Элен после его ухода некоторое время лежала, лишенная сил, слёзы лились сами, она не чувствовала их.
Слова Майкла продолжали звучать в её сознании, она снова слышала это, ледяной ужас от сделанного ими охватывал душу.
Она вернулась в тот страшный день. Видела всё.
Произошедшее тогда проносилось перед её мысленным взором, но теперь выглядело совсем иначе. Все действующие лица мерзкого спектакля, устроенного Мадлен при его помощи, и сама Элен - её роль - что же она натворила!
Уильям ни в чём не виноват. Его взволнованное лицо в ту последнюю минуту, когда они виделись, стояло у неё перед глазами. Он умолял её, просил поверить ему, и то, как он не смог сдержать слёз, когда она оттолкнула его ...
А она безжалостно бросила его, не захотела слушать. Поверила той страшной женщине. Подчинилась, послушно сыграла отведенную ей роль.
У неё вырвался стон.
В груди в этот миг всё сжалось, она чувствовала там надсадную ноющую боль.
Ещё утром она думала, что уже не способна ничего больше чувствовать, всё умерло в ней, отупело, но сейчас горечь и ужас, до той поры подавляемые, рвались наружу, грозя разорвать сжавшееся в комочек сердце, грудь будто распирало изнутри, она не могла больше выдержать этого невыносимого давления. Рыдания сотрясли её.
- Нет... Нет... Как он мог так поступить со мной?! И как я могла не верить тебе, любимый мой!? - её лицо исказилось в страдальческой гримасе, боль барабанной дробью стучала в виски.
- Что с тобой, моя девочка? - Джеймс появился рядом, бросился к ней, обнял, прижал к груди, пытаясь успокоить.
- Здесь был Майкл, он рассказал мне всё: Уильям не виноват, понимаешь - всё это ложь Мадлен и Майкла. Он признался мне, что тоже участвовал в этом. И я поверила ей! Я сама оттолкнула Уильяма! - её сумбурные слова, едва различимые сквозь рыдания, поразили Джеймса, хоть и показались ему в первую минуту болезненным бредом.
- Майкл сам рассказал тебе об этом? Не может быть, я не верю. Тебе не приснилось это, Элен? Ты же вся горишь, наверное, у тебя сильный жар!
- Нет, не приснилось. Майкл только что ушёл отсюда. Джеймс, он сказал, что в тот день подслушал разговор Уильяма с Мадлен и понял, что она всё время лгала. Сначала своему мужу, обвинив Уильяма в домогательстве, затем всем вокруг, а потом и мне. Она сама добивалась Уильяма, но он отверг её. Оказывается, это Мадлен купила на аукционе лошадей Уильяма, те расписки он написал за деньги, что получил от продажи жеребцов. Майкл признался мне, что ещё летом сообщил Мадлен о нашей помолвке, а позже он украл письмо Уильяма ко мне и переслал ей. А потом она сказала мне, что это его письмо к ней, понимаешь?!
- И Майкл всё это время знал правду, но молчал. А я так верила ему! Не могла и подумать, что он может... Верила ему и не поверила Уильяму, предала его... - она не могла продолжать, рыдания снова душили её.
Брат смотрел в лихорадочно блестевшие глаза сестры, наполненные слезами, и видел в них правду - ту, что раньше отгонял от себя, в упор не желал видеть. Как не дико звучали её слова, но, помимо его воли, теперь всё, что он знал раньше и услышал сейчас, сложилось вдруг в его мозгу в чёткую, логичную картину - ужасающе реальную, и каждый кирпичик этой вновь открывшейся ему реальности стоял на своём месте прочно - ему стало ясно, что эта страшная упрямая реальность всегда была здесь, да он не хотел её замечать.
- Нет, я не могу поверить, что Майкл мог совершить такую низость! Но где же он сам? Я хочу услышать это от него.
- Наверное, он больше не придёт к нам, Джим. Ему теперь невыносимо стыдно. А я - я сейчас же еду к Уильяму!
- Что?! Ты с ума сошла?! Куда ты поедешь?! Ты больна, Элен. Ты не можешь ехать в таком состоянии! Ты заболеешь еще сильней, ты умрёшь по дороге!
- Я умру, если останусь здесь хоть на день, даже на час! Я должна увидеть Уильяма, просить у него прощения.
- Нет, не пущу! Ты не доедешь, больная, слабая!
Но она изо всех своих слабых сил пыталась вырваться из его объятий.
А брат умоляюще, с жалостью и болью, смотрел на её худое, изможденное личико, сейчас заплаканное, искаженное страданием. Он не мог удержать её. Она поедет. Но в ней, такой безучастной и безвольной ещё полчаса назад, вдруг проснулась жизнь. Она порозовела, ожила и теперь одержимо рвалась в дорогу.
- Тогда и я поеду с тобой, я не оставлю тебя, Ленни!
Он хотя бы укроет её в дороге, проследит, чтобы в её комнате в трактире было тепло, поднесёт ей чашку горячего чая, подложит грелку под ноги в карете.
- Куда, куда ты собралась ехать, доченька?! - Элизабет вошла в комнату. Она услышала последнюю фразу сына.
- Мама, я еду к Уильяму, он говорил мне правду, Мадлен оболгала его. Майкл подслушал их разговор, там - в доме у леди Гвендолин. Майкл и сам помогал Мадлен - сначала сообщил ей о нашей помолвке, потом украл письмо Уильяма ко мне и переслал ей. Он только что признался мне во всём. Ему стало стыдно за то, что он сделал.
- О, боже, неужели наш Майкл мог так поступить?
- Ну, у него, по крайней мере, хватило мужества признаться Элен в этом, - заметил Джеймс. - Значит, остатки благородства сохранились в нём.
- Немыслимо! Ну куда же, как же ты поедешь, дорогая? Ты простужена, у тебя кашель!
- Я всё равно поеду, мама. В дилижансе, пешком, как угодно. Если я не увижу его, если не скажу ему всё, то умру...
Мать и сын поняли сейчас, что Элен ни за что не отступится. Она расстроена, вся в слезах, но в ней снова появилась воля, интерес к жизни. Она вся горела - раскраснелась, но вдруг страшно закашлялась.
Элизабет горестно вскрикнула при этом звуке.
- Нет, всё в порядке, мама.
- Ты должна хорошо поесть. Иначе ты не выздоровеешь.
- Хорошо. Я съем всё, что хотите, - у ней вовсе не было аппетита, но она готова была на любые жертвы ради своей цели.
Перед глазами был только Уильям, любимое родное лицо, его горькие слёзы. Она слышала его слова: "Я люблю тебя, Элли! Прошу, поверь мне, любимая, я говорю тебе правду!"
Что она натворила?! Как могла?! Она никогда не простит себе этого.
Она поверила этой лживой гадине, и не верила любимому человеку. Ну как она могла?!
Не захотела слушать и даже видеть леди Гвендолин - бедную тётю Гвен, а та так расстроилась.
Эти мучительные раздумья вызвали яркую краску на её лице. Бурная жажда деятельности вдруг охватила её.
Она кинулась собирать вещи, крикнула горничную, тут же села к столу писать письмо леди Ковентри. Она хваталась за всё подряд, страшно спешила. Ей надо срочно, через час или раньше выехать к нему.
Мать и брата она вовлекла в свою деятельность, они тоже засуетились, забегали, подчиняясь её воле, радуясь уже тому, что наконец вернулась прежняя Элен - словно воскресла к новой жизни. Они ещё не осознали до конца, что случилось, и поверить никак не могли её словам о Майкле, об Уильяме Беркли. Но всё казалось им неважным сейчас, главное, что Элен оживала на глазах, стала совсем другой - живой, деятельной, энергичной - такой, какой была раньше. Надежда проснулась в них - они увидели, что их девочка больше не умирает, а стремится к чему-то. И уже почти неважно, куда и зачем она хочет ехать - лишь бы не гас огонь в её глазах, лишь бы она и дальше оставалась такой, как сейчас.
Бегая по дому в состоянии лихорадки, она взмокла и быстро выбилась из сил. Но ничто уже не могло остановить её.
Джеймс поставил условие: ехать через Пемберли и Валлейгрин. Они должны будут остановиться там хотя бы на ночь. Дорога предстоит долгая. Несколько суток постоя в одних трактирах, тут и здоровый человек не выдержит.
Не через час, как хотела Элен, а только через пять часов, сделав все возможные приготовления, плотно пообедав, они выехали на север, в сторону Пемберли.
Элен так устала, что закутанная в шубу, почти сразу уснула на руках у брата. Мать с тревогой следила за её дыханием. Присела рядом с ними, чтобы укрыть дочь получше, согреть своим теплом. Стояла отвратительная погода - мокрый снег с дождём, ветер, грязь и холод. На дорогах - страшная распутица, местами - непролазная топь. Никто в здравом уме не совершает сейчас дальние поездки. Но что сделаешь? Ради неё они готовы были отправиться куда-угодно. Но не заболеет ли она в пути? Не сляжет ли совсем?
Элизабет с тревогой следила за её личиком, теперь порозовевшим, но не слишком ли болезненный у неё румянец?
Они совершили несусветную глупость, пустившись в дальний путь. Но что поделаешь с Элен?
Дарси прибыли в Пемберли только вечером третьего дня пути.
Джеймс сразу пошёл проведать маленького Роберта, который уже крепко спал в кроватке. Уже три недели он его не видел, то и дело мотался к ним с мамой в Лондон, разрывался между сыном и несчастной больной сестрой.
Сейчас Элен вдруг пришло в голову, что брат осенью так часто бывает в Лондоне только из-за неё, совершает такие же изматывающие поездки по ужасным дорогам, мерзнет в экипаже. Не проще ли ей было самой давно вернуться в Пемберли, где Роберту так хорошо и удобно?
Но раньше она никогда не задумывалась об этом, думала только о себе. Майкл просил её остаться с ним, чтобы ходить вместе на спектакли, но неужели Майкл был важней Джеймса и Роберта? Малышу так нужен папа! Ах, как она была эгоистична, как слепа!
Раскаяние переполняло её. Какая она жестокая, бессердечная! Наверное, Бог наказал её за это нынешним несчастьем. Бедный Уильям, что с ним сейчас? Как он пережил всю несправедливость, что она обрушила на него?
Любовь к нему, до той поры подавляемая ей, теперь заполнила всё её существо. Она снова захотела жить, словно очнулась от страшного забытья. Её сердце снова забилось, кровь закипела, и желание пробудилось в ней.
Ну почему она не послушала леди Гвендолин? Та, чуть слышно, со слезами, просила её остаться, подумать, не рубить с плеча.
Вечером, лежа в постели, заботливо согретой для неё, окруженная грелками, Элен долго не могла заснуть, и не только потому, что выспалась по дороге в объятиях брата. Она вдруг увидела всё будто сверху и со стороны: и себя, и Уильяма, и Джеймса, и тётю Гвендолин, и маму с Робертом, и Майкла - его несчастное лицо, прерывающийся, дрожащий голос слышался ей. Он решился рассказать ей правду о своём поступке, только когда она заболела.
Его слова о том цветке - о жизни, смерти, о любви, снова звучали в её сознании. Только сейчас она подумала о нём по другому, обида ушла - ей стало жаль его. Наверное, он любит её. Хотел сам жениться на ней, ревновал к Уильяму, и от ревности сделал это. Но любовь к ней, страх за её жизнь пересилили в нём дурные чувства. Бедный Майкл! И он страдает, что же он чувствовал всё это время? Но, может быть, он ещё найдёт своё счастье?
Джеймс и мама, тётя Гвендолин - как они все добры, и как они любят её. Джеймс готов бросить свои дела, ехать с ней на край света, защищать её. И мама тоже.
Она снова плакала, но теперь уже другими слезами - ей было жаль и хотелось обнять их всех, она сожалела о своей былой черствости, эгоизме. Вся она была сейчас как юное деревце, пробудившееся весной от зимнего сна. Сковывавшая его раньше стужа исчезла, его согрели теплом, полили весенним дождём, и оно снова наполнялось свежими соками. Она хотела жить, любить и весь мир обнять своей любовью. Прежняя Элен возвращалась.
А если Уильям возненавидел её? Если не простит? Ей стало страшно от этой мысли. Нет, она всё равно должна сказать ему, должна просить у него прощения. А дальше - будь что будет...
Теперь она готова горы свернуть, только бы снова увидеться с ним, даже если это - последняя их встреча...
Его глаза - полные любви и страдания, тот последний взгляд. Он разрывал ей сердце. Она же чувствовала это! Тогда ей страстно хотелось забыть обо всём, поверить, и даже если он виноват - простить его и жить дальше. Ну почему она не послушала свой внутренний голос в тот миг, почему оттолкнула его, убежала прочь?
А если он заболел от тоски, как и она? Или уехал, и его больше нет в замке? Где ей искать его? Жив ли он? Ну почему она не поверила ему?
Мучительные страхи и думы терзали её с новой силой. Но это уже была не та холодная депрессия, лишавшая последних сил и отнимавшая волю к жизни. Она должна бороться, должна преодолеть всё на своём пути, найти и любить его!
Элен сама не заметила, как заснула в слезах, и ей впервые за многие дни снились цветные сны. О чём, она не помнила. Только они были теплыми и солнечными, ей впервые было хорошо во сне, она проснулась с ощущением счастья - как тогда, в березовой роще.
Но проснувшись, она вновь ощутила ту же страшную тоску и щемящую боль в сердце. Пока она не увидит его, пока не повинится перед ним, не попросит у него прощения, не будет ей покоя...
- Ну, пожалуйста, пожалуйста, Джим, поехали скорее! - просила она брата ранним утром, и он не смог ей отказать. Он видел, как она изменилась всего за один день. Сейчас он боялся только одного и об одном молился: чтобы Элен снова не потухла, чтобы этот проснувшийся светлячок продолжал гореть и радовать всех вокруг своим теплым светом. Он готов был принять в семью хоть Уильяма Беркли, хоть самого черта, лишь бы Элен снова была счастлива.
За ночь подморозило, дорога подсохла, грязи больше не было. Они добрались до Валлейгрин всего за четыре часа.
Никто не встретил их там, только старая кухарка топила печку в пристройке, где жила. Да конюх поменял им лошадей. Джордж и Анна сейчас в Лондоне, они уже месяц, как судятся, пытаясь спасти родного отца Анны от каторги. Мама помогала им как могла, всех родственников Дарси подняла, и Майкл тоже помог им, вспомнила Элен. Он обращался через своих влиятельных родных к премьер-министру, чтобы тот уже, в свою очередь, обратился к королю с просьбой о помиловании. Член кабинета министров лорд Рассел написал Лоуренсам, что король рассмотрел их прошение и, вероятно, его вердикт будет благоприятным.
И снова Элен упросила брата не задерживаться и выехать сразу после ланча. Всего пятьдесят миль. К ночи они будут в поместье графа Ковентри, переночуют там.
Она с замиранием сердцем ждала встречи с леди Гвендолин, со страхом, стыдом, но всё-равно с нетерпением - ведь только от неё она могла узнать, что с Уильямом, как он?
Но увы, леди Ковентри не оказалось дома. Её муж граф Ковентри принял их один. Он жаловался, что жена бросила его ради племянника. Уже две недели, как она уехала в его поместье Беркли-Касл на севере Норт-Йоркшира.
Письмо Элен тётя Гвен, наверное, тоже не получила. Все письма лежат нераспакованные в её комнате, ждут, когда она вернётся.
Зачем она поехала туда, лорд Ковентри не знал. Сказала, что страшно волнуется за Уильяма. Более или менее логичной причины не назвала.
Элен снова оказалась в той же голубой комнате с балконом, в которой останавливалась летом. Здесь она провела свою единственную ночь с Уильямом.
Сейчас больная, слабая и несчастная, она легла на ту же кровать, где когда-то летней ночью он целовал её, и она трепетала от восторга в его объятиях. Воспоминания не давали ей уснуть. Всё всколыхнулось в ней. Закрывала глаза и видела его лицо.
Тоска стесняла грудь. Безумное желание захватило её. Элен звала его, шептала его имя и слова любви. Она просила у возлюбленного прощения за всё, подушка стала мокрой от слёз.
Пожар охватил её всю - от сердца он распространился по всему телу, и лицо её пылало.
- Любимый, прости меня, пожалуйста, только прости!
Рано утром она проснулась, чувствуя себя совершенно здоровой, хоть и пошатывалась от слабости.
Лишь только рассвело, они пустились в путь. До центра округа - городка Престон было около семидесяти миль, и ещё пятнадцать миль до Беркли-Касл.
Джеймсу пришлось дважды на постоялых дворах менять лошадей, чтобы успеть до наступления сумерек добраться до Престона. Элен расплакалась и потребовала ехать дальше.
- Куда мы поедем, Элен?! Сама подумай? А вдруг нас никто не встретит там?
- Нет, не может быть! Они должны быть там. И Уильям, и тётя Гвен.
- Что мы будем делать там ночью? Ночевать в поле? Ты и так кашляешь. Хочешь умереть от воспаления лёгких?
- Я здорова. Джеймс, они там! Граф Ковентри сказал это. Умоляю, поехали! Мы должны прибыть туда до ночи, я чувствую, что нужна ему!
Она готова была пешком идти к любимому.
Брат не выдержал её умоляющий взгляд, полный слёз. Ругая себя и сестру за безрассудство, Джеймс велел кучеру взять у хозяина харчевни свежую пару лошадей и сразу трогаться в путь.
Они выиграли уже больше суток пути, но ему пришлось оставить своих лошадей у Лоуренсов, а потом отдать добротных лошадок Джорджа за случайных кляч в трактире и затем менять их на каждом полустанке.
А всё Элен, одержимая своей любовью, потерявшая остатки разума. И они вместе с ней.
Дорога была незнакомой, пришлось брать в Престоне попутчика - фермера, живущего в деревушке у подножия крепости Беркли-Касл.
Через два часа, в глухой темени, они подъехали к воротам замка.
Никто не ответил на стук Джеймса. Местный крестьянин, который ехал с ними и показывал дорогу сюда, не успел отойти далеко. Он обернулся, и заметив их затруднения, возвратился к ним.
- Попробуйте проехать ещё сотню ярдов вдоль стены, мистер, там огромная дыра. Экипаж не проедет, конечно, но на лошадях ездят, бывает. Вы пройдете внутрь пешком. Если увидите огонёк в доме, значит, не спят.
- Там есть кто-нибудь дома?
- Да, хозяин замка, лорд Беркли. Но он, говорят, болен, - Элен вскрикнула при этих словах.
- Он живёт один?
- Да, он распустил почти всю прислугу. С ним осталась одна старуха Нэлл. Да, ещё Сэм и Джон днём помогают ей по хозяйству, но сейчас их нет - вечером они уходят в деревню.
Соскочив с подножки кареты, Элен, словно ветер, бегом полетела вдоль темной каменной стены. Джеймс кричал ей вслед, они на экипаже не поспевали за ней. Но она ничего не слышала, неслась вперёд.
Элен свернула в довольно широкий проход в стене, прошла во двор замка. Он был не освещен. Она услышала откуда-то сбоку лай собаки и предостерегающий крик брата.
Тот догнал её, запыхавшись. Поймал за плечи и отодвинул назад - себе за спину. В руках у него была трость. Слуга следовал за ними чуть позади с факелом в руке.
Они увидели слабый огонёк свечи в окне на втором этаже дома, стоящего чуть поодаль от древнего каменного строения с галереей и массивной террасой, протянувшегося вдоль крепостной стены. Дом выделялся даже в потемках - он был намного светлее остальных сооружений - видимо, покрыт белой известкой.
Они пошли к этому зданию. Собака - чёрный ретривер, выскочила им навстречу, громко зарычала, явно приготовившись к драке.
Они остановились, не зная, что делать дальше.
Собака продолжала держать их на расстоянии, предостерегающе рыча.
Джеймс крикнул:
- Эй, кто-нибудь! Выйдите во двор, к вам прибыли гости!
Прошло минут пять или больше, прежде чем массивная деревянная дверь, по всей видимости, чёрного входа, наконец, заскрипела, и такая же массивная пожилая женщина в темной войлочной накидке вышла им навстречу.
- Кто вы, и что вам здесь нужно? - громко спросила она.
- Не бойтесь нас, мэм. Моё имя - Джеймс Дарси, эксквайр. Мы с сестрой прибыли из Дербишира к лорду Беркли. Мы знакомы. Если он дома, прошу вас сообщить ему о нас.
Старуха недобро зыркнула на них в ответ, и ещё более недобрый пристальный взгляд она кинула на Элен, что поразило девушку в самое сердце.
- Он очень болен, - тяжело проскрипела она. - Сейчас вам не стоит беспокоить его.
- Что с ним, Нэлл? - срывающимся голосом спросила Элен. Её глаза мигом наполнились слезами, а губы дрожали. - Пожалуйста, пусти меня к нему. Я должна его увидеть.
- Так это вы, - только и сказала в ответ старуха, презрительно глядя на неё. Она повернулась к ней спиной и, ничего не говоря более, пошла внутрь.
Такая явная демонстрация неприязни повергла её в шок. Она готова была разрыдаться. Но попыталась спрятать эмоции, сжала губы и пошла за кухаркой. Та не закрыла за собой дверь, оставив им возможность следовать за ней или оставаться на улице, если угодно.
Она едва сдерживала нетерпение, медленно поднимаясь по тёмной узкой лестнице следом за старой Нэлл. Но та не спешила. Пламя свечи в её руке чуть не погасло на сильном сквозняке, гуляющем по лестнице.
Они поднялись на второй этаж. Джеймс со слугой и подоспевшие мама с горничной остались чуть позади.
Элен увидела слабо освещенный несколькими свечами холл и коридор, ведущий, видимо, в жилые комнаты.
Она, глотая слёзы, молча шла следом за Нэлл, бредущей со свечкой в руке.
В конце коридора та открыла какую-то дверь.
Элен вошла за ней в комнату и увидела Уильяма.
Он лежал на постели, закрыв глаза, лицо его было истощенным и бледным, с нездоровыми пятнами лихорадки на щеках, влажные волосы прилипли ко лбу.
Рядом с кроватью, склонившись и пригорюнившись, сидела леди Гвендолин. У неё в руках была салфетка, которой время от времени она протирала лицо племянника.
Леди Ковентри вздрогнула, когда услышала, что следом за Нэлл вошёл ещё кто-то.
Обернулась и взглянула на них. Но не осталось больше радости и бодрости в её взгляде. В нём была лишь тоска и безнадежность.
Элен бросилась к ним, упала на колени перед кроватью, схватила её руку и поцеловала. Слёзы капали крупными каплями, лицо её покраснело, стало мокрым. Она взяла бессильно лежащую руку Уильяма, приложила к своим губам.
Рыдания сотрясали её худенькое тело, она не спросила, что с ним, потому что увидела и поняла в тот же миг - он умирает.
Она, не стесняясь уже никого вокруг, целовала и гладила его руку, потом легла рядом, прильнула к нему всем телом, обняла, целовала его.
Но Уильям не слышал ничего, не открывал глаз. Он едва дышал, находясь в тяжелом забытьи. Несмотря на мертвенную бедность, он был очень горячим.
Её слёзы капали на его неподвижное лицо,
Обняв его крепко, она горько рыдала. Губы сами собой шептали слова, безумные слова любви, она просила у него прощения, говорила о том, что не будет без него жить.
В приоткрытых дверях спальни показался Джеймс, он только заглянул, увидел грустную картину и не решился заходить в комнату.
Леди Гвендолин вышла, оставив их вдвоём. Она прикрыла дверь. Её глаза и лицо стали такими же мокрыми как у Элен.
Она смотрела куда-то в пространство, мимо Джеймса.
А он не знал, куда деваться от стыда, лишь виновато кряхтя.
- Это вы, всё вы! Черствый, бесчувственный человек! Вы никогда не слушали меня, вы слепы и глухи, и видите только то, что хотите видеть. Сколько людей должно умереть, прежде чем вы поймёте хоть что-нибудь?! - голос её сорвался на рыдания.
- Я виноват, леди Ковентри! Мне нет прощения, - в его глазах тоже стояли слёзы. Он низко склонился перед графиней, взял её руку и поцеловал.
От безысходной тоски леди Гвендолин продолжала рыдать. И они все трое - и миссис Дарси тоже, обнявшись плакали сейчас.
Уильям Беркли умирал. Его вторую неделю мучала пневмония, и , похоже, он приближался к своему последнему часу - всё чаще по вечерам он впадал в забытье.
Проблески чувств появлялись, но тут же гасли.
Бедный мальчик сначала потерял аппетит, а потом, истощившись, подхватил простуду. Он совсем не следил за собой - мерз без тёплой одежды на холоде, не топил вовремя камины, рассчитал почти всех слуг, забросил ремонт в замке.
Она приехала к нему, когда он уже был болен, и она ничем не смогла ему помочь.
Она приказала своим слугам жарко натопить все печи в доме, поила его целебными отварами, но всё было без толку - гнойный кашель не прекращался, лишь становилось хуже.
Уильям просто не хотел жить.
Элен лежала рядом с ним и молилась. Она просила Бога взять её жизнь вместо его. Зачем ей она, если его не будет на свете?
Прошел мучительный, жуткий час или два. Ничего не менялось. Он не приходил в себя. Лежал неподвижно, тихо, как покойник.
Она думала, что Бог наказал её так - увидеть своими глазами смерть любимого человека, которого она убила сама - своей жестокостью, не поверив ему.
Элен в последний раз целовала его бледное, изможденное лицо, ласкала взглядом милые черты. Неужели ей не суждено больше увидеть его улыбку?
Вся подушка была в слезах, невыносимая боль сжимала сердце, отчаянье не находило выхода.
Она звала его, сама не понимая, что зовёт, словно в бреду.
Надежда, озарившая её душу в последние дни, с ней она летела сюда как на крыльях, теперь таяла. Вокруг сгущался чёрный мрак.
О, зачем ей ещё вчера снились светлые сны? За что ей снова это - обман, ложные надежды, насмешка судьбы?
Элен знала, что не сможет жить, если он умрёт. Невыносимо, немыслимо жить после того, что она сделала с ним.
Прошло ещё полчаса или больше, вдруг Уильям очнулся, или ей показалось, что очнулся, потому что он прошептал её имя.
- Элли... - услышала она его слабый голос. И тут же откликнулась на его зов.
Но он был без сознания и бредил, потому что не отвечал ей, а продолжал звать её.
- Я здесь, любимый, я с тобой! - не в силах сдержать снова хлынувшие слёзы, она шептала ему, склонившись к самому уху. Потом страстно целовала, обхватив его голову.
Уильям не слышал её. В бреду он звал другую Элли - ту, что любила, что никогда не предавала его, а не эту - измученную, почти бесплотную тень, сидящую здесь с заплаканным, искаженным лицом, пытающуюся уловить его взгляд, его дыхание. Нет, он не хотел узнавать её...
Целый час длилась пытка. Элен пыталась поить его приготовленной настройкой горьких трав, обтирала ему лицо и грудь мягким полотенцем, плакала, звала его. Порой он открывал глаза, несколько раз повторял её имя, но не просыпался. Уильям уже шагнул в тот другой неизвестный мир - за гранью человеческого бытия, он видел и слышал то, что не видела она, но ей невозможно было достучаться до него.
Ей не разрешено даже попросить у него прощения, она приговорена бессильно наблюдать, как он гибнет. Вот её наказание...
Уильям медленно поднимался из небытия, тяжелой, густой мглы, сдавившей его со всех сторон. Он понял, что возвращается к привычному ужасу реальности по страшной дурноте, навалившейся вдруг тяжести, нехватке воздуха.
Но что-то неуловимо изменилось:
И раньше в его сумрачных снах порой наступал просвет - она приходила к нему, иногда, пусть на краткий миг, ему давалось это счастье - ощущать её присутствие рядом.
Они снова оказывались вместе в той волшебной березовой роще. Он получал передышку от привычной боли, мгновения несказанного блаженства, серебряные искры падали с розового закатного неба Валлейгрин - Элли с ним, её смеющиеся глаза совсем близко, в груди разливается томительное тепло.
Вот он снова чувствует боль подступившей реальности, но почему-то всё ещё слышит её голос - Элли настойчиво зовёт его, ощущает прикосновение её прохладной руки ко лбу - она нежно гладит его.
Невозможно!
Он не верил, что она реальна. Поэтому, очнувшись, боялся открыть глаза и разрушить чудесный сон, который ему снился наяву.
Нет, он не будет просыпаться, и тогда она останется с ним. Он чувствовал её рядом, её волосы щекотали ему щеку, а рука обнимала его шею. Её упругая грудь упиралась ему в плечо. А мягкие тёплые губы целовали его.
Наверное, он уже умер и попал в рай, где может мечтать о ней бесконечно и ощущать её присутствие, уже ничего не боясь. Она больше не покинет его... Потому что они там, откуда нет возврата.
- Элли, ты мой сон, или я умер и вместе с тобой в раю.
- Нет, Уильям, ты не умрёшь! Если ты умрёшь, то и мне не жить без тебя. Прошу тебя, любимый, только живи! Пожалуйста, прости меня...
- Ну, пожалуйста, открой глаза, посмотри на меня, любимый!
- Нет, мне нельзя просыпаться - ты сразу исчезнешь, Элли...
- Я никогда больше не брошу тебя. Никогда! - она снова прильнула губами к его щеке - та была страшно колючей, худой...
- Нет, прошу тебя, не умирай - пожалуйста, только живи!
Он не верил... Какой удивительный сладостный сон - он чувствует жар в груди, и кровь начинает бурлить в его жилах, сладкие токи растекаются по его телу.
- Элли...- не размыкая веки, шепчет он. Как же хочется увидеть её!
Но нельзя.
Как нежно она целует его, а он раскрывает губы и целует её в ответ. Нет слаще этого поцелуя!
- Я здесь... Пожалуйста, Уильям, посмотри на меня, выпей хоть глоток воды.
Вдруг удушающий кашель напал на него. Он проснулся окончательно, нехотя открыл глаза.
Увидел её макушку, она уткнулась носом в его плечо, обняла и не отрывалась от него, пока он кашлял.
- Элли, неужели это не сон? Ты и вправду здесь, со мной?
- Прости меня, любимый, что не верила тебе! Я так виновата перед тобой! Бог наказал меня за то, что я предала тебя!
Её лицо сильно изменилось - страшно бледная, измученная, вся в слезах, она шептала ему:
- Нет, я больше не пущу тебя туда, где ты был сейчас - или уйду вместе с тобой, ты не оставишь меня, Уильям! Мне не жить без тебя, моя любовь...
Так умирающий просит о глотке воды. При этой мысли рыдания подступили к горлу и душили её.
Она склонилась над ним, нежно коснулась губами его лица, иссушенных губ.
На этот раз он открыл глаза, смотрел на неё, не отводя взгляд.
Быть может, это их последняя ночь вместе. И снова она задохнулась от слёз, подумав об этом.
Но теперь Уильям больше не хотел уйти, навсегда забыться в тяжелом сне. Он должен бороться, как бы ни было больно, он будет делать это - ради неё, Элли. Он послушно выпил всё, что она дала ему - отвратительно горькую на вкус жидкость, огромную чашку. И наверное, не зря. Через несколько минут на лбу выступил пот, ему стало жарко, температура спадала.
Сейчас они втроём сидели в холле первого этажа у камина, а рядом на кухне Нэлл разогревала им поздний ужин. Горничные помогали ей.
Дарси рассказали леди Гвэн всё. Она лишь горестно кивала в ответ. Не зная наверняка ни одного факта, она уже давно поняла всё и про Мадлен, и про Майкла. Они не открыли ей Америки. И сами сейчас прекрасно понимали это. Виновато вздыхали. Конечно, она тут же простила их. У них общее горе: их дети в страшной беде. Как им спасти их?
Леди Гвендолин только что сходила наверх, проведала Уильяма - без улучшений, он бредил, так и не пришёл в сознание, Элен оставалась рядом с ним, вся в слезах. Девочка отказалась от ужина.
- Почему нет врача? - спросил Джеймс.
- Я выгнала этого шарлатана, когда он начал пичкать Уильяма ртутью. Моя подруга потеряла дочь, которую такой же бессовестный гомеопат лечил ртутными солями и опиумной настойкой.
- Но, может быть, пригласить другого?
- Здесь никого больше нет. Этот интриган выжил из округа всех приличных врачей. Только писать своему - но так далеко мой старый доктор, которому я доверяю, отказался ехать - у него ревматизм.
- Я вызову своего врача. Предложу ему пятьсот фунтов.
- Время, Джеймс! Время...
- Да, вы правы ...
- Но что-то мы должны предпринять, нельзя просто ждать, бессильно наблюдать, как он умирает!
- Он сам не хотел больше жить, в этом дело, - леди Гвендолин закрыла лицо руками, - Простите меня, я не спала несколько ночей, просто не могу спать, - рыдания снова душили её.
- Бедная моя девочка, Кэти, а теперь и Уильям! Они никого в жизни не обидели, за что им всё это?!
- Утром я всё же поеду в город, отыщу всех врачей, аптекарей, знахарей - кого только смогу найти. Может ещё можно что-то сделать. Сейчас же напишу письмо доктору Брауну и мистеру Клеменсу - моему тестю, он тоже врач и знаком со многими из них. Попрошу их срочно приехать.
- Мы так виноваты перед вами, леди Гвендолин! Нет, я один виноват во всём. Элен ведь тоже заболела - и всё из-за моего непонимания, равнодушия. Боюсь, она не переживёт смерти вашего племянника. Как я наказан теперь! Я за это в ответе...
Элизабет, обняв, ласково гладила по плечу, утешая, поникшую леди Ковентри, по её лицу тоже катались слёзы.
В этот момент дверь с чёрной лестницы открылась, и в дом ввалился человек в огромном мохнатом тулупе.
В первый момент можно было подумать, что медведь явился к ним из леса.
Но это был всего лишь Люк.
Нэлл первая бросилась ему навстречу.
- Люк! Чертенок, куда ты делся! Уилл пропадает без тебя, негодник.
- Знаю, Нэлл, прости. Я тут привёз ему кое-что.
- О, дорогой Люк, иди к нам, - леди Гвендолин встала и сама подошла к нему, пока он, заметив их, скромно переминался с ноги на ногу на пороге, не решаясь войти в холл.
Всё поздоровались с ним. А он, потупившись, сказал, что лучше пойдёт наверх, к Уиллу. Надо передать ему кое-что.
- Я помогу тебе, Люк. Покажи мне, пожалуйста, что ты принёс?
- Лесник велел передать ему вот это, - Люк достал из огромного кармана шубы и протянул леди Гвендолин горшок с мёдом.
- Это дикий мёд с Золотниковой пустоши. Там водятся лечебные травы. А ещё вот что, - он достал другую банку. - Это бальзам из ягод и трав от грудной болезни, его делает старая Джойс.
Затем он извлек из-за пазухи третью банку, которая оказалась барсучьим жиром.
- А вы говорите доктору пятьсот фунтов... - леди Гвен притянула Люка за уши к себе и звонко расцеловала в обе щеки.
Они вместе пошли наверх. Тулуп Люк так и не снял. Его он тоже приготовил для Уильяма.
Когда они тихо вошли в спальню Уильяма, то увидели, что он был уже в сознании, и кажется, порозовел. Да, определённо, он стал весь розовый от жара.
Элен, низко склонившись, приложила ухо к его груди. А он лежал с приоткрытыми глазами и смотрел на неё, не отрываясь.
Люк подошёл и положил шубу на кровать в его ногах.
- Вот, я принёс Уиллу лекарства, - он робко протянул их Элен.
- Как ты, Уилл? Прости, что я так поздно - уезжал в Лондон с хозяином, только вчера прочитал письмо от Нэлл. Ещё и к Бену заезжал.
- Люк, а все же, признайся, что ты поступил глупо. Ты уже проиграл все свои деньги на скачках?
- Нет, Уилл, пока не все - только шестьсот фунтов. Но, честное слово, теперь я бросил это дело.
- Ты не хочешь вернуться? Здесь все скучают по тебе. И лошади тоже.
- Я дал слово Колину. Через пару месяцев, наверное, вернусь.
- Возвращайся, Люк. Забудь, что я тебе сказал тогда. Без тебя я ни за что не выиграл бы эти деньги.
- Ты тоже прости меня, Уилл. Я не должен был тебя бросать.
Друзья обнялись, и Люк некоторое время молча держал его руку в своей, сидя у кровати. Ему многое хотелось сказать Уиллу, но он стеснялся присутствующих дам.
- Люк, ты снова разбогател, ещё на десять тысяч. Деньги за Эльфа и Найта на твоем счету, но учти, ты получишь их только когда окончательно бросишь играть на скачках, это условие нарушать нельзя.
Леди Гвендолин сразу же натерла Уильяму грудь барсучьим жиром и дала ложку внутрь. Потом всунула ему в рот две большие ложки бальзама и сразу дала закусить горькую жидкость мёдом.