Аннотация: Рассказ участвовал в литературном конкурсе "Рваная Грелка. Зима 2017". В финал не вышел.
Татьяна Минасян
Что-нибудь из раннего
Двери выставочного зала закрылись. За ними еще слышались голоса посетителей, делившихся впечатлениями от только что увиденных картин, но теперь они звучали приглушенно, словно откуда-то издалека, из другого мира. Картины остались одни - наедине со своим создателем.
Леонид Ковров, известный не только своей живописью, но и, как писали о нем журналисты, "неоднозначными и вызывающими горячие споры взглядами", медленно шел вдоль стен, увешанных его полотнами. На его лице застыла довольная улыбка - открытие десятой, юбилейной выставки его работ прошло именно так, как он рассчитывал. Посетители, собравшиеся в этом зале, уделили достаточно внимания и картинам, и ему самому, репортеры задали именно те вопросы, на которые он их спровоцировал, и напишут о нем именно то, что ему нужно. После чего на выставку валом повалят зрители... Не только поклонники его творчества, но и все те ханжи, которые после каждого упоминания о нем в прессе или в сети поднимают шум и в итоге делают ему больше рекламы, чем все остальные посетители вместе взятые. Отзвуков этого шума хватит на целый год, до следующей выставки, для которой он напишет множество новых, еще более "неоднозначных" работ.
В этот раз, впрочем, в зале были вывешены не только новые картины, но и кое-что из старых. Даже, можно сказать, из древних. Художник как раз проходил мимо самой ранней из выставленных работ, висевшей с самом дальнем от двери углу, и, усмехнувшись, остановился около нее. До чего же удачно она сегодня "выступила" на выставке! А он еще сомневался, стоит ли везти ее сюда! С неохотой уступил директору выставочного центра, который настойчиво советовал взять среди прочих работ хотя бы одну из самых первых - все-таки выставка юбилейная, на ней должны быть представлены картины, написанные в разное время. Как оказалось, старикан-директор был прав. Постоянные посетители выставок Коврова и покупатели его картин долго толпились возле этой вещи, пытаясь понять, "где здесь подвох". А на самом деле никакого подвоха не было. Просто "Пейзаж с зайцем" Леонид написал еще в училище, на одном из последних курсов, когда был еще молодым, наивным и... в общем, не был тем Леонидом Ковровым, которого знали все эти люди.
На картине расстилалось огромное, уходящее за края рамы поле - бесконечный "ковер" из зеленой и желтоватой, выгоревшей на солнце травы и мелких полевых цветов. На заднем плане, вдоль горизонта, тянулась более темная полоска далекого леса. Ближе к зрителю, но все равно довольно далеко, утопая в траве, лежали на спине держащиеся за руки парень и девушка - лиц их было почти не разглядеть, но каждый, кто бросал взгляд на это полотно, почему-то не сомневался, что оба они счастливо улыбаются. А ближе всего к зрителю из травы взлетало несколько птиц, и куда-то спешил вприпрыжку рыжевато-серый заяц.
Да уж, по сравнению с сегодняшними картинами Коврова, эта выглядела, мягко говоря, необычно. Сейчас, если бы он решил нарисовать такое поле, из травы выскакивал бы не заяц, а какая-нибудь нечисть с рогами. А парочка в центре лежала бы убитая и заливала бы травку с цветочками кровью. Или парень душил бы девушку. Или наоборот - девушка, обнимая парня, всаживала бы ему в спину нож. Кстати, а ведь отличная мысль! Не написать ли ему что-нибудь подобное? В таких же тонах - но с другим смыслом. И выставлять потом две работы вместе. Первой поменять название - пусть она будет "Лицевой стороной любви", а вторая, соответственно, "Изнаночной стороной"...
Ковров развернулся и зашагал к выходу из зала. Новая идея, как это всегда бывало, захватила его, и он уже предвкушал, как сейчас приедет домой и перед тем, как лечь спать, набросает несколько эскизов, а на следующий день начнет писать. Как же после этого диптиха будут верещать ханжи! У него, конечно, уже есть много картин об истинной сути любви, но тема эта - вечная, она всегда будет привлекать внимание и вызывать скандалы.
Теперь художник шел быстрым шагом, он торопился приступить к новой работе, но все же не мог не бросить взгляд на другие свои полотна, мимо которых проходил. Вот одна из последних его картин, полуабстрактная, под названием "Не вижу разницы". Кружащиеся в танце фигуры в длинных одеяниях слева освещаются солнечными лучами из окна и кажутся чем-то ангелоподобным, но справа, в тени, куда не дотягиваются лучи, видна их истинная сущность: там пляшут скелеты, закутанные в рваные тряпки.
- Разумеется, добро и зло - суть одно, я говорил это и показывал в своем творчестве уже не раз, и буду делать это дальше, - сказал Леонид сегодня окружившим его журналистам с микрофонами. - То, что кажется добром любому из нас на самом деле - зло для другого человека, и отрицать это могут только лицемеры. Но здесь, в этом зале, я уверен, таковых нет!
Все присутствующие тут же с серьезным видом закивали - естественно, кто же признает себя лицемером, да еще на глазах у прессы!
Ковров фыркнул, вспоминая этот момент, и зашагал дальше. Позади осталась картина "Процессия", на которой длинная вереница людей в траурной одежде шла за гробом, и каждый из них либо смеялся, прикрывая лицо рукой, либо с улыбкой перешептывался с соседом, либо нетерпеливо смотрел на часы, прикидывая, когда все закончится. Идущая сразу за гробом дама со скрытым вуалью лицом незаметно засовывала в карман одного из несущих покойника мужчин крошечную записку, а замыкали шествие несколько молодых парней, уткнувшихся в мобильные телефоны. Эта картина была написана года два назад и уже выставлялась в другом зале, после чего в интернете об авторе писали, что "нет такой вещи в нашей жизни, которую Ковров бы в своих картинах не обгадил".
Напротив "Процессии" висели еще две картины, изображающие сцены из городской жизни, главными героями которых были парни и девушки с мобильниками. На одной целая компания сидела за столом, глядя на их экраны и не замечая, что одному из них стало плохо и он, схватившись за сердце, сползает со стула на пол, а на другой две парочки фотографировали на телефоны влетевший в столб автомобиль. Эти полотна тоже ругали - молодежь возмущалась, что она "не вся такая", но люди старшего поколения с легкостью осадили недовольных, заявив, что "Ковров показывает в своих картинах правду жизни, а тем, кто выступает против них, правда колет глаза!"
Дальше на обеих стенах красовались полотна разной степени абстрактности. В них сегодня чуть ли не каждый посетитель нашел свой смысл, и Леонид, выслушивая разные трактовки, едва сдерживал смех. Знали бы они, как эти абстракции создавались на самом деле! Ему пришлось спешить, потому что незадолго до открытия выяснилось, что зал будет другим, более просторным, и в нем будет место еще минимум для десятка картин. Где бы он их взял? Придумывать сюжеты не было времени - пришлось быстро набросать на нескольких полотнах человеческие силуэты, вокруг них так же, несколькими штрихами организовать зубастые пасти, перепончатые крылья летучих мышей или веревочные петли, а потом залить фон темно-серой краской. А еще на паре полотен просто разлить черную, серую и грязно-желтую акварель и размазать все это в виде косых полосок или пятен сложной конфигурации.
Леонид сделал еще несколько шагов к двери, и внезапно вокруг него стало темно. Кто-то выключил свет в зале - должно быть, забыл, что автор картин все еще там. Дверь, к счастью, все равно была видна - щель между нею и косяком слабо светилась. До нее оставалась всего пара метров...
Художник дернул на себя дверную ручку - дверь не поддалась. Он попробовал толкнуть дверь наружу, решив, что забыл, куда она открывается - и вновь безуспешно. Эти болваны что, еще и заперли его здесь?
- Эй! - крикнул Леонид, снова дергая дверь. - Откройте, вы меня тут забыли!
Из-за двери не донеслось ни звука. Хотя, кажется, только что, когда Ковров подходил к ней, он еще слышал чьи-то голоса. Если даже это были последние посетители, которые спускались по ведущей вниз лестнице, они не могли уйти далеко.
- Э-эй! - позвал художник громче. - Стойте! Выпустите меня!!!
Ответом ему снова была тишина. Он затаил дыхание, прислушиваясь, но за дверью по-прежнему не было слышно ни шороха. Неужели все так быстро ушли? Может, те, кого он слышал минуту назад, так заняты разговором, что не обращают внимания на его крики? Или это кто-то из приятелей, пришедших сегодня на открытие, решил его разыграть?
Ковров еще раз позвал на помощь и потряс дверь, после чего, так и не дождавшись ответа, отступил на шаг, уверенный, что сейчас она распахнется и на пороге появятся его хохочущие друзья-шутники. Потянулись секунды, но дверь даже не шелохнулась. И ее щель, как внезапно понял художник, больше не светилась. За дверью, в коридоре, ведущем к лестнице, тоже погасили свет. Но не могли же все так быстро уйти из выставочного центра! Разве прежде, чем запереть его, сотрудники не проверяют, все ли в порядке в каждом помещении? И разве не должен внизу, на входе, дежурить охранник, в том числе и ночью, после закрытия?
- Выпустите меня!!! - Леонид задергал дверь изо всех сил, а потом заколотил в нее кулаками. Его крики и стук гулким эхом разнеслись в темном зале, но и на этот раз остались без ответа. Если где-то в здании и оставались люди, они то ли не слышали всего этого, то ли не хотели слышать.
"Здесь должна быть сигнализация, реагирующая на движение, - попытался успокоить себя Ковров. - Ее просто еще не включили - но как только включат, меня обнаружат". Он запрокинул голову, всматриваясь в невидимый потолок - датчик движения, по идее, должен быть где-то там, скорее всего, над дверью. Он должен светиться, так ведь? Или даже мигать?
Но темнота вокруг была совершенно непроницаемой. Как и тишина. Может быть, сигнализацию забыли включить или в этом зале она не работает? А ведь запросто такое может быть! Леонид поежился. Неужели ему придется ночевать в пустом - не считая, конечно, картин - зале? Впрочем, что в этом такого уж страшного? Неудобно, конечно, но в студенческие времена ему приходилось спать и на полу, и на скамейке в парке. Ничего, переживет. А завтра, когда его отсюда выпустят, опишет в своем блоге это приключение и привлечет к своей персоне еще больше внимания.
А может быть, сигнализацию еще включат и он выйдет на свободу раньше. Надо пройтись по залу, чтобы как только она заработает, на его движение сразу среагировали датчики. К счастью, зал и правда пустой, и он не наткнется в темноте ни на какую мебель...
Леонид отвернулся от двери и медленно зашагал вперед, вытянув перед собой руки. Темнота вокруг казалась плотной, чуть ли не осязаемой. А еще она была холодной, внезапно осознал запертый на выставке человек. Да, от стен ощутимо тянуло холодом, словно там были щели, сквозь которые в здание проникал ледяной зимний воздух с улицы. Но ведь там не было ни щелей, ни окон - была только одна дверь, оставшаяся за спиной Коврова! Хотя сзади на него тоже внезапно дохнуло морозным воздухом...
Он завертел головой, пытаясь рассмотреть в темноте хоть что-нибудь, и неожиданно обнаружил, что различает в царящем вокруг черном мраке какие-то линии, контуры... Справа виднелось что-то похожее на едва заметные острые клыки, которые то приближались друг к другу, то снова расходились вверх и вниз. Слева как будто бы шевелились длинные пальцы с когтями... так похожие на те, что он изобразил на одной из своих абстрактных картин!
Они тянулись к нему со всех сторон. Руки с когтями, лишь отдаленно похожие на человеческие. Морды с клыками и раздвоенными языками. Красноватые глаза с вертикальными зрачками. Лица, вроде бы и принадлежащие людям, но перекошенные кривыми ухмылками...
Несколько секунд Леонид пытался убедить себя, что у него просто разыгралось воображение. Его глаза привыкли к темноте, он сумел разглядеть некоторые детали на своих картинах, и ему всего лишь кажется, что они шевелятся и приближаются к нему. Он почти поверил в это, когда одна из когтистых рук дотянулась до него и прикоснулась к его шее. Ее пальцы были такими холодными, словно их обладатель только что пришел с улицы. Нет, не с улицы - из гораздо более далекого и более холодного места.
Если бы в здании, даже совсем далеко от этого зала, находился хоть один человек, он услышал бы крик художника. Если бы на улице кто-то проходил мимо выставочного центра, он тоже услышал бы этот вопль. Но теперь Коврову было уже ясно, что поблизости нет ни одной живой души и что его никто не слышал и не услышит. Хотя он все равно продолжал кричать.
Он шарахнулся назад, но натолкнулся спиной на другие твердые и холодные руки - руки скелетов. Он кинулся вперед и влетел в паутину, тоже изображенную на одной из его картин и теперь затянувшую все пространство. Он прорвал ее и побежал, размахивая перед собой руками и отбиваясь от невидимых фигур, пытавшихся встать у него на пути и схватить его - и натолкнулся ладонями на что-то острое. То ли очередные когти и клыки, то ли еще что-то... что он там еще рисовал на своих абстракциях?
Внезапно впереди мелькнули какие-то пятна света. Леонид рванулся к ним, но они разбежались в разные стороны, и он понял, что это экраны мобильников, обладатели которых пытаются его сфотографировать.
- Помогите!!! - закричал он им, но они никак не отреагировали на это и продолжили делать снимки. В слабом свете их телефонов были видны и другие фигуры, одетые в черное - они не фотографировали, а просто с любопытством наблюдали за отбивающимся от хватающих его за руки странных сущностей художником, даже не пытаясь ничего сделать.
В какой-то момент Коврова схватили сразу несколько рук, и он, почувствовав, как в него впиваются длинные когти, на мгновение перестал кричать и вырываться - каждое движение теперь причиняло ему все более сильную боль. В этот момент он услышал голоса окруживших его тварей - они тихо, еле слышно что-то шептали ему в оба уха.
- Убей нас... Умри... - сумел он разобрать в шипящей какофонии и, снова закричав, бросился вперед, стряхивая с себя вцепившихся в него врагов.
К его собственному изумлению, ему это удалось. Твари отшатнулись от него в разные стороны и притихли, хотя он по-прежнему ощущал их присутствие и видел размытые силуэты некоторых из них. Эта маленькая победа придала Леониду смелости, и он снова закричал - теперь уже на своих противников:
- Убирайтесь! Я вас создал! Вы не можете ничего мне сделать!!!
Вместо ответа твари опять накинулись на художника, обдав его замогильным холодом. Сжав кулаки, он почувствовал, что пальцы у него стали липкими, испачканными в чем-то жидком - и не сразу понял, в чем именно.
Его создания, без всяких сомнений, могли причинить ему вред. Они уже это делали.
- А что мне оставалось делать? - громко спросил Леонид в темноту, повернувшись лицом к двери и отступая спиной вперед к противоположной стене. - Не было у меня настоящего таланта! Не смог бы я никем стать, если бы рисовал всякие красоты! Я не дурак, я быстро это понял, когда учился еще... Чтобы меня заметили, нужно было что-то другое... Ну не мог я летать, мог только ползать, понимаете?
- Убей... нас... - снова зашипели ему в оба уха несколько голосов, но потом их начали перекрикивать другие, тоже шипящие, но более громкие:
- Умри... Умри...
И вновь кто-то подкрался к нему сзади и обхватил его обжигающе ледяными руками. Ковров в очередной раз вскрикнул, сорвал голос и захрипел, но ему удалось вывернуться из этих рук и метнуться в сторону. Он уже почти не понимал, что происходит, где он находится, да и вообще, кто он такой. Мысли о том, как отбиться от героев своих картин или как уговорить их оставить его в покое, куда-то улетучились, и даже ужаса, который вызывали эти твари, он больше не ощущал. У него остался только древний инстинкт, не дающий ему окончательно сдаться, заставляющий его бороться за жизнь, пусть даже он и не знал теперь, для чего ему эта борьба.
Этот же инстинкт заставил художника замереть на месте и во все глаза всмотреться в темноту, когда далеко впереди блеснула едва заметная светящаяся точка. Да, без сомнения, там что-то светилось - мягким, но довольно ярким желтоватым светом. Дневным, солнечным... Но как же далеко было это единственное в черном, лишенном света мире теплое пятнышко!
Леонид побежал к нему, спотыкаясь и падая, налетая на пытавшихся преградить ему путь ледяных существ и отбиваясь от них, хрипя и глотая слезы, которые теперь непрерывным потоком лились у него из глаз. Где-то в глубине его памяти робко шевелилось удивление, что он бежит так долго - там еще жило воспоминание о том, что выставочный зал не был таким огромным. Но инстинкт гнал его вперед, не давая отвлекаться на эти сомнения, заставляя твердо верить в то, что там, где находится эта светящаяся точка, он сможет спастись. Что бы там ни находилось, он должен был попасть туда, это был его единственный шанс.
Холод сковывал его движения, нанесенные тварями раны вспыхивали болью, сил оставалось все меньше, но светящаяся точка становилась все ярче и росла в размерах, а это значило, что он постепенно приближается к цели. Это была уже не точка, это был светящийся теплым дневным светом прямоугольник, и от него ощутимо веяло теплом, словно это было окно, в которой дул жаркий летний ветер. Ветер, который колышет траву на поле в августовский полдень, ветер, пропитанный запахами полевых цветов.
Хромая и шатаясь, Леонид с трудом добрел до этого прямоугольника, из которого высовывались, протягивая ему руки, две человеческие фигуры. Он упал, оказавшись рядом с ними, но заставил себя приподняться и ухватился за одну из рук, точно зная, что теперь никакая сила не заставит его выпустить ее.
Его тут же потянули вверх, а ударивший ему в глаза яркий свет заставил его зажмуриться. Он не видел, куда его тащат две пары сильных рук, но почувствовал горячий ветер на своем лице, а потом его со всех сторон охватило тепло, и в нос ударили терпкие летние запахи.
- Все, не бойся, ты в безопасности, - снова зашептали ему в оба уха чьи-то голоса. Они звучали сочувственно и ласково - совсем не так, как голоса тех, других созданий, оставшихся где-то позади.
Он открыл глаза и покачнулся от неожиданности - вокруг него был огромный, залитый солнечным светом луг. Дул ветер, жужжали пчелы, кричали птицы... Далеко впереди виднелась темная полоска леса...
Чтобы не упасть, он сделал пару шагов вперед, и внезапно из травы перед ним, шумно хлопая крыльями, взлетели несколько птиц, а потом выпрыгнул длинноногий заяц. Парень и девушка, стоявшие справа и слева от него, поддержали его под локти, не давая ему упасть.
- Ты в безопасности, - повторили они в один голос, - здесь они до тебя не доберутся.
И почему-то Леонид был уверен, что это правда.
Закончив в очередной раз отвечать на вопросы полиции о том, когда он в последний раз видел пропавшего художника Леонида Коврова, заместитель директора выставочного центра вышел из своего кабинета. Ничего нового ему вспомнить не удалось: он не видел, как художник выходил из зала после того, как все разошлись, и уже погасив там свет и заперев дверь, снова открыл ее и включил свет, решив на всякий случай проверить, не остался ли тот среди своих полотен. Но в зале никого не оказалось, а значит, Ковров все-таки вышел из него раньше. А куда он после этого отправился и что с ним случилось - это уже пусть следователи сами разбираются.
Замдиректора прошел в зал, где по-прежнему висели ковровские картины. Две недели, на которых зал был арендован, истекали через день. Скоро они окажутся в одном из запасников, пока хозяин не потребует их назад - если он вообще объявится, в чем теперь уже сомневались даже самые горячие его поклонники.
Сотрудник выставочного центра прошел в конец зала и остановился перед "Пейзажем с зайцем" - самой, по его мнению, симпатичной из работ Леонида Коврова. Странно... когда он рассматривал ее перед открытием выставки, ему казалось, что в центре поля там изображены два, а не три человека...