Раиска отличалась весёлым и покладистым нравом, но личная жизнь долго не складывалась. Как-то раз на спор с подружками разместила анкету на сайте знакомств. Сначала пришлось долго отсеивать мусор, но потом, вдруг, как из заснеженной дали на лыжах... Нарисовался белокурый, голубоглазый, высоченный и стройный принц. Разведун с дочкой-подростком. Редкий случай: мама запила-загуляла, дочурка с папой осталась. Конечно, это характеризует папу в самых превосходных степенях! Раиска растаяла и прослезилась: вот так мужчина! По всем статьям - принц, и имечко подходящее - Эдуард.
Поселились молодожёны в Раискиной квартирке. Как и положено в медовый месяц, молодая жена летала пчёлкой: брала взятки в виде жалования и тащила в улей. Принц же оказался заправским трутнем: целыми днями задумчиво играл на компьютере в игры "три в ряд", в чём добился заметных успехов. Ночные же забавы принцу вскоре прискучили. Раиска пахала на двух работах, по вечерам стояла вахту у кухонной плиты, по выходным драила квартиру и стирала. По ночам и ей стало как-то не до плотских утех - когда плоть доползала до постели, голос её молил об одном: спать.
Вскоре Эдуард затосковал по дочурке Алевтинке. Она теперь одиночно обитала в папиной центровой "трёшке", к великой радости подружек и друзей, число которых внезапно выросло раз в десять. Папа артистично кручинился, много курил и нервно обходил квартирку по периметру. Затем огласил вердикт: дочу нужно срочно поместить под присмотр! А именно - в Раискино жилище. Хозяйка не возражала. Теперь, возвращаясь с работы, она обнаруживала опустошённый холодильник, гору посуды в раковине, дочкины грязные шмотки, раскиданные по квартире, а также саму дочку, сладко спящую в Раискиной постели. Хозяйке приходилось переодеваться в ванной. Она шла на кухню и обнаруживала Эдуарда, сидящего в её любимом уголке. Деваться Раиске стало некуда.
Прокормить принца с принцессой становилось всё труднее. Вещи на принцессе горели огнём: модные сапожки через неделю оказывались заброшенными в угол с оторванным каблуком, на кофточках появлялись неистребимые пятна, джинсы зацеплялись за неведомо где торчащие гвозди. Эдуард горестно вздыхал и жаловался, что "девочке совсем нечего надеть" и предлагал "немножко поджаться и выкроить малышке на новый финский пуховик". Раиска забыла, когда позволяла себе обновки.
Однажды у Раиски из кошелька исчезла ощутимая сумма. В ответ на робкий вопрос, не брал ли кто из домашних деньги, она получила гневную отповедь, истерику и сборы фигурантов с намерением "покинуть этот негостеприимный дом навсегда".
На Раиску вдруг навалилась апатия и тяжело придавила, не давая шевельнуться. Сборы сумок и чемоданов постепенно замедлялись. Когда принц с принцессой застыли в дверях, явно чего-то ожидая, Раиска подошла и протянула руку. Эдуард как-то сразу сник, долго и суетливо шарил по карманам, но ключей "не нашёл".
- Ты ничего не хочешь сказать? - с примирительной интонацией спросил принц.
- Конечно, хочу... Не надо возвращаться, я сегодня же сменю замки.
Тщательно заперев дверь, Раиска вздохнула и принялась занимать освободившееся пространство.
Ствол раскалился. На дворе весна. Жарко. А здесь, в подвале, прохладно. Зимой им было бы проще. Можно выйти, помахать раскалённым Маузером на обжигающем морозе.
Сейчас не так. Работать приходится от зари до зари. Их подвозят беспрерывно.
- Устал? - номер первый заглянул в глаза.
- Мутит, - скупо ответил номер два.
- Ну давай эту партию закончим - и перекур.
"Какой перекур, - думает номер два. - Неделю руки от крови отмывать".
И так день за днём. Номер два вставал, умывался и приступал к работе. Методично. Без эмоций. Перезарядка - выстрел. Выстрел - перезарядка. Он перестал высыпаться. Тупо смотрел в одну точку. Мысли всё меньше откликались на их крики.
Раз-два. Раз-два. Раз... Он не хотел смотреть, но это была его обязанность. Прекрасно понимая, что и его когда-нибудь вот так же... На раз-два. Но он сделал свой выбор. Сделал его давно.
- Пошевеливайся, - номер первый передернул затвор. - Ещё партия пришла.
Номер второй посмотрел на первого, передёрнул затвор и выстрелил в потолок. Первый удивился. Внимательно посмотрел на второго, на ствол, всё ещё дымившийся его в руке и опустил оружие.
Роум с грустью смотрел на океан . Ещё вчера тот радовал свежим ветром, веселящимися дельфинами, летающими наперегонки красавицами-гаянами. А потом - мощный гул, ослепительные вспышки и почерневшее небо, молниями взрезавшее океанские волны. Сильная буря обрушила колючий песок с Песчаного острова на обитателей залива, и теперь океан раскачивал тела погибших...
Синие горы мрачно поднимались вдалеке, окутанные тучами и туманом. За ними, сказывали, находится Зеленый остров, но как перебраться через океан?
Грустные мысли отвлекла одна их гаян - Роуму показалось, что девушка-птица пошевелилась. Не мешкая, юноша спустился к воде. Гаяна, и правда, была жива.
Буря повредила левое крыло птицы. Несколько дней Роум выхаживал гаяну, делился с птицей скудной пищей и глотками воды.
Как-то утром Гаяна смогла расправить крылья и взлетела, превозмогая боль - она знала, там, за горами, сочные травы и много пресной воды, поэтому нужно набраться сил, заставить крыло работать, и тогда она сможет улететь. Жить... так хочется жить!
- Лети, гаяна. Должен же кто-то из нас добраться до Зеленого острова, - Роум долго махал рукой, прощаясь с девушкой-птицей.
Но та вернулась. С надеждой - в океане она увидела лодку, теперь нужно было перенести туда Роума. Ей было очень тяжело, птицы не привыкли к ношам, а Роум был крупным.
- Прощай, Роум, - опустив юношу в лодку, девушка-птица взмахнула крыльями и медленно круг за кругом поднялась высоко в небо, постепенно превратившись в махонькую точку. Роум вздохнул - пусть хотя бы гаяна выживет, вдвоем все равно не долететь. Зачем погибать обоим?
Лодка протекала. Роум вычерпывал воду, в какой-то момент банка вырвалась из рук, и волны тотчас утащили её вглубь. Ладонями плохо получалось. Измотанный, он закрыл глаза. Сил больше не было.
Океан укачивал, лодка быстро оседала под тяжестью воды. Закрыв глаза, Роум стал засыпать, как почувствовал толчок и сквозь полуприкрытые веки увидел огромную тень.
Птица снова вернулась, решительно выдернула крупное пушистое перо, чтобы закрыть пробоину, остановить течь. Так они медленно двигались к Синей горе. Когда перо в лодке намокало, Гаяна опускалась и кидала Роуму другое. Лететь становилось всё тяжелее, но суша было уже совсем рядом.
Внезапно лодка столкнулась с подводной грядой, вода хлынула огромным фонтаном, птица успела подхватить Роума, но крылья были слишком слабы, и вскоре Гаяна рухнула в океан.
Роум добрался до берега вплавь.
На высокой горе Зеленого острова стоит красивый памятник -девушке птице гаяне.
Тимофеевна шла, прижимая к груди ещё теплый пирог, состряпанный для соседки Варвары Ильиничны по случаю именин. У варвариных ворот оглянулась, охнула, всем туловищем навалилась на калитку, и только тогда перекрестилась, чуть не выронив стряпню. Тяжело дыша, поднялась по ступенькам, рухнула в кухне на табурет и залпом выпила стакан воды.
- Тимофеевна, ты чего? - настороженно спросила Варвара.
Та махнула рукой, раскрыла пирог, подвинула к виновнице торжества. Варвара засуетилась, выставила бутылочку "Кагора", напластала помидоры да огурцы, сдобрила постным маслицем, нарезала хлеба.
После второй рюмки Тимофеевна, наконец-то, заговорила:
- Люську Орловскую щас повстречала...
- Да ну?! Вернулась, что ли?
- Чуть меня в гроб не вогнала, - Тимофеевна наклонилась и зашептала на ухо соседке, что же её так в Люське-то испугало, та слушала да руками всплескивала, охала да ахала.
Людмила Орловская была долгожданным ребенком, мать с отцом души не чаяли, всё для неё, доченьки родимой, так Люся и школу окончила, и потом в городе высшее образование получила. Красавицей не слыла, но с парнями встречалась.
Устроилась на хорошую, чистую работу, бумажки всякие оформлять. Сидишь весь день, клавиши тычешь, одеждой друг перед другом щеголяешь. Странным показалось Людмиле, что сотрудницы в конторе очень уж некрасивые - то ли от долгого сидения на одном месте, то ли от нескончаемых посетителей, то ли от недостатка воздуха. Кривые да косые.
А Люська-то: и грудь хороша, и ноги полненькие, не как жёрдочки, и попа ядрёная. Вот только денег на наряды не хватало. Неловко ей становилось оттого, что товарки-то страшненькие, да расфуфыренные, в колечках и серёжечках, отдыхать ездят по Турциям и Египтам, а она всё в одном наряде да в деревне у родителей летом на грядках загорает.
Работу свою Люся делала справно, но вскоре стала замечать, что другие на неё странно косятся. Стала приглядываться да и заметила: бабы-то, то та, то другая бумажки посетителям не сразу отдавали, а после подарков да конвертиков. Несколько ночей плохо спала: да как же так можно-то? А тут кофточки привезли прямо в контору, бабы расхватали, Люська ревела да ревела в туалете. И кофточку хотелось, и колечко хоть одно, вон как они на солнышке-то поблёскивают...
И решилась. Первый раз конвертик пока в стол прятала, рука левая дрожала. Сотрудница подмигнула подбадривающе-лукаво, а первый жених конторский сразу подкатился да свиданку назначил!
Второй конверт Люся убирала в стол уже смелее, вроде, что-то кольнуло в руке, дёрнуло нехорошо, щеки заалели. Испугалась было, да боль быстро прошла. Так и пошло-поехало, стала Людмила как многие, и, как будто так и надо, отдыхать съездила в Грецию. Летели конвертики, рука уже сама за ними вытягивалась, ладонь широченная стала, пальцы полусогнутые, вскоре вообще на левый бок бабу перекосило, и стала Люська такая же страшненькая, как многие. Правая рука, сверкая колечками, всё ленивее работала, левая сама алчно купюры из конвертов таскала.
А потом все разом рухнуло - пришли проверяющие и всех кривых с длинными руками словно метлой вымели. Пришлось Людмиле в деревню возвращаться. Нарядная приехала, да вот Тимофеевну до смерти напугала.
Людмила медленно шла вдоль реки, стараясь не смотреть на воду, где кривой силуэт отражался...
До Кривого Леса оставалось совсем ничего, когда идущий впереди Самурай остановился и поднял руку. Мол, тихо там, сзади. Я не возражал, надо - постоим тихо. Тем более у Витюни как раз закончился запас анекдотов, и он зачарованно уставился на верхушки деревьев. Лес тут да, очень интересный, это он правильно подметил. Я опять не возражал, пусть теперь вблизи любуется. Велел ему ждать, а сам прошёл вперёд.
- Чего там? - поинтересовался шёпотом.
Самурай только головой мотнул, мол, не мешай. Ясень пень, никакой он не самурай и даже не японец, но кликуху заработал давно и наверняка за дело. А выяснять, за какое именно, в наших краях не принято. Можно и промеж ушей схлопотать.
Я прислушался. Вроде тихо. Или не вроде? Будто шуршит где-то.
- Давай этого вперёд, пора, - и Самурай попятился назад.
Я последовал за ним, стараясь не шуметь. Планету только начали исследовать, знаем о ней немного, а если что и знаем, то особо не распространяемся . Как про этот лес, например.
- Витюня, давай вперёд и пошустрей, мы нагоним.
- А? - очнулся он от созерцания верхушек. - А чего тут деревья такие кривые?
- Нормальные деревья. Шагай! - Самурай подтолкнул парня. Глаза у напарника тёмные, злые.
И Витюня пошёл. До опушки с полста метров и ближайшие кривоверхи уже зашевелились, почуяв органику. Я уставился себе под ноги, чтоб не смотреть, начал считать травинки. Трава тут как проволока, хоть и зелёная. Подумал, как хорошо, что нам попался этот чокнутый Витюня, любитель бородатых анекдотов и полный неадекват. А от балласта здесь избавляются быстро, с пользой для окружающих.
Заскрипело, заухало и раздался вопль, полный ужаса. Оборвался. Поднял голову, поглядел. Скрюченные верхушки как раз растаскивали то, что осталось от Витюни. Лес насытился, и пара часов у нас есть. А больше и не надо.
- Пошли, - бросил Самурай.
Тут главное не дёргаться и вообще забыть, что ты на самом деле не в лесу, а в толпе хищников. Отчасти успокаивало, что толпа нажралась и ей до тебя пока нет дела. Пока.
Стали набивать сумки мхом. Ценнейшая штука. И вдвойне ценней оттого, что только мы с напарникам ведаем об этом лесе. Потому и находим лохов, которые тоже хотят поживиться. А знать о том, что они живой пропуск, им ведь совсем не обязательно, верно?
Увлёкся и не заметил, что с Самураем приключилась беда. Вздрогнул от вопля и чуть сумку не выронил, узрев, во что напарник вляпался. Стрижень-лиана уже оттяпала ему ноги, с хлюпаньем втягивая хлещущую кровь. Так вот что это был за шорох у опушки.
Я бы, конечно, мог. Оттащить к боту, например. Перевязать там или добить, чтоб не мучился. Но лесу нужна постоянная подпитка, ребята. От этого напрямую зависит ценность сырья.