Аннотация: Ни на востоке, ни на севере и ни на юге мира НЕТ. Прячусь в доме... они охотятся за мной... Система саморазвивается... Они нарисовали тысячи дверей, но ни одну на выход.
- Двадцать первое третьего месяца дома... двадцать первое... я видел... стекла, чтоб вас... дайте мне стекла! Вы не понимаете! Я знаю! Мой сын!... Марций! Стекла... дайте...
Леший, как прозвали его и пациенты, и санитары, бросался от одной стены к другой, лупя, что есть силы, левой ладонью по их крашенной в изнывающее белый цвет поверхности, несмотря на нестерпимое в руке жжение. Его лицо, покрытое толстым слоем блестящего пота, выражало ужас, мольбу и угрозу одновременно. В глазах сумасшедшего старика повисли беспокойные озера слез, готовые бурной волной перекатиться через веко и выплеснуться на загадочный, размером с ноготь, предмет, бережно сжимаемый тремя пальцами правой руки...
***
Из частных записей доктора Рисмана в еженедельнике за 2009 год.
21 июня.
Новый пациент доктора Франка меня очень заинтересовал. Провел около него пару часов - безрезультатно. Не забыть завтра полистать его карту. Черт, всегда этому выскочке достаются интересные случаи.
22 июня.
Пациент на контакт не идет. Опять не смогли разжать руку. Похоже на скомканный изрисованный лист бумаги. Кажется, он учитель рисования. Бывший, теперь уж. Никогда не знаешь, кого и когда замкнет.
Сентябрь две тысячи восьмого принес Михаилу Росину долгожданную работу и позволил злорадно похихикать над стопкой неоплаченных счетов. "Не ахти какая работа, но все же работа", - вздыхал он, проходя между мольбертами увлеченных заданием студентов. С листов формата А3 на него таращились овцы, козы, собаки и куры, расположившиеся на зеленой траве, покрывающей нарисованный мир до самого горизонта.
Отдавая документы в руки строго смотрящего на него директора, Росин думал, нет... Росин себя уговаривал, что рисование - тоже предмет. Конечно, на тысячи порядков хуже философии и религиоведения, но жить-то надо. Передавая три и один своих диплома недоброжелательной даме, он проклинал миллионы супружеских пар, не захотевших рожать с девяносто первого по почти двухтысячный год и оставивших его, и таких как он, без работы.
Сработавший принцип новизны позволил продержаться ему месяц, и он загрустил.
Козы и коровы с рисунков, казалось, издевающе скалятся на него, будто показывая, вот перед нами весь мир, мир сочных красок и безграничных, ничем не заполненных неясных далей (не потому, что студенты были поклонниками китайской живописи, а по причине скудности замысла). А ты
знай свое место...
Он остановился перед рисунком, где полыхающее закатом небо погрузило в темную теплоту маленький деревенский домик, приветливо распахнувший крошечные ставеньки.
- Я бы хотел быть там! - вырвалось у Михаила, и эта фраза изменила его жизнь навсегда...
***
Из дневника Михаила Росина
22 декабря.
Я хотел бы быть в том маленьком уютном домике, одиноко стоящем в пустынном мире, ласково струящемся тепло-зеленой травой, накрытой оранжево-красным небом. Я хочу укрыться в нем и переждать... переждать, когда станет лучше, сочнее, глубже.
23 декабря
По дороге купил краски. Нарисовал коричневый домик. В общем, неплохо получилось. По два маленьких окна с каждой стороны дома украсил причудливым узором, сам не пойму, почему именно таким. Повесил на стену, замечтался, представляя, что там могло бы быть внутри... и забылся. Смешно, но прошло два часа, теперь пора спать, завтра рано вставать.
24 декабря
День выдался просто дерьмовый. Что-то мне совсем грустно. Опять, как дурак, смотрел на дом.
25 декабря
Смотрел на дом
28 декабря
Звонили с работы. Я что, не был три дня на работе?! Не помню... А что же, я не ел и не пил?! Не помню. Очень хочется спать.
29 декабря.
Как приятно открыть глаза с отвратительным чувством пожирающей тебя досады, что опять надо вставать из теплой кровати на работу, и вдруг осознать, что сегодня суббота! День прошел чудно! Я просто гулял в лесу, просто без цели бродил, загребая разноцветные, пахнущие спешащей с северных широт зимой листья. Сейчас немного помечтаю о моем домике и спать.
1 января.
Увидел сегодня на рубашке красное пятно и испугался. Оказалось, просто гелевая ручка потекла. Нарисовал в моем домике на окне красный мак. Зачем-то опять сунул ручку в карман. А ладно. Полюбуюсь немного, как издалека смотрится мой мак, и пойду постираю. Господи, я что, сам с собой разговариваю? Нет-нет, не надо меня уговаривать! Это не диалог, это тупой бытовой разговор. А мак все-таки здорово смотрится!
Не знаю "какое, наверное, января".
Очень хочется спать, безумно хочется есть. Дом, кажется, стал больше.
***
Из записей доктора Рисмана
25 июня.
Наконец-то пробрался к Художнику (так мы назвали Росина), пока этот выскочка доктор куда-то ездил. Ну что ж, победа! Пациент пошел на контакт. Интересно. Попросил смотреть на него, когда с ним разговаривают. Странно, я смотрел прямо ему в глаза.
26 июня.
Удалось, наконец-то, вытащить из руки Художника скомканный лист. Это рисунок, как и предполагали. Какой-то коричневый дом с красным пятном на окне.
Были проблески сознания. Проронил три несвязанные фразы: "Почему вы смотрите не на меня", "верните ручку", "что за полоса перед моим лицом".
Леший выхватил у меня рисунок, забился в угол, смотрит на него и бормочет (до сих пор). Не отнимаем, ведет себя тихо.
27 июня.
Леший провел за созерцанием нарисованного дома несколько часов. Потом заявил, что говорить с Художником надо в рисованный дом. Мне лично больше нравилось, когда он командовал невидимой "центурией зеленой нечисти из Галлии". Не люблю перемен у психов: не знаешь, чего ждать.
***
Росин проснулся с болью в голове и чувством непонимания, какой сегодня день, надо ли идти на работу, работает ли он вообще, было ли вчера... Он вытащил из кармана ручку и блокнот, чтобы записать в дневнике пару строк... и то, и другое выпало из рук. Что-то случилось с глазами. Он видел только впереди, мир же справа и слева был погружен во тьму. Он видел попавшие в его поле зрения "части" незнакомого мужчины в белом халате, сидящего напротив. Кажется, мужчина обращался к нему, но почему-то смотрел в сторону. Росин ненавидел, когда собеседник говорил в пустоту. И что, черт возьми, за черная широкая полоса перед глазами? Он был напуган.
- Смотрите, пожалуйста, на меня, когда со мной разговариваете. И что за полоса у меня перед глазами?
Незнакомец (Михаил возмутился: "А, как собственно, он попал ко мне в квартиру!?"), жестикулируя куда-то в сторону, ответил:
- Я смотрю прямо вам в глаза! И у вас перед лицом ничего нет, успокойтесь, пожалуйста.
Росин, напуганный тоннельным зрением и странной широкой полосой, разделяющей и без того ничтожно малый кусок реальности, чуть опустил глаза и замер в ужасе. Внизу рамки, ограничивающей от него мир, алел красивый большой мак.
Сердце бешено забилось, наполнив голову, казалось, потоками крови, от которых она стала тяжелее чугунного котелка, в ушах раздался заунывный звон, глаза пронзила резкая боль и мутная тошнота поползла вверх.
Окруженный черной темнотой квадрат реальности с широкой полосой посередине был оконной рамой, тщательно вырисованной когда-то Михаилом. На подоконнике прямо на кончике стебелька стоял мак ...Росин забыл пририсовать вазу.
Его ноги стали ватными и неестественно подогнулись, будто потеряли костную основу, он тихо оседал в темном нарисованном доме под тихое полумертвое эхо: "Помогите"...
...Он очнулся в темной комнате и огляделся: помещение было абсолютно пусто, темные стены прорезали лишь четыре маленьких окошка, очень маленьких окошка... двери не было. Через оконные проемы лился мягкий свет. Росин вскочил на ноги, бросился к окну и жадно прильнул к выходу в реальный мир. Там, в недоступной теперь ему действительности, копошились какие-то люди. Проем сильно ограничивал поле зрения, но Михаилу удалось рассмотреть серые стены, людей в белых халатах, мелькающих то и дело перед глазами. "Больница?", - мелькнуло было в мозгу, но неожиданно в окне показалась огромная странная старая морда с мутными глазами. Глаза смотрели прямо на Росина... но как-то странно... Сквозь медленно отступающий шок до Михаила пробивалась речь. Мягкий спокойный голос просил какого-то лешего отдать рисунок. Росин сложил руки в знак мольбы и обратился к странным глазам в окне:
- Умоляю, помогите мне...
***
Доктор Рисман не мог убедить Лешего позволить медсестре увести его на процедуры. Сумасшедший старик , всегда общительный, с охотой рассказывающий о подвигах своей центурии, теперь не обращал ни на кого внимания: он застыл, вглядываясь в рисунок, который выхватил вчера из рук доктора и с которым ни за что не хотел расставаться.
Леший провел в клинике больше двадцати лет и стал для персонала родным. Рисман хорошо помнил тот день, когда в дверях его кабинета показался сорокалетний голый мужчина в бумажном, наспех сделанном, костюме римского легионера. Он вырвал одну руку из железной хватки санитара и, размахивая нарисованным же орлом, громко призывал всех немедленно выступить против варваров... Молодые санитары любили подыгрывать новенькому и "вступили" в ряды его центурии, воюющей в Галлии. Правда, никто так и не понял, почему ее составляла "зеленая нечисть". Тогда забавного мужчину прозвали "центурионом". Но долгие годы в клинике превратили крепкого сильного "центуриона" в седого, морщинистого, худенького старика со всклоченными волосами. Большая часть персонала сменилась, а молодые прозвали старика Лешим.
Лешего любили все. Когда все в жизни казалось вдруг серым или враждебным, и санитары, и доктора, втихоря друг от друга, тянулись в "театр" - палату Лешего, неплохо разбирающегося в римской истории и имеющего богатую фантазию, послушать его невообразимые для здорового мозга рассказы, сопровождаемые активными действиями больного.
С появлением в клинике Художника веселый Леший превратился в озабоченного тихого старика, неподвижно сидящего в углу на полу и пристально вглядывающегося в рисунок. Он прищуривался и подносил картинку к самому носу, словно пытался рассмотреть какую-то мелкую деталь. Склонившаяся над ним медсестра Вера тщетно пыталась достучаться до сознания Лешего. Неожиданно старик вскочил, растолкав окруживших его медработников, и накинулся на Рисмана, тыча пальцем в рисунок:
- Доктор, доктор! - он схватил Рисмана за рукав и начал его трясти изо всех сил, - там... там в домике Марций! Потерявшийся еще в Галлии Марций из моей центурии! Надо его вытащить! Доктор! Давайте потянем вместе!
Из записей доктора Рисмана
29 июня.
Леший утверждает, что в нарисованном доме сидит его солдат, и просит о помощи. Его неподвижные сидения часами в углу сменились приступами гиперактивности. Когда кто-то заговаривает с Художником, Леший тычет пальцами в окна дома на рисунке и требует обращаться непосредственно через окно.
Сегодня ночью санитар вытащил у него из-под подушки рисунок. Признаюсь, я долго вглядывался в дом - ничего. Я что, поверил ему? Так и сам свихнешься.
***
Из дневника Михаила Росина
Теперь точно не знаю, какое число какого месяца. Путь будет
"Первое Месяца Дома".
Я теряюсь в догадках, что со мной произошло. В рисованные дома люди не попадают - это ясно. Значит, я сошел с ума. Это подтверждают разговоры снаружи. О Боже! Снаружи чего? Неважно. Но если я псих, почему я способен думать об этом, почему я могу логически мыслить? Или это мне только кажется?
Я одинок. Хотя не совсем. У меня есть моя ручка и блокнот, правда чернил осталась одна треть. И у меня есть друг, боюсь, что воображаемый. Он всегда заглядывает в окна (а вдруг это одни глаза без человека как одна улыбка без кота?) и называет меня Марцием. Впрочем, кто знает, кто я? Где теперь гарантия, что я Михаил Викторович Росин, что родился в 1969-м, что я видел настоящий мир, что я не бабочка... Ха! А вот вопрос: а был ли Чжуан Цзи или я его придумал? А был ли я, или я это вот "это"! Почему я не нарисовал дверь? Окно слишком мало... слишком... Это сон! Это точно сон, иначе... Почему я не нарисовал дверь!
Второе Месяца Дома
Неожиданно вспомнил сегодня, что, думая о моем доме, предполагал на чердаке маленькое окошко на "ту сторону", в сад. Полдня уже сижу в раздумьях - подняться на чердак или нет: боюсь смотреть через то окно, если оно там есть. Понимаю, что идти надо. Надеюсь, не сломаю шею, поднимаясь по выдуманной лестнице. Очень боюсь лестниц!
Всю жизнь мне снятся лестницы в разных многоэтажных домах. В этих снах мне обязательно надо попасть наверх, но лестничные пролеты перед нужным этажом всегда отсутствуют, и я могу лишь наблюдать заветную дверь и мучиться, что не могу попасть туда, а это - единственный выход. Я так и не разгадал за сорок лет, почему мне туда надо и почему меня не пускают...
Я решился проверить чердак. Если, друг мой дневник, я не вернусь, не скучай тут.
***
Михаил тяжело вздохнул и отложил в сторону дневник с ручкой, заметив, что чернила неумолимо, как время из песочных часов, стремятся к пустоте. Он поднялся и прищурился в сторону темного угла, откуда ему редкими хилыми перекладинами угрожала лестница. Росин долго стоял в нерешительности, пытаясь разобраться, предполагал ли он лестницу, воображая во время рисования окно на чердаке, или она теперь просто казалась ему. Он мучительно думал, на какой из подозрительно предательских ступеней он обнаружит призрачность этого сооружения, и если лестница реальна, то не уведет ли она в бесконечный верх, где, как в снах, оборвется последним и (холодный пот неожиданно прилип к спине) предыдущим пролетом.
Неведомая чернота наблюдала сверху за нерешительностью Михаила, поставившего ногу на первую ступеньку. Он попрыгал на ней одной ногой, не отрывая другую от пола, проверяя надежность лестницы и, проклиная себя за любовь к неизведанным уголкам реальности, медленно поставил ногу на вторую ступеньку. Неожиданно отступившая темнота приоткрыла над ним крышу дома с малюсеньким окошком под ней. Пола, отделяющего комнату от чердака, не было, но, к счастью, окно располагалось точно напротив последней ступени, так что ему не пришлось подняться выше своего роста. Росин зажмурился, приставил лицо к нарисованному окну и, сосчитав до трех, открыл глаза.
Перед ним, протискиваясь сквозь маленькое окошко, предстал статичный, по-настоящему мертвый мир: серое, неаккуратно наспех заштрихованное небо тяжело нависло над неподвижной, ощерившейся жесткими штрихами разных цветов травой. Озеро, протянувшееся от дома до горизонта, влагу которого он "вдыхал", медитируя часами перед рисунком, оказалось безжизненной серой зеркальной поверхностью, отражающей одинокое корявое мертвое дерево. Нарисованный им мир был безнадежно мертв...
Из дневника Михаила Росина
Третье Месяца Дома.
Наверное, это глупо, но я нарисовал на стене дверь. Если мне удалось медитацией попасть в дом... какую чушь я несу! Нет, не чушь. Чтобы не потерять рассудок (ха-ха), я должен оттолкнуться от какой-нибудь системы.
Итак, дано: нарисованный дом, я попал в него силой мысли, я в нем, мир есть и он за окнами. Задача: выйти.
Вот так легче. Буду хотеть, чтобы дверь открылась.
Четвертое Месяца Дома.
Попытался взяться за ручку двери. Не получилось. (Еще бы! Она же нарисована! Ха-ха-ха...)
***
Из записей доктора Рисмана
3 июля
Зашел навестить Художника. Франк сказал, что тот уже неделю представляет из себя неодушевленный предмет. Слишком глубоко ушел в себя.
В моем отделении неспокойно. Леший не выпускает рисунок и плачет. Первый раз вижу его плачущим. Говорит, что солдат не подходит к окну, но он точно еще там. Вокруг Лешего образовался своеобразный клуб, высматривают Марция в рисунке. Теперь у пациентов одна тема, общая. Зато они управляемые. Делают все под угрозой отнять рисунок.
4 июля.
"Клуб" устроил сегодня в игровой собрание. Выделили делегата - Савкина. Он заявил, что у них "церковь марцинистов", и они хотят зарегистрироваться. Не знаю, к лучшему эти перемены или нет. Сидят, пишут устав. Кажется, в этом месяце сэкономим на электричестве: телевизор никто не смотрит.
5 июля.
Объявил выговор санитарам, они подыгрывают "марцинистам" и все время находятся около них, к тяжелым и лежачим за смену никто не подошел. Завтра надо получше присмотреться к Лунину, кажется, придется его уволить: уверовал.
***
Росин неподвижно сидел, пожирая глазами дверь и страстно желая ее открыть. По его подсчетам прошло несколько дней. "Странно, - думал он, - мне совсем не хочется ни есть, ни пить. Может быть, это и правда сон и прошло не несколько дней, а несколько часов, и сейчас зазвонит будильник, и я буду смешить сегодня знакомых, рассказывая об охватившей меня панике".
...Надежда выбраться из дом таяла с каждой минутой и, когда Росин привстал, собираясь кидаться на стены, пока те не рухнут, дверь приобрела некий объем. Михаил с грацией охотящегося кота, пополз на четвереньках к нарисованной красными чернилами двери, протягивая руку к заветной ручке. Он вцепился в нее и застыл в нерешительности: он потратил на ее материализацию несколько дней, за ней могли находиться чудовища (разные мысли приходили в голову, пока он созерцал дверь), за ней могло вообще ничего не находиться... и самое главное - это был единственный шанс выбраться из кошмара. Росин обмяк и разжал руку: надо передохнуть пару минут.
Из дневника Михаила Росина
Седьмое Месяца Дома (кажется).
Если, друг дневник, ты не знаешь, как меня называть, называй просто - "идиот". Можно также: "круглый идиот", "дебил", "безмозглая тварь", в общем, что бы ты ни придумал, подойдет. Не думаю, что ты тоже умный, поэтому объясню.
Допустим: стена с окнами, где появляются живые глаза, восточная (почему? Сам догадайся, это легко). Тогда: стена с окошком на чердаке - западная.
Условие задачи: догадаться, куда приведет нарисованная мной дверь на западной стороне!
Решение: если западная стена обращена в нарисованный мир, то и дверь на западной стороне ведет в нарисованный мир.
Ответ: ты идиот, Росин, ты полный придурок!
***
Михаил подошел к восточному окну и жадно прильнул к нему. Мир, пахнущий реальностью, той реальностью, в которой он прожил сорок лет, реальностью, в которой жили звуки, движение, запахи, спал: тусклые ночники бережно освещали ночь. Сквозь тишину доносился тихий плач, и этот плач был самой прекрасной музыкой для запертого где-то в глубинах то ли поврежденного мозга, то ли поврежденной реальности философа, продавшегося за двенадцать тысяч в преподаватели рисования и наказанного за это...
"Рисовать дверь надо на этой стороне или на северной, - размышлял Михаил, не отрывая взгляда от мира за окном, - только они обращены к реальности". Он хотел написать что-то в дневнике, но, посмотрев на ручку, передумал: кто знает, может, ничего не получится и придется рисовать еще что-нибудь, а чернила кончатся.
Росин внимательно изучал восточную стену. Дом был крохотный, и, несмотря на то что окошки были маленькими, они занимали большую часть стены. Можно нарисовать дверь для гнома, но Михаил откинул этот вариант, вспомнив свою физическую подготовку: "Застряну, как пить дать, застряну". Он долго вымерял и прикидывал, пока не нашел верное решение: дверь будет горизонтальной, но зато во весь рост. Он достал спасительную ручку и, опустившись на пол, провел первую черту.
Два дня Росин лежал перед нарисованной дверью. Перед окнами появлялись и исчезали глаза: и не только знакомые, но во всех был какой-то странный, пугающий взгляд, будто смотрели они в какие-то другие миры. И только один раз, когда снаружи была ночь, показались необычные, с осознанным, изучающим взглядом, обладатель которых прошептал, что еще немного и ему выделят палату. Но ни эти, ни другие глаза не заметили Михаила, лежащего на полу...
***
Андрей Леонидович Савкин, известный в больнице как Профессор, расписал распорядок дня марцинистов, в котором значились такие мероприятия, как "вознесение хвалы Марцию", "наблюдение за "окном в лучший мир", "рисование икон" и другие. Организация разрослась за счет новых членов, лично отобранных Савкиным во время собеседования. "Психи", кроме уже составляющих "ядро", не допускались. Савкин продумал, что, впрочем, и первых марцинистов он в скором будущем освободит от членства, а пока пусть считают, что они здесь главные.
Новое тайное ядро, тщательно отбираемое Андреем Леонидовичем, состояло из "вменяемых" пациентов с небольшими расстройствами, не участвовавших ни в каких войнах до семидесятых годов двадцатого века, и некоторых санитаров. Вступающий должен был доказать, что Сократ не был кошкой, и если ему это удавалось, переходил к следующему испытанию - неподвижному созерцанию главной иконы - рисунка Росина - в течение пяти часов. Затем неофит попадал к Лешему, где учил краткую историю Рима и полную историю Великой центурии зеленой нечисти и ее загадочно пропавшего легионера. Пройдя курс истории, новый член организации получал свое место в иерархии общества, во главе которого тайно стоял Савкин, притворяясь заместителем Лешего, вернувшего себе звание центуриона.
Персонал отделения вздохнул спокойно: психи угомонились и сплотились в какой-то игре, не приносящей неприятностей. Рисман, единственный с подозрением относящийся к затее создания и функционирования "Церкви марцинистов", обязал Савкина делать вид, что в общество берут всех желающих, после инцидента с "товарищем Буденным", начавшим громить игровую комнату после отказа.
Персонал отдыхал, одна группа "зеленой нечисти" рисовала иконы - списки с рисунка Росина, другая - вырабатывала план соединения с Марцием, Леший проверял результаты конкурса на создание логотипа организации, а Савкин потирал руки: "Наконец-то я буду отомщен".
Андрей Леонидович попал в клинику, недотянув нескольких месяцев до защиты докторской. Его идея вызывала зависть у коллег, занимающихся всю жизнь компиляциями сначала чужих, а потом и своих работ, а потому была признана ими "расплывчатой" и "до конца логически не выстроенной". Типографии требовали заоблачных денег за печать монографий, журналы ВАК - за печать статей, работы в связи с демографической ямой не было, а накопленные в лучшие времена деньги жадно пожирала действительность. Необходимость тщательной уборки квартиры, ремонта, похода к родственникам, определяемая Андреем Леонидовичем как "бытовые, несущественные для жизни мелочи", преподносилась его женой как важная часть существования человека на земле. Искреннее непонимание, почему эти акты должны обязательно сопровождать его жизнь и отнимать время от достижения истинной цели, привели Андрея Леонидовича сначала к размолвкам с женой, потом, наложившись на неприятности с диссертацией, - к подергиванию левого глаза и депрессии, и в конечном итоге - в приемный покой этой клиники. В тому же, Савкин обладал дьявольским даром - умением разжигать в себе негативные эмоции по всяким пустякам. Ко всем неприятностям он приписал еще и ненависть к массам и жуткую ненависть к возможности масс "рулить" общественную жизнь.
Два долгих месяца Андрей Леонидович разжигал в себе все ступени ненависти ко всему, стоящему на пути к цели его существования, и лелеял надежду отомстить. Высшие силы, по всей видимости, услышали молитвы, и в его жизнь вошел Леший с потерявшимся легионером и другими глупостями.
Андрей Леонидович, словно злодей, потирал ладошки и шептал позаимствованную у Хаббарда и переделанную фразу: "Лучшее средство отомстить - создать свою религию"...
***
Росин разрыдался, увидев между нарисованной дверью и стеной зазор, сквозь который лился мягкий свет - свет избавления. Через секунду он дико смеялся и неистово тер кулаками опухшие от слез глаза, продолжающие исторгать влагу: он забыл нарисовать ручку.
- Ничего, - Михил тряс мокрыми кулаками в темноту дома, - ничего! Я все равно открою ее!
Он подполз к двери и стал пропихивать выросшие за время его игры с домиком ногти в спасительную щель. Но дверь не поддавалась. Помогая ногтям матом и проклятиями, Росин через час выиграл битву, и он, злорадно хихикая, стал осторожно вкатываться в образовавшуюся щель.
Из дневника Михаила Росина
Девятое Месяца Дома.
Это ловушка! Или это действительность. Я запутался: кто создал кого? Я - эту реальность, или Я и есть порождение этой реальности, а все остальное - бредни моего мозга. Еще вариант: я умер, и это Тот свет. Другой вариант: я в состоянии клинической смерти. Или под наркотиком? А вот это больше похоже на правду. Хотя, не помню, чтобы пробовал какие-нибудь средства. Может быть, я безнадежно болен, и этот дом - моя больная фантазия. Единственно, что я знаю наверняка, я обладаю некими возможностями передвижения внутри этой реальности. Ах, да, забыл главное!
Друг дневник, с дверью на восточной стороне ничего не вышло! Все, что я создаю - только внутри моего рисунка. В восточные окна я вижу действительность, в которую хочу попасть. Но восточная дверь ведет в проклятый сад. Все тщетно.
Двадцать пятое Месяца Дома.
Ага! Соскучился? Как же мне тошно. Да пошло оно все!
Шестое второго Месяца Дома.
Тра-та-та... мы везем с собой кота
Двенадцатое второго Месяца Дома.
Почему эти придурки в окне меня не слышат?
Тринадцатое второго Месяца Дома.
Я не знаю, что это и за что это, но я больше не-мо-гу. Как же мне одиноко!!!!!!!
Нарисовал на стене человечка, веду с ним беседы.
Семнадцатое второго Месяца Дома.
Человечек пропал со стены - видно, у меня совсем плохо с головой. Еле нашел ручку, несколько дней искал... очень мало чернил.
***
Леший сидел на полу в углу комнаты всю ночь, изредка направляя в окна нарисованного домика слабый луч карманного фонарика, полученного от доктора Рисмана за примерное поведение. Марций все также стоял у окна, но уже не размахивал отчаянно руками, как в прошедшие дни. Леший знал, что Марцию было страшно и одиноко, и он, выключая фонарик, каждый раз, плача, оправдывался, что сядут батарейки, если светить всю ночь. Когда луч света из желанного Росину мира умирал, Леший, чтобы поддержать боевой дух солдата, тихо пел песни...
Если бы остальные члены марцинистов были здоровыми людьми, то непременно задумались бы, почему Пророка видит только Леший, но как люди, не нуждающиеся в анализе, они довольствовались активной деятельностью во славу Марция и ожиданием его Великой Речи. "Великую Речь Пророка" придумал Савкин: у организации должна быть цель. Он пока не продумал план мести, но чувствовал, что дом, он и мифический персонаж в доме - это его шанс. Леший же видел цель совместной деятельности пациентов отделения в освобождении солдата из мрака.
- Как там Марций? - кинул из вежливости Андрей Леонидович нависшему над ним Лешему. Старик, прижав рисунок к груди, наклонился и шепотом поведал:
- Он выглядит плохо... я беспокоюсь. Мне кажется, он не хочет жить...
Леший вытер рукавом нос и, удаляясь, удивленно прибавил:
- Не помню, чтобы у Марция не было трех нижних зубов.
Савкин подскочил на стуле и бросился за стариком. Развернув беднягу на ходу, так, что тот взвизгнул от испуга, Профессор схватил его за грудки:
- Как выглядит твой солдат? Опиши! Ну? - он тряхнул старика так, что тот щелкнул зубами.
- Как, как... как Марций... черные волосы с белой прядью у правого виска, серые глаза, с небольшой горбинкой нос... черт знает откуда она у него... он же римлянин, - Леший закатил глаза, - родинка на левой щеке и... Я помню каждую мелочь... он мой сын, Профессор, мой сын... понимаешь...
Старик зарыдал, а Савкин, оставив плачущего сумасшедшего деда, с возгласом: "Черт!" рванул по коридору к санитару, выходящему из палаты.
- Алексей! - набросился он на санитара, - как выглядит Художник?
Савкин с открытым ртом слушал санитара, хотя заранее знал ответ.
Если до этого дня Андрей Леонидович не считал себя помешанным, то теперь бурные сомнения овладели им и закрутили в водовороте. Рисунок принадлежал Художнику. Художника Леший не видел. Достучаться до Художника врачи не могут. Говорят, что единственная фраза, которую он проронил, что-то о странном восприятии реальности через отверстие.
Этой ночью Савкину не спалось, и он нервно шагал из угла в угол, покусывая ногти. "Нет, - думал он, - это не возможно!". Но через минуту его мысли кричали: "Почему нет?".
Ночь и мучительные размышления Профессора, мечущиеся в ночи, прорезал оглушительный вопль Лешего. Несмотря на уговоры нянечек, все пациенты столпились у его палаты, образовав живой щит, через который не могли пробиться санитары, чтобы успокоить старика. Леший сидел на полу и в ужасе озирался по сторонам, ища поддержки у вошедших. Он тыкал пальцем в окна нарисованного дома и пытался что-то сказать, но спазм горла выпускал только испуганное "там". Пробившийся чудом к старику Савкин прижал к груди трясущееся старое тело и стал гладить деда по голове, что-то шепча ему на ухо, изредка поднимая руку, чтобы показать окружающим, что все в порядке. Наконец старик выдавил:
- Там, за Марцием, кто-то стоит... кто-то... неестественный!
***
Из записей доктора Рисмана
5 августа
Тайком от Франка навестил Художника. Похоже, парень угасает. Мне все не дает покоя его рисунок. Ясно, что с ним связан переход Росина в нынешнее состояние. Но вот вопрос: КАК?
Франк пронюхал мое появление в его отделении. Я не согласен. Что значит "не мое дело", если из-за этого овоща все мое отделение встало на уши.
***
Из дневника Михаила Росина
Девятнадцатое второго Месяца Дома.
Человечек, которого я нарисовал, НАШЕЛСЯ. Я стоял у окна и почувствовал за спиной чье-то присутствие. Ха! За мной стоял мой человечек и тупо улыбался (знаю, это я нарисовал ему дурацкую улыбку). Я назвал его Плоскатик, так наш преподаватель в университете называл гипотетических двумерных людей. Теперь веселее.
Двадцатое второго Месяца Дома.
Этот кретин не говорит и туп как пробка. Да, я точно не Бог. Могу создавать лишь бездушных уродов. Нарисовал котомышь.
21 второго месяца дома.
Кретин меня выводит из себя. Ходит за мной, как тень, и извивается, как придурок. Пытался выхватить у меня ручку. Котомышь смотался через окно.
22 второго месяца дома.
Избил Кретина. Теперь боюсь спать, он странно на меня смотрит. Очень плохо смотрит.
23 второго месяца дома.
Не спал, стоял у окна и смотрел на глаза. Все время оборачивался - страшно. Если бы котомышь не зашипел, я бы не заметил, как Кретин подкрался ко мне сзади. Черт знает, что он может мне сделать.
Помогите! Кто меня слышит, заклинаю, помогите!
24 второго месяца дома.
Не могу не спать - глаза слипаются, и ноги не держат. Не могу спать - он где-то рядом, но я не вижу. Кретин прислоняется к стене, и его нельзя обнаружить. Я ухожу в сад. Пойду вперед... Прощай, дневник.
***
Росин еще раз с горечью обернулся на проклятый дом. Коричневый глухой фасад угрожающе повис мрачным силуэтом на фоне серого неба. Михаил сунул руку в карман: ручки не было. "Спер, сволочь!", - прошептал он сквозь зубы и сделал нерешительный шаг в сторону дома, но передумал: ясно представилось, как за дверью прилип к стене и затаился Кретин, ухмыляясь жутким кривым ртом, пересекающим всю морду, и пялясь немигающими пустыми глазами в темноту. Если Михаил приоткроет дверь... Росина передернуло, и он шагнул в нарисованную ночь.
Прошло несколько часов путешествия, но ландшафт не менялся: колючие штрихи неприветливой жесткой травы, расцарапавшие его ноги в кровь, тянулись до самого горизонта. Одинокое еле заметное дерево над его прочерченной линией, служившее единственным ориентиром, медленно надвигалось бесформенным расплывчатым пятном, а под ним росла какая-то темная точка. У Михаила бешено забилось сердце: "Что, черт возьми, я подразумевал под этой точкой?". Он пытался вспомнить, о чем думал, ставя этот знак на горизонте. "Только бы ничего страшного. О, Господи.... Только не страшное"...
Он шел вперед, не обращая внимания на порезы на ногах и думая только об одном. Загадочная точка начала принимать неясные очертания. "Чего? - лихорадочно крутилась карусель мыслей, - очертания чего? ". Точка спряталась за расплывчатое дерево, поставив точку в споре об одушевленности предмета.
Росин остановился в панике. Он мог рисовать что угодно, в зависимости от настроения. Вспомнилась куча рисунков монстров, нарисованных им в моменты депрессий. "Только не монстры", - простонал он и опустился в растерянности на пенек, одиноко торчащий посреди моря штрихов, изображающих ощущение травы.
Раздавшийся неожиданно голос неведомого существа вызвал у Росина вздох облегчения и благодарственную молитву Господу. Существо было козлом, отпущенным художником гулять в неизведанном мире с наложенными на него Росиным личными страхами.
"Отлично, - усмехнулся Михаил, - теперь будет два козла!".
Отдохнув и посмеявшись над паническим ужасом перед безобидным нарисованным козлом, он продолжил свой путь, твердо решив идти до конца, что бы это ни значило. Но идти далеко не пришлось.
Кравшийся вслед за Росиным уродливый полукот в страхе замер и, прижав мышиные уши, залег в траву, с опаской наблюдая за вопящим на весь мир человеком, в отчаянии бьющимся в конец мира - твердую стену - предательски обманчиво расчерченную как кажущееся место встречи земли с небесами...