Я очнулась от пряного запаха, едкого и колкого, но в тоже время весьма притягательного. Пара тонких пластичных рук в белоснежных перчатках плавно ласкала изгибы моего тела, нет, скорее, нежно целовала пальцами глаза, нос и губы, осторожно перебирала локоны, словно струны. Затем я разглядела лицо с ярко выраженными острыми чертами, сияющее от восхищения. Это был молодой незнакомец - мой новый возможный владелец, слишком высокий и на вид болезненно худой. Его глаза, в чём-то пугающие, хищные, но в тоже время томные, поглощали в себе агатовый блеск моего взгляда и отражали пустоту и праздность обоюдного бытия. Его надменная острозубая улыбка выдавала глубокую уверенность и безразличие ко всему. Слишком аккуратно уложенные волосы говорили об излишней педантичности, а идеально выглаженный костюм без единого намёка на соринку доносил запах дорогих пряных духов. Безусловно, трудно было бы отрицать, что передо мной стоял весьма состоятельный господин, испробовавший неприлично рано все земные блага. Если бы он слишком по-хозяйски не держал меня сейчас в руках и не разглядывал столь пристально и живо, можно было бы принять его за такую же куклу. Настолько безупречно выглядела имитация его существования, и настолько же громко отдавался эхом мой внутренний голос среди его необъятной пустоты. Таких надменных людей, казалось бы, невозможно было чем-либо удивить, но он был удивлён и... восхищён.
- Такая диковинная вещь в такой зловонной дыре, - заметил он с ехидной усмешкой. - Великолепная работа. Мастерская. Какая редкая жемчужина для моей коллекции. Хммм, интересно, кто же раньше владел тобой? И кто же тебя создал?
- О, эта куколка - любимица самой Марии-Антуанетты, которая сопровождала её до самого последнего дня, и, - вмешался старьёвщик, изрядно прокашлявшись, для пущей важности.
- Умолкни, безумный старикашка, это же полная чушь, - резко оборвал его покупатель. - Ха, я не вчера родился на свет Божий, чтобы верить в торгашеские сказки: её создали совсем недавно, - и он сымитировал скованный поцелуй, аккуратно лизнув кончиком языка мою щёку. - Я чувствую вкус ещё неокрепшего фарфора. Тот, кто смастерил её, либо выполнял очень дорогостоящий заказ, либо выразил то, что было надёжно спрятано в глубине души и отчаянно рвалось наружу. В любом случая, теперь она будет принадлежать мне и украсит мой дом, а я обеспечу её надлежащим окружением. Торговец, сколько ты хочешь за неё?
- Товар, безусловно, редкий и высококачественный...
- О господин, премного благодарен: Вы так великодушны и щедры, всё не даёте старому больному старику умереть с голоду.
- Если уж так польщён моей щедростью, то купи своей дочери духи и новое платье. Не переношу женщин в дырявых обносках, от которых столь дурно пахнет.
Меня упаковали и бережно усадили на сиденье чёрного блестящего автомобиля. Мой новый владелец погладил меня по голове и как-то устало облегчённо выдохнул:
- Теперь ты всегда будешь со мной, прекрасная и непорочная, единственная, кто достойна, и не знать мне больше удушающей тяжести одиночества и скуки.
Мы прибывали в пути недолго, возможно, около часа и остановились у кованных стальных ворот потрясающе неуместно воздвигнутого дома. Среди онемевшей пустоши, вдали от людского глаза, он возвышался огромным одиноким великаном, что выглядело устрашающим и вызывало ощущение собственной ничтожности.
Дом был стар и мудр, видал многое и многих, вероятно таил бесчисленное количество тайн, наполненный смолкшими голосами и погасшими лицами. Однако даже это ничуть не убавляло его роскоши, казалось, он вечно пребывал в лёгкой дремоте, окружённый раскидистым садом, где не было цветов. Его единственным наружным украшением был фонтан в виде русалки, который весь потрескался, облупился и покрылся темно-зелёным мхом - столь давно в нём не было воды.
Мой хозяин принёс меня в овальную просторную комнату и положил к себе на постель. Впрочем, не считая платяного шкафа, который стеснительно терялся на фоне массивной антикварной кровати и письменного кабинетного стола, больше ничего в этом свободном пространстве без углов не было. Вся эта незамысловатая обстановка мерцала в тусклом свете канделябров.
В тот же вечер мой молодой господин привёл в нашу комнату слегка подвыпившую, вульгарного вида девицу. Шальные и опьяневшие, они предались бушующим земным утехам грубо, бурно, крайне затейливо, будто пожирали плоть в надежде утолить несмолкающий голод; полные ненависти и желания причинить друг другу как можно больше страданий. Покончив со страстной вакханалией, мой владелец поправил ладонью растрепавшиеся волосы и, схватив внезапно недавнюю любовницу за плечо, ещё полуобнажённую и разъярённо сопротивляющуюся, вытолкал её за дверь, осыпав в след грязными оскорблениями. Он, весь вспотевший и раскрасневшийся, под раскалённые ругательства случайной гостьи, судорожно заперся изнутри, содрогаясь то ли от удовольствия, то ли от отвращения. Придя немного в себя, хозяин особенно нежно прижался к своей недавно приобретённой любимой игрушке и, нашёптывая что-то чувственно-сокровенное, перебирал мои локоны. Его тихие и лёгкие слова должны были принадлежать той, что ещё минуту назад была изгнана отсюда.
Став невольным наблюдателем и соучастником истории, мне трудно было сделать какие-либо выводы из происходящего, но время на моей стороне, так что мне представится такая возможность.
Так продолжалось примерно полгода, и порой это начинало вводить меня в беспросветную скуку, ведь чужие истории - единственное увлекательное занятие в безумно долгой кукольной жизни.
Каждый вечер я наблюдала весьма однообразные события. Мой владелец приводил новых девушек в нашу комнату: брюнеток, блондинок, рыжих, стройных, пухленьких, красивых и не очень, совсем юных или уже зрелых, весьма недурно одетых или же невозможно безвкусных. Но участь их была всегда одинакова - после страстных утех их тут же выставляли за дверь. Некоторые поносили и ругали его на чём свет стоит, некоторые плакали и умоляли впустить обратно, а некоторые в безмолвном повиновении легко уходили. И каждый вечер внезапно нахлынувшая нежность доставалась мне - фарфоровой кукле. В какой-то момент мне подумалось, что он что-то отчаянно ищет, впрочем, было совершенно непонятно, что именно, потому что его ничего не радовало, он оставался безутешен и озлоблен.
Но однажды я смогла понять, по какой причине мой молодой хозяин был бессилен перед неутихающей печалью. Была одна дама, нет, вульгарная куртизанка, если уж быть до конца честными, которая появлялась в доме с завидной регулярностью в отличие от всех остальных девиц. Статная, высокая, скуластая, со слегка кошачьим разрезом глаз чайного, иногда янтарного, при играющих бликах восковых свечей, оттенка. Её волосы были окрашены ярчайшим рубином и деспотично, прядь к пряди, уложены в кокетливые локоны. Гостья прибывала еженедельно в один и тот же день на резном экипаже, словно восточная королева в шёлковом паланкине, размеренно и вальяжно ступая по лестнице, будто возвращаясь к себе домой. Она была молода, своеобразно красива, но, вероятно, выглядела старше своих лет. Юность души дамы раздирали печаль и разочарование, давно поглотившие блеск её глаз и состарившие раньше срока. Об этом свидетельствовали несвоевременные морщинки в уголках губ и опустошённый взгляд. Телом она была юна и прекрасна, но сущность древней старухи прорывалась наружу - душа, изъеденная ощущением скорби и неумением прощать.
Мой господин никогда не прикасался к ней, но, тем не менее, забавы его были жестоки и унизительны. Одной из его излюбленных затей было ставить её на рассыпанный горох обнажёнными коленями, словно провинившуюся гимназистку, ровно на девять часов: именно столько, ни больше, ни меньше, длилось их еженедельное свидание. Подобное наказание было в меру грубым, болезненным и оскорбительным, но всё же, каким-то детским и нелепым. Он воистину наслаждался видом её распухших ног, она же старалась изо всех сил не приносить ему ещё большей радости, и, стискивая зубы, не издавала ни звука. Дама никогда не брала плату за надругательство над ней, но мой владелец всегда посылал увесистый надутый купюрами конверт вместе с секретарём ей вдогонку.
Так продолжалось неделя за неделей, пока гостья не заговорила первой с твёрдой и резкой интонацией в голосе, начав диалог подобным образом, что казалась, будто не она ему что-то должна, а он ходит в её вечных должниках.
- Это последняя наша ночь, друг мой, так насладимся ею без остатка, столь жадно, столь безумно, чтоб вспоминать с тревогой до конца веков! Прояви чудеса фантазии, а то твои обычные забавы с горошинками или показательным распятием обнажённой плоти среди разноцветных витражей в галерее на всеобщее обозрение, порядком наскучили. Да и наблюдать, как твоя тщедушная стать обласкивает дешёвых потасканных портовых шлюх, больше совсем не забавно. Давай же, выдумай что-нибудь этакое затейливое и игривое, чтоб всколыхнуть былые чувства, чтоб земля ушла из-под ног и чтоб рыдать без остановки от одного лишь мимолётного воспоминания!
- Последняя, говоришь, - усмехнулся мой господин. - Ерунда! Впрочем, ты всегда несла чушь и даже не стыдилась этого. Тебе некуда идти, да и никто тебя не отпустит. Хочется тебе или нет, но мы навек связаны одной линией судьбы.
- Связаны? Разве что унижены одной судьбой. Я завтра уезжаю далеко, на другой континент. Мой новый покровитель заплатил втройне за говорящую игрушку, двигающуюся без верёвочек и механизмов, говорящую именно то, что хочется услышать. Так что, надеюсь, мы больше с тобой не увидимся. Никогда.
- Когда ты научилась так искусно лгать, дорогая? Я платил мадам немалые деньги за то, чтоб тебя никто не касался. Мадам благодарная союзница, ведь только с поддержкой моего капитала её заведение процветает.
- Платил? А-ха-ха, ты так самоуверен, друг мой. Мадам с превеликой охотой принимала подачки, лобзая твои шёлковые перчатки, но вот незадача: у остальных четырёх достопочтенных господ, навещающих меня регулярно, она целовала перстни с таким же пламенным обожанием. Конечно же, мы делились гонораром за предоставленные развлечения, никто не оставался внакладе, и потому за столько лет ты так ничего и не узнал. Мадам поправила своё благосостояние, я же скопила кругленькую сумму на случай тяжёлых времён. Ну и не стоит забывать о сладостях, подарках, украшениях, которые тоже принесли посильный вклад в моё нынешнее финансовое состояние. К тому же два заслуженных выходных в неделю - не жизнь, а сказка - когда тебе платят за твоё собственное удовольствие. Другие девушки из нашего развлекательного предприятия такой роскоши себе не позволяют - трудятся от зари до зари, не жалея души и тела, всё те же долги, немощная родня на шее, у каждой своя причина. Знаешь, как они меня ненавидят, как завидуют, всё судачат о том, чем я лучше, бросая краткие едкие фразы мне в след. И никому знать о моём благородном происхождении и великолепном образовании не обязательно.
- Я уничтожу мадам и весь клубок её продажных змей! Неблагодарная! Я заботился о том, чтобы ты чувствовала себя королевой!
- Королевой в борделе? Разве что королевой шлюх!
Гостья наслаждалась издёвками и ощущением реванша, смеясь так заливисто и громко, что её рубиновые волосы растрепались и устремились алыми стрелами вдоль силуэта. Она поправила локоны рукой легко и плавно и торжественно расстегнула хрустальную пуговицу на горжетке из белого меха, будто и вправду была королевой.
- Мерзкая! До чего же ты мерзкая!
Мой молодой владелец схватил золотистый канцелярский нож, которым обычно вспарывал деловую переписку, резко наклонил свою обидчицу вперёд и одним махом отрезал добрую половину роскошной алой гривы, швырнув строптивицу к зеркалу.
- Смотри, смотри на себя хорошенько, - он тряс её безжалостно за плечи, - такая ты никому не нужна, теперь от тебя откажется любой! Дешёвая шлю...
Она засмеялась ещё яростнее, будто рубиновые волны - прекрасные длинные волосы, так бережно хранимые женщинами во все времена, для неё ничего не означали.
- Дешёвая? Нет, да ты и сам знаешь, сколько стоит моё содержание. А вот шлюха... Да, шлюха, что сказать!
- Мерзкая, двуликая, алчная тварь!
- Мерзкая? Да! Но с той разницей, что мерзкой я стала по твоей вине, а ты всегда был таким трусливым, жалким подлецом! Только поняла я твою суть слишком поздно. Я мерзкая, я - отчаявшаяся. И началось моё отчаяние в тот самый день, когда ты просто от скуки проиграл меня в карты своему закадычному дружку. Ты мог бы просто оплатить карточный долг, но нет, ты не посмел нарушить данное слово какому-то пьянице с громкой родословной и с лёгкостью поставил на кон свою возлюбленную. А что он обещал тебе в случае проигрыша, я не помню, арабского скакуна или собственную сестру? Мои чувства для тебя ничего не означали, и большая часть жизни, проведённая вместе, для тебя тоже ничего не значила, только сиюминутный каприз, только желание отыграться. Ты проиграл не меня, а нашу судьбу и наше достоинство. Скажи, кто из нас более мерзкий? Так что отрезанные волосы - это такая малость. Я куплю себе десяток париков и буду разной каждый день.
- Тогда купи лишь один, - прошептал мой хозяин, осознавая своё поражение. - Совсем как в детстве, помнишь, когда твои локоны служили ловушкой для солнечных зайчиков и едва уловимо отливали золотом. А затем ты всё испортила, выкрасившись в этот вульгарный рубиновый цвет.
- Ты запомнил такую мелочь, мой друг, но так и не признал своей вины. Попросил бы ты прощения, нам обоим стало бы легче. Но что сделал: ничего, только купил эту странную куклу. Да, я давно её заметила. И теперь солнечные зайчики уже играют на её паричке. Ну что сказать, яркий безвкусный цвет полностью соответствует моему нынешнему образу жизни.
- Я не хотел этого.
- Всё есть, как есть и уже ничего не исправить. Я много лет задавалась вопросом, почему ты не выкупил меня в самом начале, уже после проигрыша.
- Но ты ни в чём не нуждалась.
- Я нуждалась в тебе всегда, с тех самых пор, как мы переехали в старый дом, когда мне было одиннадцать лет, а тебе девять. С того самого дня, когда ты учил меня плавать в реке, а твой брат, подшутив, утащил за ноги под воду, и я чуть не захлебнулась. Ты вытащил меня на берег и не отошёл, пока я не пришла в себя. И вот, что забавно: прошло так много лет, почти столько, сколько нам было тогда в сумме, а я до сих пор не умею плавать. Ты научил меня держаться на воде и это единственное, что я умею до сих пор: ни вперёд, ни назад, только оставаться на плаву. Именно с того самого дня во мне родилась безграничная вера в то, что каждое твоё решение правильно и неоспоримо. Я верила тебе всегда, без тени сомнения, столь сильно, что вверяла собственную жизнь в твои руки, не требуя гаранта, не задавая лишних вопросов. А затем, не страшась гнева и порицания, мы совершили непростительную ошибку, сломавшую нас и наши судьбы. Едва я расцвела и похорошела, отец сыскал мне жениха: простоватого, незатейливого, однако порядочного и доброго человека. В моём-то незавидном положении разорившейся аристократки, почти бедной родственницы, нахлебницы в доме щедрого отцовского компаньона, который пожалел обнищавшего друга с семьёй и приютил. Никто не захотел бы добровольно породниться с подобной обузой, но мой будущий супруг радостно суетился, отдаваясь целиком подвенечным хлопотам. Накануне празднества, после полуночи, под покровом тьмы и молчания, словно хозяин моей души, ты явился в спальню и просил, уговаривал бросить всё и пойти за тобой. И я согласилась. Безвольная, глупая, очарованная я хотела всегда быть с тобой. Если бы ты только мог хоть на миг понять, почувствовать, как я была счастлива. Я опозорила имя своей семьи и легко пошла за тобой, не оглядываясь и не сомневаясь. Я верила, что мои чувства взаимны, однако ты всего лишь был жаден и завистлив до чужого покоя, ведь вдвоём быть несчастными легче, не так ли? А потом ты посадил меня под замок в этой самой проклятой комнате, словно узницу за преступление. Я безмолвно повиновалась (ведь никто не должен был знать наш секрет), каждый день изучая трещины в стенах и паутину в оконных рамах. Я провела здесь четыре года, почти сошла с ума от одиночества и забвения, пока ты от души пьянствовал по кабакам и развлекался с каждой портовой девкой в городе. Затем ты пресытился и устал, я просто наскучила, словно немодное пальто, и ты избавился от меня, всего лишь "случайно" проиграв в карты, как ненужную рухлядь. Готова поспорить, ты испытал облегчение, вытянув плохие карты. Ты подстроил свой проигрыш! В ту роковую ночь, под крики захмелевших от безделья игроков, ты клялся забрать меня домой. Но переулок красных фонарей стал моим домом, украшенный продажными женщинами и ежевечерней бутылочкой виски в компании мадам. С тех пор я посещаю тебя раз в неделю: в тот самый день, когда ты проиграл меня. Ты всегда питал слабость к символизму, не так ли? И с каждой нашей встречей унижал меня всё сильнее, не колеблясь, втаптывая в грязь. Или ты думаешь, что сломанную жизнь можно искупить дорогими побрякушками и щедрым содержанием? Все эти годы я продавала твои подарки ростовщику, устраивая пир на эти деньги для бродяг, шлюх и калек. Только так я чувствовала себя живой, будто пытаясь отмыться от своего позора и отмолить твой грех. Отпусти меня, друг мой... Я хочу уйти и думать отныне своей головой.
Мой господин молчаливо слушал трепетную прощальную исповедь старого друга, едва дыша и потупив взгляд. Он не сказал ни слова в своё оправдание, только снял с указательного пальца левой руки массивное золотое кольцо с изумрудом и протянул его своей несостоявшейся судьбе.
- Возьми как плату за несдержанное обещание и уходи.
- Но девяти часов ещё не прошло. Ты заплатил, а значит, я должна изображать причудливую птичку до конца свидания.
Гостья повертела кольцо в руках, приложив прохладный самоцвет к кончику носа:
- Странное кольцо, тяжёлое и давящее, как и всё, что ты приносишь с собой. В таких обычно хранили яд. А не подарок ли это с намёком, что если вдруг докачусь до последней черты, то под этими гранями меня ждёт последнее освобождение?
- Всё тебе чудится, всё тебе слышится. Бери и уходи.
Дама понимающе приняла подарок, собралась и ушла навсегда.
Мой молодой владелец пролежал первый день в молчаливом беспамятстве, уставившись на потолочную лепнину, будто разглядывая проекцию собственных воспоминаний. На второй и третий дни своей обострённой печали он выпил добрую половину спиртного из погреба. Следующие ночи он бодрствовал, развлекаясь с приглашёнными девицами, целуя их до синих пятен на коже и называя её именем в мимолётно проскальзывающих порывах нежности. И, выдержав внезапный семидневный траур по безвозвратно ушедшей любви, продолжил жить так же, как и прежде, так и не избавившись от угнетающего чувства потери.
Однажды вечером мой хозяин не вернулся домой в компании очередной любовницы и не явился сам. К слову, меня это событие совершенно не заинтересовало, и я продолжила молча сидеть на белоснежных, как моё тело, простынях.
В полночь всё же что-то произошло, что-то, что было в новинку, и с чем ранее я не сталкивалась.
Огни... Яркие разноцветные огни вспыхивали, озаряли небосклон тысячами горящих осколков и исчезали в непроглядной ограниченной оконной мгле. Они ослепляли глаза, будто маленькие дикие костры и проливали обжигающие краски, проникая в комнату и игриво перескакивая с одной отражающей поверхности на другую. Осознание потрясающей красоты пронзило мои мысли, истинной красоты, которою невозможно описать словами или измерить вещами, куклами или людьми. Я подумала о том, что являюсь всего лишь игрушкой, искусственным подобием жизни, с идеально отточенной формой и зияющей пустотой внутри, фальшивкой или кривым зеркалом, в котором всё выглядит совершенно наоборот. Меня одолело невероятной силы желание прикоснуться к этой полыхающей красоте, и противиться ему не было возможным. Я, было попыталась протянуть руку навстречу совершенной сияющей истине, но тело, слитое из фарфора, оказалось невыносимо тяжёлым. Я неуклюже рухнула на пол.
Наутро мой господин вернулся домой. От него невозможно пахло вином и усталостью, свойственной после шального кутежа.
- Мне очень жаль, что пришлось оставить тебя вчера совершенно одну. Прости меня, - виновато произнёс он. - Ненавижу эти бессмысленные празднества: так много народу, создающего невыносимый шум, пустая болтовня и хвастовство новыми нарядами, каждый хочет себя показать, но, в конце концов, все сливаются и становятся неотличимы друг от друга. Однако вчера я должен был там непременно присутствовать, многое стояло на кону, и я получил то, что хотел. И этот жуткий фейерверк так напугал меня - какая безвкусица.
Мой владелец обернулся, вероятно, чтобы встретить мой одобряющий его слова взгляд, но не увидел на привычном для себя месте. Он ощутимо напрягся и, оглядев своим холодным непоколебимым взором всю комнату, обнаружил меня лежащей у ножек кровати. Мой хозяин бережно взял меня на руки и, аккуратно усадив на покрывало, прижал мой холодный нос к своей ритмично вдыхающей груди, усердно перебирая пальцами спутавшиеся локоны, словно причёсывая затейливым гребнем.
- Вероятно, тебе показалось, что ты наскучила мне, что я больше не вернусь, и ты решила уйти? Но это не так! Я всегда хочу быть с тобой, - он приблизился к моему лицу почти вплотную с трепетным намерением поцеловать и, стряхнув мятежную прядь с моего лба, увидел огромную чёрную трещину. Вероятно, она досталась мне при падении.
Лицо человека, ещё минуту назад так трепетно беззаветно любившего меня, исказила гримаса отвращения и злости.
- Что это?! Кто посмел тебя изуродовать?! Хотя нет, сюда никто не может войти, единственный ключ от этой комнаты я всегда ношу с собой. Значит, ты нарочно сама себя изувечила! Ты ведь сделала это специально, чтобы позлить меня! Неблагодарная, разве ты забыла, из какой дыры я тебя вытащил?!
- Нет, всё совершенно неверно, - возразила я. - Мне всего лишь хотелось взять себе хотя бы один из тех цветных огоньков.
- Ты же знала, что я не терплю уродство и посредственность! А теперь ты просто ужасна и бесполезна! Ты отвратительная и жалкая! Чудовищно, я не могу тебя больше терпеть!
- Неужели какая-то глупая трещина на лбу может всё перечеркнуть? То время, что мы провели вместе и наши истории? Ведь в целом этот изъян не так уж и заметен, и я всё та же, что и прежде, только с разницей в одну трещину. Некрасива? Чудовищна? Вы, люди, такие странные. И вот, что я скажу: медный грош - цена твоей нежности, любви и огорчению, мой господин.
- Ты посмела разбить мне сердце и искалечить душу! Я ненавижу твоё уродство и ненавижу тебя!
Мой владелец в гневе метался по комнате, как будто бы одержимый мелкими мерзкими бесами, и, достигнув пика своей ярости, он со всей силы ударил меня об стену. Хрупкое фарфоровое тело разлетелось на множество рваных осколков...
Розовая жемчужина, заточённая прежде в пустотах игрушечной бездны, закатилась под шкаф, словно нечаянное предзнаменование свободы. Но на этом кукольная история ещё не закончилась. История, столь привычная для всех кукол.