Аннотация: Рассказ участвовал в литературном конкурсе "Другие". Вышел в финал и занял 7-е место.
Татьяна Минасян
Чудовище среди нас
Приближалось время ужина, и Олег, как обычно, улегся на кровать и отвернулся к стене, чтобы не общаться с медбратьями и не видеть тех брезгливо-любопытных взглядов, которые они украдкой на него бросали. Долго ждать ему не пришлось: еду в больнице всегда приносили вовремя, и на этот раз дверной замок тоже щелкнул ровно в семь вечера. Олег закрыл глаза и негромко засопел, изображая ровное дыхание спящего человека. За его спиной послышались шаги, потом стук поставленного на тумбочку подноса, а еще через пару секунд, к огромному разочарованию притворщика, презрительное хмыканье:
- Хватит симулировать, больной Серебрянский, у спящих ресницы так не дергаются!
Олег заскрипел зубами, открыл глаза и перевернулся на спину. Этот медбрат, которого, судя по вышитой на халате надписи, звали А.Д. Лебедкин, был самым болтливым из всех сотрудников больницы, и уж если ему приспичило в очередной раз высказать своему подопечному, что он думает о нем, или о последних событиях в мире, или еще о чем-нибудь важном с его точки зрения, его все равно придется выслушать. Теоретически на него, конечно, можно было пожаловаться врачам, но Серебрянский не сомневался, что его жалобу больничное начальство проигнорирует. В самом деле, кто будет всерьез прислушиваться к просьбам "кровожадного и безжалостного чудовища"? Пусть оно скажет спасибо, что с ним вообще по-человечески обращаются, а не так, как оно того заслуживает!
- Сегодня про твой случай сразу две передачи было! - подмигнул ему медбрат. - Хочешь узнать, что там про тебя говорили?
- Нет, не хочу! - рявкнул на него Олег и снова повернулся на бок, уткнувшись носом в мягкую, как поверхность кресла или дивана, стену.
- Зря, тебе будет интересно! - Лебедкин присел на край тумбочки, сдвинув поднос с ужином на самый край. - В одной передаче медики и биологи обсуждали, можно ли тебя во всех смыслах считать человеком. Рассказать, к какому выводу они в итоге пришли?
- Не надо. Я и так это знаю, - буркнул пациент, против воли втягиваясь в разговор. - Половина эскпертов сказала, что можно, половина - что нельзя, а потом ведущий с умным видом объявил, что это просто замечательно, что у всех такие разные мнения.
Медбрат захохотал и в восторге хлопнул в ладоши:
- Точно, именно так все и было! А что было во второй передаче, можешь угадать? Там тебя разные религиозные деятели обсуждали.
- Да? Ну, там они, наверное, сперва немного поспорили, а потом пришли к полному согласию, что я - безнадежный грешник и мне уже ничем нельзя помочь, - предположил Олег. - Ну и подробно расписали, как я буду гореть в аду синим пламенем. Угадал?
- Почти дословно! - снова прыснул Лебедкин. - Не знаю, человек ты или чудище, но соображалка у тебя варит! Пока еще...
Теперь Олег промолчал - лишнее напоминание о том, что "соображалки" он вполне может скоро лишиться, вновь вернуло его в состояние полного равнодушия ко всему происходящему. Медбрат, похоже, именно этого и добивался, потому что продолжать болтовню не стал и, издевательским тоном пожелав больному приятного аппетита, вышел из палаты. Олег некоторое время продолжал лежать неподвижно, но потом все-таки сел на кровати и потянулся за небьющейся пластиковой тарелкой и ложкой. Есть ему не хотелось с того дня, как он оказался в этой больнице, но отказ от еды означал искусственное кормление через капельницу, а эта процедура привлекала его еще меньше.
Запихнув в себя ужин, Серебрянский снова вытянулся на кровати, отвернулся к стене и приготовился лежать так следующие два часа, пока в палате не погасят свет, а потом - еще час-полтора, пока ему не удастся заснуть. Это было ужасно трудно, гораздо труднее, чем если бы он занимался самой тяжелой работой, но больше в комнате с мягкими стенами делать было нечего. Разве что попробовать разломать легкую, но прочную пластмассовую мебель - но это неминуемо закончилось бы успокоительным уколом и сном, состоящим из целой серии одинаковых, повторяющихся кошмаров. Правда, те же кошмары преследовали Олега и в обычных, не вызванных лекарствами, снах, но так у него, по крайней мере, была возможность вовремя проснуться...
...Он медленно шел между двух бесконечных витрин, заваленных яркими упаковками сыров и йогуртов, рассеянно спрашивал себя, что ему больше хочется купить, так же рассеянно скользил взглядом по другим посетителям супермаркета - и вдруг все изменилось. Громкий хлопок где-то впереди, мгновенно последовавший за ним визг, покупатели, побросавшие тележки и кинувшиеся кто на пол, кто - к входу в служебное помещение магазина, а кто - за спину к другим, менее расторопным людям, не успевшим понять, что происходит, и замершим на месте. А потом второй хлопок и новый крик, тихий, сдавленный, почти сразу заглушенный пронзительным воплем нескольких людей. И Олег, бросив корзину с уже выбранными продуктами, бросается на тот слабый крик, успевает увидеть лежащую на полу молодую девушку в светлой блузке с красными разводами и другую девушку, привалившуюся спиной к витрине и закрывшую лицо руками, а потом видит парня с небольшим пистолетом, из которого тот целится в эту вторую, еще живую девушку, и, уже ничего не соображая, толкает стрелявшего в бок, наваливаясь на него всей своей тяжестью и стремясь только к одному - отпихнуть его как можно дальше от людей, не дать, не позволить ему еще кого-нибудь убить... А тот от толчка Олега летит к стене, на тумбу с весами, опрокидывает ее на пол и падает сам. И после этого почему-то не вскакивает и вообще больше не шевелится.
Серебрянский с трудом вырвался из сна в свою тесную темную палату и долго не мог восстановить дыхание. А потом еще полночи лежал неподвижно, считая минуты и часы и не зная, чего он боится больше - пролежать без сна до самого утра или заснуть и снова, во всех подробностях, пережить все случившееся с ним в супермаркете. С той минуты, как он туда вошел и до того момента, как его скрутили выскочившие из-за витрины охранники, а полная кассирша, подбежав к упавшему парню с пистолетом, наклонилась над ним и заголосила: "Убийца!" До той секунды, когда Олег понял, что этот крик относился не к ударившемуся о тумбочку виском стрелявшему психу, а к нему.
- ...а теперь, Олег Юрьевич, посмотрите, что о вас думают специалисты по психологии, - врач открыл другой файл, и на мониторе возникло усталое вытянутое лицо женщины лет пятидесяти.
- Так называемое "героическое поведение" человеку прививают в детстве, - заговорила она в подсунутый ей под нос микрофон. - Так бывает, если родители не любят ребенка таким, какой он есть, а ставят ему условия: "Делай то-то и то-то, поступай так-то и так-то, и тогда мы будем тебя любить". В результате несчастный ребенок приучается все время делать что-то хорошее, старается стать еще лучше, чтобы заслужить родительскую любовь. А потом он переносит этот тип поведения во взрослую жизнь. Как нам удалось выяснить, покойные родители Серебрянского применяли к нему именно такое травмирующее воспитание. Поэтому я против того, чтобы считать его чудовищем - это несчастный человек с искалеченной в детстве психикой.
- Вот видите - мнение квалифицированного специалиста, - напомнил врач своему пациенту. - А теперь послушайте, что о вас думают биологи.
Щелчок мышью, и на экране появилось другое лицо - мужское, бородатое. Этот мужчина прокашлялся и принялся вещать в микрофон скучным, монотонным голосом, словно читал лекцию, а не выступал на телепередаче:
- С точки зрения эволюции, перед нами явный регресс. В первобытные времена выживали те люди, которые умели в случае опасности быстро убежать или хорошо где-нибудь спрятаться. И у них, как вы понимаете, было больше шансов завести потомство. А те, кто героически бросался на хищника или на врага из соседнего племени, понятное дело, жили недолго и родить детей тоже обычно не успевали. Так что Олега Серебрянского, разумеется, нельзя назвать нормальным человеком. Вот другие люди в том магазине бросились под витрины, побежали подальше от стреляющего. И в других подобных ситуация люди всегда так реагируют - это нормально. А Серебрянский - дикарь.
- А теперь послушайте, что о вас думают наши духовные деятели... - на мониторе открылось новое окно, и кабинет врача заполнил истеричный женский голос:
- Гордыня - самый ужасный грех, какой только можно себе представить! А идти против судьбы, идти против высших сил, спасать тех, кому предназначено умереть, и убивать тех, кто мог бы еще жить - это гордыня в высшей степени! Этот человек... нет, человеком я его не назову, это чудовище, этот монстр посмел вмешаться в судьбу других людей, вообразил, что имеет право решать, кому жить, а кому умереть! Простите, я не могу спокойно говорить об этом убийце, негодяе и грешнике, не могу!!!
Олег усиленно отводил глаза от монитора, но спрятаться от этого пронзительного, почти срывающегося на поросячий визг голоса он не мог, и еще несколько минут был вынужден слушать, какой он "ужасный грешник" и как возмутительно он себя повел во время стрельбы в супермаркете. Наконец, "специалистка по духовности" закончила свою речь, и врач закрыл видеофайл с ее выступлением.
- Ну что, теперь вы видите, что о вас думают люди? - по-прежнему мягко поинтересовался врач у Серебрянского. - Видите, как их много и как они все единодушны? Причем заметьте, это серьезные и уважаемые специалисты в разных научных областях и в религии, а не просто рядовые граждане. Хотя обычные люди по большей части тоже считают ваш поступок нечеловеческим - могу показать вам записи уличных опросов... Теперь вы понимаете, что совершили преступление?
- Я понимаю, что спас одну девушку от убийцы, - вздохнул Олег, поднимая на него глаза. Эту фразу он уже говорил - и когда его только схватила охрана супермаркета, и на допросе в полиции, и здесь, в больнице, когда психиатры на разные лады пытались добиться, чтобы он признал свою вину.
- Этот мальчик не был убийцей, - тоже тяжело вздохнул врач. - Он просто поссорился со своей девушкой. Ему было плохо, он хотел отомстить всем красивым женщинам вообще и сорвался... Вы не знаете, что творилось у него в душе - как же вы можете его осуждать? Ему было всего двадцать два года...
- Да, по закону он был уже совершеннолетним! И что - от этого он перестал быть неопытным ребенком? Или, по-вашему, в двадцать один год еще можно не отвечать за свои поступки, а в двадцать два надо сразу же измениться?
- По-моему, - медленно и тихо произнес Серебрянский, - ни в каком возрасте нельзя убивать людей.
- Вот именно! А вы его убили! Не разобравшись в чем дело, почему он начал стрелять, что у него случилось... И вы нисколько в этом не раскаиваетесь, ни о чем не сожалеете!
- Жалею, - еще тише возразил Олег. - Жалею, что не сразу сообразил, что случилось, не сразу на него бросился. Может быть, я успел бы спасти и ту, первую девчонку.
- Почему вы вообще решили, что должны их спасать?
- Я не решал. Я вообще в тот момент не думал - это у меня само получилось.
- Значит, вы все-таки признаете, что действовали необдуманно, что пошли на поводу у своих диких инстинктов?
- Я действовал так, потому что я - мужчина и обязан быть защитником.
- Ох, - врач закатил глаза, - а ведь вы точно дикарь, правильно о вас ученые сказали!.. Мало вам обвинения в убийстве, вы хотите, чтобы вас еще и за сексизм судили? Что это за разделения: мужчинам - драться, а женщинам - полы мыть? Вы же цивилизованный человек!
Серебрянский дернулся было возразить, что про женщин и мытье полов он не сказал ни слова, но сдержался: спор на эту тему мог затянуться и на час, и еще дольше, а ему сейчас больше всего хотелось вернуться в свою палату и ни с кем не разговаривать.
- Ну, подумайте сами, почему вы, совершенно посторонний человек, незнакомый с теми девушками, были им что-то должны? Ведь это же глупость! - продолжал убеждать его врач. - Если бы они сказали, к примеру, что вы должны им денег - вы бы что им ответили? Правильно, послали бы подальше. Почему же, когда речь идет не о деньгах, а о защите, вы думаете иначе?
- Потому что те, кто обязан был защищать покупателей, тоже спрятались за полками! - не выдержал и огрызнулся Олег. - Потому что охранники своих обязанностей не выполнили, пропустили в магазин ненормального с пушкой!
- А что они, по вашему мнению, должны были сделать? Обыскивать всех на входе или металлоискателем просвечивать? Или, может быть, на камеры всех снимать?
- Ну что вы, доктор, - усмехнулся Серебрянский, - как можно! Это же было бы ужасным нарушением прав, свобод и чего-то там еще! Если я так отвечу, вы мне еще и призывы к тоталитаризму пришьете!
- Да вам бесполезно что-то еще "шить", - вздохнул психиатр. - Вы без причины убили человека - это по-любому требует изменения психики, хоть с призывами, хоть без. И теперь я вижу, что вам действительно это нужно, раз уж вы так и не считаете себя виноватым. Андрей! - позвал он ждавшего за дверью медбрата. - Уведи больного к себе, беседа окончена!
Обратно в палату Олега вел все тот же ненавистный ему Лебедкин. Серебрянский делал вид, что разговор с врачом нисколько его не напугал, и вообще изображал равнодушного ко всему человека, но когда они проходили мимо выходящего в больничный двор окна, машинально повернулся в ту сторону и посмотрел на прогуливавшихся внизу пациентов. Медбрат, проследив за его взглядом, злорадно усмехнулся:
- Скоро сам точно таким же будешь! Там почти все - бывшие дикари, которым малость подправили характер. Были злыми и страшными, на людей кидались, не уважали чужое мнение - а теперь тихие и спокойные, врачей слушаются, слова резкого никому не скажут.
Олег с небрежным видом пожал плечами и отвернулся от окна. Разглядеть лица "подправленных" со второго этажа было невозможно, но он и так знал, во что превращается человек после этой процедуры. Пустые, ничем не интересующиеся глаза, робкие, опасливые движения, никакой жизнерадостности, никакой, самой слабой инициативы... Он не помнил, как дошел до палаты - просто вдруг обнаружил, что уже находится там, а за медбратом Лебедкиным захлопывается дверь без ручки. Оставалось только плюхнуться на кровать и опять заставить себя лежать неподвижно и, хотя бы по возможности, ни о чем не думать.
- Все притворяешься? - голос Лебедкина громыхнул над самым ухом уснувшего пациента, и тот, вздрогнув, открыл глаза. - Я тебе ужин принес, не забудь поесть.
- Шел бы ты... - проворчал Олег и отвернулся к стене.
- Герой не в настроении? - ухмыльнулся медбрат, и Серебрянский снова перевернулся на спину, а потом решительно сел на кровати.
- Слушай, ты, - процедил он сквозь зубы, - скажешь еще хоть слово - получишь в торец. Мне терять больше нечего!
- Какие мы страшные! - фыркнул медбрат в своей обычной ехидной манере, а потом, совершенно неожиданно для Олега, понизил голос почти до шепота и добавил. - Завтра в семь тридцать тебя поведут на подготовку к процедуре. Будете идти мимо ординаторской у лестницы, дверь с синей табличкой. Тебе надо будет вырваться и вбежать в нее. Дальше я все сделаю сам.
Серебрянский, ничего не понимая, захлопал глазами: превращение вредного и циничного медбрата-садиста в заговорщика было столь внезапным, что он не сразу поверил его словам и некоторое время пытался понять, где в них скрывается подвох. Лебедкин, тем временем, подошел к тумбочке, поправил и без того ровно стоявший на ней поднос с ужином, а потом снова нагнулся к кровати Олега, одернув загнувшийся угол покрывала.
- Мне не сразу удалось все подготовить, - сказал он все тем же приглушенным голосом. - Но завтра все будет нормально. Главное - забеги в ординаторскую, а дальше я все устрою, и ты сбежишь.
Серебрянский так и остался сидеть с открытым ртом, переваривая услышанное. Лишь через пару минут и после того, как Лебедкин вышел, он встал с кровати и принялся медленно расхаживать по палате от одной мягкой стены к другой. Для него было загадкой, каким образом медбрат собирается устроить ему побег и для чего он вообще это делает, но пока узнать это все равно было невозможно. Можно было только решить, хочет ли Олег на свободу сам.
Молодой человек вернулся к кровати, улегся на спину и закрыл глаза. Вырваться на свободу... В тот самый мир, к тем самым людям, которые назвали его дикарем, грешником и ненормальным, которые вообще не считают его человеком... И которых он сам вряд ли когда-нибудь сможет считать людьми.
Жажда жизни и страх перед изменением психики убеждали Олега, что скрываться, находясь на свободе, но оставаясь собой, в любом случае лучше, чем присоединиться к тихим и послушным пациентам, которых он видел из окна. Воображение рисовало ему заманчивые картины поиска единомышленников и опасной, но безумно интересной подпольной деятельности, целью которой будет - вернуть мир к тому, что было раньше, сделать так, чтобы героев считали героями, а убийц - убийцами. И чтобы люди снова могли ходить по улицам и делать покупки, не опасаясь, что на них нападет очередной "несчастный ребенок, попавший в тяжелую ситуацию".
Но все эти красивые грандиозные планы перечеркивала одна мысль: у него ничего не выйдет, потому что делать что-то для этих людей он больше не хочет. А уж жить под чужим именем в вечном страхе, что его найдут и притащат обратно в клинику - не хочет тем более. Так стоит ли завтра бежать в кабинет с синей табличкой, рискуя не только собой, но и помогающим ему Лебедкиным, и, по всей видимости, еще несколькими людьми, которых Лебедкин привлек для организации побега?
...Впервые после трагедии в супермаркете ему не снились кошмары. Наоборот, сон был спокойным и приятным. В нем Олег шел по улицам незнакомого города, улыбался попадавшимся навстречу людям и откуда-то знал, что жизнь в этом городе совсем не такая, к какой он привык наяву. В мире, который ему снился, преступники сидели в тюрьме, а те, кто кого-нибудь спас, пользовались всеобщим уважением. Мужчина там мог ударить того, кто оскорблял женщин, женщина знала, что может положиться на мужчин. И никому бы и в голову не пришло назвать его, Серебрянского, чудовищем.
И хотя Олег понимал также, что жизнь в приснившемся ему мире тоже имела множество недостатков, трудностей и опасностей, в этом сне он почувствовал себя по-настоящему счастливым.