Аннотация: Рассказ участвовал в "Конкурсе остросюжетного рассказа - 6". Разделил 16-е и 17-е места.
Татьяна Минасян
Награда лучшим
Старшая стюардесса скучным голосом бубнит в микрофон заученные фразы о том, где расположены аварийные выходы из самолета и как пользоваться спасательными жилетами. Ее коллеги, стоя в проходах, демонстрируют завязки, лампочки и клапаны на этих жилетах пассажирам - но большинство из них смотрит в другую сторону и слушает правила вполуха. Впрочем, многим просто-напросто не видно этих высоких девушек в строгой форме из-за спинок кресел. А некоторые летят уже далеко не в первый раз и знают инструкции по безопасности наизусть...
Медленно иду по проходу между рядами кресел и разглядываю лица сидящих в них людей. Разглядываю украдкой, стараясь не задерживать надолго взгляд - хоть и знаю, что никто меня не заметит, а все равно старые привычки никуда не делись! Ряды полупустые: многие опоздали на этот рейс, кое-кто внезапно свалился с высокой температурой или обострением давно вылеченной болезни, некоторым помешали приехать в аэропорт еще какие-нибудь проблемы... Но и без них пассажиров в салоне достаточно. Самых разных, молодых и старых, одетых в дорогие костюмы и рваную джинсу, нетерпеливо выглядывающих в иллюминаторы и спокойно уткнувшихся в книги, нервно кусающих губы и равнодушно зевающих... Всего через три с половиной часа они разделятся только на две неравные части. И каким бы огромным ни был мой опыт, я понятия не имею, кто из них в какую "группу" попадет - догадаться об этом невозможно ни по каким признакам.
Стюардесса закончила свою речь, пассажиры зашептались, защелкали ремнями, зашуршали книгами и журналами. Парочка в десятом ряду нежно воркует, пара чуть старше в четырнадцатом - негромко, но яростно ссорится, седой мужчина в двадцать третьем что-то записывает в блокнот.
- Ерунда все эти инструкции! - ворчит полная дама в двадцать шестом. - Случись что-то в полете - все равно никто даже не вспомнит, что надо делать, все в панику ударятся и друг друга передавят! Никакие инструкции никогда не помогают спастись.
Ее соседка, до этого спокойная, бледнеет и отворачивается к окну, и лицо заметившей это полной женщины принимает удовлетворенное выражение. Вряд ли она будет среди меньшей части пассажиров, очень вряд ли! Хотя точно я даже в таких вроде бы очевидных случаях судить не могу.
Самолет медленно разворачивается, выруливая на взлетную полосу. Стюардессы тоже уже сидят на своих откидных сиденьях, хотя и не пристегиваются. Один я продолжаю стоять посреди салона, облокотившись на спинку кресла. Пока есть время, прислушиваюсь к обрывкам разговоров.
- Ну наконец-то, взлетаем! Сейчас бы снижались уже, если бы не этот дурацкий вулкан!
- Да ладно, скажи спасибо, что вообще из-за него рейс не отменили!
- Слушай, мне все-таки не по себе что-то...
- Ну что ты, расслабься, в отпуск же летим, цивилизованный мир посмотрим!..
- ...скорее бы обед, так есть хочется...
- А мне - курить!
Самолет разгоняется. Те, кому достались места возле иллюминаторов, прилипли к стеклам - и дети, и взрослые. Те, кто боится летать, сидят с каменными лицами и стараются даже случайно не выглянуть в окна. Кто-то продолжает спорить, кто-то смеется, кто-то невозмутимо читает. Отрыв от земли сопровождается восторженными ахами и охами тех, кто летит в первый раз. И жалобным шепотом тех, у кого закладывает уши.
Снова прислушиваюсь: отец одной из страдающих от перепадов давления девушки недовольно бубнит, что у нее вечно какие-нибудь проблемы, а та обиженно огрызается. А жена другого нервно глотающего мужчины встревоженно хлопочет вокруг него - уже достала и конфетку-леденец, и небольшой пакетик, вызвала стюардессу, советует дышать глубже и расслабиться... Муж раздраженно ерзает на месте, надоела ему эта бьющая через край заботливость. Позади них парень не так настойчиво, но тоже с беспокойством ищет пакетик для своей соседки, незнакомой ему женщины средних лет - а она удивляется и пытается понять, какую выгоду тот преследует.
А самолет все набирает высоту, и пейзаж за окном меняется, "игрушечные" домики, деревца и машинки становятся все меньше и исчезают, на смену им приходит разноцветное "лоскутное одеяло" из кусочков зеленого и желтоватого бархата, местами вытертого, а кое-где совсем новенького. А потом все эти пестрые квадратики скрывает быстро густеющий снежно-белый туман. Самые любопытные пассажиры, разочарованно вздохнув, отворачиваются от иллюминаторов, самые невозмутимые уже откинули назад спинки кресел и задремали. Скоро стюардессы начнут разносить напитки, потом обед, а там уже и до снижения недолго останется. И начнется работа для меня...
Видимость из-за пепла, выброшенного исландским вулканом с непроизносимым названием - да, мне тоже его не выговорить, как и всем пассажирам этого самолета! - окажется слишком плохой. Взлетная полоса, на которую самолет направят диспетчеры, будет еле видна, но делать круг над летным полем и пробовать зайти на посадку еще раз экипаж откажется. Скорее всего, откажется - шанс, что пилоты передумают и проявят осторожность, будет сохраняться до самой последней секунды. Так что может быть, моя помощь здесь еще и не понадобится, хотя вероятность этого очень невелика.
Позже, при расследовании причин катастрофы, будет много споров о том, чья это вина - системы, заставляющей летчиков расплачиваться за израсходованное сверх лимита горючее из собственного кармана, или людей, слепо подчиняющихся этой системе и готовых рисковать из-за денег собой и сотнями пассажиров. Но это все будет потом, много дней спустя, а мне и вовсе нет до этого никакого дела. У меня совсем иная задача...
Пассажиры ждут приземления, все нетерпеливее ерзают в своих креслах - засиделись, устали. Нервных, обеспокоенных лиц стало больше, чем перед взлетом, многих мучают плохие предчувствия. Хотя есть и такие, кто по-прежнему продолжает спокойно читать. Один из них даже успевает раздраженно поморщиться, ощутив первый резкий толчок.
А потом все меняется меньше, чем за секунду, тихий уютный салон превращается в безвыходную ловушку, охваченную огнем и сумасшедшими криками. Люди еще не понимают, что произошло, не чувствуют ничего, кроме ужаса, но некоторые из них уже срываются со своих мест, пытаясь хоть куда-то бежать, хоть что-то делать, чтобы этот бешенный страх прекратился. А другие, наоборот, вжимаются в спинки кресел, закрывая глаза руками, до последнего надеясь, что сейчас все пройдет, сейчас их спасут, и вообще окажется, что ничего страшного на самом деле не происходит.
Но и это длится всего лишь секунды - хотя мне они кажутся вечностью. Дальше большинство из пассажиров начинает понимать: самолет горит, надо срочно спасаться. Вот тогда-то они и делятся на две бесконечно далекие друг от друга группы.
Отец, ворчавший на плохо переносящую полет дочку, хватает ее за руку, встряхивает, приводя в чувство, и вскакивает с кресла, с силой дергая ее за собой. Муж заботливой женщины бросается к аварийному выходу, даже не оглянувшись на нее и расталкивая всех, кто оказывается у него на пути, сбивает с ног стюардессу, пытающуюся остановить панику, и наступив ей на спину, бежит дальше. Другая стюардесса тоже рвется к выходу, толкая перед собой полную женщину с маленьким ребенком на руках. Пассажирка, убеждавшая всех, что инструкции по технике безопасности не нужны, продолжает сидеть неподвижно - даже ремень не отстегнула, настолько уверена, что все равно не сможет выбраться.
Многие мечутся и толкаются так беспорядочно, что сразу и не поймешь, пытаются они выбраться из самолета сами или помогают другим. К счастью, я умею двигаться очень быстро и могу внимательно разглядеть каждого. Разглядеть, запомнить тех, кто спасает не только себя, и начать, наконец, свою работу.
Полетаю к девушке, которая никак не может расстегнуть ремень сидящей рядом подруги, легко дотрагиваюсь до ее дрожащих рук, заставляя их дергать застежку не так резко. Половинки ремня разлетаются в стороны, девушка, уже более уверенно, расстегивает свой ремень, хватает подругу за руку и вскакивает с кресла. Налетает на других пассажиров, вскрикивает, их с ее спутницей отбрасывают назад, на сиденья. Но она опять вскакивает и, не выпуская руку безвольно шагающей за ней подруги, все-таки пытается выбраться в проход между креслами. Вот только вокруг уже ничего не видно от дыма, и она собирается кинуться совсем не в ту сторону, где находится ближайший аварийный выход. Снова вмешиваюсь, слегка подталкиваю ее в нужном направлении, чтобы она повернулась туда лицом и сумела разглядеть сквозь просветы в дыме слабо светящуюся надпись "Выход".
- Санька, туда! - кричит она окончательно впавшей в ступор подруге и волочет ее за собой. Их обгоняют и толкают другие пассажиры, бегущие налегке, но я уже вижу, что девушки все равно двигаются достаточно быстро, чтобы успеть выпрыгнуть из самолета. На всякий случай подталкиваю подругу своей подопечной в спину, чтобы не слишком ее задерживала, и переключаюсь на следующего пассажира.
Парень, помогавший своей соседке, теперь пытается поднять довольно крупного мужчину. Тот лежит вниз лицом на подлокотнике кресла, без сознания - может, от дыма, который с каждой секундой становится все гуще, а может, головой сильно ударился. Щупленький молодой человек, явно никогда не таскавший тяжестей и не занимавшийся никаким спортом, не способен даже на мгновение оторвать его от кресла, не говоря уже о том, чтобы нести. Выбираю момент, когда он в очередной раз попытается схватить мужчину, подсовываю руки под его бесчувственное тело, и мы поднимаем его вместе. Парень взваливает его себе на плечо и тоже спешит к выходу, пошатываясь и хватаясь свободной рукой за спинки кресел.
Еще один молодой человек тоже тащит за собой вцепившуюся в него девушку. Лечу к нему, пытаюсь подтолкнуть его вперед, но мои руки свободно проходят сквозь его тело. Неужели ошибся?! Точно - видя, что с девушкой он проталкивается к выходу слишком медленно, парень рывком сбрасывает с себя ее руки. Пролетаю мимо него, высматривая следующего. Краем глаза успеваю заметить, что он на полной скорости врезался в пихающуюся у выхода толпу. Может, и сумеет спастись, может, его затопчут - это меня уже не касается, таким, как он, я не смог бы помочь, даже если бы захотел.
Перемещаюсь в другую толпу, возле второго выхода, там сразу двое мужчин тащат на себе обгоревшего третьего. Их надо совсем чуть-чуть поддержать, чтобы не споткнулись - дальше сами выберутся. А вон та пожилая женщина все-таки не смогла устоять на ногах, упала: чужой ребенок, которого она схватила на руки, оказался чересчур тяжелым, да вдобавок еще и всю дорогу вырывался. Она пытается встать, но ребенок продолжает дергаться и кричать, так что мне приходится сдерживать его - и старушка все-таки успевает встать прежде, чем на нее налетает один из тех, кто рвется прочь из самолета по головам. Через минуту они с малышом уже съезжают вниз по брезентовому желобу. А я пикирую на землю под пылающее крыло самолета, которое подозрительно скрипит и раскачивается и под которым лежит на земле еще одна женщина с ребенком. Видимо, одна из тех, кто выпрыгнул из самолета до того, как натянули спасательный желоб. Встать она не может, наверное, ногу сломала или вывихнула. Пытается оттолкнуть от себя ребенка, тот не хочет выпускать ее руку...
- Давай! Отползай вместе с ним!!! - ору я, подлетая к ней сзади, хоть и знаю, что она меня не услышит. Упираюсь ей в спину, заставляя встать на четвереньки, и они с малышом начинают ползти вместе. Но как же медленно! А крыло вдруг перестает качаться и с грохотом падает вниз - я едва успеваю еще раз подтолкнуть женщину, она падает на ребенка, прижимая его к земле, и оторвавшийся от крыла кусок металла впивается ей в спину. К ним с ребенком подбегает кто-то из спасателей, он зовет остальных, и я, убедившись, что женщина жива, снова поворачиваюсь к самолету. А там тоже уже начал рушиться треснувший и загоревшийся потолок. И его огромный кусок падает прямо на мужчину лет тридцати, как раз в тот момент, когда он выталкивает из самолета на желоб замешкавшуюся у выхода пассажирку.
Бросаюсь обратно, но останавливаюсь на полпути. Этому человеку я помочь уже не смогу. Слишком поздно.
Вокруг догорающего самолета и бегающих вокруг него спасателей все тихо и спокойно. Я, не торопясь, отхожу от этой дымящейся груды железа, которая еще недавно стремительно летела над землей. Моя работа закончилась, я, как всегда, сделал все, что от меня требовалось. Осталось только последнее дело - подождать того, кто должен сегодня присоединиться к таким, как я.
Он приближается медленно, то и дело оглядываясь назад, на останки самолета, вздрагивая и спотыкаясь. Еще не осознал, что произошло. Долго еще до конца не осознает.
- Иди сюда, - мягко говорю я ему. - Будем знакомы. При жизни меня звали Вячеслав.
- Михаил... - отвечает он машинально и снова оглядывается на самолет. - А вы... тоже там были?
- Да, - киваю я, - был.
- Я тебя видел, - произносит он уже более осмысленно. - После того, как... потолок обрушился. Ты тетку с ребенком из-под крыла вытолкнул. Но она тебя не видела, да?
Молодец, все налету схватывает!
- Она меня и не могла видеть. А помогал я не только ей. Другим, в самолете - тоже.
- А мне - не успел? - он не упрекает, но в его голосе столько боли и тоски, что я снова невольно отвожу глаза в сторону.
- Тебе - не смог, - сколько раз я уже вел такие разговоры, и все равно не могу оставаться спокойным, не могу заставить себя смотреть им в глаза! - Не спрашивай, почему. Я сам этого не знаю. Иногда нам не удается помочь всем, кто сам помогает другим, но почему так - решаем не мы.
- А самолет... - он опять оборачивается назад. - Это все ты тоже не мог предотвратить?
- Не мог, - опускаю голову еще ниже. - Летчики сами захотели рискнуть, а вмешиваться в дела людей мы не можем. Можем только чуть-чуть помогать некоторым из них.
- Понятно, - он тоже опускает голову. - И куда мне теперь? Что дальше?
- Дальше - в другой самолет. Или поезд. Или автомобиль. Выручать таких же, как мы с тобой.
Он вскидывает голову. В глазах и удивление, и непонимание, и пока еще очень робкая, неуверенная радость.
- И что же - это всегда так будет? Только новые катастрофы?
- Не переживай, - улыбаюсь, - катастрофы не каждый день происходят, отдыхать ты тоже сможешь.
Он по-прежнему робко улыбается, и я позволяю себе облегченно вздохнуть. Похоже, этот Михаил был одиночкой, без близких людей, иначе так быстро бы в себя не пришел, сначала бы из-за них переживал.
- Если это - наказание, то какое-то совсем странное... - произносит он с сомнением. Похоже, рановато я его в сообразительные записал! Впрочем - сам-то я разве был умнее? Поначалу, помнится, вообще был уверен, что все вокруг мне только кажется в последний момент перед тем, как мозг окончательно умрет.
- Это не наказание, - улыбаюсь я ему. - Это награда за то, что мы сделали. Или попытались сделать. Теперь у нас есть возможность не допустить, чтобы то же самое случилось со многими другими.
Теперь, наконец, на его лице вспыхивает понимание. Да, он больше всего на свете теперь не хочет, чтобы другие, те, кто еще жив, испытали все то, через что пришлось пройти ему! И сделает все, чтобы этого не произошло.
Мы в последний раз оглядываемся на самолет. Интересно, установят ли живые точно причину крушения, накажут ли хоть кого-то из виновных? Все может быть. Но одну вещь они точно не смогут объяснить - почему в каждой катастрофе всегда спасается так много людей, которые, по всей логике, почти наверняка должны были погибнуть. Почему среди выживших так высок процент тех, кто в критическую минуту бросается помогать другим...