Хочу быть русским!

Я лежал на пляже в любимой Кабардинке. Время подходило к десяти, солнце начинало припекать, приподнявшись на шезлонге, огляделся. Море было спокойным, справа на противоположном берегу Цемесской бухты в лёгкой дымке виднелся Новороссийск. Пара яхт отпечаталась на голубом небосводе белыми треугольниками, и красный парашют медленно парил в вышине.

Пляж уже заполнился настолько, что шум моря превратился в ненавязчивый галдёж отдыхающих, в котором слова едва различимы. Запах чебуреков, пирожков, шашлыков, кукурузы и прочей подгорающей еды отравлял морской бриз настолько, что воздух уже не казался свежим и прохладным.

Мама, я теперь буду настоящей москвичкой? спрашивала девочка лет 12-ти, сидевшая на песке, рядом с женщиной лет тридцати.

Я прислушался, разговор меня заинтересовал.

Да, как только Новая Москва накроет наш город, мы станем москвичами со всеми столичными привилегиями.

В шутку хотелось добавить: с колбасой, икрой, растворимым кофе, но это воспоминание из другой эпохи. Сейчас столичное притяжение для меня определяется только размером пенсии.

Неожиданно я улетел в прошлое, когда отец первый раз повёз меня в Москву во время летних каникул. Торжественное чувство пронизывало моё существо предвкушением: я побываю в главном городе нашей страны. Жили мы в Салавате, город был моим ровесником, в котором проживало около 60 тысяч человек, работающих на химических комбинатах, построенных после войны.

Поезд 25 Караганда Москва прибывает в столицу нашей Родины, раздалось из вагонного радио, и заиграл гимн Советского Союза.

Сердце наполнилось гордостью и радостью, через несколько минут я окажусь в Москве. В этом возвышенном состоянии я пребывал в столице на протяжении отцовской командировки.

Когда повзрослел, мне не раз приходилось бывать в столице, но первый приезд не забылся, хотя случился более полувека назад. Припомнилось, что, бегая за отцом по улице Горького, мне очень хотелось побыть одному и со скучающим видом прошвырнуться по главной улице, чтобы меня приняли за москвича.

Каждый, кто родился в СССР, помнит собственную Москву, как она появилась в жизни, и что значила. Мне долго казалось, столица это социалистический рай, в котором нет дефицита ни в чём, и там живут избранные, заслуженные люди мастера своего дела. Мне очень хотелось заслужить собственным трудом право жить в этом городе, но мечты превратились в воспоминания, от которых становится тепло и уютно на душе.

Когда учился в институте, пришлось подрабатывать проводником вагона на московских маршрутах, поэтому встреч с москвичами у меня было достаточно. Со временем понял, что в столице живут обычные люди, мечтающие об отдыхе на Чёрном море, на которое мне легко было добраться из родного Краснодара. Поразила встреча с москвичкой, учившейся в столичном вузе, с которой я пытался завести роман, не отрываясь от вагонных обязанностей. В разговорах тема зашла о праздниках, и она на полном серьёзе спросила:

- А в Краснодаре бывают демонстрации?

Я подхватил этот сюжет, приняв его за розыгрыш.

А что такое демонстрация? спросил наивно, но видимо, моё удивление было настолько натуральным, что пассажирка начала рассказывать про транспаранты, танки, пушки и ракеты, которые двигаются по Красной площади. Я несколько минут продолжал играть роль зеваки с открытым от удивления ртом. Но спектакль продолжался недолго, пришлось сказать:

У нас в Краснодаре есть улица Красная, мне кажется Красная площадь названа в честь этой улицы?

После этих слов собеседница спросила:

Я что-то не то говорю?

Пришлось рассказать, что демонстрации в СССР проходят в каждом населённом пункте. Со временем уютный Краснодар мне стал нравиться больше, а вместе с ним и его жители. Пропало навязчивое желание оказаться в Москве на ПМЖ. Я прекратил искать невесту среди московских барышень, предпочитая краснодарских девушек. Во всяком случае, они не спешили на метро, высыпались, были красивыми, приветливыми, милыми и нежными.

Вернувшись в действительность, я был благодарен девочке с пляжа, которая напомнила мне патриотическое состояние, переживаемое в детстве, когда город Москва был для меня символом нашего великого государства. При жизни в СССР я искренне верил, когда пел:

Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек.

Мечты о зарубежном гражданстве мне даже в голову не залетали, но дожил до времён, когда стало казаться, Москва хочет отделиться от России и стать суверенным городом, чтобы не отвечать за всю нашу Родину.

Вспомнилось, как в 2001 году с группой единомышленников я оказался в швейцарском городе Базеле, где всё было чистенько и аккуратно до такой степени, что в одном и том же помещении до обеда была булочная, а вечером интим-магазин. Эта утопия меня потрясла, когда вечером, отправившись за хлебом, я не мог понять, где мои утренние круассаны. Наутро булочная опять появилась, а жители объяснили, что арендная плата в Базеле большая, поэтому деловые люди вынуждены арендовать помещения на несколько часов в день.

Интерес к нашей компании был высоким: доктор, режиссёр, бизнесмен и парикмахер, мы не пропускали ни одного мероприятия, и с удовольствием посещали всех, кто отваживался нас приглашать.

Рассказывая про житьё-бытьё, старались обрисовать самые положительные события и памятные места родного региона, за исключением режиссёра, который был из Воркуты и постоянно рассказывал про ГУЛАГ, о котором понятия не имел. Мы его упрекали за пессимизм, он не унимался, но один случай вывел меня из себя.

С парикмахером мы жили в одном номере и с утра отправлялись на Рейн купаться, а после завтрака, в свободное время, шатались по городу, который оказался удобным для пеших прогулок. Однажды встретили режиссёра на смотровой площадке, на левом берегу Рейна. Мы, естественно, кинулись с приветствиями, но режиссёр сделал вид, что нас не знает и быстро растворился в толпе. Вечером мы ему объяснили по-русски:

Если ты хочешь стать швейцарцем, то ничего у тебя не получится, несмотря на все твои немецкие корни. Разве что станешь швейцаром в местном ресторане.

Он выпучил на нас глаза, вроде не понимая, о чём мы ему калякаем. Пришлось объяснить собственную точку зрения:

Для меня главное, чтобы аборигены запомнили меня таким, какой я на самом деле, а не тем, за кого я пытаюсь себя выдать. Мне никогда не замаскироваться под местного жителя. Главное, чтобы они сказали:

Мы встречались с русскими, прикольные ребята, раскованные, юморные и умные без всякого Айкью.

Во мне кипело отрицание подобострастного притворства, которое я увидел в поведении соотечественника, за границей я чувствовал себя гражданином России и гордился этим. Есть версия, что в трудные времена XV111 века, жители Швейцарии подрабатывали в России в сфере обслуживания.

Лет пять назад мне посчастливилось отдыхать с внучкой Евой в Кабардинке, на этом же пляже я встретился с дворовым товарищем, с которым играли в войну и лазили по садам в далёком детстве. Разговорились, нам было, что вспомнить. Друга звали Андрей, он поведал, как трудновато живётся в Салавате в пенсионном возрасте, но с гордостью рассказал, что его сын в начале девяностых рванул в Германию, нашёл работу, связанную с IT технологиями. Женился на немке, вид на жительство уже есть, скоро получит гражданство.

Мои внуки будут немцами! торжественно сказал Андрей.

И тут меня переклинило, вспомнилось, как в детстве, играя в войнушку, мы воевали с немцами, но никто не хотел быть фашистом. Любыми путями мы хотели увильнуть от этой роли. И не потому, что по ходу игры все немцы должны были погибнуть, нет. А потому, что с момента рождения они были для нас врагами. Мы их люто по-детски ненавидели, хотя не встречались, а презирали потому, что судьба не дала нам возможность воевать с ними и победить. Наш патриотизм подпитывался фильмами о войне и прививался в пионерской организации. А в школе нас учили любить Родину, защищая её от врагов.

В пятидесятых годах прошлого века война ещё не запылилась вечностью, её следы были видны в каждом городе, пережившем оккупацию. Она оживала в воспоминаниях наших отцов, дедов, матерей и бабушек. Участники войны не любили хвастать, поэтому награды не часто звенели на груди героев войны, но планки, которые они носили на сердце, притягивали мальчишеские взгляды, потому что за строгими разноцветными полосками стоял героизм в боевых действиях.

Когда мы, пацаны, понарошку воевали в собственном дворе, приходилось делиться на немцев и русских. Стайка мальчишек становились в круг и начинали считать: Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана, и так далее.

Кто выходил становился немцем, стоящий следом начинал считать по новой до тех пор, пока команды не разделялись поровну. За порядком следили строго, каждое слово выговаривали чётко, прикасаясь к груди считаемого. Скандалы и пересчёты случались, потому что никто не хотел быть фашистом. И хотя это была игра, мы воевали по-правдашнему: дружба, взаимовыручка, умение с достоинством терпеть синяки и шишки - всё это в жизни пригодилось. В игре участвовала и девочка-санитарка с синими глазами, и бойцы старались отличиться, чтобы заслужить её одобрительный взгляд.

Мы с Андреем удираем от немцев, я кричу:

- Разбегаемся! и прыгаю через кустарник на газон, покрытый глубоким снегом, делаю ещё несколько прыжков и слетаю в колодец теплотрассы, который мы с Андреем присмотрели давно. Испуг падения, сменяется ликованием: ушёл. Поднимаюсь к люку по скобам, которые ступеньками вмурованы в стену колодца и слышу, как Андрей говорит противнику:

Я знаю, где Колька, пошли.

Он предаёт меня фашистам, подумал я с ненавистью. Трое подходят к колодцу - среди них Андрей.

Вылезай, говорит старший среди немцев и подаёт мне руку

Но в это время на газон врываются трое русских, нас больше, и мы побеждаем.

Разбор полётов после этой игры был для меня неожиданностью. Собрались немцы и русские и начали выяснять, почему Андрей предал своего товарища. В прениях выяснилось, что никто его не пугал и не бил, его просто спросили, где я, и он показал, потому что знал потаённое место.

Я боялся за него и хотел спасти, жалобно ныл Андрей, но его никто не слушал.

Надо было ко мне обратиться, а не предавать, твёрдо отрезала санитарка и сочувственно посмотрела на меня.

Ябедничество, подхалимство и предательство твёрдо пресекались в нашем дворе.

Что делать будем с этим фашистом? спросил у ребят самый старший из нас по кличке Шарон

Пусть всё время будет немцем, сказал Юрка по кличке Второгодник.

Все одобрительно загудели.

Голосуем, сказал Шарон. Кто за то, чтобы Андрея навечно внести в список немцев?

Лес рук, и Андрей стал немцем.

Мы так не договаривались! закричал Андрей.

А мы вообще не хотим с тобой договариваться, предатель! рявкнул Второгодник

Не хочу быть немцем, не хочу не хочу быть немцем! продолжал лепетать Андрей

Все это пронеслось в памяти, потому что Андрей, ставший обладателем солидной плеши и пивного брюшка, ничем не похожий на пацана из дворового детства, продолжал повторять:

Ты только представь себе! Мои внуки будут немцами!

Что-то брезгливо-неприятное шевельнулось у меня в груди.

Зря радуешься, по европейским законам дед внукам не родственник, презрительно сказал я.

Солнце поднималось все выше, но до полуденной жары было еще далеко.

Дед! Поплыли к буйкам! это кричала моя внучка, слава Богу, русская по рождению, российская по гражданству.

Я поднялся и побежал к воде.

Мы, пацаны, не ошиблись, когда выбрали его в немцы, - пролетело в голове.

Прошло несколько лет. Однажды пришло безымянное сообщение по WhatsAap:

Ты оказался прав, внуки мне не родственники, немцы меня к ним не пустили, и не родитель я 1

Что-то похожее на злорадство вспыхнуло в душе, и сгорело в сострадании. Я представил запрет встречаться с внучкой, и отбросил эти мысли, Ева, слава Богу, живёт в Краснодаре.

2014 г.