро прищурился:
   − Конечно, на базар!
   − Почему на базар?
   − Потому, что если ты выдержишь базар, то ты выдержишь все в этом мире... Хотя есть еще футбол...
   − Что такое футбол?
   − Не спеши, Сади! Всему свое время. Мы работаем по сокращенной программе. Базар. Потом пиво и домой.
   − Что такое пиво?
   − Ничего особенного, излюбленное местное мужское питье для коммуникации, как наша киринг, но в другом роде... Узнаешь, узнаешь, что толку говорить о том , что нужно пить?
   На базаре Арки ошалел, как весенняя чхори, ему буквально, как чхори, хотелось залезть на дерево от этого шума, этого разноголосого иноязыкого гомона, мелькания цветов, странных непривычных запахов, щекотавших, тем не менее, обоняние. Капитану захотелось есть. Впрочем, он держал себя в руках. Белые люди. Странно. А так... Базар как базар. Пройдя через базар, Старик купил здоровенную круглую штуку, зеленую в черную полоску (для Арки это был телесный цвет и выглядело это, как мясо).
   Арки и спросил Старика: "Мясо"?
   Тот отмахнулся: "Арбуз, ребята просили захватить к обеду"...
   Выйдя с базара на тихую тенистую улочку, они направились к чудному маленькому стеклянистому зданию. Внутри толклись белые мужчины, стоявшие у столиков. Каждый держал в руках большой прозрачный сосуд с жерто-коричневой жидкостью внутри. По мнению Арки, цвет жидкости совершенно не вызывал желания ее пить. Но эти мужчины не только пили, они еще и ели. Какую-то жуткую дрянь, которая отчаянно смердела. Они раздирали ее в клочья и толкали себе в рты с явным удовольствием. Арки поморщился.
   − Лицо, − тихо подсказал Старик. Арки скорчил, как умел, довольную гримасу. Они со Стариком подошли к прилавку и взяли по кружке этого самого "пива", какая гадость! На вид, по крайней мере.
   Он осторожно, очень осторожно, отхлебнул. О! А эта штука оказалась ничего! Он выпил еще. Старик сунул ему в руку что-то продолговатое, шершавое. Он посмотрел: Рыба! Засушенная рыба! Так это она так воняет? Они что едят ее? Серьезно?
   − Ешь! − Приказал Старик.
   − Есть? Это?
   − Ешь. Так надо.
   Арки, стараясь не кривиться, откусил кусочок. Оказалось, ничего. Соленая мякоть гармонировала со странным вкусом пива. Он быстро допил свою кружку, с непривычки его слегка повело. Тут он с удивлением обнаружил, что понимает, о чем говорят белые люди, стоящие за соседними столиками. До него долетали обрывки фраз: "... тут я как дал ему в глаз...", "...закрыли... ...сидит... ...пять лет...", "...а она мне говорит... ...а я ей говорю... ...а теща"...
   Старик расплатился с прислужницей цветными бумажками, и они степенно пошли по широкой улочке, обратно к лесопарку, откуда пришли. Неожиданно для самого себя Арки встал на месте, как вкопанный. Его внимание привлекла большая картина, распяленная на высоких металлических столах, неряшливо покрашенных синей краской. Вверху картины тянулась надпись, выполненная большими буквами. Картина изображала крупного мужчину с зеленым лицом... С зеленым!!! Арки перевел глаза на Старика. Тот пожал плечами.
   − Один из местных властителей. Почему они его нарисовали зеленым, не знаю. Здесь написано, что он людоед. Насколько мне известно, это не так. Зачем они это написали, мы тоже пока не разобрались. Есть вещи важнее.
   Арки хмыкнул, и заметил себе разобраться с этим моментом, коли придется еще попасть сюда... На его простой взгляд, картина говорила о связи между мирами. Похоже, их связывало большее, чем можно было представить.
  
   Они вернулись на место, с которого начали прогулку. Старик достал из кармана хрустальный шарик.
   Смотри сюда, Арки! Сейчас я досчитаю до трех, и ты проснешься дома. Раз, два, три!
   Оба офицера исчезли. С бигборда на них недоуменно смотрел известный украинский политик Уникумыч, отфотошопленный под Шрека. Над ним по-украински было написано: "Тому, що людожер".
   Прошло несколько месяцев, в течение которых Арки осваивался в Белом мире. Такая задача была: освоиться. Остальное потом. Каждый день он приходил со Стариком в сонную комнату. Старик включал стартовый комплекс: прибор, сочетавший воздействие газом, светом и инфразвуком, с целью погружения в сновидение, и они отправлялись бродить по городу. Старик терпеливо объяснял, повторял снова и снова, как здесь устроена жизнь. В свободное от сновидения время Арки напряженно учился: история, география, социология, философия, военное дело, политология, религиеведение, язык и литература.
   То ли это белый мир повлиял на Арки, то ли маленькая химерница Наска, которая страстно любила книги вообще, а особенно сказки, но только капитан стал искренне интересоваться этими странными вещами: мироустройством, философией, историей, магией в дозволенном объеме... Он стал много читать сверх программы и Старик всемерно поощрял это пристрастие. В трудах и заботах прошел год. Наска, казалось, не замечала перемен, происходящих с Арки. Однажды Арки со Стариком возвращались из очередной вылазки в Белый мир. Под бигбордом, пустым сейчас, стояла маленькая белая девочка и, как ни в чем не бывало, грызла семечки. Это было некстати. Место было обработано специальным отпугивающим феромоном, и обычно здесь никого не было.
   Обдумывая на ходу, как удалить отсюда персону нон грата, Арки вдруг понял, что девчонка кого-то ему напоминает. Она улыбнулась ему и помахала рукой.
   − Наска? - Капитан встал как вкопанный, − что ты здесь...
   − Привет! А я знаю, почему здесь был нарисован зеленый человек. Тебе же интересно было?
  Старик расхохотался. Арки закрыл глаза: Все, конец карьере, секретность нарушена, Старик этого не потерпит и правильно, но как она пронюхала?
   − Это у них был такой кандидат в президенты, Уникумыч. Лозунг предвыборной программы был: "Потому, что лидер!" А его противники написали: потому, что людоед. И сделали его похожим на Шрека. А Шрек − это великан людоед, герой местного фольклора. Ну и получилось: В президенты - потому что людоед. Для них это смешно. А на самом деле он не людоед. Вот. Так что это была неправда.
   Старик хлопнул капитана по плечу:
   − Это не твоя вина Арки, у девочки прирожденнный талант к сновидению. Завтра оба у меня в кабинете. Берем ее на службу. Детство мы ей уже не испортим, а тебе это будет отличное прикрытие.
   Тут я перебил Наску:
   − Погоди, так ты говоришь, Арки работает в службе, которая постоянно присуствует в нашем мире? А он же языка не знает?.. А! Я понял...
   Наска иронически улыбалась.
   - Мы же секретная служба. Прости. Проверка на проверке. Что ему было делать?
   Я вздохнул. Сначала чудовища. Теперь секретная служба. Что еще хуже? Впрочем, взглянув на Наску, я решил, что все-таки секретная служба определенно лучше.
  
   ...Однажды в выходной день, к дому капитана подъехал маленький грузовичок, посигналил, из фургона выпрыгнули грузчики, из кабины вышел Старик.
   - Сади, мы с товарищами посоветовались, и решили подарить тебе эту небольшую библиотеку. Прости, здесь половина конфискат, но хорошему делу хорошо и послужит.
   Наска заглянув в пару ящиков, выхватила оттуда Шекли и Азимова, взвыла от восторга, и прыгнув на Старика повисла на нем с поцелуями. Она к этому времени уже неплохо читала по-русски, и глотала книжки все подряд с наслаждением, постепенно становясь чем-то вроде русского интеллигента, вооруженного всм арсеналом здешней адской кухни. Кстати о вооружении, они здесь действительно предпочитали наши автоматы Калашникова, только вот производство бездымного пороха не смогли наладить. Не то, что секрет его не раскрыли, просто элита не придала значения. Пользовались дымным. Кроме того, Наска, под руководством Старика и Арки, своих лучших друзей (расположением сверстников Наска не пользовалась, да и не искала его), весьма преуспела в освоении национальной борьбы. Название этой борьбы "Дхирму Шалхом" Наска приблизительно перевела как "Живая победа", в том смысле, что победа должна достигаться человеком без вреда для своей жизни, здоровья, совести и кармы. Хотя потом мне стало понятно: я сильно обощил, когда назвал эту штуку национальной борьбой. Это было нечто большее. Живая победа это и боевая система (чертовски эффективная, как мне показалось) и стиль жизни, мировоззрение и искусство жизни, вплоть до быта. Это и кодекс религиозных взглядов и правила научного познания. Полководцы шарви вели свои армии по Живой победе. Врачи лечили с ее помощью. Эээ, пресловутая артнатха также была частью учения Живой победы. Сами они ее определяли, как искусство действовать и бездействовать недемоническими способами. Разумеется, прежде всего, это было достояние интеллектуальной элиты. Но никому не был закрыт путь к живой победе. И продвинутые адепты могли расчитывать на уважние и поддержку общества. Что, впрочем, не обеспечивало почивания на лаврах. Мне это напомнило индийские веды. Впрочем, отдельные гады, колдуны и тунеядцы, портили все это великолепие, с помощью магических мероприятий они обманывали владык кармы и оттягивали воздаяние за свои гнусные дела, навлекая кары божьи на головы сограждан, и тяготея к сотрудничеству с врагом, кваг-хи, и прочими мерзавцами. С такими ренегатами боролись службы безопасности, в том числе Нэгже, которой было поручено императором бороться именно в открытых мирах, и в том числе, в нашем родном Энрофе. У них бытовало представление, что мы живем в метамире под названием Шаданакар. Черт его знает, где они выкопали это название. Наска сказала, что культура, которой принадлежал этот язык, уже давно угасла. В Шаданкаре были высшие миры, средние и низшие. Наш Белый мир, Энроф, был одним из средних. Высшие миры - рай. Низшие - ад. Средние - это мы. Таким примерно образом.
   Короче, в результате своего жизненного пути, Наска достигла двадцати лет, звания лейтенанта (она это считала большим успехом), и была очень благодарна своим учителям, народу и императору. И теперь она могла, в довершение к этому, создать семью. Наска развеяла мои опасения, что нам не разрешат, что мы не сможем быть вместе. Оказывается, нас уже благословили. Симха. Вот выживем в этой операции - и на свадьбу. Вот только Наска меня натренирует, как выжить рядом с женщиной шарви. А жить в нашем мире ей можно. Шарви могут становиться белыми, как мы (и даже краснеть). Есть, конечно, ряд правил, которые надо будет выполнять, но в них нет ничего страшного, не как Русалочка Андерсона. А могут они, и оставаться зелеными, пребывая в нашем мире. И когда-то большое племя Шарви жило в Энрофе. Отсюда пошли байки про зеленокожих орков и гоблинов. Многие и сейчас живут. Наш Гоблин, например. Да, да, тот самый, которого переводы и сайт опер.ру. Он, действительно опер. Нэгже.
   Да, славные оказались эти жители Гашшарвы. Нормальные люди. Совсем как мы. Квартирный вопрос их только не испортил. Не было у них такого вопроса. Социальные моменты Наска мне тоже кратенько обрисовала. На мой вопрос об общественном устройстве, она рассмеялась и сказала, что это только идеология, а дело совсем не в том. И вот в чем дело, я от нее не добился. Она твердо стояла на том, что я сам это знаю и просто должен вспомнить. А я ничего такого не помнил. А у них было такое правило - что у всех должен быть минимум, чтобы выжить. Можешь даже не работать и не учиться. Тебя будут наказывать за это, но не смертельно. Умереть с голоду и холоду не дадут. Такой себе клуб взаимопомощи. Кстати, за неоказание помощи очень жесткие наказания, вплоть смертной казни. Есть и максимум. Но его надо заработать. Очень уж роскошествовать не позволяли. А зачем? Полезно только то, что служит кармической миссии. Ты - водитель? На тебе машину. Ты пилот - на тебе самолет. Хошь пострелять? Иди в армию. За воровство стреляли каждый месяц. За взятки и казнокрадство - стреляли каждую неделю. Народ был в курсе, что император пишет диссер по физике межпространственных разграничений. Очень важная тема была стратегически. А еще император Гинк Амзирах освоил замежду прочим пару рабочих специальностей: он у них сварщик и электронный монтажник. В среде суперэлиты Дигма было модно не только овладевать рабочими и военными специальностями, но и отдавать детишек поработать на заводе. Все заводы в Гашшарве были режимными из-за военного положения, так что нужды в толпах телохранителей у вельможных отпрысков не было.
   Я сбивчиво поведал о своих жизненных обстоятельствах, которые, конечно не шли ни в какое сравнение с суровым путем Наски. Так что мои воспоминания свелись в основном к тому, как мне было плохо без нее, и как я ее всю жизнь искал. О том, что я немного занимался боевыми искусствами, я говорить постеснялся. Ну что там я занимался? Чепуха! Наска, видя, что рассказ у меня не идет, ласково погладила меня по щеке.
   − Ничьего, Сашьенька, потом расскажешь, что захочешь... Нье спьешьи.
   Тут я вспомнил, кого мне напоминает ее славное личико и ее милый говорок, и ее имя.
   − Аэлита! - сказал я.
   Наска повернулась ко мне, и внимательно посмотрела на меня, ожидая продолжения. Она не знала, кто такая Аэлита. Пробел в образовании.
   И я рассказал ей, как мог эту историю Алексея Толстого, про Туму и Талцетл, про Гусева и Машу, про Лося и Аэлиту.
   Наска задумчиво опустила голову. Когда я закончил, она исподлобья взглянула на меня и покачала головой.
   − Ньет, это я нье читала.
   − Ты для меня как Аэлита, − горячо сказал я, − любимая женщина из другого мира.
   Она улыбнулась.
   − Что ты Саша, я лучше.
   Потом ее осенила новая мысль.
   − Я твоя Аэлита, а ты... мой Лось? Но ведь лось - это у вас такой бык с такими рогами? - Она показала лося, приставив кисти к голове. - Мууу!
   Я покатился со смеху. Она переменилась в лице, придвинулась ко мне:
   − Сашья, я еще хочу тебя целовать, ты не бойся, я сделаю так, что тебье нье будьет плохо.
   И она прижала мне несколько точек, и села ко мне на колени и целовала меня, целовала, и гладила мое лицо и шептала мне:
   − Нье будьте больно, не будьте плохо, нье будьте страшно, ты со мной тьеперь. Все будет хорошьо.
   И я целовал ее лицо, ее глаза, ее руки.
   Когда мы опомнились от нашего волшебного свидания, Арки уже звал нас в лагерь. Отдых наш кончился. Мы выступаем.
   По дороге я спохватился:
   − Наска, а как Вашого Бога зовут, кому Вы здесь молитесь?
   Она собралась было ответить, но тут ее взгляд устремился мне за плечо. Я обернулся. Из лесу вышла Ира, с полотенцем на голове. Шла значит с озера. Ира презрительно скривилась:
   − Что, довольна, солдат Джейн?
   Затем она добавила какую-то фразу на гашевском языке. Наска прищурилась, и плавно пододвинувшись к Ире скользящим шажком, отпустила ей такого звонкого леща раскрытой ладонью, что Ира села прямо на землю, и раскрыла рот, а звон слышно было, наверное, и в лагере. Наска сказала Ире по-русски:
   − Ты хороший человек. Но, если так не сделать, мы с тобой не подружимся. А завтра нам в бой.
   И мы пошли дальше. Я спросил:
   − А что она сказала?
   Наска помолчала.
   − Это трудно. Я стараюсь быть честной с тобой и с собой, но это трудно...Она сказала неприличную нашу поговорку: "И мясо съела и долг перед Родиной выполнила". Намекнула, что я на самом деле тебя не люблю, что я с тобой, потому что мне приказали.
   − А это правда? − Напряженно спросил я, ожидая, что она и мне сейчас заедет в ухо.
   Наска покачала головой:
   − Ньет, это неправда. Я тьебя льюблью, но от этого я не меньше льюблю Родину, и стремлюсь к выполньению долга. Родина одобряет нашу любовь, и наша любовь послужит Родине.
   − А у нас есть выбор? − Взъерошился я.
   − Какой выбор, Сашенька? - Наска ласково, как ребенка, погладила меня по лицу. − Наша судьба слита с общим потоком. Остаться живыми, быть вместе, любить друг друга это и есть сейчас наш долг перед Родиной.
  
  
  Глава 5. Кваг-хи (Игвы).
  Черкасов.
   Перед самым лагерем я опять вспомнил про Бога, и пристал к Наске с вопросами. Но времени уже не было. Нам дали пять минут на сборы (да что там собирать?) и запихали в железное нутро катера, напоминавшего очертаниями гоночную черепаху (если такие бывают), плоский, но с зауженным носом. В мутных опалесцирующих сумерках Гашшарвы, катер крадучись на малых оборотах, почти бесшумно скользнул в будуще, - в неизвестность.
   На легкой зыби катерок подскакивал, как "Запорожец" на брусчатке. Я нервничал. Никто не хотел сказать мне, куда мы плывем. Наска сидела рядом со мной и грела меня теплым бочком. От нее исходило излучение спокойствия и раздолбайской безпечности, которую, видимо, культивировали у них в службе. Я проникся этой эманацией, и мне тоже попустило. Она, как-будто, задумалась о чем-то. Потом повернула ко мне лицо и взяла мою руку в свою. Так мы сидели в темном трюмике и молчали всей нашей милой компанией. Поверху моряки затянули трюм брезентом. Сквозь него пробивался неровный слабый свет ночного светила. Потом он исчез. Звук двигателя изменился.
   − Мы под землей, − шепнула мне Наска, − это подземная часть реки". Воздух стал теплее. Затем стало и вовсе душно. Прошло часа два или три. Двигатель затих. Судя по тихим всплескам, экипаж пошел дальше на веслах. Симха разрешила нам поспать. Я, несмотря на мои страхи, немедленно задрых, чем, оказывается, заслужил уважение Арки и Отшельника. Наска мне потом говорила, что Арки сказал: "Железные нервы у парня". Отшельник ответил: "Толк будет". Меня этот обмен мнениями задним числом очень повеселил. Я просто всегда засыпаю в транспорте, когда сам еду. Привычка такая. Вообще люблю подрыхнуть.
   Мне снилось, что...
  
  Кастанда:
   − Уйди, гад, сволочь, что ты пристал ко мне, чего тебе надо? - молодой человек, в когда-то хорошем, а теперь кое-где даже порванном костюме, только что не плевался в добродушно посмеивающегося Кастанду. Безумными глазами он огляделся по сторонам и обнаружил, что они находятся в районе станции метро Святошино. Как они туда попали, он совершенно не понимал и не помнил. А во всем виноват этот дед, сволочь, колдун он, что ли? Ну, я ему покажу, как здесь колдовать! Молодой человек бросился на Катанду с кулаками, тот легко уклонялся, что еще больше раззадоривало его противника. Кулаки его так и свистели в воздухе, но Кастанда не утрачивал доброго расположения духа. Наконец молодому человеку удалось, по крайней мере, поймать его за отвороты куртки. Он вцепился них мертвой хваткой и завопил наконец-таки то, от чего так долго воздерживался в течение этого вечера: Милиция! Мииии...
   − Старший сержант Петренко. Ваши документы...− два ППСника выскочили как из-под земли. Молодого человека взяли под локти. Он возмущенно встряхнулся и вырвался из лап закона.
   − Это он, это все он, он весь день за мной ходит, пристает, понимаешь, в самолете приставал и в министерстве приставал...
   При слове "министерство" стражи порядка переглянулись и обратили взгляды на Кастанду. Тот протянул им свой паспорт. Старший сержант раскрыл его и сразу увидел в паспорте карточку, которую поднес для верности к глазам. Глаза у него, кстати, при этом округлились. Кастанда приложил палец к губами. Сержант покивал. Кастанда приблизился и пошептал ему на ухо, сержант при этом продолжал кивать как техасский нефтяной насос. Молодой человек, глядя на весь этот сюр, подумал, что, пожалуй, стоило бы и взять ноги в руки... Он и дернулся было, но пока он размышлял об этом, крепкие руки постовых снова взяли его за плечи. На запястьях щелкнули наручники:
   − А! Что? Вы...
   Молодой человек не успел развить мысль, как его затолкали в подоспевший бобик. Кастанда сел рядом с милиционерами. Бобик зафырчал и тронулся...
   Черкасов:
  ...брели гуськом по огромной, больше роста человека трубе, заполненной на четверть всяким мусором. Под ногами мерзко чавкало. Мелкая живность, типа наших крыс, в панике бежала во мрак. Я шел чуть ли не в самой голове колонны. О Боже, вот он мой звездный час! Если бы я об этом мечтал, то моя мечта бы сейчас сбылась. То есть я-то мечтал жить долго и счастливо, а не геройски погибнуть. Но на самом деле не я был первым. Первым был Отшельник. За ним шел Ваш покорный слуга, то есть я. За мной были Наска и Арки. Наска сказала, это ничего что они сзади, в случае чего, они легко и быстро выйдут вперед. Но так у меня была хоть иллюзия что, я ее защищаю. Я держал в своих потных холодных пальцах, теплый, как ни странно, деревянный палец. Откуда он вообще взялся? Я так и не понял объяснения Химсы по этому поводу, да и Симхи тоже. Компенсация -- это все понятно, нет вы объясните, откуда вещь взялась? Я посмотрел на него. Откуда ты взялся? Понятно, что Димка вырезал, но что там внутри сидит? Из каких сфер? Почему здесь все от него шарахаются? Мы уже подходили, видимо, к цели, коллектору дворца, и меня предупредили (капитан и Наска), что сейчас, вероятнее, всего будет засада. Именно перед коллектором, чтобы мы не могли развернуться, и нас можно было бы убивать по одному. Вот тут, -- подумалось мне, я им и пригожусь. Без меня мероприятие безнадежное совершенно, а я, как наконечник копья, сейчас внедрюсь в строй врага, и мы их ... иэхх! Я же сейчас белый для полного ужаса. Отшельник напоил меня своим снадобьем. И Наска слонит голову мне на плечо... Не успел я домечтать эти сладкие мечты, как началось...
   Вобщем никакого героизма от меня не потребовалось. Все получилось как в том анекдоте о парне прыгнувшем в море за упавшей девичьей шляпкой: "Я-то, конечно, герой, но какая сволочь меня толкнула за борт?" Впереди почуялось неясное угрожающее движение. Отшельник остновился и вдруг, извернувшись гадюкой, нырнул за меня, и так толкнул меня в спину, что я, как ракета, с воплем, полетел в темноту и врезался во что-то мягкое и упругое, руку мне царапнуло что−то острое, похожее на ствол автомата (Люди? Враги)! Толчок вышел сильным. Чтобы удержаться на ногах, я схватился за этот автомат, и я... упустил деревянный палец.
   − Конец! - Промелькнуло в голове.
   Меня тут же схватили за руки тугими резиновыми лапами. Холодный властный голос проговорил над моей головой что-то адресованное нашей маленькой компании, видимо, вроде: "Оружие на пол, ноги на ширине плеч!" Пока они пытались подавить моих друзей психически, а те, наверное же, думали только о том, чтобы меня выручить (ну по крайней мере Наска, я надеюсь), меня втянули внутрь их боевого ордера, нещадно тормоша и дергая как куклу. Я успел оплакать Наску и себя, и наше маленькое несостоявшееся счастье, я уже видел нас на кухонно-прозекторском столе у этих магов-людоедов, разобранными на части, как вдруг жезл и посох, а вернее их Святой Хозяин, благословен он, снова пришли мне на помощь.
   Один из моих одержателей шагнул вперед, направляя мне в лицо фонарик. Шагнул он широко, а места, там в трубе, было всего-то ничего. Поэтому он наступил мне на кроссовку тяжелым армейским ботинком. Ботинок был тяжелый, да и сам мужчина оказался нелегким. Боль была адской, и я взвыл как кот. Знаете, как они воют, когда на них случайно наступишь? От одного этого воя можно грохнуться. Сто пудов, коты так орут, чисто на всякий случай. На самом деле им не больно. Так вот, я взвыл, рефлекторно скорчил зверскую гримасу страдания. И тут луч фонарика упал мне на лицо. Представляете, что увидели эти несчастные забитые и запуганные Бледными Призраками Энрофа (именно так - все трр ислова с большой буквы) гашевские крестьяне? Правильно, белую (Белую!!!) рожу, оскаленную в гримасе смерти. И еще они услышали мой вой: вопил я, чесслово, не хуже баньши. Правильно, они шарахнулись от меня, как ошпаренные и стукнулись спинами о стены трубы, выставив перед собой руки в позе защиты. Сзади меня ткнули в плечо чем-то острым, и тут меня перемкнуло. В моей крови восстал зверь по имени Винчун. Видите ли обстановка показалась ему знакомой, и подходящей для выхода на сцену. Розы красные. Футбол командная игра. А винчун − стиль ближнего боя.
   Простите за лирическое отступление , но, мне кажется , сейчас самое время кратко пояснить , что это такое винчун. Вин-чун, англ. Wing Chun, 咏春 - китайская школа ушу. Название "Винчунь" - кантонское произношение, произношение на путунхуа - Юнчунь, устоявшийся перевод - "Вечная весна".
  Использует множество боевых техник, по этой причине считается прикладным направлением ушу. Бой в Вин чунь основан на принципах, которые постигаются учеником от тренировки к тренировке. Уходы с линии атаки дополняются мгновенными прямолинейными атаками при сближении на крайне близкое расстояние. Зачастую бой завершается ударами колен и локтей. Упражнение "липкие руки" (chi sao, 黐手 чи шоу) позволяет бойцу отлично ориентироваться в бою на близких дистанциях. Существуют и ножевые техники, они тесно увязаны в единое целое с техникой рук и приёмами без оружия. Вместе с "липкими руками" изучаются броски и захваты.
  Так считает Википедия и она в принципе права, только из этого материала ни фига Вам не понять. На самом деле Винчун это зверь, маленький, но смелый и хитрый, с большим чувством юмора и запасом жтизненной стойкости, который живет в твоей крови, в твоем сердце и ты корм ишь своей силой, своими потом и кровью, своим временем , когда тренируешься. А он не только защищает тебя, он еще подсказывает тебе как быть по жизни, советует тонкие , хитрые ходы. На мой взгляд Винчун наиболее интеллектуально насыщенный стиль. Каждый прием продуман и отточен как алмазное шило. НЕ подумайте что я какой−то ниндзя, просто я очень люблю этот стиль. Очень. Миллионы людей занимаются Винчун. Но мало кто его толком понимает. А я его очень любил, поэтому понял. Он живой. Ну и потом я здоровенький, молодой, сильный, закачанный статикой, наполненный взрывной энергией. Все это никуда не делось в Гашшарве.
   И тут мы исполнили наш данс макабр: Я отпустил его, и отдал ему себя. И он принял мою жертву. Мои локти и колени сдвинулись словно бы сами собой, стопы завернулись носками внутрь, мои запястья прилипли намертво к запястьям солдат, беспомощно жавшихся к стенам. Я, как деревянная лошадка, подшагнул: Топ!Топ! Маленькие шажки без инерции! Чуть вперед. И нажал твердой пружинящей рукой на их запястья, их руки чуть подались, сдвинулись с прямой линии перед грудью, которую нужно всегда защищать, и мои руки ворвались в их внутреннее пространство. Мои руки, они были теперь умными, и самостоятельными, они знали что делать. Каждая рука была привычна действовать отдельно. Ноги тоже знали свою работу. Мои кулаки за секунду выдали серию в пятнадцать цепных ударов в грудь левому противнику, а правая нога в то же время трижды ударила правого противнка: в колено опраорнной ноги − в пах − и, опустившись, пяткой по подъему. Левый выключен, правый согнулся, со стоном схатившись за между ног: локтем по шее − готов − следующий − сзади − разворот − снизу ребром ладони под челюсть − ах хороший этот прием − песня − время и пространство слилось − Господи, я лечу − а они медленно плывут мне на встречу − а я встречаю всех − сколько вас еще.
   Хоп! Автомат нацелен на меня, великолепно, мы знаем, что с этим делать, малентький круг ногой внутрь и я цепляю стопой ремень автомата, хорошо, что они с ремнями, − и вниз! Стрелок не выпуская оружие из рук (по уставу!) втыкается головой в пол.
   Этот зверек в моей крови , он не рычит, не ярится. Он смеется. Чувство юмора − тоже оружие. И еще ему хорошо в темноте и в тесноте: это его среда, его мир.
   Двое рядом, один обхватывает сзади за пояс, другой спереди бьет ногой в живот. Левая нога, знаешь что делать? Знает! Левая нога накрывает бьющую ногу проивника и подтормаживает ее на взлете, затем скользнув по напряженной ноге врага, врезается в колено опорной и дальше соскальзывает в пах. Минус четвертый. Резкий наклон, шаг назад−вбок, захватываем внизу ноги проивника, дергаем их вверх, протягивая у себя между ног. Хлоп, солдат падает на спину, минус пятый. Шестой пытается меня бросить: захватил за руку, рвет вверх, ведет в сторону−вниз. Ну уж нет, не для того мы столько прошли! Цепляю его стопой за ногу: бросок блокирован. Теперь, раз уж мы так близки, курс массажа: правый локоть из неудобного положения идет вправо−наружу− и чуть вверх. Вообще-то так не бьют, но нам с Винчуном уже пофиг. Удар все равно выходит мощный, носорожий, в горло−основание черепа. Еще пару раз коленом на добивание. И еще один заходит. Косым ударом снизу вверх, подбиваем его руки, заодно уж, сметая защиту и пальцами цепляя его по уху. Хорошо! Жарко! Он снова тянет ко мне руки, хватаю его за мундир на груди, резко дергаю вправо прямыми руками, и пока он лети туда вправо, я возвращаю руки налево, − но при этом левая наносит округлый удар сверху вниз, а правая бьет коротким хуком под мышку в ребра. Крак! Из-под левой моей подмышки, правая рука выныривает и наносит еще один круговой вертикальный по груди−по ключице, кисть разворачивается пальцами вниз и бьет в живот перевернутым обманным ударом. Поворачиваюсь вправо, влево. Где они? Где еще? Но уже все. Отбой. Все лежат. И зверек, махнув мне лапой, уходит из моей крови. Он доволен. И я падаю на колени. И Наска рядом, обнимает меня, и ее голова у меня на плече. Но у меня нет сил, чтобы взять ее на руки. Я плачу, я смеюсь. И сквозь слезы я вижу смурных и обалдевших Отшельника и капитана. Как приятно! Зарываюсь носом в душистые волосы Наски. Вижу опасливо-удивленных сестричек. Химса с неподдельным интересом спрашивает в пространство: "А что это было, я ничего не разглядела"? Да, Винчун совершенно не зрелищный стиль, движения очень короткие, со стороны, как правило, ничего не видно. Даже профессионалам трудно судить соревнования. Винчун! Это винчун! − подпрыгивая, кричит Ира. А только что, у нее тоже глаза были по семь копеек. Похоже, она приняла эту победу и на свой счет. Учила вместе с нами. А Симха неверяще говорит: так что, нам можно идти дальше? И Отшельник смеется. Не улыбается краешком губ, а смеется на всю губу. Я первый раз вижу, как он смеется. Я привстаю, надо двигать дальше, и что-то давит мне в колено. Я беру это что-то в руки. Это деревянный палец.
   И мы снова гасим огни и быстрым шагом идем в первозданной тьме этой трубы, оставив за спиной семерых связанных парней. Зарк и Мазак не вошли в их состав, к нашему сожалению. Или к счастью. Так об то, чтобы идти дальше? Дальше идти можно. Так сказал Отшельник. Перед нами только императорская гвардия, ну не вся, конечно, а только посты во дворце. После того, что только что случилось, я был абсолютно уверен, что уж императорскую гвардию мы пройдем. Отшельник также сказал, что у Зарка и Мазака есть полчаса, чтобы повторить попытку остановить нас. За это время мы добежим. А они не успеют перекрыть нам дорогу. Значит, остается только гвардия. Ну, это ничего. Разберемся.
   После коллектора опять были трубы. Затем мы выбрались к решетке, капитан выбил ее, и мы двинули мрачными подземными галереями. Вскоре мы оказались у огромного, в два роста человека, люка, похожего на дверь противоатомного бункера. Симха подошла к нему, и закрывшись от нас плащом, пошаманила с замком. Люк, чмокнув, открылся. Отшельник скользнул внутрь, осмотрелся, отмахнул нам. Мы шагнули за ним. Теперь это было широкое помещение. Подвал, по обе стороны, анфиладой, железные двери. Наши шаги теперь отдавались эхом. Затем мы вышли на свет. Отшельник остановил нас, скинул с плеча сумку и раздал всем тонкие невесомые плащики, всем, кроме меня и Иры, которая тоже теперь отсвечивала белым лицом. Члены нашей группы, надевшие плащики сразу как-то расплылись в очертаниях, и стали сливаться с окраской стен. Вот оно как! Плащи−невидимки, значит! А мы с Ирой − пугала, значит, нас должно быть видно. Я покрепче сжал в руках деревянный палец. Нуте-с! Где тут у нас императорская гвардия? Ох, рано встает охрана!
   Мы прошли через безлюдную анфиладу, после которой нас ожидало что−то вроде лабиринта. И, наконец-то (я уже затосковал в предчувствии неприятностей), как пробка из бутылки, выскочили на дежурку первого поста. Отшельник знаком велел всем лечь, и сам распластался на полу. Наска накрыла меня полой своего плаща. Отшельник наблюдал, однако, слишком долго. Я увидел по его спине: что-то идет не так. Я даже рискнул предположить, что именно не так. Дежурное помещение охраны, а охраны нет. Дверь дежурки приоткрыта. Что здесь происходит? Отшельник показал нам открытую ладонь. Я уже знал, это значит, "Оставаться на месте"! Он по-пластунски подполз к двери, и, перевалившись на бок, заглянул внутрь. Увиденное поразило его. Это было поразительно даже для него. Он замер. Затем медленно повел двумя пальцами в нашу сторону, что, видимо, означало: "Все ко мне"! Потому что все кинулись к нему. Я, помедлив, присоединился к нашему отряду, который в полном составе стоял перед открытой дверью дежурки. Я заглянул через плечо Химсы (она загораживала от меня дверной проем). Ну, что сказать? Мои предчувствия, что императорская гвардия нам пройти не помешает, оправдались. Конечно, не помешает. Ее просто нет. Дежурная часть была вырезана. С десяток трупов в черной гвардейской форме с серебряным шитьем, лежало на полу. Похоже было, что их застигли врасплох. Многие были нецелыми. То есть были разрезаны на части. Но крови не было. Меня это озадачило. А Отшельника и капитана это совсем не удивило. Отшельник покраснел, и покрылся испариной. Честное слово, за все время, и при всех наших приключениях, я никогда не видел, чтобы он волновался. Видно и вправду дело было плохо. А капитан заругался по-своему, суля своим чертям этого ихнего атомарга.
   − Что, что случилось?! − я дернул капитана за рукав, − кто это их так?
   Он вырвал руку, с бешенством и отчаянием глядя на тела людей, с которыми мы должны были биться здесь не на жизнь, а на смерть, ну или запугивать их до полусмерти.
   − Быстрее, быстрее! − Он с места стрелой рванулся было через дежурку во внутренние помещения дворца, но Отшельник ухватил его за полу плаща.
   − Стой, Сади, мы должны быть вместе (Наска перевела мне его фразу).
   − Тревога, император в опасности! − капитан коротко пальнул из автомата в потолок. С потолка посыпалась желтая тырса, кружась как осенние листья. И мы понеслись, во весь дух, уже не сдерживаемые осторожностью, стараясь поднять по дороге как можно больше шума.
   И тут я увидел их. Ну, это я потом узнал, что это кваг-хи. Объяснили мне. А в первый момент, у мення мелькнуло в голове только: "Демоны!!! Демоны-демоны-демоны"! Хотя вид у них был не архаически-бесовский, а вполне, я бы сказал, техногенный, и даже модерновый. Где-то даже гламурный. Они мелькнули в проеме широкой арки, открывающей вход в тронный, видимо, зал. Этакий он был торжественный. А мы неслись прямо на них, и никто не собирался останавливаться. И я несся вместе со всеми, и чем ближе мы подбегали к демонам-кваг-хи, тем больше деталей становилось мне видно, и тем крепче страх запускал ледяные когти в мое сердце. Я не так много повидал здесь страшного. Я не видел еще водяных молний, и электрических смерчей, не видел ветер тьмы и дождь смерти, не видел летающих хищников гонгорхи, не видел болотных загрогхи, которые, говорят очень страшные, но, по моему убеждению, эти самые кваг-хи - самое страшное, что только бывает на Гашшарве, да, наверное, и вообще во всем Шаданакаре.
   Перед нами предстали три фигуры кваг-хи (к этому времени я уже усвоил сокращенное местное их наименование - "кваги"). Они были гуманоиды, похожи, вроде, на людей. Лиц было не разобрать, они были закрыты черным стеклом боевых масок, только оптические приборы, числом по два, выделялись на этих масках. Они светились красным, колючим светом, словно лютые, дурные глаза. Тела кваг−хи мерцали и переливались мириадами разноцветных холодных звездочек, тела их были какбудто туманны, и вызывали желание постоянно вглядываться в них, как будто бы в них чего-то не доставало. Их руки... Казалось, что у них есть еще одна пара рук, только призрачных, а кроме того, с их плечей под углом в сорок пять градусов к телу спускались три пары щупалец, но не безвольно висящих, а упругих, напряженных. Скорее это были искусственные манипуляторы, чем живые конечности. По ним время от времени пробегали волны перистальтического движения. Все это мое зрение зафиксировало в одно мгновение, как фотоаппарат, но было и нечто иное, не вместившееся в зрительные впечателения. К примеру, ощущение, что вид этих существ ядовит для глаз. Глаза мои испытали мгновенный болевой удар. Терпеть это было можно. Но как это мешало! Затем боль раскаленной проволочкой пронизала мои нервы, заболела голова, меня затошнило. Страх и отвращение наполнили меня. На уровне двигательных реакций мне хотелось раздавить этих тварей как крупных жирных черных тараканов, выбежавших на освещенное место из мрака кухонных запечков. Они были вооружены крупными (с полено) трубобразными девайсами, матово прозрачными и отсвечивающими изнутри красным, по поверхности которых цепочкой пробегали огоньки, на них были еще каки-то устройства управления, но я не смог бы их описать, так далеко это от нашей техники, кнопки-не кнопки, верньеры-не верньеры, сенсоры? Быть может... Эти трубы они держали в щупальцах. А в руках у них были... Ну как это описать? Вот джедайский световой меч знаешь? Так вот, совсем не такие!.. Это были скорее серпы, только вытянутые, до метра в длину. Огромные, сверкающие металлом, широкие серпы на длинной двуручной рукояти, с маленькой причудливой гардой. Между концами серпа шел луч, не световой, скорее электрический, он сиял, тихо шипел, и потрескивал, рассыпая искры при резких движениях. Увидев эти штуки, я сразу понял, чем посекли гвардейцев в дежурке. Вобщем первое впечателние мое о кваг-хи сложилось самое мерзкое.
   Увидев нас, они обменялись гнусавыми воющими звуками, советуясь, видимо, что с нами делать: поджарить ли сразу, или донести до кухни. Они стояли к нам в полоборота, и даже не стали поворачиваться в нашу сторону, их оружие само стало на нас наводиться. Ясно было до боли, что таки поджарят нас на месте. Если успеют, потому что мы уже подлетали к ним всей нашей компанией, до столкновения оставались доли секунды. Мне нечем было защитить себя от их огненных серпов, не было ничего такого, кроме собственных моих рук, голых и беззащитных, что я мог хотя бы выставить перед собой. Но за мной была Наска, а, кроме того, меня увлекала инерция движения группы из семи человек. В последний момент перед столкновением, я вспомнил про деревянный палец и выставил его перед собой, совершенно не надеясь на результат. В это время сзади-справа, передо мной выпрыгнула Наска, и, судя по всему, собиралась закрыть меня собой. А, ччерт! Дура-девченка! Я рванулся вперед на наноньютон (насколько уж смог) сильнее, чтобы не дать ей сделать этого. В результате мы с Наской со страшной силой столкнулись плечами, и, как торпеды, как форварды-регбисты, полетели под ноги солдатам кваг-хи, заодно подсекая и всех летящих за нами наших товарищей. Мы снесли этих чертовых ублюдков, как бульдозер выставку абстрактного искусства. Я обо что-то дался головой. Искры полетели у меня из глаз, и я немедленно выключился. Последней моей мыслью было: вот те на, хотели китайскую ничью, а получилась куча-мала...
   Когда я очнулся, Наска, положив мою голову себе на колени, с хрустом разминала мне шею (хрустела шея). Тут же рядом, лежал кваг- хи, мелко дергаясь и заливая кровью пол. Кровь у них оказалась как у нас − красная. Я приподнялся, два других лежали рядом. Капитан дорезал одного из них, и вытер нож о его одежду. Я вскочил, но тут же со стоном свалился, в голове ослепительно вспыхнуло и обожгло болью. Наска поймала меня за шиворот и вернула обратно: "Льежи, льежи, куда ты"? Я видел над собой ее сияющие глаза. Я чувствовал, что мой рукав намок от крови кваг-хи. Наска продолжала массаж, и, чуть погодя, мне попустило. Тогда она позволила мне встать. Симха похлопала меня по плечу. Капитан пожал руку выше кисти, сказал по-русски: возьми себе оружие. Я размышлял недолго. Эту здоровую дуру я не потяну, у меня же нет таких щупалец. Я взял два серпа. Они в выключенном состоянии удивительно напоминали винчуновские мечи-бабочки (они же ножи-бабочки, они же палаши-гусиное перо).
   На эту передышку ушло у нас всего пару минут. Затем мы устремились дальше. Мои зеленые друзья не тратили время и силы на удивления и совещания. И без того было до боли ясно, что происходит. Диверсионная группа противника прорвалась на объект номер один с целью захватить или уничтожить военно-политическую верхушку Гашшарвы. Обычно они появлялись в местах, предрасположенных к тому геофизически. Эти места охранялись. А теперь прорыв произошел в месте, в котором совершенно этого не ожидалось. Необходимо любой ценой отвести угрозу от императора. Естественным образом это сочеталось с планами Симхи. Спасем императора − как-нибудь уж выпадет шанс поговорить. Так нам скороговоркой объясняла Симха на бегу.
   Мы пробежали по коридорам: на полу лежало несколько трупов в мундирах, заскочили в жилые помещения двора, здесь все было тихо, следов борьбы не было. Затем мы оказались в служебных помещениях дворца. Здесь уже видно было направление, в котором двигалась группа захвата кваг-хи: здесь был бой. Захваченных врасплох, неорганизованных защитников двора смяли, но на полу остались гильзы, подпалины на стенах, пару кваг-хи все-таки положили, и они лежали здесь тоже. Я подобрал на бегу автомат мертвого охранника, а серпы заткнул за пояс. Палец пришлось отправить в карман. Толку от него не ожидалось. Во всяком случае, кваг-хи на него не среагировали. Капитан с сомнением покосился на меня. Я пожал плечами.
   Впереди послышался шум. Мы замерли. Отшельник выступил вперед и на мягких лапах стал красться вперед, к ближайшему повороту. Мы двинулись за ним, выставив стволы. Он выглянул за угол. Внезапно Отшельник, испустив дикий свирепый вопль, как Симха намедни, рванулся вперед. Что-то он там углядел за углом. Мы выскочили за ним, развернувшись по трое, и увидели: небольшая группа квагов, человек у них в лапах, искаженное страданием и напряжением лицо, тело обвито и сдавлено щупальцями, сверкнул яростный безнадежный взгляд, и лицо человека скрыла темная ткань, наброшенная на него квагами.
   От крика Отшельника кваги шарахнулись и чуть не уронили свою ношу. "Не стреляй"! - Крикнула мне Наска, отводя ствол моего автомата. Они с капитаном и Отшельником бросились на квагов, практически с голыми руками. Ладно, блин! Я даже обиделся. Хотя трусил я отчаянно, но еще страшнее мне было смотреть, как Наска дерется с квагами, и с видом "я не я и корова не моя", я закинул автомат за спину, выхватил серпы и окунулся в рукопашную. Кваги тоже не стреляли, но по другим причинам - не хотели подымать лишний шум, а ну зеленые набегут? Когда я подбегал, Наска, капитан и Отшельник уже успели нанести и отразить несколько ударов. Сестры и Ира, оставшись за нашими спинами, принялись судорожно колдовать, но что-то у них не очень получалось. Кваги оставаясь непокобелимы, понемногу пятились к выходу, отмахиваясь от нас по ситуации. Мое белое лицо не призвело на них должного впечатления, обратили внимание, конечно, но прогундосили что-то и все, страха у них передо мной не было. Было только удивление, откуда, мол, взялся здесь такой? Вот ежели бы кто-нибудь зашел бы сзади, тут бы мы их прищучили... Я сам себе удивился: что это за чапаевские мысли? Откуда взялись? Ммм... Но как туда попасть? Эти мысли я додумывал, уже наседая на квагов с моими серпами. Выяснилось, что хотя серпы мои не работали, я не мог активировать в них огненную струну, но они прекрасно держали удар чужих огненних струн. Кваги не могли рассечь выключенный серп своими включенными серпами. Поначалу кваги дрались с нами действительно в рукопашную, но потом они опомнились, и включили свои серпы. Электрические струны загудели, зашипели. Мы попятились. Отшельник ушел от пары-тройки ударов, Наска с капитаном тоже. В результате я оказался один против двоих квагов. Камрады просто не могли ничего сделать. Стрелять мы не могли, чтобы не попасть в императора, а это именно он был пленником квагов. Капитан попытался отбиваться от них автоматом. Но огненный серп аккуратно отчикал от автомата кусочек и стало ясно, что так их не взять. Колдовство на них тоже не действовало. Мы были в тупике. Отмахиваясь от квагов серпами, и, заходя при этом вправо-влево, как принято у нас в Винчуне, школе собаки и змеи, я прохрипел Химсе:
   − Мне нужно туда! - И махнул рукой на выход, − и придержите их здесь, просто придержите...
   Симха, кажется, понимающе кивнула, у меня не было времени досматриваться, но она тут же сработала то, что я просил, она начала магическую трансакцию, ее руки нацелились на меня, губы стали выговаривать страшные слова какого-то древнего колдунского языка. И началось! Горячие энергетические токи ударили, как родники, изнутри мого тела, оно стало будто бы плавиться. Кваги, сволочи, отшатнулись от меня, да и не только кваги, мои зеленые камрады-побратимы, тоже слегка шарахнулись. Изменения произошли со мной со взрывной скоростью: я стал обрастать дивными радужными перьями, вроде как даже хвост у меня отрос, прямо настоящий орел. Работая серпами, я почувствовал, как взмахи моих рук порождают подъемную силу, и вдруг взлетел к потолку, чуть не долбанувшись об него своей многострадальной башкой. Совладав со своим новым телом, я в несколько махов оказался там, где хотел - в тылу врага. Приземлившись, я увидел, как наша группа магов, Симха, Химса и Ира волной подняли лазоревое силовое поле и надавили им на супостатов, так, что передние двое чуть не попадали. И тут я накинулся на них сзади: я сек их спины серпами, рубил колол, но во мне нарастало нечто новое, первобытное могучее волшебное! И вот оно вырвалось, преодолев защитные покровы моей души, то существо, которым я был теперь, я был им не только снаружи. Из меня, кажется, получился великолепный боевой зверь. Неожиданно для меня самого, из моей груди вырвался такой драконий рев, что перепугалась, по-моему, даже Симха, а су...и дети-кваги, и вовсе с криками шарахнулись в разные стороны, бесцеремонно бросив свого пленника на пол...
   Я бросил ненужные уже серпы и просто схватил ближайшего ко мне квага когтями, и сжал... Он жалко хрустнул у меня в когтях. Я ударил оперенным, но шипастым хвостом - двое противников улетели в стену, оставшиеся в живых трое стали стрелять, наплевав на запрет, заряды скользили по моим перьям, вызывая тошнотворное ощущение. Затем тошнота сжала мой желудок и жар стал подыматься по пищеводу. Я подумал, что меня сейчас вырвет, и хотел было отвернуться, но меня стошнило прямо на стреляющих в меня квагов. Из клюва у меня вырвалась при этом плотная струя перегретой плазмы (это я, конечно, умничаю, но, правда, на обычное пламя, даже сварочной горелки этот огонь не был похож. Он был густой и какой-то сизый.) Кваги почернели и сползли по стенам, запах жареного потянулся из щелей их боевых комбинезонов, и от этого вкусного запаха я совсем взбесился. Физически ощущая, как серце наливается чернотой, а глаза затягивает красным, я обернулся к своим друзьям, и хищно щелкнул клювом. Наска бросилась ко мне, но Симха опередила ее и тяжко повисла, вцепившись в мою длинную шею. Весу в ней было с пару тонн, не женщина, а кусок скалы, мы с ней тяжко рухнули на пол, я почувствовал, что растекаюсь, тело мое снова начало плавиться, только раньше в меня входило тепло, а теперь тепло покидало меня, и мне стало холодно. Тело мое стало меньше, тяжелее, я попытался встать, но не мог, − силы покинули меня. С помощью Наски, я едва-едва смог поднять голову и сесть. Наска толкала мне в зубы что-то вроде шоколада, видимо, местный энергетик, резко, специфически пахнущее. Взгляд мой беспомощно болтался в пространстве, мысли тонули в звоне. Наска как будто бы даже немного побаивалась меня. Потом я увидел, что Симха тоже сидит рядом, покачиваясь всем телом, пот течет по ее лицу, мокрые волосы прилипли ко лбу, над ней хлопотала Химса. Отшельник и Арки не смогли открыть мешок, в который аккуратные, хозяйственные, кваги упаковали льва и хранителя Гашшарвы, и разрезали его (мешок) ножом. Владыка резво выбрался из остатков мешка, живо напоминающего родильную пелену. "А ведь правда, − подумал, я, − он сегодня второй раз родился". Он гневно отшвырнул ногой остатки мешка. Это был статный мужчина лет хорошо за тридцать, крепко, атлетически, и в то же время изящно сложенный. В его движениях, в посадке головы, действительно было что-то львиное (я, в отличие от него, иногда бываю вылитый енот). Одет он был довольно просто, по-рабочему. Наска сзади склонилась надо мной: Слушай меня, я буду переводить тебе, ты должен знать.
   Император огляделся, сфокусировался на Симхе:
   − Здорово, Симха, княжна-волшебница, все колдуешь?
   Симха смиренно ответила:
   − Колдую, отец-лев.
   − А откуда ты здесь взялась, так вовремя?
   − Прилетела на огонек, − дерзко ответила Симха. − Проведать отца нашего, хранителя, и дарителя радости жизни. Потолковать о судьбе моей сестренки-озорницы.
   Хранитель и лев хмыкнул,
   − Это ты верно... озорницы, наозоровала себе на трибунал...
   − Отец-лев, эта глупая девчонка неспособна на что-либо значительное. Это касается и преступлений. Ее проступок, так скажем, слегка преувеличен друзьями по службе. Отец-лев, я хотела спросить, нельзя ли утрудить твою личную службу безопасности заняться этим делом. Чтобы узнать точно: что натворила эта негодяйка... А чего не натворила...
   Император помолчал.
   − Твоя просьба соразмерна. Да будет так. Будем живы − будет тебе следствие. Откуда здесь взялись эти твари?
   − Отец-лев, мы еще не поняли этого, не было времени...
   В это время дворец до основания содрогнулся от тяжкого удара.
   В дверь проникли отсветы пламени. Вслед за императором мы выскочили из помещения и оказались в уютном дворцовом парке, обнесенном толстой старинной стеной. Местами потрескавшаяся, с проросшими в трещинах пучками бурой травки, стена была покрыта пятнами белого мха. Отец-лев, как мальчишка, резво взобрался на стену, чтобы лучше видеть. Никто из нас не последовал его примеру: видно было и так. Дворец находилмся на возвышении, грубо говоря, на горе. И со двора, где мы находились, столица была как на ладони. Город горел в нескольких местах. Над ним висели крупные летательные аппараты, более всего похожие на цельнометаллические дирижабли в сверкающей зеркальной броне. Выпуская неровные дрожащие лучи-молнии ослепительного голубого пламени, они планомерно утюжили город. Я видел, как луч-молния коснулся многоэтажного жилого дома, и дом лопнул, не осыпался как башни-близнецы, а именно лопнул, разлетелся на миллионы маленьких кусочков. Вспышка озарила весь город, и снова отблески пожаров заиграли на наших лицах.
   Запоздало послышалась сирена. Это был не тоскливо въедливый звук, на манер нашеих тревожных сигналов, здесь сигнал тревоги оказался бархатистым басовым гудением, даже приятным для слуха, но какая же безнадежность в нем была. Появилась тройка истребителей ПВО, они отважно накинулись на воздушный корабль квагов, поливая его огнем из пушек и пулеметов, но тот лениво отмахнулся огненным рукавом луча и сшиб истребителей с неба. На город посыпались горящие обломки.
   Владыка глухо выругался.
   − Это война? − Сонным голосом спросила Симха.
   − Война, война, и нас взяли врасплох. Здесь дело кончено. Надо выбираться из города. Говори, княжна, как вы сюда попали?
   −Есть тайный ход...с острова Котраху...
   Владыка кивнул. − Подходит. Что у тебя есть? Люди, оружие, транспорт, связь?
   Симха неуверенным движением руки обвела нас, − это все мои люди, еще двое на катере... Оружие... Нет. Мы пришли сюда с миром.... Связь...
   Она достала из плаща коммуникатор протянула владыке. Тот глянул на экранчик и вернул ей.
   − Сеть блокирована...
   − Проснись, княжна-волшебница, − − император нетерпеливо встряхнул ее за плечи. Симха словно очнулась:
   − Да! Еще семеро бойцов Рубата в трубе...Они связаны. Мы их слегка помяли.
   Император засмеялся.
   − Ты истинная дочь своего отца. Давайте их сюда, пригодятся. Отшельник козырнул и убежал как молодой.
   Тут император обратил на меня свое августейшее внимание (кажется, мой вид привел его в хорошее настроение: белая морда, а у них белый цвет − цвет смерти, окровавленные серпы в руке, воин, блин).
   − А это что за бледный призрак? Цирк с переодеваниями? А ты выдумщица, княжна-волшебница.
   Симха усехнулась.
   − Нет, отец-лев, это настоящий бледный призрак, вот еще экземпляр, − она указала на Иру.
   − Но... Где ты их взяла?
   − Мои ученики. − Приосанилась Симха.
   − Ты же знаешь, что это запрещено?
   − Отец-лев, может, после войны мы пересмотрим этот запрет? Хотя бы в отношении меня? Эти призраки сыграли большую роль в освобождении Вашего величества.
   Император задержал взгляд на горелых останках квагов у стены вестибюля.
   − А! Так это ты ревел? − спросил он, осторожно протягивая мне руку. Я так же осторожно пожал его сухую крепкую кисть.
   − Я ревел. − Согласился я.
   − Мы из него сделали загрогхи, отличный загрогхи получился. И еще, отец-лев, этот человек поможет нам найти Эрва-Шарухим, Золотой город.
   Император поднял брови, на секунду задумался.
   - Это может значить для нас больше, чем ты думаешь. Но... − он выразительно глянул на меня. Симха поняла этот взгляд:
   − Отец-лев, этот мальчик предан мне, он... − дальше она стала шептать на ухо императору, и я не слышал, с чего это я так предан ей. Возможно, мне еще предстояло узнать об этом.
   Явился Отшельник с семерыми бойцами. Бойцы хромали, кривились, лица их были расписаны черными фонарями, но в целом, они были в порядке, если не считать того, что обходили меня по большому кругу. Отшельник похлопал их командира по спине (отчего тот болезненно охнул):
   − Не бойтесь, это наш человек.
   − Человек? − Командир скорчил гримасу.
   Симха между тем перестала шептать, и заговорила в голос, − идти на остров будет долго... Мы можем оказаться в бункере прямо сейчас...
   − А вот это было бы неплохо! У нас есть еще кое-какие сюрпризы для кваг-хи, только... Мне нужно быть в бункере. Тогда у нас есть шанс. Сейчас они давят разрозненное сопротивление наших частей... Центр боевого управления даст нам шанс организоваться. Но времени у нас немного... Так что ты предлагаешь?
   Симха снова зашептала ему на ухо. Он отмахнулся:
   − А опять эта ваша хоэра, не терплю! Попроще что-нибудь есть?
   Симха возмущенно воскликнула: "Но Гинк"!.. И снова припала к его уху. Он послушал-послушал, а потом, с обреченным видом, сдался:
   - А веди меня, чернокнижница, химера в княжеской короне, задери вас всех гонгорхи, через три неба тьма-молния в деревянную пушку! Пошли! − Рявкнул он, так что автоматчики подскочили.
   От его рева зашевелился один из квагов, валявшихся на полу. Он привстал, поднял голову. Я с перепугу чуть не тяпнул его серпом по шее, но Отец-лев остановил меня:
   − Погоди-ка, пусть еще поживет! Вот это то, что нам надо! Свяжите-ка его!
   Двое спецназовцев надели на квага наручники, предназначавшиеся ранее для нас. А искусственные щупальца ему пообкарнали штык-ножами, чтобы не путались. Отец-лев присел рядом с ним, осторожно снял темную маску с его лица. Я впервые увидел лицо квага.
   Тьфу, б... Что тут еще скажешь? Это было отвратительно. Вообразите себе серое лицо, с красными злобными глазами, рот коротенькой, сантиметров десять−пятнадцать, трубочкой, этаким хоботком, ушей-носа не видно, волос тоже нету, так, щетина. Общее выражение лица какое−то стертое, плавающее, но это может от травмы. Но глаза − цепкие, злобные, умные и ехидные. Рта у него не было, но все время, пока его не пристрелили, у меня было такое впечатление, что его рот кривится в усмешке, в нехорошей такой злорадной усмешке.
   Царь наш, батюшка (в смысле император, лев и хранитель) задал пленному ряд вопросов, на которые тот отвечал крайне нагло и развязно. Кваг безбожно выл и гундосил, но у Симхи сыскался артефакт-полевой переводчик.
   Примерно такой получился у них диалог:
   − Имя?
   − Зачем? Еще до вечера операция будет закончена.
   − Звание?
   − Тебе это не нужно.
   − Я убью тебя, с...я тварь! − Отец-лев потерял терпение. Кваг с превосходством смотрел на него, явно сохраняя хорошее настроение. Он упорно не принимал нас в серьез. Гинк посетовал, что не имеет времени на полноценные пытки, и поинтересовался у меня, какие военные пытки приняты в нашем ужасном мире Белого ада. Он, совершенно поменяв тон, участливо сказал квагу:
   − Знаете, они ведь там совсем звери, развратные, одичавшие звери.
   Я сказал, что не я в курсе, потому что, дескать, не мое это дело, но кое-что видел (в кино, но я этого не сказал), и я стал делиться своми познаниями с Гинком. Сначала я попал, конечно, лаптем в борщ: сказал, что самая лучшая пытка, это стачивать зубы напильником. Тут кваг расхохотался по-своему, эдак противно закудахтал и с самым саркастическим видом сообщил, что у него зубов нет. Так он долго веселился. Но потом я вспомнил, что некоторые особенно жестокие допросчики предпочитают медленно перетирать человека ниткой, а лучше веревкой. Тут он на секундочку задумался. Видно, представил себе все это. От Гинка это не укрылось. Он с энтузиазмом затребовал веревку у своих солдат. И получив искомое, стал с веревкой в руках примериваться к квагу. Тот забеспокоился, стал вспоминать об обычаях войны. Император Гинк с огорчением рассказал ему, как он всю жизнь хотел установить дипломатические отношения с Друккаргом, миром квагов, и как у него ничего никогда не получалось. Потому что кваги не хотели общаться вообще. А ведь я хотел подписать конвенцию об обращении с пленными.
   − Хватит болтать, надо работать, − Гинк приложил веревку между пальцев квага (ксати, их оказалось семь), и стал тереть с самой комичной целеустремленностью. Кваг напрягся, изо всех сил, стараясь разорвать наручники. Рванулся, раз, другой, и обмяк, пробормотал:
   − Смерть не страшна, но пытки ужасны... − видимо, это была их, кваговская народная мудрость.
   Наска шепнула мне:
   − Ум их подводьит. Очьень сьильный интеллект, воображение сильнее больи. Чрьезмьерная сьила рождает слабость.
   Кваг подавленно поднял голову, обвел нас тяжелым, давящим взглядом.
   − Ладно, что вы хотите услышать? Это все равно не имеет значения.
   − Каковы цели операции?
   − Разгром армии и освобождение народа Гашшарвы от бессмысленной идеократии. - Равнодушно ответил кваг.
   − Император Гинк нехорошо улыбнулся:
   − Ну-ну... И каковы же главные направления ударов?
   Кваг пожал плечами:
   − Это не в моей компетенции. У нас была задача захватить Зверя и понудить к сотрудничеству. Отец-лев покачал большой головой, изумленно-горько усмехнулся:
   - Это я, значит, зверь, а вы, люди, что ли?
   − Да, мы люди,− с достоинством отозвался пленник (с той, примерно, самодовольной интонацией, как Берлиоз, говоривший Воланду: "Да, мы − атеисты") и, чувствуя, что ситуация нуждается в разъяснении, рассудительно, убежденно добавил:
   − Мы мыслим рационально, а вы находитесь во власти неразумных религиозных псевдоконцепций. Мы цивилизованы, а Ваше общество построено на дикости. Это всего лишь логично. Мы несем мирам Шаданакара свет разума.
  
   − Когда интеллект подавляет остальные структуры души, это тоже дикость. Интеллектуальная дикость. − Возразил Отец-лев.
   Кваг снова как-бы "криво ухмыльнулся":
   − Ну вот, опять Вы за свое! Душа! Кто видел эту вашу душу? Наукой наличие души не установлено, значит, ее нет. А строить мышление с учетом несуществующих объектов и есть варварство и примитивизм. Что говорить? Просто посмотрите вокруг: вот наша техника, с помощью ее мы можем появляться в вашем мире, где хотим и как хотим, можем уничтожать ваши примитивные устройства, позаимствованные, кстати, у нас, вы даже на такой примитив сами не способны. Раньше вам удавалось отбиваться за счет нашей ограниченности в проходах между мирами, но теперь этой проблемы нет. Профессор Квод Т`Пиртс разработал устройства, позволяющие нам проходить в Гашшарву в любом месте. Генерал Пург Т`Иммас разработал гениальный стратегический план. Теперь с вами будет покончено.
   Гинк ровно, даже слишком ровно, сказал:
   − Но почему же именно наш мир дался вам? Почему не другие миры? Есть же и иные миры кроме нашего...
   Видно было, как он сдерживает гнев почти что физическим усилием. Он нес свой ровный тон как человек, несущий чашу, полную воды, по пересеченной местности.
   Кваг пожал плечами:
   − Могу пояснить. Но пусть мне дадут воды.
   Отец-лев подмигнул Симхе:
   − Княжна, изволь, напои нашего гостя. Симха поспешно подала небольшую флягу. Возникла небольшая заминка: трубчатый рот иномирного гада не влезал в горлышко фляги, и горлышко не могло быть просунуто в его рот. Возникла ситуация типа "лиса и журавль". Проблему разрешили, развязав ублюдку руки. Он сложил руки лодочкой, Отец-лев налил ему воды в ладони и пленник, что называется "всосал со шкворчанием". Его повело почти сразу, он заметно осоловел, голова его качнулась. Он засмеялся по-своему. Заухал, как уэллсовский марсианин и подмигнул нам:
   − Опоили? Э? Отравили! Дикари, чушь вся эта ваша магия, ничего у вас не выйдет!
   − Почему же не выйдет? − вкрадчиво спросил Отец-лев. − У нас и самолеты есть и вертолеты, ракеты, наши солдаты полны отваги и любви к родине, кто придет к нам с арканом, на нем и повесится. Вы пожалеете, что сунулись к нам.
   Кваг снова хрипло заухал.
   − Все это религиозные бредни. Отвага, родина. Главное, кто держит палку и у кого палка толще. Мы сметем все ваши игрушки, развеем в прах. Для этого есть все необходимые средства. − Доверительно склонился он к Гинку. − Только никому, понял? Это наша тайна! Тщшшш!
   − Никому, никому, − согласился Гинк, моментально прикидываясь боевым товарищем, − ты знаешь, я вовсе не император, я сотрудник нашей разведки, и внедрился в ставку противника. А все же, мне интересно, на что нам сдалась эта задрипанная Гашшарва? Почему не Энроф, к примеру? Ведь Энроф такой интересный, богатый и беспомощный мирок, край непуганых идиотов. Моя мечта служить в Энрофе, в оккупации, это рационально, не правда ли?
   Кваг совсем спятил от снадобья Симхи, потому что полез к Гинку обниматься. Не знаю, как обоих не стошнило, Наска мне сказала, что мы квагам не менее отвратительны, чем они нам. Они созданы из карроха. это на порядок более прочный материал, чем наш белок. Они нас называют созданиями из грязи. Кваг решил, что Гинк его однокашник по училищу. Он даже звал его по имени, − "Т`Нерц", и только удивлялся зачем этот Т`Нерц сбрил усы (или что-то в этом роде). В новом своем качестве он живо выболтал все, что знал. Знал он, правда, не много.
   − Почему Гашшарва? Ну, ты даешь, дружище, это всякий знает из посвященных. Ведь Гашшарва по существу не соответствует определению нижних миров. Нижний мир − это ссстрадалище, поимаешь, дружище?
   Кваг говорил теперь развязно, как хорошо укушанный важный гость на свадьбе бедных родственников. А они тут развели, пани − ик −маешь, ик! Индус... три... ик! ...аизацию! Безобразие! Бесплатное образование и здравоохранение! Тьфу, − это нерационально! Рождаемость повысили! Он стал загибать пальцы, но пальцы не гнулись. Смертность понизили. Что они о себе думают! У нас не так! Но... Он выставил палец. − У нас цивилизация! Значит у нас правильно!
   Он ткнул Гинка в бок.
   − Ты следишь за моей мы − ик! −слью?
   − Слежу, о мудрый! − подобострастно, откликнулся отец-лев. Так вот! Это их интеллектуальное убожество и множество дурацких запретов и мо... моральных ограничений, ведет к тому, что они могут стать о... очень си... ик! сильными! Нам этого не нужно! Но самое главное!
   Он обвел всех нас налитыми кровью глазами.
   − Самое главное! − Он приложил палец к своему хоботку. − Тщшшшш! Это секрет!
   Чем−то он напоминал в этот момент Женю Лукашина, когда он приставал к собаке в лифте. Осталось только выяснить, кто летит в Ленинград.
   − А что это за з-зверушки? − Кваг обвел нас пальцем, и глаза засветились злобной подозрительностью. − Гинк успокаивающе похлопал его по плечу. − Спокойно, спокойно, это наши. К тому же они слишком глупы, чтобы понять беседу интеллектуально полноценных существ.
   − А... Ну да! Так вот, главное, то, что через Гашшарву проходит короткая дорога в другие миры. Гашшарва − мир-связка, мир-кольцо. Возьмем Гашшарву! − Кваг сжал в кулак непослушные пальцы. − И весь Шаданакар у нас в сумке. Но есть еще одно... Отсюда, и только − ик! − отсюда открывается путь к миру Золотого... ...ик! Города!
   − Поехали туда сейчас! − Император по-дружески дернул квага за руку, − Кстати, пока наши коллеги возятся с этой жалкой примитивной Гашшарвой, мы с тобой возьмем Золтотой Город и бросим к подножию Друккарга. Неужели такие парни, как мы, не справятся с изнеженным Золотым Городом?
   Кваг обнял Императора и зашептал ему на ухо, затем в голос лихо добавил:
   − Поехали! Вот только у меня связаны ноги! Ты не знаешь, почему у меня связаны ноги?
   Гинк оттолкнул его. Встал. Сделал округлый жест кистью, неожиданно закончившийся резким нырком пальцев вниз. Повинуясь этому жесту Отшельник, со звонким хлопком, "думп", выстрелил квагу в затылок из куцего аппаратика, напоминающего велодог, затем быстро и спокойно убрал пистолет в складки своей "плащ-палатки". Кваг молча сложился в поясе, ткнулся лицом в пол, и, перевалившись на бок, замер.
   У меня вырвалось:
   − А что же такое там в этом золотом го... − Наска зажала мне рот своей крепкой ладошкой, испуганно прошипела на ухо. − Тихо, хочешь чтоб и тебя...
   Я приткнулся. Отец-лев пристально, но скорее весело посмотрел на меня. Я выдержал его взгляд, хотя это было непросто, и только когда он перевел взгляд на Отшельника, я понял, что все то время, пока он испытующе смотрел на меня мой рот был зажат рукой Наски, которая как птичка, оцепенела под опасным взглядом владыки, и забыла отпустить меня. Мне стало смешно, я нежно перехватил ее руку и освободил себе рот. Тут я взглянул на квага по-внимательнее, он как раз лежал головой в мою сторону. Я не заметил раны на его голове и повернулся к Наске:
   − А...
   Она угадала мою мысль:
   − Отнимать жизнь нельзя без необходимости. Это "Зорам−15". Парализует и отшибает память на сутки.
  
  Глава 6. Короткая дорога.
  Черкасов.
   ...А мне нравится название Гашшарва, в нем шелест набегающей волны, шипение морской пены. Правда, водоемов я пока немного видел. Только реку и озеро. А там ничего не шипело и почти не плескало. Говоря по правде, мне здесь больше доводилось бегать, да так, что и головы поднять было не вмочь, чтобы полюбоваться на здешние красоты. На этот раз, хотя отец-лев очень торопился, бежать никуда не пришлось. Симха убедила его, что наикратчайший и наискорейший переход к резервному командному бункеру возможен только через Энроф. Я стоял и ждал, что сейчас Симха покажет очередное чудо: откроется портал, или она взмахнет волшебной палочкой, и мы вмиг окажемся по месту назначения. Или нет, мы станем в круг, возьмемся за руки и...
   Но все вышло не так. Симха сказала:
   − Открывай.
   Я и не понял, что она ко мне обращается.
   − Да, да, ты, тебе говорю, открывай.
   − Что открывать?
   − Дверь открывай. − Она протянула мне кусок мела, выудив его из своего безразмерного плаща.
   Тут только до меня дошло, что все ждут меня. Я бестолково покрутился на месте, выбирая, на какой бы стенке нарисовать эту самую дверь. Шагнул к ближней стене и нарисовал прямоугольник в рост человека. Немного подумав, пририсовал ручку и замочную скважину. Оглянулся на Симху и ткнул деревянным пальцем в нарисованный замок. Однако вопреки нашим ожиданиям дверь не активировалась. Я снова оглянулся на Симху. Она выглядела растерянной.
   Император Амзирах подал голос:
   − Княжна-волшебница, в чем проблема?
   − Эээ, отец-лев, никаких проблем у нас нет. Просто дверь не открывается.
   − Что делаете?
   − Размышляем, в чем причина.
   − Нельзя ли быстрее?
   − Быстрее некуда, отец−лев, но вот уже есть результат: думаю, что противник заблокировал не только физические средства коммуникации, но и магические.
   − И что же делать?
   − Мы впервые с этим сталкиваемся, но, полагаю, выход общий: обойти заблокированные локации. Никто не блокирует весь диапазон частот. Он бесконечен. Всегда блокируют часть: наиболее употребляемые, доступные, экономичные ходы. Наша задача, в таком случае: перепрыгнуть заблокированные локации и проломиться в пункт назначения через неизведанные, и потому опасные области пространства сновидения.
   − Поехали, − Отец-лев махнул рукой.
   Симха повернулась ко мне и положила руку мне на плечо. Через ее руку в мое тело устремился гудящий от сдерживаемой мощи поток силы.
   − Давай-ка еще раз попробуем. − Мягко сказала она. Я снова поднес артефакт к двери, и в этот раз получилось. Дверь, со скребущим душу звуком, материализовалась. Я потянул за ручку, затаив дыхание и ожидая увидеть инетрьер своей квартиры. Но понял что мои ожидания, мягко говоря, завышены, когда в лицо ударил сноп ярчайшего света, и пахнул свежий, даже слишком свежий ветерок. Говоря "слишком свежий", я имею в виду, что в нем было многовато озона.
   Во дворце было относительно светло, но в общем Гашшарва была довольно темным миром. А там за дверью, было столько света, столько солнца, что я просто ослеп на время. Меня протолкнули в двери. И вся наша небольшая группа, ввалившись в какой-то другой светлый мир, замерла на его пороге, навремя утратив зрение. Когда я проморгался, и у меня отошли слезы, я увидел этот дивный новый мир. Он был, прах его побери, прекрасен, божественно прекрасен! Ярчайшее голубое небо, наше родное солнце, белые пушистые облака, все это подбрасывало душу вверх как подкидная доска, особенно после гнетущего болотистого полумрака-полутумана Гашшарвы. Мы стояли посреди бескрайнего буквально чистого поля, покрытого мягким белым резиноподобным веществом, искристо сверкавшим в лучах солнца. Прям как снег. Я потыкал покрытие носком ботинка, оно было плотным, слегка пружинило. Ни на резину, ни на пластик похоже это не было. В сотне метров от нас начиналась травка, стояли редкие деревца, кажись абрикосы. Вокруг не было ни души.
   Я сказал: "О! А я думал мы домой ко мне вернемся".
   −А мы и вернулись домой... − Слабым голосом сказала Ира.
   − То есть?
   −То есть это место где был твой дом.
   − Опаньки!
   Отец-лев, рыкнув басом, пожелал, чтобы его ввели в курс нашего положения. Симха поспешила внести ясность:
   − Мы прорвались в Энроф, отец-лев, обойдя блокаду квагхи. Но по нашим расчетам, мы должны были бы попасть в дом моего ученика. − Она кивнула на меня. − По неизвестным причинам этого не случилось. То есть место то же, куда мы целились, а вот квартиры не наблюдается. Возможно, в процессе перемещения произошло возмущение информационно-энергетической среды и нас перебросило в некое иное место, хотя по опыту и по теории такого произойти просто не может.
   − Ну , что ж , − спокойно сказал император (спокойно, но по лицу его пробежали желваки), значит надо определиться на местности, и продолжать движение в заданном направлении. Другой вариант: возвращаемся и достигаем бункера естественным образом, раз уж магия оказалась бессильна.
   При этих словах Симха закашлялась. Химса выглядела и вовсе испуганной. Ира приуныла. Капитан Арки был бесстрастен. Отшельник имел вид отсутствующий, одна лишь Наска смотрелась беззаботной, как полевой цветок. Мое сердце словно бы овеяло дуновение теплого воздуха. "Что за чудесная девчонка! − подумал я . − Как я люблю ее"...
   Тут меня снова обдало теплым воздухом, теплый ветер подул мне в спину. Наска почувствовала то же, что и я, она недоуменно и настороженно обернулась.
   Амзирах, не замечая ветерка, продолжал ставить задачу своим бойцам: камуфлироваться, наблюдать, занять, разделиться и т.п. Спецназовцы не обратили внимания на ветер. Третий порыв был, однако, таким, что его заметили все. Хотя ветерок этот был даже приятным, я вдруг почувствовал страх, который резко не гармонировал с окружающим благолепием. И тем страшнее было. Я поймал себя на том, что мне хочется отойти за белый круг радиусом в метров в сто, в центре которого мы стояли сейчас. Я прошептал Наске на ухо: "Надо выйти из круга". Она внимательно посмотрела мне в лицо своими глазищами (у меня частенько возникало впечателние, что она смотрит мне прямо в душу). Заглянув мне в душу, Наска разделила мою тревогу. Она сказала капитану и Отшельнику: "Надо выйти из круга". И кивнула на меня. Я сказал уже громче и беспокойнее: "Надо выйти из круга!"
   − Почему? − Удивилась Симха.
   Но меня уже дернуло и перевернуло. Страх было поймал меня на крючок и водил, водил вдоль берега спокойствия. Но сейчас страх дернул леску и подсек меня. Я уже не был способен на аргументы и разговоры вообще, потому что всем моим существом завладела одна громкая и яркая мысль: скорее выйти из страшного места, не оставлявшая места другим мыслям. Я замахал руками и дико заорал на них всех:
   − Выйти из круга, скорее, скорее, б..., вон из круга!!!
   Я схватил Наску за руку и, как собака хозяйку, потянул ее за собой. Она притормаживала меня, обернувшись к капитану. Тот кивнул, и осторожно прикоснулся к рукаву императора: − А давайте послушаемся Сашу?
   В это время ветер рванул, как при шторме, мы побежали, а он дул нам в лицо, и валил назад. Казалось, на него можно было лечь. Мы уже подбегали к границе белого круга, как вдруг позади, за нашими беззащитными спинами, послышался звук: "Мррррау, мрррау"! Сначала тихий, он становился все громче и громче, и, отдаваясь вибрацией во внутренностях, ритмически повторялся. Этот звук был ужасен, он был мерзок. Он пронимал до кишок. Так сразу понять, чем он так не хорош, я не мог. Но, он, казалось, по самой сути своей не соответствовал природе человеческой, был противен ей. Горячий ветер последний раз ударил в лицо. И сразу же в спину из центра круга подул холодок. Но мы уже добежали. Мы уже были за границей круга. "Чик−чик, мы в домике"! Вроде ничего-то страшного и не случилось, но у меня было впечталение, чтоо мы только что были на волосок от гибели.
   Мы обернулись к тому месту в центре круга, где только что стояли. Там буквально у нас на глазах появился туманный белый конусообразный (но неровный, а как бы побитый с вмятинами, с прогибами, как старая волшебничья шляпа) силуэт. И с этим жутким звуком стал, как бы сказать, прибавлять в реальности. Он становился все более реальным, его очертания становились четкими, через его поверхность уже не просматривались деревья... От этой штуки несло смертельным арктическим холодом. По белому кругу, в центре которого она стояла, пробежала словно бы волна, когда она дошла до края, я увидел как веточка кустика, росшего рядом с границей круга, которая нависла над белой ровной поверхностью, побелела, словно покрывшись инеем. Впрочем, это и был иней. На моих глазах, указанная веточка, сломалась под собственной тяжестью и, упав на поверхность белого круга, разбилась в острую крошку. По границе круга встала стена тумана. Теперь уже понятно было, что именно он, вот этот "призрак", заморозил все в пределах белого покрытия до температуры как минимум минус восемьдесят.
   Когда в поверхности загадочного объекта с вакуумным чмоком открылся люк, я этого сначала даже не воспринял, до такой степени он не воспринимался как рукотворный. В черном проеме люка появился светлый силуэт человека, затем второго. Двое мужчин вышли из ...конструкции и замерли в изумлении, увидев нас. Затем они в крайней поспешности двинулись в нашу сторону.
   Один из них был вида военного: сухопарый, с широкими костлявыми плечами, с большими костлявыми лапами. Он был в сером свитере со свободным воротом, узкие синие брюки непонятного покроя, не форменные, и красные с серым плетеные сандалии. Лицо было острое, загорелое, твердостью в чертах, светлые глаза с прищуром, седые волосы - беспорядочной, но в то же время какой-то аккуратной копной. Другой был человек пожилой, но крепкий − в просторных брюках, на манер джинсов, и яркой рубашке с короткими рукавами. Его доброе лицо с большим грустным носом было слегка удлиненным. Чуть рыжеватые волосы его имели цвет перец-с-солью. На щеках была трехдневная, не меньше, щетина. Еще шагов за десять пожилой человек стал кричать, чудно выговаривая русские слова:
   − Вы что же это, вы же погибнуть могли! Что же вы сюда зашли? Здесь никого быть не должно! Здесь же космодром, здесь корабли садятся!
   Другой (я сразу подумал − офицер) сразу сосредоточился на нашем оружии. Пофигу ему было, что мы чуть не погибли, его гораздо больше заинтересовали наши автоматы, и кваговские крючки. И то, что мы такие рваные-окровавленные. Он насторожился, и не зря. Император Гинк что-то такое сделал, скорей всего это была криптокоммуникация: тайные знаки ногами и т.п. Вобщем, его люди поняли своего властителя без слов. Спецназовцы наставили на пришельцев автоматы. Отшельник выдвинулся вперед и совершенно по-свойски сказал:
   − Мужики, подвезите, а? Нам недалеко. Правда, очень нужно.
   − Акт пиратства? − Холодно и надменно спросил высокий, задрав подбородок, словно хотел плюнуть в него. Его слова тоже прозвучали как-то не по-нашенски, хотя это абсолютно точно был русский язык.
   − Да что Вы говорите! − Оскорбился Отшельник, − Скорее полицейская реквизиция, временно и возмездно. Помогите слугам закона, Вам по карме зачтется.
   Высокий, опасно сверкнув глазами, сказал своему компаньону:
   − Что скажете, Леонид Андреевич?
   Леонид Андреевич отеческим тоном проворчал:
   − Ая-яй-яй, Корнеюшка, пираты, кто бы мог подумать, в наше-то время, а мы еще за них испугались.
   При этих словах у меня мороз прошел по коже (как говорят американцы, "гусь прошел по моей могиле"), и проскочила мыслишка, которую я оставил при себе: "Это какое-такое время"?
   Долговязый обернулся к нам:
   − А вы кто будете, добры молодцы и... красны девицы?
   Отшельник ответил за всех: "Мы здесь что-то вроде шерифа. Ответить подробнее было бы сложно. Полагаю в наших обстоятельствах этого достаточно".
   Восприняв это как команду, спецназовец шевельнул стволом. Леонид Андреевич очень спокойно, будто всю жизнь ходил под конвоем, заложил руки за спину, повернулся и побрел к своему апарату, а вот мосластый Корней смерил нас всех еще одним взглядом, мол, положу всех или не положу? Решил, что сразу всех не положит и пошел за Леонидом Андреевичем.
   Я испытывал целую гамму чувств: во-первых, Корней с Леонидом Андреевичем, были мне свои. Они русские, они из Энрофа, а мои зеленые камрады с Гашшарвы... Ну теперь вроде как тоже свои, особенно...
   Наска коснулась моей руки, молча, понимающе посмотрела на меня... Ну да, они мне говорили, что к моим землякам у них вообще очень бережное отношение. Но ведь в массе они боятся нас! Как это совмещается? Другой момент: я ни черта не понимал, где мы и кто эти люди. Откуда такая техника? Ну и воет же этот их "призрак"! И где мой дом? Где мой город, если мне говорят верно, и мы вышли туда, откуда я уходил в Гашшарву? И еще меня озадачил их акцент. Я примерно в курсе, как говорят по-русски на Украине, как в разных областях России, как в Белоруссии и даже как в Израиле. Это было не похоже ни на что!
   Какая-то мысль вертелась на пороге восприятия и никак не хотела проявляться.
   У самого входа в корабль (в жизни не сказал бы, что это космический корабль, он был покрыт чуть ли не шерстью), Отшельник чуть отстранил Леонида Андреевича, и вошел первым. За ним вошли три спецназовца, затем впустили Корнея. Затем зашли еще четыре воина, а уж за ними подтянулись наши маги. Последними зашли мы с Наской и капитан. А уж за нами император. Мне теперь было ужасно интересно, как Отшельник собирается объяснить экипажу захваченного корабля куда нам нужно? И действительно, а куда нам нужно?
   Отшельник довольно уверенно начал:
   − Мы полагали, что находимся в окрестностях города Н−ска. Потому и попали в Ваше запретное место. Мы приносим извинения за нарушение Ваших законов и благодарим за помощь в добром деле. Судя по всему, с городом мы ошиблись. Не расскажете ли нам, где на самом деле мы находимся? Тогда мы сможем объяснить Вам, куда нам надо, и побыстрее освободить Вас от нашего присутствия.
   Корней нахмурился, помогать нам он явно не собирался. Только язвительно произнес:
   − Вы объясните сначала, зачем Вам туда надо, да еще со стрелковым оружием.
   Отшельник задумался. Затем сказал:
   − Это транзит. Мы ведем войну с другим обществом, с которым Вы заведомо не союзны. Крайние обстоятельства заставили нас пройти через Ваш мир. Мы не причиним вреда. Мы пришли сюда, как это ни неприятно Вам. Теперь нам нужно уйти. Больше ничего. Время, которое мы проведем в Вашем мире, − он помедлил и прямо взглянул в глаза Корнею, затем перевел взгляд на Леонида Андреевича, − составит ровно столько, сколько понадобится, чтобы долететь до места выхода.
   − У нас говорят дойти, − неприязненно сказал Корней.
   − Что? − не понял Отшельник.
   − Не долететь, а дойти.
   Отшельник подумал. Затем лицо его осветилось. − Я понял. Это как моряки, да? Моряки не плавают, моряки ходят.
   Корней с сомнением посмотрев на Отшельника, несколько смягчился. Он сказал своему спутнику:
   − Леонид Андреевич, что за Н−ск, о чем они?
   −То есть, я так понял, что ты уже не против помочь этим... людям? − осведомился тот. Корней пожал плечами. − Вы же всегда говорили...
   − Да, да, − Леонид Андреевич поморщился, − я помню, из всех решений самое доброе... Он неожиданно светло улыбнулся. − Ну ладно, давайте поможем этим... − Он пригляделся к нам, − Да, людям, несомненно, людям...
   Когда этот их жуткий Призрак (он, сволочь, так и назывался) тронулся, снова раздалось инфернальное "мррррау−мррррау", мы с Наской непроизвольно прижались друг к другу, как испуганные дети. Да и остальные шарви были впечатлены, хотя не все показали это. Вообще эта адская машинка вызвала у меня смешанное чувство восторженного преклонения перед ее силой и тайной, и в то же время почти религиозного страха. Казалось бы, ладно, шарви, что они видели на своей Гашшарве? Ну вертолет, ну самолет, а я-то, человек индустриальный, и ракету видел (по телику), и ядерный взрыв (тоже по телику), а вот же проняла меня эта шняга до самых печенок.
   Неожиданно для себя самого я обратился к Леониду Андреевичу:
   − ...Вы меня простите, вопрос, конечно, дикий, но... где мы находимся? И какое сегодня число?
   Корней саркастически усмехнулся. Леонид Андреевич, прилегший на сиденье в салоне, пытливо всмотрелся в меня и, покачав головой, поднялся и присел за прирборную панель. Легким движением руки он вызвал голографический экран и голографическую же клавиатуру.
   − Н-ск, Н-ск, - пробормотал он, колдуя над клавиатурой. − Ну посмотрим, что нам скажет БВИ по этому поводу?
   −Это у Вас так интернет называется? − спросил я.
   − Интернет? Хм. Был такой зверь. О! Вот и Н-ск. Был здесь такой город, да уж лет тридцать как нет его здесь. Здесь теперь космодром Казеный Торец.
   − А что же с городом? − С замиранием сердца спросил я.
   − Перенесен в новотропический пояс Восточной Сибири.
   − Так, а число, число какое сегодня?
   − 19 июня 2227 года.
   Мне казалось, что я сейчас грохнусь в обморок, но ничего, переморгался, даже не переспросил. Понятно, какое это время. То-то я и вижу, что я здесь не в своей тарелке. Призрак еще этот. Тем временем, Леонид Андреевич развернул в воздухе карту:
   − Сможете показать, куда Вам нужно?
   Отшельник осторожно указал зеленым пальцем место.
   −Всего-то? − удивился Леонид Андреевич, − Ведь это и пешком можно, дня за два всего...
   −Ладно, подбросим, хотя думаю, это будет абсолютный мировой рекорд. На Призраках никто еще не перемещался на такие короткие расстояния. Сесть там можно. Но мы включим оповещение. Это будет опасно, если там кто-нибудь случайно окажется.
   Он ввел данные, легко пробежав пальцами по клавиатуре. В нереальном искрящемся сумраке внутренностей "Призрака" его кисти порхали как некие сказочные птицы - отсветы индикаторов, и цветные тени, скользили по ним, создавая иллюзию переливающихся перьев.
   Леонид Андреевич посмотрел на меня с неменьшим интересом, чем я на него минуту назад, но воздержался от вопросов. Я тоже промолчал. Вопросы как-то не задавались. Минут пятнадцать мы так вот тяжело и неопределенно молчали. Не враждебно, но и не сказать что доброжелательно. Леонид Андреевич бросал на меня быстрые любопытные взгляды.
   Потом Призрак стал тормозить, все детали его салона налились свинцово-серым свечением, и, это, конечно, был оптический обман. Я почувствовал себя так, будто мне внутренности выворачивает. Я обернуклся к Наске, ей тоже было плохо, но она терпеливо улыбнулась мне. Я погладил ее по плечу и перевел взгляд на Корнея. Тот напряженно следил за нами, оценивая, насколько мы потеряли контроль над ситуацией. Я увидел одного из спецназовцев. Пот стекал градом по его лицу, но он держал Корнея под стволом. Отшельник тоже был начеку, хотя ему явно было особенно погано. Отец-лев держался орлом.
   Опять раздалось мерзкое "Мррррау−Мрррррау" и через пару минут наши страдания окончились.
   Мы вышли из звездолета и оказались в лесу.
   Выйдя, мы замерли, увидев, что посадка Призрака сотворила с участком леса, на который пришлось действие замораживания. Кто-то сзади сжал мой локоть, я обернулся, ожидая увидеть руку Наски, но это была Симха. Осторожная благодарность светилась в ее взгляде. Космонавтов тоже вывели из корабля.
   Император приложил руку к сердцу.
   − Мы просим Вас подождать здесь пятнадцать минут после нашего ухода. Благодарим Вас за помощь и доверие. Иногда доверие - самый высокий подвиг из возможных. Кажется, сейчас тот самый случай.
   Гинк опустился на одно колено и поклонился, коснувшись рукой земли.
   − Ну что Вы, что Вы... − Леонид Андреевич склонился было к нему, но на его движение живо отрагировали спецназовцы, угрожающе вскинувшись и наставив автоматы.
   Леонид Андреевич расхохотался.
   − Не стоит благодарности, добрый поступок лучшая награда сам по себе. Надеюсь, что мы не ошиблись в Вас.
   Я не выдержал и всунулся с вопросом, который нет-нет, да и всплывал в моем мозгу. Мне казалось, однако, нелепым задать его в этой ситуации, но я не хотел потом жалеть, что не задал.
   − Скажите, а у Вас коммунизм?
   Космонавты обменялись недоуменными взглядами, словно они не верили, что слышат это, потом Леонид Андреевич сказал, подумав:
   − Ну что ж, молодой человек, если Вы настаиваете, скажу: была такая теория в девятнадцатом-двадцатом веке. Там много верного было. Но, понимаете, дело оказалось не в том, вернее не только в том. Марксисты производили все объяснения и методы от экономики, а чтобы верно понимать и выстраивать природу общества, надобно знать и психологию, и географию и физику с химией. Я, кажется, понимаю, что Вы хотите узнать. И вот что я Вам скажу: наш мир − добрый мир. Мир − семья. Сильный, умный. И он развивается, он не стоит на месте. Это называется теперь по-другому, но смысл тот же, какой Вы, похоже, в это вкладываете. Ну, а теперь, молодой человек, я хотел бы в свою очередь, спросить у Вас: Какое же время на ваших часах?
   Я хотел ответить, но не дали слезы, горло сдавило, и я только открыл и закрыл рот, как щука на песке. Я все же выдавил из себя:
   Я часы... потерял... безвременье у нас... Простите, Леонид Андреевич.
   И я все-таки вырубился. Когнитивный диссонанс. Товарищи-Шарви потащили меня на руках через лес. Когда я очухался, был привал. Мы были уже по ту сторону. Снова в Гашшарве. Я лежал на черной травке, Наска гладила мне щеку. Я вспомнил яркие краски будущей земли, ее напоенный электричеством и запахами трав, воздух, этих людей, с такими необычными, словно в роднике промытыми лицами. Наска тихонько поцеловала меня в губы и спросила:
   − Сашья, а что такое коммуньизм?
  
  Кастанда:
   Новенький милицейский бобик профырчал темным киевским переулком, свернул в черный провал двора, и остановился у подъезда. Двое постовых, поддерживая под руки, приняли из машины молодого человека, и, следом за Кастандой, завели его в подъезд. Кастанда открыл скрипучую железную дверь. Стражи порядка впихнули молодого человека в пренатальную тьму квартиры. Кастанда проскользнул за ним юрко, как ящерица, так что пэпээсники даже отшатнулись. Дверь щелкнула замком. Милиционеры растерянно постояли у двери и побрели к машине.
   В квартире молодой человек, оказавшийся в полной темноте, со скованными за спиной руками, понял, что сейчас случится самое ужасное: к примеру, пожилой бухгалтер Кастанда сейчас вырвет ему сердце, или вопьется в горло прокуренными зубами. Ни жив, ни мертв, он стоял, прижавшись к стенке. Услышав, скользящие шаги во мраке, он истерически закричал.
   − Тихо, тихо, ты, дурачок. − Кастанда зажал ему рот, но больше ничего страшного не сделал. − Погоди, сейчас я свет включу.
   Вспыхнул свет, ударил по глазам. Щелкнули наручники. Кастанда бросил их на кресло, стоящее в углу. Молодой человек, схватившись за запястья, закрыл глаза перекрещенными руками.
   − Сядь, да скорее ты, у нас мало времени, − сказал Кастанда торопливым шепотом, но видя, что его не слышат, бесцеремонно схватил парня за шкирку и швырнул в кресло.
   − Надави руками на глаза, сильно, так держи, вот так, правильно, сейчас отойдут. Отошли? Слушай меня сюда! За тобой пришли. Я сейчас − единственное, что отделяет тебя от смерти. Я мог бы уже спасти тебя, но ты слишком упрям, чтобы это понять. Всегда ты был упрямым! Я хожу за тобой, идиотом битый день, и вот, что пришлось делать, чтобы уберечь тебя от немедленного конца. Теперь слишком поздно. Без твоей помощи мне тебя не вытащить. Прекращай валять дурака, и хоть немного помоги мне. Уговаривать тебя я больше не могу. Поэтому сделаем вот что. Ты свободен. Можешь идти куда хочешь. Сейчас я открою дверь, и ты выйдешь. Я постою на пороге, чтобы ты мог вернуться. Но возвращаться тебе придется быстро. Если веришь мне, оставайся. Займемся твоим спасением. Не веришь − иди, посмотри, что шло за тобой всю жизнь и лишь сейчас приблизилось на дистанцию броска. Оно тебя ждет за порогом.
   Парень, с ужасом и тяжелой, безнадежной ненавистью глядя на Кастанду, осторожно приблизился к двери. Кастанда отворил. Парень, стараясь не касаться его плечом, протиснулся в подъезд. Не прошло и пятнадцати секунд, в течение которых Кастанда выжидательно смотрел в темноту подъезда, как в сыром воздухе двора послышался всхрап, и затем, дикий вопль смертельного страха. Кастанда склонил голову, забавно, как тушканчик, когда осматривается в незнакомом месте, и вдруг, с места, с двух ног, сиганул в дверь. Был бы там специалист-биолог, а лучше спортсмен, он бы точно сказал, что это не человек, такая резиновая, такая змеиная пластика была в этом движении. Он словно ребрами перебирал по воздуху, словно бы позвоночник вытянулся, как пружина метра на четыре, а таз подтянулся за ним. Но это был человек. Как мало все-таки, бл..., мы знаем еще о человеке.
   Затем случилось еще одно событие, невероятное с точки зрения тренера по прыжкам в длину, да и в высоту тоже. Кастанда таким же длинным прыжком вернулся в квартиру, как гирька на пружинке, и приволок за шкирку пойманного им молодого человека. Швырнув его в то же многострадальное кресло, он молниеносным пинком закрыл дверь. И тут же дверь содрогнулась под мощным мягким толчком снаружи. Что-то большое ударилось о нее со всего лету и со скрежетом сползло по ней.
   Кастанда вытащил парня из кресла и повалил на пол. Перевернул вверх лицом содрогающееся тело. Увидел белые от ужаса, круглые, выпученные глаза.
   Участливо спросил:
   − Ну как оно тебе? Хичкок отдыхает, скажи? Ну, что ты молчишь? Скажи хоть, как погодка?
   Молодой человек с трудом разлепив бледно-синие губы, прохрипел:
   − ...Там!.. Там!...Ыыыыы!...
   − Что там? Что ты видел?
   Вместо ответа парень, продолжая трястись, молча сжал руки в богомольи крючки...
  
  
   Черкасов.
   До бункера-то мы добрались быстро. Я и не понял что это бункер. Обычный черно−рыже−зеленый холмик на поляне, каких много было в этом лесу. А вот по подземному тоннелю шли довольно долго. В полной темнотище, время от времени спотыкаясь о шпалы. Да, здесь была железная дорога. Я так уже задолбался ходить и бегать. Колени подгибались, подошвы горели, спина болела. Ну почему они здесь не предусмотрели ракетный вагончик, или просто какой-нибудь поезд "Метроглавспецстрой", тихо стоящий себе на запасном пути в ожидании оказии в нашем лице? Ну хоть бы захудалая дрезина была, а? О! Попали слова Богу в уши! На рельсах стояло симпатичное устройство, я бы даже сказал, симптоматичное, крашеное веником в суровые маскировочные тона Гашшарвы. Электромотрисса, не иначе. Сердце мое взыграло и ... опустилось: мы также уверенно, твердым шагом прошли мимо спасительной тележки и двинулись дальше.
   Я, замедлив шаг, обернулся к спасительной , заветной тележке:
   − А... Но... А как же?..
   Наска ласково подтолкнула меня:
   − Пойдьем, пойдьем, терчанах будет шумьеть, а мы должны подойтЬи скрытно.
   − А, ну раз так...
   Я разочарованно поковылял вслед за нею.
   Но вот таки появился свет в конце тоннеля, и едва там впереди что-то замерцало, вежливый женский голос предложил нам лечь лицом вниз иначе нас, мол, застрелят. Мы припали к прохладному полу подземки и я возблагодарил Господа за эту минуту передышки. При переходе между мирами у императора сгорел дистанционный идентификатор.
   Разобравшись с этим недоразумением, императора (и нас с ним), торжественно, но кратко, встретили командир охраны и командир оперативного расчета центра управления.
   Нас рассадили в кресла. Симха велела далеко не отходить, но куда же тут отойдешь? Разве что отлить. Я так понял, что секретить от нас процесс управления нет смысла: все происходило слишком быстро и слишком летально.
   Вспыхнул центральный экран и несколько боковых, вспомогательных. Главный начальник пункта управления начал докладывать обстановку, иллюстрируя картами, схемами и диаграммами. Вот оно как тут у них толково построено!.. Все сразу видно: сколько у нас танков, пушек, самолетов и штыков с саблями, а сколько у врагов. Какая группа войск куда движется, какие там важные стратегические объекты, горы, реки и озера. Каждый курятник видно было на этой карте. Ишь ты, по всем правилам аналитической стратегии. Я вспомнил, как мастер говорил нам, что воспитывает из нас не бойцов, а именно воинов, и что ушу это не только искусство кулачного боя, но и военное искусство вообще. И войска водить, и карту читать надо уметь. Надо на самолете летать − полетите на самолете. "Принципы военного искусства одинаковы для любой технологической среды", − говорил он. Нда, жалко будет, если нас разгрохают вдребезги при всей этой интеллектуальной стратегической мощи.
   А ситуация складывалась неутешительная. Дело обстояло так:
   Кваг-хи получили доступ в пространство Гашшарвы практически повсюду. Но вторгаться всюду − значит нигде. Необходима концентрация и правильное рапределение сил. Разумеется, учитывая геостратегические моменты и ограниченную пропускную способность порталов, перед ними встал вопрос: где именно следует концентрировать силы. Кваги мудро использовали как плацдарм пустыню Сорлак, где погодные условия на тот момент не позволили внутренней наблюдательной системе шарви отследить их появление и накопление. Да и не ожидали их в этих районах, они обычно появлялись в префектуре Каршамах, откуда родом была Наска. Кроме того, их тылы были прикрыты абсолютно непроходимым горным хребтом Настакен. Разведка полагала, что кваги вторглись в Гашшарву силами десяти механизированных дивизий, которые развернули наступление в трех главных стратегических направлениях одновременно. В принципе это, наверное, было не экономно, так разделять силы. Но, во-первых, они планировали блицкриг, в этом плане им было очень важно накрыть сразу три военно-территориальных региона Гашшарвы, в которых могло быть организовано сопротивление после того, как перестанет действовать фактор внезапности. Во-вторых, они поставили всю игру на карту лучевого оружия, которое они считали абсолютно подавляющим и превосходящим все системы вооружения, которые могла бы выставить Гашшарва. В-третьих, по всей территории Гашшарвы кваги запустили группы диверсантов, которые подрывали мосты, административные здания и дороги, склады горючего и боеприпасов, убивали императорских чиновников и военных. В-четвертых, кваги применили радиоблокаду. Вся электронная техника связи в Гашшарве перестала работать. Ну и в-пятых, небольшие эскадры, по четыре-пять штук кваговских огромных воздушных крейсеров совершили налеты на крупные областные города Гашшарвы, разгромили системы ПВО, неподготовленные к борьбе с лучевым оружием, и безнаказанно прошлись без разбора по индустриальным и жилым районам, сея смерть и разрушения.
   Ну и в принципе они не ошиблись, долго готовились собаки, а потом каак дали!.. Их массированное вторжение напоминало вторжение уэллсовских марсиан. Они вбросили на ТВД разработки, которые ранее никогда не применяли. Гашшарвианской разведке не было известно ничего подобного. Раньше кваги применяли нормальные оружейные пакеты индустриальной эпохи: стрелковое оружие, легкая портативная артиллерия − минометы, горные пушки, гранатометы, а также танкетки, малые САУ, иногда появлялись вертолеты, вооруженные противотанковыми ракетами. Они появлялись всегда малыми силами, от батальона до полка, наводили шухер и уходили. Иногда, захватив какой-то, нужный им населенный пункт, они вцеплялись в него мертвой хваткой, и держались, пока их не выбивали подавляющие силы истребительных частей Гашшарвы. Тогда они уходили в свои порталы, уходили в свой Друккарг.
   Так вот, по поводу марсиан, кваговские инженеры разработали для полевого применения лучевого оружия специальные машины. Это было что-то вроде уэллсовских же треножников, только на одной ноге. Эта хрень производила впечатление: сверкающее бронированное блюдце, плывущее, покачиваясь над десятиметровым стальным шестом. И как-будто не связанное с ним. Шест двигался вперед, совершая сложные движения: оба конца его описывали восьмерки, и не понятно было каким образом это связано с поступательным движением всей контрукции. Врядли гашшарвианцы читали Уэллса, во всяком случае, появление этого технологического кошмара повергло их в шок. Эти штука скакала как йойо, и резала светящимся и искрящимся лучом все, что попадало в поле его зрения и шевелилось. Систематическое сопротивление построить не удалось, генштаб был разгромлен, маршал Никтэ исчез, возможно, был убит или пленен, высший генералитет был разбросан по планете.
   Отдельные воинские части, которые успели что-то предпринять, убедились, что поразить эти штуки баллистическими снарядами невозможно, снаряды рвались вблизи их корпусов, не причиняя вреда, при этом бликали голубые вспышки: силовое поле, прах его дери!
   Видеорапорта о событиях доставили с мест сражений несколько посыльных. Оперативники Нэгже перехватили их в горящем Дигме и направили сюда по тайному каналу.
   На главном экране мы наблюдали боестолкновение авангарда колонны квагов, наступвшей в направлении озера Освиратон, на Дигм, с танковым батальоном, пытавшимся перекрыть направление. Танкисты дружно били в корпуса тарелок, плящущих на шестах, затем пытались поразить сами шесты. Но поле не подпускало ударную волну даже близко к броне. Снаряды разрывались на расстоянии до полутора метров. Устройства квагов при этом вздрагивали, но и только. Кваги дали фору танкам, и те успели дать несколько залпов. Затем кваговские устройства, танками их называть язык не поворачивается, хотя по боевому назначению это были именно танки, прошлись лучами по шарвийским позициям. В месте касания луча с броней танков возникал сноп искр, и затем танк взрывался. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Клубы черного дыма, снопы огня, и батальон перестал существовать. Затем мы видели разгром противотанкового артиллерийского заслона на ближних подступах к столице. Уличные бои в Дигме. Разгром. Разгром. Разгром. Как котят...
   Лицо Наски застыло в горестной гримасе. На оливковой щеке засыхал след слезы. Император Гинк сжимал кулаки. Безнадежное похоронное молчание бродило по центру между гудением приборов.
   А вот еще фильм был по роману Уэллса "Война миров". Я вспомнил, как меня возмутила эта тоскливая безнадега: кой черт атаковать марсианские треножники в штыки, стрелять из пушек прямой наводкой. Здесь точно такой-же порочный круг и, похоже, я случайно знаю, что нужно делать!
   Я уверенно направился к императору и, растолкав офицеров боевого управления, прикоснулся к его плечу. Амзирах (император) обернулся, выражение скорби на его лице смешалось с изумлением и зарождающимся гневом.
   − Мне кажется, я могу помочь советом, − по инерции выпалил я, уже к концу фразы соображая, что эта глупость может стоить мне жизни. Краем глаза я увидел Наску, застывшую с протянутой ко мне рукой. Не успела схватить меня за шиворот... Да, не вовремя я сунулся с советами.
   Амзирах с ходу включился, его гнев вспыхнул холодным ярким пламенем. Он мягко (но в этой мягкости скользили смертельные свивы змеиного тела) осведомился:
   − Значит, советом? И что же, вероятно, этот совет будет военным? А кто же, могу ли я узнать, тот человек, который осмеливается во время беды моего народа вмешиваться с советами? Может быть, великий воин? Полководец? Хотя бы опытный солдат? Ну, хоть ополченец? Нет, это маг−недоучка, ничерта не соображающий в военном деле, и нагло выступающий со своими...
   Он набрал воздуха в грудь и обвел взглядом небольшой зал центра. Взгляд его уперся в Симху, которая, казалось, позеленела еще больше и старалась стать еще меньше, чтобы не привлекать внимания. Гинк между тем продолжал:
   − ...Эти маги в последнее время вообще много куда лезут, а не они ли довели дело до сегодняшнего...
   − ...Поражения не будет!.. Да, признаю, я нахально влез в Ваш разговор. Прошу секунду внимания. Прикажите дать мне разряженный автомат и темную ленту...
   После секундного молчания мне подали оружие и чей−то, невесть как попавший сюда черный галстук. Я сел на пол, завязал глаза галстуком и в пятнадцать секунд разобрал автомат на части. Затем за двадцать секунд собрал. Император и его вояки с изумлением смотрели на меня, но, во всяком случае, убивать меня никто уже не собирался.
   − Говори быстрее, у нас мало времени. − Резко заявил император, не успел я еще клацнуть последней деталью.
   − Эээ... − протянул я. − В голове мелькнула мысль, что возможно это "Эээ" последнее в моей жизни, и что никогда слова паразиты не играли столь печальную роль в жизни человека. Затем меня пробило и речь потекла свободнее, знаете, как у Пушкина: "И пальцы просятся к перу, перо к бумаге, миг − и стихи свободно потекут...
   Я сказал:
   − Вот я смотрю наши их бронебойными долбят.
  Офицеры переглянулись, один кивнул.
   − Верно! А что не так? −
   − А зачем? − спросил я наивно.
   − А как же, юноша, − неуверенно спросил один из офицеров, − бронетехника, вот и бьют бронебойными.
   − Ясно, − сказал я задиристо, и метнул быстрый взгляд на Наску. Наска, прикрыв рот ладошкой, не сводила с меня взгляд огромных изумленных глаз, в чем-то вид ее был даже комичен, как в том анекдоте: "А ведь год назад, на птичьем рынке, мне говорили , что это котенок"...
   − Ну, а зачем же наши войска идут на противника, если видят, что он неуязвим обычными средставми поражения?
   − Так не убегать же от него, − удивился офицер, − боевой дух есть, вот и идут.
   Император нетерпеливо нахмурился и я поспешил продолжить пояснения.
   − Мне это видится так: защитное поле это проблема, да. Но... на каждую хитрую... защиту, найдется... мудрое нападение... У нас, в Энрофе во многих боевых искусствах есть техники неуязвимости. Их называют железная рубашка, золотой колокол. Они позволяют за счет мобилизации энергии, выдерживать сильные удары, и не только руками, но и холодным оружием. Но эта техника действует только против очень сильных ударов, которые не могут наноситься часто. Такие удары требуют большой концентрации внимания, и защита от них тоже требует большой концентрации. Если удары наносить часто и в разных направлениях, защита рассеивается... Так и здесь. Давайте атаковать их малоколиберными автоматическими пушками и крупнокалиберными пулеметами, и шрапнелью их, шрапнелью. Есть у нас такое оружие?
   − Есть.
   − Отлично! А когда поле ослабеет или сядут аккумуляторы, добьем их термитными снарядами, и фугасами. Далее, давайте проверим, как они держат термическое воздействие. Попробуем их сжечь. У вас есть термитные снаряды? Напалм? (Пришлось коротко объяснить, что такое напалм, и оказалось, что аналог здесь имеется в больших количествах.)
   − Но как же к ним подойти? − трагически возразил худощавый офицер, до сих пор молчавший. Глаза его возбужденно блестели. Ведь они жгут лучами, все, что видят до самого горизонта.
   − Вот именно! Слышали все? До самого горизонта! Вы сами сказали! Но за горизонт−то они достать не могут?
   Офицеры переглянулись с пришибленным видом. Но я не дал им передышки.
   − А дальнобойные пушки могут достать их из-за горизонта, так ведь? Остается, конечно, проблема с наводкой.
   Худощавый перебил меня:
   − Ну, эту проблему мы решим!
   Император резко повернулся к нему:
   − И как же, полковник Ихитс, Вы решите эту проблему?
   − Но, Отец−лев, я думал это всем понятно, у нас же есть маги!?
   Император полуобрадованно−полураздраженно протянул:
   − Ах да, у нас же есть маги! Что скажешь, княжна−волшебница?
  Симха шевельнулась в углу.
   − Отец−лев, дозволь моему ученику закончить, тогда я представлю свои соображения. Мне кажется, или мальчик действительно говорит дело?
   Император жестом предложил мне продолжить.
  − Теперь еще одна возможность. Зачем мы упрямо бьем им в голову? Видно же, что не получается. Понятно, что это жизненный центр, но ведь он для нас пока недосягаем! Что надо сделать? Бить по ногам!
   − По ногам били, ноги тоже прикрыты полем, − пророкотал подымаясь здоровенный детина, голый по пояс, весь в бинтах, со спаленными бровями.
   − Правильно, − ответил я, − правильно, но землю же они не прикрывают полем? Надо землю из-под них выбивать! Фугас положите рядом здоровый, с четверть тонны, если взрывной волной гада не сдует, так он в яму упадет! А дальше мы его там и закопаем! Или напалмом поджарим! Все это и летучих машин касается...
   Тут я осекся и испуганно оглядел присуствующих:
   − А есть еще кому воевать? Или всех уже...
   Гинк успокоил меня:
   − Есть такая армия, армия третьего района. Это немного, но, если правильно построить работу, шансы есть.
  
   Ну тогда, − я совсем разошлелся в милитаристском угаре, − еще вариант, вакуумные боеприпасы! Накройте из-за горизонта район сосредоточения этой сволочи реактивной артиллерией, по площадям! Снаряды падают, распыляют горючий газ, затем подрыв, и вакуум! Да их порвет изнутри, поле там или не поле.
   Я уже почти кричал, когда слова у меня неожиданно кончились. Я все сказал. Император Гинк незаметно приблизился ко мне за время моего выступления. Положил руку мне на плечо. Мы стояли глаза в глаза. Он был похож на танк в этот момент, на башню линкора. Рука его давила невыносимо.
   − Верно говоришь, ты, загрогхи, − он встряхнул меня как котенка, − только откуда ты взялся здесь такой умный?
   Я мог бы рассказать ему о своих увлечениях военной историей, и ТРИЗ, но ситуация не располагала. Это хорошо бы было за чашечкой малтхим в салоне у Симхи. А сейчас, корчась от боли под его лапой, я только и смог, что прошипеть:
   − Как все отец−лев, как все, оттуда... Прошу Вас, не сломайте ключицу!..
   И когда он отпустил меня, я, растирая плечо, бодрой скороговоркой добавил:
   − Эта рука еще пригодится Вам.
   − И чем же? − Удивился он.
   − Я буду защищать Гашшарву.
   Гинк испытующе прищурился:
   − Да на кой черт она тебе сдалась? Ведь для тебя это просто ад?
   − Для меня может и ад. А для нее, − я поманил к себе Наску, и она робко приблизилась, − это Родина. Значит, это Родина и для меня.
   Эту фразу я произнес уже совсем вызывающе, так что Гинк расхохотался и хлопнул меня по плечу уже по-дружески, но так, что я сел бы на пол, если бы Наска меня не поддержала.
   − Ладно, загрогхи, защищай Гашшарву, − Гинк снова захохотал, как бы приглашая присуствущих присоединиться к нашему веселью. − Ну, а что ты посоветуешь, как нам все же приблизиться к ним, сам понимаешь, наверное, раз ты такой у нас стратег, − бить подвижные цели из−за горизонта, все равно, что шнурки по телефону завязывать.
   − Так, а на что у нас маги, − удивился я, − пусть погоду испортят. Пусть будет дождь, тучи, град, посмотрю я на эти лучи во время дождя и тумана, еще можно дымы пустить. Да вы же и сами, наверное, знаете?
   − У нас давно не было большой войны, а мудрецы наши больше были заняты интригами и познанием, − задумчиво протянул Гинк. − Здесь большое дело: как у человека мозги повернуты... Княжна-волшебница, сделаешь нам погоду?
   Он неожиданно рассердился:
   − Ты что сидишь? А ну давай колдуй...
   − Жду приказов отец−лев, − браво и в то же время смиренно ответила Симха, вытягиваясь перед ним в струнку.
   − Первое дело, связь нам построй магическую, раз технологическую квагхи поломали. Второе дело, колдуй на психологическое поражение квагов, оглушить,ослепить, задурить, заблудить...Болезни на них наведи. Собирай всех магов, кто уцелел и не разбежался, назначаю тебя главной по магии. Собери магов в летучие отряды, создай один резервный отряд, будем бросать на главные направления и по три-пять магов на батальон в постоянный состав частей. Третье дело, погоду к черту испорть мне, дождь, град, снег, землетрясение, − он подмигнул мне, − а об этом ты не подумал?
   Я открыл рот, и снова закрыл. Мысль вертелась на языке и никак не мог я поймать ее на протяжение всего этого разговора о погоде.
   − Грозы наведи на них, − продолжал император, − давай посмотрим как их поле держит молнии, смерчи пусть несут их вместе с их проклятым полем и лучами смерти. Посмотри, где можно реки вывести из берегов, притопить гадов...
   − Квагхи не идиоты, − сухо сказала Симха, − у них нет магов, но есть синоптики.
   Гинк легко согласился:
   − Да, больше пяти процентов механизмов мы так не поразим, − но пусть им будет трудно... Да и вот еще что, − пусть дожди размоют дороги, посмотрим как они справляются с распутицей, а потом наведи на них песчаные бури из пустыни, − посмотрим не повредит ли это их машины.
   Но самое главное ... − он ткнул стальным пальцем мне в грудь, − что у нас самое главное, а, загрогхи?
   Слегка уже стремаясь, что он меня придразнил этим драконом, я почесал затылок и стал соображать, что же у нас на текущий момент в Гашшарве самое главное? И догадка пришла.
   − Вход? − радостно спросил я.
   − И выход! − не менее радостно ответил император. − Что ты нам подскажешь? Как воспретить квагхам вход и выход из нашего мира? Ну? Поможешь нам?
   Как я ни чесал затылок, никаких замечательных мыслей я из него больше не вычесал.
   − Боюсь, я в этом помочь не смогу, − растерянно сказал я. − Я не знаю.
   − Не знаешь... − Сказал император. − не знаешь... Но все равно ты нам поможешь...
   Мои брови поползли вверх, но Гинк уже отвернулся от меня и стал сосредоточенно диктовать приказы офицерам боевого управления.
   А я отловил наконец-то, слово, которое настойчиво просилось мне на язык. И слово это было - Архимед. Как Архимед? При чем тут Архимед? Не знаю, я сам не понимал. Но это имело какое-то отношение к погоде, которую должна была наколдовать Симха, а именно почему-то к снегу. Наска тронула меня:
   − О чем думаешь?
   Я пожал плечами:
   − Об Архимеде.
   Наска кивнула:
   − Это который голым бегал и кричал "эврика"?
   − Наск, мы его любим не только за это...
   Она с осторожно−насмешливым любопытсвом посмотрела на меня:
   − Что ты еще изобретаешь, мой загрогхи?
   − Наска, дружище, что Вы меня все этим драконом зовете? Насколько я понял из описания, он довольно-таки противный?
   Она обняла меня:
   − Хм, если он похож на тебя, то он довольно-таки приятный...
   Тут ко мне подошла Ира, изображая дружелюбие, толкнула в плечо:
   − Ну что, как всегда, кругом грязь, а мы на лыжах?
   Тут меня и тюкнуло в темечко:
   − Лыжи! Снег! Архимед!
   В моем мозгу во весь горизонт поднялись горящие паруса и ослепительный блеск медных щитов, который как-то рифмовался в моем представлении с блеском корпусов кваговских машин. Я как припадочный, да хоть тот же Архимед, рванулся из рук Наски, случайно задев, оттолкнул плечом Иру, с воплем:
   − Симха! Симха! Отец-лев!..
  
   ...Это несколько не то, чего мы от тебя ждали, но неплохо! Очень неплохо! - Поразмыслив, сказал император, и взглянул на Симху, − Что скажешь, княжна-волшебница? Сделаем?
   Тут я первый раз увидел, как Симха по-военному берет под козырек. Глаза ее хищно блеснули:
   − Сделаем! Надо - сделаем...
  
  
  
  
  Глава 7. Снежная война.
   Черкасов.
   Над полем Акценот стелилась нежная утренняя дымка. Багровое небо было ясным. Интуарор, взошедший уже на половину, казалось, дрожал от ярости, завидев вихляющую по шоссе колонну кваговских танков−йойо. В силу редкого оптического эффекта светило казалось несколько прозрачным, или призрачным. В его свирепый цветовой набор прокрались ртутные блики, какие−то хрустальные оттенки.
   − Хорошая примета, − отсутствующим тоном произнесла Симха. − Редко такое увидишь. История говорит, что такое солнце было в день битвы Раххаза Пелирха с войсками братьев Чхекведха. Битвы, положившей начало становлению империи Шарви.
   Я проглотил сухой комок в горле, желая что−то ответить, но нужные слова так и не нашлись. Мы стояли в центре поля, ровного, что твой письменный стол, пересеченного дорогами, словно грудь офицера ремнями. Слева была река. Справа от нас равнина была окаймлена горами Дигригх. Впереди были квагхи. Сзади, ну ясное дело, сзади был третий стратегический район. Вобщем, широка Гашшарва...
   Император Гинк дружески похлопал меня по спине. В этот раз мне даже удалось устоять на месте и не переступить с ноги на ногу.
   − Это у нас в древности обычай такой был. Построит архитектор мост. И при испытаниях стоит под мостом, а по мосту идут колесницы.
   Я вздохнул.
   − У нас вроде тоже такое было. Что ж, спасибо всем, кто согласился разделить со мной эту честь.
   Император хохотнул:
   − Да нет, это не испытания, это еще только постройка моста...
   Между тем танки, йойо, короче, чертовы погремушки, обратили на нас внимание. Передовая группа, их было штук пять врассыпную, остановилась. И так они стояли и смотрели на нас. А мы стояли против них. Державный властитель почти разгромленной державы, Гинк Амзирах твердо стоял, расправив плечи и гордо подняв голову. Он смотрел на врага без страха, без ненависти, спокойно и внимательно. Если бы не зеленая кожа и не военная форма, он был бы здорово похож на индейского вождя.
   Мне отвели место позади−справа от нашего "вождя", не такое почетное, но тоже ничего... для смертника...
   Наска была рядом, у меня за спиной, она согласилась на это только чтобы не нарушать этикет в присутствие императора. Не видя ее, я чувствовал ее присуствие. Оно отдавалось теплом в груди, приятным холодком таяло под ложечкой.
   Я сказал ей: "Будьте мужественны, Ридли! Божьей милостью мы зажжем сегодня в Англии такую свечу,которую,я верю,им не погасить никогда."
   Она ответила непонимающим взглядом, но, секунду спустя , усекла что это цитата.
   − Откуда это?
   Я вздохнул.
   − Из жизни, Наска, из нашей жизни...
   Симха скромно стояла на полкорпуса позади−слева своего повелителя, сложив на животе маленькие кисти и переплетя пальцы. Лицо ее было бесстрастно, лишь губы нервно сжаты в неровную линию. Ира, потерянно, как мне показалось, улыбалась, стоя рядом с Химсой.
   Позади нас лежали два больших ящика, раскрашенных в камуфляж. Отшельник, пользуясь своим статусом бродячего волхва, безо всякого чинопочитания уселся в лотос и предался медитации на танки квагов. Капитан Арки, бережно тронув его плечо, остановился рядом, уставил на квагов бинокль.
   Чертовы погремушки, наглядевшись на сумасшедших туземцев (то есть на нас) бессмысленно (и беспощадно, ага...)стоящих в поле, перешли к действиям.
   Один из них выпустил луч в нашу сторону и провел им черту метрах в тридцати от нас. Луч, искрящийся, волнующийся, красный, и словно бы волосатый, похожий на шерстяную нитку, уткнулся в землю и проехался по ней как плуг. Земля, с треском рвущейся ткани, полетела во все стороны, поднялись клубы пара вперемешку с тучами пыли. По ходу движения луча на земле образовывалась траншея.
   − Пора. − Император коротко кивнул Симхе. Та нервно, очень по дамски, полезла в свой плащ (склад там у нее, что ли?), и достала зеркальце. Покачав его на ладони, словно прикидывая вес, она подбросила зеркальце в воздух. Зеркальце, сверкнув на лету, цепко поймало лютый отблеск Интуарора и солнечным зайчиком выпустило его вверх, к набрякшему, воспаленному небу. Солнечный зайчик... Это было преувеличением, сравнить облеск Интуарора с солнечным зайчиком. Но вот если все-таки сравнить: ну, вобщем, зайчик как зайчик, только с клыками и мордочка в крови.
   В том месте на небе, куда ушел этот, с позволения сказать, зайчик спецназначения, обозначился темный кружок и быстро стал расширяться. Буквально через тридцать секунд все небо у нас над головами клубилось мощными серебристыми облаками. Я никогда не видел ничего подобного у нас в Энрофе, да и здесь тоже. Кваги, похоже, не интересовались погодными условиями, а зря.
   У меня над ухом как−будто бы послышался шепот. Я понял: это ветер, он тронул волосы у меня на голове, и они встали дыбом, колыхнул рукав. Постпенно ветер усиливался. Но он не дул в каком−то определенном направлении, он был словно бы живым, налетал с разных сторон, пробуя свою силу, как человек, который долго болел, лежал , а теперь заново учится ходить и вообще двигаться. С любопытством рассматривает свои руки, − ах вот что они, оказывается, умеют!
  
   Во второй раз луч вспорол землю совсем рядом с нами, так что грязный пар обдал нам лица. Становилось жарко. Намек был ясен: убирайтесь отсюда или делайте что−нибудь. Зачем пришли−то?
   Следующий лучевой удар должен был быть последним для нас.
   Но тут я почувствовал на лице холодное и влажное прикосновение, затем еще и еще одно. Я поднял голову. Это шел снег. Снежинки сверкали в лучах Интуарора почти нестерпимо для глаза. Чертовы погремушки и сами резали глаз своим блеском и той иномирной чертовщинкой, которую я отметил еще в квагах, встреченных нами во дворце, а тут еще эта мишура посыпалась с неба. Снежинка легла мне в ладонь. Это была не обыкновенная снежинка, она была зеркальной. Если бы не я придумал этот бред, я бы и сам удивился. Лыжи-снег-зеркала-Архимед. При осаде Сиракуз римлянами Архимед сжег корабли противника с помощью зеркал, которыми улавливал и концентрировал солнечные лучи. Почти мгновенно мириады сверкающих зеркальных снежинок заполнили пространство между небом и землей. Какое-то время они плясали в красных лучах Интуарора свой безумный танец отражений. Затем серебристые тучи затмили багрец неба и картина мира потускнела...
   Симха стояла, словно оцепенении, никаких пассов, лишь пальцы ее рук танцевали замысловатый танец, сплетаясь в сложные фигуры и снова расплетаясь. И повинуясь ее движениям, умный ветер заплетал зеркальный снег в нити,косы, жгуты, гобелены, закручивал в вихри, в огромные снежные колеса.
  Эх, налей посошок, да зашей мой мешок-
  На строку - по стежку, а на слова - по два шва.
  И пусть сырая метель мелко вьет канитель
  И пеньковую пряжу плетет в кружева. (стихи А.Башлачева)
  Тоскливо стало мне от этой пляски ветра. Захолодело как−то на душе...
   ...Луч, который должен был обратить нас в уголь и пар, безнадежно запутался в потоках беспорядочно суетящихся снежинок и разбился в красные беспомощные брызги. Словно не веря, чертова погремушка пальнула в нас раз−другой. Ничего путного из этого не получалось. Лишь злые красные отблески бессильно скользнули по нашим лицам. Затем и другие йо-йо потыкали в нас лучом. И снова мы остались невредимы.
   Отец−лев обернулся ко мне, подмигнул:
   − Так что, говоришь, Архимед?
   И, не дожидаясь моего ответа, кивнул Симхе,
   − Давай, княжна−волшебница, сделай им Эврику!
   Симха собралась, по лицу ее прошли серые тени, глаза осветились подземным магматическим пламенем, заставив меня вспомнить приключения на Голубом озере. Выполнив несколько замысловатых пассов (казалось, ее руки были лишены костей, так они гнулись, растягивались, размазывались в пространстве), она тяжко выдохнула и доложила:
   − Готово...Теперь дело за нашими гостями...
   Но гости медлили. Больше не стреляли. Они застыли на месте. По моей душе прошлась влажная холодная тряпка, − а вдруг они знают? Вдруг они слышали про Архимеда?
   − Наск, слушай, а почему они пулевым оружием не пользуются? А ну сейчас дадут из пулемета, или из пушки? От нас же мокрого места не останется.
   Наска помотала головой и усмехнулась (мол, на любого мудреца бывает поруха):
   − Ньет, нье дадут. Это поньятно. Видьишь, какие оньи большие? У ньих навьерньяка выбор был, ильи луч ильи балльистьика. Чтобы сохранить маньевренность и моторьесурс, − надо выбрать. И то и другое двьижок не потьянет. Хотья у экипажей наверньяка есть автоматы.
   Кваги, между тем, так и не применяли пока свои лучи. Они стовбычили в поле, словно совещаясь между собой. Верней всего, так оно и было. Селекторное совещание, понимаешь.
   − Надо бы их расшевелить, − раздумчиво произнес император, − дайте-ка мне что-нибудь такое, что там у нас в запасе? Майор, дайте мне что-нибудь остренькое, национальное.
   Капитан Арки, бережно подавая ему маленькую, но увесистую ракету, почтительно проговорил:
   − Вы ошиблись, отец-лев, я − капитан.
   − Это Вы ошиблись, майор, Вы повышены в звании.
   Новоиспеченный майор неуклюже попытался поклониться, не выпуская ракету из рук, но император поморщился:
   − К черту эти церемонии, Чабак, нет времени. − И отобрал у него боеприпас.
   Ловко приладив ракету на плечо (он оглянулся, чтоб не зацепить никого реактивной струей), Амзирах пробежал пальцами по боковой панели оружия, навел и шарахнул. Ракета рассерженной пчелой налетела на ближайший йойо−танк, и пыхнув, обтекла его пылающим коконом. Горело весело, жарко. Из-под белого фосфорного пламени горючей смеси пробивалось зловещим блеском свечение защитного поля. Видно было, что горючая смесь задела квагов за живое. Танк беспорядочно задергался. Бросился из стороны в сторону, пытаясь сбить пламя, стряхнуть с себя горящее вещество, но куда там. Вязкая горючка растеклась и намертво прилипла к поверхности поля.
   − Давай-ка добавим, − иператор, не глядя протянул руку, и майор Арки вложил в нее новую ракету. Император посмотрел на нее:
   − Нет, это не надо, давай термит.
   Термит тоже хорошо сработал. Сине-белые яростные комки огня один за другим разбились о пылающий напалмом кокон защитного поля и разлетелись слепящими брызгами, отражающимися в зеркальном снежном месиве, но успели передать полю свою энергию, кинетическую и тепловую. Чертова погремушка неожиданно жалобно взвыла, как бы зовя на помощь. Но, видимо, внешнее пожаротушение не было предусмотрено конструкцией йойо, потому что на помощь никто не поспешил.
   Вместо этого остальные кваги угрожающе двинулись в нашу сторону: сжечь, испепелить нахальных двуногих зверей, самонадеянно считающих себя людьми. Думающими, что могут противопоставить свои наивные мракобесные фокусы высокотехнологическим достижениям Друккарга.
   Расчет их был ясен. Видя, что снежок Симхи рассеивает лучи, они желали испытать эффект на более близком расстоянии. Авось, рассеяние будет меньше, и луч не сожжет, так хоть подрумянит нас. И они были правы, черт возьми.
   Так что все мы напряглись, когда эти мерзкие штуки приблизились и нависли над нами.
   Симха, защитным жестом сложила руки на груди, и ненавидяще глядя на квагов, прошипела:
   − Стреляй же, стреляй, ануздрах шарастха ташшарздхах!
   − Ого! − иронически оборонил отец-лев, покосившись на нее, − нек ругайтесь высокородная княжна, Вам не идет.
   В это время, − Тщщщ! − первый танк выстрелил. Луч распространяется со скоростью света (в вакууме, конечно), но наши снежинки поспели за ним. Каждая снежинка, бомбардируемая фотонами луча, не только отражала их и двигалась в русле излучения, но и соединялась с другими снежинками, подтягивая их за собой (а те в свою очередь цеплялись за своих соседок), и формируя половинку двуполостного гиперболоида вращения. Совсем немного энергии луча потребовалось в качестве управляющего сигнала, чтобы гиперболоид сформировался, и снежинки на его поверхности слились в абсолютно отражающую поверхность. Остальная энергия луча была отброшена ровнехонько туда, откуда вышла, тут уж Симха подгадала.
   Выглядело это совершенно не волшебно. Луч прожег воздух и не достав до нас уткнулся в небольшой гиперболоид, чудом оказавшийся на его пути. Гиперболоид, существовавший может быть, наносекунды, так что его и не было видно, тут же растаял в вихрях метели, а в танке произошел внутренний взрыв. Пуфф! Его поверхность почернела как у выкипевшего и перегоревшего чайника, по ней пошли цвета побежалости, струйки черного жирного дыма и огня вырвались из каких-то технологических отверстий. Машина покачнулась на своей одной длинной ноге и тяжело рухнула на землю со своих десяти метров.
   Еще два йойо, не разобравшись в ситуации, попытались обстрелять нас. Один тоже тихонько сгорел, как чайник, другой же с грохотом разорвало. Нас швырнуло на землю. С меня слетели туфли. У Симхи от жара занялся плащ, но мы быстро потушили ее. Какое-то время танк стоял на своей ножке как огненный цветок, затем со скрежетом и звоном грохнулся наземь и покатился как пустая консервная банка.
   Остальные, поняв что ситуация не укладывается в рамки их представлений, дали деру.
   − Неплохо, княжна, − Отец-лев сдержанно усмехнулся Симхе. − Передай своим команду "тагрантха". Симха, повинуясь, выполнила ряд энергичных пассов, слегка напомнив при этом матроса−сигнальщика.
   − Неплохо, загрогхи... − это он мне. Неплохо, понимаете? Кому бы может и орден дали, но не с момим счастьем...
   − Спасибо, − Пересохшим языком пробормотал я, обуваясь (на одной из туфель тлел каблук, и я погасил его) − за Вашу и нашу...
   Секунд через десять за горизонтом глухо бухнуло, завыло, затрещало. Край неба, серый, сейчас из-за нашей зеркальной метели, налился алым заревом. Затем оттуда, как говорится, "прилетело"... Над полем басовито, как шмель, прожужжал тяжелый фугас и бухнулся с недолетом довольно далеко от группы йойо. Йойо дрогнули от ударной волны, от града земли и камней, обрушившихся на них, но устояли.
   − Недолет - двести метров. - Деловито сказал капитан Арки Симхе. Голос его звучал совершенно отстраненно. Симха отработала информацию в магическое пространство. Следующий фугас пришел поближе, земля содрогнулась, три погремушки опрокинулись, посыпались как кегли, как тарелки с шестов незадачливого фокусника-эквилибриста.
   Пристрелявшись, батареи посыпали фугасы пачками и танки квагов исчезли из виду, скрытые столбами огня, дыма и вставшей на дыбы, взбесившейся земли. Вспышки защитного поля сначала пробивались через эту свистопляску, но затухали, затухали, и, наконец, были вовсе погребены под разрывами шарвийских снарядов. Затем небо перечеркнули яркие хвосты реактивных снарядов, их было много, все небо было в огне. И все пространство поля вспыхнуло, вздулось огненным пузырем и лопнуло с гулким грохотом, от которого содрогнулось самое нутро моей души.
   − Все, уходим. Дело закончено. - Сказал Гинк Амзирах, император Гашшарвы, и вертолет унес всех нас в закопченное, но радостное, красное небо.
  
  
   −... А все-таки, какой у Вас Бог? - не отставал я от Наски, − Кому Вы тут молитесь, а? Ведь молитесь же! Я видел, ты губами шевелила тогда на поле. Симха колдовала, а ты молилась.
   Наска рассмеялась.
   − Зачем тебе это? Ты же маг. Все маги не верят в Бога. Давай лучше потренируемся, у тебя уже неплохо получается.
   − О! − Я плюхнулся на ковер, изображая спящую (издохшую от непосильного труда) чхори, благо ковер как раз был разукрашен этими зверями, вполне, впрочем, живыми, − Я еще с того раза не опомнился, все болит! Ты так меня загрузила! О мои бедные кости! О суставы, недолго Вам...
   − Сашья, − перебила Наска мой монолог, − нужно усердньо треньироваться, помньишь, тебя ждет артнатха?
   И она, обхватив руками свой гибкий стан, исполнила несколько змеиных соблазнительных танцевальных движений.
   Мне сразу стало несмешно, и я двинулся к ней с самыми серьезными намерениями (как минимум обнять), но она изящно вспрыгнула на спинку дивана, и, закрывшись от меня подушкой, панически закричала:
   − Ньет, ньет, сначьяла треньироваться, ты ещье нье готов!
   Я выхватил у нее из рук подушку и с сердцем бросил на диван (я уже на опыте убедился, что Наску мне не одолеть).
   − Ладно, давай тренироваться, но если я умру от перегрузки, виновата будешь ты.
   Наска, с совершенно серьезным видом, парировала:
   − Но ты же умрешь ради святой цели! Значит, моя карма улучшится.
   − Надеюсь, ты это шутишь... − я вздохнул.
   − Ну, коньечно же... − она молниеносно приблизилась, и поцеловала меня (и снова на меня накатило это блаженство, и я подумал: как это можно испытывать такое наслаждение от одних лишь поцелуев), − конечно же, я шучу, − продолжила она, когда мы слегка отдышались после поцелуя.
   Мы загрузились в очередные позиции комплекса живой победы, задыхаясь, но, стараясь удерживать заданный ритм дыхания и движений, мы плавно перетекали из одной позиции в другую. И уходило беспокойство, стальной твердостью, хрустальной ясностью и воздушной безмятежностью наливались тело и дух. Отработав комплекс, мы улеглись на спину и стали расслабляться. Затем медленно перекатились на живот, полежали еще немного, наполняясь покоем и неделанием. После этого можно было вставать. Я приподнялся на локте, посмотрел на Наску.
   − А все же? Какой у Вас Бог? − Что-то в сердце заставляло меня вновь и вновь задавать этот глупый, вобщем-то, и опасный вопрос, от которого она неизменно уклонялась.
   Наска нахмурилась.
   − Сашьенька, − наконец ответила она, после некоторого размышления, − Ты не обижайся, пожалуйста, но, можно мы не будьем об этом говорьить пока?
   И видя, что эта фраза нуждается в дополнительных пояснениях, добавила:
   − Я вьижу, что ты ещье нье готов к этому разговору.
   Я возмутился. Не слишком ли много они тут понимают о себе в этой Гашшарве? Это она, значит, девчонка мелкая, готова? А, я, значит, человек, между прочим, получивший зачет по дисциплине "религиеведение", и выписывавший, между прочим, журнал "Религия и жизнь", не готов? Ну, в этом роде я и высказался.
   Наска помолчала. Смешливые искорки проскочили в ее глазах, но она не возражала. Довольно миролюбиво она сказала:
   − Я тебя прошу, давай не будем сейчас, когда я увижу что можно, я тебе все начну рассказывать.
   − Господи, Наска, да что у Вас за тайна такая? Почему не сейчас?
   −Ньет никакой тайны. Это нужно почувствовать...
   При этих словах Наска приобрела такой вид: ну чистый сфинкс египетский и все тут. Загадочный взгляд − глаза в глаза, таинственный наклон головы, немая тайна во всем облике.
   − Что, что нужно чувствовать? Я не понимаю, почему нельзя просто сказать? Ведь сейчас мы одни, у нас как раз есть время и место, мы могли бы погово...
   УААААП−ВАП−ВАП−ВАП!!! − сирена боевой тревоги заревела так внезапно и так пронзительно, что мы непроизвольно вскочили на ноги. Наска мигом содрала с себя тренировочную форму и впрыгнула в боевой комбез. Я потерял время, будучи не в состоянии оторваться от созерцания ее тела, она сердито толкнула меня: − Кхота!!!
   Я, путаясь в непривычной пока еще форме, наскоро оделся и устремился за ней по темному коридору. Вестимо, нас кликали в командный центр, начиналась очередная аццкая заваруха.
   С момента Акценотского побоища, коему мы стали свидетелями и организаторами, прошло, не так много времени. Однако как все изменилось за это время! События этой войны, названной позже "зеркальной войной" или "снежной войной" складывались пока однозначно в пользу армии Гашшарвы. Даже в численном отношении войска квагов превосходили третью армию Гашшарвы, и, не смотря, на это, третья армия выигрывала войну. Нам не было известно, получат ли подкрепление кваги, зато было совершенно ясно, что нам это не светит. Третья армия - последний шанс. Это были отборные части, удар нанесенный ими, включая нейтрализацию лучевого оружия и обход техноблокады магическим путем, был неожиданным. Некоторый стратегический успех, как говорится, имел место быть.
   Третья армия не останавливала колонны квагов. Она решительно двинула навстречу и... проскользнула мимо. Разделившись на две бригады, третья армия охватила наступающую (вернее наступавшую, ибо после акценотского разгрома кваги призадумались), группировку. Оказалось, что архаичные наши танки, прикрытые нашим зеркальным снегом неплохо втаптывают в говно сверхсовременные супертехнологичные чертовы погремушки. А силы противовоздушной обороны довольно удовлетворительно научились валить с неба кваговские тарелки и крейсера, преодолевая их защитные поля массированным огнем с использованием контактных горящих смесей и легкоплавких металлических элементов. Применение этих методов сделало уровень противоборствующих сторон, по крайней мере, сопоставимым. Кваги, разумеется, быстро опомнились: увеличили мощность излучателей, лихорадочно переоборудовали машины под баллистические огневые системы, перевооружили пехоту. На близком расстоянии излучатели были вполне и весьма смертоносны. Но, тем не менее, далее многое зависело от тактики.
   Бригады "Чакхасу" (Молния) и бригада "Тахимиху"(это у них тут такая священная флейта, точно не знаю историю этой флейты), прошли по обе стороны соединения противника, имея целью соединиться у города Ллиргм, − помимо прочих стратегических достоинств, еще и крупный транспортный узел. Перерезав снабжение противника, части третьей армии в течение четырех часов подряд непрерывно обстреливали позиции кое-как зарывшихся в землю квагов. Кваги сдались. Зеркальная вьюга заметала следы победоносных танков третьей армии, все дальше и все быстрее уходящих в прорывы. Далее события разворачивались еще стремительнее.
   Как сказал поэт: Пожар померк, потом погас, а скачка разгоралась...
   Соединившись у Ллиргма в единый кулак, третья армия без отдыха направилась к городку Хапгон, который интересен был в основном тем, что находился на равном расстоянии от Дигма и от Роцхи, между этими двумя городами, так что кваги не могли (не должны были) определиться, куда же все−таки намечается атака. Дигм имел идеологическое и административное значение: там была ставка квагов. Роцхи, о нем было известно, что там центр снабжения: склады − энергетические, и продовольственные. Кваги, поколебавшись (даже, надеюсь, подергавшись) посчитали нашей целью − Роцхи, и стали готовиться к обороне там, а оборону Дигма относительно ослабили. Когда поведение квагов стало ясным из донесений разведки, Отец-лев отдал приказ, и третья армия нанесла молниеносный удар в направлении Дигма, вновь разделившись и сойдясь на окраинах города. Дигм был освобожден. Штаб кваговского контингента был захвачен живьем. Вообще большую роль в захвате города сыграли шарвийские маги. Магическая связь и вообще коммуникация плохо отлавливалась и наблюдалась квагами. Ходили слухи о якобы существующем секретном императорcком батальоне "Черный дрозд", который десантировали на Дигм, и который перед штурмом гипнотизировал квагов направо и налево. Наска, к примеру, и майор Арки и Отшельник весьма скептически однеслись к этим слухам. Сказали, что слухи об этом батальоне - это вроде детских страшилок в летних лагерях. Короче, мифический он, как батальон "Белые колготки"
   Падение Дигма сделало склады в Роцхи в достаточной степени ненужными. Шарви обложили город, раздолбали аэродром со всем, что там было летающего и просто не выпускали квагов из города. Смысл операции был в том, чтобы придержать довольно сильную группировку противника здесь в бездействии, пока не будет решен вопрос с основным лагерем и главной цитаделью квагов − их плацдармом в пустыне Сорлак. Это, однако, не удалось. Через некоторое время разведчики обнаружили что кваги оставили город. Исчезли. Видимо у них в Роцхи было оборудование для создания портала. Что ж, плохо, но что поделать, мобильность квагов с самого начала была для нас проблемой. С падением Дигма и Роцхи вся система обороны квагов в центральном районе империи Шарви сдохла. Кваги отступали, а частью беспорядочно бежали в направлении пустыни Сорлак. Пачками сдавались, будучи окружены. Боевой дух, казалось, покинул их.
   Командование третьей армии стягивало войска в район сосредоточения квагов в пустыне. Насколько я мог судить, намечалась не тупая бойня, как можно было бы ожидать в случае, если кваги предпочтут упереться, а не уйдут в ту адскую бездну, из которой пришли. Амзирах со своими воеводами готовил какой-то сюрприз. Если поразмыслить, это могло быть нечто вроде перехода через непроходимый хребет Настакен, к примеру, горных егерей, которые ударят в тыл квагам, абсолютно, естественно, незащищенный, и (!), может быть, даже они начнут операцию, эти егеря, и захватят или уничтожат портал. Ну, тогда квагам конец! Но не могут же они этого не видеть. Впрочем, насколько я мог судить, побывав на допросах и пообщавшись с пленными квагами в качестве пугала, у них была нехорошая тенденция закрывать глаза на стороны реальности, не вписывающиеся в формальную логику (более того, в их формальную логику). Вот спроси ты у такого красавца, − почему не прикрыты тылы вашей сорлакской группировки? А он моргает красными глазами, и говорит:
   − А зачем? Там непроходимые горы Настакен?
   − А если мы их перейдем?
   Он улыбается (понимает − шутят).
   − Их нельзя перейти, − они непроходимые!
   Хотя в принципе, может они и правы, горы действительно сложные. И страшные, если учесть живность, которая там водится.
   Нда, кваги... Своими хоботками они напоминали мне тапиров, а их зловещие глаза и демоническая форма поведения заставляла предположить, что это не просто тапиры, а видимо, какие−то мистические тапиры−вампиры, вызванные к жизни и забытые древними толтеками).
   Вечером перед операцией уже чувствовалось, что это вечер перед операцией. Такая нетерпеливая дрожь разливалась в пространстве над нашим лагерем. Это чувствовалось в обрывках разговоров армейского люда. В пружинистой походке Отца−льва, мерящего широкими шагами штабную палатку. В том, как замирала Наска, подолгу глядя в сторону, где в густом багровом сумраке Гашшарвы скрывались позиции квагов.
   Я чувствовал себя единым с армией в ее победоносном движении, и в ее ожидании сражения. Я прошел вместе с этими людьми дорогами их войны. Вместе с ним хлебал горечь поражения черпком глиняной миски, вместе с ними испил чашу победы. Я снова был зеленым. В своем новеньком комбинезоне я был бы неотличим от любого шарвийского новобранца. Впрочем, Третья армия была укомплектована исключительно кадровыми военными, новобранцев здесь не было, так что мою нетаковость видно было за версту. На меня обращали внимание, но я не тяготился. Зеркальный снежок неспешно сыпался с неба, прикрывая нас от смерти своими серебристыми крыльями.
   Наска кликнула наш маленький отрядик перекусить перед отбоем. Поужинали молча. Легли одетыми. Никто не давал такого указания. Просто чувстовалось, что ночка будет веселая. Я был уже на грани сна, какое-то смутное беспокойство мешало мне заснуть, и это, как я вдруг понял, было связано с Ирой. Ира, ну а что, собственно, Ира? А вот что: вела она себя совершенно неестественно в последнее время. В принципе, мне не до нее было, и я не замечал перемены в ее поведении. Обычно, она шумно проявлялась в любом событии, во все влезала, все комментировала, всюду старалась поучаствовать. Такая звонкая, компанейская девчонка. И вдруг она как−то притихла, как будто и нет ее вовсе. И эта ее штрафная наставница − Химса. Она тоже с момента ее освобождения никак себя не проявляла, если не считать фокусов. В памяти − черная дыра вместо Иры и Химсы. И что−то не стреляло в объяснении наших Энских событий происками штабных карьеристов-людоедов, что−то там не так... То есть происки это все понятно, а что конкретно они делали там и зачем? Сделать несколько трупов, только чтобы свалить на Химсу? Не слишком ли жестко? И, ладно, они хотели слопать Химсу, как особенно ценную. Может быть, Мастер и Акрамандир тоже представляли для них интерес. А тот несчастный, убитый и прикопанный за остановкой? А тот, разорванный, в квартире у Иры? Ведь какие-то у них должны были быть цели и в нашем мире? Но почему об этом Химса ничего не говорила? А как все это соотносится с теориями Акрамандира о подселениях? Нет, что-то здесь не так... Что-то здесь крепко не так... Я, конечно не Шерлок Холмс, и даже не Фандорин, да и криминальная логика здесь не нашенская, но... Кви продест, оно, конечно, только какой у них тут продест?.. Мало я еще знаю, чтобы судить о таких вещах.
   Я проснулся от того, что кто-то прошел по коридору. Нет, пол не скрипнул. Просто почуялось движение в темноте. За окном, на фоне светлого проема окна проскользнули два силуэта и растворились в темени. Две неяркие вспышки полыхнули за дверью в коридоре, в воздухе запахло какой-то гадостью, вроде сернистого газа. Я дернулся вставать, но кто-то придержал меня за плечо. Я замер.
   − Тьихо! − раздался бархатный шепот у меня над ухом. Это была Наска. Присев на одно колено, она уставила автомат в сторону двери.
   − Вставай, вставай, только тьихо!..
   Я откинул одеяло, машинально проверил артефкт за поясом (на месте!) и схватился за свой новенький, еще не отстрелянный автомат.
   В коридоре и за окнами бледно полыхнуло еще несколько вспышек. И вдруг затаившуюся в страхе ночную тишину разорвала короткая очередь: та−та−та! И за ней еще одна! Сорванный мужской голос прокричал: Асатха! (Тревога, значит)!
   − А ну−ка, давай за мной! − Наска торпедой устремилась из комнаты в полутемный коридор, я кинулся за ней, взведя автомат. Хрустальную полутьму коридора разбила очередная вспышка, Наска сбила меня на пол и упала сама. Из вспышки, источая мерзкий, колющий ноздри, сернистый запах появились знакомые силуэты кваговских спецназовцев (пехота у них попроще оснащена). Их было пятеро или шестеро, и мы тут же, с перепугу, убили их всех, открыв кинжальный огонь из двух стволов. Перепрыгивая чрез трупы, мы ринулись к жилому блоку, где размещался император. Гинка, видимо, опять надо было спасать. Впрочем, это касалось и всех нас. Профукали мы кваговскую хитрость. Насколько серьезно положение, хотелось бы мне знать? Наска сходу вышибла ногой дверь в блок безопасности, и мы шмякнулись на пол. И это было хорошо, хотя я зашиб бок, потому что иначе нас бы изрешетили император и двое гвардейцев, кторые заняли здесь оборону. Они постреляли немного в нашу сторону, потом я услышал с их стороны характерные выражения типа "атха−гротха" (надо бы узнать, что это такое), и заорал "свои"!
   − Ты что ли, загрогхи? Жив? − весело гаркнул Отец−лев. Мне стало обидно за Наску, и я сказал:
   − Ага, вот еще черная молния со мной. Вернее я с ней.
   Что-то не заладилось у квагов с этой ночной инфрапространственной вылазкой. Кто-то встал отлить не вовремя, а может проблема была в этом запахе, который они распространяли при появлении. Вот уж точно черти! − и пахнут серой. Может их святой водой надо кропить с самолетов? Только где ж ее взять здесь, в аду?
   Тем не менее, спорадическая стрельба в лагере продолжалась, и даже усиливалась. Где-то подальше, на артиллерийских позициях гахнула пушка, еще одна, потом затрещали зенитные пушки-автоматы. Потом что-то рвануло, так, что пол шарахнулся под ногами. Мы выскочили из барака, глотнули свежего ветра. Что-то не так было с погодой. Я не сразу обратил внимание, что нет снега. Зеркальная вьюга, которая вела нас всю эту неделю от победы к победе, прекратилась.
   − Симха, − страшно заорал Отец−лев, − княжна−волшебница, атха−гротха!
   − Не ругайтесь, повелитель! Вы же диссертант. − Симха вышла из-за разгорающегося на глазах домика магов-связистов. Выглядела она тяжелораненной.
   − Почему нет снега? − прорычал Амзирах с убийством в голосе.
   В это время у нас над головами с гудением прошел кваговский луч, и ударил в наш жилой барак. У здания слетела крыша, затем оно занялось ярко как пионерский костер. Мы даже не успели пригнуться.
   Мне вспомнилось из "Гиперболоида" − "Поздно, поздно, − закричал Хлынов, пена и кровь текли по его подбородку".
   Я понимал, что в этот миг, судьба Гашшарвы, и наша судьба снова повисла на волоске...
   − Нет силы, − тихо сказала Симха, руки ее болтались как плети, да и сама она пошатывалась, − Что−то подавляет мою магию. От других магов нет известий, я ни с кем не могу связаться.
   Симха схватилась за грудь, кровь плеснулась у нее изо рта и она безжизненно повалилась на снежок. Ее кровь была красной. Как у нас, хоть и смотрелась дико на зеркальном снегу. Мы кинулись к ней. Она была вполне жива, хоть и не понятно было, сколько она протянет и что с ней делать.
   Оставьте меня... - Прохрипела Симха, заливая кровью плащ, − Бегите, это конец... Ищите Эрва-Шарухим... − она хотела сказать, казалось, что−то еще, но сознание покинуло ее и она уронила голову.
   С точки зрения аналитической стратегии, было понятно, что это действительно конец - смерть на взлете. Место, где располагались части третьей армии, было классическим местом смерти по Сунь-цзы. Оно идеально подходило для нападения в том раскладе, который создали маги Гашшарвы, обеспечив преимущество баллистическому оружию над лучевым. И это место гарантировало нам уничтожение в той ситуации, которая складывалась сейчас. Спринтерский забег, даже скорее, стипль-чез моих мыслей прервали несколько тепловых лучей, которые с вершины холма прошлись по базе, испепеляя и обращая в пар все на своем пути. Над нашими головами с канифольным скрипом пронеслись несколько кваговских летающих блюдец. Ну, ясно, пошли тылы громить. Самое лучшее, что можно было сделать сейчас императору, это транслировать приказ всем разбегаться, на организованное отступление с засадами и арьергардами уже не было времени, а при невозможности это сделать − надеяться, что сами поймут и разбегутся.
   Тут оцепенение оставило нас, − Ваше величество, − проникновенно сказал я, − а ведь пора сваливать отсюда
   − Куда? Зачем? − мрачно спросил Отец−лев.
   − Может перегруппировку провести? − неуверенно пробормотал я.
   Он мрачно хохотнул, потом неожиданно заинтересовался,
   − Перегруппировку? Тчой, у меня есть одна идея, ну-ка братья-смертники, айда за мной, он сделал было движение в сторону выхода с базы. Но путь ему преградили две темные фигуры.
   − Никто никуда не пойдет, − Напряженным голосом, в котором прорывалось торжество, сказала Ира (а за ее спиной, молча наклонив голову и глядя изподлобья, стояла Химса), и ткнула императора (императора!!!) стволом автомата в лицо.
   − Оружие на землю, опуститься на колени, командование Друккарга гарантирует вам жизнь.
   Нет, проще всего было бы сейчас катнуться ей под ноги, и слежа-вставая ладонью в челюсть. Вон нас сколько, − император, я, Наска, Симха не в счет − еле дышит, майор Арки, Отшельник − пятеро. Х...н Ирка одна нас сконтролирует, да еще без опыта. Но останавливала страшная, черная Химса у нее за спиной. Она не выглядела обессиленной, как ее сестра, она была полна силы, что-то в этом было зловещее. Однако мысль подчиняться приказам предателей даже не приходила в голову. Мы с Наской, не сговариваясь, прыгнули вперед. Я, сразу же по приземлении, получил, видимо, прикладом по голове, и какое-то время не участвовал в событиях, а когда пришел в себя, все было кончено. Майор лежал ничком. Наска сидела на земле, размазывая кровь по лицу и удивленно глядя на руки. Я хотел подползти к ней, − встать не мог, − голова кружилась и болела на чем свет стоит. Но тут сзади мне на горло закинули удавку. Прямо передо мной стояла, крепко расставив ноги Химса, и палила из отчаянно дымящего автомата куда−то в горящие развалины, оттуда стреляли в нее, звук выстрелов отдалялся. Видимо, Император с Отшельником продолжали идею с перегруппировкой. Вокруг все горело и грохотало, шум боя перемещался в наши тылы. Кваги жгли третью армию. Третья армия, лишенная связи и защиты от лучей, по всей видимости, все же сопротивлялась и пыталась организованно отступить. Надо мной раздался голос Иры:
   − Да бросьте их, госпожа, помогите мне этого лося связать, сколько ж я держать его буду?
   − Ага, это я лось, − вяло и отстраненно подумалось мне, − это меня держат...
   Я попытался вырваться из захвата: подвести руки под удавку, но Ира уперлась коленом мне в спину, как заправский туг-душитель, и усилила давление.
   − Даже не думай, Сашьенька, − издевательски протянула она, − это тебе не пранаяма, удавлю как котенка.
   Химса, ловко забросив автомат на плечо, зашла мне за спину и быстро завязала руки. Подергала, проверяя крепость завязки. Удавка с моего горла исчезла. Я вздохнул свободно и воздух обжег гортань. Но тут же дыхание замерло у меня в груди.
   − А с этой канарейкой что делать? − Ира подошла к Наске, схватила ее за волосы и откинула ей голову, в руке ее был большой армейский нож.
   − Не надо, − сухо сказала Химса, − пригодится.
   Ира с сожалением отпустила Наскины волосы. Голова Наски упала на грудь. Да, мы сейчас были не бойцы. Помимо брутальных побоев, нас видимо околдовали? Толкнув Наску вперед, Ира надавила коленом ей на спину, сноровисто завязала ей руки, и пнула в бок босоножкой.
   − Вставай, б..., пойдешь с нами. Поживи пока. Это и тебя касается, а ну подъем, − Ира пнула и меня, и выхватила у меня из−за пояса деревянный палец, − Воин Гашшарвы, ученик мага, загрогхи хр...ов. Пошел, пошел!
   Она навесила на меня две тяжеленные сумки, Наске тоже досталась поклажа.
   − У нас, − деловито говорила Ира, прилаживая на нас эти сумищи, − должны быть руки свободны, − вдруг враги? А мы с Химсой усталые? А вы уже отвоевались, теперь поработайте. Опять же меньше риск что сбежите. Вот так! Одним камнем − двух зайцев! Зайчики мои, − она почти нежно положила руки нам на головы и прижала нас щеками друг к другу. Я смотрел в это время вниз на Ирины босоножки. Босоножки, понимаете? У меня, от здешней адской беготни, обувка запросила каши на второй день, а на третий разлетелась к черту, и меня пришлось переобуть в казенные шарвийские ботинки. А Ира, выходит всю войну процокала в босоножках? Она же бегала наравне со всеми? И так отстраненно, задумчиво глядя на Ирины босоножки, я увидел как Наскин ботиночек коротко, но сильно, с чувством, тюкнул Иру по голени. Ага, не любишь? Не знаю, как там супербосоножки, но ноги у нее оказались чувствительными. Ира взвыла болотной кошкой, да что там кошкой, выпью (птица такая), и, упав на бок, стала кататься, пристанывая, как современный энрофский футболист, изображающий травму. Химса проворно оказалась рядом, − "Ну что тут у тебя", − не глядя исцелив, недовольно проворчала она. Опять ты со своими эксцессами, не можешь просто дело делать?
   − Прости, великая, не могу, − покаянно всхлипнула Ира, ненавижу этих животных вонючих, и самое себя ненавижу. Жду не дождусь трансформации.
   − Сначало дело, − размеренно сказала ей Химса, − потом трансформация. Жди меня здесь, и без фокусов. Ира закивала головой как болванчик, и Химса, недоверчиво оглядываясь на нее, пошла к горящему блоку безопасности. Подойдя к дверям, она и не подумала остановиться, а, чертова баба, спокойно как к себе домой, вошла в огонь.
  
  
  Глава 8. Вербовка.
  Черкасов.
   После исчезновения Химсы в пламени пожара, Ира тут же развернулась к нам и оскалилась.
  − Вон ты значит как со мной, с...чка грязная, не ценишь хорошего отношения, ну я тебе, − Она выхватила нож и приставила к щеке Наски, − оставлю подарочек, на память, − тут в ее безумных черных глазах мелькнула счастливая мысль, она пропела:
  − Нееееет! Мы не так сделаем.
   Она отошла от нас и приблизившись к майору, ногой перевернула его на спину. Майор был жив, видно было, что дышит, и жилка билась на виске.
   − Вот что мы сделаем, мы ему голову отрежем! Все равно не нужен. Боюсь, без этого мы не подружимся! − Ира издевательски захохотала, придавила голову майора коленом, и замахнулась ножом. Мы рванулись было, да врядли что смогли бы сделать, ножик был здоровый, отпилила бы она ему голову в два приема, но тут послышался холодный голос Химсы:
   − Т`Цальп! Нет! Прекратить!
   Химса стояла в дверном проеме, рукав ее дымился, но и только.
   На Иру этот голос подействовал как удар бича. Она даже дернулась всем телом.
   − Но почему, госпожа, позволь мне, всего лишь отрезать голову этому бесполезному ослу, ведь он нам не нужен, точно не нужен!
   Химса поморщилась.
   − Мы теряем слишком много времени на бесполезные вещи... Ну ладно, можешь просто застрелить его. Ира обрадовалась, как ребенок, − правда, можно? Она сдернула с плеча автомат, но тут послышался треск и грохот, и метрах в десяти от нас земля вспучилась, сбрасывая с себя горы горящего мусора. Из-под земли буром перло что-то блестящее металлом, огромное. Ира замерла, открыв рот.
   − Что это? − потрясенно спросила она.
   Махина, напоминавшая небольшой военный корабль, только более округлая, и сверху тоже закатанная в серебряную броню, выпросталась, наконец, из-под земли, и зависла над землей, метрах в пяти-шести, мелодично гудя и покачиваясь. Теперь по очертаниям, она скорее напоминала краба. Появились два кваговских танка-йойо. Замерли, разглядывая сие явление. Краб внезапно загудел на два тона выше и с треском разрываемых джинсов, испустил короткую фиолетовую молнию, оплетшую корпуса йойо. Йойо еще не успели с грохотом обрушиться на землю, как Химса среагировала:
   − Уходим, уходим. Это "Гнев орка". Эспериментальная машина.Одна такая и есть. Вот она где, оказывается, была спрятана. Много бед она не натворит: Амзирах попытается прикрыть бегство своих солдат. Что ж, похвально.
   Ира ткнула меня автоматом в спину, и мы побежали. Мы бежали, сгибаясь под тяжестью навьюченных на нас мешков, от множественных пожаров было жарко, и пот заливал глаза. Я почти ничего не видел. Потом мы бежали во тьму, Ира с Химсой гнали нас куда-то, как баранов. За спиной раздавался гул пожаров, удаляющийся грохот пушек гудение лучей и треск молний.
  
   ...Вообще, ситуация для нас была препаскуднейшая.
   Первое: неясно, куда идем, и что они с нами собираются делать
   Второе: неясно, кто они такие, и каковы их цели
   Третье: Гашшарве, судя по всему конец, ну, во всяком случае, это только вопрос времени. Ну и естественно, спасать нас будет некому. У всех будет по горло своих проблем.
   Но грело душу вот что: отец−лев! Ну блин, правда, приятно, что действительно - отец, то есть "отец солдатам", не бросил, вишь ты, прикрыл отход, − я так и видел его за рычагами этой секретной машины, ну или за кнопками, не важно. Во−вторых, лев! Ну, лев не лев, но хоть кот − падает на лапы.
   Но, кстати, что это за "тцальп" такой? Ведь не команда это была, это явно было обращение? Это Ира у нас Тцальп? Ай да Ира. Наш пострел везде поспел.
   На бегу, с трудом подавляя подавляющий и изматывающий страх за Наску, и, не давая ему перерасти в панику, я размышлял, − нет, все-таки почему в этом мире мне приходится столько бегать? Если это карма, то наверное, эта карма связана с тем, что в школьном возрасте я ушел из секции легкой атлетики спортивного клуба "Блюминг". Недобегал, ххыхх...
   Мы выбрались на сельский тракт. Впереди замаячил лес. Внезапно из клочковатого ночного тумана прямо перед нами высунулся новый лик смерти: чертова погремушка! Давно не виделись.
   − Ну, вот и все! − устало подумал я и остановился. Но погремушка ничего не предпринимала, словно бы вглядываясь в нас. Химса рывком сунула руку к себе за воротник, и вытащила из-под одежды и показала погремушке светящийся медальон.
   Чертова Погремушка просканировала медальон лазерным лучом, и, колыхнувшись корпусом, словно кивнув, растворилась во мраке, как истинное исчадие ада. На мгновение мне показалось, что в свете сканирующего луча лицо Химсы пошло квадратиками, как изображение на бракованном дивиди. Не были б связаны руки, я бы, пожалуй, перекрестился. И мы побежали дальше.
   Химса, перехватив мой взгляд, безрадостно улыбнулась, − не имеет смысла скрывать это теперь. Так что можешь рассказывать... Если найдешь кому...
   Мы шли, бежали, шли, бежали, бежали, бежали, шли. Потом я упал. Вымотался. Ира принялась яростно пинать меня, − Вставай, б..., вставай! Химса устало остановила ее.
   − Ладно! Привал! Пусть отдохнут, не тащить же их на себе. Костер разведи, можно.
   Чуть придя в себя, я на боку подполз к Наске. Она улыбалась светло, как обычно, но я заметил кровь, стекавшую из угла ее рта, губы у нее были искусаны в кровь.
   − Ну что, Аэлита, − прохрипел я, − помнишь, я у тебя спрашивал, какому Богу ты молишься? По-моему уже можно сказать, и даже нужно. И давай, дружище, будем молиться, других вариантов я что-то не вижу.
   − Нужно поддерживать твердость духа, − училкиным тоном ответила Наска, − возможность будет.
   − Почему ты так уверена? − почти с возмущением прохрипел я, − а если не будет возможности?
   − Возможность всегда бывает, − парировала она с такой неколебимой уверенностью, что, я уверен, не будь у нее связаны руки, она бы от меня отмахнулась. Мы обсудили судьбу майора Арки и сошлись на том, что с ним все будет в порядке. Сомневаться в том, что с Отшельником и Отцом−львом все в порядке просто не приходило в голову.
   Вымотанная Ира, услышав наши разговоры, из последних сил попыталась заставить нас умолкнуть. Химса довольно раздраженно оборвала ее:
   − Уймись, пусть болтают.
   Покосившись на наших пленительниц, продрогших и растрепанных, расквашено сидящих у костра, я шепотом спросил у Наски:
   − А скажи, если у вас тут есть такие волшебницы великие, что же это мы с самого начала всей этой истории, бегаем пешком, почему мы, скажем, на ковре−самолете не летаем?
   − Это просто, Сашья (это элементарно, Ватсон, послышалось мне), сильная магия дает сильное эхо, его может слышать любой маг, и может запеленговать. Вдруг ему станет интересно: кто это там на ковре−самолете летает? Можно маскировать, но маскировка тоже требует энергии, − заморишься. Так что проще пешком. Безопаснее и экономнее. А что мы в плохом положении, ты не кручьинься, Сашья, все равно он нас выручьит.
   - Эээ... Кто?
   − Он... Бог, которому мы молимся. − Она иронически улыбнулась искусанными губами. Это оказалось так необычно, когда кто−то улыбается иронически искусанными губами.
   − Ясно, что ж ты раньше не сказала? А более реальные наработки есть?
   − Саш, все будет, надо ждать, и спасение придьет. Хотя спасьения нам мало. Нужна побьеда. Важно не упустьить случай. Ты же сам рассказывал как у вас в Винчуне, − слегка давишь на руки противника, пока не откроется брешь в его защите, тогда входишь.
   − Все понял, Наска, все понял. Спасибо тебе. Значит, давим на противника, так? И потом, не упустить, да? Все ясно, чего тут уж...Все просто... Ну что ж, начинаем слегка давить на противника.
   Я перекатился на другой бок, развернувшись лицом к Ире (Тцальп?) и Химсе, с интересом слушающим наш содержательный разговор.
   − Милые дамы, − сказал я хрипло, стараясь, чтобы голос не дрожал от страха, ибо страшны они были, даже такие - уставшие промокшие, мирно греющиеся у костра, − не кажется ли Вам, что нам пора познакомиться заново? Вы меня знаете, а я Вас, кажется, нет. Пора исправить эту несправделивость?
   Они молчали. Ира хотела было что-то сказать, но Химса метнула на нее быстрый и тяжелый, этакий ртутный взгляд, и она заткнулась, не начав говорить. Наконец Химса разомкнула уста:
   − С чего ты взял, что я буду тебе что-либо объяснять?
   − Это как раз просто. Если Вы нас сразу там не зарезали , значит мы вам для чего-то нужны? Раз нужны, значит, будете разговаривать, куда денетесь.
   − Это у тебя чувство собственной важности, дружок. Вы − мой вьючной скот. Несете наш груз. Очень удобно. Потом зарежем, − тут она довольно убедительно оскалилась. Я подумал: Да что она мне тыкает, кой черт я с ней буду церемониться? Да и тоже перешел на ты:
   − Неправда, Химса, или как там тебя, неправда. Было бы так, ты бы и этого мне не сказала. Ничего кроме цоб-цобе, мы бы от тебя не услышали. А так даже разговариваешь, как с белыми людьми, врешь только. Ну, скажи, чего тебе надо от меня? Пальца у меня уже нет, чтоб тебе меня не распотрошить? Заслужила, имеешь право.
   Она подошла, присела рядом со мной на корточки, уставилась в глаза насмешливым взглядом. И вот только что была вменяемая вроде бы женщина, хоть и сволочь, и тут же глазки у нее плывут и становятся как тогда - адские печи, насекомые буркалы. И смотрит, смотрит - у меня в животе возникла тупая боль, невероятным образом связанная с ее взглядом, будто ее глаза крючками зацепили меня за кишки, боль росла, усиливалась. Химса положила большую руку мне на горло, слегка сдавила. Спросила: "Страшно"?
   − Да есть немного, − признался я. На самом деле страшно было очень.
   − А ты глаза закрой. И рот. И отдохни пока можно. Придет время − все узнаешь...
  . А и правда, наступала ночь, не поспать ли нам? Завтрашний день, в любом случае, обещал нам с Наской существование на пределе сил. Мы с нею пожелали друг другу спокойной ночи. Я не знал плакать или смеяться. Кто не знает, засыпать со связанными руками довольно неприятно, трудно вобщем. Но мы так измотались, что я немедленно отрубился.
   Проснулся я как от толчка. Широко отрыл глаза, схватил горлом студеный ночной воздух.
   − Только тихо, пожалуйста, не шуми, ладно? - негромко сказал у меня за спиной доброжелательный мужской голос. Я, в полном измумлении, открыл рот, чтобы осведомиться, но таинственный голос предварил меня:
   − Молчи. И не поворачивайся. Считай что я у тебя в голове. Отвечай мне мысленно. Ты меня понял?
   − Понял, − ответил я внутренним голосом.
   − Вот и хорошо. Меня зовут Зарк. Не бойся меня. Я твой друг.
   − О, смотри-ка, друзей у меня становится все больше, − подумал я. Постой-ка, да ведь это же тот самый Зарк, которым на пару с его братом Мазаком меня здесь столько пугали. Зарк сдержанно хохотнул.
   − Ты что мои мысли читаешь?
   − Не беспокойся, в самом общем плане. Скорее слышу, а не читаю. Да, я тот самый Зарк.
   − А где же твой брат Мазак?
   − Здесь, рядом.
   − А почему я его не слышу?
   − Он молчаливый. Обычно я говорю и за него.
   − И что Вам надо от меня, братья? Пальца у меня уже нету.
   − Это не страшно. Не телумах делает мага сильным. Маг дает ему силу. А надо нам от тебя, чтобы ты шел туда, куда тебя ведут и не пытался бежать. Мы будем ждать тебя в самом конце пути. Там вы получите свободу.
   Я покосился на Химсу, которая сидела у костра, вглядываясь в густую багровую тьму.
   − А почему она Вас не видит?
   − Мы невидимые.
   − Вы не ответили на вопрос. Кто Вы? На чьей Вы стороне? Почему я должен слушать Вас?
   − Ты можешь и не слушать. Мы не торгуемся. Нам показалось, что тебе не безразлична судьба этого мира. Мы - разведчики генштаба. Мы служим императору.
   − Где же Вы были, как допустили катастрофу?
   − Мы всегда в тени. Иногда бывает трудно выйти из тени. Иногда тень не выпускает. Мы играем в игры. Сейчас нас переиграли. Но игра не закончена. С помощью Химсы кваги смогли нейтрализовать силу наших магов, они ввели в магическое поле Гашшарвы свой энергетический агент. Проще объяснить это как действие Ваших компьютерных вирусов. Каждый маг действувет как элемент системы потоков, подключенный параллельно, вирус изменил систему, так, что маги оказались подключенными последовательно. Многие просто сгорели. Больше половины наших магов выведено из строя.
   − Как сгорели?
   − Как обычно горят. В пепел, Саша.
  − Но ведь кваги отрицают магию?
  − Это идеология. Практически они готовы признать все, что ведет к успеху.
   − А кто же тогда Симха и Химса?
  − Химса - изменница, шпион Друккарга. Симха... Похоже, сестра заманипулировала ее, использовала в своих целях. Симхе легче было поверить, что мы − людоеды, чем, что ее сестра − изменница. Она неплохо проявила себя во время снежной войны.
  − Что с ней сейчас?
  − Мы не знаем, в Гашшарве хаос, кваги форсированным маршем идут к третьему району, преследуя наши отступающие войска. Связи у нас нет. Маршал Никтэ исчез, император, после своей вылазки на "Гневе орка" исчез. Они не пленены и не убиты. Это все, что мы знаем. Все достаточно плохо. Но... В тебе, с пальцем ты или без пальца, заключается определенный шанс для нас всех. Только... это очень тонкий шанс... Так что я не могу сказать тебе всего. Держись. Не отчаивайся. Будь собой. Когда придет твой час, мы будем рядом.
   Я почувствовал, что контакт размыкается, и чуть не заорал, но вовремя спохватился, и издал только мысленный вопль:
   − Стойте, стойте! Не уходите! У меня еще куча вопросов.
   Но теперь в голове моей было тихо. Ощущение незримого присутствия исчезло. Зарк и Мазак ушли. Теперь-то уж никто не мешал мне спать и я отключился. Проснулся я ранним утром, тепер Ира караулила нас, куняя у костра. Боль в руках притихла. Чувствовалось, что вязали нас со знанием дела и с любовью. Никто не мешал мне теперь сложить все мои 2+2 и я занялся этой хитрой арифметикой. Хитрой, потому, что в Гашшарве 2+2 не всегда 4, а иногда 5,7, 11 и больше, смотря по ситуации. Впрочем, у нас в Энрофе с математикой тоже всегда было не просто.
   Ну, к примеру, Тцальп. Это звучит Тцальп. А пишется? А то ведь звучит очень по-кваговски. Я помню, этот кваг, пленный, называл имена своих земляков − Т`Иммас, Т`Пиртс, - звучит с небольшой паузой, в нашем написании после "Т" должен быть апостроф. Т`цальп, да? Офицер кваговской разведки? Тогда получается Ира - кваг? Замаскированный, понятное дело. Но ведь я знаю ее уже два года, до всех этих событий. И потом, если Химса - змея-предательница, то ведь она должна подчиняться Ире, но Химса явно командует ею. И Ира всячески изображает подчинение и преданность. Может быть, они намеренно так сделали, чтобы замаскировать истинное начальство, прием известный? Ну, хорошо, подвесим пока вопрос.
   Далее, - что происходит? Куда нас тащат и для чего? Никак нельзя было пройти мимо интереса всех моих зеленых друзей к золотому городу. Этот интерес прямо таки торчал из ситуации как пресловутое шило из мешка. Почему бы квагам тоже не интересоваться золотым городом? Но тогда... тогда, тогда, тогда... А! Вот значит куда мы! Определенно, тренд сменился и вместо страны Оз у нас сейчас идет тема "Иронии судьбы или "С легким паром!" Похоже, в этот раз в Ленинград полетят все. Именно в Ленинград держим мы путь сейчас. По поводу Гребенщикова, стало быть, Симха не шутила, и, значит, я действительно втравил БГ в большие неприятности.
   Ну, хорошо. Допустим. Кваги + Симха + город золотой = БГ. Хорошенькое уравнение. Тогда БГ = город золотой − Кваги − Симха. Видимо, БГ хранитель входа в высший мир, ведь Золотой город − один из высших миров, думаю, это достаточно прозрачно? Кваги хотят туда попасть. А ведь это, наверное, достойная цель, чтобы ради нее развивать сложные многоходовые комбинации? Может и бред, конечно, но можно ли допустить, чтобы Ира была кваговским резидентом, внедренным к нам в Энроф, с целью выведать пути-дорожки в Золотой Город? Ну почему нет? Хотя конечно, и не только это. Насколько я представляю из военной истории, у резидентов обычно довольно широкие цели деятельности. Почему бы еще и не это? Последняя фраза меня восхитила своей какой-то дурацкой парадоксальностью, и я несколько раз повторил про себя: Почему бы еще и не это? Почему бы еще и не это? Почему бы еще и не это?
   От глупостности этой фразы я рассмеялся. Наска повернулась ко мне, недоуменно раскрыв глаза. Ира, вскинув голову, тяжело посмотрела на меня, и неожиданно обаятельно улыбнулась.
   − Все понял, да? Ну, тем лучше, меньше времени потратим. Сам понял, какие здесь ставки? Мы − люди служивые, жалость для нас роскошь, мы тебя не то, что ниткой... каждый крупный нерв вытащим и кислотой протравим. Хотя это слишком научно. Мне лично, более симпатична мысль, пробить в твоем черепе небольшую дырочку, выпить через трубочку мозги, а на их место положить дерьма. Это будет так метафорично? Ты не находишь?
   И она снова одарила меня лучезарной улыбкой.
   Я ответил ей не менее солнечной гримасой, и радостно сказал: "Все понял, товарищ лейтенант, готов к сотрудничеству! Слава Друккаргу и тэдэ!
   Ира застыла с открытым ртом. Наска смотрела на меня ошеломленно, не веря тому, что слышит. Я с трудом отвернулся от нее и снова обратился к Ире:
   − Ты ведь лейтенант, верно? Или постарше будешь званием?
   Помолчав, она ответила:
   − Бери выше, земеля, уже майор. Тебе спасибо.
   − Да на здоровье. А что это ты так расчирикалась?
   Она пожала плечами:
   − А что скрывать? Война кончилась. Ты или с нами или тоже кончишься.
   Я снова обернулся к Наске. Ее глаза были теперь другими, ожидающими, изучающими, судя по глазам, ее сознание было открыто. Она была готова принять ситуацию во всей ее полноте. Моя любимая, моя Аэлита, была, слава Богу, не из тех женщин, которые легко, при первом подозрении, обвиняют в измене и щедро расточают сопли, слезы, вопли и пощечины, а потом уж, и за это еще надо сказать спасибо, начинают в чем-то разбираться. Я понял: она приняла игру.
   − Послушай, − сказал я ей, − естественное право индивидуальности стать на сторону сильного. В конце концов, на кой тебе черт эта Гашшарва. Дрянной мирок. Ведь ты можешь уйти со мной в Энроф, будем жить там нормально, без всех этих ужасов.
   − Сашья, ты наивный дурак, как это говорьят у вас, "льох", − проскрипела Наска тоном базарной торговки, − с чьего ты рьешьил что оньи позволят нам жьить? Сньимут с тебя всью информацию и зарежут. Или без ножа порвут. Какие у ньих гарантии? И что им вообщье от нас надо?
   − Ты помолчи, тетхаграсу (окурочек), − лениво потягиваясь, сказала Ира, − от тебя никому ничего не надо, тебя взяли на всякий случай, для создания психологического климата нашему мальчику, чтоб не было лишних противоречий...
   − Это я понимаю, госпожа, − смиренно, рассудительно и с достоинством ответила Наска, и я подивился ее перевоплощению, − она совершенно на себя не походила в этот момент (куда и делась смесь самурая, амазонки и буддистского служки, зато появилась отличная базарная торговка), − но и Вы с госпожой волшебницей обратите внимание , что я могу Вам пригодиться не только в этом качестве, может быть Вы не заметили, но Сашья слушается меня во всем. В нашей паре я − лидер, так что принимать решение в любом случае мы будем вместе. Правда, Сашья?
   − Эээ... Ну... Дорогая... ты действительно сильно влияешь на процесс принятия нами решений ...
   − Да или нет? − жестко сказала она.
   − Эээ... − неуверенно промямлил я, боясь, что мы уже переигрываем. Ира внимательно и недоверчиво наблюдала за нами.
   − Сашья! − Наска повысила голос, буквально рявкнула на меня и я сдался.
   − Да, дорогая, конечно, решение мы примем вместе...
   Ира покачала головой.
   − Конечно, я заметила, что ты взяла жеребчика, как говорится, под уздцы.
   − Послушайте, милые дамы! − взвился я, − Понимаю, что Вы суперагенты, лидеры, и все такое, но перестаньте, пожалуйста, говорить так, будто меня здесь нет!..
   Ира очень вдруг заинтересовалась моей тирадой. Она приблизилась и встала надо мной, сверля меня взглядом.
   − Постой, постой! Ты что это мне тут Ваньку валяешь?
   − Какого Ваньку? − я настолько не ожидал такой реакции, что даже испугался.
   − Ты что же собираешься мне и дальше дурачком прикидываться? − зловеще прошипела она.
   − Вот блин, жили-не тужили, да о чем ты?
   Ира избоченилась:
   − Ты что же, серьезно хочешь сказать, что ты простой обыкновенный настоящий житель Энрофа?
   − А... А кто же я?
   − Айгрис Эвенд, собственной персоной! Встречайте аплодисментами! - Ира поклонилась и сделала элегантный жест рукой, указывая в мою сторону. - Кадровый агент института "Дингра", олирнская разведка, которого мы пасли больше двух лет, и из-за которого мне пришлось столько выстоять в стойке всадника. Ужасная гадость, кстати, эта Ваша стойка всадника, Эвенд! Мучительно и неэффективно! И противно!
   − Не согласен, она применяется для выработки силы и в ней есть своя приятность! - машинально вступился я за стойку всадника.
   − А с тем, что ты Эвенд, ты, значит, согласен? - саркастически спросила она.
   Я помолчал. Наска насторожено смотрела на меня, ожидая моего ответа. Ира неврно похлопывала рукой по бедру.
   − Раз ты так говоришь, что я какой-то Эвенд Айгрис, значит, у тебя есть основания?
   − Еще бы не было! Человек, который слушает только "Аквариум", подозрителен уже сам по себе, вдобавок, мы просканировали твои энергетические конфигурации, так называемую ауру! И что же мы увидели?! Типичная Олирна! За эту операцию я получила повышение. Это было туше! А теперь ты косишь под энрофского крестьянина Герасима? Считаешь меня дурой?
   − Слушай, Ир!.. Э... Как тебя... Т`Цальп! А ты тогда кто? Не похожа ты на кваг−хи.
   Она усмехнулась:
   − Зови, как хочешь, я привыкла ко всему, да, я кваг-хи, правильнее называть нас по этнониму, "игвы", а разве вы, фарисеи олирнские, не знаете что такое лазерный камуфляж?
   − Ира, но я, правда, никакой не Айгрис! − видимо, это у меня получилось достаточно убедительно. Наска добавила:
   − И ведь мы его тоже проверяли, уровень его подготовки совершенно не соответствует статусу агента, подготовки вообще нет!
   Ира ответила:
   − Есть и такая техника внедрения... Агент сам не знает, что он агент. Отрабатывает свою программу бессознательно, совершенно искренне. Случайно оказывается на объектах, которые интересуют его контору, случайно знакомится с нужными людьми, рефлекторно женится, делает карьеру, а когда ему предъявляют знак−ключ, все вспоминает.
   Ира достала из сумки деревянный палец и помахала у меня перед носом:
   − Смотри! Ничего не вспоминаешь?
   У меня вдруг помутилось в голове, внутреннее пространство искривилось и задрожало. Я резко, до боли, до одури вспомнил как жезлом и посохом дубасил незадачливого киллера на пороге своей квартиры. При этом акцент в моих ощущениях был на том, что все это я видел как бы чужими глазами, изнутри своего сознания. Как будто кто-то сидел внутри меня, кто был словно бы почти что я, но все же не совсем. Да и раньше я часто ловил себя на том, что мне нравилось "играть в марсианина": я смотрел, к примеру, на небо, солнце, быстрых ласточек, и забывал названия. Я смотрел на мир, храня безмолвие внутри себя. Смотрел, как будто вижу все это в первый раз. И что-то спокойное, светлое и величественное поднималось тогда в моей душе. Я, как мог, попытался скрыть свое состояние от Иры (и от Наски), помотал головой:
   − Нет, ничего не помню, я простой крестьянин.
   Ира вздохнула:
   − Да и ладно, Иги, ой, прости, Саша! Не важно это. Будь ты хоть негром преклонных годов, ты или поможешь нам, или со своей подругой подохнешь страшной смертью. А как будет жаль! Ведь вы такие молодые, красивые и талантливые!
   − Т`Цальп, ты − садистка или просто увлекаешься? Мы ведь уже согласились работать! Вопрос был в том, что вы от нас хотите? И как вы гарантируете ваши условия? Ну, что мы не подохнем с моей подругой? Ни страшной смертью, ни какой иной.
   − Надобность в тебе простая. Ты приходишь к Гребенщикову и просишь его открыть вход в Золотой город.
   Немного удивившись (смотри-ка, все-таки Гребенщиков!), я переспросил:
   − К Гре−бен−щи−ко−ву? Золотой город? Зачем?
  − Да, к Гребенщикову, Борису Борисовичу, − Ира оскалилась в улыбке. − К тому самому, который "Аквариум"... Любимец твой. Он же − глава дипломатической резидентуры Дингры в Энрофе, по совместительству − проконсул по культуре. Ты назовешься своим настоящим именем, Иги, скажешь, что тебя преследуют, что тебе нужна помощь, и что кроме своего имени ты ничего не помнишь. По инструкции он должен тебя эвакуировать. Мы будем рядом. Чтобы ты не наделал глупостей, твоя подружка будет с нами. А мы будем за тобой присматривать.
   − Как? Микрофон?
   − Дурачок. Пустишь в себя нашу олли, Химсу. Она и присмотрит.
  − Как пустишь?
  − Обыкновенно, как я пустила.
  Меня передернуло, − вспомнились события на Голубых озерах. Я повернулся к Наске, −
   − Что скажешь?
   − Это все чудесно, − раздумчиво сказала Наска, но я что-то не вижу здесь позитива для нас. Что у нас с позитивом?
   Ира ухмыльнулась:
   − А чего бы вам хотелось? Бочку варенья и корзину печенья?
  Я изобразил оскорбленную невинность:
  − Параллели здесь не уместны, мы не присягали Олирне, по крайней мере я этого не помню. Не вижу, почему бы мы не могли работать вместе в этом направлении.
   Ира успокаивающе помахала рукой:
   − Ладно, ладно, не заморачивайся, в принципе ты очень правильно рассуждаешь. Беру свои слова назад. Так чего же вам надо?
   Наска ангельским голоском пропела,
   − Госпожа Т`Цальп, скажьите а Сашья так и придьет к этому БГ со связанными руками и с мьешками на пльечах?
   − Конечно, нет, − усмехнулась Ира.
   − Тогда может быть пора уже сейчас выпрячь нас из вашей сбруи и по-товарищески поделить нагрузку? Я не слишком наивна? Вот тогда и поговорим как партнеры.
   − А знаешь, ты права, − Ира придвинулась к Наске, − это чудесная идея, почему бы вам не явиться к нему связанными, раненными, окровавленными, − последние слова она произнесла с нажимом, − это будет чудесное прикрытие. Вот взять и отрезать Вам уши? Никто же не подумает, что это маскировка? Ну, что скажете, отрезать? Во славу Друккарга?
   − Ира, − неожиданно для себя, сказал я, − ну что мы опять начинаем? Снова-здорова, уши резать, нервы дергать? Ну почему у нас все разговоры, в последнее время, сворачивают в какое-то нездоровое русло? В чем дело? Что с тобой?
   Наска окинула меня чуть ли не испуганным взглядом. Да я и сам не ожидал такого психотерапевтического разворота нашей беседы. Для Иры это видимо тоже было неожиданным, она смерила меня удивленным взглядом, затем как-то растерянно улыбнулась. И когда я ожидал от нее позитивной реакции на мою попытку наладить общение, катарсиса, так сказать, она вдруг замкнулась, словно застегнув лицо на пуговки, и молча отошла, оставив нас с Наской наедине.
  
  
  Кастанда. Соединенные Штаты Мексики.
   ... Ну ладно, хватит, достаточно, а теперь ты послушай меня, довольно мы ходили вокруг да около, пора перейти к самому главному.
   Молодой человек помятый и безразличный ко всему, сидевший на столе, в пыльной заброшенной комнате, безвольно поднял голову и посмотрел на Кастанду:
   − Вы меня простите, пожалуйста, но мне это как-то уже не интересно, я как-то знаете, ничего уже не хочу.
   − Жить хочешь? - Кастанда подошел к нему, присел на корточки, заглянул в глаза.
   − Не хочу, не хочу, надоело мне все... Вы и эти... твари... − он брезгливо показал руками богомольи крючья. И все эти байки Ваши дерьмовые... Оставьте меня в покое все...
   − Я-то тебя оставлю, − зловеще прошипел склонившись к его уху Кастанда, − а вот они...
   − Ну не страшно мне уже, не страшно, − невыразительно пробормотал молодой человек, покачиваясь всем телом, как хасид на молитве, − так вы все меня уже достали, что мне и не страшно, пусть приходят, пусть убьют...
   − Ну ладно, что ты так расклеился, право... На вот, выпей... − Кастанда подал ему стакан воды. Молодой человек равнодушно выпил воду и поставил стакан, а Кастанда несильно похлопал его по плечу. Может быть от этого похлопывания, а может еще от чего, но молодого человека разобрал приступ удушья, от которого он весь посинел, и, спрыгнув со стола, схватился за грудь, выкатив налитые кровью глаза. Затем, разразившись раздирающим кашлем, он согнулся пополам.
   − Да что ты? Что ты? - Кастанда заботливо склонился над ним, − поперхнулся что-ли? Ну-ка по спинке я тебя... − и он вдруг без замаха с такой силой ударил парня ладонью в спину, что того швырнуло вперед и он полетел куда-то, и даже ветер, казалось ему, засвистал у него в ушах... В глазах потемнело, и, поскольку никакого толку от них не было, молодой человек закрыл глаза, и открыл их лишь от резкого рывка за пояс.
   А открыв глаза, едва удержался от крика: он висел над глубоким, метров двадцать строительным котлованом, на дне которого остро торчали прутья арматуры.
   Кто-то, Кастанда, видимо, держал его над этим котлованом за ремень.
   − Надо же было угодить именно сюда! - досадливо проворчал Кастанда у него над головой. Он рывком выдернул парня из ямы, и поставил рядом с собой. Тот дернулся было бежать, но Кастанда удержал его за тот же ремень.
   − Куда ты, погоди, отдышись, а тогда уж побегаем. Что опять жить захотелось?
   Парень смотрел на него, как раненное животное. Его шатало, грудь вздымалась при каждом вдохе. Кастанада усадил его, прислонив спиной к дереву, и заставил поднять колени, так, чтобы они прижимались к животу.
   Молодой человек немного успокоился и смог оглядеться. Строительный котлован находился у неширокой асфальтовой дороги, уходившей к видневшемуся вдали городу. А здесь, сразу за стройкой, были джунгли, именно джунгли, не лес, а настоящие тропические джунгли.
   − Где мы? − тревожно спросил он у Кастанды. Тот хмыкнул.
   − Тебя это волнует? Ладно, скажу. Мы в лесу. Лакандонский лес. Сельва, понимаешь? Лакандонский лес находится в штате Чиапас, Соединенные Штаты Мексики.
   Молодой человек непритворно удивился:
   − А что, Мексика, правда, так называется? Я думал это только Пиндостан − Штаты....
  
  Черкасов.
  
  ... Ну ты же понимаешь, Саша, − ласково говорила мне Химса, − не в Вашем положении торговаться, разве отсутствие пыток не является достаточными вознаграждением за ваше правильное поведение? И потом, жизнь, Саша! Жизнь, жизнь, вот за что вы должны работать.
   − Нет, княжна-волшебница-джуниор, я, конечно, не разбираюсь в этих ваших делах, а и мне все же понятно, что дело это тонкое, мы можем и согласиться, а все равно завалить дело из-за.... Ну, скажем из-за плохого настроения. Вы должны создать у нас настроение. Положительная мотивация, понимаете? Но тут ведь есть и другая проблема.
   − Какая же? - терпеливо спросила Химса. Ее глаза блеснули, как у кошки, в темной подворотне, прицеливающейся на голубка.
   − Мы не знаем, чего попросить. Жизнь, смерть, пытки, увечье, богатство, власть − это слишком скучно, банально...
   Химса, иронически-понимающе усмехнулась:
   − Ну да, для сновидца, пусть начинающего и стихийного... Тем более для человека с Олирны...
   Она перевела взгляд на Наску.
   − ... да и с Гашшарвы тоже... Но ведь Вы же влюбленные, так ведь? Или я чего-то не понимаю? Разве Вам не хочется уединиться, свить свое теплое безопасное волшебное гнездышко? Завести птенчиков, черт побери? Все это мы вам можем немедленно обеспечить.
   Ира мрачно буркнула:
   − Не трать время, это влюбленные, которые добровольно воздерживаются от соития все это время, да, да, я следила... А что? Ты же мне и приказала!
   Наска, сохраняя алмазную ясность и твердость (и сапфирную лазурную безмятежность) взгляда, ровным ласковым тоном произнесла:
   − Нет, нам бояться нечего, пытайте, убивайте, мы возродимся снова, и поскольку вы нас тем самым разлучите, а в кармической среде действие равно противодействию, мы снова встретимся.
   Ира с Химсой переглянулись.
   − Клинический случай, − вздохнула Химса, − Ну, а ты, − Она с надеждой посмотрела на меня, − неужели ты тоже веришь в эту чушь, насчет посмертия?
   − Ну да, − я посмотрел на нее чистыми невинными глазами, как наверное, Адам смотрел на Господа еще до грехопадения, − а что не так? В чем тут фишка?
   Химса покачала головой, и, внезапно выхватив нож из-под плаща, подскочила ко мне и ...
   Честно говоря, я успел попрощаться с жизнью, штаны мои, впрочем, остались сухими, этого я не успел, да... Химса хирургически точным движением рассекла веревки, стягивающие мне руки. Затем она освободила Наску.
   Ира с сомнением в голосе сказала:
   − А может, мы с этим торопимся?
   Химса махнула рукой с зажатым в ней ножом.
   − А что? Бежать тут некуда, опять же догоним. Потом, он же сновидец, − я насторожил уши, − он в любой момент может осознать, как уйти и без пальца и без мела. Я думаю, кстати, что это его сновидчество, сюрприз и для Дингры, там не привествуется излишняя свобода перемещений. А если захотят на меня напасть... − Химса красноречиво выставила крепенький кулачок, который не произвел бы на меня никакого впечатления, если бы я не видел ее в действии.
   − На тебя, понятно, − так же с сомнением, пробормотала Ира, − а если на меня?
   − Да и черт с тобой, тренироваться надо было, делу-то это не помешает, верно? − Химса достала из мешка бурое гашшарвское яблочко, и аппетитно захрустела им. Увидев, что лицо Иры буквально почернело, она со смехом сказала, − да ладно, ничего с тобой не случится, не дам я тебя в обиду.
   Ира хмуро отвернулась. Я это тоже запомнил.
   − Ну что же друзья, − жизнерадостно объявила Химса, − кажется, я знаю, что может заинтересовать заядлого сновидца! Конечно, было бы интересно, ради эксперимента попробовать содрать с вас шкуру. Говорю это потому, что вы и сами бы это сделали со мной, если бы меня переиграли, − добавила она убежденно.
   − Итак, знание! Да, деньги для Вас ничего не значат, оно и понятно. Власть Вы тоже не цените, и это правильно. Если только подумать о ежедневных упражнениях, которые приходится проделывать среднему чинуше для удержания своего крохотного кусочка власти, становится тошно, а твоя стойка всадника, − она погладила Иру по руке, − кажется просто наслаждением! Да, знания! Это соблазн, верно? Новые миры! Новые способы перемещения, другая вселенная, другие галактики! А личная сила? Вы знаете, кем станете вы, когда побываете, скажем, на квазаре? А мы можем научить вас пользоваться силой этих чудовищ!.. Вселенная - просто пирог со сладкой начинкой, для тех, кто умеет видеть. А я могу дать Вам это зрение, и, разумеется, − она снисходительно улыбнулась, − в комплект подарков входит безопасность. Иди-ка сюда, − она, припав на одно колено, бесцеремонно схватила меня за волосы и притянула к себе, прижавшись лбом к моему лбу, как в детской забавке "баран−баран−бук!"
   − Смотри! − и я увидел. Ее видение проникло в мое, я увидел картинку, как бы вдалеке, но она стремительно понеслась мне на встречу, и взорвалась в моем мозгу.
   Черная бездна космоса, растягивая звезды в алмазные брызги, прыгнула мне в лицо. У меня захватило дух, от увиденной картины и от того, что из-под ног вдруг исчезла опора. По спине холодный ручейком пробежал озноб, и я полетел, но, против ожидания не вниз, а вверх. Потом чувство направления исчезло, а было просто ощущение скольжения в пространстве на бешеной скорости, звезды приняли свой привычный вид серебряных шариков, и вроде бы ничто не говорило о том, что я двигаюсь, но я знал это.
   − А теперь сюда... − прошептал у моего уха голос Химсы, меня словно бы дернули за руку, и, в мгновенно возникшей турбуленции, меня закрутило и понесло, швыряя и подбрасывая, будто я был мячиком, и со мной играла собака, да что там, с десяток собак. Я окончательно потерял представление, где я, где у меня руки, ноги, голова и есть ли они вообще. Внезапно болтанка прекратилась, и я оказался в тишине и покое. Я стоял на холме, от меня вниз до самого горизонта стелилось волнами зеленое бархатное море травы. Садилось ласковое желтое солнце. Тишина сначала ударила по ушам, покой и умиротворенность воспринялись как электрошок после дурацкого путешествия в спятившей стиральной машинке, затянувшегося, казалось, на пару столетий. Затем чувства мои приспособились к новым условиям, и восприятие хлынуло широким мягким, невыразимо приятным, щекочущим душу потоком. Этот мир был другим, он был ласковым, не то чтобы там именно солнечный свет, или нежный ветерок радовал, а самая реальность грела, ласкала и радовала.
   − Приятное местечко, не правда ли? - прошелестел потусторонний голос Химсы, даже не в ушах, а, мне показалось, непосредственно, под черепом. Здесь Вас никто не тронет.
   Я сразу почувствовал, что действительно, никто нас здесь не тронет. Такую способность рождало это место, понимать, верно ли тебе о нем говорят.
  − И вы всегда сможете сюда прийти, в любое время.
   И я снова понял, что, да, так и есть. Всегда попадем сюда. Когда только захотим. То есть вот она − безопасность. Жри − не хочу. Разумеется, есть и подвох...
   − Я даю тебе ключи, − суггестивным, ритуалистическим тоном, продолжала Химса в моем мозгу, − ключи от этого мира, мира−прибежища, мира Аквитру.
   Я был как ребенок, я был опьянен, каждой порой кожи я впитывал воздух этого Аквитру, и блаженство, которое было обильно растворено в этом воздухе, и мне совершенно не хотелось размышлять о каких-то там подвохах, задавать какие-то вопросы, когда здесь так хорошо, так очевидно безопасно
   − Тебе нравится? − доброжелательно спросила Химса, −
   − Мне нравится, − зачарованно ответил я.
   − Пойдем-ка, искупаемся, − предложила Химса внутри меня, − и повела меня с холма к озерцу, вожделенно поблескивавшему метрах в двухстах от меня.
   Войдя в воду по грудь, я замер от нахлынувших ощущений и закрыл глаза, новые волны наслаждения омывали душу.
   − Ну, хватит, − нетерпеливо сказала Химса над самым ухом, − теперь дальше... Главное, ты понял, что есть место, очаровательное место, которое даст тебе и твое подруге, безопасность. И Вы в любой момент можете туда попасть. А сейчас...
   Пространство с глухим утробным рыком вывернулось наизнанку, какой-то титанический пространственно-временной коровий желудок всосал меня, и я с криком полетел вниз головой в холодно-отрешенно блистающие зоряные бездны. Хотя, конечно, вверх и низ здесь были довольно относительны, и не важны, ну, скажем, кровь к голове не приливала...
   Я мигом оказался на рейде огромной оранжевой звезды, поверхность ее кипела, огромные волны пробегали по ней, чудовищные протуберанцы вырывались из глубин звезды и устремлялись в бесконечность. Эти движения на поверхности звезды вызывали непосредственное ощущение мощи у меня в животе, глазами ощутить масштабность картины было невозможно.
   Невидимая сила устремила меня к звезде, дух захватило, сердце застучало как бешеное...
   − Не бойся, − ласково сказала Химса, − оно не причинит тебе вреда. Не сопротивляйся.
   Я плавно опустился на поверхность звезды. То есть просто завис в плотных слоях светящегося газа.
   − Расслабься, прислушайся к себе, − голос Химсы звучал сейчас по−инструкторски.
   Я расслабился, направил внимание внутрь, и тотчас восходящие потоки, да что потоки, вихри энергии ворвались в меня и ринулись по каналам снизу вверх, одновременно сверху вниз устремились нисходящие.
   Эта мощь совершенно превосходила все, что я мог себе представить исходя из моего небольшого опыта цигуна и медитации, и даже из прочтения книги "Мистики и маги Тибета", эта дикая плазменная сила наполняла меня, раздувая и распирая как резиновый шарик, и я почувствовал, что сейчас моя энергетическая структура попросту лопнет и испарится. Сознание пыхнуло белой искоркой, и, отключившись, затерялось в хромосфере звезды.
   Когда я снова смог открыть глаза, я сидел на пятках, прямо в душу, обожженную неистовым звездным огнем, бальзамом струился тихий успокаивающий болотистый свет Интуарора.
   Я встретился глазами с глазами моей Наски, выжидательно смотревшей на меня. Я кивнул ей, и сказал:
   − Мы соглашаемся.
   Она набрала воздуха в грудь, чтобы возразить, но я пресек эту попытку, сказав с нажимом:
   − Мы соглашаемся.
  Наска выпустила воздух. И кротко склонила голову:
   − Слушаюсь, мой повелитель.
   Химса с улыбкой положила руки нам на плечи:
   − Ну что ж, я рада, что мы теперь вместе. Но не будем тратить время. Нам пора.
   − Куда? − удивился я и привстал, оглядываясь по сторонам, но кругом было пустынно и безвидно.
   − В Ленинград, − коротко ответила Химса.
  
  
  Глава 9. Т`Пимплу и другие игвы. Опальный клоун.
  
   − Э-хе-хе-хе... Магия...Магия... Когда-то магия была силой. А теперь вся сила вышла. Остался от магии пустой дырявый мешок... Мой дед был могуществен, бабка была сильным магом. А на мою долю достались лишь невнятные подозрения интеллектуальной толпы да грустное ремесло бродячего шута...
   Человек, сидящий под раскидистым деревом, на маленьком цветастом коврике, расстегнул рубашку и шумно почесался семипалой рукой.
   − О−хо−хо! Не в то время я родился. Ну, да ладно, Т`Пимплу, старина, будет тебе причитать, вставай и тащи свои кости дальше, коли хочешь хоть к вечеру набить себе брюхо...
   Человек этот встал, скатал коврик, сунул его в петли заплечного мешка, и поплелся по пыльной дороге на закат.
   Присмотревшись, любой нормальный человек, если бы он случайно оказался бы в этих краях, заметил бы, что человеком старину Т`Пимплу можно было назвать только условно. И то бы лучше этого не делать. Это был не человек. Серое лицо, несколько текущий, изменчивый для нашего зрения, непривычного к восприятию четырехмерных объектов, облик. Красноватые глаза, лучившиеся впрочем, добродушием и юмором. Носа у него не было, но короткий толстый хоботок, болтавшийся посреди лица, производил впечатление большого любопытного носа, то есть, в данном случае, с успехом заменял его. Одет он был довольно респектабельно, то есть, вернее было бы сказать, что некогда он был одет респектабельно. На нем была сорочка нежно−бежевого цвета, и, пожалуй, пиджачная пара. Одежда была скроена странно, на взгляд жителя, скажем, Энрофа, да пожалуй , и жителя Гашшарвы, исповедующих стремительный и не слишком уютный, деловой стиль. Но она не оставляла сомнений, что когда−то была деловым костюмом, возможно, несколько эксцентричным, и черезчур художественным, так что вполне могла принадлежать некоему члену цеха деятелей искусства. Критик? Нет, не так солидно, не так гламурно. Художник? Нет, слишком официально. Скорее, конферансье, ведущий популярного шоу. Что ж, может быть так оно и было... Но сейчас костюм был в таком состоянии, будто он был найден нынешним владельцем на помойке. Обувка, носившая следы былой стильности, явно была при последнем издыхании.
   Бывалый заплечный мешок не вписывался ни в портрет нищего, напялившего чужие шмотки, ни в облик почтенного сотрудника средств вещания, пребывающего в затрудненном положении.
   Дерево тоже наводило на определенные раздумья, на тему того, что есть много, друг Горацио, такого... Дерево с густой лиловой кроной обладало полупрозрачным злато-багряным стволом, мягко сиявшим в лучах вечернего со... нет, не солнца, но мы пока не знаем, как в этом мире зовется пурпурное жизненосное светило. И глядя, как в глубине ствола этого удивительного дерева движутся соки, мы понимаем, что это не наш мир.
   Фигура путешественника была, в общем, схожей с фигурой человека, средних лет и среднего сложения. Т`Пимплу был несколько сутул. Рискуя ошибиться, и приписать увиденному черты привычного, можно было бы сказать, что он от природы обладал неплохими природными данными, но в последствии, все эти данные похерил. Шел он неумело, не то косолапя, не то прихрамывая на обе ноги, но, к чести его сказать, довольно быстро.
   Пройдя километров пять (и все это время Т`Пимплу непрерывно ворчал, чесался и подтягивал брюки - сильно похудел за последние три дня), он увидел колодец, вытащил ведро воды, черпнул кружкой, вынырнувшей из недр мешка, отер пот, сверкавший на ничем не защищенной розовато-серой лысине, снова расстелил циновку и, кряхтя уселся на нее. Посидев немного с полуприкрытыми глазами, Т`Пимплу полез в свой мешок, и вытащил оттуда изукрашенный деревянный пенал. Он достал из пенала курительную палочку и сунул в хоботок, плотно охватив ее снизу мускулистым краем хоботка, а сверху оставив просвет для дыхания. Затем он задумчиво принялся шарить в мешке в поисках источника огня. Поиски эти ни к чему не привели. Тогда Т`Пимплу стал искать в карманах пиджака, брюк и сорочки. В результате ему удалось добыть тоненькую пластиночку, по виду напоминавшую пластиковую карту. Он поднес край карточки к курительной палочке, и стал тискать ее, сгибать во все стороны, тереть пальцем по краю. Однако огня не было. С резким восклицанием, − Черт побери! (Или что-то в этом роде), Т`Пимплу раздраженно отшвырнул карточку.
   − Ах, ц`глиц уайшатсу, где же взять спички?
   Зажигалку он, судя по всему, обронил на прошлом привале, спички вот тоже кончились. Без огня это совсем другой коленкор выходит. Без огня все это становится не смешно, а даже наоборот вовсе печально. Переться пешком добрую сотню километров без курева... И так−то дело плохо... А где в этой глуши найти хоть одного живого игву, у кого можно спросить огня? Э! Плохо дело! Т`Пимплу нахмурился, вспомнив, как покатывался со смеху огромный столичный концертный зал, когда в одном из своих скетчей он произносил эту коронную фразу: "Э! Дело плохо"!
   Фишка тут конечно была не в самих словах, а в манере, голосе, выражении лица и глаз. Он сам толком не понимал свой талант, почему все эти разумные и уравновешенные в большинстве своем игвы, как и положено игвам, так истово хохотали на его концертах. Была в этом какая-то смутная магия. Ах, магия... Мой дед был могучим магом... И бабушка умела...
   Эти мысли тоже не прибавили Т`Пимплу бодрости. Вынув изо рта сигарету, он сунул ее в пенал, и, случайно ткнув сигаретой в крышечку пенала, сломал сигарету. Сигарет осталось всего пять. А где здесь, в этой Хамир-дарг, сельскохозяйственной глубинке великого Друккарга, достанешь хороший табак? Местные крестьяне, говорят, курят сушеный навоз рабочих рарругов, а то и что похуже. Впрочем, про крестьян в столице много чего рассказывают... Что ж, всему верить? И тут его осенило! Он оглянулся. Лес! Прямо за спиной неиссякаемый источник огоньков для прикуривания − огнеплюйных грибов, которые, если их побеспокоить, выстреливают в обидчика, воспламеняющимся на воздухе клубком спор. При известной ловкости можно было подкурить от них сигарету. Эта скаутская привычка осталась далеко в ушедшей юности. Грибы обычно росли прямо у дороги. Однако сейчас их не наблюдалось поблизости. Т`Пимплу углубился в лес, сырой, пропахший запахом больших бледных цветов церут−рох. Пройдя еще с два десятка шагов, он оглянулся на дорогу (не заблудиться бы), и, споткнувшись о сухую ветку, растянулся на мягкой травке. Он совершенно не ушибся, и лежа посмеивался, не торопясь вставать. Падение прямо на пузо напомнило детство. Как он, карапуз серенький, тогда бежал-бежал, и вдруг, шлеп! И ревел не от боли, от неожиданности. И мама молодая бежала на выручку, сама не на шутку испугавшись. Т`Пимплу, лежа в ласковой лазоревой траве тихо засмеялся, потом заплакал, жалея себя пронзительно. Мамы давно нет. И ведь все потерял теперь, и жизнь кончилась. Хорошо хоть позволили бежать из столицы, но что за жизнь ждет его в этих дебрях? Подняв голову, он вдруг увидел перед собой искомый огненный грибок, вызывающе вскинувший ярко-оранжевую шляпку перед самым его носом.
   − Ааа! Вот ты где!
   Т`Пимплу, поднялся на колени и ткнул в гриб той самой веткой , о которую споткнулся. Гриб смачно плюнул огнем, горящий клубочек грибных потрохов, пролетел по воздуху дымную дугу и упал на большой плоский камень.
   Т`Пимплу поспешно подполз к нему на четвереньках и с наслаждением подкурил. Табачок так врезал по мозгам, что игва даже застонал от наслаждения, и прижмурился. Из блаженного небытия его вырвал дикий женский визг, вернее два визга, в том смысле что, женщины, вернее девочки, дико визжали в две глотки, и этот двойной визг быстро приближался. Т`Пимплу в изумлении вскочил на ноги, чуть не проглотив свою сигарету. Из завесы нежно-голубых стеклянистых джунглей, как пловцы, прорывающие поверхность воды, жадно выныривая за глотком воздуха, выскочили две девушки в ярких одеждах и стремительно, очертя голову, не глядя, понеслись прямо на Т`Пимплу. Одна из них точно бы забодала его головой в живот, если бы он не подал голос. Он крикнул что-то вроде "стой"! или "куда"!, но продолжить не успел, потому что к пронзительному визгу девчонок примешалось злобное рычание, перешедшее в леденящий душу вой. Рычание было мощным, похожим на звук большой машины, все части которой обернуты приглушающим звуки толстым полимерным покрытием. Так могла рычать только здоровенная тварь, и очень сильная, и злая.
   Девушки, увидев Т`Пимплу, шарахнулись в сторону, и остановились как вкопанные: бежать было некуда. Дрожа, они бросились к мужчине, интуитивно воспринимая его как единственный источник защиты, и прижались к нему.
   В это время из леса выломилась тварь, это был здоровенный рарруг. Судя по виду, это был рарруг боевой, и это был рарруг бешеный. Т`Пимплу не был специалистом по рарругам, но в кино видел, и в школе показывали в учебных фильмах. Т`Пимплу не был игвой, привычным к критическим ситуациям. Он ничего не успел: он не успел удивиться, что боевой рарруг делает в этой глухомани, где до ближайшего гарнизона наверняка километров двести. Он не успел также испугаться. И конечно не успел бы обратиться в безнадежное бегство. Вместо этого, он успел вынуть окурок изо рта, удивленно посмотреть на него, сунуть обратно, и глубоко затянуться, как если бы он собирался сейчас ринуться в драку, скурив сигарету за одну затяжку, Т`Пимплу, не осознавая своих действий, решительно отбросил окурок в сторону и сжал кулаки. Честно говоря, шансов в драке с рарругом у него не было никаких. Рарруг смял бы всех троих, как грузовая машина, смял бы и... Не стоит расписывать что делают с игвами взбесившиеся рарруги, эти вечные друзья и спутники игв с незапамятных времен, если те подвернутся им под горячую лапу. Не стоит, ибо это весьма малоаппетитно. Чего там... Смотрели "Солдат Друккарга"? Ну, примерно вот так. И в историческом фильме "Ручей Каж-Наж", тоже, помните, была пара моментов?
   Окурок пролетел метров пять-шесть и упал в кусты. В кустах, ясное дело, оказался рояль. Там глухо ахнуло, и оттуда полыхнуло яркое белое пламя, быстро охватившее заросли, взрыв выбросил на поляну горящие обломки величиной с пол−автомобиля и перегородил , воздвигнув , таким образом, препятствие между монстром и беззащитными игвами. Еще несколько, празднично, как фейерверк, пылающих глыб просвистели у них над головами, заставив всех троих упасть на землю, и индульгировать в желании закопаться поглубже, сделавшись земляными червями. Впрочем, рарруга это не остановило, он набрал слишком большую инерцию и попытался преодолеть неожиданную и опасную помеху на пути гигантским прыжком. И это ему удалось! Т`Пимплу, наблюдая одним глазком из−под рук, закрывающих голову, увидел совершенно феерическое зрелище: Рарруга, в длинном прыжке вылетающего из стены огня. Огромная туша плюхнулась на землю позади игв, и с жалобным визгом стала кататься, сбивая пламя с горящих боков, и пытаясь зарыть в прохладную сырую землю обожженную морду. Т`Пимплу, все так же лежа, развернулся и осторожно взглянул на рарруга. Тому явно было не до обеда. Оно понятно, что каррох, из которого были построены тела обитателей Друккарга, покрепче, чем лягушачий белок, служащий материалом творения в Энрофе, однако и пламя здесь было не простое. Морда зверя была покрыта пузырями, глаза не открывались. Отвратительно пахло паленым мясом.
   Убедившись, что рарруг, по крайней мере, временно не опасен, Т`Пимплу встал, и, нервно оглядываясь, отечески похлопал по плечику, ближайшую к нему девчонку.
   − Эээ... Милые леди, позвольте предложить Вам прогуляться... эээ... в этом чудесном лесу... куда−нибудь в сторону отсюда... и побыстрее ...
   Одна из девушек подняла лицо и взглянула на Т`Пимплу. Он увидел ее глаза - глубокие фиалковые глаза, и понял что пропал... Но тут подскочила вторая девушка, и он увидел ее глаза. И понял, что пропал не тогда, а сейчас... или все-таки тогда? Впрочем, что тут было рассуждать, умерла, так умерла, да и некогда было. Подхватив обеих красоток, за что попалось под руки, он потащил их в лес, проскочив между жалобно скулящим, но, тем не менее, страшным рарругом, преграждавшим выход на дорогу, и, с другой стороны, подступающим огнем.
   Лучше всего было бы обойти пожар лесом, выйти на дорогу подальше от рарруга, дойти до ближайшего населенного пункта и сообщить о пожаре. Потушить сами они его явно не могли. Горело весело. Нечто, взорвавшееся в зарослях, скорее всего, было летательным аппаратом, самолетом или гравикоптером, состоявшим на вооружении у военных, а впрочем, и в гражданской авиации. То, что сырые и не горящие обычно (в других не могли бы произрастать огнеплюйные грибы), джунгли вспыхнули как порох, говорило о том, что они были щедро политы авиационным топливом, все мальчишки знали еще со школы, что в авиационном топливе есть окислитель и катализатор. Но откуда здесь самолет? Да еще и военный? Впрочем, с военным самолетом, невесть как оказавшимся в сельской глуши, неплохо гармонировал военный рарруг, невесть как оказавшийся...
   Спотыкаясь и падая, они бежали параллельно дороге, как им казалось, и вскоре достаточно отдалились от пожара. В изнеможении, они попадали на траву, загнанно дыша. Т`Пимплу пару раз пытался заговорить, но одышка не давала, и к тому же , он вдруг ощутил робость, так что никак не мог подобрать слов. Девушки смотрели на него своими чудными глазками (у второй были дивные зеленые глаза) с восхищенным недоумением и ждали, когда же он скажет что−нибудь приличествующее моменту.
   Не дождавшись, та, с фиалковыми глазами (он про себя так и окрестил ее Фиалкой), первая нарушила тишину:
   − Ну, мужик, ты отжег!
   Т`Пимплу профессионально заценил пассаж и залился хохотом, проглотив уже было подобранные слова. Девушки переглянулись, просекли фишку и тоже засмеялись. Так они смеялись минуты три. А потом общаться было уже проще.
   Фиалка протянула ему маленькую нежную ручку:
   − Т`Йолу!
  Он осторожно пожал ее кисть. Зеленоглазая тоже поднесла ему поздороваться:
   − Т`Палу!
   − Вы что, сестры? − спросил он, отметив некую связь в их именах, какую-то до конца неясную смысловую рифму. И отметил:
   − Красивые имена.
   − Нет, мы в одном классе в школе учились.
   Когда он назвал свое имя, девчонки, не смотря на весь пиетет к своему спасителю, не удержались от смеха. Ну да, верно, Т`Пимплу − смешное имя. Может быть, поэтому он и стал великим комиком, что всю жизнь учился смеяться над собой.
   − Не, а ты здорово... Значит, рарруг вылетает, а ты такой... Так стал красиво, как капитан Т`Лазго, в том кино, и так: рррраз! И тут все бабах! Чесно, я думала, ты счас его голыми руками собираешься мутузить! Не, чесно, ты смелый! − последние слова Т"Йолу произнесла сексуально пониженным бархатным голосом.
   И тут же без перехода объявила:
   − А мы голодные. У тебя еда есть?
   Т`Палу, явно более молчаливая, чем ее подруга (сестра? Была в них какая-то схожесть), тоже подала голос:
   − Мы заблудились. И покурить бы...
   Т`Пимплу раздал им все, что у него было: немного хлеба и сыра, вода во фляге. Негусто. И за то спасибо старику-сенатору, что предупредил, еще и за город вывез. Он призадумался. Что ж с ними делать? Тут и с собой не знаешь, что делать. А еще эти дети... Он оглядел их. Великовозрастные дети. Даже можно сказать половозрелые.
   "Дети" же, между тем, безо всякой рефлексии, и тягостных дум о будущем дне, уписывали харчи с блаженным выражением на лицах. Т`Пимплу залюбовался. Он вообще любил смотреть, как едят женщины. Кстати о птичках, с женщинами у него было не очень. Не то чтоб совсем, а просто, как-то все не складывалось или не так складывалось. Ему не нравились пустоголовые светские львицы из столичной богемной тусовки, с которыми приходилось делить ночи, а его самого не вопринимали всерьез серьезные женщины, с которыми ему хотелось общаться. Маска приросла к лицу. Его смешивали с лирическим героем, вернее, здесь речь шла о комическом герое. Его лицо, его имя вызывали смех, и не ассоциировались с романтическими отношениями. И то сказать, клоун.
  
   Кастанда.
   Они шли по сельве. Было жарко и душно. Молодой человек принюхивался: ему все время слышался неприятный запах. За три часа похода он упал раз восемь. Кастанда со смехом подымал его, отряхивал и тащил дальше. На четвертом часе этого путешествия, когда он уже думал, что сейчас умрет, и минут пятнадцать еще будет шагать уже мертвый, постепенно остывая, Кастанда неожиданно объявил привал.
   Парень упал, как шел, перекатился на спину, и без мыслей в голове стал смотреть в небо, перекрещенное верхушками деревьев.
   Кастанда умело, будто был не бухгалтером КЗТС, а практикующим охотником, разжег костер с одной спички, и принялся шаманить на костре похлебку.
   − Слышь, паренек, − позвал он, − а как тя зовут-то?
   Поименованный паренек со стоном перевернулся на бок и посмотрел на него.
   − А ты хочешь сказать, что все это время ходил за мной и не знал кто я? Зачем тогда ходил?
   Кастанда выдержал его взгляд и расцвел в доброй улыбке.
   − Разве же я так сказал? − укоризненно произнес он. − Конечно, я знаю, кто ты. Но я не знаю, как тебя зовут. Я знаю, как тебя звать на самом деле. Но спросил, как тебя зовут другие люди, там, откуда ты пришел.
   Молодой человек покрутил головой. Он не понял ни буквы из того, что сказал старик. Но отчего было не сказать имя? Теперь−то?
   − Ну, Олег я.
   Кастанда хитро заулыбался:
   − Нееет, ты не Олег.
   − А кто ж я, по-твоему?
   − А вот за этим я с тобой и таскаюсь по городам и весям, чтобы ты понял, кто ты.
   − Ты же сказал, что знаешь, вот и скажи мне.
   − Если я скажу, ты ничего не поймешь. Нужно чтобы ты сам понял.
   Олег открыл было рот, чтобы задать следующий вопрос, который, как шарик на ниточке прямо-таки тянулся из него, но Кастанда резким жестом заставил его замолчать. Мирным тоном, который странно не вязался с жестом, он сказал:
   − Помолчи, береги силы. Сейчас придет Пульке и ты все узнаешь, увидишь, и, пожалуй, поймешь...
   − О, Господи, − простонал Олег, − еще Пульке какой-то... Когда ж он придет?
   Кастанда рассмеялся:
   − Обычно он приходит быстро. Сейчас мы его позовем, и он придет.
   Кастанда приставил руки ко рту воронкой и заорал не своим голосом:
   − Пулькееееее!!! Иди к нам!
   Из леса, метров так с пятидесяти, раздался суровый голос, говорящий по-русски с небольшим акцентом:
   − Выпить есть?
   Кастанда, хихикая по-стариковски, достал из портфеля, бутылку водки "Кристалл" и помахал ею в воздухе.
   − Иди-иди, принес тебе выпить.
   Пульке в лесу помолчал, не торопясь выходить, затем с сомнением сказал:
   − Опять нового привел? Будешь мозги крутить?
   Кастанда с готовностью достал вторую бутылку и подбросил ее через-за спину, как заправский бармен.
   − Иди, у меня еще есть!
   Пульке тяжело вздохнул и поинтересовался
   − А это, правда, тот Кристалл, тот самый? Не обычный?
   - Тот, тот, − Кастанда закивал, − ну, иди уже, а то сами выпьем.
  Угроза подействовала. Из лесу, с треском продираясь через заросли, вышел против ожиданий Олега, связанных с густым басом Пульке, тщедушный мужичок, неопределнного возраста, черный и смуглый, в затрепанных широченных джинсах и рубахе навыпуск защитного цвета. На голове его была мятая зеленая тирольская шляпа. Обут он был в китайские кроссовки. Щеки его ввалились, глаза блестели.
   Пульке, не здороваясь, сел к огню. Принял из рук Кастанды две бутылки "Кристалла", и, привстав, сунул в карманы брюк, отчего брюки раздулись. Проделав эту важную операцию, он просветлел с лица и бодро пробасил:
   − Наливай, чего мы на сухую нарешаем?
   Кастанда крякнул:
   − Ну, ты, брат... − но продолжать не стал. Пульке проигнорировал эту фразу, выжидательно глядя на Кастанду. Тот достал третью бутылку.
   − Но, гляди мне, эта точно последняя. Вот надо будет тебе Риккардо поить, а уже нет ничего, понял?
   − А Тропа на что? − выделив тоном слово "тропа", сказал Пульке, − небось, не обеднеешь, гринго.
   − Я тебе мальчик, что ли? Давай за дело, хватит трепаться. Мы же договорились: три за одну ходку.
   Он открыл бутылку, налил в пластмассовую кружку и в крышечку от термоса. Пульке покосился на Олега и вынул из воздуха видавшую виды черную глиняную кружку с белым узором. Кастанда плеснул водки и туда. Олег вытаращил глаза. Потом успокоился. Фокусник. Манипуляции. За этот день он уже такого навидался, что, собственно, так поражаться. Пульке достал из кармана рубашки какие-то листочки, растер в грязных пальцах, бросил в кружки и грязным же пальцем размешал.
   − Держи, − Кастанда протянул ему кружку, − мелкими глотками, да во рту подержи секунд пять.
   Заметив колебания Олега, он сказал:
   − Надо.
   Тот, привыкший за день делать что говорят, даже если говорят непонятное, стал пить, прихлебывая маленькими глотками. Он решил, что перед ними шаман-травник, навроде дона Хуана, и сейчас его подсадят на какой−нибудь пейот. Впрочем, водка с этими листочками приобрела дивный привкус, и некие новые качества, − с одной кружки Олега разобрало в эвкалиптовые дрова. Допив кружку, он поставил ее на землю и, прикрыв глаза, откинулся на ствол дерева, ожидая появления каких-нибудь приятных забористых галлюцинаций. Этот необыкновенный привкус, который придавали водке листочки, стал странным образом расширяться, и, растекшись с языка по всему горлу, наполнил голову, стек в грудь, и пошел в живот, и, в конце концов, захватил и ноги, после чего в голове у Олега образовалась этакая свежесть, а привкус преобразовался в звук − серебристый звон, звучавший во всем теле. Тело стало легким, и, казалось, при неловком движении могло взлететь.
   − Что, совсем тугой? − спросил Пульке, кивнув на Олега.
   Кастанда развел руками:
   − Веришь, неделю с ним бьюсь, таскаю по Киеву, и ничего, только союзника увидел. Но этот союзник нам не союзник. Так что без тебя, дружище...
   − Ничего, − обнадежил Пульке, − не впервой. А Киев, это где?
   Олег вскинулся:
   − Как неделю? Мы же только сегодня...
   Кастанда махнул рукой:
   − Не беспокойся, соколик, сегодня так сегодня, как скажешь.
   Олег снова успокоился и впал в блаженное оцепенение. Звон в его теле превратился в поглаживание по всему телу пушистыми лапками. Земли под собой он не чувствовал. Казалось, его тело парит сантиметрах в двух над ней. Он прикрыл глаза и покачивался где−то под облаками. Сквозь подступающее забытье он услышал голос Пульке:
   − Ну что, готов? Можно начинать?
   Кастанда поворочал Олеговы руки и ноги и разрешил:
   − Давай!
   И сунул в руки Пульке обычный небольшой молоток. С этим молотком, Пульке, не спеша, основательно ступая, направился к беззаботно лежащему на перине из облаков, Олегу, и, склонившись над ним, внезапно замахнулся молотком, явно собираясь раздробить ему череп.
   Олег спокойно посмотрел на молоток, оценивая опасность. Движение молотка в его представлении замедлилось в разы. Парень почувствовал, как вся его кровь, словно бы вскипев, устремилась к центру тела, одновременно в его теле поднялась и стала расти, приближаясь к бесконечности, странная сила. Ничего подобного он и представить себе не мог за всю прошлую свою жизнь. Разумеется, это было преувеличение, но ему казалось, что в размерах эта сила зашкаливает за пару килотонн ТНТ. Итак, сила росла, молоток приближался к его голове, набирая все большую скорость. А он все лежал и ничего абсолютно не делал. Что-то внутри не позволяло ему действовать, поскольку действие не было еще подготовлено. И лишь когда долото уже нависло над его лбом сантиметрах в десяти, квантовая система тела сновидения накачалась и выстрелила. У основания его шеи раздался странный щелчок, но анализировать ощущения было некогда.
   Олег шлепнул по молотку ладонью (молоток со свистом улетел в голубую даль) и рывком встал, сохраняя прямое положение тела, то есть не сгибал ноги, не наклонялся вперед, как это делает обычно нормальный человек, а просто оказался на ногах и при этом очень удачно присунул Пульке кулаком в глаз. Пульке хрюкнул, схватился за лицо и начал падать. Но пока он падал, Олег (или уже не Олег?), раскрыл кулак, мазнул по его лицу ладонью, зацепил по пути согнутыми пальцами-когтями ключицу, и снова сжимая кулак, резко опустил руку вниз, так что костяшкой при указательном пальце нанес косой удар−хлест, по свободно болтающейся брюшине Пулько. Итак, Пулько был сокрушен. Он еще падал, но опасности в нем уже не было. Чувствуя, что способен сейчас разорвать медведя, парень (нет, все−таки он был не Олег) обернулся к Кастанде, чувствуя, как рот его растекается в злорадный оскал (старик намозолил ему холку за эти две недели, нет, все-таки это были две недели). Но Кастанды нигде не было. Парень покрутился на месте, озираясь, переполнявшая его сила требовала выхода, у него буквально чесались руки и ноги, поэтому в движениях видна была своеобразная и характерная неуклюжесть. Силовая неуклюжесть.
   − Эй, ты! Бухгалтер хр...нов! Ты куда делся, а ну иди сюда, старая сволочь!
   − Ку−ку, сынок! − послышалось сзади. Парень резко обернулся, Кастанда, улыбаясь до ушей, висел на дереве прямо перед ним вверх ногами, как летучая мышь. Бывший Олег попытался от души съездить ему с левой по физионо...
   Но тут его внимание привлекло собственное его тело, блаженно дрыхнувшее в той самой позе, из котрой он вроде бы восстал к действию минуту назад. Парня охватил ужас.
   − А! Это как? − пятясь от спящего, пролепетал он.
   − Не бойся, − ласково сказал Кастанда, − и ловко спрыгнув с дерева, несильно стукнул спящего человека костяшками пальцев по макушке.
   Хотя удар по макушке получил другой человек, парень почувствовал словно электрический разряд, пронизавший и сострясший все тело от макушки до пяток. И тут он проснулся.
   Он так и лежал под деревом. Рядом лежал Пульке и со стонами ругался:
   − Команданте! Ту чингада мадре! На хрена мне это надо? Это каждый раз они меня так калечить будут! И не так же просто калечат, а еще дряни этой подпускают. В следующий раз ты двумя бутылками не обойдешься, понял? Минимум пять! И песо давай! Да ты что стоишь, лечи меня живо!
   Кастанда, заливаясь по-детски радостным смехом, склонился над раненым товарищем, и как было видно со спины, водил руками над его телом. Затем он протянул руки в стороны и потряс кистями в воздухе, при этом, с кистей его вылилась слабосветящаяся желто-зеленая жидкость, которая распавшись брызгами, растаяла в воздухе, как сигаретный дым.
   Он обернулся бывшему Олегу, подмигнул ему и искренне улыбнулся. Тот улыбнулся в ответ. Теперь он не был похож на нежно-глупого молодого украинского делягу. Это был воин и поэт. И, пожалуй, колдун. Улыбка осветила его лицо. Он шагнул навстречу Кастанде:
   − Здравствуй, отец!
   Кастанда обнял его так, что у обоих затрещали кости:
   − С возвращением, сынок!
  
  
  Глава 10. Дверь в Парадиз.
   ...никак не мог привыкнуть к виду белой Наски в джинсах и футболке. Мы все были одеты легко. В Питере было жарко. Даже слишком жарко. Невольно вспоминалась песня Майка: "Лето. Я весь изжарен как котлета. Газета есть, а пива нету, и я иду его искать..."
   Чертовы ведьмы не дали мне попить пивка. А так хотелось. Впрочем Наска тоже мягко возразила против распития мною спиртных напитков, исходя из того, что они замедлят мои реакции, а реакции нам сей час понадобятся все до последнего. А что реакции, что реакции? Рулить вроде бы как нам и не надо сейчас? Тут я немного ошибся. Рулить пришлось. Но не мне. Мы не так далеко отошли от парка, где вышли из портала, как Химса поняла, что идти пешком будет долго, и, как говорилось выше, жарко.
   Химса, приглашающим жестом увлекая нас за собой, решительно направилась в сторону машины ГИБДД, кстати, "Калина", в которой дремали два сотрудника ГИБДД, по-настоящему дремал, впрочем, один, а другой, зорко, по-ястребиному, поглядывал по сторонам одним глазом. Химса открыла дверцу автомобиля, вытащила дремавшего сотрудника за шиворот и уселась на его место, мы втроем поспешно забрались на заднее сиденье, не представляя, как она собирается объясняться с водителем. Хотя немного зная Химсу, я предполагал, что проблем у нее не возникнет.
   Ну, так и вышло. Она деловито назвала адрес, мент кивнул и поехал. На мгновение, я увидел вместо Химсы здоровенного краснорожего мордоворота в серой форме с бляхой на груди и полковничьими погонами.
   Минут через пятнадцать мы были на месте, стены подъезда, да и всего дома были расписаны т.н. граффити, типа "О Боб, ты − БОГ!". Я подымался по лестнице с бьющимся сердцем. Главное, что меня в этой ситуации беспокоило, это то, что я совершенно не представлял как все это будет происходить. А ведь сущий пустяк в нашей ситуации, не правда ли? Но тут мне на помощь пришла Химса. На площадке второго этажа она дернула меня за руку, и, развернув лицом к себе, толкнула, так что я шлепнулся спиной о стену и от удара задохнулся. Химса положила руку мне на грудь, и, вдруг, обратившись в черный дым, в котором промелькнули очертания антропорморфного богомола, вся втянулась мне в грудную чакру. Я задохнулся и минут пять кашлял, мучительно втягивая воздух. В груди саднило. Ира настойчиво подтолкнула меня в направлении лестничного марша.
   − У нас не так много времени.
   И видя, что я не тороплюсь бежать вверх по лестнице, ведущей вверх, а вместо этого, прислушиваюсь к необычным ощущениям внутри себя, − как бы в шутку, пригрозила: "Не будешь слушаться - она тебе печень прогрызет..." Меня передернуло. Однако пришлось подыматься на третий этаж, где жил наш "персона грата". Очень не хотелось мне идти туда. Каждый шаг заставлял меня буквально обливаться холодным потом, меня стало поташнивать, начались весьма болезненные спазмы в кишечнике, ноги как будто бы свинцом налились, я тащил их как гири. Возможно, впрочем, что это была реакция тела на чужеродное присутствие. Наска подставила мне плечо и кое-как мы дотащились до двери БГ. Ира, убедившись в том, что мы достигли цели, и я нажал звонок, поспешно спустилась по лестнице. Она должна была ждать нас во дворе, чтобы не отсвечивать, да и куда мне было бежать с этакой "ангиной" внутри. Итак, звонок прозвенел. Не прошло и минуты как дверь безо всяких "кто там" и заглядываний в навороченный глазок, отрылась. Вблизи, и по прошествии двух лет, Борис Борисович показался мне довольно худощавым, и каким-то посвежевшим.
   С секунду он смотрел на нас с Наской без выражения. Потом так же без выражения сказал:
   − Заходите!
   Хе, а мы настроились на обсуждение. Поэтому немного замешкались. Гребенщиков прикрикнул:
   − Да живее же! − буквально втянул нас за одежду и поспешно захлопнул дверь. В его действиях и голосе сквозила некоторая доброжелательная нервозность.
   Усадив нас на диванчик в маленькой уютной гостиной, он с минуту рассматривал нас. Затем сказал:
   − Ты похудел. Как всегда, коньячку?
   − Тут есть проблема... Борис... − осторожно ответил я. Он снова улыбнулся мятной анахатной (добрая, но прохладная, как бы обобщенно добрая, безлично-добрая) улыбкой, закинул ногу на ногу, и оплел колено длинными своими музыкальными пальцами. Покивал головой, приглашая продолжать. Во взгляде сквозило, − так-так, понятно, но посмотрим, что же дальше.
  − Я не помню, как всегда...
   Он пожал плечами:
  − И что из этого вытекает? Ты откажешься от коньячка?
   - Что Вы, полковник, как можно!
  И кой черт я его назвал полковником, не знаю, но он только одобрительно хмыкнул. Может, он и правда полковник?
   На столе быстро оказались две рюмашки и пузатая бутылочка старинного вида. Бутылочка-то ладно, а вот стакашки заставили меня приглядеться. В них, еще пустых, будто плескался туманный свет. БГ внимательно посмотрел на Наску, выставил еще одну рюмку и придвинул к ней. Когда он разливал этот свой коньячок, я обратил внимание, что жидкость тоже выглядела, словно подсвеченная изнутри. Цвет был не коньячный, а скорее чайный.
   БГ поднял свою рюмку. Мы с Наской взяли свои. Я чуть не выронил рюмку: она казалась живой, по−крайней мере, теплой. Мы выпили. Жидкость устремилась по моему пищеводу и, трепещущей теплой волной стала заливать все мое существо, эта река беспамятства вышла из брегов и моя личность, как заяц в половодье, заметалась среди выступающих из воды кочек, ища спасения от вод забвения, затем пришла судорога, она, как штормовая волна скрутила меня, выгнула дугой, я, кажется, упал на пол, и долгое время стоял на затылке и пятках, подергиваясь. Когда я пришел в себя, в ушах звенело, во рту был неприятный железный привкус. Перепуганное лицо Наски и озабоченно-разочарованное лицо БГ нависали надо мной.
   БГ поднял меня с пола одной рукой и осторожно усадил обратно на стул.
   − Нда, тяжелый случай. Что ж это, брат, с тобою сделали?
   Он рывком встал. Подлетел прямо, как невесомый. Прошелся вокруг меня эдакой эльфийской походочкой. Неожиданно крепко обхватил меня сзади за шею, я дернулся, но он ослабил давление на горло, подышал мне в ухо, словно принюхиваясь, и так же внезапно отпустил. Вернувшись на свое место, он уставился на меня как хирург на чувака с лишним комплектом органов.
   − Ладно, признаю, не вышло. Тогда, давай, невозвращенец, рассказывай. − Он сделал нетепеливый жест рукой.
   Я сказал:
  − Я помню слово "Олирна". Я знаю, что я не отсюда. А больше не помню ни черта. Я думаю, что мы как−то связаны, и ты можешь помочь мне вспомнить. Это так?
   Он улыбнулся.
  − Знаешь, если я до сих пор не смог... От этих его слов меня мороз продрал коже. Он помедлил. - Но кое-что в запасе у нас есть. Погоди-ка.
   Он вышел и вернулся с гитарой.
   - Сядь прямо. - Скомандовал БГ. - Я рефлекторно выпрямился - такая сила и власть прозвучали в его голосе. Черта с два можно было ожидать такого тона от рафинированного конопляного интеллигента, каким многим кажется этот человек. Это был тон военного. Наска тоже подтянулась.
   - Смотри мне на руки. - Приказал он. Я во все глаза уставился на его изящные пальцы, мягко легшие на струны. Он заиграл. Музыка потекла неспешным вычурным хороводом звуков. Я едва врубился что это - вступление к золотому городу, в такой странной, непривычной манере играл он его.
   Затем со мной опять стали твориться странные вещи. Честно говоря, со мной в последнее время постоянно творятся странные вещи. Потому было бы правильнее назвать все эти удивительные явления рутиной. А вот если бы позвонила бы мама и попросила бы купить хлеба, - вот это было бы чертовски странно. Рутина состояла в следующем: в глазах у меня померкло, или в комнате наступила темнота. Я едва различал боковым зрением Наску, сидящую рядом. Единственным источником света в комнате были пальцы БГ мягко перебиравшие струны. Свет был звуком, исходящим от этих струн из-под его пальцев. Он вроде и не пел, но я слышал слова. Хотя это были и не слова. Голос внутри меня наставительно сказал, что это "Большие слова", а называются они так потому, что они больше, чем слова. Эти Большие слова, сказал затем голос, - они из раньшего или старшего языка. Эти слова были текстом Золотого города. Но они, как бы не говорили, а скорее рисовали или даже делали, эти слова были зримыми и деятельными. И я видел и воссоздавал из себя и внутри себя неописуемой, исцеляющей больные души красоты золотисте прозрачные стены вечного несозданного города, и лев сошел ко мне со стены и я видел, как горит его грива, и я сам был им. И золотой орел слетел со стены, и, повернув голову, зорко взглянул на меня, и я был им, и когда появился синий телец, я был им, и я стал четвертым из них, который был нигде и не от мира сего. И тьма рассеялась, и я снова был один и здесь. И перед глазами у меня была чья-то рука. Эта рука была бледно-синяя, так что вены не выделялись на ней цветом. Я увидел, что это внешняя часть кисти мне захотелось увидеть внутреннюю. Я захотел, чтобы кисть перевернулась. И хотя я не мог ничего сделать для этого, − у меня не было еще ни рук ни ног, кисть послушалась и перевернулась. Ладонь оказалась желтая, оранжево−желтая. "Ох−ра. Где−то я та−кое ви−дел", − подумалось мне по складам. Думать не хотелось. Но, когда у меня появилась эта мысль, она появилась в голове. Я понял, что голова у меня есть, тогда я почувствовал шею и смог поднять голову. Я снова посмотрел на руку. Это была моя рука. Какое-то время я видел только руку, все остальное тонуло в каком-то белом тумане. Постепенно я стал видеть окружающее.
   Гребенщиков с интересом рассматривал меня.
   − Судя по всему у нас опять никаких результатов. − Сказал он.
   Я беспомощно выставил перед собой синюю руку с оранжевой ладонью.
   − Господи, а это что такое?
   Посмотрев на Наску, я понял, что в зеркало смотреться необязательно, − я весь такой, интересно, надолго ли это?
   − А это, милый мой, твой истинный облик. Нерунга. − Он сказал это слово и оно прозвучало словно пропетое органной трубой, так изменился его голос.
  Я растерянно оглядел себя.
  − Но я по-прежнему ничего такого не помню...
  − Истинный облик проявился, а истинная память − нет. И это значит, мой дорогой архат, что я обязан вернуть тебя на родину. Сам я помочь тебе не могу, а в стационаре с тобой поработают мастера. А вот что с Вами делать, мадемуазель? − он развернулся к Наске.
   Наска вопросительно посмотрела на меня.
   − Ты выглядишь по-другому, − сказала она в своей очаровательной иронично-романтической манере, но...
   Я поцеловал ей руку, как тогда на озере, и закончил за нее, − ... но я принадлежу тебе, и буду принадлежать, чтобы ни сделали со мной эти мастера.
   − Ребятушки, − осторожно сказал БГ, − этой милой леди придется подождать по эту сторону. Ей нельзя пройти в ворота.
   Меня эти слова поразили, я и не представлял себе возможности разлучиться с Наской хоть на минуту. Все последнее время она была со мной, поддерживая лучшие стороны моей натуры, и я, как само собой разумеющееся, полагал, что и в Олирну она пойдет со мной. Хай там що, как говорят у нас на Украине.
   По-своему расценив мое замешательство, БГ успокоил меня:
   − Здесь она будет в безопасности, я даже смогу предоставить ей достаточно полезное развлечение.
   Он положил руку мне на плечо и открыл дверь прямо в стене, выходившей, казалось бы, прямо на улицу. Без эффектных жестов, без рисования на обоях, безо всяких артефактов, он просто толкнул стену пальцами, и в ней, лучась ярким изумрудным светом, открылся проем входа в высший мир.
   - Иди, тебя встретят и проводят...
   Я растерянно оглянулся на Наску и тут началась заваруха.
   В центре комнаты словно бы произошел мягкий взрыв, все заволокло черным дымом, меня швырнуло на стену. Из клубов дыма вынырнули две фигуры (старые знакомцы, давно не виделись) черных богомолов, они скользнули к чудесной двери и замерли возле нее, покачиваясь в боевой стойке. Почти сразу же я испытал мощный толчок в область груди, еще сильнее вдавивший меня в стену, и из меня дымной струей, на лету обретая очертания гнусмаса, вылетела Химса и ринулась на этих двоих (я был готов предположить, что это Зарк и Замак). Гнусмасы, простите олли, сцепились перед дверью в яростной схватке. Эта схватка оказалась странным, но увлекательным зрелищем. Она была яростной не в том смысле, в каком бывает яростной драка теплокровных животных, скажем собак или кошек, − знаете, слюни во все стороны, рычание, вой, визг... Нет тут было не так, тут трещал-шелестел раздираемый хитин, свистели секущие боевые конечности, трещали надкрылья, а сами бойцы обменивались этим своим характерным мурканием, звучащим, в общем−то, даже ласково. Их боевые крюки сцеплялись между собой, они наносили удары и парировали их, практически не размыкая эту сцепку. Химсе приходилось трудно, один из ее противников постоянно нагружал ее равномерными, непрерывными сериями ударов, которые она была вынуждена отражать, а другой тактически грамотно заходил с флангов и старался достать ее в относительно мягкие бока, а то норовил перепрыгнуть через своего брата и заскочить Химсе на спину. Впрочем, она пока справлялась, проявляя немыслимую для человека маневренность, она отпрыгивала, отступала и наступала снова , уклонялась и даже сама переходила в контратаки. И все же исход боя не вызывал сомнений, они бились уже секунд пятнадцать и было ясно, что еще пятнадцать таких же секунд Химсе не выдержать. Я скосил глаза на БГ, стараясь держать этих черных красавцев в поле зрения. БГ не подавал признаков страха, он бесстрастно созерцал богомолью кучу-малу с видом полного принятия ситуации. Наска казалась растерянной , она, по-видимому, не могла оценить происходящее. В это время обстановка снова переменилась: выбив окно, в помещение с треском влетел еще один богомол и застрял до половины, запутавшись в защитных чарах, а то ли просто в занавесках. Он ворочался в оконной раме, преодолевая охранное волшебство, и, в конце концов, преодолел, оказавшись в комнате, изрядно покоцанным, но не побежденным. Защитные чары, препятствуя движению, также сбивали магическую маскировку, возвращая магические существа к первоначальному состоянию. В данном случае охранные чары оказались видимо в затруднении, поскольку все три облика Иры, а это была именно она, были в большой степени истинными. В результате в помещение ввалился некий уродливый и жуткий гибрид человека, богомола и кваг−хи. Лицо ее было человеческим и узнаваемым, но серым и с красными глазами, из человеческого торса торчали боевые крюки богомола. Ноги были жутким переплетением мышц, кожи и хитиновых платинок. Только босоножки были практически не тронуты. Продравшись, наконец, в комнату Ира злобно зыркнула на нас, и ломанулась в гущу боя.
   − Ага, вот оно как, − прокомментировал это явление БГ.
   Вступление Иры в бой изменило баланс поединка в пользу Химсы. Полетели клочки по закоулочкам. Химса с Ирой стали уверенно теснить противников по направлению в двери, явно стараясь по−возможности прорваться в дверь мимо братьев. Заприметив это, БГ отклеился от стены и сделал воспрещающий жест.
   − Эй, туда нельзя! −
   Но никто не обратил на него внимания. Тогда он оградил дверь струящимся с потолка и уходящим в пол потоком светящихся синих звездочек, суровый электрический вид которых, не сулил ничего хорошего, тому, кто сунется в дверь, несмотря на предупреждение.
   Но они сунулись. Ира с Химсой надавили на братьев, так, что прижали их к преграде, и завеса прижарила им зад. Полетели искры, пошел дым, мерзко запахло... ну, по-видимому, жареным богомолом. Братья, издав сухой треск, напоминающий звук, издаваемый гремучей змеей, отскочили в стороны, освободив "дамам" путь к двери. Ни на секунду не задумываясь, Химса, перевоплощаясь в движении, прыгнула в сияние за дверью. Мгновение помедлив, Ира прыгнула за ней. Только завеса сверкнула электросваркой, да еще сильнее запахло жареным. Зарк и Замак тоже трансформировались и, наверное, это замедлило их реакцию. Один из них попытался ухватить Иру за ногу, и в принципе схватил, но та отбрыкнулась и в руках (уже в руках) его осталась Ирина босоножка.
   Он так забавно стоял с этой туфелькой в руке, что я не удержался от смеха, совершенно не уместного сейчас:
   − Блин, Золушка! Я не могу! Золушка после двенадцати ударов в тыкву!
   Зарк и Замак, тем временем, вполне оформились в людей. Тот из них что держал в руке босоножку, плюнув в сердцах, бросил ее на пол и прыгнул в дверь, не взирая на ожоги. Брат его последовал за ним.
   БГ взялся за голову.
   − Вот только этого нам и не хватало. Вроде ниоткуда новая посуда. Послушай, Айгрис, после кондиционирования, тебе придется ответить мне на несколько вопросов. Например, что это было? Понимаю, сейчас с тебя как с гуся вода. И вот что, бери свою стальную принцессу, − он критически оглядел Наску, и уточнил, − свою принцессу из нержавеющей стали и иди туда.
   − Куда туда?- опешил я.
  − Туда, туда, − он указал мне на дверь, − туда, где твоя Родина, сынок.
  − Но куда я там пойду? Я же ничего... − БГ прервал меня, − знаю, знаю... Вот там тебе все и расскажут, иди, не бойся, я не могу тебя отвести за руку, хоть мне и хочется, честное слово, мне нужно быть здесь. Иди и пригляди там за всей этой компанией нелегальных мигрантов. Хэ, они думают им там марципаны...
   − А там что?
   − А там Зор-Освалагон со всеми своими рыцарями...
   Я стоял как парализованный, мне и хотелось войти в дверь высшего мира, но я как-то не мог собраться. Ситуация развернулась неожиданно и я потерял мотивацию, вроде как бесхозным остался. А тут еще какие-то рыцари, прости Господи. Почувствовав это, Наска взяла меня за руку, − Пошли, Сашья. − И утянула за собой в мягко мерцающую изумрудную неизвестность.
  
  
   Т`Пимплу и другие игвы. Баллада о любопытном слоненке.
   ...В Друккарге все жители игвы. А все игвы − атеисты. Абсолютно все игвы − атеисты, как это ни удивительно. Но так было не всегда. Когда−то давно, давным-давно, игвы были избранным народом божьим. Игвы дружили с Богом. Они почитали Бога, как своего создателя, и старались сделать для него добрые и красивые поступки, они помогали друг другу и животным и растениям. Заботились друг о друге, рисовали красивые картины, строили красивые светлые города и деревни, в которых радостно было жить детям и взрослым. Они помогали также другим мирам. И Бог смотрел на них сверху, и радовался , что его дети так хорошо, так правильно живут, и даже иногда Бог плакал от радости тогда шел теплый, грибной дождик. И когда Бог увидел что все игвы хорошие и добрые − он дал им большую силу, чтобы они еще лучше и еще больше делали добро на земле, − магию.
   − А потом, бабушка?
   Пожилая игва потрепала внука по нежной макушке и снова уткнула взгляд в клубок толстой красной шерстяной нитки, серебрянные спицы чудесного вида (хоть вязать ими, хоть иглоукалывание делать), споро порхали на шерстью, заплетая нити трех разноцветных клубков в красивый свитерок, напоминающий по расцветке северное сияние или по− крайней мере радугу. Когда старушка потянулась к головке ребенка, играющего на полу, стало видно, что спицы работают сами, без помощи ее рук. Из кухонного зала большого дома доносилось приглушенное звяканье посуды, но мальчик знал, что там никого нет. Бабушка− последняя волшебница Друккарга, прекрасно одна справлялась со всеми домашними делами. Допустить в дом прислугу для нее было позором.
   − А потом... Потом вышло плохо, Слоненок. Наши предки становились все сильнее, все больше делали добрых дел. Они стали такими сильными, красивыми и такими добрыми, что забыли, зачем все это нужно. Они стали делать добро ради добра, служить и поклоняться красоте, и так они стали рабами своей силы и своей магии. Они хотели еще больше силы и еще больше, все больше и больше, пока не увидели, что так много силы как им хочется накопить просто не возможно.
   Тогда появился Великий маг С`Цукен, и рассказал игвам, как можно накопить бесконечное количество силы, добра и красоты − для этого, сказал он, нужно сделать волшебные куклы − ум, денеги и технику. Ведь куклы - могут быть тем, чем они не являются. И он дал игвам ум, деньги и технику. И игвы стали напрягать ум, зарабатывать деньги и развивать технику. А магию они потеряли. Ведь чтобы быть магом надо вставать в 4 часа утра, обливаться холодной водой и три часа делать зарядку. А эти нехорошие игвы хотели только наслаждаться.
   − Бабушка, а что значит наслаждаться?
   − Ну, как вроде мороженого много кушать.
   − Бабушка, я не буду кушать мороженое, я хочу стать магом...
   − Ты молодец, малыш, молодец. − Старушка положила руку на теплую шейку ребенка. В глазах ее блеснули слезы. − Я попробую помочь тебе...
   Т`Пимплу был магом. Тщщщщ! Только никому не говорите. Принудительное лечение это минимум неприятностей, которые могут погтсичь беднягу Т`Пимплу. Трах-бах, три литра нейролептиков и никакой магии, только и здоровья тоже никакого. И на работу не возьмут даже дворником − кому дворник-дурак нужен? Впрочем бедняга Т`Пимплу уже достукался до таких неприятностей... И причем безо всякой магии. Ведь он действительно был магом. Именно был... Пока была жива бабушка. То есть в возрсте десяти лет он был еще волшебником и, как положено, творил тихие скромные чудеса. Родители хранили сдержанный нейтралитет, под условияем полной тайны. С уходом бабушки никаких чудес больше не было. Он стал обычным школьником, который постепенно отучился вставать рано, питаться по диете и выполнять чертову кучу изнурительных упражнений. А зачем? Он, вроде и делал все как надо, а ничего больше не получалось. Даже полы приходилось мыть самому. Так−то, а бедная старушка верила, что у него есть какой-то особый талант, как она говорила "коронка".
   Но как же все эти кретины, сволочи и кретины, причастные к его изгнанию, не могут понять, − он же пошутил!!! Ха, как раз это-то они и понимают, ведь его именно за то и поперли, что пошутил. А просто или уж непросто... Главное, что неудачно. Так что магия здесь не причем. Так он заключил в конце своих размышлений. Но Т`Пимплу чувствовал , что он не прав, магия была очень даже причем. Только он не знал, каким боком. Но вот здесь, − в сердце, он чувствовал, что своим нынешним положением он обязан горячо любимой (без шуток!) покойной бабушке.
   По его расчетам, они с девушками уже довольно глубоко забрались в лес и довольно далеко отошли от несчастного места. Девчонки оказались довольно соображающими созданиями, студентками-политехничками. Это было все, что Т`Пимплу от них узнал. На вопросы что они, собственно тут делают, и как их занесло в такую глушь, они мурлыкали что−то совершенно несуразное и было видно, что эти вопросы их напрягают. Т`Пимплу не стал развивать тему, ну не хотят люди говорить, да и ладно, что он, полицеский что ли?
   Эта мысль привела его к тому, что девчата, возможно, скрываются от полиции. А кто в нашем славном едином социуме может скрываться от полиции кроме придурошных опальных комиков? И тут его осенило, прямо-таки долбануло в макушку:
   "Сумаронги норца"! Бунтовщики−экологисты! Во попал! Если его загребут вместе с ними, им могут вменить даже убийство бешеного рарруга, как посягательство на основы государственности. И расстрелять на месте, без суда и следствия? По законам военного времени. В таком случае, ему было бы лучше остаться в столице. Ну посидел бы в Цитадели годика три, пока гнев Верховного Игвы утих бы. Но был бы цел!
   А Сумаронгов согласно приказу Верховного расстреливают на месте, без всяких процедур. Ну, то есть, наверное, полицейскому надо будет как-то объяснить с чего он решил что игва − сумаронг. А то, что ж это будет? Наверное...
   Ну, погоди, погоди, − шикнул он на себя, да с чего ты решил, что девчонки бунтовщицы? Ведь они может быть туристки? Нет, ну не похоже, хрена ли туристки пойдут в лес в бальных платьях? Нет, есть, конечно, и такие дуры, но эти-то вроде бы и не глупенькие. Так что же? Авария лесохода? А чего молчат−то? И как они связаны с рарругом и вертолетом? Он чувствовал, что связь есть. Помаявшись такими мыслями, он был отвлечен от них серией урчаний в животе, и острым грызущим чувством голода. Чорт! Надо бы до конца дня выйти к какой-нибудь деревне... Она должна быть, по идее, где-то здесь...
   Опа! Т`Пимплу зацепился за что−то штаниной и с треском полетел наземь вверх тормашками! Девушки помогли ему подняться. С кряхтением разогнувшись, он увидел обрезок колючей проволоки, о который и запнулся.
   − А это еще откуда?
   Подняв глаза в направлении в котором они продвигались по лесу, Т`Пимплу увидел протянутую поперек их маршрута линию колючей проволоки.
   − Что-то многовато здесь всякого военного... − протянула Т`Йолу, укрепив Т`Пимплу в его подозрениях. - Может, повернем?
   − Да куда же? − растерялся Т`Пимплу, − ведь заблудимся, девочки, и темнеть скоро будет, кто его знает, сколько у них тут еще бешеных рарругов припрятано? Давайте, ну−ка...
   Он отыскал разрыв в проволоке и растянув его по вертикали, организовал для девушек молодежную калитку, как говорили во дни его юности.
   Минут пятнадцать они шли невозбранно среди лесной растительности. Их несколько насторожили несколько мертвых пташек, увиденных в траве, потом они увидели мертвую шрогу − древесный грызун, вроде белки с забавным серебристым хохолком. Вдруг Т`Йолу остановилась и схватила Т`Пимплу за руку.
   − Стой! Смотри!
   Все они, присев за куст, спрятались. Выглядывая из густой листвы, и весьма живо походя на смесь некоей аватары Ганеша, волею рока заброшенной в этот причудливый мир, и любопытного слоненка из сказки Киплинга, которому приспичило в очередной раз узнать, что ест крокодил на обед, Т`Пимплу обшарил взглядом пространство впереди себя, и заключил что его спутницу напугало небольшое здание, разрисованное камуфляжем и негармонично торчавшее прямо посреди лесных зарослей.
   - Ну что ты, не бойся, − вот и жилье появилось, пойдем, пойдем, − подгоняемый голодными спазмами в желудке, Т`Пимплу решительно выломился из кустов и направился к домишку. Девочки доверчиво посеменили за ним, все же немного побаиваясь.
   Когда они приблизились, оказалось что домик этот лишь часть расположенного здесь копмплекса, очевидно военного, который и защищала от любопытных колючая проволока. Копмплекс состоял из двух десятков таких же домиков, стоящих по периметру квадрата, стороной метров сто.
   − Военные! − придушенно прошептала Т`Палу. Т`Йолу шикнула на нее, − не бойся, дурочка. Не съедят тебя военные. Куда теперь денемся? Пошли.
   Они постояли, вслушиваясь и вглядываясь. Но было тихо, если не считать естественных для леса птичьих криков. Все же Т`Пимплу помимо воли ощутил какую-то тревогу, какую-то тень смерти обитающую в этом месте. С замиранием сердца они двинулись дальше.
   Еще несколько шагов и увиденное в центре базы, а это была, судя по всему, именно военная база, заставило всех троих вскрикнуть.
   Площадка между домиками была буквально завалена трупами игв в военной форме. Ветерок переменился, и жуткий запах гниющего на солнце карроха, ударил им в ноздри.
   В центре этой нечаянной гекатомбы возвышалось странное сооружение из стекла и металла, напоминающее не то киоск мороженного, не то маленькую химическую колонну для разделения нефтепродуктов. Стена сооружения была проломлена, и из пролома торчал металлический цилиндр, разорванный по бокам и на конце. По хищным стальным плавникам по бокам цилиндра можно было понять, что это ракета. Причем она явно появилась изнутри этой непонятной конструкции. Эдакий ребус! Однако, судя по всему, эта ракета и стала причиной смерти всех этих игв. Но... Но как все это могло случилось?
   − Ну с одним тут ясно, − хрипло сказала Т`Йолу, отвечая на невысказанный вопрос. − Вот это, − она ткнула пальчиком в ракету, − химический боеприпас. Он тут чпокнул и им всем − умц! − она чирнула по горлу ребром ладони.
   − Откуда такие познания? − встрепенулся Т`Пимплу со своими ожившими снова подозрениями, но Т`Йолу отмахнулась от него.
   - Ой, не льстите бедной студентке, это элементарно. Мертвые птицы и звери на подходе − раз, тела целы − два, корпус бомбы − тоже целый, только слегка разорван, − три. Выводы − газ! Газ всех убил и его ветром рассеяло. И гравикоптер...- она встала на площадке, лицом к солнцу и с серьезным видом приподнявшись на цыпочки, прочертила ладошкой у себя над головой, проводя линию от солнца к месту падения гравикоптера.
   − Ну, правильно, он как раз на посадку заходил сюда и его тоже накрыло. А он так и летел отсюда, как попало, уже с мертвым пилотом. И там упал.
  - А рарруг-то откуда взялся бешеный? Ты и это знаешь? − он пристально посмотрел на Т`Йолу, но девчонка не собиралась играть с ним в гляделки :
   − Вот-вот, нам сейчас только до рарруга, сматываться отсюда надо. Она замолкла и уставилась в небо. Т`Пимплу непроизвольно поднял голову, но в небе ничего не было. Он вдруг услышал слабое жужжание, доносящееся откуда-то сверху. Вертолет! Им овладела паника. Скрыться, бежать немедленно!.. Но куда? Пока он размышлял жужжание приблизилось и вертолет (военный!) показался из-за крон деревьев. Времени не было. Тут взгляд его упал на загадочную конструкцию из которой торчала ракета. В задней панели объекта был довольно широкий горизонтальный люк и он (о чудо!) был открыт.
   - Сюда! Сюда! - он потянул девушку за рукав.
   Но Т'Йолу, напрягшись, попятилась от люка. Т`Палу спряталась за спиной подруги.
   Махнув на девчонок рукой, Т`Пимплу уже до половины влез в люк ничерта не видя перед собой в кромешной тьме. Т`Йолу вдруг схватила его сзади за штаны,
   - Эй, дядя, а может ну его? Мы же не знаем что это такое, а вдруг там мясорубка?
   Т`Пимплу яростно извивался всем телом, стараясь забраться поглубже в черную дыру, уже не соображдая что делает, лишь бы оказаться подальше от вертолета и опасных девчонок, но вырваться не мог.
   Внезапно рев вертолета приблизился так, что ударил по ушам, послышался стук, словно бы отбойного молотка и в стенах будки стали одно за другим появляться отверстия. Внутри сразу посветлело.
   − Стреляют! − мелькнула у Т`Пимплу паническая мысль. Девчонки снаружи завизжали, и он почувствовал, что Т`Йолу уже не держит его, а, напротив, изо всех сил толкает в задницу обеими руками.
   − Фу, как неудобно получается, - подумал он и полетел в черноту вниз головой, следом за ним, не прекращая визжать, полетели чертовы студентки
   Он летел так долго, что вполне мог позволить себе сказать:
   - Чем дальше, тем любопыственнее...- но потом задел рукой за стенку и его стало кувыркать, что, видимо, и спасло ему жизнь, потому что, вписавшись головой даже в кучу навоза, он, наверняка сломал бы себе шею, и не узнал бы, что будет дальше.
   А так он просто испытал огромную перегрузку, его словно поймал мягкий батут, и он вдруг почувствовал, что он уже не падает а летит вверх, но потом он все же грохнулся со страшной силой плашмя, и на него еще свалились Т`Йолу и Т`Палу тоже.
   − Вот опять неудобно получилось, − подумал он и отключился.
  Глава 11. Лисы, фениксы и саламандры.
  Черкасов.
   ...Бред, бред, бред, − подумал я, − увидев рыцарей Зор−Освалагона стоящих за невысокой конторской стоечкой в бронзовых шлемах, похожих на тазик Дон Кихота, из-под которых торчали острые рыжие уши. Бред, я, наверное, сплю, ущипните меня. Ах да, я ведь и правда сплю... Видимо, я бормотал все это вслух, потому что Наска внезапно ущипнула меня да так, что я подпрыгнул и наградил ее негодующим взглядом.
   − Что? Ты сам просил, − невинно ответила она.
   − Вот демоница ты все-таки зеленая, а я-то думал ты - травушка-муравушка.
   − И не правда Ваша, дядьенька, − задиристо ответила она, − я − создание благое, будьешь хорошо учьиться − сам узнаешь. А травушек−муравушек, у нас в Нэгже не берут. Я уж скорее Сивка−Бурка. Иснт зис?
   − Йес, ай ду, − горько сказал я, − йес ай ду, а х...на ли толку?
   Однако мне попустило. И вид этих странных существ, не вписывающиеся даже в мои новые представления о реальности перестал шокировать меня.
   Представьте себе лисичку из русской народной сказки, такую себе слегка антропоморфную лису Патрикеевну, на задних лапках, ростиком с полчеловека, которая натянула лазоревый мундирчик в золотом шитье, в кирасе желтого металла, и с пресловутым тазиком Дон Кихота на голове. В довершение сюра лисичка вертела в лапе авторучку, и, гад буду недешевую, судя по виду. На стойке были в изобилии разбросаны какие−то бланки. Так вот за стойкой таких лисичек было две. И был большой белый зал, к котрому крестом подходили четыре коридора. Зал был разделен на две половины прозрачным барьером от пола до потолка. В барьере было несколько ворот, в которые по очереди проходили какие−то люди, а может и не совсем люди, а может и совсем не люди. У каждых ворот стоял лис в мундире и проверял документы путешественников. Похоже было на таможню или пограничный терминал.
   Одна лисичка очень приятно, обаятельно так, улыбнулась, и баритоном сказала, вернее, получается, сказал:
   − Доброго времени суток день, экстерриториальный мир Зор-Освалагон привествует Вас! Капитан Ветта Киицу поможет Вам разрешить все возможные проблемы!
   Мне стало смешно. Я чувствовал, что смеяться не нужно, ни в каком разрезе, это может очень повредить нам, и, тем не менее, мне приходилось делатиь над собой усилие, чтобы не рассмеяться, такие они были забавные в своих мундирчиках и во всей этой сверкающей бронзе.
   Подойдите ближе, - приветливо сказал лис
   Мы приблизились к стойке.
  Предъявите Ваши документы, − любезно сказал лис. Выговор у него был чистый, литературный без московского "аканья", и без нашего южнорусского "геканья", "г" в слове "освалагон" он выговаривал твердо.
   Вот тут я немного растерялся, − документов-то у меня никаких и не было. Какие у сновиды документы? Усы, лапы и хвост, вот и все мои документы. Я оглянулся на Наску, она развела руками, − все ее бумаги вытащила Ира.
   Я кашлянул в кулак и решительно сделал еще один шаг к барьеру:
   − Эээ, уважаемый, эээ... сэр рыцарь! − обстановка вдохновила меня на это наивно−торжественное обращение, но я чувствовал что не ошибся, − видите ли...
   − Вижу, − перебил меня лис, − вижу, вижу. Целый букет нарушений. Документов нет. Незаконное и противуправное (он так и сказал "противу") пересечение трех границ. Нет, четырех, − заметил он, потянув черным блестящим носом. Лис продолжал любезно улыбаться, но тон стал раза в два прохладнее.
   Каких четырех, − попытался я защититься, пытаясь в уме посчитать миры , границы которых я (видимо, незаконно, по корайней мере никого не спрося и даже не по своей воле) пересекал в последнее время.
   − А Аквитру?!- с неожиданным возмущением вскинулся лис, − а как же Аквитру?
   − Но, видите ли, у нас были обстоятельства, которые, эээ...
   − Вижу, вижу, − теперь уже примиряюще сказал лис, − это да, это влияет. Но все равно проблемы у Вас есть. Он помочал, глядя на пол. Потом снова вскинул сияющую мордочку, − и восторженно вскричал, − но ведь затем мы и здесь, рыцари Зор-Освалагона, чтобы разрешать все возможные проблемы наших гостей!
   Эти его эмоциональные переходы в контрасте с забавным, каким−то кукольным видом меня изрядно напугали. Я начал чувствовать, что у нас тут будут серьезные неприятности.
   Молоденькая лисичка, все это время стоявшая рядом молча, подала голос. Мягким грудным контральто она спросила:
   − Позвать третьего?
   − Да, да, придется звать третьего. Зови.
   Лисица нажала на стойке кнопку развитой лапой с довольно длинными пальцами и аккуратными коготками, покрытыми алым лаком. Раздался переливчатый звон, в конце белого коридора хлопнула дверь и вскоре к нашей стоечке подошел еще один лис. Они втроем выстроились в ряд. И наш капитан Киицу радостно объявил:
   - Заседание ургентного трибунала объявляется открытым! Председательствует капитан Киицу, в ведении протокола отказано, поэтому в секретаре необходимости не имеется!
   Я оторопел.
   Лис бойко продолжал:
   Неустановленные лица, происходящие из миров Энрофа и Гашшарвы, брамфатуры Шаданакара, обвиняются в систематическом незаконном пересечении границы с неустановленными целями. В соответствии со статьей триста двадцать шестой таможенно−пограничного кодекса Зор−Освалагона указанные лица приговариваются к немедленному уничтожению. Уничтожение провести с отсрочкой пять минут по времяразмерности Зор−Освалагона.
   Лис также радостно и впредупредительно обратился к нам:
   − Желаете что-нибудь сообщить трибуналу? Пока Вы сообщаете информацию время не отсчитывается.
   Но... А...
   − Да? Говорите!
   - Но почему уничтожение?
   − Вопросы трибуналу задавать не разрешается. Можно сообщать информацию.
   Я буквально затараторил:
   − Но мы попали сюда не по своей воле, и границу пересекали под действием насилия, нас заставили, нам угрожали!!! Нашей вины нет!!!
   Лис сложил лапы, как священник, и закатил глаза с мудрым видом −
   − Да, это такая трагедия, но, Вы же понимаете, это не имеет отношения к делу, мы обязаны уничтожить вас, потому, что ваши переходы нарушают закон причинности и тем угрожают самому порядку реальности. Разумеется, ни о каком моральном осуждении и речи быть не может. Мы Вас не осуждаем. Мы Вам даже сочувствуем.
   Пока он говорил, у меня в голове бешено вращались колесики, шарики и ролики, стараясь выстроить из себя схему спасения. Ведь БГ был уверен, что мы прорвемся, он не отправил бы товарища на верную смерть.
   Наска нервно озиралась по сторонам, видимо, пытаясь понять: как они собираются нас уничтожать. Никаких предпосылок к анализу этого вопроса не было заметно.
   − Но Вы же обещали разрешить все наши проблемы!!!
  Лис прижал лапу к сердцу:
  − Дорогой мой, это и есть решение всех Ваших проблем, в следующей жизни Вы меня поймете, я уверен. И еще будете благодарить. Ведь пострадав невинно, Вы получите большой бонус! И следующее Ваше перерождение будет очень перспективным! У Вас есть еще информация для сообщения трибуналу?
   Я открыл рот в поисках каких−то грамотных юридических слов, которые могли бы дойти до этих кровожадных зверей, чтобы они поняли, блин, что нельзя так с людьми, ну вообще с мыслящими существами, должен же быть какой−то процесс, кассация, апелляция в конце концов!.. А то, что ж это − сразу расстрелять...
   − Время пошло, − заметил лис, поглядывая на секундомер, появившийся в его лапе. − Вам следует обратиться к Вашим высшим атманическим эгрегорам с последними просьбами.
   Мы с Наской завертели головами, но никаких суперэкзекуторов, которых мы ожидали с минуты на минуту, в виде скажем, роботов с плазмометами, что-то не появлялось. А что же за инквизитор без экзекутора? Итак, мы стояли и смотрели на лисичек, ожидая неминуемого конца. А лисички стояли смотрели на нас, тоже в ожидании, но, видимо чего-то другого, потому что это ожидание было у них замешано на разочаровании и даже растерянности. Наконец, молоденькая лисичка не выдержала,
   − Они не понимают, − сказала она председателю трибунала, − позвольте я с ними поговорю.
   − Поговори, можно.
  Лисичка поманила нас лапкой, − пойдемте со мной, − и быстро направилась к отдаленной двери, которая открывалась в небольшое роскошное помещение, явно переговорного назначения.
   − Садитесь. − Лиса не дожидаясь нас, уселась на мягкий кожаный диван, изящно положив на колени пушистый рыжий хвост, казавшийся живым. Он и в самом деле жил какой-то своей жизнью, независимой от хозяйки, − помахивал, чувствительно подрагивал, по нему пробегали волны. Лисичка цапнула со стола бутылку, не глядя, открыла сейф, метнула на стол рюмки, разлила. Придвинула нам.
   − Пейте.
   − Спасибо, нас уже угостили.
   − БГ?
   − Он.
   − Тогда Ваше поведение мне понятно. Очень абстрактный человек. Тяжело с ним. Несколько конкретных рекомендаций значительно облегчили бы Ваше путешествие, по-крайней мере у нас. Слушайте внимательно. Нет, лучше смотрите. Ну-ка, что это?
   Лисичка потерла большой палец об указательный. Я обратил внимание, что большой палец у нее противопоставлен четырем остальным. Как у человека. Но что ж она хочет нам сказать?
   − Взятка?
   Лисичка смутилась.
   − Ну, зачем так грубо? Добровольное воспомоществование... Вот мы тут паримся, а платят нам, знаете как? Как кот накакал.
   Наска, любительница русского языка, не выдержала, − кот наплакал!
   − Что Вы говорите? − лисичка не поняла, задрала рыжие бровки.
   − Кот, − говорю, − наплакал, а не накакал, −
  − А, ну да! А какая разница?
  Мы переглянулись.
  − Да вобщем-то и никакой.
  − Я не ведь не об этом, Вы подумайте, что с Вами будет. Подумайте, чем Вы можете быть нам полезны.
  − Да что тут думать, у нас нету ничего, а вы... чего Вы пристали к нам, что мы сделали страшного? А вы сразу − уничтожить... Как уничтожать-то будете?
   Лисичка посмеялась, утерлась форменным рукавом.
   − Простаки, что, правда, первый раз у нас?
   − Ну? Ясно, первый.
   − Ладно, слушайте. Только между нами. Вы туристы. Мы таможенники. Турист бедным не бывает. Таможенник − сытым. Вы туристы, шастаете туда-сюда, носите разные штуки. Иногда бывают штуки интересные. Вы сейчас пустые? Ничего. Мы Вам поверим. А куда Вы денетесь? Из Олирны опять через нас пойдете, оттуда другого хода нету. А в Олирне ничего не добудете, потом принесете. Главное, пообещать и сделать. Мы подождем.
   − А что Вас интересует? − спросил я.
   − Эх, деревня, − лисичка огорчилась, − ты где живешь?
   − В Энске, а что?
   − Вот дурачок, и говоришь, у вас нету ничего. У Вас же рядом Артемовск. В Артемовске что? В Артемовске АЗШВ! Ящик шампанского и проблема закрыта.
   Я снова оторопел. Рыцари Зор−Освалагона удивляли меня все больше и больше, хотя, казалось больше уже и некуда.
   − Постойте, а как же искажение закона причинности?
  Лисичка нахмурилась:
   − Вопросов нет. Вернемся к этой теме. Хотите официально?
  Я замахал руками.
  − Нет, нет, что Вы! Я все понял, ящик за мной.
  В принципе эти хитрые рыжие морды были мне теперь понятны, и до боли знакомы. А вот Наске с ее прямоугольной идеологией и верностью "линии партии" было бы трудно, наверное, даже невозможно, снюхаться с ними. Впрочем, у меня появилась навязчивая мысль, что вся эта тема с трибуналом и расстрелом на месте, не больше чем розыгрыш, для приезжих. Я спросил об этом лисичку. Она рассмеялась. Бывает и так, но, вообще-то, если гости не понимают, мы можем...− Она сделала паузу.
   − Что можете?
   − Можем растолковать...
  Из другого конца зала послышался шум. Лисичка насторожила чуткие, красивые ушки, вытянулась, как гончая, когда делает стойку.
   − Ну вот, сейчас посмотрите.
   Она сделала знак капитану Киицу, который выжидательно смотрел на нас из-за своей конторки, он покивал в ответ. И, переключившись на шум, двинулся в сторону, откуда он доносился.
   Тут-то и началась заваруха. Белая гладкая пластиковая стена, ближайшая к нам, с треском проломилась как яйцо птицы Рух, из которого вылупляется чудовищный птенец, из пролома в тучах пыли, с треском и шипением вылетел оргомный черный ком, который распавшись оказался четырьмя богомолами-олли, которые разделившись два на два стали в позиции виз-а-ви, воинственно задрав свои смертоносные крючья, за ними, брезгливо отряхивая от пыли мордочки и мундирчики, выскочили два лиса-рыцаря, и, увидев капитана Киицу, взяли под козырьки своих шлемов−тазиков:
   − Невменяемые, господин капитан, просто невменяемые, слушать ничего не хотят...
   Тут я обратил внимание, что вообще-то все они говорят не по-русски, а на каком-то своем языке, который лишь отдаленнно напоминал человеческую манеру общения, однако же, я все понимал. Таковы должно быть были бесплатные услуги таможенной зоны, впрочем, бесплатные ли?
   Киицу решительно шагнул вперед, освобождаясь от смешного кургузого кителька, и сбрасывая его на лапы подчиненных. Теперь мы видели его со спины. Стало видно, что это могучий зрелый самец, на его спине под бархатистой апельсиновой шерстью канатами перекатывались, играли мощные атлетические мышцы. Заметны были несколько шрамов, − там не росла шерсть, кое-где пробивалась седина. Киицу даже не решительно, а просто прогулочным шагом двинулся к богомолам. Те колебались, − вцепиться ли друг в друга сразу, или сначала разорвать дбокучливого зверька. Киицу не дал им додумать эту мысль, он первым начал драку, бросившись на первого, ближайшего к нему олли. Он, как мангуст на кобру, запрыгнул на спину богомола и вцепился зубами ему в шею. Второй богомол бросился на помощь первому, два другие накинулись, не пойми на кого, то ли на лиса, то ли на двух других богомолов. Но в результате в свалке участвовали они все. Бойцы смешались в кучу, как кони и люди, они скатались в трещащий и гудящий черный шар, на котором языком пламени выделялась огненно−рыжая шкура лиса, весьмо живо напоминая эмблему файрфокса.
   Различить, чего они там делали, и как именно пытались умертвить друг друга, было невозможно. После двадцати секунд неразборчивой кучи-малы, два богомола отскочили в сторону и молниеносно трансформировавшись в титанических медведок, зарылись в пол. Киицу же стоял как монумент воину-победителю, торжественно и грозно, придерживая перед собой за вывернутые руки двух коленопреклоненных женщин, уткнувшихся в пол головами.
   Глядя на безобразную дыру в гладком блестящем снежно-белом полу, он встряхнул своих пленниц, в которых без труда можно было узнать Иру и Химсу, как тряпичные куклы, и печально сказал:
   − Это мы не доработали. Ну что ж, им придется оплатить банкет за всю компанию...
   Колесо сансары снова повернулось.
  
   Черкасов. Олирна. Эрва−Шарухим: Фениксы и саламандры.
   ... Переступить порог Олирны оказалось трудно. Как и войти в Гашшарву. Хотя зловещий свет Гашшарвы отталкивал, семафоря − "Тревога! Опасность!", а добрый свет Олирны, напротив, манил и ласкал утомленные нервы, и самую сетчатку глаз, проникая даже через закрытые веки. Закрыть глаза мне пришлось потому, что свет Олирны ослеплял. Ослеплял не яркостью, а какой-то своей сверхреалистичностью. Я потом узнал что кваг−хи, они же игвы, существа четырехмерные, потому-то смотреть на них было больно, и вид их вызывал странное, до конца непонятное чувство, здесь же многомерность мира, наполняла нас, трехмерных, силой, исцеляла, окрыляла. Гашшарва сразу производила впечателние тесноты, темноты, малости, как квартира, в которой живут нелюбящие друг друга люди, терпящие, но мечтающие освободиться друг от друга, а этот мир сразу заявлял о себе, что он есть мир великий, просторный, светлый, любящий и доброжелательный. И еще ветер!.. Одно только дуновение его сказало о многом, − в нем была свежесть этого благословенного и трижды благословенного мира, в нем был вкус росы с лепестка ромашки, тонкий, едва уловимый аромат розы. Открывшееся пространство хотелось обнять, прижаться к нему губами, как к нежному нераскрывшемуся бутону цветка.
   Наска глубоко втянула в легкие воздух Олирны, и, взглянув на меня, радостно рассмеялась, мне тоже хотелось смеяться, да что там, танцевать. Возникло чувство: что бы ни случилось с нами в этом мире − все закончится хорошо, и вообще, все в жизни у нас теперь будет хорошо, и успешно во всех отношениях. Стоящий рядом выводной зор−рыцарь, покосился на нас, зевнул, продемонстрировав великолепные белые клыки, и прокомментировал:
   − Это сначала у всех так, стереометрическая эйфория, потом пройдет. Полезно для здоровья, воздух хороший. Так что дышите глубже. Ну ладно, идите, мне закрывать пора.
   Мы пошли прямо по травке, а зор у нас за спинами долго еще звенел ключами, грюкал непослушной дверью, громко зевал и причмокивал... Наконец, он справился с дверью, дверь щелкнула замком. Мы обернулись: на месте где возвышалось большое высокое здание, напоминающее аэропорт, теперь ничего не было. Была только эта прекрасная степь, раскрашенная в различные оттенки зеленого. При одном взгляде на небо цвета морской волны на глаза наворачивались слезы умиления. Тем не менее возникло несколько вопросов:
   Если это Олирна, то почему никого нет? Где пограничники, тут что, приходи, кто хочешь - бери что хочешь? Эта мысль ни на секунду не приводила нас в уныние, но тем не менее.
   Если пограничников или еще кого-нибудь такого официального так и не будет, что нам тогда делать, куда идти? Степь была прекрасна, но признаков воды не было видно. Возможно, конечно, что мы и присмерти будем в восторге от всего, что происходит, но миссию мы так не выполним.
   Зря я об этом подумал, о миссии, тут я стал рассуждать о том, что миссии никакой у меня нет. Я болтаюсь между мирами как... цветок в проруби, без толку, без смысла, без цели. Вот приперлись мы сюда с Наской, искать Эрва-Шарухим, Золотой Город. Почему сюда? Почему мы думаем, что он здесь? Потому что нас привели сюда обстоятельства, потому что так считала Симха и так считала Химса. Впрочем, и эти размышления, не испортили мне настроения. Ну что ж, подумал я, значит так надо.
   Мы оглядели чистый горизонт, и пошли прямо, куда глаза глядят. Шли мы так долго, было жарко, мы утирали пот и обменивались репликами насчет того, как славно, что мы сюда попали, и как здесь хорошо-то!
   Нечто подобное я чувствовал на Аквитру, куда меня забросил злой гений Химсы, но, по сравнению со счастьем Олирны, грубое наслаждение Аквитру было слабой пародией. Разница была, наверное, в том, что Аквитру доставляла удовольствие телесное, а здесь, на Олирне, эйфория охватывала все мое существо - тело, душу, ум, что там еще у нас есть?
   Нам хотелось всех любить и танцевать на площадях,
   Умереть в момент экстаза сразу после слова "Амен".
   Нам так больно было плакать о прошедших днях,
   Что прохожим мы бросали то цветы, то камни...
   Да, и какая-то парадоксальная горчинка все же была в этой космической бочке меда.
   Мы шли без остановок несколько часов, все ускоряя движение и под конец уже почти бежали, пот лился с нас градом, мы хохотали, держась за руки, - жара, обезвоживание, жажда и переутомление, все это казалось нам таким забавным... Оказалось, например, что жажда - это приятно. Боль от солнечных ожогов на лице и на шее - это наслаждение. Потом, ближе к вечеру Наска заметила, что моя коротко стриженая голова распухла от солнечных ожогов. Наска так смеялась, что даже упала. А упав, не смогла встать, и смеялась, сидя на земле. Я попытался поднять ее, но тоже упал. Но чувствовали мы себя прекрасно, страха не было абсолютно. Потом мы лежали рядом на спине и с интересом смотрели в небо. Когда уже стемнело, над нами появилось лицо. Это было благородное красивое мужское лицо, в сумерках Олирны оно казалось почти фиолетовым, потому, что при свете дня наверняка выглядело синим. Человек, которому принадлежало лицо, озабоченно осмотрел нас и мелодично сказал второму человеку, которого мы не видели:
   - Фаан ао роом ноойе моорум... - тот отозвался певучей, почти музыкальной фразой. Я не знал этого языка, но почему-то понимал, о чем они говорят.
   Первый говорил:
   - Они совсем плохи, нужно было вмешаться раньше.
   Другой отвечал:
   - Но ты же сам видел, что он ведет себя странно. Если он наш, то почему у него эйфория (он сказал арама-танта, дословно - святой танец)? Нужно было понаблюдать.
   Тогда первый сказал:
   - Нет времени, заколи их и отвези в большую школу.
   Я тогда подумал, - ну вот, сейчас нас убьют, - но совершенно не огорчился.
   Над нами появилось еще одно лицо, сумрачно-прекрасное синее эльфийское (с нормальными ушами) лицо. Обладатель лица приставил к моей груди, под ключицей, небольшую блестящую штуку, напоминающую очертаниями армейскую ракетницу, "ракетница" глухо хлопнула и от этого места стало волнами распространяться тепло. Пневматический шприц, - подумал я, засыпая со счастливой улыбкой, - значит, он сказал не "заколи", а "сделай укол", - я понимаю их семантику, но не понимаю фразеологии. Я еще успел увидеть звезды Олирны, великолепные, сумасшедшие, ни на что не похожие звезды Олирны, и погрузился в крепкий здоровый глубокий сон.
  
   -...Вставай, вставай, подъем, - ласковый женский голос, нежные руки гладят лицо, проводят по волосам, но я не просыпаюсь.
   - ...Счас, мам, еще пять минуточек...
   В ответ смех.
   - Вставай, дурачок, в школу опоздаешь!
   - В какую школу?.. - Я не просыпаюсь, и руки берутся за меня всерьез, меня щиплют, щекочут, тормошат, и я открываю один глаз. И тут же вскакиваю как ошпареный: детство кончилось давно... меня будит не мама, а Наска. Увидев, что я проснулся, она одной рукой за шкирку выдергивает меня из постели и ставит стоймя, весело скаля очаровательные белоснежные зубки.
   - В школу жизни, сынок, - а ну живо умываться и зубы чистить, - она сует мне в руки ароматное полотенце, и плоскую округлую коробочку с умывальными принадлежностями, шлепает меня по заду и за руку тащит куда-то, откуда доносится плеск и журчание воды, чей-то радостный смех, задорное пение, женский визг, детские крики... а кто-то просто орет как потепевший, как-будто его ... что? ...да, облили очень холодной водой. По дороге, поле мого зрения постепенно расширяется, сначала я вижу себя, свои синие руки, сворю одежду. На мне тонкая, очень приятная на ощупь рубашка, с короткими рукавами, толщиной ее ткань буквально как полиэтиленовая пленка, но, по сравнению с моими руками, которые чувствуют холод и покриваються гусиной кожей, плечам моим под этой рубашкой тепло. На ногах широкие ровные штаны, на манер шаровар, но не стянутые к щиколотке, скорее напоминающие хакама. Тоже тонкие, теплые и ласкающие плоть. Затем я начинаю воспринимать окружающее. Мы идем длинной анфиладой, образованной прозрачными голубоватыми стенами и высоким выгнутым потолком, материал стен напоминает корунд, и, пожалуй, отчасти нефрит, они светятся изнутри туманным призрачным светом, рождающим радостное предчуствие счастья. Нет, не такое бурное и всепоглощающее, какое охватило нас в первые часы в этом мире, но как отзвук того чувства, приглушенный, едва ощутимый. Концентрическими потоками струится с матового потолка мягкий свет, при полном отсутствии светильников это производит волшебное впечатление. Тихонько звучит музыка, сладчайшая, нежнейшая, обволакивающая сердце пленительным коконом дивного иномирного обаяния, уводящая душу в самые загадочные глубины мироздания.
   Нас сопровождают два молодых парня, − трудно догадаться, что это охранники − они в светлых ярких шортах и рубашках навыпуск, их оджеда самой невероятной раскраски − драконы, тропические птицы, цветы, и ткань даже немного светится. Впрочем, светятся и их синеватые, веселые лица, но светятся внутренним светом, и это не так заметно. Я с интересом поглядываю на них краем глаза. Парни явно в прекрасном настроении, они смеются, шутят, обращаясь к нам, и друг к другу, в них не было напряженности и характерной нахлобученности, свойственной их коллегам в нашем мире. Но их телохранительское нутро все же перло наружу, и проявлялось в легкой, неслышной, рысьей походке. Мне даже на миг показалось, будто они неспешно скользят над полом. И еще, они странно смотрели, − их глаза не были скошены, но смотрели в разные стороны. Я благоразумно воздержался от расспросов, хотя в тот момент меня это очень занимало, какие-то несколько секунд. Ломая голову над тем, чтобы это значило, я и не заметил, как коридор закончился, и мы оказались в большом зале, хотя, скорее, я назвал бы его пещерой. Стены помещения были густо оплетены каким-то ползучим неземным растением, да не одним, здесь были и лианы, и что−то вроде винограда, и плющи и вьюнки, чудные бледные цветы, источающие восхитительный аромат, сияли над переплетением стеблей, пушистое лазоревое одеяло растений выстилало стены и уходило к потолку, заплетая и его. Собственно, видимо, цветы и были здесь источником света. По крайней мере, других источников я не видел. Нас встретила светлая улыбчивая девушка в длинной белой свободной одежде, которая, озорно поблескивая добрыми большими глазами, объяснила нам, что делать. Мы сбросили обувь на глинистом бережке, который полого уходил в воду... Да, да... В этом зале было озеро, большое озеро, теплое, парящее у поверхности. Посреди его был небольшой остров, на котором росло большое, раскидистое дерево. Мы разделись и вошли в воду, наши стражи остались на берегу, дружелюбно посмеиваясь. Вода была как парное молоко, она приняла наши тела, зараженные многодневной усталостью, многодневным недосыпом, пропитанные холодным потом поражения и тяжелым запахом плена. И она смыла это все, она, вода, растворила нас, мы исчезли. Мы стояли по горло в воде, держась за руки, и нас с нашими болестями не было, как соль растаяло в этой воде толченое стекло наших проблем, которым были набиты наши мозги. Подходя к острову, мы попали в холодные ключи, которые били со дна. С холодной водой наше сознание окатило волной прозрачной кристальной ясности. И мы вышли на остров под крону этого одинокого могучего дерева и сразу почувствовали как наэлектризован здесь воздух. Свежий запах озона. Потрескивание. Вспышки искр, крохотных молний, срывающихся с ветвей и колющих крохотными коготками нашу беззащитную кожу. Мы попали под настоящий электрический дождик, или, скорее душ, из аэроионов. Нервы загудели как корабельные сосны, мышцы радостно встрепенулись, все тело наполнилось бодростью. Даже в моем возрасте, мне давно уже не хотелось бегать в припрыжку, а тут захотелось. -Захотелось еще петь и танцевать и я, помимо воли, стал мурлыкать какой-то мотивчик. Затем нас повели обратно - и снова - холодные ключи - ясность-растворение-релакс. Выйдя на берег, мы уже были готовы к употреблению, я хочу сказать, что, к чему бы нас не готовили неведомые владыки этого мира, мы были готовы к этому. Мы были готовы ко всему. Нас повели по коридору наши веселые конвоиры, где-то в сонной толще супрафизического пространства горела Гашшарва, страшные игвы-кваги, с красными горящими глазами обдумывали планы мирового господства, в Н-ске на кровати бесчуственным и безжизненным куском мяса лежало, должно быть, мое тело, где-то в головокружительном хороводе миров, хоронясь от лишних взглядов брели Зарк и Замак, лисы-таможенники потирали лапки, а мы как Гензель и Гретель, шли рука в руке навстречу нашей новой неизвестной судьбе. А пришли всего-навсего на кухню. Нас усадили за стол. Охранники сели с нами. Свежий, тревожный, электрический запах водяного покоя, сменился одуряюще-приятными запахами горячей пищи. Ням-ням. Что тут еще скажешь? Только сейчас я понял, как я хочу есть, ведь мы не ели толком уже дня два. Румяная (румянец проступал сквозь синеву щек) крепкая синяя "эльфийка" принесла поднос, уставленный дымящимися блюдами.
   - Кушайте, ребятки, кушайте, вон вы какие уже худенькие... - приговаривала она. Нас долго упрашивать не пришлось, но меня поразило, что часть блюд предназначалась мне, а другая часть Наске - и обмениваться ни в коем случае не разрешалось. Я спросил повариху, что будет, если мы поменяемся тарелками. Она с опаской засмеялась этим словам, как шутке с экстремальным подтекстом и отрицательно покачала головой. Наши секьюрити тоже заулыбались. Я сделал вид, что пытаюсь вилкой зацепить кусочек с Наскиной тарелки, - повариха побледнела и сделала протестующий жест. Я продолжал движение, внимательно следя за ее реакцией, но тут мою руку накрыла большая лапа телохранителя, который вроде бы стоял у окна, метрах в четырех от меня, а вот, поди ж ты, мгновенно и бесшумно оказался рядом... Что ж у них там такое? Я спросил. Они расхохотались, переглядываясь. К чему же они нас готовят? Молчат... Ну, что ж ... Поснидали мы, чем Бог послал. Харч здесь был не впример Гашшарве, тонкий, шляхетный харч... Аромат проникал, казалось, прямо в желудок, заставляя его трепетать в блаженной истоме, вкус, острый, но не резкий, грибной да травяной, расходился теплыми волнами от языка, пропитывал все тело... привкус барбариса, послевкусие лимона... и дух тушеного в вине... мяса? Невозможно было понять, что это. И по виду тоже - это была красота, в отличие от бурых комков, однообразных клубней и каш Гашшарвы (разумеется, по-своему вкусных и питательных). О, тут была архитектура вкуса, цвета и формы, гурманская живопись: прозрачно-золотые кольца не знаю чего, может быть лука, гармонично соседствовали с прохладными, желеобразными желтыми и зелеными кубиками, которые просто сами просились в рот. И таяли на языке... Это было тем более удивительно, что я ведь привык к другому виду, вкусу и запаху еды. К этим горячим закускам, которыми мы оперировали, прилагались свежие овощи удивительных цветов и форм, и буквально стога душистой аппетитной зелени. Мы с Наской налупились, что называется "от пуза", и, несмотря на это, вышли из-за стола с ощущением легкости и подвижности во всем теле, ощущением легкой и подвижной силы, переполняющей и ищущей выхода, подкидывающей нас могучей пружиной, гудящей, как тяга в печной трубе.
   Нас вывели из огромного горообразного здания, и повели через двор. Я сказал "горообразного", потому, что здание похоже было на гору по форме, и все, от крыши до фундамента было покрыто растениями. Выйдя на двор, мы обнаружили, что находимся в городе, состоящем из подобных же домов, так что город напоминал горы, заросшие лесом. Горы-дома разделяли дорожки, засаженные (мы шли по такой) травкой с плоскими жесткими листками-чешуйками, льнущими один к одному, и спокойно выдерживающими вес человека, и даже, наверное, автомобиля. Я не разглядел, - автомобиль ли то, что пронеслось по проезжей части метрах в двадцати от нас, это было что-то зеленое, сложносоставное, ажурное, и оно, мелодично фафакнув, исчезло в проеме между домами. Звука двигателя я не слышал. Оно ехало бесшумно. Так вот, машину я не разглядел, как следует, но я был убежден, что они здесь есть. Это слоедовало из ширины дороги. Мы прошли по двору, и приблизились к небольшой рощице. В просвете между деревьями замелькали сполохи пламени. Затем я различил звуки: это было пение птиц, громкое, звучное пение птиц. Оно совершенно не было похоже на трели соловья или чириканье синицы, скорее уж, звук напоминал мурлыканье гигантской кошки, в которое вплетался посвист и воркование, и гуление. Вдруг над тем местом в роще взвился язык огня, и мощный толчок воздуха ударил нас в лицо, мощный протяжный рокот сотряс грудную клетку. Я остановился. Куда, в конце концов, ведут нас эти люди? Наска оглянулась на меня и остановилась тоже. Охранник слегка подтолкнул в спину, - пойдем, мол.
  - А что там? - опасливо спросил я.
  - Игнорама, - коротко ответил охранник, вежливо улыбаясь.
  - Игнорама. Игнорама...- что-то мне это напоминало, - но ведь игнорамус - это дурак по-латыни?
  Охранники дружно, как-то по-детски, заржали:
  - То-то мы ее в школе дуркой называли. Пошли, не бойся. - И это "не бойся" прозвучало так просто, по дружески, - что я расслабился, и позволил спокойно отвести нас туда.
  Деревья, неистово зеленые, как некие факела, гейзеры ботанической субстанции, воплощающие весь пафос растительной формы существования, расступились перед нами, и открывшаяся картина, заставила сердце пропустить минимум один удар. Сначала мне показалось, что там пожар. На открытой площадке, лишь позже я заметил тончайшую металлокерамическую сетку-ограду, метались, танцевали, свивались в кольца и молниеносно распрямлялись языки пламени. Они вдруг сжимались в точку, а затем вдруг рывком расширялись, и тогда по ушам тяжко била воздушная волна. Но потом я понял, что это не пожар, гореть-то было нечему - это были звери, огненные звери... Фениксы и саламандры...
   Да, фениксы и саламандры. Они были прекрасны. Исполненные мощи и красоты, в сознании своей силы. В одном углу площадки феникс схватился с двумя саламандрами. Другие, отступив к краям площадки, наблюдали. Феникс представлял собой огромную, метра четыре от головы до хвоста, и метров шесть в размахе крыльев, птицу, похожую против принятых представлений не на петуха, а, скорее на лебедя, саламандры же были большущими, под стать фениксу длинными ящерами, с большими головами и короткими мощными лапами. Что-то в них было от такс, но не в анатомии, а собачьей манере движения, в том, как они встряхивались, нанося и отражая удары. Да, и феникс и саламандры состояли из огня. Но огонь феникса был неровен, резок, остр, топорщился перьями, а огонь саламандр был гладок и переливался как вода. При каждом движении тела их издавали звук "ввухх!", похожий на тот, который мы слышим, раздувая огонь в большом костре, помахивая, скажем большим листом картона. Саламандры атаковали феникса, яростно шипя, то, по очереди наскакивая с одного направления, то атакуя одновременно, под углом в шестьдесят градусов друг к другу. Феникс, клекоча, отмахивался крыльями, так, что от волн жара у нас заслезились глаза. Затем птица, ловко вспорхнув, перепрыгнула противников и ударила им в тыл. При каждом ударе огненные твари иссекали ослепительные снопы искр и белый огонь. Саламандры, претерпев каскад ударов, оправились и, развернувшись, вцепились фениксу в крыло и в шею, стали трепать его как собаки, дергая головами вправо-влево. Феникс, издав резкий высокий мелодичный крик, взмыл в воздух, и стряхнул с себя ящериц. Но они не угомонились, а тоже поднялись в воздух и заскользили к нему на перехват, извиваясь, словно бы плыли в густой жидкости. Совершая очередную эволюцию, феникс случайно оказался рядом с нами и из-за сетки бросил быстрый, случайный взгляд мне в глаза. Я подался назад под его взглядом, сумасшедшая слепая звездная мощь стихии огня была в этом взгляде. Затем одна из саламандр бросилась на феникса, и, пренебрегая его ударами, вернее, терпя их,( а он схватил ее когтями, и бил клювом и крыльями), обвилась вокруг него, и сковала его движения, увлекая за собой на землю. Воспользовавшись этим, вторая саламандра нанесла страшный, на вид смертельный, удар в затылок птичьей чубатой головы феникса. Феникса, впрочем, этот удар не убил, а, как говорится, что нас не убивает, то делает нас крепче. Не знаю, стал ли он крепче и насколько, только он очень рассердился - видимо прием саламандр был нечестным. Феникс взорвался, обратившись шаром голубого огня, так что саламандр, шипящих и хрипло мяукающих, отбросило от него в другой конец площадки. Вдогонку феникс поразил их ветвистым трезубцем молний. Вспышка молний ослепила меня, и, умывшись слезами, я вернул себе зрение, когда бой был уже прекращен. На середине площадки стоял человек в серебристой одежде-скафандре, в шлеме с синим стеклом на лице, как электросварщик, и, жестикулируя, как тренер, что-то втолковывал своим питомцам. Феникс выпячивал грудь и гордо держал крылья на отлет, саламандры несколько виновато, как мне показалось, клубились рядом, как переминающиеся с ноги на ногу подростки, распекаемые за курение, перед директором средней школы. Остальные элементали, а их там было полтора десятка, подтянувшись кружком к месту разбора полетов, внимательно слушали. То, что казалось смертельной битвой на пределе сил, катастрофой, столкновением стихий, оказалось на деле тренировочным боем, ученическим упражнением.
   Хм, урок был получен и мной. По сравнению с мощью этих созданий артиллерия Гашшарвы и лучи игв - детские игрушки. Я вдруг представил себе, как звено истребителей ПВО атакует феникса с печальными для себя последствиями. Нда, фигня война - главное маневры.
   Охранник подтолкнул меня, - видеть можешь? Пошли, нас ждут. И мы отправились дальше по тропинке, привольно виляющей между деревьями. Миновав рощу, она привела нас в светлый дворец, который поразил двойственностью восприятия, - мы одновременно воспринимали его как непритязательную горку, заросшую кустарником, как все дома здесь, и в то же время, зрение, выкидывая фокус, представляло сознанию огромное стройное здание, состоящее из цельных глыб бирюзы и кварца. Знаю, знаю, что бирюза и глыба, понятия довольно далекие друг от друга да и кварц там тоже рядом не лежал. Но что ж я могу сделать? Более всего эти материалы были похожи именно на бирюзу и кварц. Уже на подходе я почувствовал что дворец "схватывал нас за живот". Что я имею в виду? Что я почувствовал напряжение внизу живота: напряжение это свивалось в плотные нити, чтобы не сказать тросы и эти нити уходили к центру здания. По мере того, как мы подходили все ближе, я беспокойно искал взглядом вход, но его не было. Неужели нас будут поднимать по веревке? − мелькнула у меня нелепая мысль. Мы подошли к стене здания вплотную, так что исходящее от нее нежное сияние, застило и мешало нам видеть друг друга. Я повернулся к охранникам:
   − И как, по-вашему, мы туда попадем? Вы ведь туда нас ведете?
   Я не успел услышать ответ охранника, меня схватила словно бы огромная мягкая и пушистая кошачья лапа, причем схватила как человек котенка: под живот и мгновенно вознесла на вершину башни-горы.
   Я ошарашено огляделся. Рядом была Наска, тоже ошеломленная. Охранники?.. Похоже, мы остались без охраны.
   Перед нами открылась огромная пещера, − просторный покой, напоенный прозрачным светом от невидимых светильников, дальняя часть пещеры, терялась в туманной перспективе. Я огляделся по сторонам, − похоже было, что мы оказались в открытом поле. Размеры помещения раскрывшего перед нами свои недра никак не соответствовали размерам дворца. Да было ли здесь помещение? Вполне возможно, учитывая реалии этого мира, что мы прямо из дворца попали в лес, находящийся километров за пятьдесят отсюда. Почему нет? Но куда ж тут идти? Будем бродить как ежики в тумане. Положившись на волю Божью, мы неуверенно, хоть и довольно быстро, шли, куда глаза глядят, слушая свои шаги, четко звучащие во влажном ароматном воздухе.
   Туман перед нами все сгущался и сгущался, клубился настоящими тучами, пока мы не оказались в плотном "киселе", я видел такое когда-то, когда летел на самолете и самолет влетел в облачность. Некоторое время мы двигались вслепую. Внезапно облака раздвинулись, словно занавес и перед нами оказался совершенно неожиданный в данной ситуации... стол. Длинный стол для совещаний. Добротный и заслуженный. Туман заволакивал пол, и казалось, что стол стоит на облаке. Мой взгляд выхватил подпалину на его поверхности, рядом же была еще царапина. Взгляд мой скользнул дальше и дальше, уводя восприятие на противоположный край, за которым обнаружился наш vis-à-vis. Это был человек очень старый. Язык не поворачивается назвать его стариком, хотя по нашим меркам ему было лет семьдесят−девяносто. Что-то было в нем такое, говорящее о глубокой старости, хотя и глаза его блестели молодым задором, хоть и глядели холодно, но это был холод горной реки, а не ледовитого океана, и чуть синеватая кожа матово светилась, и осаночка была хоть куда... Военная была осаночка... Лицо его источало едва заметное, а может быть и незаметное сияние, просто, когда смотришь на такие лица, понимаешь, почему на иконах лики рисуют с вот−такими здоровыми кругами − нимбами.
   − Здравствуйте. - Твердо и сухо сказал этот человек. − Здравствуйте. − словно геологический молоточек ударил по халцедону. − Присаживайтесь.
   Мы отодвинули тяжелые стулья и легко опустились на упругие сиденья. По лицу старика, словно слабый блик зимнего солнца прошла чуть заметная усмешка.
   - Ну что, Саша, как оно дома? - спросил он, наконец, испытующе глядя на меня. Лицо его было неподвижно-суровым и лишь глаза едва заметно улыбались. Я помолчал, не зная, что на это сказать. Я чувствовал, что эта встреча - не простой визит вежливости к местному иерарху. Я знал, неведомо как, что сейчас что-то произойдет, разъяснится, зачем нас носит между мирами, мы поймем, может быть , что нам делать дальше, решится судьба оставленного нами погибающего мира. И, чорт возьми, может быть, кто-нибудь расскажет мне, откуда взялся этот деревянный палец, что он такое и для чего он нужен?
   Я осторожно ответил:
   - Я не чувствую себя дома. Я знаю, что я дома и должен бы чувствовать себя как дома. Но не чувствую. То есть здесь хорошо. Но... Извините... То есть, надеюсь, Вы понимаете о чем я?..
   - Это как раз хорошо, Саша. Ничего, что я так тебя называю? Боюсь, тебе придется еще какое-то время побыть Сашей. Может быть дольше, чем ты рассчитывал...
   - Ничего. Я-то не боюсь быть Сашей. Я уже привык. - Фраза получилась дерзкой против моего ожидания, но старец не обиделся.
   - Не обижайся. Тысячи наших людей, как пчелы из улья трудятся в чужих краях, добровольно утратив память о себе и нося чужую жизнь, как чужую одежду. Все они добровольно пошли на это. Ты тоже в их числе. Он придвинул ко мне по столу листок бумаги.
   - Это твое заявление.
   Я потянул листок к себе, не зная толком, что с ним делать. Потом, догадавшись, поднес к глазам и прочитал. Да, это было заявление некоего Айгриса Эвенда о применении к нему методов камуфляжа третьей категории с созданием псевдоличности, и консервированием личности исходной. Да, почерк был мой... Никаких эмоций я при этом не почувствовал.
   Старик без всякого выражения на лице потянул к себе бумагу, сложив в два раза, разорвал в клочья и бросил куда-то под стол.
  - Вот, ты свободен. То, что случилось с тобой, то, что с тобой сделали, освободило тебя от ответственности перед нами, перед Родиной. Ты волен жить в Энрофе, или оставаться здесь. Если хочешь - вернись в Гашшарву. Но, если можешь, помоги нам. Мы с Наской переглянулись. Затем я медленно спросил:
  - И какое же у меня задание?
  - Мы не ищем выгод вне нашого мира, нам это не нужно, но мы должны бать сильными, чтобы выполнять нашу миссию. Иногда эта миссия требует от нас поддержания равновесия между мирами. За Гашшарвой мы не уследили. Игвы ворвались туда, как хорек в курятник. У нас под носом они готовили вторжение в течение восьми лет. А мы ничего не видели. И то, что тебя заблокировали, как-то связано с этим провалом. Кто и как это сделал, мы не знаем. Но зато сейчас ты идеально законспирирован для всех сторон конфликта. Ты неплохо справлялся с ролью советника императора Амзираха, собственно, для этого тебя и готовили. Сейчас твоя задача, - войти в контакт с любыми центрами сопротивления в Гашшарве, ты должен консолидировать их, если единого руководства там сейчас нет...
   Он перехватил мой взгляд и бледно улыбнулся.
  - Ты не представляешь, что там сейчас творится, настоящий ад... - он осекся... - да, именно ад. У нас минимум информации, все наши источники уничтожены. А они воспринимают тебя как своего. И в этом у них есть основания. Есть основания считать тебя двойным агентом. Но... Мы тебе верим.
   - Да кто же эти они? - недоуменно спросил я, - ведь у вас такая сила и... и благодать, иначе не скажешь, кто же против вас пойдет кроме этих чертовых нелюдей-игв.
   Старик покачал головой:
   - Саша, Саша, не стоит так категорично. В свое время игвы были одной из опор Розы Мира, а потом отпали, поддавшись очарованию зла. Но и среди них тоже есть добрые семена. Щади их, и если предложат тебе помощь, не отказывайся. А идут против нас, представь себе, как раз твои нынешние соотечественники из Энрофа. Люди, Саша, люди. Те самые, которых мы охраняем долгие века. Кому-то скучно, кому-то хочется власти силы и богатства. А кто-то, так же как и мы, считает, что защищает равновесие. И вот тут они, возможно, правы. Но знать это заранее мы не можем. Что ж, увидим. Идите туда ребята, Вы сейчас нужны Гашшарве, Гашшарва гибнет. Но явная помощь нарушит равновесие, и приведет к самым печальным последствиям, связь между мирами нарушится, многие миры погибнут вслед за Гашшарвой, другие придут в упадок. Иди к очагам сопротивления и стабильности, собери их воедино и подготовь к принятию помощи тайной.
  - Но... Но, может быть, Вы поможете чем-нибудь нам?
  - Чем? - Старик поднял брови.
  - Советом, знанием, оружием. Дайте нам с собой феникса или саламандру.
  - Зачем тебе оружие? - он нахмурился.
  - Но игвы...
  - Игвы уже уходят, они бегут, сейчас Гашшарве угрожает опасность другого порядка... Это климоклазм, началась климатическая катастрофа, и ее мощь все нарастает. Вторжение игв вызвало сильное возмущение планетарной кармы, игвы всегда недооценивали тонкую суть исторических и природних явлений. Кармическая реакция воспоследовала, планету просто разносит на куски. А вы, мои фениксы и саламандры заключаете в себе силу посильнее любого оружия, любого волшебства.
  Старик вышел из-за стола и, склонившись над нами, обнял нас за плечи.
   - Вы же знаете кармодинамику (Боже мой, ну конечно, мы знаем кармодинамику! Первый класс, вторая четверть!!!), любое имущество олирнского происхождения вызовет на Гашшарве реакцию компенсации. Возьми, к примеру, с собой пистолет, тебе тут же придется им пользоваться. До последнего патрона придется из него стрелять. Возьмешь шубу - станет холодно. Мир Гашшарвы будет создавать ситуации, одну за другой в которых все это имущество будет востребовано и уничтожено. Если мы дадим вам с собой еды - она, скорее всего, вызовет у вас расстройство желудка. Впрочем, бывают варианты... Вы должны вернуться туда с тем же, с чем пришли. -- Старик помолчал. - Александр - это значит защитник людей. Ты сам выбрал этот псевдоним...
   У меня не было сомнений, что старик посылает нас на смерть. Но я все же чувствовал, что варианты у нас есть. Я посмотрел на Наску. Ее глаза были безмятежны. Она чувствовала то же, что и я. Но не придавала этому значения, как и старик.
   Я поднял на него глаза:
   - У меня все же есть к Вам просьба. Мне нужно два ящика шампанского, красного и белого.
   Старик понимающе кивнул:
   - Лисы...
   Мы уже покидали зал, Старик любезно провожал нас ко входу, когда я вспомнил о пальце.
  - Скажите, а что же такое деревинный палец? Откуда он вообще взялся? Для чего нужен? Почему он так действует именно на выходцев из Гашшарвы? И почему не действует на игв?
  - Деревянный палец - артефакт-компенсатор. Подобно жемчужине, вырастающей в травмированной раковине, в которую попала песчинка, он возникает в мирах, испытывающих несанкционированное воздействие внешних сил. Палец возник в ситуации, когда тебя собирались брать, - оглушенный и ослепленный сотрудник Дингры, не помнящий, кто он такой! Какая удача для Друккарга! Т`Цальп была на вершине блаженства, она и ее шефы чувствовали себя всесильными. Ничто не мешало им захватить тебя, беспомощного, и, заполучив тебя в свои лаборатории, всласть поковыряться в мозгах в поисках секретов. Три года ушло у них на разработку проекта, на отсечение версий, на наблюдение - есть ли прикрытие. И вот в момент триумфального завершения операции, объект, то есть ты, начинает вести себя нестандартно, вместо того, чтобы оцепенеть от ужаса, он сопротивляется, как может и оказывается надежно защищенным. Грубо говоря, ты был центром, точкой воздействия чужой силы на мир Энрофа, сила противодействия воплотилась в деревянном пальце, который усилил тебя, частично пробудил заглушенные в тебе программы, заложенные в тебя Дингрой. Отсюда, от этого именно места, начала раскручиваться цепочка событий, которая в итоге приведет к воссозданию равновесия на неких новых основаниях.
   Мир игв принципиально не магичен, в массе своей, они не допускают возможности существования магии. Но есть и среди них отдельные особи, которые отличаются от других, они имеют силу магов, но и сами подпадают под действие магических сил. В таком случае, вопрос сопротивляемости воздействию решается за счет личной силы объекта воздействия. То есть ренегатка Химса находится под технологической защитой ТЦальп. И в свою очередь дает ей силу для осуществления этой защиты. Эта защита появилась у них не так давно. Именно поэтому, когда они атаковали тебя в Энрофе, палец действовал на них безупречно, и не давал даже приблизиться. А во время Настакенского разгрома они были неуязвимы для эманаций пальца. Вот тебе маленькая полезная подсказка, - порознь они бессильны против тебя. С Богом, ребята, - сказал старик, помолчав, - до лисятника вас проводят...
  
  Глава 12. Климоклазм.
  ... Лисы привествовали нас рыжими ухмылками. Позвали Киицу. Ей-Богу, старый взяточник казался растроганным.
   - Вы могли бы этого не делать, мы бы и так Вас пропустили, - смущенно сказал он.
   - Но мы же обещали, а на обратном... обратно мы, возможно, не пойдем... - чувствуя себя дошкольником, так же смущенно пробормотал я. Наска недоуменно разглядывала меня и Киицу, не понимая наших эмоций. Киицу порывисто обнял меня и, прослезившись, торжественно заявил:
   - Только настоящий мастер обмана может оценить правду! Чем я могу вознаградить вас?
   Мы стали, уже несколько тяготясь ситуацией, слабо отнекиваться. Но Киицу не отставал. Помня его возможности в ближнем бою, мы не стали упираться черезчур активно, и позволили себя облагодетельствовать. Несколько молодых лис поднесли два здоровенных ранца, и стали напяливать их на нас. Ранцы оказались тяжеленными, и я про себя проклинал гостеприимство Зоров, лично Киицу и себя, дурака, пожелавшего выглядеть честным на государственный кшталт.
   - Что это? - взмолился я, - капитан, скажите честно, сколько мы должны носить на себе этот кошмар, чтобы не обидеть Вас. Лис лукаво улыбнулся.
   - О, совсем не долго, - это киберджет и он вам очень скоро пригодится.
   - А что такое киберджет? - спросила Наска с наивным видом, живо напомнив рыжую Лилу из пятого элемента, с дурацкой репликой "мультипаспорт!"
   - Узнаете, узнаете, - провожая нас к терминалу, бормотал лис, - он даст о себе знать, даст, обязательно, как говорят у вас, жала в кишке не выдоишь! Они вам пригодятся - там снаружи может быть плохая погода.
   - Шила в мешке не утаишь, - машинально поправил я.
   - Правда? - удивился он, снова припал ко мне с объятиями и шепнул на ухо, - а это от меня лично, - и незаметно сунул мне в карман что-то продолговатое, завернутое в мягкую, но плотную материю. Не в силах сдержать слезы, Киицу махнул нам лапой и вернулся к себе в офис.
   Наконец-то мы оказались в шлюзе экстерриториального терминала. Нас сопровождали два молодых лиса в подозрительных, явно защитных костюмах. Чего это они так принарядились? Лисы запустили процесс открывания шлюза. Двигатели шлюза заработали, наполняя помещение едва слышным, но мощным гулом. Внезапно, словно черная молния мелькнула перед глазами, с мягким хлопком помещение заполнилось клубами черного дыма. Дым быстро сконденсировался в четверку черных богомолов, стоящих по разные стороны от нас в боевых позах. Лисы лежали, не подавая признаков жизни. Богомолы молчали и бездействовали. Мы тоже выжидали. Наконец, один из богомолов, хрипло, вполне по-человечески, хохотнул и сказал:
   - И что мы будем делать? Цели у нас общие, а объединиться мы не можем.
   Это был голос Зарка.
   Я сделал к нему шаг, но он велел мне:
   - Стой, где стоишь! - и продолжил, - Ошиблись мы с тобой. Что ж! И на старуху бывает поруха. Только делать в Гашшарве тебе больше нечего. Тебе, кстати, тоже, - бросил он Наске. - Убирайтесь в вашу Олирну, в белый мир, куда хотите, к нам не лезьте только, мы сами разберемся со своими бедами.
   - Я вижу, за время моего отсутствия многое изменилось, - растерянно проговорил я.
   - Это так, - холодно отозвалось чудовище с другой стороны, это была, видимо, ТЦальп, - по крайней мере, между нами нет войны, и, пожалуй, больше не будет...
   Честно говоря, не очень-то мне и хотелось возвращаться в их катастрофу, но, когда меня стали не пускать, мне, как ни странно, позарез захотелось очутиться там. Я лихорадочно прикидывал, как же мне прорваться через... и куда, собственно, прорываться, когда горизонтальные створки ворот терминала плавно разъехались, а горизонтальная плита стремительно съехала вниз, и перед нами открылся ад. Полюбоваться нам не пришлось, бушующая с той стороны шлюза стихия, высосала нас наружу, как устриц из раковины и швырнула в бешено несущийся холодный воздух, насыщенный атмосферным электричеством, увлекающий в своем движении ветви деревьев, мелкий мусор и еще какую-то черную дрянь, режуще-впивающуюся в кожу на открытых частях тела.
   - Ну что ж, - успел подумать я, кувыркаясь в ледяных струях ветра, и ожидая в любой момент смертельного удара, от несущегося рядом барахла, - кажется, на этот раз уже точно конец, сколько раз мимо проносило. А теперь... Наску жалко, ей-то за что...
   В это время ожил ранец у меня на спине, он выстрелил реактивной струей, от чего меня швырнуло головой вперед, и стремительно понесло, с резким хлопком раскрылись небольшие крылья, машинка у меня на спине, увлекая меня за собой, резко нырнула, порыскала в воздухе, пристраиваясь к воздушным потокам, видимо, пристроилась и дальше летела ровно. Наска летела рядом, хотя, скорее, нас несло. Но лишь только я подумал о том, чтобы оказаться к ней поближе, как моя машинка вильнула, и, в самом деле, подработала дюзами, так что я оказался рядом. Выходит, они управляються нашими мыслями. Но был, видимо, и автопилот, который автоматически уклонялся от опасных предметов, и правил куда-то, в ему одному знакомое место, мы-то понятия не имели, куда податься в этом климатическом кошмаре. Минут через пятнадцать Наска определила, что мы летим к одному из полюсов планеты.
   - Почему полюс? - прокричал я через рев бури.
  Наска не стала пытаться ответить, просто пожала плечами. Был ли у нас выбор?
  
   Кастанда.
  - А почему на полюс? - спросил молодой маг Кастанду.
  - Самое спокойное место в этом мире. Сейчас... - ответил тот, как о само собой, разумеющемся.
  - И что мы будем там делать? - поинтересовался молодой.
  - Не мы, а ты, - наставительно сказал Кастанда, - ты должен будешь убить человека, о котором я тебе рассказывал все последнее время. На самом деле, я не рассказывал, я просто делал так, чтобы ты смог одолеть его. Этот человек очень опасен для дела толтеков, в Туле приговорили уничтожить его и уничтожать подобных ему других слепых соглядатаев, мешающих нам подчинять низшие миры. Пришлось обогнать время, угнав эту машину.
   Кастанда похлопал по шерстяному боку Призрака.
  - Я понял, - нетерпеливо и в то же время несколько равнодушно проговорил парень, - Тула, толтеки, если ты хочешь, я убью его, убью любого, лишь бы это был достойный вызов. В конце концов, дело все в этом. Но как мы встретимся, если нам надлежит сидеть здесь?
   Кастанда ласково и страшно улыбнулся и похлопал его по колену.
   - Если гора не идет к Кастанеде, то Кастанеда курит гору... Он сам придет к тебе... Жди... Когда Черкасов появится, ты просто выведешь дубля и раздавишь его, как клопа. Не давай ему времени. Умники игвы со своими машинами, ничтожные шарви со своей маленькой магией, ничто перед нашей силой, силой наследников пернатого змея, нашим миллионнолетним знанием. Эти миры должны принадлежать нам, и волшебники Олирны нам не помешают. Их сила велика, но сейчас, в поворотный момент, в точке судьбы и они не смогут ничего поделать, момент будет ими упущен. Наша небольшая временная петля сбила их с толку.
  
   Черкасов.
  Мы летели над гибнущей страной, и видели всю ярость стихии, возмущенной вторжением. Все силы природы Гашшарвы восстали против игв, не стесняясь страданиями и гибелью местного населения. Ревел ураган, смерчи кружили над городами, били в землю жуткие черные молнии, ветер ломал исполинские деревья как спички и разрывал в клочья все живое, что не сумело прилипнуть к земле и укрыться от ярости атмосферы. Земля вздрагивала и шарахалась, судороги землетрясений сотрясали ее, и вулканы огненными чирьями вспухли в горных областях, щедро разливая смерть на тысячи и тысячи квадратных километров. Обезумевшее море било в содрогающееся побережье титаническим водным кулаком, подобно маньяку, сносящему с петель утлую дверь крестьянского жилища. За краткое время Гашшарва потеряла облик мира пригодного для жизни, и выглядела теперь как одна из дальних планет солнечной системы, враждебной и буйной, поражающей воображение диким разгулом сил своей натуры. На подлете к полюсу ветер стал стихать, и почва здесь похоже была спокойна, и море плескалось спокойно, словно говоря: "А что я? Я здесь ни причем".
   Я издалека увидел "Призрак", одиноко стоящий на равнине и радостно спикировал к нему. Наска последовала за мной. Мы опустились и отстегнули джетпаки. Я, не без оснований полагал, что звездолет оказался здесь не случайно, так же как и мы в свое время, неслучайно вышли на него. Это могла быть неожиданность, предусмотренная Дингрой, а нам всяко лыко в строку, такая помощь нам бы пригодилась. Однако люди, вышедшие нам на встречу из призрака были мне не знакомы.
   Видя мою растерянность, пожилой мужчина сказал:
  - Привет Саша! Да, мы не знакомы. Мы могли бы познакомиться с тобой в больнице, лет через двадцать, если бы ты не умер здесь и сейчас. А при таком раскладе, не вижу смысла знакомиться, неприятно убивать знакомых людей... и он на шаг отступил, пропуская человека, который на ходу раздувался, теряя человеческие черты и превращаясь в какого-то призрачного толстого голема, слабо светящегося и зловеще колышущегося. В этой новой угрозе чувствовалась такая сила, сопротивляться которой было бесполезно. Я вспомнил анекдот:
   - Ты кто? Песец. А чего такой толстый? Я не толстый, я полный.
   Вот-вот, как раз тот случай. Мы попятились, голем неумолимо медленно приближался. Я тоскливо огляделся. Внимание мое привлекла странная будочка футуристического вида, так мог бы выглядеть киоск мороженого в каком-нибудь воспетом Стругацкими мире полудня, или в мире девочки, с которой ничего не случится. Выглядела будочка так, будто, случайно призмелилась здесь, и вот-вот взлетит без шума двигателей, на чистом антиграве и термояде. Я сменил направление движения, и увлекая за собой Наску, отступал к этой самой будочке, надеясь, что она принесет нам какое-нибудь изменение оперативной обстановки, какую-нибудь надежду. Голем, надутый силой, и чуть не лопающийся от нее, медленно, но неудержимо двигался на нас. Я упал, споткнувшись о какое-то оружие, валяющееся на земле, обратил внимание, что грунт здесь изрыт, и истоптан, забросан металлическими обломками - здесь воевали.
   Пожилой мужчина, видимо, главный в этом театре кошмаров, стоял на том же месте, с которого, так категорически привествовал нас, и не сводил с нас застывшего маниакального взгляда, а голем уже прижал нас к будочке и отступать больше было некуда, позади были воронки от разорвавшихся снарядов. Я понял, что эта чертова кукла нас сейчас здесь придушит. К горлу подступило ощущение окончания. Чего? Окончания всего. Жизни, миссии, и всего нашего мира, не только этой несчастной разорванной в клочья Гашшарвы, но всего этого мира. Эти люди, или кто они там, я уже запутался во всех этих сущностях и таинственных местах, они пришли сюда не просто так. Уж не знаю я, чем я им мешал, но видно мешал здорово, раз они приперлись сюда, явно через три мира и три моря, прикончить меня. Очень бы не хотелось, чтобы это у них получилось. Но я не видел способа помешать им, этот упырь, распухший от энергии, как разваренная сосиска, навис надо мной и у меня просто руки опустились и в душе словно что-то оборвалось. Мы с Наской прижались спинами к будочке.
   В это время в будочке что-то негромко хлопнуло, словно кот кашлянул, со ржавым скрипом открылась дверца, и оттуда выкатился клубок тел, размером так с человека, но сразу было видно, что это не люди. Они медленно с (буквально!) нечеловеческими стонами, встали на ноги, выпрямились и стало видно, что это игвы. Их было трое. Я рефлекторно поискал на себе оружие, но его не было. Затем до меня дошло, что это гражданские лица. Они были одеты не в форму. Судя по всему, один, тот, что покрупнее, был мужчина, а двое, помельче, в ярких попугайских тряпках, видимо, были женщины. Я впервые видел игв-женщин, но любопытства не почувствовал, не тот был момент. Завидев нас и голема, игвы испуганно сгруппировались, отпрянули к будочке, которая была, тем самым, искомым службами безопасности Гашшарвы, трансфизическим телепортом, что позволили игвам добраться до Гашшарвы. Но, видимо, перспектива вернуться на родину их не радовала, потому, что они не прыгнули обратно, а продолжали трястись, глядя на нас и догадываясь, что здесь происходит что-то недоброе. Затем они оживленно зачирикали между собой.
   Явление игв озадачило нашего голема. Он остановился.
   - Ну, что встал? - недовольно и встревоженно крикнул Кастанда, - убей их тоже, вот и вся недолга. Не знаешь что делать - убивай.
  
   Т`Пимплу.
   - Что это? Где мы? Что это за чудовища? - трясущимися губами спрашивал ТПимплу. О, разумеется, он не ожидал получить от политехничек исчерпывающий ответ, ведь что они могли знать о незнакомом, и, судя по всему, ужасном ином мире, в который они внезапно попали словно в преисподнюю по грехам своим.
   - Это, господин мой, Гашшарва, - неожиданно ответила Т`Йолу, так что Т`Пимплу подпрыгнул от неожиданности. Этот его прыжок оказался таким смешным, что политехнички засмеялись, несмотря на критичность момента, а чудовища, стоявшие по обе стороны оскалились, что должно быть тоже означало улыбки. - А эти существа, это так называемые люди. Вот эти зеленые - шарви, они местные. А эти - двое из Энрофа, это белый мир.
   - Энроф, Гашшарва, что за чушь, другие миры! Но это же сказки!
   - Как видите мой господин, не такие уж и сказки.
   - И что же они обираються с нами сделать? - по виду странных существ, Т`Пимплу догадался, что они таки-да, собираються что-то с ними сделать.
   Т"Йолу хладнокровно пожала плечами, в то время, как Т`Палу тихо шептала молитву (игвы обычно не молятся):
   - Убить, мой господин, нас хотят убить.
   Т`Пимплу с изумлением воззрился на нее:
   - А что ты так со мной, официально? И вообще, кто ты такая, милая, на самом деле?
   Т`Йолу, юная, и неопытная, Т`Йолу, усмехнувшись ответила:
   - Потому и официально что я лицо официальное. Я посланник комитета Норца, Вы правильно догадались, господин мой, я видела Ваши взгляды. Но сумаронги это не то, что Вы думаете. Экология занимает последнее место в списке интересующих нас тем. Я послана для переговоров с народом Гашшарвы о признании взаимных интересов и взаимопомощи.
   - Я понял, все еще хуже! - в ужасе подумал Т`Пимплу, и перепуганным шепотом зачастил:
   - Так что же Вы стоите, посланник, - ведите свои переговоры, а то заметили, как они на нас смотрят? Сейчас сожрут, и не подавятся. Особенно вон те, синий и зеленый.
   - Т"Пимплу, Вы не разбираетесь в их мимике, эти как раз заинтересованы нашим появлением, а вон те, белые, - те нас не любят.
   - Так скажите же им, пусть немедленно полюбят, скажите, что мы хорошие, заинтересуйте их. Главное, чтобы сразу не грохнули, потом договоримся.
   Т`Йолу розвернулась к чудовищам и понесла, с точки зрения нормального игвы жуткую тарабарщину:
   - Не стреляйте, мы мирные граждане Друккарга, лояльные вашему правительству. Мы хотим говорить с вашим руководством.
   Кастанда саркастически помахал Т`Йолу:
   - Стрелять не будем, руками убьем...
   Большое существо поменяло направление и продвигалось теперь к игвам. Никогда еще Т`Пимплу не было так страшно. Он полез в карман за сигаретами, трясущимися руками вытащил пачку, понимая, что переговоры Т`Йолу провалились и прикидывая, успеет ли он покурить, перед смертью. Руки у него так тряслись, что пачка буквально подпрыгивала, и выпала, но он подхватил ее, и сжал. И она снова, как лягушка, выпрыгнула из рук, какое-то время он почти жонглировал пачкой, пачка трепетала в его руках, и он прижал ее к сердцу и сказал ей:
   - Тихо ты, не бойся...
   Затем Т`Пимплу, опустив глаза, вытащил сигарету и закурил. Тут он почувствовал, что в окружающем мире что-то изменилось. Он осторожно поднял глаза.
   Политехнички смеялись, смеялись так, как смеялась публика на концертах Т"Пимплу, когда он был во всем блеске своей славы. Смеялось синее чудовище, и зеленое чудовище, белое чудовище скалилось, веселилось даже большое призрачное чучело.
   - Не останавливайся, - сквозь смех простонала Т`Йолу, - не останавливайся, давай, смеши дальше.
   Т`Пимплу удивленно пожал плечами. Все зашлись от хохота. Т`Пимплу поклонился, и шаркнул ножкой. Хохот стал гомерическим. Т`Пимплу,стараясь быть убедительным прижал руки к груди и попросил:
   - Пожалуйста, не убивайте нас.
   Политехнички от хохота упали на колени, и приникли друг другу, обнявшись, чтобы не упасть. Чучело стояло, покачиваясь, и держась за свой призрачный живот. Белое чудовище село на землю, опершись позади себя руками. Сине-зеленая парочка оказалась выносливее других.
   Т"Йолу из последних сил потянула его за рукав, -
   - Давай, мужик, давай, подпали их как рарруга.
   Т"Пимплу, передразнивая официальную манеру Т"Йолу, загнусавил:
   - Здравствуйте, мы мирные граждане...
   Всех присуствующих согнуло, скрутило, сложило вдвое от дикого, раздирающего, беспощадного, убийственного смеха. И тут только, Т"Пимплу ощутил в себе эту силу, - прятавшуюся до поры, невидимую, неощутимую магическую силу смеха. Которую он не замечал и принимал за свой маленький талант, которую просто считал своим ремеслом - что тут такого - народ смешить. Так это была магия! Та самая бабушкина коронка! Он понял, что все эти существа находятся сейчас в его власти. Он может убить их своим смехом. Но он не хотел убивать. Он просто хотел жить.
   И он поддал еще - несколько уморительных жестов, самые отточенные и любимые интонации, пару неотразимых гримас - и враг повержен. Чучело надулось, и вдруг, с мягким взрывом лопнуло, высвободив пару гигаватт энергии, Т" Пимплу упал...
  
   Черкасов.
   Когда мы нашли силы подняться и вытереть слезы, залившие лицо от смеха, со стариком и его страшным големом было покончено, они были живы, но лишены всякой силы. Им было сейчас не справиться с нами.
   Тем временем, на нас надвинулись черные тучи. Мы не замечали их приближения, мы были отвлечены концертом клоуна-игвы, как там его, Пимплу, что ли? Кстати, в лице его и его спутниц, у нас появились новые весьма интересные и симпатичные друзья, но что с ним делать сейчас было непонятно. Тучи приближались со всех сторон, буквально окружая нас. Резко и сильно потемнело. Послышался грохот грома, запахло электричеством и еще какой-то специфической дрянью, которой пахнет именно когда бьет черная молния. Ветра не было, как в центре циклона и это было особенно страшно. Земля под ногами стала ощутимо колыхаться. Мы с Наской схватились друг за друга, чтобы устоять на ногах, игв тоже шатало. Тряхнуло так, что все мы попадали.
   - К Призраку! - крикнул я. Мы со всех ног побежали к кораблю, казавшемуся в этот момент островком спокойствия и безопасности, твердыней, способной, возможно, противостоять мощи свихнувшейся стихии. Пожилой убийца, через силу шевелясь, поднялся на ноги и потащил к кораблю своего бойца. Я подбежал к нему схватил полумертвого парня (это был уже не тот распухший от мощи маг, а просто человек, обессиленный человек) за руку и помог тащить. Старик взглянул на меня пустыми глазами, но не отказался от помощи.
   - Рулить умеешь? - спросил я его сорванным, загнанным голосом. Он кивнул. Мы впихнули парня в призрак. У меня возникло ощущение, что я что-то забыл. Я похлопал по карманам, не было пакетика, подаренного Киицу. Меня пронзило осознание: это был деревянный палец!!! Я увидел, - пакет валялся на том месте, где мы катались со смеху по воле клоуна-игвы. Я кинулся к нему. Наска хотела остановить меня, но я вырвался из ее рук, она выскочила из корабля и остановилась, глядя мне вслед. Мне нужно было пробежать метров пятьдесят туда и столько же обратно. Но я не успел. Когда я уже возвращался, земля вздрогнула так, что меня подбросило, и я упал. я тут же вскочил и бросился к кораблю, но новый толчок снова свалил меня, так что я прошел лишь несколько метров. Наска кинулась мне на помощь, но ее тоже сбило с ног. Затем между нами по земле прошла огнедышащая трещина, увеличивающая на глазах, и быстро выросшая до таких размеров, что перепрыгнуть ее было невозможно. Наска на четвереньках подползла со своей стороны, края трещины продолжали расплываться. Я видел, как старик, выглянув из люка призрака, оценил ситуацию и, закусив губу, попытался задраить люк. Игва тоже выглянул и тоже оценил. Он скорчил старику уморительную гримасу, но того не проняло - не было больше сил смеяться. Тогда находчивый игва тюкнул старика по голове какой-то оранжевой штукой, огнетушителем верно.
   Я тоскливо посмотрел на Наску и крикнул ей
   - Уходи!
  Она просияла с лица и со всех ног кинулась к кораблю.
   - Вот те и на! - удивился я. - Нет, спору нет, мне все равно конец. Но что ж она так радостно сбежала?
   Наска выскочила из-за корабля с киберджетами в руках и очертя голову натянула один на себя. Джет пыхнул, повалил дым, Наску подбросило в воздух и снова уронило на землю. Киберджеты сдохли. Трещина ширилась, все злее и длиннее становились языки подземного огня, пышущего из провала. Надежда таяла. Я помахал Наске рукой. По ее лицу, блестящему от жара, текли слезы.
   Ну, что надо говорить любимым людям, когда прощаешься навек? - подумал я. Нет, не до свидания. Ответ неправильный. Я, набрав воздуху, чтобы перекричать подземный гул и грохот грома, заорал изо всех сил:
   - Я тебя люблю!!!
   Наска замерла. Лицо ее снова стало радостным, она громко закричала:
   - О!!! Льюбовь, да!!!
   - Что???? - Не поняв, заорал я.
  Она, надсаживаясь, кричала мне что-то сложное, что-то по-своему, я все не мог понять. Она бессильно встряхнула руками:
   - Я забыла как по-русски, кхочи-ахталь, кхочи-ахталь!!!
   Тут я расчехлился - конечно, кхочи-ахталь, поцелуй истинной любви!!! То есть мы сейчас разбежимся и в прыжке втсретимся над пропастью. Нам надо успеть поцеловаться и можно надеяться что мы истинно любим друг друга. Тогда возникнет подъемная сила любви. Да-да, грешная земля отталкивает истинную любовь, помню, было... И ветер отнесет нас на сторону призрака. Наска уже разбегалась и все эти мысли пронеслись у меня в голове уже во время... Прыжок!!! Жезл Твой и посох да станут мне защитой!..
   Наши тела слету ударили друг в друга как молот в наковальню, мы обнялись так крепко, что будь между нами орех, мы бы его раздавили. Мы уже падали в огненный ад, когда наши губы нашли друг друга. И кхочи-ахталь не подвел. Мы взлетели. И не было в мире ничего, кроме ее дыхания, ее тепла, биения ее сердца, ее нежности, даже подземный жар все еще опаляющий нас, мы не замечали. И ветер не смел тронуть нас. И мы висели над землей, и над огнем, одни во всей вселенной, чувствуя подступающую могучую волну какой-то космической чистоты, из тишины звездного пространства пришли слова "восходящий выход", я не знал, да и не хотел знать, что это значит, я вообще ничего не хотел, я был растворен в потоке чистейшего и мощнейшего чувства, и тут волна накрыла нас, безвозвратно, бесповоротно унося нас куда-то в трансфизические бездны. И мы взорвались, и вместе с нами взорвался весь мир, звезды, планеты и туманности и самое пространство и время полыхнули бледным спиртовым пламенем и разлетелись ярчайшим радужным фейерверком. Нас рвануло вверх, в небо. Я успел еще заметить, что буйство стихии в одночасье стихло, небо очистилось, и показался багровый зрачок Инутарора. Затем все погасло.
  
  Глава 13. Эпилог. Проснись, Черкасов!
  - Черкасов! Черкасов! Саша! Шурик! Проснись, Черкасов!
   Я разлепил глаза и поднял голову. В голове гудело как после доброй студенческой пирушки. Передо мной маячили озабоченные лица Мастера и Акрамандира. Я закрыл глаза и откинулся на подушку.
   - Эй, ты чего? - весело спросил Мастер, - вставай, мы за тобой.
   - Вы мне снитесь, - убежденно сказал я, - вы же умерли.
   - В смысле "умерли"? - напрягся Мастер.
   - Ну как же, - не открывая глаз, - сказал я, - вас Химса убила на Голубых озерах.
   Мастер встряхнул меня, так что я проснулся помимо воли.
   - Саш, знаешь, я даже спрашивать не буду, кто это, Химса. Здесь место не очень подходит для таких разговоров. Помолчи, пока не выйдем отсюда.
   Я огляделся по сторонам. Больница.
   - А чего я в больнице?
   - Ты, брат, не просто в больнице, а в неврологической больнице. Не ссы, мы все уладили, сейчас к завотделением, он тебя посмотрит, и домой, только веди себя хорошо и все обойдется без последствий.
   - А може ему лучше полежать? - усомнился Акромандир.
   - Не лучше - отрезал Мастер, - это не имеет к неврологии никакого отношения. Я думаю, это они с пальцем перемудрили, но не скажешь же врачу, что пациент пострадал от некорректного пользования неизвестным артефактом.
   - А что случилось-то? - встрял я.
   - Эх, да что только не случилось... Ты из дому сбежал, три дня тебя искали, а нашли, так ты не в себе: нес околесицу, ругался не по-нашему, боялся каких-то зеленых чертей. Белая горячка? Да ты одевайся...
  
  
   Я лежал дома, в ванне. Горячая вода была нестерпимо приятна, прогревала до костей. Значит, мне все это примрещилось? Не хотелось верить. Да черт с ними с мирами и магами, но Наска... Как я могу примириться с тем, что ее нет, и никогда не было? Приснившаяся любовь. Тоска навалилась на меня. Скучно вякало радио на кухне. Мама, уже наплакавшись и успокоившись после встречи, собирала на стол - обедать. Знакомые, родные звуки. И все же я не чувствовал себя дома.
   - Саша, - мама постучала в дверь, - ты карманы проверь потом, я одежду постираю.
   Выбравшись из ванны, я энергично растерся, отметая потусторонний настрой, взял брюки и сунул руку в карман. В кармане что-то было. Пыль? Пепел! Но откуда? Я знал, что это деревянный палец. Он стал не нужен, отработал свое и распался в прах. Тьфу ты, чепуха, что я несу? Ведь ничего не было? В моей памяти ожили цвета, звуки и запахи Гашшарвы и Олирны. Но ведь этого не было, верно? Просто я... Что я? Не зная брода, сунулся в воду и наколдовал себе волшебный сон? Наверное, так. Мастер и Акрамандир так сказали. Им виднее.
   После обеда я отправился побродить по городу. Никого из знакомых я не хотел видеть сейчас. Просто хотелось побыть наедине с собой. Я шел по старым, с детства знакомым улицам. На душе было пусто и разорвано. Я снова был один. Во сне я познал всю силу и тепло совместного бытия с женщиной, защищенность, осмысленность, полноту и человечность такого бытия. А теперь я снова был один. Пешка. Пехотинец. Холодно и одиноко на безумной мировой шахматной доске, где дует мокрый тоскливый ветер и все бессмысленно прыгают по клеточкам на одной ножке. Я увидел девчонок, играющих в классики, и вдруг мучительно напрягся, как охотничья (ничья) собака, делающая стойку, как будто ветер донес до меня смех Наски, запах ее волос. Я зашагал быстрее, как будто знал куда иду (так ведь, кажется, следует поступать в мирах сновидения? Чем, скажите, наш мир отличается от миров сновидения? Своими иллюзорными правилами, отрицающими другие иллюзорные правила?). Я вертел головой, ожидая знака, моля о знаке. Ноги привели меня к магазину "Путь к себе". Да, путь к себе мне бы сейчас не помешал. Только на что же мне этот магазин? Что мне в нем? Впрочем, название было подходящим к случаю: я, похоже, потерял себя давно и основательно, еще до этого сомнамбулического путешествия,теперь я еще прибавил в своем потерянстве, так что путь к себе мне бы не помешал. Я потянул ручку двери. Звякнул колокольчик над дверью, такие колокольцы совсем недавно вошли в моду. Дежурно улыбнулась молодая продавщица с бейджиком "Леночка". Я бесприютно поплыл вдоль прилавка расслабленно скользя взглядом по диковинам на витринах. Это был магазин артефактов и сувениров, феншуйские штучки, эзотерицкие книжки.
   - Вам что-нибудь подсказать? - глянцево-любезно произнесла девушка.
   На эту невинную фразу я откликнулся (мне сдавило горло) задушенным хрипом, от которого она подпрыгнула. Дело в том, что в этот момент я увидел в большем зеркале, стоящем подле прилавка слово "акчонаскО". Да, именно по-русски, и последняя буква была заглавной!.. Я рывком приблизился к зеркалу и впился в него взглядом пытаясь понять: откуда там взялась загадочная надпись и что она могла бы означать. Я не успел испытать ни опустошающего облегчения, ни опасной радости, увидев, что это отражение бейджика другой девушки, на котором написано "Оксаночка", когда из подсобки магазина послышался такой знакомый, хотя и никогда не слышанный мной наяву, девичий голос
   - "Надь, ты бейджик мой не видела"?
   Она появилась в торговом зале, белая, даже бледная, но такая же огненно-рыжая, с теми же глубочайшими сине-озерными глазами и индейскими, четкими чертами лица. Глаза ее расширились - она узнала меня? Быть может, тоже видела меня во сне, в черном мире, живущем тайной жизнью под красным солнцем? Я, как лунатик, сделал несколько неуверенных шагов в ее сторону, словно боясь, что она сейчас растает, как туман под лучами утреннего светила. Она тоже глядела на меня во все глаза, словно не веря.
   - Я... Мне... - промямлил я, и, наконец, овладев речевым аппаратом, внятно произнес:
   - А... Что Вы делаете сегодня вечером?
   Она вздохнула и опустила лицо, словно пряча улыбку.
   - У меня сегодня свидание, - наконец проговорила она насмешливо.
   Я задохнулся, как рыба, внезапно выдернутая на горячий песок и солнце из прохладных сумрачных речных глубин. Она взяла меня за руку.
   - Сашка, прынц ты мой заколдованый, у меня свидание с тобой, ты что, все забыл? Мы три дня, как на Озерках познакомились, ты мне песни пел, помнишь? Жениться обещал...
   Она не договорила. Я подхватил ее на руки и сжал, прижался лицом к ее теплой шее. Она притихла, и мы долго, долго-долго слушали пульс друг-друга в звенящей тишине бесконечного, огромного темного и, на первый (но лишь на первый) взгляд, заброшенного высшими силами, дома пространства-и-времени, дома под крышей которого шумели пестрые и разнообразные миры, как соседи в нашей хрущевке. И на мире-чердаке ворковали голуби, и крался кот, воинственно встопорщив усы, где-то в одной из миров-квартир гнали самогон, на мире-лестнице бухали гопники, где-то рисовал художник, где-то инженер гнулся над кульманом, на крыше безумный ученый завороженно смотрел на звезды, по коридорам дома на самолетах, кораблях и звездных ракетах летали дети, где-то, сотрясая основы мироздания, жилец производил ремонт, заставляя соседей вздрагивать от грохота перфоратора и ожидать конца света с минуты на минуту, в мире-подвале чумазый слесарь воевал с канализацией. Все это нас не волновало. Мы были дома.
  
   Игвы, Т'Пимплу и другие...
   Т" Кейза услужливо щелкнул зажигалкой и подкурил тегждскую сигару своему толстому добродушному руководителю, господину Т"Шелку.
   Тот благосклонно, почти дружески похлопал подчиненного по плечу.
   Спасибо, Кейза, спасибо. О чем бишь мы? А! Не принимайте близко к сердцу официальные версии событий и ритуальные заклинания придворных историков, если хотите что-то понимать в жизни. Конечно, все это засекречено, но я там был и все видел как есть. Поверьте, все что написано по истории переворота - бред. Вернувшись с Гашшарвы, из этого ада, Верховный не произносил никаких речей, не собирал народ на площадях, не лез на броневик. Он сразу отправился во дворец, и все, кто пытался остановить его легли на месте...
   Кейза иронически поинтересовался:
   - Но... это, кажется, не соответствует имиджу Верховного, он ведь у нас душка...
   Т" Шелку хмыкнул:
   - Начальник тайной службы Т"Цагу у нас тоже душка, но служба работает... и не дай Бог... - он не договорил. - Но я не то хотел сказать... На его пути все легли от смеха... Старина Верховный и прежде был шутом искусным, но теперь его искусство стало божественным, - Шелку закатил глаза, - он парализовывал и подчинял людей с помощью смеха. Когда он вошел к прежнему Верховному Игве, тот рявкнул:
   - Взять его!
   Но наш Пимплу передразнил:
  - Взять его! - и охрана, захлебываясь от смеха, арестовала прежнего своего хозяина.
   Так что, друг мой, это не было реовлюцией Сумаронги Норца. Эти веселые ребята "сумаронги" пришли потом на готовенькое. Правителю всегда надо опираться на организованную силу, а подполье закалило эту партию.
   Т" Кейза с сомнением покрутил хоботком:
   - Но Ваша информация шокирует, шеф, выходит нами правит клоун! Мы что же, сменили шило на мыло?
   - Э... Разве нас кто-то спрашивал? Но на мой взгляд все мы выиграли от этого. Судите сами: Раньше Верховный Игва правил страшно, сейчас Верховный Игва правит весело. Стало меньше унылой полицейщины, тайные войны сменились тайной торговлей, сейчас игвы могут верить, во что хотят, и если кто-то считает, что изучает магию, никто не тащит его в больницу. Тайные военные технологии стали достоянием гражданского хозяйства и это принесло свои плоды. До трети бюджета вкладывается в экологию, что ж сумаронги есть сумаронги, это еще принесет плоды, я надеюсь. Леди Йолу, супруга нашего повелителя, носится по миру, как электрифицированный рарруг, внедряя чистые технологии и рекуперанты. Но внешняя политика и дипломатия - это конек старого дикобраза, нашего Верховного. Война с Гашшарвой фактически была проиграна. Так ведь? Невыигранная война - проигранная война. Но он сумел превратить неизбежные репарации в инвестиции, и мы озолотились, помогая Олирне восстанавливать Гашшарву.
   Ловчайший ход, коим он поддержал толтеков Соноры в их борьбе против толтеков Тулы, - последовательных и закоренелых властолюбцев, нашей главной угрозы, спас всех нас от гибели. Теперь толтеки странствуют по мирам, как и положено волшебникам, и не лезут политику.
   Так что все мы нашли со стариной Пимплу, то, что потеряли бы без него. А вы говорите, нами правит клоун. Да, верно. Наша жизнь такой цирк, дорогой друг. Раньше нами правил злой клоун, теперь правит добрый. Клоуны всегда задают тон в цирке.
  
  
   Кастанда, привычно-небрежно кивая на приветствия сослуживцев, взбежал по лестнице на третий этаж, где помещался его рабочий кабинет в заводоуправлении КЗТС.
   Секретарши на месте не было, но дверь его кабинета была открыта. За столом сидел генеральный, выглядел он неважно. Следы бурной ночи, - усмехнулся Кастанда про себя, - трудно было представить, чтобы генеральный терзался по ночам совестью, или, Боже упаси, судьбами мира. Значит излишества. Генеральный боялся свого главбуха, вот и сей час, сидя за столом, явно не по своей воле, на это у него не хватило бы храбрости, он явно старался сделаться поменьше, понезаметней.
  - П-простите, Борис Васильевич, - заикаясь, жалко промяукал он, - а чт-что Вы пришли? Вы же уволены!
  - Что значит - уволен? - Сурово спросил Кастанда, закрыв дверь кабинета на ключ, и, подойдя к своему креслу, вытряхнул оттуда маленького директора. Тот, пожав плечами, стал ходить вдоль стола:
  - Уволены, Борис Васильевич, уволены. За п-прогулы...
  - Какие к черту прогулы? - зарычал Кастанда, уже всерьез разъярившись. - Разве Вы не знаете, разве я не говорил Вам, что был в командировке???!
  Директор сжался и даже закрылся от него рукой.
  - Уволены, я же не подписывал приказ на командировку, Борис Васильевич, у нас же завод здесь, как так можно: захотел, сказал, уехал... У меня же Вы не спросились... - дрожащим голосом пробормотал директор, глядя снизу вверх на нависшего над ним Кастанду.
   Кастанда взял его одной рукой за галстук, а раскрытой пятерней другой руки сжал живот генерального, так, что тот застонал от боли и ужаса. Глядя, как змея, ему в глаза, Кастанда тихо и ласково сказал:
  - Ты же меня боишься, дрянь, сморчок. И правильно боишься. Знаешь, что я с тобой сейчас сделаю?..
   Генеральный, выкатив белые от страха глаза, прохрипел:
  - Боря, к тебе пришли...
   Страшно представить, что сделал бы с несчастным директором , а может и со всем несчастным заводом, разъяренный бухгалтер, если бы не заметил боковым зрением человека, появившегося в помещении буквально из ниоткуда. Человек этот был смугл, стар, но бодр. Было в его лице нечто индейское, нечто благородное и значительное. Глаза же глядели весело, даже озорно.
   - Я ведь говорил тебе, Люденсио (Игрок), что ты всегда чрезмерно индульгируешь в чем бы то ни было. Тебе нет равных в индульгировании. Но на этот раз ты переиндульгировал самого Орла, твое индульгирование поистине вопиет к небу...
   - Аминь... - хмуро закончил Кастанда.
   - Отпусти этого человека, - приказал старик. Руки Кастанды разжались, и директор, пискнув, как мышь, вышмыгнул из кабинета. Старик подошел к Кастанде, отечески обнял его.
  - Пойдем со мной, Игрок, я дам тебе покой, я дам тебе забвение от горестей и суеты, отдых от непомерного тщеславия Тулы.
   Кастанда приник к нему, и тело его содрогнулось от рыданий, -
  - Учитель мой, нагваль, как ты мудр, как ты добр в своей мудрости. Ты смог простить меня, ты пришел с утешением в черный день, когда я ничтожен, когда я все потерял, когда Тула изгнала меня, и даже мой сын отвернулся от меня. Все что у меня осталось, - это немного физической силы, знания, и работа на этом вонючем заводе. Ах да, ее я тоже лишился.
  - Чепуха, мой мальчик, - ласково сказал старик, похлопывая его по спине, чепуха. Мне не в чем винить тебя, твои действия вне моральных категорий, все это издержки рецептуры. Вся проблема в том, что мы положили в твою курительную смесь не тех жучков. Видишь ли, я же всегда говорил тебе, что для тебя в курительную смесь должны подходить жучки только из синих грибов, растущих непременно на возвышенности. А собирать их необходимо только между пятью и семью часами вечера. В это время темно, - старик вздохнул, - и легко ошибиться. Вот ты и набрал вместо синих грибков - коричневые, и , конечно же, жучки в них были не те. Тебе подходят только блестящие жучки, с черной спинкой, будто бы лаковой. А ты набрал зеленоватых, с бронзовым отливом. А ведь курить таких жучков в своей смеси должен я. Это я вчера обнаружил... а от твоих жучков у меня везде чесотка, - старик помолчал, собираясь с мыслями. - То-то я и смотрю, что с тобой случилось, в тебя будто бес вселился, ведь ты был почти в двух шагах от мирового господства...
   Кастанда грузно, обессиленно опустился на пол, в углу кабинета. Утер испарину со лба.
  - А на кой черт тебе это мировое господство, мой мальчик? - продолжал старик, - От него одни проблемы, пустые хлопоты и вред здоровью. Ошибка в рецепте лишила тебя ума. Но, к счастью, все это прошло, смех лишил силы проклятие твого дымка. Ну, вот что мы сейчас сделаем. Покурим смеси и на крыльях дымка вернемся домой, в Сонору. Выключи свет! Нас не должны видеть здесь!
   Старик долго и тщательно набивал в темноте две трубки, наконец, передал одну Кастанде. Тот едва не обронил ее. Старик ужаснувшись, пожурил его, и с печалью проговорил:
  - Как же тебя истощили все эти приключения!..
   Они сделали по затяжке, бережно придерживая трубки обеими руками. Кастанда засмеялся от радости - смесь начинала действовать. Он затянулся еще раз, и пока страик смаковал первую затяжку, Кастанда успел сделать четыре.
   Вдруг старик, выругавшись, - "Ту чингада мадре"! - стал чесать под мышкой, затем бок, голову, спину.
   - Черт возьми, у меня опять эта чесотка! Игрок, почеши мне спину, прошу тебя...
   Кастанда молчал в темноте, трубка мерно, словно дыша, вспыхивала в его руках.
   - Игрок! - разраженно крикнул старик. Кастанда все не отвечал.
   -Игрок? - голос старика звучал теперь вопросительно и осторожно, как бы со страхом.
   - Игрок, - сказал он, помолчав, теперь уж и вовсе без выражения. - Игрок. Мы опять перепутали смесь. У меня опять чесотка...
   Кастанда молчал в темноте...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"