глава из мемуаров "Вот и все...я пишу вам с вокзала"
Со мною времена не совпадали
Хоккей у нас в стране всегда был любим, популярен, мы - зимняя страна, мы всегда оказывались сильны в командных играх. Мировой взлет хоккея пришелся на 70-е годы, когда, наконец-то, встретились на льду канадские профессионалы и наши парни в статусе любителей. О канадском хоккее у нас ходили легенды, слагались мифы, знаменитых канадцев знали, как и своих звезд. Способствовал популярности хоккея и расцвет телевидения, появление цветных телевизоров.
Все игры чемпионата страны транслировались центральными каналами, о международных матчах, чемпионатах мира и Европы и говорить не приходится, о платном телевидении, образовании, медицине, как ныне, и разговоров не было. Наша сборная выиграла серию матчей с прославленными канадцами даже на их стадионах - если бы вы видели, как ликовала страна, как среди глубокой ночи вдруг ярко вспыхивали окна по всей громадной стране, и восторг болельщиков через открытые форточки вырывался на зимние улицы! Какое единение народа происходило в минуты побед! Эти победы поставили наш хоккей в один ряд с американским и канадским профессиональным хоккеем. Мы сравнялись в мастерстве, самоотверженности, в воле к победе с профессионалами, получавшими безумные гонорары.
Моя молодость пришлась на эти годы, и мы гордились тем, что в хоккее, балете, космосе, в производстве оружия мы не уступали никому. Мы жили с этим в душе, гордились своей страной, теперь даже словами не передать то самоощущение народа. Сегодня из его души словно похитили дух победителя, украли стальной стержень характера. Ведь не случайно фильм о хоккее, о Валерии Харламове, снятый спустя сорок лет после триумфальной победы над канадцами, на время воодушевил страну.
Народу всегда нужны победы, победители, они подпитывают нацию энергией. Теперь Россия отличается другими рекордами - количеством олигархов. Но, если мы даже займем сто первых мест среди богатеев мира по списку рейтингового агентства "Форбс", к чему все и идет, это не придаст народу энтузиазма, скорее наоборот − люди поймут, к кому конкретно попали в кабалу, и это обязательно приведет страну к взрыву. Не бывать долго стране, где одни бесконечно беднеют, а другие со скоростью света богатеют.
В один из приездов в Ялту, в первый же день, в списке отдыхающих я увидел фамилию - Дворцов Владимир Александрович. Фамилия мне была хорошо знакома, и я подумал, что это − знаменитый хоккейный обозреватель, чьи репортажи, статьи, интервью я читал с упоением в газетах "Советский спорт" и "Футбол-Хоккей". Для любителей хоккея тех лет Владимир Дворцов - все равно, что Николай Озеров, знаменитый комментатор, помните его знаменитое - "Нам такой хоккей не нужен!". В моем представлении Дворцов виделся, как бывший хоккеист, еще молодой, в силу возраста или травмы нашедший свое новое место в хоккее − репортером. Из того, что я уже знал о нем: Дворцов - человек редкостных знаний о хоккее,
тонкий психолог, часто предвидевший взлет новичков, читавший даже самую сложную игру, как по нотам, оттого ценившийся не только игроками, тренерами команд, но и руководителями сборной СССР: А.Тарасовым и В.Тихоновым. Слово, аргумент Дворцова ценились в хоккее на самом высоком уровне, я убедился в этом лично за те годы, что общался с ним.
Говорят, однажды Леонид Ильич Брежнев, страстно любивший хоккей, во время одного из матчей с канадцами в Москве в перерыве попросил прислать кого-нибудь толкового, чтобы тот рассказал о канадцах подробнее. Разумеется, отправили Дворцова, и до конца матча он сидел рядом с Генсеком. Тот матч наши выиграли, и Владимира Александровича оставили на мини-банкет тут же в ложе для первых лиц государства. "Могу говорить, что я с Леонидом Ильичом выпивал, но я молчу, а так хочется похвалиться, вот с тобой только поделился", − сказал он мне однажды, шутя.
Вот какого человека я надеялся увидеть, хотя Дворцов - не редкая фамилия, мог и писателем оказаться. Меня охватило любопытство, каждый день, входя в обеденный зал, я внимательно оглядывал столы, многих писателей я уже знал, так что вглядывался только в незнакомые лица. На третий день после приезда, во время завтрака я продолжал оглядывать зал, как вдруг мой сосед справа, очень похожий на профессора международного права и на Юрия Трифонова тоже, только Юрий Валентинович был чуть крупнее, спросил: "Молодой человек, вы кого-то выискиваете, может, я вам помогу?" Я ответил: "Вряд ли вы мне поможете, человек, которого я ищу, причастен к большому спорту, я ищу Владимира Александровича Дворцова", Тут мой сосед слегка опешил, но, быстро взяв себя в руки, лукаво спросил: "А зачем вам этот Дворцов понадобился?"
Сосед так располагал к себе любезностью, манерами, тональностью речи, что я признался: "Знаете, если это тот Дворцов, кого я разыскиваю, то я не прощу себе, что не нашел его, не познакомился, не выразил ему свое уважение. Дворцов - легендарная личность, в последние пятнадцать лет он сопровождает по миру нашу хоккейную сборную, он берет интервью у мировых звезд хоккея и у их тренеров. Без Дворцова наш знаменитый хоккей был бы, как суп без перца и соли, он умеет подать игру, игроков, страсть стадиона. Хоккей любят у нас не только за победы, но и за то, как он преподносит нам мировой хоккей, а он разный: канадский, шведский, финский, русский, чешский - и все эти школы, звездные истории их знаменитых клубов мы знаем благодаря Владимиру Александровичу. Вот какого легендарного человека я ищу".
Сосед переглянулся с сидевшей рядом супругой и вдруг, тяжело вздохнув, с лукавой улыбкой сказал жене: "Придется сдаваться, Елена, таких похвал от писателей я еще никогда не слышал". И, обращаясь ко мне, протянул руку: "Дворцов Владимир Александрович, рад знакомству с таким любителем хоккея из жаркого Ташкента". С этой минуты у нас и началась дружба на долгие годы.
Детство Дворцова прошло возле стадиона "Динамо", он − москвич в третьем поколении, из известной еврейской семьи музыкантов. В детстве, если тренировалась сборная, он, отличник, сбегал с уроков, чтобы увидеть своих кумиров. Он рассказывал мне, что многие игроки в хоккей с шайбой пришли из "бенди" − русского хоккея с мячом. Игры, такой же динамичной и скоростной, как и с шайбой, но в которой меньше столкновений, силовых приемов.
Однажды в школьные годы, не то в пятом, не то в шестом классе, на одной из тренировок на "Динамо" он дерзнул спросить у легендарного футболиста и хоккеиста Боброва - почему тот в последней игре с "Локомотивом" в конце матча пожадничал и дважды сорвал голевые ситуации, а ведь передай он налево, своему выкатившемуся на ворота нападающему, шайба обязательно влетела бы в угол? За что получил от Всеволода Боброва в подарок настоящую шайбу. Забегая вперед, обязан сказать, что, став известным журналистом, Дворцов будет часто общаться с Бобровым-тренером, и в его портретах великих звезд хоккея, на мой взгляд, Боброва он подал ярче всех, что и говорить - первая любовь.
Внешне Владимир Александрович никак не напоминал спортивного обозревателя, я уже говорил, что он очень напоминал мне Ю.В.Трифонова − такой же внешне невозмутимый, меланхолик, носил такие же тяжелые роговые очки, очень модные в 70-х. В элегантном костюме, который он надевал крайне редко, напоминал вальяжного Валентина Зорина, политического обозревателя, написавшего много умных книг.
За годы общения с Владимиром Александровичем я понял, что он мечтал стать писателем, хотя открыто в этом не признавался, оттого он любил Дома творчества, писательское общество, боготворил книгу. Я чувствовал, что его иногда даже тяготила популярность специалиста по хоккею. Спорт любили, но тогда он не стоял, как сейчас, так высоко. Сегодня у спортсменов баснословные контракты, в парламенте и во власти - много бывших звезд спорта. Можно сказать, место ученых, писателей в обществе сегодня заняли спортсмены, клоуны, шоумены.
Из писателей он очень любил Юрия Марковича Нагибина, человека явно противоположного ему характера, я общался с Юрием Марковичем несколько раз. Умный, талантливый, прекрасно разбиравшийся в живописи, в антиквариате, в нумизматике, но очень высокомерный человек. Мои первые выводы о нем оказались верными, спустя тридцать лет я прочитал его мемуары, благодаря которым он, тоже посмертно, как и Андрей Тарковский, нажил себе врагов и недоброжелателей даже среди друзей и почитателей, и испортил навсегда впечатление от некоторых своих блистательных повестей и рассказов.
Однажды, с зимней Олимпиады в Лейк-Плэсиде Дворцов привез мне белую кашемировую лыжную шапочку, всю в гербах, флагах США, я тогда в Малеевке при каждом удобном случае катался на лыжах, и подарок оказался кстати. Сколько лет я щеголял в ней на лыжных трассах, сколько зависти она
вызывала у молодежи, а у девушек особенно. Наверное, сегодня даже новый "Мерседес" не вызывает столько радости и зависти, если я помню презент Владимира Александровича и через тридцать пять лет. Я, конечно, не оставался в долгу − не тот я человек, но все мои подарки никогда не удовлетворяли меня, пока однажды меня не осенило в писательской книжной лавке на Кузнецком мосту, где я каждый приезд пополнял свою библиотеку книжными новинками − Союз писателей проявлял о нас и такую заботу.
Я придумал, чем могу порадовать своего друга, и последние лет десять существования книжной лавки почти всегда ходил туда с Владимиром Александровичем. Как он был рад, что может подняться со мной на второй этаж в зал для писателей и выбирать любые книги! Ю.М.Нагибин постоянно переиздавался, выходили собрания сочинений, и Владимир Александрович за два года сумел собрать все книги любимого писателя. В книжной лавке Дворцов радовался, как мальчик в игрушечном магазине, иного сравнения не нахожу - книги приводили его в восторг. Я мысленно вижу, как он, человек не хвастливый, показывая свою библиотеку в квартире на проспекте Вернадского, где я часто бывал, говорил кому-нибудь гордо: "А эту книгу я приобрел в лавке писателей", − большую радость доставить ему было трудно. Он не был модником, не любил рестораны, но радовался, когда я приглашал его в ЦДЛ, вот тут он всегда надевал костюм и резко преображался. Здесь, в дубовом зале у камина, я впервые сделал открытие - как хочется ему стать писателем.
Владимир Александрович даже выпустил две книги о хоккее, о хоккеистах, которые мгновенно разошлись из-за огромного интереса к спорту. После выхода этих книг он стал членом профкома Литфонда, что давало ему право пользоваться Домами творчества и вращаться в той среде, где ему хотелось быть. Но все это - мои запоздалые открытия.
В то время видеомагнитофонов еще не существовало, но были шестнадцатимиллиметровые кассеты с кинопленкой, которые можно было прогонять в кинозалах. Дворцов придумал гениальный ход для своих встреч со зрителями. В Канаде, США на таких кассетах записаны все матчи между знаменитыми клубами, финальные игры на Кубок Стэнли, и, конечно, вся серия игр между нами и канадцами. Я видел дома у Дворцовых целую полку таких кассет. Даже если просто так показывать, без перевода, без комментариев, то на эти просмотры можно было собирать полные залы в любом городе. Владимир Александрович слишком хорошо знал хоккей, знал в лицо не только знаменитостей, но и всех участников хоккейной Лиги, о наших хоккеистах и разговора нет, чтобы не воспользоваться своими огромными знаниями о хоккее и выдающихся игроках.
Однажды в Ялте Владимир Александрович сделал мне предложение, от которого невозможно было отказаться: "У меня сегодня творческий вечер в санатории Министерства обороны, я покажу отдыхающим фильм о тех знаменитых встречах нашей сборной с канадцами и буду комментировать по ходу матча, а после отвечу на вопросы. Хочешь поехать со мной? Лена
сегодня пойдет в кино, на "Репетицию оркестра" Ф.Феллини". Конечно, я с радостью согласился.
Какой праздник он устроил военным − словами не передать! Переполненный зал, какие вопросы ему только не задавали, и на все он отвечал с блеском, юмором - сцена его преображала, откуда-то вдруг появлялся артистический талант, вдохновение, шарм, как у позднего А.Ширвиндта. Зрители чувствовали причастность Владимира Александровича к нашим великим победам, в те дни канадского триумфа он всегда был рядом с командой, тренерами. Его безупречный английский специалиста по хоккею не раз играл решающую роль в претензиях к судьям, организаторам в конфликтных ситуациях, возникающих по ходу игры. И об этом просили зрители рассказать, и Дворцов не обходил острые углы.
Возвращались мы к себе далеко за полночь после застолья, где сплошь сидели одни генералы и адмиралы, и я вдруг, от восторга той блистательной встречи сказал ему: "Надо и у нас в Доме творчества для писателей устроить такой праздник. У нас хороший кинозал, прекрасная акустика, а с киномехаником я могу договориться". Владимир Александрович вдруг резко возразил: "Нет-нет, только не у нас, и я прошу никому не рассказывать о сегодняшней встрече с военными, писатели могут неправильно понять".
Дни в Ялте летят быстро, расстались мы с Дворцовым друзьями, он оставил мне свои координаты, и мы писали друг другу письма, звонили. Я не мог дождаться зимы, Владимир Александрович обещал сводить меня на матч моей любимой команды "Спартак". Сам он отдавал предпочтение "ЦСКА", хотя об этом никогда не распространялся. Он говорил: "Я должен любить хоккей, а не команды", − очень мудрая мысль профессионала.
В январе я всегда приезжал в Малеевку, в Москве останавливался, как обычно, в "Пекине" на недельку, но в этот раз я спешил не в театр, не на концерты, а на встречи с Владимиром Александровичем Дворцовым. На третий день моего приезда в столицу, "Спартак" играл дома, и Владимир Александрович обещал сводить меня в раздевалку, да-да, именно в раздевалку − познакомить с игроками. Играли в тот день с командой из Воскресенска, и после первого тайма счет был уже 5:1.
Наверняка, Владимир Александрович предвидел разгромный счет и понимал, что в такой день его визит в раздевалку с незнакомцем не покажется бестактным. В раздевалке царила редкостная обстановка беспечности, расслабленности, улыбок, шуток - фора в четыре гола размагнитила игроков и тренеров. Владимир Александрович прежде всего представил меня первой, легендарной тройке "Спартака", если помните: братья Майоровы и Старшинов. Мы обменялись рукопожатиями, переговорили минут пять, но вдруг Старшинова, капитана команды, подозвал к себе тренер. Забегая вперед, скажу − позже, когда знаменитая тройка оставила хоккей, я несколько раз встречался с Борисом Майоровым, он дружил с моим приятелем Вадимом Галлоненом, которого я уже упоминал в
мемуарах, где говорилось о Пицунде. Они оба, заядлые горнолыжники, часто ездили вместе на Домбай и в Чегет.
Потом Владимир Александрович подвел меня к Александру Якушеву, высокому статному красавцу с голливудской улыбкой. Накануне матча у Дворцова в "Советском спорте" вышла статья об игре А.Якушева, его тройка заметно подпирала знаменитую старшиновскую. Якушев, совсем еще молодой, восторженно глядел на Владимира Александровича, благодарил за добрые слова в газете. Мы уже прощались − раздался предупредительный звонок об окончании перерыва, как вдруг Дворцов попросил у Саши, он так его называл, подарить что-нибудь на память моему сыну-подростку. Якушев быстро достал из угла, где у него стояли пять его личных клюшек, наиболее яркую, американскую, на которой были выжжены его инициалы, и протянул ее мне. От волнения и радости я даже не успел его как следует поблагодарить - команду пригласили к выходу на лед.
Сегодня, когда все кругом пронизано цинизмом и расчетом, кто-то обязательно скажет: "Ну и что? Поздоровался, поговорил со Старшиновым и братьями Майоровыми, получил в подарок клюшку, что это вам дало?" Такой же вопрос совсем недавно поставил меня в тупик. Мы жили в совсем другое время, с другими интересами, ценностями - вопрос из 21 века тому яркое подтверждение. Для меня это, прежде всего, память, воспоминания.
Встречей с легендарными "спартаковцами" я гордился всю жизнь, понимал - эти парни прославили мою страну на весь мир, вошли в историю человечества, мы все это прекрасно понимали. Даже рассказ об этой краткой, в пятнадцать минут, встрече, что я пробыл в раздевалке "Спартака", мои друзья просили повторить десятки раз. Нормальным людям свойственно помнить свою историю и ее героев.
Клюшка Якушева была очень красивая, но сыну так и не пришлось воспользоваться ею в игре во дворе из-за ее больших размеров, хотя выходил он с клюшкой погулять часто. Сколько раз ее пытались у него отнять, но он бился по хоккейному - насмерть, понимал - чья это клюшка. Из-за спортивной клюшки он всю жизнь, как и я, болел за "Спартак", и кумиром у него на все времена был и остался Александр Якушев. Где же эта клюшка сегодня? Красная американская хоккейная клюшка, всегда готовая выйти на лед, передана в мой музей в Мартуке; так что, о ней и об Александре Якушеве еще долго будут рассказывать экскурсантам. У клюшки богатая антикварная история - Дворцов, Якушев, Мир-Хайдаров, московский "Спартак".
Дворцов, как и Ярослав Голованов, организатор рулетки в Малеевке, много путешествовал по миру вместе с хоккеистами. И я часто задавал ему вопросы о Западе, некоторые его ответы и сегодня могут кому-нибудь пригодиться. Например, я спрашивал: "Владимир Александрович, а где вы там обедаете, как выбираете кафе, ресторан?" Он всегда отвечал весело, шутя, без жалобы советского человека на безденежье, и во всех его ответах читался рачительный подход к жизни. Я бы уточнил - это были ответы
жизнелюба. Суточные в СССР выплачивались в размере двух рублей шестидесяти копеек в день, наверное, им давали чуть побольше, но все равно − не разгуляешься. Насчет того, где надо обедать, Владимир Александрович говорил: "Я выбираю заведения, где столы ничем не покрыты или покрыты бумажными скатертями. Столы под накрахмаленными скатертями, сервированные, рассчитаны не для нас. Лучшее место покушать для неимущих на Западе - это вокзал. На вокзале всегда все самое дешевое, вкусное, свежее, в большом ассортименте".
Бывая на наших московских вокзалах, я всегда вспоминаю В.А.Дворцова - у нас на вокзалах все с точностью до наоборот. "Если вы отравитесь или даже умрете, то уже в поезде", − так однажды, вроде бы в шутку, ответил мне на Казанском вокзале полупьяный буфетчик, продававший уже протухшую курицу.
"Как вы выбираете гостиницу?", − спрашивал я настырно. "Поближе к стадиону, транспорт там дорогой, а пешком не доберешься. Но, чаще всего, я сплю в гостинице хоккеистов, но, пардон, в комнате, которую снимают для хранения хоккейной амуниции и инвентаря, они едва вмещаются в самый большой номер. Выкроить из командировочных на гостиницу просто не реально, я пробовал. А днем, дорогой Рауль, я − человек, спавший в обнимку с клюшками, веду разговоры с президентами клубов, владельцами газет, хозяевами всемирно известных команд, звездами хоккея, в общем, с миллионерами - и ничего, они с завистью смотрят на меня, человека, представляющего лучший хоккей в мире".
Владимир Александрович не дожил до тех дней, когда его друзья-хоккеисты стали получать контракты на миллионы долларов. Наверное, сегодня ему не пришлось бы тратить время на поиски дешевых кафе и гостиниц, но он никогда не жалел, что отдал жизнь хоккею, а не скрипке, о которой так мечтали его родители.