Аннотация: Рассказ первый, в котором я, Алайя, появляюсь на свет в Городе и поселяюсь в Храме матушки Имери в районе королевы Сурты.
Я появилась на свет в двенадцать часов дня в первый день лета, в переулке между стеной Дома Богов и высоким забором Старой Больницы. Тут было тихо и безлюдно. Над головой сияло голубое небо с редкими облаками. Где-то совсем рядом часы били полдень.
Почему именно полдень? Откуда-то это я знала.
Я стояла, слушала колокола - и пыталась понять, что я тут делаю. Я помнила, что куда-то шла и у меня были какие-то намерения. Помнила, что сейчас полдень. Но память таяла. Ощущение, что прошлое было, были какие-то намерения, какие-то планы, стремительно угасало. Чем отчаянней я пыталась сосредоточиться и вспомнить, тем быстрее оно уходило.
Несколько тревожных секунд - и всё пропало.
Я стояла в пустом переулке между двумя облупившимися стенами и не знала. Я не знала ничегошеньки. Ни кто я, ни где я, ничего.
Пустота.
Подул тёплый ветер и пощекотал капельки пота на ногах и спине.
Я сделала шаг. Я не пошатнулась, не упала, не потеряла равновесие. Я умела ходить, я владела своим телом. Я покрутилась на месте, пытаясь вспомнить, где я и откуда я сюда пришла. Я смотрела на старые стены то больницы, то храма, и не узнавала их. Потом проверила карманы и лёгкую сумку через плечо. Внутри оказалась почтовая открытка с оленёнком, немного денег, бутерброд в бумаге, пустая бутылка воды и сумка для покупок. Я знала, для чего этот простой мешок из грубой ткани, но не могла вспомнить, моя ли это сумка.
Ничего. Я ничего не помнила.
На мне были просторные холщовые штаны, белая блузка и соломенная шляпка. Волосы короткие, вроде светлые. Я потянула одну прядку так, чтобы увидеть кончики. Пальцы длинные, сухие, неровные ногти, под средним и безымянным на левой - грязные каёмки. Я потрогала своё лицо и поняла, что не помню, как я выгляжу. Я поискала в сумке зеркальце - я знала, что оно там может быть - но не нашла.
Я ничего не помнила. Ничегошеньки. Даже имени. Я знала, что у меня, у моего 'я' должно быть имени, но не могла его вспомнить.
Меня не было. Вообще.
С поднимающейся в груди паникой я пошла вперёд, к площади, куда выходил проулок. Там были люди, и мне показалось, что я смогу у них что-то узнать или что-то вспомнить.
На небольшой площади, окруженной трехэтажными домиками с деревянными машарбиями был праздник. Стояли лотки со сладостями, под большим деревом в центре площади музыканты играли на скрипках и цимбалах. Здесь же танцевали. Людей, как я потом узнала, было немного: день был рабочий и но тогда мне показалось, что я попала в людской водоворот. Я не успевала уступать дорогу, постоянно кого-то задевала. Долгожданное понимание, что происходит, не пришло. Лица, кругом незнакомые лица, которым до меня нет дела. Цветная одежда, разные лица, круглые, узкие, коричневые, чёрные и белоснежные, разные фигуры, высокие и низкие, толстые и худые.
Мне стало плохо. Голова закружилась, ко рту подступила тошнота. В горло вцепилась жара. Воздух стал раскалённым и жег лёгкие. Я попыталась вырваться из круговорота людей, но они были всюду. Я кружилась, натыкалась на людей и боялась, что упаду прямо здесь и не смогу встать.
- Девонька, тебе плохо? - меня схватила за руку какая-то женщина. Я в панике кивнула, даже не поняв, кто это и где её лицо. Женщина уверенно повела меня через толпу в маленькую резную калитку - и всё стихло.
Я оказалась в небольшом дворике. Посреди дворика тоже росло дерево, под ним журчал небольшой фонтан и стояли три деревянные скамьи. Мельком я увидела ещё ворота, у которых стояли два велосипеда, и красивый портал с резными столбиками и дверьми.
Мне на минутку даже стало совсем не страшно. От причудливых завитков и цветов веяло чем-то знакомым и спокойным. Но чем? Я попыталась ухватиться за эту мысль и тотчас же её потеряла.
Женщина усадила меня на лавку и улыбнулась. Она была невысокой, с круглым смуглым лицом и глазами-складками в сети морщинок. Она должна быть сильно старше меня, мелькнула мысль, и мгновенно пропала.
- Лучше?
- Да, спасибо вам большое! - я совершенно не понимала, где очутилась. Что это? Чей-то дом? Сад?
К нам подошла ещё одна женщина, в белой хламиде до пят. У неё тоже было круглое лицо с мелкими конопушками и смешными глазами-щелочками.
- Вы в порядке? - женщина - девушка, она была молодой - присела передо мной и тоже улыбнулась.
Я замотала головой и попыталась сказать 'Нет, не в порядке!', но смогла только разрыдаться от страха.
- Милая, ты чего? - моя проводница погладила меня по голове, а я трясла головой и не могла выдавить ни слова. Женщина в хламиде присел рядом и обняла меня. Вышло неловко: она была ниже меня. Я всхлипнула, высморкалась в подставленный платок и наконец-то смогла выдавить:
- Я ничего не помню. Вообще ничего! Мне так страшно!
И снова разрыдалась.
Женщину в хламиде звали Мау, и она была жрицей милости, по-простому же - жрицей Матери. Я понятия не имела, кто такая Мать. Мою проводницу звали госпожой Лу. Она преподавала в университете биохимию. Или что-то в этом роде, я плохо запомнила, хотя слово 'биохимия' показалось мне чем-то знакомым. Пока Мау ходила за другими жрецами, госпожа Лу сидела со мной, утешала и тихонько расспрашивала, откуда я такая взялась. Я выложила ей всё, показала свою сумку, деньги и мешок для покупок.
- Милая, да ты же просто вышла за продуктами, - попыталась утешить меня госпожа. - Значит, тебя быстро найдут!
- Вы думаете? - я хлюпнула полным слёз носом.
- Ну разумеется. Ты же не могла появиться из ниоткуда!
Её слова вернули мне уверенность. Наверное, я и правда скоро найдусь.
Вернулась Мау и привела с собой ещё одну жрицу - и жреца. Последний поразил меня. Он был высок, ещё выше меня и как-то... как-то безумно красив. У него было светлое лицо с крупным носом и короткими, по-мальчишески вьющимися волосами. И глаза. У него были золотые глаза. Тёплые, большие.
Я от их вида снова расплакалась, уж не знаю, почему. Жреца моя реакция, похоже, смутила. Он что-то пробормотал и отступил за спины сестёр.
Лу тихонько фыркнула и погладила меня по плечам.
- Брат Сеф всегда производит впечатление на новых людей.
- Да ну вас! - окончательно смутился гигант.
- Да, этого у него не отнять, - пришедшая жрица присела рядом со мной. - Меня зовут сестрой Имери.
Она выглядела старше своих сестры и брата. Лицо у неё было сухим, с тонкими губами, а волосы собраны в тугой пучок на затылке. И вся она была странной, вроде бы и смуглой, но при этом серой, словно припорошенной пылью, чтобы сливаться с глиняными стенами.
- А это брат Сеф.
Я покачала головой.
- Она не помнит своего имени, матушка, - пришла на помощь госпожа Лу. - И вообще ничего не помнит.
- Правда? - сестра Имери присела рядом со мной и взяла руку. У меня по щекам против моей воли снова потекли слёзы.
Она попыталась меня расспросить, а я всё плакала и плакала от страха. Брат Сеф принёс мне кружку чая, и я выпила её залпом. Желудок немедленно загудел от голода, и я, всхлипывая, потянулась за бутербродом в сумке.
- Как к тебе обращаться? - брат Сеф присел на край фонтана.
- Не знаю.
Он перечислил дюжину, как я поняла, имён, но ни одно не нашло во мне отклика. Ничего.
- Хм... Вы не против, если мы будем называть вас Алаей?
Я была совершенно не против и кивнула. Алайя так Алайя. Я скомкала бумажку от бутерброда и вздохнула.
- Алайя, давайте-ка мы с вами пойдём и пообедаем. Говорят, человек может либо есть, либо бояться, - Сеф тронул меня за руку. - Подождём охранение в храме.
- Охранение? - я снова испугалась. Потом сообразила. Охранение! - Если меня ищут, то охранение, верно?
Я представила свою семью, родителей или мужа, а может быть - и ребёнка, которые ищут меня. Сердце снова сжалось. А если у меня есть ребёнок? Или хотя бы котик? Или птица в клетке? Что с ними будет, если я не найдусь сегодня же?
- Я не голодна, - меня начало колотить от ужаса. - Пойдёмте быстрее!
Жрец покачал головой, и никуда мы не пошли. Прямо здесь, у фонтана, меня съесть принесённую Мау миску бобового супа и медовый пирожок. Пока я ела, ещё одна жрица, весёлая, рыжая и вся в веснушках, как посыпанный корицей пирожок, привела охранение.
Я от вида двух людей в серо-голубых шени снова разрыдалась. Офицеры, невысокая женщина и её помощник-секретарь, смотрели на меня с недоумением.
Опрашивать меня решили здесь же, в тени дерева. Брат Сеф принёс офицерам складной стол и два стула. Я осталась сидеть на лавке. Госпожа Лу тоже не пожелала уходить. Всё-таки, именно она первой меня 'нашла'.
Пока офицеры раскладывали на столе бумаги и ручки, мне становилось всё хуже и хуже. Я не понимала, что происходит, и мне было страшно. Но я старательно держала спину. Офицер, маста Дала, передала своему помощнику авторучку, откинулась на спинку стула и начала меня расспрашивать.
- Как вас зовут?
- Не знаю.
- Сколько вам лет?
- Не знаю.
Я описала ей всё, что со мной произошло с тех пор, как я услышала полуденный бой. На все остальные вопросы я ответила 'нет'. Лицо Далы осталось неподвижным, но каким-то чутьём я чувствовала, что она мне не верит. Ведь так не бывает, что память о жизни просто исчезает, а человек сидит, целый и невредимый, ходит, говорит, думает.
Дала осмотрела содержимое моей сумки. Сеф тихо рассказал мне, сколько у меня денег и что этого как раз хватит для небольшой закупки на рынке.
Я просто вышла за продуктами, повторила я про себя. Меня найдут. Очень скоро найдут.
Дала задумчиво протянула 'Удивительны дела богов'.
- Если бы я ещё помнила богов, - грустно улыбнулась я. Дала как-то странно посмотрела на меня. - Я что-то не так сказала?
Сеф неожиданно спросил, понимаю ли я его. Я ответила, что понимаю, и с опозданием поняла, что заговорила на другом языке. Не тот, на котором я говорила с тех пор, как ко мне подошла госпожа Лу. Дала переглянулась со своим помощником, и мне не понравились их взгляды. Что-то я сделала не так, и мне не стоило отвечать на его слова. Но было уже поздно. Жрец ободряюще улыбнулся.
- Ты, оказывается, образованная.
- Что это за язык? - дрожащим голосом спросила я.
- Алуши. Язык священных книг. И язык некоторых стран, которые далеко отсюда.
- Это плохо или хорошо, что я его знаю?
- Любое знание хорошо. Просто удивительно, что ты его знаешь, но не знаешь богов.
Он неожиданно спросил на другом языке, но я его не поняла. Тогда стоявшая над его плечом Майя тоже спросила, понимаю ли её я. Я поняла.
- Вот видишь, как всё проясняется. Теперь мы знаем кое-что о твоей прошлой жизни. Ты знаешь три языка, - попыталась обнадежить меня она.
Маста Дала не разделяла жреческого оптимизма.
- Мы ещё посмотрим, что можно сделать. Первым делом надо решить, где вы будете находиться во время поисков.
- Наш храм готов принять эту женщину, - Сеф чуть-чуть наклонился вперёд. - По праву убежища и защиты.
Дала поморщилась. Я сидела, ничего не понимая, и боялась пошевельнуться.
- Вы легко разбрасываетесь обещаниями, брат. Вы видите её впервые в жизни, но уже готовы принять в своём доме.
- Маста Дала, ну посмотрите на эту девушку. Она не преступница, не опустившийся человек. Она не доставит вам неприятностей. Пусть останется в храме, мы за ней поглядим.
- В чём твой интерес, брат Сеф? - Дала подозрительно прищурилась.
- Боги привели её к нам, и я хочу понять, зачем.
- Это не ответ.
- Другого у меня нет, - жрец развёл руками. - Мы хотим понять, зачем боги привели эту женщину именно в наш храм. И готовы платить за её содержание, пока к ней не вернётся память или она не сумеет вспомнить, кто она. Маста Дала, ну сами подумайте, куда вы её можете направить? Снять жильё? Или отправить в приют к... опустившимся людям?
На этих словах он жутко смутился и раскраснелся.
Я молча думала о том, что ещё до темноты меня найдут родные. Наверняка меня ищут, ведь я ушла из дома, с деньгами, сумкой для покупок и без документов. Разумеется, меня искали! Ну как могло быть иначе?
- Я ценю вашу заботу, брат Сеф, но первым делом эта девушка отправится в больницу и будет обследована. Возможно, врачи сумеют вернуть ей память. Я читала про потери памяти, и вполне возможно, мы сейчас теряем драгоценное время. Вашу гостью могли ударить по голове, могли напасть и напугать, могли сделать что-то ужасное. И ей может быть нужен врач прямо сейчас.
- Это разумно, - медленно кивнул Сеф. Я смотрела то на Далу, то на него. Я прислушалась к своим ощущениям. Ничего не болело, голова была ясная.
- Я... мне страшно. В какую больницу меня положат? На сколько?
- Это мы сейчас решим, - Дала расписалась в поданом её помощником протоколе и отправился к телефону с Мау.
- Алайя, не бойтесь. Куда бы вас сейчас не увезли, мы с сёстрами вас не оставим.
- Спасибо. Я... не знаю, что бы без вас делала, - я осознавала, что не в праве считать помощь ни Далы, ни тех врачей, которых я ещё не знала, чем-то хуже помощи этих жрецов, но... я увидела их и госпожу Лу первыми, и я не хотела их оставлять.
- Не бойтесь, Алайя, мы поедем с вами, если надо, - попыталась утешить меня госпожа Лу, и брат Сеф согласился с ней.
Сеф правда поехал с нами. Жрец вызвал такси мне и охранителям, а сам поехал на велосипеде.
Сеф приехал к больнице раньше нас: он уже привязывал свой велосипед к газонному заборчику, когда мы только остановились у её подъезда. Такси постоянно застревало на узких улочках, один раз нас зажала толпа монахов в красных повязках с бубнами и трещётками, а один раз пришлось разворачиваться и ехать в объезд. Я сидела на заднем диване рядом с Далой и.
- Ничего не вспоминается? - спросила она. Я покачала головой. Город выглядел никак. Он не удивлял меня, как будто бы я его хорошо знала, но и не вызывал никаких воспоминаний. Даже ощущение знания, как случилось во дворец храма, не пришло.
Больница, куда меня привезли, оказалась... никакой. Она была не похожа на город, через который мы проехали. Большое белое здание в пять этажей стояло посреди зелени и прохладных фонтанов. Внутри тоже всё было белым и стеклянным, и у меня зарябило в глазах от бликов. Но при этом она была безликой, никакой детали, которая могла бы закрепиться в памяти. Просто белая коробка без лица. Запомнилась только синяя табличка с белыми буквами у входа: 'Милостью богов и предков, в память им и королеве Пролива и Трёх морей, грохочущей в славе Сурте-ан-Ума'.
Меня приняли, ещё раз опросили (я снова ответила на все вопросы 'нет, не знаю'), отвели к врачу в блестящий белый кабинет. Врач, новая моя знакомая за этот день, была чёрной, словно свет боялся её коснуться, а её белые зубы сияли, как маленькие лампочки. Движения её ловких чёрных пальцев завораживали, и я даже успокоилась. Она была длинной, вежливой, а голос звучал ласково и тепло.
Я ещё раз рассказала всё, что помнила, а врач, госпожа Катра, меня осмотрела и обследовала. Меня засунули в узкую горизонтальную камеру, где я несколько минут лежала и смотрела на пробегающие надо мной красные огни.
- Вы совершенно здоровы, - подвела итог Катра. Дала всё это время сидела в кабинете с братом Сефом. Их обоих это заявление обрадовало и огорчило.
- Никаких следов насилия, никаких повреждений мозга. И вообще никаких следов, - продолжила Катра. Как оказалось, я ничем таким не болела, никто меня не бил, руки у меня были белые и чистый, и если я ими работала, то немного и скорее всего какую-то мелкую работу. На животе у меня был след от удаления аппендикса, а на зубах - четыре пломбы, три дорогих и одна очень старая и плохая.
- Великолепные зубы для вашего возраста, - поделилась Катра и вынесла свой вердикт: мне могло быть от двадцати семи до тридцати двух лет. Но скорее всего, где-то посредине. К какому народу я принадлежу, определить трудно, да и не важно.
- Вы точно не вашта, - посмеялась Катра, пошевелив своими чёрными пальцами.
По её решению и просьбе Сефа меня оставили в больнице 'до выяснения обстоятельств'. Дала выписала мне временный паспорт, а Сеф пообещал навещать.
- Вы не расстраивайтесь, Алайя, - доктор проводила меня на нужный этаж и передала на руки этажной медсестры. - Вы не первый такой пациент. Чаще всего память возвращается. Возможно, вас что-то ужасно напугало. Так бывает при сильных нервных потрясениях.
- И как скоро она может вернуться?
- Ну... сначала возвращаются старые воспоминания. Думаю, это случится довольно скоро.
- Вы меня обнадёживаете.
- Мы постараемся вам помочь, Алайя, - Катра ещё раз искренне мне улыбнулась и оставила одну в пустой пятиместной палате.
Пустой она оставалась недолго. На следующий день сюда положили женщину с сотрясением мозга, а через три - вечно всё забывающую бабулю. Бабуля либо вязала и слушала радио, либо ходила с кружкой по этажу и пыталась найти обратный путь в палату.
От её присутствия мне было тревожно. Её находили медсёстры, каждый день приходила дочь с внуком. А ко мне никто не приходил. Только Брат Сеф, как и обещал, приходил меня проведать через день, иногда приводя с собой кого-нибудь из храма. Они всегда были милы, приносили мне что-нибудь вкусное с обеда и расспрашивали, как мои успехи.
Успехов не было. Я была невидимкой, человеком из ниоткуда. Меня несколько раз ещё опрашивало охранение и сфотографировали для газеты. Утром я нашла свою фотографию в газетах, которые клали на общий стол около сестринского поста.
Один раз охранение приводило ко мне людей, разыскивающих дочь-студентку. Я не подходила ни по возрасту, ни по виду, но зачем-то меня заставили с ними поговорить.
- Возможно, ты не из города или совсем недавно переехала, - предположил Сеф, пока мы гуляли по больничному садику.
- И меня никто не ищет.
- Сомневаюсь. Но даже если так, то это не повод вешать нос. Ты не одна в этом мире.
- Да. Надо будет искать работу и как-то устраиваться, - я всё больше об этом думала. За невысоким заборчиком с камерами по периметру меня не ждал ни дом, ни квартира, ни семья, ни ребёнок, никто. Мне надо начинать всё с нуля, с соломенной шляпки, с трёхсот дум денег и сумки для покупок.
Из окна нашей палаты был виден старый город. Санитарка показала мне купол моего храма. Моего - это где меня нашли и где теперь ждали обратно. Я смотрела на ряды крыш. Где-то они сверкали, где-то щетинились зубьями и башенками, где-то лежало тусклое кровельное железо. Я заметила, что на востоке, вдалеке, где начинаются холмы, город некрасивый, хаотичный, неровный, с узкими улочками и ощетинившийся недостроенными крышами. На севере дома менялись. Появлялись крыши, башенки, красивые шатры и воздушные сады. Южную часть занимала поблескивающая река и стеклянные башни. Я смотрела на них и гадала, зачем они нужны и не страшно ли людям жить или работать в небесах. Днём башни сияли в лучах солнца, ночью покрывались сотнями огней. А когда с моря пришла буря, они стояли, как мосты между гневным небом и землёй.
Страшное место! я решила, что съезжу на берег посмотреть на них, как только смогу. Они выглядели совершенно непохоже на тот город, через который мы ехали, и я чувствовала смутное душевное родство с столбами из железа и стекла. Наверное, потому что я отличалась от местных, ото всех них. Про себя я разделила всех увиденных мною людей на три большие группы. Во-первых, улыбчивые. Они белокожие, черноволосые, с широкими резцами и весёлыми узкими глазами. Во-вторых, чернокожие вашта. Высокие, как я, с кудрявыми головами и чёрной кожей. Меня они очаровало, как резко их кожа контрастировала с белыми стенами больницы и белой больничной одеждой. Доктор Катра не слишком баловала меня вниманием, но именно её появление вызывало во мне прилив теплоты и радости. В отличие от моего лечащего врача, доктора Лу. Неприятный дядька, вечно чем-то недоволен и вечно на кадое моё слово тянет 'ммм!' и молчит. Ну его.
Вашта казались мне такими знакомыми, что я невольно задумалась, а не жила ли я среди подобных?
Были ваштути - маленькие вашта. Тоже черные, красивые, но маленькие и лёгкие, как дети. Моя соседка со смехом сказала мне никогда нас не путать, потому что так их назвали уже в городе, а на самом деле вашта и ваштути пришли из совсем разных стран.
Третьи были авури, 'желтокожие', которые на самом деле не желтокожие. Авури были высокими, как я, с волосами ни прямыми, ни вьющимися, с большими носами и коричневой кожей. Все считали меня авури с северо-запада, из гор. А я думала, что они просто бредят. Я не была похожа ни на одних авури, ни с севера, ни с юга, ни из пролива. Кожа у меня была светлее и скорее желтой, чем коричневой. Волосы светлые, а нос тонкий и кривой. Я рассматривала его в зеркало и пыталась понять, что с ним не так. Может быть, я его просто когда-то исправила? Может быть, он когда-то тоже был большим, горбатым и бесформенным? Может быть, мне он не нравился? Волосы-то у меня точно крашенные: в зеркале я смогла разглядеть узкую полоску тёмного у корней.
Что я вообще такое? Откуда я взялась? Может быть, я не отсюда родом? И на самом деле один из тех чужих языков, что я знала, не чужой, а родной?
Да нет, думала я на том же языке, что и все вокруг. А может быть, я стала на нём думать, потому что со мной на нём заговорили в тот день? Может быть, я всеми тремя так хорошо владею, что смогла перестроиться и не заметить этого?
Я и правда хорошо знала три языка. Городской туган, который на самом деле не туган, потому что так назывались иероглифы, которые могли записывать любой язык. Алуши - язык священных книг, богов и науки. Тетш - просто язык не из этих мест.
Однажды, когда я гуляла по коридору в ожидании обеда, я заметила на стойке медсестры буклет, записанный не буквами, а знаками.
- Иероглифы куту, - пояснила мне медсестра. - Поставили в палату новый телевизор, а в инструкции ни слова на нормальном языке. Теперь искать, что эти закорючки знает. Не могли записать по человечески, как все, нам теперь мучаться!
Я молча листала инструкцию к телевизору и старалась не подавать вида, что всё понимаю. Как выключить, как настроить цвет, почему для крепления к стене нужен специальный кронштейн, который в поставку не входит.
Это открытие выбило меня из шаткого душевного равновесия. Что я такое? Откуда я такая? Часто ли у вас теряются люди, которые знают четыре языка? Почему я забыла свою жизнь, но не эти языки?
На следующий день я стащила у медсестры инструкцию для электрического чайника. Инструкция была короткой, отпечатанной на мерзкой бумаге плохими чернилами, но она была на восьми языках.
Как оказалось, знаю я всего шесть языков, и ещё один показался смутно знакомым.
Я никому ничего не рассказала о своём открытии. Это был дурацкое и глупое решение. Я скрывала важную примету самой себя. Одно дело, искать прошлое молодой женщины, а другое - полиглота с шестью языками. Наверняка я ими и зарабатывала себе на жизнь, а значит, переводчицу с высветленными волосами и исправленным носом кто-то знает. Редактора, в газетах, издательствах!
Нос, как оказалось через три дня, у меня свой. Меня осмотрел лор и сказал, что никаких следов операций не видит. Он назвал мою возможную родину и попытался мне объяснить, где живут такие люди.
Я поняла только, что это на другом конце света.
Меня продержали в больнице две недели. Это было тоскливое время, полное забот, безвкусной еды и процедур. На десятый день доктор Карта грустно сказала, что она вынуждена снова связаться с охранением, чтобы решить, где я буду жить дальше. Пусть я не занимала времени врачей и не так уж и много ела, жить я здесь не могла. Я была здорова, дееспособна и просто не помнила, кто я.
- И куда мне деваться? - испуганно спросила я.
- Возможно, в храмовый приют, - виновато вздохнула доктор, как будто бы я должна была понимать, что это такое.
Я не стала её расспрашивать. Зачем? Логика подсказывала, что мои шансы сразу найти себе работу, квартиру и достойную жизнь не велики. Достойную - это ту, которую я видела в вечерних сериалах. Кухня с большой плитой и столиком-стойкой, большая гостиная с таким же большим диваном, спальня с огромной гардеробной. Я всё-таки не была дурой, и сообразила, что такое деньги. Не знала только кто я такая, что я умею и как это выяснить? Вариант вернуться в мой храм мне казался всё более неплохим.
Мой храм. Я начала называть его 'своим' как-то незаметно для самой себя. Но что тут удивляться, это было пока единственное место в жизни, которое я видела за пределами больницы.
Брат Сеф отнёсся к новости и моей выписке с энтузиазмом. Он пообещал приехать за мной к полудню, когда мне оформят все бумаги. Спросил, нужно ли мне что-нибудь, но я покачала головой. В больнице я носила простую белую пижаму, больничные же тапочки, а моя одежда лежала сложенной в тумбочке. Холщёвые штаны, блузка, бельё, босоножки на толстой подошве и соломенная шяпка.
Вот и всё моё богатство.
Сто из трёсот дин я потратила внизу в автомате на кофе.
Последний вечер в больнице я снова осталась одна в палате, и от скуки пошла бродить по этажам. На третьем пациенты урологии играли в шахматы, и я хотела либо присоединиться к ним, либо стащить у них свежих газет. Две недели в компании радио и дешевых газет не прошли даром. Я начала немного ориентироваться в жизни города. Узнала, что он стоит в устье реки, что это огромный порт и самый лучший город на земле. А ещё вон там, за холмами и домами без крыш, проходит самая настоящая граница. Там заканчивается наш прекрасный город и начиналась она. Она - это метрополия, она же остальная страна, в которой мы жили. Там жить тоскливо и не весело, далеко на севере есть столица, где царствует Небесная Царица и это очень плохо, но почему, я пока не понимала.
Возможно, разберусь, когда выберусь из больницы.
Добраться до шахматистов не удалось. Около поста медсестры меня поймали за руки и поставили перед милой большеносой женщиной с желтыми волосами. На мгновение мне показалось, что я увидела сородича, но впечатление было ложным. Она была узколица, с большим носом и высветленными до желтизны жесткими волосами. Белая кожа вблизи оказалась заслугой крема и пудры, а высокий рост - невероятно тонких каблуков. Я бы на таких даже шага сделать не смогла, а эта женщина порхала, как будто бы всю жизнь так ходила. Она была сильно старше меня, хотя, положа руку на сердце, выглядела лучше. И одежда, и макияж, и её безумные каблуки, и красивая причёска - во всём я проигрывала.
За спиной у женщины стоял молодой мужчина в небрежно распахнутой толстовке. У него тоже были светлые волосы, только с рыжиной, и такой же огромный бесформенный нос. На лице мужчины была такая тоска, что мне даже стало его немного жалко.
- Вот она, маста Ама, - дежурная медсестра вцепилась в мой локоть и удержала на месте. - Наша Алайя!
- Ох, милая, это ты та бедняга без памяти? - женщина всплеснула руками. - Я видела твою фотографию в газете! Дэя, ты видел? Её напечатали на передовице. Такая трагедия!
- Угу, - мужчина равнодушно скользнул по мне взглядом. - Ужасно.
Я хмуро смотрела на него, пока он случайно не пересёкся со мной взглядом и не смутился.
- Дэя, как можно быть таким сухарём!
- Я в порядке, маста, - эти заламывания рук начали меня раздражать, да и плечу было больно. - Со мной произошло несчастье, но я жива, здорова, и врачи говорят, что поправлюсь и вернусь домой.
- Ох, это было бы замечательно!
Дэя за спиной масты Амы закатил глаза.
- Я обязательно помогу тебе, - Ама вцепилась в мою вторую руку и пахнула на меня сладкими цветочными духами. - Такая ужасная трагедия!
Я перестала понимать, что происходит. Ама же неожиданно развернулась и встала рядом со мной.
- Дефи, сфотографируй нас! Надо будет отправить её фотографии в городские новости... Уже? Тогда надо отправить на тот берег и желательно выше по реке. Возможно, наша бедняга не из города!
Откуда-то из-за моей спины возник паренёк с огромной фотокамерой и объективом с мою голову. Я увидела на чёрном стекле свой выгнутое отражение. Мигнула вспышка, и я ослепла. Фотограф крикнул 'ещё раз!' Я попыталась улыбнуться, но не успела. Фотограф поднял большой палец вверх, и я поняла, что всё, фотосессия закончена.
Госпожа Ама отвалилась от меня и развернулась к медсестре и незнакомому мне врачу. Я, пользуясь тем, что меня отпустили, сделала пару шагов назад и оглянулась. Встретилась с желтоватыми тусклыми глазами.
- Матушка кхм... спонсор больницы. И очень сочувствующий человек, - протянул Дэя, не отводя взгляда. Он стоял уже без такой мучительной печати тоски на лице, и просто выглядел скучающим и усталым.
- Я заметила. И не обиделась. В конце концов, моё положение и вправду ужасно.
- Есть какие-то шансы, что ты вспомнишь, кто ты?
- Не знаю, - я хотела распрощаться и сбежать, но почему-то ответила. Наверное, потому что мне не хватало общения, а глаза Дэя были похожи на глаза брата Сефа. - Все гвоорят, что не сталкивались с таким случаем. Ну, чтобы у человека вот так вот стирало личность начисто. По голове меня не били, травм никаких нет, знаков того, что со мной случилось что-то настолько ужасное, что я решила всё забыть. Я благополучная здоровая молодая женщина, которая скорее всего зарабатывала себе на жизнь своей головой и немного руками, - я подняла свои ладони. - Вот и всё. Не рожала.
- Это важно? - удивился Дея.
- Разумеется! Значит, я не могла оставить ребёнка одного!
- У вас мог быть усыновлённый.
Меня как будто молнией прошибло. Об этом я не думала. Что, если я и правда заботилась о приёмном ребёнке?!
- Простите, я не хотел вас расстроить! - Дэя выглядел смущённым. - Я... я думаю, вероятность такого очень мала. Да и вы не выглядите какой-то... сомнительной личностью, чтобы вашего ребёнка никто не нашел и не позаботился о нём без вас!
- Очень надеюсь на это.
Мы помолчали. Дэя несколько раз неловко крякал и кашлял, потом всё же попрощался и пожелал мне удачного возвращения домой. Его мать уже забыла Я его поблагодарила и вернулась в палату.
Закат уже отгорел, и я лежала, разглядывая на потолке сизые тени. Ама и её сын, наверное, богаты. Не были ли уже они посланы мне богами брата Сефа? Надо было изобразить лицо жалобнее, поплакаться, и Ама бы смогла снять мне квартиру и помочь с деньгами.
Я задёрнула шторы и зарылась в кровать. Что сделано, то сделано. Чего уж мне, человеку из ниоткуда, жалеть.
Меня выписали быстро. Вот ваш временный паспорт, маста Лумаи, вот ваша выписка, вот рекомендации по наблюдению. Казённую пижаму сдать, кружку тоже, тапки утилизировать.
Я осталась в том, в чём приехала сюда: в лёгких летних брюках, белой блузке и соломенной шляпке.
- Думаю, в храме тебе найдут смену, - утешил меня Сеф. Он приехал гораздо раньше полудня, один, и как сказал, чтобы поддержать меня.
На мою выписку приехала и полиция. Маста Дала выдала мне ещё пачку документов, заставила расписаться в какой-то бумаге, от которой я успела прочитать только заголовок - 'об ответственности за нарушение правопорядка и прочие преступные действия' - и хмуро объявила Сефу:
- Если она сбежит - вы будете за неё отвечать.
Я посмотрела на врачей, потом на неё. Ещё с Далой приехала коренастая широкоплечая женщина в простой одежде, не в одежде охранения. Она молча меня разглядывала, и один раз напомнила Дале о документах. Потом снова принялась меня разглядывать. Кто она такая? И почему так пялится?
Уже не в первый раз мне показалось, что меня в чём-то подозревают. Но в чём? В том, что я знала те языки? Или что нашлась посреди города без памяти и не помнила имени ни одного бога?
- Я не собираюсь никуда бежать, - мне надоели эти подозрения. - Даже если я ужасная преступница, сомневаюсь, что моя голова возьмёт - и вспомнит всё сразу.
- На всё воля богов, - брат Сеф взял меня под руку и повёл прочь из больницы. Нас напоследок обдало холодным воздухом из кондиционера, и мы оказались на солнечной улице, жаре и духоте.
- Не слушай их, Алайя.
- Мне кажется, они меня в чём-то подозревают.
- Ты просто странная и необычная женщина. А охранение волнуется за порядок в городе.
- Да, я заметила, что у меня не такое лицо, как у местных, - я подумала и посмотрела на него. - Я на тебя похожа.
- Не думаю. У меня волосы светлые сами по себе.
Я закатила глаза.
- И что теперь со мной будет?
- Ты поживёшь у нас в храме, пока мы не выясним хотя бы, сможешь ли ты жить сама. Ты ведь не знаешь, чем ты себе зарабатывала на жизнь?
Я вспомнила про мозоли на кончиках пальцев и про шесть языков.
- Нет.
- Значит, будем пробовать. Самое меньшее,ты знаешь три языка, а это уже неплохо!
Он ещё раз тепло мне улыбнулся и отцепил от газонного заборчика старый чёрный велосипед.
В храм мы ехали по узким улочкам, мимо высоких домов с махрабиями. Я крутила головой, пытаясь узнать кварталы, увиденные из окна больницы. Но снизу город выглядел совсем не так, как сверху. К тому же дорога была ужасной, велосипед подпрыгивал, и большую часть времени я пыталась не слететь с заднего сидения на очередной яме.
Я так и не поняла, где находится больница. Но, возможно, с крыши храма я её увижу.
В честь моего прибытия храмовые обитатели устроили маленький праздник. Мау поставила на стол в рефектории тарелку с рисовыми пирожками и медовым рисом.
- Наша сестра вернулась к нам! - провозгласила она, собрав всех за столом. - Пусть на время и пусть в таких ужасных обстоятельствах, но ты, Алайя, послана нам Богами. И это неспроста.
Они начали молиться, а мать-настоятельница Имери читала молитву и благодарила 'мир и силы' за новый день. Я стояла, сложив руки, как они, и просто молча таращилась на тарелки. Хорошо хоть, молитва длилась недолго, и мы быстро сели. Я оказалась между Мау и мелким послушником, парнишкой лет тринадцати, Лилу. Звали его на самом деле не так, но на Лилу он откликался вполне охотно. За пирожок он рассказал мне, что на самом деле он живёт на другом берегу реки, а сюда его прислали родители отработать месяц в благодарность богам и лично брату Сефу, который им чем-то помог. Лилу смотрел на него, как будто бы Сеф сам был богом. Каким - я не знала. Но богом.
Впрочем, я, наверное, смотрела на него не с меньшим обожанием. Он был добрым, он был красивым, он был пока главным человеком в моей короткой жизни.
...пирожки оказались удивительно вкусными. Куда лучше того, чем нас кормили в больнице.
После все быстро разбежались, я даже не успела со всеми познакомиться и всех запомнить.
- Не переживай, ты привыкнешь. Просто лето, у всех дел не в проворот, ещё и крыша начала течь, - Мау повела меня показывать моё новое жильё. - Но ты со всеми нами быстро подружишься, обещаю!.. Мы живём скромно, сама видишь. Не княжеские хоромы, увы. Но всё нужное есть. Храм сейчас закрыт, но как только Сеф там уберётся, я его покажу!
Мау болтала без пауз. А я не пыталась её прерывать. Я устала и хотела побыстрее устроиться на новом месте.
- Смотри, туалет вон там дальше по коридору, а душ - дверь напротив. Если хочешь помыться, просто закройся на щеколду. Мальчишки живут на втором этаже, так что никто к тебе не вломится. Я вот вообще никогда не закрываюсь. Одежду я тебе сейчас найду, матушка подобрала тебе кое-что. А то жалко будет такую кофту. У нас не очень-то и красивое всё, но тебе должно подойти по размеру... О, вот твоя комната. Третья от душа, запомнила?
- Запомнила, - кивнула я и вошла в указанную Мау дверь.
Комната была маленькой. Я могла достать кончиками пальцами обеих стен одновременно. На сером потолке висела дешевая люстра-колпачок, слева стояла узкая кровать, справа - крохотный столик с табуреткой. Ни шкафа, ни комода, ничего. Только три массивных крючка для одежды около двери.
- Извини, самые шикарные свободные покои, - виновато сказала Мау. - Зато окно в сад и тут всегда светло.
- Спасибо. Вы столько для меня делаете.
- Ну... тебя боги зачем-то к нам привели. Посмотрим, вдруг мы сможем вернуть тебя домой, - она подмигнула мне и вышла.
В полной тишине я прикрыла дверь в комнату и села на кровать. Скрипнули железные пружины.