Морось была повсюду - оседала на ручках подъездых дверей, стекала прозрачными слезами по стеклам, шелестела под шинами проезжающих автомобилей. Утро застало его в круглосуточной закусочной, витриной выходившем на Полянку и угол Старомонетчиковского. Сидя в глубоком удобном кресле, Антон тянул свой кофе с молоком и курил. Близоруко щурясь и позевывая, то и дело косясь вглубь темного и пустого зала. Только за дальним столиком сидел такой же ("внеконтекстный") мужчина, погруженный в газету и чашку холодной каши. Они встечали последнее утро сентября в теплой истоме тихого кафе. Официант дремал за стойкой, тихо потрескивали радиаторы, распуская веера горячего воздуха по полу.
Город переклеил обои - лоскутный зеленый сменился на заплатный желтый. Рябые листья, усталые, расплющенные ветром и дождем намертво пристали к асфальту, где их рвали на яркие кусочки метлы дворников и колеса угрюмых автомобилей. Слабые и сонные опадали они с шеренг ясеней и лип, стоявших на тихой страже Полянки. Бесшумно, как отстриженные пряди в парикхмахерской, ложились они в свое оцепененее. Холодная морось - визитная карточка октября - как быстро остужала она прогревшуюся было за лето землю, как быстро выбивала жизнь из забытых было пыльных щелей в фасадах. Золотая река не щадила ни мух, ни людей. И те и другие двигались все медленнее, натыкаясь на стены и друг друга и, в конце концов, засыпали на ходу, продолжая движение. В глазах отражалось свинцовое небо и последние зеленые мазки на ветвях деревьев.
По Полянке проехал автобус, вздымая волны в глубоких лужах. Невесомые лица качались на коричневых кожанных ремешках в такт движению. Желтая спецовка водителя, щетина и курчавые волосы, размытые двойным отражением стекол - втирины и лобового. Взвизгнула школьница, попавшая под поток мутной воды, отряхнулась, морща лоб, и побежала дальше, старательно виляя бедрами.
- Семь утра и столько народу.... - подумал Антон. - Им все мало времени. А в итоге никда не успеют. Застынут на пол-пути с инфарктом или раком - поминай как звали. - Он отхлебнул кофе и откинулся на спинку кресла, позвякивая мелочью в каманах. - Перед ним на столике рядом с тремя пустыми чашками и одной полной были разбросаны мелочи вроде зажигалок, сигаретных пачек, салфеток с сонными кофейными полумесяцами, наконец, - листок линованой бумаги и ручка.
Косо выстроились синие слова: "Рождение напоминает ситуацию, когда незнакомец хватает тебя за рукав и затаскивает силком в театр по контрамарке. На откидывающиеся места на галерке. Ты приходишь посредине спектакля, протискиваешься через грязные вонючие корридоры, давишь ноги и падаешь кому-то на колени, находишь свое место, все успыпанное шелухой от семечек и другими отбросами предшественников. Пытаешься включиться. По сути, времени смотреть на сцену у тебя не так много - незнакомец виновато шепчет, что скоро придется с места слезть и удаляться. Мало-помалу ты привывкаешь к мысли, что досмотреть спектакль, а тем более понять его - невозможно. Глупо даже пытаться, когда вокруг тебя не переставая двигаются зрители, входя и уходя, меняясь местами, как в безумном чаепитии Кэролла, смеясь и стараясь привлечь к себе внимание. Ты даже не уверен, продолжает ли кто играть на сцене, загороженной от тебя потной спиной в клетчатом пиджаке, или антракт звонит в свои колокола, созывая всех к корыту с вкусными помоями.... Жаль, нельзя отказаться, оттолкнуть незнакомца и спрятаться от него в арбатских переулках, жаль нельзя прийти сразу в первый ряд, жаль.... Остается одно, раз уж мы пришли - толкаться и скакать со всеми, обросив нелепую мысль о сцене, как объекте внимания такого театрала. Пробивайся к первому ряду, к ложе, к оркестровой яме, к гримерке. Глупо оставаться на своей откидушке, покуда на колени тебе не усадили парочку новых зрителей. Беги по головам. Потребляй или будешь потреблен".
Антон курил десятую за утро сигарету и уже высматривал среди пачек ту, из которой возьмет следующую. Утро началось часов пять назад, так что все было в порядке. Долгий путь лежал позади и еще более долгий предстоял. Кофейня - его перевалочный пункт, о каких он читал когда-то у Лондона. Ничьи и, в то же время, общие кружки, столы и стулья, официанты и названия. "Стерильно и бесконечно. - думал он - Разбить кружку в кофейне - нарушить цепь вечной смены владельцев. Сколько человек пили из нее, прежде чем ты уронил ее на толстый кафель? Сто, двести, тысяча? Разбив ее, ты лишаешь чашку обреченности. Она утратила проклятую функцию посуды - теперь она свободна".
У ног его, обутых в доржные ботинки, стояла спортивная сумка. Небольшая - серого с черным оттенка. На правом борту вилась надпись "Деззл - лучшие сумки по всему свету". Минутная стрелка на стенных часах с котенком двигалась к 12. Почти восемь. Антон посмотрел в окно. Мимо обменника на противоположной стороне улицы катилась тележка на резиновых колесиках. В ней ехала, отталкиваясь чудовижно длинными и тонкими руками женщина - инвалид. Нижняя половина туловища ее, вместе с тазом и, наверное, пупком отсутствовала. Антон видел ее не раз. Спускаясь в метро, он часто пугался этого существа в красном свитере, безмолвно скользящего среди толчеи, заскакивающего с обезьяним проворством в первый или последний вагон. Она никогда не просила, она просто ехала по вагону, шевеля длинными плоскими пальцами, а перед ней на тележке лежал черный пакет, набитый десятками. Люди при ногах и пупках боялись ее как чумы и откупались щедрой мздой от призрака, от этой нечеловеческой ошибки. Общий невысказанный вопрос перекрывал рев тоннеля: "Как она еще вообще жива??" Как бы то ни было, она была жива. И сейчас, проезжая мимо широкой витрины кофейни, она швырнула ответный взгляд Антону. Он оказался настолько пронзительным и ощетинившимся, преисполненным страданием и безнадежностью, что тот не смог оторвать глаз. Тележка затормозила. Не разворачиваясь, женщина выбросила следом за взглядом к правую руку с оттопыренным средним пальцем. Палец был похож на длинную школьную линейку с царапинами, морщинами и ногтями вмето делений. Так они и застыли на пару долгих мгновений, как в неожиданном остервенелом поцелуе. Она двинулась дальше. Он продолжил свои занятия - пил кофе и курил сигареты.
Люди двигались и поток их становился плотнее. "Как же быстро они двигаются. Как быстро. Обгоняют лдруг друга, толкаются и шипят друг на друга. Дерутся сумками, ногами, детьми и бегут дальше. Кажется, все, чего они хотят - урвать побольше свободного времени. Свободное Время. Как красиво - но что в нем от свободы? Дом? Этот бетонный склеп, часы с ходиками и бессмертник на окне. Телевизор по вечерам, пиво и ощущение безопасности. С каждым днем все больше убеждаешься в том, что за пределами этой твоей могилки ты никому больше не нужен, что только забившись под одеяло или в ванну ты можешь обрести покой и счастье. Твоя семья - безотчетное желание окружить себя живыми стенами и так же мирно почивать. За окном - злой мир. Как-то раз ты напоролся на него носом и поранился до крови. Зеленка и йод. Тебе больно и ты плачешь и клянешься, захлебываясь сладкими слезами, что не будешь им верить, ты начинаешь гордиться своим цинизмом. Так ты это называешь? Учишься подозревать и ненавидеть. Вкусно. Приятно. Очищает эта ненависть, верно?.." -
Да, девушка, посчитайте пожалуйста.
Двеной колокольчик. В зал ввалился стройный молодой человек в узком костюме, очках и ювелирной прической.
- Кофе американо и пачку Кента. - Он уселся наискосок от Антона, сняв пиджак и повесив на плечики. Зеленые глаза презрительно остановились на ботинках и сумке и уткнулись в "РБК".
Антону принесли счет. Он расплатился и начал потихоньку собираться.
- Дев-шка! Девуууушка!!! - Антон вздрогнул и посмотрел на молодого человека. Тому только что принесли его кофе с сигаретами. Антон не подумал бы никогда, что он способен на такой высокий и капризный крик.
Официантка припорхала через пару секунд, елейно улыбаясь. Ее рабочий день не успел намотать нужных для здорового хамства часов и она улыбалась, сложив пухлые руки за спиной.
- Да-да, ...угодно?
- Угодно! Вот этот кофе, вот! - Чуть не в лицо ей плеснул, хмыкнул про себя Антон, усевшись обратно, ему стало интересно.
- Д-да..а что с ним такое? Не вкусный?
- Ужасный! Он же холодный!! - возмущение человека, привыкшего к другому обхождению. Баловень получил шлепка от уставшей няньки. Ну да, сейчас он и сам все объяснит....
- Я иду на работу и каждый день завтракаю в Старбаксе! Я в Форексе работаю, знаете ведь? Ну вот! Так там я горячий кофе пью, настоящий кофе! А после вашего ледяного я работать не смогу нормально, вы понимаете?!?
- Да, конечно, сейчас же заменим вам кофе, простите пожалуйста!
Оставив клерка кипеть, девушка унеслась.
Антон достал из кармана лситок и дописал размашистым почерком: "Потребление ради производства. Производства для потребителя. Кроуговорот... азы экономики. Беличье колесо. Потребил произведенное, произвел поребляемое. Театр - тот же магазин, рынок и кофейня - драки и битвы за пальто, зонтики, бутерброды с суховатой икрой, за места и программки. Сцена давно никого не интересует. Наверное, на нее попасть не так то сложно. Например, разорвав цепочку, потребив сразу всех. Или произведя временное затемненние в зале. Швырни ботнком в люстру и беги по головам к сцене. На ней - смутные фигуры, все ближе и ближе...не оступись."
Антон с досадой качнул головой - времени не было, выгрузка была пять минут назад, он видел, как отъезжал броневик, сейчас она выйдет курить. Звякнув колокольчиком он вышел на Полянку под дождь. Переходя дорогу, он на ходу натянул черную балаклаву с узкой глазной прорезью, достал из сумки черный ТТ, сунул за пояс. Никто ничего не заметил - слишком быстро двигались люди вокруг. Возле двери обменника он задержался считанные секунды - дверь отворилась и дебелая девица вышла в тапочках, позевывая и доставая их пачки "Эссе". "Все потребляют" - мелькнуло у Антона в голове, когда он приставил пистолет ко второму подбородку кассирши.
Спустя несколько минут он вышел. Сумка заметно потяжелела. На окошке обменника красовалась табличка - "учет".
Антон поднял руку. Тут же остановилась "девятка".
- Видное. Две.
- Садись.
Хлопнула дверца. Сцена стала ощутимо ближе. "Девятка" унеслась в сторону Третьяковской. Оба ехали потреблять следом за всем городом, следом за моросящим утром.