Задолго до перестройки и связанных с нею откровений, главный врач Полтавской психиатрической больницы поведал мне ужасную тайну. Он не то лечил, не то имел возможность наблюдать за лечением писателя Андрея Головко.
До того как попасть в больницу Андрей Головко при не вполне ясных обстоятельствах убил жену и дочь.
Произошло это в 1924 году. В ту пору трудно было предположить, что речь идёт не об обычном сумасшедшем, а о будущем классике украинской советской литературы. Её корифее.Авторе хрестоматийных романов "Бур`ян", "Мати", "Артем Гармаш". Лауреате престижных премий и кавалере многочисленных орденов.
Долгие годы я чувствовал себя причастным к высшим секретам державы.
Впрочем, для людей сведущих это был секрет Полишинеля. И, время от времени, где-нибудь в Австралии или Канаде, на страницах тамошних украинских газет заявляли со всей определенностью
- И убийство было! И психиатрическая больница!
Хорошо натренированные литературоведы им тут же ответствовали
- Подлая ложь! И вражеская пропаганда!
Попытки обратиться к первоисточникам успеха не имели.
В инстанциях, где могло что-то быть, пожимали плечами: - "Откуда?" И ссылались на огонь войны, в котором всё сгорело.
Архив психиатрической больнице с историями болезни не сохранился. Сгорел в том же огне.
Рукописи, как известно, не горят. Вероятно, эта максима имеет отношение не только к рукописям, но и к другим атрибутам писательской деятельности.
Где-то что-то хранится. И, время от времени, появляется на страницах печати.
Андрей Головко родился в 1897 году на Полтавщине. Пополнив фактом своего рождения большой список писателей уроженцев этих мест.
Он окончил Кременчугское реальное училище. Преподавал в школе. Писал стихи.
Молодость, говоря словами поэта, водила Головко " в сабельный поход". Сначала на стороне белых; потом - красных.
Из обеих армий Головко дезертировал. Причем, уходя из Красной Армии, Головко прихватил с собою наган. На всякий случай.
Едва ли он использовал свой дезертирский опыт в творчестве. Наделял героев схожими качествами. Разбирался в мотивах и побуждениях.
Более того, все последующие годы Головко находился во власти отчаянного страха. В любой момент власти предержащие могли установить, что член союза крестьянских писателей "Плуг", активный сотрудник журнала "Червоний шлях" и командир конной разведки, дезертировавший из Красной Армии во время решительных сражений одно и то же лицо. И принять соответствующие меры.
Публикации Головко были в духе времени. Отражали новые веяния и звали к вершинам.
Его неопубликованные вещи, судя по воспоминаниями осевшего в Канаде слушателя Кобелякских педкурсов; где Головко не то преподавал, не то время от времени выступал на литературных вечерах, имели иную тональность.
Они показались бывшему слушателю, со временем ставшему профессором одного из университетов, аморальными и произвели на него, в целом, "гадкое впечатление".
В ту пору Головко жил небогато. Попросту бедствовал. Его заработки, литературные в том числе, были ничтожными. Жена постоянно болела. Росла дочь.
Нервы Головко были на пределе. Особенно плохо он почувствовал себя в начале 1924 года.
- В эту зиму я не спал ни одной ночи, - вспоминал Головко, - условия такие. В
хатке маленькой, где жена прядкой грохочет, а дочка маленькая за столом играет, днем писать невозможно, только ночью..."
Несколько раз он собирался покончить жизнь самоубийством. Застрелиться.
Останавливало бедственное положение семьи. Прежде, чем застрелиться, Головко, насколько можно судить по сохранившимся дневниковым записям, стремился хоть как-то обеспечить жену и дочь. Оставить им какие-то средства.
--
Не дни, не недели -- годы я болел за семью.- Писал Головко. - Искал разные
выходы, работал через силу, стремился из ничего сделать что-то, дать хоть уголок своей жене, вылечить ее, обеспечить на будущее ее жизнь без меня..."
В марте 1924 года Головко пришёл к выводу, что его усилия тщетны. И он решился на то, что в психиатрии называют расширенным или альтруистическим самоубийством.
В "Протоколе допроса виновного" составленного после убийства жены и дочери, в мае 1924 года Головко констатировал:
- Я болен, это -- факт. 2. Лечиться не имею возможности -- факт. 3. Болезнь растет с каждым днем и угрожает сделать меня нетрудоспособным, а семью -- без куска хлеба оставить. И это факт. Как же быть? Да просто: если так -- застрелиться! А жена, а дочка? С болью нечеловеческой решил: не брошу их. Я должен избавить их от трудной жизни. Себя потом.
14 мая во время пешеходной прогулки Головко застрелил жену. Из того самого нагана.
Жена прилегла возле сосны, в тени. Она устала и хотела отдохнуь. Головко накрыл её лицо платком и выстрелил.
--
Обошел, встал, - показал во время следствия Головко, - жена пошевелилась и
замерла. А у меня такая тупость и пустота...
Утром следующего дня Головко убил дочь. Его показания, насколько можно судить по протоколу допроса, путаны и не столь однозначны. Головко утверждал:
- Я выбрал место в холодке. Как и жене, голову красным платком накрыл. Вытащил наган и выстрелил в голову ей. И снова в груди словно оборвалось что-то, а потом -- пусто, пусто, пусто... Жизни для меня уже не было: в голове концы висят от нервов, а из груди куски с кровью вырвались. Как стрельну раз, как стрельну два... Но были еще и такие мысли: может, в Харькове появлюсь и расскажу всем, чтоб знали, а может, написал бы про это в произведении. Может, застрелюсь, а может, лечиться бы послали меня, когда б определили, что нужен я для общества как писатель..."
Вскоре после этого газете "Голос труда" появилась заметка. Её автор, основываясь на материалах следствия, писал:
--
Как теперь выяснилось, убийство совершил харьковский журналист гр. Го-
ловко. Убитая -- его жена. Выяснено, что через день после убийства жены Татьяны Головко убил на ст. Потоки свою шестилетнюю дочь, после чего был задержан и доставлен в Кременчуг. На допросах Головко сначала отпирался, а затем сознался в обоих убийствах и объяснил причины: мол, боялся, что умрет, а семья останется без средств к существованию... К убийству, признавался Головко, он готовился в течение года, после собирался уехать в Харьков -- закончить литературный труд, а затем покончить с собой..."
Существуют и другие версии.
По одной из них, почти по Маяковскому, "любовная лодка разбилась об быт".
Страстная любовь к жене и ужасающая бедность. Когда положение стало нестерпимым, Головко решился. Разрубил, так сказать, гордиев узел.
Другая версия менее возвышенная. Она принадлежит ставшему канадским профессором слушателю Кобелякских педагогических курсов, некому Г. Ващенко.
В своей книге "Український ренесанс ХХ столiття", опубликованной в 1953 году в Торонто, Г. Ващенко утверждает, что Головко влюбился в воспитательницу детского дома и решил избавиться от жены и ребенка.
О давившем на Головко грузе любви, поведал близкий друг писателя. Якобы, с его слов.
Версия приятеля разнится с Протоколом допроса не столько в существенных деталях, сколько в оттенках. И является, по сути, её романтизированным вариантом.
Что же до версии слушателя курсов... Г. Ващенко писал из канадского далека. Он находился по другую сторону пресловутого железного занавеса и мог в полемическом задоре, в духе времени и в силу веяний, что-то заострить и выпятить. Возможно, даже приврать, во благо, так сказать. Чтобы все видели, что из себя представляют просоветски настроенные корифеи украинской литературы.
Как бы там ни было, Головко арестовали и поместили в следственный изолятор. Там его осмотрел психиатр и рекомендовал направить на лечение в психиатрическую больницу.
Как долго находился Головко на лечении неизвестно. Не ясно, чем его лечили и от чего именно.
Уходя из Полтавы в 1943 году, немцы подожгли больницу и довоенный архив сгорел. Скорее всего, история болезни Головко была изъята задолго до этого. Во избежание, так сказать, кривотолков. И, чтобы не поощрять нездоровое любопытство.
Главный врач, обладавший соответствующей информацией, был человеком многоопытным и в силу этого осторожным. Он тоже не хотел поощрять нездоровое любопытство.
Впрочем, он показал мне отделение, где лечился Головко. Это было украшенное колоннами добротное кирпичное здание дореволюционной постройки.
Какое-то время я работал в этом здании. Лечил больных. Осуществляя тем самым связь времен.
Судя по всему, довольно быстро психическое состояние Головко пришло в норму. И он начал писать роман "Бур`ян", который вознёс его на вершины украинской советской литературы, сделал живым классиком, человеком, к которому обычные мерки, в том числе юридические, не применимы.
В больнице Головко сошелся с санитаркой, которая родила ему дочь. Свое отцовство, хоть и не сразу, Головко узаконил.
Произведения Головко входили в школьную программу. И преподаватель украинского языка и литературы нашей школы, говорила нам не без гордости, что близко знает дочь классика. Дочь работала в одной из школ нашего города. И тоже преподавала украинский язык и литературу.
Биографию Головко подчистили, подправили, избавили от компрометирующих фактов и опубликовали для всеобщего обозрения.
В изданной в 1929 году Литературной энциклопедии Головко представлен, как современный украинский писатель, автор "наиболее значительного произведения в
украинской литературе", - романа "Бурьян". Ещё он непримиримый борец, яркий выразитель. И ничего более.