321

- Дядя Коля! Эльза умирает! Дайте кусочек хлеба и я ее спасу.

- Уже все умерли, они жили, чтобы нас, меньших, спасти.

- Умрет Эльза, и мы помрем. Они все лежат в сарае!

- Они мертвы!

- Мама еле двигается, моя меньшая сестра и брат тоже.

- Вы говорили, что моя мама богатая, нас даже по пальцам не пересчитаешь. Где они все? Где богатство мамы?

- Оно лежит в сарае, во дворе...

- Все вымерли! Даже соседи...

- Только вот кошка у Германовых осталась, а все мертвы.

- Кошка жива! Мурка жива!!!

Роберт повернулся и ушел. Школьный учитель Николай Петрович протянул руку, хотел позвать Роберта.

Со двора врывается холодный ветер, а вслед за ветром - белая пелена, она закрывает двери. Роберт выбежал со двора и побежал по улице.

- Коля! Отнеси лепешек племянникам и племяннице.

- Вряд ли их это спасет.

- Я не могу дать больше сестре. У нас тоже нет больше еды. Почему молчишь? Скажи хоть слово!

Фрида протянула руки к мужу и упала, потеряв сознание. Николай Петрович поднял жену, положил на кровать, дети в испуге смотрели на отца.

- Не плачьте, дети! Вот вам лепешки! Кушайте! Маме уже хорошо.

- Оленька, подай мне воды! А ты, Егорушка, закрой двери.

- Это Роберт не закрыл двери.

- Папа! Роберт правду сказал, что у них с голоду все поумирали? И он тоже умрет?

- Не болтай лишнего, - он твой брат, - твоя мама больше всех любит Роберта, он ее любимый племянник.

- Тогда возьмите его к нам в дом, мы учимся в одном классе, он отличник, и на два года моложе меня и своей умирающей сестры.

- Это Эльза научила его читать и писать, он должен в этом году только пойти в первый класс, а учится вместе со мной. Учителя говорят, что он вундеркинд, он все запоминает с ходу.

Отец привел в чувство жену, прижал к груди, поцеловал.

- Смотрите, дети, мама улыбается, она здорова, нечего вам плакать.

- А где лепешки?

- Мы съели, мама. Нам разрешил папа.

- Успокойся, Фрида! Одной лепешкой на ноги сестру и ее детей не поставишь.

- Возьми курицу!

Муж вылил из горшка куриный бульон в бутылку...

- Сваришь картошку, покормишь детей...

Дети смотрели из окна на улицу... Отец повернулся, помахал им рукой. Жена, сидя на кровати, молилась.

Николай Петрович вышел, взял детские санки, вынес со двора детский гроб, положил на санки. До сестры жены было недалеко, всего-навсего пройти мимо станции Камышинка, потом зерносклады и на углу улицы стоял дом его шурина, участника германской и гражданской войны. Хотя он потерял на войне руку, вернее, кисть левой руки, он умел хорошо играть, петь и плясать.

Дверь была открыта, в избе холодно. На печке с краю сидел шурин, жена с дочкой и сыном лежали, грелись около теплых поленьев печки.

Николай Петрович поставил на стол бутылку, несколько лепешек и небольшой кусочек сахара.

- Пришел выпить за упокой души усопших детишек?

- Нет! Это эликсир жизни для Эльзы, - взял бутылку, подал шурину.

- Дай Эльзе и Иосифу, пусть немного выпьют, съедят по лепешке, а у меня к тебе есть дело. А чтобы его сделать, нам нужен Роберт.

- Он стал неуправляемый и злой с тех, пор как заболела Эльза. Все что-то ищет. А что искать? Уже все съели! Осталась только соседская кошка... Когда сосед умер, часто выла собака во дворе. Собаку тоже выкрали и съели. А кошка осталась дома...

- Некому схоронить... У кого кто-то остался жив, трупы складывают в сарае, а если все вымерли и некому вынести, коты питаются телами своих хозяев. Даже мародеры боятся заходить в такие дома.

- Была позавчера у соседа, хотела вытащить труп из дома, не осилила... А соседи сами еле двигаются. Накрыла простыней и ушла. Меня одно беспокоит. Заскочила в дом кошка, а у меня нет сил ее ловить. Вы бы сделали это, мужики!

...Роберт медленно открыл дверь, зашел в дом. По спине пробежали мурашки, стало страшно. Замяукала кошка, услышав голос Роберта, подбежала к его ногам... Замурлыкала. Осторожно погладив по спине, быстро, как мог, бросил ее в мешок, даже не посмотрев в светлицу, где лежал покойник.

Возвратился домой, зашел в курятник, в котором было полно снегу, нашел веревку, набросил на шею коту. Отец учил его снимать шкуры с кроликов и собак, из которых шил шапки.

Кошка несколько раз дернулась, потом затихла. Обрезав шкурку вокруг лапок, начал снимать. Во двор из дома вышел отец и учитель.

- Бери пилу, спили несколько деревьев пока идет снег и нас никто не видит.

- Зачем? Все равно умирать! Ты принес последнюю курицу из дома, а мы съели последние зернышки.

- Лучше умереть сегодня, чем завтра видеть, как вокруг дохнут люди, словно мухи. Не за что купить, негде купить, все забрали, все увезли... Будь они прокляты!..

- Тише! Не кричи!

- А кто нас услышит? Сосед справа три дня как умер, а слева... Неделю тому назад положили обоих в сарае. Вокруг нас живут мертвецы, или те, кто ждет своего часа.

- Успокойся, Виктор! Тебе нужно жить, ради них, кто остался в доме.

- А как? Чем я им помогу? Разрубить соседа и им накормить семью... Ты для этого хочешь заготовить дрова?

- Да я тебя!.. Виктор берет топор и машет им.

- Сила есть, коль так машешь... Пошли! Будет тепло, будут живы дети и ты сам.

По лицу Виктора скатились крупные капли пота. Николай Петрович подал ему несколько сухарей. Виктор спрятал их в карман.

- Это тебе. О детях дай мне позаботиться, осиль, допили дрова.

Виктор съел сухари, хотел запить снегом...

- Вот возьми... Вино! Твое! Ты его делал с женой, мне дарил на день рождения!

- Спасибо! Моим же салом по моим губам.

- Моя Фрида любит твое вино и подает его только по большим праздникам.

Медленно падают березки, одна за другой, слышно, как трещат и ломаются их тяжелые ветки.

Виктор просит Николая отдохнуть. Но Николай Петрович только вытирает пот со лба.

- Еще две-три!

- Потерпи! У меня тоже силы на исходе. Нужно успеть до восхода луны еще одно дело сделать. Для этого нужен твой Роберт.

- Он поможет сделать! Он простит меня за мои дела и поступки.

- Что ты натворил, что просишь у сынишки прощения?

- А зачем приволок гроб с собой? Кого хоронить будешь и кто копать могилу пойдет? В селе два-три мужика не найдешь здоровее тебя... Морозы какие! Не меньше тридцати, а может и больше. С такими работягами неделю нужно копать...

- Святой отец говорил, что хоронить будем к весне, когда спадут морозы, в одной могиле всех своих.

- А может, и некому будет хоронить.

- Если останусь жив, схороню соседей вместе со своими. Хорошие были люди. Первая вишенка всегда веселила нас... Покойная умела делать вишневую настойку, хмельная была, чертяка... Так и тянула к подвигам.

- Покойный говорил: “Своя на стоге сена словно соседка-молодуха, сладка словно мед...”.

- Царство ему небесное!.. Пусть земля будет пухом.

- Может, хватит, Николай, будет рубить сучья, пилить стволы на части.

- Руби! Но не спеши! Немного сохраняй силу! Она нам нужна будет к утру, когда разыграется буря...

- Я вижу, тебя тянет на разбой, Коля. С кем собираешься воевать? И что для этого нужно?

- Ты руби, а я буду носить ветки. Потом перевезем санками самое главное...

- Рубить не пилить... Это немного займет времени... Но хватит ли у меня сил... Оплошал я, Коля... Нужно осенью было думать о семье, когда все были живы. У соседей был плохой урожай... За все лето ни единого дождя. Но нас господь миловал. Отсеялись - дождь. Отцвела рожь - дождь... А пшеница какая была. Зернышки круглые...

Виктор тяжело вздохнул, посмотрел на Николая, как он быстро собирал срубленные ветки, складывая их на санки.

- Я мигом, туда и обратно, ты только не спеши, не приседай, не расслабляйся... Нам нужно осилить...

Сложив ветки, стал рубить верхушки стволов. Хотел присесть. Посмотрел в сторону, куда потащил санки Николай...

- Минутки две можно передохнуть... Услышу, как будет возвращаться. Еще одну, потом присяду...

Ноги еле передвигались. Топор становился тяжелее, руки поднимали его с трудом.

- Эльза! Эльза! Доченька, ты не умрешь на холодной печке... Взмахнул топором и со всей силой ударил по верхушке последней березки...

Допиливали последние березки... Тяжело было пилить... В голове стоял гул, кажется, что пилит он целую вечность и нет конца этой работе...

- Куда спешил шурин и зачем ему понадобился Роберт? Зачем ему понадобился гроб? После такой работы не сыграть бы самому в ящик. А где их сейчас возьмешь? Люди ослабли, не могут поехать за дровами, рубят колхозные, что поближе, лишь бы выжить...

Сам садил эти березки еще мальчишкой, любовался ими, хвастался перед своими одноклассниками: “Мои толще, выше, красивее”. Где они все, одноклассники? В сарае под снегом, во дворе. Осталось несколько, а возможно, он один да шурин.

- Нет! Не один, а этот ублюдок сторож на станции... Он жив, он сыт. Сторожит то, что награбили у колхозников.

Ходил вместе с продотрядом из города и показывал, у кого есть зерно и сколько, забирали не только зерно, даже брали тесто, готовое к выпечке.

От этих комсомольцев-извергов ничего не схоронишь. Нюхом чуяли, где схоронили зерно, в огороде, в сарае.

Все забирали из дому, не обращая внимания на плач детей, на крики жен. Женщины выбегали с рубелем, били по спине красноармейцев, уполномоченных. Но они свое дело делали исправно. Словно метлой проходили по амбарам и сундукам. Оставались они чистыми, а люди голодными.

А после крещенских праздников появились во второй раз. Остались колхозники не только без зернышка ржи, пшеницы, но и кукурузы. Терли картофель, у кого он был, пекли картофельные лепешки, из свеклы добывали сахар.

Виктор со всей силы, что у него осталась, рубил стволы деревьев, разговаривая сам с собой в голос.

Николай остановился перед кучей дров и говорящим шурином. Он продолжал ругать комсомольцев и продотряд, которые осенью и в начале зимы забрали все продукты у крестьян, оставив их умирать с голоду.

Разрубив последнюю березку, он в испуге посмотрел на Николая.

- Я что-то не так сделал, Коля? Почему ты так смотришь на меня? Что-нибудь случилось дома?

- Да, нет! Все хорошо! Я думал, ты сошел с ума. Ты так разговаривал с продотрядовцами, что забыл время и место, где мы находимся. Слава богу, тебя в сегодняшнюю ночь никто не услышит! Деревня наша вымирает, в страхе перед смертью, которая витает в каждом доме, люди боятся выйти на улицу. Боятся умереть на улице.

А твой голос был слышен словно из-под земли... Услышала бы жена, сказала бы, что мой Виктор рехнулся.

- У меня что-то не то с головой. Я все время думаю о продотряде. Ограбили они не только наш колхоз, но и соседние тоже. Люди пухнут от голода, они все продукты забрали у нас.

- Мы темные люди, мы не знаем, что в городе холодно и голодно, что голодает мировой пролетариат.

- Я целое лето пахал, чтобы заработать деньги и хлеб моим детям. Пусть горожане и мировой пролетариат сам о себе позаботится.

- Самая большая семья в селе была моя, я гордился своими детьми, женой... А где они? Что случилось с моими крошками? Они умерли от голода, холода. Чем мне город помог?!

- Тем, что забрали то, что я вырастил около своего дома, заработал своим честным трудом. Они забрали наш хлеб, они знали, что мы станем умирать. Они убийцы!!! Они убили голодом моих детей. А вслед за ними и мой черед. Лежат там в сарае, где лежали мои дети, мои лучшие друзья, мои славные соседи, с которыми я рано уходил, до восхода солнца, на работу и поздно возвращался.

- Без еды мы не выживем. Зря ты, Коля, стараешься. Наша песня уже спета.

- Может, скажешь, давай после заготовки дров убьем сторожа, своруем зерно, которое они у нас забрали и ссыпали в склад. Посмотри на гору кукурузы, от неё идет пар, она горит. И за это коммунисты и комсомольцы не будут в ответе. Спишут на погодные условия, на нехватку складов.

- Отдали бы людям, скольких бы спасли. Мрут в основном дети, продолжатели нашего рода.

- Успокоился? Ну и молодец! Сколько у тебя еще силы? Свезем дрова, самое время будет идти за кукурузой.

- За этим гнильем?

- Я вчера был около этой горы гнили. Сверху кукуруза сухая, можно молоть и печь лепешки. Все-таки кукурузные, а не картофельные.

- А если застукают?

- Некому! В эту ночь мы одни с тобой на улице. Если бы кто-то был, он услышал твой голос и пришел бы. Сторож сидит в своей будке, словно медведь в берлоге, боится нос на улицу высунуть.

Мужчины сложили дрова, вошли в дом. За столом их ждала хозяйка дома, а на столе стояла бутылка водки, вареный картофель и несколько кусочков мяса.

Роберт поймал кролика, который убежал, когда продотрядовцы собирали излишки хлеба.

- Нашла что сказать! Излишки! Излишки лежат в сарае, во дворе у всех людей! У коммунистов излишками оказались мы, крестьяне, честные труженики. А воры, жулики, скрывающие свою волчью морду под вывеской интернационального долга, под партийным билетом, забыли, что мы тоже хотим есть, что у нас есть дети.

- Остынь, отец, немного, подкрепись с Николаем. Вы изрядно потрудились. Если силы нас оставят, дай бог, дети поднимутся, то будет им что попить, что сварить. Эльза вытерла набежавшие слезы, прижала к себе Роберта.

- Ты наше спасение! Я дала немного мяса с картофелем детишкам, они поели и уснули. Как легко дышат, что значит не голодные!

- Ты бы, отец, Роберта покормил. Мы все поели, только он один поел картошку и с картофельной лепешкой.

- А ну садись, племяша, около меня. У меня есть для тебя кусочек сала и немного мяса. Развернула тряпочку, положила на стол еду.

- Молодец! Раз умеешь хорошо работать, должен хорошо и есть! У нас много еще будет работы, а для этого нужны твои, Эльза, валенки и варежки.

- Не жалей дров, Эльза, в комнате должно быть тепло. Когда мы вернемся, ты должна нас ждать. Идти с нами, ты слаба, а дома ты хороший помощник. Под печкой ваша яма пуста?

- Да. Неужели зарыть зерно? Кто-то сказал продотрядовцам, сколько намолотили дома, сколько получили в колхозе, так они все вымели, дочиста! Даже на семена не оставили.

- Роберт, ты готов идти с нами? Не трусишь?

- Нет, дядя Коля! С вами не страшно. Там было страшно, когда ловил... Племянник замялся, потом опустил голову.

От будки, где сидел сторож, были видны глубокие следы в сторону его дома.

- В это время он всегда уходит домой. Не будет его примерно часа два. Пошли к амбару.

Роберт нырнул под низ амбара через маленькую дырку, забрал пальто, оделся.

- Мы пошли за кукурузой. Сверли!

Николай Петрович чуть правее от дырки зарывает гроб в снег и идет с санками к горе кукурузы. Поднимается на вершину, и из-под снега достает сухие свежие початки кукурузы, ложит их в мешок. Следом за ним поднимается и отец Роберта.

- Четыре мешка на санках и по одному на плечо, - думает Виктор, - как ты полагаешь?

- А сынишку что, оставим?

- Да! Он свое дело сделает до нашего возвращения. У нас мало времени, да и силы уже не те.

Возвратились назад потные и уставшие. Их уже ждал Роберт. Он подавал мешочки, а учитель складывал в гроб то зерно, которое у них забрали продотрядовцы.

Пшеницу привозили домой, а кукурузу зарывали в снегу, недалеко от складов. Вернется сторож - на территорию склада уже не пройдешь, до рассвета далеко, можно успеть до утра забрать и остальное припрятанное.

Сторож видел, что кукуруза горит, о ней забыли те, кто ее ссыпал. Люди ослабли от голода и холода, боялись ходить по ночам. Сторож вечером доставал из-под снега початки кукурузы, лущил ее. Зерно ночью относил домой, а кочаном топил печку.

Утром рабочие были довольны, что в каморке, где они отдыхали, было тепло, а заведующий складом со своими собутыльниками смог в теплой и уютной каморке выпить бутылку самогона.

Вынимал он из своего тайника бутылку, выдергивал кукурузную пробку, наливал всем по стакану и говорил: “Все то, что гниет, спишем на господа бога и на врагов народа, что погноили горы кукурузы”. Его братья и кумовья опорожняли стаканы, закусывали соленой капустой с огурцами и весело смеялись.

Целую неделю дул сильный ветер, ночью стихал, падал густой снег. За это время засыпали зерном яму под печкой, хозяйка закрыла дверцу, а сверху замазала глиной с конским навозом, чтобы не лопалась глина.

Кукурузу сушили на печке, варили, парили и ели.

Через дорогу соседи вымерли, оставив Виктору и его семье козу и стог сена, а на чердаке были засушены листья.

На улице стало теплее, и впервые после сильных снегопадов и морозов дети пошли в школу.

Мать всем варила кукурузу и пшеницу, а Роберту - жарила. Отец несколько раз пытался заставить есть вареное зерно, но сын категорически отказывался от еды.

- Ешь как хочешь и что желаешь, лишь бы был здоров.

Иногда Роберт приносил мясо. Как и прежде, он его не ел. Мать отдирала из тушки мяса жир и нем жарила ему зерна. Что было в доме лакомое, она тайком отдавала ему.

Он спас их, в том числе и её. Мать знала, что он ловил бродячих кошек и собак, приносил их тушки и говорил, что это кролики, а это маленький козленок.

Муж садился за стол, ел мясо и ругал тех, кто ловил деревенских кошек и собак.

- Скоро исчезнут в селе кошки и собаки, какой черт ими занимается? Поймаю, шею сверну!

За обедом, когда приходил Николай со своей женой в гости, он долго смеялся с Робертом, смеялись от его слов, часто уходили в сторону, о чем-то долго шептались.

Жена после его следующего возмущения и крика уходила со своей сестрой, сначала молилась, потом, как сын с шурином, о чем-то шепталась.

В избе-читальне или красном уголке читали лекции, на которых часто говорили о боге, что его нет, что все это выдумки тех, кто правит миром капитала.

Прошло несколько месяцев, в селе не осталось и половины жителей. От голода вымерли старики и дети. А те, кто остались, ждали теплых дней, чтобы схоронить близких и родственников.

Робертус встал рано, затопил печку, внес в дом двух найденышей: близнецов-козлят. Покормив домашнюю живность, взял на плечи лопату и лом, пошел на сельское кладбище.

Жена просила схоронить детишек рядом со своими. Кладбище было засажено деревьями, которые задерживали снег. Уже взошло солнце, а он еще не очистил место захоронения детей. Снег нарезал пластами и уносил подальше от могилок, чтобы можно было ему и его односельчанам пройти с усопшими.

Пришел Николай Петрович, похлопал по плечу шурина, покачал головой...

- Ничего, это бывает... Схороним детей всех вместе. Рано ты вышел, люди еще не окрепли...

- А окрепнут ли быстро? Ведь голодают...

- Тебе тоже нелегко.

Иногда ели только раз в день, чтобы дотянуть до весны... Отсеяться бы, посадить огороды.

- Думай о сегодняшнем, о завтрашнем позаботится сам господь бог. Об этом мне говорил священник. Хорошо, что рядом жил и наш господь бог. Но лучше, чтобы рядом с господом богом был бы и хлеб насущный!

Под глубоким слоем снега земля была мягкая. Робертус смотрел на своего шурина и плакал. Он вспомнил, как впервые в их деревне появился Николай, высокий, чернявый парень с карими глазами.

Никто о нем ничего толком не знал, говорили, что он вышняк, отбывает в их селе, другие, что у него все родственники вымерли и ему некуда деваться, поэтому уполномоченный привез его в их колхоз. В селе жили одни только немцы и чужого они встретили враждебно.

Шурин поселился у Вебер Матильды, дальней родственницы его жены. Целое лето он работал в поле, но никто не слышал его голоса. Его прозвали немчун, потом просто называли немым.

Деревенские девчата часто подшучивали над ним, но он только молчал и махал руками.

- Ты умеешь говорить по-русски? Скажи одно только слово...

- Да!!! Он улыбался, иногда одну из девчат-прилипалок гладил по лицу, поворачивал к ее парню и показывал большой палец.

Не отвечал на агрессию агрессией. Любил купаться с детьми, учил их плавать и нырять.

Самые смелые садились ему на плечи, он их катал, играл с ними в прятки. Стоило ему отойти от детей, он становился суровым и грустным.

Баба Матильда старалась подать своему квартиранту самые вкусные блюда, которые она умела готовить. Он отвечал ей взаимностью. На заработанные деньги купил железа, накрыл крышу дома, поставил новый забор.

Вечерами они садились около дома и было слышно далеко, как смеялась баба Матильда. Многие говорили, что баба сошла с ума, женив молодого незнакомого чужестранца на себе. Еще никто из немцев не выходил замуж за чужаков.

Вечером баба надевала залежавшееся платье и выглядела в нем словно ягодка. У нее появились гуси, куры, поросенок... Но никто не видел, чтобы она всю эту живность кормила.

По воскресеньям брала с собой Николая в молитвенный дом.

Однажды святой отец хотел поговорить с бабой Матильдой о правах человека и ее святотатстве.

Посмотрев на святого отца, улыбнулась, положила на его руки свои обе руки: “Они с приходом его в мой дом отдыхают, душа тоже стала спокойна. Его нужно принять в наш дом, он знает наш язык и обычаи, он жил много лет среди немцев. Он любит и уважает наш народ, знает обычаи и лютеран, и католиков.

Любит он меня как женщину-мать. Ему нужно найти женщину, он умеет любить и ценить близких ему людей. В войну потерял родителей, несколько лет тому назад - жену и детей”.

Священник выслушал старую Матильду, порасспросил ее...

- На все воля божья!

- Но он сын человеческий, он не должен оставаться в стороне от людей.

- Он найдет себе пару, коль умел так долго молчать, сумеет найти среди нас похожую на его усопшую. Не будем подгонять его. Участковый говорит, что он учитель, будет преподавать в нашей школе. А это значит, что он хорошо знает наш язык, наши обычаи и нравы.

- Правду вы говорите, святой отец, он много говорит о нас с вами, о том, что только понаслышке слышали от родителей.

Однажды Катя со своими детьми решила поплавать в речке. Дети веселились, играли в пятнашки. Ее любимица Оля поплыла сначала вдоль берега, потом на середину речки.

Мать услышала крик дочери и увидела ее ручонки над водой. Мужчины возвращались с работы, услышали крик женщины, звавшей на помощь.

Многие бросились в воду, но поиски были безуспешными. Николай тоже прыгнул в воду и поплыл вниз по течению. Он вынес Ольгу на берег, девочка медленно приходила в себя. Когда она открыла глаза, он снял с себя рубашку, укутал ее, принес матери.

Мужики искали тело девочки, которую он нес на руках. Мать не сразу поняла, что хочет от нее этот чужой для их деревни человек. И только увидев девочку, вскрикнула, прижалась к своей малютке.

На крик сестры прибежала Фрида. Эту красивую синеглазую девочку он часто видел на работе, в клубе, магазине. Их глаза встретились... Как она была похожа на его жену. Ее тоже звали Фрида.

Когда могилы были выкопаны, на второй день рано утром, у кого были силы и кто мог еще двигаться, ходили по дворам и выносили из сараев усопших, откапывали во дворе, в снегу.

Робертус вынес из сарая своих семерых детей, положил на снег. Женщинам запретили выходить из дома. Боялись мужики за своих жен и близких.

Увидев такое количество мертвых, даже у старых мужиков леденело тело. Подходила похоронная команда, ложили оледеневшие тела на телегу, увозили на кладбище.

За домом Робертуса стояли мертвые дома до самой околицы. Виктор Филиппович перекрестился, а вслед за ним и остальные мужики. Они вошли во двор соседа.

Из-под снега выскочила бродячая собака, с визгом пробежала мимо вошедших во двор мужиков, скрылась в соседнем дворе.

Мужчины стали откапывать тело, оно крепко смерзлось со снегом и наполовину оледенело, было исковеркано. Лицо и грудь, мягкие мышцы тела были съедены собаками.

Открыли дверь, из дома выскочила огромная кошка. А вслед за ней еще несколько. Чердак был открыт, и кошки по лестнице пробрались в дом, питаясь мягкими частями тела человека.

От оледеневших тел усопших остались только кости. Собрав останки, люди покинули дом.

Святой отец Андреа медленно читал молитву. Матери, отцы, братья и сестры уже не плакали, их сердца застыли от увиденного и они только поворачивали головы вслед уносимым покойникам.

Сначала опускали старшего, затем повзрослее ребенка, ему на колени ложили маленького, а малюток между ними.

Покрыли тела сначала простыней, потом одеялами. Бросив три пригоршни земли в могилу усопших, родные отходили в сторону. Отец Андреа и врач Мария просили быть благоразумными, сдерживать себя, сохранять свои еще неокрепшие силы после длинного зимнего голода.

Около небольшой деревенской церкви-избушки мужики сколотили столы, поставили около них лавки. Женщины приготовили поминальный обед.

Николай Петрович наливал полные стаканы, Фрида подносила закуску. Взрослые, выпив один стакан, а покрепче мужики и бабы побольше, закусывали кусочком хлеба.

Потом принесли горячую еду. Святой отец отпел еще раз. Люди сидели молча, Виктор Филиппович запел молитву...

Пригрело весеннее солнце, появились первые капли воды на снегу... Оживала природа: скоро начнет таять снег, зазеленеет трава, начнутся полевые работы. Нужно выжить, победить смерть, а она еще стоит рядом. Многие голодают, выживут ли те, кто сидит здесь? До нового урожая далеко.

Иосиф Сталин медленно ходил по кабинету, иногда останавливался возле окна, смотрел во двор Кремля. Увидев проходившего Георга и Хому, постучал по столу.

Вошел Паукер. Сталин ничего не сказал, только вынул что-то из трубки, показав в окно на разговаривающих, и опустил ее вниз.

- Будут здесь? Сталин продолжал курить. Он знал, что ни Георг, ни Хома не выносят табачного дыма. Их подчиненные при входе в кабинет, при встрече старались не курить, чтобы не вызвать резкое негодование: снова прокоптился!

Хома и Георг когда-то во время революции спасли жизнь ему и Ленину. Ульянов отблагодарил обоих, взял их в Смольный. Он взял их в Москву. Вождь редко кому верил, он верил только своим правилам, чем дальше и напряженнее стоит человек от тебя, тем менее он опасен. Но этих двоих нелегко испугать. Прошли первую мировую, гражданскую, только не были революционерами, они в нее влились, вошли как малые речушки, слившиеся с большой рекой.

Ленин был влюблен в генеральшу, возглавлявшую школу будущих разведчиков России, потом Страны Советов.

Надежда Павловна ушла на заслуженный отдых, передав свое дело Хоме и Василию. Она часто приходила в Смольный и Кремль, часто беседовала с Крупской и его женой Надеждой Аллилуевой.

Она была для Сталина эликсиром жизни. Имея большой опыт работы разведчика, потом возглавив отдел разведки русской империи, потом Страны Советов, она была бесценным консультантом Сталина по внешним и внутренним делам страны.

Любые отклонения в жизни Страны Советов она чувствовала и предупреждала Ленина, потом его. Функции генеральши стал выполнять Хома и его помощник Георг. Перестроив внутреннюю и внешнюю разведку страны, Сталин стал получать самые важные сведения о жизни молодой страны рано утром.

Сталин знал обо всем, на утренних совещаниях Кремля снимал медленным монотонным голосом стружку со своих подчиненных.

Никто не придавал большого значения тому, что во дворце ходят три Наденьки, три неразлучных подружки - не разлей вода. Наденьки подходили ко всем, здоровались, смеялись, и за тот малый отрезок времени приветствия Надежда Павловна лично ему передавала самые свежие новости из жизни страны.

От воспоминаний Сталина прервал Паукер...

- Иосиф Виссарионович, они поднимаются, кто первый?

Сталин наклонил голову, тихо сказал: “Оба!”. Вошел Георг с Хомой. Двери за ними закрыл Паукер и стал позади вошедших. Сталин продолжал смотреть в окно. Он увидел Надежду и громко рассмеялся, подав знак Паукеру выйти.

- Ну, что вынюхали ваши шпионские крысы, чем меня обрадуете?

Значит, за окном стояла одна из Надежд. Джугашвили неделю тому назад дал им задание, как ускорить коллективизацию сельского хозяйства.

После НЭПа (новой экономической политики) Ленина крестьяне окрепли, бедняки превратились в середняков, середняки в буржуев. Сталина мысленно преследовал только один вопрос: как крестьян оторвать от личной собственности на землю? Как заставить отказаться от земли?

Со многими экономистами Сталин подолгу беседовал, но так и не могли найти метод и форму, закон, по которому крестьяне сами бросили бы землю.

Все отвечали, что за все годы существования крестьян на земле этот вопрос не снимался ни одним государством с повестки дня.

Земля принадлежала хозяину и он ею распоряжался. Советы сделали ее государственной, она стала ничейной. Как заставить крестьянина на ней работать? Над этим вопросом работали люди Хомы и Георга. Они должны через неделю ему положить письменное предложение.

- Разрешите, тов. Сталин, рассказать вам один старый французский анекдот. Он много дает, т.е. подсказывает, как решить нам наш небольшой вопрос.

Колумб открыл Америку, а вместе с ней и много диковинного, чего не было в Европе. В то время Франция голодала, ежегодные неурожаи уносили много человеческих жизней. Новую культуру крестьяне не признавали и о картофеле во дворце Франции стали забывать. Новый наступивший голод напомнил королю, что спасение Франции от голода нужно искать в картофеле. И в это время в его кабинет входит его любовница, на груди которой висит цветок картофеля. Король, прижав свою любовницу к себе, правой рукой обхватил цветок и грудь.

- Ваше величество, этим запретным плодом можно любоваться на расстоянии, а трогать только с разрешения его хозяйки.

И в Королевстве Франция были засажены сотни гектаров картофелем. Ночью ее охраняли солдаты. Не дай Бог кто украдет! В кабаках подавали разные блюда из картофеля. “Это королевская еда, - подавая на стол картофель, говорила хозяйка кабака, рассказывала и показывала, как готовить блюда из картофеля...”.

А днем солдаты отсиживались в кабаках, ели ту еду, к которой король хотел приучить свое королевство.

- Значит, вы считаете, что крестьян приучить к колхозному труду можно только голодом, забрав у него все то, что он вырастил в закрома государства и этим же хлебом подкармливать его на колхозных полях?

- Я считаю, ваш план более приемлем... Операцию “Голод” мы принимаем, на пленуме уже обсуждали этот вопрос, только не знали, с чего начинать.

Король Франции был прав: голод - лучшее средство привлечения крестьян к коллективному хозяйству. А продотрядовцы и мы создадим в этом году целую продовольственную армию, она выполнит план сдачи хлеба, а нарком юстиции Крыленко поддержит наше начало.

Нарком юстиции Крыленко издал закон: беспощадно карать “расхитителей социалистической собственности”, “расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не менее 10 лет с конфискацией всего имущества за хищение урожая на полях, общественных запасов, скота...”.

Нарком юстиции прочитал свои изменения в законе по борьбе с расхитителями социалистической собственностью, а Пленум ЦК КП принял.

Георг вышел из зала заседания, подошел к Хоме Васильевичу:

- Твоя шутка о короле Франции дорого обойдется народу... Что можно преподнести новое взамен этого страшного закона?

- Ничего, Георг, Иосиф твой родственник, он не остановится ни перед кем, его не остановит никто, он будет идти своей дорогой. Он хитер, мы должны быть хитрее вдвойне. Если хочешь выжить в этой борьбе.

- Ты хочешь сказать, что я буду как овечка выполнять эти законы? Все для народа и ничего народу. Сколько существует человечество, таких законов не было, разве только во времена крестоносцев. У нас наступают времена коммунистической инквизиции.

- В этом ты прав, Георг. Он по праву хороший священник, а все священники хорошо знают законы средневековья, царствования на этой земле законов инквизиции. Сталин их будет внедрять, облекая в коммунистическую оболочку. Сначала мы опирались на большевиков, сейчас на коммунистов. Никто не видел господа бога, никому не удастся увидеть коммунизм. Его многие пытались построить, но возвращались от общественного к личному. Личность это ты, я, а общество - это расплывчатая личность. Мы служили ему, Георг, не зная кому, чему... Я начинаю его бояться. Это общество не имеет опоры.

- Коль начали мы строить его, Василий, значит есть какая-то опора, но на чем она стоит, где ее основание - не пойму.

- Сознание, вера, созидание... материализм...

- Перестань, Георг, ты сидишь на своем месте, перестань фантазировать. Сталин идет своей дорогой. Ленинские планы новой России он строит по-своему, он упорный, он смотрит только вперед и смотри, чтоб не попал ему под ноги, затопчет!

Гуташвили Георг стал часто задумываться. Иногда стоит, зовут его подчиненные, а он ни слова, даже головы не повернет. Стали жаловаться начальнику, что их подчиненный не того, что-то у него не то с головой.

Хома отвечал, что у начальника много дел, он за все в ответе, а ваше дело выполнять его приказы.

- А он не приказывает, а только молча дает нам приказы, вручит и молчит, не знаешь уходить или стоять...

Те, кто не знал Хому и Георга, иногда подшучивали: “Свой своего не укусит”.

Услышав это, Хома остановил своих шутников и предложил подшутить над своим начальником и его замом.

Хома после очередной встречи с Джугашвили зашел к себе в кабинет, но дверь только прикрыл, чтоб было видно Георга и его шутников. В коридоре никого не было, так как все садились за свои рабочие столы, когда начальство дома.

Георг стоял возле окна, вдыхая свежий аромат цветов, которые росли сплошным ковром около окон здания. Некоторые цветы, величиной с его кулак, достигали половины высоты окон. По их виду было видно, что полностью наступила осень и многие из них уже отцвели, дав плод для нового поколения.

Два майора подошли к нему, решив со своим начальником подшутить.

- Не велика беда, цветы уже отцветают и никто их не будет ругать, если их друг, вылетев из окна в своей задумчивости, сломает эту красоту природы.

Подошли тихо, моргнув друг другу глазом, схватили Георга за обе руки, и мгновенно вылетели в окно, упав по сторонам цветка, перед которым стоял их земляк.

Оба были хорошими спортсменами, не упали, просто выпрыгнули из окна, чуть присели, выпрямились. Вошли в здание, прошли снова мимо Георга, зашли к себе в кабинет и только в нем пришли в себя. Что они сделали, зачем? Почесав затылок, посмотрели на своих подчиненных, сидевших уткнувши носы в бумагу, обняли друг друга, громко засмеялись, а вслед за ними и их товарищи по работе.

Со смехом открыли дверь. Перед окном стоял Хома Васильевич с Гуташвили, громко смеялись, хлопая по плечу друг друга. А из кабинетов выходили офицеры. Коридор заполнился смехом.

Хома Васильевич с Георгом улыбнулись, зашли в кабинет.

- Что с тобой, Георг? Сегодняшний инцидент мы сумели превратить в шутку, если веришь мне, открой свою душу.

- Не могу, Василий, не могу, хоть ты и лучший мой друг.

- Мы все время верили друг другу, наша вера оберегала и спасала нас. Не споткнись, я-то вижу, как посетишь ты брата или увидишь его жену Наденьку, сам не свой... А после поездки домой ты совсем изменился. Может, я что-то недопонимаю или ты что-то скрываешь от меня.

- Как жена, дети, можешь не говорить.

Он поднимает трубку, звонит: “Мать, чем ты занимаешься сегодня вечером?”.

- Как всегда! Готовлю ужин и жду тебя.

- Это хорошо! У меня сегодня скверно на душе, позови жену Георга, приготовьте что-нибудь вкусненькое, брата Василия тоже. Непременно обоих и не одних, а с детьми. Не забывай! Сближение семей, есть шанс на будущую дружбу.

- Люди голодают, а ты?

- Ты, мать, извини меня непутевого. Все то, что вам нужно будет, машина привезет через полчаса. Еще раз прошу и извини заранее, если изменил твои планы.

- У меня все есть, вот только ты у меня чаще бываешь гостем, чем хозяином.

- Вот увидишь, я исправлюсь! Потерпи, милая... Бог терпел и нам велел.

- Решил воспитывать меня со своим братом? Вряд ли это вам удастся. Я вот что тебе скажу, ты, может, и забыл о своей шутке с Джугашвили, Сталине, о короле Франции, но я не забыл. Я проехал весь московский меридиан и всю параллель... Идет сплошная коллективизация, а чтобы выполнить ее, нужно выполнить указ короля Франции.

А чтобы выполнить указ короля, нужна армия, а армию нужно учить, как выполнить указ короля...

- Я не ведаю делами России.

- Да! Я знаю, тебя тревожит один только вопрос, кто будет у трона немцев, чем дышит нынче Европа. Я болею за свой дом.

- Вот и хорошо! Расскажешь нам о своей боли. Думу надо думать не наедине, а сообща.

У Хомы собрались гости, только его самого не было дома, его вызвал к себе хозяин страны. Вопрос стоял один: “Как выполнить план заготовки хлеба”. О предварительных мерах докладывал нарком юстиции Крыленко.

За введение новых законов и за усиление давления на крестьян, за сплошную коллективизацию крестьян, за обобществление крестьянского труда проголосовали молча и единодушно.

По всей стране вводился государственный террор. Со слов наркома юстиции Крыленко все Зауралье, Сибирь, Северный Казахстан превращаются в государственные лагеря. Многие говорили о происках капитализма, о борьбе с врагами. Народ, который сверг царскую монархию - империализм, стал превращаться во врагов народа. Слова “врагов народа” не было, оно витало у каждого сидящего за столом у Сталина... Оно уже созревало и с ним должен бороться Хома.

Братья Васильевы жили недалеко друг от друга, но бывало, что месяцами не встречались. Хозяин Московский часто их вызывал по государственным делам, но за последние годы вдвоем у него не были.

Раньше генеральша приглашала обеих Надежд на чашку чая, где были жены Василия и Георга. Последние дни генеральша уединилась, редко кого приглашала. Теперь ее сам стал посещать хозяин Кремля.

Хома возвратился домой поздно, застав всех за столом. Он вошел тихо, дети сидели во дворе, играли, слушали музыку. Увидев его, жена встала из-за стола, подошла к мужу.

- Милая, дорогая, ты бесценна для меня! Прости, что задержался. Чудесная у меня была сегодня с молодыми людьми беседа. Сколько прелестных слов я от них услышал. Не веришь, что правду говорю? Встал на правое колено: “Дай я тебя поцелую”.

- Надежда Павловна! Ваши воспитанники сегодня нарушили устав, прошу срочно принять меры!

Хома поздоровался со всеми и позже всех подошел к генеральше, поцеловал ей руки, потом в щечку: “Прошу, дорогие гости, не казнить, а миловать”.

Выпил штрафную, потом вторую, на душе стало легче. О работе Хома никогда не говорил дома и этому приучил жену. Но этот запрет он хотел нарушить сам, поговорить по душам с Георгом в присутствии брата.

О причудах Георга жена Хомы узнала от соседки, муж которой служил с Георгом и сегодня совершил выход на улицу через окно. Знала, как муж с Георгом любят и уважают Надежду Павловну, решила пригласить и ее семью.

Пусть встретятся старые знакомые. Возможно, эта встреча повлияет на настроение Георга. Ехал домой веселый, улыбчивый, возвратился с исчезнувшей улыбкой. И это осенью, когда все созревает на полях, люди делают заготовки продуктов на зиму, до следующего года.

Всем привез подарки, всех одарил, даже детей не забыл, а лицо стало другим, словно снова вернулся с поля боя, как в гражданскую... Это можно уже забыть. Что-то напомнило ему о гражданской. Георг умел болеть за людей. Его Хома все схватывал на лету, но, что бы ни случилось, он всегда был весел, жизнерадостен.

- Вашего Хому Васильевича и пулей не прошибешь, - часто говорили жене его сослуживцы. Он всегда спокоен, уравновешен, выдержан.

Боевые друзья оставили своих близких, зашли в кабинет Хомы, где он работал дома. Он пожурил Георга за грусть, замкнутость, попросил излить душу, рассказать о случившемся.

Дела в Стране Советов плохи. Во многих колхозах озимые не взошли, не было осенью дождя, зимой все вымерзло от сильных морозов. Многие поля вообще не сеялись, некому и нечем их было засевать. ЦК дал указание повысить план сбора зерна. Четверть, а во многих районах половина зерна сгнила, нет в государстве зернохранилищ. Зерно лежало зиму под открытым небом, зимой эти горы зерна занесло, а весной намочило дождем.

Сегодня нужно помогать крестьянам, а не выгребать все у них из закромов. Продотрядовцы вывозят все. Если крестьянин живет богато и хорошо трудится, то его называют “куркулем”. НЭП Сталин отбросил как пройденный этап в русской революции. Отобрав землю у крестьян, Сталин всеми силами старается заставить их работать в колхозах и совхозах. Людям за их работу почти ничего не платят, мерилом оплаты стал трудодень.

По возвращении домой я встретил учителя Николая Петровича Якименко. Его жену и ребенка убили за то, что он заступился за крестьянина, который не смог заплатить налог, не мог выполнить продналог. Наши органы наказывают не преступников, а честных людей.

Защитил слабого - ты погиб, мы тебя не тронем, мы причиним тебе душевную боль. Никто этого не докажет, наши действия недоказуемые, мы охраняемся и и прикрываемся законами. Сейчас он живет на станции Камышинка в Республике немцев Поволжья.

- Дал ему денег, но выживет ли он в этих условиях, не упадет ли духом? Хотел забрать сюда, в Москву, он хорошо знает немецкий, имеет учительское образование, хороший спортсмен. Умеет постоять за себя.

- Знает, кто убил жену?

- Да, знает, Надежда Павловна. Боюсь, что будет мстить.

- Колю я помню хорошо. Он всегда исправно выполнял любое задание. Хороший был разведчик.

- Значит, это он утопил продотряд в Доне? Это недоказуемое убийство!

- Молодец! Непременно заберу к себе!

Василий похлопал Георга по плечу, а Хома постучал по лбу.

Сталин обдумывал разные варианты ускорения перехода сельского хозяйства от личной собственности к государственной.

Крестьяне привыкли к своему клочку земли, колхозов они боялись и мало верили в реальность. Коллектив - это сила, над коллективным вопросом ведения сельского хозяйства работала целая комиссия при ЦК и Наркоме сельского хозяйства.

Государство не имело еще складов, где можно было бы сохранить то богатство, которое поступало в закрома. Если мы еще год-два протянем с коллективизацией, будет трудно заставить крестьян работать в колхозе. В Совнаркоме сельского хозяйства некоторые члены стояли за немедленное обобществление всего урожая на селе.

Собрать хлеб в закрома государства, а потом им подкармливать крестьян - куда денется крестьянин. Просить кусок хлеба будет в своем колхозе! Работаешь в колхозе - получай за свой труд. Не работаешь - должен уплатить государству продналог. Забрать у него все, вплоть до зернышка, вынуть хлеб из печки и его тоже забрать. Куда, собственно, деваться? Хлеба нет, живность вся обобществлена - только в колхоз!

Добрых дядюшек уже определили в трудовые лагеря. Они тоже работают в колхозе, их приучили раньше, чем остальное крестьянство. Теперь нужна сила, которая заставит все крестьянство работать в колхозе.

Способ и опыт Франции хорош, когда есть база. А если базы нет? Джуашвили-Сталин увидел тройку, они стояли, смеялись перед его окном. Как когда-то стоял Васильев с Джугашвили.

Хома смышлен, остер, кадровый офицер, но только старого воспитания. Послушаю, что скажет генеральша, она мудрее и сдержаннее своих воспитанников. Революцию в любой отрасли делают массы, но их родники осмысливает один человек, который становится открывателем нового мышления в науке, которая именуется новым законом, открытием века.

Наш век будет назван веком торжества идей коммунизма с государственной собственностью на все. Детей мы воспитываем на всем государственном, нужно их обучить, заставить работать на государство.

- Вы вызывали меня, Иосиф Виссарионович?

- Садитесь, Надежда Павловна! Не вызывал, а просил. Вы теперь вольная пташка, отклонились от государственных дел. Но в ваших движениях столько энергии, бодрости духа...

- Я пью эликсир жизни, Иосиф Виссарионович! Это привычка - жить с поднятой головой, выработанная в процессе жизни. Я такая, как и все женщины. Люблю жить, и чем становишься старше, тем больше тяга к жизни. Начинаешь больше ценить человеческую доброту, любовь. Сегодня люди стали добрее. Отзывчивей к горю и радости людской. Но многие не свыклись, не осознали перемену, которую мы сотворили в России. Живут по принципу - куда ветер дунет, туда и идут.

Сталин смотрел на Надежду Павловну, слушал ее внимательно и думал: “Эта старая ведьма умеет читать мысли... Ведь мог к ней зайти кто-нибудь из тройки и рассказать французский анекдот”.

- У меня недавно были ваши воспитанники, я им обещал, что со временем ваша беззаботная жизнь кончится с вашего согласия.

- Но у вас столько молодых генералов, маршалов. Неужели вам нравится ездить на старой кляче? Я уже не потяну ту лямку, что тянула раньше. Время неумолимо летит... Мы стареем...

Жена не раз ему говорила, что в деревне люди голодают, продотрядовцы вывозят все, не оставляя крестьянам даже на пропитание. А особенно после встреч трех Надежд появилось новое изречение после поповского открытия телефона - женский телефон. Вот она и пользуется им, они откровенны друг с другом.

Нужно их разъединить. Убрать источник питания. Генеральша хороший информатор, у нее больше поклонников и заступников. Она всегда откровенная, но далека от истины, ее истина скрыта за семью замками, не как у меня, - подумал он и улыбнулся.

- И что я должна вам посоветовать?

- Васильев с Георгом посоветовали посадить картофель по методу короля Франции, а вы что посоветуете?

... Уже несколько месяцев в пустыне шел бой, горожане умирали от жажды и от потери крови, но не сдавались. Перекрыли воду - они продолжали стоять насмерть. Вокруг города была пустыня, куда не глянешь - один песок, огромные пальмы подсказывали завоевателям, что там, за высокими каменными стенами, живут люди.

Но как разрушить эти стены? Порох израсходовали, мечи притупились, стрелы не достигали своей цели.

Царь созвал своих военачальников и вождей ближайших племен: “Кто сумеет захватить город, я отдам свою дочь ему в жены”. Тысячи предложений выслушал царь и ни одно ему не понравилось... Он потерял половину своего войска. Еще несколько штурмов и он останется без солдат...

...На царском совещании воцарилась тишина... Каждый понимал: нельзя победить народ, стоящий на смерть.

И вдруг царь услышал голос стоящего вдалеке от него старого человека: “Государь! Я уже стар, у меня есть любимая жена, которая нарожала мне кучу детей. Мне не нужна твоя дочь, она найдет себе молодого, равного по возрасту мужчину... Мне нужен дом, где я мог бы дожить свои годы, и деньги, чтобы воспитать своих детей. Дай мне все это и крепость будет твоя, защитники выйдут к тебе и поклонятся в ноги”.

Царь удивился и спросил: “Как ты сможешь это сделать? Эта армия одолела сотни таких крепостей, - он показал на стоящих воинов, - а эту стену не может одолеть. Как ты это сделаешь?”.

- Голод!!!

- У них полно запасов, - царь протянул в сторону замка руки.

- Вот кто кормит город, сруби их! -сказал крестьянин.

Ночь. Завоеватели срубили деревья, а утром защитники выбросили белый флаг и впустили завоевателей в город.

Она все знает! Эту тройку надо убрать подальше друг от друга.

- Спасибо за рассказ, я об этом варианте думал, но не решался. Вы правы: только голод может поставить народ на колени.

Пришел 1932 год и вождь подписал указ о взимании продналога, о конфискации излишков хлеба. Он теперь был твердо уверен, что мор заставит крестьян бросить свое личное хозяйство и пойти работать в колхоз. Не важно, что ты делаешь в колхозе, самое главное, что ты был на службе у государства. Ценился выход - день. За каждый день ставили палочку, она была мерилом всего благополучия крестьянина.

Он стал получать от государства маленькую доплату за свой трудодень, а жил за счет того приусадебного хозяйства, которое оставило ему государство.

Нужно было быть политиком, чтобы заставить миллионы крестьян работать, и за свою работу не получать никакого вознаграждения.

Бунтующих обуздывали, а лентяев заставляли. Вырабатывали сознание: мы строим новый мир, и наше будущее - светлое.

Надежда Павловна готовилась к отъезду в Америку, а перед отъездом зашла к Хоме взять адрес Николая.

- Хочу заехать и поддержать духовно, если упрошу, то привезу его к вам. Его ум, энергия нужна здесь. Нужно не дать ему сгореть, вернуть веру в жизнь.

На станцию Камышинка поезд прибыл в полдень. На перроне она узнала Николая, стоял он не один, а с женщиной и детьми. По перрону ходили солдаты - продотрядовцы.

Увидев пассажиров, сходящих с поезда, стали проверять документы. Надежда Павловна представила свое удостоверение, они предложили довести её до дома.

- Меня ждут, - и она подошла к Николаю.

- А вы его жена? - обратилась она к Фриде.

- Да, товарищ генерал. А можно вас теперь называть просто, Надежда Павловна, тетей Надей? У нас в селе люди добрые, отзывчивые, умеют ценить человеческую доброту и честность. Вас здесь любят.

Николай говорил с Надеждой Павловной и никак не мог уловить цель ее приезда. Может больна, нет. Совершенно здорова! Такая же энергичная, бодрая ...

Надежда Павловна удивилась богатству Николая. Работал он учителем физкультуры и немецкого языка, школа была, конечно, немецкая. На улице, в школе, дома говорили только по-немецки.

Тетя Надя понравилась всем, а особенно, когда она с Николаем запела на вечеринке немецкие песни. Многие не знали, а больше и не слышали эти песни, только старики иногда старались подпеть, да весенний голод забрал силы.

Николай помогал соседям чем мог, был уважаем и любим не только детьми, но и взрослыми, он лучше всех знал немецкий язык. Помогал писать заявления, прошения.

Почти каждый день кого-нибудь хоронили. Землю забрал колхоз, хоронить разрешали только на общественных кладбищах, а не дома на своем участке. На Камышинское кладбище привозили хоронить и с близлежащих хуторов.

Люди покидали в хуторах землянки и переходили жить в село, где была школа, поближе к колхозу. Оставались на хуторах старики, либо те, у которых вымерла половина семьи и сами они не могли оправиться от голодухи.

Ели щи из лебеды и крапивы. Государство давало один раз в день горячую похлебку. В основном приходили те, кто жил поближе к правлению колхоза. Из сел и дальних хуторов обессилевшие люди боялись не только пойти в колхоз, а выйти из дома.

Но весна подгоняла поскорее окончить посевную, засадить свои приусадебные участки. На предвыборном собрании колхозников Надежда Павловна, поговорив с районными руководителями, предложила Николая Петровича избрать председателем колхоза.

Уехать она его не уговорила, только поняла, что здесь, в колхозе, он больше принесет пользы. Люди ему верят, обращаются за помощью, советом. Все были довольны действиями Надежды Павловны, только зав.райОНО сказал с обидой: “Вы у нас забрали лучшего учителя, я так мечтал работать с ним. Он мог бы стать хорошим директором”.

- Не обижайтесь, товарищ, он будет хорошим председателем, поможет построить вам хорошую школу. Оставьте его по совместительству учителем физкультуры, он хороший спортсмен.

- А разве разрешат?

- Сумейте, это от вас зависит.

Перед отъездом Надежды Павловны Николай пригласил всех родственников Фриды, оставшихся в живых, а их осталось меньше половины, соседей. Поесть было мало чего, борщ, сало с картошкой, мед. Приготовил лично сам украинские гречневые галушки. Больше было разнообразия в выпивке. Для приличия стояла государственная, из магазина, водка, но больше всего было набора в бутылках разного по цвету самогона и вина.

Зная, что у Николая есть небольшой запас пищи, маленькое хозяйство, куры, гуси, поросята, приносили только выпивку.

Вечер удался на славу. Всем понравились гречневые галушки, да еще с мясом в такое время. Хозяйка ничего не жалела для гостей Николая. Вот только она не могла понять одного: со времени их свадьбы Николай редко смеялся, он был всегда замкнут.

Все соседи говорили, что он большой молчун, тихоня. А оказалось, все наоборот. Стоило только Надежде Павловне присесть около него, он расцветал, превращался в мальчишку-шалуна. От его шуток комната наполнялась смехом.

В ее присутствии они говорили по-немецки, она плохо понимала русский, тем более украинский. В ее семье все говорили только по-немецки, школу она окончила на немецком языке. По-русски говорила, только когда ездили в другой район к старшей сестре, где было больше русских.

Соседка тетя Анна, подтолкнув задумавшуюся Фриду, спросила: “И ты говоришь, что он готовил всю эту еду, которую ты поставила на стол? Не верю! Такую вкуснятину сможет приготовить только человек со стажем повара! Я уже замужем десять лет, считаюсь неплохой хозяйкой, умею и знаю, как приготовить любую пищу, а он... Твой Коленька прекрасный плотник, механик, но ты никогда не говорила, что он сам готовит себе еду или тебе”.

- Это моя работа стоять у печки, на нем лежит домашнее хозяйство, у нас все распределено. Дома мы делаем каждый свое, так приучил меня Коля.

- А Надежда Павловна кому родственница? Тебе или ему? Скажешь, ему! Так мы тебе и поверили.

Услышав это, Надежда Павловна попросила объясниться.

- Тут и объяснять нечего... Фотографии сами говорят о себе, о вас, о нем...

- Вот вы, Надежда Павловна, а вот ваша дочь, - показывает на покойную жену Николая с детьми, рядом наша Фрида. Вы все похожи как две капли воды. Даже родинки на щеке у Фриды, у вашей дочери, у вас одинаковые. Что, я не права?

- Вы удивлены. Вы умеете говорить по-баварски, по-шведски. Вы настоящая немка. Вы тетя не Колина, а нашей Фриды.

Надежда Павловна встала из-за стола, посмотрела фотографии: “Меня здесь нет, я есть только вон там, в следующей рамке. А это Фрида. Не ошибусь, если скажу... моя копия... Может, ты мне объяснишь, Коля?”.

Николай подошел к жене, обнял ее: “Прости, Фрида, это почти как правда, прости. Это Надежда Павловна, ее сфотографировал в Миргороде ее друг в гражданскую, а это тетя моей первой жены и рядом, следующая фотография, - твоя мать. Объяснить можно все просто...”.

- Не надо, Коля! Не вороши прошлое, старые раны зажили. Фрида умница, она поймет. Это ты сделал ради любви... Ну молодчина ты у меня. Зря я тебя из поля зрения потеряла, поверила командиру, что уехал, ты всегда всем был нужен.... И оставайся таким.

Только у меня просьба к твоей жене: “Отпусти на недельки-две Николая. Хочу помочь вашему колхозу приобрести трактор и еще кое-что. Ведь он молодой председатель, ему нужна помощь. Трактор - это десяток лошадей, лобогрейка, стоговязалка - это тоже десяток молодух. Вы, бабы, намучились на работе, еще от голода не окрепли”.

- Это верно, трактор нам нужен, а председатель тем более.

- Мне, кажется, вы не прочь похитить его у нас. Такие парни и нам нужны!

- Даю, бабоньки, честное слово, верну его вам в целости и сохранности.

Окончился вечер, гости разошлись, осталась только сестра Эльза помочь убрать все со стола, привести дом в порядок.

Надежда Павловна с Николаем снова шутили, о чем-то говорили, громко доказывая друг другу.

- Жаль, что я не понимаю их языка, по их виду любят они друг друга.

- Не уведет ли она твоего Коленьку у тебя?

- Нет, коль в гражданскую не увела, сейчас подавно. Был под Миргородом бой, на Родине у Николая, он отбивался от десятка петлюровцев, которые старались взять его живым. Надежда Павловна ехала со своим штабом в Миргород, солдаты услышали шум и, увидев драку, не на жизнь, а на смерть, окружили воюющих. Николая она взяла с собой, он стал служить у неё в разведке. Влюбился в нее сразу. Молодой, энергичный, красивый парень, она пожилая, в годах, не потерявшая даже сейчас былой красоты... Роман не получился. Надежда Павловна оберегала его как сына, он платил взаимностью.

В Березовке Одесской области встретил в деревне немку, похожую на Надежду Павловну, пригласил её с мужем на свадьбу.

- Тебя тоже после смерти жены искал по подобию своей спасительницы и своей первой жены.

- А он это и не скрывает. Он говорит, моя первая любовь, это мать, которая меня спасла, а вторая - моя первая жена, и последняя - я.

- Если бы не видела, как ты живешь, сестра, не поверила бы. У нас в деревне ты первая немка, вышедшая замуж за чужака. Ты намного счастливее всех нас. Он умеет любить по-своему, нашим мужикам это не дано. Посмотри на свой дом, на сад, огород... Ты живешь за ним, словно у бога за пазухой. Все вокруг сделал твой муж своими руками. Никогда не укоряй его, что он не немец, он твой, только твой. Не было бы его, не было бы и нас с тобой.

Сколько он спас людей от голода, не спал целые ночи, и какие ночи, самые страшные, которые уносили в иной мир. Эльза перекрестилась, поцеловав висевший на шее крест...

И сегодня милиция ищет, кто унес зерно семенное со склада. Сторож отговорился, а зав.складом сумел списать на крыс и мышей. Чему новая власть научила нас, так это хорошо воровать... Будь она проклята!

Оканчивалась погрузка того, что выпросила Надежда Павловна для колхоза Николая. На душе было легко и весело, так, как было тогда, когда впервые в бою встретился с отрядом генеральши, так звали ее солдаты. Сначала он не верил, что она генерал, что это она командует вокруг стоящими войсками.

Здесь он познакомился с Хомой и Георгом. Надежда Павловна говорила, что они братья по духу, характеру. И при ее словах он всегда краснел. Когда познакомились с ее семьей, краснел от стыда за свои чувства к ней.

Нашел в Дибровке, недалеко от Миргорода, себе невесту, похожую на Надежду. Ее тоже звали Наденька.

Часто он говорил ей: ”Ты моя Надежда (и улыбался, когда вспоминал генеральшу), Наденька, ты моя первая любовь!”.

Иногда она спрашивала: “А до меня у тебя была любовь?”.

- Да, была, Наденька, с такими щечками и ямками, как у тебя, и такими голубыми, как небо, глазами. Родом из Одессы, из села Березовка.

Одним говорил, нашел в Березовке, другим - в Дибровке. А где это, неважно, главное, она сама, когда улыбаясь, двигалась, словно его спасительница, даже гладила так, когда обнимала.

Из задумчивости Николая вывела генеральша: “О чем думаешь, казаче? Не бойся, никому не расскажу! Поведай мне свое горе, легче будет. Много переживаешь, откройся мне, ведь ты говоришь, что я твоя мать. Исповедайся!

Что случилось в тот дождливый, грозовой день? Когда потерял свою первую и незабываемую? Не мучь свою душу! Излей все свои невзгоды, горе мне, тебе легче станет. И мне будет легче, что твоя совесть чиста”.

- Продотрядовцы шныряли по домам, забирали все, не только продукты, одежду, обувь. Все отобрали у людей. Даже приданое у невесты подбирали. Я подговорил ребят и мы не впустили разбойников в село.

Оружие они побоялись применить, много людей наблюдало за нашей ссорой. Люди были злы, стоило им показать свой гонор, мы бы и обозы забрали бы у них, вернули бы все награбленное людям. Но обе стороны сдерживали свой гнев, каждый не хотел начинать первым.

Красноармейцы были отоварены под завязку, возы их были полны награбленным. Они и подумали, зачем рисковать тем, что уже некуда ложить? Ради принципа.

Через неделю отряд вернулся снова собирать несобранные проценты дани. В тот день моя жена, собрав узел, пошла с детьми проведать больную старшую сестру. По дороге повстречался обоз продотрядовцев.

Увидев, что она одна в такой глуши, вокруг никого, изнасиловали. Надругались, оставив полумертвую под кустом.

Соседский мальчик возвращался домой из дома сестры моей жены, увидев обоз, шедший по глухой дороге, стал его догонять. Услышав крик, залез на густой клен, росший здесь около дороги.

Поздно вечером вернулся мальчик домой и все мне рассказал. На улице весь день шел мелкий дождь, а вечером он перешел в ливень.

Продотрядовцы спешили переехать реку, пока не поднялась вода. Мост в то время был на ремонте, и приходилось делать трехкилометровый круг, чтобы переехать на ту сторону.

Жену я нашел остывшую и недалеко от нее детей, а вдалеке шел обоз домой с продотрядовцами. Я пошел за ними, ни о какой мести я не думал. Моя голова была занята совсем посторонними мыслями. Я слышал голос мальчика:

- Дядя, это я вам сказал, а вы никому не говорите, что я это видел. Они убьют и меня. Приедет машина, заберет меня, как забрали соседа, больше обо мне никто не вспомнит.

Первый воз попал в яму, колесо зацепилось за корягу, кони, сколько ни рвались, не могли сорвать корягу и вытащить колесо. Солдаты положили свои винтовки, стали толкать воз.

Я немного постоял, потом снял с себя одежду и когда вода вокруг воза стала мутной, нырнул в воду, подплыв поближе к возу.

Первого, стоявшего ближе ко мне, я придавил ко дну реки. То ли от тряски, то ли захлебнулся илом, он быстро затих. Я не видел лиц своих жертв, только их спины. Мой кулак оглушал человека, а ил делал свое дело.

Такого ливня никто не помнит на своем веку. Зерно я схоронил в дупле большого дерева, коней отпустил и ушел домой.

На второй день далеко за городом нашли выброшенные течением воды пустые возы, лошадей тоже. Несколько винтовок нашли в иле реки. Отряд исчез, его искали намного ниже, где нашли повозки.

...Я вспомнил о жене, о соседском мальчике... Вдруг услышал шум во дворе. Сосед привез тела усопших, рядом с ним стоял его сын. Увидев своих, я взял на руки мальчика, мы оба стояли плакали.

Мальчик прижался ко мне, зашептал на ухо, что кроме меня правды никто не знает. В те годы дети уже знали, чем может обернуться детская болтливость. То ли мы, взрослые, незаметно вдалбливали детям, чтобы молчали, то ли годы войны, революция научили детей говорить правду и уметь молчать. Похоронив семью, позже и её сестру, я уехал. Кроме мальчика, знавшего истинную причину смерти, кто нынче по моей вине и их вине лежит в земле сырой, я ни с кем не простился.

Такой же дождливой грозовой ночью я уехал... Мальчик мне привел с луга пару ничейных лошадей. Ночью ехал, а днем спал. По дороге продал, и очень хорошо, лошадей... А об остальном вы уже знаете...

Окончился год Обезьяны, наступил год Петуха, но в народе его называли годом смерти, годом Сатаны. Весной смерть еще праздновала победу, но к середине лета утихла, уснула и на долго ли?

Многие предсказывали, что власть Советов вскоре падет, за нею и смерть вернется в свои хоромы. А старая соседняя бабка при встрече с Фридой говорила, что смерть будет стоять восемь лет, проснувшись после долгой спячки в год Змеи обрушится на все дома наших детей. Не спасешься и ты, хоть ты и замужем за чужим человеком, спасутся в этом месте, где мы живем, лишь единицы, и то пришедшие сюда люди другие, чужие нам по крови и вере. Четыре года она будет день и ночь посещать наши жилища и снова в год Петуха она успокоится.

Год Петуха - начало наших бед, в год Петуха они окончатся. Но не все мы доживем до этих счастливых дней. Путь наших братьев, живущих рядом с нами, будет тернист. Мы будем терять друг друга, а наши мужчины, словно петухи, будут кричать: “Я остался один, только один”.

Иногда Фрида просила бабку успокоиться, не пугать людей.

- А я и не пугаю, я говорю то, что мне подсказывает внутренний голос, это голос богов... Наступит время Сатаны...

Ушла бабка, следом за ней прибежал Роберт с ребятишками.

- Тетя Фрида, приехал дядя Коля, он стоит у вагона и ждет выгрузки трактора. Весь колхоз собрался посмотреть на трактор.

Зажгла керосинку, помыла детей, сама переоделась, а мужа все нет и нет. Дети, обрадовавшись, что скоро придет папа, бегали, без устали крича: “Папа, наш папа вернулся с трактором! Теперь он будет ездить на тракторе, а не на лошади!”.

Успокоились дети, сначала присели, обняв маму, потом по очереди уснули. В комнате стало тихо, было слышно, как идут ходики, закуковала кукушка, пробило полночь. Напротив окна остановилась пара вороных, с брички спрыгнул Николай. Он не вошел, а словно вихрь влетел в дом. Обнял жену, нежно поцеловал и закружился с ней. Она прижалась к нему: “Колечка, Коля, у меня будет ребенок!”.

Присел на лавку, её посадил к себе на колени. Целовал долго, а она молча принимала его ласки. Увидев накрытый стол, спросил: “Кого ждала?”.

- Тебя к ужину.

- К ужину? Молодец, ты просто молодчина! Выбежав на улицу, позвал соседа. Беги за Эльзой и Виктором.

- Ведь ночь, Николай Николаевич!

- Кому ночь, а кому рассвет! У нас рассвет! Он закричал громко, сосед перекрестился, почесав затылок, и исчез во тьме ночной.

Кучер не уехал, а остановился у кума выпить по стаканчику доброго самогона. Только они расселись за столом, вбежал посыльный председателя, выхватил полненький стаканчик, закусив кусочком хлеба с салом: “Крепка, хороша, что девка-молодуха!”.

- Мигом, друг, туда и обратно.

- До Робертус?

- А куда же? Уже и стол накрыт.

Эльза вбежала в дом, не зная, почему приказали эти два старых балагура-бабника немедленно быть у сестры, но, увидев праздничный стол, легко вздохнула: “Я им, этим старым прохвостам, сейчас задам...”.

Поздоровавшись с сестрой жены и ее мужем, поставил бутылку и два стакана, тарелку с закуской.

- Снеси, пусть побалуются, да скажи, чтоб утром быть как всегда.

Пришли соседи, члены правления колхоза, несли то, что имели. Маленький стол превратился в большое застолье.

- Теперь мы заживем лучше, первым делом скосим все луга, чтоб хватило сена на зиму скоту, дадим людям первый укос. Многие из нас еще не окрепли после голодной зимы, а особенно весной не могут еще работать, поможем встать на ноги сообща, всем селом - колхозом.

- Дай бог, чтобы твои слова сбылись, чтобы закрома были полны.

Многие дети не учились, одни ослабли от голода, другие не имели обуви, одежды. Весна была поздняя, убирали урожай уже осенью. Осень выдалась теплой, солнечной. Пшеницу косили, вязали в снопы, свозили ближе к коровнику.

Первый обмолот выдали на трудодни, выдавали зерном и мукой. Председатель считал, чем больше люди будут получать готовой продукции, тем меньше будет прогулов. Убрали подсолнух и из первого урожая получили подсолнечное масло.

Строго следил за выполнением плана. Еще свежа была память, его предшественника и все правление осудили за то, что не выполнил двух процентов сдачи хлебозаготовок. Многие вернулись, а председатель получил срок - десять лет с конфискацией имущества.

Его предшественник был крут, боялись его все, себе лишнего не позволял, сам не воровал и другим не давал. Награжден был в гражданскую. Но не помогли и медали. Увезли не только его жену, но и детей. Родственники пытаются узнать, где он и его семья, отвечают весело: “Живы, здоровы, ждут суда”.

- Передачу можно передать, а может самогонку?

- Все можно. И снова смех. Нашлись добрые люди, сказали, что их уже давно увезли. А куда - самому богу неведомо.

Играл Роберт на станции с ребятишками в войнушки и нашел письмо жены председателя, которое она выбросила из кармана, когда ее сажали на поезд.

“Мы, женщины, сидели с детьми в одной комнате, мужчины во второй. Неделю нас кормили кое-как, не тревожили, успокаивали, будет суд, вам скажут, за что вы сидите. Но прошла неделя, вторая... Одни женщины приходили, другие уходили... И мы поняли, что никогда не вернемся домой, а вышлют нас далеко, далеко. Говорят, там нужны рабочие руки. Я-то смогу работать, а вот что будет с моими детьми?..”.

Николай Петрович стал осторожно спрашивать о судьбе его предшественника... Много навел справок, где он и его жена, но через неделю его вызвали в 1 отделение 9 отдела УМГБ.

За столом сидел полковник:

- Кем вам доводится ваш предшественник?

- Никем, просто хороший человек. Меня просили родственники помочь его семью найти.

- И нашли?

- Думаю, вы скажете правду.

- Для этого и вызвали вас сюда.

- Вот на этом стуле и на том же месте сидела генеральша, ваш друг и защитник, она много говорила о вас. В этом ваше счастье... Забудьте, что вы были здесь и кого искали.

Из УМГБ он вышел весь мокрый. Понял, над ним все эти дни, когда он искал председателя, витала смерть. Благодаря случайности, он выкарабкался. Сегодня нужно быть как никогда осторожным, ловким и бдительным.

- Я здесь чужой, даже родственники Фриды об этом говорят, а кому он нужен, чудак, кто за него заступится? А если будут наводить справки, кто он и откуда, какое у него прошлое... У каждого человека есть в душе капелька дегтя. Вот эту капельку дряни и ищут во всех те, у кого он был сегодня.

Ему, чужаку, поверили люди, он должен той же благодарностью отплатить им.

На все Божья воля, бог один, он за всем не уследит, нужно и самому стать его частицей, верить людям. Вера - это его спасение, нужно поверить в то, что ты делаешь, в то, во что ты вложил свой труд.

В голове стояли последние слова полковника: “Он враг народа”. “Враг! Враг! - слышал он голос полковника. Раз он враг, враги наши и его жена и дети!”.

После окончания уборки началась вспашка зяби, посев озимых, он стал меньше бывать дома, а иногда уходил рано и возвращался поздно. Жену заставал усталой, злой, в неряшливом виде. Живот округлился, чуть постарела.

- Извини, забыл малость о тебе. Он как прежде прижал ее к себе, но ответной ласки не получил. Утром встал рано, затопил печь, управился по хозяйству, вошел в дом. Жена сидела за столом в праздничном платье с детьми, ждала его завтракать.

Кучером был старый дед, много куривший, а о том, сколько выпивал за день, и говорить нечего. Выходил из дома - жена ругала, заходил - тоже.

- Позови деда! Пусть присядет.

- Это нужно?

- Пожалуйста!

Молча встала, пошла, позвала к столу.

Кучер удивился такому приглашению. Бывший председатель никогда не сажал за стол, не наливал, а этот - налил!

Посмотрел на жену, хозяйку дома. Красавица! Скоро родит...

- Спасибо, что не побрезговала, дочка, знал хорошо твоих родителей, хорошие люди. Всегда были гостеприимны.

- Выпей, дед!

- Да! Спасибо, хорошая, крепкая.

- Но запомни, дед. С сегодняшнего дня мы работаем по-новому. Планерку провожу не утром, а в три часа дня, осматриваем хозяйство утром с 5 до 6, вечером с 8 до 9. Ни на минуту раньше не приезжать за мной, ни позже.

Утром бабе должен затопить печь, управиться в сарае, успеть позавтракать. Вечером тоже. Спиртное убавить, напьешься, поломаю ребра. Живем на свете один раз, хватит сидеть на горбу наших баб.

- Засмеют нас мужики, Николай Петрович! Засмеют... Даже начальство районное будет косо смотреть, а со временем выгонят с работы.

- А мы, дед, ученые. Мы будем хорошими хозяевами, нужно уметь хорошо угостить, упросить, а самому - малость. Какой мы жизнью живем? Утром уехал, где-то в обед нализался, вечером пришел, лег спать.

Забыли, что у нас есть перед богом и семьей долг. Любить так, как способен на это человек.

Николай встал из-за стола, поцеловал детей, подошел к жене. Она улыбнулась, прижалась к нему.

- Думаешь, за один день перевоспитаешь?

- Надо, ради человечности.

После разговора за столом председатель стал проверять, что делал в это время дома дед. Баба, заметив внимание председателя к ним, а особенно проявленное внимание к деду, стала более внимательна к нему, его одежде.

Люди стали говорить: каков председатель, таковы и колхозники, тихо смеялись в ладошку, а дед, услышав хорошее о Николае, высоко поднимал голову.

Наступил год Волка. Роберт с отличием окончил семь классов, стал одним из лучших спортсменов школы. После получения свидетельства об образовании и Почетной грамоты весь класс пригласили на беседу в кабинет директора школы.

В кабинете сидело много незнакомых людей, все они говорили только на русском языке. Роберт на вопросы директора школы отвечал на русском языке.

“Мал ростом, - отмечали гости, - и годами не вышел. Вундеркинд - это хорошо в двенадцать лет, ну а о каком военном училище он может мечтать! Он по всем параметрам не подходит - рост, годы. Какое училище примет малолетку?”.

Посоветовали пойти в среднюю школу, окончить десять классов, потом подумать о профессии.

- Ты счастливчик, у тебя есть два года в запасе. У меня дома тоже дочь, она окончила пятый, а ты седьмой.

У нас в Саратове есть школа, где ты мог бы изучать свою любимую профессию и заниматься спортом. Я взял бы тебя к себе домой, но примут ли тебя туда по возрасту? Если да, то приеду за тобой.

Роберт целый час рассказывал дома, что он поедет в Саратов учиться, что преподаватель берет его к себе домой. Он показал адрес учителя.

В Саратове проводился конкурс доярок и механизаторов. Николай Петрович взял с собой Роберта.

Если нужен будет дояр, он подоит корову, а отремонтировать трактор - это его увлечение, хобби.

В конкурс на лучшего механизатора включили Робертуса Роберта. В сельскохозяйственной школе стояли трактора, нужно было отремонтировать, вспахать землю, засеять поле.

Колхоз им. Энгельса занял первое место, получил кубок и похвальную грамоту. После конкурса поехали к учителю. Семья была дома, приняла Николая Петровича с радостью.

Николай Петрович показал призы, которые получил их будущий ученик, хозяева радовались вместе с гостями, а больше всех дочь хозяйки, которой понравились подарки, а еще больше сам гость.

Возвращались домой в приподнятом настроении. Приволжская республика немцев заняла первое место, а особенно отличился колхоз Энгельса. Николай Петрович, получая подарки, ощущал и недовольные взгляды, не так друзья жали руку, как раньше. Иногда в разговорах проскальзывало: - “А что вы, вы же не немец, вы с Украины”.

- Какая разница, кто мы? И мы строим коммунизм! Делаем общее дело.

- А это не ваш сын? Вы всего-навсего опекун... Вы украинец, а он немец... Какая вам выгода от того, что вы определите его в лучшую школу... Некоторые говорили, он родился немцем, им и останется. Сколько расплодилось этих немцев, все они фашисты... Не сегодня, так будут ими завтра.

Со дня образования Республики немцев Поволжья такого он ни разу не слыхал в Саратове. И где услышал... В здании, в храме, где куются кадры науки.

Здесь забыли о Советской Конституции: все народы, все нации равны, вплоть до самоопределения.

Значит, и мои с Фридой дети будут полуфашистами. Роберт брат моих детей, и я должен помочь ему крепко стать на ноги. У него зародилась мысль: его сын, его первенец, мертв, не дать ли Роберту свою фамилию?

Николай Петрович не успел сойти с вагона, как заведующий складом известил, что в колхозе большая комиссия, проверяют все основательно.

- Сначала домой, потом на работу, - ответил он встречающим, - я имею право заехать домой, проведать семью. Мы честно защищали колхозное движение. Заняли первое место, так что нам сегодня не нужна комиссия и мы ее встречать не собираемся.

...Многие шумели, кричали “они уже в конторе...”.

- Ну и пусть сидят! Пусть ждут! Сегодня и завтра мы будем праздновать нашу победу в колхозном движении, а если они хотят опорочить колхоз, пусть уматывают отсюда. Как достигали мы больших результатов, об этом каждый из вас знает, как мы свой труд там защищали, расскажут ваши друзья, соседи, которые живут вместе с вами.

Он вынул бумажку из кармана, посмотрел на встречающих его односельчан... Это хорошо, что к нам приехали с проверкой, пусть проверяют, пусть учатся, как надо работать, как вести социалистический учет. Я рад, что Приволжская республика немцев и вместе с ним колхоз стал у руля стахановского движения.

Теперь не мы, немцы Поволжья, будем ездить учиться работать, а к нам будут ездить.

Сколько живет вокруг нас народностей и все живут с одной целью - развивать колхозное движение, это мечта нашей партии, нашего народа, и эту мечту мы должны воплотить в жизнь.

Лучших школьников нашей школы мы будем посылать на учебу, нашему государству нужны кадры молодые, грамотные, сильные духом, преданные партии и народу. Мы их дадим.... Мы поможем государству, мы будем учить наших детей за счет колхоза.

Председатель вынул листок бумаги, передал своему завхозу: “Возьми, собери немедленно правление, кланяйся им, чтобы они дали постановление: молодцов, стоящих рядом со мной, и этих красавиц мы должны наградить. Государство вручило им свои подарки, а мы что, хуже?”.

- Члены правления все здесь, идите в дом колхозника и решайте на своем правлении, как отметить наш праздник. Где завхоз?

- Я здесь, Николай Петрович.

- Гостей, приехавших из района, определи на квартиру, выдели хлеба, мяса. Пусть поработают, пусть поучатся.

В доме колхозника было полно людей. Такого праздника давно не было в селе, пришло посмотреть на чествование передовиков колхоза все село, даже самые злые языки, противники колхозного движения.

Слушали внимательно председателя колхоза, многие выкрикивали: “Браво!”, “Ура!”. О том, что осенью их дети за счет колхоза будут учиться и получать стипендию, никто раньше и не думал.

Председатель не побоялся первый обмолот хлеба отдать колхозникам, первый мед получили те, у кого были дети, малоимущие, голодные, у которых забрали все, не оставили даже зернышка на питание.

Комиссия сидела, проверяла бухгалтерию и всю наличность, что была в колхозе. Даже вилы, лопаты, грабли, все пересчитали, все записали.

Председатель комиссии, возглавивший проверку хозяйственной и финансовой деятельности колхоза, положил на стол все анонимки, которые получил райком и райисполком, по которым группой аппарата велась проверка.

Посмотрел на часы, через десять минут соберется все правление колхоза, он должен прочитать все жалобы на председателя колхоза и дать оценку его хозяйственной и финансовой деятельности.

Члены правления внимательно слушали одно письмо за другим.

1. Покрывает воров, дети даже днем стригут со снопов колосья и целыми торбами носят их домой.

2. Часто срываются сельскохозяйственные работы из-за того, что отдает рабочих лошадей, волов для личного пользования.

3. Разрешил косить колхозникам сено тогда, когда колхоз еще не имел ни грамма заготовленного сена.

4. Люди в колхозе думают сначала о себе, потом о колхозе.

В зале стало тихо, еще тише, когда, не выслушав ни председателя, ни членов правления, член райкома партии объявил, что будет зачитано постановление комиссии о работе председателя колхоза тов. Якименко и его членов правления. Несколько человек выкрикнуло: “Это неправда! Так мог написать только враг колхозного движения!”. Председатель комиссии поднял руку, снова воцарилась тишина: “Кто сказал неправда? Что это - ложь? Я был на проверке в колхозе, когда молотили в вашем колхозе снопы, у которых были срезаны колосья. Вы заготавливали сено для колхозного скота, а у многих колхозников, можно сказать, у большинства, имелось заготовленное на зиму сено.

Вы и ваш председатель не прятали свои грехи, вы мне их подносили и гордились всем этим. Благодаря вашей дружбе и вере в завтрашний день вы сумели раньше в районе покончить с голодом, раньше, несмотря на позднюю весну, отсеяться, собрать урожай.

Я ваш труд не отрицаю, потому что я устал рыться в ваших бумагах, мне легче работать с вами, а вы каждый за свой труд должны получить по заслугам. Данное постановление мы обсудили не только в районе, но и области, нас, членов комиссии, поддержали. Так вот что, дорогие, что заслужили, то и получили!

Председателя колхоза им. Энгельса за его плодотворный труд, организаторские способности предлагаем наградить орденом Трудового Красного Знамени...”.

Инструктор читал постановление комиссии, многие сначала не поняли, что он читает, кого представляют к награде. Голос смолк, все смотрели на читавшего постановление, потом вставшего перед ними, взволнованного, со слезами на глазах председателя колхоза.

Все встали, начали хлопать, поздравлять друг друга с победой. К председателю колхоза подошла доярка Роза Шмидт, член правления колхоза:

- Дорогой Николай Петрович, я вас от всей души поздравляю с победой. Я, мой муж, мои дети своим трудом добывали на своем поле кусок хлеба. Посмотрите на меня, какими стали мои руки, грубыми, неуклюжими, все это от тяжелой работы. Женщина и хозяйка, женщина и труженица. Наш труд стал легче, стали применять современную технику. Это заслуга нашего председателя. Так что давайте отблагодарим его за это. До этого он был для нас чужим, теперь у нас нет человека роднее.

У Николая Петровича защемило сердце, так было, когда он потерял свою семью... И здесь он чужой... и это они не скрывают... Он опустил голову...

- Садитесь, товарищи! Я не все еще сказал, не было бы счастья, да несчастье помогло. Так и тебе, мой друг и товарищ по партии, Николай Петрович. Мне приказано перевести вас на работу в район. Об этом велели не говорить. Но по секрету, скажу: вы будете руководить районом...

Колхоз им. Энгельса стал одним из лучших в районе. Люди стали забывать о голоде, о тех страшных днях. В год Обезьяны вымерло десять процентов колхозников, а в год Петуха из всех оставшихся - четверть. Женщины спешили рожать, чтобы успеть вырастить кормильца к старости. Председатель во главе правления приветствовал новорожденных, им выдавались продукты в первую очередь. Жене Николая завидовали все, особенно женщины. Этот чужак даже пеленки стирает своей красавице жене, дома не дает и пылинке на нее упасть. Эльза воспитывала своих детей и училась в Саратовском педагогическом. Муж помогал ей, подбадривая, когда было тяжело. У кучера Фрица Франца в год Обезьяны померли все дети, остался он с бабкой Гертой вдвоем. Дед запил, стал бить бабку. Хотя это случалось и раньше, бабка терпела, но когда похоронила последнего сына и внука, стала огрызаться, но это мало помогало. Стала уходить из дома. Дед стал злым, грязным, оборванным. Увидев и услышав недоброе о своем извозчике, председатель вспомнил и о своей семье, какая она была и какая стала теперь.

Николай Петрович стоял перед конюшней, ждал своих воспитанников, вспоминал, как строил он вместе с детьми свое детище. Принял колхоз без конюшни, сплошного двора. Можно сказать название было, но не было самого колхоза.

Был построен загон, куда загоняли лошадей. Работать председателем и учителем в школе было тяжело. Дети были беспризорными, родители уходили рано на работу и поздно возвращались. Его родители были казаки, отец с малых лет воспитывал сына защищать Отечество, ездить на лошади, стрелять, владеть саблей.

Часто подходил к играющим ребятам, показывал им игры, иногда играл вместе с ними. В селе председателя называли детским вожаком, он сумел заинтересовать детей играми, они помогли ему заготовить лес, поставить стены конюшни. Сначала эту затею колхозники не одобрили, но слышали, что председатель обещал за работу оплатить, собрали родители совет, решили детям помочь. На стройку приходили только тогда, когда господь бог давал выходные в поле.

Конюшня получилась чудесная, но еще лучше получился ипподром, где он обучал мальчиков ездить на лошадях. Сначала взрослые взбунтовались, что днем лошади пашут, сеют, боронуют, а ночью должны отдыхать, но потом согласились, так как занятия проводились в полдень с одним условием: каждый наездник приносил корм своей лошади. Лошадь привыкала к своему наезднику и отзывалась на его зов. С окончанием уборки зерновых наступал новый учебный год и начиналась уборка бахчевых культур.

В это время дети больше проводили время на картофеле, на огороде, чем за партой. После окончания уборки председатель обещал сделать большой праздник, где его воспитанники покажут свое искусство езды на лошадях.

Самых лучших двенадцать лошадей и плюс к ним две лошади, на которых он ездил, он закрепил за своими воспитанниками. Они растили их с того времени, как жеребята стали сосать молоко у матери.

Отцы, видя привязанность детей к лошадям, стали им помогать. У кого была в заначке на чердаке припрятанная сбруя, разрешали брать на скачки, а некоторые поощряли после школы работу в колхозе, чтобы купить седло. А многие ездили просто так, без седла.

Старый Робертус служил в Конной Армии, и если Николай не мог прийти на занятие, приходил вместо него. А сегодня они оба ждали своих воспитанников. По селу прошел слух, что Николай дал согласие и переезжает на новое место работы. Робертус остался вместо него в колхозе.

Об этом говорили повсюду, бабы знали все, а Николай Петрович всегда больше молчал, чем говорил. Он всегда больше молчал, чем говорил. Он и учеников учил только отвечать на вопросы, на болтологию у него не было времени. Наездник должен уметь хорошо владеть лошадью. “Каков всадник, такова и лошадь!” - часто говорил своим воспитанникам.

Подошли колхозники к председателю колхоза:

- Что, Николай Петрович, последний раз играете с детишками, на празднике не будете, будет командовать Иосиф.

- Кто это вам сказал?

- Все говорят! Ведь вы только из района вернулись, будете сдавать свою работу, а потом уедете...

Председатель вспомнил, как с него снимали стружку за то, что он засыпал семенное зерно в первую очередь, а не сдал зерно государству. Знали и они, что он и на трудодень уже выдал хлеб людям и школу покрасил за счет колхоза.

Когда он сошел с трибуны, что-то сказал инструктору обкома, все засмеялись и похлопали в ладоши, а он мимо пропустил, думал о том, как он праздник проведет со своими сорванцами. Многие из них не хотят идти в школу, научился писать, решать и хватит. Зимой больше шатающихся детей, чем тех, кто учится в школе. Планировал охватить нынче всех детей работой, учебой.

В эскадрон, в котором он служил, пришло новое пополнение. Все парни рослые, высокие, широкоплечие, а два из них, братья, невзрачные на вид, и еще одна беда: не выросли, не доросли до парней-казаков.

- Это наши девки-хохотуньи, они и мертвого заставят хохотать, - смеясь, говорили солдаты.

Во времена затишья нужно было заниматься снабжением, готовиться к новым более тяжелым боям. Уезжал рано, приезжал поздно, однажды, возвращаясь домой, услышал смех и пляску. Двое стояли в кругу, поют, пляшут, веселят его кавалерию.

При появлении командира они расступились, а две кнопки продолжают свое дело. Сначала хотел крикнуть, но, посмотрев, как всем весело от их кривляния, пошел отдыхать.

Утром, встретив шутников, сказал: “Веселить вы умеете, даже похвалы вам нет, а как вы умеете держать шашку и стрелять - проверю сегодня”.

Оба выехали на стрельбу в ночных сорочках, без седла, сидели задом наперед. Лошади бегут, а они заряжают свои ружья и стреляют в том же положении. Солдаты не смеются, а хохочут вовсю, раскрыв рты... И ни одного промаху. Отстрелявшись, подъезжают к своему командиру.

Один из них, бросив винтовку, сказал: “Возьми, покажи, на что способен”. Командир подхватил винтовку и как стоял - выстрелил в две оставшиеся для него ветки. Бросивший ему винтовку присвистнул, потом, проглотив слюну, так же весело спросил: “А вы и в девок так метко попадаете?”.

Солдаты затихли и ждут, что скажет командир.

- Забыл я здесь, что это такое.

Так он впервые познакомился с двумя конниками из Оренбурга, двумя циркачами, без роду и племени.

Когда они успевали отдыхать! Где бы отряд ни остановился - у их всегда найдется время шуткам. Часто показывали фокусы езды на лошади. Солдаты принимали их шутку за серьезное предложение, вскакивали на лошадь и повторяли увиденное.

Увлекли они своим искусством командира, который вслед за своими солдатами повторял увиденное. Только одно они не могли - научиться ловкости стрельбы своего командира.

Научил этому искусству отец со своим братом. Мужики, где они родились, любили палить из своих берданок по любому поводу. Свадьба - стрельба. Родился кто-либо в доме - выстрел оповещал, родилась девочка или мальчик.

Стоило поехать верхом в лес на охоту, больше зарядов испортят не по зверю, а на собственное я. Победителем оставался тот, у кого было больше патронов, потому что мазил не было, все научились стрелять в детстве, а побеждал тот, кто больше сделал выстрелов.

Белым надоел отряд Николая и они решили его прикончить у развилки дороги, у самой реки. Расположились так, что отряду Николая некуда было бежать. Впереди река, по сторонам лес, в лесу в три раза больше белых.

- Командир, а что, мы же клоуны, можем скакать задом наперед. Пусть подумают, что едут пятеро придурков, если мы доедем до развилки дорог, падаем на землю. Что нам стоит до нашего падения еще пальнуть разом. Вы словно вихрь ворветесь в их ряды, сделав свое дело, улетаете к своей цели. Мы поиграем минут пять.

Этого времени хватит сбить их с панталыку, сделать свое дело и ускакать к своим.

Сказано, сделано! Оба молодца и мы вслед за ними скачем на своих врагов. Оба прыгают с одной лошади на вторую, а мы стоим на седле, подбадриваем их. Белые в недоумении: ждали нас, а появились какие-то клоуны. Так мы и прорвались к своим!

- Читал?

- Читал!

- Мы что, уже не немцы, нас просто сделали русскими. Одним росчерком пера. Не спросив! А мы хотим? В Конституции написано: все народы и нации равны... Я, моя жена, мои дети, мы все стали русскими.

- Ты знаешь, что я один среди вас чужак и не лезь с дурацкими вопросами. Скоро все подойдут, а ты ведешь антипартийную агитацию.

- Наши жены, сестры и я имеем право спросить тебя, как секретаря райкома, что творится в нашей стране, что за зверь правит нашим государством. Все кричат о советской демократии, о коммунистической демократии.

Ленин первый был социалистом-демократом, а мы его последователи. Так куда она делась, я тебя спрашиваю.

- Вот, что я тебе скажу, товарищ Робертус, ты председатель колхоза, тебе и решать, тебе избирать путь, быть честным, правдивым, выполнять все постановления партии и правительства... Или ты хочешь быть врагом народа? Я чуть им не стал, когда хотел спасти нашего предшественника.

- Я же только тебе душу излил, что же будет с нами, тысячами, которые живут рядом, других я боюсь спросить. Это верно ты сказал - враг народа! Это я вынесу семье смертный приговор.

- Сегодня на правлении вынесли дополнительный вопрос: о выделении денег на приобретение книг для школы. Мы имеем право купить художественную, но не учебники.

- Кто тебя осудит? Все будут рады, ребенок будет иметь книги, которых у нас нет даже на немецком. В райкоме тебя похвалят, а райисполком напишет директиву: вот, мол, нашелся один дурак деньги дал на учебники, просим дать и других. Приведут тебя в пример, районный отдел народного образования позвонит в колокольчик, что одним можно, а другим нельзя... Пусть все ломают головы, могут ли это сделать другие? Это вопрос! Но у меня - есть, есть возможность это сделать.

Этим постановлением партия запретила вам, немцам, говорить и думать по-немецки, а что еще предстоит вам, немцам, пережить, я не кудесник, не предсказатель, этого я не могу сказать, но одно скажу тебе... Мы голод с тобой пережили?

- Пережили!

- Значит, и это переживем, только трудно будет взрослым понять и выучить русский, а дети через год его выучат и знать будут лучше самих русских. Посмотри на своего сына - кто скажет, что он немец?

- Он - единственный!

- Не он единственный, а у нас понятие жизни разное. Ты теперь председатель и должен болеть душой и сердцем за всех детей, должен уметь выполнять волю партии. Один твой шаг в сторону и мы уже теряем доверие! Читай побольше, умей слушать людей, научишься слушать радость, боль, тревогу, сумеешь поддержать их в трудную минуту, они отплатят тебе сторицей.

Роберту твоему придется трудно, он рвется вперед, он молод, верит в честность и правдивость, не избалован, почитает вас. Пусть учится, помогай, он раним, потому что все дается ему легко. У него две няньки, ты и я. Теперь останется одна, ты со своей женой не загоняй парня на своей работе.

- Причем моя работа и сын?

- Быть председателем, это словом не объяснишь, иногда надо забывать, что ты человек... Поработаешь, поймешь!

Сегодня у наших воспитанников экзамен, самый тяжелый. Я им все передал, чему научился в своем отряде. Война - это грязное дело, но сколько она дает размышлений для будущей жизни! Война учит братству, дружбе, вере, взаимовыручке.

Роберт подошел к отцу вместе со своей Лыской.

- Почему ты не пришел вместе с мамой, ведь вы мне обещали, и брата нет с сестрой. Ведь вы знаете, что у меня последний экзамен, это шанс быть лучшим наездником.

- Я знаю, сынок, тебе обидно, ты видел, что мама вчера немного приболела, возможно, потому брат с сестрой не пришли.

- Тетя Фрида тоже обещала... И почему сегодня меньше людей, чем в обычный день нашей тренировки?

- Все ждут вашего представления, хотят полюбоваться вами на празднике.

- Будь здоров, папа! Жди с победой, не уезжай сам домой, сегодня я хочу быть рядом с тобой и дядей Колей.

Вы не убежите, как все? Что-то в последнее время все стали прятаться, отсиживаться дома. Движение - это жизнь.

- Когда ты, Николай, уедешь, я не смогу заменить тебя, не смогу дать и малую частицу счастья, которое ты дарил нашим ребятам. Они понимали тебя с полуслова, делали все то, что ты попросишь. Не сумею я быть председателем, а работать кое-как я не привык. Мои вилы, топор, молоток, то, что я держу в руках, больше скажут обо мне, чем я сам.

Передай свое ремесло людям и они тебе спасибо скажут, а ребята осенью разъедутся, сядут за парты до следующей весны. Они становятся взрослыми, а кто останется дома - пусть передают опыт меньшим.

Николай приехал домой раньше обычного, дом был закрыт, у соседей тоже. Пошел в сарай, дал корм свиньям, курам. С пруда пригнал гусей. Пастух прогнал коров. Привязал корову, теленка загнал в загородку. Пошел к соседям, живущим через дорогу. По двору бегали детишки.

Увидев председателя, подбежали к нему: “Вы тоже остались один? Нынче все в церкви, потому что Москва закрыла все немецкие школы, там будут избирать делегацию, которая поедет в Москву, чтобы мы смогли учиться в школе на своем языке”.

Давно не доил коров. Он обошел возле нее, потом, присев на корточки, начал доить. С детства мать учила всех мальчиков доить коров, всегда ругала, когда отец говорил, что это бабская работа.

- Я делаю твою работу, сею, кошу, складываю и вожу сено, снопы, а почему доить коров - это наша обязанность? Когда первого рожала - доил, не стеснялся, ждал своего первенца. Это твоя любовь подсказывала, мать здоровая, нарожает здоровых детей.

Давала ведро сыну в руки, а отцу, чуть подтолкнув, говорила: “Ты лучше меня его научишь, твои ошибки, его ошибки. А иногда и наоборот”.

Подоив корову, процедив молоко, опустил его в колодец, чтоб не скисло, вошел в комнату.

В комнате пахло печеным хлебом. После работы хотелось немного отдохнуть, но, увидев немытые чашки, ложки, вышел на улицу, распалил костер, стал греть воду. За мытьем посуды его застал Робертус, он пришел не один, а с сыном.

- Ты такой спокойный, Николай!

- А почему я должен волноваться, ведь в селе ничего не случилось, все живы, здоровы.

- Наши бабы в церкви, там и мужики. Знаешь почему?

- Если знаешь, скажи.

- Пошли писать к священнику письмо, чтоб наши дети учились на немецком языке, а не на русском.

- Написали?

- Видать нет, коль еще сидят в церкви, наступают сумерки, через час станет темно - разойдутся, допишут завтра. Хотели тебя пригласить, вспомнили, как ты комиссию тогда одурачил, побоялись, что и их остановишь.

- Не время ездить с жалобами, да еще с такими пустяками, не дай бог еще делегацию изберут, поверь мне, ни один из них не вернется из Москвы. Даже родственники будут бояться вспоминать о них. Вы затеяли плохую игру, нужно их остановить, а о собрании вообще забыть. Ты новый председатель, на тебя упадет пятно. Иди до священника, предупреди!

Робертус бежал быстро в сторону церкви. Когда подошел к калитке, люди стали выходить из церкви. Увидев мужа, Эльза подошла к нему:

- Тебя хочет видеть святой отец и члены делегации, которых мы избрали, чтобы ехать в Москву. Люди говорят, чем больше нас будет в Москве, тем больше шансов добиться успехов.

- У нас все забрали: землю, скот, а теперь и язык забирают. Как жить дальше?

- Иосиф Васильевич, ты мой бывший сосед, я спрашиваю тебя, где наш дом, где мы родились, где наша земля, на которой наши родители работали? Нас переселили, выслали, выгнали из отчего дома и загнали в колхоз.

- Но ведь вы стали жить не хуже, а многие лучше.

- Лучше, если не считать то, что нас половину передохло в голодный год, а мы собрали в два раза больше хлеба, чем в обычные годы. У нас был урожай, мы были с хлебом, у нас его забрали, нас одурачили и теперь дурачат.

Из толпы кричали: “Мы хотим, чтобы наши дети говорили на языке своих родителей”.

- Кому мешает наш язык? Ведь много наций, много народностей живет в стране. Им можно говорить, читать, писать на своем, а мы что, хуже всех?!

Робертус, увидев Фриду, подошел к ней.

- Быстрее домой и пусть Николай Петрович придет сюда.

В церкви сидели все члены делегации, которым предстоял длинный и тяжелый путь. Ждали Николая Петровича. Священник держал в руке письмо, в котором излагалась просьба, самая простая из простых: ”Мы просим обучать наших детей на нашем родном языке, на котором говорят наши деды, бабушки, папы и мамы”.

Священник встал и пошел навстречу Николаю Николаевичу, подав ему письмо.

- Жена все рассказала, что написано в письме, - он стал пересказывать содержание написанного. - Читать дальше ваше письмо?

- Если бы вы, Николай Петрович, не стояли передо мной, а за спиной, не поверил бы. У вас с женой хорошая память.

- Это не память, святой отец, это жизнь, жизнь учит запоминать самое лучшее, что есть в жизни, и никогда не забывать о плохом. Людям надо это иногда вспоминать, они часто забывают о прошлом, а прошлое учит, как жить, как нужно выживать в данной ситуации, как бороться со злом, когда его нельзя победить.

- Его надо усыпить, возможно, на годы, десятилетия, найдя способ, лишь тогда начать бой.

Вы забыли, святой отец, как вы боролись за свою личную собственность, как посылали своих товарищей искать правду. Назовите мне, кто из них остался жив, где их семьи, дети, жены. Их дух витает в облаках, а прах лежит где-то на помойке, жена и дети ходят с протянутой рукой.

Я это испытал, не желаю даже своему врагу это испытать. Когда имеешь семью, любящую жену и кучу детей, и вдруг, по неосторожности, потерял все.

Лучших колхозников и колхозниц вы посылаете на верную смерть. Вашу просьбу я поддерживаю и если вы мне доверяете, этот вопрос поставлю на бюро райкома, обкома. Буду бить во все колокола, если мне это удастся.

Уже многие делегаты в дороге, в нашем колхозе это собрание прошло позже всех. Это к лучшему. На вас будут смотреть как на свою опору те, кто сидит выше.

- Если мне не верите, езжайте, но поедут те, кому разрешу.

Многие стали шуметь: “Это воля сельчан. Мы должны ее выполнить”.

- Вам никто не навязывает свою волю, только прошу выслушать. На кого вы оставляете свою семью и что с нею будет, если в КГБ узнают, кто уехал из нашего колхоза. Забыли свой прежний опыт, забыли, как за пять колосков семья лишилась кормильца, как за поддержку личной собственности выселяли главу семьи, а потом забирали и всех домочадцев?

Где все ваши заступники, кто из вас знает их судьбу? Кто получил весточку?

Ты, Герта, согласна поехать в Москву, забыв, что твои дети хотят видеть тебя живой. Посмотри в зеркало, ты словно сказочная царица сидишь, горда за то, что тебе доверили односельчане доброе дело. Забыла одно, кем и какой возвращаются такие и возвратятся многие ли из вас домой?

- А что нам делать?

- Нужно действовать, только не вам, а через немецкое посольство, только оно может вас защитить. Поедут те, у кого нет семьи, а остальные пусть забудут, что они были на сегодняшнем собрании.

Тебе, святой отец, нужно тоже позабыть сегодняшний день. В колхозе мои люди помогут мне, а ты на утренней молитве, слава богу, завтра воскресенье, все село будет снова здесь. Сделай доброе дело, спаси свою паству.

- Дед! Вечером покажешь, где твоя насмешница промышляет...

- С удовольствием, помогу! Ловить будешь сам или с женой?

- После поимки с поличным повезу на недельку к себе домой, пусть отдохнет от ночного труда.

- Дело в том, что она, Николай Петрович, работает днем, а вечером, как все нормальные женщины, занимается домашними делами.

Вечером в дом Робертус пришло все село. Люди любили Николая Петровича за теплоту и доброту, которую он отдавал колхозу и людям. Каждый приносил то, что имел, закуску и выпивку.

До утра сидели, говорили об сегодняшнем деле, вспоминали горький голодный 1939 год -- год Обезьяны и 1933-й - год Змеи, унесший из каждой семьи двух-трех человек. Разошлись, когда запели первые петухи. Женщины пошли доить коров, а мужики, выпив на посошок, закурив крепача, стали расходиться по домам.

Эльза упросила Фриду побыть недельку. Как ни отговаривалась, ссылаясь на дом, хозяйство, что детям нужна материнская ласка, мужу необходимо готовить завтрак, встречать в обед, а на его работе сколько разнообразия, только успевай его успокаивать.

- Нашла о ком беспокоиться. Стоит ему выйти за околицу села, он найдет сразу несколько домработниц.

Впервые на своем новом посту секретаря райкома Якименко Николай Петрович решил посетить свой колхоз им. Энгельса. Колхоз первым окончил полевые работы, перешел на зябь. Из области торопили с хлебосдачей, а многие колхозы еще и не приступали к обмолоту снопов.

Председатели настаивали в первую очередь окончить полевые, а зерно еще полежит в снопах: “Наши родители молотили снопы до самых крепких морозов. Успевали засыпать семенное зерно, сдать подать государству, еще хватало обменять на промышленные товары”.

Обком партии торопил с хлебосдачей, настаивал, чтобы секретари лично под свою ответственность план сдачи зерна взяли на себя. В каждом колхозе был представитель от райкома, но этого вышестоящим товарищам было мало.

После осенних дождей поле зазеленело снова, проросла падалица, сорняки. Посмотришь на поле - кажется, наступила весна, и только скошенные поля да изредка пожелтевшие листочки напоминали об ушедшем лете.

Своих пару лошадей секретарь выпросил у колхозников себе в район, обещал, если район разбогатеет, вернет вдвойне. Старшая дочь его кучера Ирина жила и работала в райцентре. Не его дочь, а его жены пригласила оставшихся одних стариков жить к себе.

Кучер был он отличный, но выпивоха еще лучше. Правда, были времена и грамма спиртного не брал в рот, но это был отдых после очередного запоя. Хотя он был намного старше Николая Петровича, но побаивался его. Не дай бог снова начнет ревизию его семейной жизни, после которой он целый месяц выполнял все капризы жены. Любили секретаря все его сотрудники, не то слово любили, уважали, а уважали за справедливость. Любой спорный вопрос он мог решить в сторону пострадавшего и всегда обе стороны были довольны, а об исходе спора присутствующие больше хохотали.

Рядом с секретарем сидела его жена, которая всю дорогу бурчала, что зря ее взял, кто подоит корову, кто посмотрит за птицей.

Муж сидел молча, слушал бурчание жены, а ей надоело бурчать, толкнув его в бок, спросила: “И не стыдно тебе сидеть молча, слушать мои жалобы?”.

- А куда я тебя дену? Выбросить? Кому ты нужна, дохлая курица. Жаль, если замерзнешь, а так хоть напоминать мне будешь, что я не один шляюсь по колхозам.

- Ты и пошляться не умеешь, для этого нужен не кулак твой, которым ты грозишь снести голову за невыполнение плана, а ласка, мужицкая ласка и проворные руки. Я, твоя жена, и то забыла ласку твоих рук, где тебе с такими ручищами... Убери свои молоты с моих колен. - Она ругается, а он осторожно кладет руки на ее колени, чуть шевеля ими...

- Не стыдно, ведь дети рядом... Ненасытны вы, кобели. И деда взял с собой, перенял опыт, как молодуху Анессу повалить на стог сена.

Николай убрал руки, потом положил левую ей на колени, сначала погладил колено, потом обнял...

- Дед, оправдывайся, а то приедем в деревню, скажу Гансу, что ты Анессу на сеновале топтал, обломает он тебе бока.

- Не баба, Николай Петрович, я ее поймал, когда она с колосками шла мимо сена. Думал, дай поймаю и отвезу к вам. Куда там... Ухватил я ее за рукав, а она обе торбы с колосками выбросила в сторону будяков, хвать меня за штаны и давай развязывать веревочку. Я и подумал не то что нужно... Осторожно сначала... Думаю, какой из меня кобель. Чтоб залезть на такую бабу, мне после моих запоев нужно месяц готовиться к такой встрече. А Анесса не то расстегнула мне брюки, порвала веревочку на кальсонах, да как закричит: “Насилуют! Насилуют!”.

Испугался я за свою честь. Отпустил проклятую бабу, черт бы ее побрал. Пока я веревочки связывал да штаны с кальсонами поднял с коленок, эта чертовка, подобрав свои мешки, скрылась.

Такую птичку, Николай Петрович, не советую тебе ловить. Была в руках и выпорхнула, только ветерок остался в ладони да след на стерне.

- Что ж, дед, вам и ваш опыт кавалериста не помог? Упустили вы птичку-невеличку и с такими доказательствами. Если б не видела - не поверила, вы хоть подлиннее рубашку носили бы, а то ваш товар далеко из-под нее видно.

Дед покраснел, прикрикнув на лошадей, а Николай с женой громко засмеялись.

- Веришь, не веришь, а скажу тебе по секрету: ходят чертовки воровать к колхозным копнам и скирдам и штаны не надевают. Это что означает? Приманка для таких, как я... Раскрыл свой вонючий рот, лапами схватил не всем дозволенную вещь, словно бугай набросился на телочку, а она свое дело делает... Только доберется до кальсон и давай орать... Запомни, Николай Петрович! Орет, когда никого в округе нет. Это после пьянки дает опохмеляться.

- Тебя просит сестра, уважь ее, а я поехал.

Выехали они за село, лошадей поставили в балке, а сами стали наблюдать за скирдами со снопами. Сначала прибежали детишки, спрятались в норке скирды, набили зерном и колосками свои котомки, скрылись в противоположной балке. Потом появились женщины, они как и мальчишки, зарылись, скрылись в тайничках скирды Ганс с Анессой.

Женщины, нарвав колосков, а кто намолотив, спешили уходить домой. Увидев сторожа, стали убегать. За сторожем появился милиционер. Выбросив в испуге наворованное, побежали назад к скирде, стали прятаться.

Сторож с милиционером стали отрывать тех, кто зарылся в снопах скирды. Когда стали проверять норки, проделанные в скирдах, вытащил оттуда и Анессу.

Она была толстая, особенно был большой живот.

Милиционер, опешив перед беременной женщиной, сказал “проходите”, а увидев секретаря райкома, стал по стойке смирно, отрапортовал: “Ловим расхитителей колхозного урожая!”.

- Ведь это не расхититель, а обыкновенная женщина - мать, которая собралась рожать, а не воровать... Кто в таком виде пойдет воровать? Через час-два начнутся схватки, что вы будете делать?

Ошеломленный милиционер смотрит испуганно то на воровку, то на секретаря.

- Что прикажете, то и сделаю! Сейчас сбегаю в колхоз, попрошу лошадь, свозим к фельдшеру.

- Бегите, да не опоздайте, а то родит.

В испуге милиционер бежит в деревню, а Николай Петрович гладит Анессу, приговаривая:

- Тебе, моя душенька, придется ждать не девять месяцев, целых десять лет.

Бабы, поняв его остроту, громко засмеялись, а Анесса, заплакав, закрыла лицо руками, проговорила:

- Извините, я больше не буду...

- Извиняю, но я тебя все-таки возьму в район, ты мне как раз и нужна в таком виде...

Женщины, увидев, что секретарь увез пленницу, а их оставил, побежали в ту сторону, куда побежал милиционер со сторожем.

А навстречу им уже ехала подвода.

- Где роженица?

- Увезли в район рожать.

Кучер остановил лошадей около стоявшей кучки колхозников, молотивших зерно. Сюда же подъехали те, которые убежали от милиционера, а в хвосте всех шел Ганс.

Он увидел на бричке свою жену, сидевшую рядом с бывшим председателем колхоза.

Колхозники, увидев Николая Петровича, подошли поближе, чтобы поздороваться, кучер слез медленно на землю, поклонился подошедшим колхозникам, подал руку, чтоб сошла Анесса.

Она еле двигалась под тяжестью зерна, которое было насыпано в карманах, в больших сумках на животе, на груди и спине.

Дед хотел сыграть ответную шутку, которую она сыграла над ним, но, увидев на ее лице ужас и страдания, боль и страх за сделанное, не промолвил ни слова... Только дернул за веревочку, которая висела на животе... Узелок развязался... Сначала медленно, потом быстрее посыпалось зерно на землю.

Подбежавшие спрашивали, что случилось, останавливались около лошадей, молча смотрели, как высыпается зерно из-под юбки, кофточки Анессы. Ветерок сначала поднял юбку, за край которой она ухватилась, потом полы кофточки закрыли ей покрасневшее лицо, по щекам которого потекли два ручейка.

Она хотела убежать, но веревочки уже не держали юбку, и, упав на ноги Анессы, она спутала ей ноги. Сделав шаг, она упала, хотела поднять юбку из-под ног, но веревки, не дав ей это сделать, несколько раз, следуя движению, перекрутились через юбку, упали внутрь.

Не сумев освободить ноги, начала освобождать верхнюю часть тела, но и это ей не удалось, веревочки не давали снять одежду, а то, что она развязала несколько узлов вокруг своего тела, освободили огромную массу ткани, которая развивалась на ветру словно огородное пугало.

Колхозники смеялись от души, хохоча, хлопали друг друга: “...Смотри, а Анесса разродилась, смотри, скоро улетит, словно бабочка”.

- Не улетит! Больно много паутинок вокруг тела, каждая паутинка имеет свой зонтик...

Кто-то выкрикнул: “Дед, срежь ей веревки и она останется голенькая, иль боишься? Она не боялась тебя осрамить”.

- Что выродила, то пусть и забирает с собой.

Бабы подошли к рожавшей испуганной женщине, зубами развязали узлы, подняли.

Пострадавшая гордо посмотрела своими голубыми, словно небо, глазами на толпу, оттолкнула от себя женщин, прыгнула на бестарку, выхватила вожжи у извозчика и уехала.

Не проехав полсотни шагов, повернула лошадей назад.

- Садись, муженек! Оторвались мы нынче, придется нам свою вину не только перед богом искупать, но и перед людьми.

Обомлев, она потеряла сознание, упала на руки мужиков.

- Бабоньки, а она и вправду беременная. Что женщина не сделает для своего будущего ребенка!

- Нечего осуждать женщину-мать. Пора за работу.

Подметальщики тоже подбежали с ведрами и лопатами, собрали зерно, отнесли в кучу, стали подметать пол.

Мужики набросали полон рот снопов ненасытной утробе молотилки.

- Осторожней, забьешь, останови машину... Не протягивай далеко руку, а то смолотит.

Подошел милиционер, спросил, где зерно.

Женщины молча повернулись, начали перемалывать зерно, мужики грузили мешки на повозки.

Милиционер посмотрел вокруг, было полным-полно людей, подумал: “Куда все подевались?” и кивнул головой, мол, понял бабью шутку, потом зло выругался, а что сказал - шум молотилки заглушил. Увидев, что Николай Петрович уехал с Робертусом, пошел по их следу.

Леденец загавкал. Роберт, месивший с матерью и сестрой Эльзой кизяк, поднял вверх глаза. Перед ним стоял директор школы Фишер Иосиф Францевич, в белом кителе и галифе. В руках он держал кожаную сумку.

- Простите, Екатерина Давыдовна, что отвлекаю вас от работы. Через неделю наша школа участвует в областной спартакиаде “Ворошиловский стрелок”, Роберт занял первое место и он должен защищать район.

- Иосиф Францевич! Мужики везде нужны, только не дома. Своего редко вижу и этот еще ростом с мизинец, а уже стрелок. Когда я все это одна сделаю? Надежда только на него.

- Сегодня мы весь ваш кизяк превратим в топку.

- Кто это мы?

Во двор зашли одноклассники Роберта.

- Вы должны быть в поле, а не возиться с навозом. Узнает мой муж, не миновать мне беды. Лучше я сделаю сама.

Хозяйка дома вымыла ноги в стоявшей рядом бочке с водой, пригласила директора в дом выпить холодного кваса.

- Пейте, не стесняйтесь, муж любит его пить, особенно в такую жару, утоляет жажду и не хочется пить. Я не против ваших “Ворошиловских стрелков”, но мне нужно окончить до воскресенья кизяк, а в понедельник все женщины выйдут полоть свеклу.

Муж говорит, что жена председателя во всем должна быть примером, а вот он не должен быть примерным в доме. Домашним хозяйством в основном занимаются женщины. Не заготовлю я на зиму кизяка, чем обогревать буду дом?

Долго директор школы уговаривал мать отпустить сына, но все попытки были напрасны. Мать была против: сначала домашняя работа, потом “Ворошиловский стрелок”.

Сам Иосиф Францевич три дня, чтоб выехать со своими учениками, месил этот проклятый кизяк. Никак не хватает денег, чтобы все купить, на всем приходится экономить, даже на овечьем и коровьем гамне. Жена отпустила, когда он целый двор выстлал головешками кизяка.

Увидев целую гору кизяка и весь двор, выложенный им, улыбнулась: “Устал? Помойся и езжай! Думаю, до дождя сладим. Побыстрей возвращайся. Уже пора косить сено. Вечно мы плетемся в хвосте”.

Соседи, услышав бурчание жены директора школы и узнав, что поездка отложится на три дня, вышли дружно в поле на лесную поляну, помогли скосить и перевезти сено домой.

Чтобы вырвать своих спортсменов у своих матерей, ему пришлось заниматься сенокосом, прополкой, а вот делать кизяк не приходилось... Он слышал, как весело щебечут дети во дворе, помогая Роберту.

Мать Роберта, не ожидая такого подвоха от директора школы, хотела выгнать всех пришельцев со двора. Но, услышав их веселую щебетню, попросила извинения, оставила гостя в доме, сама полезла в погреб за квасом. Ребятишки мигом опустошили ведро с квасом.

Ей показалось, что было больше мальчиков и девочек, чем лежало во дворе головешек. Вбежав в дом, она схватила чашку со сладостями, вынесла во двор.

- Иди к гостю, а мы еще часок и все сделаем. Только не бранись, ведь я не один еду, - попросил Роберт мать.

Раскрасневшаяся мать вошла в дом, попросив извинения за свое отсутствие, присела напротив гостя.

- И на сколько дней вам нужен мой сын?

- Думаю, на недельку, не больше, а там видно будет, на все божья воля.

- У вас на Роберта большие надежды. Что, лучше его нет? Вчера были конники, позавчера бегуны, нынче стрелки. Хоть в каникулы оставьте дома в покое.

- Это наше последнее соревнование. Думаю, что мои ребята займут первое место!

- Займут! Это не то слово, они безумно хотят ваших соревнований. Мой муж целую неделю возится с ними на стрельбище. Сам Николай Петрович просил позаниматься с ними.

Не только стреляют, но даже дерутся между собой. Только вот синяки посходили с тела. Устала я ругаться с мужем, как ребенок бегает по стадиону с детишками. Школа есть, пусть школа занимается.

- Мы выступаем за честь нашего района.

- Мне ваш район не нужен, мне нужен дома сын, а не бродяга. Учим с малых лет дома ничего не делать, все на плечах женщин и еще вас успевай убаюкивать.

Иосиф Францевич, увидев в окно, что дети, окончив работу, моются, улыбнулся:

- Спасибо за квас и угощение. Пора идти к вашему соседу, там намного сложнее будет выпросить сынишку. Сама хозяйка приболела, некому доить коров.

- Пошли, уговорим. Подою коров. Лучше скажите, что нового у вас в школе, слышали о том, что окончили ремонт, завозите топку.

- Помогает начальство, но мало детей ходит в школу, большинство не хочет учиться, окончив начальную, бросают, многие родители тоже не хотят, чтобы их дети учились.

Считают, что хватит четырех классов, и с этим образованием можно хвосты быкам крутить.

Многие после голодных годов никак не встанут на ноги, во многих нет веры. Спасибо, что из Германии присылают помощь: бороны, сенокосилки, а для детей обувь, одежду.

А в последние годы заставляют колхозников отказываться от помощи из Германии. Пугают фашизмом, а мне, Иосиф Францевич, кажется, что у нас больше его, чем там. Наши нам больше оттуда дали за эти годы, чем мы получили от Советской власти. Вы мой родственник, я могу хоть вам высказать правду.

- Можно, но не надо! Нынче за правду в выселках люди живут, тем более вы жена председателя и самая грамотная женщина села. Забудьте наш разговор, а то не миновать нам беды. Ни один высланный немец не вернулся, а тем более теперь, когда закрывают... Он не договорил, обреченно махнул рукой...

- Мне пора, Екатерина Давыдовна, постарайтесь больше молчать и помогите уговорить мам. Я последнюю маму посещаю, она беднее и несговорчивее других, а дети прекрасные.

Директор ушел. Роберт, окончив работу, побежал на стрельбище. Хозяйка дома, подперев подбородок руками, задумалась над словами... Закрывают... Что закрывают...

В соседнем селе открыли новую русскую школу. Люди все рады, что государство закрывает церкви, школы работают. От волнения заболела голова... Вспомнила, что сын нагрел воды, пошла освежиться.

Для немцев Поволжья, где все делопроизводство, школы, медицина работали на своем родном языке, закрытие делопроизводства и немецкой школы, сферы обслуживания было концом немецкой самостоятельности.

Многие немцы Поволжья плохо говорили по-русски, а многие его не знали.

После Октября немцы Поволжья отправили делегацию к товарищу Ленину по вопросу самоопределения немцев Поволжья. Ленин несколько раз собирал Совет народных депутатов по вопросу самостоятельности немцев Поволжья.

В марте в Саратове была получена телеграмма от товарища Сталина о подготовке и созыве учредительных съездов Советов для объявления Советской автономии немцев.

19 октября 1919 года - День образования Советской Республики немцев Поволжья.

Генрихс Иван Иванович, возглавлявший делегацию немцев Поволжья, был приглашен на учредительный съезд.

20 февраля 1924 года как депутат автономной области участвовал в составлении первой Конституции Советской Социалистической Республики немцев Поволжья.

Как главный редактор автономной областной газеты, все указы и постановления Советского правительства он переводил с русского на немецкий, организовав связь с прогрессивными передовыми газетами и журналами тех стран, где они выходили на немецком языке.

Московский институт приглашал Иван Ивановича занять кафедру немецкого языка для подготовки молодых кадров Советов.

Имея прекрасный кирпичный дом в центре города с приусадебным участком, прекрасным садом, он отказался. Его пугала Москва и мысли, что все то, что было создано его руками, он бросит. Жить в центре Москвы и не иметь приусадебного участка - это кощунство. Он считал, что настоящий интеллигент должен свои мысли приводить в порядок во время отдыха. Самый лучший отдых для мозгов - это работа в саду, на огороде.

Любил Иван Иванович лошадей, коров, но Советская власть, обобществив все, лишила его права иметь пару рысаков, на которых он ездил от одного села к другому. Раньше были свои лошади, а теперь нет ни своих, ни государственных.

Если кто-то из исполкома либо райкома ехал в глубинку, он просил взять его. Брали с большой неохотой, а многие говорили, что везут балласт.

Сегодня была у него та же миссия, что и девятнадцать лет назад. Тогда он ездил с просьбой к товарищу Ленину, а сегодня с требованием о возврате самостоятельности немцев Поволжья к тов. Сталину.

Самым авторитетным секретарем среди русских был Николай Петрович. Объехав всех своих единомышленников, Иван Иванович по просьбе их решил зайти к Якименко. Многие немцы, работавшие с ним, боялись вступать в спор: он был откровенным и прямолинейным. Попусту не балагурил со своими подчиненными, не любил возражений после обговоренных вопросов, а особенно утвержденных на бюро.

В своей газете Иван Иванович многих критиковал за незнание немецкого языка, за низкую квалификацию, а вот Якименко всегда уходил у него из поля зрения. Что этот хохол, знающий немецкий лучше немцев, думает о нынешней политике партии, об отношении товарища Сталина к немецкому вопросу?

Это кощунство: у сотни тысяч людей забрать их язык, лишить права голоса. Многие не умеют не то что писать, а даже говорить по-русски. Был народ и нет народа. Одним росчерком пера лишил Сталин целую республику самостоятельности, тысячи стали глухими и немыми.

Он стоял перед кабинетом взволнованным, чуть побледневшим. Выходившие из кабинета секретаря члены бюро остановились перед своим единомышленником, борцом за справедливость, как его называли соплеменники.

- Волнуетесь, Иван Иванович, как и прежде, вас и годы не закалили. Вы всегда открытая книга.

- Да, волнуюсь! Был бы он наш, было бы легче, много слышал, лучше раз побыть с глазу на глаз, чем сто раз услышать.

- Не волнуйтесь, он наш и понимает все то, что произошло, лучше, чем мы все.

- Хотелось бы узнать его истину, мысль, а не то, что он скажет. Франц Владимирович, вы говорите, что он наш, значит можно все говорить?

- Да, говорите! Но мне хотелось бы знать, что он вам скажет.

- Я зайду к вам! Ждите.

- Многие обещали, но давали себе обет молчания. И еще раз повторяю: ради всего святого, говорите ему правду. Каков вопрос, таков ответ. В этом истина. Не нам вас учить.

Николай Петрович вышел из-за стола, поздоровался, предложил сесть около окна в уголок за маленький столик. Вошла секретарша, попросил принести по чашке чаю.

Иван Иванович махнул рукой, мол, не до чаю.

- Вы только с дороги, нужно подкрепиться, да и я звонил домой, предупредил, что пообедаю с вами.

Вы старый газетный волк, ваши статьи, очерки в нашей газете всегда волнуют читателей. Со дня образования республики вы являлись центральным органом немецкого Поволжья, сумели наладить связь со многими единомышленниками Запада. Вы часто пишете в своей газете, что Страна Советов становится лидером коммунистической идеи, о тех благах, которые получила страна за эти годы.

- Николай Петрович, мы, то есть немцы Поволжья, как и все другие нации, строим новую жизнь. Ленинские декреты о мире, о бесплатном обучении и медицинском обслуживании действуют, они усовершенствуются. В Республике немцев Поволжья не было национальных школ, высших учебных заведений, сейчас они есть, они работают. К нам в Республику Поволжья приезжают учиться из других стран. Нас признали, с нами считаются, у нас учатся.

Иван Иванович положил на стол свою газету, свое детище, в котором было обращение ко всем немцам Поволжья: “Возвратить самостоятельность Поволжью”. Я поеду лично сам в составе делегации к товарищу Сталину и скажу, что это ошибка партии. Мы - строители нового советского общества, как и все другие нации страны.

- Вы хотите, чтобы я писал по-другому? Я пишу то, что вижу, то, что слышу, при необходимости иногда изменяю. Хотелось бы от вас лично услышать, от человека, перед которым склоняют головы мужи отечества, вы за Республику немцев или против?

- Прошу извинить, если это затронуло вашу честь и достоинство. Может, мы стоим на разных позициях по данному вопросу. С развалом Республики немцев Поволжья мы теряем свою самостоятельность.

- Я вижу, вам не нравится моя настойчивость и позиция. Но вы часто бываете в Москве, вы часто бываете у Васильевых и Георга, а они частые гости Сталина. Он с ними считается. Думаю, кое что вам известно, то, что недосягаемо нам, газетчикам. Что ни день, то я ощущаю давление, какая-то невидимая сила стала руководить моим мозгом и моей головой. Куда ни пойду, везде только слышу: “А что скажет партия?”.

В семнадцатом свергли Временное правительство, народ руководил страной, а сейчас ... Иван Иванович побледнел и умолк.

- Простите, товарищ секретарь, после опубликования моей статьи я не могу смотреть по-другому и буду ли я жив после возвращения из Москвы? Наши жены, родственники, сестры - мы все свояки. Лучше поделиться со своим, чем с чужим человеком.

Что нужно нам, немцам, сделать, чтобы вернуть свою самостоятельность?

- Склонить свою голову перед постановлением партии. Немецкий вопрос - это вопрос мясника и топора.

За прилавком продавец продает мясо, а мясник его рубит по заказу. Один продает, второй рубит, подогревают себя тем, что мясо покупают, скоро конец работе. Окончили, вымыли столы, прилавок, топор и руки.

Рубщик смотрит на топор, а продавец на полено: “А мне мог бы ты так легко голову снести?”. И положил голову на полено. Взмах топора - голова с плеч. Второй мясник также машинально подставил корзину из-под мяса для головы.

Вопрос “Кто виновен?”. Ответ: привычка, выработался рефлекс. Рубит то, что лежит на полене.

- Боже мой! Николай Петрович, немцы Поволжья - не мясной прилавок, это живые люди.

- У вас, Иван Иванович, сын физик, одаренный ученый, он получит ответ на ваш поклон, вторым будет ваш брат. Кажется, он живет на Украине, работает секретарем, как и я.

Такую знаменитость, как вы, не тронут, а боль сделают.

- Вы шутите, Николай Петрович?

- Хотелось бы пошутить, но вы сами часто бываете в Москве: где ленинские соратники? Почему они съезжают со своих квартир? Кто из вас хоть получил хоть одно письмо от них? Это ваши соратники, друзья. Неужели вас не волнует исчезновение вашего товарища и его семьи?

- Это чистка партии, классовая борьба. Любая революция требует жертв. Жертв нет, нет революции.

- Дорогой Иван Иванович, я стою у руля партии и отвечу вам не как член партии, а как вы назвали по-родственному. У государя нет друзей, есть только подданные!

- Это может так сказать только человек из далекого прошлого, но времена крестоносцев окончились.

- Вы забыли, что Сталин - хороший богослужитель, но служит он нынче не богу, а сатане, потому и избрал новый метод усмирения своих врагов, не костром средневековья, а карающим мечом революции. Попадись в это чертово колесо ЧК - и ты передстанешь перед гербом с карающим мечом. Этот меч убивает медленно, сначала кольнет под сердце, а в конце рубит как мясник.

- Вот почему Робертус отказался от поездки. Это ваша сильная рука сломила его волю. Я заметил, как он нынче упал духом.

Может, вы мне посоветуете разойтись с женой, чтобы спасти семью от карающего меча безбожника или положить заявление об увольнении?

- Только не падать духом, а вести борьбу оружием партии, опираясь на Конституцию, а в конце применить свое красноречие... Вы это умеете, склонить свою голову перед мудрым руководством нашей партии. Необходимо вам будет остаться в Москве на день, два, набрать полный багаж знаний, чтобы толкать вперед к пропасти ваши идеи. Только партии все возможно, она всесильна, она за вас постоит.

Посетите центральный орган партии “Правду” и “Известия”, посмотрите, обойдите всех своих врагов, не скупитесь на подарки, дорогих не надо, главное не подарок, а внимание, женщинам цветы. Цветы не возвращают, их можно только выбросить. Внимание только детям.

Мне вас этому не учить. Те, кто вас поносил, оттолкнут, они будут вас прощупывать, а ваше знание партийного языка здесь и спасет. Не пить, только слегка пригубить, ваш возраст - ваше спасение.

- Подарки! За какие деньги я их буду брать? На мне костюм и тот мне ровесник.

- Деньги получите от Робертуса, от него получите инструкцию, как защищать республику. То, что вы получите - это ваш путеводитель... Сегодня немцы Поволжья лишились языка, а завтра... Дай бог, чтобы этого не случилось, лишимся и республики.

Состав делегации был небольшой, она состояла из семи человек, председатель Иван Иванович Генрихс - главный редактор газеты немцев Поволжья, Роза Францевна - секретарь-инструктор образования и науки, пять членов - директор завода “Серп и молот” Кенц Франц Францевич, врач Келлер Адольф Владимирович, доярка Эльза Павловна, капитан Энц Фриц Эдуардович, учитель Фишер Эрнст Карлович.

Иван Иванович, получив от Робертуса деньги и инструкцию, вернулся домой, долго читал наставления товарищей по партии, эту инструкцию он должен выучить сам, потом передать своим товарищам, членам делегации.

Как и он, многие были недовольны тем, что в конце переговоров с членами правительства они должны идти на попятную.

Эльза Павловна яростно доказывала, что она и ее дети плохо говорят по-русски. Их родной язык - немецкий: “Я хочу, чтобы мои дети учились в немецкой школе. У меня четверо детей, имею орден Трудового Красного Знамени. Я заслужила от Родины, чтобы мои дети учились на моем родном языке”.

Роза Францевна собралась пойти в немецкое посольство, попросить у них помощи в решении самых горячих вопросов немцев Поволжья.

В Москве их встретили и отвезли в гостиницу, сказали, что завтра их встретят члены политбюро партии. Три дня, не выходя из гостиницы, просидели все члены делегации, только Роза Францевна два вечера посвятила решению назревших вопросов.

Многие ее школьные подруги работали в Москве. При встрече ни одна из них не могла ответить, почему закрыли немецкие школы. Все показывали на Запад, на развитие фашизма и укрепление его на их бывшей родине.

- Это же хорошо, когда многие немцы будут знать немецкий язык, это будущая опора для молодой Республики Советов. За такую ошибку страна поплатится сотнями своих сыновей.

Школьная подруга Инга пообещала устроить встречу с консулом в немецком посольстве. Взяв с собой письмо, заранее подготовленное товарищами, пошла в консульство.

Встреча ее взволновала. Барон Вильгельм Ренер поцеловал ей руку, посадив рядом, выслушал боль тысячи немцев.

- Сегодня Советская Россия отказалась от любой помощи немцев, мы не имеем возможности напрямую вести с вами связь.

Мне жаль, что мы так мало имеем времени в решении ваших вопросов, но меня радует только одно: если все немцы так хорошо говорят по-немецки как вы, хорошо знают свою бывшую Родину, это уже дает нам право быть вашими защитниками.

Хотелось бы встретиться со всеми членами вашей делегации, попробую наладить связь со своим правительством. Попрошу разрешения войти в состав вашей делегации.

Москва получила от атташе по науке и культуре запрос о решении вопроса немцев Поволжья.

...Самостоятельность немцев Поволжья решает язык. Если немцы будут учиться на русском языке, нечего говорить о немецкой самостоятельности, написал Сталину барон Ренер.

Москва ответила барону Ренеру, что за это время никакой делегации немцев Поволжья не было и никакой языковой вопрос не стоял. По Конституции Российской Федерации немцы имеют право изучать немецкий язык.

Барон Ренер отложил в сторону письмо, вспомнил высокую голубоглазую веселую Розу Францевну: жива ли она, сумела ли за то короткое время защитить свой народ?..

Иван Иванович до полуночи шагал по коридору гостиницы. Роза Францевна не возвращалась. Только под утро уснул. Услышал, как кто-то постучался: “Это она!”.

На пороге стоял средних лет мужчина, держа в руке папку.

- Вы Иван Иванович? Если вы, то извещаю, машина подана, вас ждут.

За столом сидел мужчина высокого роста, широкоплечий, волосы чуть русые. Он вышел из-за стола, как только за сопровождающим появилась делегация.

Он заговорил по-немецки, все члены делегации легко вздохнули, каждый подумал, что так легче будет разговаривать.

- Мне сказали, что у вас две женщины.

Генрихс сказал дежурному милиционеру, что исчезла Роза Францевна. Здесь же он повторил то, что говорил милиционеру.

- Меня зовут Василий Васильевич, а с вами я по ходу беседы познакомлюсь. Извините, на минуту оставлю вас, узнаю, что с моей гостьей случилось.

Вернулся он быстро, и как только стал говорить, Иван Иванович понял, что беда, о которой говорил и предупреждал Николай Петрович, пришла до начала переговоров.

Москва не пугала, она поставила их на колени. Все передумал за дни до приезда в Москву. Часто вертелись в мозгу слова секретаря: “Держаться в кулаке, быть вместе”. Думали сделать доброе дело и сделали. Поспешили!

Теряем товарищей! И сколько еще потеряем. У него в кармане список подписей всей интеллигенции Поволжья о восстановлении немецких школ.

Уже вечер, а еще идет спор, быть немецким школам или не быть.

Иван Иванович понял, что ждут от его делегации более веского документа... Он колебался: отдавать или пусть лежит в кармане...

Второй Роза Францевна передала консулу Германии. Он не должен попасть в Кремль. Если его догадка верна, Розы больше нет, нет и подруги, которая повела ее в посольство.

За трое суток члены делегации больше сидели в напряженном состоянии, чем за рабочим столом.

Ответ был прост: кто хочет изучать немецкий язык, пусть обучается в немецких школах, а так как в республике национальный язык русский, то и школы будут открыты на русском языке.

Требуйте, мы вас поддержим, ваш вопрос будет у нас стоять на первом месте.

С членами наркома посетили несколько московских школ с уклоном немецкого языка.

На шестой день Эльза Павловна категорически заявила Ивану Ивановичу: “Я больше никуда не пойду, я безграмотная, но могу понять: мы здесь лишние и наш немецкий вопрос русским не нужен. Для них мы фашисты. Боюсь, что я могу исчезнуть, как исчезла Роза Францевна”.

Иван Иванович остался в Москве, пообещал всем найти Розу, привезти более полный ответ на их вопрос.

Поехав на квартиру Васильевых, он удивился, что к нему вышел тот человек, от которого так много зависело в решении немецкого вопроса.

- Заходите, Иван Иванович, о вас мне много говорил Николай Петрович, поговорить по душам можно только дома, а работа есть работа.

Вопрос о закрытии немецких школ был текущим вопросом нынешнего времени. Ваши дети так плохо говорят по-русски, что со временем не смогут учиться дальше. Не будем мы ради Поволжья открывать целую серию институтов на немецком языке.

Учите его дома, в школе, а государство должно жить по своим законам. Вы согласны со мной?

- Да, Василий Васильевич, согласен!

Мне думается, что я выполнил свою миссию с членами моей делегации, мы довели до членов бюро просьбу жителей Поволжья, а теперь наш черед защищать позицию партии. Я ее защищал в семнадцатом, я стою за нее и сегодня. Народ и партия едины.

- Что вас волнует, какой хотите решить вопрос?

- Только один вопрос, что с Розой? Жива? Могу ли я ее увезти?

От Василия Васильевича Генрихс пошел к подруге Розы.

...Роза возвращалась в гостиницу вместе с подругой, которая ждала ее в парке.

Шли медленно, вспоминали школьные годы, учебу в институте, спорили о будущем... Из-за угла выехала машина, сбила обеих. Выскочили из машины двое, подняли женщин, посадили в машину и увезли.

Через два дня их трупы были обнаружены за городом, машину не удалось найти.

То, что рассказал Василий Васильевич, подтвердили родители погибшей девушки.

У этого инквизитора обширные знания по убийству людей и искать убийц нужно среди его людей. Прав был Николай Петрович: чтобы спасти себя и своих близких, нужно остаться еще в Москве.

Около дома Моссовета было полным-полно людей. Москва митинговала, боролась за права мирового пролетариата. Иван Иванович пощупал карман. Нужные бумаги, которые он решил передать за границу, были в кармане.

Встретиться открыто с любым журналистом Запада в такое время он отказался. Что будет с семьей, если он пойдет на этот шаг? На душе было тревожно, но доля газетчика требовала своего возмездия.

Поволжье лишилось своей самостоятельности. Нужно спасти тех, над кем нависла угроза ареста от поездки в Москву. На арест он смотрел по-революционному: “Революция требует жертв”. Прошло более двадцати лет и этот московский светило, коммунистический инквизитор еще не успокоился, ему подавай все новые жертвы. Говорит одно, делает другое. В его руках полная власть, он властелин всей страны с безграничными полномочиями.

На трибуне появились члены немецкой делегации, среди них он заметил старого кадрового немецкого революционера. Его звучный голос, обилие статей наносили один удар за другим не только по немецкому фашизму, но и по коммунистическому движению в России.

Он был революционер в душе, по перу - борец за справедливость. В газете “Новая Германия” он дал одинаковую оценку современным лидерам стаи Востока и Запада: пора подумать о народе, а не о разжигании новой войны, о непрерывности революции. Во всем должно быть начало и конец.

Фокель много писал о Сталине и Гитлере, иногда враждебные две страны красовались на первой странице крупным планом. Генриху задавали часто вопрос, а не боится ли он возмездия со стороны Москвы или Берлина?

- Честно, боюсь, иногда думаю, почему не любят тех, кто пишет правду? Я борец, я должен выстоять, меня должны понять. Умные люди меня поймут.

Москва, Берлин считались с Генрихом Фокелем, давали ему полную свободу действий.

Письмо было адресовано неизвестному. Иван Иванович вошел в толпу. Выступающие сошли с трибуны, на их месте появилась испанская делегация. Он протиснулся поближе к Генриху, расстегнул полы пиджака, вынул свои бумаги. Стояли плотной массой друг около друга члены немецкой делегации, слушая выступление испанцев.

Фокель почувствовал, как чья-то рука положила что-то в карман. Он повернулся и узнал Ивана Ивановича.

Он обнял стоявшую перед ним спутницу, повернув к себе спиной, улыбнулся, поприветствовал Генриха взмахом руки в сторону трибуны.

- Вы, господин Фишер, соскучились по женскому обществу, это видно по вашему лицу и как вы нежно гладите мои руки, - сказала, улыбаясь, женщина.

Глаза мужчины и женщины встретились. Сколько в них было радости и задора, они говорили: я жив, здоров, у меня все в порядке.

Глаза Ивана Ивановича были грустны и озабочены, это уловили они вдвоем.

- Твоему русскому другу плохо? Тебе нельзя с ним разговаривать, может я, как женщина, словечком переброшусь?

- Лучше помолчи, так нам и ему будет легче. Он медленно пошел за девушкой, а его русак скрылся в толпе.

Фишер остановился позади трибуны, несколько раз сфотографировал стоящих на трибуне и вдруг в объективе показался Генрихс. Потом толпа чуть расступилась.

- Будет хороший снимок. Хотя бы не последний, - вдруг проговорил он в голос.

- Что, пленка кончилась? Возьмите мой.

Щелкнув несколько раз, он повесил на спину фотоаппарат, быстро зашагал в сторону гостиницы.

- Господин Фишер, будьте добры, сбавьте скорость.

- Не могу! Если остановлюсь - упаду!

Вероника положила его руку себе на плечо. Не сбавляя шага, пошли в гостиницу.

- Я вас поняла, вам нужны последние снимки. Вы отдохните, а я займусь фотографиями. Вы сейчас такой же, как ваш русский друг. Почему вас преследует его страх... Что у вас с ним за тайна?

Не прошло и часа, как на столе у Фишера лежали фотографии. Посмотрев на фотографию, он отвернулся от Вероники, но она заметила, как он молча плакал.

Обняв Генри, поцеловала его в шею, голову, он сидел неподвижно, словно окаменел. На ласку не ответил, только чуть тихо сказал: “Сегодня мир имеет два фашизма: фашизм-социализм - это наш немецкий фашизм и фашизм Гитлера, который убил моего брата во славу германской нации. Мы - цвет нации, мы чистокровные немцы, остальные годятся только в крематории.

Второй фашизм - это сталинский фашизм. У нас враг нации, у коммунистов - враг народа. Идет истребление народов во имя новых идей. Пройдет время и эти две силы столкнутся. Кто победит, покажет жизнь.

Я попал в колесо нации, мой друг стал врагом народа. Мои родные - враги нации, его - враги народа.

Вот формула жизни двух великих народов. Спрячь все это, эти фотографии я ему отошлю, пусть останется ему память о его борьбе за свой народ. Сумеет ли он одержать победу?”.

- Многие за!

- Это коммунистическая тактика, мы за народ и мы против народа.

Свою боль я ему рассказал в прошлом году при нашей встрече. Мою старшую сестру отправили на тот свет за то, что выступила в защиту немцев со смешанным браком. В Германии только наци имеет право на жизнь.

Россия - это вулкан, он еще целое столетие будет напоминать о себе. Он угаснет только тогда, когда распадется русский интернационализм. Он еще только родился, много прольется крови в честь его рождения и еще в тысячу раз будет нам тяжелее, когда он созреет. Нужно его раньше потушить, чем потом испытать его пламя смерти.

- Гитлер хочет это сделать?

- Да! Гитлер хочет, но он не удовлетворится Россией, он хочет весь мир положить к своим ногам.

- Вы так просто говорите о тех, кто правит миром, стоит только убрать одного из них и вся цепочка рухнет.

- Ты, Вероника, ошибаешься, эта цепочка ручного изделия, ее ковали тысячи людей, это талисман, чтобы разорвать эту цепочку, нужно уничтожить веру. Вера - вот та цепь, на которой зиждется жизнь и при помощи которой правят наци и коммунисты.

- А если я не верю!

- Заставят! Они уже это сделали. Где твоя бабушка? Она, кажется была, еврейка. С тех пор ты кричишь: “Только наци создадут новую Германию!”. Она создана, дорогая племянница, но какой путь ее ожидает?

- Вам не страшно говорить такое о нашем народе? Мы стали прекраснее жить, на нас, молодых, вся надежда.

- Ты еще не осознала то, что с нами случилось, ты видишь огромный мир, но не можешь уловить, в каком мире находимся мы.

- Мы - это сила и куда эту силу направят те, кто нынче нами погоняет и во имя кого будут совершать на этой земле неземные чудеса?

- Как ты думаешь, что побудило обратиться к нам такого человека, как Иван Иванович. Страх?

- Нет! Боль за свой народ. У таких, как он, нет страха, есть только боль. Ощущение вины, что не может помочь тем, кто в помощи нуждается.

- Материал готов, наша почта отправится сегодня, нам нужно успеть.

Ровно через месяц Фишер с Розой прибыли в Берлин. Его послание и письмо о встрече делегации Приволжской республики с членами Политбюро лежало не тронутым.

Советская печать известила на весь мир, что, наконец, по просьбе немцев Поволжья открыты русские школы. Наступил радостный день, когда немцы после окончания школы смогут продолжать учиться в любом советском заведении. Наконец сбылась мечта немцев Поволжья.

Адольф Гитлер ждал барона Фишера с фройляйн Вероникой: “Вам на доказательство по вопросу немцев Поволжья дано пять минут. Только вам, остальным по две”.

- Что вы ему скажете, ваши данные не совпадают с русской печатью. Вы говорите одно, в русской печати - другое.

- Я прочту письмо Ивана Ивановича.

- Нет, только не вы! Вы должны следить за реакцией фюрера, потом, после чтения письма, будете отвечать на вопросы, если они будут к вам.

Вероника медленно и выразительно читала письмо, в котором давалась краткая характеристика Поволжья: от развала единоличных хозяйств до образования колхозов. Перечислялись положительные и отрицательные стороны. На проверке были два вопроса: выживут ли немцы после голодомора и каким будет их край после закрытия национальных школ.

Прошло более десяти минут, никто не проронил ни слова. Вероника, окончив на двенадцатой минуте, сказала: “Извините, мой фюрер, жизнь в минутах оценить нельзя, я видела лицо этого человека до встречи с нами и после того, как он передал нам письмо. Он приходил на исповедь к нам. Я его исповедь передала”.

Она достала фотографии Генрихса до и после встречи.

- Найдите способ помочь ему в материальном положении. Сделайте его нашим нештатным корреспондентом. Это спасет ему жизнь, а деньги ее скрасят.

- Москва заберет у него деньги, если они у него появятся в большом количестве.

- Они будут лежать в Швейцарском банке, резко возразил Адольф Гитлер барону.

- Согласен! Но я вам отвечу словами пострадавшего. В колхозе имени Энгельса колхозник выиграл по облигации сто тысяч рублей. Деньги ему не выдали, а положили на сберегательную книжку. Целый месяц проводили с ним собеседования о тяжелом международном положении и просили деньги отдать государству. Чекисты были упертыми, а колхозник еще более. В конце концов его объявили врагом народа, изменником Родины, осудили, дали вышку, а семью отправили в ссылку.

- Вы, барон, из каждой поездки привозите целый чемодан новостей, в котором много полезного можно взять и для рейха. Выручите вашего бедного друга, если не он, то дети или внуки могут использовать капитал, накопленный им.

Следующая ваша поездка будет в Республику Поволжья. Поедете к своим братьям по крови. За такую информацию прощаю украденную у меня вами четверть моего времени.

Прошу вас с баронессой быть вечером у меня. Не спешите уходить, барон, минуточку, и эту свою защитницу приводите, она стоит этого.

Проводив в последний путь своего товарища, отдавшего свою жизнь за правое дело в борьбе против насилия и угнетения немцев Поволжья, пятеро членов делегации возвращались домой.

Статья “Подарок Родины поволжским немцам”, написанная редактором газеты, попала к Кенцу случайно. Вышел в тамбур покурить, два молодых человека обсуждали статью и говорили, что наконец немцы получили желаемое.

Франц Францевич попросил газету, вошел в купе, стал читать вслух. От волнения заболела голова, почувствовал себя плохо. Вошел врач в сопровождении тех, кто дал ему газету.

- Нужно отправить в больницу, у него больное сердце - инфаркт. Кенц отказывался, доказывал,что он уже здоров, полегчало. На остановке подошел дежурный вокзала с милиционером, спросили, где больной. Уложили на носилки Франца Францевича и унесли. В купе было тихо. Эльза Павловна набросилась на Адольфа Владимировича:

- Вы - врач, как могли вы отдать товарища в руки чужим людям? Как он умолял нас всех не отдавать его тем, кто его унес.

- Я врач и за диагноз могу ручаться, что он верен. Но как это могло случиться? Франц Францевич мой лучший друг, у него крепкое сердце и вдруг... А может, это тоже рука возмездия, которая унесла...

- Прости, Адольф, это я виновата во всем... У меня хорошая мысль приходит после. Иван Иванович не писал статью, ту, которую мы читали, это я знаю хорошо. Мы часто вечерами беседовали друг с другом, и Иван Иванович перед отъездом дал понять, что не случайно погибла Роза Францевна!

- Это спланированное двойное убийство, за ним последуют другие!!!

- Эльза Павловна, не паникуйте! Я верю, как врач, в справедливость, а вы Эрнст Карлович, Фриц Эдуардович?

- На войне в гражданскую было легче, твой враг перед тобой!

- А если это диверсант, шпион?

- Если вы утверждаете, как врач, что диагноз верный, а наш друг здоров, то я предполагаю диверсию.

- Но кому выгодно, чтобы мы домой доехали?

- Они хотят нас поставить на колени. Мы сидим, переживаем, а там нашему товарищу предъявляют обвинения в шпионаже, измене Родине. Нас будут унижать, не только физически, но и морально. Роза Францевна погибла потому, что не верила в московскую агитацию, она раньше нас поняла замысел Москвы, разгадала их тактику.

Франца Францевича еще долго будут пытать, может, кого-то из нас и в живых не останется. Он для Москвы первая ласточка, и какого полета! Директор самого крупного завода, каких единицы в России.

Нам нужно выработать единый план наших действий. За нами будут следить, и от того, как мы будем вести себя, говорить, с кем встречаться, от этого зависит наша жизнь и жизнь не только наших детей, но и родственников.

- Причем родственники, Адольф Владимирович?

- Это называется удар в спину, или пинком под задницу.

- Я вас не понимаю, говорите прямо.

- Эрнст Карлович, вы понимаете меня хорошо. Ваш брат где работает?

- На заводе “Серп и молот”.

- Кем?

- Главным инженером завода. Прочтите газету вот здесь.

Эрнст Карлович посмотрел газету, побледнел. Эльза Павловна намочила платочек водой, вытерла ему лицо.

- Будем надеяться на бога... Ему виднее...

- Оставьте бога, он ни при чем. Сталин уже разработал план нашего уничтожения, если не он, то те, кто рядом с ним.

- Прав был Иван Иванович, они нас не будут трогать, они будут обходить нас стороной, но те, кто был рядом с нами, соприкасался, будут уничтожены.

- Никакого плана нам не надо, его мы получили от тех, кто увез нашего товарища.

- И где он?

- Вот он, - Эрнст Карлович показал на статью Ивана Ивановича.

- Это чушь, вранье, он ее не писал.

- Какая разница, кто ее написал? Дело в том, что она написана от имени немцев Поволжья, которые благодарят партию и правительство за мудрое решение и выражают благодарность.

Московские светила заранее выработали план действий, и что бы мы ни делали, мы будем только восхвалять мудрое решение партии.

- Изучайте статью, это ваш путеводитель, стоит нарушить, чуть изменить, любой из нас может оказаться рядом с Францем Францевичем.

- Мне жаль, сколько он помогал нашему колхозу. Если он не вернется домой, я поеду с жалобой одна в Москву. Надену медаль “За трудовую доблесть” и поеду. Что я была награждена, в этом есть и его заслуга. Не построил бы завод, коровник, не было бы такого высокого удоя.

Эльза Павловна схватилась за живот, присела...

- Адольф Владимирович, присев на коленки, положил свою руку рядом с нею.

- Кого ждете?

- Мальчика!

- Как назовете?

- Франц, в честь Франца Францевича.

- Бог с вами, Эльза Павловна! Рано еще его хоронить, мы еще повоюем за него. Поедем вместе...

С шумом открылась дверь в их купе и вошли мужчины:

- Вы члены делегации немцев Поволжья?

- Да, мы.

- Вот вам подарок от нас, мы ваши соседи. Только что передали по радио, что все члены делегации за решение вопроса приволжских немцев награждены правительством, а главный редактор Генрихс Иван Иванович - орденом Трудового Красного Знамени.

Мой сын окончил семилетку и нигде не может поступить, нет техникумов и институтов для немцев. Вы правильный сделали вывод, правильное решение: школы давно нужно было перевести на русский язык. Ведь мы живем среди русских.

После второй рюмки боль утихла. Сон стал главной целью всех членов делегации. От бессонных ночей и переживаний за своих товарищей быстро захмелели. Эльза Павловна, проводив гостей, последняя легла в постель.

После возвращения домой Эрнста Павловича вызвали в райком. Предложили стать заведующим райОНО. Он вышел из кабинета. Сел в автобус. Поехал навестить Франца Францевича. Около дома стояло много людей, среди них он увидел Адольфа Владимировича.

- Нет больше Франца Францевича, он умер месяц спустя после ареста. Все было заранее спланировано, чтобы одурачить всех рабочих завода. Ему на вокзале в чай влили яд, действующий на сердце.

- Я ждал вас. После похорон пойдем ко мне домой, в доме моего соседа нас ждет человек, который сидел с ним в одной камере. Он обо всем расскажет.

На похороны пришли почти все рабочие завода. Во время выноса его из дома парторг позвонил на завод, чтобы почтили директора минутой молчания.

Все члены парткома завода стояли у гроба. Медленно один за другим бросали пригоршню земли на гроб покойного. Медленно пустело кладбище, люди садились в автобус, повозки уезжали домой.

Капитан подошел к Адольфу Владимировичу, стоявшему возле могилы.

- Над кем склонил голову?

- Двое моих, трое соседей умерли в год голодомора.

- Сделал бы надпись, украсил бы.

- Никто не поверит! Посмотри вокруг: в каждой могиле не меньше троих. Это не кладбище, а свалка, в то время старались поскорее бросить в яму. Когда хоронил, сам от слабости чуть не упал в яму. Боюсь приходить сюда, долго мучаюсь после посещения. Жена когда приходит, теряет сознание. Мать запретила ей приходить.

Говорит, что б побыстрее забыла. А как забудешь? Это первые. Молча вышли с кладбища. Подъехала подвода. Улица, по которой ехали, была сплошь засажена фруктовыми деревьями. Вокруг пахло медом.

Нынче хороший урожай на все, а особенно на фрукты. Женщины не успевают их сушить. Много будет разного вина. Уже колхозники вышли в поле, сенокос окончился, началась жатва. На прилавках появился хлеб нового урожая.

Около дома их встретил невысокий, но плотный мальчик, помог им встать, пригласил в дом, а лошадей привязал на месте стоянки. Вынул из-за пазухи книгу, стал читать. Окончил читать, когда хозяева лошадей вернулись за ними. Помог кучеру запрячь, корм с сумочкой положил сзади брички в ящик.

- Счастливого пути! - сказал Роберт.

Ернст Карлович протянул руку Роберту.

- Будь здоров, малыш, до встречи! Передавай привет родителям. Жить будешь у меня, а школа рядом с моим домом.

- Значит вы - Ернст Карлович, мама так много хорошего о вас говорила... Она сказала... У Роберта побежали слезы, он замолчал, опустил голову.

- Держи голову вот так и не хнычь, ведь ты же вундеркинд, таких как ты - единицы. Забудь прошлое, нужно жить будущим, а оно у тебя будет прекрасное. Ты веришь?

- Я верю в будущее, но только не для немцев, они нас...

Ернст Карлович встал с подводы, взял Роберта под руку, пошел с ним вдоль улицы.

- Ты мальчик уже взрослый... Должен понимать: то, что говорят дома, друзья, надо уметь держать в себе, ты этим можешь выдать товарищей, своих единомышленников, а это нам ни к чему.

- Да, немцы переживают трудности, но мы эти трудности победим. Твоя победа - это отличная учеба в школе, а потом в институте.

- Говорят, меня не примут, пока годы не подойдут.

- Возьмут! Таких, как ты, единицы. Тебе нужна не только учеба. Физический труд укрепляет организм, в труде человек мужает... Поговорим потом дома. А теперь прощай!

Франца Францевича повезли прямо в тюрьму. Все камеры после ареста всех митингующих и выступающих немцев Поволжья были переполнены. Он все понимал, что говорили, но какая-то сила сковала язык и движения.

Он не мог быстро идти, повернуть голову, заговорить. Тело перестало ему подчиняться.

Его положили на пол, рядом поставили чемодан, с которым он возвращался домой.

Рабочие сразу узнали его. Многие подошли, хотели перенести и уложить поудобнее.

- Не старайтесь, отлежится, в свое время придет в себя.

Кенц повернул голову, закрыв рукой глаза от падавших на них лучей солнца.

- Как чувствуете себя, Франц Францевич? Вы можете говорить, узнаете меня?

Голова закружилась, казалось, все вокруг падает на него, он вскрикнул.

Тот же человек, который о чем-то спрашивал, прикрыл ему рот: “Успокойтесь, это скоро пройдет, не вы первый таким образом оказались здесь. Вы намучились, теперь ваш организм возвращается в нормальное состояние. Скоро к вам вернется сознание и вы сможете говорить”.

На допросы вызывали днем и ночью.

- Кто организатор забастовки?

- Кто готовил воззвание к немцам Поволжья?

- Кто финансировал движение немцев на самоопределение?

- Кто и как получал помощь с Запада?

Кенц не успевал ответить на один вопрос, как задавали следующий. Было тяжело говорить. И он молчал.

- Почему молчишь, говори, все равно заставим...

- Вы не слушаете ...

- Ну, что же, говори, послушаем. Пусть говорит.

- Никто нигде не бастовал. Мои соотечественники, как и я, хотят жить, как и вся Страна Советов. Мы претворяем ленинские идеи в жизнь. Ленинским декретом установлена Республика Поволжья для немцев. А раз я немец, то и должен говорить по-немецки. Это записано в Конституции.

Делегация поехала в Москву за счет средств, которые были собраны рабочими и колхозниками. До этого года мы ежегодно получали с Запада помощь тракторами, сельскохозяйственной техникой, машинами. Все это шло через Министерство иностранных дел. Мы выполняли только волю партии.

- Он грамотный, умеет говорить, дай ему огоньку, пусть расскажет нам всю правду. Кто подготовил бумаги, которые передала Роза Францевна немецкому консулу?

- Ни о каких бумагах не знаю, никто не просил ее ни о чем! Она исчезла в Москве, а что с ней произошло, не знаем.

- Вы самый авторитетный человек из членов делегации, какую еще цель вы преследовали в Москве, кроме восстановления языковой самостоятельности?

- Цель - справедливость в отношении моего народа.

- Нет на земле советской такой народности. Вы предали эту землю, вы - шпион и диверсант!

Францу Францевичу задавали снова и снова одни и те же вопросы.

Он замолчал. Сидевший перед ним майор толкнул его.

- Что молчишь, шкура ты фашистская!

- Я вашего звания, товарищ майор. Я имею правительственные награды, полученные не только на фронтах гражданской войны, но и трудовые медали. Мне их лично вручал товарищ Сталин.

- Это мы знаем, только не знаем, когда вы стали шпионить на нашей земле. Мы разрешим говорить вам на немецком, только там вас никто не услышит.

Камеры пустели, особенно по утрам. Выводили по несколько человек, но ни один из них не возвращался назад.

У Франца Францевича от ночных допросов стали дергаться руки, ноги. Просыпаясь, он кричал, звал на помощь.

Те, кто сидел уже давно, посоветовали ему симулировать более глубокое заболевание: притвориться, что потерял память.

Сначала били, пытаясь заставить говорить, но он продолжал молчать. Отправили в тюремную больницу, там он увидел того же человека, который ухаживал за ним во время его болезни.

В туалет ходил в сопровождении санитара.

- Меня зовут Василий. Мне о вас много хорошего говорила дочь, которая работает на вашем заводе, вы ее должны знать. Я попал случайно, сказали выпустят, если я о вас что-нибудь узнаю.

Они ничего от меня не узнают. Мне передали, что все рабочие завода потребовали в райкоме узнать, в какой больнице вы находитесь и что вообще случилось с вами.

Берегите свои силы, они постараются заставить вас говорить то, что будет основанием вас осудить, доведут до настоящего инфаркта.

- Письмо можете передать домой?

- Да!

Франц Францевич в туалете написал письмо Ивану Ивановичу. Сразу же отдал его.

На второй день из редакции, завода в тюрьму прибыли с требованием освободить Франца Францевича.

К требующим вышел начальник тюрьмы.

- У нас нет вашего директора, ищите в больнице.

Жена вошла в палату, где лежал ее муж, присела на кровать больного, потом выложила из сумки в тумбочку то, что приготовила, что любил поесть. Больной лежал без движения, только изредка открывал и закрывал глаза.

Застонал сосед по койке, она встала, подошла к больному, тот просил пить.

Как врач, она боялась дать воды, смочила платочек водой, поднесла к губам больного. Он что-то говорил, но что, разобрать не смогла.

На второй день ей снова разрешили прийти. Сосед, открыв глаза, тихо позвал ее. Он пошарил под матрасем пальцами, но сил что-то достать не хватало.

Отодвинув руку больного, она достала письмо, спрятала его в сумочку... Врач просил больше не приходить, так как в палате тяжелобольные. Сиделки и сестры дежурили день и ночь. Дал обещание, если будет хуже - известим.

Лизабет Владимировна вышла из больницы, тяжело вздохнув, села на лавку около Ивана Ивановича.

- Дочка, ты врач! Скажи хоть ты мне правду! Вижу одно - говорят другое... Только не спеши, подумай хорошенько. От твоего ответа зависит многое.

- Я вас поняла, Иван Иванович! Сомневаюсь, но не ошибаюсь... В палате не мой муж, но очень похож на него... Другой тоже не знаком, но, видать, знает мужа или меня. У меня его письмо... Хотелось самой прочитать, но боюсь, что не выдержит сердце, если нет моего в живых.

- Вы правы, мы потеряли право быть живыми, мы живем вне закона.

- Где я смогу вас увидеть? Сюда я больше не приду.

- Не только нужно приходить, а вы обязаны. Вы ему там поможете? В тюрьме?

- Да! Возможно он там.

- Они готовят его к смерти?

- Лизабет Владимировна, люди в наше время не исчезают, где-то найдем ниточку, а там и кусочек.

- Дай бог вам здоровья!

Лизабет Владимировна, как только почтальон приносил газеты и журналы, садилась за стол, читала.

На первой странице жирным шрифтом была написана статья “Маяки завода “Серп и молот”. Они лучшие люди завода, хорошо знающие мужа, а он в больнице... У нее забилось сердце, кто из них скажет правду, кто подтвердит, что это не он! Кого уполномочили сделать это? Ивана Ивановича?

Помня наставление Ивана Ивановича, она два раза в неделю приносила еду не только для мужа, но и для того, кто лежал рядом. Кто этот незнакомец, почему он лежит рядом?

Узнав, что Ивана Ивановича вызвали в Москву, она решила поговорить с Францем Францевичем. Санэпидстанция проверяла состояние школ и учащихся, выявлено много заболеваний. Это был повод для встречи с единомышленником ее мужа.

Отправив почтой акт санитарного состояния школ, оставив осмотр детей при себе, она ждала вызова. Сначала с райОНО, потом райисполкома и райкома партии.

Райкому и райисполкому было чему радоваться: все школы перешли на русский язык обучения. А вот райОНО с его малым бюджетом было крайне тяжело выполнять постановления партии или их просто не выполняли.

Она вышла во двор, на дворе везде валялся стройматериал, уголь не занесли в склад, дрова лежали, загородив вход в склад.

Ведущий хирург больницы Адольф Владимирович после каждой пятиминутки при выходе из кабинета, покидая ее, говорил: “Мы должны быть всегда начеку, не только мы, но и наша работа, наши мысли... От этого зависит наше будущее”.

Подумав немного, решила пойти за помощью в школу. Директор пообещал сегодня убрать территорию, попилить дрова. Среди будущих выпускников заметил невысокого, крепкого на вид мальчика. Сколько у него энергии, он успевал носить дрова, грузить в ведра уголь, ставить идущему впереди подножку. От ответного удара, острой шутки уходил вовремя. На него не сердились, только каждая его шутка вызывала взрыв смеха.

Рядом с нею работали девятиклассники. Они обсуждали сегодняшнюю контрольную по алгебре... Нужно спросить у Роберта, если у них был тот же вариант контрольной, он помнит все ответы.

- Позвать можно, но пусть не делает из нас чертиков, он первый затеял игру, не успеем опомниться, как будем выглядеть, словно трубочисты.

- Может, я помогу вам в вашем вопросе, у меня в школе по математике всегда была пятерка, - предложила одна из девочек, обступивших Лизабет Владимировну. Она, вынув блокнот, стала решать задачу вместе с девочками.

Вездесущий Роберт, увидев притихших девочек, оказался сзади врача. Посмотрел, как быстро они решают задачу.

- Моя мама говорит, что вы один из лучших врачей больницы, но я думаю другое... Вы лучший математик среди девочек... У вас решение выполнено правильно, но ответ неверен. Посмотрите, здесь плюс, минус в итоге.

- Не спеши, малыш, до этого мы дойдем. Решим все действия.

- Нужно идти самым кратким путем, если все действия делать, то вашего блокнота не хватит. Можно вам помочь?

- Хорошо. Но только оставь место. Я дорешаю своим способом.

- Решайте. Я посмотрю, сколько займет это времени. Моя мать говорит, нужно беречь время и бумагу.

- Хорошо знаешь алгебру, чей сын будешь, мал да умен?

- Это наш вундеркинд, он мал, да удал...

- Не вундеркинд, а Роберт.

Маша не успела договорить. Он поднял полено, поставил напротив Маши, стал на него и поцеловал ее в щечку.

- Видишь, я уже не мал.

- Раз поцеловал в левую, целуй в правую щечку!

Роберт, поняв шутку, стал на цыпочки. Полено стало качаться и он протянул руки к Маше.

Она наклонилась к Роберту, оттолкнула его и громко засмеялась. Сидевшие на корточках девочки попадали на землю. Роберт смеясь, покатился к ним. Быстро встав, девочки обступили Роберта и со смехом навалились на него. Девочки кричали и охали, а он выпрыгнул раньше, чем они образовали кучу малу.

- Давайте дорешаем, Лизабет Владимировна, контрольную, пусть они бесятся.

А ты, Машенька, помой свое личико, - он причмокнул губами. Пальцами рук провел по лицу Маши и стоящих девочек. Отмахнувшись от него, как от назойливой мухи, подошли послушать и посмотреть, каков будет ответ. Маша всплеснула руками: “Я правильно решила”. “И я, и я”, - кричали девочки.

Девочки подошли к стоящему с блокнотом Роберту, посмотрев на лицо подружки, громко засмеялись. Вслед за девочками стали смеяться и подошедшие мальчишки и учитель.

Роберт жил у Эрнста Карловича.

- Это тот мальчик, о котором так часто говорил муж, когда строили коровник в колхозе.

- Пошли, возьмешь на кухне ведро теплой воды, хороший ты математик, но еще лучший шутник. Около угольного склада, где находилась курилка, были два умывальника.

Набрав воды, Роберт наполнил ею умывальник, повесил полотенце.

- Машенька, ты первая, вот мыло...

- А ты не обольешь еще водой?

- Только чуточку!

Девочки выхватили у Роберта ведро, думая, что он оставил в нем воду, перевернули над ним.

- Оставьте его, девочки, он все равно обманет нас...

Дети выходили со двора, окружив учителя, только Маша бегала с угольком за Робертом.

- Все равно будет по-моему, не сегодня, так завтра, ты будешь у меня чертиком.

Услышав спор бегающих, учитель остановился, позвал Роберта.

- Ты угомонишься, наконец? Пора домой. Извинись перед Машей.

- Он назвал меня чертиком!

- Прости, Маша, посмотри в зеркальце... Какая ты красивая, а еще хочешь быть чертиком.

Все засмеялись, учитель махнул рукой. Роберт отнес ведро на кухню.

Сколько Роберт ни старался, не смог остаться наедине с Лизабет Владимировной. Письмо, которое он получил от Эрнста Карловича, лежало в кармане.

Отдав ведро, он увидел врача сидевшую одну, с блокнотом. Сначала взял блокнот, показал пальцами в сторону уходящих товарищей, потом на блокнот. В середине блокнота лежал листок бумаги...

- Читайте здесь, я ответ на письмо передам устно.

Сначала лицо просияло, потом стало грустным... По лицу потекли слезы.

- Моя мама так плакала, когда мы хоронили моих братьев и сестер, теперь не плачет, успокоилась. Вы тоже, успокойтесь. Франц Францевич жив, есть надежда на его спасение... но когда ... никто пока не знает.

Он снял с вешалки полотенце, мыло.

- Умойтесь, вам будет легче, так всегда говорила мама папе.

- Передай, что я готова к худшему, я выдержу, перенесу все, что бы ни случилось. Спасибо тем, кто принес весточку, что он жив и находится в тюрьме.

Франц Францевич уже позабыл, когда время сидел в тюрьме, когда лежал в больнице. Его продолжали пытать и бить. Тело привыкло к побоям, он уже не кричал, а только иногда охал. От его молчания устали следователи и представитель Москвы.

Никто не признался, что имел связь с немецкой разведкой. Все говорили одно и то же, сначала о требовании возврата немецких школ, потом повторяли, словно стихотворение, статью Генриха.

Следователь просил разрешения на арест редактора газеты, но Москва отказала. Он был связующим звеном, а возможно, и руководителем немцев Поволжья.

Москве нужна была связь с Берлином, с другими городами Германии, эту связь держали немцы Поволжья, которые пользовались большим авторитетом. Из Германии в редакцию приезжали почти все видные люди рейха.

Статьи о поволжских немцах появились в Германии, Австрии, Швейцарии. Английский и французский консулы ездили в Поволжье, где они дали высокую оценку хозяйственной и политической жизни республики. Генрих знал английский и французский, сопровождал гостей по колхозам.

Никакой антисоветской организации немцев в Поволжье не существовало. Эта была маленькая искорка, вспышка, люди взбунтовались за свое будущее. Почти во всех колхозах и совхозах крестьяне говорили и писали на немецком и вдруг... В стране, где они родились, выросли, стали глухими, немыми, безграмотными...

Чтобы успокоить Поволжье, обком решил создать миротворческий край, избрали делегацию, которая должна была бороться в Москве за существование родного языка. Москва поняла это по-другому - это бунт, направленный против советской власти.

Завод “Серп и молот” был для Москвы другим государством, государством немцев. В ЦК и Верховном Совете мало кто знал немецкий язык. Проверяющие деятельность завода могли только видеть величественные производственные корпуса, но бумаги хранили молчание.

Возвращавшиеся с Поволжья бурчали: “Нужно давно убрать немцев с завода, поставить своих. Он словно царек сидит в своем кресле, все дает и ничего не возьмешь”.

Только начинали говорить о плане, экономике, доходах, все ставили в пример Кенца и его завод. Зависть зла и глупа, она губит людей.

В школах ввели русский язык. На заводах, фабриках, в колхозах, совхозах бухучет шел на русском языке. Старые кадровые рабочие, организаторы колхозов, совхозов сдавали свои посты из-за незнания русского языка.

После ареста директора на завод прибыли представители Москвы. Большинство руководящего аппарата заменили на русских, остались только рабочие у своих станков. Те, кто создавал завод, были выброшены на улицу, остались без работы, без средств к существованию.

Рабочие ждали директора завода на свое место, так как всех сняли, а он числился директором.

Франц Францевич скоро выздоровеет и возвратит всех служащих на свои места. Но Москва и следователь знали, что директор не вернется домой. Они готовили жену, семью и родственников к худшему. Мнимый больной сыграл свое дело. Его меняли два раза в неделю, когда Франца Францевича доводили на допросе до потери сознания.

Жена узнала в нем своего мужа. По ночам ее преследовал кошмар, как она могла обознаться, не узнать мужа.

Эрнст Карлович был дома, когда Лизабет пришла к ним в гости не одна, а с детьми. Она много передумала, прежде чем решилась на этот поступок.

- Я правильно сделала, что пришла к вам, или это моя ошибка?

- Страсти улеглись, Москва свою волю выполнила, пора и нам позабыть прошлое.

- Но оно со мною, Эрнст Карлович, я еще ношу ребенка. Как мне все это забыть?

- Вам нельзя, вы мать, жена, у вас дети. Вы должны выстоять, выстрадать, но победить.

- Не могу больше, я начинаю сходить с ума. Позавчера я узнала в нем своего мужа, а сегодня пошла не в свой график - вместо моего мужа лежит его копия.

Может ли это быть? Или это страх, воображение, бред?

Я в здравом уме, но факт остается фактом, бывает, на кровати лежат два совершенно разных человека - мой муж и чужак.

Фишер отодвинул шторку, за ней читал книгу Роберт.

- Ты все слышал?

- Да! И что ты думаешь по этому вопросу, ты у нас в школе в виде советника.

- Не советник, а вундеркинд. Помните ту девочку, которую я поцеловал при всех во дворе? В этой больнице работает ее мама. Я случайно услышал, как ее мама говорила с другим врачом, что больного часто переносят.

На выходной день Роберт приехал домой. Мать нянчила младшего братишку. Эльзы и Иосифа дома не было.

- Мама, Эльза приехала домой или нет?

- Дома, побежала в клуб смотреть кино. Скоро начнется, может, и ты пойдешь, увидишь своих одноклассников!

- Нет, я помогу тебе по дому, а придет папа, пойдем наводить порядок во дворе. Нас нет, а вы с папой заленились. А что будем варить на ужин? Я все приготовил, а ты уложишь братишку, будем дальше стряпать.

Вымыл стол, посуду, подтер полы, сел возле матери.

- Вчера у нас была Лизабет Владимировна, она много спрашивала о муже, жаловалась, что плохо поправляется. Стала не узнавать его. То он, то не он. Никак не пойму, что, у нее два мужа?

- Не хитри, Роберт, ты все хорошо понял и хочешь меня подготовить к худшему. То, что мы с отцом пережили, хуже не бывает, говори все, что о Франце Францевиче знаешь.

- У нас в классе есть девочка Катя, она учится на пять, она мне нравится, а я ей, и мы подружились. Почти каждый день хожу к ней домой, а её мать работает в больнице. Окончив учить уроки, я помогаю Кате по хозяйству, а иногда идем в больницу к ее маме.

Ее мама - большой любитель книг, читает дома, на работе, в магазине.

- Говори покороче, у меня нет времени слушать все твои приключения.

- Вот я и говорю о своих приключениях. Бывает, украду я книгу, сяду под столом и читаю, а меня везде ищет Катя. Однажды ее мама вошла в кабинет с другим врачом, и говорит, зачем увозят и привозят больного из 19 палаты, ему нужен покой.

Меня заинтересовало одно, что когда увозят и привозят больного, в палату никого не впускают. В палате есть две двери, одна для посетителей, а вторая для тех, кто подменяет больных.

- Как это подменяет?

- Очень просто. Для раза в неделю или раз привозят настоящего больного, а в основном лежит сменщик.

- Такого не бывает, сынок, ты не болен случайно?

- Я нет. А вот Лизабет Владимировна, та болеет за него.

- Постой! Больной - это ее муж?

- Да! Больной! Или вернее они оба больные и по-настоящему. Лизабет Владимировна говорит, что ее приучают к лжемужу. Это чужой мужчина, а бывает и ее.

- Ничего не пойму! Один раз - её муж, второй - чужой муж. Что, их там двое в палате?

- Если считать Франца Францевича - трое.

- Остынь! Я тебя совсем не пойму!

- Почему не хочешь понять, что они хотят убить ее мужа, а ей дать чужого?

Мать и сын так увлеклись своим спором, что не заметили, как вошел отец. Когда окончили спор, увидели сидевшего на лавке отца.

- Ты понял, что мне сын пытался рассказать?

- Да! Для меня все стало ясно: они убьют незнакомого человека не сегодня, так завтра, а Лизабет Владимировна похоронит его как своего мужа. Вскрытие заставят сделать врачей завода, те подтвердят, диагноз верен.

Виктор Филиппович оставил в доме жену, вышел с сыном во двор.

- Еще кому-нибудь говорил об этом?

- Мне Николай Петрович уже говорил, что мужчины должны уметь молчать.

- А почему сказал матери? Она, как все колхозники, любила и уважала Франца Францевича, и потом она его дальняя сестра.

- Не переживай, отец, ты меня со своим шурином давно научил молчать. Тебе и то побаиваюсь сказать всю правду.

Отец похлопал сына по плечу. Попросил помочь ему вместо матери.

Поздно вечером в дом пришла колдунья баба Агнесса, поставила на стол бутылку лечебной воды.

- Слушай, Роберт, это лекарство ты должен дать выпить Францу Францевичу, если он придет в себя и заговорит: то, что он скажет, будет спасением для всех нас и его.

- А он поверит мне?

- Поверит, Роберт. Ты один у нас в колхозе, тебя нельзя спутать с другим, а в случае чего, назовешь имя отца или матери.

Из подвала было хорошо видно, как заносили в больницу Франца Францевича, потом поменяли больных. В коридоре остался только дежурный врач, он обошел соседние палаты, прикрыв двери, вошел к больному.

Посмотрел в окно, взял шприц, сделал укол.

- Еще одна поездка и ты, мой дорогой неизвестный пациент, больше не появишься. Тебе мы потом устроим такую баню, с дальней дорогой. Там, в Сибири, будешь мыть русское золотишко. Захотел свободы! Там её будет в избытке!

Говоривший налил рюмку, выпил, посмотрел на часы:

- Через четверть часа твоя женушка будет здесь. Мы и ее отправим вслед за тобой, только в другую сторону. Нашелся защитник!

Вошел следователь, открыл лицо больного.

- Мне кажется, сегодня он немного красивее, чем всегда, лицо не серое, мне кажется, на щеке появился румянец.

- Ты дал полную дозу?

- Как всегда! Могу добавить, такого добра не жалко!

- Подержим недельку, а там на новом месте он поймет и будет сожалеть, что мы его не прикончили.

- Давай еще по одной!

- А может, хватит, лучше, когда заберем его отсюда.

В коридоре послышались голоса...

- Прячь тару, нам пора выходить.

Следователь встал, посмотрел на больного, ему показалось, что больной несколько раз моргнул. Капли пота скатились со лба, он вытер, стал внимательно смотреть на лежавшего без движения человека.

- Слава богу! Показалось!

Открыв боковую потайную дверь, они вышли в другую комнату. Сняв со стены портрет, стали смотреть через смотровое окно на больного.

- Черт побери, куда ты поставил бутылки?

- Как всегда, на столик за шкафом.

- Хорош столик! Посмотри, не может быть, я же не пьян!

- Верно, после второй бутылки только чуть пригубили.

- На черта тебе нужна эта бутылка?

- Бутылка не нужна, вот люблю смотреть, как она убивается возле своего Франца. Дал бы ему лишнюю дозу, чтоб не проснулся. И всему конец.

Его не поставили к стенке, возят, чтобы помучались другие, чтобы мы могли знать, кто заодно с ним.

- Брось все это, мы-то знаем, что он совсем не виновен. Нам дали задание сделать его козлом отпущения. Сделаем!!! Не первый раз и не последний!

- Может, послушаем, о чем говорят?

- Можно, но нельзя, ты оставил пальто на слуховом окошке.

- А почему не снял?

- Ты же вечно кричишь, не суй нос в наши дела. Думал, так надо.

Я уже привык к новой роли. Быть врачом хорошо, а еще лучше - экспертом. Потрошить души этих фашистов, как тебе вздумается.

- Не болтай лишнего, не дай бог, услышит кто-нибудь нас...

- Здесь две двери, еще шкаф, раздевалка - гробовая тишина. Ни они нас, ни мы их не услышим. Давай еще по одной, я из кухни закуску прихватил, теперь можно основательно подкрепиться.

- Наш начальник хорошо придумал, одного дохлого немца отдаем в “Серп и молот”, пусть его отпевают, а настоящий еще долго будет золотишко мыть.

- А может его поставят к стенке?

- Таких не ставят! Они больше принесут пользы живыми, чем мертвыми.

- Через неделю снова отправляют вагон на комсомольскую стройку...

- Не болтай! За такие слова нас самих отправят на вышку.

- Я бы не против! Только бы в охранку, говорят, там такие, как мы, в золоте купаются.

Катя махнула рукой и Роберт вошел в палату. Ее мама показала место, где он должен спрятаться. Это был небольшой стол, на который складывали посуду и продукты для больных. Под столом оставляли ведра, тряпки, которыми мыли в коридоре полы.

Врач осмотрел комнату перед приемом сюда больных, все лишнее убрал, оставив только стол, покрытый одеялом.

Между столом и стенкой образовалось пространство, через которое можно было видеть посетителей и больного.

Внесли больного, положили на кровать и вышли.

Роберт поднял голову больного, стал поить из горлышка бутылки. Больной закашлял... Потом снова. Когда метка дошла до черточки, вытер лицо, снова спрятался.

Следователь и врач долго сидели, говорили обо всем, пили, спорили, вышли через потайную дверь. Чтобы не мешали пустые бутылки, спрятали их на полке между книгами, прикрыв занавеской.

Больной выпил до второй метки. Роберту показалось, что больной кивнул головой.

За дверью послышался топот, и в палату вошла жена с детьми. Лизабет Владимировна вынула из сумки чашку, налила из бутылки воды, умыла лицо, вымыла ноги.

Она молча плакала, дети сидели, тесно прижавшись к матери:

- Папа может кушать, мы сюда приходили, но ты ни разу его не покормила, только оставляешь еду.

- Кормить... Врачи, дочка, это делают, мне не велят. Хоть бы что-нибудь сказал!

- Папа, ты слышишь меня? Я твой любимый, ты так всегда мне говорил!

Вошла Катина мама, попросила выйти. Сказала, что разрешают прийти через час и снова побыть с ним.

Жена, переступив порог, обернулась и увидела широко раскрытые глаза мужа. Она резко повернулась... Он лежал как и прежде... Показалось!

Положив на подоконник вещи, оставив детей, она вернулась назад. Франц лежал как и прежде, но на лице, щеке появился румянец, такого она раньше не видела.

- Уходи, Лиза, ты только мешаешь моей работе...

Ей показалось, что он оживает...

- Уходи!!!

Следователь с врачом вышли из своего убежища, подошли к больному.

- Укол! Я готов! - Он взял шприц, сделал укол.

- Черт побери! Мне показалось, что он пустой!

- После такой дозы выпивки черт знает что покажется... Нам пора, а то эта сучка застукает нас здесь. И убери свои бутылки...

- Уберу!

В коридоре послышались шаги, вошла Катя с мамой. Катя увела Роберта, а мать напоила из бутылки больного. Он открыл глаза, положил руку на плечо врачу.

- Где?

- В больнице.

- Заводской?

- Нет. Это особая больница, только для таких, как вы.

- Сними носок, там письмо! Больной говорил шепотом, часто замолкал.

- Запомни, дочка, через десять дней меня будут хоронить, но это буду не я. Я буду далеко отсюда. Только не говори жене об этом.

- А Роберт не скажет?

- Он выполнит мою волю, я ему сказал все то, что и тебе. Пора прощаться.

Из заводской больницы, где умер Франц Францевич, его увезли в заводской клуб. Жена просила привезти домой, а из дома потом на завод. Парторганизация вместе с местным комитетом решила взять похороны на себя.

У гроба стояли все, кто восстанавливал завод после гражданской войны. В день похорон в двенадцать часов все рабочие вышли из цехов, чтобы попрощаться со своим старшим товарищем по партии, по борьбе с белогвардейцами.

- Сегодня от нас ушел человек, который всю свою жизнь отдал заводу. Во время восстановления мы, рабочие, вместе с директором вот на этом месте, где стоит гроб, спали по 3-4 часа в сутки. Он жил только мыслью о заводе, его скорейшем восстановлении.

Наш завод “Серп и молот” - один из лучших заводов России. Этому детищу он отдал свою жизнь.

Светлая память о тебе, Франц Францевич, останется навсегда в наших сердцах! Пусть земля будет пухом!

Около военкомата стояли студенты медицинского института.

Полковнику Михайлову мальчик лет шестнадцати подал заявление.

- И этот цыпленок в армию! Ты будущий врач! Доучись! Поедешь еще!

Подошел старший лейтенант, что-то шепнул полковнику на ухо.

- Отправить домой!

- Но я, товарищ полковник, умею хорошо стрелять!

- Сначала нужно подрасти.

- Я уже вырос! Могу доказать вам здесь!

- Попробуй!

Полковник показал на молодого высокого кудрявого парня.

- Дохлая курица, а не солдат!

- Это я, дохлая курица?

- Тогда ты - щенок!

Солдаты и студенты обступили стоявших друг перед другом противников.

- Не годится, товарищ полковник. Этот парень переломает ребра вашему солдату. Лучший спортсмен института, мастер спорта, в будущем хороший врач.

- В будущем! А мне нужны солдаты!

- Мастер спорта по стрельбе!

- Верю вам, Валентина Павловна, но малолеток в армию не берем. Пусть едет в свою деревню, отдыхает, набирается сил, становится врачом, доучивается. На войне нужны будут хорошие врачи.

- Товарищ педагог, заберите своих будущих коллег домой. Есть приказ студентов-медиков не брать, не призывать.

- Этих взяли, а другие что, хуже?

- Они почти врачи! Мы выполняем приказ.

Роберт снова положил заявление на стол перед полковником.

- Я смогу перевязать и прооперировать раненого лучше любого... Он показал на стоящих товарищей.

- У них один курс остался учиться, а ты оканчиваешь только первый.

- Все дело в практике. За этот год я столько морских свинок прооперировал, что хватит на всю войну.

- Дай бог, чтобы она была покороче. За проявленную активность хвалю, а теперь все домой.

Роберт подошел к преподавателю: “Может, в виде исключения...”.

- Нет, Роберт, война не детское занятие, засмеют не только меня, но всех нас. Ты счастливец. Тебе выпало счастье быть студентом, им - солдатами.

После возвращения из госпиталя Роберт заметил холодное отношение к нему не только преподавателей, но и товарищей по институту.

После занятий Роберт сразу пошел домой, жил он у Николая Петровича. Войдя в дом, он не услышал обычно шаливших Олю и Егора. Все сидели молча, ждали его.

- Садись, Роберт! Мне нужно поговорить с тобой, ты уже большой, должен все понять!

Есть Указ Государственного Комитета Обороны СССР о выселении немцев Поволжья.

- Значит и я есть в том списке?

- Не знаю, жду циркулярное письмо. Ведь среди немцев имеется много награжденных орденами, медалями за доблестный труд. Твои отец и мать имеют ордена Трудовой Славы. Потом не все немцы - враги Страны Советов.

- Все, Николай Петрович, в том числе и я, мой дед, отец - немцы. Кто воюет против Советского Союза - немцы! Значит, я враг.

К Роберту подошла кузина Оля.

- Значит и я враг, ведь я наполовину немка, наполовину украинка. Так я говорю, папа?

- Не то вы говорите! Никто из немцев Поволжья не хотел войны. Войну начали на Западе.

Разговор не получился. Обедали молча. Было слышно, как стучали ложками о тарелки.

- Мне приказано вернуться в деревню, и ждать особого распоряжения. Из института не отчислили, но предложили уехать.

Военком, и тот сказал, что мне нужно ехать домой, его слова повторил директор института.

Фрида Германовна заплакала. Оля, прижавшись к матери, стала вытирать слезы. Егор подошел к Роберту, подал руку отцу...

- Обед был на славу. Мама, вы с Олей успокойтесь, мы отдохнем во дворе.

Семья Якименко каждый вечер активно отдыхала: отец, сын и племянник Роберт рубили, пилили дрова, женщины вязали, вышивали.

О выселении немцев знали почти все вокруг. Местное население по-дружески относилось к своим соседям, друзьям по работе. А вот беженцы с Украины, Белоруссии в голос говорили, что нужно всех немцев выслать в Сибирь. Они только и делают, что ждут, когда Гитлер придет сюда...

Беженцы осенью стали заполнять Поволжье. Местное население по-братски встретило беженцев, делились всем, чем могли. Но злые языки делали свое дело. Война отравила душу людей, а недоверие государства целому народу подрывало дух.

Урожай зерновых был собран, в поле оставалась только свекла и картофель. Еще могли постоять и дозреть и картофель и свекла, но слух о выселении, словно молния, поразил людей. Все спешили убрать в поле и на огородах.

Вечером вызвали Николая Петровича на бюро обкома партии, где стоял один вопрос - о выселении немцев Поволжья.

Секретарь обкома поднял Якименко и зачитал ему постановление бюро.

- Вы являетесь председателем комиссии по выселению немцев из вашего района. Распишитесь, что вы получили график вывоза немецкого населения из вашего района.

Якименко медленно поднял руку.

- Даю самоотвод!

- Вы понимаете, что вы делаете, страна на военном положении, враг движется к Москве, а вы - самоотвод! Бюро обкома партии знает, что вы женаты на немке, что ее сестра, братья работают в разных отраслях народного хозяйства. Они и там также будут работать на благо нашей Родины.

- Это не то, товарищ секретарь обкома! Работать свободно или под надзором.

- Извини, Николай Петрович! Но тебе придется выполнить решение бюро, я от имени членов бюро не принимаю самоотвод. Это твой партийный долг! А что проявил смелость, не скрыл от нас свое мнение, спасибо. Нам всегда было легко работать с тобой. Тебе придется хуже, чем другим, твой район чисто немецкий. Ровно через две недели весь твой район примет беженцев. В основном жен военных и служащих крупных предприятий, куда рвутся немцы.

- А что получат мои колхозники, рабочие на новом месте? Куда мы их отправим?

- Об этом мы поговорим с вами с глазу на глаз, а примут их рабочие и колхозники Сибири, Казахстана.

На вечернее заседание бюро пригласили всех тех, кто будет непосредственно участвовать в вывозе опасного спецконтингента.

- Мы помним, как фашистская Германия использовала испанских немцев, их назвали пятой колонной.

- Наша задача обезвредить спецконтингент, не дать немцам образовать пятую колонну.

- Они будут истреблены?

- Нет, они будут работать. Для ведения войны нам нужен уголь, лес, хлеб, металл. Все это они будут производить на новом месте. Будут строить новые заводы, шахты, проводить железные дороги.

Чем быстрее мы вывезем немцев Поволжья, тем больше наша страна получит боеприпасов, патронов, танков, самолетов.

Николай Петрович возвращался домой злым и раздраженным. Увидев мужа в таком состоянии, жена молча накрыла стол, снова несколько раз посмотрела на мужа, принесла рюмки и водку.

- Коля! Нужно привыкать к войне, так и сердце подорвать недолго. Меньше думай о работе, отвлекись!

Посмотрев на стол, потом на жену, подошел к умывальнику, умылся, побрился.

- Отвлечься! Это хорошее слово, но где и как?

- Со мной! Составлю компанию, а что, думаешь, жена за домашними заботами остыла, посерела. Посмотри, я еще в твоем вкусе?

Хотел выругаться, но столько за эту ночь он услышал нареканий в свой адрес и товарищей... Ругаться просто не хотелось. Хотелось чего-то земного... Человеческое все стало чуждо, война притупила чувства. Внутренний голос: не дури, она страдает не меньше твоего, ей тоже нужно отвлечься, чуточку улыбнись.

Вытирая лицо, руки, он обошел вокруг жены. Ему показалось, что перед ним стояла та, которой нет в живых. Та же осанка, улыбка, а главное - такие, вечно взволнованные чем-то, глаза.

- Ты не переживай, Коля, что я такая. Мое тело улавливает твое настроение, я твоя копия, тень, твое воображение.

- Верно!

Глаза такие, какие он увидел в зеркале после бюро...

Николай улыбнулся, скрутил полотенце, взял его за концы, перебросил через голову жены, оно повисло на спине.

Они медленно двигались друг к другу...

- Это правда, Коля, что нас всех...

Он не дал ей договорить, поцеловал... Получив ответный поцелуй, взял на руки, закружился по комнате.

- У нас будет скоро...

Она не договорила, на глазах появились слезы, прижалась к его широкой груди.

- В такое время?

- Я же не знала, что будет война. Ведь ты хотел иметь еще детей.

- Ты молодец, это хорошо, есть ради чего жить...

Он говорил и целовал...

Приняв душой и телом его ласку, она закрыла глаза, прижалась к нему. Это длилось не долго. Приложив ухо к его груди, уловила совершенно иное биение сердца. Оно у него там бьется, как билось в те страшные годы голода, в ночь, когда с Иосифом и его сыном воровали зерно и початки кукурузы.

Вытерев полотенцем лицо, усадила мужа за стол, взяла бутылку...

- Не трогай, я сам... У меня впереди много бессонных ночей, вдалеке от дома.

- Ты уйдешь на фронт?

- Было б легче на фронте, чем здесь... Там враг перед тобой, а здесь все.... Понимаешь, все... жена, дети, родственники, все, все... И это я не могу никому доказать. Что нет врагов, есть только человеческие ошибки... Сколько жизней, сколько судеб искалечит, унесет эта ошибка.

- Это секрет, Коля?

- Нет, для вас, кто живет, нет секрета. Все об этом знают. Только гриф “Совершенно секретно” на бумаге. Ваша женская почта быстрее идет, чем моя.

- А как будут делить детей от смешанных браков? Кому оставят детей?

- Вам, Фрида, вам, матерям, только мать имеет право распоряжаться своими детьми.

- Не подыгрывай, а говори прямо!

- Война... одно слово... Воюют мужики, а не бабы... Куда они возьмут детей, на фронт?

- Тебе прикажут отправить нас, ты выполнишь этот приказ, ведь ты военный... Домой приходишь в штатском, а на работе, говорят, бываешь в военной форме. Соберешь своих мужиков и пошлешь на фронт или поедешь вместе с ними!

- Сегодня у тебя праздник, я прощаю тебе все твои шалости... Остановись и стань прежней женой.

- Я как прежде верна тебе, но твое сердце стучит сегодня по-другому, так оно стучало много лет тому назад.

- Это хорошо. Значит я молодею, раз жена уловила в моей груди бывшую мою молодость. Разреши тебя за это поцеловать. Ты права, сегодня вернулись те тяжелые времена.

Фрида, помыв посуду, убрав в комнате, посмотрела на часы. Муж просил поднять его в четыре часа утра. Сегодня воскресенье, Олин день рождения. На одной кровати мирно спали Оля с Эльзой, а муж с племянником на второй. На день рождения смогли прийти только они двое.

Немцам не разрешалось выезжать за пределы места жительства без разрешения НКВД. Все жители сел и хуторов были предупреждены и ждали выполнения приказа.

Когда муж лег спать, предупредил, чтобы Эльза и Иосиф ждали его не выходя из дома.

Фары машины осветили окна. Фрида посмотрела в окно, ждала, кто выйдет из машины. Шофер открыл дверцу и из машины вышел начальник милиции. Он был намного старше мужа, тучный, полный, вперевалку он шел к калитке дома.

Она обернулась, увидела одетого в военную форму мужа.

- Надолго?

- До окончания задания!

- Желаю удачи!

При ее словах улыбка погасла на его губах.

- Я что-то не то сказала?

- Даже врагу не пожелаю удачи в деле, которое я буду сегодня выполнять, - подумал он про себя. Улыбнулся. Поцеловал жену.

- До возвращения, оставь детей сестры у себя, так, чтобы никто не видел.

- Товарищ полковник, - обратился к секретарю начальник милиции.

Николай Петрович махнул рукой.

- Давайте, дружище. Что там за срочное дело?

Он медленно вскрыл конверт... Его лицо стало белым, глаза наполнились слезами.

Жена хотела подать воды, но ноги ее не слушались, словно прилипли к земле. Начальник, увидев на столе бутылку водки, налил, предложил выпить.

Николай Петрович представил себе в уме, как огромная масса людей, десятки сотен, десятки тысяч загоняют насильно и вывозят из родного дома. До сегодняшнего дня он думал, что Москва исправит свою ошибку. Уговаривал колхозников продолжать честно трудиться на полях своего колхоза.

Стоявший рядом начальник подсказывал: уже многих вывезли, скоро и наш черед придет. Он инструктировал участковых, уполномоченных по делам переселенцев. Те проверяли, кто, что взял и сколько разрешено груза везти с собой.

Неделю тому назад он был к колхозе Энгельса у Робертуса, где председатель наставлял своих колхозников брать только самое необходимое и продукты.

- Мы едем работать, орудия труда даст государство, нам нужно только выжить на новом месте.

Слух о выселении немцев Поволжья, словно вихрь, прошел по краю. Многие старались продать скот, дома. Те, кто раньше уловил опасность, деньги превращали в золото. Первым повезло, вторая волна слухов затронула верхушку немецкого общества, рабочих, крестьян. Но уже было поздно. Дома никто не покупал.

- Немцы их нам и так оставят, без денег. Не сегодня, так завтра их вывезут...

- Одевайтесь, Николай Петрович, вагоны уже прибывают на пути. Первый эшелон должны отправить утром.

- Присядем, дружище, перед дальней дорогой, нам предстоит много бессонных ночей.

Жена вскрикнула: “Что же я сижу, что тебе приготовить в дорогу?”.

- Ничего не надо, Фрида Германовна! Ваш муж будет разъезжать по району. Но долго. Думаю, он предупредил вас, что делать, если его не будет долго? Вот и хорошо! Вы умница!

- Скорейшего вам возвращения!

- Дай бог! Думаем, мы справимся за недельку-другую.

Поцеловав жену, взял свою походную сумку, начальник милиции ушел, закрыв за собой дверь.

- Остаешься одна, помни, в наших руках будущее твоих племянников.

- А Роберт?

- Роберта повезут с отцом и матерью.

Неделю тому назад вокзал был забит беженцами, на смену им привозили машинами, приводили колоннами людей опасного спецконтингента. Спецгруз отправляли, только загрузив последний вагон.

На каждом вагоне была проведена белая полоса сверху вниз “Спецгруз”. На площадке вагона стояли солдаты. Поезд медленно набирал скорость. На смену ему прибыл следующий эшелон.

К первому вагону поезда подъехала машина, шофер легонько притормозил, подбежали офицеры, солдаты.

- Товарищ полковник, докладывает капитан Столбов! На погрузке стоит второй эшелон, график подачи поездов и отправки не нарушается. Люди опасного спецконтингента ждут своей погрузки.

- Разрешите, капитан, мне пройти к стоящим для погрузки людям.

В это время подошел начальник милиции.

- Я не разрешаю!

Он приказал всем офицерам и солдатам уйти.

- Что ты делаешь, Николай, думаешь, у меня не болит душа? Я с этими ребятами без штанов бегал по улице, думаешь мне легче? Тебя весь край немецкий знает, не позорь себя, партия может оценить это по-другому. Спрячь свою боль. Мне что, не жаль моей жены? Родственники уехали в первом эшелоне.

- Капитан! - крикнул начальник милиции, - полковник ждет начала погрузки!

Сначала подъехали машины с грузом, после выгрузки машин в вагон вошли люди. Стояла мертвая тишина, ее нарушали в хвосте вагона. Кто-то выкрикнул: “Мой груз оставили на площадке!”.

Подошел капитан, приказал разобрать груз.

- Ты, фашистская сволочь, где твой груз?

- На месте! Вот, - и он показал на свой багаж.

Капитан медленно вынул из кобуры пистолет, прогремел выстрел. Минуту спустя дали сигнал отправки. Вышли солдаты, выбросили труп из вагона.

Николай Петрович сел в машину, поехал к коменданту вокзала, хотел узнать, когда привезут энгельсовцев.

- Погрузку и отправку опасного спецконтингента приказано производить только ночью. У меня инструкция, товарищ полковник, а начальник по отправке требует ставить вагоны в дневное время.

- Это вы стреляли, капитан? Что, кроме вас, некому успокоить непокорных?

- Я выполняю приказ!

- А инструкцию?

Полковник взял инструкцию у начальника вокзала.

- Товарищ полковник, некуда ставить порожняк, а людей шестой колонны в три раза больше по плану привезли.

- Через каждые полчаса будет уходить эшелон. Каждый из шестой колонны взял только двести килограммов груза и не больше. Многие взяли что-то ненужное, а вот с продуктами плохо.

Если привезут к утру из дальних сел спецконтингент, не миновать бунта. Нужно разгрузить вокзал не только от людей, но и от пустых эшелонов. Сверху выделили транспорт, но нужно учитывать наши возможности, то есть пропускную способность нашего вокзала.

Перед войной строили железнодорожную ветку к новому свеклопункту. Война нарушила все планы, ветка готова, а весовой и техники не было.

Сюда на стройку часто приезжал секретарь райкома. Услышав от капитана о прибытии сверх плана людей, разрешил подавать вагоны на свеклопункт.

- Охраны мало, товарищ полковник!

- Ее больше и не нужно, чем у вас имеется! Ваш выстрел стоит больше десятка молчаливых солдат.

- Даю три часа на разгрузку станции!

- А на погрузку, товарищ полковник?

- Ведите непрерывную погрузку и отправку эшелонов. До утра закончить!

Капитан, отдав честь, ушел выполнять задание, около полковника остался начальник милиции.

- О чем думаешь, Николай Петрович?

- Об энгельсовцах.

- Если привезут, скажу. Но только не шали, позову не весь колхоз, и не родственников жены, а Роберта... Только одного Роберта. Ты понял?

Колхозники из Энгельса уехали на второй день. Утром рано Москва требовала отчета о вывозе шестой колонны через каждые два часа. Полковник крепко спал, когда вошел в его кабинет Робертус в сопровождении начальника милиции.

- Не буди, - спокойно сказал начальник милиции, - если узнает, что вы встречались, вместо фронта поедет с вами.

- А может, так было бы легче ему, его семье. Многих немцев, которые имеют правительственные награды, или со смешанным браком, оставляют.

- Почему не остался?

- Стыдно перед людьми, я не враг им, мы с тобой друзья детства, и все колхозники мои друзья.

- Это верно! Война нас разделила словно река на два берега.

- Поэтому и прошу, посмотри на него и уходи, не тревожь его душу.

- А письмо можно оставить?

- Оставь!

- Руку пожать?

Начальник налил водки.

- Пей! И улыбайся. На его берегу тишина, а на твоем слышен крик, отец.

- Ты всегда был собакой!

- Мне приказано охранять его! Посмотри и уходи. Война кончится, останемся живы, свидимся.

- Для меня тяжелые дни настали, а для него - во сто крат тяжелее.

- Что ж, прощай!

Весь колхоз был вывезен несколькими эшелонами, а в последнем ехал председатель колхоза со своим сыном.

Перед отъездом жена ездила к сестре в гости, но милиционер не пускал в дом секретаря. Пошли на квартиру, где жили дети, никто о них ничего не знал.

Старый колхозный конюх, увидев ее через окошко своего дома, позвал: “Ты, Екатерина Давыдовна, нынче не ходи по нашим улицам. Бродячих немцев подбирают солдаты и отправляют на вокзал, а там в Сибирь”.

- Отец, вы бы помогли мне детей найти, а в дальнюю дорогу мы уже готовы. Муж говорит, что всем колхозом будем работать на фронт во имя победы.

- Слова хороши, зато дела у нас никудышние. Гонят нас в нежилые места, где, по божьим законам, скоро придет зимушка-зима. Побольше берите еды, сушите картошку, мясо, берите теплую одежду.

- Вы повторяете слова моего мужа, но люди свое твердят.

- Нам нужно выжить, дочка. Что сестра не приняла, это хорошо, значит, еще духом не упала. Там твои детишки будут жить как у Христа за пазухой.

- Попрощаться на дорогу...

- Уедете не попрощавшись, не беда, лишь бы остались живы-здоровы. А теперь уходи! И уезжай домой... Только не плачь! И не попадайся милиции, улицы пусты.

- Что это значит?

- Это значит, мы опасные для страны!

- Дедушка, ведь мы, немцы, трудились здесь как и все другие... Почему нас так наказали. Почему обошлись так со всем народом!!! Целую республику увозят!

- Это приказ Сталина, он, изверг, всем руководит, чтоб его ...

Дед махнул рукой.

- Дай бог, чтобы никто не услышал и не увидел.

Говорю всем, что твоих детей увезли в первых эшелонах. Увезут наших, а твои детишки доучатся, никто на них не скажет “фашисты”...

- Ведь это мои дети. А документы?

- Умерли у Николая Петровича на Украине дети, вот они и живут в образе твоих детей. Тебе сколько раз это повторять! Ну уходи, нечего здесь торчать, - еще раз крикнул он на улице, потом тихо сказал, - спеши, дочка, домой, сегодня ваша очередь.

Вторые сутки вагон шел на восток. Чем ближе к северу, тем холоднее становилось в вагонах. На остановках осужденные на вечное поселение в Сибири просили воды, выйти подышать свежим воздухом. Солдаты, охранявшие вагоны, были к просьбам выселенцев немы и глухи.

Грудных детей обогревали родители своим телом, укутывая в одеяла, держали ребенка у своей груди. В вагоне было сыро и душно.

Робертус вынул из кармана нож, стал проделывать смотровое окно.

Смешанные леса России кончились, изредка были видны березки, стало больше сосны и ели. На четвертые сутки перед взором Робертуса появилась тайга.

В соседнем вагоне начали стучать ногами, кричать. Крики были слышны, разобрать слов нельзя.

Солдат пригрозил прибить кричащих, но его угроза вызвала гнев сидящих выселенцев. Первый выстрел был в небо, второй в вагон... Стало тихо.

- Роберт, у нас есть еще что-нибудь чистое, чтобы вытереть ручки?

Роберт подал матери новую рубашку. Мать развернула ребенка, отложила рубашку на место, вытерла малыша своим платком.

Через смотровое окно Роберт увидел капитана, с которым разговаривал начальник милиции. Он постучал в стенку.

- Товарищ капитан! Я Роберт, крестник Николая Петровича. Выручи. Будь добр, умирает малый, принеси ведро кипятка, разреши очистить вагон от нечистот.

Отец закричал на сына: “Хрен ты получишь от него, а не воды. Мы для них не люди, мы опасный груз. Понимаешь, опасный!”.

Виктор Филиппович еще что-то хотел крикнуть, но закашлялся.

В вагоне стало тихо. Все в испуге смотре ли на бывшего председателя колхоза, всегда спокойного и уравновешенного.

- Что смотрите? Думаете, сошел с ума? Да, сошел с ума, когда верил партии, верил словам Сталина - все народы равны. Все нации равны... Где наши права, где равенство, где братство?

Роберт покинул свой наблюдательный пункт, подошел к отцу, закрыл ладонью ему рот: “Успокойся, папа, сейчас принесут воды, попьют все чай, хватит и пеленки прополоскать”.

- Откуда ты знаешь этого капитана? И почему так уверенно говоришь?

Вагон открыли и яркий свет солнца осветил вагон. Солдаты подали два ведра воды.

- Где вундеркинд? Его просит к себе капитан. Передай воду, будешь возвращаться, принесешь еще пару ведер.

Из соседнего вагона выносили трупы, умерло двое детей, третьего убил солдат. Около киоска стояли солдаты, охранявшие состав. От Роберта шел неприятный запах. Когда он проходил мимо них, многие отвернулись или закрыли пальцами носы.

- Откуда откопал эту вонючку?

- С предпоследнего.

- Куда ведешь?

- К капитану!

На противоположном конце вокзала стоял туалет, метров двадцать от него - водяная башня с надписью “холодная вода, кипяток”.

Его завели в комнату. Капитан сидел в корыте, мылся.

- Привет, вундеркинд! Садись на лавку...

- Нельзя! Вспотел, в вагоне холодно, сразу заболею.

Солдаты засмеялись.

- А мы тебе устроим свою баню, пойдешь домой мокренький.

Роберт вспотел, стало жарко, в горле застрял комок.

Офицер махнул рукой и все солдаты вышли.

- Нет ни сырой, ни кипятка в башне, что осталось - это в корыте.

- Раздевайся! Кто в вашем вагоне?

- Все свои, чужих нет.

- Эльза и Иосиф тоже?

- Нет, они уехали первым эшелоном.

- Врать не надо, но мыться надо побыстрее, чтобы успеть поесть и своим кое-чего отнести. По приказу семью делить нельзя, отправку делали целыми семьями. С сестрой дружил?

- Да, она мне все тайны доверяла.

- О капитане говорила что-нибудь? Такие секреты она доверяла только маме. Спрошу и напишу, а ты подойдешь к вагону и на следующей остановке, получишь ответ.

- Я видел ее сидящей перед окном в доме Николая Петровича.

- Значит, он оставил их у себя. Любит он вас всех, а особенно тебя, вундеркинда. Зря не остался! А может это и к лучшему, ты больно заметен. Малыш, еще ребенок, а телосложение богатырское. Год тому назад я был у вас на вечере в институте с твоей Эльзой. Ты ребенком выглядел там, сейчас выглядишь повзрослевшим.

- Вам может попасть за то, что вы меня пригласили к себе, я опасен!

- Не опасен! Вы все рабсила для армии, вот кто вы!

Роберт вытер тело и посмотрел в окошко, где у хвоста поезда шла разрузка вагонов от мертвецов. Женщина бросилась за солдатом, уносившим ее мертвого сына, он ударил ее прикладом в спину, она вскрикнула и упала. Из вагонов спрыгнули родственники, подняли в вагон лежавшую без чувств женщину.

- Отойди от окошка, еще успеешь насмотреться. Что, не забыл еще голодомор, как своих выносил? Голодомор - это цветочки по сравнению с тем, что ожидает вас впереди... Впереди ад. Дай бог вам выжить. Хочу тебя увезти обратно, удастся ли...

- А вы оставьте меня на станции, я сам вернусь.

- За побег с места поселения двадцать лет каторжных работ, за укрывательство или помощь вернувшимся на родину - пять лет тюрьмы.

- Мне отец говорил.

Роберт переоделся, посмотрел на себя в зеркало.

- Где такое большое зеркало достали?

- Во втором вагоне почти все вымерли. Остались те, кто на сегодня, так завтра уйдет вслед за ними, разожгли костер в вагоне и угорели. Это вещи новые...

- Вот почему моя одежда пахнет дымом.

Роберт вернулся с полными ведрами воды и с котомкой за спиной, с чистыми пеленками для малыша.

Чем дальше уезжали от родного дома, тем чаще открывали двери. На остановке для солдат подносили горячую воду, иногда и пищу, ходили сами. Можно за деньги купить поесть. Стало легче мамам, так как на остановках можно было купить молока.

Солдаты не кричали, не подгоняли и не загоняли в вагоны. В этих краях хозяин был медведь, бежать некуда... Повсюду нетронутая, непроходимая тайга.

Роберт подошел к охраннику, спросил, где можно найти начальника поезда. Молодой солдат показал на офицера. Подбежал к нему, тронув рукой, сказал: “Здравствуй!!!”

К нему повернулся пожилой человек: “Что тебе, малыш, откуда ты?”.

- Я вундеркинд!

- Похвально! Вот ты какой, о тебе говорили мне, даже письмо передали. Порывшись в сумке, он вынул треугольное письмо.

- Возьми! Оно горячее ...

Роберт понял, что оно адресовано его сестре.

- Ты не красна девица, а уже мужик, должен свои чувства сдерживать. Краснеть должны девки.. Что, сестра?

- Да!

- Ушел твой знакомый на фронт, а нас, стариков, послали вас охранять. Скоро Двина, вы определены в Абайский район. Держитесь, слушайтесь маму, больше папу.

- А почему?

- Должен догадаться.

- Из колхоза вывезли?

- Да, из колхоза им. Энгельса.

- Будете жить в колхозе им. Ленина. Отец орденоносец?

- Да! Орденоносец! Председатель колхоза.

- Ты в каком классе учился?

- В медицинском институте.

- Прости, забыл! Там, во втором вагоне с головы поезда женщина рожает. Сможешь помочь?

Роберт покраснел.

- Читал, как оказать первую помощь, но это проходят на предпоследнем курсе... Чем ближе подходили к вагону, тем слышнее становился крик женщины. Принесли горячей воды, подали белые простыни.

- Ты и вправду врач, сынок, или ради любопытства? Здесь уже были студенты, будущие врачи. Помоги, я не останусь в долгу, - сказал муж рожавшей женщины.

- Лучше удалите всех, останьтесь вы и вот эта женщина с ребенком.

Роберт руками поправил плод. Женщина тяжело дышала, смотрела в потолок вагона. Схватки возобновились. Руки Роберта снова поправили плод. Тело роженицы покрылось потом, стало скользким... Через минуту появилась малышка. Женщина, подхватив малышку, положила ее на простыни.

- Богатырка, чуть не задушила мать!

Старая бабка, сидевшая в углу, перекрестилась: “Зачем нам дите? Сами не знаем, где будем и как будем жить, сможем ли выжить”.

- Не бурчи, мать, как только слезу с этих колес, стану строить дом.

- Дай бог тебе здоровья, сынок, и твоему дитю, которое тебе жена подарила, но вряд ли ты сможешь даже на куриных ножках построить свой дом. Потому как едем-то мы на край света.

- Если нас выгрузят на этом краю света, там, где много леса, выживу! Я любитель-охотник, своими руками любого медведя удавлю.

- Ты силен, спору нет! Вернее, был, с голодухи не осилишь... Малыш, и тот тебе бока намнет. Лучше подумай, как обогреть дите. Ему и жене нужно тепло. Сначала стреляли в нас, а теперь сделали вольными. Видать, места глухие, больше зверья, чем людей...

- Ясней, бабулька, говори, а то с одного разговора на другой...

- Говорю, что скоро приедем, коль нам вольную дают.

- Не на волю везут, а на ссылку. Читать умеешь, мать?

- Умею! Только по-своему, а не по-российски. Что там написано?

- Спецгруз!

- Читала о декабристах, они были богаты, и им не приходилось работать, жили мирно, тихо. Мужчины ходили на охоту, а женщины рукодельничали. Много читали. Их высылали в глухие места, богатые зверьем и пушниной.

- Они охотились на диких зверей. Это правду ты, мать, сказала. Это сегодняшний каторжник, не политический. Не богатый. А простой труженик и не группа взбунтовавшихся революционеров. А целый народ? Целая республика выслана в глухую тайгу. Нас в том глухом краю превратят в зверей, а охотниками будут оперработники НКВД, руководитель и секретарь парторганизации. Забыла, кто судил твоих сыновей? И что они получили за свою правду, за то, что осмелились назвать Советы не рабочими и крестьянскими, а советами грызунов, которые сожрали весь хлеб, а народ заставили голодать. Дали пять лет! Где они? Кто у нас узнает правду, куда их увезли? Может, и с нами будет то же самое.

- Не боишься говорить? Тебе же нужно поберечься ради новорожденного.

- Хватит, мать, бояться, скоро мы приедем на край земли, будем как скоты жить. Может позволят нам жить в коровнике, пока построим свои.

- О будущем не думай, в данной ситуации нужно думать только о сегодняшнем, о своем ребенке. Тронется поезд, просквозит малышку, ей нужно тепло... Реши эту задачу.

- Я знаю, где есть буржуйки, и не одна, а несколько, но вряд ли их нам дадут. Если до темноты простоит поезд, украду. Мне разрешают ходить, а вас могут убить.

- Нужны дрова.

- Там и дрова тоже есть.

Роберт, помыв руки, ушел. В будке никого не было, в печке весело потрескивали дрова. Посмотрев вокруг, взял под мышку буржуйку, понес в свой вагон, потом принес вторую и мешок дров.

На второй стороне вагона лежали шпалы, открыли противоположную дверь, сбросили их.

Как только стемнело, отнесли в вагон роженицы буржуйку, дров. Около башни с горячей и холодной водой был угольный склад. Набрали оттуда угля.

В вагоне стало тепло. Женщины первый раз за весь день тут же помыли пол и сами привели себя в порядок. Целые сутки поезд шел без остановки, если не считать замену поезда. На вторые остановился посреди тайги.

Дул холодный ветер, изредка пролетали снежинки. Деревенские мальчишки бегали возле вагонов, стучали в дверь, смотрели в щели вагона...

Солдаты закричали на них, они соскочили и убежали в тайгу.

Проехали часа два, увидели перед собой реку, село...

Начальник охраны подошел к вагону Роберта. Солдаты открыли дверь, а вслед за солдатами подъехали подводы.

Виктор Филиппович, шатаясь, подошел к двери вагона. Солдаты помогли ему сойти, подвели к начальнику.

- Ваш колхоз?

- Да!

- С сегодняшнего дня вы являетесь старшим. Получите списки ваших людей, сами организуйте разгрузку, временно вас определят по домам колхозников.

Поезд ушел. Энгельсовцы медленно, змейкой двигались по берегу реки Салиха на ночевку. От отдельной квартиры Робертус отказался: “Я буду жить, как и все мои колхозники, все невзгоды и трудности будем переносить вместе”.

Председатель колхоза чуть улыбнулся при словах Робертуса: “Идите, посмотрите, вам не придется краснеть перед своими односельчанами. Вас пятеро, а комната три на четыре. Даже спать придется на полу. Вы богаче своих односельчан, у вас есть печка. Установите, будете с теплом. Мне сказали, что у вас сын - врач, вас всех отправят в лагерь, а жену и сына-врача могут оставить в своем колхозе. Где он?”.

- Это я!

- Ты смеешься, сынок? Ты еще школьник!

- По возрасту да. А по образованию - будущий врач.

- Если я скажу колхозникам, что ты врач, засмеют.

- Ничего не надо говорить! Папа приболел, я поеду в лагерь с ним вместе, присмотрю за ним, а мама останется у вас в колхозе. Ей нужно с малышом иметь угол.

- Сколько тебе?

- Шестнадцать.

- Ровесник моим, у меня близнецы, мальчик и девочка. Если останешься, дам угол вам с матерью.

На второй день старого Робертуса вызвали в красный уголок колхоза. Оперработник НКВД долго рассматривал документы, посмотрел на ордена и медали.

- Вы воевали в гражданскую?

- Да!

- Вас оставляли жить дома, а вы не захотели. Это правда?

- Да!

- Могу узнать причину?

- С кем воевал в гражданскую, с кем защищал отечество, всех их, и меня в том числе, назвали опасными только за то, что мы немцы. Я спросил, куда делся советский интернационализм?! Меня отнесли к опасному спецконтингенту и отправили в пятую колонну. Целая республика Поволжья оказалась врагом народа. Мы созидали. Творили, строили колхозы. Совхозы. Колхоз Энгельса был одним из лучших в республике. Сколько орденоносцев привезли к вам с Поволжья! Колхоз имел лучшую кузницу в районе, конюшню, коровники, свинарники. Большинство построек сделано из кирпича и камня. Строили на года, не только колхоз, но и колхозники имели дома под черепицей, железом, а сады наши .... Цены им нет. И все оказалось сизифовым трудом.

Нас выгнали из дома и погрузили в вагоны, словно скот отправили, не давали воды, горячей пищи. Многие не доехали. А те, кто остался жить, потеряли веру.

- Вы тоже?

- Да!

- А если бы сегодня вам дали свободу выбора, за кого бы вы воевали сегодня?

- Мои ордена говорят сами за себя, я их честно заслужил. Это провокация с вашей стороны.

- Верно! А все-таки?

- Родины здесь в России у нас нет, ее у нас забрали, Отечество мы потеряли, когда нас грузили в вагоны. Ответ на свой вопрос вы дадите сами.

- Здесь написано, что многие не знают русского языка.

- Мои колхозники хоть плохо, но говорят, а о других смогу сказать, когда их узнаю.

- По данным советской разведки, на Поволжье готовилась встреча немецких войск, немцы предали Страну Советов.

- Целый народ не может быть предателем. Предатель тот, кто их предал, но не мы. Мы и здесь постоим за себя, если нас вы физически не уничтожите.

- Вас не для этого привезли. Вас привезли работать, а работать я заставлю. Моя функция заключается в сортировке рабочей силы. Вас отправят на лесоразработки, на погрузку леса, по реке будете сплавлять лес. Многие будут работать в карьере, это адский труд, вместе с уголовниками. История вашей жизни богата. Вы друг и враг Страны Советов. Со мной вы будете только беседовать, а план заготовки будете выполнять сами. План выполнил, внеплановый лес можете использовать на постройку жилья. Сегодня от меня требуют лес, а завтра что делать - скажет партия. Любой ценой план и в любую погоду. Орудия труда пилы, топор. Все мужчины с завтрашнего дня приступают к работе. Лошадей получите в колхозе, орудия тоже. Лес рубите по берегу реки Салиха, сделаете просеку, чтобы можно было тащить бревна лошадьми, потом углубляетесь в тайгу. За работу получаете пищу, одежду. Перевыполнил план - получил больше еды, пищи. Там, где вы будете рубить, нет ни одной живой души, бежать вам некуда.

На станцию прибывали все новые эшелоны каторжников. Первым повезло с жильем, им предоставили, где жить. Следующие шли пешком за сотни километров в глухие, малодоступные места тайги. Немцы наводнили весь край. Республика, считавшаяся малонаселенной, вдруг ожила, словно муравьи в муравейнике. По тайге стали ходить беженцы, за которыми охотились местные жители. За каждого убитого беглого каторжника давали сто рублей.

Робертус со своими соотечественниками и местными колхозниками рубили лес около реки. Салиху уже сковал мороз, можно было прорубить лунку, посидеть, порыбачить.

В колхозе получали продукты, варили дома. То, что давали в колхозе, не хватало на месяц, приходилось подрабатывать.

Екатерина Давыдовна решила выделить немного денег из тех запасов, что дал ей Николай Петрович. Она покупала ежедневно молоко у хозяина дома, попросила мяса.

- Где все это ты достала, за какие деньги? - спросил муж жену.

- Это подарок Николая Петровича. Перед отправкой в Сибирь он был у нас. Чтобы обмануть начальника милиции, Николай притворился спящим. Вы пошли в столовую выпить по рюмке, а он пришел к нам. Дал денег, а главное - несколько золотых перстней и крестиков. Но это не самое главное. Я получила рекомендательное письмо за подписью начальника милиции и Николая Петровича, что мы хорошие немцы, и что нам можно доверять.

- Это твое письмо спасло нас от отправки в тайгу?

- Нет! Вас отправят, но позже всех. Я просила, чтобы вы устроили свои семьи, чтобы было где жить. А отправлять вас некуда, край наводнен немцами. Многие наши соплеменники умирают по дороге в тайгу. Негде жить, не хватает пищи, не привыкли к холодам. Хочешь знать правду?

Она вынула из стола газету: “Прочти! Постановление Верховного Совета Советских Социалистических Республик о распаде Республики Поволжья и передаче земель Саратовской и Сталинградской областям”.

- Значит, наши все здесь, в Сибири! Целую республику, целый народ лишили права на жизнь, права быть человеком.

Роберт подал следующую газету... Депортация немцев из Москвы. Наших депортировали отовсюду. Мы будем работать на фронт. Мы же русские немцы, ты так часто говорил, значит, и мысль у тебя должна быть русская: как защитить Россию.

После услышанных слов отец подошел к сыну.

- Прости, сынок, но эти слова я говорил в мирные времена. Тогда все наши республики были связаны ленинскими идеями интернационализма. Интернационализм лопнул, как мыльный пузырь, как только нас предали россияне. Они еще поплатятся за свое предательство.

- Ошибаешься ты, отец, россияне не предавали российских немцев. Вспомни, как мы ехали сюда. Разве все смотрели на нас волком?

- Убивали ведь в вагонах за глоток холодной воды, за просьбу помочь больному. Я и сегодня слышу эти выстрелы.

- Таких извергов много и среди немцев. Самое главное, что люди, среди которых мы живем, нас понимают и помогают нам, без них нам не выжить.

- Это что? Новая идеология советских политработников?

- Нет, отец, это жизнь. Ведь ты сам говорил, это цветочки, а ягодки будут после. Сегодня нас спасают бумаги, на ней печать нашей республики, а завтра, может послезавтра, нас уже ничто не спасет, только наш ум, наша сплоченность. Ты должен, отец, объединить обреченных на смерть людей вокруг себя. Они тебе верят.

- Что, я должен создать организацию спасения немцев? На какие средства и сколько для этого нужно приложить сил?

- Наши люди хотят временно, повторяю, временно, в скором времени все мужчины от 15 до 55 лет будут работать без сна и отдыха - договориться с председателем о постройке клуба или другого здания, а в старом поселятся те, кто не имеет жилья. Давай и мы соорудим себе хижину.

- Сейчас зима. Кто в такое время строит жилье?

- В этом вся соль и суть жизни. Пока районные изверги разберутся, наши земляки будут жить по-людски. Посмотри на себя, отец. Ты когда последний раз мылся? А ведь ты у нас чистюля. Там, на родине, ты больше посматривал в зеркало. А сейчас больше смотришь на бутылку. Сопьешься!

- Не тебе меня учить!

- Я шучу, просто мыслю по-твоему, ведь я твой сын и должен мыслить по-отцовски...

Виктор Филиппович встал с ящика, полного гвоздей.

- А это откуда? Ты что, все решил за меня, что я буду строить коммунизм? Кому? Нашим предателям?

- Все то, что мы привезли с собой благодаря Николаю Петровичу, сохраним, спасибо его бумагам. Нужно ковать железо, пока горячо. Только не обожгись, отец. Ты пал духом. Воспрянь!

Отец подошел к подоконнику, где всегда оставлял недопитую бутылку. Увидев несколько “Столичных”, одернул руку. В голове стояли слова вундеркинда: “Ты пал духом! Воспрянь!”.

- Это я упал духом? Тот, который мчится с одного конца деревни на другой, чтобы принести домой кусок хлеба? Подошел. Посмотрел в зеркало. Перед ним стоял немытый, небритый мужик, которых полным-полно повсюду.

Жена накрыла на стол, пригласила к обеду. Несколько дней он садился за стол, по утрам забывая умыться. Взял ложку грязными руками, потом положил.

- Роберт, помоги мне умыться!

Сын подал отцу мыло, полил на руки воды, подал бритву.

- Соседи приглашают в баню. Давай, отец, пойдем!

- В эту вонючку?!

- Хорошая парилка, мать тоже забыла, когда мылась. Пригласи. Я посижу дома, понянчу.

После бани Виктор Филиппович с колхозным прорабом, его соседом, остались в его доме обсуждать строительство клуба.

- Больше сотни мужиков сидят без дела, думаю, за месяц клуб и школу поставим из бревен. Только упросить бы председателя давать семьям хороший обед.

Приезжие немцы были в тягость колхозу. Они заполнили все пустующие здания, почти каждая семья приняла выселенцев. Идея строительства клуба, новой школы пришлась по душе председателю колхоза.

- Да вот беда: чем кормить такую массу людей, целый колхоз? Жаловаться в райком, накличем только беды.

Новый начальник милиции жаловался, что здание милиции требует ремонта, падают стены конюшни, не на чем выехать милиции по экстренному вызову.

Был пущен слух, что на реке Салиха, на ее противоположном берегу планировали рубить лес. Раньше, да и теперь ездят колхозники воровать лес, как только мороз скует реку. Берега песчаные, каменные, глинистые, лес растет у самой реки. Прорубить просеку и сделать дорогу.

Пытались года два-три тому назад, оставили лесорубы свою затею. Срубили леса много, а вот сплавить не смогли. Он и сегодня там лежит.

Начальник увидел в окно, как к нему во двор въехала пара рысаков. “Ленинцы! Сам председатель приехал, значит, беда, немцы бунтуют, попробуй прокормить такую ораву, а лес все везут и везут. Не успевают разгружать вагоны. Полным-полно рабочей силы. А куда ее девать?”.

- Идея и затея ваши хорошие, мне самому лес нужен, да вот беда, нет у нас в районе лимита кормить такую ораву. Больше поступает людей, чем хлеба. Выкрутитесь сами, начнете строить - поддержу. Мне говорили, что Робертус немного захирел.

- Было, пал духом. Его мужики уже работают на реке. Разрешил бы нам приобрести десяток новых винтовок для заготовки мяса. Обещаю сотни полторы бревен для твоих конюшен, для милиции в этом месяце привезти.

- Своими лошадьми?

- Твоими, дружище! Напишешь письмо председателям колхозов нашего района. Обязую... Прошу привезти в райцентр столько-то леса. Сколько подвод дашь, столько получишь леса.

- Я жадный, могу запросить и больше.

- Можешь, но не успеешь. Через месяц дороги все закроет зима. Мне сегодня нужно твое согласие, бумаги и оружие.

- Когда привезете первый лес? - спросил секретарь райкома.

- Дня через два буду дома, значит, через недельку. Мой колхоз дает десять пар лошадей на вывозку леса, а другие?

- Посмотрим, какое начало. Думаем, что хорошая идея, обком нас поддержит.

Все колхозные лошади вывозили лес с лесоразработки, самую лучшую сухую деловую древесину отдавали для постройки колхозу, остальное...

Первые шесть вагонов в район прибыло ровно через неделю. Всем председателям было велено отправить в колхоз им. Ленина пять пар лошадей, сено, овес, все необходимое для вывозки леса.

Старую, полуразвалившуюся конюшню превратили в лесопилку. Как только обрушилась снежная лавина, которая закрыла дороги, Робертус всех своих рабочих поставил пилить лес.

Немцы за всю свою работу не получали зарплату, их за это кормили, давали паек для каждой семьи.

Уполномоченный района раз в неделю проводил проверку, все ли выселенцы на месте. Тех, кто не мог прийти из-за болезни, сам лично проверял, дома ли или лежит в колхозной больнице. Это первый колхоз, где было десять тысяч переселенцев. Сюда привозили больных из ближних колхозов Абатского района и других.

Старый фельдшер принимал больных, а лечить, ставить диагноз приходилось Роберту. К его небольшому росту привыкли все, больные звали просто сынок.

Снегопады кончились и снова подводы повезли лес к станции для отправки в район.

Ужесточились законы, без разрешения милиции не имели права выезжать за пределы колхоза, требовали штраф 100 рублей или пять суток ареста. Милиционер бывал редко, работы было много, участок большой, за неделю успевал один раз в день побывать на своем рабочем месте.

Шел разговор, что будут строить мост через реку, по этому мосту будут отправлять лес для обороны страны. Угольные шахты, заброшенные и малорентабельные, снова восстанавливали, для них требовался лес.

- Просеку на Салихе прорубили энгельсовцы, а внутри тайги стали рубить лес целые отряды рубщиков. Энгельсовцы целый месяц не ездили домой, строили бараки для заключенных. Принимать новые постройки приехал начальник будущего лагеря майор Мойко.

Майор посмотрел план постройки, потом сами постройки. Его удивило только одно: не было изгороди ни в плане, ни в натуре.

- Кто ответственный за постройку?

Робертус подошел к начальнику, снял шапку, поклонился.

- Виктор Филиппович!

- Да!

- Огородить! Поставить по углам сторожевые будки, делайте, как для себя.

- Я ко всему привык. Как разрешите к вам обратиться?

- Лично вы, Виктор Филиппович, можете меня как угодно называть, Иван Михайлович, а ваши соплеменники немцы - гражданин начальник.

- Тогда разрешите и мне, гражданин начальник, обратиться к вам. Когда прибудут первые люди, чтобы мы могли все это подготовить?

- Вот они!

Он показал рукой на работающих вокруг него людей, которые верили ему, доверяли свою жизнь.

- Они на свободе больше сделают работы, чем за колючей проволокой, которую вы хотите соорудить. Меня угнетает и убивает одно только слово жить за стеной, за колючей проволокой. Мы все добровольцы, мы хотим жить, как все люди, мы хотим иметь семью, как любой из вас и вы тоже.

- Виктор Филиппович! Идет речь о войне, немцы под Москвой, а вы мне советуете завязать узы братства с немцами, которые готовили большую встречу войскам Гитлера. Меня мои товарищи- фронтовики без суда и следствия поставят к вышке. Вас пугать нечего, вы прошли большую школу жизни. Если хотите выжить, выполняйте то, что вам сказал.

Целую неделю по пять-шесть человек энгельсовцы ездили домой, чтобы повидать свою семью. Шел разговор, что всех мужчин отправят в трудармию на шахты, их места займут женщины и тюремщики.

Зима была снежной и морозной. В первый день не пошли на работу, было минус сорок, дул сильный ветер. Сделали внеочередной банный день. В отдельном домике, возле лагеря, где должен жить начальник лагеря и Вохра, Робертус впервые собрал всех своих передовиков большого колхоза им. Энгельса и бригадиров.

Был празднично накрыт стол, каждому приготовили двести граммов водки, банку тушенки. Это подарок начальника милиции за первые вагоны леса. В этот день год тому назад Москва чествовала энгельсовцев за доблестный труд, семья колхозников пополнилась орденоносцами.

Все с грустью вспоминали о былом счастье.

- Виктор Филиппович! Это хорошо, что ты нас собрал всех вместе, как год тому назад. Скажи по совести, что ожидает нас в будущем?

- Каторжный труд от зари до зари. Когда сгоняли в колхозы, мы тоже трудились как каторжники, не получая ни копейки за свой труд. Колхозник - это тоже каторжник, только на свободе.

- Колхозник отличается от каторжника тем, что спит рядом с бабой, имеет кое-какие развлечения, а каторжнику это не дано. Выселенцев в николаевские времена называли каторжниками.

- Скажи, зачем понадобились в нашем лагере вышки по углам забора, мы что, звери или собираемся убегать? Дай нам кусок земли и право построить дом, я бы за лето построил, хоть я и стар.

- К весне нас всех определят в рабочие колонны, одних - лес рубить, как мы, других - уголь долбить, строить заводы. Фашистские войска под Москвой, так мне сказал будущий начальник лагеря, - и улыбнулся, - значит, гитлеровская армия терпит поражение. Думаю, что здесь будут жить и работать наши пленные, а не тюремщики. Нас ждут другие лагеря. Наше мучение и бесславие только начинаются. Наше спасение в сплоченности, дружбе, не пасть духом, помогать друг другу во всем, меньше высказывать обиды. Мы вне закона, на нас государство наложило табу.

- И долго нам придется тянуть эту лямку бесправия?

- Ждать победы. Победители решат, как с нами поступить.

- Ты всегда не договариваешь. Мы уже определились, вышки мы сами построили и натянули колючую проволоку.

- Какая судьба ожидает наших жен и детей?

- Поживем - увидим! Только прошу: меньше болтать, больше заниматься делом. Наша обязанность - норма леса, за перевыполнение - увеличение пайка.

- Раньше все отдавали нашим женам. Почему сегодня они наш паек превратили в сто граммов и закуску?

- Не хочешь пить - бери паек, вези домой.

- Я уже стал забывать о доме, жене. Думаю, что в скором времени меня пошлют в одну сторону работать, жену в другую, а дети останутся без присмотра.

- Вчера я разговаривал со своими соседями по лесозаготовке, у них жен уже отправили в лагеря, а дети остались с бабушками или на попечении хозяев. А в других бригадах говорят, что их детей забрали в детские дома. Нас превратили в рабов, мы не имеем права иметь семью, свой угол. Пока до нас это не дошло, но стоит окончить эту стройку и мы пойдем по следам наших соседей.

Энгельсовцы поднялись вверх по реке еще выше строить новый лагерь, строить пристань для сплава леса. Москва салютовала в честь Победы. Масса немецких военнопленных поступала в глубь страны. В тайге строились новые заводы... Все для фронта.

Второй лагерь был в три раза больше первого. Здесь вместе с немцами стали работать рецидивисты, тюремщики. Установился тяжелый тюремный режим. Подъем, умывание, завтрак - на работу. Обед, час отдыха - и снова на лесоповал.

К берегу реки подтаскивали бревна, на льду штабелевали их, увязывали и ждали весны. С первым ледоходом вниз по реке пойдет лес, лес, лес...

Ленинцы держали связь с энгельсовцами, привозили продукты, сами увозили огромное количество леса. Но мужской силы в колхозе к концу зимы не осталось. На защиту Москвы ушли все, кто мог держать оружие.

Во время посевной Виктор Филиппович упросил отпустить энгельсовцев в колхоз помочь посеять. Майор Мойко посмотрел на Робертуса:

- Что, хочешь завалить поставку леса? Оба моих лагеря держатся только на твоих плечах, что будет, если я их пошлю в колхоз?

- В райкоме скажут спасибо, а я выпрошу для твоих красношапочников лишний кусок хлеба, тушенки.

- Вы тоже сидите на лимите. У вас тоже, бывает, пожрать нечего.

- Обещаю, что мои сплавщики леса не только выполнят, но и перевыполнят план. Пошлите своих ребят, пусть дичи постреляют. От еды тоже зависит норма.

Целый обоз с лесом отправили в колхоз Ленина в разгар посевной. Большинство жен не было дома, только бабушки нянчили внуков да остались женщины с маленькими детьми.

Виктор Филиппович больше времени проводил на стройке. Маленькая больница превратилась в госпиталь. Все село вышло в поле. Роберт, услышав, что в госпиталь пришел отец, выбежал навстречу. Из окон смотрели на встречу отца и сына солдаты.

Несколько солдат были с Поволжья, они подошли к Виктору Филипповичу спросить, что он знает о Поволжье.

- Как нас выслали, ни одного письма, ни одной весточки. Разве что иногда прочитаю газету.

Виктор со Степаном пригласили отца с сыном в палату и предложили выпить за встречу.

Тюрьмы стали опустошаться. Война требовала больше пушек, больше снарядов. Из тюрем вывозили заключенных в лагеря, построенные Робертусом. Постройки были выложены качественно, а вот с дорогами было совсем плохо. Через реку не было ни одного моста, и всю его бригаду послали на плотину строить мост.

Начальник лагеря забирал ежедневно два-три человека, они уходили бесповоротно. Вместо них приходили другие. Стало тяжело работать, вновь прибывшие не привыкли к выполнению нормы, к качеству работы. Только приучишь новичка к его новым обязанностям, его забирали. Через месяц мост был готов. Старые рабочие просили Робертуса дать разрешение съездить домой.

Погрузив на подводу весь инструмент, бригада вернулась в лагерь. Майор Мойко встретил Виктора Филипповича с улыбкой:

- Рад, что на неделю раньше срока выполнили работу. Мое начальство тоже хорошо оценило вашу работу. Наград не имею, а вашу просьбу могу выполнить.

- Домой мне и моим ребятам хоть на день.

- Сколько вас осталось?

- Со мной семеро.

- Езжайте! Через неделю быть у начальника милиции Григория Остаповича. Помните его?

- Да.

Робертус вошел в дом, из комнаты в коридор доносились крики и смех детей. Он открыл двери, малыши прыгали на лавке, на кровати, на столе. Был его карапуз, рядом сидела тетка его жены. Он видел ее только два раза: на свадьбе и когда выселяли.

- Тетя Вика (Виктория, так называли ее селе) сидела, задумавшись, за столом. Стало тихо. Все малыши, разинув рты, смотрели на вошедшего.

- Дядя Виктор приехал! Дядя Виктор! - Все подбежали, стали вокруг него.

В растерянности он ничего не мог сказать. Он присел перед стоящими малышами, порылся в кармане, нашел... Его мозг не соображал, что он делает... Но кто эти стоящие рядом? Что они хотят? Где их матери? И почему они в таком виде... Одна тетя... В доме чисто, и малыши не уличные... Где жена? Почему тетя, которую она никогда не принимала, здесь? Произошло что-то, о чем говорили вокруг. Он раб, каторжник, рабочий скот, немцев не считают людьми, они вне закона... Только он один еще верит в торжество правды.

Снял с плеч сумку, хотел вынуть конфеты, которые ему дал начальник лагеря:

- Возьми, ты давно не был дома, не читал газет, оторван от белого света, они будут нужны, это твое примирение.

Встал. Подошел к столу:

- Тетя Вика. Это вам, и малышам. Он протянул руки к малышке. Она заплакала. Погладил, покачал на руке, глазки засияли, протянула ручки, улыбнулась. Хотел спросить, где жена.

Без слов поняв его вопрос, тетка сказала:

- Наших всех забрали в лагеря. Оставили только тех женщин, у которых грудные дети. Как увезли энгельсовцев, колхоз опустел, остались только одни бабы. Твой Робертус сидит днем и ночью в госпитале, все учит, все читает. Вчера уполномоченный приезжал за ним, хотел забрать в лагерь, отстоял его хирург. Думаю, что и его хотят отправить. Это все твои племяши (он и она), смотри сколько, и все просят есть. Запасы кончаются, надежда только на тебя. Твою тоже забрали, председатель хотел отстоять, защитить. Уполномоченный сказал, он хороший работник, думаю, и жена сможет ладить с бабами, как он. Вывел ее из дома, наказал стараться и не проявлять норов. Что ей можно было сказать после таких слов? По закону кормящую мать не берут на работу.

- А как малютка?

- Кушает все! Мать готовила ее к самостоятельной жизни, прикармливала раньше, чем положено. Она ждала, чувствовала, что ее заберут.

Неделя прошла быстро. Ходили с Робертом косить сено, ловить рыбу. Роберт вырос, стал выше матери на голову, а отца и того больше. Спортом по-прежнему продолжал заниматься, работал в больнице.

Выздоравливающие солдаты просили повести их в лес, на реку, вечером в клуб. Клуб был постоянно закрыт, его открывали тогда, когда приезжал лектор из района с лекцией.

Увидев, что Роберт косит с отцом, выздоравливающие пришли помочь. Повариха тетя Дуся принесла работающим обед, а в полдень чай. Разлив чай, она улыбнулась, вынула из-под полы бутылку, показала Виктору Филипповичу.

- Это от нашего хирурга!

Было радостно ощущать к себе хоть небольшое внимание. Были предчувствия, что скоро произойдут большие перемены, так как все колхозники и сосланные выполняли тяжелый непосильный труд каторжников, труд от зари до зари.

Подобрали всех. Словно метла прошла по всем дворам, увезли всех, кто в состоянии работать, оставив детей и стариков, и ни одной весточки. Ни одного письма не получили бабушки от своих детей.

Скосив последнее сено, укрыв сверху свежим, Виктор Филиппович сказал сыну: “Теперь наша очередь, сынок”.

- Я знаю, папа. Меня отпустили до твоего приезда.

Неделя прошла быстро, а дел в доме было невпроворот. Председатель только вернулся из района. Узнав, что Робертус дома, приехал проведать.

- Собираешься в дорогу?

- Пора! Увольнительная закончилась, отправляют в распоряжение района.

- Ваши строят в районе новый военный объект. Когда закончат, всех отправят в шахту. Могу недельку-другую задержать, мне нужен помощник, а с районом я договорюсь. Сколько вас?

- Договорились! Сегодня получаем паек на складе, а завтра выходим на работу.

В первый день ремонтировали сенокосилки, сноповязалки, подковали лошадей. Кузнец до полуночи ковал, все колеса перебрал в бричке председателя колхоза.

- До следующего года хватит, а там, дай бог, будем живы, повторим свою работу.

- Спасибо, ребята, и на на этом. Вы последние из тех, кто помог нашему колхозу. Звонил в район, секретарь обещал снять с меня шкуру, что вас оставил. Сказал ему, что вы отремонтировали весь сельхозинвентарь, не поверил. Пообещал поговорить, чтобы вас еще недельку не тревожили.

Колхоз - это дом, хоть и чужой, но где рожден, там должен жить. Робертус не родился в самом селе колхоза, родился на хуторе. Однажды пришли из сельсовета, переписали все: от сарая, что в нем было, вплоть до нижнего белья.

- Вы, гражданин Робертус, уже не середняк, как были раньше, овцы перетянули вас в сторону кулака.

- Я же только сегодня привел овец в сарай, ведь соседи все знают, и вы все тоже живете на одной улице со мной, что овцы не мои, а...

- Они в вашем сарае, значит ваши, вступайте в колхоз, отводите своих рысаков в колхоз, оставляйте, что положено по закону... Или вы - кулак. Значит будем выселять в Сибирь.

Трудолюбие перебороло тщеславие и ненависть к новой власти. Стал председателем, жизнь налаживалась, крепла семья. И тут война. Она вывернула жизнь немцев наизнанку. Хоть и хорош работник, но ты немец, тебе дорога только в лагерь. Поработай, мы договоримся, а потом пошлют к чертям, в самое болото.

Ради детей стоит и это вытерпеть, унижение, нищету, стыд. За это время забыл, какая у него жена, где она сегодня. Может, как и те, кто работал на плаву, рискуя жизнью, плывет вниз по реке Салиха, сплавляя лес? Девчонки быстро взрослеют, быстро стареют.

Вспомнил соседа Егора. Был мужик всем мужикам пример, красив, силен, умом не обделен. При рубке леса не поклонился сторожевой собаке, он ударил его прикладом. Егор дал сдачи. Если бы в мирное время, разошлись бы мирно, и не солдата тронул... Забрали, избили. Не вытерпел обиды. Спилил сосну, но не в сторону убежал, а навстречу своей смерти. Нашли в кармане записку, просил прощения у жены и детей.

А вслед за ним забрали жену с детьми. Была семья - нет семьи. Все просто решает война.

Побежали детишки на край села: “Немцев ведут, фашистов ведут на стройку”.

Спрятался Виктор Филиппович за деревом и смотрит, где же ведут его родственников, фашистов. Все кричат: “Вот они, вот они! Посмотрите!”.

Несколько сотен, а может и больше, шло по дороге солдат. Шли, мирно посматривая в незнакомое небо, лес. Бежать некуда... И куда побежишь? Не убили на войне, убьют здесь, в тайге. Кому без вести пропавший солдат нужен? Никому!

Подошел Роберт, взял отца под руку, увел подальше в тайгу, чтобы никто не видел.

- Успокойся! Не плачь! Где-то там, далеко отсюда, строят новый объект. Нельзя нам к ним подходить. Убьют солдаты!

- Мы же русские немцы, мы ничего общего с ними не имеем. Позавчера ко мне привозили больного солдата. Он говорил, как и мы с тобой, а это значит, мы братья, братья по крови. Нас разъединила судьба, поиск лучшей жизни. Но жизнь доказывает: лучше своей земли нет места. Живи, где родились твои предки, обогащай свой край. Ты хочешь сказать, что ты не такой, как все, может, ты и лучше, но ты немец, а все немцы - фашисты.

- Война сделала людей такими. Люди повсюду одинаковые, я этому еще верю, я не потерял любовь к жизни и людям. Я живу для людей.

- Это говорит твоя гордыня. Не сегодня-завтра они тебя же сломают и ты станешь смотреть на жизнь по-другому. Твоя любовь к людям слепа, ты везде хочешь показать себя, своих друзей в лучшем виде.

- Может, ты, отец, в этом и прав, ты прожил свою жизнь, а я только начинаю.

- Твоя вера - это твое богатство.

- Мне начальник лагеря сказал, что такие, как твой отец, живут долго, устремленно двигаясь вперед, умирают большинство мгновенно. Ты моя поддержка, отец, опора, больше не делай таких шагов вперед, они приведут к смерти.

Кто первый раз спускался в шахту, ощущал страх падения. Такое ощущение было и у Робертуса, когда его спустили в шахту. Вместе с ним привезли еще десять земляков с Поволжья. Ссыльные волжане работали вместе с уголовниками, спали вместе в бараках. Около буржуйки было жарко, а по углам бараков лежал снег. Каждый старался занять среднее место, между печкой и углом. Новоприбывших уложили спать в углу. С вечера было жарко, а утром холодно. Быстро умылись, позавтракали и в шахту...

Отбойных молотков не хватало. Не было даже кирок, уголь долбили ломом. Отец побывал на разных стройках, даже каменоломнях. Долбил медленно, не спеша, отваливая целые пласты угля. Сын складывал их в телегу, отвозил к вагонетке. Иногда отец давал сыну лом, учил нехитрому, но очень тяжелому труду шахтера.

За норму угля давали полный обед, за полторы - два, пачку папирос. В шахте были надсмотрщики, но они больше сидели около вагонеток, чем наблюдали за работой. Норма - это хорошая пища, это курево, лишняя рубашка, брюки. Здесь ты раб, за свою работу получаешь пищу, папиросы, одежду. Раз в неделю показывают кино или читают лекции.

Роберт ночью плохо спал, стал кашлять, просыпался весь мокрый. Виктор Филиппович в выходной день и воскресные стал латать все дыры. Многие проходили с улыбкой, другие говорили с иронией, что здесь мы временно, а на том свете будет все. Сколько бог отпустил, столько и проживем.

Подошел к коменданту барака, попросил поставить выброшенную буржуйку на место.

- Вы умеете строить печки, дам вам кирпич, печка - не буржуйка, держит тепло и можно просушить портянки.

Целое воскресенье сооружал печку, подошло много желающих помочь. Ложили печку с лежаком, чтобы можно было лечить радикулит. Во вторник при свете лампочки оштукатурили, помылись, постирали белье.

Вошел в барак Бугай (такая кличка была у москвича Васьки). Он был здесь заводилой и вожаком. Он принес свой матрас, положил на лежанку. А вместе с ним его дружки.

Бугай взял Роберта за шиворот: “А ты, малый фашист, переходи во второй угол барака и сдыхай там...”.

- Потише, Бугайчик, а то сделаю теленком!!!

Бугай вынул нож из-за голенища сапога:

- Хорош нож. Если распоришь себе живот, зашью здесь, вот на этой лежанке. Смотрите, сколько вас. А я раньше не примечал, что вы все, как один, с бандитской мордой. Сразу всех или по одному?

В бараке все захохотали от слов юнца.

- Сначала я поговорю с твоим отцом, кое-что пощекочу ему, потом с тобой...

- Меня первого тронул, со мной и говори. Спрашиваю, по одному или сразу всех?.

Бугай размахнулся, Роберт отскочил в сторону и на свое место толкнул напарника Василия. Оба были равны по силе, и удар не свалил напарника, но пришелся прямо в лоб. Тот в свою очередь дал ответный. Стоящие в бараке обступили дерущихся. Драка длилась не долго. Оба вожака стали искать виновных.

- Я здесь! Вы оба будете со мной драться или по одному?

- По одному, - выпалили вожаки.

- Хорошо, вот перед вами спички. - Роберт показал спичку на руке. - Кто угадает, где спичка, тот первый идет в бой. Деремся на ножах или выбираете кулачный бой?

Бугай бросил нож: “Возьми! Этот мне вчера подарили”.

- Не подарили, а ты его просто присвоил. Украл! Это ты можешь. Отойдите в сторону, я проверю его качество, а то блестит, словно золотой, а на деле окажется ржавой железкой.

- Нож мой, я его мастерил по ночам. Моя работа всегда ценилась любителями ночной охоты, и я не позволю кому бы то ни было ругать мою работу.

Роберт перепрыгнул через ряд нар, подбежал к стенке, нарисовал богатыря, Василия какой он высокий, свирепый.

- А вот и сердечко! Помните, я врач-хирург, могу достать ваше сердечко. На груди вокруг сердца обвел кружок - потом отошел, бросил нож.

Нож попал прямо в сердце, в обведенный кружочек.

- Бросай нож, Бугайчик.

Василий в испуге посмотрел на нож и на Роберта.

- Я прикончу, я выдерну твое сердце одними руками.

Роберт схватил полено и ударил по руке, в которой Василий держал нож. Нож отлетел - и в сердце, рядом с Робертовым ножом. Следующий удар по коленкам обоих противников, они упали, завязалась борьба.

В бараке появились солдаты. Увидев Роберта с поленом, засмеялись.

- Что, Бугай, не на того нарвался? Он не то что покалечит ваши руки и ноги, а может кастрировать вас. Не на того нарвались. По местам!

Бугай поднялся, забрал свой матрас и ушел на другое место. Осужденные хотели спрятать ножи, но солдаты заметили их.

- Чья работа? - Все посмотрели на Роберта.

- Возьми. Попробуй еще раз. Хочу увидеть своими глазами. - Роберт взял ножи, бросил. Ножи опять попали в обведенный кружок, на те же места.

- Молодец! Где научился? Это врач, врач-немец.

- Это фашисты, фашистов надо убивать.

- Попробуй! - повернувшись к кричащему, сказал солдат. - Ну, скорее, покажи, на что ты способен. Он показал свое умение, покажи и ты.

- Виктор Филиппович, ваш сын постоял за себя, показал, на что способен. Я слышал, что вы орденоносец, участник гражданской войны?

Робертус достал у стоящего рядом рецидивиста из-за пазухи спрятанный нож, ударил между ног одного, потом второго нападающего на Роберта. Те согнулись. Потом сшиб их с ног.

- Я в гражданскую ходил в штыковую атаку по несколько раз в день. Таких, как ты, видел много. Он поднял Бугая и приставил нож к горлу. - Такие, как ты, всегда убегали. Подойдете еще раз в наш угол, не я, так мои товарищи выдернут твои яйца, вот так ...

Нож вонзается рядом с двумя, бросается на Бугая, хватает за ремень, ремень рвется, пуговицы отлетают, штаны сползают на коленки. Схватив за яйца, прижал... Раздался крик... Вместе с криком послышался глухой удар... Роберт поднял великана и вместе с дверью выбросил на улицу. Вслед за ним убегали его дружки, за ними полетели матрацы и одежда.

Угол был отвоеван, а вот здоровье, его кулаком не вставишь и хворь не вышибешь одним ударом кулака. Многие энгельсовцы, а особенно, кто первым этапом попал в угольную шахту, ходили черные, с угольной пылью под глазами, всегда кашляя.

В этом богом проклятом крае, на шахте испокоен веков работали выселенцы, от которых отказалась родина, забыло отечество. В старых заброшенных штольнях можно было найти полувековой давности истлевший, пожелтевший скелет каторжника.

Здесь выживали сильные, слабые умирали медленной смертью. Одних душила по ночам угольная пыль, других двойная норма. Приходилось рубить свою норму и тех, кто имел тяжелый кулак. Третьи, их были единицы, кончали жизнь самоубийством или убивали своего противника в одиночку, где-то исподтишка, а его дружки убивали его. Такие одиночки были редки.

- Где сила, там ум не нужен, - всегда хватая своего противника за шиворот,- говорил Бугай. Он мог одним ударом отправить человека в психушку. Сегодняшняя ссора подорвала окончательно его авторитет как самого сильного, умеющего постоять за себя, вожака.

Во втором бараке от кашля и удушья скончались шестеро шахтеров, их места занял Бугай со своими дружками.

С каждым днем все тяжелее приходилось добывать уголь, кирки и ломы быстро тупились, а новые выдавали только по понедельникам. Кузнецы то ли не могли оттянуть и закалить лом, кирку или начальство издевалось над каторжным трудом шахтеров.

- Всех, кто был в забое во время отдыха, Робертус попросил собрать даже в дальних заброшенных штольнях ломы, кирки.

Роберт ежедневно ходил, изучал шахту. Его слух улавливал даже тихие шаги идущего человека. За последние месяцы в ссылке он перестал всем верить, любые клятвы, заверения он проверял. Сколько было воровства в больнице, воровали спирт, одежду, обувь. Все то. что лежало не на своем месте пряталось.

Солдаты не жили, а проживали свой день. Одно было только спасение - больные не бросались в деревне как голодные шакалы на свою добычу. Здесь сыграл человеческий инстинкт, любовь к матери, сестре.

- Если я сделаю плохо, кто-то и мою сестру опорочит. Но бабы... Бабы всегда остаются бабами. Баба не захочет, мужик не сумеет.

Там, в военном госпитале, он видел солдатскую любовь и легкомыслие. Одни отдавались другим легкомысленно, другие ждали чего-то, что он по своему возрасту не понимал.

По своему возрасту и душевному состоянию, физическому развитию он был ребенком, но по умственному развитию он был выше всех. Его детская наивность и привязанность вызывали у одних удивление, у других огорчение, обиду.

Бугая огорчило не поражение в драке, не обида за полученные синяки и побои. Все это он получал и раньше. Жизнь - это восхождение к вершине. Чем быстрее идешь, тем больше спотыкаешься. Огорчило то, что его дружки не пытались защитить его, они оказались трусами, предателями.

Его лучший друг во время драки в шахте упал и еще минута - и ему бы раздробили котелок. Он принял удар на себя, заслонил своим телом и выхватил лому противника. Иногда они недалеко друг от друга долбили ломами уголь и вместе оттаскивали тележки с углем. Роберт, когда он споткнулся и чуть не расшиб лоб о стоящую тележку, прыгнул на нее, и он ударился лбом о его задницу, а не об угол тележки.

Сейчас они работали в разных концах шахты. Его дружки обговаривали способ отомстить старому и малому Робертусам за нанесенные обиды. Обе стороны выполняли план, получали добавочные порции мяса, сахара. На доске почета их фамилии были рядом.

Начальство лагеря успокоилось. Наконец нашлись молодцы, которые успокоили Бугая, другие относились скептически. Говорили. что это лишь затишье перед бурей.

Роберт снова пошел собирать металлолом. Обошел везде, осталась только зона, где работали уголовники. Здесь было столько металлолома, что ему пришлось затратить весь свой отдых. Отец металлолом перенес.

Люди Бугая заметили Роберта. Этот фашист не даст нам покоя, пока не выкурит из шахты или этими ломами и кирками не прикончит нас, говорили они друг другу.

Однажды ему показали ломы и кирки.

- Мы проучим этих фашистов. Они собрали не одну дюжина металла, а что мы хуже их. В субботу, когда большая часть охраны будет наверху, сведем счеты с нашими “друзьями”, - ухмылялись они.

Обычно в субботу по утрам или в понедельник меняли ломы, кирки. Бугай подошел к кузнице и увидел, что весь собранный металл лежит в углу кузницы, а отец просит кузнеца отковать и закалить десяток лишних ломов и кирок.

- Руки немеют, отпрыгивает лом от куска угля, смотри, - показывал он кузнецу, ударив по лежащему камню тупым ломом, - а сейчас посмотри... Камень легко распался на две части.

- Выслуживаешься перед русскими. Чем меньше угля выдашь наверх, тем меньше будет победы у русских на фронте. Немцы Москву не взяли, пошли на юг, прорвутся к Волге, а там за Волгой будет России конец.

- Не боишься говорить?

- Нет! Такие, как ты, доносчиками не бывают и мне терять нечего, мне дали вышку. Еще один шанс...

- Ты этого хочешь, потому что плохо работаешь. Упал духом, сломался. Нужно бороться за свою жизнь.

- Я видел, как ты работаешь, а кто тебя оценил? Может, твои ордена и медали защитили от каторги? Ты для них фашист, а я убийца. Мы оба тянем одну лямку, оба “опасные заключенные”.

К спорящим подошел инженер шахты.

- Что за спор, почему не работаете?

- Гражданин инженер, я принес старые ломы, собранные в шахте. Одним ломом долбить целый день невозможно. Посмотрите.

Робертус проделал ту работу, которую показал кузнецу.

- И что ответил тебе кузнец ?

- Нет сноровки, умения хорошо запалить и он это не сможет один одолеть, ему нужны хорошие помощники.

- У вас в Энгельсе есть кузнецы?

- Да. Они работают со мной в забое.

Робертус спустился вместе с инженером в забой. Тот громко засмеялся:

- Не пойму я вас, Виктор Филиппович, сколько вы слышите и видите плохого, а все молчите. И этого спасли. Он выругал вас и обругал родину, где родился, где вырос, живет.

- Разве он живет, Игнат Владимирович, по-моему, мы оба существуем. У него вышка, а у меня еще хуже. Нас выгнали из дома словно собак, мы вне закона. Я раб, имею право только поспать, моя семья не знает ничего обо мне. Я уже никому и ничему не верю, только одного хочу, вытянуть своего сына из этой ямы. По ночам он кашляет, он внешне здоров, но болен. Сколько было таких, как он, в шахте, а сколько осталось? Из больницы ни один не вернулся. Их оставляют наверху. Когда я работал в каменоломне, мне приходилось таких мальчиков после больницы отправлять наверх... К небесам. Возьмите его в больницу. - Робертус встал перед инженером на колени: - “Я свое отжил, а он молод, ему еще надо жить”.

- С вами страшно говорить, бог знает, что подумает о нас человек, не сведущий в нашем разговоре. Наверх нельзя, а внизу разрешается. Попробую упросить врача. Вы первый отец, который работает с сыном.

Они сошли вниз. Из глубины шахты были слышны крики, звон металла.

Отец поднялся наверх с ломами и кирками. Роберт пошел менять лом. Вдруг услышал глухой удар, он увидел, как люди сдвигали опоры. Через несколько минут люди начнут работу. Стоит чуть зацепить опору - произойдет обвал. В этом месте сходятся дороги из других забоев, где тачками перевозят уголь. Стоит только свалиться проходу, вся смена задохнется.

Несколько опор поставил на место. Побежал, где должны стоять часовые. Их не было. На крик отозвалось только эхо. Нашел кирку, положив ее на дорогу, обвел стрелками, побежал предупреждать своих.

Медленно энгельсовцев окружали уголовники с ломами в руках. Многие, не увидев опасности, продолжали работать, а кто увидел, на мгновение застыли на месте. Роберт догнал сзади идущего уголовника, выхватил лом, ударил им в живот. Тот схватился за живот, вытаращил от испуга глаза, отошел, вздохнул и закричал в испуге.

Наступавшие оглянулись, увидели на земле своего товарища и стоящего около него с поднятым ломом Роберта. От душераздирающего крика остановилось движение вперед, все повернулись назад, увидели перед собой того, кого ждали, чьей ожидали смерти.

- Вот он, наш враг, - думал каждый, кто повернул назад.

Роберт мог убежать. Сзади него было большое пространство шахты, мог спрятаться, где его сотня тюремщиков не могла бы найти. Если я спрячусь, начнется драка, тюремщики уведут к большому проходу. Обвал всех накроет, - думал Роберт.

Десятки ломов были нацелены на Роберта. Он стоял, не двигаясь с места.

- Там они сбили опоры... - Ему не дали больше крикнуть. Первый удар лома он отбил, потом второй, он побежал вперед. Тусклый свет погас и чья-то тяжелая рука повалила его на землю.

- Беги в мою конуру, там есть вода и еда. Если произойдет обвал, останешься жить, откопают. Мимо лежащих пробежали люди Бугая, несколько споткнулось и тела лежавших упали. Бугай поднялся. Ударил одного и второго кулаком.

Роберт поднялся, побежал в безопасное место, спрятавшись за углом, увидел, как Бугай кулаками и ломом пробивал дорогу к энгельсовцам.

Он стоял в кузнице около мехов, разогревая свои ломы, когда Роберт принял гору металла и услышал откровенный, задушевный разговор Виктора Филипповича с кузнецом, потом с инженером.

Железки собирались не для драки, а для облегчения труда, нужно предотвратить драку. Он раньше спустился в шахту, но по дороге мастер заставил оттащить тележку в сортировочную, где женщины вручную сортировали уголь.

Догнав энгельсовцев и выбежав вперед, он остановился около опор, которые поставил Роберт на место, поднял лом над головой. Около тюремщиков упала одна, потом вторая опора.

Впереди показались два огонька, раздался треск, и масса земли упала на бегущих. Схватив одного, потом второго энгельсовца, Бугай крикнул: “Назад, там крепкий грунт, он выдержит”.

Было тяжело дышать, пыль висела в воздухе и ничего не давала рассмотреть вокруг.

Сколько и где повредили опоры мои люди, - думал Бугай, - жив ли инженер и старый Робертус?

Кто-то выкрикнул: “Чего мы будем лежать вместе с Бугаем, это он и его люди завалили шахту”.

- Прикончить его, он убил Роберта!

- Роберт в моей конуре, там есть вода, пища, свет.

- Почему затеяли драку?

- Мои люди увидели Роберта, как он собирал весь хлам, думали, готовитесь нас проучить. Бежал вас предупредить... Предупредил, - он тяжело вздохнул, - выживем, если не задохнемся.

Бугай привел энгельсовцев к незнакомой небольшой площадке, она была расположена ниже, чем та, где был обвал. Стало легче дышать, многие стряхивали с себя пыль, отхаркивали и выплевывали ее.

Половина шахтеров осталась под обвалом. Те, кто остался жив, проклинали этот день. Случайный выкрик словно маленький потоп начал вливаться в ручеек, потом в реку. Внутри души у всех оставшихся в живых бурлил океан, все жаждали мщения.

То, что Бугай спас, было маленьким тормозом, преградой впереди бегущего ручейка, но стоит ему заполнить маленькую плотину водой, и она прорвется.

- У кого есть еще силы двигаться? - спросил он лежащих и сидящих вокруг людей.

Все встали, подошли поближе.

- Мне нужны только двое. Мы обойдем вокруг завал, посмотрим, можно ли выйти отсюда, сколько метров опор упало, есть ли спасательный выход для нас, живы ли те, кого нет среди нас.

- Может, мои люди тоже живы.

- Пусть подохнут они под этой кучей земли... Ты же знал, что готовится драка, обвал, мог предупредить.

- Знал, но не все! Я был наверху вместе с Робертом, тоже относил оттянуть и заточить свои железки. Я спустился в шахту на несколько минут раньше. Виктор Филиппович спускался вслед за мной. Это их два огонька мы видели в момент обвала.

- Их тоже завалило?

- Клянусь! Не знаю! Ничего об опорах. Вместо мести у меня зависть к вашему председателю.

- Чему можно завидовать? Мы все каторжники, из шахты нас отпустят, когда станут выносить вперед ногами. Еще ни один шахтер не поднялся даже по болезни наверх, для нас вверх - это уйти в небеса. Слава богу, мы остались живы, наше восхождение задержалось на несколько дней. Если эта сторона не проветривается, мы задохнемся.

- Говори! Да? Нет?

- Меня эти вопросы не интересовали, обследуя шахту во время отдыха, я искал лазейку, другой выход на землю, чтобы убежать. Я его не нашел, но умирающий мой помощник, это было давно, говорил, проход там, он замаскирован, через него входит воздух в шахту.

- Значит мы не задохнемся? Без воды можно протянуть трое суток. Ты случайно не натыкался на текущие по стенам ручейки? Если они есть, то пошли быстрее. Вода это жизнь!

- Воду или текущие ручейки покажу, а сейчас, добровольцы, за мной!

Обследовав все, решили откапывать сами проход: “Здесь в этом месте уголь отбросим. Становитесь на колени, через метра два-три встретятся боковые проходы, они выведут нас к основному выходу”, - сказал Бугай.

Рядом с завалом был шурф, в который можно было бросать породу. Чем больше отбрасывали земли от обвала, тем больше ее плыло к их ногам.

- Ты врешь, Бугай, здесь нет спасения, это сизифов труд. Чем больше бросаешь, тем быстрее растет новая куча.

- Закон природы, земля занимает свободное пространство. Я не первый год в шахте, рыл побольше этого. Во всем есть начало и конец.

От усталости люди стали терять надежду. Каждый хотел пить. Все реже и реже был слышен шум падающей земли. Энгельсовцы приостановили работу, работал только один Бугай. Он откуда-то принес широкую лопату, размахивая широко руками, бросал одну лопату за другой. Он сделал один шаг вперед, второй, земля крепко держалась и больше не падала ему на ноги.

Энгельсовцы, оттолкнув уставшего, тяжело дышавшего, с лопатой виновника их бед, навалились на впереди лежавшую кучу своими лопатами.

Вскоре выкопали из-под земли светящуюся шахтерскую лампочку, слева и справа показались незаваленные проходы.

Утолив жажду, помыв руки, лицо, сели отдохнуть.

- Покажи, где спрятал Роберта?

- Там, в норе, падающие камни. Туда можно идти только одному, стоит нам подойти всем, от наших шагов посыпятся камни.

- А ты как ходил?

- Босиком, на цыпочках.

- Это сказки. Покажи, куда идти, мы пройдем, - попросили двое, работавшие вместе с Робертом.

- Там по дороге много скелетов. Там лежат те, кто не верил тому, что говорили оставшиеся в живых. Я долбил уголь в Донбассе, разбираюсь немного в шахтах. Пошли! Но помните, я вас туда не посылал, сами пошли. Если не вернетесь, чтобы вашу смерть не приписали мне. Услышите стук первого падающего камня, убегайте.

Двое ушли, забрав с собой лампу. Сначала был хорошо слышен стук каблуков, потом стало тихо. Секунда казалась минутой, минута - часом. Впереди показались огни. Двое, шедшие к Роберту, ускорили шаг.

- Не спешите. Это моя лампа. Если она здесь, значит, Роберт жив.

- Мы хотим убедиться!

- Идите! Первый поворот налево.

Бугай медленно и тихо шел за шедшими впереди, они повернули налево и, не сбавляя шага, не разуваясь, пошли вперед. Шедший впереди остановился, он наткнулся на неразложившийся труп человека. Осветив вокруг себя, он увидел пожелтевшие скелеты, о которых говорил Бугай.

От трупа отбежали крысы. Шедший впереди, не думая ни о чем, поднял камень и бросил его в крыс. Послышался небольшой стук, падение. Сзади и впереди упало несколько камней. Оба остановились, вспомнили слова Бугая: “Падающие камни можно остановить, замерев на месте”. Минута стоящим показалась вечностью. Стало тихо, впереди показался огонек...

- Это Бугай, он снова нашел лампу. Придется поверить ему, он получил большую выучку, много отсидел в этой шахте, это его дом, и он хозяин в нем...

Был еще один шурф, по нему мечтал убежать Бугай со своими дружками. Живы они или нет, этого никто не знает, да и он не может определить площадь обвала. Все опоры были сдвинуты без его участия, он желал скорей смерти немцам.

В кузнице его взгляд на жизнь изменился. До этого голова была набита только злостью и местью, но не к немцам, а к тем, кто посадил его.

Далек дом и был ли он у него, где-то там, где идет великая война, на которую он работал здесь, в этой шахте? В доме остались отец с матерью и куча братьев и сестер. Их была дюжина. Был голод. Они все: мать, отец, вся семья, хотели есть.

А было все! Пришли, забрали, подставив к горлу винтовку, только шевельнись... Он не шевельнулся. Но поклялся, что каждый из них умрет... Кто за кем входил во двор, тот за тем и умрет.

Все награбленное свезли в сельсовет, продукты сложили в контору. Была теплая осенняя ночь. Он подошел к сельсовету, подождал, пока подойдет кладовщик. Он не убил, а пришиб, положил рядом с пьяным продотрядовцем. Солдат вышел из сельсовета, посмотрел на спящих, вернулся в дом.

Со склада взял только свое, сложил на подводу, подошел к сельсовету. Все вещи лежали во второй комнате. Тихо вошел, собрал домашние вещи, хомут, сбрую.

Дом был самый крайний. Его дом был окраиной села Осиновки, метров двести от его дома начиналось село Вишневское. Объехав вокруг села, он въехал в свой двор со стороны Вишневского. Выгрузив возвращенные вещи, зерно, вернул лошадей на место. Когда поставил лошадей, снова вышел солдат покурить, подышать свежим воздухом. Пришлось его уложить рядом со спящими, а для верности, чтобы не вспомнили, что было, каждому влил в горло по двести, а то и больше. Зерна колхоз дал на трудодни мало, его не хватало прокормить такую ораву, пришлось еще разок “занять” у продотрядовцев. Мать плакала, становилась перед ним на колени: “Не воруй, сынок, в нашем доме не было воров, ни со стороны отца, ни с моей”.

Пришлось уехать в город. Работал много, платили мало, но и этих денег хватало только, чтобы дать матери на пропитание меньших.

Жило их шестеро в общежитии, дружки работали мало, но жили на широкую ногу. Иногда просили его постоять на шухере, то перенести незнакомый груз.

Ограбление ювелирного магазина готовилось до того, как Бугай приехал в город, встреча их с великаном, человеком доверчивой души, ускорила ход событий.

У заведующего ювелирным магазином была красавица дочь. Родители держали свое чадо в строгости, давая ей доступное для них образование. Встреча их была случайной. Света возвращалась от своего учителя музыки - пианиста, шла мимо шашлычной, где рядом стоял её дом. Подвыпившие его знакомые решили над ней подшутить. Сняв у лежащих около шашлычной пьяных мужиков плащи и фуражки, изменив облик, подхватили Свету под руки.

Она закричала, что было сил. Проходивший мимо Бугай бросился спасать крикунью. Парни, увидев надвигавшуюся на них огромную тушу, бросив свою пленницу, стали убегать. Бугай, догнав их, хотел поколотить, но, узнав знакомых, только рассмеялся, похлопал их по спине, отчего они попадали на землю.

Бугай проводил Свету домой. Открыв калитку, хозяйка дома попросила его войти.

Маме Светин спаситель понравился. Он был высок, здоров, что неотесан, необучен, все это поправимо, говорила дочери мать. “Заставлю его пойти в вечернюю школу. Если он окажется способным учеником, отдам тебя за него замуж”, - смеясь, говорила мать.

Он знал все буквы, умел немного писать и читать. Учеба давалась ему легко, особенно когда его заставляла Светина мать.

Дружки разработали план ограбления, взяли Бугая в компанию. Его задачей было напоить извозчика и ждать их у реки.

Церковный колокол известил полночь, скоро его дружкам понадобится лошадка к условленному месту. Вдруг он услышал говор двоих: мужчины и женщины. Прислушавшись к голосам, узнал голос младшей на год сестры.

- Что она здесь делает?

Парни, пообещав сестре провести ее к брату, якобы ими уже найденного, решили завести подальше от людских глаз и посмеяться над ней.

Стоявшему на шухере и ждавшему своих дружков хорошо было слышно, о чем говорили пришедшие на пляж ночью.

- Я здесь днем купалась, и в этом районе поблизости нет не только дома, но даже рыбацкой лодки.

- А мы что? Не рыбаки? Стоявший сзади схватил сестру за руки, второй хотел сорвать одежду. Она ударила его ногой в живот. Упавший быстро поднялся, вынул нож. Напарник крепко держал ее за руки. Сделав поворот на месте, Катя почувствовала, как легко нож вошел в спину державшего человека.

Нападающий, не сообразив, что он сделал, вынул нож, хотел ударить второй раз. Увидев перед собой спину своего товарища и кровоточащую рану, он сделал несколько шагов назад, потом, разъяренный, бросился вперед.

В это время послышались выстрелы. К подводе подбежали двое его дружков. Милиционер выстрелил наугад и шальная пуля настигла бегущего у повозки. Первый вскочил на подводу, схватил вожжи, размахнулся кнутом, второго, уже мертвого, Бугай бросил в повозку.

- Уезжай, я их заманю в камыши, догоню вас на развилке дорог. Отправив своих дружков, подбежал к сестре, которая была словно стена, стояла около мертвых двух мужчин.

- Они правду сказали, что ты придешь? Что теперь будет со мной? Потерявшую сознание и падающую сестру брат подхватил на руки, пошел в ту сторону, откуда пришел. На месте, где стояла подвода, он увидел рюкзак, а чуть дальше лежал выброшенный извозчик.

Лежавший, получив пинок в задницу, поднялся, увидел перед собой собутыльника с девчонкой на руках, спросил: “А где моя лошадь?”.

- Украли те, за кем гналась милиция. Если догонят, вернут тебе твою кормилицу.

- Ты не промах, парень, щупаешь ювелирщика дочь, а спишь с уличными.

- Моя сестра!

- Похожа! Тогда извини. Что с ней?

- Пришибли вас обоих те, кто угнал лошадку.

Извозчик побежал догонять лошадь. То ли в гараже, то ли при падении на землю отшибло ум. Он махал руками, кричал: “Отдайте мою лошадку”.

- Нужно уходить! Куда деть этих двоих? А может они живы? - положив сестру, посмотрел на трупы, потом на небо...

Первые капли дождя упали, когда подошел к дому ювелира. Час тому назад он оставил здесь свою возлюбленную... Из окна она увидела его с ношей на руках.

От первых капель дождя сестра пришла в себя, пригладила волосы брата, прижалась к нему. А в это время подошла Света.

- Познакомься! - Света подала руку: “Спаситель твой или знакомый?”. Сестра наклонила голову брата к себе и поцеловала...

- Ревнуешь?

Света отдернула руку: “Нет! Похоже?”.

- Долго я его искала. Мать в дорогу чего только не напекла, просила брата угостить... Все гостинцы съела, ничего не оставила, живот пустой. Оказывается, на пустой желудок легко искать.

- Коль брат, заходите в дом.

Света была высокая, стройная, а сестра, словно писаная красавица, прижалась к своему братцу.

В 30-е годы модницы стали исчезать. Мода развивалась, украшалась, все было во сто крат лучше, но оно не по карману бедному люду. То, что было хорошее, сносилось, обменялось на продукты. Перед оживлением советской промышленности люди доставали из своих чуланов старые, заброшенные вещи, среди которых было много новых, но устаревших по моде. Люди не гнались за модой, старались чисто и опрятно одеться. Такие саквояжи-сумочки, которую принес в дом невесты Бугай, вышли давно из моды, после революции их было полным-полно в любом магазине, продавались по низким ценам - даром.

Отдохнув у невесты брата, сестра упросила брата пойти вместе к знакомым и забрать свои вещи. Света достала из своего ларца ожерелье из бус и несколько перстней.

- Выбирай любое, это на память о нашей первой встрече, - сказала и сползла, схватившись за живот.

Сестра быстро сообразила, что случилось с невесткой, подала воды, встала рядом.

- Кого ждете?

- Это я жду! Он ничего не знает, не говори ему, пусть это будет нашей тайной. Боюсь сказать отцу и матери.

Сестра первая вышла из дома, прихватив сумочку брата.

- Не уходи! Еще раз поцелуй... Может, поженимся, хватит нам, Света, прятаться от мамы, папы, ты должна им все сказать.

- Вернемся, скажу! Приходи непременно с сестрой, как мы договорились. Сестра твоя должна жить у моей тети. Тетя знает все мои тайны, о которых я даже тебе умолчала.

Она подала ему сумочку. Он молча взял ее, подумал немного.

- Что с тобой? - спросила Света.

Молодость - это рассеянность, это забывчивость, - хотел сказать он невесте, но промолчал. Назовет снова деревенщиной. - Да, вот сумочка, - только и смог проговорить.

- Вернулась старая мода!

- Мода! А что такое мода?

- Если ты красиво одет, значит модная на тебе одежда.

- Зачем мне мода? Иметь хотя бы один хороший костюм.

- Это нужно нам, женщинам!

- Разве ты... - Он не договорил, покраснел. - Ты самая красивая из всех, кого я знал, самая умная.

- Может, скажешь и самая богатая? - Повернув его к двери, вытолкнула на улицу. - Бесстыжий, забыл, что на улице из-за меня мерзнет сестра.

Посмотрел, в руках у обеих были одинаковые сумочки. Не успела Света войти в дом, как во двор вошла милиция. Они перевернули все в доме, искали сумочку. Отец с матерью вошли вслед за ними, оба они были испуганы и бледны.

- Умирающий назвал ваше имя, сказал, что сумочку он принес к вам домой в обед, до ограбления. Вы участники ограбления своего магазина.

- Я был с женой на дне рождения, это все подтвердят.

- Подтвердят и то, что вы все драгоценности забрали, подменив их простыми изделиями.

- Может, ожил ваш умирающий и повторит все это при мне?

Бугай недалеко отошел от дома ювелира, когда к его дому подъехала милиция. Сначала он подумал, что ищут его и сестру. Возможно его дружки убили ее отца и через него напали на след всех участников банды. Он сам лично видел, что в перестрелке никого не осталось в живых, может, кто-то был ранен и выдал всех.

У него была знакомая Варвара, часто ходил к ней до знакомства со Светой, колол дрова, помогал по хозяйству. Было у нее двое детишек, из-за этих двоих голубоглазых часто посещал этот дом. Варя была старше его на двенадцать лет.

Мать Светы учила его грамоте, а он ее девочек, потом саму мать. Ему было интересно выступать в роли учителя перед такой красивой женщиной и милыми девочками, похожими на его младших, по которым он соскучился.

Работали они вместе, часто ходили за покупками в магазин, а он выполнял ее работу. Потом его перевели в общество мужчин, которых ищет сегодня милиция. Две недели он не видел Варю и, когда пришел, увидел сидящую возле стола, вытирающую слезы.

- Не работаю. Нет денег, не на что купить угля, дров.

Сколько было в кармане, положил на стол: “Купи детям еды, я тоже ничего не ел... Уголь я привезу”.

Три дня тому назад он стал работать кочегаром на железной дороге и ухаживал за лошадьми начальника станции. Сегодня он перевез весь уголь в склад, освободился на два часа раньше, решил проведать Варю. При перевозке угля немного воровали, прятали, потом меняли на водку. Вывел лошадей из конюшни, набрав им в дорогу корму, решил поехать за дровами. Два часа потратил на подвозку дров. Варя всплеснула руками: “Такого количества дров мне никто не привозил. Одними дровами можно прожить целый год. Заходи, поешь пирожков, я борщ сварила, правда без мяса, но сало к еде будет”.

- Привезу уголь, потом поем. - На станции стоял вагон под выгрузку с углем, около которого стоял начальник станции.

- Молодец, что приехал, думал, что мои ребята не найдут тебя. Разгрузи вагон, а уголь перевезив склад, остальное заберут рабочие дороги.

Первые две подводы привез Варе, хотел и третью, да мужики раньше обычного выпили свой бутыль, спешили поскорее выгрузить вагон.

С того дня он ближе познакомился с Варей.

- Приходи, когда захочешь, буду рада умочить по твоему и моему желанию, больше ни на что не надейся. Я живая баба и мне мужик нужен, как тебе баба - умочи и уходи... Одумается мой мужик, нагуляется - приму, он мой первый, отец моих детей.

Встретил Свету и позабыл с того дня о Варе. Увидев милицию, вспомнил сегодняшний день, и по спине пробежали мурашки. “Нет к тете мы не пойдем, мы пойдем к моей знакомой. Она такая же красивая, как Света. Хороша, не то слово, но у нее двое...”.

- Давно ты с ней?

- Давно... Не видел со дня встречи со Светой.

- Думаешь, там будет лучше, чем у тети Светы, ты боишься, что милиция и туда приедет?

- Не знаю, но думаю, что да!

Варя, посмотрев на обоих, сразу признала сестру.

- У вас все в роду такие красивые и сильные?

- Разве не видно по внешнему виду? - Все весело рассмеялись.

- Моя покойная мама говорила: здоровый мужик - здоровые дети, здоровая баба, - сильная семья.

- Мужики ищут бабу, когда им надо вылить, а остальное время проводят большей частью около бутылки. Я слыхала, ты снова сменил работу, погнался за легкой добычей. В твоей комнате живут худые парни, не дай бог ты заведешь с ними дружбу, не миновать тебе беды. Ими интересовался наш участковый, будь осторожен, держись подальше от таких парней.

- Ко мне вчера приходил мой муженек, просил разрешения остаться.

- Дала согласие?

- Нет! Был бы трезвым - да!

- Сейчас я работаю около ювелирного магазина, видела твою Свету, даже познакомилась. Ты умеешь выбирать девочек, а вот тестя нет. Он мне не понравился, плохой человек, теща - это клад.

- Я к тебе не об этом пришел говорить.

- Знаю! Тебе нужно устроить сестру, ей нужна работа. С работой сейчас трудно, а после вчерашнего, что у вас произошло, и речи не может быть, ей не работа, нужно учиться. У тебя есть деньги, в центре города открыты курсы медсестер, пусть идет учиться туда.

К Варе подъехала подвода, старик сосед крикнул: “Лошадка, хозяюшка, подана. Выходи с гостем”.

В школе медсестер работала Варина тетя, которая, посмотрев на новую ученицу, согласилась не только устроить ее в училище, но и взять к себе на квартиру.

- Будешь мне помогать в моей работе, за это будешь получать деньги. До обеда ваша группа учится, а после обеда - отдых. Мне нужна помощница на полставки, беру тебя, если дашь согласие. За учебу будешь получать стипендию.

Варя и тете своей рассказала о близких отношениях ее брата с нею. “Ее брата принимаю к себе ночью, он мне нужен, удовлетворил мою душу, успокоил болячку и будь здоров. Нечего волочиться за мной и моим домом”.

Тетя любила свою племянницу, хотя она была неграмотна, но умела хорошо приспосабливаться к жизни, всегда была справедлива, прямолинейна.

Варя сказала, что отрубила, так всегда говорили о ней бабы. Завидовали тому, что умеет хорошо жить и любить, верна была мужу. Во всем была мера: “Я люблю мужика, страдаю по нему, но и я не железная, что богом дано, того изъять нельзя, это наш первородный грех. Мужики ничем не лучше баб, мы рожаем детей, это наши дети, а они только делают. Им дано мгновение на любовь, а нам вечность”.

Обыск в доме ничего не дал, милиция ушла ни с чем. Ювелир сидел молча на лавке в кухне, где оставила его милиция, покидая дом.

Жена с дочерью пошли в спальню. В доме воцарилась тишина. Хозяин думал о пропаже сумки, если бы нашли в доме сумку с тем, что он принес домой, его бы посадили...

- Где сумка, где то, что в ней лежало? - спросила дочь, которая была целый день дома.

- Она у меня затворница, - думал ювелир, - много читает, мало ходит к подругам, сама их приводит только в выходной день. Жених, которого он почему-то не любил, в доме только тогда, когда была в доме жена. Жена любила своего будущего зятя (она так за столом и говорила), не то слово, а обожала.

Был конец рабочего дня, он прошел проверить сейф и вдруг при проверке оказалось, что замок испорчен. Это случалось и раньше, но тогда он был хозяином со своим отцом, а теперь государство.

Что делать? Конец рабочего дня, за день-два поломку не исправить. Сколько времени уйдет?. Около сейфа лежала сумочка, в которой он брал из дому обед. Вынул драгоценности, получив вместо них простые украшения. Прикрыв дверь, чуть сдвинул ключ, замок закрылся.

Теперь он вспомнил, что на стенке внутри сейфа была царапина. Всегда, когда закрывали ювелирный магазин, он проверял перед уходом сейф. Кто-то поспешил со взломом замка или подготовил неумело. Эта неосторожность могла погубить всю его семью.

Сумку принес домой, поставил между кроватью и шкафом, но ее там не оказалось. Она исчезла вообще из дома. Кто-то из воров сыграл над ним такую шутку.

Жена еще спросила, что там такое тяжелое в твоей сумке. Он шутя ответил: сокровища магазина.

- Положи около шкафа под кроватью.

Сегодня его оставили, приняв слова умирающего всерьез и в шутку. Посмотрев на состояние отца, дочь просила лечь его в кровать.

- Иди к маме, я умоюсь, освежусь!

Света увидела, как мать, стоя на коленях, что-то искала под кроватью около шкафа.

- Ты не видела здесь сумочку? Куда она подевалась?

- Что в ней было?

- Драгоценности из ювелирного магазина.

Утром милиция увезла отца, а в доме оставили милиционера, который не разрешал никому выходить из дома. На второй день мать собралась идти в милицию. Охранявший дом милиционер сказал: “Через час вашего мужа привезут домой”.

Снова обыск, снова поиск драгоценностей. Заведующий ювелирным магазином на все вопросы отмалчивался.

Жена понимала, что по каким-то неизвестным причинам муж молчит, молчала и она. Его шутки о драгоценностях из ювелирного магазина оказались истиной. Но они исчезли. Неужели он сказал дочери и она их спрятала?

Целую неделю дом был полон милиции и вдруг они покинули дом, отпустили из-под стражи заведующего.

Извозчик нашел свою брошенную лошаденку и в ней труп человека. Оставить свою кормилицу - украдут, лучше поехать в милицию и все рассказать. Лошадь украли, прибили сестренку Бугая, его тоже, оставили ему труп.

После похмелья он больше не мог вспомнить, где оставил Бугая и что за сестренку держал на руках. Голова болела, в глазах рябило.

Около базарной площади росли кусты сирени, здесь мужики любили выпить, поболтать, а иногда и поспать за столом на лавочке. Извозчик хорошо помнил, что жил здесь, рядом с базарной площадью, а как оказался на пустынном месте, почему он побежал? Помнил выстрелы. Тело прошибло потом, полез за платочком вытереть лицо, а в кармане - деньги. Такие деньги он зарабатывал в день очень редко.

Карманы мертвеца были полны... Сначала протянул руку... Нельзя...

Милиция все узнает... Второй раз протянул... А если кто увидит... Не каждый день дарит такие подарки... Тронул руку, она чуть сдвинулась, в руке оказался перстень.

Такой перстень стоит не одну его лошадь...

Жадность взяла верх, сняв перстень, опорожнил карманы, труп посадил на лавку за столом. На землю упало несколько капель крови.

Извозчик перекрестился, махнул кнутом, поехал в сторону милиции. Капельки дождя в этом районе города постепенно превратились в мелкий дождь, потом в ливень. Лошадь остановилась около милиции в том момент, когда начался проливной дождь. Все прятались под навес от проливного дождя.

Стоявшие двое говорили об ограблении ювелирного магазина, о том, что бандитов не удалось изловить, они в перестрелке все погибли. Ищут одного, кто убежал в повозке и увез избитого своего дружка.

- Если узнаю, кто дал лошадей, прикончу сам... Без суда! Был магазин и нет магазина! Оказывается, можно в одной сумке унести целое состояние.

Окончился дождь, все разошлись, извозчик сел в повозку, увидел сумочку, похожую на сумку Бугая, с которой он ходил на работу.

- Вот оно, сокровище! Никому не отдам! Хватит, наголодался, пора пожить по-человечески!

К извозчику подошли милиционеры: “Отвезешь, старик, нас домой”.

- Садитесь, - ответил он.

- Что, батя, за сумочка?

- Моего дружка Бугая, а вернее, его сестры. Посмотри! Открыл сумочку, а в ней - женская одежда и обувь.

- Поехали, старик, сделаешь доброе дело, нас отвезешь и отдашь сумочку Бугая. Я видел его сегодня и Варю с красавицей-девочкой.

Бугай, отправив Варю с сестрой, остался ждать ее возвращения, ухаживал за детьми. На повозке он увидел милиционеров, а извозчик держал сумочку, точь-в-точь похожую на сумочку сестры.

- Неси бутылку, - крикнул извозчик, - отдам сумочку.

- Нашелся честный, опустошить а потом возвращает.

- Нет и еще раз нет. Не веришь - посмотри, полным-полно всего чистого, хоть сам переодевайся.

Милиционеры, спрыгнув с подводы, пошли домой, а извозчик, привязав лошадку, решил опохмелиться.

- Ну и неделька нынче у нас удалась тяжелая. Помню, что жил с тобой на площади базара, слышу выстрелы и сейчас. Мне иногда кажется, что ты держишь свою сестру и подаешь ей сумочку.

- Пришибли меня, паразиты, те, кто выбросил меня из моей кареты. Нашел, но боюсь сознаться.

- Умирать не собираешься, старик, что такую песню завел?

- Хотелось бы, да грехи не дают.

- Выпей и все чертики разбегутся, легче будет.

На второй день после отъезда сестры с Варей, убираясь в доме, он увидел сумку.

Приедет Варя, отвезет сестре и узнаю, где остановилась. Отправив извозчика, вошел в дом, поставил сумку сестры рядом с Вариной.

За время отсутствия Вари Бугаю повезло. За ограбление ювелирного магазина были арестованы все те, кто хоть раз побывал в каталажке милиции.

А кто выгружал вагоны, кто ходил зарабатывать налево, собутыльники Бугая? Начальник вокзала пришел лично сам и упросил выгрузить вагон угля, на второй день тоже. У него в кармане месячная зарплата, заработанная за два дня.

Накупив продуктов, ждал приезда Вари. Вместо Вари явились милиционеры...

Милиция напомнила ему старый грех. Извозчик не помнил ничего, привез сумочку сестры. Сестра уехала со своей сумочкой... Откуда взялась лишняя сумочка?

Он поднял сумочки. Обе весом одинаковые...

Пришли дети, упросили его пойти погулять.

Сумочка, она что, живая, и как она оказалась у извозчика? До Светы он нес сумочку, когда выходил... В дом Вари вошел с сумкой. Уезжала сестра с сумкой.

На улице он выругался так, что прохожие, проходившие мимо, убежали, а дети засмеялись.

- Вы все говорили о сумках. Мама, когда уезжала, одну с вашей сестрой увезла, вторая ваша, третью привез вам извозчик.

- Значит, в моей сумке драгоценности из ювелирного магазина. Нужно отвезти Свете, а то пострадает ее отец.

Открыв сумку, осмотрел ее содержимое. Поставил возле стула. Мальчики, услышав, что поедут к тете Свете, сменили домашнюю одежду на выходную. Увидев стоящую сумку около стола, подтащили к шкафу. Услышав, что за ними идут, затащили подальше в угол.

Бугай подошел к шкафу, взял сумку. К дому подъехал извозчик, он держал в руке бутылку.

- У меня от твоей сумки перед глазами бегают чертики.

- Не от сумки, а от водки...

Бугай вошел в дом, подал сумку Свете. За столом сидел отец, мать и следователь. Вслед за ними вошел милиционер.

- Нашлась сумочка, а вы говорили, что ничего не знаете. Даже дочь и то не знает, что в ней, а ну, открой и покажи нам ее содержимое!

Света открыла сумку, высыпала ее содержимое на пол.

- Извини, папа, я дала ему сумочку в тот день, когда они впервые появились в нашем доме, мы хотели съездить в центр города. Там открываются курсы медсестер. Пора мне приобрести рабочую специальность.

- Ты лучшая ученица в школе, как ты могла, я тебе верила. Мать посмотрела на вещи, среди них нет дочерних вещей. Вместо драгоценностей взял сумку сестры, о которой говорила и рассказывала ей дочь.

- Закончишь учебу, поговорим и о рабочей специальности, а сейчас забери свои вещи, накорми парня.

Отец понял, что спаситель от беды - его будущий зять... Он здоров, но соображает слабо, лишь бы не сболтнул лишнего.

Раненого доставили в больницу утром рано. Осмотрев больного, врачи не дали положительный ответ по его спасению. Операция окончилась, больной пришел в себя. Пульс был слаб, хирург не разрешил беспокоить больного.

Начальник милиции уговорил врача допросить больного. Следователь низко наклонился к больному. Раненый, придя в себя, сказал, что сумка у него, и он отдает ее Вороному, больше ничего разобрать, что говорил больной, не удалось.

Убитого никто не опознал, в картотеке он не значился. Дело о краже драгоценностей заведующим закрыли.

После тяжелых бессонных ночей и увиденной перед ним сумки, которую держал Бугай, у заведующего защемило под сердцем.

- Побоялся сказать вам правду. Побоялся сразу сказать всю правду, теперь не поверите, и вдруг в сумке оказалось белье.

Воры украли украшения из сейфа, он забрал самые дорогие себе.

Начальник милиции знал Бугая, он часто рубил дрова у его соседа, ездил за углем. Слышал, что учится в вечерней, имеет невесту.

То, что лежало в сейфе, не имело большой ценности при нынешней покупной способности, при хорошем обороте денег можно было восстановить украденное за неделю-две, а вот драгоценности... И если они у Бугая дома, как он положит их обратно? Что скажет, воры добрые, положили их обратно?

На второй день вслед за Варварой возвратилась сестра, увидев в сумке разные безделушки, решила, что Варвара что-то накупила, нужно отвезти.

Зашла в магазин, накупила сладостей, положила сверху в сумку. Около дома ее остановил милиционер - зам.начальника милиции, посмотрев внутрь сумочки, увидев сладости, отпустил.

В доме были дети, они сказали, что брат у Светы. Ювелир встретил сестру Бугая улыбаясь.

- Вернуть хочешь безделушки. А как они к тебе попали?

- Не знаю! Право, не знаю. Это может сказать только брат. Он вынес ее сумочку, проводив к калитке.

- Если возвращать, скажу, что ты приехал, лучше сам обожди.

- Не могу! Я учусь и работаю.

Малыши решили задержать тетю Свету, спрятав ее сумку, куда прятали дяди. Накупив по дороге сладостей и всего съестного, приготовил ужин для брата, Варвара собралась уходить.

- Мне пора, прошу не шалить, друг друга не обижать, ждать маму, - поцеловав малышей, собрав все в дорогу, не нашел сумки... Дети весело смотрели, как они ищут сумки. Поняв замысел детей, решил их обмануть.

- Где та сумочка моя, куда она убежала, не прячься, выйди поскорее, а то я опоздаю домой!

Она повернулась к детям и спросила: “Кто хочет из вас, чтобы меня поставили в угол? Никто! Значит, это мышки - норушки утащили мою сумку... А вы поможете мне найти ее норку. Чем быстрее найдете, тем больше сладостей принесу вам в следующий раз.

Малыши побежали в комнату, притащили тете Свете сумку.

Утром, вытащив из сумки съестное, поставила сумку на полку, обложив ее книгами. Ушла на учебу, потом на работу. Когда возвратилась домой, в доме все было перерыто.

- Кто-то искал деньги, - сказал хозяин.

- Пусть ищут, у кого они есть!

Хозяйка была любительницей книг. Где бы она ни была, всегда привозила книги. Целая полка книг, многие из них были толстые, в кожаном переплете, серого цвета с золотыми буквами.

Полка стояла на земле и достигала потолка дома. Все верхние книги валялись на полу, а вот книги, стоящие около сумочки, остались на месте.

Вынув из сумочки содержимое, поставила на место, прикрыв книгами.

- Где хранишь свои сладости?

- Возле бога!

- Молодец! Я тоже деньги храню за иконами. Все перерыли, а деньги за иконой не нашли, посмотри, их хорошо видно.

- Значит, бог есть! Он хранит мой дом, мои деньги!

За учебой и работой быстро прошел месяц. Ничего не было слышно о брате, не было писем из дома.

Встав рано утром, когда хозяйка спала, достала сумку. В сумке оказались драгоценности. Задела рукой книгу, она упала, проснулась хозяйка. Увидел побледневшую квартирантку, побежала за водой. Пока хозяйка принесла воды, поставила сумку на место.

- Ты ложись, дочка, отдохни. Замучила я, старая баба, тебя своей работой. Ложись, ложись, я говорю.

Дуня не могла заснуть, она вернула ювелиру сумочку, которую взял ее брат, а как оказалось, другая у нее... После завтрака хозяйка пошла в церковь, оставив свою квартирантку дома. Она проснулась от сильного удара в дверь. На пороге стояло трое. Мужчины подошли к Дуне, а женщина села на табуретку.

- Хреново живешь, миллионерша, иметь такие драгоценности и работать с утра до ночи такой красавице как ты.

- Значит, фальшивая миллионерша!

- Мы поможем стать настоящей. - Стоявший рядом схватил ее за косу, поднял с постели.

- Где сумочка с драгоценностями?

- В ювелирном магазине.

- Была, да сплыла! Может вспомнишь? - проговорил он, подставив нож к горлу.

- Она не у меня!

- У кого?

Дуня, положив свою ладонь на руку с ножом, сдавила ему руку.

- Зачем морочишь мне и им голову, отдали ее тебе, когда вы побывали в нашем доме, вечером. Что, отшибло память от моего удара? - Нож глубоко вонзается в лицо покрасневшего мужчины, ногой ударяет стоявшего рядом, приставил нож к горлу девушки, потом проводит по лицу, медленно парик падает на землю.

Раненый платком старается остановить кровь, упавший бросается на девушку, падает с порезанным лицом у ног сидящей на стуле.

Увидев окровавленное лицо одного и второго, помощник хотел встать, но сильная рука Дуни прижала его к сиденью:

- Сиди, а то прирежу, я вас не приглашала в гости, вы сами пришли. И нож не давала, вы его дали.

Женщина медленно вынула пистолет из кармана, все наклонились в левую сторону. Левая рука Дуни лежала на левом плече пленницы, правую держала перед лицом.

- Такая красивая и богатая, а воришка! Золотая цепочка, крестик на шелковой ниточке, зря надела, можно легко удавить, - левой рукой натянула нитку, пленница схватилась левой рукой выше крестика, правой продолжала вынимать пистолет.

Стало тяжело дышать, пальцы левой руки прижаты к горлу, локоть правой руки - ногой.

- Подари свое богатство и я стану миллионершей.

- Отпусти! Отдам, - еле проговорила сидевшая на стуле. В это время пистолет... Что-то обожгло руку, пистолет упал на землю, она стала задыхаться.

- Скорей снимай, а то, небось, отдала богу душу. Ожерелье и крестик тоже! Можешь оставить сумочку, я не против.

Проверив у пленников карманы, забрав их содержимое, положила все это в сумочку.

- Кто из вас обчистил сейф? - спросила пленницу Дуня, перевязав им раны. - Вы подставили моего братца, и по большой случайности он оказался не в тюрьме. Это вы отправили милицию в дом ювелира?

- Мы об ограблении ничего не знаем. Нам дали задание убить тех, кто будет ехать в повозке в полночь, но мы их не убили, они погибли при перестрелке с милицией. Ювелирный магазин обчистили те, кого нет в живых. Твой брат стоял с лошадью и ждал тех, кто обчистил ювелирный магазин, а мы должны убить их и забрать сумочку.

Заведующий вышел из магазина со всеми своими рабочими и продавцами, проверил замки и ушел домой. Он прошел мимо нас один с сумочкой. Мы, подпилив замок сейфа во время обеда, ждали, когда наступит конец рабочего дня. Вскрыв сейф, мы увидели в нем вместо драгоценностей полный ящичек украшений. Поискав и не найдя то, зачем пришли, разделились на группы. Я вышел на пять минут раньше тех, кого нет в живых. Услышав выстрелы, спрятался. Твой брат почему-то не сел в повозку, а, бросив раненого, ушел. Теперь мы знаем, он спасал тебя. Мои помощники стояли и видели, как ты прошла со своими парнями, как они хотели тебя... Ты не убивала их, они убили сами себя, не без твоей помощи. Это следователь записал в протоколе.

- Что он написал? - переспросила Дуня. - Что убили друг друга? Такое не может быть, это и дураку ясно, удар в спину...

Дуня не договорила, пострадавшие досказали: “Упал на свой собственный нож”! Вот, и это записано в протоколе.

- Откуда ты все это знаешь?

- Следователь разрабатывал план ограбления магазина, а я вскрывал сейф.

- Зачем понадобилось заведующему брать драгоценности домой? Вызвал бы милицию, отремонтировал сейф и не было бы никакой беды.

- В том-то и суть вопроса, почему он это сделал! Как он мог открыть сейф, если мы его закрыли, после того как подпилили.

- Значит, ты проворонил, не закрыл сейф, произошла ошибка.

- Не может быть, это мне подлог, кто-то меня, то есть нас, предал!

- Вы предатели, вы подставили тех, кого нет в живых. Предатель среди вас.

Дуня отпустила своих грабителей. Дождавшись хозяйку, поехала к брату. Нашла его у Светы. Обо всем договорились, а вот что делать с сумочкой и ее содержимым - нет.

Следователь вошел в ювелирный магазин, в кабинете стоял новенький сейф.

- Залечиваете раны, обновляетесь, а мы все топчемся на месте. Хотим закрыть дело. Вы не против?

- Я не против! А сейф просит вернуть украденное.

- Некого искать, виновники погибли, оставив или спрятав ваши драгоценности где-то далеко. Нужно выждать.

- И сколько ждать?

- Может, год, а может, вечность.

Бугай следил, как вошел в магазин следователь. Все то, что рассказала сестра, у него не укладывалось в голове. Он только понял, что первый вор - следователь, второй - его будущий тесть, а третий - он. Трое в живых - это свидетели. Все одинаково виновны, одной веревочкой повиты.

Следователь вышел из магазина, пошел на базар, купил водки, колбасы, фруктов. Побродив еще по рынку, нанял извозчика.... Старик, узнав Бугая, сказал, куда отвез следователя. Когда вошел во двор, из дома вышла девушка с глубоким шрамом вокруг шеи. Открыв дверь, увидел мертвое тело следователя.

Их арестовали обоих. Через неделю получили вышку, на второй день увезли в Сибирь. Вот так перекрестились пути...

Шахтеры остались без воды и пищи. Хотелось пить. Бугай разрешал только смочить губы, прополоскать рот.

- Ваш живот и так полон грязи, если каждого из вас не пропоносит, выдержите до прихода спасателей, останетесь живы. Не загрязняйте свой желудок. Бугай обошел снова шахту, нашел двух энгельсовцев и своих ребят.

Получившие вышку рецидивисты со свирепыми мордами смотрели на большинство оставшихся в живых немцев. Кнур прошел мимо своих врагов, бросил едко: “Этим фашистам везет, даже глыба земли, и та их пощадила. Моя бы воля, я бы вас всех...”.

- Замолчи, Кнур, нечего свою оплошность сваливать на других. Плохо подготовились, не сумели сбить все опоры, в центре оставили все как есть, не тронув их с места.

- Клянусь богом, Бугай, что я сам лично, вот с ними эти опоры сдвинул... Кто-то поставил их на место.

- Того нет, кто это сделал. Он либо погиб, либо сидит в западне, как и мы.

- Кто он? - спросил у Хворостинки Бугай.

- Вундеркинд!

- Почему ты так думаешь?

- Сделав свое дело, мы убежали с опасного места. Вдруг я услышал крик о помощи. Голос Роберта я хорошо запомнил, вот почему он оказался сзади нас, когда началась потасовка.

- Тем, что мы живы, обязаны ему. Мы не побежали в западню для немцев, обвал произошел в незапланированном месте, он похоронил наших ребят. Немцы остались живы.

Немцы бежали друг около друга. Шахтерские лампочки бледным светом освещали каторжан, оставшихся в живых. Каждый держал в руке кусок породы.

- Можете нас убить, но это было так...

Немцы ждали зова к мщению, каторжники стояли молча.

- Всем отойти на свои места. Не хватало нам только драки. Мы и так на грани смерти. Мы все смертники, я получил вышку, они тоже приговорены к пожизненному заключению. Наше освобождение - это смерть.

- Может вам, немцам, легче, кто-нибудь из вас сможет когда-нибудь выйти отсюда, но я уверен, это будет не скоро. Вы высланы на вечное поселение, у вас нет прав, у нас тоже их нет, мы сидим на одной вышке, на одном уровне. Если мы выйдем отсюда живыми, клянусь богом, я буду бороться за наше освобождение. Клянусь богом, - сказал Фишер, - что я все расскажу, как вы готовили завал, ускорю ваше освобождение, вы получите вышку - расстрел.

- Это вы, немцы, так думаете, а ваш вундеркинд думает по-другому. Во всех диверсиях обвинят вас, немцев, фашистов. Молчание - это наше спасение, наше освобождение.

- Он не мог такое сказать, так как его нет в живых.

- Жив Роберт, я его спас, сейчас пойду посмотрю, как они там. Вас я нашел позже, вы не знаете, какая опасная дорога к его конуре. Если мы умрем от голода, он выживет, у него все есть... А выжить я ему помогу. У него и его отца больше человечности, чем у нас всех вместе взятых. Такие люди должны жить, мы должны помочь им выжить.

Робертус с инженером вышел наверх, вслед за ними из шахты поднялся высокий столб пыли. Собрав спасателей, инженер снова полез в шахту. Один за другим спускались шахтеры на расчистку, ремонт шахты.

На третий день сыпучий грунт остановился, шахтеры продвигались вперед, очищая проход, крепильщики ставили опоры. Из-под земли подняли каторжников, среди них не было Бугая и еще четырех человек. Около каждого лежал лом или в руках был кусок металлической породы.

В дальних забоях тоже были завалены проходы. Еще два дня понадобилось шахтерам для очистки проходов и поиска оставшихся людей.

Тяжело дыша, Робертус шел за инженером... Неужели Роберт погиб? Неужели упали все в шахтные шурфы, ища выхода?

- Не переживайте, Виктор Филиппович, ваш сын жив. Раз их нет здесь, их увел Бугай к сыпучему проходу. Там у него есть маленький тайник с водой и пищей.

В указанном инженером месте сидели оставшиеся в живых, но среди них не было Бугая и Роберта. Ослабевших и больных выносили из шахты, а инженер с Робертусом пошли к падающим камням. В маленькой конуре крепко спал Бугай, рядом сидел Роберт.

Роберт толкнул Бугая в плечо, тот открыл глаза и увидел инженера.

- Я знал, что вы придете сюда. Только вы один хорошо знаете шахту. Неделю тому назад я дал клятву, что буду бороться за свое освобождение, постараюсь выполнить эту клятву... Отправьте нас, оставшихся в живых, на фронт...

- Отправить вас всех, в том числе и тебя? Вы устроили драку, вас будут судить.

- Я был наверху вместе с вами, я закаливал ломы, когда вы были возле кузницы с Робертусом. Те, кто остался жив, тоже...

- Докажешь следователю, буду просить об отправке тебя на фронт. Мы много лет в одно и то же время спускаемся в шахту, твои повадки я знаю... На многое не надейся... Но есть для тебя одно спасение... Ты спустился в шахту перед началом драки, спасая Роберта, ты спас своих врагов, погубил своих товарищей. Четыре опоры Роберт поставил на место.

- Да, я это сделал. Больше не мог. Спешил предупредить, чтобы люди не шли по этому проходу.

- Кто остался из твоих в живых? Это те, которые были с тобой, но они не любили тебя и твоих дружков. Не хотели принимать участия в драке. За твою смекалку и героизм, за спасение тех, кто остался жив, помещу тебя в лазарет. Там ты отдохнешь, подкрепишься... Будет время на размышления, твоя судьба в руках следователя и тех, кто остался жив.

- Спасибо за добрые слова, я не виновен в этой трагедии, не хочу быть снова под следствием. Убегу на фронт, мне знакомы здешние выходы.

Следователь, подошедший позднее к пострадавшим, слушал спор Бугая с инженером.

- Ты уверен, что окажешься наверху раньше нас или выберешься наверх через свой тайник? Если ты это сделаешь, обещаю отправить на фронт дня через два.

- И меня тоже? - спросил Роберт.

- Малыш, ты хочешь испытать судьбу вместе со своим спасителем? Тогда пробуйте, я свое слово сдержу!

Главный инженер начал работать в этой шахте до революции. Здесь и теперь спускали в шахту каторжников, получивших вышку. Приходившее сюда пополнение занимало места ушедших в иной мир. В войне с немцами требовалось в четыре раза больше угля, чем выдавала шахта раньше. Добыча угля велась вручную, на каторжный труд получивших вышку начальство не обращало внимания. С появлением огромной массы немцев и сортировщиц-женщин ритм работы изменился совсем. Бывшие шахтеры-немцы отказывались брать лом, требовали отбойных молотков, изменить условия труда.

- Мы не каторжники, мы выселенцы, когда-то придет и наше освобождение, как тогда вы будете смотреть в глаза людям?

Работники НКВД и МГБ показывали документ - выселенцы без права возвращения на Родину: “Мы должны вас кормить, поить, одевать. Родился - приняли роды, умер - похоронили”.

Стоило только беглому появиться в тайге, любой чукча мог его подстрелить.

В шахте люди остались навсегда, их убивали сами каторжники во время драки, личных споров, за старые долги на свободе. Не знающему шахты нельзя было выйти за пределы своей зоны. Каторжники, словно волки, набрасывались на свою жертву исполнить мужские надобности. Если мужик был крепким, не поддавался, относили в шурф или засыпали породой, успокоив ломом по голове.

Игнат Владимирович знал хорошо шахту, бараки, где жил рабочий люд, но окрестности не знал, хотя и был охотником-любителем. На сотни километров вокруг только лес, где-то в глухой тайге маленькая деревушка или село чукчей.

Бугай прехорошенькую идею подбросил: как выйти из шахты тайком. Он, видать, знает то, что неведомо ему, нет обозначенной на карте шахты, колодцев, шурфов, потайных лазеек.

И в старые времена один-два каторжника исчезали. А теперь, когда шахта, словно муравейник, ожила, наполнилась бесплатной рабочей силой, в основном крестьянами, потери, исчезновения рабочих увеличились пропорционально увеличению рабочей силы.

Каторжников, участвующих в срыве добычи угля, ждет вышка. Это работа КГБ, а вот замыслы Бугая... Неужели он думает подняться по колодцу вверх по сыпучим пескам? На это решился бы только сумасшедший. Если это так, то нужно отговорить Роберта. Роберт еще ребенок, он пожизненно выслан и никто его не пошлет на фронт.

Игнат Владимирович пошел посмотреть на сыпучие пески. Пока будут выносить ослабевших от голода шахтеров, можно успеть побывать около старого заброшенного колодца. Этот колодец начал рыть его отец, когда он родился, они были сверстники.

Следователь интересовался другой стороной. Куда исчезают люди? Был шахтер-каторжник, пошел на работу, спустился в шахту и не вернулся. Редко находили, а в большинстве случаев не пытались, особенно после того, как искатели сами погибли в зоне падающих камней.

Если убивали каторжники своих, то где-то и трупы хоронили, а если убегали... Тайну раскроет Бугай.

Все просидевшие в шахте еле двигались, и только двое были здоровы. Они выглядели лучше, чем те, кто их спасал. Бугай расстроил им карты.

Больше ста метров глубины имел колодец. Были ли в нем ответвления, никто не знал, первый год, когда сюда пришел Бугай со своими напарниками, Бугай пытался вылезти наверх, но не хватило сил, испугался. Теперь он готов умереть, вырваться отсюда, но не быть заживо похороненным.

Сколько было парней таких, как он: сильных, ловких, всех забрала земля-матушка. Одни уходили, другие приходили, одна идея сменялась другой. Каждый вновь прибывший учил стариков по-новому, тому, чего не знали потерявшие связь с людским миром. Бугай готов был принять смерть: “Если не выберусь наверх, отпущу Роберта, сам брошусь в соседний колодец”, - думал он. У него была целая неделя подготовки к бегству.

Он забивал ежедневно несколько гвоздей в стенку колодца, по которым можно было подняться вверх. Московские альпинисты, врачи, много народу потрудилось, чтобы выбраться наверх, но на полпути срывались, падали и разбивались. Больше никто не решался на этот безумный шаг. Осталось ему с Робертом несколько метров, и он свободен... Но их откопали раньше, чем он думал.

Инженер со следователем ушли позднее всех. Шахту очистили, но крепления не поставили, не спустили в шахту лес.

Шахтерский городок расширялся, в нем появилось много женщин. Если раньше женщин держали для случаев, для снятия стресса мужского, чтобы сами себя мужики не калечили, а теперь свыше пришел приказ - давать согласие на создание семьи. Весь край населен выселенцами, их стало больше, чем коренного люда. Советская Армия побеждает нечисть. Каторжане, враги народа, особо опасные, пятая колонна, разбросаны по всей Сибири и Казахстану. Пусть множатся, обогащают этот пустынный край. На смену им стали прибывать целые эшелоны пленных немцев, они опасней врагов народа.

Начальник шахты, узнав, что сегодня два человека, выходцы с того света, хотят подняться по старому заброшенному колодцу вверх, только улыбнулся.

Игнат Владимирович положил на стол план шахты, показал место, где находились двое.

- Я видел тех, кто остался жив, им нужно лечение. Вы думаете, что те двое лучше их.

- Вы знаете все возможности Бугая!

- Какой бы он ни был, он человек, откормите, дайте отдохнуть, потом проводите со следователем свои опыты. Мне нужен план. Лучше б подумали, как лучше выбить лишнюю тонну мяса.

- Где обещанные отбойные молотки? Мы добываем уголь дедовским способом. До сегодняшнего дня жизнь каторжника ничего не стоила, мы его только кормили. Теперь разрешили иметь семью, пойдут дети... Мы не готовы к этому. В тайге есть много плодородных полей, подумайте, как организовать подшефное хозяйство.

- Среди осужденных много выселенных из колхозов, совхозов. Это бывшие хорошие учителя, врачи, инженеры. Мне нужен список этих людей.

- Это немцы, вечные выселенцы.

- Ну и что же? Мы тоже немного похожи на них. Вы тоже, Игнат Владимирович, уже вечность работаете на шахте. Она стала вашим домом.

В шахте больницы не было, заболевшего отправляли назад в тюрьму, где он умирал. Те, кто не хотел больше жить, распоряжались сами своей жизнью, бросались в колодец.

Энгельсовцев поместили в новый барак, туда силком привели Бугая с Робертом.

Бугай увидел следователя, буркнул: “Я вам верил, а вы, - не договорив, взял Роберта за руку, - мы самовольно сделаем восхождение”.

- Хорошо, что верил, поверишь и на этот раз. Начальник отделения сказал, что Ваше восхождение состоится, когда вы восстановите свои силы.

- У меня для тебя есть секрет. Он поманил к себе Бугая и что-то сказал: сначала Бугай покраснел, хотел что-то сказать, потом поднял высоко голову, засмеялся. Смеялся и следователь. Вдруг он замолчал и по его щекам потекли слезы.

- Зачем вы так смеетесь надо мной? Однажды я испытал эту радость, меня предали и по сегодняшний день я ничего не знаю о ней, о своем доме.

Бугай упал на колени, долго плакал, подошел к кровати, на которой были белые простыни и подушка. Нежно погладил, несколько раз присел и встал с кровати.

- Господин следователь, какой сегодня год, сколько лет я не спал по-человечески?

Снова из шахты не поднялись двое. Были в забое, обедали, потом пошли по нужде и пропали.

Начальник милиции вызвал следователя.

- Бегут, исчезают один-два в неделю, это много, нужно положить этому конец. Забить, засыпать проход падающих камней.

- Инженер против, проход падающих камней - это хорошая вентиляция, шахта существует уже второе столетие, ни один человек не задохнулся.

- Тогда ищите пропавших.

- Я вездесущ, даже если весь лагерь спущу вниз, и то эта масса людей покажется под землею горсточкой. Наша шахта - это целое море без воды.

- Что показал допрос?

- Ничего! За исключением того, что у одного оторваны яйца и повреждена мошонка.

- Загниют яйца, сознается!

- Покончит с собой - это не впервые, но не сознается! Вы же знаете обреченных, они не предают друг друга.

- А что прикажешь мне делать, куда я буду отправлять твоих исчезнувших?

- Они уже в раю.

- Хотелось бы верить, пока ни один не ожил... Не дай бог. Что у вас там с Бугаем? Окреп? Я не против, пусть испытает свою судьбу.

Утром Виктора Филипповича не выпустили в шахту, отослали к инженеру. Перед встречей с инженером Виктор Филиппович решил проведать сына. Врач пил чай, Роберт кипятил шприцы, раскладывал в пакетики лекарства.

- У меня свободный час, в десять буду у инженера, - сказал Роберт.

- Снова пропали люди.

- Откуда ты это знаешь, сынок?

- Будут агитировать стать... Никем не хочу быть... Хочу быть рядом с тобой.

- Ты стал выше и шире в плечах, чем я. Сколько же мы сидим?

Этого нам никто не скажет. Тюрьма - это закрытая книга, открой и сколько узнаешь всего... Даже день и год.

- Да! День и год.

- Кажется, я всегда вас нянчил, носил на руках. Уже старею. Где мать, Эльза и Йосиф? Не послушался Николая Петровича, был бы Иосиф с нами.

- Ты хочешь, чтоб и Эльза была, папа, как те, в соседнем бараке? Они получили вышку...

- А мы с тобой что? Та же вышка, возврат домой через 20 лет каторжной работы. Мы свободные каторжники.

- Прости, сынок! Давай поговорим о другом. Ты пойдешь с Бугаем?

- Пойду!

- Лучше откажись, многие пытались... Да! Они поднялись, но они не вышли наверх, они поднялись на небеса.

- Хочу испытать счастье! Лучше раз напиться живой крови, чем век питаться падалью...

- Это русские слова, мы немцы, мы выше всего этого!

- Чего выше, кого выше? Я хочу быть на свободе, не хочу подохнуть здесь в шахте.

- Война не вечна, скоро придет и ей конец. С окончанием войны закончатся и наши страдания. Вчера получил письмо, мать здорова, работает на лесосплаве, на реке Салиха, где мы делали просеку.

- А как ленинцы?

Робертус промолчал, отошел в сторону, вытер слезу: - Бабушка, твоя тетя умерли.

- А ... что с малюткой?

- Отдали в детдом. Никого в Ленине из немцев не осталось, только военнопленные.

- Какие военнопленные?

- Наши немцы. Пленные немцы гитлеровской армии. Советская Армия побеждает, немцы отступают.

- Сегодня услышал, что скоро нас уберут из шахты, наши места займут пленные немцы.

Энгельсовцы поднялись, сели на кровати, слушая разговор сына с отцом.

- Теперь стране нужен хлеб, скоро будут сеять, все мужики на фронте, строят заводы, фабрики, работают в шахтах.

- Ты сказал, отец, что ленинцы остались одни, это значит, деревня осталась без мужиков. Дай письмо, хочу сам прочитать, что пишет мать.

- Не я получил, получил сосед...

- Пойду с Бугаем, хочу проведать мать, сестру, брата.

- Они не отпустят! Те, кто побывал на этой шахте, имеют право только взойти к небесам. Я слышал, что Бугай впервые за все время промочился. Это правда?

- Да, отец! Он силен, неглуп! Глупым его сделала шахта, она превратила его в рабочий скот. Ему пообещали, если он выйдет наверх, получит самую красивую и здоровую бабу. Он плакал не от радости, а от горя...

- Виктор Филиппович! Перед спуском в шахту, когда впервые на шахте появились эти красотки, солдаты говорили: “Для вас, мужики, привезли, для снятия стресса, чтоб своих в задницу не пихали”.

Женщины сортируют уголь, пробовал к ним подойти, набросились, как стая волков. “Тебе тоже нужна баба, соскучился по пирожкам, так получай их!”. Подняли бабы лопаты и ко мне...

Я спросил: “Бабоньки, какое число, месяц, год?”. От моих слов бабы опустили лопаты, перекрестились.

- Сколько сидишь ты, мужичок? - Не знаю, - ответил я бабам. - Нас выслали с Поволжья осенью, в начале войны. Сколько сижу и где сижу, не знаю!.

- Я тоже, я тоже, - закричали бабы, - из какого ты хозяйства? Родом откуда?

- Энгельсовцы мы! Виктор Филиппович и его сын Роберт тоже.

Роберт в это время проходил мимо с кирками и лопатами.

- Посмотрите на его сына, это меньший Робертус. Красивый и сильный, как отец. Здесь на каторге тоже мечтает о большой жизни, учит, как жить, как работать и любить.

- Ты его знаешь?

- Сидела за одной партой, он пошел учиться, а я работать.

Узнать что-то другое, новое, не смог, появился инженер, я ушел, после завала в сортировочной их не видел.

- Но там все наши.

- Какая она из себя?

- Кто?

- Та, о которой вы говорили, с которой я сидел за партой.

- А ты не помнишь?

- Нет! Я дома сидел с сестрой, потом уехал учиться дальше. Какая она из себя?

- Баба и есть баба!

- Почему вы о ней так сказали?

- Что тебе я могу сказать, посмотри на меня, я моложе тебя, а выгляжу стариком. Может, она тоже красивая, голубоглазая, с черными, словно смола, волосами, но выглядит бабой лет полста.

После побега пятерых из лагеря и исчезновения троих в шахте было собрано экстренное совещание. Москва требовала развить подсобное хозяйство своими силами, урезали поставку продуктов на третий и четвертый квартал. Шел разговор о соединении семей немцев, работающих в угольной промышленности.

- Немцы-выселенцы работают наравне с каторжниками, получившими вышку. Это было нам на руку, мы всех гребли под одну гребенку. Сегодня стоит перед нами серьезная задача, как распределить труд переселенцев-немцев и пожизненных заключенных.

- А какая разница, те и другие враги народа, они не получают за свой труд ни гроша, они имеют право только на труд. Даже умирать мы отправляем подальше от шахты.

- В скором времени правительство разрешит соединить семьи немцев, и я, как начальник шахты, должен выполнить это постановление.

- Я не знаю, что это за постановление, но как мастер скажу, до появления здесь женщин было намного легче работать. Вы привезли динамит в шахту, не сегодня-завтра он взорвется.

- Вчера оторвали мужику яйца, а сегодня оторвут голову.

- Заверяю вас всех, что ваши яйца останутся целы, а вот баб немецкой национальности не опускать в шахту. Здесь полно их мужиков.

Следователям найти исчезнувших, а то, не дай бог, самих отправлю за убежавшим. Отделу кадров подать мне дня через два список орденоносцев немцев.

- Вы правы, Игнат Владимирович, пора провести ревизию в падающих камнях. Если исчезнувшие убиты при мужской ссоре, то нашей следующей задачей будет прекращение самосуда. Если бегство - наказать всех, кто разрабатывал план и кто убежал.

После совещания в кабинете начальника шахты остался инженер Салиев со своими мастерами и старший следователь.

- Разрешите один вопрос, товарищ начальник. Я мастер-наладчик, около падающих камней работаю, никогда не видел ни одного шатающегося шахтера по моему участку. Никто ни разу не бывал около заброшенного колодца. О каком вознесении идет разговор?

- О вашем участке. Оттуда, от этого чертового колодца, можно сказать шурфа, идет основная вентиляция шахты, там сотни потайных проходов. Многие обозначены на карте, те, которые прорыли каторжники, их знают только те, кто их рыл, или искатели свободы, как ваш Бугай и младший Робертус.

- Допросить! Скажут!

- Это мы уже делали. Проведем новый эксперимент, проверим все вокруг и сделаем восхождение.

Роберт собрал все свои вещи, положил около кровати. Отец почему-то не вернулся вечером домой, многие видели, что он приходил, побыл и ушел. Хотелось написать письмо перед восхождением.

- Зачем волновать отца? Вернусь, все расскажу, - подумал Роберт.

Обещал прийти Бугай, но его тоже нет.

И только к обеду за ним пришли: Бугай ждет возле кузницы.

Подошел, поздоровался, здесь работали его земляки. На полу лежало много железок, крючков, колец.

- Зачем все это?

- Вам для восхождения.

- Колодец узкий, я пробовал, можно при помощи рук и ног взойти. Я лазил, сделал тридцать шагов.

- Тридцать и еще столько же полсотни раз. Я лазил, поднимался в горы, немного знаком с альпинизмом. Там небо, простор, а у вас одни неудобства. Даже присесть и прилечь не сможете.

Бугай сказал, что на стенках исчезли ваши гвозди, а это значит кто-то есть наверху.

- Ты уверен, что выше твоих тридцати шагов нет боковых лазеек, хотя бы десять метров?

- Не уверен! Там с правой стороны большой выступ, за ним можно только пролезть.

- А если там те, кто исчез... Значит, я на свободе!

- Нужна одежда! Нас будет ждать инженер, бежать мне не надо.

Этого шурфа-колодца на карте не было. Салиев сидел над планом шахты, определял место выхода Бугая с Робертом. Его отец и он часто поднимались на эту высоту, покрытую густым кустарником со старыми девственными соснами.

Слышал от родителей, что тот, кто взойдет на вершину этой горы, никогда не возвратится домой. Ее так и назвали - гора исчезновения.

Еще в детстве их сосед решил со своей семьей взойти на гору. Односельчане отговорили, что она заколдована и кто решится взойти, тот уже не вернется.

Дед-отшельник говорил, что на вершине горы имеются залежи камней. Они лежат в небольшой лунке, но стоит стать ногой на подножие этой лунки, тебя проглотит подземный змей... Только эхо долго отзывается на крик попавшего в пасть змея, даже у подножия горы слышен его крик.

Они выйдут на вершине горы, - он долго думал, - потом сам себе сказал, - проглотит их змей!!! И долго будет слышен крик у подножия горы.

- Папа! Кто закричит, какой змей проглотит попавшего в беду, и почему долго люди будут слышать его крик?

- Это гора над шахтой, в которой я работаю. Это легенда о тех, кто пытался из шахты выйти через колодец на вершину этой горы.

- Я разгадал, сынок, тайну этой горы, тайну колодца и его боковых проходов.

- Мы с Бугаем тоже знаем много тайн об этой горе, - сказал Роберт. - Вершина ее покрыта мхом, так как огромные деревья закрывают от нее солнце. Но бывает, что солнце освещает дно небольшой лунки и она блестит... Вчера вечером мы добрались до вершины горы, было поздно, у подножия была уже ночь. Сегодня мы пойдем раньше и обязательно спустимся вниз. Сколько золотистого блеска... Так и манит прийди... прийди.. прийди... Ты еще не видел столько золота. А ты, папа, говоришь, что внизу сидит змей, который хватает смельчаков и проглатывает.

Игнат Владимирович побледнел. Жена, увидев побледневшего мужа, помахала платочком... - А ну, мои близнята, марш отсюда, доведете отца со своим золотом до инфаркта.

- Это правда, жена, они правы. Эта гора золотая, для них она золотая. Это приманка для простаков. Сколько людей погибло, не счесть... Одни пытались добыть золото, другие свободу. А в итоге... Он замолчал, повернулся лицом к окну...

- Что в итоге? - спросил сын отца.

Одного сына отослал в шахту к следователю с запиской, со вторым пошел к золотой горе, взял с собой десяток солдат.

Из колодца доносился шум, он отдавался ревом медведям у подножия горы. Отдыхающие, собирающие грибы, ягоды, услышав шум, прислушивались, складывали свои вещи, забирали корзины, уходили подальше от ревущего медведя.

Любители поохотиться в запрещенное время снимали с плеча ружье, прислушивались к реву медведя, бежали навстречу ему. Побегав по кустарникам, ободрав руки, ноги, выплюнув несколько крутых словечек, прятали свои берданки и убегали подальше от ревущего невидимого зверя.

Солдаты, спилив несколько деревьев, положили на вершину горы, крепко привязав к ним веревочную лестницу, второй конец которой спустили в пасть змею.

- Игнат Владимирович, разрешите спуститься вниз, сколько там золотых камешков и как они блестят!

- Разрешаю, сержант, но боюсь, что назад не вернетесь. Посмотрите!

Из колодца вылез человек, его осветил дневной свет. Он полуслепыми глазами осматривает все вокруг, хватается за золотой венок, золотую шейку, можно так сказать, шурфа, и вдруг ему обожгло руку. Он схватился второй, то же самое. Перешагнуть нельзя, везде золотые гвозди. Он наклонился, задел венок. Пронзила острая боль, ноги поскользнулись и беженец возвращается назад, а вслед за ним и те, кто стремился к свободе.

* * *

Получив записку от Салиева, следователь подошел к Бугаю.

- Читай!

- Ничего не пойму! Причем здесь золотая шейка, самое трудное это подъем, а шейку я одолею.

Передав записку Роберту, стал надевать на плечи рюкзак...

- Для нас главное не подняться наверх, как мы думали раньше, а перешагнуть венок колодца, ты понял? - сказал Роберт, похлопав по плечу Бугая, помог ему надеть рюкзак.

Воронка колодца утыкана острыми гвоздями, режущими предметами, крючочками, которые не дают подняться вверх.

- Объясни понятней! У меня одна мысль в голове... Добраться до вершины... Что я там увижу, что меня ждет?

- Ловушка. Ты выходишь на свет, ослеплен, возбужден, становишься на шейку колодца и сотни гвоздей вонзаются в ногу, хватаешься за выступ колодца - колешь руки... В итоге становишься на воронку колодца, ноги скользят и ты летишь вниз, увлекая за собой тех, кто поднимался за тобой.

- Рассказ понял, ловушку уловил, советуешь не лезть.

- Обследуем боковые норки, поднимемся вверх, там нас будет ждать Игнат Владимирович. Он все сделает, чтоб мы попали в ловушку.

Медленно поднимаются вверх два смельчака, иногда они останавливаются, исчезают в боковых проходах, снова появляются, поднимаются вверх.

На отметке тридцать, где был выступ, силуэты исчезли, только было видно круглое голубое небо. Прошло минут пять, на наблюдавших снизу упала тень, смельчаки спускали человека на веревке, обвязав его веревкой вокруг.

Спустив беженцев вниз, пошли по следам двоих. Это были свежие следы... И вдруг они оборвались. Роберт отошел назад, лег на живот, стал стучать молоточком по полу...

- Там ловушка, еще шаг и я бы упал вслед за ними.

С левой стороны было много проходов. Стало холодно, подул свежий, пахнущий хвоей ветер. Здесь вентиляционные шурфы, которые питают чистым воздухом шахту.

Подниматься стало тяжелее, стены утыканы острыми шипами, колами, они рвали одежду. Бугай, поднимавшийся впереди, встал на один гвоздь, он опустился вниз, вместо него у него над головой повисло два крючка. Расставив ноги, уперся ногами и спиной в стенку, стал тянуть к себе повисшие над ним крючки. Ушедший гвоздь стал на место, что-то щелкнуло, теперь гвоздь сидел крепко в своем гнезде, крючки повисли.

Несколько раз показал Роберту, как поставить гвоздь на место...

Отгадав загадку, он пошел быстрее вверх. Роберт потянул веревку, дал понять Бугаю, что нужно остановиться.

- Чего тебе, мы и так много потеряли времени.

- Это ловушка! Дальше будет наоборот и мы полетим вниз.

- Проверю крючки, они мне тоже не понравились, другой изгиб. Закрепив себя, набросив несколько петель на забитый гвоздь, ухватился руками за крючки, стал тянуть к себе, снизу и сверху образовался зонтичный круг из острых спиц.

Двадцать минут ушло на обследование стенки, поднялись к новым вентиляционным шурфам. Здесь метров десять от основного была большая пещера, посередине которой стоял стол и скамейки. За столом в сидячем положении было три скелета, около ног лежали шахтерские лампочки.

Роберт собирался последовать за Бугаем, как услышал голос: “Стой!” и в спину приставили ружье. Остановился и Бугай. Он долго смотрел на стоящего за спиной Роберта человека, потом сказал:

- Ты тоже, Володя?

Обняв друг друга, сели на полу.

- Тебе здесь не пройти, заградительный барьер не даст вам подняться ни на метр.

Владимир встал, показал боковой тайник: “Поднимемся по нему, потом снова по шурфу”.

- Вчера мы добрались до вершины, там стояли дети, любовались блеском золотых гвоздей. Когда они ушли, мы, словно взбесившиеся лошади, стали подниматься наверх. Я чуть отстал, моя веревка зацепилась за большой крючок и я никак не мог освободиться. В шурфе стало темно, они достигли вершины и вышли из колодца. Я услышал крик “Золото!”, потом рев медведя. Мимо меня пролетели, падая вниз, мои товарищи. С вершины падали на мое тело капельки крови.

Жажда свободы толкала меня вперед, я вылез, ослепленный солнцем, остановился... Рев медведя стих, только птицы нарушали тишину тайги.

Я прислушался, понюхал... Услышал запах крови, кровь еще капала вниз. Закрепив себя, я стал молоточком стучать по золотым гвоздям, по венцу шурфа... На светящийся сверкающий на солнце гвоздь набросил веревку... Стало темнеть, мне захотелось пить и есть.

Поймав несколько больших крыс и зажарив их, выпив немного спирта, я уснул. Проснулся от того, что наверху работали люди. Они ждут вас, вам стоит ухватиться за веревочную лестницу и вас подхватят солдаты.

- А ты что, остаешься?

- Нет, Бугай, я не останусь, я проскочу вслед за вами. Я мертв и они искать меня не будут. Я богат и с этим богатством буду жить на свободе. Володя, показав на рюкзак, забросил его за спину.

Целый день инженер с Робертом и Бугаем составляли план вентиляционных ходов. Окончив работу, Роберт пошел навестить отца. Везде стояла охрана, на территории лагеря не было ни души. Отца тоже не было. Как ушел день тому назад, так и не возвращался.

Возле второго барака стояло много охранников. В этом бараке жил его пациент, видевший его одноклассницу. Солдаты пропустили врача, только спросили: “А где его сумка?”.

Первая секция барака была самая теплая, хорошо освещенная солнцем. Около нее росли две великанши сосны, которые не могли бы обнять три богатыря.

Открыв двери, он услышал запах крови и йода. На нарах лежало много больных, возле которых ходил врач.

- Ты поздно вернулся, Роберт, самое главное упустил - “Взятие плюшки!”. В бараке разразился смех.

- Зря вы так говорите, гражданин врач, мы не хотели ничего брать, просто Кошкин немного лишнего хватанул, и, не договорившись с бабой, повалил ее при всем народе. А бабы какие, на свободе они смирные, а здесь, в клетке, словно лев на свободе, не клади им палец в рот, откусят.

- Хороший палец, посмотри на него, Роберт, что эта чертовка, твоя одноклассница, сделала. Думаю, до женитьбы не заживет. Когтями распорола, разрезала хрен, словно ножом прошла по живому телу.

Сняв простыню, показывает на живот и половой член.

- А голова вся в болячках, если парень не рехнется, считай заново родился.

- Не обращай внимания на него, Роберт, я с ним уже десять лет сижу вместе, он и не такое переносил. Наверно, больнее было, когда псих в первый год нашей сиделки в его задницу полметровый хрен всунул.

Кошкин не остался в долгу, граммов двести откусил у психа, думали, не выживет. Ему бабы сегодня все бока обломали, убегая от них, нынче не голову защищал, а боялся, чтоб остальную колбасу твоя сероглазая не отрубила.

Решили вдвоем насытиться одним пирогом. Хороша баба, с виду смирная, тихая, а как секачом орудовала, нашему брюхатому даже палец отрубила.

Роберт медленно подошел к своему пациенту, взял за пояс и поднял.

- Погоди, горячая ты голова, успеешь меня покалечить, ведь я твою спасал, за что мне проломили голову... Лучше дослушай до конца. Их окружили вышаки...

- Расскажи сначала, мы послушаем. Такого еще не было у нас, чтобы бабы нашу ношу отрезали. Когда мужик мужика, было, что хрен с мошонкой отрывали. А тут бабы. Ведь они тоже живые... Они для этого созданы.

- Но не при всем народе!

- А им что, если дурная голова. Голова не работает, когда хрен стоит, она болтается.

Мужики засмеялись.

- Прихожу я в свою конуру, там один только Васька. Спрашиваю, а где все? Отвечает: пошли на охоту. Нынче бабы на работе, остались только дежурные.

Я видел твою, сразу сообразил, что дело пахнет керосином, надо девок спасать. Не только девок, а и парней. За такие вещи сгноят в яме, не рад будешь, что и на свет божий родился.

Нахожу лаз, где они прошли в женскую половину, и что вижу. Лешка топчет свою, словно петух курицу под забором. Сначала она немного не то... Но потом ее разобрало... Забыл, зачем пришел. Думаю, побегу скорее, авось и мне немного перепадет. С того дня, как попал сюда, ни одну бабу не трахнул, и меня тоже никто, кому дохлятина нужна. Женоебам подавай пухленькую, а не мою обосранную задницу.

Слышу крик, открываю дверь и что я вижу: Кошкин прыгнул на лежащую бабу, расстегнул свои брюки, достал свою морковку, а она его хвать за морковку и вогнала в него свои коготки. Он ей в морду, а она отодвинула голову, перебросила через себя. Упал бедный Кошкин вниз головой между нарами. Голова внизу, а ноги вверху. А тут еще рядом лежала качалка, хорошая, крепкая, на которой не только одежду вешать, а можно было бы ей и Кошкина повесить.

Другие тоже последовали примеру Кошкина. Смотрю и глазам не верю: одни дерутся, другие е.... Я рассмеялся. А что такое смех в таком деле? Это сухой мох в тлеющем костре.

Бабы спохватились, ожили, схватили что было под рукой, давай защищаться. Вот, блин, думаю, убьют они нашу Кошечку. Я к ним и так и сяк: девочки, хватит вам, убьете мужиков... Надо же было сказануть: “А кто вас топтать будет...”.

Вошел защитником, а убежал как кот, лизавший сливки. Девочки прогнав своих псов, помахали мне на прощание своими ручками, а вот мои бока от их ручонок болят и руки не могу поднять.

- Упустил, Роберт, ты концерт. Упустил самое главное, не как мужик, а как врач. Ты скальпелем мой палец еле разрезал, чтоб удалить болячку, а она когтями разрезала такую вещь, такую болячку удалила, наша Кошечка век будет помнить.

Врач говорил, что пойдет посмотреть на курочек, сходи и ты, будь осторожен, она еще не остыла, может не принять тебя. Но как врачу разрешит посмотреть на свои болячки.

Роберт подошел к Кошкину: “Ты ее побил?”.

- Да! Она меня!

Врач засмеялся, Роберт, застеснявшись, отошел в сторону.

Врач вынул из сумки халат.

- Возьми, надень, не дай бог, девки не остыли, кастрируют без скальпеля.

Увидев врача, охрана отошла в сторону, пропустив их в женский барак. За ними в барак вошла дежурная.

Из окна девушки увидели подходящих к бараку мужчин.

- Гильда, смотри в окно, кто идет, идет твой желанный, твой любимый.

Девочки столпились возле окна. Смотрят, как охрана смеется, пропускает врачей.

- Ничего, высок, строен, красив. Такому, Гильда, не покалечишь хрен. Девочки засмеялись. Гильда, покраснев, села, закрыв пылающее лицо руками.

- Здравствуйте, мои ангелочки, редко я у вас бываю, а сегодня попросил меня Роберт сводить его к вам. Он мой самый лучший, единственный помощник. Говорит, что здесь живет его землячка. Кто из вас землячка? Такие земляки, как он, редко даже в таком месте бывают. Ну, живее отзовитесь. Боитесь сознаться? И что мы будем делать? Он повернулся к дежурным.

- Лейтенант Галочка, может вы поможете решить этот вопрос?

- Гвардии лейтенант, товарищ врач! Помочь - я вам помогу. Я бывала в бою и знаю, что такое женская робость. Найду вашему Роберту землячку. Если она красива и статна, как вы, разрешу подарить букетик цветов.

- Встать всем, построиться.

Девушки встали в ряд.

- А теперь разденьтесь, вас осмотрит врач, гвардии капитан...

- Галочка, что вы, сегодня им не до осмотра.

- Кому сказано, а ну, живо, а то голяком погоню на проверку прямо в больницу.

Все стали расстегивать пуговицы. Гильда стояла раскрасневшись, со слезами на глазах.

- Застегнуть пуговицы, разойтись. А ты, красная девица, иди сюда, как зовут, откуда родом?

Гильда, заикаясь, плача, ответила на вопросы.

Роберт сделал шаг вперед... Сколько времени он не видел женщин, с того дня, как спустился в шахту.

Она подошла к нему. Слезы бежали... Не знала, что сказать, как повести себя с человеком, которого видела в институте несколько раз и четвертую четверть в выпускном сидели за партой. Он младше на два года, а выглядит он молодо, она старухой.

В бараке стало тихо, все вышли, оставили земляков один на один.

- Ты помнишь меня, Роберт, помнишь, как дергал мои косы, подставлял подножки, когда мы бегали на физкультуре, бросал репейник мне в косу?

- А ты однажды рассердилась и вылила чернильницу мне за шиворот. Потом заплакала, повела домой и твоя мать перекрасила мою рубашку в синий цвет чернил.

Руки были черные от угольной пыли, мозолистые, с множеством ран. Лицо имело сероватый оттенок, между складками шеи просвечивалась белая кожа.

- Давно работаешь здесь, на шахте?

- Давно, как вывезли из Поволжья, с того дня на шахте. Только работали мы одни, женщины, даже в забое. Ломом долбили уголь. Говорят, что скоро нас, всех немцев, соберут в кучу, воссоединят семьи. Работаю одна, не знаю, где все мои. Ты тоже один?

- Папа со мной.

- Тебе повезло, а вот меня как врача не признали. Послали долбить уголь. Просилась на фронт, сказали: “фашистов не берут”.

- Я тоже шахтер, а это доброта врача, он дает мне читать книги, часто спорим на медицинские темы. Так что мы оба в одной упряжке. Вижу тебе тяжело. Ему нужна медсестра, пойдешь?

- На все отвечаем только... Да! Да!

Он погладил ее смоляные волосы, шею, его руки стали тоже серые, с угольным оттенком.

- Ты давно мылась?

От его слов ее бросило в жар, покраснела, резко повернулась, хотела убежать. Его руки лежали у ней на груди, хотела крикнуть, оттолкнуть, но силы ее оставили, руки и ноги не подчинялись ей.

- Пошли откупаемся, у нас есть полтора часа, пока смена охраны подойдет, ты приведешь себя в порядок. Посмотришь на месте, где будешь работать.

- А что скажут девушки?

- Посмеются!

- Как это посмеются?

- Вы же хохотуньи, любую вещь можете осмеять, а тем более ты сумеешь все превратить в шутку. Это лучше, я все переношу в душе, долго таю обиду. Люблю тех, кто умеет смеяться. Вам легче жить, вы потому и долгожители.

Увидев в окно, что врач ушел, предложил ей поспешить.

Гильда залезла в ванну с водой. Давно она так не мылась, как легко стало дышать. Умываясь, девушки экономили мыло, зубной порошок, перед стиркой долго замачивали белье.

Она вылезла из воды, посмотрела на тазик, в тазике лежала ее одежда. Начала стирать... Вода в ванной стала черной, она посмотрела... нигде нет ни капельки воды.

- Не постирала, а намочила, - посмеялся Роберт хотел оставить у себя.

Хотела вычерпать воду из ванны... Потом позвала Роберта, обмотав свое тело мокрым бельем.

Посмотрев на Гильду и ванну, он громко рассмеялся.

- Ты мылась когда-нибудь в ванной, умеешь ею пользоваться? Зачем стираешь в ванной. В ванной моются, а в прачечной стирают.

Выпустил воды, потом наполнил снова ванну водой.

- Сиди отмокай, пока приду, потом сам лично стирать тебя буду.

- Испугал чем! Я готова.

Роберт, не поворачиваясь к ней, подхватил тазик с бельем, ушел в прачечную. Постирав и развесив на веревке белье, вернулся к Гильде, сидевшей в ванне.

Намылив мочалку, стал тереть ей спину, как тер отцу и врачу.

- Ты мыть спину умеешь или только стираешь?

- Дай ногу!

Она подняла ногу, он помыл, стер с подошвы угольную пыль при помощи камешка.

- А что за камень, так легко соскабливает грязь? Моя мать всегда говорила, что у меня нежная белая кожа. Сколько нужно тереть до белизны? Наверно, до просушки белья?

Роберт молчал, изредка поднимал голову, глядя на ее белоснежную грудь, на ровно стоящие соски.

В рельс ударили трижды.

- Это сигнал!

- Знаю! Кто моется в таком раю?

- Охрана и техперсонал, а также их семьи.

- Куда денешь эту русалку? - выходя из ванны, спросила Гильда.

- Во что одеться? В мокрое белье?

- Посмотри там, в шкафу.

На вешалке висело точно такое белье, которое она только что сняла.

- Скажи, часто бывают у тебя гости, наподобие мне?

- Ты первая! Я здесь подрабатываю, за что врач разрешает читать его книги. Стираю женщинам-охранницам.

- Как умудряешься все это делать? Откуда у тебя так много свободного времени?

- Экономлю на сне, не имею права на развлечения.

- О чем мечтаешь?

- О свободе! Но и на это нет времени. Книга - мой верный друг и спутник. Сегодня впервые потерял время.

Гильда покраснела, услышав, что он с ней потерял время.

- Я уйду и этим сохраню твое время.

- Останешься здесь, возврата туда тебе нет.

- Почему?

- Твоих подруг уже отправили на прежнее место работы.

- Меня посадят в карцер?

- Нет! Тебя оставят здесь, за тебя замолвила словечко гвардии лейтенант. Всех немцев оставили, есть приказ о соединении семей немцев.

- Значит, я увижу своих родителей. Это здорово! Но живы ли они? У нас в шахте был взрыв, много погибло, многие не увидят свои семьи.

- У нас тоже многие не выдержали, раньше времени ушли, а многих удушила угольная пыль.

После восхождения Бугая и Роберта инженер взял их к себе в помощники. Они измерили проходы, длину, высоту, ширину, угол, уровень. Роберт в углах быстро разобрался, а вот Бугай никак не мог, зато с удовольствием залазил в любую пещеру, в любой проход.

Неделю не спускались они в шахту и не поднимались наверх. Здесь нашли в одном из разветвлений пещеру, в которой была печка, рядом из-под земли бежал маленький ручеек.

К концу недели усталые, оборванные спустились на дно колодца, прошли по потайным проходам в шахту, потом поднялись наверх.

- Я готов бежать на фронт, а ты как, Роберт? - спросил Бугай.

Роберт оторопел, он не знал, что сказать, потом шутя спросил: - "За кого будешь воевать"?

- Как за кого?

- У нас нет Родины, мы вне закона, отечество нас предало.

- За немцев не буду, я их язык не знаю.

Роберт засмеялся: "Ты лучше займись самообразованием, а прихлопнут тебя не только немцы, но и русские".

- Мы теперь в почете, мы знаем то, что другие не знают.

- Боюсь тебе сказать правду: если нас однажды разъединят, и ты не вернешься на шахту - беги. За нами пришла смерть. Она всегда убивает тех, кто много знает, а особенно таких, как мы.

На хозяйственном дворе около складов он увидел отца. Услышанные слова неграмотного Бугая не давали ему покоя.

- Как дела, сынок? Слышал много хорошего, это похвально. Обрадую, нашел своих, они жаждут увидеть тебя.

- Это невозможно, отец, я узнал истину, государственный секрет. Думаю ни я, ни Бугай, а также инженер не останется без присмотра КГБ.

- Ты узнал секрет шахты?

- Да! У ней есть свои богатства, которые она скрывает на некоторое время.

- Кроме вентиляционных ходов есть еще особые секреты, и какие?

- Драгоценные металлы. Металлы смерти.

- Это что-то новое.

- Неделю тому назад в восточной части встретили вышака. Туда ходить нельзя, оттуда уходят больные. Я не верил, пошел. Там тайга, много пищи, но все мои друзья умерли.

- Кто этот человек, ты его знаешь?

- Бугай с ним отбывал три года вышки, потом он убежал - пропал.

- Значит, не все погибают лишая свободу.

- Не все, отец, но никто не вышел из этого замкнутого круга. Бугай мечтает о свободе. Какой путь он изберет, сам Бог не знает.

- Бог, сынок, все знает.

- Поживем, отец, увидим.

Во время молитвы энгельсовцы закрывали двери барака, выставляли на дозоре молодых. Женщины молились, просили у Бога скорейшего воссоединения семей. Матери молились и плакали. Оторванных от груди детей отвозили в детдом или их забирали у них. Старшие оставались у чужих людей.

Счастливые были те, у которых были живые бабушки и дедушки, на них они оставляли своих детей. Как ни тяжело было, а все-таки бабушки и дедушки присмотрят за ними.

Роберт увидел Гильду, она похорошела, выглядела моложавой, на лице появился румянец.

- Беглец появился, - смеясь, проговорила она.

- Не беглец, а крот, целую неделю копал то, не знаю что, ходил туда, не знаю куда.

- Верю! Больше не рассказывай ничего. О тебе больше говорит внешний вид, чем ты сам. Сегодня я тебя стираю, заставлю весь вечер отмокать, навалюсь на твои широкие плечи, чтоб не выплыл.

- Согласен! Только сильно мочалкой не тереть, от спячки на голом камне ноют все бока.

- Иди, я приду следом за тобой, только окончится молитва.

Роберт прилег немного отдохнуть и вдруг услышал в полусне как будто крик: "Помогите!!!".

Вышел во двор - тихо, из прачечной снова послышался голос: "Не надо! Вы не можете это сделать!". Приоткрыв дверь, увидел офицера, державшего в руках пистолет, Гильда стояла перед ним.

- Сегодня ты не уйдешь от меня, сероглазая, в этот уголок ни один человек не заглянет, пока я свое дело не сделаю. Больно уж хороша. Всяких перепробовал, а вот немку ни разу.

Гильда заметила Роберта, пальцем показала на сидящего. Офицер тоже был парень не промах, быстро сообразил: "Пришел защитник. Садись! Я вернусь", - открыв дверь, вышел во двор. Роберт побежал за угол, потом встал за деревом.

Вслед за ним вышла Гильда. Офицер пригрозил пистолетом: "Пристрелю,стерва, вернись". Гильда побежала к Роберту.

- Можешь стрелять, но сначала в меня, - и заслонила собой Роберта.

Офицер засмеялся:

- Сначала я его, потом тебя. Больно хороша! Зря ты, парень, не дал чесу, убежал бы, был бы жив.

- Ты мне мешаешь, Гильда, с тобой мне не заманить его в ловушку. Беги в прачечную! - сказал Роберт.

Гильда отошла и заплакала. Офицер подошел, ткнул пистолетом в грудь, Роберт попятился назад, стал убегать. Офицер за ним.

Роберт упал, за ним офицер, послышался крик. Роберт поднялся, офицер исчез.

Гильда подбежала, отряхнула Роберта, посмотрела вокруг. Нигде нет ее мучителя.

- Куда ты его дел? Ведь он вот здесь упал, вслед за тобой!

- Кого ты имеешь в виду? Я здесь, я споткнулся и упал, ты меня отряхнула.

Она несколько раз пробежала по тому месту, где они упали.

- Я же не дура, я видела своими глазами. Мы были здесь, я готовила тебе еду, складывала белье, он вошел, ты заглянул...

У меня что-то с головой, Роберт. Вчера днем я видела твой силуэт, на том месте, где упал офицер, сильно испугалась и закричала. Выбежала твоя гвардии лейтенант, дала мне воды, пока я пила, твой силуэт исчез. Сегодня исчез, будь он проклят, вохровец. Может, и ты исчезнешь, что-то меня целую неделю мучают эти видения. Даже ночью я тебя обнимала, ты мне во сне слезы вытирал и подарил свой платочек. Оказалось, что ты ничего не дарил, платочек забрала гвардии лейтенант. Только она тоже жаловалась на свое видение и миражи. Ты не исчезнешь, не бросишь меня? Я одна! Слышишь! Я одна!

Виктор Филиппович был назначен управляющим подсобным хозяйством "Угольщик". На берегу реки был построен небольшой поселок, клуб, медпункт, коровник на сто голов крупного рогатого скота. Сено стали заготавливать еще тогда, когда не было ни коров, ни коровника. С первыми домиками появились первые скирды сена.

Осенью стали приезжать жены к своим мужьям. Позже всех приехала жена с сыном и тетей. Она долго плакала, что нет Роберта, несколько раз уговаривала мужа съездить выпросить сына. Он всегда сидел молча, иногда вставал и уходил из дома, ходил по улице.

Бабы, работавшие на шахте, Екатерине Давыдовне много хорошего рассказывали о ее сыне, о встрече с Гильдой, о большом авторитете мужа у начальства.

Слушая баб, она приходила домой, делала мужу новый разнос: "Ты его не любишь, ты не хочешь, чтоб он работал и жил с нами. Может, хоть сноху привезешь?".

При этих словах он встал, погладил жену по голове, взял из ее рук сына.

- Ты уверена, тебе хоть на этот раз правду сказали бабы?

- Они что, врут?

- Говорят правду, но кроме их правды, есть правда жизни, о ней даже отцу нельзя говорить.

Первые дни соединения их семьи Виктор Филиппович часто забегал домой. С ее частыми разносами рано уходил, поздно приходил. Тетя долго слушала, не вмешивалась в спор племянницы с мужем, но и ей надоел ненужный спор.

Услышав новый вариант спора, новое требование, решила поговорить после ухода Виктора. Какой бы спор дома не был, он никогда не повышал голоса, не хлопал дверью.

Жена часто била тарелки, чашки, и на этот раз бросила в закрывающуюся дверь чашку.

- Чашку можно склеить, купить, а если муж после спора не вернется, если твои слова убьют в нем веру в жизнь, в любовь, ее уже не склеишь.

- О чем вы говорите, тетя?

- Не о чем, а о ком! О тебе, о твоих поступках. Твой муж стал поздно приходить с работы, стал молчалив, угрюм.

- Он слюнтяй, неудачник! Даже своего сына и то не может вызволить из этого ада. Сын в шахте, а там сейчас остались только каторжники.

- Для жены муж должен быть лучше и умнее всех, она должна беречь его здоровье, поднимать настроение, если есть возможность - часть его груза перенести на свои плечи, а ты даже свою злость плюнула ему в душу. Он терпит, пока имеет поддержку от Роберта. Но стоит...

- Вы что-то знаете?

- Будь ласковей с мужем и ты поймешь его боль.

На шахте списали электростанцию. Виктор Филиппович поехал выпросить ее для своего подхоза. Инженер Салиев подписал заявление, выделил транспорт для перевозки электростанции.

- Могу ли я увидеть сына, вы разрешите нам свидание?

- Идите в больницу, Гильда скажет, когда он вернется, там вы пообедаете. На шахту не ходите. Теперь на ней больше военнопленных, чем вышаков. Ваше общение с военнопленными могут расценить по-другому.

- Когда я смогу увезти сына? Он ведь тоже немец, как и я.

- Он на спецучете в КГБ, он знает то, чего не знаю я.

- Значит у него тоже вышка, он не только опасный член советского общества, а и вредный. Вы должны его обезвредить.

- Не только его, а всю тройку, исследовавшую вентиляционные колодцы.

- А где Бугай?

- Вчера отправили на каменоломни.

- А вас когда?

- Оставили до особого распоряжения.

- Могу забрать я свою сноху?

- Вы хотите увезти отсюда Гильду?

- Да! Если это возможно.

- Только сегодня, завтра на нее тоже будет запрет. Она узнала все секреты. Увозите! Забудьте обо мне, о моих друзьях.

Гильда, увидев отца Роберта, попросила вышака, дав ему стакан водки, позвать мужа. Роберт все время просил ее известить, если приедет отец.

Виктор Филиппович вышел из кабинета инженера уже подготовленным к тому, что сына больше не увидит. Они оба стояли улыбающиеся, поджидая отца.

Отец тоже улыбнулся, поцеловал сына.

- Что не весёл, отец, собрал всех своих или половины нет?

- У меня времени в обрез, сынок, разреши забрать твою половину.

- Об этом я и хотел попросить, но ты всегда шагаешь впереди.

- К обеду я должен пройти территорию шахты. Если я задержусь, вам придется обоим здесь надолго остаться.

- Знаю, отец, бери ее!

- Тебе все сказал инженер?

- В основном, о многом догадываюсь. Он просил меня поскорее уехать, чем быстрее и чем дальше увезу тебя, дочка, тем безопасней будет твоя жизнь. Главное, кончатся твои кошмарные видения.

- Откуда ты знаешь все это? Гвардейцы жалуются, что в каменоломнях часто их посещают видения.

- Правду говоришь, отец. Тебе нужно уезжать.

Немцы покидали забой. Их увозили на поднятие сельского хозяйства, в каменоломни. Вывезенные сотни заводов и фабрик из европейской части Союза должны давать через полгода свою продукцию фронту.

В забое появились отбойные молотки взамен кирок и ломов, а в центральной части угольного разреза, где было в основном скопление угля, появилась машина. Шахтеры-каменщики, рубившие уголь, стали не нужны: их вытеснила машина.

Для новостроек Сибири нужен был камень. Хороший фундамент - хороший дом, говорит народная мудрость, и все силы, все человеческие резервы были брошены на стройку. Самой дешевой рабочей силой оказались немцы. Изредка, в год раз, каждый получал весточку из дома. Этот огонек надежды свидеться с семьей, обнять любимую, заставлял выполнять в самых тяжелых условиях план. На доске объявлений висел план добычи камня: 100, 150, 200 процентов. Передовикам давали добавки - порции второго, папиросы, в выходной день водки.

Уже прошел месяц, как Роберт дробил молотком камень. Сначала взрывники закладывали динамит, взрывали каменную массу, подбирали мелкий камень, а большой разбивали молотом.

Работа в шахте закалила организм. Он легко привык к еще более тяжелому труду добытчика камня. Здесь, как и в шахте, были свои вожаки, у которых была своя стая.

Каждый день из барака уносили каменщика. У старых каменщиков дрожали руки, часто молот или лом выпрыгивал из рук. Вышаков держали до самого восхождения на небо, к ним боялись попасть новички, так как их заставляли выполнять свою и их норму добычи камня. Норовистых успокаивали по-разному: одним давали тройную норму, других оставляли без обеда, без воды. У третьих воровали ложки, чашки. Не успевшие поесть наказывались мытьем полов в бараке, на кухне.

В карьере образовалось две группы: группа "Барс" под руководством вышака Лео Льва Глебовича, мечтавшего любыми путями убежать из карьера, и группа людоеда - Тана Петра Петровича.

Первый месяц Роберт работал в смене Лео. Энгельсовцев было шестеро, еще двое немцев, успевших войти в доверие к Барсу. Неделя прошла быстро. На доске объявлений Робертус стоял на последнем месте, хотя он выполнял ежедневно по полторы нормы. Барс ждал вспышки, неповиновения, но ответного удара он не получил.

Невысокий, смуглый кавказец, все бегавший вокруг Льва Глебовича, был бригадиром, давал сводки о выполнении плана, он распределял и добавки. Все садились за стол и только тогда Лев Глебович входил в столовую, важно садился за стол и начинал есть.

Сегодня у Лео был праздник, они дали две нормы, его ожидал двойной ужин и пачка "Казбека": он у порога столовой! Еще одна ступенька и вдохнет свежий запах пищи. Ступенька треснула пополам, он поскользнулся. Упав на лестничную площадку, чуть потянулся, хотел встать, но в глазах потемнело. Он почувствовал, что в ягодицу вошел гвоздь. Он вскрикнул. Подбежал черномордый кавказец, хотел помочь, а тут под их тяжестью треснула вторая ступенка. В столовой потух свет. Пока заменили пробки, устранили замыкание, Роберт и его друзья очистили столы. Тарелки были пустые.

Неделю все питались согласно выработанной норме. Помощник Барса вышел из больницы, чуть прихрамывал. После очередного взрыва расчищали карьер от камня. К обеду карьер расчистили, теперь настал черед молотобойцев- дробильщиков камня.

Три дня рабочие карьера не ходили в столовую, обед привозила машина. Роберт, сняв с машины бидоны, стал раздавать обед, выдал всем честно, согласно нормам разбитого камня. Сам не курил, свою пачку отдал старому русаку-вышаку.

В бараке готовилась большая драка, подогреваемая Людоедом:

- Зря вы отдали свое первенство фашистам, я бы этих немцев одной... Он взял кочергу, помахав ею над головой: “Всем бы проломил башку, и этому молокососу”.

- Лучше удушить, а потом сбросить в карыв.

Последние дни даже ночью поднимали на погрузку камня. С ночными сменами стало лучше с питанием, больше давали мяса, был слаще чай. Один из выселенцев, Ренке, подвихнув ногу, не мог работать, вся смена выполняла его норму.

Часовой, увидев Ренке, сидящего на камне, ударил его по спине палкой:

- Быстрее иди работать, а не то к утру вместо камня вывезут тебя.

- Я видел, что он подвернул ногу. Пусть отдохнет, гражданин начальник, - заступился Роберт.

Часовой поднял винтовку, лежащую на земле, обошел вокруг Роберта:

- Это ты, пришелец из фашистского Поволжья? Ты, фашист, как ты смеешь мне приказывать?

- Моя вина, накажите меня.

- Впервые такое слышу. Обычно таких, как он, сбрасывали в отвал, а оттуда на кладбище. - Друг?

- Нет, не друг, вторую неделю долбим вместе камень. Сосед по лежаку.

- Иди, парень, тебя уже списал Барс, осталось только добить.

В бараке было тихо, ночная смена вернулась до подъема утренней смены.

Сон не шел, слова словно молот долбили мозг... Списан... осталось только добить...

Вспомнил Бугая, шахту: "Где он, что делает на новом месте? Может, рядом долбит камень, карьер большой, взрывы слышны далеко от карьера".

Карьер - это сухая яма, а шахта... В ней столько чистой и прохладной воды... Бугай учил его долго держаться под водой, заставлял его душить, притворялся мертвым, потом через пять минут оживал, прыгал в холодный источник, долго растирал тело полотенцем.

Метров двести от нового карьера был старый, на дне которого бил холодный родничок воды. Изгородь из колючей проволоки была когда-то общая, столбы сгнили, проволока порвалась. После окончания работы все каторжники шли умываться к ручейку.

Роберт раздевался догола, сначала обливал себя холодной ключевой водой, потом прыгал в яму с водой. Все вышаки, обступив небольшую границу, смотрели на плавающего “гуся”. Выходил из воды, долго, как Бугай, растирал тело.

От воспоминаний его оторвал стук. Подошел Барс со своими волками. Те бросились по двое на каждую руку и ногу, прижали к нарам. Барс выхватил подушку из-под головы, положил на голову, крепко зажал рот.

Тело лежавшего человека вздрагивало, руки иногда поднимали державших людей. Сначала ноги, потом руки ослабли...

За углом барака была глубокая яма, заполненная дождевой водой, в которую выбрасывали все нечистоты. Барс положил тело усопшего на спину, за ним последовали душители.

Во дворе было темно, Барсу открыли двери, он вышел, спустившись по барачным ступенькам, побежал к яме. Следовавшие за Барсом проломили ступеньку, покатились вниз. Догнали, когда он сбрасывал труп в яму. Подбежавшие к краю ямы хотели помочь, но не удержались на краю и упали в яму. Бросившиеся на помощь, получив пинок кто в спину, а кто в задницу, полетели вниз.

Первые упавшие в яму несколько раз погружались в зловонную жижу, тот, кто смог выкарабкаться, падал снова. Последним полетел Барс.

Роберт, прибив камнем доску ступеньки, вошел в барак, лег на свое место. Во дворе забегали люди с фонарями. Охрана услышала крик, подбежали к бараку, начали стучать. На стук никто не открыл двери.

Обедали в столовой молча. Барс со взломанной рукой и ключицей медленно хлебал щи, молча и злобно смотрел на Роберта. Кавказец с проколотой задницей и вывихнутой ногой каждый раз вздрагивал, когда немец дул со свистом на ложку, чтоб остудить похлебку.

Окончив обед, Барс встал злобно посмотрел в сторону немцев: "Неужели это он один смог сделать?".

Вынув пачку "Казбека", медленно стал ее открывать. Он хотел показать свою силу, свое величие перед теми, кто его боялся, кто за него отрабатывал за "Казбек".

Роберт тоже встал. Он взял со стола Барса корочку хлеба, сделал из нее небольшой крестик, протянул руку... "Лео, озолоти цыганку, положи сюда свою коробочку".

Лео положил на ладонь Роберта папиросы.

- Русак, иди сюда, не бойся! Бери! Кури!

А в пустую коробку положил крестик.

- Возьми, Лев Глебович, я только утром вернулся с того света, мне ангелы дали вот этот крестик, просили тебе передать. Ты мне сегодня не нравишься, дерьмом сильно воняешь. Пошли в рудник, вымою... Лев, у меня созрела новая мысль. Чтоб ты не вонял, поселись в туалетной яме. Это жилье по тебе, твой родной дом.

Подошел Людоед, дал Роберту нож.

- Только сегодня, завтра будет поздно, он мстителен.

- Я понял! За подарок спасибо!

За полтора месяца почти половина вышаков сменилась. Энгельсовцев осталось двое, одного обещали отправить в больницу. Людоед тоже потерял большую часть людей. Советская Армия вела наступательные бои, на восток с поля боя прибывало много пленных. На смену вышакам, врагам народа пришли особо опасные военнопленные. С ними было легче работать.

Поужинав, Роберт взял полотенце, мыло, побежал к роднику. Около родника стояли Барс и Людоед со своими людьми. Положив между стоящим Барсом и Людоедом свои вещи, напился воды, вошел в воду. Вода была теплее, чем бегущая из родника.

Из-за вершины горы послышался шум, советские солдаты вели немецких пленных солдат. Они спустились вниз, солдат спросил, где есть родник попить воды.

Роберт подошел к роднику, подал пленному кружку.

- Danke, gut, kalte gut!

Барс с Людоедом, посмотрев на цепочку спускающихся людей, спрятались за камнями. Наблюдали, как военнопленные один за другим пили воду.

Роберт, окончив купаться, вышел из воды, пробежал несколько кругов и стал одеваться. Его кровные братья-немцы, попив воды, плотней укутывались, им было холодно.

Роберт одевался и насвистывал мелодию песни, которую мать пела у колыбели брата. Одевшись, поднялся из карьера наверх. Солдаты стали между собой шептаться.

- Смотри, каторжник, вышак, беглец, за которого дадут сто рублей и увольнение домой.

- Стой! Ни с места! - закричало несколько солдат.

Несколько вышаков выбежали из-за камня. Солдаты перевели огонь на убегающих. Барс с простреленный ногой не мог бежать. Двое подхватили его под мышки, пробежали метров пять, упали. Перепрыгнув через них, Людоед побежал со своими к кустам... Стоявший около родника солдат смотрел на своих товарищей.

- Целься в задницу, она шире, любую пулю примет и не убьешь парня, такие нам еще нужны будут до нашей победы.

- Лучше помоги, убегут черти, а как хочется получить увольнительную домой.

Один из солдат снял автомат, дал очередь...

Из каменоломни к роднику бежала охрана. Увидев солдат, стреляющих в вышаков, остановилась.

- Жаль, Барса прикончили, теперь Людоеду будет свобода действий.

- На смену Барсу появился Тигр, он опасней обоих.

- Кто он?

Из-за кустов к охранникам вышел Роберт.

- Я мылся, когда они спустились вниз, а они нас приняли за беглецов.

- Спасибо скажи, что поздно спохватились, лежал бы вместе с Барсом.

Двое, стоявшие в стороне, говорили между собой.

- Это наш, он не русский... Не позднее зажигание солдат спасло его, а те, кто выскочил из-за камня. На них солдаты перевели огонь.

Охранники лагеря, переговорив с солдатами, заставили принести трупы ближе один к другому. Стрелявший из автомата махнул рукой двоим, узнавшим в Роберте немца : "Идите помогите!".

- Я баварец, а ты кто?

- Из Поволжской республики - немец.

Поговорить им не дали, подошли из лагеря вышаки, забрали своих. Унесли на глинистый холм, вырыли могилу.

Солдаты стояли в стороне, а вышаки, раздев Барса и его друзей, поделив между собой вещи, выбросили тела своих мучителей в яму.

Забросав яму, подошли к Людоеду, копавшему могилу. Русак взял лопату у Людоеда...

- Я это всегда делаю. Вы добываете камень, а я его ложу на умерших. Это мой хлеб.

Вынув из кармана пачку "Казбека", он отдал её могильщику вместе с лопатой.

Роберт читал, когда вошел посланец от Людоеда.

- Петр Петрович хочет с вами поговорить.

- Пусть приходит!

- С глазу на глаз, у него.

- Бежать поможешь? - с ходу спросил Тан.

- Сколько человек будет бежать?

- Шестеро!

- Это много, даже очень много. Шестьсот рублей.

- Я не предлагаю тебе деньги, у меня есть свои.

- Если нас увидит чукча, получишь за каждого из нас по стольнику. Это много! Мой отец был председателем, получал гроши. Я бы сам не прочь поохотиться.

- Набиваешь цену себе! Не выйдет! В соседнем карьере уже работают пленные немцы. У нас с тобой вышка, только побег спасет нашу жизнь.

- Куда бежать? Я не знаю, где мы находимся, не знаю, сколько лет сижу.

- Ну, и дурак! У солдат можно за деньги все купить, не только год и месяц. Не беда, что глуп, твоя сила нужна мне будет в дороге, нести рюкзак, воду, спальный мешок.

- Вокруг нас сотни верст тайги, до зимы и полдороги не пройдем, замерзнем.

- Твое согласие. Через неделю нас отправят на более тяжелую работу...

Роберт ночью несколько раз просыпался: во сне он убегал, солдаты стреляли в него. Потом стало жарко. Вышел во двор. Было тихо, под ногами поднималась пыль.

В беседке сидел Людоед со своими оставшимися парнями, ему и его ребятам тоже не спалось.

- Сколько времени, Петр Петрович?

- Полночь!

- За такое короткое время сколько раз в меня стреляли! Не верится, что убежал!

- А я падаю и качусь вниз. Первый раз страшно, потом привыкаешь.

- Плохая привычка, Петр Петрович, мне было семнадцать, когда меня и всю нашу семью посадили в вагон, с того дня все катаюсь.

- С какого года катаешься?

- С сорок первого.

- Молокосос! Ты против нас, молокосос, тебе ясно, парень? Я катаюсь с того дня, как моего отца-кулака выслали в Сибирь. Трижды бежал, добегал до вышки.

- Удавил кого?

- Нет! Давильщиков к стенке. Я умею все делать так, чтоб давилой был другой.

- На этот раз кого подставишь?

- Никого, Роберт. Только маленький план и маленькая прогулка.

- А если сорвется прогулка?

- О прогулке поговорим завтра.

Целый день шел дождь. Вышакам дали выходной. Многие стирали, штопали, приводили в порядок свои вещи. Роберт готовился в дальнюю дорогу. Вечером искупался, спрятал под камнем нож, вещмешок, обрывки веревок, котелок, чашки и ложки на шестерых.

Вчера оставшиеся в живых энгельсовцы приходили к нему за советом, сказали, что многие вышаки просятся на фронт, может отпустят и их, они сгодятся в качестве переводчиков. Не пошлют на фронт, поставят переводчиками к военнопленным.

- Хотите убежать в немецкую армию?

- Была такая думка, но сейчас нет. Семьи немцев, то есть выселенцев, начали соединять. Если мы станем перебежчиками, наши семьи получат вышку.

- Одного не пойму, почему нас держали около изменников России, рецидивистов, бандитов и воров. Мы мирные люди, пахари...

- Так легче держать людей в узде, ты не человек, ты мертвец, доживай свое, о жизни не думай, о ней мы позаботимся. Работай, ешь, пей, на большее не рассчитывай. Бунтуешь? Вышка! Если работой не задавят, то обеспечен пулей.

- Где наши все? Их угнали на вышку?

- Я не протяну и месяц, отдам концы. У меня по ночам начинают дергаться руки, ноги, а это конец!

Спрятав все к побегу, Роберт зашел к энгельсовцам, написали заявление послать их в армию.

Начальник вызвал их по одному.

- Свиделся со своими, решил стать перебежчиком?

- Устал я, гражданин начальник, хочу жить нормальной жизнью. Я думал вы нас поймете. Ведь вы знаете, что такое враг. Меня, мою всю семью с грудным маленьким братом сделали врагами народа. Разве грудные дети бывают врагами народа?

Начальник резко встал из-за стола...

- Вон отсюда, я тебя не в армию пошлю, а в болото, где ты и месяц не протянешь.

- А я вам обещаю, что при первой же возможности убегу на фронт. Там у меня будет один враг, а здесь я живу среди врагов.

Вошел солдат.

- Федоров, посмотри на этого парня, он просится на фронт и грозится убежать.

- Убежит, товарищ начальник. Голову на отсечение даю, что убежит.

- Откуда у тебя такая уверенность?

- Во время спора с покойным Барсом он говорил: "Пока ты надумаешь убить меня, я убегу на фронт".

План побега составил Свистун: во время взрыва он и его товарищи выскакивают из укрытия, бегут по краю отвесной скалы, падают вниз на виду у всех. Осевшая пыль закрывает следы. Людоед со своим помощником падает вниз, спотыкаясь, идет с камнем, наталкивается на своего помощника, катятся вниз, там их подхватывает Свистун со своим дружком.

Роберт тонет в своей кринице, толстяк Вовка плывет его спасать. В такую ледяную воду никто не полезет их искать. Ждать будут когда всплывут трупы.

Начальнику доложили о гибели шестерых вышаков. На докладной, лежавшей на столе, он подчеркнул две фамилии: Тан Петр Петрович и Робертус Роберт.

- Кто мне говорил, что убежит этот немец?

- Я, товарищ начальник!

- Посмотри, что здесь написано.

- Написанному верю, но мало верю в истину.

- Возьмите крюки и обойдите родник.

Охранники, видевшие, где он утонул, потыкали баграми, побродили по мелководью, уставшие, озябшие вернулись ни с чем.

Целую ночь беглецы шли на запад вдоль дороги от лагеря. Иногда встречались хорошо освещенные поселки, строящиеся города. Людоед, посмотрев на часы, сказал: "Километров полста отмахали. Можно и о ночлеге подумать".

Роберт вынул из своего рюкзака топор, начал рубить сушняк, Свистун из своего вещмешка достал пищу. Вскипятив чай, сели завтракать. Мимо проехало несколько машин, потом прошла колонна вышаков, одетых в такую форму, как и они.

- Нужно раздобыть одежду, - сказал Свистун.

- Рано, - ответил Людоед. - Нас нет в живых, за нами никто не охотится. Чем больше по дороге будет встречаться нашего люду, тем нам безопаснее.

Поспав, отправились снова в дорогу. К утру многие не могли идти. Решили сделать привал около первой попавшейся речки. Вышли к большому и густому ельнику.

- Так только после пожара разрастается лес, я слышу запах воды.

Река была неширокая. Роберт нырнул в воду. Вода обожгла тело, потерев мышцы, поплыл к лежавшим в воде бревнам. Сделав плот из трех бревен, поплыли на противоположный берег.

- Здесь пасутся бараны, - подплывая к противоположному берегу, сказал Роберт.

- Откуда знаешь? - спросил Тан.

- Запах кизяка принес ветер.

- А что такое кизяк?

- Овечье дерьмо!

Пастух подогнал баранов к водопою, сел на пенек. Роберт, нырнув, поплыл в густой травостой. Небольшая овца начала пить. Роберт схватил ее за голову, придавил ногой туловище, повернул шею, раздался щелчок, нырнул с овцой в воду.

В глубоком рву зажарили целиком тушу, засыпали костер, уничтожили свои следы, двинулись снова. Солнце стало припекать, нашли хорошо прогреваемый холм, покрытый густой растительностью, легли спать.

Людоед хорошо видел ночью, причина ночного видения заключалась в его вышке. Получив вышку, его отправили в шахту, где видел только свет шахтерской лампочки. За новый побег ему повторно дали вышку.

Убегая в этот раз, он решил живым в руки охране не даваться. Он взял с собой две свиньи, Роберта и глупца-толстяка.

Петр Петрович считал дважды в день по полчаса свои шаги, умножал на количество часов, определял, сколько они прошли километров.

Доели последние крошки хлеба, осталась только баранина. Прошло десять дней, как они вышли на свободу, прошли от места бегства около семисот километров. Две ночи и два дня не попадалась им ни одна деревенька, ни один хутор. Сплошной покров девственного леса.

Вечером съели последнюю баранью ножку. Перед сном Роберт услышал, как Тан говорил Свистуну: "К утру забьешь свинью и зажаришь до нашего подъема".

Основной хозяйственный груз нес Роберт, перед сном ложил себе под голову мешок, лицо от укусов комаров закрывал черным платком, который подарила ему Гильда.

- Дай Свистуну свой мешок, - попросил Роберта Петр Петрович. - Пойдем ночью на охоту.

Роберту расхотелось спать, решил пойти на охоту со Свистуном.

- Ложись, - в приказном тоне сказал Тан. - У него есть помощник! Завтра у тебя будет тяжелый день, будешь нести добычу.

Отшагать семьсот километров за десять дней, с тяжелой ношей и вдруг тебе дают отдых. Сон не шел, он притворился спящим.

Когда все уснули, Тан позвал Свистуна: "Можно колоть свинью". Людоед подошел к толстяку Вовке, зажал рот. Свистун ножом пробил грудь. Тело подняли и опустили в небольшую яму.

Людоед наклонился над раной, вынул нож. Напился крови, за ним Свистун. Распороли одежду, срезали куски мяса и сложили на ветках. Срезав мышцы, отделили голову от туловища, потом руки, ноги.

Ножом, словно скальпелем, Людоед разъединил позвонки, срезая с ребер кусочки мяса. Окончив членить тело, Людоед сложил в вырытую яму голову, конечности и ребра.

Свистун, нанизав мясо на палки, забив по сторонам костра рогачи, повесил на них палки.

Людоед, окончив свою работу, набросав на свежевырытую землю сушняка, еще раз потоптался, отломал молодую ель, подмел место захоронения, снова набросал сушняка из свежих веток. Подошел к палкам, увешенным свежиной, снял один кусок, начал жевать. Костер еще не разгорелся и едкий дым лез в глаза. Он ушел от Свистуна, сел на поваленное дерево невдалеке от спящих, продолжая свою трапезу.

Несколько раз к спящим подходил и уходил Тан. Запахло кровью и человеческими напряжениями. Спустя полчаса Людоед сел неподалеку от спящих, продолжая жевать сырое мясо.

Он откусывал зубами с сильными челюстями небольшие кусочки, жевал их. Почему-то ему не удавалось откусить и он решил оторвать кусок. Оторвав кусок мяса, он протянул руку в сторону лежавших.

На лицо и в рот Роберту капали капли крови. Он уже засыпал и ему показалось во сне, что он с лагерным врачом оперирует больного и брызги крови падают ему на лицо. Врач смеется, разрезает желудок больного, все содержимое желудка попадает прямо ему в лицо.

Санитарка вытирает ему лицо, подносит салфетку к носу, он отворачивается, машет руками.

Сосед проснулся и разбудил и Роберта. Роберт переворачивается лицом к огню, на котором жарится мясо, и, улыбаясь, засыпает.

Роберт проснулся от множества голосов. Так громко беглецы не разговаривали, боясь привлечь своим голосом чукчу.

Ночь была лунная, Тан обошел метров двести вокруг, осмотрев своими совиными глазами окрестность девственного леса, сам заговорил во все горло.

Роберт побежал к воде, умылся, несколько раз присел в воде. Вода сильно обожгла тело. Он прошел по берегу, увидел родник, около родника лежали недокурки, а в стороне несколько кусочков хлеба. По следу он не мог определить, когда были люди, на недокурках была обожженная папиросная бумага, слегка покрыта пылью.

Птицы в лесу склевывают хлеб после ухода людей. Одни были сегодня, другие вчера. На пеньке лежали кусочки жареного мяса.

Роберт сел завтракать со всеми. Мясо ему не понравилось, но, увидев, что его все дожаривают, нанизав кусочек на кончик ножа, чуть обуглив его, с аппетитом съел.

Вокруг пенька, на котором лежало мясо, их сидело трое. Свистун ел в стороне, засовывая перед каждым кусочком мяса руку в карман. Свистун ел ночью около речки и забыл свои сухари.

Курили охотники, он представил картину об охотниках, которая висела в классе, их было трое... Такой след могли оставить только свободно лежащие, ни о чем не думающие охотники.

"Почему ни о чем не думая?", - он улыбнулся, от своей мысли засмеялся. Все молча посмотрели на него.

Мясо с "подбитого оленя" несли все по очереди. Дружки Тана боялись спросить, где толстяк, Роберту он был безразличен.

Может утонул, сбежал... Если бы сбежал, разговаривали бы тихо.

Тан посмотрел на часы, пора вскипятить чай. Свистун насобирал сушняка, подошел к Роберту. Роберт сказал Свистуну:

- Тобой недоволен Тан, ты без причины смеялся.

- Почему?

- У тебя в сумке остались сухари, ночью ты ел их около речки, а утром, прячась от нас, под деревом.

- Ты скажешь Тану?

- Они твои, ты их сушил, твое право разделить их со всеми или самому съесть.

- Если скажешь Тану, то я стану следующей свиньей. Он не обзывает никого, он дает в морду. Ты не хочешь меня понять, Роберт, или не знаешь, что такое свинья для беглых.

- О чем спорите?

- Мы идем по девственному лесу, нужно при переходе новой речки приблизиться к людям. Добыть одежду, а возможно встретим железную дорогу.

- Если не попадем на глаза чукчи, то мы сварим еще три свиньи.

Людоед ушел, Свистун побледнел...

- Почему ты побледнел? Тан ничего плохого не сказал.

- Останемся живы, узнаешь!

Роберт заметил, что на каждом привале все подходили к его сумке и заглядывали в нее. Каждый боялся, что ему достанется меньше всех.

Ему тоже хотелось съесть лишний кусок. Однажды он ушел с Таном вперед всех, но побоялся, что он увидит.

Они остановились около реки, она была шире и полноводней всех тех, которые они встречали. В тени берег был покрыт корочкой льда и вокруг чистый берег без единого павшего деревца.

Роберт, повесив свой мешок, побежал в лес, он нашел несколько поваленных молодых сосен. Получился плот, только на двоих. Метров двести выше реки лежало несколько бревен, веревки больше не было, решили плыть верхом.

Раздевшись догола, запрыгнув на своего "коня", оттолкнулся от берега, поплыл. Река текла быстро и несла его к середине. Шестом он орудовал как велось, его бревно быстро приближалось к берегу.

Петр Петрович сел на плот со Свистуном. До середины они плыли хорошо, а потом сначала Тан потерял шест, потом Свистун. Без управления они подплыли к бревнам, потом течение понесло их вниз.

Перед посадкой на плот из бревна договорились встретиться около высокого дерева напротив маленького острова реки. Причалив быстрее всех, Роберт, набрав в чайник воды, вскипятил, сел перекусить. Перед посадкой Свистун всунул ему в карман пару сухарей и щепотку соли.

Заморив червячка, он пошел по берегу навстречу Тану. Пройдя метров двести, вышел к небольшому озерцу около реки. Здесь были ямы, заполненные водой с плавающими рыбками.

Он снова вернулся на место встречи, разжег костер, сварил рыбу. Тан пришел со Свистуном позже всех. Наевшись ухи, легли отдохнуть.

Свистун, глядя на все худеющую сумку, становился все грустнее. Ночи были лунные, Тан, подгоняя всех, говорил, что до полной луны они должны быть на берегу полноводной реки. Там ходят пароходы, лодки, есть чем доплыть домой.

Роберт вспомнил Волгу, дом. Отец вертится, ему некогда скучать, а вот мать со своей упрямой головой, привыкшая, что ей все дозволено, все ее желания исполнимы, может сбить отца с панталыку.

"Куда я бегу, к какому берегу причалю, кому я нужен?", - думал Роберт.

На Поволжье нет ему возврата, на Украину... Он помнил место рождения крестного отца, можно выдать себя за его сына и получить метрики. Но это место уже заняли брат с сестрой.

- Где идет война? - эти слова он сказал в голос.

- Зачем тебе война? Мы будем мирно жить в каком-нибудь городишке. Сейчас нужно думать не о войне, а о том, как скорее дойти до большой реки. Нужно дойти до первого снега.

- Иди, поешь! Колька насобирал много ягод. Наша сумка снова пуста! Снова будет ночь без сна, пока Свистун не забьет свинью.

Кольку-вышака называли Молот. Во время драки Людоед посылал его успокаивать самых непокорных. Он поднимал кулак и бил по голове, оглушая.

Его любимым занятием было собирание грибов, ягод, орехов. Во время отбывания своей вышки он отпрашивался в лес, приносил целые корзины ягод. Брал он в лес себе помощником Музыканта. Он мог закрыть одну сторону носового прохода и дуть во вторую любую мелодию.

Колька Молот шел за музыкантом, собирал ягоды. Из-за кустарника выскочил медведь, встал на ноги, подошел к Музыканту, дал ему оплеуху. Уложив первого двуногого, медведь подошел к Молоту. Сначала съел ягоды, потом понюхал его затылок. Молот, не поворачивая головы, отмахнулся от медведя.

Медведю понравилась игра. Колька собирал ягоды, мишка жрал... Игра длилась несколько минут. Не услышав свист, Свистун пришел к Тану, предупредив об опасности.

Все беглецы смотрели на лежавшего на земле Музыканта и собиравшего ягоды Кольку Молота.

Медведь толкнул лапой корзину Кольке, Колька ударил по лапе медведя. Медведь толкнул в зад собиравшего грибы. Приняв за шутку, Молот снова стал собирать грибы, класть в корзину. Медведю надоело собирать крохи, пригоршню ягод, он толкнул сильнее лапой в задницу Молота.

Подняв кулак, он резко повернулся, медведь ударил лапой его в лоб. Раздался сильный крик, медведь сделал шаг назад, посмотрев на крикуна, дал ему подзатыльник.

Молот кубарем скатился вниз, прыгнув в воду, поплыл на другой берег реки. Медведь заревел, осмотрелся по сторонам, пошел за Колькой.

Увидев, что медведь плывет следом, выскочил на берег и побежал в заросли ельника.

Людоед, посмотрев на тело убитого, оставил около него Свистуна, стал готовить плот.

Несколько раз уходил Людоед копать яму, чтобы похоронить Музыканта. Он возвратился час спустя с застывшей кровью на губах и все время выплевывал кровавую слюну.

Плот оттолкнули, и он медленно плыл к противоположному берегу. Свистун вынул из рюкзака сильно прожаренное, сверху обугленное мясо, вместо хлеба положил печеные грибы.

До самой темноты искали Молота, его нигде не нашли и утром. Только на третий день увидели его, бегающего по поляне. Он снова собирал ягоды, пел песни. Тан тихо подошел к нему, позвал Колю, тот резко повернулся, ударил его по голове. Вокруг упавшего Петра Петровича начал танцевать.

Людоед боялся подняться, когда Колька поднял руку и голову Тана. Голова покачивалась, рука повисла вниз. Приложив ухо к груди, встал, что-то пробормотал, скрылся в овраге.

Тан поднялся, посмотрев, что нет больше Кольки, схватил свой вещмешок, пошел в сторону. За ним шли все. Вдруг они услышали выстрел, все упали. Из зарослей вышел чукча. Он залез на небольшое дерево, стал поднимать Молота на дерево. Подняв его, обвязав веревкой, посмотрев по сторонам, побежал к кустам.

Пришел медведь, стал трясти дерево и реветь. Прибежал медведь побольше, стали вдвоем раскачивать дерево. Тело сползло, упало на землю. Чукча, увидев, как медведи стараются достать убитого, хотел выстрелить. Увидев, что к убитому идет еще медведь, помахал ружьем, закричал и скрылся.

Медведи, обнюхав тело Кольки, покачав его по земле, ушли. Людоед побежал первым к усопшему, забрал у него вещмешок, хотел снять одежду, она была распорота когтями медведя. Из кармана вынул нож и кошелек.

Труп сбросили в воду. Сначала было видно лицо, раздувающуюся на ветру одежду, потом он стал погружаться. Людоед вскрикнул: к Кольке подплыл медведь, вытащил на берег, подтащил к кустам. Убедившись второй раз, что мертв, ушел.

Людоед понюхал воздух, показал на кусты: там чукча.

Все спрятались. Чукча, заждавшись, когда уйдет медведь, снова поднял Кольку на дерево, привязал.

Людоед, присев около Роберта, тихо сказал: "Ты прав, у чукчи появилась первая сотня".

- Кто будет следующим, если он нас заметит?

Оставшиеся в живых шли на юго-запад угрюмыми, молчаливыми. Луна ярко освещала дорогу. Забыв об опасности, об охотнике-чукче, отдыхали только тогда, когда дорогу преграждала река. Маленькие переходили вброд, сняв с себя всю одежду.

Вдруг услышали стук топора, остановились. Трое вышаков рубили сушняк, жарили мясо, кипятили воду.

Людоед приказал всем спрятаться, пошел осмотреть впереди дорогу. Шел тихо, не издавая ни единого звука. Тишину нарушал стук топора. Сделав большой круг вокруг горящего костра, сел под лунной тенью. Ему хотелось спать, глаза слипались. Вдруг он услышал негромкий стук, хруст ветки и что-то побежало в сторону костра.

Протерев глаза, он медленно стал подниматься. Привычка старого вора долго оставаться в тени спасла его жизнь. Вслед за побежавшим человеком бежало еще двое... Чукчи осторожно, но быстро перебежали от одного ствола дерева к другому.

Остановились в нескольких шагах от беглеца-вышака, несшего сушняк. Он закричал. Его крик заглушил выстрел. Сначала упал несший сушняк, потом остальные. Из оврага выскочили охотники за вышаками, затоптали огонь, унесли убитых.

- Людоед пошел по их следу. Около трех лодок стояли охотники. Побросав трупы в лодку, закурили. Один, оставшийся около лодки, взял бутылки, подошел к поджидавшим его товарищам.

До Людоеда донесся запах колбасы и чеснока. Вдыхая любимый запах детства, заплакал. Слезы текли по лицу, вспомнил мать, отца, празднично накрытый стол. Когда кололи свинью, отец вскрывал грудинку, пил кружку крови, давал выпить и ему. Сначала он отказывался, потом привык.

Подполз поближе. Его скрывал густой ельник. Охотники сидели в нескольких метрах от поваленного дерева. Сидевший верхом на бревне, разрезал на кусочки хлеб, говорил об удачной охоте: "За этих беглецов мы получим по стольнику, плюс премиальные. Жены, конечно, заберут наши стольники прямо с кассы. Премию упросим нашу Марью-красавицу выдать нам. Ее хватит на ящик водки и закуски".

- За наши умные головы!

Оставив недопитую бутылку с закуской, сели в лодки, поплыли на второй берег реки. Людоед поднял бутылку, в ней было на донышке граммов пятьдесят. Выпив содержимое, закусил кусочком сала, оставшейся колбасой.

Его глаза засияли, на лице появилась улыбка. Охотники, переплыв реку, громко разговаривали между собой. Осторожно отполз от бревна назад в ельник, долго осматривал местность. Увидев прячущихся своих, пошел прямо к ним.

Свистун пошел посмотреть, не осталось ли чего-нибудь съестного около костра.

Под кустом лежал небольшой сверток, рядом бутылка. В свертке был кусок сала, полбулки хлеба. Отломал кусок, запихал в рот, несколько раз подавился, закашлялся. Поев хлеб с салом, запил водой, оставшееся сало положил за пазуху.

Они зашли в дом, взяли еды, это их выдало.

Людоед выслушал Свистуна, поправил ремешок вещмешка на спине, зашагал широкими шагами на запад.

Мешок из дня в день худел, худели и беглецы. Людоед считал километры, а большую реку так и не встретили.

Обросшие, грязные, провонявшиеся мужики сели отдохнуть около густого травостоя. После пожара вокруг стояли черные стволы деревьев с упавшими на землю ветвями. Внизу было небольшое озеро с множеством рыбы.

Роберт пошел посмотреть, нет ли рыбных ям, в которых можно было бы наловить рыбы. Вокруг было множество маленьких прудов, но в них нельзя было и рыбки поймать.

Услышав всплеск воды, повернув голову, он увидел огромную рыбу. Вода за день высохла в протоке и она не могла доплыть до большой воды. Он разделся, побежал к рыбе, погружаясь выше колен в ил. Рыба, почуяв опасность, стала бить хвостом. Вода стала мутной, рыба исчезла.

Черный, словно чертенок, Роберт побежал за помощью. Увидев бегущего, Людоед издал какой-то звук, стал искать нож, который висел у него на боку.

Свистун, сидевший перед Таном, увидев испуганное лицо и услышав шум, повернулся, моментально вскочил и спрятался за спиной Людоеда.

На небритом лице Тане выступили капельки пота, вытерев его, оно стало похоже на мордочку теленка, которого только что облизала мать.

Роберт, увидев морду Тана, расхохотался. Хохот Роберта испугал его, он попятился назад, из его ширинки потекла струя мочи, ветер донес запах человеческого пота.

Словно резиновый мячик вскочил Тан, стал убегать. Догнав Свистуна, он ударил его наотмашь, расчищая себе дорогу, перескочив небольшой камень, он упал в небольшую яму, на дне которой была жижа.

Свистун после удара отлетел в сторону, вскочил, побежал за Таном, перепрыгнув камень, упал на спину лежавшему в иле Людоеду.

Увидев на своей спине голову черта, повалил его на дно ямы, стал душить. Ударив Людоеда между ног, он выскочил из ямы, стал убегать. Один убегал от черта, другой догонял.

Впереди по обе стороны была вода. Свистун, не веривший в бога, перекрестился, прыгнул в воду.

Тан прыгнул вслед за чертом и его нога застряла между двумя корягами. Ему никак не удавалось освободить ногу. Бултыхаясь в воде, смыл ил с тиной.

Освободив ногу, стал искать, куда исчез черт.

Свистун, уплыв подальше от берега, стал искать своего душителя-черта.

Перед ним стоял Тан!

Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом громко рассмеялись.

Роберт, увидев, как они испугались, как убегали от него, вернулся к ручейку. Рыба лежала на берегу, иногда шевелили хвостом. В мутном ручейке шевелились сотни мелких рыбешек.

Собрав рыбу, помывшись в пруду, подошел к сидящим у костра. Два Адама сидели на ветках сосны, между двумя кострами сушили свою одежду.

- Провалились в потайную яму? - подойдя к костру, спросил Робертус.

- Нет! Нашли двух чертиков!

- И где они?

- Между кострами!

На противоположном берегу пруда Роберт нашел небольшой домик, около которого стояла баня. Осмотрев домик с баней, подошел к роднику. Точно такой домик он видел на реке Салиха, такой же родник. Не было бы пожара , здесь бы лесорубы рубили лес.

Хозяева, покинувшие этот домик, мечтали когда-то вернуться. В углу стояло на лавке ведро, медный тазик, деревянная рассохшаяся бадья. Было несколько ложек, вилок, глиняная посуда.

Сполоснув казан, принес воды, затопил баню. Вымыл в домике стол, лавки, соскоблил пол. Вывих ноги задержал их около озера. Нашли старое поваленное дерево с большим дуплом, спали в нем.

Вчера он поздно вернулся с озера, слышал, как Тан говорил Свистуну, что рыба лучше чем свинья, что свинью нужно приберечь к основному переходу. Отдохнем и через неделю будем у большой реки.

"И откуда у них такая уверенность, что завтра у них будет свинина?", - подумал Роберт.

Оставив Тана со Свистуном, Роберт пошел посмотреть, нет ли рыбы на мелководье.

Он услышал рев медведя. Обошел вокруг, медведя нет, только голос, голос как будто из-под земли. Такой звук исходил из колодца в шахте.

Густая трава полностью закрыла вершину ямы или когда охотник, вырыв медвежью ловушку, искусно замаскировал ее.

Нашел длинную жердь, начал дразнить медвежонка, он вставал на ноги, старался схватить ее зубами.

Улучив момент, когда медвежонок широко раскрыл пасть, всунул ему в рот жердь. Медвежонок задохнулся. Набросав веток, жердей, чтоб можно было вылезть, вытащил медвежонка.

Сняв шкуру, стал разрезать мясо на тонкие лоскуты, потом положил на сковороду. В казанке жарилось мясо, издавая приятный аромат. Пожарив мясо, налил воды.

За работой к подготовке обеда следили Тан со Свистуном.

- Зачем пережариваешь мясо? Его тяжело будет жевать.

- Я сушу мясо на дорогу, целого медвежонка нам не унести, а вот сушеным мясом можно унести двух медведей.

- Где это такое ты видел, кто сушит мясо?

- Джек Лондон, американский писатель, описал индейские племена, которые заготавливали пищу впрок. Сушили ее. Сушеное мясо бросали в воду, вода закипала и готов мясной бульон.

Ежедневно Роберт обходил озера. Его не география интересовала, а выход из этих болотистых мест.

Тан уже поправился, готов идти, а он со Свистуном никак не найдет выход из топких мест.

Перед Робертом рос такой же куст травы, как возле ямы с медвежонком. Он, немного отодвинув траву, увидел яму и в ней сидящего человека.

Сдвинул бревно в яму и спустился вниз. Человек, сидевший в яме, был лейтенантом Советской Армии. От тела не исходил трупный запах. "Он умер примерно в тот день, когда я убил медвежонка", - подумал Роберт. Его офицерская сумка лежала около стены, карманы были пусты. Положив тело на землю, он скрестил руки, обвязав их носовым платком. Взяв сумку, вылез наверх.

"Пойду в домик, там и раскрою сумку, - подумал Роберт. С Таном и Свистуном посмотрим, что в ней содержится". Задумавшись, он споткнулся о пенек, потоптался вокруг него, сел.

Вынул треугольник. Что это такое? Адрес, кому передать. Он раскрыл треугольник, начал читать.

"Сегодня, мама, я впервые, как упал в яму и сломал ноги, услышал голос человека и рев медвежонка. У меня нет силы даже позвать на помощь. Медвежья ловушка глубокая, мои ноги сломаны, сердце скоро остановится.

Человек может прожить без воды трое суток. Медвежонок упал вчера. Сегодня человек убил его, он умер. Его убили люди, меня убил голод. Не вините никого в моей смерти.

Я не дезертир, я шел исполнять свой долг, только случай, детская шалость, дойти напрямик, свернув с дороги, и вот - конец. Я в западне, в ловушке для медведя.

Мне становится тепло, чувствую, что скоро умру".

Роберт вырвал листочек из записной книжки, переписал адрес, положил все на место, вылез из ямы, вытянув бревно, положил сверху медвежьей ловушки.

После отдыха в лесном домике было тяжело уснуть под открытым небом. Ему казалось, что он всю жизнь идет по неизмеримым просторам тайги. Их одежда износилась, они выглядели стариками нищими. Уставший и исхудавший Тан тяжело дышал, иногда он пытался остановиться, сделать внеочередной привал, но разум брал верх. Он еще боролся за жизнь.

"У меня в запасе еще две свиньи, съем и их, но дойду до большой реки", - думал он. Составлял план побега вместе с учителем географии. Учитель неловко повернулся, когда они вылезали из карьера, поскользнулся, хотел удержаться, схватившись за ногу впереди идущего, но тот поставил ему в глаза ножницы и он упал на камень.

Учитель говорил о каких-то изгибах, поворотах, но он знал плохо географию, запомнил только одно, нужно идти вперед. Вот он и шел!

Впервые за много дней они услышали гул машин. Увидев, что в машинах сидят солдаты, ушли в глубь тайги, отмахав не один десяток километров.

Мешок снова уменьшился и снова он услышал старые слова: у нас еды осталось на один переход, там нужно забивать свинью.

Утром Людоед попросил у Роберта нож. В обед, когда сели на отдых, Роберт попросил вернуть его.

- Потерял я твой нож. Впереди у нас источник, около него много озер, как там, где ты медведя свежевал. Мы будем ловить рыбу, а ты пойдешь на охоту. Ты везучий на охоте.

Действительно, они вышли к озеру, нашли охотничий домик. Но в нем было пусто, не было окон, остались только оконные проемы. Развалина-баня, деревянный склад сгнил.

Вскипятив чай, сели за стол. Людоед вынул нож, положил последних кусочков мяса.

- Учитель дал хороший план бегства, мы почти дошли до цели, по моим шагам мы уже давно дошли до реки, а ее все нет. Про какие извилины и повороты говорил мне учитель в своем плане?

Роберт взял нож, начертил бегущую реку, показал ее извилины и повороты.

- Он мне говорил, что я должен через каждую неделю поворачивать то влево, то вправо. Я шел все прямо.

- Дойдем, Петр Петрович, забьем свинью, отдохнем, день-два и будем у цели.

Петр Петрович почесал затылок, наклонился взять нож у Роберта, оголив шею. Сколько вшей было у него! Увидев изъеденную вшами шею, Роберт повернулся к Свистуну. Тот подавал ему какой-то знак.

Договорились разойтись по сторонам, поискать дичь.

Робертус шел в сторону реки, ему в спину дул ветер. Он услышал, как над головой пролетела птица. Остановился, увидел, как из дупла выглядывает совиная головка.

Положив на землю добычу, разжег костер, замешал глину, сделал из нее лепешку, положил птицу, сделал несколько пирогов. Глина почернела, потом чуть заблестела. Вытащив из костра свои пироги и дав остынуть, ударил камнем по глине. Пирожок раскрылся и от него исходил запах жареного мяса.

Съев пироги, запив водой, Роберт снова пошел на запад.

На сытый желудок было идти легче. Вспомнил слова Людоеда: "Иди прямо на запад, мы нагоним!".

"Где они добудут свинью? Почему он не вернул нож?".

Они оба такие грязные, боятся холодной воды, от них снова исходит неприятный запах.

Он дошел до воды, остановился. Хорошо был виден второй берег. Слева и справа деревья закрывали берег. Увидел поваленное дерево, лежащее в реке, пошел по нему. Река была глубокая, широкая, за ночь можно переплыть.

На песчаном берегу лежало несколько бревен, поломанное весло. Бревна были мокрые и тяжелые. С трудом сдвинул с места, покатил в воду.

Вспомнил, что у него за спиной вещмешок, снял его, начал доставать веревки. На землю упали два сухаря Свистуна и несколько кусочков сухого мяса.

Он часто видел, как, прячась от него, жевали Тан со Свистуном. Съев содержимое, почувствовал, что наконец-то утелил голод. Жаль, что нет чайника, вскипятил бы до их прихода кипяток.

Связав бревна, он вышел из воды, увидел перед собой стоящего в небольшой ямке, заросшей травой, Тана со Свистуном.

Людоед пальцем поманил к себе Роберта.

Он хотел поднять одежду, но Тан сказал "не надо".

- Иди скорее!

Подошел к Тану. Тот показал на Свистуна. На ладони левой руки лежал кусочек сала, правая была за спиной.

В голове мелькнула мысль: "Вечером у реки будем колоть свинью!".

Свистун улыбался, лоскуты лохмотьев развевались на ветру, то открывая, то закрывая тело, покрытое болячками. Свистун сделал несколько шагов назад, стал немного выше Роберта.

В это время Тан схватил сзади Роберта за обе руки и потянул к себе. Увидев свой нож в руках Свистуна, чуть присев, схватил за полы пиджака. Прижав еще плотнее к себе тело Тана, резко повернулся.

Свистун ударил Тана ножом в спину. То ли удар был слаб или силы покинули убийцу, Тан повернулся, схватил Свистуна за руку, повалил. Тот долго бился, хотел вырвать руку, но не хватило сил. Рука медленно двигалась к груди лежавшего человека. Кончиком ножа отодвинув тряпье, с грудной выемки, всем телом лег на руку, державшую рукоятку ножа.

Тан еще боролся со Свистуном, когда Роберт увидел чукчей, перебегающих от одного дерева к другому.

Послышался крик, Роберт вздрогнул. Людоед вынул нож, приложил губы к ране Свистуна... Струйки крови брызнули в лицо Людоеда... Оба затихли...

Подбежали охотники, потыкали стволами в убийц, убедившись, что окоченели, разняли трупы.

Старый чукча подошел к Роберту, похлопал по плечу: "Хорош, малый, вовремя спохватился, вовремя заметил нож. Хорош солдат, умеешь обороняться. Хорошо пахнешь, свой человек. Если человек пахнет рыбой, тиной, он свой. Ты мой гость".

- Он плохо пахнет, много бежал, все разорвал, обувь износил. Беглец - плохой человек. Твои двести, твоя добыча, наша только выпивка. Они хотели тебя убить, ты был для них свиньей, теперь ты будешь жить долго.

Услышав от чукчи, что он был свиньей, ему сделалось плохо, потянуло на рвоту. Старый чукча протянул ему бутылку: "Пей больше, пей, какой из тебя мужчина, что глоток спирта не можешь выпить?".

Голова пошла кругом, ему показалось, что из густого ельника едут подводы, а за ними бегут с ружьями чукчи.

Его положили на подводу. Старый чукча сел у его изголовья, помахал своим. Его двести рублей, моя только выпивка, привезите деньги, медвежатиной угощу.

Роберт проснулся, около него сидела молодая ведьма. Она смеялась, губы широко раскрывались по сторонам, открывая мощные клыки.

"Боже, помоги, - пробормотал Роберт, - где я нахожусь, неужели в преисподней и почему именно ему подсунули ведьму? Где Тан и Свистун? Это неправда, это только сон".

Он поднял руку, посмотрел на пальцы рук, пошевелил ими. Положил руку на голову ведьмы. Несколько раз ведьма моргнула глазами, он тоже подморгнул. Она засмеялась, поправила на нем медвежье покрывало.

Поднял подбородок, посмотрел в глаза, причмокнув губами.

Ведьма встала, отодвинула стул: "Вставай, Николашка, ты больно много выпил, много кричал, много раз убегал, много спал".

Роберт встал, пошел за ведьмой, она вывела его во двор. На дворе лежал снег. Пошли в баню.

- Я дома одна, отец мой снова ушел на охоту, приказал Николая сторожить, никуда не отпускать. Я тебя мыла, когда отец тебя привез, ты был пьян, много плохого говорил, убегал в тайгу. Голым в тайгу не уйдешь. Сейчас зима. Летом можно. Ты настоящий снежный человек, твое тело словно печка, всегда горячее.

- Ложись, я вымою, будешь доволен.

Он молча лег на лежак около печки. В бане стало тяжело дышать, в тумане исчезла ведьма, ощущал только ее руки, слышал голос.

Ему казалось, что он вознесся на небо и ангел, превратившись в ведьму, моет его.

Ведьма села на него верхом, сделала массаж на спине, потом на животе. Ее живот скользил по его животу.

Подбросила дров в печку, полила камешки водой, пот словно град покатился по спине, животу. Стало жарко, он задыхался, махал руками около рта.

Она сначала вытерла лицо холодной тряпочкой, потом намочив еще раз водой, положила на голову, закрыв глаза.

Ощутив райскую благодать, он прижал ее к себе.

Ведьма подала ему руку, он встал, пошел за ней. Снега было много, она толкнула его в сугроб, стала растирать тело. Стало еще жарче, чем было в бане. Завела второй раз в баню, начала массажировать.

Облив холодной водой, начала обтирать полотенцем. Ее тело покрылось потом. Взял у нее полотенце, начал вытирать спину, руки... Ему сделалось снова жарко, он положил ее на спину...

- Ты мне делай мой массаж, у нас некому массажировать, война всех мужиков забрала.

Смысл сказанных слов до него не доходил. Справив свое дело, он вытянул руки и ноги.

- Не дави меня, дави мою девку!

Ему захотелось есть и спать. У него бурчало в животе.

- Плохой мужик, слаб мужик, если живот пустой! Пошли, дам медвежатины, станешь посильней, крепче держать будешь девку.

Накинув на него простыню, подала вареное мясо: "Может, выпьешь горячей воды, у меня есть, только отцу не говори, будет бить".

Уложив белого медведя в постель, ведьма ушла.

Роберт лежал с открытыми глазами, смотрел в потолок. "Почему я стал Колькой, белым человеком, белым медведем?" - подумал он и снова уснул.

Прошла боль в груди, кашель, стало легче дышать. Сегодня парился с молоденькой ведьмой, с нею было веселее, но не получил того удовольствия, душевного блага, что со старшей.

Лег отдохнуть, но от долгого лежания болели бока, ныла спина. В кухне готовили еду обе ведьмы, смеялись, хохотали.

- Тебе было хорошо с белым человеком?

- Он очень молодой, неокрепший олень, еще года два надо ждать, пока станет вожаком.

- Мне его хватает, он по моему вкусу. Только молчалив, крепкие мышцы, если прижимает становится страшно, чтоб не сломал что-нибудь.

- Ломать тебе нечего, наши сломали до войны. Сколько их было и один лучше другого, всех война забрала, всех земля приняла.

- Почему отец с матерью уехали, почему оставили нас одних?

- Разве не догадываешься?

- Нет! А что, разве они мешали б мне отвести душу с белым?

- Баня есть, мужик есть, хочешь мужика, топи баню. Баня тело очищает и душу согревает.

- Ты выполнила наказ отца?

- Еще нет! Он больше недели был твой, а моя девка только недавно промочилась, через две недели узнаю.

- Его душа и сердце уже в моем теле, до большой охоты у меня будет мой бельчонок.

- Тебе моя девка нужна? Что не спишь? Ты должен спать, набираться сил. Окрепнешь, отец отвезет к твоим родителям. Там живут и работают только белые, там тоже вокруг тайга. Там много каменных домов с высокими дымоходами, из них идет дым с огнем.

У нас был беглый белый, он построил нам дом, печку, увез старшую сестру к себе домой. Погиб на войне. Отец не разрешает нам уходить из дому. Говорит - рожай дома. У нас уже стара девка, еще несколько лет и мы не сможем рожать.

- Кто тебе нравится?

- Обе, - выпалил со злости Роберт. - Какого черта привязались со своими девками? Дай мне штаны, не стоять же мне перед вами, в чем мать родила.

- Отец не велел давать одежду. Велел хорошо кормить, хорошо ухаживать. Даже оставил для тебя горячей воды.

- Лучше дай брюки, я нарублю дров, тело ноет без работы.

Старшая встала, вышла в сени, принесла мешок.

- Одевайся, тебе как раз. Твоя одежда прохудилась, износилась, сожгла ее наша мать. В ней было много мелких зверят.

Под ногами хрустел снег. Роберт рубил дрова, обе ведьмы носили. По тому, как хрустел снег, он определял, кто из них подходил.

Вера была хохотунья, болтала без остановки. Успевала носить и складывать дрова, прыгнуть на спину Роберту, повалить на снег. Младшая была сдержанней, более робкой. Стоило Роберту остановиться, подходила к нему, брала за руки и спрашивала: "Твои руки не устали?".

Стало жарко. Сбросив одежду, в одной рубахе рубил дрова. Топором словно хворостиной махал. Верхние пуговицы расстегнулись, рубаха вылезла из-под брюк.

- Не играй с ветром! Ветер на потное тело - болезнь! Я не смогу, не выдержу еще раз сидеть около тебя, спасать твою душу. Теперь должен сам о себе позаботиться. Ты молчишь, потому что много прошел, много пережил, потерял веру. Верни свою веру и снова станешь, каким ты был.

- Откуда ты так много знаешь обо мне? Откуда тебе знакомы мои родители, жена?

- Это горячка, это твой огонь рассказал мне. Тебе было плохо, твое тело пылало огнем, я сидела около тебя, помогала тушить огонь. Огонь это плохо, ты мог бы сгореть.

- Замужем?

- Мой муж умер, пришел с войны и через месяц умер. Я очень хотела детей, а он не мог. Где взять мужика? Нынче мужики на вес золота. Наш дом один среди тайги, до села нужно день идти. День идешь до села, день ищешь мужика, ночь без сна, назад возвращаешься одна.

- Плохо без мужика, плохо бабе одной. Теперь я буду не одна, ты мне подарил мою мечту, подари и ей.

- Кому? - спрашивает Роберт.

Любовь подходит к нему:

- Мне, Коленька, мне! Кто есть, кроме нас.

На второй день пошел густой снег, все дорожки засыпало, белым покрывалом покрыла зима лес, поля. Ни одного холма не миновала зима, все стало белым-бело. Выглянуло солнце, стало тяжело смотреть, ослепило глаза.

Роберт вспомнил слова Веры: "Ты много прошел, много пережил, потерял веру!". Даже имя свое забыл! Хотел вспомнить, но ничего не получалось...

Обе ведьмы вошли в комнату, расхохотались:

- Мы уже все подготовили, а ты еще не оделся. Одна шапку надевает, другая пальто застегивает.

- Ты все время говоришь, что работа тебе жизнь и вдохновение дает, что ты старый лесоруб.

Метров двести от дома стояли высокие сухие сосны.

- Любую выбирай, - взяв его за руку, - сказала Вера. - Будем пилить.

Несколько раз его ведьмы уговаривали: "Хватит пилить, засыпет снег, тяжело будет распиливать".

Древесина начала уже разлагаться, пилилась легко и без шума, только верхушки сосен издавали звук, похожий на шипение змеи.

Первое дерево разрезал, подымал чурки, складывал на санки.

- Не увезешь, Николай. Не сдвинешь с места такой груз. Ты не лошадь, такую кучу может увезти только лошадь.

Взяв у Любови топор, сделал насечки на каждом бревне.

- Лес - труха, легко пилится. Вы пилите, а я буду лошадью, мое дело отвезти дрова домой.

Чуть поднатужась, сдвинул сани с места. Они легко скользили за ним под уклон. Ведьмы не успевали распиливать дерево, а он уже возвращался назад. Сначала подгонял их, шутя говорил, что они работать не умеют, ленятся, потом начал пилить сам, они помогали ему.

Игры с ведьмами надоели, он окунулся в работу, мастерил, строил, ремонтировал. Несколько раз брал лыжи, ходил в тайгу. Одного ведьмы не отпускали, ходили по очереди с ним.

Показали, где его нашли, где он купался. Все что говорили ведьмы, он не мог вспомнить. Вокруг лежал пушистый снег, не за что было зацепиться в своих воспоминаниях.

Любовь сломала лыжу, шла по пояс в снегу за ним. Он сказал: "Вставай на мои лыжи, пойдем вместе". Она становилась и, падая, валила его. Ей не хотелось возвращаться домой.

Поправив лыжи, взял Любу на руки...

- Хватит шалить, вымокнем, простынем... Она его не слушала, прижалась к нему, тяжело дыша.

Он уже привык к новому имени, отвечал на вопросы, откликался на имя. Но никак не мог привыкнуть к ним. Стоило одной из них выйти, вторая садилась на колени, лезла целоваться, обниматься.

- Я не племенной бык, я устал от ваших игр.

- А что такое бык? Этого слова я не знаю.

По женской части он насытился. Женщины ему стали не нужны, ему нужно было что-то другое, но что, он не мог вспомнить. Однажды он полез на крышу дома, увидел ящик, там было множество книг на непонятном языке.

- У вас есть книги на русском языке? - спросил Любу.

- Если поласкаешь, отвечу...

- Да!

Повернувшись к окну, молча смотрел на прыгающих на куче дров воробьев.

- Не сердись, я поняла, что ты хотел. Это книги брата, он любил читать. Я их не понимаю.

Справочник ветврача, атлас медицинский, болезни животных.

На улице стало темно, начался буран. В дымоходе гулял ветер. Мгновенно унеся из дома тепло, стало прохладно. Сильный ветер. Сколько не топи, не натопишь, тепло все выходит в трубу.

- Закрой дымоход!

- Немножко можно, много нельзя, угореть можно.

- Ты любишь читать, так много читал мой брат, он хорошо учился в школе, потом поехал в большое село, где одни кирпичные дома. Там учился на ветврача. Ушел на фронт. Наши все парни ушли и все не вернулись.

- Николай! Зачем ты бежал на фронт, зачем ты хотел воевать? Почему не сидел дома? Не любил жену? Ты говорил, что твоя Гильда имеет небесный цвет глаз и снежную кожу, черные, как земля, волосы. Почему убежал от жены? Почему тебя твои друзья сделали свиньей? Я не знаю, что такое свинья, я знаю оленя. Это большое животное, он одевает нас, дает молоко, кормит нас. Что дает вам свинья?

Роберт открыл атлас, показал на свинью.

- Как много у нее маленьких. Олень рожает одного, редко двух, а у нее целая чертова дюжина.

- Я тоже рожу маленького белого детеныша. Ты будешь далеко от меня, а я его буду нянчить, пока он не станет таким, как ты. Я буду смотреть на него и вспоминать тебя. Ты не любишь нас слушать, ты не нашей крови, тебе плохо у нас, я это знаю. Когда мы будем уверены, что у нас будут дети, отец отвезет тебя к твоей матери.

Роберт читал, когда в дом вошел чукча, а за ним трое военных. Вера накрывала на стол, Люба окончив уборку, начала ей помогать.

- Заберут Николая?

- Не знаю. Отец говорит, что с ним будет говорить врач-психиатр.

Гвардии майор Дуб сел в сторонке, стал наблюдать за Робертом, читающим медицинскую книгу.

С ходу завести разговор не удалось, Роберт был молчалив. Ответил на приветствие, пожал его руку своими сильными пальцами, после чего пальцы врача как будто слиплись. Попросил извинения, стал дальше читать.

Майор посмотрел, что читает молодой человек, которого нашли охотники, стал говорить с ним на медицинскую тему.

Незнакомец, который не помнил, кто он, откуда пришел, хорошо разбирался в медицинских терминах, знал название всех животных по латыни.

Хорошо помнил, что делал вчера, сегодня, куда ездил на прогулку.

Дуб внимательно следил за речью Николая, интонацией, движениями. Пациент был подтянут, краток в словах, отвечал не заикаясь, не проглатывая слова. Он отвечал на все вопросы, которые затрагивали период пребывания в доме охотника, больше он ничего не помнил.

Утром майор пригласил Николая на охоту.

- А что я буду там делать, смогу я быть вам полезен, не помешаю вашей охоте?

Старый чукча уговаривал врача не давать ружье Николаю: "Не могу забыть его лицо, когда его хотели заколоть, был свиреп! Но когда мы сказали, что его взяли с собой как свинью, был еще хуже".

- Не бойся, старик, мои ребята не дадут уйти и беды ему не натворить.

Несколько раз попадался заяц, Николай выстрелил - промахнулся.

- Зачем дал, начальник, плохое ружье, узнает парень, рассерчает.

- Если не боишься, дай свое.

Чукча похлопал Николая по плечу: "Возьми мое, твое плохое".

- Сейчас проверю!

Положил на снег шишку, выстрелил, шишка исчезла.

Собаки залаяли, из-за горки выбежали волки, все начали стрелять. Николай прицелился, за каждым выстрелом падал волк.

Чукча, похлопав Николая, показал большой палец.

- Где научился стрелять? - просил гвардии майор.

- Люба книгу дала, хорошая книга об охоте.

- Тебе говорит о чем-нибудь вот эта записка?

Николай прочитал адрес, посмотрел на фотографию: "Такого не знаю".

- Это письмо твоей матери к тебе, ты его получил перед боем. Был ранен, месяц отдыхал дома... Где был, когда вышел из дома?

- Не знаю. Меня нашли в тайге.

- Гвардии майор, я его отвезу к матери. Я был у нее, показывал письмо и его фотографию. Она говорит, что письмо она писала, а фото его товарища, тоже Николая.

- Может, вспомнит он, отчего испугался, в тайге такое бывает, когда человек долго идет по тайге, он отвыкает быть человеком, он становится похожим на зверя.

- Мать говорит, что сын у нее офицер, умеет хорошо стрелять. Посмотрите, как он стоит, как движется, как разговаривает, точно вы, товарищ гвардии майор.

- Хватит, отец, уговорил. Был он у нас в военкомате, но не вернулся. Убедили! Везите сына матери, может, отчий дом восстановит пропавшую память.

- Ваш отец или теперь наш Николай при хорошем уходе все вспомнит.

- Я спасал, гвардии майор, таких, как он. Они теряли память, когда им медведь бока ломал, а здесь заколоть хотели.

- Вот ваш сынок, Евдокия Евсеевна, жив и здоров. Отходили его мои ненаглядные, день и ночь сидели, когда жар у него был. Не сгорел, спасли мои девочки.

Евдокия Евсеевна посмотрела на Николая, обняла, поцеловала.

- Заходи, сынок. У тебя та же болезнь, что была у моего сына. Однажды пошел он в лес на охоту и попался медведю в лапы. Благо, что стояли над неглубоким обрывом, снег упал, а вместе со снегом мой сын. Медведь был старый, грузный жирняка, упал на спину, а на него мой сын. Медведь с испугу убежал в одну сторону, а мой - в другую.

Его счастье было в том, что невдалеке были старые охотники, нагнали моего Кольку, вернули домой. Месяц не разговаривал и не мог ничего вспомнить. Садись, сынок. Скажу, что ты мой сынок, выздоровеешь, вспомнишь дом, родителей. Отвезет мой старый, если недалеко родной дом.

Вот мой сынок, смотри на фото...

Роберт долго смотрел на фото... Там медвежья ловушка у большого озера... Сел и заплакал.

Евдокия Евсеевна погладила по голове:

- Успокойся, на все воля божья!

У Евдокии Евсеевны было шестеро сыновей и три дочери, четверо ушли на фронт, двое где-то на востоке, девочки замужем.

- Забрала война всех до одного, остались одни старики. Приехал Коленька после ранения, побыл дома, подлечился, отдохнул, помог родителям во всем и ушел. Приезжали из военкомата, спрашивали: "Где ваш сын? Когда ушел?".

Ходила к цыганке, к бабе-гадалке, обе сказали, что сына нет. Он находится... Там много воды... Небольшая возвышенность. Закрыла бабка карты, посоветовала поставить свечу за упокой.

Старик услышал такое, начал бабку поносить.

- Не веришь мне, пройдет несколько Лун и человек-беглец покажет, где твой сын... Потом поверишь.

Верь мне, успокой жену, многие теряют сегодня сыновей... Лучше б на войне!

Что лучше, то Всевышнему известно, а мы смертные люди. Бог всех помнит, всех знает. Услышишь и о нем весточку.

Побежала на второй день бабка погадать. Открыла карты гадалка, посмотрела на них да и собрала в кучу: "Иди, Евдокия Евсеевна, тебе его сам Господь Бог послал".

Не нарадуется бабка сыну, красив, приветлив, не бабник, не бегает в клуб, не шляется по юбкам. Все спорится у него в руках. Днем строит, пилит, ремонтирует, по ночам читает. Нет отбоя от девок, только их он не признает.

Надоест читать, просит отца на охоту съездить.

- Какая нынче охота, патроны на вес золота.

Пошел к колхозному кладовщику, поработал у него дома, тот ему столько патронов надавал, что на год охотиться хватит.

Что ни день - то дичь, одна крупнее другой. Даже медведя пристрелил. Бабка, видя его усердие, и подумала о грешном деле: "Сведу я Коленьку с Юлей. Хоть и не девка, была замужем, муж от чахотки умер, но красивей ее нет".

Привела она Юлю в дом, усадила рядом. Сидят молчат, только друг на друга смотрят. Ни слова не проронил Николай, только с горя заплакала бабка.

- Не сердитесь на меня, Евдокия Евсеевна, но я вам прямо скажу, что-то у него с головой не то.

- Юля, он у меня парень на все руки, все умеет делать, лучшего не сыщешь.

- Может оно и так, но, по-моему, он не здоров, глуп.

- Хочешь, я тебе правду скажу, - вдруг заговорил Николай, - тебя под правой грудью родинка.

Покраснела Юля, думала пуговица оторвалась, показала свою неряшливость. Пощупала, грудь закрыта, только шея чуть видна.

- Кто тебе это сказал? Знал моего мужа?

- И палец на левой ноге изогнут чуть больше, ходить тяжело на большом каблуке.

Еще сильнее покраснела девка.

- Не красней, Юля. Я уже свои прожила, чего в молодости не бывает, раньше времени я затеяла этот разговор. Раз был у тебя, сами сойдетесь.

- Господом Богом клянусь. Хотите, перекрещусь перед иконой. Я его не знаю, видела всего-навсего раза два.

- Так я и поверила! Не хочешь, ищи себе другого, ведь мой был, раз знает твои приметы.

Юля заплакала:

- Откуда ты взялся, всевидящий дурак, ляпни еще на улице, век никто замуж не возьмет.

- Возьмут, Юля, возьмут. Многие хотят, да боятся твоей гордыни. Мужики - твоей неподатливости, а свекрови - языка.

- Не смей о ней так говорить, ни одна свадьба без ее песен и прибауток не обходится, ни одни крестины.

- Я же вам, мать, сказал, будет больше дома сидеть, больше будет видеть женихов. А на гулянья все девки одинаковы. Я ценю дом, очаг свой родной, приветливость, но не гулянки.

- Пошли проведешь меня домой. А то что люди скажут: была у бабки зря, жених и домой не провел.

- Или ты красна девица, любишь, когда хвалят, серчаешь, когда против говорят?

Взяла Николая под руку и думает, как допросить, откуда он знает о ее родинке. Запела песню, даже станцевала перед Николаем.

- Лучше помолчи, Юля. Ты хороша, спору нет. Мать хочет меня женить, жалеет. Парень хоть куда, хотели заколоть, не закололи, только ум вышибли.

Был я у чукчи, который меня спас, там его дочери со всеми колдунами советовались, как мне ум вставить в голову. Сегодняшнее все помню, а что было... Он замолчал.

- Пьешь, Коля?

- Пью, Юля. Но не буду пить с тобой. Я хочу идти на фронт, мои спасители говорят, что я во сне, в горячке жену звал. Правда или нет? Не помню!

- Может, останешься, посидим, песню тебе спою. Что будешь пить?

Переспал ночь Николай, рано ушел от Юли, она им во всем была довольна, а он нет. Ведьмы лучше!

Старики дверь оставили открытой. Проснулись. Николай спит. Вышли во двор, снег отброшен, во дворе чисто.

- Не пара он Юлии, не своди баба их, пропадет он с нею или сопьется.

- Что ты сказал?

- Что слышала!

Никто не оставлял Юлию, никто не отвергал, а этот дурак оказался крепким орешком. Сладко было с ним, но не смогла узнать, откуда знает о ее родинке.

Утром проснулась рано, расчистила дорожки, побежала к подруге. Долго совещались, остановились на том, что сегодня пойдут с Николаем на охоту. У дочери подружки день рождения, нужно накрыть хороший стол.

Бабка, увидев в окошко Юлию с подругой, позвала деда.

- Я же говорила, он не дурак, он знает себе цену. А память, память прошлого вернется, лишь бы сегодняшнее не утерял.

- Какого черта идут, парень спит.

- За тобой, дед, и за ним. Девки приглашают вас в лес прогуляться.

- Это можно, но откуда ты знаешь?

- Сорока на хвосте принесла. Может, дед, перед охотой и сто грамм выпьете?

- Я не против! Что скажут женщины?

- Мы за! Только домашней настойки и покрепче...

Николай полез на крышу, достал медвежьих пельменей.

- За удачу! Если покажется медведь, не промахнусь. Юля залпом выпила стакан.

У Николая остался полный.

Юлия вышла из-за стола, буркнула: "У него все не как у людей".

- Ты права, Юля, я с того света.

Девчатам расхотелось ехать. Но сами напросились, отказываться нельзя.

- Догоняй, деда! Встретимся у озер.

Николай оттолкнулся палками, пошел вперед. Девчата поднажали, опередили его. Около полчаса соревновались в беге, дошли, где можно всегда встретить дичь.

- Осторожно, девочки! Там медвежья ловушка. Смотрите, чуть дальше- вторая.

- Где?

- Вон бугорочки снега и куст травы.

- Откуда ты знаешь?

- Не знаю!

- Мы будем загонять зверей, а ты отстреливать.

- Если подобью такую, как ты, что будет?

- Уже подбил! - Она оттолкнулась палками, ушла в густой ельник.

Прошел час, Николай дал деду настойки, невыпитый им стакан, а женщин нет.

Выскочил заяц, а за ним лиса. Подобрав дичь, дед съехидничал: "Твоя небось сбежала, нашла другого". "Лиса прогнала нам зайца".

Из-за ельника послышались выстрелы и с ревом выбежал медведь.

- Это мой, - сказал дед.- Смотри, как я его одним выстрелом!

- Куда целился?

- В грудь.

- Пудов десять, не меньше! Давай свежевать будем, пока светло.

Разделали медведя на куски, сложили все в шкуру.

Юлия толкнула Николая в бок: "Смотри, Коля, мужики дерутся".

Все схватили ружья, встали на лыжи.

- Что будем делать, Коля? Смотри, какие здоровые мужики, все оборванные, в лохмотьях, точно с того света.

- Это они хотят заколоть свинью. Изголодались парни, не смогли бросить жребий, чья очередь умирать.

- А что такое свинья?

- Закон тайги! Если заключенные убегают из тюрьмы, они берут двух-трех мужиков молодых, непьющих. Когда оканчивается пища, они режут прихваченных ими парней.

- Парень оказался не свиньей, а старым кнуром. Смотрите, как они все хорошо орудуют ножами, словно в цирке.

- А вы были в цирке?

- Да, бывал! Но это настоящий цирк, насмерть.

- Они могут убить друг друга.

- Ты думаешь, Юля, они играют? Нет, кого-то прирежут.

- А потом...

- Потом суп с котом.

- С человечиной!

- Нужно помешать им!

- Чтоб они потом из нас котлеты сделали?

- Стрелять нам нельзя, не имеем права.

- А почему чукчи имеют право? Они спасли тебя.

- Я не убийца! На войне можно убивать, а здесь нельзя.

- Ну, сделай же что-нибудь. Смотрите!

Один схватил другого за руки, а третий норовил попасть в сердце.

- Сейчас он повернется и убийца всадит нож в спину своего товарища.

- Откуда ты это знаешь, Николай?

- Я так сделал и это меня спасло.

Раздался крик. Великан выпустил из рук своего противника, бросился на убийцу.

Дед выстрелил вверх.

Убийцы повернули головы, посмотрели на стоявших людей, бросились друг на друга. Оба упали рядом... Один поднялся, подошел к другому, приложил губы к ране.

Роберт, увидев, как Людоед пьет кровь, закричал... К нему вернулось сознание, он вспомнил все: дом, родителей, жену и Людоеда со Свистуном.

Старики похоронили сына, а Роберта участковый увез в милицию, следователь долго его допрашивал. Записывал показания, громко смеялся. Гвардии майор Диденко, насмеявшись вместе со следователем, прекратил допрос, повел Роберта в больницу.

Врачи сделали заключение: душевная травма. Но она уже проходит, больному нужен покой и отдых.

Диденко позвал в кабинет старика, тот подал свидетельство о рождении...

Вписав в карточки фамилию, имя, отчество, отправили на выздоровление в деревню.

Подъехали к военкомату, дед вынул документы, дал Роберту подержать, сам пошел к начальнику.

Вскоре он вернулся, забрал бумаги.

- Вот все то, что нашли в медвежьей ловушке...

Роберт оторвался от чтения: он читал медицинскую справку, что гвардии... прошел курс лечения, здоров, годен к строевой службе... На палочке у него лежал военный билет.

- Документы...

- Документы сдал... Остальные... Какой спрос с мертвого. Дед замолчал.

Роберт думал, куда ехать. На фронт, он готов... К деду в колхоз ... Тоже.

Последние вагоны ушли на Восток со специальным грузом. Вместо вывезенных немцев с Запада прибывало еще больше беженцев. Перед райкомами стояли более сложные вопросы - где размещать беженцев, дома уехавших немцев были заняты, клубы, церкви превратили в коровники, конюшни. С запада на восток колхозы перегоняли крупный рогатый скот, баранов, коз, лошадей.

Впервые на бюро обкома партии Якименко категорически заявил, что не сможет принять ни одного беженца, ни одной головы скота.

- У нас перенаселение как людей, так и животных. Скоро окончится осень, наступит зима, мы не сможем прокормить, обогреть такое количество людей, нет запаса кормов для скота.

Николай Петрович предложил отправлять беженцев за Волгу, туда, куда эвакуируют заводы и фабрики: "Я больше занимаюсь эвакуацией и приемом беженцев. Сегодня от нас фронт далеко, мы только помогаем нашей армии. Нужно быть готовыми к встрече врага. О том, где какой враг, скажут военные. Я, как секретарь райкома, должен выполнить приказ партии о полном, стопроцентном выполнении заказов для нашей армии. Сегодня наш главный вопрос - это выполнение директив по поставке мяса и хлеба нашей армии, об увеличении плана выпуска военной продукции. Наш район находится в самых оптимальных условиях, то, что от нас зависит выполним".

- Я думаю, - сказал секретарь обкома, - что товарищ Якименко прав во всем, чтобы реализовать наши постановления и планы партии в эти тяжелые годы, когда враг рвется к нашей столице, нам нужно укрепиться на восточной стороне Волги. Обком партии считает, что выполнить постановление нашего обкома и приказ Министерства обороны нам под силу и имеются все реальные условия, материальная база ... Вот вы, товарищ Якименко, и будете их выполнять, а обком вам во всем поможет.

Перед Николаем Петровичем лежал план эвакуации заводов и фабрик на Восток. Это была небольшая папка, от выполнения плана которого зависела жизнь страны Советов. Большинство эвакуированных предприятий стояли с грифом "Пуск завода - в течение месяца со дня прибытия всего оборудования завода".

- Ознакомились, Николай Петрович?

- Думаю, что да!

- Значит, не уверены, если еще продолжаете думать? - Около секретаря обкома с правой стороны стоял майор Григоренко из первого отделения девятого отдела УМГБ.

- Я долго думал, кого поставить во главе гигантского плана эвакуации и возрождения заводов и фабрик в тылу нашей страны. Члены обкома остановились на вас и товарище Григоренко.

Шли ожесточенные бои под Москвой. Николай Петрович слушал сводки Совинформбюро и сводки германского командования. Вся пропаганда велась вокруг Москвы с обеих сторон. Но почему-то ему приходилось больше груза везти на юго-запад, а не в Москву. Он носил в своей сумке карту, на которой делал отметки о срочной доставке восточного груза.

Майор Григоренко дважды в день докладывал о прибытии нового планового и внепланового груза, но как он охранялся и перевозился - можно было только догадываться. Москва готовилась к новой встрече на юге со своим врагом.

- Николай Петрович, мои товарищи вам большой привет привезли с Приволжья. Сам секретарь обкома приехал к вам и привез с собой... Кого вы думаете?

- За привет спасибо, а вот на станции стоит много эшелонов...

- Я только что с вокзала, пробки больше нет...Одни ушли на восток, другие на запад.

- Спасибо! И что за привет? - Григоренко встал по струнке смирно и улыбнулся. Николай Петрович услышал, как открылась дверь... Он положил на стол ручку, закрыл записную книжку...И чьи-то нежные руки закрыли ему глаза...

Несколько человек засмеялись. Кто-то сел на колени, а кто-то поцеловал. Перед ним стоял секретарь обкома с его старыми друзьями из Поволжья, жена и дети.

- Заработался Николай Петрович, даже забыл, где располагается обком, старых друзей. Прощаю! Но штрафную нальем, за то, чтобы не забывал о существовании семьи. Ведь был неделю тому назад недалеко от дома. Что, трудно было заскочить, проведать семью?

- Не имею права! У меня каждый час на учете, а час моей отлучки обойдется невыполнением плана.

- План - эта победа на фронте, лишний внеплановый паек рабочему!

- Пьем за нашу победу, за выполнение плана!

- Скромничаешь, Николай Петрович! Сколько имеешь наград, а ни одной нет на твоей груди. Мужик должен показать свое богатство!

- Не имею на то право. Я есть и меня нет. Я тень страны... Стоит меня чуть сдвинуть с места и столько можно увидеть новых заводов, фабрик, это за спиной. Впереди - масса пушек, снарядов, самолетов, танков.

- И когда ты успеваешь все это делать? Тобой никак не нахвалятся твои друзья Хома Васильевич и Георг, а Василий Васильевич грозился поговорить по-мужски... Был в Москве и не зашел в гости.

- Товарищ секретарь обкома! Не имею права!

Вошел полковник, подал молча пакет Николаю Петровичу. Секретарь обкома налил стакан, подал полковнику. "Не имею права!". Встал по стойке смирно, козырнул, повернулся вслед за Николаем Петровичем.

- Майор! А на что вы имеете право?

- Право на труд! Право на защиту Родины! Извините, секретарь обкома, но Николай Петрович будет занят неопределенное время.

- Я что, зря привез его семью?

- Решит назревший вопрос, вернется. Сейчас придет его адъютант, у нас вам будет не скучно!

Гости не скучали. Приехала группа циркачей, клоунов. Вечер провели весело, до полуночи ждали хозяина дома. Фрида Германовна стояла около окна, ждала мужа. А его все не было. Уже все легли спать и только на восходе утренней зари вернулся муж.

За столом она не узнавала всегда веселого мужа, он был скучен, задумчив...Отвечал обрывками фраз... Не говорил, а отдавал приказы!

За эти два утренних часа вернулся к ней тот желанный и любимый, которого она ждала. Через два часа он ушел, поцеловав ее, детей...

- Уезжай, через час я буду далеко отсюда.

Начальник милиции, узнав о возвращении Фриды Германовны домой, решил вечером со своей семьей посетить дом секретаря райкома.

Фрида Германовна, увидев Григория Остаповича, вышла навстречу гостям.

- Я слышал, ваш муж стал совсем другой ...

- Вы, мужики, не меняетесь. Со мной и детьми он, как и прежде, весел и жизнерадостен. На работе, вы правы, по-моему, крут и больше замкнут.

- Значит, Москва вот- вот победит!

- Откуда вы это знаете ?

- Наш секретарь, словно барометр, улавливает перемену на расстоянии.

- Слава богу! Хоть вы меня успокоили. А я что только ни придумала. Мне сказали, что он спит урывками и то несколько часов. Мало говорит...

- Военные все такие. Главное - повидались. О себе он позаботится, а у вас дети, вам труднее. Он думал, что Фрида Германовна спросит о Робертусе. Заговорили об их детях, поняв, что она осторожна в разговоре так же, как и ее муж, решил пойти на хитрость. Пил сам, наливал женщинам, прохаживался по комнате, смотрел на фотографии, висевшие на стене. Он остановился перед Эльзой. По бумагам она была выслана вместе с родителями, сейчас учится в институте, брат оканчивает школу.

- Ищете свою молодость, Григорий Остапович?

- Нет, свою сноху.

- Если не секрет, где она?

- Вот она, Якименко Эльза, т.е. извините, Ольга Николаевна.

- Когда вы успели ее засватать? Родители позже узнают, чем чужие люди.

- Почему чужие? Я не вру, правду вам говорю. Она моя сноха! Мой сын Виктора Филипповича сопровождал почти до самого края земли.

- А где этот край земли?

- Вернули его в часть, но им было тяжело... Не то слово, хуже, чем в год голодомора.

Фрида Германовна встала, хотела выйти, чтобы не показать свою растерянность... Откуда он все знает? Никакого сына у него нет, разве малолетки, они не в счет... Это злая шутка.

- Это не шутка, - взяв под руки Фриду, сказал начальник милиции, - это молодость. Встретил на войне девушку, полюбил, обвенчались - все по закону. Нас перебросили на новое место, жена была беременна. Оставив весь свой капитал, уехал... А когда вернулся, нет ни кола ни двора... Все разбито, все сожжено. И не у кого спросить о своей любимой. Мертвые умеют молчать!

Началась депортация. Встретил случайно в столовой на вокзале молодого парня с фотографией в руке... Смотрю - Эльза. Я выхватил фотографию Эльзы, спрашиваю, откуда знаешь эту немку? А он отвечает: "Вы что, папаша, не того! Хоть вы старше по званию, но могу и поколотить! Мы здесь вдвоем!". Он улыбнулся, забрал фото и собрался уходить.

- Это моя племянница!

- Племянница? - переспросил он.

- Да!

- А моя невеста, дочь секретаря райкома Якименко Ольга Николаевна. Взял я под руку парня, повел его в каморку нашего буфета и узнаю, что он мой сын. Мать спаслась, родила, вышла замуж, обо мне рассказала всю правду... Вот так-то, Фрида Германовна, мой сын полюбил вашу названную дочь. Проводил Робертуса в ссылку, где в вагоне родила ваша сестра еще одного ребенка. Даже врагу не пожелаю худшего... Не знаю и не ведаю, где это... Только слышал, лучше сказать сразу правду, там всем плохо... Там борьба за лес, уголь, лишний снаряд.

- Спасибо, я испугалась, думаю, конец пришел...

- Нет. Все хорошо. Если появится мой найденыш, привезу к вам.

Через неделю приехал найденыш со своей невестой. Получил после ранения отпуск домой, по дороге заехал за невестой в институт, к ее родителям и домой, в Ростов-на-Дону.

- Вы, Фрида Германовна, извините, что мы в такое время решили пожениться. Все девочки, ее однокурсницы, уже на фронте. Я еле отпросил свою невесту. Сыграем свадьбу и на фронт. Я знаю всю правду, клянусь вам, как ее матери, сохранить вашу тайну до конца жизни.

- Хорошие, сынок, слова, но война не место для влюбленных. Беременных не берут на фронт.

- Что вы, мама, я еще не знаю, что это такое, - она покраснела и закрыла лицо руками.

- Узнаешь! Научишься не краснеть, а думать о своем ребенке, о себе.

- Свадьбу когда наметили сыграть?

- У него дома сделаем маленький вечерок.

- Так не годится, дочка. Хоть и война, а этот день должен остаться самым счастливым в жизни. Она подошла к телефону, позвонила отцу жениха.

- Мы заходили, его нет.

- Прибежит, и не один, а со всей семьей. Не для того нашел, чтобы потерять.

- Прошу начальника!

- Зову, Фрида Германовна! -- ответил дежурный.

- Что случилось?

- Мне очень хорошо, у меня радость, приехал твой найденыш с моей дочкой. Одна нога здесь, другая там, слышишь?

Николай Петрович вошел в дом бракосочетания, когда молодые надевали кольца друг другу. Вслед за ним принесли телеграмму от Васильевых из Москвы.

- Вы что-нибудь знаете о папе, маме, Роберте? - спросила она отца.

- Твой возлюбленный знает больше, чем я, он проводил их до половины пути, а я только простился с ними. Окончится война, свидимся. Когда уезжаешь?

- Завтра. Там идут жаркие бои.

- Вы, отец, проводите?

- Хотелось бы. - Он показал на машину...

- Даже на вечере не сможешь побыть, а мама так радовалась приезду.

- Вы задержитесь на недельку - две, перевезите мать на новое место жительства, потом уедете на фронт.

Увидев машину, подъехавшую к их дому, Фрида Германовна подошла к мужу, посмотрела ему в глаза. Поняв, что уезжает, спросила: "Что приготовить в дорогу?".

Из машины вынесли выпивку, закуску, распечатали бутылку, пожелали счастья, удачи...

Над домом пролетел самолет.

- Это за вами, Николай Петрович, через три часа будем на месте.

Вслед за машиной Николая Петровича пришла вторая машина, она увезла жениха.

Фрида Германовна посмотрела на свата, на названную дочь. Один говорил: "Ваше счастье впереди, потерпите до победы... Я не хочу, чтобы ваш ребенок страдал, как страдал и страдает мой сын, он рос без отца...он был просто приемыш...".

Вторая молча смотрела на первого, молча отвечала: "Я понимаю, как мать, любящая своих детей, но поймут ли дети наши поступки, не будут ли нас укорять о содеянном...".

- Мне пора собираться... Нас повезут за Волгу... Ты поможешь, сват, все собрать?

- А гости, сваха ? Что, их выгонишь?

- Нет! Они помогут мне собраться, проводят в дорогу... Слава богу, есть с чем... Столы накрыты... Гости нас ждут...

С выездом семьи бывшего секретаря райкома бывший стопроцентный район немцев остался без единого представителя немецкой нации. Исчез последний огонек, последняя надежда, что когда-то, после войны, возродится край немецкого Поволжья.

В заволжском поселке жили те немцы, которых страна Советов оставила жить по их выбору. Выбор был и тот небольшой - Заволжье. Чернозем, вокруг леса, реки, озера. Сказочный край. Иван Иванович ушел на пенсию после ликвидации Поволжской республики и закрытия газеты. Было много приглашений из институтов, техникумов, но, узнав у Николая Петровича, что он переезжает в Заволжье, в сказочный край, отстроить дом в такое время попросил у него покровительства.

- Много не обещаю, сам лично занят, если что-то не получится, прошу заранее извинить.

- Не выгоняйте меня так быстро, товарищ секретарь, у меня есть много интересного для вас и вашей работы. Уделите часик-два. Увидев, что в кабинет вошло много военных, поклонился и вышел.

- Как все неудачно сложилось. Привез столько материала и все напрасно...

Возвращаться домой? Он никогда не возвращался, не достигнув своей цели. Ему удавалось уговорить в любой ситуации, а в гражданскую, бывало, и на поле боя. Но только... Он немного постоял возле окна, вынул блокнот, хотел написать записку. А будет ли у него время ее прочитать и подадут ли ему записку?

- Папаша, у нас не делают никаких пометок, тем более записей... Вы что, не знаете устава?

Иван Иванович посмотрел на молодого говорившего человека.

- Мне нужно поговорить... Понимаешь, сынок, они вошли на минуту раньше... Его заинтересует мой вопрос.

- Вы первый человек, ради которого было отложено совещание на пять минут.

- Но я приехал издалека решить наболевшие вопросы...Понимаешь, сынок?

- Видишь, батя, загорелась лампочка? Посторонним в этом кабинете находиться нельзя. Дежурный вывел Ивана Ивановича во двор.

- Садитесь, отец, на скамейку. Я слушаю вашу боль, передам точь-в-точь, без вашей записки.

- Скажите, когда он будет свободен, я приду. У меня много документов и много материала, над которыми мы должны посидеть вдвоем.

- Какой на них гриф?

- Это мои секреты!

- Был один, похожий на вас, с таким грифом. Через минуту выбежал из кабинета. Ему не было оказано почестей, какие он оказал вам. У вас много свободного времени?

- Да.

- Документы у вас в порядке, разрешу вам немного отдохнуть в моей комнате. Окончится совещание, оно будет в соседней комнате. Если даст согласие вас принять, позову.

Иван Иванович не дождался Якименко, вместо него пришел посыльный, передал ему письмо. Прочитав письмо, он улыбнулся: "Вот удача, снова повидаю родственников и посмотрю Заволжье, куда приглашал прибыть Николай Петрович".

Он прибыл домой, и не увидел той красоты, немецкой чистоты и деловитости. Несколько часов ехал к дому секретаря райкома, дважды возвращали в милицию... По какому праву немец возвратился в Поволжье?

Когда милиционер привел его во второй раз в милицию, его посадили в машину, привезли в дом. Фрида Германовна, увидев дядю, выбежала навстречу.

- Вы извините, Фрида Германовна, что мы задержали вашего гостя, документы у него в порядке, а вот пугает нас его национальность. Вы нас поняли?

Милиционеры уехали, только еще долго плакала Фрида...

- Неужели, дядя Ваня, этот крест нам, немцам, нести всю жизнь? Вы знаете, что наших выслали навечно, без права возврата.

- Где мои сестры, мои племянницы? Живы, здоровы, есть во что одеться, обуться? Как тяжело живут у нас беженцы с Украины. Так, наверное, живут и наши в Сибири.

- Сейчас холодно, голодно повсюду. Война! Не было бы войны, не было бы у нас такого горя. Все это сделала война.

- Я был у Николая Петровича, он меня встретил хорошо, хотел излить душу, показать вот эти документы... Он уехал, просил с тобой быть в Заволжье.

- Поедем, дядя Ваня, я уже все в доме приготовила к отъезду, только позову детей. Доучатся на новом месте. Вы такой же неугомонный, как и прежде. Сколько у вас задора и огонька!

- Нет, дочка! Старею! Попросил Николая Петровича отправить меня к своим, а он предложил Заволжье, говорит, будем соседями.

Наших нет, те, кто остался, стараются уехать, пришельцы, т.е. беженцы, выгоняют со своих домов: "Вы немцы, вы фашисты, были вы фашистами, ими и останетесь. Вас и ваши медали не спасут, придет время и вас вышлют". Тяжело слушать такие слова, но куда нам деваться. Они правы, фашисты уже под Москвой, кто поверит , что мы не те немцы, что наша Родина здесь.

Иван Иванович вынул из своей сумки содержимое, начал показывать статьи и фотографии об ужасах войны, о выселении немцев с Поволжья.

- Эти фотографии привез мне Фишер Генрих из Берлина. Это расцвет рейха, а это начало войны, это концлагеря смерти. Первые были построены для евреев и нации, а сейчас там находятся наши пленные солдаты.

К Ивану Ивановичу подошли посмотреть фотографии Оля с Егором, Эльза с Иосифом.

- Вы не боитесь, дедушка, что их у вас могут увидеть чужие люди, и ваше любопытство превратится в ад?

- Это история, Эльза. Каждый человек должен ее знать. История двух немцев, можно безошибочно сказать, история двух наций - советских немцев и фашистской Германии. Они похожи, как две капли воды.

Кто в этой войне выживет, кто станет победителем? Всегда победителем был народ, народ победить нельзя.

- О каком народе вы говорите? Я вас плохо, дедушка, понимаю! Вы говорите о немцах, а называете их разными народами. Я немка, и останусь ею до конца жизни, хотя Николай Петрович с согласия тети Фриды сделал из меня украинку. Я даже петь научилась по-украински. И мне все говорят, что я вылитая хохлушка. Даже похожа на папу.

Она вытерла слезы, подошла к Фриде Германовне, поцеловала ее в щеку: "Вы не сердитесь, что я так сказала?".

- Просмотрите на фото! У него черные и кудрявые волосы, и у меня. Даже носы одинаковые, вот только подбородок ваш, тетя, он большой предатель, выдает немку. Только такие скулы свойственны немцам.

- Ты будешь хорошим физиологом и анатомистом, тебе нужно оканчивать институт, а на войну попасть успеешь.

- Пока война окончится, состариться успеешь, - смеясь, проговорил Иосиф: Но твой не забыл тебя, прислал весточку... Помахав письмом, он спрятался за тетю:

- Потанцуй, отдам!

- Мам, пусть отдаст. Пусть не дразнит! У меня сегодня нет желания танцевать. В другой раз станцую и спою! Поверь мне.

- Говори, любишь?

- Я люблю вас всех, но сегодня хочу много нового услышать от дедушки о нас с вами. О папе, маме, Роберте. Вскрыла письмо, прочитала.

- Подбил танк, взяли высоту, а где же я тебя люблю?

- Отстань, Иосиф, не насмехайся... О любви не говорят... Любовь - это жизнь!

- Но о ней так много пишут! - Иосиф дернул сестру за косу, убежал.

- Вы рассказали о разных странах, как они похожи друг на друга. Мне и сегодня не верится, что мы, немцы, больше не вернемся домой, в Поволжье. Расскажите еще раз о вашем друге Фишере Генрихе и его помощнице Веронике.

- Пройти лагерь смерти, выжить и снова возродиться, стать великим, независимым не каждому дано. Увидеть, услышать, поговорить с великими мира сего - это мечта любого газетчика.

- Вы тоже, дедушка, видели Сталина и Гитлера, как ваш друг, или нет?

- Не только видел, но и сидел на трибуне в Москве с товарищем Сталиным, а в Берлине с фюрером Гитлером. Знаю всех приближенных Сталина и Гитлера, со многими не раз приходилось беседовать, брать репортажи.

- И кто вам больше по душе?

- В мирное время радовалась душа за свой немецкий народ. Фюреру понадобилось пять лет, чтобы возродить мощь Германии. Сталину больше. Оба великие, а кто лучше - об этом скажет история.

- Ты за кого, кто твой кумир, кто олицетворяет в твоем понимании лучшие черты человека... кто лучший борец за справедливость? Ведь ты рвешься на фронт...

- Трудно вам ответить после ваших рассказов и того, что мы, немцы, здесь пережили. Мой избранник там, я должна быть рядом с ним.

Иосиф вошел в комнату, услышав последний разговор, выкрикнул:

- Какая ты невеста? Просто зовешься, соседка маме говорила, что та настоящая невеста, которая переспала с мужем, а ты только обвенчалась... Вольная птичка!

- Мама, и вы, дедушка, скажите ему, чтобы не насмехался, он становится неуправляемым, как Роберт.

Воспоминания о родителях заглушили обиду. Она обняла брата, поцеловала и заплакала: "Извини меня тоже! Ты такой хороший, но поучительный урок нам прервал, будет ли он еще хоть раз? Сколько я нового услышала, увидела".

- Если разрешите, я почитаю ваши дневники и заметки, они закрепят в памяти услышанное от вас. Вы корреспондент, я будущий врач, а может поэт, писатель.

- Возьмите, прочтите мои стихотворения, рассказы. Вы их читали в своей газете только под псевдонимом.

- Я знаю это, мне нравятся твои рассказы, стихи. Много приходилось дорабатывать, но для начинающего это уже хорошо

- Согласен. Бери мои записи, а я займусь твоим творчеством. Может, где-то искорка вспыхнет в твоем творении. Помогу зажечь!

Николай Петрович приехал домой в полночь, тихонько открыл замок. Вошел в дом. Зашел на кухню, умылся, побрился, тихо прошел в спальную. Дети спали...

Жена, услышав подъезжающую машину к дому, посмотрела в окно... Муж быстро вышел из машины, зашел в дом, потом на кухню. Она наблюдала, как он тихо вошел, умылся, на цыпочках подошел к детской...

Услышав шаги жены, вернулся в гостиную: "Чего прячешься, мать?".

- Не прячусь, а любуюсь тобой, твоими привычками. Ты всегда оберегал нас. Боялся нарушить покой и тишину в доме. Наши дети уже повзрослели, они скоро выпорхнут, останемся мы одни... Боже ты мой! Что будет с нами и моими детьми? Скоро ли окончится война? Егорушка уже не играет в войну, а готовится бежать в партизаны.

Вчера нашли в сарае сухари и сахар... На недельный поход хватит. Где-то достал баклажку, тарелку и ложку. Думала, на новом месте остынет, забудет о своих детских забавах, но нет, целыми днями шушукается с парнями на улице.

Здесь вокруг леса, озера, заблудится, если уйдет. Устала и тебя ждать. Сколько живу, столько жду, когда приедешь. Другие бабы выгоняют своих мужиков, чтобы они не сидели дома, а ты словно сон, появился и исчез, не оставил следа. Надолго ли ?

- На сутки, тебе хватит?

- Почему мне, ты нужен всем. Егор и Иван Иванович даже во сне с тобой разговаривают. Хочешь послушать чужие сны? Их сон - это мое утешение. Как услышу твое имя, так и защемит под сердцем! Значит, жив! Пользуюсь малым, что оставил мне господь бог! Только Эльзу не пойму, чего она хочет. Сидит целыми днями и ночами, изучает дневники, записи, фотографии Ивана Ивановича. Говорит, после войны напишет историю нашей республики: "О немцах, которых предали Советы".

Обе Ольги словно сговорились, просят отпустить в школу радистов. Хотят партизанить. Одного Иосифа не пойму, то ли повзрослел, то ли расставание с родителями сделало его замкнутым. Среди чужих людей и слова не вымолвит, а дома спасу нет, шутник, весельчак, стал похож на Роберта.

- А ты как? О себе что-нибудь скажи.

- Поживешь хоть день, сам увидишь, какая я стала. За все переживаю. Особенно, когда они побегут на улицу. От плохих мыслей, от плохих разговоров наших соседей. Всего стала бояться, а особенно за тебя боюсь. Она наклонила голову, заплакала... Дети проснулись, вскочили с кроватей, прибежали в гостиную.

Эльза получила красный диплом, а вместе с дипломом направление на фронт, где воевал ее муж.

- Якименко... Может, останешься в институте? У тебя красный диплом, хорошо знаешь немецкий, английский. Из тебя получится прекрасный специалист, ученый, врач. Все хотят на фронт. Такие, как ты, нужны нам в институте. Посмотри, дочка, на нас, кто нынче сидит за столом? Старички! Окончится война, сколько придет сюда молодых абитуриентов, будущих врачей! Им нужны будут хорошие учителя.

Семидесятилетняя профессорша анатомии поднесла платочек к глазам: "Никто, милая, не хочет оставаться в доме науки, все спешат на фронт. Ты одна из лучших, Оленька, останься на моей кафедре... У тебя чудесная память, золотые руки. В пекло всегда успеешь. Здесь рай земной, здесь храм науки".

- Спасибо вам, дорогие мои преподаватели, хранители храма науки, но я дала слово мужу приехать врачом в его часть и сдержу это слово.

- Где ваш супруг?

- Сейчас там жарко, идут танковые бои. Он артиллерист.

- Там ад, дочка, там куется победа нашей страны!

- Я это знаю!

- Так кем ты едешь, дочка, радистом, врачом?

Ольга прибыла в часть во время жарких боев. Полевой госпиталь был полностью разрушен немецкой авиацией. Раненых увозили с поля боя в глубь тыла. Немцы старались прорвать оборону, бросали на их участок все новые свежие силы. Еще сутки - двое, и на этом участке не останется ни одного солдата.

Главнокомандующий армией дал приказ стоять насмерть до прихода подкрепления. Многие врачи брали автоматы, обвешивались гранатами и уходили на передовую.

Медчасть опустела, остались только трое: главврач, старик-сторож и Ольга.

- Ольга Николаевна! Вы бы сходили к мужу, его артиллерия стоит километрах в трех от нас. Отнесли бы медикаменты, перевязочный материал. Нынче и связи нет. Не пойму, кто стреляет, наши или немцы.

Солдаты, увидев, как со стороны санчасти вышла к ним женщина в белом с медицинскими сумками на плече, побежали навстречу.

- Спасибо, сестричка, выручила нас. У нас нынче голод на все! Нет снарядов, нет связи, нет перевязочного материала. Ждем подмоги, а ее тоже нет.

Перевязав раненых, спросила, где находится пункт связи.

- Ты врач, дочка, или связист? - спросил старый артиллерист.

- Я врач, окончила институт, прибыла на фронт, а радиолюбительством занималась в школе радистов. Мечтала попасть поскорее на фронт. Прибыла, а медсанчасть разбита, врачи ушли на передовую, меня послали к вам.

- Ты новенькая, первый день на фронте?

- Первый день! Мечтала встретить здесь мужа, а где он - не знаю.

- Слышишь, там идут бои, там твой, на передовой!

- Могу я пойти к нему?

- Наладишь связь, узнаем, где он, не жарко ли там, тогда можно.

- А если жарко?

- Если жарко, будем готовиться к бою. Вчера немецкие танки прорвали первую оборону и вышли к нам. Вон, посмотри, еще дымят!

Ольга начала проверять провода и пошла в направлении подбитых танков. Собирала обрывки проводов, скрючивала, все время двигаясь вперед.

Ее белый халат был хорошо виден русским и немецким солдатам.

Она наткнулась на тяжело раненного солдата, перевязав его, махнула артиллеристам. Отправив раненого, стала снова соединять провода.

Полковник Шварц рассматривал передовые позиции русских. Перед его взором лежало огромное количество убитых и раненых солдат. Бой утих под утро, обе стороны накапливали силы для нового удара. Не хватало боеприпасов, горючего.

Несколько цистерн горючего и две-три машины боеприпасов, и на этом участке можно торжествовать победу.

Увидев человека в белом халате, полковник стал рассматривать смельчака, вышедшего на открытое поле. Для таких, как она, там море работы. Перевязала раненого, одного, второго, снова наклонилась... Что она делает?

- Господин Фишер, вы говорите, что русские вывезли с этого края всех немцев?! Это не так! Я думаю, что эта сумасшедшая и есть последняя наследница вашего Поволжья. Она не русская, она немка, причем лютеранка. Так крестится моя мать, так опускает руки, когда ухаживает за больным, так запахивает халат, мешающий наклониться или стать на колени.

- Вы, Генри, профессор человеческих душ, посмотрите, что, я не прав?

- А ты, оберлейтенант, передай своим, пусть не стреляют в эту сумасшедшую, пусть сохранят ей жизнь. Если будет возможность, возьмите ее в плен. Вынесите, уберите с этого поля, приведите ко мне. Барон Фишер продолжал наблюдать за этой сумасшедшей. Она подошла к раздавленной пушке, стала осматривать солдат. Перед ней лежал танкист, чьим танком была раздавлена пушка. Женщина наклонилась, вынула нож, висевший у раненого на боку, разрезала сапог, стала перевязывать раны. Больной зашевелился, он увидел перед собой врага. Его рука потянулась к пистолету. Отодвинув руку от кобуры, положила на грудь, продолжила перевязывать раненого. Что-то сказала, переспросила и пошла дальше На другой стороне от танка лежали русские. Перевязав их, подошла к сидящему около дерева, чуть свесившему забинтованную голову солдату. Она показала пальцем на пушку, танк и обвела руками вокруг поля.

Солдат показал рукой на второй стоявший подбитый танк, вокруг которого лежали танкисты и русские пехотинцы.

Осмотрев каждого лежащего солдата, перевязав одного танкиста, помогла ему подняться, подвела к зарослям, где спрятались солдаты, посланные оберлейтенантом.

Увидев немцев, она показала на висевшую сбоку гранату и на раненого. Раненый, увидев своих, пошел в заросли, а сумасшедшая продолжала искать своего любимого человека.

Не найдя своего нареченного и больше раненых, она села на сбитое танком дерево и заплакала. Солдаты, подхватив раненого, услышали ее плач. Невдалеке от них лежал раненый советский офицер, которого они хотели забрать вместе с этой сумасшедшей.

- Я возьму ее, ребята, а вы уносите поскорее раненого!

- Теодор, не теряй голову, как эта баба. Смотри, как она убивается за этим офицером, это его она ищет. Свистни и покажи его!

Теодор засвистел и поднял раненого, тот зашевелился и сумасшедшая, словно волчица, бросилась к Теодору. Она подбежала к стоящему улыбающемуся Теодору, осмотрела на его руках раненого. "Раны не тяжелые, будешь жить, вот только как тебя, дружок, заставить нести свою ношу", - посмотрев на Теодора, подумала она. Отстегнув гранату, она ткнула пальцем в лоб Теодора, поманив его к себе.

Его друзья видели, как он послушно пошел за идущей задом сумасшедшей, которая пряталась от них за его широкой спиной. Вот они достигли дерева, под которым сидел умирающий солдат, прошли мимо, спустились вниз. Снова появился Теодор, взял умирающего, снова спустились в балку. Солдаты в растерянности смотрели друг на друга.

Фриц взял гранату, хотел встать, но его остановили товарищи.

- Здесь нас русским не видно, если пойдешь за сумасшедшей, не успеешь подняться, прикончат.

- Она не сумасшедшая, она обыкновенная девушка, впервые попавшая на фронт и начитавшаяся много книг о героях войны. Внутренний мир ее любимых книг - вот ее сумасшествие. Спасает своего возлюбленного, она побоится выйти на открытое поле.

- Кто со мной? Пошли! Здесь нет живых, живые ушли, оставив только мертвых да умирающих.

Они подошли к дереву и навстречу им вышел Теодор.

- Где твоя сумасшедшая?

- Целует своего возлюбленного.

- Почему не взял, почему не выполнил приказ оберта?

- Взять живой. Она не сдастся, взорвет гранатой себя и меня.

- Испугался?

Фриц подошел в балке. Прогремел выстрел, автомат выпал из рук, а Фриц схватился за руку, по которой побежал ручеек крови.

- Сумасшедшая, а бьет словно солдат...

- Это верно! Ты не верил моим словам, ее можно взять только мертвой.

- Пошли, пока не потеряли голову, она еще не раз появится на этом поле. Придумаем, как взять.

- Вчетвером испугались бабы. Что скажет оберст? Оберст - ничего, она ему нужна живая.. Понял?! Живая! Отнесем танкиста, скажут, что делать. Если подойдет подмога, от твоей ненормальной ничего не останется.

- Я понял, что мы выдохлись, русские тоже. Придет ночь, будем убирать с поля боя своих, проскочим в их госпиталь. Вчера вечером из него наши асы месиво сделали. Никто не остался...

- Остались! Коль бродят сумасшедшие.

- Я б, Теодор, не против заиметь такую сумасшедшую, из огня и воды вытащить. На черта она сдалась оберту.

- Не оберсту, а тому незнакомцу, который стоял рядом с ним. Все наши беды исходят от него. Не было б его, прикончили бы сумасшедшую, сидели бы спокойно до следующего боя.

- Эрнст! Зачем ее фотографировал?

- Оберт приказал, если не возьмем, то сделать фото.

- Успел сфотографировать?

- Думаю, доволен будет оберт. В разных позах, даже когда в тебя стреляла.

- Глубокая рана?

- Нет, пуля попала в пистолет.

- Предупредила: не шали, парень, а то получишь в лоб.

- Нашла, дочка, жениха! Очень серьезные раны, много потерял крови.

- Приготовьтесь отец, будем штопать его раны.

- Ты и вправду врач, а я думал, хороший связист с санитарским стажем.

- Сейчас позову помощников, штопальщиков.

- Если так штопаешь, как связываешь провода, нам посчастливилось, хорошего получили хирурга.

Операция длилась около двух часов. На тарелке лежала целая дюжина пуль и осколков.

- Богатый улов! Если выживет, должен кланяться тебе в ноги. Впервые вижу такое искусство. У кого училась?

- Есть в нашем институте золотая душа, семидесятилетняя профессорша кафедры анатомии и физиологии, а я ее бывшая любимица.

- Значит, мы земляки. У Георгиевой я учился, когда ей было сорок пять. Просила меня тоже остаться, но я ушел на войну.

- Не оставляй его здесь. Бери первую попавшуюся машину, которая привозит боеприпасы, грузи своего и раненых, отправляйся в тыл.

Сегодняшняя тишина - это предвестник завтрашнего урагана. Не дай бог, чтоб повторилось вчерашнее.

Поздно ночью привезла раненых в госпиталь, уснула сидя на табуретке возле своего найденыша. Проснулась от сильной бомбежки. Санитарки бегали, выносили раненых, грузили в машины.

Немцы прорвали оборону и группа танков движется в сторону госпиталя. Посмотрев на своего найденного, она улыбнулась: еще сутки - и он оживет, придет в себя.

Разорвалась бомба во дворе госпиталя, санитары, оставив больных, побежали во двор. Во дворе горели машины, раненые просили помощи.

Самолеты, сбросив бомбы, улетели. Санитары тушили машины, спасали раненых. Эльза вышла во двор, когда последнюю горящую машину оттащили от госпиталя.

- Быстрее грузите! Скоро здесь будут немецкие танки, - кричал главный хирург.

Молодой старший лейтенант кричал: "Легче остановить танки, чем вывезти раненых. Кто может держать оружие, пошли навстречу танкам!".

Подошла к повозке, взяла две противотанковые гранаты, автомат.... "Голосней кричи, а то в этой суматохе тебя плохо слышно".

- Я мигом вернусь, попрощаюсь со своим найденышем и пойду с вами.

- Ваше место здесь!

- Кто-то должен быть и с вами.

Целая колонна танков двигалась к госпиталю. В сторону фронта от госпиталя шел глубокий яр, который окружал его с трех сторон. Через каждые двадцать метров лежал солдат по ту сторону яра. Основная сила защитников госпиталя была расположена от яра до реки в густых зарослях смешанного леса.

Старший лейтенант вслед за врачом пошел в госпиталь. Только в одной палате было четверо раненых, возле одного остановилась незнакомка с гранатами на боку.

- Ваше место здесь, товарищ врач, вы нужны этим четверым.

- Им я не нужна, им нужен покой. Несколько суток... Всего несколько суток... И они будут жить.

Поставил табуретки около кровати...

- Присядьте! У меня есть минутка проститься с моим командиром. А вам кто он будет?

- Это мой найденыш.

Старший лейтенант улыбнулся, взял руку Ольги, положил на руку найденыша:

- Как он вас ждал, а особенно вчера перед боем говорил, она непременно меня спасет... Я буду ее первым пациентом, первым солдатом, которого она вынесет с поля боя. Он правду сказал! Вы, Оля, настоящая женщина, о которой мечтает каждый солдат.

...Первый снаряд упал перед окном, где сидела Эльза, второй разрушил столовую. Эльза вышла во двор, прошла по тропинке, поднимающейся вверх лесного массива. Она поднялась и увидела перед собой огромный танк. Сидевшие в нем солдаты закричали, сделали несколько автоматных выстрелов.

Между Эльзой и танком была глубокая впадина, в которой каждую весну стояла талая снеговая вода. Отскочив в сторону и спрятавшись за стволом огромного клена, дала автоматную очередь. Солдаты спрыгнули с танка, дали ответный огонь.

Танк спустился вниз, провалился в иле. Стал крутиться на месте. Чем больше он вертелся вокруг себя, тем глубже зарывался в землю. Гусеницы, став на твердый грунт, выбросили танк в узкую промоину впадины. Эльза бросила гранату, танк остановился. Из люка вылезли танкисты, спрятались за кустами.

Вслед за первым танком появился второй, он ехал вслед за первым и упал в ту же илистую яму, но сел еще глубже. Масса ила от падения танка в яму сбила с танка пехотинцев, и они упали в ил. Второй, как и первый, сделав несколько кругов, отскочив в сторону остановился около пылающего своего товарища.

Мимо нее пробежало несколько солдат. Вдалеке были слышны выстрелы, вслед на ними вспыхнул второй танк. Шедшие следом танки сделали по два выстрела, от чего загорелась крыша госпиталя, повернули назад.

Вбежав в палату, она подхватила на руки своего найденыша. Шатаясь, еле двигаясь, вынесла во двор госпиталя, положив его на скамейку. Он дышал как прежде, ровно и глубоко. Вспыхнуло огромное пламя и крыша госпиталя упала, прикрыв тех, кто лежал в нем.

Вспомнив, что во дворе госпиталя была конюшня и в ней стояли лошади, оставив найденыша, пошла искать транспорт увезти его.

Во дворе валялись выброшенные воздушной волной матрацы, подушки. Около березки стояла запряженная в повозку лошадь. Она становилась на дыбы, старалась сорвать державшую ее узду.

Увидев человека, лошадь успокоилась. Почувствовав свободу, пошла за ним. Сложив в повозку разбросанные вещи, уложив раненого, повела по тропинке лошадь в ту сторону, откуда только вчера ее привезли.

После боя наступило затишье. Солдаты, увидев врача, выходили навстречу, укладывали раненых в повозку.

Оберт вызвал Теодора и его разведчиков.

- Запомнили сумасшедшую?

- Да, господин оберст!

- Наши танки должны занять оборону противника до реки около госпиталя. Ваше задание - захватив госпиталь, найти сумасшедшую и доставить ко мне, живой... И только живой.

- Фриц! Ты понял, что требует от нас оберст?

- Понял, Теодор! Видать, эта сумасшедшая высокого полета дамочка, коль она им живая нужна. Боюсь попасться ей на глаза, второй выстрел будет в лоб.

- Ведь она тебя предупреждала, чтоб ты не шел, показала, что сначала стреляет в пистолет, а потом тебе в лоб. Он у тебя шире и выше, чем моя задница.

- Можете смеяться, сколько угодно, но скажу вам, мы хлебнем немало горюшка, с этой сумасшедшей и не одному из нас она подсмолит задницу.

Они сели на танк, продолжая спор, как будут брать сумасшедшую, где ее искать среди горящего госпиталя.

Оборона русских была прорвана при помощи авиации, и танки двинулись вместе с пехотой к реке.

Около огромного дерева разведчики разделились на две группы. Сзади шел бой, русские стояли насмерть, уничтожая их танки. Разведчики медленно подходили к госпиталю. Они увидели, как два танка с пехотинцами скрылись в балке, как вспыхнула крыша госпиталя, потом повалил черный дым.

Во дворе заржала лошадь, мимо них проехала тележка, впереди которой шла женщина. Навстречу женщине выходили солдаты, несли раненых. Спустившись вниз к реке, пошла на тот берег реки.

- Это она, Теодор, мы чуть опоздали, раньше бы на минуту-две и она была бы наша.

- Увезла своего найденыша не баба, а черт с яйцами. Успела подбить танк, парочку наших ребят уложила и спокойно ушла.

- Может, пойдем за ней, как только стемнеет?

- Не стоит, Фриц. Смотри, сколько русаков движется к нам, она обязательно появится на нашем участке. А если она врач, придется брать госпиталь. Но это в будущем, сейчас к своим, этот лес снова наводняется русскими.

Фишер вошел в кабинет главнокомандующего армии:

- Адольф Гитлер интересуется немцами Поволжья. В Саратовской и Волгоградской областях была образована целая республика. Мы идем по земле Поволжья, где нет ни одного немца. Что случилось с ними, и какая их постигла судьба?

Маршал Паульс посмотрел на карту, показал любимцу Гитлера место расположения его армии:

- Скоро этот край будет в наших руках и судьбой поволжцев займутся мои солдаты.

- Это похвально, господин маршал, но мне нужна только одна девушка, по имени Эльза Робертус. На сегодняшний день она находится на переднем крае битвы.

- Вы хотите сказать, что эта женщина - участница наших танковых сражений?

- Она не то врач, не то связист. Мы ее заметили после ночного танкового боя, она искала кого-то из своих. В семье Робертус все дети воспитывались отцом. Его шурин, председатель колхоза, потом секретарь райкома, организовал малую конную в колхозе. Они были победителями на многих соревнованиях.

- Посмотрите на эти фотографии. Это ворошиловские стрелки колхоза им. Энгельса. Вот та, которая сегодня появилась на поле боя, перевязывала своих и наших солдат.

- Оберст послал своих лучших разведчиков, они идут по ее следам. Я лично знаком с жителями колхоза Энгельса и семьями обоих председателей.

- Коммунист, имени и вы его ищете?

- Да! Якименко коммунист, причем ярый, защищал Советы в 19-м, по данным нашей разведки, был в Испании.

- Что, рейх имеет с ним личные счеты?

- Он женат на немке. Она поэтесса, писала прозу, училась в медицинском. С распадом республики немцев на место немцев пришли беженцы.

- Впервые слышу о республике немцев в России. Мне что-то говорили о немцах, живущих в России, но меня этот вопрос не волновал... Меня волнует вчерашний исход боя... Я нынче не на высоте.

- Мне сегодня доложили, что на участке оберта появилась сумасшедшая, подбившая два танка, и унесла из-под носа оберта своих раненых. Сейчас она движется в сторону центрального госпиталя. Может, она выведет на него, и мы пошлем туда наших лучших асов?

- Господин Фишер, я получил вашу телеграмму фюреру, мои люди приведут к вам Эльзу и ее найденыша.

Оберт получил приказ от маршала найти Эльзу Робертус, найденыша и доставить в штаб армии.

К Фишеру подошли разведчики Теодор с Фрицем. Фриц сразу узнал на фотографии Эльзу, а вот русского офицера не было. Госпиталь находился от передовых частей армии в двенадцати километрах, в лесу, среди небольших возвышенностей.

Группа по захвату Робертус состояла из четырех человек: два разведчика, Теодор и Фриц, и два русских перебежчика - врач и шофер.

Отремонтировав подбитый новенький студебеккер, подкрасив красные кресты, погрузив тяжелобольных под прикрытием мощного артиллерийского огня, рано утром группа захвата прошла русскую оборону.

Навстречу ехали машины, шли пехотинцы, в лесу было полным-полно солдат и артиллерии.

- Смотри, Фриц, сколько русского Ивана в лесу и во дворах деревень попряталось. Нынче ночью они будут на передовой. Сумеем ли мы вернуться назад? У нас мало времени, а сколько будет препятствий при возвращении.

По дороге подобрали еще раненых. Врач несколько раз стучал, чтобы убавили скорость, нужно довезти живыми.

Как только разгрузили больных, Фриц связался по рации о прибытии.

Эльза вышла во двор подышать свежим воздухом, села с врачами около раскидистого дуба, когда новенький студебеккер подъехал с ранеными.

Хирург осматривал раненых сразу же после снятия с машины, сортировал куда кого.

- Якименко, это твои! - крикнул хирург.

- Иди, Оленька, ни пуха ни пера...

- К черту вас...

- Поплюй, милая, на удачу.

- Откуда вы их привезли, таких тяжелобольных? Хирург с трудом осматривал каждого. - Нужен уход. - Хирург сортировал и все время бурчал. - Хотя бы день или ночь дали отдых. Все палаты забиты и все требуют срочного ремонта. А где я возьму хороших врачей? Эта чертова авиация все передовые госпитали уничтожила... Нет врачей, а те, кто остался жив, тоже ждут своего ремонта.

Теодор подошел к девушкам, рубившим дрова, взял топор, начал колоть. Окончив колоть дрова, попросил пилу, позвал Фрица.

- Зачем это тебе нужно? Сумасшедшая оперирует, нужно узнать, где ее найденыш.

- Врач все узнает. Наша работа будет впереди. Лишь бы тебя не узнала сумасшедшая.

Подошел врач:

- Наша врач Якименко Ольга с Украины, а Робертус Эльза из Поволжья. Она украинка, а не немка.

- Раненый как?

- Кто?

- Раненый, ее найденыш.

- Приходит в себя, много говорит...

- Вот и узнай, о чем он говорит.

- Нам приказано доставить сумасшедшую, и я выполню этот приказ.

- А мне велено привезти Робертус.

Над госпиталем появился немецкий самолет...

- Посмотри на время, Теодор. Сейчас он сбросит бомбу на второе здание госпиталя. Ты подготовил сигнал?

- Все сделано! Бомбы упадут дальше госпиталя, а я зажгу костер, будет много дыму. Второй самолет утром прилетит за нами.

Шофер снял колесо, стал ковыряться в моторе. Теодор, окончив колоть дрова, пошел в столовую.

- Помогите, девочки, сложить дрова.

- Зови своих друзей, сначала поешьте, потом займемся дровами. Носить не колоть, это мы сможем.

Снова появился самолет. Девочки перекрестились, выбежали на улицу, скрылись в лесу. Теодор пошел в палату, где врач сидел около больного.

Бомба разорвалась недалеко от госпиталя, только от взорвавшейся бочки с бензином повалил густой дым. Снова стало тихо. Врач наклонился поближе к больному.

- Эльза, Эльза! - звал больной.

Вошла сумасшедшая в то время, когда врач вытирал влажным полотенцем ему лицо.

- Ему плохо?

- Наоборот! Ему становится лучше! Все время зовет Эльзу, вспоминает родителей.

При словах врача Эльза чуть смутилась, слегка покраснела. Она вытерла салфеткой лицо, поправила упавшие на лоб и лицо локоны.

- Это мой муж, спасибо, что присмотрели. Сколько работы, одна операция за другой, а с поля боя прибывают все новые и новые раненые.

- Вы привезли последних, остававшихся на поле боя, наши снова прорвали оборону, немцы отступили. У всех свежие раны.

- Крепкий он у вас, по ранам видно, долго ждал своей очереди. Залежавшийся раненый.

- Я новенькая, только что приехала с Заволжья. Мало понимаю и мало знаю о современных ранах. Оказывается, в институте учат одному, а на практике, на операционном столе, видишь другое.

- Мы, оказывается, земляки. Мои родители перед войной переехали с Украины в Поволжскую республику, живут и сегодня там.

- Я из Энгельса, мой отец председатель колхоза, а вы из какого хозяйства?

- Инженер мой отец, работал в МТС.

- Значит, и вправду земляки. Извините, я пришла на минуту. Она поцеловала раненого, посмотрела на его глаза, пощупала пульс. Через несколько минут новая операция... Мне пора. Если не уедете, давайте встретимся.

- Меня зовут Оля!

- По отчеству?

- Ольга Николаевна Якименко.

- Ковнир Борис Николаевич.

Радист передал в центр, что сумасшедшая из колхоза Энгельса - Якименко Ольга Николаевна, дочь председателя колхоза. Хирург, окончила медицинский институт, в настоящее время родители живут в Заволжье. Найденыш - муж. По документам Якименко - фамилия Робертус.

Госпиталь после бомбежки срочно эвакуировали, раненых увозили в тыл, врачи переезжали поближе к фронту.

Борис Николаевич сидел около найденыша, когда санитары с носилками пришли за ним. Шофер закручивал гайки в колеса. Теодор из кухни принес котелок горячих щей и каши, когда Ольга Николаевна подошла к машине.

Раненого положили в кузов машины, Ольге Николаевне предложили сесть в кабину. Не отъехав от госпиталя полкилометра, над госпиталем снова появились самолеты, сбросив бомбы, улетели.

- Сколько там раненых и все беспомощные, после такой бомбежки остался ли кто-либо жив?

- Мимо бомбили, видать, другой объект, со стороны госпиталя нет дыма. Здание деревянное, должно загореться, доедем до той высоты, увидите свой госпиталь, живы ваши раненные.

Шофер остановил машину, внизу, среди зарослей смешанного леса, на поляне были видны здания госпиталя.

- Смотрите, жив ваш госпиталь. Ольга Николаевна, нам пора, далеко ушла наша колонна, придется поехать ближней дорогой, чтобы догнать.

Лес закончился. Впереди была красивая цветущая поляна, шофер остановил машину, зло выругал американцев за плохое качество их машины, ругал конструкторов, что плохо и неловко работать ключом в таком положении.

Раздался гул самолета, потом на поляне появились люди, зажгли костер. Самолет приземлился, Теодор с Фрицем сняли больного с машины, понесли к самолету.

Борис Николаевич взял под руки растерянную Ольгу Николаевну, предложил поскорее сесть в самолет.

- Куда вы его понесли? Куда вы меня ведете?

- К своим, Ольга Николаевна, к своим на вашу исконную Родину. Вас ждет сам Фишер Генри лучший друг вашего семейства.

Носилки подали в самолет, а крепкие руки Фрица подняли на трап самолета пленницу.

Ольга, посмотрев на Фрица, потом на его правую руку, немного успокоившись, глубоко вздохнула и спокойно спросила:

- Это в вашу я руку стреляла, когда вы пытались взять меня в плен?

- Да, автомат выпал из рук, отделался царапиной.

- Я это знала, но если бы я знала, что вы охотитесь за мной, а не за сумасшедшей, всех перестреляла бы. Теперь поздно об этом говорить, - я ваша пленница. Жаль мужа! Зря будет оклеветан.

Самолет стал набирать высоту, в иллюминаторе было видно, как стреляли пушки, как двигались навстречу друг другу танки. Перед ними появился немецкий истребитель, он дал очередь, и те, кто недавно вносили раненого, упали около него. Вслед за ними схватился за грудь врач, стоявший около Ольги Николаевны.

Летчик стал прятаться за облаками, вслед за первым с другой стороны появился второй истребитель Они словно два коршуна набросились на свою жертву. Самолет стал снижаться и Эльза снова увидела танковое сражение, взрывы снарядов, артиллерийские залпы.

Один истребитель подбили зенитчики, второй, преследовавший их самолет, сбили летчики. Самолет стал снижаться, он вернулся на свой курс, то же поле боя, те же танки, но уже пылающие, были перед ее взором.

Вдруг заметила дым, который окутал их самолет. Теодор побежал к летчикам. Фриц, подойдя к иллюминатору, вынул из-за пазухи крестик, перекрестился.

Послушав пульс раненых, позвала Фрица, показав на убитых.

- Самолет горит, что, не видишь? Зачем нам эти трупы, через минуту-две сами отправимся на тот свет.

- Если хотят жить, посадят. Смотри, там аэродром, там идет танковый бой.

- Там русские, они прорвали нашу оборону, там моя смерть!

- Пока жив, умей бороться за свою жизнь, ты ведь солдат, солдат непобедимого рейха.

Фриц схватил трупы, оттащил их, куда показала сумасшедшая.

- Ты и вправду сумасшедшая, кому они мешают?

- Ему! Мы пролетели посадочное поле, летчик хочет уйти в безопасное место, но как он спускается и поднимается, я поняла - впереди тоже русские.

- Хочешь сказать, что я летел в рай, а попал в ад? Тебе тоже не поздоровится, потому что тобой интересуется не только маршал, а сам Гитлер.

- Скажешь такое, на черта я ему сдалась. Ты же сказал, что я сумасшедшая, что сам сходишь с ума. Откуда знаешь так хорошо русских?

- Учился до войны в Ленинграде.

- Окончил?

- Еле успел! Думал остаться в Ленинграде, там у меня невеста озорная и шкодница, как ты.

- Любишь сумасшедших!

- Да, они неподатливые, не как все.

- Женишься, если ваши одержат победу?

- Отец не разрешает, лишит наследства, если женюсь.

- Не любишь ты ее, коль на богатство променял.

- У меня он русский...

От слов сумасшедшей его бросило в жар, он покраснел.

Старый Робертус привез сноху в свое подсобное хозяйство “Угольщик” с большой мечтой о воссоединении семей немцев. Заехав в район, попросил начальника милиции дать запрос на лесосплав, где работала жена, чтобы разрешили ей приехать к нему.

Положил на стол перед начальником милиции свои ордена, медали участника гражданской войны и орден Трудовой Славы, полученный на съезде колхозников.

- Товарищ начальник, у меня до 30-х годов был один из самых больших колхозов. Пальцев не хватало на руках, чтоб всех сосчитать. В те тяжелые годы, когда все люди страны голодали, я похоронил половину своей семьи. Утешением в моей жизни была работа, боялся остаться наедине с женой, а особенно тяжело переносил одиночество. Меня все время сковывал страх, что я потеряю все - жену, детей и веру в жизнь. Мой огонек был труд, за работой забывал все. Сегодня я остался один, помогите мне найти жену с младенцем. Нас разлучили, меня направили в каменоломню, потом на шахту, ее - на сплав леса. Ребенка сдали в детдом.

Неужели эти ордена и медали не стоят того, что я прошу? Прошу малое, не дать мне упасть духом. Верните мне хоть жену и младенца и последнюю искорку, мою малютку. Жена кормила ее грудью, когда нас разлучили.

Начальник молча выслушал просьбу Робертуса, посмотрел на лежавшие ордена и медали, пригласил капитана Антонова из первого отделения 9-го отдела зайти к нему.

- Девятый отдел УМГБ явился по вашей просьбе, товарищ полковник.

- Садитесь, товарищи! Извините, что оторвал вас от работы. Вы посмотрите на мой стол, на нем лежат награды, похвальные листы, благодарности одного человека. Их хватает на нас всех. Вы занимаетесь спецпереселенцами - это ваш хлеб, ваш человек. Он одного просит - воссоединить семью.

Антонов подал личное дело старого Робертуса и его сына.

- Мы ценим его трудовой вклад в победу нашего народа над фашистской Германией, получили его заявление, над ним работают. Ответ в скором времени получим, - сказал Антонов сидящему перед ним Робертусу.

Начальник прочитал личное дело Роберта, искоса посмотрел на его отца.

- Гражданин Робертус, у вас и у вашего сына богатая биография, ваш сын достоин, чтобы его тоже привезли к вам.

Отослав из кабинета Робертуса, начальник стал слушать докладную капитана Гордиенко на Роберта Робертуса.

- Над историей побега его из каменоломни работает следователь Гримм. Отец ждет сына, но он не знает о его психической травме, о его нервном заболевании и временной потере памяти.

Гримм прибыл в каменный карьер, где работал Роберт, в воскресенье. После взрыва в карьере на подборке валявшегося вокруг камня работало две сотни выселенцев.

Начальник карьера приказал привести новенького.

- Значит, вас интересует история побега... Меня тоже, но в этой историй много белых пятен.

- Вот его личное дело, здесь записи следователя нашего района. Побеги были и еще будут, но такого побега, какой совершила его группа, где он был запасной свиньей, еще никто не совершал, он первый. Следствие вести трудно, потому что он потерял временно память. На все отвечает урывками.

Физически здоров, выполняет две-три нормы, на любую агрессию отвечает агрессией. Спит урывками, когда нет сна, ищет работу, не сидит, как другие, сложа руки. Пробовали забрать пищу во время обеда, оканчивался скандал дракой, обидчиков отправляли в больницу.

- Читает?

- Что?

- Просит что-нибудь почитать?

- Просит! Выполняем любую просьбу, лишь бы не буянил. Заменяет двоих, троих на работе. Лучше держать его одного, чем шесть работающих из-под палки, грозится убежать на фронт.

Роберт вошел в кабинет, поздоровался, сел на стул.

- Гражданин начальник, вы получили мое заявление, я хочу пойти на войну, а меня никто не хочет выслушать. Вы же отправили пятерых вышаков, они уехали на фронт. Чем я хуже их? Да я сам этих пятерых уложу... Посмотрите на меня, я что, не заслуживаю быть солдатом?

- Послушай, Роберт, перед тобой сидит следователь, он приехал от твоего отца, привез тебе привет. Отец ждет тебя домой.

- Ни один сидящий со мной в лагере не говорил об отце, отцов ни у кого у нас нет. Мы живем, чтобы работать и умереть. Хорошо поесть. Если я поговорю со следователем, вы дадите мне поесть? Чтобы сделать две нормы, нужно две порции обеда съесть. Я люблю медвежатину, разрешите пойти в тайгу, принесу вам медвежатины. Меня дед с бабкой научили готовить обед с медвежатины.

- Домой хочешь?

- Хочу! Только к моим ведьмам, а к деду нет. Дед с бабкой добрые, но они хотят женить меня на злой красавице. Лучше к ведьмам, они добрее и веселее, с ними я всегда много смеялся, много работал, много в тайгу ходил. Оттуда один переход и я буду на фронте.

По делу побега из шахты работала целая следственная группа. За последние дни участились исчезновения выселенцев и вышаков. Ввели строгий контроль при спуске и подъеме шахтеров в шахту. Побегушники исчезали либо в обед, либо при подъеме.

Было задействовано много стукачей, но и это не дало никаких результатов, исчезали вместе с беглецами и стукачи. Вокруг шахты день и ночь сторожили чукчи со своими собаками. Отстреливали бродячий люд под видом беженцев, вышаков.

Бродячий люд был отстрелян. Наступило затишье для чукчей, они покидали свои охраняемые участки и уходили домой.

В это время следователь Гримм вернулся домой. Со своими болезнями - Робертус. Начальник, выслушав рапорт следователя, прочитал личное дело беглого.

- Не “запасную свинью” вы привели, товарищ следователь, обычного ишака. Узнать мы от него ничего не узнаем, а вот ишаки нам в карьере не нужны. Его нельзя в карьер! Убивать! Кому нужен рухнувшийся! Он, словно ребенок, будет выполнять волю того, кто подберет к нему ключик. Наступившему на ухо медведю нужен поводырь.

Получишь от начальника новое личное дело, с условием изучить, предложения и результаты доложить в субботу.

Выходя из кабинета, Гримм услышал смех и едкие слова, брошенные вслед:

- Теперь наш чистюля не отмоется, взнуздал его нынче наш начальник.

О просьбе Робертуса рассказал следователю его друг Салиев. После исчезновения Робертуса-младшего, Салиев долгое время был под наблюдением КГБ, а его дело передали вести Гримму. Только перед отъездом за Робертом следователю удалось доказать невиновность и снять с него обвинения по массовому исчезновению каторжан-вышаков. Это работа первого отделения, 9 отдела УМГБ, пусть они занимаются вышаками.

Сегодня шахта дает три годовых плана. Салиев обещал полностью механизировать шахту, она еще удвоит выпуск на-гора угля. Труд, его умственные способности - лучшие защитники. Тогда ему поверили, его доводам, но сегодня... Вместе с двумя личными делами младшего Робертуса лежало дело старшего.

В деле лежали фотографии. Начальник сидел за столом, Робертус раскладывал перед ним свои награды.... Последние слова записаны следователем Ручко. “Его наград хватит всем нам развесить на грудь, еще и останутся...”. Это уже был вызов КГБ. Не могут справиться с гнилым немцем... Сколько он будет мозолить им глаза и доказывать свою правоту?

Говорили много о воссоединении семей... Да, воссоединили, но только с предками, ушедшими раньше их на небеса. В управлении сказали, много спасаешь, а кто будет спасать тебя?

По делу Робертуса-младшего заседала следственная комиссия по докладной Гримма. Рассмотрев оба дела, комиссия пришла к выводу: Робертус выполнял и перевыполнял дневную норму, не имел взысканий и нарушений. Мотивы, причины побега: уйти на фронт... Уловив основную мысль и стремление уже начинавшего болеть расстройством нервной системы главарь, возглавивший группу к бегству, уговорил бежать, взял в качестве свиньи.

Бегство - это был тормоз в ускорении развития болезни... Стоило охотникам спасти беженца... Но, узнав, кем он был, болезнь вспыхнула... Больной потерял память. Для восстановления здоровья, памяти необходимо длительное лечение и покой.

Члены следственной комиссии прослушали заключение медэксперта.

На второй день начальник милиции вызвал следователя, приказал доставить своего подследственного домой.

- Много стараешься, Гримм, не понимаешь политики партии по немецкому вопросу. Не для того их выслали в наши медвежьи места, чтобы ты их защищал, для них уготована более тяжелая миссия - медленно вымирать.

- Я следователь, все, что зависит от меня, я выполню согласно закону, инструкции.

- А если нужно выполнять вне закона?

- Думаю, вы вместе с партией выполните.

Начальник милиции резко встал: “Я этого тебе никогда не прощу. Что партия? Это шайка убийц?”.

- Это вы так думаете, товарищ начальник. Следователь должен думать о выполнении закона, а не о нарушении кодекса страны.

Роберт получал обед, когда мимо его окошка прошел следователь Гримм с наручниками на руках. В стороне стоял начальник милиции с тройкою, которая разбирала дела сидевших в камерах.

Увидев улыбающиеся лица и Гримма с наручниками, он понял: отец соединит свою семью в скором времени и это воссоединение в течение трех суток... Но, где это произойдет?

Тройка, занимавшаяся делами спецпереселенцев, бежавших домой с каторги, выносила самые строгие меры наказания - расстрел. Гримма допрашивали третьи сутки, когда его увидел Роберт. Он еле шел, спина и ноги болели от сильных и частых ударов. В голове стоял туман. Глаза слипались, как будто кто-то их окутал паутиной. Он их протирал и новая нить снова падала на ресницы, стягивала их.

Били и Роберта, но при побоях он не кричал, не пытался вырваться, выдернуть руки из деревянных хомутов, крепко державших их... Его заставили лечь, положили один хомут за шею, потом на вытянутые руки и ноги.

Медленно стали бить, он молчал, это их злило. Стали бить чаще и сильнее, Роберт засмеялся... Смеялся он долго.

От долгого смеха они остановились, перестали бить. Вошел начальник милиции. Роберт продолжал лежать привязанным на столе пыток с распростертыми руками и ногами. Голова лежала ниже туловища в выдолбленной лунке, от лунки шла воронка, по которой стекала кровь, бежавшая изо рта и носа обреченного на смерть, в стоявшее ведро.

За спиной стоявшей перед ним тройки лежали вознесшиеся к небесам, не выдержавшие пыток. Начальник подошел к лежавшему, хотел повернуть и посмотреть его голову, сумел только ее поднять, так ярмо крепко удерживало его голову около лунки.

Роберт перестал смеяться, стало тихо, только капельки крови, падающие в ведро, отсчитывали секунды молчания.

- Что-нибудь сказал?

- Только начали обрабатывать и вы вошли...

- По-моему, он ничего не скажет! Так смеются только сумасшедшие. - Говоривший поднял палку, ударил по спине лежавшего...

Приговоренный вместо стона засмеялся, стоявшее внизу ведро усилило эхо. У начальника поднялись волосы на голове, он побледнел, схватился за голову, выбежал из камеры пыток, а вслед за ним вышли пытавшие Роберта.

В опустевшую камеру вошел врач. Осмотрев трупы, подошел к лежавшему на столе пыток, стал осматривать и обрабатывать раны. Больной не смеялся, только тяжело дышал.

Выдернув ярмо, державшее шею с головой, стал смывать кровь с лица и скамейки. Пощупал пульс.

Окончив свою работу, стал следить за больным... Били много, били сильно, поиздевлись от всей души, это видно по спине... Пульс...Биение сердца... Таких, лежащих на столе пыток, он не одного прослушивал, не один сходил с ума, но пульс...

На столе лежало личное дело. Он слышал о деле “Свинья”, над которым смеялись многие в милиции. Но увидеть человека, пережившего все это и сохранившего мужество, бороться за свою жизнь даже в камере пыток - другое.

Приговоренный враг! И как он умеет управлять своим организмом. У него вышка, каторжанин, человек без права жить... У него нет права на жизнь... Но он умеет за нее хорошо бороться.

В личном деле лежали документы советского офицера, возвращавшегося из госпиталя и домашнего лечения в часть... Освободив руки и ноги, положив в карман документы, позвал милиционеров. Роберта отволокли в камеру, трупы похоронили на кладбище специального контингента.

За столом сидела тройка, в комнату приводили по одному. Первым вошедшим был старый Робертус, за ним следователь Гримм. Вышел милиционер, стал около двери, потом ввели вундеркинда. Отец, увидев сына, встал, но ему не дали поздороваться с сыном, заставили сесть, приказали замолчать.

Сначала вынесли приговор отцу, следователю... Председатель посмотрел на младшего Робертуса, потом на отца. В зал суда вошел дежурный, подал что-то председателю.

- Виктор Филиппович! Вы писали письмо председателю Верховного Совета СССР и главному прокурору? - спросил председатель суда.

- Да!

- Мотивы, причины, заставившие вас написать это письмо?

- Немцев, имеющих правительственные награды, только выселили из мест прежнего жительства, но не превращали в каторжников.

- Сколько раз вы писали?

- Два! Наверное, три.

- А точнее?

- Ваши костоломы не только думу сломали, но и память отшибли. Несомненно!

- О работе шахты, об исчезновении, гибели вашего сына писали?

- Да, это было мое последнее письмо.

Услышав от председателя суда, что Робертус и Гримм освобождены из-под стражи, начальник милиции побледнел. Если Гримм подаст на него рапорт, его пошлют на фронт. Решил пойти на крайность. Пусть Гримм отвезет семью Робертуса домой. И позаботится о воссоединении всей семьи. Понравится ли начальству, его начальству, этот его шаг? Те, кто стоит выше, интересуются только планом, процентами. Кому из них нужны немцы...

Договорился с двумя вышаками: если уберут обоих, - Робертуса и следователя, - отправит их на фронт.

Убежавших за две недели до ареста вышаков, допрашивал Гримм по делу исчезновения их товарища. Работали все вышаки на уборке камней после взрыва по всей территории. После обеда из столовой возвратились в карьер, получили инструмент, встали на проверку - один исчез. Арестовали троих, опросив арестованных, узнали, что Гримм отпустил.

Начальник милиции, спросил, зачем отпустил их Гримм. Ответил, что за уход в туалет арест не обязателен. Дело у следователя забрали, отдали в отдел по розыску беженцев.

Гримм продолжал вести дело по исчезновению вышака. Через неделю вышел на двоих стукачей. Они имели право отлучки с территории. В обед и полдень.

После ссоры с начальником следователь был арестован по ложному обвинению, потом помилован. Авторитет, который имел следователь среди вышаков, пугал начальника милиции. Имея десяток стукачей на каменоломне, при помощи их убирал тех, кто ему не нравился, кто мог постоять за себя.

Хряк был хороший стукач, но большой трус. Любое ЧП он воспринимал болезненно, много думал, прежде чем доложить начальнику либо написать. Он был труслив, двуличен и любопытен.

При драке он не убегал, а прятался и наблюдал, как два или несколько дураков дерутся. Многие вышаки имели ножи. Хряк знал, где кто достал или нашел железку, и как ему удалось сделать из нее нож. Знал много потайных мест, часто проверял тайники, но ничего не брал себе.

В черный день, когда исчез его сосед по койке, Хряка вызвали к начальнику. Вернулся в то время, когда его сосед со своими соседями, тоже по койке, повздорил. Маленькие стычки были, но Гримм обоим дал в скулы по несколько раз и пошел в туалет.

- Неужели убили в спальне, - подумал Хряк, - верхний мог, был прибит гвоздями, через маленькое окно параши не утопишь. Если бы он не видел драки, то не следил бы за своими до самого вечера. Они были спокойны, ни разу не отлучились по надобности.

На второй день Хряк заметил, что яма около туалета была засыпана песчаной почвой, а сверху лежал камень, который дробили все каменщики. Не расколов на куски, оттащили на свалку, в сторону туалета.

Земли здесь такой не было. Он вышел за территорию карьера, где ему разрешалось быть, и увидел следы убийц. Он хотел сказать следователю, пошел в полдень к начальнику, когда подошел поближе, узнал, что Гримм арестован. Убийцы в это время вышли от начальника. Получив свою порцию махорки, вернулся на рабочее место.

Увидев снова на их участке следователя, подошел к нему поближе: “Гражданин следователь, где я сяду, лежит исчезнувший, а кому дам первому закурить - убийцы”.

- Почему не дашь докладную?

- Они тоже стукачи, боюсь, что не я их отдам, а они меня.

- Ведь тебя не было на площадке во время убийства.

- Их тоже. Они были вне карьера: убили его возле туалета, вынесли, забросали камнями. В полдень там стояли тачки, в одну положили покойного, во вторую - земли.

Засыпали яму при всем народе, кому в голову придет проверять, что везут в тачке: камни или покойника.

Начальник милиции дал Гримму лучшую пару лошадей и повозку, двойную норму корма лошадям. Был солнечный день, решили отдохнуть в обед на развилке дорог. Одна дорога шла в сторону шахты, где когда-то работали оба Робертуса, другая - в райцентр. До реки и подсобного хозяйства было недалеко, всего часа два езды, решили перекусить и накормить лошадей.

От развилки дороги в сторону подхоза “Угольщик” было небольшое озеро, сплошь заросшее камышом и талой. Если еще проехать километр, можно попасть на звездный пятачок. Здесь можно попасти лошадей, полюбоваться цветущим лугом. В окрестностях было много дичи и бродячего люду. Миряне боялись даже днем заезжать на звездный пятачок - на пять маленьких криничек.

Два года тому назад из карьера убежали два вышака, не долгое время прятались в зарослях большого озера, еще полностью не заросшего камышом. Рыбачили, варили уху. Пили воду из криниц.

Однажды на дороге встретили двух женщин-чукчанок. Женщины жили с ними неделю. Поразвлекавшись с вышаками, они ушли домой. Вместо них пришли охотники-чукчи: за отстрел беглецов получили по стольнику.

Не успев перекусить, они услышали шум, по дороге солдаты вели несколько тысяч военнопленных. Целая живая цепь, по четыре человека в ряд, по бокам шли метрах в двадцати друг от друга солдаты. Был дан приказ о привале, и огромная поляна, расположенная среди тайги, превратилась в человеческий муравейник.

Роберт, прячась за высокой травой и кустарниками талы, подошел поближе, услышав несколько немецких слов, потом команду: “Подъем! Становись в колонну по четыре...”. Колонна двинулась вперед, Роберт наблюдал, пока последний замыкающий колонну не скрылся с глаз.

Вдруг, услышав шум, он увидел начальника милиции и рядом трех вышаков.

- Где они, черти, скрылись, они должны проехать намного раньше, чем пройдет колонна военнопленных.

- Значит, они сидят в засаде, кого-то ждут. Нужно предупредить следователя... Нужно предотвратить убийство, - мелькнуло у Роберта в голове.

Роберт возвратился к своим. Около лошадей остался отец, а Роберт вместе со следователем подползли к начальнику милиции и вышакам.

Навстречу им шел Хряк. Подошел к кустам, за которыми притаились следователь с Робертом, положил винтовку, закурил, лег, подложив левую руку под голову, правой держал недокурок.

Прижав правую руку к земле, закрыв рот, Роберт сел на грудь Хряку. Увидев перед собой следователя и незнакомого наездника, сидевшего на его груди, Хряк перестал сопротивляться.

- С кем и с чем пришел, Хряк?

- С гражданином начальником и теми двоими, которые убили в обед своего.

- Зачем начальник привел вас?

- Мы должны убить троих перед появлением колонны пленных, появиться перед солдатами, инсценировать маленькое нападение и скрыться.

- Они должны убить тебя, после того как убьют нас. Не веришь? Подойди поближе к ним и ты услышишь от них сам, что ты уже покойник. Ты стреляешь в нас, а они в тебя. Сбежавший вышак нападает в тайге на следователя.

- Гражданин начальник! Я что, оказался подсадной уткой?

- Не только ты, но и те двое, которых привез начальник.

- Выходит, три утки и один охотник?

- Поставь себя на место начальника. Думай!

- Я бы первую утку послал убить тех, кто едет по дороге, подстраховав себя двумя сидящими в засаде. Потом убил бы их, чтобы замести следы.

Роберт в одежде Хряка вышел из-за кустов на дорогу. Лошадь медленно тащила тележку, сидящие в ней на ходу выпивали, громко разговаривали. Лошадь остановилась перед стоящим на дороге человеком. Следователь закричал: “Что тебе, мужик, нужно? Подойди поближе, выпей вместе с нами”.

Раздалось три выстрела. Тело следователя упало на землю, но его подхватил стрелявший, положил рядом с двумя. Выстрелил еще, взял кнут, ударил им лошадей, вожжи и кнут бросил в телегу. Побежал навстречу вышакам.

Услышав выстрел, начальник с вышаками выскочил из-за кустов...

Хряк выстрелил несколько раз в следователя...

- Скорее, ребята, побежали навстречу, около дерева стреляйте в упор.

...Послышалось два выстрела. Хряк упал, вслед за Хряком упали оба вышака...

Начальник подошел к убитым, перевернул лицом вверх... Подохли оба... Думал, разучился стрелять... Но еще крепкая рука... Сказал вслух, переворачивая Хряка:

- Это ты, Роберт? А где Хряк?

Вышак очухался, поднял ружье и в упор выстрелил в начальника: “Я не жилец на этом свете, я убийца, а ты во сто крат хуже”, - зло выругался, хотел подняться, но силы оставили его. Винтовка упала рядом с умирающим.

На выстрелы прибежали солдаты. Следователь, предъявив свои документы начальнику конвоя, рассказал, что произошло за эти несколько минут, после того как они ушли с поляны. Попросился к ним в попутчики, отправив Робертусов одних домой.

- Виктор Филиппович! Ваш сын возвращается домой, сноха скоро будет рожать. Дай бог здоровья, вернется домой и жена. Стране не до воссоединения ваших семей. Война в разгаре, ваши просьбы вызывают гнев у того, у кого вы просите защиты. Ты, Роберт, был свиньей, когда бежал сотни километров по тайге, Кнур - подсадной уткой. Не могу дать себе название, которым хотел сделать меня начальник. Но одно понял: мы были на волоске от смерти. Спасла меня добрая традиция здешних старых охотников. Как бы ты не спешил, как бы у тебя не было мало времени, посиди, попей у холодного источника живой воды, дай отдохнуть уставшим ногам и мыслям после длинного пути.

- А вот и чукчи пришли. Они чуют свою добычу, но сегодня опоздали. Просчитался нынче их хозяин. Они убивали тех, которых подсаживал начальник.

В доме Робертусов день и ночь были открыты двери. Оставшиеся без мужей женщины приходили к старому за помощью. И вдруг прошел слух, что вернулся молодой хозяин, хороший врач, стали не только за помощью по хозяйству обращаться, но и в лечении.

Роберт открыл маленькую больницу, где ему помогала Гильда. В лагере она была одной из лучших санитарок. Здесь, дома, она стала хорошей помощницей и женой.

С лагерным врачом они много работали в его кабинете, особенно когда врач тайно от лагерного начальства вскрывал трупы умерших вышаков, узнавая истинную причину смерти. Раскладывая на столе внутренние органы, врач рассказывал о болезнях заключенных. Иногда бывало, что все внутренние органы были здоровы, а вышак умирал. Он долго хранил внутренние органы для разгадки.

Экспериментатора, как он часто себя называл, забрали на фронт, а вместо него прислали другого. Но другой в такой обстановке либо запивал, оставляя больных на Роберта, либо повторял опыты предшественника.

Роберта женщины назвали кудесником. До него был на селе врач, который мало лечил, зато был хорошим бабником. После ранения его забрали на фронт.

Гильда, наслушавшаяся от баб о лечении его предшественника, ходила за ним по пятам.

- Куда иголка, туда и нитка, - говорили бабы о Гильде. - Она своего не упустит. Очаровала такого парня в лагере, теперь не выпустит. Ее приманка уже видна, крючок скоро появится. Парень он хороший, плохо, что он не бабник, говорили, дыша пламенем, женщины.

- Я уже по-женски болела, приглашала одного домой. Осмотрел он меня с ног до головы, ощупал, бабоньки, не только бока, а и мою красавицу. Даже вовнутрь заглянул... Грешна, бабоньки, грешна, начиталась медицинской литературы, наслышалась о женских болезнях. Одну болезнь предлагаю ему за другой... Терпелив он, бабоньки, на нашу болезнь... Терпелив... Ощупал меня в последний раз и говорит: “Ты не серчай, Галина Ивановна, мы знаем друг друга мало, мы выселенцы. Нам жить, где нам прикажут. Если не брезгуешь одноногим мужиком, который за тобой ухаживает, выходи замуж, все твои болезни исчезнут”.

- Хороший он врач - это правда, но лучше бы нам, бабоньки, в деревню прислали десяток подстрелянных гусачков. С ними проще, нет никакой канители. Чем лучше накрыт стол, тем больше гусаков.

- Гусаки - это хорошо, а плохо, что наши животы полнеют.

- Я считаю, бабоньки, так: твоего убили, моего убили тоже. Детей не имеем. Старость придет, кто нас кормить будет? Пусть растут наши животики. Люби, пока любится!

Виктор Филиппович вернулся домой поздно, он был уставшим и возбужденным. Выработанная привычка не вспыхивать, злость и гнев прятать в своей душе давала возможность быть на высоте перед рабочими.

Но злость он выплевывал дома, молча, в своих упрятанных мыслях.

Жена в первые годы жизни боялась и пугалась его. Уходил из дома веселым, улыбающимся, возвращался тоже, а вот выйдя из сарая, туалета, смотрел волком.

Поняв мужа, она после очередного туалетного разноса приглашала помыться, толкала его то в бок, то в задницу. Лучшего места не нашел, где ругаться?!

- Ты права, мать, людей жалко!

- О нас забыл?

- Не вас, а тебя! Не умничай! Ты единственная, кто заглянул в мою душу!

Сноха, увидев однажды своего свекра выходящим из сарая со свирепым выражением и услышав многоэтажную брань, забежала в дом, спряталась. Привыкшая дома выслушивать отцовскую брань, она испугалась.... Неужели повторятся старые кошмары? И вдруг она услышала ласковый голос отца: “Где ты, дочка, приди ко мне! Помоги!”.

Она вошла испуганная, робкая...

- Успокойся, дочка, то я в сарае душу отводил, легче становится на душе, когда выплеснешь на кого-либо свои и чужие обиды.

Поняв ласковый и добрый нрав своего свекра, она старалась сохранять в доме хорошую атмосферу. С приходом Роберта все стало наоборот. Он с первых дней обо всем услышанном и увиденном говорил вслух при ней и отце.

Отец выслушивал его врачебные болячки, улыбался, поддакивал, а она не знала, что делать, что сказать.

- Надо же такому случиться, заболела Варя по-женски, пригласила в дом...

- Хотя бы постеснялся обо всем этом говорить....

Терпела! Ни слова ни днем, ни ночью. Не укоряла, когда у какой-нибудь вдовушки лишний часик засиживался.

Однажды, сидя за столом, он как обычно философствовал, рассказывал, как лечил свою пациентку, она его поправила.

В комнате стало тихо, только свекор, наливая рюмку водки, почему-то засмеялся, покачал головой, поднял вверх рюмку.

- Ты и вправду невыносим, сынок, если не щупаешь пульс нашим женщинам, то прощупываешь знания своей жены. Это похвально! Молодец! Добился своего, столько раз заставлял ее читать больше медицинские книги - не смог! А ты, словно волшебник, начал издалека. Вызывай жену на соревнования. Думаю, в скором времени она будет хорошей медсестрой.

Гильда покраснела, подошла к свекру.

- Если разрешите, я пойду на сегодняшний вызов, буду щупать пульс.

Заменив в больнице мужа, она заметила, как с каждым днем все меньше становилось больных молодушек, больше приходили старушки. Зато Роберт с отцом уходил рано, приходил поздно, стал пахнуть вместо лекарств бензином, соляркой.

Отремонтировав последний трактор, они пришли домой раньше обычного, вымылись, побрились, переоделись. Сноха принимала роды и старый Робертус, сделав свою домашнюю работу, стал стряпать.

- Я приготовлю ужин, сынок, а ты сходи, ведь звали тебя, грех не пойти, небось ждут богатыря.

- Справится, отец. На всякий пожарный случай все приготовил. Наша соседка - баба здоровая и не впервые рожает.

- Что подумают люди?

- Каков будет ужин, такова и благодарность.

- Причем тут ужин. Ужин как ужин. Походный, солдатский!

- Тогда накрывай, отец, на стол, а я позову соседа. Нечего сидеть ему на завалинке дома и слушать стоны своей бабы. Звон стакана приятней во сто крат, в тысячу раз, когда ждешь наследника.

- Сыновья нужны, сколько матерей потеряло их в этой войне. Зови соседа, пусть отведет душу.

Пришел сосед, здоровый красивый богатырь, в бою ему оторвало кисть руки. Долгое время стыдился своего недостатка, затем привык, научился работать левой рукой, писать. Когда организовывали из десяти домиков подхоз “Угольщик”, косо смотрели на привезенных немцев. Но, увидев, что они умеют хорошо работать, дружно живут, все у них ладится, перестали звать их фашистами. Появились новые соседушки.

- Вы, Виктор Филиппович, необыкновенный человек, сколько я вам плохого сделал, как встретил вас, когда узнал, что вы немец. Стыдно сейчас. Для нас в колхозе вы стали вторым отцом. По правде сказать, нам стыдно, что вам, немцам, не разрешают выехать даже за околицу хозяйства.

Сколько сельскохозяйственных продуктов имеет в излишке каждая хозяйка, а денег вам за работу не платят.

С ваших приходом стало меньше пьянок, хоть мужиков нет, а бабы тоже пьют. Все жили одним днем, вы нас приучили к трудолюбию, культуре.

Гильда вернулась веселая, поздравила отца с двойней: “Беги, поздравь, а водки больше ни грамма. Сегодня тебе не до гостей. Освободи жену недельки на две от домашних дел. Это будет лучший подарок от тебя”.

Роберт отдохнул, набрался сил, на душе было легко, стали забываться ночные кошмары, спал спокойнее. Не надо было притворяться, что потерял память, что чего-то не хватает в голове.

Но люди неблагодарны, завистливы. Прошло две недели. Сосед Борис пригласил отметить рождение близнецов. Вечер удался на славу. Неожиданно пришел почтальон и вручил похоронку младшей сестре Бориса.

Заголосила вдовушка, запричитала, что было мочи, что убили моего фашисты, а у нас их столько ходит, и не поубивают наши этих фашистов.

Подбежал Василий к сестре, успокаивает ее, не надо, мол, сестра, они хорошие люди, они в ссылке, даже выйти за село и то им милицию спрашивать надо.

А она ему: “Моего убили, а они что, должны жить?”.

Роберт тихонько вышел из дома, обнял Гильду. Одна плакала, что убили мужа, вторая от того, что ее назвали “фашисткой”.

- Пригласили нас, как людей, а выгнали, как свиней. Звери, сколько добра ни делай, зверями и останутся.

Гильду успокоил, а на душе стало муторно, вспомнил слова: “Моего убили, а они что, должны жить?”.

- Неужели еще придется переносить бегство, издевательство, унижения, рабский труд в каменоломне?

Участковый раз в неделю приезжал переписывать немцев. Тех, кто выезжал на базар без разрешения, штрафовал на сто рублей, а на тех, кто задерживался два-три раза, накладывал арест на пять суток.

Одежда изорвалась, обувь износилась. Приходилось часть пищи отрывать от семьи, менять на обувь, одежду. Женщины, несмотря на угрозы и запреты, уходили на базар, торговали, старались обуть, одеть семью.

За час до отъезда участковый зашел в контору к старому Робертусу. По тому, как говорил и вел себя участковый, Виктор Филиппович понял - пришла беда. Участкового не любили ни немцы, ни местное население, за толстое брюхо и короткие ноги его прозвали Кнуром.

Обговорив текущие вопросы, Кнур собрался уходить. Выйдя за порог и выглядывая в полуоткрытые двери, он с ехидцей проговорил: “Виктор Филиппович, я уезжаю через час, вашего сыночка просят явиться в район”.

Стало тяжело дышать, счетовод Людмила Григорьевна подала воды.

- Кнур и есть Кнур! Целый день был здесь и не мог раньше сказать. Дорога не ближняя, нужно собрать, а что соберешь за час? Успеешь разве управиться? Мужики обещали его прикончить за прелюбодействие, зря заступался.

- Не переживайте, вернется! Сын у вас хороший, ничего с ним не случится. Вернется домой! Зря вы так убиваетесь!

На улице было темно, когда Роберт вошел в здание милиции. Дежурный, увидев Кнура с Робертом, открыл каталажку: “Проходи, парень, там таких, как ты, полно”. Не успел Роберт переступить порог, двери за ним закрылись. Несколько голосов спросили: “Кто привез?”.

- Кнур!

- Гол, как сокол! У Кнура все чистенькие и голенькие входят сюда.

Роберт оторопел, не знал, что сказать и к кому обращаться. Он продолжал стоять возле дверей. Кто-то общупал его карманы, похлопал по спине.

- Новый голячок! Без единой крошки!

- Зачем ему еда? За три дня не помрет с голоду, а на том свете ангелы дадут поесть или черти сожрут.

- Грешен? За что взяли?

- Бывший беглец-вышак.

- За что получил вышку?

- Я - немец!

- Мне национальность твоя не нужна, немцы все сидят на вышке, за что привезли сюда?

- В темноте слышу голос Хряка. Думаю, что ему и мне шьют дело по убийству начальника.

- Начальника убили наши вышаки, но пакостные, такие, как Кнур.

- Ты немец хороший, о тебе мы слышали много в шахте.

- Иди, приляг около нас, ты приехал издалека, нужно отдохнуть, набраться сил. Мне осталось два дня, а тебе на день больше. Если попадем в рай, приготовлю тебе местечко.

От солнечного зайчика, попавшего в глаза, Роберт проснулся. Закрыв глаза от солнца, стал рассматривать каталажку. В углу сидел Кнур, по его щекам текли слезы, капали на полено, темное пятно от слез все росло, увеличивалось в размерах.

Дверь открылась и в комнату вошел милиционер:

- Новенький, встать! Иди за мной!

Роберт поднялся, подошел к милиционеру.

- Сумасшедших не велено брать, тебя отправим на отдых без допроса.

- Хряк, ты первый!

Услышав свое имя, Хряк подбежал к двери, встал впереди всех.

Роберт возвратился на свое место, рассматривая соседа.

- Красив! Получил сполна!

- Верно, попал под горячую руку. Не люблю, когда бьют незаслуженно! Дал сдачи, вот они меня и разукрасили.

- Нужно сдерживаться, когда бьют.

- Я знаю.

- Тогда почему сорвался?

- Защитил друга, его убрали в другую каталажку, если выживет, проживет еще год-два.

- Вот Хряка похлеще меня избивают, заставляют признать то, что он не делал.

- Он - отличный стукач, а стукачи всегда были предателями.

- Если стукач, то предаст тебя, будет защищать свою шкуру. Расскажи, как прикончили начальника. Плевое твое дело... Долго у нас не засидишься. Почему сумасшедший?

- Бугая знал?

- В Воркуте отбывал с ним вышку, все стремился убежать.

- А я убежал! Почти дошел до большой реки. Меня взяли запасной свиньей.

- Ты знал это?

- Нет, не знал. Узнал, когда хотели заколоть.

В каталажке стало тихо, Роберт рассказал о своем первом побеге. Не забыл вспомнить своих ведьм. Окончив рассказ, он замолчал. Молчали и вышаки. Первым засмеялся сосед, за ним остальные. От их смеха и топота ног вскочили охранники, вбежали в каталажку. Посмотрели на Роберта и сидящих вокруг него вышаков, вышли.

Через час принесли с поломанной рукой Хряка, остальные все имели кровоточащие раны. Хряк говорить не мог, только стонал.

Роберт дал воды, перевязал руку, вытер окровавленное лицо. Открыв глаза, Хряк издал какой-то хриплый звук.

- Ему сломали руку и доской ударили по горлу. До вознесения он не поднимется.

- А когда настанет вознесение?

- У него - завтра! А ты на день позже пойдешь, вслед за мной, - сказал стоявший у головы Хряка.

Из каталажки двоих вынесли, они раньше срока вознеслись. Пробил колокол, наступил полдень.

- Пришла наша очередь. До встречи на том свете.

Дверь открылась, приговоренные ушли. В каталажке воцарилась тишина.

- Откуда вам все известно?

- Сорока на хвосте принесла!

- Может, она скажет, как можно спастись? - спросил Роберт.

- Я был там, в человекобойне.

- Что она собой представляет?

- Она построена при царе Горохе. Идешь по узенькому коридору, натыкаешься на стену, поворачиваешься вправо и делаешь два шага, на третьем становишься на доску, доска опускается, от нее идет тоненький тросик к винтовке. Раздается выстрел, падаешь вниз на тачанку - обыкновенную крестьянскую телегу. Двери открываются, лошади вывозят убитых, останавливаются около извозчика. Через час извозчик подъезжает к яме и убитых, словно селедку, укладывают в яму. На этом вознесение заканчивается.

- Хоть один, жив остался?

- Этой человекобойне не один десяток лет. Говорят, можно пройти боком, наступишь на доску, пуля пролетает мимо, но звук оглушает. Оглушенный падает без чувств, падает в яму, когда метровый слой земли на нем лежит. Многие могильщики после таких криков сходят с ума.

Каталажка опустела, осталось шесть человек.

- Ты останешься жив, без исповеди никого не отпустили на небеса. Будешь жить или доживать, - сказал Пуговкин Роберту. Через час колокол зазвонил.

- Наша очередь!

Зашел милиционер, забрал Роберта. В кабинете сидела тройка. “Я уже прошел это, - подумал Роберт. - Это не страшно!”. Ему задавали те же вопросы, что и раньше. Судьи спешили, скоро пробьет колокол.

В комнате стоял запах пищи. Потекла слюна, голова повернулась к окну, на котором было съестное.

- Хочешь что-нибудь сказать, написать?

- Выпить что-нибудь есть?

Налили, подали Роберту, поставили перед ним начатую тушенку и огурец. Отошли к окну, стали разговаривать, смеяться. Роберт чуть пригубил спиртное, поставил около недопитых стаканов, съев консервы, вслух сказал: “Спасибо!”.

Его вывели, когда колокол пробил полдень. Во дворе уже стояли вышаки. Роберт встал позади. Медленно шли к бойне, около дверей бойни лежало несколько трупов. Проехала тачанка, в которой лежал один труп, зашла в ворота, остановилась.

- Самая легкая смерть - это умереть в человекобойне. Ангельская смерть. - Солдат закрыл за собой дверь, приказал входить по одному после удара колокола.

Вышак поднялся наверх, зашел в темное помещение человекобойни. Стояла гнетущая тишина. Колокольчик известил - пришел черед следующего. Роберт медленно пошел вверх, вошел в узенький коридор, нащупал слева окошечко и дуло винтовки... Всего два шага, третий... Он медленно повернулся спиной к стене, ногой нащупал доску. Раздался оглушительный звук, который он слышал через заткнутые уши, упал вниз. Ему видно через щель колесо и забор, как солдаты подбирают тех, кто не захотел войти в бойню, бросают в кучу, накрывают большим покрывалом, концы привязывают по углам телеги.

- Вези, Роман, скорее, из-за сумасшедшего сегодня на полчаса задержалось вознесение.

- А на посошок?

- Садись удобнее, допьешь свое в дороге.

Бестарка огромная, длинная, сплошь закрытая. Темно, словно лежишь в домовине. Глаза привыкли к темноте. Роберт пошевелился, верхний труп упал ниже, еще толчок телеги - скатился и второй.

По бокам и везде степь, чуть вдалеке виднеется лес. Спустились в балку. Роберт, медленно спускаясь вниз, упал на землю.

Извозчик ударил лошадей кнутом, лошади легко выскочили на ровное поле, где было вырыто множество могил.

- Последние или будут еще?

- Последние! - Извозчик осторожно подъехал ближе к яме. Возле могилы телега останавилась. Один солдат держал лошадей, второй вскочил на воз и с солдатом, извозчиком сбрасывал трупы в яму.

- За перевыполнение плана что положено? Сколько сегодня сбросили в яму? В два раза больше вчерашнего. Где наша доля?

- Мне дали на посошок и вам завернули в кулек.

- Добавку получишь от нас, как всегда - пьем вместе!

- Не могилка, а целая пирамида, нужно было разделить трупы на две ямы.

- А завтра копать новую? Хрен тебе, вот, - поднес к носу извозчика кулак, положив выше локтя руку. - Я лично накопался за эти дни под завязку и набросался земли. Им все равно - по одному или в куче лежать.

- Посмотрите на старые могилы, их уже не стало, они исчезли, исчезнет и эта. Начальник сказал набросать шишек, чтоб вокруг все было зелено.

- Каждый год втыкаем, наш труд зря не пропал, а труп немца - лучшее удобрение.

- Здесь больше вышаков, немцев только год как массово стали привозить к нам.

- А мне, все равно, кого хоронить, лишь бы платили да выпивку давали.

Могильщики уехали. Роберт вылез из своего укрытия, подошел к могиле. Здесь все, с кем он сидел в каталажке трое суток... Братская могила, многие даже не знали друг друга, не виделись живыми. Не братская, а убиенных. Сколько их? Не сосчитаешь, и все враги народа, спецопасные, вышаки, убийцы. Страна врагов народа, могучая, непобедимая. Враги трудятся, враги воюют, защищают Родину, враги возносятся к небесам. А кто сидит у власти? - Убийцы народа!

Роберт перекрестился, пошел по дороге, по которой его везли сюда. Вокруг лес, только впереди постройки. Нужно определиться, куда идти, что делать. Валявшуюся неподалеку от могилы бутылку, в которой осталось на палец водки, выпил залпом, сало и хлеб, завернутое в бумагу, не съел, а проглотил. Так хотелось есть!

Документы, зашитые в полу пиджака, лежали на месте. Деньги, которые отец дал на дорогу, лежали в потайном кармашке.

Остановился около столовой, где мужики пили пиво, женщины по карточкам брали продукты. В стороне стояла женщина с детьми, держала карточки в руке, искала деньги.

- Вон тот дяденька вытащил деньги, я видел, мама! Я дернул за полу твоего пиджака, ты дала мне подзатыльник и прогнала прочь.

- Кошелек мамин узнаешь, если проверю его карманы? - спросил Роберт.

- Не трогайте малыша, он мне нужен здоров, а не калека. Их целая шайка, это их улица, они здесь хозяева.

Роберт подошел к карманникам, остановился, проверил карманы, вынул два кошелька.

Малыш, увидев материн кошелек, закричал: “Смотри, мама, твой!”. Женщины, стоявшие в очереди, повернули головы. Роберт показал второй.

Карманники, оставив своего дружка, убежали. Пойманный попятился назад, споткнулся и упал. Женщины, оставив очередь, набросились на карманника.

Вундеркинд взял у женщины карточки, подал продавщице. Отоварив по карточке, она подала Роберту булку хлеба.

- Это мой подарок от меня за вашу доброту, честность, за то, что защитили нас, женщин. Сейчас все норовят украсть, унести, а помочь бедной женщине никто не хочет - все боятся. Берите! Не стесняйтесь, от всей души даю.

- Я хочу есть, еду на фронт, дома оставил сумку. Столовая не работает, нет еды, только пиво. Мне бы перекусить и в дорогу.

Положив деньги на прилавок, стал ждать свои покупки.

Услышав, что ее спаситель отправляется на фронт, женщина пригласила Роберта домой.

- Я работаю в военкомате, отправка на фронт солдат будет только завтра и послезавтра. Те, кто уедет завтра, будут ждать на вокзале тех, кто выедет на день позже. Побудете у меня, не стесняйтесь, и уедете без задержки. Мой муж только что вернулся домой, скучает без мужиков, а вы для него находка.

Сынишка вбежал в дом, рассказал отцу, как дяденька забрал у воров мамин кошелек.

Хозяин подал руку, от него шел запах самогона, на столе стояла бутылка, лук, капуста.

Не дослушав сынишку, крикнул жене: “Закусить давай!”.

- Обожди немного, почищу картофель. Сварить или пожарить? Наш спаситель отправляется на фронт, голоден, как и все мы. Заказывай, что хочешь!

Услышав, что спаситель уходит туда, откуда он пришел, подал руку: “Был на ремонте или впервые?”.

- Ремонтировался!

- Выглядишь молодцом, видать, полный капитальный ремонт прошел. Мне не повезло. Полный обещают через год. Извини, браток, запил. Смалодушничал. Ноги и руки плохо работают, словно не свои.

Роберт выпил сто граммов, его развезло, еле дошел до лежанки, сразу уснул.

- Не соврал, новичок, слабак в водке. Повоюет, обстреляют, окрепнет. В бою сто грамм - словно эликсир дает жизненную силу.

Проснулся утром рано, голова была тяжелой, во рту горело. Хозяйка, посмотрев на упавшее настроение гостя, налила в стакан самогона чуть выше пальца, подала холодный картофель, сало и огурец.

- Выпей и закуси!

Сначала отказывался, потом выпил, захотелось есть. Ел с аппетитом, запивая горячим чаем из зверобоя. За столом все время думал о муже хозяйки дома: “Чем ему помочь, чтоб не падал духом, не пил больше водки?”.

- О чем думаешь?

- О тебе! Хороший ты парень, но много стал заглядывать в стакан. Так не долго и до беды. Одна беда - беспомощен, а вторая - часто бываешь пьян.

- Я что, тебе мешаю?

- Хозяин - ты, а не я. Сам не знаю, какой вернусь с фронта, а может и не вернусь. Ты свое отвоевал, нужно беречь силы, нужно готовиться к новой операции. Худшее уже позади. Дети и жена помогут встать на ноги, ты только их не подведи.

Роберт никак не мог привыкнуть к военной форме, отдавать честь, непривычна была мысль, что он офицер Советской Армии. На учениях он был всегда первым, себя он физически и умственно защитил. А вот как пойдут дела со стальным конем?

Трактор он умел водить, а вот танк, танк поведет сегодня впервые. Перечитал все то, что было в библиотеке о советских танках.

Роберта звали на танцы, выпить по рюмке. Он изучал военное дело, искусство ведения боя. Его робость стала сменяться уверенностью. Теории много, практики нуль.

Сегодня впервые участвует в учебном танковом бою. Танки стоят по линейке, ждут приказа идти в бой.

- Товарищ старший лейтенант! - толкнул Роберта в бок его наводчик.

- Что с тобой, Николай? Уже подана команда готовиться к бою, а ты словно пришибленный стоишь, не шелохнешься.

- А я и есть пришибленный, никак не могу все шарики поставить на место.

- У меня тоже было такое, когда первый раз ранило, боялся лишний раз шевельнуться.

- Нам пора, наша цель - вон та движущаяся мишень.

- Заряжай!

- Отлично, Коля! Зря переживал!

Роберт прибыл на фронт, еще не осознавая, кто он и что он будет здесь делать. Только привык к новому имени и фамилии. Боялся сорваться, сказать, что он немец - выселенец. Ему казалось, что многие солдаты не спят, а слушают, как он ночью разговаривает, зовет свою мать и отца.

Артиллеристы открыли мощный огонь, танки поддержали, потом строем вышли из леса на передовые позиции немцев. Читать жизнь леса и поля вундеркинда научили Бугай и чукча со своими ведьмами.

Шел танк на полной боевой скорости, Роберт осматривал местность, заметил впереди замаскированные пушки, танки и спереди дот.

Его танк сделал два выстрела, уничтожил дот. Он стал часто поворачивать вправо и влево, ведя беглый огонь. Немцы открыли огонь раньше времени. Подбив танк и раздавив пушку, стал уничтожать пехоту. Углубившись в оборону немцев, вызвал на себя артиллерийскую мощь убегающих немцев.

От взрывов снарядов, горящих советских и немецких танков образовалась плотная завеса. Развернув танк под прикрытием пыльно-дымовой завесы, отступил до линии, обозначенной на карте.

Стояла тихая жаркая погода, с ярко светящим солнцем, с густой пыльно-дымовой завесой.

Дан был приказ - танкам без прикрытия пехоты не выходить на линию обороны противника. Танкисты, уничтожив заградительный заслон, вышли к линии обороны противника. Пехота была отброшена на прежние позиции.

Укрепиться на занятой территории танки без пехоты не смогли, дали приказ отойти на исходные позиции.

Появились немецкие бомбовозы. Только успели сбросить несколько бомб, появились советские истребители. Вспыхнула зеленая ракета, танки снова пошли в наступление.

Роберт сначала увидел, как пехота спрыгивала с танков, пряталась, потом заметили один, второй “Тигр”, их было много.

Обе стороны не стреляли, приближались друг к другу. Метрах в пятистах перед ним появился “Тигр”, они пошли в лобовую друг на друга. До лобового удара осталось несколько секунд. Они двигались около крутого обрыва... “Тигр” резко наклонился влево, его правая гусеница поднялась вверх. Ехавший по его следам второй “Тигр” резко затормозил, стал медленно спускаться вниз вслед за первым.

На его танк двигалось несколько фашистских танков, подбив первого, второго, почувствовал, как его танк медленно сползает вниз. Успев выключить скорость, он оказался между двумя лежавшими на боку “Тиграми”.

При падении “Тигра” пушка выстрелила, снаряд попал в гусеницу Т-34. Второй взорвался, Роберту помогли вылезти. Под прикрытием дыма танкисты добежали до пехотинцев.

Бой утих, повсюду горели танки. Сначала появились советские самолеты, потом немецкие. Небо снова стало темно-багровым. Сережкин толкнул Роберта в бок.

- Смотри, рядом! И немцев нет. Отремонтируем танк! “Тигры” с боков защищают, а наш смертный сзади горит. Это Гришкин танк, может, жив кто-нибудь?

Подошли, осмотрели немецкие и наши танки. С одного немцы ушли, другой сгорел. Наши тоже.

Сережкин поменял гусеницу наводчиков и Роберт осмотрел танк внутри. Ремонт ведут, только когда стреляет артиллерия, слышны выстрелы.

Роберт заметил около кустов немецкого танкиста, он зашевелился, заметив русских. Сережкин быстро снял автомат.

- Не шуми, нам нужно еще выехать. Смотри, как хорошо бьют немецкие пушки по нашим танкам. Один твой выстрел - пушки накроют нас.

Сережкин, держа на взводе автомат, подошел к раненому.

Пленный лежал с простреленной рукой и застрявшей в коряге ногой. Он испуганно смотрел, как русские перевязывали ему рану, освободили ногу из-под коряги.

Сережкин нашел в сумке немца шоколад, разломив его на четыре части, раздал каждому, сел около пленного.

- Командир, что будем с ним делать? В танк сажать мне бы не хотелось, самим тесно, будет в бою мешать. Оставить нельзя. Птица не большая, такой, как и мы.

Роберт вспомнил, как его везли в Сибирь, как запрещали просить еды и воды, как умирали с голоду.

- Оружие заберем, а солдата оставим. Подбитый солдат кому нужен? Лишняя обуза.

- Разреши пристрелить, командир.

- Люблю в бою убивать, а не в спину. За пленника награду дадут?

- Дай я, Сережкин, прихлопну, - поднимая автомат, буркнул Павлушка, - коль боишься ты.

- Я бы с охотой! Да пушки фрицев близко, выдадим мы себя этим выстрелом.

- Останемся живы, придем вечером, пусть лежит, он и так уже мертвец.

В небе появились снова самолеты, сбросив свой груз, ушли за новым. Пушки говорили чуть больше прежнего... С первыми взрывами снарядов на поле появились танки. Их было больше, чем в первый раз, на каждом танке сидели пехотинцы, крепко держались друг за друга.

Танки сблизились так, что солдаты с обеих сторон хорошо видели друг друга. С первым выстрелом пехотинцы соскочили с танков и, не обращая внимания на пулеметный огонь, пошли вслед за танками.

- Пошли, командир, поможем нашим. Это рядом, - показал пальцем Сережкин на бой танков.

- Им можно, нам нельзя. Посмотри!

Сережкин взял бинокль, посмотрел перед собой на стоящие пушки, за ними шли танки.

- А теперь повернись назад.

- Командир, мы находимся в самом пекле. Здесь будет жарче, чем там, где идет бой.

Немец посмотрел на поле боя вслед за Сережкиным, перекрестился, стал кричать, показывать пальцем на танки.

- Что он хочет? - спросил Сережкин.

- Спрятаться под танком.

Роберт помахал, выражая согласие, и немец пополз к танку, спрятался под ним.

- Пошли и мы, командир, сядем в танк, перекусим до начала боя.

- Идите!

Роберт посмотрел на своих солдат и на пришельца с земли его предков.

Снаряды рвались недалеко от подбитых танков. Солдаты-пехотинцы срослись с землей-матушкой, даже задницы, и той не видно. Артиллерия замолчала, только танки уничтожали друг друга.

Хотел вундеркинд подползти к своему сородичу, поговорить. Но стоит ли рисковать жизнью ради такой мелочи. Бой в разгаре. Кто победит, чья возьмет - бабка надвое сказала. Вдруг разорвался невдалеке снаряд.

- Откуда стреляют? Присмотрелся: окопались немецкие танки в первом эшелоне и бьют наших. Как наших? - подумал Роберт. - “Мы немцы, освобожденные, мы уже не советские...”.

- Товарищ командир! Разрешите! Там зарытые танки! Мы легко можем их накрыть, сорвется наше наступление.

- Разрешаю!

Легко стрелять по недвижимым мишеням, горят танки... Заговорили до сего времени молчавшие пушки немцев, обрушив всю мощь на стоявший танк.

С разрывом первого снаряда танк поднялся на возвышенность, пошел давить основные точки противника.

“Пора прятаться, - подумал Роберт, - горючее и снаряды на исходе, пора спуститься в спасательный ров. Занять у подбитого товарища снарядов и горючего”.

Возвратились на прежнее, старое место, а немец, что есть силы, убегает от них. Помахал ему автоматом Сережкин, вернулся.

Немец возвратился назад, а вундеркинд заплакал. Вспомнил, как его в каменоломне уму-разуму учили, фашистской б..... называли. Пристрелить этих русаков и бежать с немцем к своим...

Бой идет, а он не может определиться: кто свой, а кто чужой.

Роберт осмотрел поле боя: солдаты сливают из подбитого танка горючее, переносят снаряды. По балке стелится дым, закрывает ее. В воздухе слышен гул самолетов.

Вундеркинд подбежал к пленному, показал на глубокую, покрытую дымом балку. Сказал по-немецки: “Убегай поскорее! Здесь через минуты две будут бомбить самолеты”.

Танк нырнул в густой слой дыма... Самолеты, уничтожив подбитые танки, возле которых только что они стояли, улетели.

Иногда подует ветерок, отнесет дым в другую сторону - становится видно, как спешит убежать пленник к своим до нового появления самолетов.

Третья танковая атака захлебнулась. На поле боя остались гореть танки, танкисты, спрыгивая с горящих танков, уходили к своим.

В той стороне, куда убежал немец, прорывалась пехота к своим. На подмогу немецким пехотинцам дали три танка.

- Поможем, командир? Разреши накрыть левый немецкий танк, пусть наши ребята спрячутся в балке. За вторым выстрелом загорелся танк.

Сразу же получили ответный удар, от которого слетела башня.

Первым пришел в себя Сережкин, он дал несколько очередей, пехота залегла. Танк медленно развернулся, проехав спасительницу - балку, выехал в лес.

В ушах звенело, в голове шумело. Подбежали солдаты, говорили, подавали фляги кто со спиртом, кто с водой.

Роберт вылез из танка, посмотрел на обступивших солдат, показал на уши, присел на пенек.

Такой звон в ушах и шум в голове, только намного слабее, слышал, когда выпал из человекобойни и упал на мертвые тела вышаков.

Его лицо стало серым, он почему-то закричал, потом побежал. Солдаты остановили, умыли, дали выпить спирта. Усадили на пенек.

К нему подошел командир, пожал руку, поблагодарил за храбрость в бою. Роберт смотрел на всех и ничего не слышал, только видел улыбки солдат.

Прошла глухота, шум в голове, отремонтировали танк. Готовились к новому наступлению. Временное затишье - редвестник будущих сражений. Солдаты сходили в баню, помылись, переоделись.

Хуторок, где остановились танкисты, был небольшой, около пятнадцати домиков. Из мужиков в хуторе осталось двое, и те ждали своего часа. Мужики поубегали, попрятались, услышав о приходе немцев. Остались только бабы и молодухи со своими карапузами. Маленькое отделение совхоза, где не было ничего: ни больницы, ни школы, ни конторы. Молодые, шустрые, здоровые убежали на стройку, остались те, кто боялся города или из-за нищеты не мог уехать.

Убежавший из-под расстрела, попав на фронт, долго привыкал к новому имени, к новой обязанности - солдата-защитника Отечества.

Танкисты и взвод пехотинцев полюбили своего командира за его храбрость и доброту. Но его свирепый вид в бою их пугал. Иногда он задумывался и его нельзя было дозваться. Когда подходили к нему, трогали за плечо, видели на глазах слезы.

Каждый солдат потерял на этой войне родных, каждый переживал по-разному. Его не укоряли, не смеялись над его слабинкой.

- Вернулся после ранения, сам еле жив остался... Перед войной все семьи были большие, только вдохнули сладость жизни после голодовки, - так объясняли солдаты его состояние.

Роберт каждый раз вздрагивал, пугался, когда слышал свое новое имя. Во время затишья танкисты бегали к хуторским бабам и в санчасть. Роберт отмахивался или делал вид, что не слышит.

На окраине хутора располагалась санчасть, танкисты взяли Роберта под руки, повели к девушкам на танцы.

- Сегодня не отмолчишься и не отмашешься, так со своими мыслями можно рехнуться. Нужно больше говорить, смеяться, так снимали всегда солдаты стресс. Забудь жену, детей, всех, о ком грустишь.

Его посадили на скамейке около девушек. Сначала он заговорил, потом умолк, замкнулся.

- Зачем привели эту кислятину? Красив, здоров, это видно сразу, а что зануда - это факт.

- Он не зануда, девочки. Он хороший парень! Ему нужно поднять настроение.

- Мы горсточка среди вас, пусть позаботится сам о себе.

Роберт слышал укоры девочек в свой адрес. Если бы они знали, что он - не он!!!. “Убегу при первой возможности, - все твердил он себе под нос. - Дознаются! Плохо будет старикам. Нужно уйти, чтобы посчитали погибшим, но не пропавшим. Пропавшие и без вести пропавшие - все “энгельсовцы”, но окончится война и их найдут, соединят семьи. А погибшего искать не будут”.

Девочки отошли в сторону, посекретничали, заказали дамский вальс. Соня подошла к Роберту, пригласила на танец...

- Товарищ старший лейтенант, кроме грустить, сидеть в одиночестве, вы умеете что-нибудь делать?

Роберт был занят своими воспоминаниями, не услышав, что хочет от него эта незнакомка. У него было задумчивое, грустное лицо.

- Простите, вы умеете танцевать?

Незнакомка вся сияла, излучала огонек жизни. Он подал ей руку...

- Вы так легко танцуете и так много грустите. Солдату не положено по уставу грустить, солдат в сказках народов мира - весельчак, счастливчик в жизни, он всегда побеждает и остается счастлив.

- Я не солдат, война меня сделала солдатом, самая гуманная профессия - это моя.

- И кто вы по профессии?

Роберт хотел сказать - врач, но вовремя спохватился... Война все забрала, даже профессию... Доучиваться будем после войны...

- Вы грустите, переживаете, но вы не скучный, вы не зануда. У вас много человечного.

Принесли гитару, но гитарист плохо играл, снова включили патефон, стали танцевать. Незнакомка чуть подняла настроение, но оно ушло с новыми воспоминаниями.

Она взяла гитару и крикнула: “Мужики, кто сыграет и споет - поцелую!”.

Ему надоели воспоминания, надоело сидеть в одиночестве. Услышав слова Сони, подняв руку, четко сказал: “Я сыграю и спою, только без поцелуя!”.

- Вы молодец, Коля, как все хорошо отдохнули. Приходите к нам, мы будем вас ждать.

Роберт вернулся к своим танкистам, стали обдумывать план ремонта танков.

Сережкин предложил забрать с нейтральной полосы подбитые танки.

- План хороший, Сережкин, а сможем ли его осуществить?

- Давайте сходим в разведку, осмотрим несколько танков, может, удастся несколько притащить.

...Командир разрешил. Роберт, оставив свой танк, пошел с разведчиками на нейтральную полосу. В трех танках были целы гусеницы и их к утру Роберт притащил к ремонтной мастерской.

Вечером танкисты, накрыв стол, пригласили девочек на ужин. Пели много, плясали еще больше. Все разошлись, за столом остались только Роберт с Соней.

- Смотрю на тебя, Николай, и мне кажется, что ты пришел с другого света, из другого мира. Ты не спешишь жить как все. Воин ты отличный, а ухажер плохой. Все пошли наслаждаться жизнью, а ты все встречаешься со своими воспоминаниями.

- Воспоминания - это пройденный этап моей жизни, хочу поставить точку... Но где и в каком месте?

- Это важно для тебя?

- Это важно для всех кто связан с моими воспоминаниями, а для меня... Он замолчал... Потом стал рассказывать о двух ведьмах, о чукчах, о человекобойне...

Соня от его рассказов долго и весело смеялась: “Хватит, Коля, а то я умру от твоих смешинок”.

- Я, когда впервые увидела тебя, вспомнила рассказы о тебе, подумала, что ты такой, как и все, но немного лучше. Пережитое забудется, сотрется, затеряется в сознании, останется только лучшее, а лучшее - это наши воспоминания.

Ты грустишь о своих и ничего о них не говоришь. А я потеряла своих. Началась война, отец со всей семьей уехал с эвакуированным заводом на восток, а меня из института - на фронт. Все получают письма, радуются, грустят, а я, словно покинутая, одинокая, никому не нужная. Нынче нужны не женщины мужикам, а бабы для своей надобности.

- Не всем, Соня. Чего греха таить, человек рожден для счастья, хоть маленького. Ты говорила о стрессе, вот солдат после боя и бежит к бабам, снять стресс.

- А ты почему не бежишь?

- Каждому свое!

Подбитые танки - это отвлечение от большой задумки, это ход конем. В бою не всем везет, не повезет когда-нибудь и ему. Убегу к своим, надоел коммунистический рай. Сколько из-за этого рая погибло наций, все особоопасные, все враги народа. Приносить в жертву одного народа другой народ - это варварство.

Нас, немцев, называют фашистами, а сами чем лучше? Может, война научит жить лучше, но бедная Русь-матушка. Энгельсовцы имели кирпичные под черепицей дома, капитальные погреба, строили на реке. Россияне ленивые, все на авось, лишь бы день прожить. Дома глиняные или деревянные, под соломенной крышей, не погреба, а проста яма. Культура уличных баб, отец может на дочь загнуть восьмиэтажный мат, дочь вылить на голову помойное ведро. Чукчи и те культурнее, уважают старших, чтут свои обычаи.

Еще один-два боя и я буду у своих, только бы посчитали погибшим, так размышлял Роберт.

На второй день дали приказ окапываться. Дни тянулись медленно, тело ныло от безделья. В каменоломне уставал от работы, спал, как убитый. Окопанный танкист устает от безделья, бока болят от чрезмерного лежания, вместо крепкого сна - дремота, зевота с головной болью.

Самое страшное - это сидеть в танке во время бомбежки. Ждать с минуты на минуту: не упадет ли на твой гроб небесный подарок и не разнесет ли его на кусочки?

Пошла в атаку пехота в поддержку с танками. Окопавшиеся танки и артиллерия поддержали наступавших. Пехота заняла первую оборону противника. В некоторых местах продвинулись далеко в глубь к противнику.

Роберт, оставив танк, стал перевязывать раненых, относить в тыл.

Налетела авиация немцев, стала бомбить занятые русскими позиции. Пехота пошла в атаку. Роберт оказался в эпицентре скопления в немецкой пехоты. Сначала закончились патроны в автомате, потом - в пистолете. Три великана немца окружили Роберта. Роберт, выбросив пистолет, стал ждать приближения своих. Заговорить по-немецки после такого горячего боя, где он уничтожил несколько своих соплеменников, - это вызовет только ярость.

Они жаждут его смерти. Несколько пехотинцев подбежали к ним, были заколоты. Одного великан перебросил через себя, словно сноп погрузил в телегу.

Роберт отскочил в сторону, подставив вместо себя его товарища. Великан словно зверь заревел, увидев содеянное. Махал штыком, делая круги.

Второй зашел сзади, остановился, поднял ружье, прицелился. Роберт упал у ног великана. Великан был сражен пулей своего товарища. Подхватил у падающего винтовку, бросил ее в стреляющего.

Немецкий офицер все время кричал: “Подстрелите эту русскую свинью!”. Солдаты остановились, перевели огонь на Роберта. Роберт упал, покатился вниз. Подкатившись к раненным солдатам, взял гранаты, бросил в стреляющих в него солдат.

- Это дьявол, а не солдат! Мы ведь убили его, он не мог остаться жив после такого огня.

Подбежали его танкисты, бросили ему автомат, пошли в атаку. Немецкие автоматчики перевели огонь на наступающих. Атака захлебнулась, они отступили.

Немцы заняли свою оборону, русские вернулись на прежнее место.

Танк после налета авиации остался цел, а вот боеприпасов не было. Не было их и у соседей. Только стемнело - пошли за боеприпасами. Госпиталь переехал поближе к передовой. Роберт встретил скорую, попросил подбросить в госпиталь.

- Сегодня у нас день мясника. Спасибо, что пришел. Знать буду, что жив, половина твоих ребят у нас. Они рассказали, как заняли и оставили оборону немцев. Это видно по тому, как вы попадаете к нам и в каком виде.

- Здорово вы окрестили танковое сражение: “День мясника”.

- А как его назвать? Моя мать любит вышивать, у нее ниточки так ровно и плотно лежат, словно под линейку штрихи карандашом положили. Я не вышиваю и не штопаю, я заново крою человека. Он попадает ко мне весь разорванный, в лохмотьях. Все это надо сложить, сшить, чтобы не было рубцов. От рук хирурга рождается вновь человек. Ты не врач, не хирург, ты этого не поймешь.

- Да, моя хорошая! Я не пойму! Я не знаю твоей боли, но я вижу как ты переживаешь. У хирурга должно быть холодное сердце, горячая голова. Больного жалеть не надо, его спасать надо. Пожалеешь, почувствуешь его боль, упустишь время, умрет твой пациент на столе. Сердцем радоваться нужно во время выздоровления.

От его слов Соня вздрогнула.

- Так говорит только наш хирург, он любит резать. А я не могу, я думаю. Через час снова руки устали, скальпель пальцы не держат.

- Если разрешишь, я сделаю одну операцию. Мне всегда говорили, что из меня получится хороший учитель, хороший тракторист, плотник. На хирурга похож я, Соня?

- Когда сидел на скамейке и был в своих воспоминаниях, девочки говорили, что ты похож на нашего главного хирурга. От так сидит и так держит руки, - показала Роберту и засмеялась.

- Я еще в школе мечтала стать врачом-невропатологом. Война изменила все мои планы. Стала плохим хирургом.

- Соня! - Он обнял ее, прижал к себе. - Запомни на всю жизнь, пусть будет для тебя клятвой: я лучшая из лучших, мои руки, словно по волшебству, удалят все болячки и исцелят все раны.

- Не складно, но прекрасно сказано. Моя мама тоже врач и всегда говорила: “Упорство и настойчивость в достижении своей цели - это тоже знание”. Еще моя мама хотела из меня сделать прекрасную даму. Водила в музыкальную школу, где я играла на пианино, учила плавать, карабкаться по деревьям, ходить в горы.

Однажды я поспорила с девочками, что залезу по водосточной трубе на крышу школы. Когда родители узнали, то отец ругал, а мать только сказала: “Не хватало еще, чтобы тебя кошкой дразнили”. После ночной вылазки меня все школьные драчуны сторонились. Девочки-старшеклассницы брали меня в поводыри. А ты мне что-нибудь о себе расскажешь?

- Не могу, Соня. Снова скажешь: начитался анекдотов и треплешься передо мной. Мои родители-крестьяне, рано пошел в школу, чтобы не умереть с голоду, воровал силу с с зерном и возил в гробу.

- У нас был в школе вундеркинд, очень похож на тебя, с ним опасно было ходить на гулянку. Насмеешься, а потом всю ночь его кошмары снятся.

- Самое смешное - это жизнь человека. Если ты рассказываешь то, что пережил, увидел, это вызывает живой смех.

- А если я не умею рассказывать как ты, как наш вундеркинд?

- Ты прекрасна! С тобой хорошо, каждому дано по его уму, способностям. Голос, слух, зрение - это божий дар. Ты этим обладаешь, значит ты божественна, а все остальное от самовнушения и тренировки, практики.

Даже твой больной при самовнушении и тренировки может в три раза быстрее выздороветь, чем слюнтяй и ворчун.

- Какая у тебя заветная мечта?

- Попасть домой, стать свободным, заниматься и изучать свое любимое дело.

Она испугалась его слов, отшатнулась от его объятий.

- Коля! Идет война...

- Твои девочки сказали, что я ненормальный, я и впрямь не нормальный, пришел с того света, я изгнанник сего мира. Меня сделала таким война. Я есть и меня нет.

- Не повторяйся, я это уже слышала! Было бы больше таких изгнанников, пришельцев с того света, скорей бы окончилась война. Если разрешишь, я разгадаю тайну твоей души, дай мне срок. Ты - первый, кого я полюбила.

От слов Сони его бросило в жар. За эти дни он думал о себе, искал утешительницу и спасительницу. Забыл о том, что и на войне, как и на каторге, влюбляются. Ему придется все рассказать. Двух любимых не бывает.

- Я не могу тебе ответить взаимностью. Я есть и меня нет!

- Слышала! Не повторяй! Ты не хочешь меня обмануть, не веришь, что останешься жив. Я буду ждать, если скажешь: “Да!”. Погибнешь - буду помнить.

Соню позвали, Роберт пошел отдыхать. Утром, только поднялась заря, снова появились вражеские самолеты, после самолетов заговорили пушки. Артобстрел закончился, послышался гул танков.

Роберту приказали не вступать в бой, если даже в тыл пройдут немецкие танки.

Танки наступали слева и справа, горело все - танки, артиллерия, земля и люди. Тяжело в бою, но еще тяжелее видеть, когда гибнут товарищи, а помочь не разрешают.

Вундеркинд ждал общего наступления немцев, горит его танк, а в нем он... За целый день не сделав ни единого выстрела, при появлении первой звездочки послал ребят на кухню, сам прилег на гусенице, покрытой дерном, отдохнуть.

Роберту принесли ужин, а вместе с ними пришла Соня. Ее левая рука была забинтована и висела на ремне. Она была бледная, чуть испуганная.

- Нас бомбили, долго и по несколько раз. Я отдыхала после операции и пошла на то место, где мы попрощались. Внезапно появились самолеты, их было много, они не только бомбили, а расстреливали машины, везущие раненых.

Увидев горящую машину и выбегающих раненых, я побежала к ним на помощь. То ли машина взорвалась, то ли бомба упала недалеко - меня ранило в руку. У убитого санитара взяла медицинскую сумку, перевязала руку. Снова спряталась, так как нас снова стали бомбить.

Когда самолеты улетели, я увидела обломки стен и повсюду мертвые тела раненых. Одна-одинешенька осталась жива. Твои ребята меня подбросили. В гости позовешь?

Пощупав ее пульс, расстегнул рубашку, приложил ухо к груди:

- Больше нигде не ранена?

- Раз пришла, значит - нет. У тебя нежные руки, проворны, как у врача. Сколько времени был медбратом? Это и есть твоя тайна? Стать танкистом...

Взял за руку, подвел к танку, усадил туда, где только что сам лежал... - Отдохни! Здесь оставаться долго нельзя, я чувствую, утром мы вступим в бой.

Ужинать остались одни. Соня все время говорила о сегодняшнем несчастливом дне, несколько раз рассказывала одно и то же. Ее знобило, он вынул из танка полушубок, укутал ее. Наговорившись, она замолчала.

- Коля, расскажи что-нибудь, мне становится страшно, теперь я только начинаю тебя понимать. ты всегда в этом аду, а я впервые. С такой раной меня отправят в тыл. Родственников потеряла раньше, подруг-однокурсниц только что.

Если разрешишь, останусь у тебя, хочу запомнить место, где моих похоронят.

- Скоро возвратятся мои ребята, до утра ты будешь далеко отсюда.

- Ты не хочешь быть со мной?

- Хочу и желаю! Но человечность превыше всего. Чем скорее уедешь отсюда, тем больше шансов остаться живой. Посмотри вокруг, что ты видишь?

- Своих! Танки, они везде были.

- Сколько было, сколько стало?

- Была дюжина, стало в десять больше. Я это и раньше выдела. Они сегодня здесь, завтра там. Соня показала на запад. Чем больше их идет на запад, тем больше продвигаемся вперед.

Возвратились танкисты.

- Пора в дорогу, Соня, командир правду сказал. Твои сегодня получили сполна, завтра - мы. Лучше быть живым, чем мертвым!

- Я потеряла всех, мои затерялись в этой войне и найдем ли мы друг друга? Многие едут домой после таких ран, а я что, к немцам поеду? Мои там, - она развела руками, - но я их нигде не вижу.

- Мои родители живут в аду, там не стреляют, там не убивают, там медленно умирают. Я был там, но не знаю, где это. Я есть и меня нет, мои родные есть и их нет.

Подошел Сережкин, подал обоим по листу бумаги:

- Адрес моей тети, скажешь, что моя невеста. Можешь вообще ничего не говорить, она добрая, славная. Передашь мое письмо, считай, оно последнее.

Соня взяла письмо, пошла за Робертом.

- Ты выгоняешь меня, я не по твоему вкусу.

- Не гоню, а спасаю! Завтра утром послушаешь сводку Совинформбюро, а может послезавтра... Поймешь! Спеши, нужно сесть на первую машину, ты врач, ты им нужна. Они увозят раненых. Рана твоя не пустяковая, нужно поберечься.

Раненых уносили с поля боя и увозили в глубокий тыл. Командование готовилось к наступательным боям, очищало армию от неспособных воевать. Прибывали все новые и свежие силы.

Еще рассвет не наступил, как над колонной машин появились самолеты, они летели на Запад. Соня, прибыв в центральный госпиталь, пошла на перевязку. Главный хирург, увидев Соню, улыбнулся, похлопал по плечу:

- Слышал! Сочувствую. Я был там, после того как ты ушла. Двоих хирургов вытащили из пламени. Нужен большой ремонт, тебе тоже. Куда хочешь поехать?

Она показала адреса.

- Поезжай, там лечат наших, там найдешь своих однополчан. Только сначала отдохни.

Соня очнулась от гула машины. К подъехавшей машине вышли врачи и санитары, разгрузили раненых.

- Готовься, Сонечка, наши пошли у наступление, там, где ты была, идет бой. Смотри, сколько самолетов летит, целую ночь через реку шли танки, машины. Приказано вывезти всех раненых, ждем ответного удара. Мы, Сонечка, идем поближе к линии фронта.

По коридору было слышно, как звали Ольгу Николаевну, как бегали солдаты.

- Не обращай, Сонечка, внимания, это наша новенькая, не девка, а огонь, вытащила своего найденыша из-под носа немцев. Почему-то ей дали прозвище сумасшедшая, а я бы лад - спасительница. Хороший хирург, но еще лучшая жена.

- Почему его назвали найденышем?

- Наши оставили, думали, мертв, очухался, когда она его искала. И где ты думаешь? Под носом у самих немцев.

- Ольга Николаевна! Там снова привезли новеньких, они просятся на срочный ремонт.

- Все на срочный! Иду!

Соня посмотрела на лежавший вещмешок, он стал полнее и тяжелее.

- Павел Игнатьевич, это по вашему волшебству мой вещмешок толстеет?

- Сонечка! По моему, ты едешь туда, где сегодня голодно и холодно. Тебя встретят, накормят, но и тебе нужно что-нибудь иметь. Возьми деньги, это все, что у нас есть. Мы едем в ад. Дай бог, останемся живы, свидимся.

Соня вышла из госпиталя, увидела на скамейке Ольгу Николаевну. Она была очень красива, чем-то похожа на Николая. Такая же улыбка, такие же скулы, даже смех...

Поздоровалась, положила вещмешок, попросила разрешения рядом присесть. Оля продолжала рассматривать фотографии и вдруг Соня увидела Николая.

- Кто он вам?

- Брат! Вы его видели, вы знаете его?

- Это Коля Нинник, он там, куда летят самолеты, вчера сказал, что сегодня у них будет жарко. Ваш брат какой-то странный: “Я есть и меня нет!” - любимая его поговорка. Любит шутить, петь, играть, но больше молчит, уходит в свои воспоминания. “Все есть и ничего нет!” - эту поговорку я пойму. У меня есть отец, мать, братья, сестры, а где они, не знаю.

Вчера вечером я рядышком сидела с ним, около его танка... Хотела остаться с ним до утра... “Здесь будет жарко, здесь будет ад”, - сказал он мне и посадил в машину... И вот я здесь, около вас. Вы так похоже улыбаетесь, смеетесь, даже голос похож, только у него чуть грубее.

Оля, услышав, что Роберт рядом, улыбнулась, но когда незнакомка назвала чужое имя и фамилию, улыбка исчезла. Она стала внимательно слушать рассказ о брате.

- Это он! Но почему другая фамилия? А разве я Робертус? Брат тоже прячется... Как он там?..

- Он добр и нежен, он любит вас, думает о вас.

Оля показала своего найденыша. Когда говорила о нем, улыбалась, смеялась. Вошел Теодор, сказал, что пора в дорогу:

- Вам, Сонечка, главный приказал садиться в первую машину и уезжать.

- Помогу вам ухаживать за больным, я - врач, возьмите меня с собой.

- У нас тяжелобольные. Вы будете на месте, а мы топтаться в дороге. Наша колонна состоит только из тяжелобольных.

Соня не стала слушать настойчивого и упрямого, стоявшего около нее человека, пошла вслед за Олей.

- Упросите меня взять с собой...

Вошел главный, взял Соню под руку: “Уезжайте, ради бога, сюда движутся танки, моим передайте привет”.

Колонна выехала со двора госпиталя, когда в воздухе появились немецкие самолеты, они летели на Восток. Шофер вытер вспотевшее лицо, посмотрел назад, где лежали раненые.

- Пронесло, милая! Пронесло! Если фашисты не залетят пострелять в нас на обратном пути.

Все спешили на Восток, немцы бомбили скопление наших войск, раненые спешили уехать подальше от места сражения.

Соня привезла последнее письмо Сережкина, выздоровела, отдохнула. Родные провожали ее как родную дочь.

Роберт со своими танкистами проснулся от непрерывного гула самолетов. Немецкие танки, поддерживаемые пехотой, пошли в атаку. Им из укрытия был хорошо виден шедший бой. Один за другим останавливались танки, вспыхивали, словно соломинка. Пехотинцы и танкисты подбирали раненых, уходили к своим.

- Товарищ командир! Только прикажите, если все наши створы ударят, мокрого места здесь не останется.

- Лучше посмотри, Сережкин, назад. Что там видишь?

- Вокруг нас идет бой, только мы одни отсиживаемся. О нас забыли.

- Мы - резерв! Мы свое получим! Раз нас берегут, значит, главное впереди.

- Смотрите, командир, море танков и все движутся на нас.

- А ты говорил - забыли...

Радист передал, откуда идут немецкие танки: “Командир! Приказано через минуту дать зеленую!”.

Ярко вспыхнула зеленая ракета в небе и перед движущимся вперед танком взорвалось море снарядов.

- Это наши “Катюши” указывают нам путь.

- Вперед, Сережкин, подбивать только впереди идущие танки, пехоту оставь для тех, кто идет за нами.

- Мы у цели, наши везде, мы побеждаем!.. - кричал Сережкин.

Впереди снова показались немецкие танки.

- Смотрите, командир, сколько их!

- Море! Мы снова подбили, смотрите, они горят.

Снаряды стали рваться около танка, танк вздрогнул, остановился.

- Горим, командир! - Роберт дал несколько очередей по бегущей к танку пехоте. Танк вспыхнул, Роберт вылез из танка. Танкисты отстреливались. Из-за горящего танка выскочил пехотинец, бросил гранату. Сережкин подскочил вверх, упал рядом с наводчиком.

К Роберту подъехал танк. Он вскочил на него, вокруг стояли горевшие танки. Последние пехотинцы лежали, сраженные танкистами Роберта.

Он увидел, как в небе появился наш самолет, преследуемый двумя истребителями. Подбитый истребитель упал недалеко от их танка, второй, сделав несколько кругов, улетел, а из хвоста шедшего на посадку самолета шел густой дым.

Танк, не сбавляя ходу, пошел к пылающему самолету. Роберт наклонился к танкисту, тот кивнул головой, повернул дуло пушки в сторону вспыхнувшего самолета. Раздался выстрел. Пламя сдуло воздушной волной. Роберт вскочил, побежал к открывающейся двери самолета.

Эльза, увидев перед собой брата, вскрикнула от радости... “Значит, права была Соня, она о тебе говорила, а я не верила!”.

- Ты Коля Нинник?

- А ты?

- Оля Якименко!

- Вот и познакомились! Ребята твои молодцы, дотянули до земли-матушки.

- Они настоящие немцы, я их пленница. Там внутри мой муж. Он ранен.

Роберт вскочил в самолет, заставив оставшихся в живых вынести раненого. Самолет снова вспыхнул, а на горизонте показались танки со свастикой.

Танк шел навстречу врагам, а Роберт уносил с поля боя раненого.

- Роберт, куда мы идем? Везде идет бой, где конец этой бойни?

- Не знаю, наверно, начало там, откуда ты прилетела, и конец - куда пошли наши танки.

- Зачем бежать, нужно определиться, где можно укрыться.

Раздался взрыв, вспыхнул самолет.

- Они говорят, что меня хочет видеть Фишер Генри, друг Ивана Ивановича из Берлина, а также сам фюрер Адольф Гитлер.

- Это правда, что сказала сестра? - спросил Роберт летчика.

- Я летчик. Мое дело доставить вас, его найти.

- Да! Это правда! Значит вы - вундеркинд Робертус Роберт? Мне говорили, вы опасный, вы храбрый воин.

- Вы тоже носите чужое имя, как ваша сестра, или вы настоящий, истинный Робертус? Вас жалует Москва? У нас мало времени... Мы так много думаем!

- Нам некуда спешить! Повсюду идут бои. Здесь вокруг на десятки, а может на сотни километров горячие точки. Сегодня ни ваши, ни наши генералы не скажут, где начало, а где конец ада.

Вокруг них снова начался бой. Немецкие танки, стоявшие в засаде, пошли в наступление, на них противник бросил свой резерв.

Роберт осмотрел раненого, посмотрел на прослезившуюся сестру.

Эльза прогоняла немцев: “Уходите, я все равно спасу его, вы и так мне все испортили, мне не нужен ваш Гитлер, мне нужен муж”. Села рядом с братом около раненого.

- Смотрите, ваши берут верх, вы успеете добежать и присоединиться к своим.

- Без вас нам нельзя, вы наше спасение. Хорошо был обдуман план, откуда взялись эти два придурка? Если жив останусь, найду того, кто нас подбил.

- Он подвиг совершил, даже если твой оберт узнает, что он вам задницу поджарил, ничего не скажет. Это война, нужно было лететь на своем.

- Маскировка! Мы здесь русские. Пока идет бой наши документы спасут нас, после боя они нас выдадут.

- Бегите!

Немец показал на погоны.

Роберт подошел к подбитым танкам: вокруг лежали танкисты и ни одного живого. Еще два танка. Они пошли друг на друга лоб в лоб. Залез в Т-34, хотел завести - безрезультатно. “Тигр” оказался здоровым, но не успел сдать назад, как из леса выскочил Т-34, выстрелил... Развернувшись, “Тигр” пошел на Т-34, сам вылез, пополз в кусты.

Эльза видела, как брат залез в танк, как его расстрелял Т-34, она заплакала, немцы молча смотрели на нее и ее найденыша. Роберт появился неожиданно, бросив в ноги каждому форму танкиста.

Летчик и разведчик испуганно смотрели то на форму, то на Роберта. Форма советского солдата - это временное спасение, пока их ни одна воюющая сторона не заметила. Это временное прикрытие. Если это временная победа русских, если они начнут наступать...

- Сейчас мы на нейтралке: спереди свои, сзади русские. Какой нужно сделать шаг, как поступить. Этот русский определился... Хочет, чтобы мы поскорее ушли... Мы тоже не лыком шиты, умеем постоять за себя.

Разведчик бросил Роберту форму: “Бери, переодевайся! Вместо сестры ты поедешь с нами: оберту нужен Робертус... Робертуса мы и приведем”.

Летчик испуганно смотрел то на Робертуса, то на своего.

Эльза поднялась, показала на раненого, держа в руке пистолет. Немцы молча понесли раненого, Роберт взял форму, пошел за ними. Носильщики просили отдых, но Эльза, подталкивая пистолетом, подгоняла.

Немцы снова стали бомбить, горели вокруг советские танки, солдаты. Они молча прошли горячую точку, вошли в нетронутую войной полосу леса. Здесь было тихо, не было дыма и огня. Мимо них проходили солдаты, ехали машины, тащили пушки.

Прошла вперед санитарная машина, просигналила, потом остановилась...

- Ольга Николаевна! Кого несете?

- Мужа!

Шофер с врачом помогли поднять раненого, ей помогли сесть в машину.

- Он что, умеет летать? А я его видел в разбитом госпитале. Как вы оказались здесь с ним? Вы же уезжали. Нам сказали, что из колонны вывезенных раненых никого не осталось в живых, их подавили немцы танками. Врач без остановки говорил, пока больного поднимали и ложили около раненых. Погрузив раненого, шофер пожелал себе счастливого пути. “А вам, мальчики, спасибо. Очень и очень она любит своего мужа, спасибо, что вы помогли ей вынести из этого ада ее мужа. Дай бог, свидимся!”.

Когда машина двинулась с места, Роберт вспомнил, что не попрощался с сестрой. Он поднял руку, чтобы остановить машину. Машина стала спускаться вниз, где шло навстречу большое количество солдат.

Разведчик положил руку на плечо Роберту: “Нам пора возвращаться. Вы не должны сопротивляться! Нас ждет оберт!”.

Они шли за солдатами мимо подбитых танков, лежащих вокруг советских и немецких солдат. Солдаты остановились, стали окапываться. Они спустились в глубокий ров, шли долго. Стало темнеть, меньше со свистом стало пролетать над головой пуль и снарядов. Стало тихо.

Разведчик оставил летчика с Робертом, пошел посмотреть на лежавшее перед ним поле. Навстречу ему вышла немецкая пехота. Вернувшись назад, он взял у Роберта форму, стал переодеваться, вторую оставил ему.

Летчик схватил ее, закричал, не отдавая.

- Отойди, он мне нужен живой! В русского могут выстрелить.

- А я как? - в испуге закричал летчик.

- Пойдешь с нами как пленный.

Тройка прошла мимо шедшей ей навстречу пехоты, подошли к замаскированным в лесу танкам...

Оберту доложили, что разведчики вернулись, в то время когда он с бароном Фишером Генри и его помощницей готовились садиться ужинать.

Вероника поставила им на стол еще два прибора, положила две салфетки.

- Узнает ли меня Эльза? Она тогда была абитуриенткой, когда мы впервые посетили их дом. Она обслуживала нас. Фрида Германовна, ее мать, сидела вместе с нами за столом. Она прекрасная хозяйка, как умела хорошо и вкусно приготовить немецкие и русские блюда. Хотелось бы и мне отблагодарить ее тем же. Я тоже люблю хозяйничать, стряпать, люблю принимать гостей.

- Эльза не только хорошая хозяйка, но и хороший воин. Как она перевязывала раненых! Так может делать человек, влюбленный в свою профессию, - сказал барон.

- Вы правы, барон, она хорошая санитарка, медсестра. Но идти врачу на поле боя - это безумство.

- А как она, господин оберт, выносила своего найденыша с поля боя - это разве не героизм?

- Только сумасшедшая, потерявшая ум может бегать по полю боя, искать своего возлюбленного.

- Господин Роберт, вы во многом правы, любовь - это безумие, безумие - это сумасшествие. Мне нравятся женщины такого склада. Они не предают своих избранников.

- Ее сумасшествие - это героизм, мои орлы не справились с одной женщиной, она одержала победу.

- Оценю, господин барон, вашу сумасшедшую за этим столом. Сейчас они войдут. Готовьте, Вероника, бокалы.

Ввели Роберта в форме капитана.

Оберт подошел к разведчику, спросил: “Где ваша сумасшедшая?”.

- Прошу извинить, господин оберт, вместо сумасшедшей привели брата.

Барон подошел к Роберту, обнял, подал руку.

- Ждали не тебя, а сестру. Может, расскажете нам о своих приключениях: куда подевали Эльзу, откуда откопали тебя? Тебе идет форма немецкого солдата, откуда ее взял и какое у тебя звание?

Разведчик положил форму Роберта на стул, развернул ее. На кителе висели ордена и медали. Вынул документы, подал оберту.

Оберт поблагодарил разведчика и летчика за выполнение задания, пригласил за стол.

Зазвенел звонок. Оберт поднял трубку, встал смирно.

- Будет выполнено! Я привезу их лично, как этого требует маршал.

- Господа! Нас ждет маршал, а от него вы втроем, господин Фишер, улетите в Берлин. В Берлине ждут от вас данных и эти данные изложит наш гость, старший лейтенант советских войск, капитан немецкой армии Робертус Роберт.

- Вы счастливчик! Вас примет сам фюрер Адольф Гитлер.

Маршал Паульс был в хорошем настроении. Его армия победоносно шагала к Волге. Еще день-два они у Волги, а там рукой подать к необъятным просторам Азии. Армия получит хлеб, мясо, горючее. Не удалось взять Москву сходу войска рейха возьмут ее с тыла.

При наступлении армии ему ничего не говорили о Республике немцев Поволжья. О существовании республики он узнал от барона Фишера, о ее расположении, местонахождении рассказала помощница Вероника.

Ему говорили, что конец России за Волгой, стоит ему перейти Волгу и его, как победителя, будут встречать народы, живущие там, с хлебом и солью.

Волгу он видел только в подзорную трубу. Вместо хлеба и соли сегодня подают ему сотни подбитых самолетов, танков и тысячи погибших солдат.

Женщины, словно призраки, ищут своих возлюбленных на поле боя. Танки, израсходовавшие запас снарядов, идут в лобовую. Как назвать такой подвиг? Героизмом или сумасшествием?

Вместо сумасшедшей разведчики доставили танкиста, подбившего несколько танков рейха.

Этот любимец фюрера Генрихс повезет русского немца в Берлин. Прежде, чем он сядет в самолет, я лично сам опрошу русака. Мои войска находятся там, где земля была заселена нашими потомками, так рассуждал маршал Паульс.

Барон ездил по селам, спрашивал, но ничего не узнал, в селах жили беженцы из Белоруссии, Украины. О немцах они ничего не слышали.

Маршал тепло и любезно встретил барона с Вероникой, а вместе с ними капитана Робертуса.

Роберт рассказал маршалу о длинном пути его ссылки, работе на шахте, каменоломне, описал бегство и возврат, расстрел и побег.

Он знал одно-единственное название реки, реки Салиха. Год и месяц пребывания мог назвать со дня отправки их в Сибирь и прибытия на фронт.

Маршал слушал рассказ и думал, сколько нужно армии и танков, чтобы пройти тот путь, который прошел стоящий перед ним русский немец...

После полуторачасового рассказа маршал пожелал счастливого полета.

- Вы будете на приеме у фюрера, а мои солдаты будут стоять у берегов Волги.

Роберт от услышанных слов маршала и увиденного на поле боя хотел сказать о готовившейся контратаке советских войск. О том, что русские на подступах к Волге будут стоять насмерть.

Вероника, увидев реакцию Роберта на сказанные слова маршала, подошла к нему, взяла под руку, шепнула на ухо: “Поблагодарите и поклонитесь маршалу!”.

Они вышли из приемной маршала все потные. Барон в душе благодарил Веронику за спасение Роберта.

- Не дай бог ему было сказать: вы проиграли. Маршалу об этом боялись сказать генералы.

Генерал фон Шпигер посадил их в машину, пожелал счастливого пути.

Роберт все время сидел молча, думал о своей жизни... Он был в воспоминаниях.

Разрыв снаряда оторвал его от воспоминаний.

Он, выскочив из машины, бросился к упавшему солдату. Забрав у убитого солдата гранаты, пошел навстречу двигавшемуся Т-34. Огромные деревья давали возможность спрятаться от огня танков.

Роберт, бросив гранаты на один, потом на второй танк, дал несколько коротких очередей по убегающим танкистам. Третий танк развернулся на месте, обошел лесных великанов, дал несколько очередей, от которых пали солдаты, бежавшие за капитаном. Стал обходить машину, притаившуюся в кустах, с большим чином.

Танкист видел выбежавшего офицера из машины, а вслед за ним пожилого в кожанке мужчину с молодой леди и шофером. Из поля зрения танкиста пропал офицер, подбивший впереди шедшие танки. Его пробило потом, он неоднократно видел, как от взрывов горели танки.

- Где этот безумец? - Несколько раз повернул танк на месте. Его нет нигде.

Вдруг увидел бегущих солдат, а впереди них офицера. Сбавив ход, они медленно расстреливали бегущих. Вокруг танка лежали мертвые тела, до машины было подать рукой.

Роберт заметил танк Љ 24 танк, его товарища... Вундеркинд медленно подходил к стоящему около машины танку. Оглушив рукояткой пистолета товарища, стоящего на танке, и расстреляв вышедших из него танкистов, посадил в танк барона с Вероникой, шоферу приказал следовать за ними.

Советские танки прорвались к аэродрому, но были остановлены артиллерией.

Герман увидел советский танк, за танком двигалась машина, на которой ездил барон с Вероникой. Артиллеристы ждали приказ, смотрели на своего офицера. Герман несколько раз вытер вспотевшее лицо и шею. В машине увидел только шофера Фишера, державшего в руке носовой платочек.

Танк резко остановился, открылся люк и из него вылез капитан, потом барон с Вероникой. Герман побежал навстречу Т-34.

Обняв барона с Вероникой, подошел к незнакомцу.

Незнакомец, отряхнув пыль, зло посмотрел на подошедшего, что-то сказал на незнакомом языке, спросил у подошедшего шофера: “Нас здесь ждут?”.

Шофер встал смирно, отдал честь:

- Да, господин! - Опустил руку в испуге.

Самолет медленно набрал высоту, внизу ночь окутала землю черным покрывалом, только видны были на небе звезды и ярко светила луна. Вероника с бароном обсуждала новую статью о боях за взятие Сталинграда. Роберту предложили прилечь.

Артподготовка началась в пять утра, первое танковое сражение в этот день он получил сразу же после артподготовки. Встреча с сестрой, быстрое расставание... Снова в дорогу...

Утром мечтал больше подбить танков, в обед - поскорее спасти сестру, вечером - быстрее покинуть поле боя.

Как расстался с сестрой, так её ни разу не вспомнил. Его раздирали гнев, горечь, обида... Это война искалечила его жизнь. Не было б войны, не было б тех испытаний в жизни, которые он перенес.

Воспоминания долго не давали ему уснуть... Услышал, как громко засмеялись Вероника с бароном...

Потом услышал ее голос...

“Пора вставать, мы идем на посадку, вставай, засоня, посмотри в иллюминатор, там внизу горят берлинские огоньки. Здесь тишина, здесь ты не услышишь свист пуль и разрывы снарядов”.

На улице светало, медленно поднималось солнце.

- Ты должен запомнить этот день - день возвращения на родину предков!

Роберт проснулся, открыл глаза, в комнате было тихо, за окном шелестели листья, шел мелкий дождь. Вспоминал прошедший день: взрывы бомб, свист пуль, стоны раненых и умирающих. ...Улыбающееся лицо Паульса и испуганная Вероника...

Значит, это не сон! Это явь! Он и вправду на земле предков. Открыв балкон, увидел внизу мирно шедших по улице людей, услышал сигналы машин, шедших по дороге. Отвыкнув за долгие годы ссылки от будничной человеческой жизни, он вернулся в комнату, закрыл балкон.

Из-под подушки вынул свой именной пистолет, несколько раз взводил курок, положил на стол... В дверь постучались и в номер вошла Вероника.

- Вы долго спали, господин Робертус, для офицера рейха это непростительный поступок. За эти сутки, что вы спали, по вашему телу можно было танком проехать или артиллерийский выстрел сделать... Вы крепко спите... Но во сне много говорили... Сон - это тайна вашей души, пусть она останется с вами. Вам необходимо принять душ! Не стоять целый день голышом у окна. Готовьтесь к встрече.

- Я здесь чужой!!!

- Вас ждет барон со своей семьей.

- Вы будете со мной?

- Да, если вы этого желаете!

Барон с женой вышли из дома навстречу Роберту, когда их машина с Вероникой подъехала к двери. Хозяйка расцеловала Роберта, потом несколько раз повернула его голову то в одну, то в другую сторону.

- Я видела твою маму всего-навсего один раз, ей было столько, сколько тебе сегодня. Весь в маму! Если еще бог одарил тебя умом и силой папы, то ты - счастливчик. Не огорчайся! Твои радости и огорчения еще впереди. Что пережил, нужно забыть, а что будет дальше - увидишь... У каждого своя жизнь, своя судьба.

Сегодня у нас в доме безлюдно, это я упросила барона принять тебя в узком кругу. Пока накроют стол, я тебе покажу наш семейный альбом. Там ты найдешь всех своих, но только с одним условием: о каждом знакомом человеке расскажешь все то, что знаешь.

Вначале говорила баронесса, знакомила по альбому со своей большой семьей. А у нее было три дочери и два сына.

- Не волнуйся, сейчас будет самое главное.

Роберт увидел молодую мать с отцом, молодожены на свадьбе, а около них барон с баронессой.

- Ты видел дома эту фотографию?

- Мне мать часто ее показывала.

Роберт медленно переворачивал листы и все вспоминал, все рассказывал о тех, кто живет далеко в неведомых землях Сибири, в ссылке, на каторге.

Баронесса с Вероникой прослезились, когда вундеркинд рассказывал о расставании с отцом. Он долго рылся в карманах, достал фотографию.

- Где ты с этими чертиками сфотографировался?

- Это две ведьмы, две мои любимые женщины. Не долго длился рассказ, но он рассмешил баронессу с Вероникой. Они долго смеялись, вытирали набежавшие слезы.

- Ты шутник, Роберт. Времена людоедов ушли, ведьмы существуют только в сказках. Ты стал мужчиной, с тобой девушкам будет весело. Давно я так не смеялась. Пора за стол!

Роберт ел с аппетитом, все говорили друг с другом, только Роберт отошел от разговора, он ушел в свои воспоминания.

Из воспоминаний его вывел барон.

- За всех мы пили, Роберт, теперь выпьем за победу, за воссоединение!

- А будет ли?

Вероника придвинулась поближе к Роберту, поцеловала его в губы:

- За твою победу, Роберт!

- Мы согласны с тобой, Вероника, выпить за его победу. Но зря ты ему не дала договорить, ни у маршала, ни в моем доме...

- Фронтовую правду скажет только солдат, от которого зависит наша победа.

Утром и вечером Вероника приводила к Роберту учителей, которые готовили его к встрече с фюрером. Приносили разные костюмы, обувь, одевали, раздевали, спрашивали, учили отвечать.

Роберт чистил пистолет, когда вошла Вероника с учителями. Старик профессор, так его представила Вероника Роберту, попросил разрешения посмотреть на незнакомый пистолет.

- Откуда у вас именное русское оружие?

- Это мое, мне подарил его сам генерал за уничтожение трех немецких танков.

Профессор побледнел.

- Вы стреляли в наши танки и как вы посмели так спокойно об этом говорить? Это шутка?

- Это не шутка, господин профессор, это правда. Война есть война! У каждого своя работа. Вы меня учите, как разговаривать, как себя вести, двигаться... Думаю, обо мне вам рассказали, кто я! По профессии я врач, но по принуждению - солдат-убийца.

- Вы хотите сказать, что наш фюрер принуждает наших солдат убивать?

- Это вы так думаете потому, что вы не интересовались, кто я.

- Мне велено вас обучить немецким нравам и обычаям.

- Вот и обучайте! Думать обо мне будут другие, те, кто вас прислал, а воевать пошлют те, для кого вы меня готовите.

Во время разговора вошел барон, он похлопал в ладоши, Вероника рассмеялась.

- Господин барон! Этот юноша - большой человек или это ваша шутка?

- Это тот вундеркинд, о котором мы говорили с вами. У него две Родины, у него два берега... Ваша задача - оставить его в своем доме... Заставить полюбить покинутую его предками землю.

- У вас, господин Робертус, два лица, два берега. Постараюсь исправить ошибку природы. Родина у ребенка начинается с груди матери, с его момента рождения. Это вам мать, дом, а я постараюсь обожествить вашу душу, ознакомить с внешним миром ваших братьев по духу.

- Вы врач, значит знакомы с анатомией и физиологией человека, осталось восстановить душевные качества.

- Лучше делайте из меня артиста, как и раньше вы это делали... В этом опыта у меня нет, а в остальном... Благо, прошел школу от милосердия до убийства... И все во имя Родины, Отечества. Где это Отечество, где эта Родина?

- Слушай, Роберт! Не издевайся над стариком, ему тебя трудно понять. Но знания он тебе даст. По призванию он артист, а по принуждению, как ты выразился, - врач. У профессора две профессии - врач и артист. Пойдем сегодня в театр и увидишь, как он играет, как поет. У каждого человека есть свое призвание, свое любимое дело, занятие.

Вероника каждое утро приносила газеты со своими статьями и барона Фишера. Полчаса времени тратили на чтение газет, обсуждали сводки жарких точек на Востоке. Потом посещали подружек Вероники, которые увлекались фронтовыми рассказами, шутками, анекдотами.

Часто подружки просили привести с собой учителя немецкого языка, послушать его увлекательную речь с разными приключениями.

Профессор, услышав однажды, как разговаривает Роберт в кругу высшего сословия, пришел к Фишеру.

- Господин барон, я думаю, что с сегодняшнего дня моя миссия учителя в вашем доме окончилась, мой ученик все азы усвоил лучше, чем мы с вами. Благодарю, что вы познакомили меня с таким прекрасным человеком. Хотелось бы увидеть его в больнице со скальпелем, а не на поле боя с пистолетом в руках.

Даже о медицине он говорит с улыбкой. Он врач-артист. У такого врача только от улыбки будут выздоравливать больные...

Постарайтесь оставить его здесь в больнице, а я этому буду рад, весь свой опыт передам. О танках пусть забудет.

- Если это будет возможно, использую ваш совет, господин профессор.

Со дня Сталинградской битвы фюрер каждое утро просматривал свежие газеты со статьями барона Фюшера. Садился у окна на диване, вспоминал, как происходило возрождение рейха. Барон был путеводной звездой и колоколом, который первый извещал о его победах.

Паульс вошел со своей армией на землю Поволжской Республики немцев, но, увы, соотечественников он не нашел! Барон поехал к маршалу, чтобы лично убедиться, что жители республики исчезли. Немецкие совхозы и колхозы были заселены беженцами из западных областей России, Украины, Белоруссии. О немцах никто не знал ничего.

Сегодня герои Сталинградской битвы приедут в Берлин, а вечером он им будет вручать высшие награды: ордена и медали. Среди награжденных - сын председателя колхоза им.Энгельса Робертус.

Много времени прошло с тех пор, когда по всей республике Поволжья были закрыты немецкие школы. Республика лишилась своей самостоятельности, сегодня немцы лишились своих земель, а возможно и жизни.

Барон умеет преподносить подарки после своих поездок. Любое совещание склонит в свою сторону. Сегодня наверняка, кроме своего любимца вундеркинда, которого хвалит профессор, преподнесет сногсшибательную весть.

Ева положила на колени фюреру газету: “Твой вундеркинд!”.

Фюрер улыбнулся, положил газету на стопку лежавших на тумбочке.

- Мне пора! Вечером у меня встреча с бароном и вундеркиндом.

- Могу я увидеть барона?

- Конечно, моя дорогая! Барон, прежде чем начнет говорить о поездке, спросит о тебе. Он всегда ворует у меня время!

- И ты ему всегда прощаешь!

- Он единственный, который умеет говорить правду, не затрагивая личность.

- Послушаешь, что скажет русский немец о танковом сражении на подступах к Сталинграду.

- Нуль!

- У меня нет времени выслушивать твои ответы и думать о твоих нуликах.

Адъютант Брандт доложил, что герои Сталинграда ждут.

Церемония вручения наград проходила быстро. Гитлер успевал только пожать руку и вручить награду.

Он протянул руку, увидел перед собой улыбающееся лицо Вероники. Поцеловав протянутую ручку, вручил награду, посадил рядом с Евой. Подошел, поздоровался с бароном.

- Это и есть последний из могикан?

- Да, мой фюрер!

- А вы что за подвиг совершили, молодой человек, что вам пришлось такое сладкое и увлекательное путешествие совершить?

- Совершить путешествие по Сибири, где чуть не погиб, да спасли две ведьмы. И от Волги с помощью. доброй феи Вероники прилететь к Вам.

- Ну, а как насчет нуликов?

- Бежал домой на русском танке, с вашими разведчиками и летчиком сбил три немецких танка. А когда ехали с бароном в аэропорт, пришлось захватить русский танк, уничтожить три тоже своих.

- Забавно, господин барон, такого в ваших статьях нет. Лучшее вы оставите себе. Разведчиков спасал, а не они вас. Похвально и еще раз похвально.

- Русский знаете хорошо?

- Он - врач, мой фюрер. Его просит профессор отдать ему, пусть доучится и пройдет школу профессора.

- Это правда, профессор, что сказал барон?

- Мой фюрер! Человек, прошедший сотни верст в качестве запасной свиньи, достоин больших наград. А для меня лучшая награда - это получить такого способного ученика в такое время. Я сделаю его отличным врачом.

В огромном зале за столом сидели герои Восточного фронта. У окна, недалеко от трибуны, с которой вождь поздравлял с наградой, сидело четверо - Вероника с Евой, Роберт с бароном.

Фюрер взял около Евы рюмку, пошел к остальным поздравить именинников.

В больницу профессора все больше и больше прибывало раненых. Роберт с ассистенткой профессора Моникой спали по несколько часов в сутки. Ни одной операции не пропустил Роберт. Моника привязалась к Роберту, выполняла все его просьбы. Просьб было мало - побывать на всех операциях, которые делал профессор.

У Моники были слабые знания по латыни, у Роберта - по медицине. В любое свободное время они находились вдвоем. Роберт научил Монику говорить по-латыни. Прошел месяц, второй. Услышав голос Роберта, она откликалась на латинском языке.

Муж Моники ушел в 39-м году, погиб под Ленинградом. Он любил Монику, но не любил детей и не хотел, чтобы она рожала.

Моника не переживала смерть мужа. Иметь мужа и не иметь права рожать - она не смогла с этим смириться. Годы уходят, женщины должны рожать, чем моложе мать, тем здоровее дети, тем больше опора в старости.

С началом войны на Востоке стало больше вдов, меньше мужиков. Моника перестала думать о ребенке, больше времени и мыслей отдавала работе с профессором. С появлением в больнице Роберта она почувствовала в себе женщину... Но, увы! Он женат! Готов помочь во всем, но только не по женской части... “После ведьм мне никто не нужен”, - часто говорил он Монике.

Роберт выполнял любую работу в больнице, большая загруженность давала возможность забыть на некоторое время прошлое. Со своей устремленностью и настойчивостью Роберт достиг цели, он стал вторым помощником профессора, после Моники.

Профессор был требователен и добр. Видел переживание его любимицы и безразличие к ней Роберта. Однажды профессор зашел в ассистентскую, увидел плачущую Монику.

- Не плачь, мое дитя, вы так оба молоды и такие разные своей судьбой. Дай ему забыть прошлое, пусть оно в его голове останется добрым, веселым воспоминанием. Плохое пусть уйдет, забудется.

- А что я делаю? Я стараюсь помочь ему, но, увы, он отвергает меня. Он рад ползать у ваших ног, лишь бы быть рядом.

- Он достиг этой цели! Пройдет время, устанет твой Роберт от вечного повторения своих дел... Не упусти тогда Моника своего времени. Самое лучшее вас ждет впереди. Маршал обещает скорую победу.

- Вундеркинд - наоборот!

- Я это тоже слышал от него. Это было в день его приезда. Маршал сегодня у Волги...

- Он прошел с разведчиками, как пленник, большой отрезок фронта. Он думает по-другому... Русские накапливали свои войска для массового удара, пока наш маршал рвался к Волге.

- Роберта вызывал на собеседование адъютант фюрера Брандт, что ему рассказал вундеркинд?

- Обо всем увиденном и услышанном, повторил то, что говорил нам.

- Время и умение ждать все решит, - ответил Роберту Брандт.

- Мое время, господин полковник, остановилось в Сибири, ждать я не умею, меня этому не учили, жизнь от меня требовала действий. Возможно, вы и правы, был бы я послушным, сидел бы по сегодняшний день в тайге, пилил бы лес, добывал уголь.

- Вы нервно перевозбуждены, вы были со смертью рядом, вам необходимо отдохнуть, капитан. Вы славный парень, не боитесь говорить в лоб. Это я ценю, вы всегда спасали других, а не себя. Вот что мне нравится в вас. Вы заработались... Вам нужен отдых.

Брандт позвонил профессору в то время, когда он разговаривал с Моникой. С начала разговора он стал серьезным, чуть взволнованным, потом тихо засмеялся в трубку.

- Вы, господин полковник, умеете читать человеческие души. Дай бог вам здоровья и вашей семье. Сегодня отправлю обоих в лучший санаторий. Прогулка, независимость, временный отход от дел - лучшее лекарство.

Рано утром капитан с Моникой отбыли в санаторий. Профессор проводил их со словами: “Роберт в этих местах чужак, а наши знакомые долечиваются в других санаториях. Бегите подальше от этого старого мясника... Не томи, Роберт, Монику своими воспоминаниями”.

Вундеркинд не был занудой, но он был настойчив в достижении своей цели. В институте он был лучшим латинистом. Молодая аспирантка на кафедре латинского языка зубрила немецкий. Роберт был дежурным на кафедре латинистов, вытер огромную доску, помыл пол.

Дверь небольшой лаборатории была чуть приоткрыта, было слышно, как Ольга Владимировна, так звали молодую аспирантку, зубрила глаголы. Поставив в угол ведро со шваброй, повесив тряпку, вошел в лабораторию.

- Что тебе нужно, мальчик? Кто твоя мама? Тебе пора в школу и ты не можешь найти свои вещи?

- Я учусь здесь, часто вижу вас, часто слышу вашу зубрежку. Немецкий очень легкий язык, но без общения с другим немцем, без собеседника вам будет трудно выучить язык. У меня плохо с латынью, хочу знать больше, чем его дают нам, а вот немецким владею на все сто... Договоримся баш на баш: вы - мне, я - вам.

- Ты шутишь, мальчик, тебе пора в школу.

Роберт начал медленно говорить по-немецки, выговаривая с русской интонацией слова.

- Я так тоже умею, а вот стоит заговорить с учителем, и я ничего не понимаю. Ну и шутник ты, уходи, у меня мало времени.

Роберт повторил сказанное так, как учил его учитель.

- Что ты сказал, мальчик? Повтори!

Несколько раз повторил предложение с разной интонацией.

- Не понимаю!

- У вас у всех зубрежка, огромный словарный запас, а нет разговорной тренировки, ваш вестибулярный аппарат не адаптировался к восприятию тех слов, которые вы сегодня выучили.

Вы вчера зубрили немецкий и пели по-латыни, делаете одно, а думаете о другом. Привыкайте петь и говорить по-немецки.

- Теперь припоминаю, кто ты. О тебе так много студенты говорят... Красив, но еще не вырос, не стал мужчиной.

Однокурсники бегут на танцы, на свидания, Роберт - к латинистке. Их часто видели студенты в парке, в библиотеке, в лаборатории. У Ольги Ивановны был сынишка, которого Роберт воспитывал, если мать была занята.

Иногда карапуз прибегал в аудиторию, прятался от матери за Робертом. Сначала преподаватели злились на непрошеного гостя, но, видя, что карапуз сидит смирно, никому не мешает, привыкли.

Первые дни мать искала малыша, потом, привыкнув к его побегам, оставляла его на воспитание студентов и охрану Роберта.

На лекции анатомии малыш срисовывал рисунки в свою тетрадь, а Роберт добавлял к ним свою фантазию. За скелетом шли козы, бежали мыши. Малыш смотрел на рисунки молча, потом брал карандаш и дорисовывал рисунки.

К концу года Роберт свободно говорил по-латыни с Ольгой Владимировной, а она по-немецки. Маленький карапуз не отставал ни от своего опекуна, ни от матери. Мать защищал на немецком, Роберта - на латинском языке.

Муж Ольги Владимировны вернулся из загранкомандировки, пришел в институт, жена читала лекцию. Чуть приоткрыв двери, тихо постучал. Ее глаза заблестели, лицо покраснело. Попросив у студентов извинения, вышла.

В кабинете, где учился Роберт, было пусто, никто из студентов его не видел.

- Наверно, пошли домой, - сказала Ольгя мужу.

На стадионе было много студентов, а те, кто выходил, бежал на стадион.

- Что у вас там сегодня? - спросила аспирантка бегущих студентов.

- Малыш показывает фокусы!

- Это Роберт! Задам я ему сегодня! Вчера пришел с сынишкой весь мокрый, хоть выкручивай одежду. Пришлось стирать.

На огромном кругообразном буме Роберт с карапузом показывали фокусы. Ходили на руках, кувыркались, прыгали.

Роберт увидел подошедшую Ольгу Владимировну, скомандовал: “Встань по стойке смирно, смотри, кто пришел!”.

- Папа! - вскрикнул малыш.

Роман Петрович, муж Ольги Владимировны, был хорошим спортсменом, знал немецкий, французский и английский. Услышав, как лепечет его сынишка на немецком и латинском, спросил Роберта, не хочет ли он заняться английским.

- Хороший врач должен знать несколько иностранных языков, это обогащает его знания. Лучшие врачи мира - это врачи-полиглоты, они используют в своей работе опыт лучших врачей других стран.

О тебе много писала жена, но я не мог представить такого молодого юношу студентом. Вы так чисто говорите по-немецки, что услышал бы вас в Германии, принял бы обоих за немцев. Я в долгу перед тобой не останусь, ты будешь хорошим англичанином.

Английский на бытовом уровне Роберт изучил. Роман Петрович вскоре уехал в Англию, а Ольга Владимировна поехала защищать свою диссертацию.

Дороги их разошлись: его выслали в Сибирь, Ольга Владимировна ушла на фронт, отправив карапуза в деревню. Роман Петрович еще долгие годы оставался в Англии, вплоть до окончания войны.

Зал санатория был большой, ярко освещенный большими золотистыми люстрами. В зале было шумно, играла музыка, пели песни. Роберт впервые за свою жизнь увидел такое большое количество красивых людей. Ему показалось, что сами боги спустились на землю в этот райский уголок.

На минуту он потерял дар речи, и в замешательстве, вместо ответа на вопрос Моники, прижал ее к себе, прикрыв ей рот.

Моника воспитывалась в большой богатой семье, получив высшее образование, достигла высот науки. Чуть улыбнувшись, смотрела на изумленного Роберта.

- Ты спокойнее был на приеме у самого фюрера, а здесь сдрейфил. Тебя знобит, тебе плохо?

- Выведи меня из моих воспоминаний и уведи в тихий уголок, - попросил он Монику.

Они вышли в парк, зашли в небольшую, на двух персон, беседку. Роберт сел на сделанный из талы небольшой диван, Моника присела перед ним на корточки.

- Может выпьешь что-нибудь? - спросила она его по-немецки.

- Нет! Не надо! Мне уже лучше. Я вышел из воспоминаний, теперь мне легче. - Он отвечал и говорил по-латыни. В беседку вошел официант, поставил на стоящий в середине столик поднос с выпивкой и закуской.

- Желаю приятно провести время, не забывайте, в полночь - церемония по случаю вашего прибытия на отдых. Велено всем быть!

У Моники все было естественное - голубые, словно небо, глаза, черные кудрявые волосы, белая нежная кожа. Тонкая, стройная, словно только что сошедшая с картинки, встала перед ним на корточки.

Ее тонкие длинные пальцы нежно погладили его тело. Она присела ему на коленки, поцеловала, продолжая гладить. Он снова ушел в воспоминания, стал серым, злым, чуть искоса посмотрел ей в глаза. Взгляд их встретился. Она громко рассмеялась, похлопав по лицу рукой, стала целовать.

- Где ты был? Ты уже вышел из воспоминаний?

- В призрачной каменоломне...

- Говори... говори... - упрашивала все время она. - Отведи душу... выскажись, выругайся... Так станет легче. Чтобы забыть прошлое, нужно выговориться, не таить в душе. Тот мир далек от тебя, ты должен войти в новый мир и начать жить по-новому. Скоро полночь, а ты все находишься в воспоминаниях.

...Он долго ее целовал, обнимал, прижимал к себе. Она всем телом чувствовала, как он оживает, как выходит из воспоминаний, становится мужчиной.

Как долго она ждала этого времени, как медленно становится он мужчиной... Потом она подумала: как он умеет хорошо владеть собой. Это к лучшему, скоро полночь, нужно идти готовиться к балу.

Зазвенел колокольчик, известив всех находящихся в парке, что время покидать свои укромные уголки, пора готовиться к балу. Вошел официант, увидел нетронутую выпивку с закуской и услышал тут же незнакомую речь, те же позы молодых.

- Кто твои? - спросил его товарищ, вошедший с полным подносом.

- Чужие, сдержанные, любящие друг друга.

- Твои?

- Обычные! Догоняют то, чего нет на поле боя.

Моника вошла к Роберту в бальном платье, он сидел на том же месте, где она покинула его, чтобы переодеться.

- Снова потянуло в воспоминания?

- Нет! Думаю о будущем. Я никто и ничто, ни солдат, ни врач.

- Потерпи, у тебя будет все. Профессор обещал, что ты окончишь институт, станешь врачом. Кто прошел его школу, становится хорошим специалистом.

- У меня нет опоры!

- Крепче тебя никто не стоит на ногах. Ты молод, а уже чего достиг. Одних знаний хватит на четверых. Ты не воин, делая своих врагов, а вихрь.

Моника медленно одела Роберта, повертела его перед зеркалом:

- Посмотри в зеркало, сам профессор заказывал твои костюмы.

- Зачем военная форма? Она не моя, я ее не заработал.

- На ней висит твой крест, а остальное добыто в бою, был капитаном, стал майором.

- Надолго ли?

- На баллную ночь сгодится. С Восточного плохие новости, придется тебе садиться в свой танк, спасать маршала.

- О нем позаботятся другие!

- Уже позаботились. Он уже в мышеловке, даже твоя сумасшедшая и то не спасет.

Ее звонкий смех, добрая улыбка очаровали его. Услышав от нее, что маршала и сумасшедшая не спасет, подхватил на руки, закружился по комнате.

- Мне жаль маршала. Если пошлют, сяду на танк, хоть и погибнуть могу, но спасу. Он стоит этого, он настоящий солдат. Фюрер говорил, что из меня выйдет хороший разведчик. Почему бы не напроситься, не пойти спасать маршала.

- Дурачок ты мой, ты не пойдешь, потому что он этого не хочет. Он настоящий генерал. генералы солдат в тяжелую минуту не покидают, они борются, сопротивляются до победного конца. Ты будешь самым красивым в этом зале, кого я видела раньше здесь. Твоих орденов и медалей хватило бы разделить на остальных воинов, сколько пальцев на моей руке.

- Но они не мои!

- Ах! Если бы можно было повесить твои, полученные в бою, пришлось бы фюреру наградить тебя жезлом маршала.

На душе было легко. На них смотрели все. Моника была счастлива, она добилась своего. Роберт не грустил, не уходил в воспоминания, не покидал ее ни на минуту. Она чувствовала, как многие говорили между собой о них, показывали пальцем, спорили.

Они сели за столик вчетвером, старый полковник с тремя крестами, полный кавалер и его невысокая, невзрачная, но веселая жена. Она подружилась с Моникой, называя ее дочуркой, часто оставляла их наедине.

Полковник говорил о последних военных сводках, о новом готовящемся реванше Гитлера.

За последним столиком сидел генерал, которого он видел в Сталинграде, когда был на приеме у маршала. Если Моника права, что Паульс в кольце, то генералу повезло, вовремя ранило. До его слуха доносились тяжелые слова: “взят в кольцо и ни один самолет не мог сесть в кольце”.

Генерал хорошо слышал болтовню полковника и ответ майора. С Восточного Сталинграда... Он где-то слышал этот голос, он видел этого молодого офицера, но он был не в форме майора, он был капитаном и не было креста. Крест получил после танкового сражения, лечит раны, готовится к новым сражениям.

Заиграли дамский вальс. Девушки подошли к Роберту, его лицо стало снова серым, исчезла улыбка, посуровел.

Старшая из них, подхватив подружку под руку, проговорила: “Однолюб! На много рассчитывать нечего”.

Генерал реакцию своего солдата принял за хороший знак, любовь к жене, к семейному очагу, подошел к его столику. В это время Моника вернулась со своей знакомой, увидела посеревшее лицо Роберта, подходящего к нему генерала и уходящих девушек.

- Молодец твой, не гонится за юбками, спокойно ждет тебя. С таким лицом, каким он проводил девушек, навряд ли кто, как я, осмелится пригласить.

- А вы бы пригласили?

- Приглашала! Твой - копия моего.

Соседка подошла к Роберту, не обращая внимания на подошедшего генерала, подняла его, попросила станцевать дамский вальс со своей дамой.

Роберт прошел мимо приглашавших его девушек, начал танцевать.

- Что хотел от тебя генерал?

- Не знаю! Впервые вижу. Здесь полно офицеров из-под Сталинграда, может, были генералы у маршала или стояли во дворе при твоем появлении там.

- Один сотню не запомнит, сотня одного может.

- Смотри, Роберт, они соединили столы. Значит, генерал был при маршале, ты не видел его, но он тебя запомнил.

Окончился танец, Моника, придержав Роберта, упросила станцевать: “Пусть поговорят, познакомятся до нашего прихода”.

Начались игры на ловкость, смекалку, силу, рассмеши товарища. В кругу стояла пара победителей, ждала новых своих соперников.

- Это лучшая пара смехунов, кто любит посмеяться вволю, прошу в круг.

- Прошу, господа! Они не кусаются, но насмеетесь вволю.

Молодая пара обошла круг.

Никто не соглашался выйти на соревнование. Ведущий поднял руку, хотел поприветствовать победителей.

Подошел генерал к ведущему: “Вы не обидитесь, если я прикажу своему офицеру выйти со своей красавицей-невестой или девушкой, пусть извинит меня, если я ошибаюсь, на соревнование. Этот человек смог среди боя веселить солдат, думаю, в таком тихом уголочке и подавно.

- Вот они, мои прекрасные.

Моника знала много стихов, хорошо пела, танцевала. Ведущий затягивал конец соревнования. И вдруг в зале грохнул смех, из носа Роберта выходили пузыри, он их ловил и отправлял в рот, насытившись сам, стал кормить свою напарницу. Похлопав себя по животу, потом Монику, стал смеяться, чем больше они смеялись, тем больше росли их животы. Раздался сильный хлопок, все отскочили в испуге в сторону.

Роберт поднял на руки Монику, обошел круг. Его лицо стало зловещим, страшным. Круг стал шире. Моника подбежала, поцеловала Роберта. Заиграла музыка, все начали танцевать.

- Ты чуть не испортил хороший вечер, снова ушел в воспоминания.

- Это не воспоминания, это повторение уроков Бугая, он был по натуре силач, по призванию - артист. Он многому меня научил.

- Не пугай меня больше, я могу однажды не выдержать, мои нервы на пределе. Отплати за мою любовь к тебе своей, я не требую много, только во время отдыха. У тебя сильная воля, здравый ум, не засоряй все это прошлыми событиями.
- Я запомню твои слова и выполню твою просьбу.

Ведущий бала подошел к Роберту, когда он ее поцеловал и дал слово.

Роберт нес ее по кругу, а она от счастья спрятала свое лицо на его груди, прикрыв его полой кителя.

От имени генерала ведущий вручил Роберту обручальные кольца, а Монике - медальон в золотой оправе с фотографией девы Марии.

Женщины оставили мужчин за столом, сами пошли прогуляться.

- Где вы, майор, научились так хорошо владеть собой? Это не каждому дано.

- В ссылке, на каторге, господин генерал.

- Каков стаж?

- Со дня переселения немцев Поволжья.

- Где отбывали каторгу?

- Адреса не давали.

Полковник сидел рядом с генералом и не знал, как реагировать на вопросы и ответы. Он знал одно: придет время и они вместе с сидящим за столом человеком пойдут спасать маршала.

Ему нравился этот незнакомец, он прошел хорошую школу жизни. Прекрасно сложен, по рассказам - отличный солдат. Что он знает о своей Родине?

Генерал выпил, попросил извинения, пошел навстречу женщинам.

Роберт внимательно слушал рассказ полковника. Нужно быть готовым ко всему. Через несколько дней армии маршала не станет, нужно его спасти.

- Оставит ли его фюрер в живых после такого поражения?

Полковник побледнел от такого вопроса.

- Можете не отвечать, полковник. Сталин во имя этой победы выслал в Сибирь целый народ. Мы иногда ругаем предшественников, вождей сего мира, но и сами повторяем их ошибки.

Я не знаю, чья вина в исчезновении Республики Поволжья, но знаю одно, если хоть один останется с Поволжья жив, мы всеми силами будем стараться уничтожить наших мучителей. Мы были вначале для россиян любимыми, потом гонимыми.

- Вначале любимые, потом стали гонимые? - несколько раз повторил полковник. - Я вас понял, майор, стоит вам сказать “Да!” и мы начнем действовать.

- Да!

- Спасибо! Другого я и не ожидал. Вы во всем правы, окончится ваш отдых и мы займемся своим делом. Он положил в сумочку Моники деньги. Они вам ни к чему, мы скоро снова уйдем на фронт, а ей подмога, у нее есть чудесная сестренка, не слушайте их, не ошибетесь в своих чувствах.

- Я женат, полковник!

- В том-то ваша и беда, что она есть и ее нет. Вы молоды, а молодость свое берет, берегите ее, прячьте свои чувства.

Моника, удовлетворив просьбу стариков, станцевала несколько танцев, попрощалась, подошла к стоящему Роберту...

- У тебя поет душа и радуется сердце. Это хорошее для тебя предчувствие или вестник беды. Мое сердце чувствует, что они забрали тебя у меня... Не говори, я не хочу, чтобы ты соврал, повторяю еще раз, подари мне свой маленький отдых, посвети меня себе.

Моника не отпускала Роберта даже на прогулку, только поздно вечером, одеваясь потеплее, выходили погулять часок-два. Моника знала английский и во время прогулки обучала разговорной речи Роберта.

Как ей хотелось услышать из уст вундеркинда: “Моя любимая!”, “Моя единственная!”, “Я люблю тебя!”. Как мужчина, он ожил, этот инстинкт заложен в любом человеке, а вот передать чувства, это уже душевные качества, потребности.

Сколько они видели влюбленных пар, ей захотелось быть на их месте со своим любимым. “С милым везде хорошо”, - думала она, но он эти чувства назвал человеческим свинством, неумением сдерживать себя.

- Не умеешь сдерживать свои чувства, не умеешь по-настоящему любить. Это не любовь - это хамство, надругательство над своим и дорогим тебе человеком, чувствами.

- А если я так хочу? Мне хочется испытать радость жизни на природе. Что ты ответишь мне на это?

- Если мы видим всех, то и они нас увидят, в общем, ты права. Русские говорят: “Своя баба слаще в сарае, чем молодуха в подушках”.

Они говорили громко, смеялись, благо, их разговор проходившие мимо не понимали. Проходили мимо, уступая веселой парочке дорогу.

Сестра Моники появилась внезапно, перед прогулкой на вещий сон. Моника познакомила Роберта с Анной, так звали ее сестру.

Узнав, что они отправляются на прогулку, решила присоединиться к ним. Она была веселая, добрая, отзывчивая по натуре, любила компанию. Но, как и сестра, работу ставила на первое место.

Анна не надоедала сестре и Роберту своим присутствием, приходила к ним, когда они уставали от одиночества, от своей замкнутости.

Иногда она уводила Монику в парк, и они долго о чем-то беседовали. Многие Монику называли Анной, Анну - Моникой.

Уловив некоторые расхождения и сходства, вундеркинд при возвращении их сначала искал искомое, потом называл имя.

Анна иногда шутила, что он договорился с Моникой об условленном знаке, что это она. Он смеялся и шутил с ней, как с Моникой.

Однажды полковник увез Монику со своей женой проведать их общую знакомую. Роберт ждал генерала. День отъезда их группы в тыл России приближался, и генерал давал последние наставления Роберту. Он не знал своих помощников, но по фотографиям изучил их. Каждый из них прибудет на условное место своей дорогой.

Генерал ушел. Роберт стал читать книгу, услышав шум машины, увидел полковника и выходящую из машины Монику. Она быстро вошла в комнату, поцеловала Роберта, пожаловалась на головную боль, пошла освежиться с дороги.

Обвязав тело полотенцем, вторым покрыв голову, прошла мимо читавшего Роберта в спальню.

Расхотелось читать, легкая музыка вызывала раздражение, военные сводки надоели, захотелось чего-то приятного. Он постучался в комнату Моники, попросил разрешения войти. Снова тихо. На цыпочках подошел к кровати, положив руку на плечо, стал на колени около кровати, приложил ухо к груди.

“Испугалась чего-то, моя пташечка, - подумал Роберт, - сердце вот-вот выскочит из груди”.

Она погладила его по голове, поцеловала лежавшую у нее на губах руку, отодвинулась чуть подальше. Помогла расстегнуть пуговицы, сняла рубашку...

Ему было приятно, он блаженствовал... Чуточку устав, прилег рядом с ней. Его одолевал сон... Слышал хорошо, как она встала, стала быстро одеваться... На ее лицо упал солнечный луч. Прикрыв лицо ладонью, она улыбнулась... - Анна! - Хотел спросить, что тебе нужно...

- Дело сделано... Какие могут быть вопросы!!!

Часы пробили полдень, Анна быстро взяла вещи с тумбочки, побежала в ванную, в зале зацепилась за уголок ковра, упала, выронив одежду. Под подушкой оставила свою сумочку, в которой, кроме женских безделушек, лежала военная книжка - офицер снайперской школы.

Положив сумочку на место, побежал собирать упавшую одежду. Они были похожи на Адама и Еву. После грехопадения в темной комнате, оно продолжалось на ковре в зале.

Сначала Анна хотела оттолкнуть Роберта, но, почувствовав его сильную руку, только вздохнула и громко заохала. Роберт медленно работал, но много целовал, везде гладил, тело напряглось, стало плотным и мягким. Анна словно мячик прыгала под ним, обхватив его тело руками.

Подъехала машина, два раза просигналила. Ее слух уловил, что открылась дверца водителя, в комнате зазвенел звонок. Такие длинные звонки давали извозчики, привозившие заказы из магазина.

Временный испуг задержал ее акт и ей еще больше захотелось легких ощущений. От переживаний, что их застанет сестра и полковник со своей женой, ее тело покрылось потом, перестала владеть собой. Ощутив ее инертность, вскочил, побежал в ванную. Сидел до тех пор, пока не ушла Анна.

Прошел сон, стало легко дышать, ушел в воспоминания. Зазвонил звонок...

- Это Анна! Моника дома?

- Дома! Я только принял ванну, а она где-то вышла.

- Скажи, что я скоро приеду!

Вскоре приехала Анна, она была уставшая и сильно взволнованна. Обошла комнаты, все спрашивая:

- Куда поехала сестра? И как долго там будет?

Роберт хотел спросить Анну, сколько времени понадобилось ей, чтобы выполнить задуманный ею сегодняшний план.

Но Анна не слушала, все задавала второстепенные вопросы. Потом она присела на кресле, положила под себя ноги и уснула.

Моника вернулась поздно, вся мокрая и грязная. Женщины пошли мыться, полковник пригласил Роберта починить машину.

Сделав свои дела, они рано выехали домой, сильная гроза и ливневый дождь мешали им быстро ехать. На небольшом уклоне их занесло, пришлось переждать дождь, выровнять и засыпать колею. Толкали машину все, но больше досталось женщинам.

Женщины уже спали, когда мужчины отремонтировали и помыли машину.

Анна подогрела ужин, позвала к столу. Полковник ел с большим аппетитом, его поддержала Анна. Роберт молча смотрел на нее:

- Когда откроет свои карты полковник, когда назовет имена его помощников... Помощница сидит рядом, а кто второй? Неужели сам полковник? Я ей мешаю! Она хочет поговорить с полковником.

- Извините! Разрешите оставить вас на минутку, что-то захотелось пива. Я не против повторить, ты поддержишь меня с Анной?

Роберт ушел и вернулся, полковник стоял около настольной лампы, что-то читал. Он стал таким взволнованным, как Анна.

- Принес? Это уже хорошо! Устал я сильно... Налей мне двойную.

Анна села возле Роберта, положила ему закуску в рот, словно Моника. Такие же движения, такой же смех.

- Сегодня, Роберт, мы последний день отдыхаем, уезжаем на день раньше срока. Даю два дня на прощание с Моникой и в дорогу.

- Вы же обещали познакомить лично с каждым.

Полковник молча посмотрел на обоих.

- Я вас понял, готов хоть сию же минуту к выполнению приказа фюрера!

Полковник ничего не ответил, только улыбнулся.

Роберт увидел, как всколыхнулась, зашевелилась занавеска на окне, он повернул голову, увидел чуть приоткрытую дверь, а за ней Монику.

Анна принесла новый поднос, стала наливать себе и мужчинам. Она подняла бокал, подошла к Роберту: “Я пью за нашу удачу, от моего последнего слова зависит выполнение нашего задания. Мне показалось, что ты еще не созрел как мужчина, мало пил, боялся открытого разговора, острого дружеского спора.

Сегодня я убедилась: ты совершенно другой мужчина, созревший к выполнению сегодняшнего задания. Наш путь далек, тернист. Но я и полковник тебе верим, верим человеку, который прошел сотни верст по тайге, остался непобедим, Ты наша путеводная звезда, ты наш проводник к нашей цели. За удачу!”. - Она выпила залпом, за ней полковник. Обе совушки-головушки сели на стул, хотели закусить, но руки плохо слушались...

Роберт силой заставлял Анну есть. Она вырывалась, ругалась, обзывала. Вспомнил, как она говорила, что человек должен быть мужчиной, он силой ей впихнул в рот порцию еды, которую он съедал после выпивки, дал выпить кофе. Поднялась, упала, ноги отказывались идти, показала пальцем на туалет. Проводив Анну в туалет, пошел в комнату, где спали женщины, взял две подушки, занес в соседнюю пустую комнату, в которой был широкий диван. Постелив постель, вернулся, принес Монику, вместе с нею положил Анну.

Моника еле успела лечь в постель, когда за ней пришел Роберт. Он ушел. Она снова приоткрыла дверь. Видела, как сестра не могла одеться, как несколько раз падала у ног ее любимого человека. Слушая их разговор, она не поняла куда они едут, что должны делать. Одно поняла, их посылает сам фюрер и что основная работа в выполнении задания предстоит сестре. Роберт - путеводная звезда, а это означает, что он проводник.

- Россия - большая страна, - утром сказал полковник. - Роберт по ней прошагал столько, сколько нужно идти от Тихого океана до Балтики.

Жена, географ по специальности, громко рассмеялась: “Ты ошибаешься, милый, одиннадцать тысяч километров раздели на солдатский марш-бросок... Наши войска за это время успеют несколько раз занять Сталинград и снова оказаться у стен Москвы... А может я ошибаюсь, Моника лучше меня знает Роберта”.

- Да, он мне говорил, что прошел сотни километров по тайге...

- Пройти-то прошел, а вот конца ей и не нашел. Слава богу, чукчи спасли, а не пристрелили, да две ведьмы выходили.

- Ведьмы! Ведьмы! Притворство ведьмы! - несколько раз повторила Моника. Ей было видно, как сестра широко открыла глаза, притворно улыбнулась, когда Роберт относил её в спальню.

Уложив всех спать, зашел в комнату Моники, разделся, взял полотенце, пошел в ванну. Сначала он попарился, потом побрился... Мысли о предстоящей поездке не давала ему покоя. Среди фотографий были снимки двух разведчиков - Теодора и Фрица. Одного он видел около сестры, второй недавно, по разговорам генерала, сбежал из русского госпиталя.

Кого собираются выкрасть у Советской Армии? Анна - снайпер, первоклассный стрелок-убийца. Не похоже то на похищение, а похоже на хорошо обдуманное убийство. Армия этим не занимается, убийства возложены на отдельный орган СС, а в России - на КГБ.

Ему стало тяжело дышать, вода в ванне стала горячей от притока горячей воды. Протянул руку закрыть кран, ощутил руку Моники...

- Выходи поскорее, вода стала словно кипяток, ты снова вошел в свои воспоминания. На тебя дурно влияет генерал со своим полковником, а особенно моя милая сестренка Аннушка. Она играет и смеется над тобой. Что за особое задание и что за длинный путь тебе придется выполнить и пройти?

Из комнаты доносились стоны, Анну рвало, а вслед за ней и полковника.

- Смени горячую воду на холодную, я мигом туда и обратно!

В отличии от коротенькой косы Моники у Анны была заплетенная толстая длинная коса. Положив у ног пьяную, рвущую женщину, подождав, когда ванна заполнится, попросил Монику выйти.

Она вышла, а вслед за ней была выброшена одежда Анны. Сначала было слышно, как она сопротивлялась, не хотела лежать в холодной ванне, потом стало тихо. Приоткрыв дверь, она увидела лежавшую в ванне сестру. Роберт погрузил ее в воду, ладонью прикрыл рот, чтобы не кричала. Сначала она махала одной, потом второй рукой, брызги летели во все стороны... Потом утихла.

Моника испугалась за сестру: не задушил, не утопил ли. Не доведи господь бог до этого! Она резко открыла дверь... В это время Роберт поставил Анну на ноги: “Можешь вытираться!”.

Она хотела его ударить, он пригнулся, Анна упала снова в ванну...

Моника помогла ей встать, подала полотенце. Сестра вся дрожала. Стала растирать полотенцем спину.

- Выпила! Захотелось стать мужчиной, показать свое я! Зачем приходила днем, мало своих кобелей, прибежала занимать у сестры? Не стремись стать мужиком, стань хорошей бабой, роди себе на старость помощницу. Парней наших забрала война, хоть память о них останется!

- Мне советуешь, а сама?

- По-моему, поймала рыбку в первый день.

- А я, сестренка, сегодня... Прости, что наплевала тебе в душу, хотела испытать, какой он. Он неповторим и он твой, моим не будет. Я расслабла, он оставил меня в зале, оделась не подмывшись... Моя рыбка появится позже твоей. Но навряд ли....

- Почему, сестра? Ты так любишь детей.

- Оттуда, куда мы едем, еще ни один человек не возвратился, все погибли. Это ненасытный океан человеческих душ, он только принимает, оттуда возврата нет.

- Скажи, сестра, его название, может его Роберт знает?

- Ему имя - война!

- Испугала чем меня! Тем более этим словом не убьешь Роберта, разве что вызовешь воспоминания. Его можно убить только в воспоминаниях, а так он неуязвим. Я его упрошу, он спасет тебя, не даст умереть на чужбине.

Анна открыла рот, хотела сказать, что пройти не сотни, а тысячи верст невозможно...

В это время Роберт внес в ванную полковника, его, как и Анну, раздел, ремнем связал руки, окунул в воду.

При каждом крике Роберт погружал полковника в воду. Напившись досыта воды, устав от бесполезных попыток освободиться, полковник смирно лежал в воде.

Потом вылез из воды, сел около раковины. Его желудок извергал большое количество пищи и выпитого. Очистив желудок, стал под душ, ополоснулся, вытер бронзовое от загара тело.

Возле двери стояли женщины, о чем-то шептались, смеялись. Хотел попросить жену принести переодеться, но передумал. Вряд ли она это сделает. После каждой выпивки он грубо обходился с нею: щипал, оставлял синяки, чрезмерно прижимал, отчего она несколько дней боялась подходить к нему.

Раньше у него такого не было, всему этому научила война. Война - это радость жизни, это наслаждение, когда ты далеко сидишь от линии фронта и перед тобой десятки, сотни красавиц, с которыми ты можешь что угодно делать.

Жена полковника проснулась от того, что кто-то ее нежно будил. Открыв глаза, увидела вундеркинда. В руках он держал пижаму, тапочки и полотенце.

- Вы, мать, извините, но мне пришлось вашего супруга немного сполоснуть в воде, отнесите ему.

У двери ванны стояли ее две любимицы, о чем-то шептались, весело смеялись...

“Неужели Роберт подшутил?”. - Она вернулась, ей в нос ударил запах спиртного, которого она не переносила.

Барона Рене Трауница она любила за его светлую голову и доброе, отзывчивое сердце. С поражением под Москвой его словно подменили, приезжал домой пьяный, лез к ней в госпиталь без спросу, добивался своего, не лаская, а силой, после чего оставались синяки, головная боль.

Две нарыганные кучи издавали зловонный запах. Вошел Роберт с тазиком, собрал зловонную кучу, протер пол, напевал незнакомую славянскую мелодию.

- Идите к нему, баронесса, а то он после Арктики замерзнет, ему нужен нынче не айсберг, а живая грелка.

Помахав перед Робертом полотенцем, сказала: “Вам, кобелям, лишь бы языком молоть! Это его обе кучи?” - показала рукой на мокрый след.

- Одна его, а вторая, может, моя.

- Может! Может! Все сможет жена стерпеть, промолчать, промучиться всю жизнь от мук этих кобелей.

Взяв за руку баронессу, державшую полотенце, поцеловал:

- Идите, мать, еще будете скучать по нему, у него вскоре будет длинная дорога.

Барон икал, одеваясь, перед баронессой низко опустил голову.

- Извини, мать, за прерванный сон.

- Не у меня проси прощения, а у сына, наводит порядок, разрыгался у кровати, дивана. И угораздило меня так крепко уснуть, ничего не слышала.

Баронесса в постели была всегда послушна, выполняла всегда волю мужа. Этому ее учила мать, мать учила бабушка. Они легли, плотно прижавшись друг к другу. От слов Роберта, что он вскоре уедет, ее бросило в жар, ей стало тяжело дышать.

Положив руку мужа на грудь, она успокоилась,

стало легче дышать. Рене продолжал дрожать, от него исходил холод словно от ледяной глыбы. Ей стало холодно, вспотевшее тело остыло, нижняя рубашка прилипла к телу.

Вся дрожа, побежала в ванну, погрузилась в воду. Несколько минут спустя пришли Моника с Анной, попросили выйти из ванны.

- Еще минуточку, девочки, и я к вашим услугам.

- Роберт сказал...

- Роберт, я только и делаю, что слушаю, что скажет Роберт. Может, он запретит мне лечь с мужем в постель?

- Вундеркинд возле барона, а мы выпьем по чашке чая, дождемся генерала. Он будет с минуты на минуту. Ваш разлюбимый Рене Трауниц проснется не раньше завтрашнего утра. Он прошел полный курс айсбергового лечения и теперь его пить целый месяц сам черт на заставит.

- Хотелось бы поверить! На моем теле не успевают исчезать синяки от одного его прихода до второго.

Генерал приехал в то время, когда полковник согрелся от грелок, приложенных к его ногам. Роберт открыл дверцу машины, пригласив его в дом. Беседа состоялась не в доме, а в беседке, где они часто сидели с Моникой.

Генерал несколько раз уточнил у Роберта места стоянок, отдыха, время встречи.

- Вы, майор, усвоили все хорошо. Группа маленькая, так легче передвигаться в сильно наводненных солдатами местах. Возможен вариант: одно и то же задание будет выполнять несколько групп, возможно, придется их объединять. Всех вы видели по фотографиям. Через день-два они приедут сюда и вы встретитесь все вместе. Отрепетируем последний акт действия.

- Полковник мне сказал, что мы уезжаем завтра.

- Он прав! Фюрер хочет одного: “Только спасти, любой ценой, любыми средствами!”.

- Наша цель? Наша задача?

- Это ваша цель, ваше задание не дать захватить, увезти русскими. Вы поедете на свою Родину, вы знаете свои места как свои пять пальцев... Там ваш... - генерал не договорил. - Об этом позже... Пока мы вами довольны, у вас нет другой дороги, у нас нет другого пути.

Роберт, проводив генерала, зашел в комнату, где спал полковник. Около его ног, скрутившись калачиком, спала баронесса. Сняв с дивана покрывало, укутал им спящую. На маленьком диване спали в обнимку две красавицы, похожие друг на друга, словно две капли воды. Пощекотал под носом у одной, потом у второй. Они зашевелились, улыбнулись во сне. Проделав это еще раз, сняв с лежавшей с краю покрывало, накрыл с головой лежавшую рядом.

Моника не проснулась, только прижалась к теплому телу. Разговор с генералом развеял сон. Свою подушку поднял выше спящей, полусидя прилег поближе. Ему не давали покоя сказанные слова генерала. Мы... Значит, их двое, может, больше... Они хотят одно, а фюрер другое...

Двойственность, тройственность не ведет к победе, она выгодна на тренировке. В военное время цель одна, способы могут быть разными.

У генерала несколько целей. Если цели разные, то и задачи тоже разные.

Я знаю свой колхоз, свой город, где учился, шахту, коменоломню, где отбывал срок. Могу повторить путь запасной свиньи. Для этого не нужны многочисленные группы, для этого не надо рисковать цветом нации, такими людьми, как барон, - думал Роберт.

Около него лежала женщина, о которой он ничего не знал. Не знал названия города, поселка, где она жила. Документов она не носила, со знакомыми не встречалась, подружек не было. Удостоверение Анны, оставленное в сумочке, было без фотографии и печати. Ни один из отдыхающих не переступил границу санатория без разрешения.

В этом здании ковались кадры армии, набирались силы перед уходом на новое задание.

Почему они отодвинули Монику, а вместо нее назначили Анну?

Разведка! Группа разведчиков! Армейская разведка, тыловая разведка. Разведчие и шпион - это две разные категории разведки. Он не знал, как все это назвать, но одно понял, что может потерять Монику навсегда.

Тихонько положив подушку на место, наклонился над Моникой... Глаза их встретились: “Ты был в воспоминаниях?”.

- Давай поспим.

Взяв карандаш, написал ей письмо о чем думал, о будущем их жизни.

Она давала ответы, задавала вопросы. О нем она знала все: о его энгельсовских друзьях, о Николае Петровиче, жене Гильде, двух ведьмах. Она поняла, он хочет знать о ней все, он хочет, мечтает из ада вернуться к ней.

Он писал то, о чем она думала, но на что не имела права отвечать.

Увидев ее слезы, он написал: “Я вернусь к тебе таким образом, что ни одна душа не узнает о нашей сегодняшней клятве... Я клянусь!”. Положил руку на грудь, потом поднял руку вверх, поцеловал ее.

Повторив его жест, скрепив клятву поцелуем, написала адрес свой, сестры и двух теток, живших рядом с ними.

Вундеркинд замолчал, положил карандаш, ушел в воспоминания. Уставшая от его допросов, дрожавшая, покрытая холодным потом, прижалась к теплому боку, положив свою голову ему на грудь.

Роберт, прочитав несколько раз адреса, повторил.

Ей казалось, что он читает молитву, просит бога вернуться из ада домой. Скрестив руки, как ее учила мать, она вслед за Робертом безмолвно шептала молитву о спасении души, о возвращении.

Порвав листки бумаги на маленькие кусочки, они смыли их в раковине.

Роберт уснул сразу. Моника, приложив губы к его уху, несколько раз прошептала название улицы и номер дома.

Анна долго целилась, медленно нажимала спусковой крючок. За каждым выстрелом поднимались вышки с десяткой.

- Хочешь пострелять? - спросил полковник Роберта. - Ты проводник, твое дело доставить нас на место наших действий, а потом увести домой.

- Он охотник, а охотники умеют определять лучше снайперов, - сказал генерал полковнику.

- Анна! Дай ему свою винтовку.

- У охотника должен быть орлиный глаз и удар сокола. С любого положения охотники попадали в глаз белке, а твой глазок - черное яблочко. Сколько яблочков, столько поцелуев.

Отстрелявшиеся стрелки окружили спорящих.

- Яблочки дарю генералу, а поцелуй отдашь после возврата. Согласна?

- Куда денешься, если кавалер отвергает даму?

- Не отвергаю, а даю надежду на полную победу!

Роберт напряг тело, прицелился, как его учили чукчи стрелять по белкам.

- Зря, малыш, стреляешь так, попусту тратишь патроны. После таких выстрелов перестанут любить наши девочки.

Одна десятка за другой поднималась после каждого выстрела...

После тренировок пошли получать советскую форму. Курсанты одевались, шутили, подходили к зеркалу, смотрели на себя.

Роберту подали форму капитана, она была похожа на ту, что он оставил на земле предков, и те же ордена. В кармане лежали документы... Он снова стал воином-танкистом Советской Армии.

От воспоминаний защемило сердце, в горле застрял комок, он несколько раз пытался его проглотить, но он все возвращался. Побежал в казарму попить воды и встретил Анну, идущую с разведчиком и летчиком, чуть сзади шел полковник с генералом.

Встав по стойке смирно, хотел попросить разрешения попить воды.

- Здесь территория России, ты воин армии Советов и должен вести себя так, как ведут себя солдаты русской армии.

- А выпить можно, товарищ генерал? - спросил Роберт.

- Можно! - ответила Анна, наливая воды из баклажки.

- За нашу победу, за удачу! - выпив воды, удалив комок, остаток выплеснул на Анну.

Анна, вспомнив рассказы сестры о его воспоминаниях, поняла состояние любимого человека, выхватила из его рук кружку, налила воды, побежала за убегающим.

Убежав подальше от курсантов, он остановился, поджидая Анну. Подбежав к вундеркинду, поцеловала в губы. Набрала воды в рот, брызнула ему в лицо, вытирая платочком.

- Знал, что я здесь, и не пришел. Как я по тебе соскучилась. Попадем на советскую землю, буду ходить по пятам, охраняя тебя.

- Спасибо! Ты словно солнышко для меня, словно лучик, оживляющий природу...

Анна широко раскрыла глаза от его слов, ей показалось, что у него поехала крыша... Но когда он положил после поцелуя палец ей на губы, поняла: здесь место опасное!

Засмеялась, взяла под руку, стали искать генерала с полковником.

В кабинете было тихо, слышно, как шли ходики на стене, как шелестели листы книги в руках генерала.

Каждому подали небольшой пакет. Роберт вынул фотографии, на них был снят маршал и те, кто принимал его с бароном Фишером.

- Ваша цель: вывезти маршала из окружения советских войск. Кто рядом, это лучшие воины рейха, они тоже заслуживают спасения от русского плена.

Одна группа за другой покидала самолет. Вдруг из-за облаков появился советский истребитель. Летчик прятался за облаками, то поднимаясь, то опускаясь, возвращаясь в заданный квадрат.

Выгружалась последняя группа во главе с полковником. Сбросив багаж, вслед за багажом пошел разведчик с летчиком, за ними полковник. Снова появился истребитель... Он летел прямо на открытую дверь. Анна, увидев русского аса, закричала, подбежала к двери, чтобы ее закрыть. Роберт прыгнул на нее и они оказались в темном небе...

При появлении русского аса, летчик, готовившийся к прыжку, говорил, что нужно досчитать до десяти и никакой ас в эту темную ночь тебя не найдет, разве что подстрелит на земле.

Ухватившись покрепче за ремень парашюта, Анна на восьмом метре нащупала кольцо, парашют раскрылся. Вверху раздался взрыв. Самолет падал вниз. Над ними пролетел русский “ястребок”.

Парашют зацепился за ветку дерева, раздался треск и ноги оказались на земле... Анна плакала, крепко держась за нераскрывшийся парашют ее спасителя. Успокоившись, стала снимать висящий парашют.

- Твой не раскрылся!

- Спасал тебя и себя от аса. Спасла та секунда, на которой я услышал взрыв самолета. Наш всех нас спас!

Час спустя группа собралась вся. Летчик с полковником, сделав затяжной прыжок, скрылись от русского аса, а разведчик, только выпрыгнув из самолета, выдернув кольцо, попал на прицел. Похоронив товарища, спрятав парашюты, стали искать остальные группы.

Места были наводнены немецкими и русскими войсками. Шли, соблюдая маршрут по карте.

Роберту не давала покоя одна мысль: “Зачем посылать в наводненный немецкими солдатами район, спасать маршала, не лучше ли самим вывезти маршала на самолете или танке? Зачем обучали всех владеть снайперской винтовкой?”.

На третий день полковник разделил отряд на группы, оставил при себе летчика, Анну с Робертом.

За три дня Анна ни разу не подошла к Роберту. Она отдыхала, шла, спала около оберта, будто забыв о нем.

В одном из разбитых зданий, где гулял только ветер, полковник разрешил сделать привал. Где кто? Где свои? Где чужие? Ничего нельзя было разобрать. Но полковник хорошо ориентировался в обстановке.

Роберт, положив рюкзак под голову, сразу уснул. Проснулся он от тишины. Ушедшие в разведку полковник с Анной не вернулись, а летчик, спрятавшись от сквозняка, сторожил Роберта и вещи.

Анна вернулась раскрасневшаяся, с румянцем на лице, ее глаза блестели. Гордо посмотрела на Роберта: “Еще час и все свершится!”. Она вынула снайперскую винтовку, начала чистить, чуть задевая Роберта локтем.

- Зверь ходячий, сидячий или одиночка?

- Поиграешь со мной, покажу!

- Посмотрю с охотой, а поиграть... Нынче мне не до игр.

- Мне тоже! Нужно отвлечь полковника.

Забрав винтовку, начал чистить. Анна прилегла около него, положив голову на его ноги. Наклонилась, делая вид, что целует.

Посмотрел ей в глаза. Они были мутные и испуганные. Прижал к себе, ощутил дрожь в ее теле.

Анна поднялась, а вслед за ней пошел Роберт. Они вошли в дом, легли на пол перед маленьким отверстием в стене.

- Посмотри в оптику, что ты там видишь?

В оптике показалась звездочка, потом лоб с широко раскрытым ртом брата Иосифа, а рядом сидящий секретарь райкома Николай Петрович. Положив на пол винтовку, начал целовать Анну. От его радостных поцелуев, веселой улыбки, светящихся глаз ей стало плохо, она испугалась...

- Остынь! Не до игр, не до твоих воспоминаний. Перед тобой твой враг!

- Это мой брат Иосиф, а рядом генерал, мой дядя. Прикроешь, не продашь полковнику, схожу проведаю, поздороваюсь. Со дня выселки ничего о них не знал. Знал только одно: ему дядя дал русскую фамилию и национальность.

Анна долго рассматривала его брата... Похож, особенно скулы истинного арийца, а дядя славянин, но не русак. Крепкий мужик! Полковник говорит, что он держит связь с маршалом, ему все доверяют, сам Сталин. В углу лежит еще весомее птичка, которая все знает, что делается в Берлине, даже в спальне фюрера.

Вундеркинд рассматривает поважнее птичку, она оказалась другом его дяди. Василий Васильевич встал, подошел к Иосифу, погладил по голове...

Анна поднесла к голове Роберта руку и несколько слезинок упало ей на руку.

- Плачешь, жаль своей кровушки! А ведь фюреру клялся в своей верности, тебя прислали сюда не жалеть, тебя прислали убивать.

Он подмял ее под себя, хотел задушить, но, увидев ее радостное лицо, сияющую улыбку, только поцеловал.

- Я тоже не хочу никого убивать, но генерал приказал полковнику убить маршала за то, что он не оставил армию солдат, не убежал в Берлин, а остался с ними.

Через час сюда приедет командующий армией. Не я, так он их убьет, а ты будешь нас спасать. Он тебе верит. Не расскажи ты Монике всю правду о себе, в ту арктическую ночь, я бы тебе не поверила, а убила бы, хотя мы носим твоих детей.

От слов Анны ему стало дурно, захотелось уйти от нее.

- Не уходи! Поцелуешь, дам совет, как спасти дядю и брата. Ты только пришел сюда, а я здесь провалялась несколько часов, чтобы поймать их на свое стеклышко.

- Тебе не до меня, лучше пиши, а я буду диктовать... Отнесешь письмо тому офицерику, который пошел нужду справлять. Пароль: победа, переговоры.

Капитан только вышел из туалета, как Роберт подал письмо, сделав вид, что пошел тоже справлять нужду. Скрылся.

Один за другим пустующие дома стали заполняться солдатами. Полковник все дальше и дальше отходил от дома победителей.

Посмотрев на карту, поставил на ней точку: “В этом районе находится наш маршал. Через час мои кроты доложат, в каком подземелье он обитает.

...Аннушка! Мы не должны промахнуться, мы не должны думать, мы должны действовать!!!”.

- А русских возьмут другие на мушку.

Они вошли в подвал дома, где их поджидала вторая группа полковника. Помылись, переоделись в немецкую форму, сели за стол.

Молодой оберлейтенант докладывал оберту всю обстановку: маршал находится в стапятидесяти метрах от них, готовится к встрече с русскими. Генерал приказал операцию отложить до особого распоряжения, ввиду того, что фюреру в случае пленения маршала предложили обменять его на сына Сталина.

На территории русской ставки еще свистели пули, взрывались снаряды. Около маршала Паульса было тихо, изредка тишину нарушал проезжающий мотоциклист. Армия была на голодном пайке. Огромное количество танков, пушек остались без снарядов, без горючего. Автоматы и винтовки - без патронов.

Ставка Гитлера пыталась с воздуха оживить армию, погрузив в самолеты боеприпасы и горючее. Вместо боеприпасов и горючего армия Паульса получила с воздуха сотни горящих самолетов.

Танки, шедшие на прорыв армии Паульса, не прорвав оборону, остались на поле боя.

Роберт с жадностью слушал рассказ оберлейтенанта и никак не мог понять, зачем они здесь, зачем столько времени их готовили впустую.

Пристрелить маршала фюрер мог приказать любому из его приближенных. Он этой игры не понимал. Он был хорошим шахтером, лесорубом, рабочим каменоломни, но не убийцей.

На второй день ему разрешили погулять на свежем воздухе.

Полковник взял с собой Анну с летчиком, оставив его одного. Вокруг дома стояли “голодные” танки с пустым “брюхом”, пушки без “сарделек”. Многие солдаты сложили свои автоматы без надобности в углу своего жилища.

Мирных жителей не было, то ли они убежали, то ли война угнала, запрятала в другие убежища. Вскоре со многими танкистами стал разговаривать на ты. С пехотинцами ходил добывать курево.

Дошел до самого дома маршала, посмотрел на окно и увидел, как он пьет чай. Стал вспоминать, кого из стоящих он видел на приеме... Запомнил только одного маршала, хотя к нему заходило и выходило много штабистов.

Он услышал знакомый женский смех. Неподалеку от него стояла Вероника с грузным пожилым обертом. Ее смех перешел в плач... Оберт оставил плачущую, ушел прочь...

Вероника вытерла слезы, вскрикнула от радости. Перед ней стоял Роберт, всегда улыбающийся, всегда несдающийся.

Услышал, что у нее есть самолет, только без горючего, что она исчерпала все возможности его заправить. Самолет без летчика, летчик погиб от шальной пули.

Полковник вернулся злым, попросил Роберта добыть бутылку и закуску, закрылся в комнате оберлейтенанта. Летчик прилег и сразу уснул. Анна устала, хотела отдохнуть, но, услышав от Роберта, что она может улететь отсюда домой, поднялась, пошла за ним.

Роберт предложил ей подорваться с летчиком на мине и улететь домой. Летчика она знала хорошо по многим заданиям и знала то, что из этого замкнутого круга никто не выйдет. Еще сутки - двое и маршал вывесит белый флаг. Здесь, рядом с немецкими танками, будут стоять русские.

- Летчик не согласится, не поведет самолет, - сказала Анна.

- Согласится! Я видел, как это делается. На каторге похлеще видел.

На столе хирурга лежало множество бланков с его подписью. Роберт, полой кителя прикрыв стопку, взял несколько штук. Зашел в аптеку, взял лекарство, половинку и летчику.

Подъехала скорая к дому, вынесли летчика с Анной. Около танка стояла Вероника и несколько раненых. Машина отъехала и около дома начали взрываться снаряды, мины.

Летчик пытался встать, но онемевшая нога не давала ему подняться. Увидев лежавшую рядом Анну, спросил, что с нею. Не получив ответа, он умолк, остался спокойно лежать. Онемевшая нога не шевелилась.

Его занесли в самолет, а следом Анну, нога стала сгибаться, но почувствовал сильную боль. Нога была распухшая. Над летчиком склонилась Вероника.

- Летчик убит, Вы сможете управлять самолетом?

Подошли пассажиры, помогли ему подняться. Загорелись огоньки, самолет медленно поднялся в темное сталинградское небо.

Разорвавшийся снаряд не повредил убежище оберлейтенанта, не затронул место, где крепко спал полковник.

Он видел, как взрывались мины, как уносили раненых, как ухаживал майор-танкист за полковником.

Полковник проспал сутки, потерял самых лучших помощников. Он слышал о случившемся от оберлейтенанта и завидовал сдержанности и выносливости Роберта.

Флаг вывесили. Он белеет над маршалским убежищем, а рядом висит красное полотно. Капитуляция не началась, но солдаты ходят с опущенной головой, некоторые офицеры навеселе.

Его стало все раздражать, он хотел выругаться, но вместо брани крикнул: “Майор! Танк готов?”.

- Готов, господин полковник! Вон тот, с белым флагом!

- Сколько можно на нем проскакать?

- До леса, где нас сбросил самолет, там пересядем на русский и еще столько.

Горючего хватило ровно до висящего парашюта на дереве, мотор мгновенно заглох. У полковника шумело, звенело в ушах, ноги дрожали.

На пересадку потратили четверть часа, прошли нейтральную полосу, поехали по территории освобожденной земли Советов. Полковник сверил маршрут по карте, приказал свернуть направо и остановиться.

Из зарослей вышли люди полковника, предложили следовать дальше, так как советское командование перебрасывает в этот район свежие силы.

Взошло солнце, они ехали по нейтральной полосе, проезжая маленькие села и хутора. Прошел час, второй и ни единого солдата, никого из военных.

- Пустота меня угнетает. Легче ехать, когда видишь противника. А вам что больше по душе? - спросил полковник у Роберта.

- Я, господин полковник, пустоту ощущал на каторге. Здесь я чувствую, что живу, что во мне нуждаются люди.

- Вы всегда вспоминаете своих ведьм. Расскажите мне о них.

Роберт начал рассказывать и ушел в воспоминания. Полковнику от смеха захотелось сходить по нужде, он с силой ударил Роберта по плечу.

Перед танком появился немецкий мотоциклист. Роберт выстрелил. Мотоциклист с испугу заглушил мотоцикл, стал убегать от остановившегося около него танка. На горизонте появилось еще несколько... Роберт снова выстрелил.

- Это свои. Не дай бог попадешь. Поставят к стенке.

Роберт, развернув пушку, послал вслед снаряд.

- Я сказал не шути, брось шалить.

- Мы на советском танке, пока они очухаются, мы должны убежать от них на несколько миль. Чем дальше, тем лучше.

У меня везде здесь свои люди, господин полковник! Береженого бог бережет, и попрошу побыстрее покинуть танк.

Объехав мотоциклистов, Роберт въехал в большую деревню, из которой они выехали. В деревне стояли машины с артиллерией и танки, за селом был аэродром.

Полковник был у начальника аэродрома недолго. Они сели в самолет, где Роберт уснул. Полусонным он перешел на второй. Открыв глаза, увидел освещенный берлинский аэропорт.

К самолету подъехала машина. Полковник вынул из кармана кошелек, подал Роберту: “Я уеду, а ты уходи”.

- Куда? - спросил Роберт.

- Хоть к своим ведьмам! - Он громко рассмеялся, покидая аэропорт.

Наняв такси, Роберт проехал несколько улиц, вышел из машины, стал подниматься по ступенькам в гору. Здесь шла ровная дорога с красивыми домами. На углу Вундерштрассе, 24, возле огромного каштана, висел почтовый ящик. Подняв выше ящика руку, нащупал небольшое дупло, в котором лежал ключ от дома.

Из кухни доносился запах печеного, был слышен стук посуды. Приоткрыв дверь, увидел у плиты Монику. Ему стало плохо, послышались выстрелы чукчей, смех ведьм, крики охотников, бежавших к нему.

Моника, побрызгав в лицо водой, усадила его за стол, подала блины, нарезала колбасы, налила русской водки.

Роберт не выходил из дома сутками, готовился к экзаменам. Первым экзаменатором была Моника. Любую свободную минуту она посвящала своему избраннику.

До самой полуночи засиживались они за письменным столом, повторяя азы медицины. Свободную минуту Моника проводила на кухне, а Роберт в подвале, накачивая мышцы, бегал, прыгал.

Сегодня впервые увидел, что на улице у дома исчез хвост, но это не означало, что можно расслабиться, показать, где он находится. Медицинское освидетельствование и историю его болезни Моника отнесла в военкомат. В городском управлении получила на него продукты.

Моника упрашивала Роберта не высовывать носа на улицу до тех пор, пока он не получит диплом. За дни своего заключения прочитал гору медицинской литературы, ни разу не прошелся с нею по улице.

Студенты-врачи сдавали экзамены экстерном, уходили на фронт. После капитуляции армии Паульса и сдачи в плен в гитлеровской армии образовалась огромная брешь, пустота. Ее нужно было заполнить солдатами, врачами, танками, самолетами. Целые институты ковали кадры, посылая их на смерть.

Перед председателем экзаменационной комиссии лежала больничная карточка студента и документы профессора, что он работал в его клинике.

Экзаменационная комиссия внимательно слушала ответ. Каждый присутствующий доцент, профессор задал отвечающему не менее трех вопросов. Доцент, доктор наук, физиолог Керн спросил председателя: “Уважаемый председатель, вы к нам привели студента или преподавателя сердечно-сосудистой хирургии? Я это давно знаю. Знаю, что повторение - мать учения. Зовите студента, а этого уберите прочь!”.

Председательствующий подал экзаменаторам документы отвечающего.

- Нужно быть вундеркиндом, чтобы так отвечать! Он был ассистентом без диплома у профессора. Там огромный конкурс, он владеет английским и русским, орденоносец, майор, танкист. После ранения под Сталинградом лечится.

- Может, проведем дополнительное собеседование и оставим в институте? Вы, фрау Гильда, и вы, госпожа Миллер, жаловались, что нет хорошего преподавателя латинского языка... Ваши мнения и оценка его знаний?

- Он знает медицину лучше меня, латынь - тем более. Даже поет, говорит. Где он его выучил, на фронте? Кто был у него учитель?

- Спасибо, фрау Гильда.

- Ваша оценка, госпожа Миллер?

- Боюсь вступить в соревнование, проиграю. Одни на войне бегают за юбками, другие прячутся за спинами товарищей, третьи добиваются своей цели, победы, не страшась смерти.

Полковник по прибытии в Берлин слег. Лечащий врач приписал постельный режим. Неделю спустя он впервые вышел в сад своего дома. Сестра-врач ежедневно посещала брата, в одно и то же время выводила с его женой его на прогулку.

Ему не разрешали звонить, выходить дальше сада. Однажды, оставшись наедине с сестрой, спросил: “Зачем меня сторожите, я совершенно здоров”.

- Я это вижу! Ты стал совершенно спокоен, уверен в себе, сдержан, не повышаешь голос. Спасибо сталинградским врачам, хорошее тебе сделали предписание. Сестра показала больничный лист личного врача маршала Паульса.

- Ну и свинота вундеркинд! Обманул всех и всех ублажил, я ему покажу! Сегодня я имею право позвонить генералу и доложить, что я вернулся, могу приступить к своим обязанностям!

- Генерала больше нет, он умер.

В штабе ждали возвращения полковника, после выздоровления он займет место генерала.

Адъютант покойного поздравил барона с выздоровлением, проводил его в кабинет генерала.

- Вам присвоили звание генерала, после возвращения с Восточного фронта назначены заведующим отдела ВССС после смерти вашего предшественника. Разрешите вас поздравить и уйти с вашего позволения. Знакомьтесь со своей работой, привыкайте.

Неделю понадобилось генералу, чтобы добыть сведения: кто, кроме него и вундеркинда, вернулся, вырвался из сталинградского котла.

Анна лежала в постели, когда к ней подошел барон. На нем была новая генеральская форма, ко всем имеющимся наградам добавился крест.

- Поздравляю, генерал, с повышением и награждением. От всего сердца желаю всего доброго. Не думала, что вырвусь из сталинградского котла. Помню взрывы, как везли меня, очнулась дома. Кого не спрошу, никто ничего не знает. Может, вы подскажете, кто меня спас?

- Госпиталь, фрейлин Анна, вы называете домом? Сестра была у вас?

- Мне приписали покой, словно немощная лежу, а вокруг меня все ходят. Вчера приходила ко мне помощница барона Фишер. Это я с ее божеской помощью прилетела сюда. Где остальные, господин генерал? Кто остался жив?

- Роберт жив, но его нет ни в одном госпитале, ни в больнице. Знакомых у него нет, родственников тоже. Сестра скучает одна дома, Моника будет рада, ведь она любит тебя. Позвони ей!

- У меня плохое предписание военных врачей. Мне приписали полный покой, без права встречи с друзьями, родственниками.

- Я тоже этим страдаю, у нас один диагноз. Думаю, над этим диагнозом поработали не врачи госпиталя, где мы были, а сам вундеркинд. Если найду, я ему такое припишу!

- Только не Восточный фронт, он там погибнет, он часто уходит в воспоминания.

До самого вечера генерал слушал биографию Роберта. Зашел к врачу госпиталя, забрал Анну к себе домой. На второй день дал новое задание по розыску оберлейтенанта Робертуса.

Прошла неделя, вторая, розыск ничего не дал. В доме Моники его тоже не было. Дело о местонахождении было приостановлено, если он где-то лежит, нужно ждать дня выздоровления.

Моника всегда была замкнута, не имела подруг, друзей. Подругами называла книги, товарищами - всех своих больных и знакомых. Сестру любила и уважала, была рада ее приезду.

Сегодня она ей была не нужна. Роберт готовился к экзаменам и они засиживались в домашней библиотеке до полуночи. Сестра больше ухаживала за собой, больше бывала со своими друзьями. Она отдыхала в их обществе.

- Ты, сестра, становишься настоящей хозяйкой, нигде ни пылинки, все разложено по полкам.

- Работаю над диссертацией, сижу до полуночи, студирую азы, потом основы моей работы маленькие, сдвиги в работе тормозят ее.

Анна слушала сестру, осматривая каждую комнату, заглядывая в шкафы и под кровати.

- Я только еду домой, была неделю у барона после госпиталя. Наведу порядок, еще разок приеду. Мы мало видимся, если оторвешь от своего храма науки минуточку, приезжай. Буду рада. Барон со своей супругой шлют привет. Ищут оберлейтенанта Робертуса, он лежит где-то в Берлинском госпитале, а возможно за городом. Баронесса приглашает на день рождения.

Анна вышла из дома сестры, вытирая слезы. Ее спасителя нет и у сестры. Роберт умеет быть в тени, прятаться. “Сестра сказала, что я стала красивее, это неправда, я начинаю стареть. Роберт был прав: война движется на восток, а не на запад, нынче инициатива у русских”.

Она до сегодняшнего дня не верит, что вырвалась из окружения, что там, где она была, гибнут тысячи людей. Домов нет, одни развалины. Летчик только пришел в себя и не может ничего рассказать. Помнит, как везли на машине, а что он вел самолет и посадил его - нет.

Истину знает Роберт, а возможно Вероника. Вчера она была с бароном Фишером у барона Фон Трауниц с просьбой помочь попасть на фронт, в самый ад.

- Не имею на то права, вы и так были на волоске от смерти.

Барон Фишер и барон Трауниц были далекие родственники и многие государственные вопросы решали по-свойски, по-родственному.

- Если нам закрыта дорога на фронт, то открыта к спасителю моей Вероники - Роберту!

- Найдите его, отправлю на фронт. Три дня вам хватит? Полетите со мной.

В кабинет хозяина дома вошла сестра.

- О чем спорите, мужчины? Почему грустные и плаксивые глаза у твоей, брат, гостьи? Сейчас что-нибудь приготовлю, сыграю, спою. Секретничаешь, брат!

- Секрета никакого нет, ищем общего друга, нашего спасителя, а он словно в воду канул.

- Если молод и красив, то бабник. Ищите в любовных домах, снимает стресс.

- Такие, как он, сестра, не снимают стресс, они уходят в воспоминания. Оберлейтенант - прекрасный человек, смелый, предан своему делу, добивается своего. Сама говорила, что вундеркинды за юбками не гоняются, они сами к нему приходят.

- Оберлейтенант, вундеркинд? Не знаю, не слышала о таком! Сегодня у нас в институте появился майор, геркулес в науке. Не экзамен сдавал, а читал нам лекцию. Гора знаний, большой военный и врачебный опыт.

- Фамилия твоего лектора?

- Не знаю, не интересовалась. Знаю, что его привезла одна из самых красивых дам салона красоты. Она когда-то была манекенщицей, сейчас ведущий врач-хирург.

- Лучше принеси обещанное, сестра, и развлеки гостью.

- А что это, брат?

- Ты же врач, прочти.

- Я где-то слышала о таком диагнозе сегодня. У нас был оживленный спор по поводу такого диагноза. Мы ничего не могли доказать сдавшему экзамен.

- Фамилия? Имя?

- Фамилия и имя одинаковые. Не припоминаю, брат. Завтра вручение дипломов и наши новоиспеченные врачи отправляются на фронт.

- Он не такой, как все. Он прост, но недоступен, злой, но улыбчив, агрессивный и добрый. Мне кажется, в нем сидит, с одной стороны, добрая фея, а с другой - сам черт.

- В его ответах не проскальзывали ведьмы?

- О ведьмах я слышала в салоне красоты, что они самые сексуальные женщины. А что лучшие медики - нет!

Нашему деканату захотелось заиметь в институте такого богатыря с сундуком знаний. Его опыта многим из нас не хватает. Останется в институте, коль дама заставила закончить институт.

- Может, назовешь имя дамы?

- Моника!

- Что, сестра?

- Просто Моника! По-другому он ее не называл. Я что-то не так сказала?

- Ты просто хорошая сестра. Ты нам помогла найти нашего общего друга!

- Значит, он не останется в нашем институте? Те, кто знаком с тобой, уходят от нас навсегда. У тебя есть то, чего нет в нашем институте? К тебе все рвутся.

- Это хорошо или плохо, сестра?

- Многие ушедшие к твоему предшественнику стали богами храма наук, а многие затерялись. Но я лично не стремлюсь под твое теплое крылышко. Ты перестал быть агрессивным, порвал дружбу со змеем. Жена спит спокойно.

- Спокойно! Спокойно, сестра! Твой лектор вылечил меня одним восхождением на айсбергский небоскреб.

- Не верю!

- Взнуздал и словно мокрую курицу заставил сидеть в ледяной воде. Да в придачу твою недотрогу, старую деву.

- Не верю! Я всегда гордилась своим братом. Его никто не мог в молодости одолеть, ни одна женщина привлечь. Стареешь, брат.

Моника поднялась рано, сегодня счастливый день у Роберта - он достиг вершины, через несколько часов получит диплом. В этом есть и ее заслуга. Сколько дней и ночей провела вместе с ним, штудируя, изучая медицину. Труд не пропал даром, он окончил, получил высший балл, его оставляют в институте.

Она радовалась, стряпала по случаю торжества. Ее возраст не давал ей набиваться в жены, ее лето ушло давно. Когда-то вокруг нее вились парни. Где они? Они ушли на фронт. Да будет земля им пухом! Не сегодня-завтра сестра встанет на дороге. Говорила, что будто зацепила. Ушла на фронт, вернулась другой, любимой. Но прошлого не вернешь. На них лежит грех одного мужчины. Рассказал, раскрыл карты ей, а не сестре, и все ее просьбы выполняет.

Директор велел всем служивым быть при полных военных регалиях. Майор - это хорошо, но нынче полковники и генералы не возвращаются с войны. Гибнут, словно мухи. Оставит ли его барон в институте, он цепкий и ловкий. Сколько хороших парней забрал. Остались одни девки да бабы.

Кто я? Ни девка, ни баба. Цвет еще не исчез и пушком не обросла. Роберт говорит, что на все нужен стресс и что я похожа на ведьм не только красотой, но и делами.

Смешно! Не правда ли? Ведьма, манекенщица высшего класса, красавица города, леди первой гильдии.

Права была мать, что мужик может полюбить не за красоту, а за темное пятнышко на заднице. Только его нужно вовремя показать и в дальнейшем как приманку использовать.

Окончив стряпать, начала чистить мундир. Чем от него только не несло: маслом, горючим, дымом, запахом пороха. Раньше она плохо воспринимала запахи, но с появлением в доме Роберта все органы стали работать по-другому.

Подъехала машина и она словно тигрица подбежала к окну. А эту бумажную крысу какой черт принес? И не прибило ее там на Восточном фронте. Имеет теплое место. Ушла красота, ушли годы, разбежались твои грелочки.

Зазвенел звонок. Открыла дверь, впустила гостью.

- Я вас сразу узнала, когда вы вышли из машины, да вот замешкалась. Моника посмотрела на вошедшую, потом на стол... Что я наделала, сколько его прятала и все напрасно!

Гостья разделась без приглашения, развернула сверток, положила китель оберлейтенанта. Она начала снимать с кителя майора ордена и медали, вешать на новый китель. Окончив работу, гостья посмотрела на открытый шкаф Моники, потом на нее.

- Ты всегда была прилежной девочкой, но плохой невестой. Набрала полный рот слюны, плюнула на чуть живое студенческое старое платьице.

- Хорошо хоть помылась. Думаешь, будешь добренькая? Это не на долго... Добро забывается, а зло, зависть, словно зловонное дерьмо, через все наши органы входят в душу. Ты мне понравилась и я упросила своего барона раскошелиться по случаю твоего торжества. Одену словно королеву.

Запомни! После клятвы Гиппократа не подпускай своего кобеля и на метр к себе, не раскрывай свои красивые ножки. Пусть поспит в одиночестве, пусть женится на тебе...

Роберт проснулся от гула отъезжающей машины, слышал, как вошел посетитель. Залез в ванну, принял душ, стал растирать тело. От радости, что он получает диплом, ему хотелось жить, кричать, пробежаться по городу.

Застоявшийся конь чувствовал избыток сил и энергии. С сегодняшнего дня ему не надо прятаться, сидеть ночами напролет, зубрить, перечитывать десятки страниц. Он все вспомнил, забыв только о войне.

Моника услышала шаги Роберта, пошла навстречу. Он словно вихрь подхватил ее на руки и закружился около фрау Вероники. Он кружился и кружился, видя только спину и красивое платье на столе.

Услышав из уст незнакомки просьбу, что он должен жениться, поднял ее выше себя, громко ответил:

- Я женюсь только тогда, когда моя любимая ответит на мою просьбу: “Скажи, что ты любишь и хочешь выйти за меня замуж”.

- Я люблю тебя и хочу выйти за тебя замуж!

- Поздравь нас, незнакомка!

Вероника повернулась, Роберт с удивлением уставился на нее.

- Поздравляю! По такому случаю и платье готово, - расцеловала обоих.

- Скорее переодевайся, у нас так мало времени.

Помощница барона сняла со стола платье, прикрывавшее его форму. На столе заблестели ордена м медали.

- Смотри, Роберт, какая красота! Ты достиг своей вершины!

Он быстро ушел в воспоминания. Вспомнил отца, мать, брата, жену, покрытую простыней в каторжной бане.

- Это война, я не хочу больше воевать и убивать. Я уже одну Монику потерял, тебя никому не отдам. Такие же ордена и медали, царские кресты не спасли моих братьев и сестер от смерти, а нас всех от каторги.

Роберт обнимал, прижимал Монику, потом заплакал и как мальчик убежал в спальню.

В ресторане “Каштан” после получения дипломов собрались выпускники и преподаватели. За все время существования института впервые из его стен уходили выпускники на фронт. Одни выходили с богатым багажом, другие доучивались на поле боя.

Роберта сватали все преподаватели, многие кафедры хотели получить в подмогу вундеркинда - молодого, хорошего врача, со знанием иностранных языков. Всем отвечал: “Меня ждет армия, я солдат! Мое место на поле боя”.

Многие преподаватели знали Монику, ценили ее талант, преклонялись перед ее красотой и умом. Увидев ее с Робертом, многие ахали, подходили, поздравляли за хороший выбор.

Ректор института поехал в военкомат отвоевывать нового выпускника. Оберлейтенанта не существовало ни в списках города, ни пригорода. Позвонив на работу Монике, ректор попросил принять его.

Выслушав своего бывшего учителя, Моника глубоко вздохнула.

- Ничем не могу вам помочь, буду до самой смерти помнить вашу заботу. Я жена, он мой муж, о нем, как о солдате, я не знаю ничего. Мое женское дело с радостью встречать, с улыбкой провожать.

- Скажите хоть одно слово, маленький ориентир, где обитает его начальство. Он молчит, вы молчите. Неужели вам не жаль вашего труда, его знания - это ваши знания. Уйдет на фронт, сядет на свой танк и забудет то, что знал.

Она положила на стол фотографию мужа, где он в сопровождении барона был на встрече у Гитлера.

Барон холодно встретил ученого, выслушал его просьбу.

- Разрешите мне обратиться к высшему начальству. Он должен остаться в институте. Он должен стать ученым. Отдайте, подарите его нам, он достоин быть членом храма наук, у него огромные знания.

Я взойду, барон, на небеса, чего бы мне ни стоило, и добьюсь своего. Найду того бога, который выслушает меня.

Во двор въехало много машин, в одной из них был вундеркинд. Он открыл переднюю дверцу. Командующий Западным фронтом медленно вышел из машины, за ним последовал Роберт.

- Командующий пробудет на совещании час и отправится во Францию, а с ним и ваш любимец. У нас, господин ученый, одна дорога: победа или смерть.

- Моника ждет его домой.

- Знаю, сочувствую. Война есть война!

Гильда стала тяжелой, живот округлился, словно мячик, стало тяжело ходить, наклоняться. Многие бабы, увидев ее, говорили, что родит двойню. Бабы отстранили ее от работы, выполняли за нее норму. Она благодарила их тем, что готовила обед и полдник.

Дома стала раньше вставать, боялась, что не успеет свекру приготовить завтрак и сварить обед. Засыпала мгновенно от усталости, от мысли, что потеряла мужа навсегда.

В подхозе работали одни немцы, в основном те, которые по болезни не могли быть направлены на лесосплав, в каменоломни, на шахту. Старый Робертус собрал часть своих родственников, привез жену с последышем и ее тетку.

Своему счастью он недолго радовался. Приехал участковый после гибели Роберта, забрал в подхозе самых здоровых баб и увез на лесосплав, в том числе жену со снохой.

У жены Екатерины Давыдовны тетка тоже была последышем в доме и ее появление не обрадовало родителей. Война, разруха, голод, вставших на ноги нечем кормить. Тетя Варя часто краснела, если ее отца и мать называли дедушкой и бабушкой. Она не намного была старше своей племянницы и ее мужа.

Война украла у нее детство, а коллективизация забрала мужа и детей. Перед выселкой получила письмо, не успела дать ответ, саму увезли вслед за мужем.

Часто в мыслях ругала себя за то, что послушала мужа и не уехала с ним и сыновьями. Планировали лучшее. У одних родственников спрячется она, у других - дети.

Ее не нашли, да и кто будет искать отяжелевшую бабу, кому такой груз нужен? Работника с нее нет, только обуза. Сыновей выдал сосед и увезли их вместе в неведомые края. Осталась одна брюхатая курочка. Жила попрошайничеством, потом попала в роддом. Ребенка забрали в детдом, а саму отвезли в тюрьму, где сидели ссыльные.

- Новенькая? - спросила подошедшая с ребенком, сильно кашляя. - Пеленать умеешь?

- Я свое отпеленала! Родила месяц тому назад, дитя забрали, а меня свезут на выселки.

- Если отнесешь мою крошку моим родителям, спасу!

Варя, услышав, что можно еще спастись, заплакала.

- Здесь слезы не помогут! Здесь нужно иметь каменное сердце и ледяную душу. Жизнь кулачки ничего не стоит.

- Почему привязан ребенок? Тебя били? Над тобой надругались?

- Я его удушила, а они меня побили, не верят, что это я сделала. Зато парней вместо меня увели. Мой грех пришили им. Врач сказал, что я скоро угасну, как воспалятся отбитые почки и лопнувшая печень.

Врач не проверял мертвых детей. Мать выводили из каталажки, давали лопату, сама копала, сама хоронила.

Незнакомка на второй день, вся синяя, сгорбленная, состарившаяся, позвала Варю в парашу.

- Иди вон туда, там старое кладбище около часовни. Ты новенькая, ухоженная, не пропахла могильным духом.

Забрала Варя у незнакомки ее крошку и бегом в сторону кладбища.

Незнакомка долго не появлялась из ворот милиции, потом вышла с лопатой и дитем в руках.

Испугалась Варя, неужели пустой кулек дала, нет - шевелится, дитя у нее. Мать взяла дитя, покормила, поцеловала. Упросила любой бугорок подровнять, чтобы подумали, что в нем и ее дитя лежит. Так делают многие. У многих нет сил копать.

- В этом узелке все мое богатство, все мое приданое, что не забрали Советы. Иди прямо по этой тропинке, она выведет тебя на дорогу. Дорога ровная, накатанная, обсаженная деревьями. Она одна такая здесь! С твоими сильными ногами ты в полночь будешь в селе. У моего отца новая деревянная крыша, коньки с петухами.

Показала незнакомка ей дорожку, присела на выровненный свежий бугорок и отдала богу душу. В тот год Варя состарилась, стала горбатая, ходила с палочкой. Екатерина Давыдовна услышала от людей, что тетя жива, упросила мужа привести ее в их дом.

На лесосплаве появились две красавицы. Одну звали Екатерина Давыдовна, а вторую - просто Гильда. Обе статные, здоровые, бабы хоть куда.

Вохровцы приводили и уводили спецопасных с одной мыслью: где их прижать в темном уголочке и шпокнуть. Шпокнуть - это по-собачьи: догнал, когда течка есть, всунул, обхватив двумя лапами, и смотри, чтобы другие кобели не загрызли. Часто вохровцы кусались, когда видели породистую сучку.

А тут тебе на! Не одна, а сразу две. Молодую сходу побоялись взять, нужно погонять, пусть пуд соли съест, сама подставит ножки. Где природа заставит, а где страх возьмет свое.

Екатерина Давыдовна отгоняла подальше кобелей, меньше боялась за себя, чем за невестку: ведь носит первенца, не дай бог, чтобы сорвалась. Молила она бога, просила заступиться за малое дитя.

Женщины сортировали и складывали лес около помоста на воде. Укладывали лес штабелями, увязывали проволокой, тросом, а больше всего веревкой, сплавляли вниз по реке и трое суток плыли до пристани, где их ждали пароходы. На каждой вязанке сидело по три женщины. Рулевой, смотровой и сторож, следящий, чтобы не отвязались, не зацепились за утопленников. Это бревна - одиночки, не лежавшие в воде, а стояки.

Стояки пробивали днище кораблей, а встреча со сплавщиками леса грозила им смертью. Иногда хорошо увязанная гора леса натыкалась на стояк, высоко поднималась над водой, канат лопался, сплавщики падали вниз. Сотни тысяч бревен покрывали реку.

Женщин привозили на лодках ликвидировать аварию, собрать плавучий лес.

Екатерина Давыдовна связывала бревна, буксируемые женской силой. Женщинам, кроме лодок и багров, ничего не давали, надеялись на ум, силу, сноровку.

Уставшие женщины старались в любом движении экономить силы. Лес был собран, увязан, осталось разобрать в тихой заводи реки отдельные бревна, оставленные для постройки маленькой пристани в этом месте.

Женщины налегли на весла, поплыли к своей цели. Свекровь со своей невесткой легли на бревнышко малость отдохнуть, погреть на сибирском солнышке свои косточки.

Вохровец Семкин, увидев, что женщины удобно разлеглись, тихонько подошел, осмотрев, какая из них удобнее лежит, на какой легче сбросить мужскую силу.

Опыт у него был немалый и ни одна из-под него не ускользнула, всем попадал в яблочко. Бывало, попадались норовистые, но тяжелый кулак делал свое дело, а пришибленная баба лежала спокойно до конца.

Многие обещали, что скажут своим мужьям. Ни одна не сказала, только многие из них уезжали со вздутыми животами.

Екатерина Давыдовна привыкла к беззаконию вохровцев. Многие женщины жаловались, многих вохровцев наказывали, а наказывали для отвода глаз. Здесь бабу уволок, а на новом месте поигрался с девкой.

Увидев, как вохровец подкрадывается и высматривает добычу, тихо окликнула сноху: "Ты не бойся, дочка, не кричи, не лезь меня спасать, но если вохровец закричит, дерни за конец этой веревки!".

Вохровец набросился на свою добычу, словно голодный волк на ягненка. Обхватив тело своей жертвы, он стал снимать штаны. Веревочки на штанах были без петель. Хотел порвать веревочку и штаны, только зря время потратил. Увильнула старая кляча, подвинулась ближе к краю мостика.

Развязал веревочку, хотел было пристроиться сзади, чтобы штаны полностью не снимать, так баба успела на спину лечь и не сжала колени, а раздвинула ноги. А это значит, она в азарте. Лег на нее, забыл, что ширинка закрыта. Ширинку расстегнул, да в малую прорезь в кальсонах колбаса не пролазит, словно столб стоит.

При насильственном акте баб не целуют. Забыл заповедь насильника, начал расстегивать штаны и целовать бабу...

Оторопел мужик на секунду от того, что баба помогла ему снять штаны ниже коленок и стала облизывать.

Ударила моча в голову, запомнил только, где хрен находится, схватил его, а баба схватила его за волосы и подбородок, вместо поцелуя откусила пол-уха.

Заорал вохровец, хотел оглушить бабу, а она ему еще и пиджак сняла с плеч.

Почему-то наклонился мостик, покатились бревна. Небольшой сучок воткнулся в петлю пиджака, потащил за собой кобеля.

Гильда в испуге смотрела, как вохровец делал свое дело. Привыкшая покорно выполнять волю отца и матери, ждала крика, крепко держа в руке конец веревки. Во вторую взяла топор.

Но слово матери - закон. Насильник поднялся, взялся рукой за свою морковку, половина которой выглядывала из-под руки.

И вдруг - крик! Она дернула за веревку. Бревна прикрыли упавшее тело, а вслед за ними, держась за мостик, падала мать.

Гильда натянула веревку, мостик выровнялся. Свекровь надела штаны, завязала веревки, обратилась к снохе: “Если увяжем бревна до прихода сплавщиков, мы спасены”.

Екатерине Давыдовне не пришлось собирать бревна. Они успели только поставить на место мостик и поднять якорь. С верховья реки шел большой вал волны. Женщины, убрав несколько бревен, которые преграждали реку и упирались в стоячие столбы, образовали проход.

Сначала вода шла медленно, потом раскололась плотина, образовавшаяся из бросового леса, и масса воды пошла вниз.

Река пенилась, бурлила, унося с собой десятки женщин, вышаков, солдат-вохровцев.

Готовый увязанный лес снова образовал плотину. Якоря держали сплавной лес крепко. На метр выше Екатерины Давыдовны и Гильды образовалась плотина, из-под которой бурлила вода.

Они успели поднять якорь, отплыть больше, чем на километр от бушующего места. Вокруг было море воды. Близстоящий лес был покрыт водой. Сначала они плыли медленно, потом поток усилился, он напоминал вселенский водопад.

До заката солнца они боролись со стремительным потоком воды. С восходом вечерней зари поток спал, вода входила в берега реки. Вокруг них плыл лес, мешал плыть по обозначенным местам.

Подул ветерок, пошел мелкий дождь. Натянув брезент на мостик, зажгли “летучую мышь”. Свекровь разожгла примус, подогрела еду, сели ужинать.

- Ты ложись, дочка, а я постою у руля, нам нужно плыть. Боюсь, что мой кобель уплывет дальше нас. Нужно догнать его, если его веревочки крепко держатся за бревна.

Увидят без штанов, догадаются, не миновать беды!

- Спишут, мама, на погодные условия. Прорыв плотины не дал человеку по нужде сходить.

На восходе солнца, увидев утопленника на дереве, взяла багор, чтобы достать бревно. Быстрое течение не давало близко подплыть. Утопленник то появлялся, то исчезал в воде.

Больше утопленник не появился, он исчез под водой. Только на второй день после сильного течения и ливневого дождя они увидели в тихой заводи реки десятки трупов.

Екатерина Давыдовна начала раздеваться.

- Зачем вы это делаете, мама?

- Хочу рыбки поудить. Больно много ее дохлой валяется.

- Это мародерство.

- Они у нас забрали все, даже жизнь. Разве мы живем? Мы существуем! И кто нас увидит, кто нас осудит. У тебя родится дитя, чем его будем кормить? Каторжной похлебкой? Соберу содержимое и спущу в стремительный поток.

- А наш, мама, здесь?

- Морковкин здесь, вот у моих ног, с него первого и начну.

Женщины медленно толкали бревна в стремительный поток. Река из серой превратилась в ровную, голубовато-красного цвета гладь.

Плот медленно входил в бурный поток реки. Его еще держали подводные коряги, затонувшие, смытые водой деревья. Вот он несколько раз вздрогнул, с боку на бок покачнулся, медленно отплыл от мелководья.

Еще раз женщины поднатужились, оттолкнули утонувшее бревно, утонувшее бревно упиравшееся из-под земли в их днище, поплыли дальше.

Сплавщиков никто не ждал, была получена телеграмма сутки тому назад, что все погибли, даже охрана. Их двоих увидел сторож, подал сигнал тревоги, ударив молотком по рельсу.

Екатерина Давыдовна, увидев спасателей, потащила сноху в шалаш. За несколько минут неписаную красавицу превратила в страшилище.

Гильда, не поняв намерения свекрови, хотела убежать, потом села и стала смотреть, как гребут пловцы. Окончив свою работу, свекровь отряхнулась, посмотрела по сторонам, словно собиралась на бал.

- Ты славная, дочка, в таком виде на тебя даже земляной червь не позарится.

- А я какова?

- Огурчик, мамочка! Только с кислой прогнившей капустой.

- Не огурчик, дочка, а вонючая бочка.

Сказанные слова пропустила мимо, но когда сели в лодку, увидела, что матросики гребут и закрывают носы. Гильда уловила неприятный запах, который шел от них обеих. Она громко засмеялась, захлопала в ладоши.

Начальник по сплаву леса, посмотрев на Гильду и ее мать, решил, что они рехнулись, малость не того. Врач побоялся подойти поближе к двум вонючкам, осмотрел их только визуально, посоветовался с начальником и отпустил домой на лечение.

Только сторож, бывавший частенько в подхозе, зная нрав и характер вонючки, запряг пару рысаков, не дожидаясь следующего дня, погрузил в телегу бочки в разобранном виде и обручи к ним. Набросал сверху сена, повез их домой.

- Денек-два и будем дома. Дожди размыли дорогу, будем ехать трусцой. Привезу Виктору Филипповичу двойную радость, двух баб и десяток бочек.

- Знала бы, что назовете бабой, не угощала бы медвежьими пельменями.

- Бабы и есть бабы! Не назову я тебя, Екатерина Давыдовна, вонючкой. Навоняла иль провонялась ты на пять, разукрасилась словно молоденькая чукча, баба-яга, а вот свои задницы и не убрали. Хорошему бабнику их издалека видно.

- Учту в дальнейшем, не подумала о заднице, все думала о морковке.

- Морковку, дорогая, тоже нужно вовремя подавать. Во время вчерашней грозы наш старшина хотел попарить свою морковку в столовой в лоханке поварихи...

- Отрубила ему баба ножом?

- Нет, милая, не ножом, и врач не поймет чем. Удар был таков, что морковка в лепешку превратилась. Лопнула, говорит врач, от сильного давления.

- И что за лоханка у бабы, что за давление, не пойму! Наверно, мешалкой угостила.

Временное сумасшествие, приписанное врачом, дало набраться силы, окрепнуть и расцвести Гильде. Она вся цвела... Первая женщина в ссылке готовилась стать матерью. Даже на каторге любовь расцветает.

Приготовив обед, она ударила в рельс, почувствовала боль в боку, потом кольнуло в животе. Ей стало плохо... Женщины рожают в муках. Она закричала и вслед за криком появился малыш. Не прошло и пяти минут - снова начались схватки. Мать-повитуха подала матери еще девочку.

Робертус ждал большого урожая, а для уборки нужны были лопаты, вилы, корзины. Директор обещал купить трактор и машину. Не дождавшись обещанного, выпросил у главного инженера поломанный трактор и машину.

На лесосплаве работали машины, трактора. Погрузив на телегу первые овощи, повез их на лесосплав, а оттуда привез запчасти и механика. В деревне было больше сотни баб и три мужика в возрасте, потерявшие на склоне лет былую мужскую силу.

На трактор и машину не посадишь старую рухлядь, пришлось снова, как и во время покойного Роберта, сажать за руль женщин.

Молодухи со смехом и визгом садились за руль трактора, а постарше смеялись.

- Зря ремонтируете, зря учите! Забыли те времена, когда имели и машину, и трактор. Где они? Забрали! И эти заберут. Хорошо, если девок оставят.

Сажал Робертус малолеток, не по годам взрослых, и думал, не положит ли на них глаз прохожий парень. Если законно - это для любви, а если для игр и забавы - испортит девку!

Внука назвал Робертом, а внучку Гильдой. Бабы хотели назвать по-своему, да в радости и согласились, чего спорить. Человечность от имени не зависит.

Через недельку после родов из подхоза увезли четверть баб. Одних в каменоломни сортировать камень, других в шахту.

Уполномоченный, посмотрев на Гильду, хотел взять ее с собой, да бабы отвоевали. Набросились, словно муравьи: "Ошалел ты, безбожник. Она еле живая с лесосплава приехала, вчера только родила, а ты ее на новую смерть гонишь!".

- Одна баба погоду не делает, - проговорил участковый, - пусть кормит своих карапузов. А пришлют во второй раз - заберу половину оставшихся. Дело идет к зиме, что в селе делать, лежать, спать? Зимой от безделья и бабы спиваются.

- Уезжай по-доброму, мужичок. Хоть ты и уполномоченный, не зли баб, а то заставим идти, в чем мать родила.

Зима прошла быстро. Не успело солнышко пригреть, как теплый ветерок подул, сошел снег, высохли дорожки. Приехал уполномоченный, забрал половину женщин, в том числе и Екатерину Давыдовну с Гильдой.

Как только женщины не уговаривали, ни слезы, ни просьбы, что двое близнят остаются без матери сиротками - не помогло.

Мужчины сооружали насыпь будущей железной дороги, женщины шли позади, утрамбовывали, ровняли дорогу. Полотно было ровное, словно кто-то по тетради приложил линейку и провел след карандашом.

Дровосеки углубились далеко в тайгу, лес тащить волоком лошадьми и быками было экономически невыгодно. Вывозить лес до лесосплава было намного быстрее по железной дороге.

Через месяц лесосплав был завален лесом, многих опытных сплавщиков вернули на лесосплав. Здесь работали девочки от четырнадцати лет и бабушки сорокапятилетнего возраста.

Детей закрепили за взрослыми, заставляли ухаживать, обстирывать. Екатерина Давыдовна со снохой взяла внучку своей тети. В бараке, где жили женщины, было все общее, личное только то, что носишь на себе.

За выполненный план штабелевки леса давали лишнюю чашку похлебки или каши. Выполнявшим полторы-две нормы выдавали дополнительный паек сахара, чая, на три дня булку хлеба к чаю.

Женщины жили на казарменном положении, за уход из казармы давали пять суток строгого ареста.

В свободное время Гильда лечила больных, не только спецвыселенцев, но и вохровцев. Ее стали приглашать в отдаленные поселки, куда не хотели ездить русаки.

Местных врачей в этом забытом богом крае не было, сюда попадали только врачи, проходившие длительное домашнее лечение. Из них были в основном полевые врачи, хорошо знавшие медицину войны и раны, от какого вида оружия получены.

У многих не было знаний даже хорошо знающей свое дело сельской медсестры, которая только по внешнему виду, по осмотру могла поставить диагноз лучше любого профессора.

Немцы-врачи-вышаки передавали свой опыт более молодым. Те - своим младшим собратьям. Здесь врачи держались недолго, так как были врачами-энтузиастами. Днем делали свою работу как и все выселенцы, а вечерами лечили своих собратьев-спецвыселенцев.

В лагере была ставка медбрата для вохровцев, который должен был обслуживать и спецпереселенцев. Проработал медбрат месяц, показал Гильде, что находится в закрытом шкафчике, отдал ей ключи и уехал в деревню принимать роды.

То ли запил молоденький врач, то ли нашел себе подругу, но больше не вернулся. Пошла Гильда к начальнику лагеря, доложила, что уже больше месяца она исполняет должность медсестры. Днем пилит лес, вечером лечит.

Выслушал ее начальник, отослал назад: “Иди работай, спрошу свое начальство. Слышал, что фельдшер ты хороший. Беда в том, что ты приехала со спецопасными. Лечить вохровцев не дозволено”.

Каждый день нарушались правила охраны труда, правила безопасности и Гильда все реже появлялась на просеке.

Гильду вызвали на участок, где она работала со свекровью. Вохровец женщина кричала, ругалась, отгоняла от женщины, приваленной бревном, а свекровь сидела вся окровавленная.

Осмотрев свекровь, она ничего не поняла. Почему свекровь с целыми ногами и руками вся в крови, а лежавшая под сосной не имела ни капельки крови?

- Не туда смотришь, фашистка, - прокричала охранница. - Этой уже не поможешь, а эта еще шевелится.

Четырнадцатилетняя девочка лежала с отрубленной левой кистью, с наложенным жгутом.

Женщины принесли горячей воды, помыли пострадавшую. Гильда на пеньке разложила свой небогатый хирургический инструмент. Всунула в рот палку пострадавшей, приказала женщинам крепко держать, приступила к операции. Около четверти часа она натягивала кожу и зашивала рану.

Кисть вначале была надрублена, потом отрезана ножом.

“Кто мог так варварски поступить с еще не созревшей девочкой?” - подумала Гильда.

- Забирай с собой и эту старую колдунью, она первая наложила жгут и отрезала кисть, висевшую на сухожилиях и обрывках кожи, - показала на свекровь.

Две недели девочка была в плену у смерти. Свекровь сутками сидела около больной. Увидев, как она открыла глаза, пошевелила пальцами правой руки, побежала за снохой.

- Она будет жить, она открыла глаза.

Больная долго кричала и плакала, просила вернуть ей руку. Прошло еще три дня, больная встала с постели, впервые прошла по палате. Многих поспрашивала, где она потеряла руку и как она оказалась здесь, никто не мог ничего сказать. Свекровь молчала.

Гильду снова вызвали на просеку, больной оказалась вохровец. Она сидела бледная, никого не подпуская к себе, а осколок древесины сидел в ее теле.

- Если кто подойдет, подстрелю. Это вы мне подстроили, я вас всех прикончу, всех перестреляю.

Увидев медсестру, опустила пистолет, тихо застонала: “Вы меня увезите отсюда, боюсь, что они еще что-нибудь подстроят”.

- Дайте вас только перевязать! У вас пустяковая рана, отдайте пистолет своей подружке.

Подруга подошла сзади, выхватила пистолет, а две другие уложили ее на носилки.

- Зря вы так кричали, деревья тоже стреляют. Были бы спокойней, ваши девочки сами вынули бы вам занозу и перевязали.

Только месяц спустя Гильда узнала, как девочка потеряла кисть.

Екатерина Давыдовна пилила со своей напарницей деревья, а малолетки срубывали ветки и сносили в кучу, чтобы сжечь.

Десяток огромных сосен лежало на земле. Пилильщики заканчивали рубить просеку, а девчонки стояли около котла, мешали кашу.

Ида бросила свой топор на пенек и он хорошо вошел носиком в древесину. Напевая песню, пошла помешать кашу. Правой рукой взяла ложку, сняла крышку, положила на тряпочку, опустила руку на пенек, около которого стояла.

Больше она ничего не помнила. Огромная сосна упала на землю, задев топор и подбросив его с силой вверх. Топор упал на пенек, отсек ладонь. Давыдовна услышала крик, прибежала, подняла девочку, наложила жгут, отрезав висевшую часть руки.

Охранница молча смотрела, как пострадавшей оказывают первую помощь, потом послала за врачом. Гильда упросила начальника охраны оставить спасительницу пострадавшей помогать ей.

Маленькая дружба завязалась у Гильды с вохрой. Но это длилось недолго. Их снова отправили на лесосплав выше их участка.

Лагерь был чисто женский, в нем находились спецопасные, уголовницы и вышаки. По численному составу немцев было вдвое больше остальных, а вышаков десятая часть.

Они контролировали все: от столовой до параши. Вновь прибывших приучали к новому лагерному режиму по-своему: заставляли вне очереди мыть полы, убирать и чистить картошку в столовой, содержать в чистоте парашу.

Бараки были длинные, с невысокими узкими окнами, через которые легко могли пролезть только девочки-подростки.

До войны на лесосплаве работали только враги народа, которые в начале войны ушли добровольцами на фронт. На смену им прислали вышаков. Многие пытались убегать, но дня через два-три беглецов привозили в лагерь, ложили штабелем перед входом в столовую. На жестокость охранников вышаки отвечали массовым бегством.

Беглецов вохра не искала, только оставшихся заставляли выполнять их норму. После третьего массового побега раненый "враг народа", трижды ранее бежавший, за что получил вышку, вернулся на лесосплав.

Кузькин, придерживая здоровой рукой раненую, рассказывал, что они быстрым маршем в первую ночь прошли более пятидесяти километров.

- До первого привала мы не встретили ни одного человека, а на втором - заметили охотника. Уставшие, мы легли отдохнуть. Но не прошло и получаса, как нас начали отстреливать охотники. Кто пытался уйти вперед, были подбиты, словно дичь лесная.

Не зная леса, я блуждал, вышел на след просеки, услышал стук топоров. Бежать нам некуда: вокруг тайга да охотники, которые ищут и отстреливают нас.

До прибытия спецопасных угнали поэтапно мужчин в шахты, а их труд переложили на плечи женщин.

В бараке привыкли к тому, что Екатерина Давыдовна называла Гильду дочкой, а та ее матерью. У немцев было много семейных в бараке и разного возраста.

Гильда несколько раз чистила картошку, мыла полы за Великаншу-вышака. Ее руки, привыкшие к труду, быстро справлялись с работой, подбадривала тех, кто с ней работал с кислой миной.

Она всегда пела, повсюду поддерживала дух девочек. Мать вышаки не трогали и это радовало Гильду. За ее малюток больше переживала свекровь, чем мать.

- Не унывай, мама, меня Роберт учил: когда враг сильней тебя и ты не можешь одолеть силой, одолей умом. Врага можно убить песней. Их немного, всего шестеро в нашем бараке.

Спор с Мотрей, державшей барак в своих руках, произошел случайно.

Гильда пошла на кухню перевязать палец. У поварихи на указательном пальце появился волос. Бабы говорили, чтобы в лагере искала бабку, которая умеет лечить шептанием волос, да где ее найдешь среди такого грязного люда?

Лекарств не было, не было и бинтов. Повариха говорила, что ее бабка волос вылечила пятаком, раскалив на огне добела, приложив к стержню болячки.

- Ты, Гильда, хоть и не настоящий врач, но фельдшер. Если способ выжигания не поможет, отрежешь мне палец. Хоть у меня и вышка за то, что я своего мучителя по котелку кочергой огрела и он ума лишился, еще хочу жить.

Женщины-знахари нашли в лесу траву от ожога и принесли в день выжигания.

Час настал, повариха легла на пол. Женщины, всунув в рот кляп, прижали бедняжку к полу, положили белый пятак на палец. Опухоль сгорела, посыпали травки, положили больную на широкую длинную лавку.

Больная не стонала, не жаловалась на боль, только попросила сменить штаны. Бабы засмеялись, застучали ложками, крышками.

Больная после операции была вся мокрая, но штаны сухие. После шока больная встала, залезла в корыто, помылась.

Заставив больную поесть, участники операции провели ее в барак.

Посередине барака стояла Великанша, кричала, ругалась, била в зад того, кто мыл полы. Увидев, что мать моет полы, Гильда подошла, забрала тряпку:

- Отойдите, мама, я помою пол.

Намочила тряпку водой, запела, стала мыть.

- Я тебе, немецкая сука, попою. Что, издеваешься?

- Не издеваюсь, а пою. У меня есть два карапуза. А у тебя, атаманша, кроме брюха, есть что-нибудь? Или ты сукой не была? Бездетная?

Хладнокровный ответ и наглый вопрос вскипятил Великаншу.

- Какое ты имеешь право меня сукой называть? Да знаешь кто я такая?

Гильда выжала тряпку, спокойно посмотрела на вспотевшее лицо грубиянки, спокойно сказала:

- У меня в доме остались мои близнецы-малютки, помогла бы мне сучкой стать, я мигом оказалась бы дома и меня не отстреляли бы охотники.

Это уже был наглый вызов. Две ее подружки, выбежав вперед, бросились на Гильду.

Гильда отскочила в сторону, рядом мывшие пол подсунули под ноги ведра. Екатерина Давыдовна развернула мешковину, надела на голову Великанше, вылив сверху ведро воды.

Вошедшая на крик охранница остановилась у порога. Пока три жабы поднимались, подростки принесли воды. Перед вохрой образовалась живая стена спецопасных.

Увидев, что спецопасные взяли верх, вохровцы вышли. Уголовницы зло смотрели на стоявших, они были мокрые, грязные, словно хрюшки, вылезшие из дождевой лужи.

Больная застонала, Гильда подошла к ней, села рядом. Екатерина Давыдовна, обойдя лужу, выругалась: "Какой черт налил столько воды! Если вы, то поскорее мойте, а то останетесь без ужина и не дам воды помыться".

Вначале толстушки хотели силой пробить дорогу, пойти в столовую помыться теплой водой, но, получив несколько ударов по своему жирному телу, отошли назад.

Затаив зло и обиду на баб, они медленно мыли пол. Малышка, у которой они часто переворачивали ведро, прыгнула на атаманшу, выжимавшую тряпку. Она упала, попала головой в ведро. Почувствовав, что ответ дать не может, заклюют бабы, со злостью продолжала мыть полы.

Дежурные разносили еду, только на столик вышаков никто не принес еды. Повара отказались дать теплой воды, пригрозив, если войдут в столовую, ошпарить словно свинью.

Вошла дежурная-вохровец, подошла к Гильде: "Твоя работа?" - показав пальцем на больную. - Ты врач?

- Работала с мужем на шахте в больнице для вохровцев.

- А как попала сюда?

- Из шахты отпустили рожать, родила дома.

- Это я слышала. За нарушение порядка завтра в карцер на пятеро суток. Посидите вдвоем в одной берлоге, но в разной конуре.

Берлогой называли клетку два на два и посередине ее яма. Если провинившуюся бросали в яму, сверху закрывали решеткой. Яма была узкая, в ней нельзя было ни сесть, ни прилечь, ни на коленки встать. Даже нельзя было руки вверх поднять.

Человека, простоявшего трое суток, вынимали в полусознательном состоянии.

Если в клетку бросали двоих противников, они начинали драки, один из них падал в яму, а второй оставался наверху.

Лежачего не бьют, так как после падения в яму механически закрывалась крышка с маленькими решетками.

Утром во время подъема вошла вохра, увела Гильду. На улице стояла Великанша.

- Слушай и запоминай, фашистка, если ты попадешь в яму, я сорву решетку и скручу тебе шею. Сегодня тебя сторожили десятки глаз, а там мы будем один на один.

Трое суток - это большой срок, двое врозь, один в яме, второй наверху, в третий - вместе. Моли бога попасть в яму первой, умереть без страха и мук.

Вохра стояла и смеялась, как Великанша гонялась за Гильдой. Тоненькая и юркая, она едва успевала в двухметровой клетке уклоняться от ударов. Ударив Великаншу в глаз, Гильда прыгнула в яму. Великанша всунула ногу, хотела задержать закрытие крышки. Ей удалось носок всунуть в щель, но секунду спустя она закричала. Упав на пол, она начала выдергивать ногу, но это ей не удавалось. Расставив широко коленки, она хотела сломать решетку. В ее тело вошло десяток мелких иголочек, когда она просунула руку в окошко решетки.

Ее рука стала кровоточить, нога онемела. Она заплакала.

Гильда упала в яму. На ее счастье обе руки были опущены и она не получила ни одной царапинки. Женщины, побывавшие в яме, дали ей пару мужского теплого белья.

- Надевай, не стесняйся, что будешь выглядеть овальной. Тебе сутки в яме покажутся вечностью. Прыгай поскорее в яму. Яма - это твое спасение!

В яме было темно. От страха тряслись ноги, руки. Ей казалось, что Великанша вот-вот вырвет решетку и вытащит ее из ямы, разорвет на куски.

Крик наверху усиливал страх, потом она почувствовала, как капелька воды капнула на лоб, побежала по щеке, по губам. У нее пересохло в горле. Облизав губы, ощутила вкус крови. Хотела поднять руки, но они уперлись в стенку. Несколько раз повернулась на месте.

Вспомнила своих крошек, заплакала, закричала вслед за Великаншей. Но это длилось недолго, новые капли крови подсказали ей, что это не ее кровь, а кровь врага.

“Ну что же, пусть подохнет, тем лучше, отстою свои сутки, отлежусь наверху”. Но страх от того, что ты не можешь двигаться, сковывал тело, ей стало холодно. Теперь не капелька крови, а маленький ручеек скатился с ее верхней губы.

Страх сковал мысль. Человек, потерявший способность мышления, становится беззащитным. Ее голова уперлась в холодную стенку и лоб упирался в острые шероховатые стенки. Осторожно ощупала лбом стенку. Порезаться нельзя, можно только поцарапать кожу.

Вспомнила мужа, как он учил не терять надежды, бороться за жизнь. Человек не должен стоять на месте, он должен всегда двигаться. Она медленно стала поднимать ноги, потом опускать, делая круг в своей западне.

Ни один лучик не попадал в яму, здесь царил мрак. Стала топтаться, повторять одни и те же слова: мне лучше, мне не страшно, здесь я не одна.

Упавшая новая капля крови напомнила, что наверху ходит Великанша. Она прислушалась, наверху был какой-то шум. Набрав в легкие воздух, она закричала. Ей стало страшно, она слышала не свой голос, а что-то другое, нечеловеческое, неземное.

Человек, попавший в ловушку, ищет способ выбраться. Гильда знала, что она в ловушке, из которой ее могут только вынести. Она не имеет ни окон, ни дверей.

Это искусственная могила, из которой ни звука не слышно. Здесь есть усилители и преобразователи звука, которые ее крик, голос превращают в рев.

Связаться со своей противницей ей не удавалось, сколько бы она ни пыталась. Она слышала какие-то странные звуки, но только не человеческий голос.

Ярына, просидевшая в этой клетке трое суток, просила ее не натягивать на лоб платок. Упираясь в стенку, он упадет с головы, потом не наденешь. Запомни, ты там будешь вольно связанная, напутствовала подруга.

За сутки Гильда повторила все запомнившиеся стихотворения, перепела все песни, медленно топчась на месте.

Ее вытащили из ямы и вместо нее опустили лежавшую рядом Великаншу. Вохровцы вышли, в клетке было светло. Наклонила голову над ямой. Перед нею была вся в крови решетка, а внизу - темнота.

В клетке можно было побегать, попрыгать. Сделав несколько приседаний и прыжков, почувствовала в ногах боль.

Сколько она стояла и когда уснула, не могла сказать. Только услышала как вохровцы положили около нее тело Великанши и вышли. Они громко говорили, спорили, кто быстрее очухается, кто из них кого прикончит.

Клетка выживания была одним из самых тяжелых карцеров. Человеку не давали пить, есть. Кто попадал первый в яму, набирался сил. На третьи сутки первый пришедший в себя, увидев лежавшего своего противника, прокусывал ему вену, пил кровь. Оставшийся в живых долго мучился, потом сходил с ума.

Огромная туша пошевелилась, повернулась на бок. Гильде хотелось есть, ей хотелось вцепиться в горло Великанши, выпить крови.

Вспомнила, как отец делал вино, которое нельзя по внешнему виду отличить от крови. Попавшая на белую рубашку капля вина напоминала каплю крови, отстирывалась плохо, как кровь.

Те капли, попавшие в рот, манили, притягивали, словно магнит. Она вспомнила слова побывавшей в яме: потом сделаешь то, что сделала я... Многие побывавшие там сходят с ума и больше уже не бывают вожаками.

Гора снова зашевелилась, протянула руки к Гильде, она закричала, ударила каблуком в лицо. Взревевшая туша на коленках подползла к своей жертве. Отскочив в сторону и встав на ноги, она снова ударила в лицо.

Вспомнила слова своей предшественницы: сделаешь то, что сделала я!

- Нет, я не людоедка! Я не кровосос! - закричала во весь голос.

- А я выпью, высосу всю твою кровь и утолю жажду! Ты попала, девочка, туда, откуда такие, как ты, уже не выходят!

- Я хочу пить! - заорала гора мяса, из рук которой начала сочиться кровь. Облизав языком руку, она встала на сдавленную решеткой ногу, заорала и упала.

Опираясь одной рукой, подползая на коленках, атаманша схватила здоровой рукой за одежду Гильду. Гильда упала ей на плечо, ткнула пальцем в глаз.

Взревев, словно зверь, не видя ничего, Великанша снова поползла за своей жертвой.

Гильда стояла по одну сторону ямы, Великанша - по другую.

Как слепой, израненный зверь, уловив стук каблуков своей жертвы, снова набросилась Великанша на Гильду. Здоровой рукой уперлась в решетку, решетка наклонилась вниз, а вслед за ней полетела вниз головой Великанша.

Гильда не услышала ни крика, ни удара падавшего тела, только поток воздуха, вышедший из ямы, развеял локоны волос.

Жертву из ямы не вынимали, как думали отбывавшие в "клетке выживания". Сбоку была дверь, через которую вываливался потерявший сознание человек. Его приносили, когда его враг был опущен вместо него или лежал без чувств.

Гора мяса упала в яму, когда вохровцы расселись на скамейке, ждали исхода боя двух куриц, которые оказались одна дохлее другой.

Дверь колодца закрывалась плотно, но не была закрыта на задвижку. От колодца их чуть обдало ветерком, дверь открылась, оттуда выпала гора мяса.

Изо рта и носа шла кровь, руки, ноги кровоточили. Вохровцы позвали спецопасных, работавших около них. Привыкшие видеть жертву с прокушенной веной или артерией в "клетке выживания" удивились, что шея цела, ни единой царапинки, только правая нога и рука кровоточили.

- Отнесите в мертвецкую, помойте и закройте.

По уставу "клетку выживания" после выноса покойника мыли, а оставшийся живой уходил в барак.

Женщины отнесли пришибленную в мертвецкую, взяли ведра, тряпки, чтобы смыть кровь в клетке.

В углу сидела победительница, плакала, чуть всхлипывая.

Бывали случаи, когда оставшаяся в живых бросалась на убиравших клетку. Для такого случая была построена рядом вторая, где уборщицы, закрывшись, ждали, пока выйдет оставшаяся в живых.

Увидев, что дверь открылась и женщины в испуге смотрят на нее, она встала, вышла, подошла к решетке.

Хищницы, выходившие из клетки, были всегда в крови, измученные, изодранные, со звериным взглядом. А эта вышла чистая, без кровинки на теле и одежде, только уставшая и с испуганным лицом.

Увидев, что женщины отшатнулись от нее, когда она протянула руку к решетке и ощутила, что дверь не закрыта, Гильда вышла на улицу.

От долгого стояния и мелких шагов болели и ныли ноги. Голова закружилась от голода. Она услышала множество голосов, держась за стенку, чтобы не упасть, пошла туда, откуда шел звук.

За перегородкой стоял стол, на столе бутылка и закуска. Отломив кусочек хлеба, пожевала, но жевать не могла. Во рту было сухо и хлеб резал живое тело. Она не могла сказать, что это такое, но как врач подумала: пока ноги держат, нужно выпить глоток воды.

Гильда оступилась и чуть не упала через ведра с водой, которые принесли технички. Она была в здравом уме, с холодным рассудком.

Взяла со стола стакан, набрала полный воды, начала пить глотками, откусывая кусочки хлеба. Выпив стакан воды, налила водки. Доела содержимое консервной банки, стала открывать кастрюли. В одной из них была овсяная каша, ела снова не спеша...

Женщины, увидев, что спецопасная ушла, спустились за ведрами. Они встретились лицом к лицу.

Одна сидела спокойно, ела, две другие в испуге смотрели на нее.

- Чай есть? - спросила Гильда. - Хочу пить, хочу есть, но боюсь расстроить желудок.

- А ты не того? - женщина показала ей пальцем на свой висок.

- Уже прошло! Сама думала, что рехнусь, когда эта гора набросилась на меня. И в глазах не бегают мурашки. Еще бы небольшой кусочек мяса и можно прилечь. Страх прошел, жажду и голод утолила.

Женщины показали на кулек вохры: "Это их ужин. Если они узнают, нам будет плохо".

Гильда отрезала кусочек медвежатины, разделила на три части.

Женщины отказывались, но, увидев широко раскрытый рот хищницы, начали кусать, проглатывая нежеваные кусочки.

Гильда разлила содержимое бутылки в три стакана, подала трясунам. Женщины пили, руки их дрожали, зубы стучали о стакан.

Бабам предложила квашеной капусты, сама доела медвежатину, запила чаем, чуть откусив кусочек сахару. Остальной сахар положила в карман.

В лагере, кроме трех вохровцев и двух дежурных, обслуживающих "клетку выживания", никого не было.

Спросив, куда отнесли тело усопшей, показала им на ведра. Женщины схватили ведра, побежали в клетку.

Мертвецкая находилась рядом с ямой-каталажкой. В нее заносили покалеченных и убитых при повале леса.

Широко открыв двери, она подошла к своей бывшей противнице, взяла здоровую руку, послушала пульс. Сердце билось, но угасало, жертва была холодна, голодна, ее мучила жажда.

Она вернулась в “клетку выживания”, взяла фляжку с чаем, стала поить “покойницу” до тех пор, пока фляжка не опустела.

Пальцы ноги, прижатой решеткой, были отдавлены и болтались. Рука была вся изрезанная. Зашла в барак, забрала свою медицинскую сумку и две простыни.

Вохровцы, услышав, что победительница поделилась с ними ужином, пошли в мертвецкую, решили посмотреть, как она добивает свою жертву. Три статных красивых девушки осторожно подошли к двери. Больная лежала на соломенном матраце с перевязанной рукой и ногой. На тумбочке лежала их фляжка из-под чая.

Здесь же в небольшой коробочке лежали пальцы ноги.

- Выживет пострадавшая или нет? - спросили друг друга вохровцы.

- Ей нет еще сорока, бабы в эти годы самые живучие. Это их вершина. Еще пять - и они становятся домашним рабочим скотом, - сказала одна охранница.

- А у мужика где вершина? - спросила вторая, потрогав пальцы ног, лежавших в коробочке.

- У мужика в тридцать. До тридцати мужик должен достичь своих вершин. Бабам бог жизнь продлил и их выживаемость. Это за их муки душевные и физические.

- Эта вожаком больше не будет, как вожак она умерла, но душу мужику еще сможет согреть.

- Какие там мужики, - проговорила третья. - Тут на свободе и то видишь мужика только во сне. Хотя бы морковку кто-то занял на один день, ноги свинцом по ночам наливаются.

Гильда вошла в столовую в то время, когда женщины окончили мыть посуду, сели попить чай перед приходом с работы каторжан, выселенцев. Она долго промывала раны своей противнице, больше выпачкалась в крови, чем во время драки. Это была не драка, это была борьба не на жизнь, а на смерть.

Встав на пороге столовой, почувствовала, как закружилась голова, по телу пробежали мурашки. Хотела крикнуть женщинам, позвать на помощь, но язык не слушался.

Ее раздели, осмотрели тело, положили в бочку с водой. Молча обмыв тело, переодели одежду. В столовой было семь женщин, готовивших еду заключенным. Подсобников чистить картошку, мыть полы в столовой давали только вечером из числа провинившихся. В комнате отдыха, где женщины, оторвавшись от котла, могли чуточку отдохнуть, стояла металлическая койка, на которой когда-то спало начальство лагеря. Туда занесли Гильду, уже спящую.

Повар, получившая вышку еще до коллективизации, до врагов народа, не помнила случая, чтобы из клетки выходил человек в таком виде. Вожаки дрались, боролись за свою жизнь калеча друг друга. Оставшийся в живых приходил тоже израненным и искусанным. Побеждал тот, у которого были сильные мышцы, острые зубы и когти.

Лежавшая не убила свою жертву, не утолила жажду кровью своей жертвы. Ее тело пахло йодом и водкой, а со рта не выходила кровь со слюной.

На территорию "клетки выживания" каторжане боялись ходить. Изредка забегали в мертвецкую, куда относили отдать богу душу пришибленных деревом. Охрана труда была поставлена на высоком уровне, за ее нарушение сажали в карцер на стакан воды и ломоть хлеба. Отсидевший пять суток на воде больше не возвращался на работу, его уносили на покой.

Кто нарушал правила охраны труда, тот приписывал себе смерть. Здесь не лечили, здесь добивали. Хочешь жить, борись сам, выживай - это твое право.

Екатерина Давыдовна, помыв руки, увидев, что охраны нет, отодвинула доску в заборе, пошла в мертвецкую. Она услышала запах йода и увидела поверженного и израненного вожака с перевязанной рукой и ногой. Дочки нигде не было. Вохра никогда не перевязывала и не уносила покалеченных, а заключенным разрешалось только относить пострадавшую.

Стало на душе легче, словно камень свалился с плеч. Она защитила себя, сумела выйти живой и перевязать своему противнику раны. В коробочке увидела пальцы, они были придавлены. Роберт обучал Гильду искусству лекаря, показывая атлас, говорил: "Самая тяжелая рана, самая тяжелая боль - сдавление". Человек видит, человек ощущает сдавление, но ничем помочь не может. Он кусает губы, руки. У сдавленной была искалечена рука. Что упало на несчастную, чем могло отдавить так пальцы?

Екатерина Давыдовна подошла к столу, села обедать. Она обратила внимание на то, что в ее чашке было больше гущи и плавали мелкие кусочки мяса. Толстушка, стоявшая у раздаточного столика, ей улыбнулась и показала ковшиком в сторону двери.

Порядок в столовой был строгий. Входили и выходили строем и при выходе один из сидевших за столом относил грязную посуду. За любое нарушение наказывали.

Как проскользнуть незамеченной на глазах у вохры в комнату? Около их столика сидели суки вожачки. Одна из них бросила корочку хлеба в Екатерину Давыдовну, вторая съехидничала.

- Твою козочку вечером отнесут в мертвецкую на упокой, а мы в честь победительницы выпьем вечером за этим столиком.

Все знали, что ни победитель, ни побежденный не приходили в столовую, они отлеживались в мертвецкой. Из них один оставался, очухивался в бараке или сходил с ума, возносился в небо другой.

Не только сказала, а и толкнула. Нервы были на пределе. Мать, вспомнив, как дрались за ее дочь, ударила бросившую в нее корочку стульчиком по голове, вторую, схватив за косу, повалила на землю, всем телом навалилась на свою жертву, придавив ей горло ножкой табуретки.

Начальник лагеря доложил, что победительница свою жертву не убила, а оказала первую медицинскую помощь, где-то спряталась или упала без сознания - отлеживается.

Капитанша вошла в столовую, когда вожаки были у ног на вид хрупкой, статной заключенной.

Поверженная в испуге смотрела то на начальницу лагеря, то на свою душительницу, которая, несмотря на то, что капитанша наклонилась над ней и положила на нее руку, не отпускала свою жертву.

- Идите отдохните, у вас еще на это есть время, я разберусь с этими двумя.

Женщины образовали круг. Когда началась драка, хотели насладиться новым зрелищем. Увидев капитаншу, зная ее жестокий нрав, ждали, что вырыгнет из своих красивых уст эта большевистская баба. Она жила с вохрой в одном бараке и, как все заключенные, грезила по ночам о мужской морковке. В этом отношении она была чиста, чище, чем десятки стоящих здесь. Разве позволяла недозволенное, когда исчезала на несколько дней на своих тяжеловозах, которые стягивали упавшие и застрявшие на верхушке спиленные деревья.

Услышав, что приказано идти, Екатерина Давыдовна, не поднимаясь, поползла между стоящими, поднялась за их спиной, вошла в комнату.

На кровати лежало ее дитя, оно мирно спало. Гильда во сне улыбнулась, почесала рукой около уха. Мать заплакала, это были слезы радости. Из столовой вышла последняя группа, ударили в рельс: пора на работу.

Поверженные вожаки были отправлены в "клетку выживания" на двое суток. Им разрешила начальница выдавать булку хлеба на двоих в сутки и полный кувшин воды. Через двое суток на новой просеке появилась Гильда со своей матерью. Они взяли пилу, начали пилить. Две поверженные вожачки, состарившиеся, чуть сгорбленные, за всеми пилильщиками обрубывали ветки.

Начало темнеть. Гильда с матерью зашли в столовую, взяли теплого супчика, пошли в мертвецкую поить ожившую, но еще не окрепшую противницу.

Она была крепкой женщиной, со здравым рассудком. Едва встав на ноги, опираясь на палочку, она шла в столовую, садилась на стул, мыла посуду, чистила картофель.

Характер и нрав изменился, стала кроткой и послушной. Когда раны на ноге зажили, перестали сочиться, ее отправили в деревню на вечное поселение.

В лагере не болели, не было больных. Покалеченных отправляли выздоравливать в тюрьму. В лагере было тяжело физически и психологически, но намного легче, чем в тюрьме, в которой сидишь, заживо гниешь, а в лагере ты чувствуешь себя человеком. Здесь свобода мыслей, свобода движений.

Многие вышачки просили украсить их лагерь мужской половиной, но начальница была строгая, не разговорчивая.

- Нет мужиков, мужики ушли на фронт.

Бабы уцепились за слова капитанши, стали ей пороги обивать: пошлите на фронт... Зная женскую болезнь по себе, она делала вид, что злится, выгоняла просительниц, запрещала впускать на прием по пустяковым вопросам.

Проснулась капитанша впервые такой потной и с тревогой в душе. Сон был плохой, такие сны она отгоняла прочь, либо зажигала лампу, наливала в тазик воды, подмывалась. Успокаивалась, но не надолго. Она не думала обо всем этом, но божий дар "согрешить" каждую ночь сковывал ее тело.

Она перечитала всю литературу о женщинах-одиночках, об их терпении, самовнушении и лечебной гимнастике. Гимнастика помогла: она выглядела словно школьница, с высокими стройными ногами, с сильно вздутыми грудями. Но внутри все пекло. Ей хотелось женского счастья.

Капитанша вспомнила свою подружку, над которой она смеялась. Три года они были в дальнем женском лагере. За сотни километров ни одной живой души. Притворилась Валя, что по-женски заболела, отпросилась поехать к врачу. Зима, метель, дороги нет, одни звери вокруг. Валя взяла лыжи и ушла в девственный лес, но не пошла больная к врачу, а пошла в ближний мужской лагерь. Три дня прятали ее там мужики: поправилась! Вернулась!

Об ее отсутствии знала только одна капитанша. Искали Валю вохровцы, посетившую мужскую обитель. Многие лагеря сделали двойную изгородь, чтобы не залетали пташки. Кто мог догадаться, что вохровка пуд свинца сбросила среди каторжан.

Услышав, что спецопасная только родила близнецов и хорошая медсестра, начальница притворилась больной.

Гильда только прикоснулась своими руками к телу больной, а у нее течка. С начала войны баба не была с мужиком. Хотела сказать, что здорова как бык, но, зная женские слабые места, начала гладить ее нежную кожу, где ущипнет, где сделает массаж. Раскраснелась больная, вначале словно мертвая лежала, прислушиваясь и охая от удовольствия, потом расслабилась.

- У нас одинаковые болезни, я тоже заболела этой болезнью, как потеряла мужа.

С того дня Гильда ближе познакомилась с капитаншей. Узнала, что имеет двух детей, которых воспитывает бабушка, муж где-то на Кавказе выздоравливает после ранения.

Капитанша была старше Гильды наполовину и на столько же моложе ее свекрови. Понравилась она ей, пообещала вернуть в подхоз.

В последние дни стала злой, сердитой, придираться стала по всем мелочам. Запрягла лошадей, забрала с собой Гильду с матерью и поехала выздоравливать.

Бабы слушали о ее болезни, смеялись до упаду.

- А что нам, сидящим в клетке, делать? - спросила мать.

- Вы, Екатерина Давыдовна, не осудите меня, еще ни разу не изменяла я мужу, вышла девкой, родила двоих. Работали вместе в лагерях, чего таить, мужик и есть мужик. Не знаю, мой бегал или нет, но чужих я многих заставала, занимающихся любовью даже в туалете.

А тут сама заболела, не спала с мужиком со дня ухода его на фронт.

Наши лагерные делают колбасу из каши и успокаивают свою плоть, а мне кажется, это грех. Вот и мучаюсь. Отправлю вас домой, других - в каменоломню, по просьбе к мужикам, а третьих, кто посмирнее - на ремонт железной дороги. Обещают дать отпуск, но я мало в это верю.

У Робертуса были огромные связи, через своих знакомых вохровцев и работников КГБ, бывавших в его подхозе, разыскал всех, кто приехал с ним на выселки. Чужих нашел, помогая, чем мог, а вот своих потерял.

Знакомые за рюмкой водки выбалтывали секреты: на лагеря наложен гриф "С" или "СС". Робертус решил поступить по-другому.

Напивался с вохрой и работниками первого отделения, девятого отдела, рассказывал, как он одинок, как тяжело без жены, без снохи воспитывать внуков.

Его плач услышали вохровцы по сплаву леса и он нашел место, где и в каких приблизительно лагерях должна быть его жена со снохой.

По сквозным, по проходным лагерям, где женщины работали не более года, таких не было. Оставались лагеря в верховье реки. Край разрастался, было построено много заводов и фабрик, повсюду работали спецопасные, привезенные как спецопасный контингент. А это, значит, земляки.

Там, где дымились трубы, где ночью, словно днем, было светло, стоял гриф. Заговори с незнакомым человеком - и ты обеспечен вышкой на всю жизнь.

Однажды спросил он у незнакомого о лагере в верховье реки и его вызвали.

Три дня допрашивали днем и ночью, откуда он знает о существовании сверхсекретных лагерей. Он устал от вопросов, от побоев. Мысли в голове роились разные и он вспомнил, как с Робертом и инженером поднялись на большую гору темной ночью, где был выход из шахты, и увидели десятки строящихся объектов.

- Я все вам скажу, я все вам покажу. Любой здешний или приезжий, поднявшись так высоко, скажет о большой сибирской стройке. А кто ее строит? Мы, немцы, мы, спецопасные, вместе с вышаками.

Старого выпустили под слово, что не будет больше спрашивать и искать своих.

- Партия знает, что делает, партия вернет вам вашу жену и сноху.

Его сняли с работы, поставили присланного из района. Техника стояла, хозяйство стало разваливаться. Те, кто назначал, кто снимал его с работы, снова пригласили возглавить спецхоз, теперь в качестве директора совхоза.

Он выходил из райкома в стрессовом состоянии, желал всем смерти. Секретарь райкома почему-то не гавкнул при выходе его из кабинета, а, погрозив пальцем членам бюро, молча проводил его.

Робертус услышал "война, мы все кого-то теряем, нужно уметь смотреть правде в глаза и не спешить с выводами. Жизнь нас рассудит".

Следователь, который вел дело и оставил на его лице свою печать - еще розовый рубец - остановил его.

После стольких переживаний и неудач появление следователя вызвало внутренний гнев. Ответить грубостью на то, что поздоровался некультурно и улыбаться своим мучителям нельзя. Ради внуков нужно терпеть.

- Вы помните те огоньки, которые мы видели на горе? - спросил следователь.

Немного подумал, не поняв, к чему клонит этот страшный человек, ответил: "Работая на шахте, я ими любовался, словно закатом. Потому что закат я встречал большей частью в забое".

- Заката вам не желаю, вы выстояли, вы доказали свою правоту, благодаря своему усердному труду. А вот огоньки ваши горят! Думаю, вы не откажете в любезности посидеть со мной часок, пока они появятся.

Деньги Робертус берег пуще глаз, их дала ему жена перед дальней дорогой. Для карапузов не жалел он ничего, лишь бы были сыты и здоровы. - А на выпивку хрен дождешься от меня, сучка кэгэбэшная. Я и так ношу твой знак, - промелькнуло у Робертуса.

Пивом следователя угостили знакомые. Рад был не пиву, а что старый остался с ним. Час прошел скучно, разговор не клеился и вдруг следователь улыбнулся, показал на телегу: "Идите, ваши светлячки приехали!".

Встал и ушел прочь.

Следователю нужно было сказать, что о нем спрашивал полковник, лечившийся в здешнем госпитале, и Москва интересовалась им. Побоялся, ждал, в какую сторону сдвинется чаша весов.

Вечером узнал, что полковником оказался брат начальницы лагеря, которую боялось местное начальство. Баба красивая, здоровая, бойкая, не умеет иногда сдерживать свой гнев. С ней не спорили, а старались поддакивать и отправляли в самые скверные лагеря, которые в ее подчинении становились примерными в глазах высшего начальства.

Скольких немцев он отправил на вышку, сбился со счету. В этом деле его считали виртуозом, а вот со старым сплоховал, не мог раньше петлю набросить на шею и отправить мыть золотишко подальше от своих энгельсовцев.

Дом у начальника был рубленый, из первосортного леса, с петухами, резными окнами, с высокой изгородью. Строили этот дом два вышака. По лагерям прошел слух, что два отпетых головореза убежали, прихватив казенные деньги.

Человек с деньгами и хорошими документами неуязвим. Начальница, тогда молоденькая девушка, только вышедшая замуж, работала с мужем в городском лагере вышаков, возвращалась домой.

Вся милиция и войска ВВ проверяли каждого незнакомого человека. Она увидела за ларьком двух беглецов, которые ели хлеб с простоквашей. Украсть столько денег и так питаться... Ни один уважающий себя вор позориться не будет.

Беглецы, увидев, что к побегу пути отрезаны, искали, где можно до лучшего случая отсидеться.

Идти позвать милицию? А если не они украли деньги? Решила пойти на хитрость.

Молодожены заложили фундамент дома, заготовили лес, окна, двери, а вот рабочей силы - никого!

Недолго думая подошла к жевавшим, спросила: “Вы не те парни, которые строят дома?”.

- Мы! - ответили беглецы.

Зорко следили за строящими дом, за теми, кто работал у кассы, кто охранял беженцев.

Деньги нашли. Молодцов раньше срока выпустили, а за честность хозяйки вышаки срубили отличный дом.

Радость была двойной. Отец встретил жену со снохой, а хозяйка дома - брата.

Женщины готовились к застолью. Мужики пилили дрова, вели беседу. Полковник рассказывал о своей жене, о том, как она его спасала, что она ему подарила сына.

Екатерина Давыдовна познакомилась с Елизаветой Павловной, матерью начальницы. Обе быстро сдружились, разговаривали обо всем друг с другом.

Стол был накрыт, подвинули скамейки, решили пригласить мужчин. Екатерина Давыдовна понесла в спальню костюм полковника, из него выпала фотография.

- Это мой последыш, найденыш со своей женой и сыном.

Екатерина Давыдовна побледнела, на фотографии была ее дочь Эльза. Чтобы скрыть свое состояние, слезы, попросила извинения, что оставляет хозяйку.

- Пойду приглашу мужчин, вдохну немного свежего воздуха, что-то стало плохо.

- Иди, милая, - ответила хозяйка, - столько напрыгалась на телеге и так уже долго стоишь на ногах.

Екатерина Давыдовна позвала мужа и все рассказала.

- А я-то думаю, откуда его знаю, значит, это нас он сопровождал в ссылку. Вот что он нам хотел сказать, что любит нашу дочь.

Спецопасные побоялись за свое дитя, не сказали зятю, кто они, боялись еще жестоких сталинских законов. Рано утром, поблагодарив за гостеприимство, уехали домой. Фотографию оставили на окне, чтобы не иметь дома никаких улик.

Немцы проигрывали войну, а с каждым поражением прибывали все новые военнопленные. Особоопасных женского пола отправили в места первого поселения, где оставались родственники, знакомые, а лагеря заполнялись пленными.

Совхоз разрастался, получили новые трактора, сельхозмашины. Робертус днями и ночами не бывал дома. С фронта привозили все больше раненых, для которых совхоз поставлял свежие овощи.

Основным шефом была шахта, которая давала необходимый материал на постройку теплиц. Женских рук было в избытке, а вот мужских... Мужчины отсутствовали. Те, что были, вымерли, остался только Робертус.

Вопрос пополнения совхоза мужской силой стоял на повестке дня в райисполкоме и на шахте.

Маленькая больница в шахте на несколько коек превратилась в огромное трехэтажное здание на несколько сот человек. Первый год больница была отдана под госпиталь, потом управление шахты построило сеть военных госпиталей. Здание отдали местной шахте, одно крыло было оборудовано под больницу, второе - под санаторий.

Робертус уговорил главврача раненых солдат отправлять на выздоровление в совхоз.

Этот опыт не решал проблему мужского пола. Население в основном немцы, особоопасные, без права передвижения. Требовалось решить вопрос другим путем, путем возвращения домой мужчин, угнанных на каторгу.

Они работали по всей Сибири, их было полным-полно во всех лагерях. Робертус написал письмо в первое отделение девятого отдела УМГБ, занимавшееся спецпереселенцами.

Описал свой маленький подхоз, превратившийся в большой овощной совхоз, поставляющий стране круглый год овощи. Вопрос о воссоединении семей ставился неоднократно, но сегодня он стоит острее, чем когда-либо. Предприятия и совхозы становятся моногамными. На одном предприятии много мужчин, а точно на таком же - женщин.

Письмо в УМГБ не дало ожидаемого результата, но многие руководители задумались. На их фабриках и заводах работают спецопасные, без каких-либо прав. За работу не получают зарплату, только еду и одежду.

На фронте прошел огромный переворот, благодаря миллионам спецопасных, которые работали на фронт, на победу.

Таких, как Робертус - миллионы. Не сегодня - завтра они объединятся и потребуют возвратить им их семьи.

Робертуса снова вызвали в райисполком и милицию.

Следователь вежливо встретил директора, на груди которого сиял орден за его доблестный труд.

- Вы писали письмо?

- Писал, гражданин следователь! Если вы меня вызвали, чтобы устрашить, запугать, не выйдет. Через год, два окончится война и вам все равно придется соединить семьи. Я не о себе беспокоюсь. - Увидев безразличное лицо следователя, решил пойти на хитрость. Нельзя взять силой, нужно одолеть смекалкой.

- У вас есть, Глеб Борисович, жена? Замужем дочь, сноха?

- Что, вы хотите меня запугать, устроить разбой? - озверел тот.

- Успокойтесь, Глеб Борисович, мы о разном думаем, по-разному мыслим.

- Где ваши женщины?

- Мои дома и не хрен тебе совать нос в мою семью.

- Вот о хрене и поговорим!!!

Глеб Борисович рассмеялся. Потом вытер выступившие слезы на глазах. Перед ним лежала докладная Робертуса в райком, что он один из мужского пола.

Взяв в руки докладную, повел к начальнику милиции. Положив докладную на стол, начал что-то чиркать. Начальник сначала испуганно смотрел то на одного, то на другого. До него дошел смысл слов следователя.

Он, ударив по столу кулаком, громко рассмеялся.

- Я, старый дурак, стою и слушаю обоих выживших из ума старых дурней. Не могли сказать по-простому: бабам нужны мужики. Один дряхлый петух не обеспечит целый совхоз.

Вслед за начальником рассмеялся следователь, потом Робертус.

- Я сочувствую вашим женщинам. У меня живут две дочери и две снохи. Каково им без мужиков. Посмотрю на них и самому не по себе. Одно только успокоение, что их мужья на фронте. Да еще живы!

Мои люди доложили, что ваши энгельсовцы работают на лесоразработке в мужском лагере. Верну их вам, только с одним условием: у вас появятся мужики, а у нас на прилавках - свежие овощи. Я договорюсь со своим начальством, а вы со своим.

- Личную просьбу можете выполнить?

Начальник кивнул головой:

- Давай, говори!

- У меня есть сноха-врач, лекарь хороший, война не дала доучиться.

- Знаю, слышал о ней. Немцев не берут, но попробую уговорить. Услуга за услугу.

С капитуляцией армии Паульса в ставке Гитлера была произведена перестановка. На стол фюреру положили папку с фотографией барона Рене Трауница, Роберта Робертуса и Анны.

- Это те люди, которые участвовали в выполнении вашего плана и плана генерала.

Семья барона Рене Трауница часто бывала в его доме. Встречи, приглашения были обоюдными.

- Кто это?

- Последний из могикан.

- Припоминаю. Равный счет. - Адъютант засмеялся.

- Почему вы смеетесь?

- Мой фюрер, вы были тогда в хорошем настроении и русскому солдату оставили звание и награды нашего защитника.

- Вы мне сказали, что он достоин высших наград. Смел, умен, умеет постоять за себя. Вы всегда ценили так, кто приходил ко мне.

- У него много тайн. До сегодняшнего дня мы ничего не знаем о немцах Поволжья.

- О немцах Поволжья я должен спрашивать вас, а не вы меня. Тройка оставшихся в живых должна вам дать хоть маленькую надежду узнать, почему маршал не сел на самолет вместе с ними.

- Двоих мы опросили, только Робертус остался.

- Свяжитесь со ставкой Верховного командования Советской Армии и предложите обменять маршала на сына Сталина.

Адъютант Гитлера вышел из кабинета весь мокрый. Он знал, что в ставке было два мнения: Паульса вывести из окружения и маршалу не дать попасть в плен. А это значит, что часть генералов была за физическое уничтожение.

Анну он знал как хорошую разведчицу, выполнявшую много сверхсекретных заданий. Она оставалась в любой операции в тени. Кто ее послал, чью волю она выполняла - это мог сказать генерал.

Со смертью генерала нельзя было найти истину. Анна всегда выполняла приказы двух человек, находящихся около него. Но последний был тот, который исходил из уст генерала.

Второй загадкой генерала было то, что весь центральный орган партии находился в штабе маршала. Партию спасли, но до сегодняшнего дня никто не сможет сказать, почему забыли о маршале.

Крылатые слова маршала: "Генералы не бросают своих солдат, а умирают вместе" поднимали дух солдат, попавших в окружение.

Почему маршал не выполнил приказ фюрера и не оставил армию?

За спиной многие говорили обратное: маршал мог вылететь, но побоялся гнева фюрера.

Адъютант долго беседовал с Анной. В один день они вступили в организацию объединения Германии. Вечерами собирались в клубе, обучались самозащите и стрельбе. Все члены клуба хотели иметь дружбу с Анной. Ни одна операция не проводилась без ее участия.

Генерал сотни лучших разведчиков задействовал в этой операции. Умер генерал, исчез план. Анна с теплотой отзывалась о генерале. Она видела в Сталинграде маршала и советских генералов. Стоило нажать на спусковой крючок и все бы изменилось... Но как? На это полковник не мог ответить.

Готовится новая группа разведчиков, которая должна последовать на Урал, в Сибирь. В места, куда высланы немцы со всего Союза. Группы ушли, но утешительных данных нет.

Урал, Сибирь стали совершенно другими. Появились новые заводы, фабрики, строятся города.

Несколько раз адъютант проводил Анну к Монике, поджидал на противоположной стороне улицы. Моника была затворницей и в дом кавалеров не водила.

Осталось найти Робертуса. Если все получили больничные карточки, в том числе и Роберт, он где-то отлеживался в тихом местечке. Человек с его опытом каждый день жить под страхом смерти сумеет дальше всех спрятаться.

Моника приехала к Роберту в Париж с округленным животом, чуть пополневшей. Она расцвела, стала намного красивее.

Они гуляли по улицам Парижа, Роберт знакомил ее с достопримечательностями города. Так долго они еще не проводили время вместе. Она устала, но была счастлива. Они купили на юге Германии дом, в котором она должна родить своего первенца. О своей тайне не говорили никому, даже Анне.

За Анну сестра сильно переживала. При последнем посещении Анны сказала: “Я не вынесу сталинградской поездки”.

Свои тревоги и мысли о судьбе сестры она рассказала мужу.

Роберт, выслушав Монику, успокоил ее: "Пусть отвечают за все те, кто ее посылал".

Моника поняла, что она может потерять не только сестру, но и мужа. Она слышала однажды, как барон сказал сестре: ”Мы были только исполнителями, мы часть того инструмента, который должен сыграть свое”.

- Я не отвечаю за всех, наша группа честно выполняла свой долг. Не знаю, кто тебя спас, но меня вывез Роберт. А он не входит в счет. Он об этой игре ничего не знает.

В Париже стало неспокойно. Роберт попросил разрешения отвезти жену домой. Они ехали на юг, мечтали, как назовут первенца, кем он будет.

Роберта доставили в Берлин самолетом. Его снова допрашивали, какое участие он принимал в сталинградской операции. Роберт повторил ранее сказанное. Он повторял одно и то же каждый раз. Наконец ему надоело, он спросил следователя:

- Вы можете мне ответить на мой вопрос: “Кто посылал нашу группу и какая была цель?”.

- На этот вопрос мы вам ответим через два дня.

От следователя он позвонил Веронике и Анне.

Анна ждала Роберта, спросила, как поживает сестра, чем занята. О Сталинграде Анна не промолвила ни слова. Только сказала, что барон Рене Трауниц хочет его видеть.

Барон встретил Роберта с распростертыми объятиями, вспоминал, как убегали с Восточного фронта, как ими интересовался сам фюрер.

- Ты хотел бы побывать снова в Сибири, поговорить со своими? Не спеши с ответом! Подумай хорошенько, вспомни всех своих родственников: отца, мать, жену. Как примут они тебя? Нас интересует один вопрос: где находится большая часть немецкого населения, вывезенная из европейской части Союза.

Барон Рене Трауниц обещал сначала устроить Роберта в школу, где он изучит азы будущего разведчика. Ведь ему придется работать в "чужой" стране.

Привыкший к полному молчанию и не задавать вопросов в лагерях для особоопасных, Роберт только слушал барона да кивал головой.

Школа находилась около большого серого здания, окруженного большим забором. В одном крыле находилась мужская часть, на второй - женская.

Удовлетворив свои мужские потребности в играх с Моникой и Анной, его не тянуло к женщинам, боялся повторить прошлую ошибку. Ему и сейчас было стыдно, тяжело думать о случившемся. Вокруг война, люди думают о сохранении своей жизни, заботятся о своих ближних. Он, словно голодный волк, набросился на запретный плод. Увлекся любовными играми.

- Доигрался! Одна будет рожать в любви и муках, а вторая... Он вздохнул.

С Анной его свела в Берлине Вероника. Они прекрасно провели вечер в баре, у помощницы заболела голова и вместе с Анной они проводили ее домой.

- Я часто бывала в доме твоих родителей, не как гость, а как член семьи. У меня даже ключи сохранились от вашего дома колхозного и городского - Николая Петровича.

- Спасибо! Может после войны поедем по туристической путевке и попробуем ими воспользоваться. Я с бароном на своем танке проехал по пепелищам родного села. Танки проутюжили десятки сел. Мое сердце полыхало, когда проезжал мимо развалин. Не вводите вы, моя добрая Вероника, меня в те страшные воспоминания.

Мы так хорошо провели с Моникой в Париже время, что я забыл о своих воспоминаниях, о том, что идет война.

- Вы забрали Монику в Париж? Похвально! Вы настоящий мужчина. Как она себя чувствует?

- Стала красивее, привлекательней, немного пополнела, ждет первенца!

Вероника слышала их историю любви, но мало этому верила. Мало ли кто что скажет. Обе сестры красивы, похожи, но чтобы пойти на этот шаг, этого она не могла представить. Как они будут жить, общаться? Знает ли Роберт?

Анна вернулась из аптеки, принесла лекарство. Вероника, оставив гостей, пошла на кухню принять таблетку.

- У меня в Берлине появился новый уголок, можешь использовать его, если негде остановиться. Я уезжаю из Берлина, думаю, что буду долго отсутствовать. Предложение барона меня что-то не радует, он что-то темнит.

Еще сталинградская загадка не раскрыта. Все спрашивают, как я попала в самолет центрального органа партии и забрала с собой летчика. Я ничего не помню, я ничего не знаю!

Вчера я встретила летчика. Он здоров, но его списали из авиации. Уезжает домой. Ему повезло, а меня снова взнуздали. Она погладила свой пустой живот, заплакала, положив обе руки на плечо Роберту и на них свою голову.

Роберт не отодвинулся, не оттолкнул, поцеловал ее в голову.

Ему пришла мысль: может Анна больше скажет о Сталинграде, чем барон.

Увидев, как сидят двое, она вскрикнула. Ей показалось на мгновение, что это сидит Моника. Она быстро спохватилась.

Сидевшие или не услышали вскрика, или пропустили мимо ушей, о чем-то шептались между собой, тихо смеялись. Вероника услышала только слова “Сталинград”, “маршал”.

У нее много накопилось материала о Сталинградской битве, о ее начале и конце. О действиях армии противника. Хотела предложить почитать, но, увидев испуганные глаза Анны, поняла: Сталинград для Анны - это бег из могилы, из ада.

Но Роберт там был на высоте, не то слово, вернее, хозяином положения. Почему барон при любой встрече спрашивал об одном и том же, о ее последнем дне в Сталинграде.

Анна молчит, попробую подобрать ключи к Роберту, покажу съемки Сталинграда.

У Анны действительно был чудесный уголок. Роберт обошел комнаты, осмотрев все вокруг, обо всем спрашивал, все трогал. Иногда Анна подходила к нему близко, протягивала руку, притрагивалась. Она быстро уставала, сначала вспотела спина, потом капельки пота выступили на лице, шее.

Он обхватил ее тело так, как это делал во время любовных игр. Живот, бедра были тугие, как будто коснулся куска брезента.

- Мне плохо, Роберт! Я от всего сердца рада видеть тебя в моем уголке. Я хочу отдохнуть.

Было еще рано. Вспомнил, что барон просил вечером быть у него. Пришлось ехать из одного конца города в другой.

В доме были гости. Чтобы не портить хозяину и гостям настроение, так как он явился по-парижскому времени, зашел в сад. Он вспоминал Сталинград.

Его воспоминания были прерваны голосом барона Рене Трауница и Вероникой. В сотый раз она описывала последний день проведения в Сталинграде.

Вероника рассказывала очень громко, смеялась: “Вы, барон, много раз заставили меня говорить об одном и том же дне. Я все припомнила, никакой мелочи не упустила. Что вы ищете в моем рассказе, что вас интересует?”.

- Вы, дорогая Вероника! И только вы! Слушаю и удивляюсь чуду, благодаря которому вы спаслись.

- А вы, господин барон, где были в тот день?

- Выполнял приказ фюрера.

- Значит, и вы были в Сталинграде, если не секрет, то где?

- Я был в Берлине!

- Вы три дня тому назад возле этой беседки спрашивали Анну о последнем дне, тоже проведенном в Сталинграде. Я вам могу кое в чем помочь. В моей картотеке есть снимки начала и конца сталинградской эпохи. Дорого не возьму. Что одинокой женщине нужно?

Барон ушел, осталась одна Вероника. Она пошла по аллее вдоль сада. Роберт догнал ее.

- С вашего позволения!

- Пожалуйста.

Как старые добрые друзья, будто и не разлучались, пошли рядом.

- Мне, дорогой Роберт, нравится барон, он живо откликается на любой русский вопрос и помогает с большим удовольствием его решить.

Вот мы с вами побывали в аду, но ни разу при встрече о нем не вспоминали. Мне горестно думать, что маршала больше нет, что его дни сочтены. Ходят слухи, что Гитлер дал согласие на обмен маршала.

Одни говорят, что маршал сам сдался в плен, не захотел вернуться в Берлин. Другие говорят, что он обещал ему новую армию... Но об этом мы поговорим у меня дома.

Я привыкла работать по ночам, сплю до обеда, а иногда до полдника. Работник редакции днем ищет материал, а ночью творит. Мы, репортеры, призываем солдат совершать подвиги во имя Родины.

Барона вызвали в ставку, гости разошлись. Вероника оделась, вышла на улицу.

- Может, продолжим наш разговор у меня дома?

- С удовольствием! Но у меня через четверть часа встреча с бароном.

- Обожду на этой скамеечке, непременно дождусь. Вы дадите о себе знать?

Машина уехала, но барон остался дома. На столе были разложены фотографии, они все пятеро, потом четверо в русской форме. Командный пункт русской армии, штаб армии Паульса.

- Я хочу знать, кто и чем занимался в этот последний сталинградский день.

- Если вы скажете цель нашего полета, возможно, появится новая цепь в моем рассказе.

Генерал поднял фотографию, где он стоял с Анной и держал снайперскую винтовку.

Роберт хотел сказать: “Вы были рядом около штаба Советской Армии”. Ведь это ему рассказала Анна и показала Николая Петровича, стоящего с братом. Эти два убийцы решили убить... Кого? - задавал себе вопрос Роберт. Он сдрейфил, он побоялся своей смерти. Не выполнив задания, сбежал. От кого исходил этот приказ, от того человека, которого нет в живых? Анна была прикрытием, он - подставной уткой. Цель - маршал Паульс.

- У вас была цель и вы могли ее поразить. Вам кто-то помешал? Назовите кто и я с вашей помощью решу эту загадку.

- Вы много повторяетесь, а это мешает решению вашей проблемы.

- Где была Анна и где были вы до взрыва и после взрыва?

- Искал горючее, заправлял танк! Анна и летчик отдыхали, - говорил вместе с Робертом генерал.

- Вы плохой кавалер, но честный! Заморозили даму на скамейке, забыли о ее существовании.

- Не забыл, фройляйн! Долг превыше всего. Решали одни и те же проблемы.

- Я вас поняла! Он зануда, он любит повторяться. У него были вчера на столе фото и от него вышла Анна. Была расстроена, одета в пальто и мне показалось, что она беременна.

Бывает, покажется такое. Она такая милая, миниатюрная, словно сошедшая с картинки. Вслед за Анной вышел врач.

- Почему врач?

- Не знаю. Но знаю одно, что он опытный врач, работает в отделе генерала.

Мне пришлось спрятаться за шторой, они о чем-то долго говорили и смеялись. За это время я рассмотрела фото: от висящего парашюта с советским танком до ставки Паульса. Одни и те же лица. Двое из них прилетели с нами в Берлин.

До утра смотрели съемки сталинградской битвы.

- Сейчас мы на сон грядущий посмотрим последний мой день в Сталинграде.

На экране мелькали разбитые дома, командный пункт Советской Армии.

- Смотри внимательно: это твой дядя Николай Петрович, а это те, кто предложил выбросить белый флаг маршалу Паульсу. Был разговор, что маршала хотят убить, чтобы не попал в русский плен. Даже у меня проверяли мою камеру, хотя маршал запретил это делать. Они честно выполнили свой долг, маршал не погиб.

Основная группа или ядро убийц спаслось, они все остались живы. О них говорят, но их никто не видел, никто не знает.

Генерал - это тот человек, который в каждом человеке подозревает убийцу маршала.

Сегодня и в ставке Гитлера неспокойно, война затянулась, по плану мы уже год тому назад должны пожинать лавры Победы. Они нам не достаются, лавры достаются русским.

Уже утро, я устала! Сегодня впервые ложусь так рано спать. В полдень покажу тебе энгельсовцев, твоего отца, мать, конечно, и тебя, ты там еще ребенок. Скоро дождусь от твоей Моники ребенка, стану настоящей бабушкой.

Роберт получил последние наставления в школе разведчиков, ему предстоял большой путь. От Волги, Приволжской Республики пройти путь до Оренбурга, от Оренбурга до Тобола. Найти крайние места поселения немцев. Узнать, где находится больше немцев, чем они заняты. Вернуться назад через Урал, Москву, Ленинград. И все вдвоем со своим напарником.

После школы - снова Берлин. Вечерами долго засиживались с Вероникой, по несколько раз просматривали одни и те же съемки по его сибирскому маршруту.

Уже несколько дней он ждал приезда Анны. Сегодня рано пришел в тихий уголок. Было четверть пятого утра. Помывшись, побрившись в ванне, сел выпить кофе около окна, потушив в комнате свет. Он задремал и проснулся от звука каблуков. Анна ходила легко и ее каблуки издавали звук, подобный удару молотка столяра. Сейчас от них исходил глуховатый звук.

Анна открыла дверь и произнесла: “Вот я и дома...”.

Роберт вскочил и под ним заскрипел стул.

- С приходом, Анна! Я кажется вздремнул.

Услышав голос Роберта, Анна вскрикнула.

Ему показалось, что под полой пальто был большой живот, как у Моники.

- Обожди, я сию минутку, - побежала в ванну. Через пять минут вышла красиво одетая, стройная, веселая.

Разговор не клеился, Анна попросила извинения, пошла в спальню, а Роберт прилег на диване. Глаза медленно слипались, почувствовал, как Анна осторожно накрыла его одеялом.

Проснулся от ярких лучей солнца, освещающих комнату. Был уже день, Анна готовила обед, было слышно, как ее проворные руки выполняли разную работу. Помешивала еду, резала лук, капусту, морковь. Мыла пол на кухне.

Как и утром разговор не шел, каждый думал о своем.

- Я, возможно, скоро уеду далеко, а ты надолго приехал в Берлин?

- Генерал обещал завтра меня принять. У меня тоже дальняя дорога.

Роберт предложил Анне сесть, стал за ней ухаживать. У нее цвет кожи был как у Моники. Такие же плечи, шея, бедра стали толще, тело пополнело.

На кухне шторы были закрыты, казалось, что сидишь в вечерних сумерках. Анна вспоминала Сталинград, много говорила о маршале и генерале.

Начала рассказывать о школе, она напоминала школу разведчиков, где несколько недель пробыл Роберт.

- Ты о семье Сталина что-нибудь знаешь? - спросила Анна.

- Зачем она тебе, Анна? По его вине наша республика оказалась в Сибири.

- Там, где я провела свою последнюю неделю, находится в плену сын Сталина, Яков Джугашвили.

Его хотят обменять на маршала, наши дипломаты ищут посредников.

- Я недавно вернулся с генералом из Сталинграда. Мы видели его до заката его славы. Обмен маршала на солдата - это плохой признак. Он сыграл свое...

- Ты правду говоришь! У нас был момент спасти маршала от позора. Генерал, тогда полковник, что-то ожидал, с кем-то советовался. Зачем мы были посланы в Сталинград? Плохо, когда тобой командуют двое и эти двое стоят на разных позициях. Но я рада, что не совершила... - Анна замолчала.

- Это ты мне помешал выполнить их волю... Я припоминаю, я вспомнила тот последний день. Я видела тебя с Вероникой... Я все вспомню...

Вероника мне все рассказала, многое показала на съемках. Нет связки, нет двух звеньев, ты заправлял танк, ты добывал снаряды и патроны... Ты готовился к побегу с генералом.

Где был генерал, тогдашний полковник? Он был в штабе Паульса, потом на аэродроме, с которого мы взлетели.

Почему его интересует только последний день и особенно то время, которое я потеряла, которое выпало у меня из памяти? Сегодня он убрал фото, оставил только нас троих, отодвинув себя в уголок.

- Значит, у нас двоих дальняя дорога, за нами он будет следить из своего уголочка.

- Ты сможешь поделиться своими сомнениями? И я решу вашу тайну.

- Я дала слово!

Роберт отодвинул шторы, в столовую ворвались лучи солнца, осветив Анну. Она быстро встала, попросила извинения: “Мне плохо, я прилягу”.

Вероника ждала Роберта, читала последние заметки о встрече с маршалом.

Снова смотрели съемки и вдруг в одном из кадров он уловил знакомое лицо.

- Вы знаете этого человека?

- Это большой знаток России. Он прошел пешком Россию от Берлина до Москвы, во Владивосток.

- Один?

- Да! Один вышел весной и ровно через год вернулся. Нужно в таком деле иметь цель. Если есть цель, есть движение. Он питался ягодами, грибами, сырым мясом. Каждый день проходил одинаковое расстояние.

- Мне говорила Анна, что она недавно встречалась с этим человеком. В конце беседы он сказал, что и сегодня он просыпается по ночам, видя во сне тот тяжелый путь. Она мечтает о том дне, когда сможет с любимым человеком повторить этот путь. Глаза ее блестели, тело от волнения стало красным, попросила извинения и ушла.

Роберт получил последнее наставление, прошел последнюю проверку. Его путешествие в Сибирь начнется следующей ночью. Как только он исследует Поволжскую Республику, переплывет Волгу, его встретит напарник.

Во время войны велосипед стоил очень дорого. Но не цена смущала тех, кто искал для Роберта велосипед, а полное его отсутствие. Так куда он прилетит? Его нашли выброшенным, без руля и колеса.

Неделю ездил Роберт по Поволжской Республике, не найдя ни одного немца. Положив в лодку велосипед, натянув парус, поплыл на другую сторону Волги. Каждый вторник в условленном месте его должен ждать помощник.

За два дня он познакомился со всеми рыбаками. Он просидел час, второй, никто из мужчин не прошел, только прошла закутанная шалью беременная женщина. В ее походке было что-то знакомое. Он вспомнил Монику и вдруг ему показалось, что это она.

Он подъехал к незнакомке, остановился и вдруг она сняла платок.

Перед ним стояла Моника с заплаканным, красным лицом и шеей.

Бросив велосипед, подбежал к ней, начал целовать. Потом его тело стало серым, начал кричать.

- Ты меня обманула, сказала, что спрячешься до моего возвращения, а ты так легко согласилась на этот безумный шаг.

- У меня не было выбора. Они мне предложили быть напарницей с тобой или с другим. Я выбрала тебя. Поверь мне, я выдержу этот путь, мы успеем вернуться. Я рожу нашего ребенка дома!

От Саратова до Уральска ехали на товарном поезде. Поезд охранялся солдатами. Моника готовила еду солдатам, а Роберт бегал на каждой остановке добывать самогон и закуску. На третьи сутки на остановке их вагон остановился около платформы с углем. Набрав три мешка угля, потом их обменяли на колбасу и сало.

Моника показала солдатам письма стариков и их довезли до Соль-Илецка. В Соль-Илецке за сутки проходило пять-шесть поездов до Оренбурга. Домов было мало, в основном землянки, вырытые в земле, сверху покрытые дерном.

Дом снаружи был невзрачным, но побелен, с деревянными кроватями, с домотканым полотном.

Хозяйка варила картофель, гнала самогон, выносила на вокзал, торговала. Моника несколько раз брала картофель с огурцами, мясные пироги. Познакомились, пригласила молодых к себе переночевать, пообещала со знакомым машинистом отправить в Оренбург.

Дети хозяйки брали мешок, ходили по следу коров, собирали кизяк, которым топили печку. Оставшись наедине, Моника, не зная здешнего быта, часто смеялась.

Здесь Роберт впервые увидел немцев. Услышав их разговор, отошел в сторону, заплакал. Как и в Сибири, взрослое население работало, за детьми ухаживали дедушки и бабушки. За свой труд получали только еду. Уполномоченный мог в любое время за любое непослушание наказать взрослого и ребенка.

Обследовав до 10-15 км все вокруг, с помощью хозяйки уехали в Оренбург. Квартиру сняли у старообрядцев. Люди добрые, душевные, но со своим уставом. Не разрешали пить воду из их кружки, садиться за стол рядом со стариками. У староверов и работа и стол распределялась по возрастам.

Вечерами играла гармошка, пели песни. Роберт, услышав, как поют молитвы, сыграл их мелодию на гитаре. Утром хозяйка принесла им молока и передала просьбу мужа, чтобы они не развращали их молодежь, поскорее уехали или сменили квартиру.

Много километров они проехали, прошли пешком, а наедине так и не побыли, не поговорили по душам. Роберт в душе был рад, что Моника разделила свою судьбу с ним, но одного боялся - длительного пути. Что не успеют пройти этот длинный путь и Моника родит.

Каждый день ездили по очереди по Оренбургу и его окрестностям. Оренбург не Сибирь, он жил провинциальной жизнью.

Его тянуло в Сибирь, в их места, где было много немцев. Еще несколько тысяч километров - и он в Сибири. На железнодорожном составе он увидел впервые много леса. Хотел спросить, откуда лес, но, увидев свирепое лицо солдата, отошел. Стал разговаривать с ремонтниками пути. За бутылкой самогона ремонтники пообещали подвезти его с женой до узловой станции.

Моника двигалась много, много помогала ему в его работе. В большинстве на стройках работали выселенцы, спецопасные и вышаки. С Моникой женщины вели душевный разговор, рассказывали те же обиды, которые перенесли они в Сибири с отцом и матерью. Будущей матери они доверяли свои и чужие секреты, а вот Роберта побаивались. Его внешний вид, телосложение настораживали их.

Иногда женщины втихаря говорили: такого красавца списать из армии может только болезнь. Он у нее пришибленный, потому она, бедолага, и мешкается с ним по белу свету, не зная, что она ищет. Родит ли она ему нормального ребеночка? Не женщина, а картинка. Ей бы не ходить с протянутой рукой, просить кусок хлеба на пропитание, а быть на картинке. Она словно Божья мать сошла на грешную землю.

Ольга Владимировна со своим чуть чокнутым стрелочником жила около станции. В свободное от работы время ходили подрабатывать. Уговорила Монику поехать в село сменять домашние вещи на продукты. Хозяин был веселый парень, да беда в том, что со своим соседом любил часто баловаться с опасными.

Приглашал откушать хлеб, соль, выпить по сто и валили бедных девок, а если была одна, топтали по очереди, словно петухи.

Монику интересовало население: как живут люди, настроение. Женщин - больше добыть продуктов. Женщины ушли, оставив Монику, обменять оставшиеся вещи. Мужики, выпив бутылку, решили повеселиться. Настроение было хорошее, бабы исправно делали свою работу. Их работа начнется с того времени, как вздуются мешки от продуктов.

Рассказав несколько горячих анекдотов, сначала погладив незнакомку по плечу, потом по животу, решили поиграться.

- Ты, кум, сильно ее не дави, а я мигом сниму штаны. Сделаю свое, а потом ты справишь нужду.

Доев последний кусочек огурца, вытерев руки, оба мужика навалились на бабу. Они ожидали, что пострадавшая будет кричать, сопротивляться. Только баба свой зад повернула к Уралу, раскинула руки и словно кошка посмотрела на своих мышат.

Быстро сняв одежду, бросив ее на землю, поплевав на свою морковку, мужик стал сзади у бабы на коленки, раздвинув пошире ноги. Второй, почесав затылок, постояв у головы, пошел посмотреть, что будет после того, как кум поплюет на свои руки и смажет слюной морковку.

Встал сзади стоящего на коленях кума, посмотрев на курицу: "Кум, а вона гарна не тильки в морду, а в ней и дырка красивая, как у моей Марии шубка".

Только он это сказал, самка зашевелила ногами, быстро и с силой ударила кума по ногам. Полетели оба не солоно хлебавши вниз. Берег был крутым и высоким, упали в воду, поднялись, карабкаясь вверх.

Поднялась пострадавшая, отряхнула юбку, положила в мешок с продуктами вещи карабкающихся мужиков по крутому бережку вверх, засмеялась, подняла велосипед, положила на багажник мешок, помахала мужикам ручкой и уехала в город.

Через час возвратились бабы к своим мужикам... Остались бабы с тем, что сменяли. Смотрят на своих мужиков и не знают, смеяться или плакать... Одно успокоение: “Проучила мужиков баба, до самой смерти грешить не будут!”.

Моника, убежав от мужиков, прихватила с собой второй велосипед. Теперь они стали быстрее передвигаться, могли больше сел обойти.

Роберт, попав в свои знакомые места, где он был на каторге, был поражен. На голом год тому назад месте стояли заводы и фабрики с множеством бараков, в которых жили рабочие. Иногда натыкались на лагеря военнопленных. Солдаты, увидев большой живот бабы, отпускали с миром.

Борода и грязь на теле скрывали возраст, а провонявшаяся от пота одежда отталкивала любопытных. Боялись близкого соприкосновения, не дай бог больные вшивые. Можно заразиться.

Среди огромного количества пеньков на берегу реки Салиха сохранился домик с родниковой водой, где жили первопроходцы-энгельсовцы, когда вырубали просеку. Вокруг валялось много сушняка.

В домике, как и в старые времена, лежали продукты, мыло. Небольшая куча дров. Уставший путник мог быстро приготовить еду, отдохнуть. От Оренбурга они ни разу не мылись, не стирали одежду.

Намылив спину Монике, начал тереть влажной тряпочкой. Как и прежде стал внимательно рассматривать складки на теле, считать ямочки, родинки. Под мышкой руки нащупал бородавку, чуть ниже вторую. Начал тереть грудь, живот. Ему на мгновение показалось, что улыбнулась Анна. Стал мыть ноги, рассматривать пальцы и ногти ног...

- Хватит, Роберт, так смотреть на меня, сглазишь! Давай теперь я тебя помою. Было приятно ощущать, как тебя моют.

По лицу, груди и рукам бежали грязные струйки воды.

Помывшись, отослал Монику отдохнуть, стал стирать. Снова ушел в воспоминания. Вспомнил тот день, когда Анна пришла вместо Моники. Ведь Анна была пустая, он видел это своими глазами, даже притронулся к ее грубому животу.

Раздался хруст дерева и из ближайших зарослей вышли охранники. Они сняли с плеч винтовки, разделились на две группы. Одна подошла к Роберту, вторая вошла в лесной домик.

Солдаты заглянули в домик, почему-то стали смеяться, офицер побежал к ним, заглянул в домик, позвал вохру. Пошли по той дороге, на которой впервые с отцом увидел военнопленных немцев.

Увидев ушедших солдат со смеющимися мордами, вбежал в домик. Моника спокойно спала в одежде Евы, с высоко вздутым животом, с широко раздвинутыми ногами.

Солдаты его напугали, на них были погоны внутренних войск, охранявших важные стратегические объекты тыла. По законам военного времени, человека, находящегося вблизи объекта, могли арестовать. Спасла случайность...

Сел у ног Моники, она спокойно спала, чему-то улыбалась. Ему снова показалось, что это Анна...

Монику видел, спал в таком виде, знал все родинки, все изъяны тела. Даже по просьбе сбривал волосы с запретного места, где с правой стороны была маленькая бородавка. Протянув руку, нащупал пальцами...

- Я давно тебя жду! Будь осторожен, он слышит, он уже шевелится. Не ложись, обопрись руками. Мне приятно! Ей стало плохо, попросила покрепче обнять, прилечь рядом.

Новая “Родина”, куда их вывезли, не радовала его. Большинство мест, где он работал, были оставлены, бараки разобраны, на месте их стояли красивые дома с ровными улицами, с дымящимися трубами заводов, с подведенной к ним железной дорогой.

Здесь, как и в Германии, люди жили мирной жизнью, строили себе дома, работали на фронт. Ему захотелось увидеть своих, но как они встретят его, как примут Монику?

Что он им скажет? Я пришел шпионить, выслеживать? Могут узнать, здесь знают его в лицо, походку, голос.

Плотина была высокая и широкая, на ней работало много женщин и детей. Встали с велосипедов, пошли по насыпи. Спецопасные, посмотрев на прошедших велосипедистов, о чем-то зашептались меж собой. Говорили по-немецки: “Клянусь богом и своими детьми, кто он - не знаю, внешность скрывает борода, а вот она настоящая немка. Хоть и хочет выглядеть в своих лохмотьях русской. Приятная снаружи, но не вовремя надумала рожать. Еще идет война!”.

- Слышишь, Роберт, они меня осуждают, они меня признали. Это хорошо или плохо? Куда ты так спешишь? Я уже устала и не могу больше сидеть на велосипеде. Моя кожа стала грубой, от ежедневной езды на велосипеде теряю женственность.

- Люди смотрят на твой живот, а не на задницу. Он нас спасет, но это временное спасение. Скоро ты не сможешь долго сидеть на велосипеде, мы будем много терять попусту времени, удлинится наш путь. Нам нужно выйти на большую дорогу.

- Но, ты ведешь меня в глубь тайги. Здесь больше тропинок, чем дорог. Вместо вохры я больше вижу чукчей. Мне становится иногда страшно. Не выстрелит ли чукча в такую мишень, как мой живот?

- Многие чукчи одиноки, воруют молоденьких спецопасных, оставляют в своих домах, они становятся их женами. По количеству детей можно определить, сколько они живут вместе. О себе не беспокойся, их закон запрещает использованный плод трогать. Была бы ты пустая и появись с такой мордочкой, как у тебя, увели бы тебя в лесной домик.

- Если ты согласен, давай останемся, нарожаю тебе больше, чем те, которых воруют чукчи.

- Не с нашими документами. Еще несколько месяцев - и они нас не будут спасать. Нас спасут только наши ноги. Чем быстрее пойдем, тем быстрее будем дома!

Поздно вечером они приехали в колхоз, где они с отцом срубили себе первый домик. Около калитки затявкала собака, потом заскулила, встала на задние лапы. Вышла хозяйка дома: "Вам кого?".

- Мы пришли в гости к вашей соседке, да дома никого нет.

Незнакомка впустила молодых, завела в дом.

- Ты, сынок, что, голову потерял, с таким багажом по гостям ходить? Твоя небось не сегодня - завтра расколется. Чего, дочка, молчишь? Что вас заставило пойти в тайгу? Нынче тайга стала неспокойной. Теряются в ней люди.

Роберт стал спрашивать тех, кого уже нет в живых или выехали.

- Я здесь новенькая, беженка! Муж воюет, а я жду конца войны. Потеряла я в этой войне родственников, детей. Проклятая война все забрала, скорей бы окончилась война. И на Гитлера найдут управу!

Моника стала поддерживать разговор. Роберт изредка вмешивался, только тогда, когда шел разговор о местных жителях.

- Все, все бабы и мужики, кто может держать пилу, топор, молоток, работают на фронт. Колхоз опустел. Отпускают со стройки только тогда, когда нужна прополка, уборка. В сорок первом нагнали немцев, был здесь один ветеран двух воин: царской и большевистской. Построил подхоз недалеко от шахты, сейчас забрали и его в лагерь, не спасли ни медали, ни ордена. Да разве в такое время есть вера немцам? Немец он и останется немцем. Я живу в его домике, он рубил его вместе с сыном вундеркиндом. Такое имя и у немцев редко встречается. Скажу от души, хороший он человек. Устроил свою невесту в городе на повышение квалификации, будет хорошим врачом. Родила сноха от вундеркинда двойню: мальчика и девочку. Нянчит их бабушка, т.е. извините, их прабабушка. А бабушка работает на железной дороге. Когда выезжаешь на большак, слышно, как стучат бабы по рельсам. Там все спецопасные. Моя дочь учится вместе с женой вундеркинда. Говорит, что они все уйдут на фронт врачами, а спецопасные будут лечить в лагерях.

Утром, попрощавшись с хозяйкой дома, вышли на большак, чтобы попасть на железную дорогу. Грузовик остановился, Монику посадили в кабину, Роберт с солдатом полезли в кузов. Машина остановилась около насыпи железной дороги, солдаты стали выгружать шпалы, гвозди, болты. Бабы подбежали, начали помогать.

Недалеко от них около фляг с водой стояла Екатерина Давыдовна. В огрубевших руках держала кирку, смотрела на солдат и молодую пару.

- Это моя мама, подойди заговори, спроси, где Гильда, где отец. Скажи, что Николай Петрович и Иосиф на Сталинградском фронте, что вундеркинд любит ее и шлет ей горячий привет. Он тоже жив. Скажи, что жив он для нее и отца, для остальных его нет в живых. Она поймет!

Моника пила мелкими глотками, рассказывала своей свекрови о ее детях, о себе. Екатерина Давыдовна, послушав рассказ незнакомки, с испугом ответила, где живет Гильда, где находится лагерь, где можно найти ее мужа и энгельсовцев.

Солдаты, разгрузив машину, позвали попутчицу, поехали на железнодорожную станцию за новым грузом.

Екатерина Давыдовна вытерла слезы радости, улыбнулась вслед уехавшей машине, пожелав незнакомке и ее спутнику удачи, мысленно перекрестила их. Словно молодая девушка, она высоко поднимала молот, забивала гвозди в шпалу, уплотняла киркой щебень. Бабы смотрели на порозовевшее лицо Екатерины Давыдовны, говорили: “Вы сегодня помолодели лет на десять. Скажите, из какого источника пили эликсир молодости?”.

Давыдовна махнула рукой, положила кирку, села на сложенные шпалы, заплакала. Две женщины заняли ее место, вохра, увидев изменения в настроении спецопасной, махнула рукой.

- Она сегодня свою норму отработала, пусть поплачет, отведет душу.

Роберт, сидя в кузове, стал рассказывать анекдоты. Солдаты смеялись от души. Душа Роберта плакала, она хотела уединения. Вечером они будут в новом городе: ему столько лет, сколько лет идет война. Они ровесники.

Здесь до прибытия спецопасных был полустанок. Сейчас вместо него стоял молодой город, освещенный сотнями тысяч огоньков. Этот город воздвигнули те, кого предала Родина-мать. Она превратила своих сыновей и дочерей в каторжников, спецопасных, вышаков. Война как началась, так и закончится, а города, воздвигнутые в годы лихолетья, будут жить в веках.

Будут ли помнить дети, внуки тех, кто строил этот город - красавец, кого назовут строителями? В подхозе отец закладывал в фундамент первый камень, ему с его бригадой пришлось заложить первый камень в сорокаградусный мороз. Город будет жить, останутся ли жить те, кто его строил? У каторжанина короткая жизнь, а особенно в каменоломне.

Роберт нашел Гильду, она прошла мимо него с дочкой хозяйки, которая живет в их доме. Они жили в общежитии по двенадцать коек в одной комнате, один стол и одна керосинка.

Подошел к жене, когда осталась одна. Увидев стоящего возле нее незнакомца, Гильда встала, стала внимательно смотреть... Ночь провели у знакомых отца. Робертус после постройки завода был переброшен на другой объект.

В городе его многие знали, но многие боялись общаться со спецопасным. Многие знали, где он, но боялись говорить, чтобы не накликать беды на свою голову.

Роберт о себе сказал Гильде всю правду... Для нее он останется мертвым на многие годы. Он воевал в Сталинграде, был ранен, потом плен...

При словах “ранен”, Гильда улыбнулась, сейчас у всех душа ранена. Выживут ли многие от душевных ран?

- Ты первый мужчина моего сердца. Ты отец моих детей. Я все вытерплю, все перенесу - муки, страдания, лишь бы ты вернулся. Ты мой единственный!

Роберт уехал через три дня. Гильда запомнила одно, что в случае окончания войны она может его найти через барона Фишера Генри и его помощницу Веронику. Эти имена для нее были долгих двадцать лет тем огоньком, который согревал ее.

Может, наступят такие времена, когда немец может вольно и спокойно ходить по русской земле, а не быть заключенным в маленький круг общения без права выезда со своей территории.

Гильда, окончив школу квалификации, или институт, стала врачом. С получением диплома она стала еще раз мамой. Свекровь любила двойнят, но еще больше двух последышей - девочек. Сын был рядом и она не могла его обнять.

Она становилась грустной, задумчивой, когда вспоминала ту, которая подошла к ней с большим животом. Ее сердце подсказывало ей, что сын не зря ее подослал к ней, хотел показать ту, с которой его свела судьба.

Виктор Филиппович, увидев около снохи еще двоих, сначала рассердился. Выслушав рассказ жены, улыбнулся. Хороша сказка, но не для него.

Окончилась война, ему прощали его вольности, он ездил по Сибири, искал энгельсовцев. Однажды заехал в колхоз посмотреть на свой первый сибирский домик. Хозяйка узнала его, вспомнила, что его спрашивала очень красивая немка с бородатым парнем.

Долго смотрела старая на одну фотографию, потом на другую...

- Если дорисовать бороду, то это он. Я и тогда догадывалась, Виктор Филиппович, кто он, но человеческая молва, что вы навсегда потеряли любимца, вышибла ум. Поверьте мне, это он. Многие в селе говорят, что он был в Сталинграде, подбил несколько немецких танков, потом снова без вести пропал. Съездите к старикам, которые дали ему документы сына, они вам всю правду скажут.

- Они-то скажут, а что скажут в КГБ? Я уже свое отсидел, получил вольную, не хочу, чтобы снова надели наручники. На все воля божья, если жив - отзовется. Многие немцы еще сидят в лагерях. Придет время, получит вольную, а с ними вернется и мой Роберт.

Все о сыне говорили разное, одно он понял, что сын жил двойной жизнью. То была война. Где он сейчас? В военное время отозвался, отзовется и в мирное.

Они прошли белое пятно Сибири, собрав огромный материал. Сибирь за годы войны стала бронью России.

Барон на последней встрече просил Роберта еще раз пройти его памятные места.

- Наши люди докладывают мне, что Сибирь за годы войны стала в несколько раз больше выпускать военной продукции, чем в Советской Европе.

- Урал, Сибирь это опора России. Это живой родник, питающий Советскую Армию.

Пройти Урал и они снова окажутся с Моникой в Берлине.

Ей стало плохо, появились боли в животе, головокружение. Они подошли к станции и на перроне Моника потеряла сознание.

Больница находилась рядом с железнодорожным вокзалом, мимо которой проходила тупиковая железная дорога. На ней стояли вагоны, в одном из которых жили охранники вагонов. Они видели, как на перроне упала женщина, как ее понесли в больницу.

В больницу мужа не пустили. Сначала он ходил по двору, потом, поставив велосипеды около скамейки, прилег. Роберт в эту ночь проехал на велосипеде около ста километров. У него болели ноги, ныли руки, чувствовал, что ему нужен отдых... А каково было ей, беременной женщине? И ни разу не пожаловалась, не попросила отдыха. Читала стихи, пела песни.

Как врач, знал, Моника свое отъездила. Он каждый переход считал, сколько еще идти, сколько осталось времени до родов. Удивлялся терпению, в такую дорогу согласилась пойти только ради любви.

Вспомнил, что больные в больнице во сне говорят на своем языке. Кто их воспитывал, где они получили такое хорошее воспитание с Анной? В Германии тоже есть русские села, в одном из которых они могли провести свое детство.

Проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Перед ним стояли парни, которых видел около вагонов.

- Твою до утра не выпустят, пошли, отдохнешь в вагоне, замерзнешь, простынешь. А твоей малышке нужен здоровый папа.

Иди в больницу, больные позавтракали, а после завтрака разрешено свидание.

Моника вышла из больницы веселая, улыбающаяся. Увидев Роберта, подбежала, поцеловала.

- У нас будет мальчик! Потерпи еще месяц и он появится на свет.

Перед ним стояла не Моника, а Анна, ее складки, ее ямки.

“Почему Анна? - подумал Роберт, - у нее же не было живота”.

Вспомнил, как Моника говорила, что сестра не может рожать. Если захочет ребенка, только кесарево сечение спасет их двоих.

Он в радости обнял, поцеловал, но не вышел из воспоминаний.

Самое трудное - это пройти последние километры. У них есть неделя, надо проходить по 50-75 км в день. На велосипеде она отказалась ехать, его поменяли на продукты.

Горная дорога, высокие горы, крутые спуски. С горки спускались, на горку шли пешком. Урал был утром красивее Сибири. Казалось, высоко в горах отдыхают облака, на вершине скалы высматривает свою добычу орел.

По дороге встретили двух парней и одну девку, они шли в один и тот же городок. Пообещали провести по самой короткой дороге. На привале Роберт пошел по нужде, а парни, забрав велосипед с продуктами, решили убежать.

Спасла случайность. Парни для отдыха выбрали открытое место, не зная, что здесь скапливается много змей.

Девка, увидев змею, закричала, позвала на помощь. Парни, бросив велосипед и мешок, убежали, оставив девку прибежавшему на помощь Роберту.

Пленница вывела их на дорогу, где они сели на проходившую машину. Вечером машина довезла их до города.

У Моники был усталый вид, она еле двигалась. Посадив на раму велосипеда, спросив, где можно найти ночлег, повез... Больше часа катил велосипед с Моникой на раме. Заметил, как она плакала, тайком вытирая слезы.

Около бани была маленькая будочка, в которую вошел Роберт. Сторож посмотрел на стоящую женщину, завел велосипед в будку.

- Замок не закрыт, он висит для честных людей, воды теплой полным-полно, только нет пара. Мойтесь на здоровье. С легким паром вас!

Моника долго обливала себя водой, намылила мочалку, начала мыть спину Роберту.

- Пусть моя спина откиснет, потом вымоешь.

Она много раз пыталась ему что-то сказать, краснела, волновалась, потом заплакала. Моника плакала, это был внутренний плач, боль души... В то время нужно хорошо выплакаться или поделиться своим горем.

Роберт, увидев ее внутренний плач, ушел в воспоминания. Вспомнил, как прикоснулся к Анне, какие были тугие соски, словно у девки-молодухи, твердый живот. Только бедра стали шире и яблочки налились соком.

Лавки были спаренные, легонько положил ее рядом, стал намыливать тело. Она была такая, какую он видел в последний день, улыбающаяся, счастливая.

Прошло несколько секунд, теперь улыбалась Анна. Полчаса остывали в раздевалке, зашли в будку.

- Еще раз с легким паром. Садитесь, для вас заваривал чаек.

Поезд Москва-Владивосток подходил к Москве. Моника смотрела на утреннюю столицу Союза. Повсюду ходили военные патрули, милиция. Тысячи людей выходили из метро.

Моника попросила отвести ее посмотреть Кремль, Мавзолей. Оставив у двери ларька около библиотеки Ленина велосипед, пошли в Мавзолей.

У них были два пути возврата домой - через Ленинградский фронт и Южный.

Чем ближе подходили к фронту, тем меньше обращали внимания на живот. Помогали документы капитана. Много раз пытался сесть за руль машины, танка и поехать побыстрее домой.

Движение войск было небольшое, и машину могли заметить быстро.

Вошли в село Ивановку, когда немецкий снаряд упал у околицы села. За селом находилась линия обороны. Еще пять километров и можно было заметить немецких солдат.

Проверив еще раз велосипед, подкачав камеры, вышли из села, когда небо стало только сереть.

Два дня Роберт следил, где больше всего передвигаются солдаты, где можно незаметно перейти линию обороны.

Здесь земля была изранена взрывами снарядов, осколками бомб. Туман покрыл низменность, с вершины казалось, что разлилось молочное море.

Встал на педаль ногой, оттолкнулся, поехал с горки вниз. Велосипед катился тихо, не издавая никакого звука. Казалось, что не по дороге катится велосипед, а едет в парной бане.

Со всех сторон взлетели в небо ракеты и сразу исчезали в тумане. Сначала велосипед шел с большой скоростью, потом стал идти медленно, даже сильные ноги Роберта не могли прокрутить педали.

Моника низко наклонила голову, хотела рассмотреть, что находится впереди. Впереди был один туман. Еще несколько минут - и они на другой стороне фронта.

Услышали, как перекликались патрульные солдаты друг с другом. Прошло еще полчаса, взошло солнце, они оказались на широкой полевой дороге, по которой шли немецкие машины, танки, пехотинцы.

Никто не останавливал сидящую, готовую раздвоиться женщину и мокрого, уставшего велосипедиста.

Около колхозного клуба стояла полевая кухня, а под деревьями ели солдаты. За забором стояли мальчишки, ждали, когда повар отдаст им остатки пищи.

Мужчина остановил велосипед около офицера, попросил по-немецки помочь даме встать и посадить на лавку. Офицер, подав руку, усадил ее на лавку.

- Принесите два котелка мне и моей даме, а если у вас, господин майор, есть что выпить, я не откажусь. Кажется, мы перешли линию обороны, русских нет у вас за спиной?

Офицер встал по стойке смирно:

- Кто вы?

- Зовите господин полковник, леди тоже военная.

- Ты обещал, если пройдем линию обороны, подарить велосипед детям. Разреши выполнить твою волю. Здесь одна девочка раздета и разута.

- Как тебя зовут, девочка?

- Аня!

- Это тебе подарок от меня и этого дяди, мешок тоже.

Через четверть часа за ними пришла машина.

Перед посадкой в самолет ей стало плохо.

- Будет рожать, господин полковник, ваша спутница. Кто она вам?

- Жена!

- Тогда спешите в самолет, она может родить только в больнице, только кесарево сечение.

- Кто тебе сказал?

- Врач. Пожелал хорошего полета!

- Боишься сказать правду, тогда я тебе скажу. Мы с сестрой обе были на проверке в больнице, мне сказали врачи, что я могу рожать, но только кесарево сечение.

- Ты прости меня за все, за этот нелегкий путь.

- Я сама напросилась! Я знала, что ты можешь вернуться из своего русского путешествия благодаря моему животу. Сколько раз он нас спасал? Кто поверит, что женщина, готовящаяся стать матерью, согласится на такое путешествие. Пройти пешком половину России и в таком положении...

Перед отлетом я была в больнице, сдала все анализы, послала свою подружку узнать, как обстоят мои дела. Она знала меня под другой фамилией. Могу родить, но жить не буду. Не огорчайся, меня сестра простила, мы помирились. Прости и ты меня. Ты часто уходил в свои воспоминания, ты умеешь разгадывать загадки. Я долго готовилась к этому путешествию и очень рада, что оно прошло рядом с тобой и окончилось так хорошо.

Моника на несколько часов раньше родила. Анна долго не могла разродиться, ей сделали операцию. Через три дня Моника, запеленав своего сына и дочь Анны, пошла на похороны сестры.

Похоронили Анну рядом с отцом и матерью в их имении.

Месяц Роберт давал отчет о своем путешествии в тылу России. Он прошел Союз с юга на север, вошел в глубь Сибири, возвратился домой. За это время советские войска отогнали своих завоевателей от Волги, готовились к новым наступательным боям.

На столе у генерала лежал отчет о возросшей мощи и силе восточного противника. Генерал читал отчет и думал не о победе войск рейха, а о спасении нации, о будущем Германии после войны.

Второй фронт ускорит падение гитлеровской Германии. Необходимо уже сегодня готовиться к будущему возрождению страны. Барон думал: может и меня не будет в живых, останутся жены, дети Моники, они будут стоять у руля возрождения Германии и у заката Союза.

- Россия воевать умеет, только вот долго думает. Нужно найти мирный способ развала Союза. Пусть сами русаки разваливают свое государство, а наши потомки будут пожинать лавры.

Мы мечтали о молниеносной войне. Блиц-крига не получилось, а получился громоотвод. Молния поразила Россию до Волги, за Волгой Сталин построил тысячи громоотводов. Чем больше мы выпускаем танков, самолетов, тем больше их остается на русской земле.

“Восточная мощь России”, так называли отчет большой группы разведчиков, побывавших на Урале и в Сибири.

После поражения под Москвой и Сталинградом была создана комиссия под кодовым названием “Противостояние”, которая должна была на основе поступающих фактов и документов проанализировать ход войны, ее победы и поражения.

Генерал вошел с Робертом в кабинет, где их ждала комиссия “Противостояние”. Генерала посадили напротив председателя, Роберт остался стоять на середине комнаты.

После приветствия и осмотра вошедших, ему предложили:

- У нас будет долгий разговор. Как вам удобней отвечать: стоя, сидя?

- Я думаю, наш разговор не будет длинным, превышающим путь моего путешествия в русскую Азию, Урал, Сибирь. Все это изложено в моем отчете.

- Начните не с отчета, который лежит у нас на столе. Меня, как председателя, и моих коллег интересует еще один вопрос: “Когда и куда исчезла Республика немцев Поволжья?”. Начните с выселения немцев. Говорите спокойно, не спеша, вспоминайте даже незначительные события.

На стене висела карта “Республика немцев Поволжья”, Урал, Сибирь, азиатские республики.

Оберлейтенант медленно водил указкой по карте, рассказывая о республике до оккупации ее Паульсом и его пленении. О бегстве из плена на советском танке, потом немецком. Все рассказанное подтверждал фотографиями.

Прошло три часа, городские часы пробили двенадцать. После последнего удара председатель объявил перерыв на обед.

Все вышли, в комнате остался один докладчик. Вынул из кармана платочек, вытер набежавшие от длительных и тяжелых воспоминаний слезы.

Его позвали на обед, посадили напротив председателя. Выпивку наливали по заказу. Роберт отказался.

За обедом председатель и генерал рассказывали анекдоты, смеялись, шутили. После обеда оберлейтенант начал рассказ от Саратова, Уральска до самого Тобола, остановился на обновленном крае Иртыша. Он рассказал о каторжном труде всех выселенцев, врагов народа и о спецопасном контингенте.

Он устал говорить, устал от воспоминаний. Положив на место указку, подошел к окну, стал смотреть на закат солнца.

- Господин председатель, солнце одинаково заходит что в Берлине, что в Саратове.

- Вы правы, оберлейтенант. Закат солнца зовет людей к ужину, к отдыху. Сегодня вы потрудились на славу... В обед вы отказались от рюмки, что выпьете к ужину?

- Русской водки, она словно эликсир жизни поднимает настроение и тянет к подвигу.

- Завидую вам, молодым, у вас все впереди. Будем пить русскую!

После выпитой рюмки, потом второй он ушел в воспоминания. Ему задавали вопросы, он отмахивался, требовал закуски. Насытившись, встал, попросил разрешения выйти.

Когда оберт выпил второй бокал, все молча смотрели на свои тарелки, когда выпил третью и попросил разрешения выйти, все смотрели то на председателя, то на генерала.

Генерал кивнул головой, председатель дал разрешение и спросил:

- Не хотите ли отдохнуть?

- Такое настроение, как у меня, чукчи называют божьей благодатью. Старики идут отдыхать, а молодежь влюбляется.

- Мы совместили оба ваших желания, генерал привез вашу и свою жену, они вас ждут в театре. Мы послушаем парочку горячих анекдотов, а вы пойдите подышите берлинским воздухом. После ваших рассказов мне кажется, что я вместе с вами путешествовал по советской земле.

Два дня длился рассказ о путешествии. Закончился он смертью Анны, которая, рискуя своей жизнью и жизнью ребенка, во имя будущего Германии совершила это путешествие.

Все встали почтили память разведчицы.

- Где, по-вашему, сегодня находится сердце России?

- Сердце России - это Урал!

- Где расположены питающие Россию органы?

- Они повсюду! Войска фюрера заняли только две тысячи километров, всего около 20% территории. Оставшаяся часть страны с утроенной энергией восстанавливает заводы и фабрики. А это тысячи новых военных предприятий. Россия догнала Германию по выпуску военной техники.

Россия - это гидра. Отрубишь ей одну голову, вместо нее вырастают две новые. Вы посмотрите на эти фильмы, они наглядно показывают мощь России, ее величие, ее силу. Я выполнил то, что мне приказано сделать, изложил устно и отдал вам письменный ответ.

Я знаю Россию, я знаю народ, который там живет. Война была бы другой, если бы Сталин не выслал многие народы в Сибирь. Оценку его действиям дадите вы. Я лишь слуга, я лишь исполнитель вашей воли. Я готов хоть сейчас к выполнению нового задания!

- Вы считаете, что Россия сильнее нас?

- Я этого не говорил, я только приводил факты, они объективны, от них никуда не денешься. Ребенок родился - чудо совершилось.

- Посмотрите на карту, оберлейтенант, там наша армия, там наш дух. Там пустыня!

- Верю! Я эту пустыню прошел на своих двоих. Стоит эту пустыню оставить нашим солдатам, как Урал, Сибирь, вся Азия будут восстанавливать ее. А за ними великий вождь России заставит выселенцев, вышаков, спецопасных и пленных наших солдат восстанавливать то, что мы разрушили.

- Вы хотите сказать, что Россия непобедима?

- Еще раз повторяю, господин председатель. Я этого не говорил. Разве только с вашего позволения, разрешения излагаю то, что я видел, то, что я пережил в России. Там моя семья, мои родственники.

- Как вам удалось спасти центральный орган партии?

- Там, в Сталинграде, я выполнял волю тех людей, которые нас послали!

- Вы заправили танк, потом самолет! Чей это был приказ?

- Он умер!

- Генерал умер, а с ним умерло много тайн. Но вы оказались хорошим учеником, помощником. Идите домой, господин оберт. Вас позовут! Вы заслужили отдых!

Роберт посмотрел по сторонам, искал оберта.

- Не вертите головой, Робертус, кроме нас, никого здесь нет. Это я вам говорю. Идите! Вы свободны!

На душе было тяжело. Вопрос председателя, как и вопрос генерала, касался одного: последнего дня в Сталинграде. Откуда узнали, что именно он заправлял самолет?

Вспомнил Сталинград, русскую и немецкую ставку. Подошел к почтовому ящику, поднял руку, ключа не было. Посидел около бывшего дома Моники.

Зачем пришел сюда? Ведь знал, что Моника больше здесь не живет. Прошло несколько соседей, поздоровались, поздравили с наградой и повышением.

- Разве Моника не с вами в Париже? Разве вы не знали, что она больше не живет в этой квартире?

- Отдыхаю, папаша! Дышу свежим берлинским воздухом. По ошибке попал!

- У таких, как вы, ошибок не бывает. Хорошую весть или плохую привезли и кому?

- Хорошую!

- И на этом спасибо!

Роберт спустился вниз, зашел в ресторан, ему хотелось пить. В ресторане сидели солдаты и офицеры. Увидев вошедшего молодого оберлейтенанта, все встали.

- Хайль Гитлер!

- Хайль!

- Что желаете? - спросил официант.

- Пить!

Ему принесли водки и он налил, поднес к губам. Поставив стакан на стол, положил резко руку на плечо официанту, отчего тот сел на задницу.

- Что, глухой? Я просил пить, а не выпить!

Ему принесли напитки и графин холодной воды.

Пил мелкими глотками, уходя в воспоминания. Моника просила позаботиться о сестре, если она окажется рядом. Анна просила обратное. О Сталинграде знал много, о себе мало. Его не готовили, его послали. Он должен был бы выполнять черновую работу. Они попали на конец спектакля, спектакль не удался, пришлось покинуть сцену. Первый, кто посетил маршала, был дядя и брат. Кого готовились убить те, кто летел с ними в самолете?

Это знает только генерал! Он не причастен ни к одному их бегству. Солдат всегда выполняет приказ, он выполнил приказ полковника. Танк был наготове! В свободное время помог Веронике с друзьями улететь из Сталинграда, посадив тех, с кем вел наблюдение за русскими и своими.

Причем здесь центральный орган партии? Там были лучшие поэты и писатели, журналисты. Цвет, ум, дух армии. Это они звали до последнего патрона сражаться и не сдаваться. Патроны кончились, что оставалось делать солдатам?

А каково было маршалу?

При первой встрече он был веселый, много шутил, а в день вылета Вероники был сер и угрюм. Он был далеко, но черты лица хорошо были видны.

Офицеры и солдаты молча смотрели, как оберлейтенант пьет воду, о чем-то думает, ударяя кулаком по столу.

- Вагнер! Ты чемпион полка по боксу. Пойди успокой задиру, психа. Развоевался у нас здесь под носом.

- Запросто! Сказано - сделано!

Вагнер подошел к Роберту, положил ему на плечо левую руку, а правой нанес боксерский удар.

Его все время выводили таким способом из воспоминаний, но кривая рука, словно молот, прошла мимо уха оберлейтенанта и чемпион полка упал за спиной. Налив в левую пригоршню воды, умылся, вытер лицо полотенцем стоящего возле него официанта.

- Ты был в Сталинграде, ты видел маршала? - спросил Роберт.

- Мы не дошли, наши танки русские расстреляли “катюшами” и я попал в госпиталь.

- А я был рядом с маршалом, у нас было все, не было только снарядов, горючего. Ты вывел меня из воспоминаний, это хорошо. Но ты плохой солдат. Сначала нужно бить, а потом напоминать о себе. Ты сделал все наоборот.

Генерал позвонил Веронике, что Роберт ушел несколько часов назад. Услышав это, села в машину, поехала на старую квартиру, поставив машину около ресторана... Открыв дверь, услышала голос вундеркинда.

- Тебя ищет генерал! Где был?

- В воспоминаниях.

- Ты же сказал, что за время русского путешествия расстался с ними?

- Два дня я крепился, два дня жил воспоминаниями. Моника у вас?

- Ты же ее отправил домой!

- Знаю! Она мне нужна, потому и спрашиваю.

- Мне нужен Сталинград, мне нужен наш последний день.

- Хорошо, я дам съемки моего Сталинграда, дам все то, что попросил. Только с условием!

- Все, что пожелаешь!

- Никуда ни шагу от меня, пока не расстанешься со своими воспоминаниями.

- Мне нужно решить загадку. Кем я был в этой игре?

- Если бы Анна погибла, ты бы заменил ее. Ты хороший охотник, отличный ворошиловский стрелок. Таких готовить не надо, их только используют.

- Против кого?

- Против тех, кого ты видел в стекляшку снайперской винтовки.

- Кто вам сказал?

- Анна, за день до смерти все рассказала. Она кое-что вспомнила, это ты рискнул своей жизнью, спас ее с летчиком. Это то, что ищут генерал и председатель комиссии. Сегодня ты сдал экзамен на отлично! Комиссия сделает вывод и тебе придется повторить свой путь. Я видела карту восстания Пугачева у генерала на столе. Он ищет самые уязвимые места у русских. Всю мощь они бросят на юг, потом от Волги до Урала перережут русским артерии и вены, сердце остановится само собой.

- Опоздали со вскрытием вен, у самих кровоточат артерии.

- Что бы ты посоветовал сделать?

- Бывает тупиковое состояние, все есть и ничего нет. Поезд стоит!

- Выходит, зря ты рисковал жизнью в таком дальнем путешествии?

- Не зря! Я работал на партию, т.е. на тебя, на всех тех, кто улетел из Сталинграда.

- Причем я и мои товарищи?

- Армия фюрера под Москвой потеряла веру в победу, в Сталинграде потеряла дух. Дух состоит из трех частей: надежды, веры и любви.

- Если дух, олицетворяющий нашу армию, найдет выход из сложившегося положения, мы выйдем из тупикового состояния. В другом случае мой брат будет через стекляшку смотреть, как я убегаю или прячусь в развалинах Берлина.

Иосиф получил письмо от Роберта о готовящемся убийстве маршала и о пустыре, откуда просматривается их штаб. По его приказу от имени Николая Петровича солдаты стали занимать один дом за другим.

Генерал прочитал письмо, посмотрел в бинокль, откуда исходила опасность и куда устремились солдаты, посланные Иосифом. Он увидел Анну со снайперской винтовкой и подошедшего к ней полковника. Третий сидел спиной к нему и пальцем через спину показывал на него.

- Иосиф, надо узнать, куда они побегут, когда увидят солдат... Возьми разведчиков, проследи их путь. Мне что-то знаком даже со спины сидящий солдат, он мне кого-то напоминает. Узнай, кто из беленьких девушек носит снайперскую винтовку.

Нейтральную полосу заняли советские войска. Роберт, Анна и полковник пошли в расположение своих солдат.

Иосиф остановился у стены разбитого дома, где заканчивалась нейтральная полоса. Он услышал пароль и ответ. Среди развалин лежали трупы советских и немецких солдат.

- Что ищешь, Иосиф, среди трупов?

- Чуть похожего на меня парня.

- Зачем это тебе нужно? Могут пристрелить!

- Им нечем стрелять, они выдохлись, а мне нужно догнать тройку. Это приказ генерала.

- Ну, если приказ генерала, бери, снимай, а я туда не пойду. Я такого приказа не получал.

- Ты в этой форме настоящий Ганс, возьми его оружие, посмотри документы на месте. Выброси их, твоя морда на него ничуть не похожа, разве что волосы.

- Сгодятся мои, - он вынул из кармана свои документы, взял фото. - Поищите фотографии девок, желательно семейные. Живей, а то убегут наши беженцы.

- Зачем тебе девка? Догоняй беглянку и она твоя. Небось, не один день на войне и бабу не попробовал.

- Всему свое время. Мне наши не нравятся, побегу за беглянкой.

- Смотри, Иосиф, чтоб она вместо своего пирожка не дала тебе пулю в лоб.

- Этого я и боюсь, она сильно держится за того шустрого парня, а мне как раз он и нужен. Хочу поговорить с ним с глазу на глаз.

- Это он с ней рассматривал вас в свою стекляшку. Скажите спасибо, что живы остались!

- Кто со мной?

- Ты с ума сошел! Да немцам только появись на глаза в таком как мы виде: немытые, небритые, сразу отправят на тот свет.

- Боитесь?! Тогда ждите моего возвращения.

Иосиф пробежал несколько метров, пригнувшись, среди развалин, выпрямился, пошел прямо на часового.

- Смотри, Коля! Если бы повстречал в бою, пристрелили бы, больно похож на фашиста.

Назвал пароль, пошел вслед за беглецами, которые остановились около легковой машины и сели в нее. За нею пошли другие. Подняв руку, сел около шофера.

Шофер был уставший, грязный.

- Давно не брился, дружок?

- Третьи сутки уходим от русских. У них все есть: патроны, снаряды, горючее. У нас ничего не осталось, разве что каменная пыль на нашей одежде. Нам нынче ночью авиация ничего не подбросила, мы остались ни с чем. Прибавилось только седины в голове. Зачем тебе эта тройка? Я их вчера видел у моего командира. Он стоял перед ними, словно перед маршалом. Говорят, их много здесь, ты один из них? Мы окружены. Ваши парни помогут прорвать русское кольцо?

- Разве только к Волге! Там меньше русских.

- Я только что оттуда! Да, там меньше русских. Русские образовали двойное кольцо, нас все жмут и жмут, затягивают петлю, а сами ведут наступательные бои. Еще день-два и танки с полной заправкой не догонят наши отступающие войска.

- А я с Поволжья, спешил вам помочь. Помогаю! Бегу, догоняю своих знакомых.

- У таких, как ты, короткая жизнь. Мы в одной мышеловке!

- Согласен!

Эммануил, так звали шофера, остановил машину.

- Иди, парень, к тому дому, там вчера я видел твою красотку.

- Может, сначала перекусим, потом разойдемся? Пока мои знакомые раздобудут еду, я лучше присяду к вашему столу.

Несколько раз незнакомка прошла мимо Иосифа, потом вместе с полковником. Над развалинами города летали только советские самолеты, а это говорило о том, что близок день капитуляции.

Танкисты и шоферы жаловались на отсутствие горючего, пехотинцы - на пустые обоймы. Боеприпасы были на исходе, их хватило бы дать разве салют...

Часа два спустя Эммануил снова приехал на машине с полковником. Полковник пошел в штаб. Эммануил, увидев Иосифа, присел с ним на гусеницу танка.

- Нашел свою красавицу? Если нет, давай свожу, она находится здесь рядом. Тот, постарше, ушел к моим, а твоя сидит с двумя, но больше с одним, тем, у которого твой цвет волос. Они хорошие парни, выручили нас. Моя машина полностью заправлена и еще в запасе есть гоючее. Молчишь? Другие тоже молчат, они остаются в тени, так сказал мой полковник. Если маршал поднимет и вывесит белый флаг, убегу на своей красавице. Ты поддержишь меня?

- У меня ночь на раздумье, успею сделать круг, откуда пришел, тогда поддержу тебя.

- Ты снова уедешь в развалины. Там сменили пароль, удвоили посты. Русские своего генерала пуще глаза берегут. Это первая пташка, которая завтра или послезавтра придет к маршалу. Желаю удачи! Там много наших охотников. Ты будешь среди них?

- Если успею. Я не все сделал! А времени у меня нет! Хотелось бы попрощаться с незнакомкой.

- Это не баба, а зверь лесной. Лучше будь подальше от нее.

- Только взгляну и уйду в свои развалины.

Эммануил засмеялся. Раньше говорили "в хоромы", нынче в моде стали развалины. Они еще спасают нашу жизнь. Надолго ли? Кто скажет последнее слово?

- Тот, кто сидит за теми развалинами.

- Мой сказал таким, как ты, что в полночь они замедлят ход событий.

- Твоя четверка вне учета, у них поважнее птичка. Хотелось бы знать, кто и что это за птичка.

- Будь здоров! Я пошел к своим, потом вернусь в развалины. Подбросишь?

- Все зависит от того, кого я повезу обратно. Но помочь могу, все те парни поедут вслед за мной. Держись их!

Все то, что давало тепло, уют, маленький отдых, солдаты собрали у разбитых домов, вносили в развалины, ложились и отдыхали. Иосиф вошел в разбитое здание, повсюду спали, только во втором крыле была слышна музыка. Здесь было чисто, лестничные площадки подметены. Дверь была прошита автоматной очередью. Заглянув в дырочку, увидел Анну, склонившуюся над незнакомцем, летчик спал в стороне.

Незнакомка поцеловала своего возлюбленного, поднялась, перед Иосифом лежал его брат. В голове роились разные мысли: открыть дверь, войти, поздороваться или дождаться, когда он сам выйдет?

Это замешательство длилось недолго. Он знал: советская разведка получила сведения, что определенная часть офицеров была не согласна со сдачей армии Паульса в плен... Он отказался оставить армию. Его приговорили к смерти. Кто должен привести приговор в исполнение? Группа Роберта или те, кто находится около штаба Советской Армии?

Брат жив, это самое главное, он находится в окруженном Сталинграде. Николай Петрович найдет его. Сию минуту нужно спасать самого Николая Петровича с его штабом. Успеет ли он до полуночи вернуться?

Посмотрев на брата, задел лежавшее стеклышко на окне, оно упало... Анна побежала за ним, он сел в машину Эммануила, помахав ей рукой.

Она вернулась к Роберту:

- Догнала любопытного или твои ножки устали топать?

- А он не хотел убегать, притворился раненой птичкой. Я его где-то видела, мне его черты лица знакомы... Убежал на машине.

- Помахал тебе ручкой?

- Что ты хочешь этим сказать? Что я его хорошо знаю? Я впервые его увидела!

- Я его где-то видела - это твои слова. Так где ты его видела?

- Мне показалось!

- Тебе все кажется, а я никак не пойму, зачем мы здесь торчим. Ты сама все одно и то же повторяешь: мы отсюда живыми не выйдем. Зачем нас сюда бросили, что ты ищешь со своим полковником?

- Мне скажут цель, если я не попаду в нее, это сделаешь ты. Ты - мое прикрытие, ты - моя опора. Я верю тебе, где бы я ни была, что бы со мной ни случилось, ты спасешь меня, я верю в тебя!

- Полковник твоя защита, твоя опора!

- Опора в работе, найти цель. Это нас объединяет... Стоит выполнить работу или ее завалить, он исчезнет. Его принцип: коршун появился, мать уводит его от своего гнезда. Разница только в том, что мать возвращается, а он никогда - спасайся как можешь!

- Уловил смысл твоих слов, за тобой поцелуй. Буду заранее готовиться к побегу.

- Сначала поразить цель, потом спасаться!

- Хорошо, ради тебя готов на все, но где твоя цель?

- Ты видел обе! Но не было приказа. Кто-то сдрейфил, струсил, из тех, кто нас посылал сюда. У меня уже было такое, ты новичок в нашей работе. Наше дело - точно выполнять приказ и не самовольничать. Наша работа дорого ценится, а еще дороже оплачивается.

Анна подошла к Роберту, поцеловала его, обеими руками пошевелила его волосы, иногда поглаживая их.

- Твой беглец похож на меня?

Она села ему на живот, несколько слезинок упало Роберту на лицо. Анна заплакала.

Шофер встал, вышел из комнаты. Сначала плакала молча, потом плач перешел в рыдания. Она прилегла рядом...

- Не трогай меня! Дай сосредоточиться. Мы попали, кажется, на крючок к русским. Это был твой брат... Значит, ты подал им весточку, что ты жив, что сбежал из Сибири.

- За сутки до нашего прилета маршала предупредили, он верит в нас. Он верит, что полковник привез ему хорошую весть.

- Пусть полковник выполнит твою работу, пусть попадет в цель. Он хороший стрелок! Такие, как он, выполняют теневую работу. Он тень! Он заслоняет меня!

- Заслоняет, чтобы потом убежать!

- Вчера я увидел твою знакомую и не догнал. Она скрылась в развалинах, где часто бывает полковник. Мне нет туда хода. Если сегодня там увижу, догоню. Если полковник будет сам убегать, мы можем скорее его догнать наших. Самое главное в нашем положении - иметь крепкие ноги. Ножки ваши выносливы. Правда она...

- Кто она?

- Я не уверен, что это она. Я видел только ее спину и ношу на ней.

- Иди ищи, а я отдохну! Я верю, мы выберемся из этого кольца. Двух смертей не бывает.

Роберт вышел из дома, сел в машину. В ту сторону, в которую уехал брат, ушел полковник. Там можно заправить танк.

Полковник может иметь несколько способов улизнуть отсюда. Нужно походить немного за ним, подготовиться к побегу.

Брат скрылся в русских развалинах. Роберт у подбитого танка сливал горючее, заправлял своего спасителя. Это был третий по счету танк, готовый к побегу.

Он был у места цели, когда увидел Веронику и уходящего прячущегося полковника. План уничтожить цель провалился или отложен, это было видно по внешнему виду полковника.

Анна подошла к нему, он оттолкнул ее от себя, проговорил: "Цели нет, она исчезла, велено обождать, другим группам возвратиться".

Роберт вошел в развалины и увидел перед собой маршала.

- Это вы, молодой человек, вы поистине гений. Сколько наград, вы много сражались, много имеете наград и все понапрасну. Моя армия не боеспособна, мы стоим в тупике. Вы молоды, вы умеете летать. Взлетите! Это вы делали не раз и вы на свободе.

- У меня танк, господин маршал, в полной боевой готовности. Я не один, а с той, которую вы так любите!!! Мы проскочим это огненное кольцо и вы на свободе.

- Вы, да! А я нет, я свое отлетал!

- Берите Веронику и поскорее уезжайте, завтра будет поздно. Рад за вас, у вас еще есть дух, вера, надежда, любовь к жизни. У меня остались только воспоминания.

Маршал ушел, чуть поднял руку, пошевелил на прощание пальцами.

Подбежала охрана: "Откуда знаете маршала?".

- Это мой крестный, пришел проститься перед дальней дорогой.

- Уезжай! Через несколько часов здесь будут русские. Что имеешь для своего спасения?

- Несколько танков!

- Зря стараешься! Нужно две заправки, русские вокруг нас образовали двойное кольцо. Воздух тоже русский, адъютант показал на летающие самолеты.

- Припоминаю! Ты был на приеме у маршала в зените славы, посетил второй раз у ее заката.

Иосиф посмотрел, как брат заправлял танк, посмотрел на закат солнца, подумал: “У меня оказалось больше времени, чем я думал, выручил штабист, ухаживавший за Вероникой, подбросил на своей машине”.

Он еще раз посмотрел на брата, пуля просвистела над головой. Стреляли не немцы, стреляли свои. Нужно переодеться. Спустился в подвал, где его ждали солдаты, переоделся. Вызвал саперов, начали искать мины.

Николай Петрович выслушал Иосифа, подошел к карте Сталинграда. Здесь расположена вся армия маршала Паульса. Завтра они выбросят белый флаг и все солдаты взводами, отделениями, полками пойдут на ту сторону Волги. Часть останется восстанавливать разрушенный город.

- Мы полетим с маршалом на встречу с товарищем Жуковым.

- Разрешите мне остаться, я хочу найти Роберта!

- Стоит только появиться белому флагу над штабом армии Паульса, как Роберт на своем танке перейдет нейтральную полосу.

- Роберт всегда в движении, он найдет выход из создавшегося положения. Вот только загадка, как он будет спасать центральный орган партии вместе с Вероникой. Мои люди следят за его действиями. Три танка - это уже сила, и причем наши советские. Немцы припустят, а наши не заметят эти три пылинки, тем более что они свои.

Николаю Петровичу доложили, что над штабом главнокомандующего развевается белый флаг. Час тому назад Сталин говорил с ним о капитуляции Германии. Перед бункером маршала Паульса выстроился понурый караул.

Иосиф сопровождал дядю к двери маршала, потом пошел проверять караул. По приказу маршала Жукова, разрешалось только генералу оставить оружие. Он стоял на том месте, где несколько часов назад Роберт повстречался с маршалом. Мимо него проходили в сопровождении советских солдат штабисты немецкой армии.

Из комнаты, в которой находились пленные генералы, вышел адъютант Паульса барон Вагнер. Он был бледный, держал руку на кобуре пистолета, за ним шел сопровождающий.

- Это вы, Робертус! Я в ваши сказки тогда не верил и сейчас не поверю. Вы хорошо заморочили голову маршалу, он вам поверил. Зря Сталин выслал немцев из Поволжья, этим он лишился многих солдат. История скажет правду. Паульс ценил вас дороже, чем ценят русские.

Иосиф отдал честь генералу, тот зло посмотрел на него, пошел в туалет. Остановив солдата, пошел за генералом. Не поворачивая головы назад, генерал вынув пистолет из кобуры, поднял его вверх. Он почувствовал, как чья-то сильная рука сжала ему руку с пистолетом.

Голос был похож на Робертуса...

- Я думал, вы сбежали с полковником от позорного зрелища, а вы еще являетесь его участником.

Генерал держал пальцы, Робертус, разрядив пистолет, положил его в кобуру генерала, обойму ему в карман.

- Вы знали, господин генерал, моего брата, у нас есть время, расскажите мне о нем. С того времени, как всех немцев выслали из Поволжья, я ничего о нем не знаю. Впервые его увидел уходящим от нашего штаба с фройляйн и полковником.

- Как вы, немец, оказались в Армии Советов?

- Меня усыновил Якименко, вот почему я здесь. Он женат на сестре моей матери.

- После рассказа вы меня сдадите и выставите на посмешище?

- Даю слово советского офицера, что о случившемся никто не узнает.

Генерал ввел Иосифа с свой кабинет, порылся в столе, достал небольшой зеленый дневник.

- Это мой дневник - альбом. Я в нем записываю самые увлекательные истории моей жизни.

Там фотографии вашего брата и тех, кого он спас. Я слышал, что вы будете отправлять в Германию генералов, погибших на поле боя и застрелившихся.

Моя просьба к вам, если я исполню ваше желание, отправьте на том самолете и меня.

- За такую весточку упрошу Николая Петровича разрешить вам сопровождать самолет до Берлина. Огонь фюрера выдержите?

- С сегодняшнего дня он будет в шоке и ему будет не до меня.

- Дневник-альбом верну перед вылетом самолета. Зайдите в ванну и приведите себя и свои мысли в порядок, а я тем временем прочту ваши записи о брате.

Барон Вагнер со слезами смотрел, как увели русские маршала, как вышел за ним советский генерал. Это тот человек, который усыновил Иосифа и Эльзу. Во имя дружбы, во имя любви к женщине чужого рода не побоялся пойти на рискованный шаг. Он был никем, неприметным малороссом и стал знаменитым на весь мир. Это перед ним сейчас склонил голову маршал и все стоящие генералы.

Где же произойдет встреча двух маршалов? Маршала Паульса, выходящего из своего бункера, сложившего свое оружие перед более сильным противником, и советского маршала Жукова. При произношении трех имен фюрер всегда содрогался. Он обещал при взятии Москвы первым казнить Левитана, потом маршала Жукова. О Сталине он только слушал, но боялся произносить его имя.

Только однажды, когда ему русские наступили на хвост, подозвал барона Вагнера: "Мне нужен рабочий день Сталина!". Целую неделю немецкая разведка интересовалась распорядком дня русского вождя. Сталин в то время еще работал днем, но уже переходил работать на ночное время. Он спал урывками.

Иосиф повязал барону Вагнеру черную повязку, отдал честь:

- Желаю удачи! Вам повезло, вы возвращаетесь на родину! Если вы выдержите неделю, значит, будете жить долго.

- Если мне станет плохо, я расскажу фюреру о вас, о немцах Поволжья.

- Почему именно о нас?

- А потому что мы, немцы, виновны в страданиях арийцев, живущих вне Германии.

В берлинском аэропорту самолет с бароном Вагнером встречал генерал с Робертом.

Барон встал по стойке смирно. Генерал поприветствовал, пригласил в машину.

- Куда вы меня повезете, генерал? Фюрер знает о моем прибытии?

- Успокойтесь, дорогой учитель. Сегодня день траура и фюреру не до вас. Мы поедем в гостиницу. Я вызвал вашу жену и детей, они прибудут туда на четверть часа раньше нас.

Вам нужно отдохнуть, набраться сил. Если желаете, можете уехать домой. Понадобитесь нам, я вас вызову. Рад за вас, рад, что вам повезло! Вы много рассказываете, много волнуетесь! Я это понимаю, я это пережил. Мне сказали, что мы оба будем работать в Берлине. Вы будете моей опорой!

Николай Петрович был целую неделю и Иосиф не мог ему рассказать о Роберте. Он был вызван в Москву, где Сталин требовал дать Сталинградскому фронту четверть танков и орудий.

Они вылетели на Урал рано утром, прилетели к концу дня. Николая Петровича ждали и он с самолета поехал на завод. Около станков стояло больше женщин, чем мужчин. Победа на Сталинградском фронте радовала рабочих. Это их снаряды ускорили победу.

- Враг разбит, но он еще силен. Мы должны вдвое больше давать снарядов во имя Победы! - закончил свое выступление бывший секретарь райкома.

День и ночь отправлялись эшелоны на победу с врагом. Николай Петрович спал мало, больше бывал на заводах, фабриках, каждый вечер садился около настольной лампы, зачеркивал выполненные заказы.

- Завтра летим в Сибирь, туда, куда высланы твои родители и все немцы. Что ты хотел рассказать мне о Сибири и брате Роберте? Выкладывай!

- Около чукчи мы будем посещать заводы и фабрики. А вот найти в тайге стариков, давших Роберту документы сына, будет труднее.

- Обойдусь без тебя, а ты поезжай, поищи родителей и места бегства Роберта. У тебя есть район, а в прокуратуре и милиции найдешь личное дело.

Следователь принес документы Робертуса Виктора Филипповича и его сына.

Иосиф посмотрел дело отца, потом брата.

- Вы, товарищ следователь, говорите, что Робертус - младший умер, а здесь написано, что не Робертус, а старший лейтенант... погиб как герой.

- Чье это дело, спецопасного переселенца или солдата Советской Армии?

- Он присвоил документы и убежал на фронт.

- Здесь несколько раз написано, что он подавал заявления отправить его на фронт.

- Немцев на фронт не берут, спецопасные содержатся в трудовых лагерях.

- Он совершил подвиг. Старики после смерти сына дважды получали от командования армии благодарственные письма. Старики радовались, получив благодарность.

- Мой помощник выехал на фронт, он встретится с командиром, который писал это письмо.

- Вы правы, следователь, этот вопрос оставим открытым.

- Могу я увидеть Виктора Филипповича? Сколько у него писем скопилось в личном деле. Отличный труженик, орденоносец, прекрасный семьянин.

Следователь сидел за столом, Иосиф - около окна, когда ввели в кабинет отца.

- Вами и вашим сыном Робертом интересуется представитель Сталинградского фронта Якименко. Вы слышали, что немцы под Сталинградом разбиты, маршал и его генералы попали в плен. Наши войска ведут наступательные бои.

Робертус медленно подошел к столу, сел на табуретку. Около окна, в хорошо освещенном месте стоял сын. Роберт и Эльза живы. Какое это счастье видеть их и какое несчастье, что нельзя обнять свое дитя.

Следователь, устав от разговора, вышел, на его место сел сын. Минуту молча смотрели они друг на друга, потом Иосиф начал рассказывать о Николае Петровиче, Фриде Германовне и сестре Эльзе. Вспомнил, что в Сталинграде видел фройляйн Веронику.

Долго не мог говорить Виктор Филиппович, потом, успокоившись, начал свой рассказ со дня высылки в Сибирь. Уже в полночь окончил отец рассказ о своей жизни, матери и жене Роберта. Он снова вынул из кармана ордена и медали, фотографии, все это положил на стол.

Следователь устав от долгого рассказа, вышел, а отец с сыном перебросились несколькими словами о своей жизни, о своем положении.

Со сплава привезли исхудавшую, состарившуюся, поседевшую мать со своей снохой. Они поселились в колхозном доме. По просьбе отца Иосиф не встречался с матерью... Только читал протокол допроса, который вел следователь.

- Пойми меня, сынок, твоя мать еще не поправилась и не отошла от потери Роберта. Ты вскроешь ей раны, они долго будут заживать. Если сможешь упросить, попроси, чтобы нас отправили в подхоз, там легче, там нет серой каменной пыли. Дети Роберта уже бегают, им нужна помощь.

Ты проехал много лагерей и увидел, как мы живем. Мы не живем, мы выживаем. В таком месте, в котором я нахожусь, даже мои заслуги никому не нужны. Мы вне закона. Им нужны наши руки, наша сила. Уезжай, сынок! Здесь многие знают твоего брата, а ты становишься очень похож на него. Если признают тебя, не миновать тебе беды. Ты потомок спецопасных, ты обманул Советы, пролез в их верхушки. Тебя судить не будут, тебя просто уничтожат.

В Заволжском Иосиф догнал Николая Петровича. Навстречу ему вышла Фрида Германовна.

- Ты повзрослел! Разговариваешь, как дядя, он ждет тебя. Иди, посекретничай.

- Рассказывай коротко!

- Спецопасные - это те, кто кует в тылу победу нашей армии. Сделал все, что мог!

Генерал кивнул головой, улыбнулся: "Молодец!".

После поражения под Сталинградом Гитлер многих генералов отстранил от руководства. Многие из них оставались в тени. Барон Вагнер несколько раз приезжал в МВС, просился отправить его на фронт.

Барон Рене Трауниц, встречаясь со своим старым учителем, успокаивал его:

- У вас в МВС работают ваши ученики, они попросту вас берегут. Вспыхнет горячая точка и вас вызовут. Идет передислокация войск. Как только она окончится, наши войска снова пойдут в наступление.

- Дорогой Рене! В твоих руках вся Сибирь и Урал. Ты знаешь, что Россия после двух лет войны стала другой. Урал вместе с Сибирью дают столько военной продукции, сколько вся Германия. Через мои руки прошли беженцы, спецопасные, вывезенные из Приволжской республики. Это они воздвигли непробиваемый щит России.

Вы помните тот день, когда вы увидели советского генерала? Это тот человек, чьим гигантским трудом создан этот щит. Это он после сдачи армии Паульса, за несколько месяцев восстановил полки и дивизии Сталинградского фронта, укомплектовал новыми танками и самолетами.

Разве вы не заметили, что после Сталинграда наших самолетов стало меньше в воздухе, меньше танков прикрывают пехоту?

- Дорогой учитель! В скором времени мы поедем с вами в Курск, Орел. Там увидите мощь и силу нашей армии. Я буду просить фюрера, чтобы вы были участником нового наступления наших войск.

У нас куется новое секретное оружие, оно скоро поступит на вооружение нашей армии. И наша армия снова станет непобедимой.

- Дорогой барон! Если это оружие куется в застенках вашего кабинета, я верю в его создание. А если у ваших соседей, мы его не дождемся до конца войны.

Стоит открыться второму фронту и миф о нашей непобедимости развеется в прах.

Вы были моим лучшим учеником, сегодня вы оказались лучшим другом. Сделайте так, если это в ваших силах, чтобы я не был участником второй Сталинградской битвы.

Я был участником первой войны, сидел на том месте, на котором вы сидите. Видел ее начало, взлет, триумф победы. Я был повсюду первым, хотя меня держали в тени. Мое слово решало сражение боя. Мне казалось, мы неуязвимы, но не мы победили, победили они. Мне припоминается солнечный сталинградский день. Я был у маршала, когда в его кабинет ввели Робертуса.

По России я защитил докторскую диссертацию. Знаю хорошо Урал и Сибирь. Много исходил с членами географического общества по этой земле. Земля чукчей, хозяином в ней был медведь, превратилась в кузницу победы. И кто вы думаете, воздвиг этот щит? Наши кровные братья - немцы, которых Петр пригласил учить русского мужика уму-разуму.

Миллионы немцев из всего Союза вывезены в этот медвежий край, они куют победу. Пройдет несколько десятков лет чукчи-ведьмы превратятся в настоящих красавиц, которые станут прекрасными леди этого промышленного, доселе неизвестного края.

Я вам покажу свой дневник-альбом со дня триумфа нашего фюрера, его победы на западе, юге, востоке. Не скрою от вас последние слова маршала: "Россия богата не только своими богатырями, она богата людьми титанического возрождения, самопожертвования, землей несметных богатств. Мы уничтожили заводы и фабрики во всей Восточной Европе, они возродились за сотни, тысячи километров в глухой, непроходимой тайге".

- Откуда у вас, господин учитель, эти данные?

- Я их черпал из уст беженцев вышаков, спецопасных, лагерников. Прочтите, дорогой, мои записи в дневнике и перед вами встанет другая Россия.

В Сталинграде налаживалась мирная жизнь. Начали работать хлебопекарни, мельницы, восстановили бани, очистили улицы. Город развалин стал оживать. Сталин вызвал Якименко в кабинет рано на рассвете для мирной беседы.

- Садитесь, Николай Петрович! Я только освежился после ночного совещания, имею несколько минут свободного времени. Мы отстояли Сталинград, но какой ценой! Город разрушен, из города-красавца превратился в город развалин. Нужно его восстанавливать так быстро, как вы возродили Сибирь, Урал. Это предстоит сделать вам.

Мы посовещались на утреннем совещании и решили, что вы с охотой возьметесь за эту работу. Вас никто не освобождает от вашей должности, я только прошу уделить Сталинграду несколько ваших драгоценных минут. В этом поможет вам мой друг, ваш старый знакомый Берия.

До входа наших войск в Берлин должны работать все фабрики и заводы. Мы должны доказать, что Советы не только умеют воевать, они умеют быстро восстанавливать разбитое фашистами.

Мы одержали две большие победы, третья - это переворот в войне. Ваш Урал и Сибирь сегодня дают столько военной продукции, сколько вся Германия. Пусть оживет Сталинград, пусть фабрики и заводы заработают на войну. Это приблизит час падения фашизма.

Сталин проводил Николая Петровича до самого кабинета Берии.

- Я рад, что вы согласились, думал, откажетесь. Желаю вам удачи, а себе приятного сна. Не скрою от вас как от старого знакомого: после Сталинграда легко засыпаю. А у вас как со сном?

- Бывают ночные неурядицы, но стараюсь избавиться от них. Иногда заработаюсь, забываю, что полночь или уже всходит утренняя заря. Вхожу к своим секретаршам-красавицам, даю печатать приказы, вместо “Есть!”, летят в меня их туфли. Оказывается, ночь я, старый осел, принял за день. Два года Иосиф Виссарионович и все ломки, тяжелей переносить душевные.

- Фриду Германовну посещаете? Как дети? Внуков не нарожали? На войну не сваливай. Любовь есть любовь!

- Забываю, какая есть жена.

Секретарши не забывают. Туфли, товарищ Сталин, напоминают: “Вход воспрещен!”.

Берия, услышав голос Сталина и Якименко, открыл дверь, услышал их разговор и ответ генерала, рассмеялся вместе со Сталиным.

- Вы, Николай Петрович, при посещении товарища Сталина даете нам жизненный эликсир бодрости. Вы умеете вовремя подносить веселые истории из вашей жизни, которых у вас не было. Вы умеете хорошо снимать стресс. За это вас все уважают.

- Вы большой "моногамий", только у вас в отделе нет женщин. Это принцип или внутреннее неуважение к женщинам?

- Что вы, товарищ Берия! Я люблю женщин и уважаю их как хранительниц домашнего очага. У меня отдел переезжих свах: сегодня Москва, завтра Сталинград. У женщин чемоданы больше набиты побочным арсеналом. А при нашем передвижении лишний груз в тягость. Начнем восстанавливать Сталинград - открою настоящий женсовет.

Товарищ Берия! До назначения меня на мою нынешнюю должность я был секретарем райкома и председателем депортации немецкого населения из Поволжья. Я автор документа и личный участник переселения немцев.

- О каком вы говорите документе?

- Докладная в Верховный Совет Союза ССР о том, что в связи с переселением немцев в глубь нашей страны республика немцев Поволжья распалась.

- Это она? - Берия подал Якименко докладную.

- Да, она!

- Вы что, хотите ее забрать обратно?

- Пусть останется у вас как реликвия - это частица нашей истории.

- Вы считаете, что это была ошибка партии, депортация немцев?

- Сегодня мы должны думать о победе, о человеческих резервах. Кто будет восстанавливать опустошенный край?

- У вас вся армия Паульса, зачем вам дохлые немцы Поволжья? О возврате и мыслей не должно быть. Я посоветовал военсовету и товарищу Сталину очистить Поволжье от немцев. Они меня поняли, поддержали. Мы очистили Поволжье от немцев, оно стало снова русским.

Еще до полного уничтожения армии Паульса мы вас предупреждали, что Поволжье вы будете восстанавливать. Вы свой человек в Сталинграде. Вас теперь знают не только с теневой стороны, где под вашим руководством ковалась победа в нашем тылу, а как знаменитого генерала, взявшего в плен маршала.

Мы создавали вам авторитет, вы со своей стороны завоевывали его честным трудом. Из многих городов были эвакуированы заводы и фабрики, много было таких, как вы, стоящих у руля возрождения заводов на Урале и в Сибири. Вы победили всех, у вас не было спешки в одном, отставания в другом. Вы оказались прекрасным комендантом Урала и Сибири.

Через год мы будем у границы. Огромные поля остались бесхозными. Стране нужен хлеб. Нам нужна ваша крепкая рука и орлиный глаз. Вы схватываете все на лету. Мы ждем от Сталинграда танки, снаряды, трактора, плуги. Беженцы с Украины, России возвратятся на Родину. Вы должны заполнить вакуум русскими людьми.

Вы недавно с сыном побывали в Сибири. Вам удалось выполнить на месяц раньше план поставки сибирского груза. Я дал заявку на представление вас и вашего сына к награде. Он знает хорошо Сибирь, Урал. Пошлите снова, пусть ускорит поставку леса в Сталинград. Даю вам зеленую улицу. На всех ваших грузах будет стоять гриф “СС”.

- Не надо этого делать. Коль нас вдвоем поставили на скорейшее выздоровление города, мы распределим обязанности. Мой зоркий глаз обозревает Сталинград, а вы снабжаете его дешевой рабочей силой.

Я выполню все ваши просьбы. Отныне у станка будут стоять мужчины, женщины из народной милиции охранять их. У меня нынче не будет моногамии. Война забрала всех мужчин, на женские плечи нельзя все сложить. Из освобожденных районов посылайте к нам процентов пять вышаков.

- Много, простите, это целая армия.

- Каков заказ, такова и плата.

- Вы правы, генерал! Сегодня надо платить и за заказы. Поступят деньги, товар будет.

Был в вашем Заволжском. Это ваше детище, красивый край. Вы строите на века. Вот почему вас все любят. Вы собрали около себя цвет России.

- Это был ваш заказ со Сталиным. Я лишь исполнитель.

- Думаю, Сталинград будет не хуже!

Иосиф летел в Сибирь за грузом восстанавливать Сталинград. Это был первый город, основательно разрушенный, первый город, где немцы оставили не только технику, но и живую силу.

Из окружения не вышел ни один солдат. Первенцу городу-герою великий вождь отдал лучших своих помощников. Услышав, что Якименко из всего Сибирского и Уральского фонда отстегнул пять процентов, Сталин улыбнулся.

- Я согласен, господин Берия, пусть берет свои пять процентов и вкладывает их в свое Поволжье. Хозяин-барин, кто заказывает музыку, тот и платит.

- Он настаивал на возвращение немцев Поволжья!

- Вы знаете, он никогда не настаивает, он прощупывает след. Я ему ответил: “Поволжье должно быть русским!”.

- И что он ответил?

- Попросил те же пять процентов вышаков из освобожденных районов.

- Дайте ему его пять процентов из его земляков. Пусть радуется за них. Хохлы решат его моногамию.

Сталин улыбнулся, вышел, а Берия позвал в кабинет младшего Якименко, показал ему план доставки груза в освобожденный Сталинград.

- Вы молоды, вам придется работать с людьми, намного старше вас, с большим опытом, знаниями и авторитетом.

- Мы с Николаем Петровичем половину плана уже выполнили, благодаря вам.

- В чем моя заслуга?

- Остатки немецких сталинградцев передали в Сибирь.

Ехал к своим кровным братьям. Ему предстояла снова встреча со следователем. Немцев отправили в более глухие необжитые места, а вместо них прибывали военнопленные, вышаки и изменники Родины.

В шахтах вместо кирки работали отбойным молотком, вместо лошадей - машины, трактора. Производительность труда увеличилась в десятки, сотни раз.

На многих предприятиях пришлось открывать курсы повышения квалификации и курсы обучения новым специальностям. Война сделала полную революцию в стране: многие руководители боялись ее, работали старыми методами.

Иосиф несколько раз звонил Николаю Петровичу, разговаривал с секретарями обкомов. Жаль было своих соплеменников. Рабский труд одних убил, других искалечил. Всех немцев превратили в рабочий скот. Работали от зари до зари.

Ускорить бы технический прогресс - и сколько останется в живых и непокалеченных на каторжных работах! Он стал опираться на женщин, работающих на заводах, фабриках. Этим он достиг повышения производительности труда.

Нужно было добиться лимита на лишний трактор, станок, верстак. Он долго раздумывал, открыл блокнот, в котором был номер телефона Берии.

Его предупреждали: звонить только в экстренных случаях.

- Товарищ Берия! Извините за внеплановый звонок. Мне нужен лимит и мы сможем выполнить ваши заказы на две недели раньше срока.

Берия только вернулся с совещания, где о поставке груза с грифом "СС" стоял знак вопроса.

- Обещаете на неделю раньше? Сегодня вечером позвоню, получите положительный ответ.

Следователь, сидевший рядом, услышав, с кем разговаривает Якименко, побледнел.

- Я отвечаю за доставку груза. Груз будет доставлен на две недели раньше!

Вчера мы отправили первый эшелон, второй пойдет сегодня вечером. Инженер с Урала привез новое оборудование. Завод работает по новой технологии. Мы все предприняли, чтобы не сорвать план.

Нам нужно доказать, что мы можем освободить от каторжной работы немцев и использовать их на более выгодных для нас предприятиях. Их нужно заставить работать по специальности. А камни дробить могут и вышаки.

Вас отблагодарит Берия. Вы основной его фильтр. Вы умеете фильтровать людей, обрабатывать их. Я жду от вас признания и помощи в осуществлении моих планов. Вы должны доказать, что свое дело доведете до конца. В чем наша ошибка, в чем ваша трудность?

- Там, наверху, умеют только судить, отправлять на смерть. Мы же те, кто после них умеет обрабатывать живые трупы в течение многих месяцев и лет. Извлекая из этих черных, пропитанных каменной пылью червей немалый доход. Это и есть наш АЛС (ангельский лагерь смерти).

Отсюда никто живым не уйдет, даже Герой труда.

- Они убегают, они шкодничают, товарищ следователь!

- И пусть убегают! Мужской силы у них нет, они ее здесь оставили. Показать себя не успеют, их чукчи отстреливают.

Мы вдвойне выигрываем! Перестали мешочники по тайге шататься. Тайга стала чистой и чукчи с охотой идут в тайгу на отстрел беглецов. Иногда и мешочников прихлопнут. На одного больше или меньше - мне все равно. Лишь бы тайга была чистой.

- Вы, как отец, умеете слушать, терпеливы вы, во все вникаете сразу, все схватываете. Громко не ругаетесь, не кричите. Ваше новшество в одном месте дает доход в другом.

- План дает дирекция, мы лишь поддерживаем нерадивых и направляем на истинный путь.

- Завтра Робертус приедет за грузом и привезет сельхозпродукты. Это ударник труда, герой, мечтает о свободе. Я ему дал свободу вкалывать от зари до зари. Немцы поселены в этих краях пожизненно. Они до конца своих дней будут уметь считать только до шести, чтобы могли знать, когда прийти ко мне за отметкой, что он еще жив и не подох.

Вечером Иосифа позвали к телефону. Вместо приветствия Берия выразил благодарность:

- Вы мой спаситель. Мне доложили, что первые эшелоны в пути. Узнаю почерк вашего отца. Что можно ожидать в ближайшие дни от вашей революции?

- А что бы вы хотели, товарищ Берия?

- Ускорить план!

- Я понимаю Вас, утром мы окончим подсчет всех резервов. Урал обещает выполнить годовой план в этом месяце.

- Ты не шутишь, сынок? Может, что-то не досчитали? Это прыжок в будущее, а будущее - это победа!

- Мы работаем на победу! До утренней зари.

Берия посмотрел на часы, еще ночь впереди. У нас утро, а в Сибири вечер, ночь. Откуда он будет звонить? Снова посмотрел на часы. Через три часа его люди и оба Якименко, старший и младший, встретятся на золотых приисках. Что еще хочет этот вездесущий малороссиянин от его людей?

Месяц тому назад таскал их по тайге, а сегодня получили телеграмму: “Завод пущен” и все это создают те пять процентов, которые он получает после каждой победы.

Сталин вызвал Берию: "На юге немцы сконцентрировали большую силу: танки, артиллерию, самолеты. Что дает нам Якименко? Жуков просит подбросить новые танки, орудия, самолеты".

- Будем ждать до утра, товарищ Сталин. Груз с грифом “СС” уже миновал Сибирь, Урал. В скором времени он будет в Москве, Сталинграде, Саратове.

- Уральская и Сибирская революция пошла нам на пользу, товарищ Берия.

- Итоги этой революции услышим на рассвете.

- Кто нынче по утрам вас беспокоит, товарищ Берия?

- Младший!

- Отдайте ему Урал и Сибирь, пусть воюет с вышаками, выселенцами и спецопасными.

- Он вошел в роль с Заволжья. С революцией в промышленности он начал делать революцию в сельском хозяйстве.

- Итоги?

- Увеличили посевную площадь, получили лимит на сельхозмашины.

- Вы одобрили?

- Куда я денусь, товарищ Сталин?

- Вчера Урал и Сибирь давали слово, что им нужно еще две недели, чтобы подкрепить Жукова. А Якименко без их ведома шлет Жукову подмогу. Кто-то схитрил, хотел остаться в стороне от революции... Технический прогресс одержал победу, он освободил сотни тысяч человеческих рук. Оказалось, пять процентов - это сила.

- И куда вы денете эти освобожденные сотни тысяч человеческих рук?

- Сибирь, Урал много дает, но еще больше пожирает.

- Я все понял! Расширение производства.

В кабинете Сталина собрались все главнокомандующие фронтами. По всем фронтам шло пополнение живой силой и техникой. К весне готовились к наступательным боям.

На стол Сталину положили пакет.

- Горячий или холодный? - спросил Сталин, беря в руки пакет.

- Со жгучим сибирским морозцем.

- Посмотрим, что нынче нам дарует Сибирь, - он поднес пакет к носу, понюхал. - Пахнет хвоей, отдает морозцем! Звонок был, товарищ Берия?

- До восхода утренней зари еще час.

- Вы, товарищ Берия, становитесь мореплавателем. Время определяете по звездам.

- Соблюдаем режим, товарищ Сталин!

- Пока я ознакомлюсь с содержанием пакета, пусть подадут нам горячий чай.

Иосиф Виссарионович распечатал пакет, стал читать: “Это вам, товарищ Жуков!”.

- Этого не может быть! Такое количество я получал за квартал, а сегодня мне дают на месяц. Не поверю, пока не проверю.

Берия посмотрел на часы, в это время прозвенел звонок.

- Возьмите, товарищ Жуков, услышите сами из уст Якименко, что вы получите сегодня и завтра.

- Ведь мы одержали с вашей помощью победу под Сталинградом, почему бы и товарищу Якименко не одержать победу? Он сделал поистине гигантскую революцию в промышленности. Она пошла нам на пользу.

Берия после совещания вызвал полковника Затычка.

- Ты слышал, Михаил, что Виссарионович отдал младшему Сибирь?

- Да, слышал!

- Ты, дурак! Откуда слышал, кто тебе мог сказать! Нужно пощекотать маленько под сердцем кого-то из них.

- Уязвима мама, да тот, кто только на ноги поднялся.

- Пацан не вечный. Бери маму! После такой операции будут без сна и отдыха работать, на пять процентов больше.

Три дня добирался Затычка до Заволжья. На шестом километре его встретила машина.

- Михаил Карпович, едем сейчас к дому Якименко или когда стемнеет?

- А вы как считаете, Иван Степанович?

- Днем много проезжает машин и нас никто не заметит. Привезем ее сюда, яма отсюда в двухстах метров готова.

На сигнал машины из дома вышла хозяйка. Михаил Карпович и Иван Степанович вышли из машины, поздоровались, низко поклонились:

- Вы одна дома, Фрида Германовна?

Ее еще никто не спрашивал таким тоном. В доме была жена Генрихса, а он сам играл с ее сыном во дворе. Он ее окликнул, сказал, что подъехала машина.

- Одна!

Взяв ее за руки, ничего больше не говоря и не спрашивая, посадили в машину и уехали.

Иван Иванович посмотрел на машину, номер. Такие в Заволжье он не видел.

Позвонил начальнику милиции, тот ответил: "Пошлю милиционера".

Наступил вечер. Ни хозяйка дома, ни милиционер не пришли. Положив на стол лист бумаги, написал письмо начальнику милиции, что сегодня, после обеда, исчезла гражданка Заволжья Якименко Фрида Германовна.

Таких случаев исчезновения жителей Заволжья не было. Поставили всю милицию на ноги. Розыски вокруг поселка никаких результатов не дали.

Николай Петрович приехал на второй день, поговорил с Иваном Ивановичем. Неделю спустя явился Иосиф. Несколько раз переспрашивал, как все было, что он слышал.

- Зачем это тебе нужно, милиция этим делом занимается, найдут машину и людей.

- Вы сказали "машину", а я что-то не припоминаю, чтобы в личном деле была машина.

Иван Иванович вынул из кармана лист бумаги: "Вот мое письмо, его мне вернули из милиции, когда я сказал, что пропала племянница".

- Кто знает о вашем письме?

- Вся милиция! Я отдал его во дворе милиции следователю, по просьбе начальника милиции. Когда я пришел в милицию, они все были в сборе.

- Значит, те, кто приезжал за матерью, знали распорядок работы милиции. Райцентр был пуст, без милиции.

- Номер машины я найду и тех, кто ее увез. Я много видел смертей, а особенно в Сибири, на Урале. Наших спецопасных душат не только за непокорность, а наказывают и за хороший труд. Мы вне закона. Кому-то не понравилось, что Николай Петрович женат на немке.

- Виной ее смерти является национализм, это удар в спину.

- Я такого, внучек, не слышал!

- Слышал, дедушка, когда отстаивали самостоятельность немцев.

- Ты прав! Я боялся вам говорить, берег вас от опасностей. Со мной побоялись расквитаться, отыгрались на племяннице.

- Не вы виновны! Виновен я! Я засветился, я много работал, многого достиг. Они хотят от меня большего.

- Школьный учитель рисования жив?

- Жив, внучек, он тоже видел машину, видел тех, кто увез Фриду.

Учитель рисования был дома, когда к нему пришли гости.

- Для моего возраста это трудная задача, но попробую ее выполнить.

Целую ночь Иван Иванович просидел с учителем рисования, писали портреты похитителей.

Их было четверо: шофер, сидевший за рулем с неизвестным около него человеком, и те двое, взявшие под руки хозяйку дома.

На второй день Иосиф уехал в областную ГАИ, предъявив документ начальника особого отдела по Уралу и Сибири.

Был вечер, в городе только включили лампочки. Они только блестели и не освещали город. Подошел к калитке дома. Во дворе стояла машина с номерным знаком, которая увезла тетю Фриду.

В городском фотосалоне он переснял рисунки учителя.

- Машина на ходу, хозяин? Плачу втройне. Мне за город, туда и обратно.

- Рад помочь, да не в силах. Машина не моя. Братана. А он на работе, только заступил на дежурство. Возьми лучше лошаденку, быстрее будет.

- Приехал на побывку?

- Да! Завтра уезжаю, ищу своих.

Около милиции стояла машина, в ней сидел шофер, лицо которого было на фотографии. Из милиции вышел полковник, которого он часто видел в отделе отца Якименко.

Метрах в двузстах от милиции стоял ресторан. Полковник сел со своими дружками, поехал в ресторан. Около грибка стояли девушки, которые приставали к идущим в ресторан мужчинам.

В ресторан вошли четыре пары. Только они закрыли за собой дверь, Иосиф залез в кабину машины. Около заднего окошка лежало три патронтажа и несколько пачек пороха.

Под рабочей одеждой в багажнике лежало ружье, в коробке патроны. Осмотрев машину, сел под грибок, где только что сидели ловцы мужских сердец.

Стоять и ходить одному в такое время было опасно, могли прийти патрули, проверить документы. Светиться ему около ресторана не хотелось.

Поймать бы ласточку, хоть какую, лишь бы можно было с ней подсесть поближе к своим незнакомцам.

Из подъезда дома вышла молодая женщина с ребенком. Она несколько раз прошла мимо дома, напевая колыбельную песню.

- Может, и мне споете, вечер чудесный и мы скоротаем время.

- Посмотрите, сколько молодых, красивых подошло к ресторану и все жаждут найти пару. У меня хвост, куда я с ним пойду? Уснет, пойдем отдыхать.

- Нам пора убегать, вот шкодливая четверка подойдет к дому и разбудит. Думаю, хоть сегодня уедут на охоту. Спасу нет, целую неделю пьют, гуляют. У одних куска хлеба нет в доме, а эти целые туши дичи приносят. Одни воюют, другие развлекаются.

- Ветерок со стороны забора, стоит нам отойти от дома и шум машины не разбудит ваше дитя.

- У тебя имя мотылек?

- Вы меня относите к маложителям. Слава богу, за годы войны забыл, когда родители справляли мое совершеннолетие.

- Не маложитель, а однодневок.

- Такого не слышал, расшифруйте.

- Назовешь имя, скажу!

- Иосиф.

- Мария, настоящее имя.

- Теперь понял, что за однодневки.

- Может вечерницы? Вон их сколько пришло, а вы все топчетесь возле меня. Пойду, если пригласишь с ребенком.

- С одним условием: ребенок мой! Сдрейфила, боишься?

- Чего мне бояться? Отбоялась свое. Мужа нет и не было. Был парень, испарился. Оставил память!

Машина подъехала к дому, зашли в подъезд и на втором этаже зажгли огонь, заиграла музыка.

- Ведешь в ресторан или струсил? Я согласна! Все равно спать не дадут. Выполняй свою просьбу. Мария подала Иосифу на руки дитя, взяла его под руки.

Иосиф позвал официантку, показал на свою спутницу и ребенка:

- Нам бы потише уголок, чтобы можно было посидеть, послушать музыку и не разбудить ребенка.

- Заказывай!

Мария, вся красная, взяла меню, долго смотрела на него.

- А можно заказать поесть?

- Ты была когда-нибудь в ресторане?

- Была!

- Где, если не секрет, и с кем?

- С тобой и моим дитем. Теперь, можно сказать, была.

- Ты беженка?

- Не то слово! Я беглянка. Наше село бомбили и вошли немцы. Потом начали бомбить нас, села не стало. Остались одни печки с дымоходами. Ты их видел перед въездом в поселок.

В нашем селе проходил основной бой, а поселок почему-то не тронули. Говорят, наши танки раньше немцев вошли. Самое главное, что у меня есть крыша над головой, живу с бабушкой.

Подошла официантка, подморгнула Марии, спросила Иосифа, что желает.

- Мария хочет есть. Что ей подадите, то и мне.

- А что желаете, из горячительного?

- У вас что, все блюда подают в замороженном виде?

Официантка засмеялась:

- Да, в замороженном.

- Мария - кормящая мать, а мне как малолетке - не положено. Обойдемся без горячительного.

- Жаль, товарищ военный, что вы такого мнения о Марии. Она прекрасная мать, любящая, но, как все женщины, не прочь попробовать горячее. Чуть-чуть шампанского?

Марию пригласили на танец. Официантка взяла на руки малютку, открыла личико, поцеловала.

- Прекрасный найденыш!

- В каком смысле? И зачем обижаете подругу?

- Она нашла дитя, когда убегала от немцев. А всем говорит, что ее. Маша девственница, не теряйте ее. Посмотрите, сколько девушек красивых, но она милей и красивее всех.

Не обижайте ее, она и так судьбой обижена. Если вам женщина нужна, я к вашим услугам, ровно через два часа. У меня свой уголок, напротив Маши.

- Честно признаться, мне ночевать негде, но дела не отпускают домой. Не прогоните, если зайду сначала к Маше.

- Пытались? Получили от ворот поворот?

- Договорились с Аллой. Она всех приглашает, только после работы.

- У вас нет секретов?

- Вы все прелестные птички, сегодня здесь, а завтра там.

- Мне не до грубости, Маша, у меня болит душа. Ешь, пожалуйста.

- Думаешь, откажусь? Когда я еще смогу хорошо поесть.

- Я часто буду в ваших краях, если ты непротив, я могу приехать. Могу дать денег, чтобы не голодала.

- Таких кавалеров не было. Обычно приглашают в ресторан, напиваются, потом лезут. Ты ненормальный, не такой, как все.

- Зачем тебе чужое дите?

- А тебе?

- Это память о тех, кого нет в живых. Нас осталось только двое.

- У тебя есть родители?

- Одни в Сибири. Вторые здесь. Мать умерла, отец ушел на фронт.

- Полусирота! Тяжело делить сердце на две семьи. Значит, приехал на похороны. А я то-думаю, почему такой здоровый, а невесел? Нам пора домой. Жди Аллу, она умеет веселить душу.

- Что взять на стол? Ты мне понравилась, а не Алла.

- Ты мне обещал дать денег.

Иосиф вынул деньги, дал Марии.

- Спрячь! Бабушка пришла. Я здесь, бабушка! Познакомься, это Иосиф. Мы зашли на несколько минут.

- Забирай дитя и пошли домой!

- Нельзя, бабушка. Здесь тихо, а в нашем доме гремит граммофон, ребенок спать не будет.

Бабка смотрела, как Иосиф держит ребенка. Умеет нянчить, значит, из многодетной семьи. Учив пеленать не надо, - подумала она.

- Поужинали? А где спрятали бутылек?

В это время подошла Алла. Бабушка посмотрела на нее: “Здравствуй, Аллочка, что подавала соколикам из горячего”?

- Ваша дочь - кормящая мать, а солдат на службе, не положено. - Ужинать будете, бабушка? Я вам принесу.

- Винца можно выпить, бабушка, - включился в разговор Иосиф

- Почему нельзя? За хорошего гостя можно.

- Только, бабушка, с одним условием: сегодня я остаюсь у вас. С вашего позволения, буду часто приезжать к вам в гости.

- Машу спрашивал? Она дала согласие?

- Спрашивал, но она меня послала.

- Куда послала?

- К Аллочке в гости. Если вы не против, мы с вами дома выпьем бутылочку вина, а Маша пусть уходит к Аллочке.

- Никуда я не пойду и тебя в дом не пущу. Будешь пить с бабушкой, пойдешь к Аллочке.

- Согласен! Разломаем спичку и вытянем жребий, кому где спать.

Закрылся ресторан. Маша пригласила Аллу к себе в гости. От шума соседей часто просыпался ребенок. Иосиф укачивал его, садился около дощатой перегородки, слушал пьяную болтовню соседей.

Они часто выходили на перекур, Иосиф тоже. Он не курил, а прятался и слушал пьяный разговор. Несколько раз полковник произнес “Николай Петрович” и женское имя Фрида.

Алла попрощалась, вышла, Мария подала Иосифу фуражку, попросила выйти вслед за соседкой. Алла открыла дверь, пригласила Иосифа, в это время соседи стали выходить из дома.

Иосиф спустился вниз, стал ждать, когда выйдут убийцы матери.

Мелькнула мысль: выкрасть одного и спросить, кто они.

Услышав слово "вокзал", встретив извозчика, Иосиф попросил отвезти его на железнодорожный вокзал. На перроне стояла четверка. Двое из них уезжали, двое остались.

Минуту спустя вернулась машина, поковырялся в моторе, сел в тени дерева. Пошел в багажное отделение, взял свои вещи, отнес извозчику, вернулся к подходящему поезду.

Только полковник вошел в вагон, Иосиф, предъявив удостоверение, попросил документы.

- Извините, товарищ полковник, и вы, товарищ майор, за беспокойство. Желаю счастливого пути.

Поезд тронулся. Пассажиры, сошедшие с поезда, спешили домой. Иосиф вернулся с вокзала к Марии. Он громко постучал, попросил открыть дверь.

- С ума сошел! Что, Алла не приняла?

- Приглашала! Но я ездил на вокзал и, как обещал, вернулся к тебе.

Утром снова пошел на улицу, где жил шофер. Около дома стояли люди. Все говорили о внезапной смерти.

Второй, оставшийся в живых, рассказывал, где они были, где рыбачили, рассказал, что после приезда домой он дома еще поел, помылся, потом лег спать.

Час спустя Иосиф узнал адрес убийцы.

Ночь он провел без сна, хотелось спать, хотелось есть. По дороге зашел на базар, набрал продуктов, стал складывать в корзину. Его окликнули. Он увидел стоящего невдалеке извозчика.

- Едешь, служивый, домой? Вчера ты меня хорошо выручил, довезу до твоей красотки бесплатно. Знал бы, что ты приехал к Машеньке, не взял бы ни гроша. Не девка, а душа. Вокруг бабы зашушукались, стали показывать пальцем.

Иосиф, сложив продукты, пошел за извозчиком.

Маша встретила его упреками:

- Ушел, оставил вещи и ничего не сказал! Разве так можно?

- Извини, Маша, дела. За такое короткое время я так много сделал. Рад, что дала возможность хорошо отдохнуть.

Вошла бабушка, буркнула на внучку, улыбнулась гостю.

- Я приготовила завтрак, тебе понравится. Ты ночью немного кашлял. Подлечу тебя грелкой и укрою теплым одеялом. Вечером помоешься в корыте.

После бабкиной настойки уснул сразу. Николай Петрович научил спать крепким сном. Сначала считал до ста, потом наоборот, бывало и больше. Давать ход мыслям дядя не разрешал. Человек должен думать на работе, а во сне отдыхать.

Ему приснились тетя Фрида и тот номер километра, о котором говорил полковник. Проснулся. Было жарко, он был мокрый от пота.

- Это хорошо, - говорила бабушка, - с потом выходит хворь, зараза. Теперь ты здоров. Нужно хорошо помыться.

Мария договорилась с Аллой, в их ресторане была горячая и холодная вода. С пяти и до восьми вечера ресторан был закрыт. Была уборка в ресторане, кухня закрыта. Налили в большой чан воды, пригласили Иосифа мыться.

Увидев мокрую голову Иосифа и девочек, бабушка всплеснула руками:

- К мокрым волосам на ветру пристает хворь! Зря я тебя лечила!

- Зато какой он стал чистый, бабушка! Я и постирала все.

Дом топился углем и дровами, еду готовили на керосинке. Когда бабушка начела разговор, что нужны дрова, то Иосиф сказал:

- Мы поедем на шестой километр, там лежит много лесу.

Извозчик всю дорогу рассказывал о Маше, о том, что идет война, что все разбито, негде заработать на кусок хлеба, как этот кусок нужен ей и ее ребенку. Просили сдать в детдом, но она ответила, что это память о тех односельчанах, кого нет в живых.

- Помоги бабушке и Маше! Давай поедем на шестой километр, привезем оттуда дров. Служивым разрешают, а нам нет. Договорились, что первую телегу возьмет извозчик, а на вторую повозку Иосиф заготавливает дрова сам.

Иосиф обошел вокруг, не обнаружил свежей земли. Бугорки были, но давние. Сложив не один, а два воза дров, снова встал на возвышенность. В низине, среди песчаной почвы виднелся небольшой бугорок гравия. Он порылся в бугорке, под гравием был перемешан влажный песок с нижним слоем земли.

Взошла луна, они возвращались третьим рейсом домой. Иосиф попросил поехать по улице, на которой жил убийца. Около его дома, как вчера около дома шофера, стояли люди. Было слышно, как во дворе плакали женщины.

Извозчик перекрестился, плюнув три раза в сторону, сказал:

- Дружку туда и дорога. Плохой был человек, очень плохой, с виду тихий, молчаливый, но очень злой. Любил деньги, любил заработать любыми средствами. Жадность сгубила. Многих продал, многих сгубил. Он не умер, его продали, он стал для них опасным. Не убили бы они, мы бы его убили.

Он долго ехал молча, иногда начинал петь песни. Пел хорошо, был хороший слух и голос.

- У твоей бабки есть самогон, приедем - согреемся. Мы вспотели на работе снаружи, дома пропотеем внутри. Говорят, ты потерял мать. Это плохо. Но взамен ее нашел хорошую жену. Это хорошо!

Кто твой отец? Значит не наш, приезжий. Война нагнала в наши края полным-полно чужаков. Много плохих, но еще больше хороших.

Ты все молчишь, молчунам нужна баба, чтобы разгоняла плохие мысли. Непьющий, но любящий! Такой Маше будет люб!

Иосиф поздно приехал домой, ему навстречу вышел Иван Иванович.

- Нашли Фриду Германовну, но очень изуродовали лицо, тело, соседи по платью и серьгам опознали.

- Я тоже нашел свежую могилу, не стал никому говорить, пришел за советом к вам. Художник рисовал ее портрет, определит по внешнему виду, чей труп.

Художник долго смотрел, делал наброски на бумаге. Она должна быть такой. Это не Фрида Германовна.

Николай Петрович узнал о смерти жены три недели спустя. Он попросил Ивана Ивановича обо всем случившемся рассказать. Дети его были в доме Ивана Ивановича, дом опустел.

- Ты встречался с сыном, Николай?

- Нет! Он где-то в Сибири. Пытался созвониться, не удалось. Мне сказали, что он был у меня, оставил письмо. Война, Иван Иванович, я не вольный в своих делах, поступках. То, что вы рассказали, не укладывается в голове. Кому понадобилось ее убивать и зачем подменили труп? На кого хотели взвалить убийство?

Иван Иванович положил фотографии убийц.

- Этого я где-то видел, где-то встречал. Видать, была случайная встреча, может, вспомню.

- Мне кажется, это эхо старых времен. Она подписывала письмо о возвращении самостоятельности немцам, была автором его. Я его редактировал.

- Но вы говорили, что оба письма попали в руки консулу.

- Письма действительно попали в руки консулу, но люди, писавшие его, были высланы в разные места. Мы не знаем судьбу этих людей. Республику убрали, документы остались.

- Эльза не давала ваши записи никому читать, не показывала фотографии?

- В этом я уверен, она читала при мне!

- Я во всем виноват, моя известность не давала покоя при жизни республики и сейчас. Меня они не тронули, оставили как реликвию, зато моих родственников отправили на вышку.

- Кому то вы, Николай Петрович, не угодили.

- У меня один враг, это фашистская Германия. Я с нею воюю. А на работе все бывает.

- Зависть! Дорогой Николай Петрович, зависть людская не знает границ. От учителя до генерала тыла. На тебе вся армия держится. С тобою все нити, артерии страны связаны.

Вспомни, как ты начинал свою работу на этом посту. Тебе поручили депортацию немцев как секретарю райкома и человеку, у которого жена немка.

Иосиф похоронил Фриду Германовну, уехал на Урал. Он часто бывал в Саратове, Сталинграде, но не мог попасть к Маше. Письмо написал дома, просил Ивана Ивановича отвезти к Маше и позаботиться о ней.

На юге шли ожесточенные бои, ему приходилось урывками спать, чтобы выполнить план поставки груза. Больше отдыхал на колесах. При остановке на любой железнодорожной станции искал полковника с родинкой на мочке уха.

При возрасте мог ли человек увидеть эту родинку на таком расстоянии. Но дядя утверждал, что знал одного немца с такой родинкой и он всегда, особенно при волнении, трогал мочку уха и гладил, растирал пальцами.

В ресторане было много людей, шумно от множества голосов. Подвыпившие посетители уже не говорили, а кричали, доказывая что-то друг другу. Около буфета- ресторана стоял столик, за которым сидели двое мужчин и одна женщина. Высокий широкоплечий капитан что-то шептал женщине на ухо и громко смеялся. Между тем он тер правое ухо, на мочке которого был горошек. Об этом ли бугорке или родинке говорил дядя?

- Разрешите, товарищ капитан? Я вас не стесню. Ваш друг отдыхает, а где отсутствующий? - Иосиф показал на стул.

- Ушел в ригу, товарищ майор.

- Выпейте со мной, товарищ капитан, или ваша норма исчерпана?

- Мои слабаки свое отпили, а я не прочь еще парочку пропустить.

- У меня есть друг! И у него любимое занятие такое, как у вас.

- Извините! Это детская привычка. Не могу отвыкнуть. Недавно я встретил одного с моим недостатком, мы с ним изрядно выпили.

- Это был полковник?

- Полковник! Компанейский мужик, он мне адрес оставил.

- Он тоже мой хороший знакомый, он мне фото подарил.

- Спишите адрес и передайте от меня привет.

Объявили посадку, капитан ушел. Иосиф сел поудобнее перекусить. С полковником он встретился через сутки. Будет ли он дома? И как он узнает, был ли он в Заволжье? Два часа свободного времени и снова в дорогу.

Николай Петрович измучил его не только поштучно принимать груз, но и сдавать. Это была унылая, кропотливая штабная работа. Предъявив документы на груз, ему отметили время и прием груза.

- Идите, товарищ майор, груз мы отправим дальше, разгрузки не будет.

- Товарищ майор, предъявите пропуск.

Иосиф достал документы, сверху лежала фотография полковника.

- У меня тоже есть, - девушка порылась в сумочке, достала фотографию.

- Такую красоту и прячете, не прочь познакомиться. - Стоящие вокруг засмеялись.

- Женя! Держу пари, что ты к вечеру будешь королевой.

- Хватай майора и мигом.

Женя была Иосифу по плечи, тоненькая, хрупкая, с круглой милой головкой, чуть толстыми губами. Ее светло-карие глаза светились каким-то загадочным светом.

- Вы, Женя, как все девочки, а вот ваши глаза... Они излучают загадочный свет.

- Мне многие говорят, что впервые видят такие глаза. На прощание просят адрес и исчезают навсегда.

- Вы правы, Женя. Многие уезжают и не пишут. Я тоже не люблю писать.

- Я дочь цыгана. Хотите погадаю? Всю правду скажу.

Вам не нужна ни я, ни мои минутные друзья. Вы проездом, потеряли самого близкого друга. Ищете того, кто вам нанес обиду. Вы имеете двух отцов, одну мать. Один из них всю жизнь стоит над пропастью. Второй сильный, мужественный, все преграды сдвигает с пути. Всю жизнь его преследует несчастье, горе, но он останется победителем.

Тот, кто нанес ему обиду, умрет не своей смертью. Вы поступите с его врагом так, как он поступил со своими. У вас много широких, узких, длинных и коротких линий, и все они разные. Линия - это сама жизнь. Вы не тот, кто вы есть, вы делаете не то, что вам любо. Не обижайтесь на мои слова. Вы солдат, вы должны выполнять приказы.

Вы очень напряженно себя чувствуете. Вы ищете своего врага. Ваш отец первый его встретит, а со своей дороги вы его уберете. Но гору сдвинуть нельзя, ее можно только обойти.

Оба отцы у вас спокойны, их спокойствие передалось и вам. Ваши линии показывают, вы не споткнетесь.

- Пойдем ко мне или берем пропуск?

- Мой поезд уходит вечером.

- Здесь все однодневки! С заходом солнца они исчезают, сбросив стресс.

- Женя, вы и ваше тело мне не нужно. У меня душа горит, мне хочется посидеть в домашней обстановке, послушать детский лепет, женский смех.

- Если не прочь, у меня на вокзале много НЗ, могу поделиться за домашний очаг.

Мои родители на работе, а я подрабатываю. Мои карапузы всегда ждут меня с гостинцами. Если их рассмешите, значит вы любите детей. Они у меня дикие, как мама. Мой на фронте, я "горячая", но верна ему!

Целый месяц напряженной работы, он идет сдавать груз. Будет ли там полковник? Через каждый час приходят эшелоны с грузом. Трое суток пошло на сдачу грузов, на новые заказы.

Генерал Шифин пригласил Иосифа на совещание, просил поговорить с Николаем Петровичем о скорейшей доставке груза, до весеннего разлива.

После совещания генерал пригласил на ужин.

- Мне отец говорил, что ты ищешь полковника. Я его видел в Москве. Для тебя он недосягаем. Моего брата взяли однажды люди полковника, больше я его не видел.

- У него есть слабость, товарищ генерал?

- Любитель женщин по заказу.

- Кто она и где живет в этом городишке?

- Ты случайно не влюбился в свою цыганку, что с таким жаром рассказываешь? Хочу услышать от тебя, что за Машеньку ты нашел. Она голодает, Иван Иванович возит ей продукты. Хотел забрать ее в дом Фриды Германовны, да боится, не просквозило тебя у Маши? Ни единого письма, ни ей, ни деду.

- Положил глаз на цыганку? Она дикая, необъезженная однолюбка. Такие любовью не разбрасываются. Обещала дать весточку, если заедет полковник. Она хороший связной для любовных игр. Находит потерявших друзей.

Старый цыган, выпив лишнюю дозу спиртного, ругался с женой. Малыши, увидев Иосифа, побежали навстречу ему. Ссорившиеся супруги увидели около калитки незнакомого офицера с их внуками на плечах, оставили спор.

- Ты знаешь его? Смотри, внуки его целуют, лезут к нему в карман. Он им все разрешает.

- Деда, уходи с дороги, пусть дядя Иосиф пройдет, он нам подарки принес.

Внуки открыли чемодан, а Иосиф стал знакомиться со стариками.

- Погиб сынок, осталась наша сноха одна. Мы приболели, а она, горемыка, день за днем ходит попрошайничает.

- Она говорила, что работает.

- Работает, да вот беда, за работу не платят. За что хлеб покупать?

Иосиф оставил чемодан, ушел на поиски Жени. Малыши побежали за ним.

На улице Гурамишвили стоял большой красивый дом, который снимали однодневки для снятия стресса.

Женя рубила дрова, когда дети с Иосифом зашли во двор.

- Зачем пришел с детьми? Меня выгонят с работы, если увидят тебя с моими детьми. Эта работа дороже оплачивается, чем государственная. Прошу, уйдите.

- Я же тебе говорила, Женя, с таким кавалером будешь королева, - вмешалась в разговор подруга.

- Пьянка окончена, мужики покоряют женские вершины. Помоги своей цыганке порубить дрова и можете уходить домой.

- Забыла! Полковник просил перед уходом, чтобы ты спела его любимую песню. Обещал озолотить.

Иосиф услышал, что полковник берет высоту, сильно загнал колун в дерево. Девушка пошла в дом, цыганка взяла обе руки Иосифа, потерлась о них щеками, погладила его по волосам.

Сжал ее талию так, что пальцы обеих рук стали соприкасаться. Поднял, поцеловал сначала в щеки, потом в губы, медленно опустил. Улыбнулся, тихо засмеялся:

- К вечеру возьмут вершину!

- Полковник-бабник. Из бабников не бывает сильных мужиков, они не покоряют вершину, а только слюнявят бабе зад. Таких можно десяток за день пропустить.

Мы ловим только бабников, они дороже платят и меньше надоедают. Им покрепче самогон и посолонее огурец с квашеной капустой. После взятия вершины засыпают мигом, спят как хорьки, только сильно испускают вонь с хлопковым выстрелом.

Цыганка зашла в дом, вынесла китель полковника.

- В мою обязанность входит чистить одежду и обувь. Пока я все это вытряхну, можешь посмотреть его карманы. Я поняла, что тебе нужно. Он многим здесь насолил. Едет по улице, увидел бабу, показывает шоферу: “Вот эту мне, вот эту!”. У него все получается и все с рук сходит.

- Я его боюсь?

- Чего бояться, ведь ты говоришь, можно десяток?

- Я? Не я! Я не могу! Могу колоть дрова!

- С тобой запросто! - Она собрала всю одежду, побежала в дом.

- Пошли домой! Мужики покорили вершину, будут дрыхнуть до самого вечера, потом им будет не до песен. Уедут. А бабы начнут готовиться к новому приему гостей и взятию вершины.

Женя все знала о полковнике, рассказывала о его любовных похождениях. По дороге залезли через щель забора во двор кочегарки, набрали полные ведра угля.

- А если поймают?

- Меня не поймают, я здесь знаю все лазейки, знаю, какой гвоздь нужно выдернуть. Бабы меня не прогоняют, увидев, когда я беру. Гадаю им бесплатно, всегда с хорошим исходом.

Ты хочешь поговорить с полковником сегодня или подождешь до лучших времен? Как бы мне хотелось, чтобы он больше здесь не появлялся. Он здоров как бугай. Кирпич разбивает рукой, а вот дрова рубить не умеет. У него всегда косит топор. Мне кажется, он косой. Когда начинает рубить, моргает глазами.

Дети подбежали к Иосифу, он наклонился, взял их на руки.

- У полковника иногда стреляет топор. Как начинает рубить, руки не удерживают топор и он летит в сторону. Однажды чуть не зарубил девушку, с которой покорял вершину. Когда он рубит, мы прячемся в дома или сарае, - сказала Женя.

Цыган, увидев гостя с двойной ношей, подбежал с женой, взял ведра.

Чемодан лежал на старом месте.

- Мать, а где ужин? - спросил цыган.

- Чемодан не похудел, ужин не готов! На пустой желудок даже сон не идет.

Старики только развели руками, а малыши стали вынимать продукты, делить меж собой и дедом с бабой.

В доме было чисто, аккуратно все сложено. Тарелки, чашки - на полочке, горшки, кастрюли поставлены в чулане, дрова под печкой.

Дети вслед за взрослыми вбежали в комнату, сели калачиком на широкой лавке со спинкой. Посмотрев, как любо и мирно сидели дети, Иосиф вспомнил свое детство, своих братьев и сестер. "Живы ли они?" - подумал он.

Прибежали с горки, позвали Женю.

- Полковник велел прийти и спеть песню.

Женя отказалась, но отец с матерью стали уговаривать:

- Гость обождет, а заработок будет кормить детей.

Хозяйка горки позвала Женю, ушла. Женя стала одеваться.

- Пошли, защитничек! Видно, и мне пора пускать полковника на свою горку. Видать не выпил, а переборщил литр с лишним. Перед твоим приездом еле убежала от него, пугала мужем. Сейчас мужа нет, страшить его некем. Да и тебе красоваться перед ним не надо. Форма - это дело наживное, все время меняется. Сегодня капитан, завтра полковник, послезавтра покойник.

- А морда?

- По морде определяют, кто есть кто. Ты не страшилище. Но тебе в руки по злому умыслу лучше не попадаться. Полковник зверь! Но тебя определю, защитничек, в деле, а до дела изменю твое личико, будешь похож на цыгана.

Вот теперь ты в моем вкусе, не идти бы петь, пошла бы с тобой на горку, покорить вершину.

- Согласен! Только не сейчас, потом! Больно маленькая, раздавлю!

Во дворе ругался полковник, что не привели цыганку.

- Вон она идет! - крикнула хозяйка, услышав скрип калитки.

Полковник, увидев сзади цыганки цыгана в военной форме, подскочил с кислой мордой, со слюнями на губах к Иосифу.

- Слышал о тебе, цыган, но мне сказали мои люди, что тебя пустили в расход. Значит, это слухи?

Спотыкаясь, хватаясь за кобуру, подбежал к Иосифу. Во дворе стало тихо. Стоявшие офицеры увидели, как полковник вынул пистолет из кобуры, цыган сделал шаг в сторону, схватил полено и им оглушил полковника. Взял его за руку, подтащил к колодцу, вылил ведро воды.

То ли ночь была, то ли люди в наше время оглохли и ослепли, но никто не прибежал на выстрел. Победители горки занесли полковника в дом, положили на взятую им крепость, сделали искусственное дыхание.

Полковник долго приходил в себя, потом попросил спеть. Ему напомнили, что скоро приходит поезд, извозчик ждет.

Хозяйка, одевая полковнику шапку, напомнила: "За песню платить надо".

Он вынул сотню, бросил поющей цыганке:

- Дам больше, если пойдем на горку.

Женя начала танцевать, запела новую песню, она плясала и кружилась вокруг него. Увидев, как он покачнулся, она поддержала его:

- Может в другой раз?

- Куда дела своего цыгана?

- Нет моего цыгана, нет моего любимого. Сложил свою головушку на чужом поле, на чужой стороне.

Она еще громче запела, сильней заиграла гитара.

- Но я его видел, ты заходила с ним!

- Это вам показалось, товарищ полковник! Пора нам в дорогу, извозчик довезет до самого вагона. Объявили, наш вагон будет в хвосте.

- Мой вагон последний, я просил на всякий пожарный, если перепью. Вы другим поездом едете.

Полковника довезли до вагона с плясками и танцами. Он, спрыгнув с повозки, подал цыганке скомканную бумажку.

- Перебрал сегодня, - он поднял руку ко лбу, - вспомнил! Было так! - Проверил, все ли у него застегнуто, пощупал на груди правый и левый карман. - Документы на месте. В кобуре пистолет. Вот я, - и перекрестился в дорогу.

- Хороши у вас дрова, девки, коль после вашего полена так шумит в голове.

- Значит, не погиб мой цыган, убили люди полковника. Ты слышал это, Иосиф. Он сказал, что его пустили в расход. Это значит, его застрелили как предателя или врага народа. За бабу убить мужа, оставить детей сиротами.

Нет, я ему такую водочку дам, что он всю свою жизнь будет привязанным к своей конуре и горько плакать. Родные и те бояться будут приходить на свидание, - проговорил Иосиф.

- Устроил бы ты эту комедию раньше или сказал подобные слова, сидел бы уже в сумасшедшем доме.

- Мне сделай так, чтобы я посидел хоть несколько суток около тебя и отдохнул.

- Тебе нельзя! От таких, как ты, зависит судьба Родины, ты нужен тем, кто сидит в окопах. Ты приезжаешь тогда, когда приходят восточные грузы. Этот груз несет победу.

Такие люди, как полковник, сеют только зло, приносят людям беду и горе. Я знаю, я уверена, мне это мои карты сказали: он тебе первому принес горе, мне второй! Я его проклинаю, прошу прощения у тебя и у своих детей за этот грех, что совершу. Этот грех называется справедливость, а по нашему - возмездие.

Женя проводила Иосифа до гостиницы. Была лунная ночь, ярко светили звезды:

- Зря ты не остался на ночлег. Отдохнул бы, а утром вернулся.

- Уже утро, Женя! Тебе пора домой, а мне через два часа на службу. Ты живешь словно в сказке, если кому рассказать о твоих друзьях, никто не поверит.

- Не суди строго! Посмотри вокруг, люди все отдают для Победы, девочки тоже. Мужиков поубивало, живем одним днем. Ведь они живые, а живые тянутся к живому.

- Но не с такими же!

- Они кого-то ищут! Потому часто бывают здесь. Мне кто-то нужен. Может, ты? Скажи, кто ты, и я все о тебе скажу! Я тоже однодневка! Сегодня здесь, завтра там.

- Иди, а то смеяться будут, смотри! Не мог найти девку, нашел цыганку.

- Скажи, где тебя искать, если они появятся.

- Посмотри в фойе, там дверь, что на ней написано?

- Комендант! Ты комендант?

- Подойдешь к нему и спросишь, назовешь мои имя и звание. Больше ничего!

- Это так просто! Полковник надавал тысячу адресов и все фальшивые.

- Не успеешь уснуть, проверено!

Иосиф вошел в фойе, его позвала дежурная к телефону. Вышел комендант из своего кабинета с пакетом в руках. К гостинице подошла машина, в которую сел Иосиф.

Комендант, проводив сибиряков, возвращался к себе, когда его позвала цыганка.

- Товарищ комендант, мне нужен майор.

- Он мне говорил о вас, его нет.

- Пяти минут не прошло, как мы расстались.

- Верно, дочка! Пять минут, как он уехал на аэродром. Вы что-то вспомнили, что-то хотите передать?

- Я вспомнила адрес.

- Хорошо, я передам.

Иосиф нашел ведьм по адресу, который списал из личного дела Роберта. Около их дома был построен новый военный завод. Многие цеха еще были не достроены, не хватало цемента, кирпича. Генерал Шифин требовал ускорить пуск завода, требовал поскорее запускать станки.

Днем у станков стояли молодые девушки, ночью - женщины и старики. Начальник кадров показал на двух девушек, работающих у станка.

- Это коренные жители тайги, охотники. Имеют детей. Многие из них просятся домой, другие на фронт. Условия тяжелые. Сорок градусов мороза, железо обжигает руки, а они делают норму. Временами у костра греют руки.

Раньше зеленая улица была восточному грузу. Заводы в начале войны вывозили вместе с эвакуированными рабочими. Строили завод, бараки. Нынче зеленая улица западным грузам, для ускорения победы.

- Это в ваших руках ускорить пуск завода и получить помощь от Москвы. Мы кормим фронт! Да вы сами видите!

Через месяц стены завода были перекрыты железобетонными плитами, проведено электричество и тепло.

Несколько раз Иосиф ходил с девушками на охоту. Они возвращались домой, обвешанные дичью, он - с пустыми руками.

- Ты стреляешь хорошо, но плохо видишь дичь. Ты глухой и слепой в тайге.

Был у нас здесь парень, его звали запасной свиньей. Так он больше отстреливал дичи, чем мы. Он любил зимой купаться в проруби. Мы его купали, а он за это нам оставил память. Мы думали, тайга всю жизнь будет глухой и мертвой, а она ожила.

Год назад мы в тайге отстреливали вышаков и беженцев. А нынче в тайге стоят заводы, фабрики и работают на них вышаки, спецопасные, пленные. Ожила тайга, наполнилась людьми, а зверь и птица стали уходить в глубь тайги.

Вечером чукчи показывали фотографии, рассказывали истории из жизни охотников чукчей.

- Покажи нам свои фотографии, - попросили девушки Иосифа.

Иосиф достал фотографии четырех убийц, положил на стол.

Чукчи посмотрели на фотографии, потом показали пальцем на опознанного.

- Это плохой человек. Он все приставал к нам и расспрашивал о том парне, что мы спасли.

- Вы этого парня видели, вы встречались с этой свиньей. Это спецопасный, убийца, вышак.

- Мы сказали, что у нас было много похожих парней, но такого не видели.

- Я его видела, - проговорила старшая, - с одной красивой девушкой. Она уже собиралась рожать и они спешили в вагон-теплушку.

- Мне удалось поговорить с его спутницей, - сказала вторая. - Голос его, а с виду он и не он. Обросший, бородатый, вонял, словно всю жизнь не был в бане. Это не он, это другой человек. Так быстро опуститься до такого состояния, с такой силой воли, какую имел наш любимец, мог только слабый человек.

Вот вы тоже похожи на него: рост, осанка, голос. Даже смеетесь и улыбаетесь так.

После слов чукчанок пропала охота искать следы родственников. Отец и здесь оставался знаменит, его в здешнем округе знали все и уважали.

Вырвать, вывезти отца из спецпоселения он не мог. Одарить и помочь материально тоже. Нужен контакт, контакт приведет к еще худшему положению отца, чем сейчас.

Полковник и его люди ищут Роберта, его и сестру. Но кто сидит выше и толкает этих людей на убийство? Хотя бы не сорвалась цыганка и не натворила беды.

Николай Петрович рабочую силу получает от Берии. В начале войны хорошо о нем отзывались все в отделе отца. Но постепенно стал замечать, что многие умолкали при слове "Берия".

Дядя был связующим звеном между Берией и Уралом, Сибирью. Пять процентов живого товара, как многие выражались в отделе, дали расцвет Уралу и Сибири. Начал восстанавливаться Сталинград.

У дяди мечта была возвратить спецопасный контингент на свою Родину. У него состоялся откровенный и душевный разговор с Берией. После этого разговора он никогда не возвращался к этой теме.

Только однажды попросил Ивана Ивановича подальше спрятать документы и фотографии о Республике Поволжья. В доме стали забывать о республике.

Командировка окончилась в связи с пуском последнего цеха и выполнением плана. По подсчетам экономистов, завод должен давать на четверть больше продукции, чем он давал до войны.

Заказал переговоры с Берией. С собой взял экономиста, который должен доложить о мощности завода. Душа и сердце чувствовали опасность, что вместо Берии откликнется тот, кого он ищет.

Услышав голос полковника, передал трубку экономисту. Доложив обстановку на заводе, экономист прикрыл трубку, сказал:

- С вами будет говорить Берия.

Берия поздравил с пуском завода и поздравил с наградой.

- Служу Советскому Союзу! - ответил Иосиф.

При разговоре с Берией услышал какой-то измененный голос, с такой интонацией говорила цыганка, когда проклинала полковника.

Положив трубку, он сел. Экономист подал воды, наклонился пониже:

- Вас сам Берия поздравил с наградой, а вы скисли. Поедем ко мне домой, выпьем по рюмке, поднимется настроение. До отлета в Москву у вас еще три часа в запасе.

Иосиф вспомнил снова слова Ивана Ивановича: “Они не бьют в сердце, они колят в пятки”. Тетю похоронили, о матери получу известие.

Генерал Шифрин поднял со стола заявление Иосифа с просьбой отправить его на фронт.

- У тебя бронь, ты знаешь все действующие и строящиеся заводы, ты являешься связующим звеном "армия - тыл". Если я тебя отпущу, мне придется не одного ставить, а десяток. До конца войны они не освоят твою работу. Лучше скажи причину своего бегства.

- Вы знаете? У меня предчувствие, я потерял одну мать, потеряю вторую, они впридачу возьмут и жену Роберта. Они уже в Сибири, они были в доме ведьм.

Шифрин пригласил Иосифа, чтобы рассказать, как погибла его мать. Услышав душевную боль сына и его предчувствия, сам побледнел.

Посмотрев на генерала, спросил:

- Когда и как это произошло? Спасибо, что вы верите мне и желаете лучшего нашей семье. Я знаю адрес того, кто причастен к смерти матери. К полуночи он расскажет мне все.

За столиком сидели два майора и две брюнетки, они весело смеялись, шутили, танцевали. Рассчитавшись с официанткой, попросили на дорогу водки и шампанского, сели в метро, поехали домой к девушкам. В районе Домодедово несколько раз пересаживались на автобус и остановились на широкой красивой улице с дачными домами.

Девочки уснули, Иосиф предложил слазать в погреб за солененьким. На последней ступеньке убийца споткнулся и упал. Подвал был большой, хозяин дачи хранил в нем свой урожай до весны, чтобы подороже продать. В боковой стенке был отнорочек, в котором он хранил НЗ и прятал проданное. За время войны погреб и отнорочек опустел, осталось то, что заготовили осенью.

Александр долго отпирался, грозился, что он эту шутку не простит. Иосиф показал фотографию Фриды Германовны живой и во время похорон в гробу.

- Это моя мать! Расскажи, с кем и когда ты ее убил. Кто приказал?

Убийца долго смеялся, несколько раз плюнул в лицо Иосифу. Иосиф сидел перед привязанным к стойке убийцей, спокойно смотрел на него.

- Отсюда ты выйдешь живым, поедем в Москву, а там попадешь под колеса машины. Утонешь в любой луже, ведь ты пьян.

- Покажи как это ты сделаешь.

- Смотри! Ставлю бочку с водой, наклоняю тебя вниз, ты пьешь спокойно рассол. Померим, чтобы было ровно полведра. Выше лба, потом выше рта.

Подсунул бочку, опрокинул в нее Александра, тот сначала сопротивлялся, постепенно затих.

- Ты меня, фашистская морда, не убьешь, но я тебя прикончу.

- Не хочешь говорить, не надо.

Ударил в живот и наклонил над бочкой:

- То, что сейчас вырыгал, съешь.

- Не мучай меня, все расскажу!

Выключив свет, вышли на улицу, сели в такси. Через час были около дома сестры.

- Этот ключ? - спросил Иосиф.

- Да, этот!

Зайцев пил воду стакан за стаканом, Иосиф наливал.

- Теперь пошли, помоешься! Открывай краны!

Григорий щупает воду, наклоняется в ванну, падает в нее. Он хочет подняться, но полный живот тянет его вниз.

Он закричал, поднялся и снова опустился вниз...

Стакан, из которого он поил убийцу матери, положил в свою сумку, вместо него вынул из сумки стакан, из которого пил полковник.

Утром сестра открыла дверь, вошла в комнату, увидела на столе ключ: “Приехал брат!”. Она обошла все комнаты, не нашла гостя. Обнаружила его мертвым в ванне.

Через месяц полковник со своим новым помощником пошел к девочкам, пригласил цыганку петь песни.

Цыганка играла на гитаре, пела песни, наливала полковнику и его друзьям. Пригласила полковника на танец. Он жаждал увидеть красивое тело, упругие мышцы. Пили со всеми, пили наедине, где любил старый грешник покорять женские сердца, достигать вершины блаженства.

Он снял рубашку, разделся до пояса, посадил цыганку, стал плясать. Плясать он умел, голова кружилась, когда смотрели, как он совершает вокруг стола танец.

- Успокойся, мой милый, выпей этот чудесный напиток и ты будешь без устали до утра петь и танцевать.

Пригубив из бокала, поцеловав полковника, подала ему. Он, выпив залпом, попросил повторить.

Танцевали все до утра. Только цыганка, убрав со стола, тихонько покинула дом. О ней забыли, помнили, что было вечером, что танцевали. Полковника забрала “Скорая помощь”. Сначала определили, что горячка, потом отправили в сумасшедший дом.

В Москве УМГБ праздновало победу. Заводы, вывезенные из оккупированных районов СССР, заработали на всю мощь. Они давали больше военной продукции, чем Германия.

Берия обходил почетным кругом вокруг своих подданных. Вначале он подошел к молодому Якименко. Майор встал, козырнул, поблагодарил за оказанную честь.

- Что бы вы хотели в эту минуту, молодой человек?

- Я хочу, чтоб ни один солдат не умер на поле боя, чтобы те, кто воюет нашими орудиями, дожили бы до Победы.

- У вас есть враги и как вы с ними боретесь?

- У меня есть знакомая цыганка, она мне предсказала, что мои враги мрут позорной смертью.

Вспомнив, как умер полковник и что смерть майора приписывают ему, Берия резко повернулся, ушел к следующим.

- На войне сегодня считают богом войны "катюшу", а мы считаем сибирским богом войны Николая Петровича. Я думаю, мы за него с радостью выпьем.

Вслед за звоном бокалов они обнялись и поцеловались.

Вечеринка закончилась. Берия важно шел впереди всех, он хотел подшутить над Николаем Петровичем, но то ли он неловко встал, то ли кто-то шутя ножку подставил, но Берия упал, ударившись головой, набил себе небольшую шишку.

Благо, чужих не было, были свои генералы, с которыми он пил и невзначай подставляли друг другу ножки.

Утром Берия позвонил Шифину, что в горле сухо, болит шишка. Пора бы и Николаю Петровичу набить шишку.

- Хотелось бы на следующей вечеринке, после нового выполнения плана. Да вот беда, вчера мне Николай Петрович сказал по секрету, что отпечатки пальцев полковника оказались и в Заволжском. Ведь вы его посылали в Сибирь, как он оказался там?

- Майор должен быть на Урале, а оказался в Сибири с ведьмами. Это ваши люди, это ваши шишки. Сколько вам нужно времени, чтобы они сошли?

- Думаю, до следующего квартала, до следующего выполнения плана.

- Согласен с вами. Думаю, до того времени наши ведьмы превратятся в красавиц.

Сестра сидела около мужа, смотрела, как уходит Роберт с разведчиками. Раненый муж дышал спокойно, зато сердце у Лизы разрывалось. Побыть мгновение рядом с братом, потом расстаться.

Брат принес в жертву себя, чтобы спасти сестру. Мимо нее шли колонны солдат, обдавая ее пылью. Убитая горем, переживанием за брата, мужа она словно окаменевшая сидела, стерегла раненого.

В машине было много раненых, ее посадили около мужа. На месте разбитого полевого госпиталя, словно из сказки, появился палаточный. Санитары внесли в операционную раненого.

- Товарищ полковник, эта женщина твердит, что она ему сделала операцию. Ему нужен только покой!

Полковник осмотрел забинтованное тело раненого, спросил:

- Кто она?

- Говорит, хирург! А кто ее знает? Ей нужен покой больше чем раненому.

Они вынесли раненого из операционной, понесли в большую палату, в которой в два ряда стояло по десять коек.

Санитары сняли с носилок раненого, положили на кровать. Сумасшедшая пощупала пульс:

- Все хорошо, милый, лишь бы не было воспаления. Все идет хорошо! Теперь тебя излечит только время.

Женщине вместо стула принесли большой широкий ящик, положили на него шинель, предложили сесть. Санитары принесли раненого солдата, хотели попросить отойти в сторону. Увидев, как она сладко спит, только переглянулись между собой.

Немцы отступили, госпиталь переехал в сельскую школу. Из палатки вынесли всех раненых, остался только артиллерист со спящей женщиной.

Санитары положили носилки, полковник старался разбудить спящую. Вынесли обоих, положили в кузов машины на солому, покрытую брезентом.

Кровати их стояли рядом, санитар посматривал на часы и спящую. Больной застонал, женщина вскочила с постели, подошла к больному.

- Кто? - спросил санитар.

- Муж!

- Вы хирург? Вас просит прийти полковник, говорит, что вы прекрасно сделали операцию и он будет жить.

- Спасибо за доброе слово. Я это вижу, у него хороший пульс. Он просыпался?

- Да, несколько раз. И все звал вас.

- Сколько времени я проспала?

- Не знаю, но долго! За вас беспокоится полковник.

Вы можете приступить к операции? Новую партию привезли с поле боя. Немцы отступают, мы прорвали оборону.

- А это значит, начнут прибывать новые раненые.

Лиза заканчивала операцию подорвавшемуся на мине и чудом оставшемуся в живых.

- Вы, молодец, не новичок хирург, приступайте к следующей операции.

Все свое свободное время Лиза сидела около мужа и ухаживала за лежавшими с такими ранами. Она спала урывками, делала одну операцию за другой.

Раненых отправляли в глухой тыл. Лиза попросила оставить около нее мужа.

- Куда мы переезжаем, идут танковые бои. Не дай бог, немецкие танки подойдут к госпиталю.

- Я это уже видела.

- А я слышал многое о вас и у меня это все не укладывается в голове. С вашими золотыми руками нужно работать в центральном госпитале. Здесь мы только штопаем! Там нужны ваши ювелирные руки. Могут налететь немецкие самолеты.

- Я это видела, я это пережила. Прошу еще недельку. Неужели наши снова не пойдут в атаку и не отгонят немцев подальше? Сколько танков, артиллерии угробили и не одержат победу?

- Я клятву дал!

- Я тоже! Спасение мужа - это не нарушение клятвы.

Где-то впереди были слышны взрывы снарядов, изредка пролетит самолет. На фронте наступило затишье. Лиза входила в свободное время в палатку, читала раненым газету. Муж стал выздоравливать, больше смеяться.

- Отчаянная она у тебя! Из самой смерти вырвала, вынесла полумертвого. Мне не верилось, что выживешь. Жаль, что вы уезжаете. Люби ее так, как она тебя любит. Жаль расставаться, привык к вам обоим.

Начальник лагеря, прочитав письмо полковника, посмотрел на Лизу:

- Покажи своего. Где он лежит? Больно хвалит. Такого раньше за ним не замечал.

Муж выздоравливал, теперь не она, а он ухаживал за ней. Приносил еду, стирал, кипятил шприцы и хирургические инструменты.

Профессор во время перерыва подходил к молодой паре переброситься несколькими словами.

- Может баба останется в нашем госпитале. Спишу со службы, оставлю ухаживать за больными. Ожила твоя красотка, расцвела словно вишенка.

- Лучше отпустите на фронт.

- Пулевое ранение в живот, грудь. Не одно, а целая дюжина. Таких списывают в тыл. Помогай своей, пока заживут раны. Еще и ребенка не осилишь возить в коляске, носить на руках.

Не красней! На войне тоже рожают. Рождаются богатыри. Ты первый встретил немцев, твои оставшиеся друзья первыми прогонят их.

Лиза делала операцию, почувствовала себя плохо, ее бросило в жар. На лице и теле выступил пот. Сестра вытерла лицо, поддержала ослабевшую. В операционную вошел профессор, подошел к раненому.

- Мне лучше, - тихо сказала Лиза, продолжая делать операцию.

Профессор встал в стороне, наблюдал за ходом операции. Лиза стала ведущим хирургом, за все время работы в центральном госпитале у нее не было ни одной операции с неблагоприятным исходом.

Окончив операцию, почувствовала слабость во всем теле. Ежедневная зарядка, гимнастика, бег не накапливали силы. Она после любого занятия чувствовала усталость.

- Тебе, моя милая, нужно немного отдохнуть, подготовиться стать матерью. За работой ты забыла, что у тебя есть долг - родить здорового ребенка. Поезжай к родителям. Где они?

- Отец до войны был председателем колхоза, потом секретарем райкома партии в Приволжской республике немцев.

- Слушал выступления твоего отца не раз на бюро обкома, но лично не приходилось беседовать. Бывал в вашем районе. Туда тебе нечего ехать, там проходили танковые бои. Жителей вывозили за Волгу. Знаешь адрес родителей?

- Писала, но ответа не получила. Родственников вывезли в начале войны. Считайте, что я сирота.

- Меня после окончания института оставляли работать на кафедре анатомии. Попробую списаться.

Работать и здесь ты сможешь. Да вот беда, вам обоим нужен отдых. Поезжайте к моим, то есть к моей матери. Городок наш не большой, но красивый. Мать будет рада вас видеть в своем доме.

Целую неделю профессор упрашивал Лизу уехать. Она не соглашалась, но ей снова стало плохо...

Тяжелобольных вывозили самолетом, вместе с больными улетели Лиза с мужем.

Прошло две недели, она родила сына. Вместе с сыном она получила письмо из Заволжья от Ивана Ивановича. Прочитав письмо, она долго плакала. Нет больше в живых Фриды Германовны. Некому нянчить малютку.

Лиза прочитала письмо матери профессора. Екатерина Владимировна приготовила стряпню на дорогу и отправила молодых домой.

В доме все так оставалось, как было при покойной. Иван Иванович натопил печку, жена приготовила все к приезду хозяйки дома.

Николай Петрович после смерти жены ни разу не был дома. Иосиф написал, что едет на Урал в длительную командировку.

У мужа раны зажили, а вот внутри он чувствовал какой-то огонь. Иногда мог за день сделать много работы, а иногда молча сидел около окна, прислушиваясь к своим болячкам.

Чуть поднявшись на ноги, она пошла попросилась на работу. В больнице было легче, забылось домашнее горе, быстрее проходило время.

Иногда ей казалось, что за нею кто-то вечно ходит, следит, подслушивает за дверьми. Подозрительные шорохи, исчезающая тень начали у нее вызывать раздражение и она обо всем рассказала Ивану Ивановичу. Дядя выслушал племянницу, стал убеждать ее, что все это от усталости.

Лиза рассказала все это, когда муж возвращался с рыбалки. Он остановился около двери, прослушав весь их разговор. Жена ушла с детьми домой, а Иосиф признался Ивану Ивановичу, что все слышал.

- Вы любите друг друга, но мало жалеете себя. Все спешите жить. Она зарабатывает на хлеб в больнице, ты торгуешь рыбой. Нужно больше бывать вдвоем.

- Расскажите, как умерла Фрида Германовна и что она слышала и видела перед смертью. Вы в первый день много о чем мне говорили, но я не придал вашему рассказу большого значения.

- Не преследуют ли ее как немку, не убили ли Фриду Германовну за то, что она с братом усыновила? Убить и инсценировать убийство, что в Заволжске были немцы. Это вызов тех, кто увез сотни тысяч немцев на вечное поселение в неведомые края. Вы знаете, Иван Иванович, где ваши сыновья, дочери? Вас не выслали, побоялись вашего авторитета, а вот половину ваших детей увезли.

- Спасибо за предупреждение, с меня сегодня никудышный сторож. Чувствую, как покидают меня силы, но попробую уловить исчезающую тень и шорохи за дверьми. Сколько нашего люду по наветам плохих людей скитается по Сибири!

Иван Иванович забирает детей сам перед уходом племянницы на работу, так как муж с безногим солдатом соседом рано уходил на охоту.

Они по очереди сторожили Лизу от дома до больницы и обратно. Исчезающие тени появлялись большей частью вечером, когда жена возвращалась домой.

После рождения сына в доме соседки тети Ани появились два солдата. Они ежедневно провожали Лизу из дому и домой. Безногий Иван лежал пьяный под кустом, когда мимо прошли неизвестные.

- Сегодня около хозяйственных построек встретим Лизу, - говорили солдаты.

Две тени исчезли, вместо них прошла Лиза. Безногий поравнялся с Лизой, попросил пойти в больницу другой дорогой.

Старый разведчик, подорвавшийся на мине, взял у Лизы зонтик, накинув на голову ее платок, пошел между хозяйственными постройками больницы. Впереди мелькнула тень, сзади услышал стук кованых сапог. Метрах в десяти от угла стояло огромное раскидистое дерево. Предутренняя луна осветила дерево и на землю упала человеческая тень. Солдат, отскочив назад, взмахнул ножом, послышался крик. Он увидел на стене две убегающие тени.

Продав бабам рыбу, мужики зашли в магазин, взяли бутылку, пошли к хозяйственным постройкам около дерева на лавке выпить по стаканчику.

На земле и траве был малозаметный след крови. Вояки переглянулись, посидели на скамейке, пошли домой. Около ворот своего дома сидела соседка, дожидалась своих квартирантов.

- Мои квартиранты не с вами сегодня рыбачили, что-то долго нет их дома.

- Нет, мать, мы с ними не встречались.

Квартиранты исчезли незаметно, как и появились. Лиза больше не говорила об исчезающих и бесшумно ходящих тенях, стала веселее, на лице появился румянец.

Целую неделю по всему Заволжью ходил безногий, но никто больше не видел беглецов.

О приезде к бабке солдат известили безногого его помощники, любители рыбалки, уличные малыши.

Муж, почувствовав боль в животе, отложил рыбалку на вечернее время. Его безногий друг, поняв замысел товарища, побежал вперед по дороге, по которой ходила Лиза.

Лиза, дав выпить лекарства, задержалась на четверть часа. Дождавшись, пока мужу не стало легче, оделась, пошла на работу. Около раскидистого дерева она увидела квартирантов соседки.

Лука был одет в пальто и шапку кубанку, Роман - в солдатской форме.

Роман, потерявший на войне кисть правой руки, что-то говорил и махал перед носом Луки своей культей.

Лука стоял чуть согнувшись, у него еще не зажила ножевая рана.

Прыгнув на Лизу и получив удар ножом в бок, он сильно закричал, испугав этим готовившего к прыжку Романа.

Он не разглядел лицо ударившей его бабы. Несомненно, это была баба, но откуда она взялась? Здесь должна проходить немка.

За свою ошибку они получили взбучку от полковника. Подлечившись и набравшись сил, решили исправить ошибку.

- Не захотела спецопасная ехать в Сибирь, отправлю ее туда, где находится ее тетушка, - говорил полковник.

Из-за боли в животе от ножевой раны он побоялся выйти с пустыми руками встречать сумасшедшую, из-за этого прихватил пистолет.

Роман, увидев в руках пистолет, присвистнул, махнул рукой, дал понять: “Убери эту игрушку, я ее своими руками задушу”. Украдкой показал на свой висящий длинный нож.

- Проколю насквозь, пусть подойдет!

Безногий, увидев пистолет и нож в руках убийц, толкнул в бок соседа:

- Пошли навстречу Лизе, они побоятся на нас напасть.

Муж, окликнув жену, вышел из укрытия. Роман бросился на него с ножом.

Увидев, как бежит Роман, безногий бросил ему в ноги костыль. Костыль попал между ног нападающего, тот споткнулся, получив сильный удар в скулу, упал. Поднявшись, набросился на защитника. Оба упали на землю.

Лука поднял пистолет, выстрелил в Лизу. Вместо Лизы перед ним стоял Роман, схватившись за грудь, из которой появилась кровь. Выпустив из рук нож, какое-то мгновение он смотрел на убитого им товарища, Лизу и ее мужа, державшего в руках Романа нож.

От испуга у убийцы задрожала рука, он отошел в сторону, увидев безногого, выстрелил.

Безногий не упал, а широко улыбнулся, громко засмеялся. Его смех и крик “Стреляешь мимо!” словно кипяток обжег его.

Вслед за криком безногого услышали крик Лизы, которая бросилась к мужу.

Увидев, как убийца направил пистолет на жену, он бросил в него нож, заслонив ее своим телом. Оба упали рядом, один убит выстрелом из пистолета, другой ножом.

Раненый, пытавшийся в предсмертной агонии вынуть нож, схватил рукоятку. Безногий подошел, встал на костыли, а своей правой ногой на нож убийцы. Нож глубоко вошел в грудь.

Из больницы на выстрел прибежали врачи. Хирург пытался вытащить нож, но он крепко держался в теле Луки.

Безногий встал на колени около убитого, выдернув нож, отдал хирургу. Взяв нож, он показал на его товарища, около которого стояла жена. Тот, открыв глаза, сначала посмотрел на жену, потом на безногого...

Врачи готовились к операции, Лиза плакала. В палату вошел следователь.

- Он будет жить?

Все присутствующие посмотрели на Лизу.

- Это ваш муж? Почему вы не спешите его спасать?

- Я спасала его на поле боя. Там я знала, что смогу спасти. Сейчас этого шанса нет. Он всегда жаловался на огонь, жар в груди и животе. Делать операцию, это ускорит его смерть.

- Лиза! Мы должны попытаться, а ты нам поможешь.

Безногий подошел к плачущей :

- Ты там была смелее. Попробуй!

- Разрешите проститься! Вы старые опытные хирурги, знаете исход операции. Думаю, не обессудите, если уйду.

...Операция началась, но она длилась несколько минут и раненый потерял пульс...

В ее кабинете сидел Иван Иванович с женой:

- Ну что, дочка?

- Нет его больше. Он спас меня, заслонив своим телом. Ему до смерти оставалось всего два-три месяца. Его не убили, освободили от мук, от боли, которые он ощущал каждый день.

На второй день приехал Николай Петрович... Он не плакал, он молча сел около усопшего, обнял любимую племянницу.

- Крепись, Лиза. Нас осталось совсем мало. Месяц тому назад я знал, где твой отец, братья, а сейчас все пошло кувырком. Одни ушли на фронт воевать, другие отправлены в лагеря.

Самые тяжелые были слова... Мамы больше нет. С папой осталась только тетя. О возврате домой не может быть и речи.

Дядя уехал, она перешла жить с согласия Николая Петровича к Ивану Ивановичу.

Ей снились страшные сны, однажды ей показалось, что в магазине она увидела Роберта с очень красивой будущей мамой. Она словно голубка вилась около него, а он держался натянуто.

Лиза вбежала в магазин, но в магазине не оказалось никого. Только продавщица сказала, что был такой-то мужчина с беременной женщиной.

- Я давно живу в Заволжском, они не здешние, они приезжие...

Роберт только начал делать операцию, как в операционной появился адъютант генерала. Профессор наблюдал, как молодой хирург делает операцию, ассистентка почему-то побледнела. Прядь волос от сквозняка открытых дверей упала на лоб профессора.

- Кто посмел войти в операционную без разрешения?!

Профессор повернул голову, он увидел перед собой человека, по воле которого из его операционной уходили лучшие хирурги, лучшие ученики.

- Оставьте скальпель на столе и следуйте за мной, господин Робертус.

- Вы, фройляйн Марта, можете заменить своего любимца, он больше к вам не вернется.

Такое я вижу впервые, вы воистину невежда. Не дали ему закончить операцию. Вы нарушили...

Адъютант стал по стойке смирно, вручил пакет...

- На войне больше крови и вы сию же минуту отправляетесь туда. Вас ждут!

- Господин Робертус, я думал, генерал подшутил надо мной, что вы хирург, что вы врач.

- Я знаю вас как хорошего офицера, танкиста и вдруг увидел вас со скальпелем в руках и где? С кем? С самим профессором, светилой немецкой хирургии!

Если вы так легко и прекрасно делаете операции, как управляете танком, я вам завидую!

- Если, не дай Бог, меня ранит, я соглашусь быть вашим пациентом. В институте говорят, у вас легкая рука.

- Убивать или спасать?

- Лучше спасать! Но у вас щедрая рука и меткий глаз. Вы нам нужны там, откуда вы только что вернулись. Мы вам подобрали спутницу, похожую на покойную Анну... Правда, она копия покойной в ее последние дни.

От услышанных слов в груди вспыхнул огонь, хотелось в ход пустить кулаки...

Говоривший посмотрел в глаза Робертусу. Увидев в них пустоту и невнимание к сказанным словам, он умолк.

“Прав был генерал, что это крепкий орешек. Внутри горит огонь, бушует океан, снаружи - безразличие, пустота. Сколько было взрывов, а он всегда был спокоен и сдержан”.

- Господин генерал...

Генерал не дал договорить, подал руку, обнял.

- Извини, Роберт, что оторвал от любимого дела. У нас поважнее есть дела. Твой Урал и Сибирь не дают нам покоя. Придется тебе еще разок побывать в глубоком тылу России, а Аннушка тебе поможет во всем. Она родом из-под устья реки Салиха, перед войной училась в Москве, оттуда ушла на фронт. Много путешествовала. Знает хорошо Урал и Сибирь.

Ребята тоже уральские и сибирские. Она твой поводырь, они крыша.

На знакомство - трое суток и с Богом, в дорогу. Самолет доставит вас до самого места.

Роберт ушел в воспоминания. После возвращения из Сибири он забыл в ежедневных тренировках и учебе о своем прошлом. Генерал напомнил ему, кто он и откуда. Вспомнив отчий дом, свое детство, он громко засмеялся...

Генерал знал о воспоминаниях, умолк. Он смотрел на смеющегося и невольно сам засмеялся... Ему показалось, что Роберт хочет отвлечь его внимание от главного разговора и выиграть время.

...Да, время! Вот что ему еще нужно! Жена недавно родила, а после родов он ни разу не был дома. Он хочет повидаться с женой... Вот для чего ему нужно время. Трудности ему не помеха, он прошел тернистый путь, прежде чем достиг своей цели. Моника - это его опора, огонек, да еще в придачу три светлячка, которых ему родили сестры. Генерал, вспомнив любовные приключения сестер и Роберта, в свою очередь громко засмеялся.

В это время в дверь постучали. Роберт вышел из воспоминаний, а генерал громко сказал: “Войдите!”.

Адъютант подал пакет. Прочитав содержание, генерал снова засмеялся: “Вам везет, Роберт. Вы можете на недельку съездить домой. Проводите гостя!”, - попросил генерал адъютанта.

Адъютант, закрыв двери, взял под руки Роберта, подвел к окну.

- Она ждала вас еще вчера с Вероникой. И за что они так вас любят и обожают? Не только они, но и сам генерал.

Это вам с Моникой от генерала. - Адъютант подал небольшой сверток, а вслед за ним свою крепкую руку.

- Желаю удачи!

Вероника вела машину, а Роберт в обнимку с Моникой сидел на заднем сиденье. При каждом поцелуе Вероника чуть тормозила и, громко смеясь, говорила:

- Не целуйтесь! Потерпите часок-другой. Сядете на свою машину, можете наслаждаться любовью, а я вернусь домой.

- Вы что, Вероника, нас оставляете? Дай бог, свидимся после возвращения...

- Вы мне расскажите все, особенно о возрождающемся Урале и Сибири.

- Откуда у вас такие сведения?

- Моника расскажет обо всем, а сейчас выходите. Счастливого пути! Пусть сопутствует тебе удача во всем! До следующей встречи. Я думаю, она состоится у меня в берлинской квартире. Ключ знаешь где. Не буду дома, на столе найдешь записку. Позвонишь!

Они пересели в другую машину. Теперь за рулем была Моника. Только сели в машину, Моника дала понять, что говорить можно только о домашних делах, о детях.

Моника рассказывала о детях, о своем житье-бытье, о своей жизни. Роберт положил чемодан на колени, стал показывать украшения, которые он ей привез.

- Я слышала, что больше времени ты проводил в поликлинике и за хирургическим столом. Там мало платят, там больше убивают время. Но ты у меня слеплен по-другому, ты умеешь в любой ситуации получить свое.

Как о будущем хирурге, о тебе отзываются очень хорошо. Ты достиг большего, чем другие. Месяц тому назад я просила генерала перевести тебя ко мне помощником. Но, увы! Он отказал. Перед дальней дорогой хотелось бы поработать с тобой вместе.

- У нас впереди много будет свободного времени и мы осуществим твою мечту. Ты меня многому научила, доучусь там, куда пошлют.

Труд профессора не пропал даром, он сумел за короткое время сделать из меня хорошего хирурга, а ты сделала мои руки ювелирными.

Самое малое - две операции в день, бег от 10 до 20 километров, тренировки в спортзале, плавание. Честно говоря, я устал, мне хочется побыть с тобой и детьми наедине.

Ты говорила, что недалеко от нашего дома, в деревне за рекой, живет семья твоего дальнего родственника. Там нас никто не знает. Природа чудесная, воздух чистый, можно хорошо отдохнуть.

- Дети и мы с тобой. Заманчиво! Но я одна с ними не справлюсь.

- Мне что, отгул даешь? Я вырос в большой семье, умею стирать пеленки, готовить еду. Дома у нас было самообслуживание, выручалка. Не ждали, что кто-то за нас сделает.

...Ферма была большая, на ней жителями были только женщины, за исключением Роберта. И ее дальние родственники, ее ровесники и помоложе смотрели с завистью.

- Она уже отцветает! Скоро станет ягодкой опять. Разница в десяток, а с виду словно девочка. Родила столько и хотя бы... - Бабы смотрели на свои животы, руки, только смеялись после сказанных слов.

А Роберт вставал рано. Целовал Монику, детей, шел в коровник и вместе с женщинами доил коров. После дойки бежал на пруд, проверять морды нет ли рыбы.

Раздевался донага и нырял в холодный весенний пруд. Сначала женщины, прячась за камышом, смотрели на его дурачество, смеялись, шушукались между собой... Но его трудолюбие и холодное отношение к женщинам успокоило их. Перестали подглядывать, судачить между собой. Только изредка кто-то проронит: “За таким мужиком и старуха будет выглядеть молодухой!”.

В воскресенье после возвращения из церкви женщины собирались кучками, чтобы расслабиться. Однажды, услышав звук баяна, на котором играл Роберт, устроили вечеринку, стали готовить пирог. Роберт показал женщинам, как готовятся пельмени по-сибирски.

Медвежатины не было, зато кур, гусей и говядины женщины принесли вдоволь. Сестры молча смотрели, как Моника, словно вяжет узор, закручивает пельмени.

- Кто тебя, сестра, научил так делать пельмени?

- Муж!

- А ты его чему научила?

- Он стал хорошим врачом-хирургом!

- Врач! Как ты? Ты одна из лучших!

- Боюсь сознаться, что ученик меня опередил!

- В чем?

- В пальпации! - Моника положила пельмени и, обхватив стоявшую сестру, провела пальцами по груди...

Женщины засмеялись, девушка, краснея, тоже улыбнулась.

Роберт принес ведра с водой, поставил их на табуретку.

- Может, мне подарите смешинку, девочки, и я засмеюсь?

Девочки поворачивают на его голос головы, а в это время Моника своими пальцами доходит до запретного плода...

Услышав голос Роберта и увидев движения рук Моники, еще громче засмеялись...

Уловив глазами движение рук Моники, поняв смысл смеха, он принял унылое выражение лица.

- Один в поле не воин, - проговорил в голос, взял пустые ведра, пошел к колодцу.

Возвратились домой поздно. Около детей сидела четырнадцатилетняя Роза, самая младшая из сестер. Все спали.

- Им рано вставать, а я могу полежать дольше. Многие не хотели ложиться, ждали вас, но когда узнали, что вы ушли на пруд, пошли отдыхать.

- А ты чего не спишь?

- Я всегда караулю детей, когда кто-то приезжает в гости. У нас у каждого есть своя работа. Вот только я вас, дядя Роберт, не пойму. Кто вы? Вы врач, вы дояр, вы механик?

- Мужчина должен уметь все делать! Ведь ты многое умеешь делать по дому?

- Деревенские женщины всегда были всеумейками. Мужчины уходили в поле, а женщины в доме все делали сами. Это было испокон веков и по сегодняшний день. Это вы, дядя Роберт, нарушили деревенские обычаи. У нас мужчины не стирают пеленок, не доят коров, не бегут в пруд, не купаются в костюме короля...

Монике расхотелось спать, попросила Роберта еще побродить за околицей деревни. Бабушка, поднимавшаяся раньше всех, услышав просьбу Моники, сказала:

- Идите, дети, пройдитесь! Тебе скоро отправляться на фронт. Когда она сможет снова обнять и пройтись с тобой?

Долго бродили молча. Иногда Моника останавливалась, прижималась к мужу.

- До первого снега вернешься из своего нового путешествия?

- Тебе тоже предложили и в качестве кого?

- Я готовила Анну по приказу генерала. Ты еще не вернулся из первого, а я ее уму-разуму учила. Мне приказали подобрать похожую на покойную Анну. Объездила все лагеря, у одной нос другой, шея, у третьей ноги не такие.

Нашла! Да вот беда, нос словно скалка прилеплен. Пришлось оперировать. Глаза, волосы, улыбка... Увидишь, оценишь мою работу.

- Твоим золотым рукам нет цены, они все могут, они все умеют.

О чем загрустила, моя любовь, что вспомнила?

- Вспоминать буду, когда уедешь, а сейчас любуюсь тобой. Когда с сестрой уезжал, была уверена, что вернешься, а сейчас сомневаюсь. Русачка рвется домой!

- Боишься, что предаст?

- Нет! Боюсь, что сбежит! Где-нибудь родит и будет прятаться до окончания войны. Сколько бродячего люду шатается по Сибири!

- Шатунов нет, тем более бродяг! Чукчи отстреливают тех, кто бродит долго по тайге. Ее просто возьмут в дом хозяйкой дома. Нарожает кучу красивых Аннушек и будет жить в довольствии.

- Она еще дитя, хотя видно, что будущая мать.

- Кто отец ребенка? Она знает? Русский или немец?

- Наш! Это неважно, главное, чтобы поверила тебе, не сбежала, не дай Бог, не наложила на себя руки, не выдала тебя!

- Вы умеете перевоспитывать, вы умеете переубеждать. Она не захочет попасть за решетку. Лагеря везде одинаковы, что у русских, что у немцев. Там, где я был, побывши раз, второй раз не заманишь. Не думай об этом.

- Она думает о своем спасении!

- Это дитя избаловано любовью?

- Нет! У нее реакция на любовь как у всех девушек, попавших в беду. Я ее все время убеждала, что это один из лучших способов попасть домой. Ее убедили, она поверила... Она все прошла, она все испытала, ради жизни, ради свободы.

Я не знаю вашей игры, знаешь ли ты все, что они потребуют от тебя перед посадкой в самолет? Главное не то, что тебе говорили, а главное то, что скажут перед дорогой. Но я знаю, это путешествие намного тяжелее первого. Скорее бы окончилась война! Ты больше никуда не уедешь от меня, нарожаю целую кучу. Буду целыми сутками в операционной, но сделаю из тебя одного из лучших хирургов.

- Боюсь огорчить тебя, что я стал больше рисовать и чертить, чем заниматься хирургией.

- Это вынужденное отступление, это временное явление. Окончится война и ты будешь в моих объятиях с кучей детей на руках.

- Не успеешь нарожать! После возвращения из большого путешествия война окончится ровно через год. Я видел наброски побед и поражений у многих светил военного искусства. Плюс, минус два года. Будет пятеро, если родишь двойню, шестеро, если будет трое. Полдюжины! Это уже что-то значит.

Роберт понес Монику, целуя, она ответила ему взаимностью.

- Генерал говорил мне с Вероникой, что он после войны построит в Крыму большой санаторий и пригласит нас посетить его.

- А я, дорогая Моника, видел на его карте американский флаг на том месте, где мы сейчас стоим.

- Это тоже неплохо, мой дорогой. Разведчики любому государству нужны. Разведчики - это сердце армии. Чем сильнее развита разведка, тем безопаснее для армии. У нее есть цель - поражение. Без разведки армия бьет в молочко.

- Не знаю! Я не военный, но воюю, я не врач, но лечу.

Мое оружие - это моя память, моя голова. Все то, что я увижу, услышу, я должен потом описать, нарисовать, начертить. Вот чему меня больше учили после возвращения из путешествия.

- Что ты возьмешь с собой, когда полетишь в свое путешествие?

- Атлас о латыни. Это мой пропуск, это мое алиби, это мое будущее. Любую свободную минуту я буду заниматься усовершенствованием в медицине. После возвращения я снова буду у твоих ног.

- А если прикажут остаться там?

- Возьму тебя с собой!

- Я этого только и боюсь. Многие мои подруги уехали, от них нет ни слуху ни духу. Даже русские и те матерей берегут. Ты здесь проиграл!

- Если что-нибудь со мной случится, я напишу письмо Розе, она еще ребенок и ее письма здесь дома никто не будет читать. Обо мне забудут, над ней подшутят, посмеются, а ты узнаешь, где я.

- У меня предчувствие, что я вернусь, что я все сделаю, выполню все то, что мне прикажут.

...Она снова стала веселой, болтливой. Выдернув из-под пояса рубаху, она стала гладить его по спине. По тому, как она его гладила и целовала, Роберт почувствовал тревогу в ее сердце. Чувства она умела скрывать, а вот владеть чувствами рук, пальцев - нет!

- Пошли, Моника, домой. Скоро наступит рассвет. Ложись, а я помогу женщинам. Сегодня это в последний раз. Пусть сбудется то, что тебе приснится!

- Ты веришь снам?

- Я верю тебе, я верю в наше будущее!

Роберт получил два парашюта с разноцветной окраской. До начала войны на них прыгали любители, члены клуба ДОСААФ. Его напарница Анна получила одежду и продукты.

Были три группы, три тройки. Он с Анной и третий Виктор, очень высокого роста, сажень в плечах, местный охотник, знающий тайгу. Вторая группа - три девушки, третья - два летчика и третий, как и напарник Роберта, около метра девяносто, широкоплеч, спортивного телосложения.

Анна среди парней-гигантов и девушек полного телосложения выглядела словно девочка. Ее живот от ежедневных тренировок и повязок был невидим. Но двигалась она медленно и неуклюже по сравнению с настоящей покойной Анной.

Зная хорошо советские самолеты и дальность их полета, Роберт спросил у начальника школы:

- Где мы находимся? И где вы нас думаете сбросить?

- Может самолет и сможет пролететь десятки раз над Уралом и Сибирью, если ему делать в пути заправку?

- Мы находимся здесь, дальность полета советских грузовых скоростных самолетов и минус возврат экипажа домой.

- Все верно, Робертус, на бумаге. Самолет имеет несколько дополнительных баков. Доходит до места вашей высадки, пролетает еще несколько километров и падает на землю.

- Мне нужны не несколько километров, а точно все до метра. На моих плечах лежит двойной груз и я хочу покинуть самолет с Анной последним.

- Я не могу, господин Робертус, нарушить инструкцию.

- А я ее и не прошу нарушать. Прошу только одно сказать, на сколько времени хватит горючего и сколько еще времени будет лететь самолет, когда его покинет экипаж?

- Мне доложили о вашей просьбе, но ее отклонили.

- Когда войдем в самолет, я объявлю от вашего имени об изменении.

- Генерал мне говорил, что вы невыносимы.

- Согласен!

На табло загорелась лампочка, Роберт подошел к Анне, заправил локоны, свисавшие на лоб.

- За бортом самолета порывистый ветер и дождь. Постарайся дальше пролететь на парашюте, выполняй то, чему я тебя учил.

Первыми выпрыгнули девушки, за ними летчики. В воздухе повисли белые купола, потом они исчезли.

- Пора и нам, Аннушка...

Из-за тучи выглянула луна и Роберт увидел выше себя парашют Анны. Она натянула стропы и он плавно пошел на чуть видневшуюся поляну.

Если за бортом самолета был ливневый дождь со штормовым ветром, то на поляне, где они приземлились, было тихо и никакого дождя. Сложив парашюты, повесив их на плече, они вышли на большак. По дороге с прошлой осени никто не ездил. В связи со строительством новой железной дороги была накатана ниже по течению реки новая.

Подул ветерок, предвестник дождя. Роберт, посадив Анну около огромной сосны, пошел искать убежище на случай дождя.

На пересечении новой и старой дороги у оврага была вырыта землянка, где можно было отдохнуть и вскипятить чай. Полчаса ушло на сбор сухих веток, валежника и чтобы вскипятить чай.

Сначала пошел мелкий дождь, потом подул порывистый ветер с ливневым дождем. В землянке стало тепло, запахло чаем. Роберт медленно ел, прислушиваясь к ночным звукам тайги. Было тихо, иногда от сильного ветра ломалась ветка, падала на землю, нарушая ночную тишину.

Во время лесной грозы даже хищный зверь ищет укромное место, где можно переждать грозу. Маленькие капельки воды стали образовывать ручейки. Ручейки, сливаясь, образовывали мощный поток воды, который образовался ниже их землянки. Он то журчал, то бушевал, унося то, что лежало на его пути.

Масса зверят, убегая от движущихся ручейков, поползла наверх, к их землянке. Среди них было несколько зайцев. Мокрые зайчата еле ползли вверх, спасаясь от все увеличивающегося потока воды.

Роберт поднял лежавшую около землянки палку, ударив одного, потом другого зайца. Освежевав, стал жарить на костре. Недалеко заревел медведь. Анна проснулась в испуге, посмотрела на Роберта.

- Мне приснилось или это наяву ревет медведь?

- Приглашает нас, Аннушка, в гости. Может пойдем?

- До войны мой отец и братья ходили, хватало медвежатины до самой весны. Ели пельмени всю зиму. А нынче где они? Живы или лежат в сырой земле? Они были на войне, когда я попала в плен вместе с врачами госпиталя. Сначала нас гнали пешком, потом везли в вагонах до самой Польши.

Я была моложе всех и меня первую взяли на пробу. Польский лагерь военнопленных был небольшой, и в нем несколько женщин-врачей.

Вокруг меня стояли молодые парни, все здоровые, красивые, вроде тебя. Их было шестеро. Шесть спичек бросили в фуражку. Кто вытянет без головки, тот первый использует меня.

Вытянул тот, который был похож на тебя. Самый красивый и самый умный, показалось мне. Он не насиловал меня, а тихим голосом, чуть с улыбкой говорил мне, что делать. Говорил по-своему, сейчас я немецкий знаю, а тогда только знала несколько слов.

Он расстегивает пуговицу, а я повторяю. Разделась со страху, он тоже знал свое мужское ремесло, видать, хорошо. Они кричат, смеются вокруг нас, а он берет в руки свою колбасу, смочив ее слюной и направил ее мне между ног. Видать, сильно испугалась, даже руки не подняла, чтобы прикрыться.

Но ничего у него не получилось. Только он прилег, я и по большому сходила... Выгнали они меня прочь, а вместо меня взяли двоих мыть полы. Смех и грех говорить об этом, но что было, то было.

Мыли полы мы, все женщины, по очереди, от тех очередушек и пополнел мой животик. Хорош был парень, красив был.

- Почему был?

- Говорили, что поляки - партизаны их подстрелили. Знает об этом правду одна немка, которая взяла меня к себе. По воле которой я нахожусь сегодня на родной земле.

- Значит, дитя любви родишь, коли сама отдалась. Медсестра - это хорошо. А что умеешь еще делать?

- Шить и вышивать, вязать.

- Проверю, если попадем в село к твоим близким и знакомым.

- Меня послали с тобой, а не шить. Я должна помогать тебе во всем.

- Это и будет твоя помощь!

- Мне говорили, что ты немного чокнутый, сумасшедший, а ты парень... - Она умолкла.

- Хотелось бы верить... Выжить!

Из-за деревьев послышались выстрелы. На лесную поляну при восходе солнца вышли двое, девушка и тот, кто должен присоединиться к ним, - Виктор. Они прошли поляну и вышли на большак.

За ними шел охотник-чукча. Через несколько минут к нему подошли еще трое.

Ветер дул со стороны охотников и хорошо был слышен их разговор:

- Из лагеря убежали спецопасные, они побывали в соседнем женском и увели с собой троих.

- Они их убьют, им нужно помочь!

- Если чукчи-охотники не вернутся домой, сюда прибегут несколько десятков искать их.

У Виктора длинные ноги, он спасется, а она умница - притаится. Перед ними болото и чукчи загонят их туда, будут ждать рыбку из пруда.

- А мы что будем делать? Молча наблюдать, как их чукчи отстреливают?

- Нет, моя милая Аннушка, мы будем спать, потом подберем беглянку. Во время нашего сна Виктор будет от нас очень далеко. У нас у каждого своя дорога, своя работа.

Снова пошел ливневый дождь, засверкала молния, подул сильный ветер. Вокруг стало темно. Гроза и ветер властвовали вокруг. Молния ударила в стоявшую на высоком холме сухую сосну, она вспыхнула и словно веточка сгорела.

Анна несколько раз пыталась среди ливневого дождя увидеть беглецов и чукчей. Она видела перед собой только водную стену. Ее охватил страх, что чукчи придут к ним в землянку и убьют как беглецов. Хотела подойти к Роберту, присесть, но его безразличие к судьбе товарищей больше пугало, чем хозяева тайги.

- Чукчи уходят! Смотри, они перешли на ту сторону яра. Беглецы ушли в болото.

- Смотри! Они хитрят, они что-то ищут. Они знают что-то о нашей землянке.

- Посмотри! Вода все выше и выше поднимается к нам. Куда ни глянь, везде вода!

- Это хорошо! Чукчи ушли спать, пора и нам отдохнуть!

Анну от сказанных Робертом слов бросило в жар, потом ей стало холодно. Она посмотрела на лежавшую палку, которой он убил зайцев. Потрогала руками, положила на место: "Что я против него, маленький мышонок, не умею размахнуться, сама окажусь в бушующем потоке яра. Она присела около потухающего, умирающего костра, тихо заплакала.

Ей стало холодно, умирающий огонек чуть ожил, она бросила в него несколько тоненьких веточек. Огонь ожил, страх, дрожь проникли в ее тело. Ей хотелось умереть от безразличного отношения к ней того, кто должен ее оберегать. Ее спаситель - мучитель спокойно спал. Ему наплевать на ее плач и страх.

Подбросив несколько веток, услышала крик о помощи, но этот крик заглушал поток воды.

- Наверно, я схожу с ума. Мне все это чудится, - подумала Анна.

С другой стороны берега, куда ушли чукчи, бежала женщина, а за ней шел медведь. Хотела закричать, но почему-то не услышала своего крика. Хотела подойти к Роберту и разбудить его, ноги не двигались.

Убегавшая от медведя закричала еще сильнее, остановилась перед стремительным потоком воды и медленно идущим к ней медведем.

Анна словно окаменела, она смотрела только на беглянку и медведя. Вдруг перед медведем появился Роберт с той палкой в руке, которую она только что держала в руке и с белой косынкой на конце палки. Еще несколько шагов и медведь обнимет свою жертву. Роберт при помощи палки положил косынку на глаза медведю, медведь, сделав еще два шага вперед, упал в бушующий, ревущий мощный поток воды.

Подняв беглянку словно воздушный мячик, он побежал наверх по течению и вылез из воды около стоявшей Анны с ношей на руках.

- Переодень, обогрей и накорми, а я еще часок-два отдохну.

Анна помогла пострадавшей переодеться, выкрутив ее одежду, повесила сушить. Она села около спасенной и посмотрела ей в глаза. Она все время думала с беглецах, рада была, что бежавшая от чукчей осталась жива и вдруг она увидела перед собой чукчу.

Это была девушка ее возраста, с веселыми карыми глазами и словно смола черными толстыми двумя косами.

Их взгляд встретился. От ее взгляда ей стало плохо, но она услышала нежный звонкий голос:

- А твой ничего! Бросил такую породистую и пошел спасать черномазую. Ты скоро родишь, а у меня их двое. Пошла на охоту и вместо охотника сама стала зайцем. Всему этому виною дождь. Давно, говорят, в наших местах не было такого ливня. Охотники просили меня пересидеть, а я, дуреха, думала, успею укрыться в вашей берлоге.

- Видать, сильно устал, коль так сладко спит. Красив, смел, здоров, не каждый бросится с палкой и платочком спасать чукчу.

- Охотник, а где винтовка?

- Какая там винтовка! Охотничье ружье - и то подарок деда, но бьет в яблочко. Такое старье давно все выбросили, но, понимаешь, дед меня учил на нем стрелять, а деду его подарил дед. Это память моего рода.

- Память-то память, а где оно?

- Кто?

- Ружье!

- Я тебе говорю, что это память деда. А дед...Ты знаешь, что это такое?

- Знаю! Есть у меня такой, без бутылки в туалет не сходит.

- Не знаю, что такое туалет, знаю одно, дед - это мое будущее, моя опора. За то, что мы выжили в деревне в эту тяжелую зиму, спасибо нашим дедам и их старым винтовкам. Всю зиму и весну спасает нас наша тайга.

Иду я на охоту и вижу, как наши старики гонятся за особоопасными. И вдруг этот ливень. Беглецы, словно ветер, побежали, а мои старики за ними. Море воды, море проблем. Старики перешли ваш маленький ручеек и снова пошли за беглецами. Увлеклась чужой охотой и намок мой порох в винтовке. Нужно было разрядить свой дробовичок или дулом вниз повесить. Старики ту же ошибку сделали, что и я.

И вдруг перед беглецами появились медведи. Великан прыгнул на дерево и поволок вверх за собой беглянку.

Охотники, увидев медведей, медленно сняли ружья, прицелились, а порох-то намок... Медведи их не тронули, только сбросили их в соседний ров. Мне достался другой медведь. Да бог с ним! Осталась жива, пусть и он живет!

- Сильно любишь, коль в таком виде решилась на прогулку с ним. Далеко идете?

- За рекой второй хуторок.

- Ты очень похожа на тех, кто там живет. Там гостям всегда рады. Да вот одна беда, у всех женщин. Мужчин становится все меньше, а в скором времени заберут и желторотиков.

Твой здоров во всем! Не болен солдатской болезнью?

- О такой болезни не слыхала.

- Эта у тех, кого временно присыпала земля после взрыва. Год-два ходят словно помешанные.

Окончится дождь, пойдем в твой хуторок, я живу недалеко от него. Здесь много ходит колхозных лошадей, которые разбежались после пожара конюшни. Найдем лошадей, подстрелим медведя, пойдем домой.

Женщины за болтовней не заметили, как в их землянке стало жарко, а куча дров наполовину уменьшилась. Окончился дождь, утих штормовой ветер. В тайге стало тихо. Было слышно, как журчит в ручейках вода, как пробуждается трава. Заквакали лягушки, защебетали птицы.

Вокруг землянки лес был покрыт водой, а на небольших бугорках загнанное потоками воды сидело лесное зверье. Еще сковывал страх движение зайцев, лисиц, волков. Но вот застрекотала сорока и лисицы, словно по сигналу, устремились к большой суше, а за ними зайчата. Инстинкт спасения был сильнее инстинкта охоты.

Женщины любовались благоухающей природой тайги. Воздух был чист, аромат цветов, хвои будоражил и пьянил их.

- Нам пора! До заката солнца успеем выйти на песчаное плато. Там есть землянка, думаю, что ваши лошади тоже там. Вода вокруг, думаю, лошади, как и все другие звери, там готовятся посытнее поесть и переждать, пока вода не спадет не войдет в свои берега.

- И где этот берег реки?

- Там! Куда ушли охотники...

- Посмотри! Вокруг вода и огромные сосны, такого я здесь не видела ни разу в жизни.

- Было! Об этом тебе говорили родители.

- Припоминаю! Но откуда ты это знаешь?

- Читал!

Роберт взял груз Анны себе, а женщины шли налегке. Шел быстро и шагал очень широко, женщины не успевали за ним, просили чуть сбавить шаг.

- Куда спешишь?

- Вон, смотрите, мышка плывет, а чуть дальше крысенок и все бегут в одну сторону. У нас есть время уйти с опасного места, найти более надежный уголок от нового дождя.

- Кто это тебе сказал?

- Комарики! Посмотри, сколько их перед тобой, твоим носом, у ног.

- Это обычное явление в тайге после дождя.

- Обычное! Обычное и необычным становится.

По дороге стали встречаться лошади-одиночки, потом двое-трое и сбившиеся на бугорке в кучу. Поймав несколько и положив им на спину свою ношу, собрал лошадей в кучу, пошли еще быстрее к песчанику. Местами стало больше песчаных островков, а через некоторое время начался песчаник.

Можно обуться, опустить юбки. В землянке никого не было, но теплая зола и остаток сухих дров говорили о том, что здесь сидели люди во время дождя.

Чуть ниже землянки был пруд, Роберт залез в воду, много нырял, смывал с себя лесную грязь. Около небольшого кустарника была поставлена петля, в которую попал заяц.

Роберт жарил зайца, а женщины сушили около него свои косы.

- Так жарят на костре зайца только наши охотники, значит, твои родители тоже здешние.

- Мои родители живут там, где сейчас идет большая стройка.

- Я знаю эти места! Слышишь шум? Это солдаты ведут пленных на стройку. После Сталинграда в наши края стали больше пригонять пленных фашистов. Они повсюду работают, строят дороги, мосты, валят лес, строят города.

На большаке появились пленные: они были мокрые, уставшие и голодные. Двое были больные, они шли, держась друг за друга. До песчаной отмели еще было далеко, они пошли в ту сторону, куда убежали парашютисты.

Это самый короткий путь к новостройке, но самый и опасный. Длинная живая цепочка уходила все дальше от стоявших около землянки женщин. Аня вспомнила, как ее по таким лужам гнали немцы в плен, как павших притаптывали шедшие сзади товарищи.

Больные провалились в небольшую лунку, упали. Товарищи хотели их поднять, солдат ударил одного прикладом, он упал, а за ним по инерции второй. Солдат пригрозил автоматом и солдаты пошли по телам лежавших под водой своих товарищей. Один из них пытался подняться, но задние, подгоняемые солдатами, не подняли, а подтолкнули, он упал под сапог своих товарищей.

Начал моросить дождь. Аня стоя плакала, лицо ее было бледное, руки, лежавшие на животе, нервно дергались. Чукча со смехом смотрела, как падают солдаты, как следом шедшие, подгоняемые солдатами, затаптывали своих товарищей. Падали около них, поднимались и шли дальше.

Роберт, увидев состояние Анны, обнял ее, прижал к себе и громко сказал:

- Такую участь, такую горькую, печальную судьбу имеют и будут еще иметь пленные солдаты. Здесь выживают самые сильные, самые выносливые.

Уже давно скрылась живая цепочка в лесу, а там, где упали солдаты, забурлила вода, появился один, потом второй утопленник. Они как будто на секунду показались из воды, чтобы попрощаться друг с другом и посмотреть на своих товарищей.

Чукчанка, как увидев поднимающихся утопленников, вскрикнула, закрыла глаза руками, побледнела, заплакала навзрыд.

- Мой брат тоже попал в плен. Ты говоришь, что все пленные проходят этот путь, ты солдат, я тебе верю. Отсюда из тайги ни один пленный фашист не убежит... Мы их подстреливаем. ... Значит, и у немцев есть свои охотники за пленными.

- Умирают все одинаково! Только убивают по-разному, - прижимая плачущую чукчанку левой рукой к своей груди, проговорил Роберт.

Спать легли головой к выходу. Возле стенки лежала чукчанка, в середине - Анна, с краю - Роберт. Укрыв женщин потеплее, он лежал с краю, думал о Викторе: “Где остальные группы и что случилось с беглецами?”.

Своего напарника он знал только по карточке, где были описаны положительные и отрицательные стороны. О девушках знал почти столько, сколько знал о Викторе. Остальные идут другой дорогой. Кто останется жив, встречаются у порога Уральских гор.

Он не стал интересоваться Уральскими порогами. Изучив, верней посмотрев личное дело Анны и письмо Моники к полковнику. Жена дала ей положительную характеристику, а в PS дописала: "Никогда не предает, может убить или поубивать. Ради спасения... (стояло многоточие) может пожертвовать собой".

- Ради спасения... пожертвовать собой... Во имя чего и кого?

В КГБ она не пойдет. Сегодняшний пример для нее стал каменной стеной. Что за стеной, увидим... Путешествие длинное... Много мыслей, тысячи препятствий.

Заревел медведь, чукчанка проснулась, протянула руку к ружью.

- Спи! Медведь услышал запах пороха, уходит в тайгу.

- Сегодня он ее боится! Кругом вода. Она вызывает у него раздражение, не может выбраться на сушу.

- Окончится дождь! Ветер подскажет.

- Мой отец, а отцу мой дед говорил то же.

Утром, собрав всех лошадей, пошли по песчаной отмели в хутор. Ночной дождь добавил в реку воды, пришлось делать большой крюк. Деревня осталась по ту сторону реки, а наши путники вышли к домикам чукчей.

- Еще пару километров - и мы дома.

Заревел медведь. Чукчанка схватила ружье, побежала в ту сторону, где он ревел.

Ружье дало осечку, отсырел порох.

Медведь, не обращая внимания на охотника чукчу, медленно пошел к реке.

Он искал тропинку к реке. Берега были отвесные и высокие. Походив взад и вперед, остановился, понюхал воздух.

Попросив ружье, вынув из-за пазухи высушенные около костра патроны, Роберт вышел из густого ельника, пошел к медведю.

Учуяв запах человека и пороха, медведь снова пробежал по берегу, потом остановился и встал на задние лапы.

Роберт выстрелил в медведя, помахал женщинам. Несколько часов ушло на свежевание и изготовление санок.

Сложив мясо в его шкуру, поехали в деревню. Вездесущие мальчуганы, услышав выстрел и увидев свою с белокожими, побежали домой. Через несколько минут все в деревне знали, что маленькая охотница возвращается домой.

Грозовые ливни перекрыли все дороги. Казалось, что с неба на землю было сброшено море воды. Теплый южный ветер до заката просушивал землю, а с утра и до обеда ливневый дождь с ветром покрывал ее водой. Земля благоухала, издавая нежный аромат. Вершины гор покрылись зеленым ковром, маленькие островки растительности покрылись цветами и только тайга была в полумраке и молчалива. В девственный лес тайги редко заглядывало солнце, а сосны-красавицы, украсив талию мхом, старались повыше поднять свою игольчатую шляпу. Чем роскошнее был игольчатый венок, тем выше и красивее были сестры.

Чукчанка, привыкшая ходить по болотистой почве, словно мотылек летала от одного дерева и другому. Решив подшутить над беременной Анной, подбежала к великанше и стала карабкаться вверх. Весело, с лукавой улыбкой подморгнула Анне:

- Попробуй, догони! Кто выше?

Анна улыбнулась чукчанке, посмотрела, как легко та взбирается вверх по голому стволу дерева... Засмеялась, полезла за ней. Догнав ее, пощекотала за ногу, потом, встав на ее плечо, поднялась выше. У соперницы онемели ноги, задрожали руки.

Обхватив крепко ствол, медленно стала спускаться вниз. Оставив Анну высоко, прижатой к дереву, она в испуге крикнула:

- Спускайся, а то упадешь!

Анна, словно бабочка, спустилась вниз, остановилась чуть выше своего роста над землей.

- Поиграем! Кто быстрее? Кто ловчее?

- Не резвись! Побойся Бога и не рань свое дитя. Где научилась лазить по деревьям?

- Это память деда! Он у нас был поистине большой шутник. Учил девочек всему мужскому, а мальчиков наоборот. Сколько бабушки не уговаривали его, он все стоял на своем: любое дело всегда пригодится.

Снова послышался шум, всплеск воды и через несколько минут на большаке появилась колонна военнопленных. Это была не горсточка солдат, как несколько дней тому назад, а целая живая изгородь огромного городского парка. Прошло более получаса, пока не исчез последний солдат.

- Знаешь, Анна, как назвал мой дед эту дорогу?

- Дорога немцев, дорога пленных!

- Дорога смерти! Несколько месяцев тому назад мы впервые увидели на ней пленных. Сначала боялись подойти, чтобы в нас не выстрелили солдаты. Осмелев, мы много километров сопровождали пленных. Смотрели, как падали и умирали в конвое солдаты.

Однажды, вернувшись с большака домой, услышала, как мой дед, ругая баб, говорил:

- Не балуйте свою внучку, пусть привыкает к своим женским обязанностям. Свое ремесло и мужскую смекалку и выносливость я ей передал, хватит ей шататься по дороге смерти.

От слов чукчанки Анна побледнела: "Дорога смерти".

- Куда девают мертвецов?

- Кого? - переспросила чукчанка.

- Тех, кто упал по дороге.

- Ты сидишь на них!

Анна встала с небольшого покрытого зеленым ковром бугорка.

- И сколько их здесь, под бугорком?

- Кто их считает...

- Солдаты копают неглубокую ямку, так как внизу вода. Труп быстро сгнивает, а за ним исчезает бугорок.

- Побежали, посмотрим!

Раздалась команда: "Отдых!".

Из живой цепочки выбежало несколько солдат с лопатами, вырыли несколько ям, положили в них своих товарищей.

Из лесу вышел медведь, посмотрел по сторонам, подошел к одному, второму бугорку, понюхал, несколько раз прошелся лапами по бугорку. Он стал ровным, покатался на нем спиной, убежал в тайгу.

- Чего, Аня, переживаешь? Мой однорукий двоюродный брат был в тылу у немцев. Имеет два побега из плена, говорит, что это еще только цветочки, а ягодки нужно искать в немецких лагерях.

- Роберт говорит, что пленному солдату везде плохо.

- Брат мой говорит, что хороший пленный - это мертвый пленник.

- Хороший индеец - мертвый индеец!

- Хороший человек - мертвый человек. Это я читала, написано в книге... А о пленных написано много, все пленные - это рабочий скот... Все они уходят в подземелье, их пригоняют тысячами до огромной ямы у подножья той горы, которой вы любуетесь во время восхода и заката солнца.

- Желаешь посмотреть? Прогуляемся туда? Чукчей, и таких как ты, солдаты пропускают даже на территорию.

- Мне можно с вами? - спросил Роберт, тихо подошедший к своим спутницам во время их разговора.

- Животик твоей Аннушки всех пропустит. Кто осмелится остановить мамашу с таким парнем, как ты? Ты врач! Тебе повсюду открыта дорога.

- Если солдаты спросят, что мы делаем около твоего подземелья, что мы ответим?

- Твоя и наша одежда, наши ружья - это ответ. Мы отстреливаем спецопасных, вышаков, беженцев. Упавших в болото и поднявшихся фрицев. За это нам платят... Только скажи солдату, стоявшему у подземелья, он вызовет похоронку, палачей, которые зароют пристреленного. Это наш заработок. На беженцах и пленных можно больше заработать, чем платят на лесосплаве и просеке.

- Покажешь все эти места, может нам повезет пристрелить несколько беглецов и заработать на них?

- Что там показывать! Пошли на дорогу смерти, подберем несколько утопленников, а если попадется спецопасный или вышак - подберем! Они дороже ценятся. Немцы от наших холодов словно мухи дохнут. Вода скоро спадет, нужно поскорее подобрать несколько бросовых и отдать на проходной солдатикам.

Улов был отличный. Около густого кустарника сушились четверо утопленников и два свежака лежали рядом, с покрытой головой. Увидев чукчу с ружьем, пленные вскочили, закрыв свой грех мокрыми брюками.

Роберт стоял позади женщин, смотрел, как пленные соплеменники просили не стрелять в них, а сдать солдатам, ушедшим в глубь болота.

Заставив одеться и поднять с земли ушедших в иной мир, повели их по той дороге, по которой только что прошла колонна. Уставшие, мокрые, голодные, только что поднявшиеся с того света, медленно шли по дороге смерти, неся своих товарищей.

Они часто падали в черную болотистую почву, медленно поднимались, со страхом смотрели на озверелое лицо чукчанки.

Шедшие впереди хотели избавиться от лишнего груза, упали в яму и с силой бросили подальше труп товарища. В ту же секунду над головой прогремел выстрел и у стоявшего перед ней слетела шапка с головы, а второй, получивший в спину удар прикладом, полетел вслед за шапкой.

Вынув из ямы труп брошенного товарища, получив несколько пинков стволом ружья, они ускорили шаг. Пленные думали о том, зачем этой черномазой нужны тела их товарищей, если под их ногами попадаются десятки их.

Чукчанка, ударив пленных несколько раз прикладом, стала подгонять, тыча стволом в спину. Ей показалось, что они еще медленнее идут, выстрелила вверх над поднимавшими труп. Труп снова упал, а вслед за трупом стали медленно падать солдаты.

Заставив поднять раненых и отвести на сухой бугорок, дала им отдохнуть. Раненые лежали на земле, у одного из левого, у второго из правого уха побежали струйки крови.

Анна, пережившая ужасы плена, увидевшая эту картину, побледнела, ей стало плохо. Роберт, увидев состояние Анны, отвел ее на другой островок. Ей хотелось выругаться, выплакаться, она открыла рот, но Роберт начал вытирать ей лицо влажным платочком, наклонился к ее левому уху, прошептал:

- Ты разведчица, а главное - будущая мать, ты уже прошла через это, скоро ты будешь на свободе.

“О какой свободе он говорит”, - думала Анна. Год тому назад она бегала по здешним лесам, собирая ягоды и грибы девчонкой, а возвратилась матерью, чтобы предать тех, кто живет рядом с ней.

- Я тоже пленница! Уже неделю живем в селении чукчей, ходим на охоту, а добраться к своим из-за обильных дождей нет возможности. Каждый день охота, десятки километров пешком и с ношей на плечах.

Что ему в этих болотах, зачем ему нужен дракон, который пожирает столько военнопленных? Он слушается эту черномазую, выполняет ее волю, все прихоти. Посылает их обеих в пасть чудовищу, а сам прячется за кустами. Что он вынюхивает, что ищет, бродя целыми днями, заставляя, а большей частью увлекая их охотой, добычей?

Чукчи принимают его в своих домах словно родного, сколько приносит разной дичи и все дарит многодетным матерям. Не пьет, не балуется женщинами, обходителен на людях и наедине. Но ни разу не притронулся к запретному плоду.

Кто он? Свой, русак, до гроба или ярый фанатик фашист, уничтожающий все на своем пути, ради своей цели. Сколько проверяли прежде, чем посадили их в самолет. Сколько погибло невинного люду, и все из-за какой-то цели? Что им нужно в медвежьей берлоге?

Он никого не спасает. Только бродит по болотам, а вечерами пытается что-то рисовать. Где он прячет свои наброски? Ни бумаги, ни пепла. Только стружки остаются на столе, да вдобавок морда в разных позах чукчи.

Парашютисты еще бродят по болоту, часто оставляя свои следы - зов о помощи. Дважды показывала ему след и знак зова, никакой реакции, словно зайчик оставил след на мокрой земле. На зайца и то больше реакции.

Роберт развязал мешок, достал пищу, дал Анне, чукче. Покормив их, остаток отдал пленным. Пленные с жадностью съели хлеб и мясо всухомятку, попросили воды. Он что-то прошипел сквозь зубы, пленные молча сели около трупов своих товарищей.

Закипел чайник. Напоив женщин и пленных чаем, кивнул головой: пора!

Вышли из болота на большую поляну, где отдыхали солдаты, охранявшие дорогу смерти.

Увидев пленных, а вместе с ними сопровождающих, солдаты встретили их возгласом.

- Вот улов, так улов! И сколько вы хотите за вашу рыбку?

Обняв Анну, Роберт отошел в сторону от солдат к угасающему костру. Подбросив хворосту, развесив мокрую одежду, попросил у солдат шинель, укутал им свою спутницу, посадил на пенек около великанши - ели.

Чукчанка с солдатами, с пленными пошла во двор подземелья. Она была там недолго, но вышла с сияющими глазами, с покупками и деньгами в руках.

- Зря ты взял эту рваную шинель, они высчитали из нашего улова словно за новую.

- Она новая!

- Верно, но какая дыра осталась от искры огня.

- Они оплачивают твой труд, они по выбору берут свой процент. Хочешь больше получить, оставляй им больше.

- Это я заметила! Парни не промах. Но это мой труд, я доставляю тех, кого они бросили!

- Не ты, другой это сделает!

- Пошли принесем тех, кто лежит около островков, где мы отдыхали. Будешь сдавать ты, а не я. Что, трусишь?

- Нет! От меня они ждут другого.

- Это недозволенный груз! Стоит один раз принести и ты тоже окажешься в пасте дракона. Ты войдешь в его пасть, а выйти не сможешь. Туда дорога открыта, а возврата нет.

- А ты?

- Это я! У меня груз - это мой пропуск. Твой груз - это твоя смерть, хотя за него и платят в два раза больше.

Роберт, оставив женщин у костра, пошел за утопленниками, где около валежного леса падалицы прятался Виктор.

Виктор помог перенести к пасти дракона утопленников. Получив от Роберта полную карту местности, скрылся со своей напарницей. Они уходили все дальше от пожирающего человеческие души дракона.

Роберт постоял около утопленников, подошел к сидящим на широком пеньке женщинам. Они в обнимку спали, обогретые ярко пылающим костром. Подбросив несколько веток, сел у ног улыбающихся.

Через четверть часа солдаты должны прийти хоронить утопленников, а он должен войти в пасть дракона на несколько дней. Анна должна ждать его у костра.

Солдаты, вырыв небольшую могилу, положив в нее утопленников, подошли к женщинам.

- Посмотрите на своих утопленников или подпишете бумагу так, получив деньги?

Чукчанка схватила листок бумаги, расписалась, спрятав полученные деньги в кармашке на груди.

Солдаты, уходя от охотниц, смеясь, говорили:

- Чукча ничего себе, зато наша баба что надо, правда, животик уже выдает, но от мужика не отказалась бы.

- У чукчи грудь хоть и маленькая, зато глазки словно две бусинки горят, а наша словно с того света свалилась: глаза мутные, ко всему безразличная. Не только животик, но и грудь наливается, такую пригреть, что с самим господом богом выпить стопочку.

- Скажешь такое!

- У нее вкус лучше, чем у телки, моя троих родила. В такую пору бабы становятся классными. Доят мужиков, словно буренку, не захочешь на молодых красавиц смотреть.

- Она еще дитя!

- Она уже мать! Значит, настоящая женщина молодуха.

Анна пошла искать Роберта, а чукчанка вытянула ноги поудобнее, присела на пеньке. Вместо Роберта она увидела чернявого парня, похожего на тех, кто работает около пасти дракона, и солдат, которые распивали бутылку, закусывая зажаренным зайцем.

- Не ищи своего, красавица! Он давно исчез из поля вашего зрения. Здесь только шатается высокий парень с девкой, все бродят по болоту и не могут выбраться, и парень, которого ты только что видела.

- Позавчера я хотела эту парочку подстрелить, но сзади услышала голос: "Не шали, баба, а то получишь в зад! Иди своей дорогой и подбирай падаль. Каждый имеет свое". Отошла с десяток метров, наткнулась на того цыгана, что ты только что видел. Он что-то пробурчал, бросил палку в сторону: мол, иди туда, не мешай мне! Я и поняла, нашла пару утопленников. Не трогай его, он тоже ищет свое, а нам отдает наше.

- Смотри, сколько у нас денег! Половина ваша!

- Почему половина?

- Твой сказал, что ему деньги ни к чему, а твоему ребенку сгодятся. Другой бы схватил деньги и пошел бы за бутылкой, а твой беспокоится не о себе, а о ребенке.

- Счастливая ты! Если он не пришибленный. Но почему он часто исчезает и кого он здесь ищет?

- Вчера расспрашивал меня, где находится хвост дракона. Смешной какой-то! Сам знает, что хвост торчит глубоко в земле, вместе с головой, а снаружи торчит только пасть. Однажды я побывала в пасти дракона, это было во время крещенских морозов. Охотились мы, молодые мамы, вместе со стариками. Началась метель, за несколько шагов ничего не видать. Вожак, наш дед во сто лет, Ника Никонович привел к пасти дракона. Никогда я не видела так много солдат, и все молоденькие, веселые и ухоженные. Все словно на праздник собрались.

Приняли нас хорошо, накормили, напоили, выделили нам комнату, одну для девочек, вторую старикам. Ника Никонович шепнул мне на ухо, чтобы из комнаты с солдатами в пасти дракона не шалили и по брюшку не прохаживались.

С голодухи мы, словно чокнутые, прилипли к солдатикам, спустились вниз в подземелье. А там так светло, словно летнее солнышко выглянуло. Упросила своего показать внутреннюю красоту. Показал! Да не все. У них есть запретные места. Я дуреха, ляпнула, не покажешь, что за той стеной, убегу!

Он погладил меня, улыбнулся и спрашивает:

- Если за теми дверьями увидишь чертика, не обмочишь штаны?

Отстранила его руки, пошла к двери. Стало страшно, сердце вот-вот вырвется из груди. Приоткрыла дверь, а там еще светлее, чем здесь. Где мы стоим, только много пыли. Впорхнула внутрь и что я увидела: огромное количество людей долбили землю, они были то ли серые, то ли черные. Но у всех блестели зубы и как-то не по-человечески блестели глаза.

От испуга я закричала, но мой голос никто не услышал. Хотела вернуться назад, но за мной закрылись двери и я не могла найти их. Словно маленький мышонок я бегала перед стенкой, искала дверь. Пока за что-то не зацепилась ногой и не упала.

Это конец! - подумала я, когда увидела, что упала на мертвого чертика. Он был не один, их было много. Нас с солдатом никто не видел там, так как мы были в тени. Солдат подал мне руку и вывел из ужасного брюха дракона.

Мы вышли в небольшую, но очень красивую комнату. От пережитого я перестала сопротивляться, солдатик, сделав свое дело, куда-то исчез. Страх прошел, прояснилось сознание, стала искать выход. Выход не нашла, а вот пасть осмотрела хорошо. Даже сейчас помню, где солдатик, где офицерские комнаты. Проходив по кругу из одной комнаты в другую, наткнулась случайно на своего соблазнителя.

- Что, дуреха, делаешь? Могла сама погибнуть и меня заложить. Кто сюда попал, наружу не выходит.

- А тех, кто лежит за той стенкой, куда относят?

- Зачем тебе это? Ты свое получила, уходи поскорее, забудь, что здесь видела. Будешь тоже под стенкой лежать!

Утихла метель, проводили нас солдаты. С того времени начали мы приводить, приносить тех, кто сбежал или не дошел до пасти дракона.

Наши мужики в Сталинграде погибли, вот и топчемся мы около части, чтобы хоть на минуту ощутить, что ты еще жива, что ты еще женщина.

- А может твой в плену! Смотри, сколько пленных пригоняют. Они живы и твой где-то жив!

- Тебе легко говорить, когда свой рядом, протянула руку - и он твой. Кого нам ловить, деревенским бабам, медведя в лесу? Война - это плохо, каждая ждет своего в женских муках. Родишь, уйдет твой красавчик, останешься со своей малюткой, узнаешь, что такое материнская радость. Женская радость - это когда муж рядом и дети бегают вокруг. А когда своего соколика нет - это все равно, что к соседке идти одолжить несколько спичинок разжечь огонь в печке. Он согреет тело, но не душу.

Чукчанка Ася была не только хороший охотник, смелая женщина, но и заводила среди женщин. Деревенские вечера не обходились без ее музыки и песен. Умела играть на гармошке и гитаре. Даже постарше бабы делились с ней своими тайнами. Настоящую женскую тайну умела хранить, а бабские сплетни, словно мусор, выметала из бабских душ.

Сплетничали бабы, что около хутора появился незнакомый паренек, видать, из русского хуторка, каждый день приносит дичь. Но кому, никто не знает, никто не видел. Появился и исчез.

Два дня просидела Ася в засаде, видела, как Аня уходила со своим на охоту, но красавец чужак появлялся в разном обличии и мгновенно исчезал. Что, у него три лица? Или солдатики, вроде Роберта, вернулись домой поправить свое здоровье.

Так может сказать только старый деревенский охотник: "Не шали, баба, а то получишь в зад! Иди своей дорогой и подбирай свою падаль! Каждый ищет свое!".

Обычно мужики охотники, старые бабники, но он на них не похож. Старики сначала огрызаются или показывают свои клыки, потом виляют около бабы хвостом, а этот на минуту появился и исчез. Следов не оставляет, старый охотник, старая лиса. Надо спросить подруг, в каком соседнем хуторе умеют вязать свитера с таким орнаментом.

Подул теплый ветерок, разогнал тучи, выглянуло солнце, просохла земля, вода вошла в берега. В тайге просохли охотничьи тропинки. Аня, попрощавшись с Асей, пошла прямой дорогой в свой хуторок. Роберт не только подал руку, а поцеловал ее и ее детей при всем народе. Закинув свой вещмешок и Анны за плечо, пошел, ни разу не оглянувшись. Зато жена часто оборачивалась, махая на прощание, пока не скрылась в лесу.

Родственники Анну встретили любезно, но о ее родителях ей не могли ничего сказать. Роберт занимался домашними делами, помогал по хозяйству, а вечерами уходил на охоту, иногда вместе с Анной. Вначале тетя ее ругала за ее ночные прогулки, но, видя как они дружно живут, как обходятся друг с другом, умолкла. Не стала бурчать. Со временем горячая любовь пройдет, девка здоровая, родит в тайге. Не беда, мать ее родила на охоте, родится в лесу и внучка.

Все свое свободное время проводила за швейной машинкой. Тетка была хотя и молчунья, но спуску никому не давала, не любила судачить. А тут тебе на! Ее племянница такие шелковые платья шьет и с такими красивыми узорами, но откуда приносит ее мужик шелк? Часто посещает пасть дракона, часто приносит дичь. В пасте дракона не продают шелк, но дичи в лесу много.

Хуторок в лесу небольшой, все свои, все родственники, все хотят иметь красивое платье. Аня сплетничать не любила, мало проводила времени со своими подружками детства. Шила только тем, кого приводила тетя, платье отдавала тете, но о деньгах тете никогда не вспоминала. За такие подарки тетя приносила и подавала на стол, что у нее есть лучшее.

- Обошью вас всех, поеду в Подмосковье искать родителей - говорила Аня тете.

Тетя шла к комоду, доставала деньги и половину отдавала ей.

- Не надо! Возьмите себе! Мой муж часто бывает на "дороге смерти"! И вместе с чукчами ходит на охоту.

- Спасибо, дочка! А не уведет твоя Ася у тебя муженька?

- Не уведет! Он свое дело знает! У него своя дорога, их дороги никогда не сойдутся.

- Не зарекайся, дочка! Держитесь от нее подальше. Говорят, она часто ходит по его дороге, но уловить не может. Там еще несколько таких бродят, как он, и как они хорошо знают тайгу! Словно родились в ней.

- Мой не родился в тайге, но вырос в ней. В деревне своей его считают одним из лучших. Одни говорят - охотник, другие - тракторист. Для меня, тетя, пусть будет лучшим отцом моих детей и семьянин.

Об услышанном от тети Аня поделилась с Робертом. Выслушав ее внимательно, сказал:

- Спасибо! Одевайся, пойдем на ее тропу, в тайге сделаем вечерок, посидим вместе.

Три часа ходьбы по тайге, они были с полной добычей. Роберт зажег костер. Аня стала готовить угощение. Четверть часа - и Роберт вернулся вместе с Асей.

Ася повторила то, что говорила тетя. Роберт смеялся, потом умолк.

- Я хочу войти в пасть дракона. Мне нужен стройматериал, чтобы отремонтировать до моего отъезда дом тети. Если, Ася, поможешь мне в моей задумке, помогу и твой дом отремонтировать.

- Были такие храбрецы, но никто из них не вернулся обратно. Тебя знают как одного из лучших охотников, представься им как один из лучших врачей. Может, поможет! Я интересовалась, спрашивала у тех, кто ходит туда расслабиться.

Куда уходят, где исчезают те, кто словно змейка ползет по болоту, потом в пасть дракона? Говорят, есть несколько выходов. Но я думаю два!

- Почему два?

- Хоронили двух наших солдат у развилки дорог, они стояли у входа в пасть дракона. Развилка около нашего хутора. Там началась новая стройка. Второй там, где хоронят, а вернее добивают ослабших, обессиленных солдат, которых нельзя поставить на ноги. Через эти выходы даже гвоздь в кармане не вынесешь.

- А вылезти? Ты видела там стройку внутри, значит есть вторая дорога на стройку. На десятки тысяч рабочих нужен большой запас пищи, воды. Где-то работает электростанция, коль там так светло.

- Не ходи туда, прошу тебя, мой сосед, приехавший на лечение домой, хотел как и ты помочь жене. Ушел и не вернулся. Мне тебя не будет хватать, а тем более твоей жене.

- Попробую! Но ты не ходи по моему следу в тайге, я хочу быть уверен, что это ходит кто-то другой. А если твой сосед там, я его найду. Кто он тебе?

- Мы все свои, мы все родственники!

- Через неделю мы встречаемся здесь!

Роберт долго искал по тайге медведя-великана. Дотащить его до пасти дракона помогла Анна. Она пошла на луг, привела пару лошадей, помогла отвезти.

Они подошли к пасти дракона, когда новая змейка пленных вошла в пасть. Солдаты, увидев тушу медведя, открыли ворота и Роберт вместе с ними вошел вовнутрь. Повара готовили медвежатину, Роберт помогал им. В полночь окончилась большая гулянка, все разошлись. Старшина, который обещал уплатить за медведя стройматериалом, повел Роберта на свой склад.

Старшина шел быстро по длинному и широкому коридору, ярко освещенному. Такую красоту можно было увидеть только в метро, музеях, парках. Огромные пальмы с широкими и длинными листьями стояли по углам фойе, вдоль стены росли сибирские папоротники с множеством разнообразных цветов. То, о чем рассказывала Ася, могло существовать где-то в другом месте.

Роберт шел в белом халате с колпаком на голове. Мимо них проходили десятки солдат и офицеров, которым старшина отдавал честь. Куда они вошли, это был не складик, как выразился старшина, а целое хранилище, подземный подвал для продуктов.

Поставив на стол две круглые корзины, старшина стал их наполнять продуктами.

- Донесем? - спросил он Роберта.

- Донесем! - ответил он громко.

Выйдя из склада с полными корзинами, они спустились на лифте вниз. Роберт все отмеривал шагами и секундами. Такую глубину имела шахта, где он работал вместе с вышаками, а здесь целый музей диковинок и все построено по-своему. Все разное, неодинаковое, неповторимое. Такая красота выделялась в Москве, Саратове, Берлине. Больше городов он не видел. Разве что ночной разбитый Киев со своим неповторимым или Крещатиком.

А Сталинград? Здание маршала и его внутренняя отделка. Точно, копия Сталинграда. Он воскликнул вслух: "Я видел это в Сталинграде!".

- Что ты видел, парень? - спросили несколько человек, куда они пришли со старшиной.

- Такую красоту, которую имеет коридор и фойе... Там сидел сам м... Роберт умолк... Не думал, что еще раз встречу то, что уже погибло.

- Вы были в Сталинграде?

- Да! Во время окружения армии Паульса.

- Наш маршал Жуков принимал капитуляцию в этой комнате! - Все засмеялись, Роберт улыбнулся.

- У вас хорошая память на архитектуру. Вы художник?

- Любитель! Война все изменила. Новые профессии, новые задачи.

Старшина забрал у Роберта корзины, поставил на стол, стал накрывать. Освободив корзины, старшина подошел к двери, отдал корзины, а вернулся в комнату со свежей медвежатиной.

- Завтра у майора, старшина, день рождения, чем порадуешь? Он любит копченую медвежатину и пельмени по-сибирски.

По лицу старшины пробежал красный рубец, он заволновался.

- Отвечай: да! - шепнул тихо Роберт.

- Будет! - ответил тихо старшина.

- Что ты наделал, где я возьму копченой медвежатины?

- Самые лакомые кусочки мы с твоим поваром припрятали. У меня ночь впереди, до утра будет копченое мясо. Правда, солдатская копченка, но вкуснятина.

Назад возвращались другой дорогой, было слышно, как где-то далеко работают десятки отбойных молотков, машины.

-Будущий подземный завод-гигант индустрии военных лет. Нужно поскорее бежать, если выберусь отсюда, - подумал Роберт. Воспоминания подвели, хотя он стал от них избавляться.

Роберт изготовил три коптилки, готовил мясо по трем рецептам: сибирскому, немецкому и отцовскому домашнему.

Мясо было свежее, не готовилось в рассоле, рассол заменили продуктовыми деликатесами и уксусом. Кусочки медвежатины резали в полсантиметра толщины и в ладонь ширины, ставили на маленький огонь, угли поливали деликатесами, пряностями. Говядину готовили тем же способом, только с уксусом.

Роберт открыл глаза, перед ним стояла молоденькая медсестра.

- Это вы, Роберт? Вас просит к столу старшина. Он сейчас немного не в себе и просит вас прийти в столовую. Я не медсестра, хотя я ношу форму, я проверяю качество пищи. Вас благодарит майор, вот почему старшина вас просит к столу.

Сестра не шла, а порхала от одной комнаты до второй. Они прошли и проехали в лифте больше чем со старшиной. Окончив свою работу и отдав Роберту сумки, зашла в туалет. Из полуоткрытой двери был слышен шум. Подойдя поближе и открыв шире двери, увидел надписи: "М", "Ж". Из левого крыла больше доносился шум работающих машин.

Сестра-хозяйка вернулась быстро с такими, как она, девушками, которые забрали у них пустые сумки.

- Хочешь посмотреть, что там за стеной?

- Зачем?

- Такого ты нигде не увидишь.

Она открыла двери и перед Робертом появилась подземная стройка, где работали сотни мужчин. Но это было не то, что он видел, работая на шахте. Это была и не стройка метро, которую он видел в Берлине. Это был огромный дракон, внутри которого трудились тысячи под охраной сотни стоявших солдат.

- Мой отец говорит, что такого гигантского строительства со времен фараонов не было. Город-завод под землей, он намного выше и больше фараоновских пирамид. Мы находимся на самом дне стройки, через несколько минут мы поднимемся и вы будете у старшины. Успеть бы вовремя отнести своим девочкам вашей вкуснятины.

Слова, сказанные Асей, не выходили из головы: "Вход свободный, да выхода нет". Он побывал в запретном месте, увидел запретный плод. Его будут искать дома и в части. Генерал несколько раз повторял: "Алиби у тебя на сто". В таком месте может попасться один, два вышака, спецопасных и алиби генерала лопнет словно мыльный пузырь. Почему медсестра ведет его так долго, со спусками и подъемами? Мысль работала точно: сколько прошли, сколько проехали. Он мог начертить на бумаге свой путь. Компас на часах показывает юг, север.

Они остановились. Мысль работала быстро: они подъезжают к хранилищу продуктов. Его сердце билось тихо и ровно, мысль опережала событие.

Повторение - мать учения. Повторение в "пасти дракона" - это провал, гибель. Сестра открыла дверь, внутри хранилища было двое - старшина и майор. Майор был взволнован, его руки тряслись, старшина успокаивал его.

- Кто вы? - спросил резко майор.

- Я офицер, как и вы, нахожусь на лечении, то есть восстановлении нервной системы. Был заживо погребен после взрыва, ребята отрыли... но... Вы знаете, что это такое?

- Мне сказали, что вы врач.

- Хирург!

- Услуга за услугу! Посмотрите!

Старшина снял плащ-палатку: перед Робертом на небольшом столе лежал мертвецки-бледный капитан, у которого рубашка на животе была залита кровью.

Роберт чуть улыбнулся, ему показалось, что под гимнастеркой капитана был какой-то твердый предмет, похожий на книгу.

- Сколько времени прошло после несчастного случая?

- Да! Да! Это поистине несчастный случай. Ребята уходили от меня и на полянке уронили автомат.

- Палка и та стреляет раз в год!

- Неосторожность! Перебрали! Повздорили! Один толкнул другого, тот уронил... Толкавший получил сдачи, но не от товарища. Понимаешь, дружище... Скажи, можно спасти?

- Где я смогу оперировать?

- Здесь! Сестра все принесла сюда, нам нужно скрыть случайность. Ему грозит вышка, а мне... Сам знаешь... Ты откуда? Там идет война? Дам все, что попросишь со своей чукчей. Твоя и чукча снова принесут несколько свежаков. Даю слово! Платить им буду хорошо, тебе особая оплата.

- Мне нужен помощник!

- Она хирург! Мне нужна гарантия!

- Она хирург! Молодой хирург! Мне нужна гарантия!

- Прошу выйти! Когда будете нужны, позову.

- Как зовут сестру?

- Солдаты зовут мотыльком... Наш мотылек!

- Мама!

- Кристина!

Пули от упавшего автомата застряли в книге, которую засунул за пояс капитан, и одна только прошла насквозь. Крови было много, но внутренние органы были не задеты. Кристина взяла скальпель в руки, сделала надрез. Роберт медленно, тихим голосом говорил, что нужно делать... Промыв внутренности от крови, зашив рану, Кристина села на стул, заплакала.

- Это произошло на моих глазах, они повздорили. Один схватился за пистолет, второй - за автомат. Капитан выбил пистолет у майора, тот потянулся, пьяный, за автоматом и упал с ним на землю... Автомат покатился.. Раздалась автоматная очередь... Капитан посмотрел на свой живот... улыбнулся: “Легко задело! На войне бывает хуже”. Он старый волк. Он пришел к нам из-под Сталинграда. Он положил автомат, но не выстрелил. У капитана трезвая голова, майор горяч, дурным становится, когда выпьет.

- Ты молодчина, Кристина, из тебя получится хороший врач. Первые операции я тоже переживал. Скажи своим, пусть войдут, через две недели капитан будет на ногах. Мне бы только выбраться отсюда, больше ничего не надо. Ася говорит, что сюда вход свободный, только нет выхода. Ее брат несколько месяцев вошел, и больше она его не видела.

- Его оставили здесь для сохранения тайны, я его вам покажу.

- Меня тоже оставят?

- Я вас выведу. Вам нужно незаметно уйти.

Вошли майор со старшиной. Майор сел на стул около капитана:

- Извини, дружище, но я этого не хотел.

- Мне все Кристина рассказала, да я и сам все припоминаю. Спасибо хирургу, я через недельки две встану с постели. Только как?.. Капитан показал на живот глазами...

- Что-нибудь придумаем, у нас еще много времени.

Майор просьбу Роберта выполнил, починил дом чукчанки и тети, но ему не разрешалось выйти из пасти дракона до выздоровления капитана.

Анна с Асей ежедневно приходили к пасти дракона, они приносили солдатам спички, папиросы, медвежатину, зайчат, яркие шелковые рубашки, кофточки, платья. Аня не видела Роберта, но сердцем чувствовала, что он где-то рядом, со временем он выйдет.

Иногда вечером выходили на прогулку врачи и среди них была русалка. Так звали молодого хирурга Кристину, она долго осматривала вещи, примеряла кофточки, платья:

- Получу зарплату, непременно куплю платье в горошек и кофточку с розами! Зарплата будет послезавтра. - Она подошла поближе к Анне. - Твой передает тебе привет!

- Разрешите я сделаю вам примерку и платье будет готово в срок.

По приказу майора Роберту разрешалось быть только в складском помещении около больного и иногда выходить из "пасти дракона", когда во дворе было большое количество врачей и поваров. Среди массы людей в белых халатах он был незаметен.

Старшина с двумя лейтенантами ходили по пятам Роберта. Чувствуя большую слежку, он отходил в сторону, большей частью своего времени находился около входа. С правой стороны входа была "аллея любви", где можно было мужчинам сбросить свой стресс. Несколько раз русалочка брала его под руки, они прохаживались по аллее.

- Обними меня покрепче, посмотри, кого ты видишь перед собой?

- Ася!

- Внимательно смотри, там твоя толстячка.

- Почему толстячка?

- Я ее просила увеличить свой живот. Живот - это авторитет для допуска в “пасть дракона”. О твоем существовании в хранилище знаю только я. В среду девочки принесут для меня платье и кофточки. Я пойду за покупками, а ты с моей санитаркой выйдешь в “аллею любви”. Ее разлюбезный будет сидеть здесь, где мы сидим, а ты выйдешь туда, где стоят девочки. Твои охранники войдут за тобой, лови момент, когда они займутся любовью, ты постарайся поскорее уйти. Твое место любви займет другая парочка.

Со дня прихода в хутор Роберта с Анной майор послал в военкомат запрос, кто из солдат прибыл на побывку домой с фронта со своей женой.

Ответ был получен: военный хирург с беременной женой. В соседнем хуторе жили ее родственники. Оставить в “пасти дракона” можно было легко любого смертного, но не военного, полевого хирурга, знатока своего дела. Он пришиблен, можно сыграть комедию, оставить, но жену не возьмешь. Это противозаконно. Потом он должен пройти медкомиссию.

Капитан за свой геройский поступок представлен к награде с поездкой на месяц домой. Суметь бы удержать хирурга до отбытия капитана. Больно они сдружились. Провожают по очереди свою возлюбленную в “аллею любви”. В среду русалочка пойдет за покупками, там в “аллее любви” встретится со своим хирургом... Капитан придет вслед за ними... Любви будет конец! Майор улыбнулся, позвал своих помощников.

- Где русалочка?

- Занимает деньги!

- Капитан?

- Укладывает вещи в чемодан. Русалочка обещала его проводить.

- Проводим сначала их за покупками, придержите его на несколько минут и вместе с ним в аллею, а я подойду с капитаном. Обрадуем капитана перед дальней дорогой!

Капитан посмотрел на часы, осторожно выглянул в коридор, подошел к комнате дежурного. Из соседней комнаты вышла медсестра, она чуть раньше вошла к дежурному, позвала к себе.

Взяв в руку телефонную трубку, капитан громко сказал:

- Майора просят прийти на шестой участок, там его ждет начальник стройки!

За Робертом шел сержант со своей спутницей, метрах в двадцати впереди - его друзья. Вслед за ними шел начальник охраны с палочкой в руках. Он постоял перед “аллеей любви”, пока перед ним не показался капитан со своей палочкой. Около машины стоял шофер, он отдал капитану честь, помог ему сесть в кабину. Минуту спустя из "пасти дракона" вышел врач с рабочим чукчей. К ним подбежали двое: беременная женщина и чукча.

Дежурный на проходной отдал честь. Машина тронулась с места и в тот же момент закрылись ворота в “пасти дракона”.

Сержант со своей подругой долго смотрели, как играют в любовь хирург с русалкой. “Но почему нет майора? Куда делся капитан? Он ушел к пивному ларьку. Значит, русалочке повезет и сегодня”. Вдруг вместо русалочки поднимается дрянная козочка Варя, неразборчивая в любви, и Федька, не пропустивший ни одной женщины.

Старшина подбежал к дежурному.

- Майора вызвал начальник шестого участка. Капитан уехал вместе с хирургом отдыхать. Русалочка находится в "аллее любви" с начальником охраны и его женой.

- Кто разрешил им уехать?

- Товарищ сержант! Согласно пропуску, предъявите свой пропуск и увольнительную, отдыхайте себе на здоровье.

Звонок был ложный, но начальник стройки был доволен, что прибыл майор. Объект окончен, подписан акт о приемке нового объекта. Поздравил с наградой в связи с досрочной сдачей участка и премией.

- Премию, дорогой, нужно обмыть, сегодня я распорядился каждому выдать по червонцу для снятия стресса. За геройский поступок капитана и вашего друга чукчи им выдан трехмесячный оклад и увольнительная домой.

Попросил шофера отвезти чукчу домой, так как его сестра каким-то образом узнала, что он получил отпуск, пришла за ним.

Майор налил начальнику и себе по граненому стакану...

- Дорогой мой друг, я пью за ваш перевыполненный план, за досрочную сдачу объекта, а самое главное - за нашу годовую премию!

В груди майора все горело, все его планы были сорваны... Всему виной ... один звонок!

У майора была еще одна зацепка: откуда у Анны столько шелка. Из рабкоопа сообщили, что в начале войны им были завалены все магазины. Из-за неправильного планирования поставки товара его выгрузили по месту назначения. Шелк качественный, женщины и сегодня донашивают платья, а некоторые берегут для своих дочерей.

С отъездом Анны в Подмосковье чукчи перестали встречать в высохших болотистых непроходимых местах незнакомцев охотников. Только однажды Ася присела около сваленного дерева, у которого из дупла выглядывала крестьянская фуфайка и полушубок, которые носили незнакомцы. В кармане оказался носовой платок соседки, которая дала Роберту на вечеринке вместо салфетки.

Не появись Роберт со своей невестой, не вышел бы брат из "пасти дракона".

Кто кого спас? Ася об этом не думала, у нее остались хорошие воспоминания.

Несколько месяцев спустя майор был проездом в их хуторе.

- Мы послали запрос в часть, прибыл ли Роберт в свой госпиталь. Он прибыл! На второй день на госпиталь налетели немецкие самолеты.

- Погиб Роберт!

С отъездом Роберта и Анны на хуторе стало тихо. Два деда во сто лет прихворнули, шестеро молодых баб продолжали ходить на охоту. После случайной смерти одной из них бабы перестали ходить на дорогу смерти.

На улице шел мелкий дождь, бабы готовили корзины для сбора грибов. Нынешний год весна была дождливая и теплая, грибы, словно на дрожжах, появлялись там, где раньше их изредка находили. К обеду выглянуло солнце и женщины, взяв корзины, пошли за грибами. Корзины быстро наполнялись грибами-великанами, а у многих на поясе и спине висела дичь, попавшая в капкан и на петлю.

Женщины вернулись домой раньше обычного, договорились в послеобеденное время завтра снова по той же дороге пойти за грибами. Проверить около дороги смерти капканы, нет ли по дороге свежаков. Беглецов в лесу после спада паводка не стало. Вся тайга была заполнена строителями, строили повсюду, не только около реки, но и далеко в глубине девственного леса. Там, в глубине леса, делали просеки, проводили слежку, строили бараки, а вслед за бараками появлялись заводы.

На фабрику и заводы уходили работать деревенские мальчики и девочки, кто был освобожден от домашних дел. Ася несколько раз переходила болото и входила в девственный лес. Вначале он был молчалив, потом послышался стук топора, визг пилы, смех мальчиков ее возраста. Они пилили, рубили, сами себя охраняли, готовили еду.

Запретный плод, вкусный плод, хотелось подойти поближе, повеселиться с молодыми парнями, пообщаться с теми девочками, которые стоят около походной кухни, готовят обед, стирают. Плачевный результат запретного плода она испытала около "пасти дракона" - войдешь и не выйдешь.

Сколько было разбросано топоров, молотков, клещей и всякой всячины! Никто не дорожил тем, что крестьянин считал первой необходимостью в доме. Был час пик, все отдыхали. Ася решилась занять то, что так небрежно лежит. Она часто ходила по следам Роберта, научилась быстро исчезать, прятать лишние вещи, быть похожей на окружающих.

Много не наворуешь, но взять то, чего не хватает в доме, не грех. Видела, как дежурные по кухне, во дворе убирали и складывали все, что здесь валяется. Кладовая была открыта. Ася вошла вовнутрь. Ее глаза не горели от изобилия всякой всячины. Роберт приучил ее думать только о главном, она думала и брала все новое, не бывавшее в употреблении.

Был большой риск, но риск имел свое оправдание, свою цель. За всю свою жизнь впервые нарушила закон тайги: “Не укради!”. Она быстро и незаметно ушла, как и появилась. Остановилась только у "дороги смерти", около сваленного дерева с дуплом. Дупло было пустое, посмотрев на след, поняла: охотник ушел несколько минут тому назад. Спустившись в ров, в заросли папоротника, она вышла к “гиблому месту”.

Положив в свой тайник ворованные вещи, она подошла к лесному великану. Это была огромная сосна, которую могли обнять несколько человек. Четверть часа от лесного великана - и она у “ловчей ямы”. К ловчей яме не только человек, но и зверь боялся подходить. Стоит нырнуть в чистую родниковую воду, как со дна земли поднималась темная масса. Она словно дождевая туча плыла и окутывала своим одеянием пловца. Туча исчезала, вода становилась снова светлой, в которой купалось солнце, а пловец исчезал навеки.

С Робертом они несколько раз наедине отдыхали около ловчей ямы. Вода была чистой, словно слезинка, но мертвой водой. В других родниковых впадинах были мошки, рыбешки, водилась разная тварь. Дикий зверь, загнанный человеком в его воды, тоже покрывался черной тучей и исчезал, не издавая ни единого звука.

В тот день они с Робертом нашли троих свежаков, отнесли к пасти дракона, получив хорошие деньги. На обратном пути попались два вышака-убийцы. Роберт отказался стрелять, а она получила за них втрое больше, чем за свежаков. Ася устала и больше не могла нести, отнес один. Возвращались домой поздно, ноги гудели, она спотыкалась, несколько раз упала в илистую мутную жидкость.

- Ты стала чертиком! Скоро ловчая яма, вымойся. Давай постираем, обсушимся, отдохнем. Ноги каменеют, просятся на отдых.

Прижав Асю к себе, пощупал кошелек с деньгами на груди: “Не пропал твой труд, не намочила деньги!”. Ей стало приятно от его прикосновения, чуть остановилась, прижалась к нему. Обхватив за талию, подняв чуть выше земли, закружился около ловчей ямы.

- Раздевайся! - Он прыгнул в воду и Ася сильно закричала, потом упала без сознания...

Она открыла глаза и увидела перед собой Роберта.

- Мы на том свете? - Она задавала ему десятки вопросов, а он черпал воду из ловчей ямы, лил на нее. От горящего костра ей стало жарко. Придя в себя, она присела на корточки, прикрыв тело.

- Ожила! Испуг прошел, тебе к лицу маленький испуг. Ты словно русалка сидишь у пруда. - Громко засмеялся и прыгнул снова в родниковую воду.

Но почему не появилась туча? Проплыв, взмахивая руками, он покатился по поверхности воды. Поднялся к Асе, подал ей руку. Все было постирано, только его рубашка и пиджак висели на сучке дерева.

- Прикройся и согрейся!

- Почему тебя не накрыла туча, почему ты не пошел ко дну?

Не могу этого объяснить!

- Я видел, как лисица убегала от волка, прыгнула в ловчую яму, была покрыта тучей. На второй день увидел зайца, бежавшего от лисицы, он прыгнул в воду, вернее покатился по ней, и прыгнул на тот бугорок.

Разность температур. Человек прыгает в воду глубже верхнего слоя, его обжигает ледниковая вода, схватывает судорога, ниже - другой слой воды.

- Почему бросаешь камень, суешь палку, не выплывает туча?

- Здесь хорошее укрытие. Смотри, я прыгаю, кувыркаюсь, плыву в заросли водорослей и исчезаю. Можешь услышать мой голос. Узнать тайну "ловчей ямы" не каждому дано. Смотри и запоминай. А теперь повтори, что я тебе показываю. Не ныряй, плыви сверху, уходи в заросли, нырни ниже берега... Ты меня слышишь? Ныряй в заросли и медленно поднимайся... Теперь ты меня видишь и слышишь.

Я, может, буду далеко отсюда, может, я погибну на войне, а ты этот секрет передашь своим детям... Все боятся ловчей ямы, и я ее боялся, лиса показала мне, как легко в ней умирает животное. Заяц показал, как можно легко спастись.

Она много раз меня спасала. Я слушал, сидя в зарослях в тайнике, тайные разговоры вышаков, спецопасных, солдат. Твои сокровенные тайные мысли... Я уеду, ты будешь слушать вместо меня. Сюда приходят те, кто хочет с собой унести тайну его жизни. У них нет верных друзей и свою тайну они исповедуют у ловчей ямы.

Вдруг она увидела отражение лиц в воде. Это были сержанты и офицеры, ходившие по следам Роберта. У них тоже, видать, нет друзей, коль пришли к ловчей яме.

У сержанта было новенькое охотничье ружье. Чтобы его купить, ей нужно было бы полгода ходить на охоту, не питаясь, не одеваясь. Оно сверкало новым блеском в отраженных лучах солнца. Продолжала сидеть на корточках, не обращая внимания на стоявших сзади... Прыгнуть в воду - могут заметить ее под водой, начнут стрелять в водоросли. Нырнуть и повернуться в воде к берегу...

Сержант обнял ее, низко наклонился над ее головой, глаза их встретились. Мгновенно ударив пальцем в глаз, чуть приподнявшись, они упали в воду. В руках Аси оказалось ружье с патронташем. Чуть проплыв, она поднялась, вдохнула воздух в зарослях.

Ей хорошо было видно, как падает вслед за нею офицер, стоявший рядом. Взмахнул руками и его накрыла поднявшаяся со дна черная туча. Спрятавшись в тайнике “ловчей ямы”, услышала крик, возгласы подбежавших людей. Никто не прыгнул спасать упавших в яму людей... Стало тихо... Чей-то незнакомый голос, голос командный, приказал отойти.

- Как это произошло?

- Они случайно упали в воду!

- Эта чертова бездна только проглатывает все, а обратно ничего не отдает. Счастлив парень, что мы видели...

- Был бы один, получил бы вышку.

Стало тихо, Ася вылезла из своего укрытия, зажгла костер, развесила одежду... Зачем они хотели убить ее и что означает... Ты превратишься в русалочку, а он уже стал медведем.

- Нужно было дать высказаться! Вовремя упали, а то пришлось бы обоим лежать под одеялом темной тучи.

- Но в чем секрет утопающего? Падает! Видно, что лежит внизу, машет руками. Эта предательская темная масса ила словно покрывало заслоняет тело, ничего не видно. Труп никогда не всплывет. В чем секрет? Вода всегда чистая, приятная на вкус...

- Сколько здесь родников, но ни в одном месте нет вкусной воды.

Прав был Роберт, сюда приходят исповедаться. С появлением солдат медведи ушли из этих мест, остались только ловчие ямы. Их дюжина! Нужно проверить. Кто стал медведем? Кого они бросили в яму? Откуда пришли солдаты? Кого они встречали? Откуда шел тот, что лежит в ловчей яме?

Капитан ехал из “пасти дракона” мимо родника. В каком из троих?

Раздвинув траву около ловчей ямы, увидела человека, лежавшего вниз головой. Окликнула, человек отозвался. По лицу Аси потекли крупные блестящие капли слезинок. Спустившись вниз, перерезав веревки, она обняла брата.

- Счастливчик, браток, дракон тело не проглотил и медведь прошел мимо...

Забрав из тайника украденные вещи и инструменты, проверив по дороге капканы и петли, вышли на прямую дорогу в их хуторок. Брат шел сзади, все озираясь, чего-то боясь. Обо всем говорил путано и несвязно. Одно только поняла: капитан уехал с Робертом и Анной к ее второй тетке, которая знает адрес матери.

- Присядем, сестра, хуторок наш рядом, десять минут - и ты дома. Извини, что все молчал. Твой вернулся, он жив, видел его с майором после отъезда капитана. Я прослушал их разговор, он не в твою пользу. Твой болен! Он агрессивный и злой! Тебе нужно с ним быть осторожной.

- Мой заболел солдатской болезнью! Но это ничего, я свожу его ко второй тете, Анны и Роберт его вылечит. Он один из лучших врачей. Я это слышала от женщин врачей. У него золотые руки.

- А если майор насыпал соли на раны твоего муженька, что тогда? Ты много времени проводила с ним в тайге.

- Я была не одна, а всегда с его женой. Его мать, моя свекровь, не враг мне, она меня больше любит, чем своего сыночка. Он был и в молодости пришиблен. Это я поставила на ноги его всех братьев и сестер. Он должен мне кланяться за то, что я кормила и поила его мать, когда от нее отказались оба его братья. Отец его жив? Они ведь служили вместе.

Почему ты молчишь? Почему в тебе такой испуг? Ты всегда был самым смелым охотником.

- Я много пережил за время пребывания в “пасти дракона”, а особенно были тяжелыми последние дни.

- Все пройдет, все забудется! Жена, дети, новая обстановка. Майор остался один. Старшина и один из его офицеров сегодня уснули в "ловчей яме", покинули этот мир. Старшина злой, майор еще злее. Если узнает, что я жив, прибежит за мной. Ты не знаешь, что они могут сделать со мной!

- Скажешь, что я жива, он оставит тебя в покое!

На второй день пришел муж домой. Его в доме Аси ждала мать с его братьями и сестрами. Сын стал выше, шире в плечах, возмужал. В хуторах все парни женились в семнадцать лет, брали в жены ровесниц или чуть меньше. Ася родила, еще не вышла годами, но свекровь любила ее не меньше своих детей. Меньшие свекрови были ровесницы ее детям. Сноха уходила на охоту, детей нянчили бабушки.

Другие молодухи ездили на неделю в город, гуляли, дурачились, а сноха уходила в тайгу. Сегодня ее позвала сноха, попросила с соседкой накрыть стол. Только не сказала, к обеду или к вечеру. Сама ушла, не сказав больше ничего. Только сынишка похвастался, что у мамы новенькое ружье.

Сын пришел домой в полдень. Он остановился около дома, осмотрел новый забор, калитку и ворота. Вошел во двор, где стряпали женщины у летней печки.

Увидев сына, мать подняла подол фартука, вытерла слезы. Вот, для кого она готовила стол, сноха знала и не сказала. В душе затаилась тревога, что могло означать молчание снохи? Мать наблюдала за сыном. Ходил он медленно, был спокоен, чуть улыбался. Все то, что она запомнила до отправки его на фронт, исчезло. Многие приезжали на побывку. Они приносили домой солдатский задор и юмор. У сына на лице была детская улыбка.

Сноха часто говорила, если солдат возвратился домой, то он заболел солдатской болезнью.

Вслед за сыном вошла сноха, сын холодно встретил жену, обняв детей, вошел в дом. За хозяином дома вошли хуторяне. Женщины спрашивали о своих мужьях, о жизни солдата.

Поздней ночью разошлись все по домам. Ася убрала стол, помыла посуду, уложила детей спать. Радости встречи не было в душе, Ася почувствовала напряженное состояние мужа. Когда все улеглись, пригласила в баню. Помыла, попарила его, но он вышел в таком же гнетущем состоянии, в каком пришел домой.

Муж уснул сразу, а Ася от бессонницы поднялась, пошла в сарай, зажгла фонарь, достроила клетку свиньи. Запели первые петухи, появился на свет первый поросенок. Солнце взошло, когда с полной корзиной вошла в дом. Поросята спали. Спали дети с отцом.

На третий день побывки старшая сестра пригласила брата с Асей в гости. Вечер прошел весело, впервые Ася с мужем Дмитрием станцевали под гитару. Мать играла и пела, сын танцевал в кругу своих родственников, хлопавших в ладони. Женщины много шутили, желали еще прибавки в семье. В конце вечеринки Дмитрий устроил скандал, назвал жену гулящей.

Сестра сняла с вешалки пиджак брата, бросила ему в руки, открыла дверь:

- Если твоя жена гулящая, то я, твоя сестра, кто? Спасибо ей, что мы еще живы. Не было бы ее, не было бы кому кормить моих детей. Посмотри на нас, разве мы похожи на тех гулящих баб? Мы дома и на работе в одной упряжке. Дом, тайга - вот наше развлечение! Утром похмелишься, придешь ко мне с женой, попросишь у нее извинения, буду считать братом. А сейчас уходите! Гулящие жены не кормят детей и стариков мужа... Постыдился бы такое говорить.

Большой семейный скандал остался в кругу родственников, но у Аси остался камень в душе. Одна искорка согревала душу, что его сестры были за нее. Но через неделю снова повздорили дома. Он рассказал, что она была в тайге с Робертом.

Ася спросила:

- А где была его жена?

Сама ответила: “Рядом”!

Ася понимала, что мужа не спасут никакие уговоры, просьбы, только хороший врач. В понедельник утром рано она вышла с мужем из дома, пошли на "дорогу смерти". Позавтракали у родника, пошли искать свежаков. Дорога была чистая. Какой повод найти, чтобы вызвать Кристину, врача госпиталя? Проверив капканы, пошли к "ловчей яме".

- Уйди! Не садись там! Утонешь!

- Кому нужен пришибленный? Знаю, что не прав, болтаю всякую дрянь. Трое суток пролежал на земле, наполовину зарыт в ней. Говорили, пройдет, все будет хорошо. Ехал домой с надеждой о выздоровлении. Сколько хороших писем писали мои о тебе. Майор все испортил, испоганил. Старшина о тебе, о Кристине плохо говорил... Вы любовницы Роберта. Только капитан просил передать врачу письмо.

Ася вырвала из рук письмо.

- Это ей! Вот здорово! Пошли к врачу.

- Как ее зовут?

- Кристина!

- Ты стала совсем не похожа на мою жену. Зачем прячешь лицо?

- Хочу встретиться с Кристиной и твоим другом майором. Только не подведи меня и не входи в "пасть дракона". Ты умеешь быть спокойным, сумей вытерпеть мои фокусы с майором. При нем я тебе не жена. Подруга детства!

Из “пасти дракона” вышли двое: Кристина и майор. Дмитрий познакомил майора со своей подругой детства. Мужчины, оставив женщин, отошли в сторону. Майор вынул из кармана бутылку, налил Дмитрию и себе. Он выпил залпом, рассказывал, где есть много дичи и куда они ходят на охоту.

Дмитрий пожаловался на состояние души.

- Приходи к нам, у нас есть хорошее местечко, где можно хорошо отдохнуть, сбросить стресс. Хочешь я познакомлю с врачом, а ты мне приведешь свою школьную подружку?

Женщины подошли к мужчинам тогда, когда майор выпил стакан, а Дмитрий вылил на землю.

- Вас любит капитан, просил вместо него поцеловать вашу ручку. Роберт говорил, что вам нужно больше практиковаться, больше работать. У вас такие чудесные руки.

- Аню видели?

- Она цветет! Роберт возле нее словно голубок вертится. Аня все мне твердила, что вы с Робертом поставили мне одинаковый диагноз.

- Это верно, Дмитрий. Вам с Асей нужно уйти в тайгу, пройти сотни километров, чтобы забыть тот ад, в котором вы были.

- Это воспоминания! Они долго преследуют солдат. Клин вышибается клином. А в этом вам поможет жена. Она узнает адрес тети Анны. Поезжайте поскорее!

Председателем охотников-рыболовов был товарищ детства отца Аси - Валерий Юрьевич. Оба они всю гражданскую провоевали вместе и отец после окончания войны пригласил своего друга детства к себе домой. Валерий Юрьевич за время войны потерял всех своих родных. Во время артобстрела сгорел дом, а в доме все, что в нем было.

Сестра Агнесса была старше на двенадцать лет, еще малюткой пошла с Валерием Юрьевичем впервые на большую охоту и вернулась домой вместе с мужем и первенцем ребенком. Родители не ругали, что вышла за чужака, не своего роду-племени, а радовались. Особенно был рад отец.

- Хорошего ты выбрала мужа, такой тебя не подведет, не будет бегать по чужим бабам.

Несколько недель тому назад по письму Аси гостевал у них Роберт. Увидев в окно свою младшую сестру, Агнесса обрадовалась. Только защемило под сердцем. Оставить одних детей и вдвоем с мужем пройти такую даль: что-то случилось!

От Роберта Агнесса слышала, что у мужа сестры заболевание нервной системы. Ему нужен покой и больше бывать на свежем воздухе и в движении.

- Что ты надумала, сестренка?

- Хочу спасти мужа! Он мне нужен. Какой бы ни был муж - плохой, хороший, но он мой. Чужого не надо занимать. Он становится задумчивым, иногда крепко сжимает ружье. Что-то с ним случилось, хочу догнать Роберта. Скажи, где живет тетя его жены и мы через тайгу догоним его.

Мост железнодорожный после сильных паводков не отстроили, так мы пойдем пешком, это пойдет только на пользу моему мужу. Я его уговорила ради наших детей. Анна не сможет родить ребенка, так ей сказали врачи, а она только одно твердит: чем больше женщина ходит, тем здоровее родит.

Правда, Роберт говорит, что с ее построением тазовых костей ей родить, что плюнуть.

Сестры засмеялись. Вспомнив Роберта, они обе покраснели. В комнату вошел Валерий Юрьевич с мужем Аси.

- Не годится, мои хорошие, гостя одного оставлять на улице. Но он у тебя молодец, не любит сидеть сложа руки. Доделал ту работу, на которую у меня не хватает времени, да и сила уже не та. Отремонтируем крышу, получу вам охотничьи билеты и идите догоняйте своего врача. Лично я бы пошел к нашей бабе-колдунье, скольких она вылечила таких, как он.

- Была я у них! Приведу его на лечение, а он либо чумной становится, либо рассмешит всех. Вот и пойми его, больной он или притворяется, как Роберт.

- А что осколки в руках и ногах не дают ему покоя, то это я ощущаю каждый раз во время наших игр. Они его донимают в самое сладкое время.

- Постыдилась бы говорить об этом!

- Не скажешь правду, люди не поймут, ты тоже. Побудь с ним наедине, узнаешь!

Тайга у нас чистая. Как стали к нам прибывать вагоны со спецопасными, всех шатающихся мужиков убрали, кого на тот свет, кого на рубку леса. Нынче по тайге бродят только женщины, мужики все у дела: кто на фронте, а кто на стройке. На пять минут опоздал на работу, тебе уже есть статья, а со статьей получаешь срок, а со сроком топор и пилу в глубине тайги.

Нынче строгие законы, только одни охотники имеют право быть там, где они пожелают отстреливать дичь. Чем больше дичи, тем больше почета. Дают деньги, продукты, одежду. Самые богатые люди - это охотники. Но их становится все меньше. Раньше была мода у молодых чукчей воровать себе невест, а теперь наоборот. Девки воруют из лагерей, просек, со строек спецопасных и пленных.

Кто из участковых пойдет в дом охотника искать беженцев - никто!

Их закон охраняет. Они дают государству пушнину, мясо, орехи, грибы. А одежду какую шьют! Такую, что в ней сутки лежи на снегу и не замерзнешь.

- И за сколько они их продают? Сколько за них платят? Где у вас принимают?

- Их не продают женщины, их берут себе мужьями. Сколько их осталось одинокими и еще сколько останется.

- Разве государство разрешает женщинам брать их мужьями?

- Конечно, нет! Но женщинам спокойнее спится, когда рядом лежит мужик.

- У нас отстреливают беглых, получают за них больше, чем за охоту.

- Было и у нас такое. Но мужиков у нас не осталось, остались только похоронки. А какой сон с похоронкой? Одни только тревоги за завтрашний день. Вот женщины стали подбирать на дорогах, в тайге подыхающих. Обогреют, откормят и оставляют себе для потехи. Хутора наши ожили, уже первенцы появились на свет.

- Это хорошо или плохо?

- Роберт сказал, что это лучше, чем убивать. Спасти человека - это благородный поступок. Убегающий ищет себе смерть и вдруг в него не выстрелили, а посадили рядом, дали выпить и поесть. Многие вечерами приходят на ночлег, а рано утром возвращаются в лагерь.

После Сталинграда все изменилось. Наши люди чувствуют, что мы становимся сильнее, мы побеждаем. Военнопленные, это они проиграли войну. Они тянутся к жизни, к теплу.

Сегодня тянутся к теплу, а окончится война, уедут. Сколько останется деток-сирот?

- Без вести пропавшие не возвращаются домой. Они обзавелись новой семьей, с вечным поселением, без права выезда со своего селения.

Ася ежедневно вставала на два часа раньше мужа. Завтракали сытно, шли по дороге, отстреливали дичь. Заходили в село, когда надо было сдать дичь. Муж похудел, но стал веселее и ласковее. Сколько охотниц они встречали, но красивее, чем его жена, не было. Первые дни у него зрела мысль, что в первую очередь он подстрелит Роберта и сдаст его как спецопасного преступника.

Но однажды он услышал, как женщины говорили о нем и о Роберте.

- Эти двое, кроме своих бабских юбок, других не нюхали.

У женщин нюх на мужиков особый. Женщины часто говорили ему, когда из учебки они уходили в увольнительные “Живое тянется к живому...”.

Раз Роберт не побежал к той русалке или к той веселой, словно цыганка, красавице, значит, он такой же был и с его женой.

- Словно их веревочкой связали, не отходят друг от друга.

За неделю они прошли не менее 300 км. и впервые Ася увидела умирающий костер. Около костра еще были сухие веточки. Ася зацвела, так как костер был похож на те костры, которые делал Роберт, когда они ходили с ним и Анной на охоту. Помрачнела, когда увидела следы незнакомца. Такие следы мужчины и женщины она видела по дороге смерти.

Из воспоминаний мужа вывел возглас жены:

- Они не идут с ними, они преследуют их.

- Кто они и кого кто преследует?

Жена не ответила на вопрос мужа, только попросила ускорить шаг. Прошло более часа, когда услышали запах дыма.

Это был костер тех, кто шел по следам Роберта. Они говорили громко, не боясь, что их кто-то услышит. Значит, Роберт тоже отдыхает, коль они так вольно себя чувствуют. Земля в этих местах изрезана большими рвами. Они находились на одной из лесных возвышенностей с густыми кустарниками.

Муж подошел к воде, разулся, подвернув брюки. Ася увидела на ногах кровоточащие раны.

- Тебе больно? Ты сможешь еще десяток километров пройти? И мы у цели. К вечеру мы будем у костра Роберта.

- Я верю тебе! Но твое лицо говорит о другом, тебя беспокоят те двое незнакомцев, которые идут по их следу. Ты говорила, что они погибли. Но следы их! Такой отпечаток я видел у ловчей ямы. Скажи, кто они?

- Возможно, друзья майора!

- Они хотят убить Роберта с Анной. Давай перекусим и пойдем читать их следы.

- А что дадут нам их следы, о чем они расскажут?

- Здесь редко бывает человек, здесь легко убить человека и спрятать его.

- Спрятать есть где, но какое изобилие следов.

- Посмотри! Следы исчезают, а это означает, что они начнут за кем-то из них охоту. Нужно предупредить Роберта.

- Я остановлюсь тихоходом, мои раны снова кровоточат. Роберт говорил, если вскроется рана, легко сделать операцию и вынуть осколки.

Изучив следы незнакомцев, она их обошла и вышла далеко вперед. Ее ноги не оставляли следов, она не шла, а словно летела. Ей хотелось еще раз побывать в его объятиях. Он поставил ее и ее детей на ноги, научил крепко стоять на ногах, а особенно читать следы в тайге. Отец многому ее научил, но Роберт знает лес лучше, научил чувствовать приближение беды по следам врагов.

Следы их перекрестились. Женщина не более сотни шагов остановилась перед Асей, спрятавшись в кустах. Мужчина, обросший, неловко перешел по бревну на другую сторону яра, стал подниматься вверх. Незнакомец остановился, махнул рукой своей спутнице, ускорил шаг, скрылся за скалистым утесом.

Красавица спутница стала спускаться по утесу вниз. Им обоим хорошо было видно бревно, по которому можно было перейти на другую сторону. Вдруг она услышала подражающие звуки...

Ася улыбнулась. Тихоход уже ее догнал, просит присоединиться.

- Ты легко поднимешься по этой тропинке вверх и окажешься впереди незнакомца. Будь осторожна. Следы Роберта и Ани ведут туда. Чтобы вместо его он не подстрелил тебя.

- Ты научился читать мои мысли!

- Нет! Я не шаман и читаю не мысли, а поступки. Так прятались разведчики-снайперы в лесах. Это опасный противник. Если ты определила, где он сделает засаду Роберту с Анной, то он тоже.

- Он о нашем существовании ничего не знает!

- Дай бог, чтобы так было, но лучше я пойду за ней, вы не идете, а словно летите обе на крыльях. Один скажет “убить”, второй “спасти”. Вас, женщин, трудно понять. Счастлив тот, кто вовремя разгадает ваш внутренний мир.

- Ты летишь спасать меня или его?

- Умрет он, кто тебя спасет?

- Я знаю тайгу лучше, чем любая хозяйка свой дом, он знает свое дело лучше других. Вот почему я лечу! Сегодня ты еще движешься, опережаешь меня и мои мысли, а что будет завтра?

- Верю! Иди!

Увидев, как жена скрылась в густом кустарнике, пошел наперерез незнакомке, которой предстояло пройти опасный отрезок пути. Выбрав самое удобное место, справа он увидел, как незнакомец карабкается вверх, а слева его спутница. Почему один идет вверх, а другой вниз?

За небольшим валуном появился дымок, а вместе с дымом из-за камня поднялась Анна. Ее волосы развевались на ветру, и она махала Роберту, который поднимался вверх. Вот он скрылся за поворотом и вдруг перед Анной появился незнакомец.

Оба курка были взведены, стоило только шевельнуть пальцами... Анна побледнела, отступила назад. Еще один шаг - и полетит вниз. Обросший щетиной, грязный, со зловонным запахом мужчина приложил дуло своего ружья к ее груди. От испуга она забыла, что можно крикнуть, позвать Роберта, который еще не ушел далеко.

Внизу Анна увидела ту незнакомку, следы которой видела у ловчей ямы. Ведь они погибли! Каким чудом они спаслись?

Дуло сильно давило в грудь, она хотела отступить, но нога не нашла опоры. Ухватившись за ветку дерева, повисла над обрывом, в который спускалась женщина.

Незнакомец засмеялся, присел на корточки, приставив ружье к левому уху, медленно передвигая его по рту.

Анна повернула голову, подняла глаза и увидела Асю, стоявшую около незнакомца. Дуло ее винтовки упиралось ему в затылок, а он, чуть повернув голову, положил свое ружье на землю. И в ту же секунду он расправил руки, поднялся над ней, издал душераздирающий крик, пролетел над ее головой.

Незнакомка, услышав крик своего спутника, поскользнулась, ухватилась за выступ скалы, огромный камень зашатался, нога поскользнулась, пролетев несколько метров, она упала на куст над обрывом. Над ее головой пролетели камни, пошел песчаный дождь. Он засыпал тело ее спутника, окутав пылью глубокую впадину.

Роберт услышал крик. Ему хорошо было видно, как женщина старалась удержаться на ветке дерева, чтобы не упасть вниз. По небольшому выступу скалы к пострадавшей шли трое чукчей. Один из них обвязал себя веревкой, спустился вниз, двое держали его. Ветка сломалась и в то же мгновение чукча поймал падавшую.

Спустившись вниз, они долго смеялись, делились, кому достанется незнакомка.

Анна нащупала опору под ногами, потянула к себе ветку, чуть поднялась вверх. Ветки были гибкие и толстые. Еще одно усилие, еще один подъем и ее подхватили крепкие руки Роберта. Анна с Асей плакали, целуя друг друга, потом Роберта.

Через несколько минут к Асе подошел муж. Он показал вниз, где их братья делили свою добычу.

- А где он?

- Присыпан землей.

Его ноги кровоточили, он постоял еще минуту, хотел что-то сказать Роберту и упал.

Женщины, вскипятив воду, подошли к Роберту, сидевшему возле больного. Роберт подал женщинам кружку:

- Наливай! Их там дюжина. Выпьем за скорейшее его выздоровление.

- Я из них сделаю себе самое дорогое ожерелье. Это будет дорогая память войны - осколки из ноги мужа.

Прошла неделя, вторая. Дмитрий выздоравливал, на лице появился румянец. Впервые Роберт не подошел к нему и не помог встать. Словно ребенок, медленно прошелся от одного к другому дереву, он вспотел от ходьбы, но не почувствовал боли. Поманив к себе пальцем Роберта, спросил:

- Ходить я буду, а как с головой?

Похлопав по спине, наклонившись к его уху, громко сказал:

- Это будет зависеть от того, как будешь бегать налево!

Сначала до Дмитрия не дошел смысл, потом он громко засмеялся, а вместе с ним и женщины.

- Рецепт выпишешь?

- Если забыл, как все это делается, ночью покажу, когда взойдет луна.

- Тебе нельзя, твоя вот-вот развалится, и я чувствую, что она родит сразу двоих. После сказанных слов он умолк, его лицо стало серым и грустным.

- Митя, тебе плохо? - спросила жена.

- Не мне, а Анне! Я слышал, как она говорила бабам, что она не может родить.

- Спроси Роберта, он недаром ее гонял по тайге. Тайга излечивает все болезни, если к ней человек относится с любовью.

Жена все говорила, все рассказывала, а сама думала о Роберте, о его жизни. Наедине ни разу не обнял Анну, не приласкал, не оказал мужскую услугу. От воспоминаний о Роберте ей стало хорошо, она погладила свой живот. На кого он будет похож? Это память таежной любви вынашивает она в своем теле.

- Не беда, что будет похож на пришедшего из других мест чужака. Мать мужа родила тоже по любви, глаза чужого рода, только лицо ее племени.

Три дня в пути - и они достигли цели. Роберт уедет на фронт, Анна останется у тетки, а они домой.

Мост не достроили. Они поселились у тетки Анны. Анна все говорила о своих родителях, что скоро уедет в Подмосковье. Схватки начались внезапно. Роберт принял двойню, передал их тетке, а Анна на третий день после родов пошла с Асей и Дмитрием на охоту.

Мальчик и девочка были здоровы, но Анна их не кормила, о них заботилась тетя и коза Виктория. Дмитрий уехал со своей женой первым поездом. Роберт был задержан в городской больнице на целый месяц. Собирались уезжать не спеша. Часто он повторял Анне:

- Жалеть не будешь?

- Нет! И только нет! Мне еще годы не вышли, а я уже мама с двумя детьми. Тетя их воспитает как своих. Я хочу встретить свою любовь. Жаль, что ты не мне подарил ребенка, а чукче. Знаю, что меня приговорили к смерти те, кто посылал меня сюда, счастливая случайность спасла меня от Виктора. Он погиб второй раз, я видела его могилу, думаю, он больше не воскреснет из мертвых.

- Я провожу тебя до Москвы. Ты хорошие документы мне сделал. Думаю, что в Москве выучусь на врача, ты меня многому научил. Твой атлас и латынь знаю наизусть, это мой пропуск к моей мечте.

Комиссия принимала отчет Роберта. Целыми днями и ночами он чертил, описывал свое путешествие. На карте Урала и Сибири появились новые заводы и фабрики. Новые железнодорожные магистрали показывали рост военной экономики России. Победа России ковалась далеко от Москвы, в ее глубоком тылу. Мощь России создали вышаки, спецопасные, военнопленные.

Огромные лагеря КГБ военного, гражданского и домашнего типа. Все было учтено, все рассчитано до мельчайших подробностей. Хочешь выжить - работай!

Десятки разведгрупп возвращались из глубокого тыла России. Все докладывали не о возрождении Сибири, Урала, а о возрастающей мощи России. Над уральским и сибирским небом взлетали каждые сутки десятки самолетов, каждую неделю танкоград отправлял эшелон танков, десятки эшелонов с боеприпасами.

Вечернее заседание было посвящено “пасти дракона” и “без вести пропавшим”.

Генерал, председательствующий на совещании, резко прервав Роберта, спросил:

- Как вы расцениваете действия русских по отношению к нашим военнопленным? Вы в довольно поднятом настроении об этом говорите.

- Во многих странах, а особенно в России, генетика как наука отсутствует. Пройдут годы. Чукчи превратятся в красивых людей, с большими умственными способностями. Обмен генов, это путь к развитию умственных способностей, физических качеств человека.

Я, как врач-хирург, сделавший несколько сотен операций, побывавший во многих институтах генетического направления, могу вас заверить: если не в этом веке, то в следующем большинство молодежи земного шара будут иметь смешанные браки. Мы видим расцвет этих браков в США, а война дала импульс России. Большинство гениев человеческого рода произошло от смешанных браков.

В детстве, в молодости мы ценим красоту, а в зрелом возрасте - ум, красоту можно изменить одеждой, прической, развитием спорта. На это уходят часы, дни, недели, годы. Для развития умственных способностей в массовом количестве - это увеличение смешанных браков.

- Нас не интересует, кто кого топчет в России, нас интересует судьба тех тысяч, сотен тысяч наших солдат, которые попадают в “пасть дракона”.

- Я вас, господин председатель, понял: они становятся “без вести пропавшими”.

- Вы хотите сказать, что они никогда не возвратятся на Родину?

- Да! Их все больше и больше пожирает “дракон”. Если в первом моем путешествии чукчанки-охотницы отстреливали спецопасных и пленных, то сегодня они уводят их домой.

В зале загудели, многие стали выкрикивать: “Что, выходит, все военнопленные превращаются в “без вести пропавших?”.

- Это не мои слова, это слова войны, - ответил Роберт.

После выступления в защиту смешанных браков Роберта не вызвали на комиссию, его отстранили от работы, оставив заниматься чертежами оживления России.

После составления плана и карты мощи России Роберта снова пригласили на слушание. Он сухо, кратко рассказывал о мощи тыла России. Сравнивая рост технического прогресса не только России, но и стран, которые воевали против, перевес был в пользу России. Россия имела огромный военный современный потенциал.

- Человек в день проходит 5 км, за 365 дней года в пять раз больше. Я прошел по Уралу и Сибири земной меридиан. Знаю нехоженые тропинки этой огромной территории, на которой имеется несметное количество земных богатств. Через несколько месяцев, лет, а может десятилетий они будут давать сырье...

Я не профессиональный разведчик, многих деталей не знаю. Но я с уверенностью вас заверяю, что вся мощь, вся сила России находится Сибири.

За защиту генетики и смешанных браков, вы меня отстранили от нескольких совещаний. Но за возрастающую мощь, за огромный труд, кто, как и я, трудился, шагая по тайге, нельзя отстранить, нужно принять за основу. А основа - это жизненный опыт, опыт многих войн.

С каждым днем с Восточного фронта все больше прибывало тяжелораненых. Моника спала мало, а большей частью урывками. На Восточный она прибыла месяц спустя, как улетел Роберт. Вызывали на срочный ремонт важной персоны. Одна операция сменилась другой. Уже и счет потеряла. Здесь в суматохе хирург перестает быть ювелиром, он становится мясником. Все делалось механически, без глубоких обдумываний, раны почти были одинаковые, но исход разный. Все зависело от времени, доставленных раненых, от величины раны, потери крови. Все операции проводились интуитивно, механически. Многие отлынивали, брались за более легкие раны. Ей доставались самые критические больные, висевшие на волоске от смерти.

В одно время зазвонил телефон и ударил колокольчик на часах. Повернувшись на другой бок, укрылась одеялом, закрыв пальцами уши: еще минутку! Потом встану! Часы отбили свои удары, телефон продолжал звенеть и, только встав с постели, поняла, что нужно поднять, взять в руки телефонную трубку.

Баронесса Вероника извещала, что несколько недель в ее берлинской квартире живет Роберт, а три дня тому назад ей отправили телеграмму о возвращении ее в институт.

- Один или с Анной? - Больше она ничего не смогла спросить. От волнения, недосыпания и переживаний Моника заплакала.

Самолет приземлился не в берлинском аэропорту. Моника долго шла по взлетной полосе, потом ее посадили на вертолет. Пролетев около часа, остановились на небольшой возвышенности, покрытой густыми, ровными как свечи деревьями. Иногда ее в шутку называли "спасалкой" или "наша скорая". Никогда не спрашивала, куда и сколько времени летим. Никто ничего не знал, никто никогда не отвечал.

Ей хотелось спать. Она вошла в красивое здание с золотистыми люстрами, с красивыми резными стульями около круглых столов и мягкими креслами по углам. Около каждой двери стояли часовые. Те, кто ее сопровождал, остались за дверью, она остановилась, услышав, как закрылись двери, осмотрела все вокруг.

Впереди и по бокам дверей горели красные лампочки. На ее языке означает: “Идет операция!”. А здесь зажглась зеленая и открылась дверь, часовые стали по стойке смирно. Как только она переступила порог, дверь закрылась. Снова перед ней появился длинный коридор, с ковровой дорожкой на полу. Такие длинные и красивые коридоры были и в ее институте. Но лампочки горели только над операционной и канцелярией. Туда вообще редко кто имел право входить.

Справа открылась дверь и она вошла вовнутрь. Гостиница была со всеми удобствами, на двоих. В углу комнаты отдыха стоял пульт управления. Зеленый вызов! Она нажала на кнопку: “Отдыхайте, если что нужно, нажмите зеленую дважды. Дайте заказ!”.

В голове была только одна мысль: поспать!.

Проснулась. Чуть приоткрыв глаза, стала вспоминать прошедший день. В спальне нельзя было определить, день или ночь. Лампочка горела до прихода, она горит и сейчас. Помывшись в душе, подошла к окну. Вместо окна оказался красивый рисунок на стене. Потрогала двери, повернула ручку, дверь открылась. Над дверью замигала лампочка, из боковых дверей был слышен голос:

- Обождите минуточку! К вам придут.

Она включила приемник, передавали сводку с Восточного фронта: снова взрывают линию фронта, русские наступают!

Привыкшая к разным неожиданностям в своей работе, ждала посыльного.

Нажала кнопку заказа:

- Извините, баронесса, завтрак нужно было заказывать перед сном, сейчас время Mahlzeit, обед для вас заказан, заказчик идет к вам.

Минуту спустя в комнату вошла Вероника, вслед за ней - Роберт.

Комиссия подводила итоги проведенной работы разведгрупп Урала и Сибири. Несколько сот страниц и карт было в деле “Пасть дракона”. Автор “Пасти дракона” на все критические замечания комиссии отвечал агрессивно:

- Я за свои показания отвечаю головой и чтобы их привезти сюда, я и кто был со мной тоже рисковали".

Это был огромный труд. Чтобы его принять за основу или опровергнуть, нужны были доказательства. Доказательства были, но их было всего несколько страниц. Многие задавали вопрос: может ли один человек воспроизвести в своей памяти то, что здесь изложено? Ждали более веских доказательств, а чтобы автор огромного труда не был вне дел, решили направить его в новый институт хирургической генети“и, где сотни врачей делали до сего времени никому неизвестные эксперименты.

Генерал позвонил баронессе и вызвал в институт Монику. Моника на несколько часов прилетела раньше, чем баронесса с Робертом. Баронесса должна была дать большой очерк о развитии современной генетики, включая в него увеличение смешанных браков в других странах мира, влияние их на обновление и омолаживание человека. В конце своего разговора генерал попросил баронессу ознакомить Роберта со всеми экспериментами института и оставить его в том исследовательском отделе, какой его заинтересует.

Директор института, увидев баронессу Веронику с баронессой Моникой - одним из лучших хирургов сегодняшнего дня, пошел к ним навстречу.

- Каким ветром вас занесло в наши края? Не ожидал увидеть вас в нашем институте. Ваш спутник тоже светило современной хирургии?

- По словам генерала, он вундеркинд.

- Тогда познакомьте и я к вашим услугам.

- Моя командировка оканчивается тогда, когда Роберт скажет свое последнее слово.

Ежедневные операции, ученые советы обогащали умственный мир Роберта. Он изучал работы одного отдела за другим, сам был участником тех операций, которые проводил отдел. Моника за месячное пребывание в институте отдохнула, набралась сил, ей не хватало поля действия.

- Что ты ищешь в каждом отделе, перечеркивая сотни листов научных трудов, да вдобавок проверяешь достоверность опытов и сам экспериментируешь?

- Если определюсь, остановлюсь! Для тебя это пройденный этап, ты хирург, а я хочу быть экспериментатором. Моя жизнь проходит в разнообразной обстановке, надолго ли меня сюда определили, не знаю. Но знаю одно: день, проведенный здесь, обогатит мои знания на десятки лет.

Нам не дано право на провожание и встречу. Не сегодня, через месяц меня снова вызовут в дорогу и я окажусь совершенно в другой обстановке. Мне кажется, что это временное мое убежище, мой приют. Там, где я буду, до такой цивилизации люди будут идти десятки лет , а то и столетие.

- Ты веришь в победу варвар?

- Твой вопрос - это твой ответ!

- Послушай, и ты убедишься, нам нужно быть готовыми к этому. Но перед нами стоят две силы, кто из них окажется не только сильным, но еще и умным.

- Ты об этом говорил на комиссии, ты защищал свою точку зрения?

- И да, и нет. Да - это мой отчет о проделанной работе и мои карты, описавшие важнейшие события лета этого года. Я был фотографом этих событий и немым наблюдателем.

- И нет - почему нет?

- Да, потому что я вижу только маленькую дырочку в своем фотоаппарате, маленький объект. Кроме меня там были и другие. Они привезли фотографии других объектов. Мои больше, мои обширнее и богаче. Если мнения всех сойдутся, я буду рад, что я прав. Меня оценят.

А раз мы вместе участвуем в таком важном деле, мы им нужны.

- Ты должен определиться! Пора остановиться в каком-то одном отделе, по сегодняшний день тебя считают проверяющим институт, а не его работником.

- Я это знаю! Я это чувствую! Потому и нахожусь на работе по 12-14 часов в сутки. Меня тебе хватает?

Моника покраснела, потом улыбнулась:

- Ты еще ребенок, но уже становишься взрослым мужем не только семьи, но и науки. Тебя Сибирь и вправду обогатила знаниями. Как Аннушка себя чувствует?

- Атлас и латынь знает наизусть. Может любой орган воспроизвести на бумаге и описать его по-латыни.

- Ты стал хорошим учителем.

- Нет! Это неправда! Это ты стала одной из лучших. Я учил Аню, а думал о тебе, о детях. Делал операции, повторял лучшее, что у тебя было и отбрасывал худшее. Там, в Сибири, я был одним из лучших. Мне сказали, что я и Аннушка погибли. Но знай, она жива, она жива благодаря тебе. Я смотрел на нее и вместо Ани видел твое лицо, твою улыбку. Ты создала ее по своему подобию. Хотелось бы увидеть, какая она была и как ты ее сотворила при помощи своего скальпеля.

Мерц Антон - директор института, дальний родственник Моники, вызвал ее на душевную беседу. Кабинет весь утопал в зелени. Казалось, что сидишь не в четырех каменных стенах, а в розарии.

Зная хорошо дядю Антона, Моника, чтобы продлить разговор и собраться с мыслями, начала ходить по кабинету от одного цветка к другому, спрашивая, откуда привезли, кто из членов персонала ухаживает за ними.

- В институте работают люди, любящие не только медицину, но и растительный мир.

- Вы правы, дядя, мой муж Роберт знает все восточные травы, а особенно Урала и Сибири. Однажды он пытался посадить в моем имении возле Берлина все лекарственные растения, но он редко бывает дома. Потом он у меня помешан на медицине. Любит сутками докапываться до истины, иногда уходит в воспоминания.

- А на юге, около Швейцарии, вы давно были, моя дорогая Моника, в своем имении?

- В начале весны этого года.

- Я так и понял! То, что ему не удалось добиться в берлинском вашем имении, он сотворил там. Я был у своих за рекой и видел огромные плантации незнакомых мне растений. Дорогая племянница, поля-то ваши, имение тоже. Вы что, хотите мне сказать, что они появились без вашего согласия?

- Дорогой дядюшка! Я впервые слышу об этом. Мой капитал не слишком велик, чтобы я могла его вкладывать в русскую растительность. Я не ботаник, я врач!

- Не волнуйся, дорогая племянница! Я вижу большую привязанность его к тебе и к детям. Это делает ему честь и славу. Все то, что там имеется, принадлежит баронессе, т.е. вам, Моника, и вашим детям. Мой племянник Карл, управляющий банком, говорил, что весь ваш капитал оценивается в большую сумму. У него есть счета, принадлежащие вам, в Швейцарском банке. В случае гибели вашего мужа весь капитал принадлежит вам и вашим детям. Хотя у вас разница в возрасте, но вы во многом схожи в достижении своей цели. Я горжусь тобой, что ты сумела подобрать себе такого спутника. Меня волнует только один вопрос: почему ему покровительствует сам генерал, что у них общего? Он у меня каждый год забирает половину моих воспитанников. Это будущие светила...

- Я понимаю ваши волнения, дядя! Но сегодня идет война, это не он берет у вас лучших и любимых...

- Согласен, моя дорогая Моника, но по-родственному можно было бы решить эти вопросы иначе.

- Вы сами в своем институте решаете все по-родственному?

- Я ждал этого вопроса. Боюсь тебе ответить. Мои люди устали от придирчивых вопросов твоего Роберта. Кто готовит ему вопросы для проверки каждого моего отдела? Зачем это нужно генералу?

- Сколько ему осталось “проверять” отделов?

- Только мой, дорогая Моника. Это только начало, этими вопросами медицина не занималась. Я пионер, я начинатель этого нового дела.

- Дорогой дядя! Генералу не нужен ваш институт, ему нужны ваши кадры. Через недельку-две Роберт будет далеко от вашего института и, возможно, то, что он почерпнет новое у вас, обогатит медицину Германии.

- Но он проверяет, он не делает никаких заключений!

- Он изучает, он экспериментатор в своем деле. Он пионер, как и вы. Приходите к нам в любое время и вы познакомитесь с совершенно другим Робертом. Он умеет зажечь, воспламенить потухающий огонек.

- По мне лучше прийти в институт, чем к тебе с Робертом.

- Это не моя загадка, дядя, это мой муж живет загадочной жизнью. Уже не юноша, но и не созревший муж, большой мечтатель. О его будущем, о его мечтах и жизни боюсь вам рассказать. Это будет не рассказ о жизни одного человека, а целая сказка. Он живет в мире сказок, в мире мечты. А это не каждому дано.

Во время разговора дяди с племянницей без стука вбежала секретарша, а за нею вошел генерал.

- Здравствуйте, дорогой дядя, как я понял по вашему разговору, вы говорили обо мне и Роберте. Надеюсь, он вам понравился, любитель много работать, мало говорить. Скоро вы его ознакомите со всеми достижениями вашего института. Его время пребывания в институте подходит к концу.

- Осталось, дорогой мой племянник, только ознакомить его с моим детищем. Если тебе угодно, могу вас обоих проконсультировать о совершенно новом и неизученном.

- Извините, дядюшка! Моя работа и так большей частью состоит из неизвестного, а еще увлечься вашими изысканиями... Это Моника увлекается неизвестным и неизученным, она и мужа приучила к своим увлечениям.

- Вы его забираете?

- У нас был разговор с Робертом о работе вашего института и институтов Сибири. Вы работаете в одном направлении. Сибирские коллеги до войны знакомили вас со своими работами. После разгрома Сталиным генетиков многие ушли в подполье, но на территории они работают наравне с вами.

- Откуда вам это известно?

- Роберт останется у вас еще на недельку, а это означает, что вы все узнаете из первых уст. Только вы и Моника!

- А наши коллеги?

- Есть вещи, о которых не говорят, их должны знать единицы.

Из рассказа генерала они поняли, что Россия еще не окрепла, но уже встала на ноги. На Урале, в Сибири и Азии построены новые заводы, фабрики. Открыто много учебных заведений, институтов. Строятся новые подземные мини-города, в которых работают лучшие ученые во имя будущего России. Они думают не только о Победе, но и о завтрашнем дне.

- Сегодня Россия после Сталинграда и Курска стала другой, не только в области ведения войны, но и в области науки. Вам, дорогой дядя, и тебе, Моника, придется перестраивать работу. Не пройдет и года, как все здесь изменится.

Я случайно услышал о швейцарских ботанических насаждениях. Это хорошо! Ваша задача, Моника, произвести ревизию лекарственных растений, их пригодность к использованию в медицине. По словам ваших любимых учеников, я понял, дорогой дядя, что при помощи этих трав шаманы лечат больных. Ваш институт сможет проверить действие их на организм больного, выбрав лучшие из лучших.

Он много познал нового, обогатил свои знания в вашем институте. Вы им довольны?

- Кто готовил его для проверки института?

- Спасибо, дядя! Ваш вопрос дал мне ответ на мои вопросы. Их у меня не будет. Роберт выходит на большую дорогу, раз он опередил вас обоих, и это благодаря вам.

За всю свою жизнь и деятельность барон Мерц никогда не волновался, даже тогда, когда защищал докторскую диссертацию. Его увлечение медициной появилось тогда, когда он, по воле господа Бога, был сбит на самолете. Их было четыре! Он победил! Но его самолет стал неуправляем. Внизу взрывались один за другим сбитые самолеты. Еще несколько секунд... Руки были непослушны, перед глазами стоял туман.

Его самолет стоял на мосту, вокруг бегали дети. К самолету приехала “скорая”, его увезли.

- Вы счастливчик, барон! - часто говорила ему врач-хирург.

- Сейчас весна, дороги в горах нет и вряд ли в скором времени кто-нибудь из наших властей прибудет сюда. Я училась в Берлинском медицинском, хорошо знаю ваш язык, обычай, людей. Окончила институт, но согласилась на предложенный родителями брак. Мой ухажер был красив, статен здоров, но сварлив, вспыльчив, со звериным упрямством.

И вот я уже год в горной сельской деревушке. Ежедневно прохожу десятки километров, продлевая жизнь стариков. Молодежь убегает в город, а тех, кто остался, забрали на войну.

Откроются горные тропинки и вы можете свободно бежать домой, а я, если даст Бог, соберу немного денег, съезжу домой в Париж к своим родителям.

Здесь был маленький кооператив, несколько тракторов, сеялок, молотилок. Барон не любил сидеть сложа руки, поставил перед собой цель: увезти красавицу-девушку, спасшую ему жизнь, и на доброту жителей гор ответить добротой.

Помог отремонтировать трактор, вместо ушедших парней на фронт посадил на трактор девушек. Научил их работать, они стали хорошими механизаторами.

За все время общения с сельчанами ни разу не вспомнил о своем самолете. Преследовала одна мысль: увезти! Перед ним была красавица девушка, таких он за всю свою жизнь не встречал. Окончилась посевная, крестьяне готовились к сенокосу, а его возлюбленная шагала в горах от одной деревни к другой.

Часто поднимался высоко в горы и никогда не мог достичь ее высоты, крестьяне говорили, еще не время подъема. Откроются дороги, сходим вместе. Иногда вверх идти было легче, чем вниз. Его спасительница часто говорила, что за такие шалости ее отец хворостиной отходил бы или в угол поставил. Сколько дыр наделал на брюках, обувь износил.

Барон вышел на ровное место, и вдруг перед ним появился медведь. Только вынул пистолет, как услышал голос:

- Не бойтесь, барон, он ручной!

Из-за ствола дерева показалась его спасительница. Медведь поигрался с ними, ушел в лес, а они до полуночи ходили, любовались природой.

Предложив руку и сердце своей избраннице, они обвенчались в церкви. Свадьбу справляли всем селом.

- Где вы будете жить? - спросили старики у молодоженов. - Останетесь здесь или вы улетите?

Услышав, что самолет цел, не требует большого ремонта, посадил в него свою невесту, улетел к своим.

Окончилась война, вышел в отставку, стал помогать жене, полюбил дело жены, решил выучиться на врача. Опыт был богатый, знания тоже. Жена не лечила, она нянчила детей и как личный учитель передавала опыт своему возлюбленному.

В институте он был одним из первых и все благодаря своей спасительнице. Защитил не кандидатскую, а докторскую. Оставили в институте. Маргарита, его жена, умела зажигать, воспламенять сердца, экспериментировать на лягушках, крысах, морских свинках. Все опыты были удачные, постепенно перешел к опытам на человеке. Сначала опыт проверялся на бумаге, на животных. Подбирался больной, схожий с его лабораторными симптомами, на котором проводил свои опыты.

Сейчас, а особенно сегодня, материалов было много, можно сказать в избытке. Сама Моника несколько месяцев тому назад привела к нему в институт девушку: походка, осанка, телосложение богини, а вот внешне была непривлекательна.

Моника проделала над нею много операций, но ему не удалось ни разу посмотреть на ее дитя. Только однажды он вошел в лабораторию и увидел перед собой Монику.

- Извините, я позову госпожу.

- Не надо! Я приду позже.

Моника - хирург-ювелир, таких единицы. Они знают свое дело. Но кто тогда Роберт? Искатель подтверждений своего открытия или человек -гигант медицины будущего?

Профессор шел впереди, за ним шагал Роберт. Барон был военный и никак не мог определить, кто его гость. Иногда он слушал внимательно, не задавая ни единого вопроса, то был безразличный ко всему. Но он был хороший собеседник, он не спорил, он мимикой, своими движениями заставлял собеседника изложить свою мысль, поделиться опытом.

- Вы поделитесь с моими сотрудниками своими впечатлениями, своими мыслями о работе, которую мы проводим. Мне говорил генерал, что вы работаете в области генетики пока теоретически и с помощью математики наблюдения.

- Сравнение и математический подсчет генов - их распределение. Это я слышал в России, они, как и вы, тоже пионеры в этой области. Но, подняв медицинские карточки великих мира сего, можно узнать, как передаются болезни от родителей к детям. Родословная наследственность. Вот за эту родословную наследственность Сталин уничтожил всех генетиков. В России занимаются генетикой, боясь произносить это слово, чтобы не лишиться ученого сана, звания, не попасть в Сибирь. Называют по разному - акклиматизацией, воспитанием молодежи в разных климатических условиях. Мы шагнули вперед по сравнению с русскими благодаря войне и огромным материальным ресурсам.

Сегодня мы можем все себе позволить, но время работает не в нашу пользу. Я рад, что моя жена-ученица такого великого ученого, как вы. Я хочу быть на вас похожим, но у нас разные дороги.

Зазвонил телефон, барон поднял трубку:

- Да, он у меня. Благодарю, господин генерал, сию минуту мы будем у вас.

- Вас, господин Робертус, ждет генерал.

Барон проводил генерала и свою любимую ученицу с ее мужем. Весь день он вспоминал слова Робертуса: “Сегодня мы можем все себе позволить!”. И почему он посоветовал иметь на всякий случай свой клочок земли?

Что он имел в виду: “В такой операции страдают большей частью врачи и учителя”.

Старый воин, прошедший две мировые войны, заказал две по сто с жареным цыпленком и горячего русского чая. Он вспомнил, что так шагают только русские парни, так они доказывают свою правоту.

- Куда нынче забросит его судьба? В холодную Сибирь или парную пустыню Африки?

После ледохода вода в речке стала прозрачной, словно стекло в аквариуме, через которое можно наблюдать, как плавают рыбки. Моника рано возвратилась из института, вошла в детскую. Дети играли, служанка сидела, вязала носки. По щекам служанки бежали слезы.

- Ты слушала последние известия?

- Да, моя госпожа. Сегодня союзники прорвали нашу оборону, а там мой сын. Жив ли он? Они продвинулись к нам очень близко, около ста метров. Господи боже, спаси и сохрани его душу. Сегодня вечером все наши собираются, разрешите и мне, госпожа, сходить помолиться за моего сыночка.

Моника молча кивнула головой в знак согласия.

- Я посижу с мужем около детей, вы идите, успокойте в молитвах свою душу.

- Ваш муж сегодня ни на минуту не покидал детей, все с ними играл, был на прогулке. Сейчас, как и всегда, купается в речке. Я его ругаю, что это к добру не доведет, он только улыбается: “Я, мать, схожу на несколько минут и приду к своим малышам”. Так ласково даже мои дети меня не называли.

Счастливую вы жизнь прожили, госпожа, вот полгода я у вас, как муж после ранения дома, и ни разу он не заругался, не обозлился. Он вас бережет, он любит всех вас.

- А кого больше из детей?

- Берет всегда двоих, всех обласкает, всех приголубит. Никого не оставит без внимания.

- Многие врачи уезжают, а вы когда двинетесь, Моника?

- Окрепнет муж, мы, как и все, поедем.

- Многие врачи говорят, что союзники сделали прорыв, чтобы захватить институт. В нашем институте, говорят, какие-то опыты проводили и в нем работали только знаменитые ученые. Сосед ваш, хирург сегодня, когда услышал, что наши отступают, собрал свои вещи и уехал в свое имение домой. Правда, госпожа, что ваш институт закрыли и все увезли?

- Это начальство знает!

- Говорят, у вас начальница - женщина, ее как-то называли, не светлячок, а что-то в виде светила. А чем она светит, я так и не поняла. Только сосед, когда уезжал, говорил, что союзники первыми придут в институт за нашими душами. Им нужны наши, поняла только две буквы св... , что-то о светилах говорил.

- Вы поедете с нами, если я буду уезжать?

- Нет, дочка! Спасибо за приглашение. Вы добрые люди, со мной, словно с матерью, ладили. Но я хочу дождаться своих сыновей. Куда я поеду от всех своих? Плохо или хорошо будет, но я дома. Если разрешите, буду присматривать за вашим домом, посажу огородик в вашем дворе. Даст Бог не помру с голоду, пока мои детки или вы не вернетесь.

Роберт вошел в дом красный, словно только что вышел из бани. Дети, услышав голос отца, побежали ему навстречу. Моника молча наблюдала, как он играет с малышами.

Служанка ушла в церковь. Моника, отложив в сторону книгу, которую еще не читала, а держала в руках, резко спросила мужа:

- Что будем делать?

- Уезжать!

- Все это мое и я должна все бросить каким-то французам и англичанам? И на чем уедем? Все то, что могло двигаться, забрали. Из института все вывезли, говорили, нас вывезут спецрейсом. Самолеты в небе английские, танки идут к нам французские. Соседи уехали, остались мы одни.

- Прослушаем последние известия, узнаем, в каком направлении движутся союзники, где есть свободная дорога.

Генерал обещал самолет, но аэродром разбомбили, железнодорожный мост тоже. Осталась дорога только через горы.

Моника подошла к гардеробу, открыла дверцу, внутри стояли ящики и коробки. Все вещи были упакованы и сложены.

- Уедем рано на рассвете, через горный перевал, он сократит нам дорогу на несколько суток. Я ждал твоего согласия. Ты выполнила предписание, институт подготовлен к эвакуации, документация и все прочее отправлено.

- Еще вчера я доложила генералу, что выполним предписание. Последние машины ушли вчера. Первые и лучшие светила науки уехали.

- Капитан последним покидает корабль!

- Ты всегда все понимаешь! Но у нас мало времени, я вызвала машины, они будут к полуночи.

- Хорошо! Ложись отдыхать, а я уложу детей.

Моника, приняв снотворное, уснула. Уложив детей, Роберт стал выносить упакованные вещи и укладывать в повозку. Перевал был небольшой, но изрезан речушками и глубокими рвами. Два дня Роберт ездил верхом на лошади, искал хорошую дорогу. На конце перевала уже месяц тому назад их ждала новенькая машина, на которой он ездил один - единственный раз в швейцарское имение жены, куда и сейчас хотел отправить ее.

Роберт поспал около двух часов, его разбудила служанка, показала на радио: союзники продвинулись к самому городишку.

- Вам нужно спешить, в церкви говорили, что институт брать будут первым.

Ярко светила луна: отчетливо было видно дорогу. Хорошо подкованные лошади быстро бежали по горной дороге. Роберт вставал из повозки, когда нужно было провести лошадей через ручеек.

Около обеда остановились у домика пастуха, где стояла машина. Передохнув и пообедав, решили, по совету пастуха, не выезжать на большую дорогу, проехать по перевалу.

Дважды пролетали английские и французские самолеты, пришлось прятаться, менять простреленное колесо. При выезде на дорогу перевал временно был закрыт, горный батальон десантников французов захватил мост. Молодые солдаты, бывшие школьники, казались детьми против горсточки десантников. Начали отступать, оставили мост. Скопилось большое количество машин, повозок, беженцев.

Собрав десяток старых вояк, Роберт остановил продвижение десантников. Часть десантников прошла мост и была хорошо видна на открытом месте.

Начался бой. Роберт стрелял в бегущих в укрытие. Десантники, оставшиеся в живых на той стороне моста, залегли. Открыли меткий огонь.

Шесть добровольцев согласились переплыть небольшую речку и зашли в тыл. Роберт нырнул, его долго не было видно, в кустах показалась голова. Оставшиеся солдаты вели отвлекающий бой. Переплыв небольшую речушку, солдаты зашли в тыл. Молодой десантник, увидев Роберта, бросился на него, тот стоял, расстреливая лежавших около моста десантников.

Поднявшийся десантник прошел мимо стрелявшего противника и упал позади него. Нож, брошенный левой рукой, вошел в шею выше грудной клетки. Беженцы, увидев, что дорога свободная, бросились бежать через мост. Последней на мосту появилась машина, в которую сел Роберт.

Моника, открыв дверцу машины, крикнула солдатам, стоявшим возле мужа:

- Внизу около реки спрятались двое десантников!

Роберт, закрыв дверцу машины, попросил скорее ехать. У развилки дорог скопилось много транспорта, был там и обстрелянный автобус с работниками института. Повернув направо, они выехали на старую, заброшенную дорогу. Скорость была маленькая, двигались чуть быстрее пешехода, но вперед.

Появились вражеские самолеты. Их гул доносился даже через закрытую дверь машины. Дорога была обсажена фруктовыми деревьями и изредка виднелась густая поросль декоративных кустарников.

У развилки дорог и у моста самолеты сбросили бомбы, возвращались домой. По небу поплыла большая черная завеса дыма, медленно расползаясь вокруг. Было тихо и только изредка дул ветерок, разгоняя дым. Горевшие цистерны с горючим начали взрываться и вокруг наступили сумерки.

Поехали по глубокому яру, в ту сторону, куда летели самолеты. Союзники стремились на несколько десятков километров окружить здание института. Разведка доложила, что основное ядро работников института находится на развилке дорог. После воздушного обстрела самолеты выбросили десант. Несколько парашютистов приземлилось в десятках метров от машины.

Еще полчаса Роберт с Моникой ехали по глубокому рву, оставляя след в густой траве. Не доезжая до главной дороги, выехали на ровное поле, покрытое густой сочной травой. Здесь было тихо, мирно двигались машины, только у моста стояли часовые.

Моника все торопила, подгоняла мужа.

- Быстрее! Поскорее осматривай машину! Поехали! Еще несколько десятков шагов - и мы у проселочной дороги, а там выедем на трассу.

Несколько мотоциклистов подъехали к ним, они развернули мотоциклы, и вслед за ними пошла машина. Выехали не на трассу, а обошли мост и снова въехали в глубокий ров, покрытый высокими густыми деревьями.

Самолеты вернулись с новым грузом, теперь бомбили мост. Их было много впереди и сзади. Густой растительный покров кончился и перед ними появилась большая горящая деревня. На обочине дороги стояли горевшие машины, возле них - трупы людей.

Моника попросила остановить машину, муж кивнул головой, показал на небо:

- Могут вернуться! Я такое видел в России. Еще десяток километров потерпи - и мы в безопасном месте.

На дороге стояла сгоревшая автоколонна, только у обочины стояла одна машина. Водитель был убит за рулем, но он сидел так, словно снова хотел ехать.

Слили бензин из бака грузовика, заправили свою машину и выехали на главную дорогу.

Отец забавлял детей, рассказывал прибаутки, пел вместе с ними. Все устали от дурачества, от многочасовой езды, от напряжения.

- Когда мы сможем отдохнуть? Мы уехали далеко от линии обороны, у нас есть время по-человечески поесть, - сказала Моника.

- Боюсь, что нет! Смотри, сколько повсюду военных машин, солдат. Нам передали сводку прошедшей недели: фронт намного ближе, чем мы думаем. Если одолеем в течение четверти часа эту пробку, к утру будем ближе к дому, - ответил Роберт.

Дорога была заполнена солдатами. Все то, что могло двигаться, идти, было на дороге. Даже по обочине дороги шла пехота. С трудом проехали между проходившими артиллеристами с трассы на поле. Моника впервые за все время их совместной жизни заплакала. Боясь испугать детей, она, обняв, прижав к себе малышей, молча плакала, укрывшись полотенцем.

Роберт въехал в ворота дома. Навстречу вышел хозяин с хозяйкой, они поклонились, взяли детей, повели гостей в дом. Стол был накрыт, их ждали уже несколько часов.

- Дороги нет, Пауль, есть, то есть остались позади горящие дома и десятки, а может сотни тех, кто спешил убежать. Они остались там навсегда. Они нашли себе новый дом.

- Царствие небесное!

- Пусть земля будет пухом.

Хозяева низко наклонили головы перед иконой Девы Марии. В горах начался артобстрел. Десятки орудий выбрасывали смертоносный огонь, там, где они несколько часов тому назад пробивали дорогу с боем.

Моника уложила детей на широкой квадратной деревянной кровати. Она не спала, а лежала, смотрела полузакрытыми глазами на детей. Она о себе и детях никогда не думала, думала о работе. За всю свою жизнь не делала ревизию прожитой жизни. Ей все удавалось легко: учеба, спорт. Была красива, привлекательна, играла, пела, но парни около нее не задерживались. Ее девиз: работа, знания, остальное все придет само собой. И это отпугивало ухажеров.

Ее, статную красавицу, познакомили с веселым, заводным парнем, бежавшим из русского плена ради своих целей. Те, кто знакомил гордячку и недотрогу, не думали, что они могут близко сойтись. Ставили ставку на двоих. Им это удалось. Но Роберт оказался крепким орешком, прошел огонь и воду.

Их, возможно, разыскивает разведка союзников, но Роберт умел хорошо маскироваться. Даже няня детей однажды спросила: “А кто из них настоящий отец?”.

Переехали в новый дом. Роберт перед уходом ее на работу накладывал столько разного грима, что сотрудники стали бояться входить в кабинет, спрашивая: “Какая из мегер сегодня является хозяйкой дома?”.

Моника проснулась от шума моторов. Она вышла во двор. Мимо дома шли солдаты-союзники, по дороге двигались машины, танки. Двое солдат вошли во двор, посмотрели на хозяев дома. Роберт с хозяином дома и его женой доили коров, Моника с веревки снимала белье.

Повесив несколько плакатов, на одном из которых были в измененном обличии Роберт и она, несколько листов положили на лавку около колодца. Развернув плакат, увидела работников своего института. Многие из них ушли на фронт, а те, кто был, видели свою директрису в другом обличии.

- Меня предупредил генерал, он сказал, что я прошел хорошую школу перед отправкой в “пасть дракона”. Я смогу скрыть твое истинное лицо. Они знают твой берлинский дом, а вот дом около фермы - нет. Тебе нужно переждать, пока не наступит тишина в твоем имении.

- Почему я? Ты что, оставишь меня? Смогу ли я поднять детей на ноги?

- То, о чем мы думали вдвоем, изменилось. Пленных очень тщательно сортируют, боюсь показаться им на глаза. Скроюсь временно в горах, со стадом баранов поднимусь выше облаков.

- Выше облаков подняться можно, но от судьбы уйти нельзя. Меня вокруг все знают, а из-за меня и тебя вычислить недолго. Ищи самый быстрый и короткий путь домой.

Спрятав на ферме научные труды, ответы института, стали готовиться в дорогу. Союзники весь ходовой транспорт забирали на нужды армии. Им пришлось спрятать машину, а вместо нее ходили, собирали по частям уцелевшие колеса от тележки.

После ухода передовых частей на полях и лугах по ночам стало появляться большое количество лошадей. Пауль лошадей по утрам собирал и отправлял в горы, где незнакомому человеку трудно было пройти, туда, где паслись хозяйские овцы, козы и коровы.

Жена Пауля упрашивала хозяйку дома не бежать смерти навстречу, а переждать непогоду здесь.

- Уже несколько дней горный перевал переходит из одних рук в другие. Возможно, наши укрепятся на несколько дней дольше, потом уедете подальше от этих страшных мест.

- Хотелось бы верить в твои золотые слова. Это необратимый процесс, наша армия отступает. Возможно, в скором времени две большие армии - России и союзников - сомкнут кольцо. Вот тогда наступит мир. Но до этого нам надо быть в безопасном месте.

- Вам, как хозяйке, виднее, но я бы лично собой и детьми не рисковала. Отправьте мужа в горы, пусть доит коров, пасет баранов, а мы будем сторожить дом, нянчить детей.

Несколько дней дорога была открыта, многие беженцы устремились по ней. Беженцы искали свободы, а попадали к союзникам. Пауль побывал во многих окрестных селах, но не нашел ни одного пути уехать. Все дороги были перекрыты.

Врачей института поместили в одном из его залов, искали хозяйку дома. Несколько жителей крестьянских деревень рассказали, что в одном из горных селений живут муж, жена и трое малышей. На опознание взяли секретаршу ученого совета, много лет знавшую свою хозяйку, и еще двоих светил.

К ферме подъехала машина, из нее вышли сотрудники. В это время Моника доила коров, служанка собирала навоз в кучу.

Солдаты окликнули женщин, подошли к ним. Моника сидела спиной к подъехавшей машине, она повернула голову. Служанка увидела перед собой некрасивое испуганное лицо незнакомки. Она вскрикнула, перекрестилась, повела в дом солдат. Обыскав весь дом и не найдя тех, которого искали, солдаты уехали.

Закрыв за солдатами ворота, служанка подбежала к своей госпоже. Госпожа повернула голову, подморгнула глазом, засмеялась.

- Сегодня пронесло, не узнали, а что будет завтра?

- Вам нужно на время схорониться, спрятаться.

Моника умоляла мужа поскорее уехать домой в имение.

- Только там я буду в покое. В такой глуши нас никто не будет искать.

Наступила тишина, на дорогах исчезли союзные войска, воздух стал чист. Крестьяне спешили допахать зябь, окончить посев яровых и огородных культур. По горным заброшенным дорогам крестьяне боялись ходить, все чаще стали погибать от мин на дорогах.

Время шло не в пользу беженцев, нужно было определиться: кто куда и кто ты? Роберт это чувствовал, выгнал машину из укрытия, сложив вещи, документы и отчеты института, попрощавшись, посадив Монику и детей в машину, уехали, куда стремилась душа.

Только выехали на дорогу, они увидели солдат, въехавших в дом, где только что они были.

- Они нас заметили? Будет погоня? Снова ездить по горным малопроезжим дорогам, в объезд патрулей?

К вечеру они были возле горной реки. Здесь жизнь шла своим чередом, о войне слышали только по радио, читали в газете. Все были рады, что вернулась хозяйка дома. Крестьяне спешили посадить огородные культуры, готовились к сенокосу.

Изобилие трав радовало глаз. Трава была высокая, густая. С первым покосом сена ремонтировали дороги, очищали ее от весенних паводковых камней. Меняли балки на мостовой. Рабочий день начинался с восходом солнца и заканчивался с закатом. Работа от зари до зари изнуряла крестьян, в спешке делали домашнюю работу, ложились спать. Спали пять-шесть часов, а иногда о сне, особенно старики, забывали.

Свою привычку рано утром купаться в холодной воде Роберт не бросил, а наоборот, приучил жену. Вставали рано, делали разминку, маленькую пробежку, потом остывали, минут пятнадцать купались.

Моника повеселела, стала выглядеть еще моложе, чем в институте. Постепенно привыкала к деревенской жизни. Книги стали надоедать, безделье наводило тоску и уныние. Душа, тело, руки просились к любимому занятию. Муж не давал скучать, находил работу, возил к больным, но пациентами в основном были старики. У них у всех одни и те же болезни... Боль за детей, боль за страну... Самая страшная боль - это боль души, сердца. Какой можно поставить диагноз, какое выписать лекарство?.. Вся страна была больная... И когда она выздоровеет, долго ли будут продолжаться симптомы?

Временно все замолчало: радио, люди, телефоны. Наступило временное безмолвие. Старики, женщины уходили в церковь, а мужчины за кружкой пива спрашивали: “Где наши, а где союзники? Скоро ли кончится война? Можно ли будет в скором времени поехать на базар, кое-чего купить?”.

Сначала одиночки, потом десятки беженцев стали появляться на дорогах. Многие говорили, что сегодня можно спастись только в деревне, а в городе не поймешь, где наши, а где союзники. Уже вывесили союзники списки, фотографии тех, кого они ищут. Война еще идет, но многие солдаты убегают, бросают оружие.

Первые дезертиры появились ранним утром. Роберт делал Монике массаж и вдруг услышал, как под чьими-то ногами сломалась ветка. Моника вскочила, Роберт повернул голову. Перед ним стояли грязные, небритые, с полным вооружением солдаты, они с испугом смотрели по сторонам, медленно подходили к своим господам.

- Госпожа Моника, вы нас не бойтесь, мы свои, ваши подданные!

- Вы сбежали с поля боя?

- Если говорить по военному, то - да! Мы ушли с поля боя, когда свои ушли, а чужие где-то бродят тоже вокруг нас.

- Бой был большой, победы не было, так как все союзники и наши полегли. Кто остался жив, разошлись по домам.

- Самое тихое местечко - это наши горы, к ним еще не подходили союзники, наши отступают в сторону Берлина. Дезертиры прятали оружие дома, в лесу и горах.

Роберт возвращался с Моникой с сенокоса. Зашли на отдаленный участок укоса, услышали шум. Четверка лошадей тащила пушку, остановились около ущелья, закатив в нее пушку, снаряды. Помывшись у родника, переоделись, все делали не спеша, но с большой осторожностью.

Теперь уже не солдаты, а крестьяне, перекрестившись, пошли своей дорогой. Около мостика снова встретили крестьян, но их было только трое. Моника улыбнулась: “Что, молодцы, застеснялись, повыше голову, таких, как вы, уже полная деревня. Если не секрет, чьи будете?”.

- Ваши, то есть свои, госпожа Моника!

Слова “госпожа Моника” радовали, ее знали здесь с детства и вряд ли кому придет в голову сказать, что она беженка. Все говорили, что госпожа вернулась вместе с мужем и со своими светлячками домой.

Деревня ожила, мужики даром время не теряли, брали вилы, косы вместо спрятанных автоматов и шли на сенокос. Ожил деревенский кабачок “Каштан”, построенный еще до первой, в зарослях каштанов. Каштаны постарели и словно великаны охраняли покосившийся старый забор кабачка. Но сам кабачок, а это и дом хозяина, был построен из одного камня на высоком фундаменте, с большими подвалами под ним. Здесь были склады под уголь и дрова, склад под вино и соленья. Подземный дворец был намного больше, чем сам дом. Хозяин всегда имел большой запас всякой всячины, у него можно было купить лучшую выпивку, вино, самую крепкую водку, когда на нее был запрет.

Бывших вояк не называли дезертирами. Жены, обнимая, ласково говорили: “наш папуля”, “наш кормилец”. Сосед, кланяясь каждое утро соседу, говорил: “Доброе утро и здоровье, дорогой сосед, господин Клаус! Как прошла ноченька, не оплошал, не сдрейфил при взятии лохматого?”.

- Доброе утро! Здоровье тебе и твоим всем на многие лета. Мы снова побеждаем, наш лохматый, полосатый уже не корчит нам чертики, а мирно спит.

Брали косы, выходили из ворот плечом к плечу, смеясь и шутя, шли на сенокос.

Бабы, чуть позднее, когда уже спала роса и можно подгребать и складывать подсохшее сено, брали грабли, кричали друг другу через забор:

- Кума, слышишь меня или ты оглохла, чтоб тебя, - хлопнув себя по заднице, - что, твой с голодухи заездил и не можешь свой зад к забору подвинуть?

- Не ори, кума! Слышу и спешу, но смех не дает быстро с мыслями собраться. Наши мужики мужчинами были, ими и останутся. Сколько их не корми, а на чужую горку так и смотрят. Они думают, что под шкуркой медвежатины у чужой бабы другой пельмень растет. Ингин вчера сумел двоих осилить. Сначала шпокнул соседку прямо около сенокоса, а уходя с работы - мою куму.

- Вот и верь нашим воякам, убежали с поля боя, чтобы в задницу не получить кипяточку, и сразу же грешить стали.

- Твой еще не дезертировал?

- Не могу понять! Или дурачит меня, или так оголодал. Не успею вымыть, вытереть, а он снова ее топчет. Уже хворь себе придумала, а он все свое...

- Охота у него, это пройдет! Наиграется, остынет.

- Я тоже так думаю. Навалялся, намучился в окопах, пусть побалуется в подушках.

- Ты слышала, что дезертиров подбирают?

- Слышала! Кому они нужны. Войне конец!

- Нет войны, нет беглых солдат! Нет беглых солдат - нет дезертиров!

Генерал, отправлявший Роберта в Сталинград, часто говорил ему:

- Все зависит от тыла. Крепкий тыл - крепкая армия. Нужно на все смотреть трезвыми глазами. А у вас ваша Моника - это ваш тыл. Вам нужно иметь свое, крепко опираясь на ее поддержку.

Сталинград обогатил Роберта и генерал посоветовал по его плану построить на земле Моники свое будущее.

- Ты должен думать о будущем сегодня. Сегодня ты воюешь, окончится война - ты будешь строить, фантазировать, создавать сам себе удобства. Для этого нужен крепкий фундамент. Строй! Помогу всем, что тебе будет нужно.

Стройка окупилась за год. Лучшие коровы были завезены из оккупированных районов, свиньи тоже.

- Ты любишь фантазировать, созидать, - говорил генерал, - созидай! Фантазируй! Это твой отдых! Свежий воздух, прекрасная природа, а самое главное - нет чужих глаз. Все вокруг твое.

Для обслуживания ферм построили дома рабочим, школу, церковь. Выложили широкую каменку, по бокам которой были посажены саженцы фруктовых деревьев.

Лучшего крестьянского двора не было в округе. Их вообще не было, было голое каменистое плато, на котором росла высокая сочная трава и целые дубравы с густыми кустарниками.

Построить дом около речки с огромными коровниками и свинарниками пришло в голову Роберту после первого путешествия. Дом был большой, в нем было только нежилых двенадцать комнат, их называли гостиными. Подвал в доме напоминал жилые комнаты наверху. Котел, который обогревал дом, был частью подвальных помещений вместе со складом угля на 60 тонн и таким же запасом дров. В подвале были холодильники и свой колбасный цех с сыроварней.

Все эти подземные сооружения были связаны друг с другом. Из дома можно было спуститься в подвал, обойти его и вернуться в дом с другой стороны.

Моника ругала Роберта за такую постройку, за выброшенные на ветер деньги. Строительство обошлось недорого, строили русские пленные, шлифуя каждый камешек вручную. Дом был построен в готическом стиле, но с современной архитектурой.

Коровники были построены на соседнем бугре и издали напоминали серые каменные здания средневековья с высоким двухметровым забором, красивыми узорчатыми воротами.

Если бы за забором не мычали коровы, здание можно было бы принять за учебное заведение. Здесь, у входа в коровник, стояла маленькая часовня, где могли отдохнуть и помолиться доярки.

Ничейная, бывшая бросовая земля ожила, зацвела, давала хорошую прибыль. Многие друзья Моники пытались приватизировать оставшиеся клочки земли, но они уже были заняты Моникой и Анной.

Роберт давно не заглядывал в подвалы своего дома и когда он предложил Монике совершить с ней путешествие в подвал, улыбнувшись, она сказала:

- Жаль, ты опоздал со своим путешествием, подвал - это частичка моего института. Тех, кого ты видел убитыми, валявшимися на дороге около автобуса, ожили в нашем подвале.

- Ты их вывезла раньше? А те, кто ехал в автобусе, были прикрытием?

- Все намного сложнее, я этим вопросом на занималась. Те, кто охранял в институте наш покой, теперь охраняют нас с тобой. А ферма кормит тех, кого Родина посчитала богами науки.

Не гневись, я тебя не спрашивала, где ты бываешь кроме своей Сибири. Это твоя работа, твоя жизнь. Извини за мои тайны, они рядом с тобой. Хочешь увидеть тех, кого видел в храмах нашей науки? Иди, посмотри!

- Мне кажется, что ты и я, мы оба устали от божества науки, пора нам немного уделить время друг другу. Время идет неугомонно, мы спешим, занимаемся любимым делом и вдруг приходит то время, когда нужно все пересмотреть. На все человек смотри по-другому на склоне лет.

- Пойдем!

- Нет, Моника. Я понял, что это твои секреты, пусть они останутся твоими. Только ответь мне на один вопрос: Аня - это твое дитя? Она мне часто говорила о тебе, не называя твоего имени. Ты передала ей свою походку, привычки, обычаи. Сколько времени ушло на воспроизведение подобной себе?

- Твое первое путешествие.

- Ты о нем не знала?

- Да! Нас готовили с Аней вместе. Вместе мы проходили медосмотр. Я испугалась за тех двоих, которых носила под своим сердцем. Хотела материнского счастья. Мои годы уходят. Ты простишь за мою трусость?

- Это не трусость! Это подвиг! Я рад, что ты вовремя осознала трудности.

- Однажды в институте я увидела тебя, ты в это время шагал по Сибири. Мои товарищи готовили для тебя крышу. Потому генерал и говорил тебе: “Если ты для нас умрешь, то для них, то есть русских, будешь жив”.

В сейфе генерала есть рапорт, что Анна погибла еще во время твоего путешествия. Виктор поспешил обрадовать генерала. А вот о твоем двойнике я слышала, что его видели в английском лагере. Если видели, значит, сегодня он на свободе.

- Если меня пошлют снова, поедешь со мной?

- Я мать троих малюток! Но я знаю, они найдут твою первую любовь.

- Господь Бог только забирает, но не отдает, а детей нужно искать только в детском доме.

- Прости! Но остались только мы и дети.

Окончился сенокос, крестьяне готовились к жатве. Продуктов стало больше, так как подвал стали один за другим покидать светила. Каждое утро, обед и вечер машина возила в город молоко, сливки, сметану, колбасные изделия.

Был теплый дождливый вечер. Покупавшись в реке, проводив Монику, Роберт пошел на ферму. Прибежал мальчишка, позвал:

- Около пруда ожеребилась лошадь.

Проводив ветврача, вернулся домой на час раньше обычного. Вошел тихо в свою комнату, услышал голос генерала:

- Он нужен нам, у него алиби железное!

Рука потянулась к пистолету и в это время услышал голос детей. Они звали мать. Моника, попрощавшись с генералом, пошла навстречу детям. В комнате было тихо, настенные часы звали к ужину.

Дети играли, Моника, увидев мужа, вышла с улыбкой навстречу. Глаза ее были испуганны, хотела улыбнуться, сумела чуть скривить рот. Поцеловав жене обе руки, обнял:

- Тебя знобит. Ты так хороша. И почему-то дрожишь. Неужели этот теплый, тихий дождь нагнал на тебя тоску? Что вспомнила, о чем горюем? Что встревожило твое сердце?

Жена грустила, но с улыбкой села за стол. Говорила о все возрастающих заказах на молоко, сыр, что они утроили доход фермы.

- Конец месяца, пора поехать в банк сверить счета.

Барон Мюнхаузен лежал на небольшой цветущей поляне, вспоминал свою молодость. До восхождения Адольфа Гитлера на престол он был одним из лучших скалолазов горного батальона. Пропив и промотав состояние покойного отца, остался ни с чем: ни кола, ни двора. За долги кредиторы выгнали из отцовского поместья, оставив ему его птичье и кошачье богатство.

Тетя Фрида была учитель, любитель птиц и кошек. В школе и дома, повсюду бегало семейство кошачьих, а в воздухе парили ее орлы, соколы, ястребы. Потеряв в первую мировую мужа и детей, стала преподавать в школе. Учителя любили госпожу фрау Фриду за ее веселый характер и отзывчивое сердце. Но, попав в окружение ее кошек, гость испуганно быстро прощался и убегал поскорее из дома тети Фриды.

Потеряв связь со своими знакомыми и близкими, оказалась в окружении хищников. У каждого хищника был свой характер и нрав. Один быстро взлетал вверх, парил в воздухе, превращаясь в едва заметную точку, и мгновенно падал на движимый предмет, указанный ею. Приучить орла к выполнению определенных заданий ей стоило большого труда. Доставщиком птиц был Мюнхаузен. Он привозил несколько птиц, которые брали пищу из его рук, могли охотиться на мелких животных.

Гостил он у своей тети не долго, столько дней, сколько было необходимо, чтобы ознакомить ее с воздушными хищниками и их повадками.

Племянник промотал свое богатство, богатство тети сгорело от пушечных выстрелов. Остался небольшой участок земли, поближе к цветущей Швейцарии, в малопроходимых и недоступных местах, где в воздухе господствовали хищные птицы, а на земле - волки и лисицы.

Мюнхаузен прошел хорошую школу орнитологии у своей тети, окончив факультет естественных наук в Берлине. Оставив армию и школу скалолазов, стал уединяться, занялся изучением птиц. Птицы давали ему немалый доход, а в особенности хищные, приученные к охоте. Чтобы получить пару птиц, нужно было подняться на недосягаемые вершины, где гнездились его будущие воспитанники. Его увлечение обогатило знания о повадках птиц, о них он мог часами рассказывать, показывая посетителям живые экспонаты. Сначала местная, потом областная газета напечатала его труд, он защитил диссертацию, стал птичьим доктором.

В научном кругу его дразнили “птичий доктор”. Кроме хищных, другие летающие, бегающие его не интересовали. Он интересовался только хищными, путеводной звездой в его работе была тетя.

Оставив в институте кафедру, “птичий доктор” переехал жить в домик одинокой тети. Она была ему ровесницей, хотя уже потеряла женственность. Но как женщина, была очень красива и привлекательна.

Небольшой домик в горах, маленькая ферма и множество хищных птиц. Ферма кормила хищников, а хищники из года в год разоряли последнее имение тети. Профессор привез с собой свое богатство, которое не могла прокормить ферма.

Тетя сидела в холодке, а племянник, положив свою голову ей на колени, гладил ее длинные черные волосы, временами целуя в губы и глаза. Женщина думала о своей разорившейся ферме, о том, как продать ее, а на вырученные деньги купить домик поближе к людям и подальше от этого забытого богом уголка.

Птичий профессор думал о последних своих питомцах, привезенных из Карпат. Обучив охотиться на мелких животных, овец и коз, трудно было научить хватать тех животных, которые отстали от стада и были вне поля зрения пастуха или находившихся там людей.

Две огромные кошки были приучены к ловле отставших коз, овец. Увидев, как стадо ушло впереди пастуха, а отставшие сзади мирно паслись, пощипывая сочную травку, первая, раскрыв свою пасть, пробежав мимо дремавшего пастухи, испугав стадо, скрылась. А вторая, преградив путь к стаду, чуть мявкнув, пошла за убегающими козами и овечками, отставшими от стада.

Барон знал хорошо все холмы и возвышенности. Еще до первой войны он в составе горного батальона учился восходить и покорять вершины. Ему дали кличку “ходячий скелет” за его высокий рост и худое тело. Несколько раз срывался, падал, но Бог был к нему милостив, все обходилось. Падавшие вместе с ним покидали горный батальон из-за переломов ног, рук или возносились в небо. Стремление быть первым, лучшим, давало ему силы, а ежедневные восхождения укрепили его мышцы, ум стал острее, а глаза зорче. Через год стал одним из лучших скалолазов, лучшим воином горного батальона. Быстрое восхождение к славе привело к человеческому падению.

В юности при первой встрече со своей тетей полюбил ее душой и сердцем. Будучи угловатым и неотесанным юнцом, бегал вслед за ней. Тетя отвечала взаимностью, давая иногда потрогать ее запретные места, ущипнув или погладив по голове, убегала.

Тетин отец отмечал день рождения своей матери. В доме было много гостей. Музыка и песни продолжались до утра, дети были оставлены без присмотра. Устав от необычного веселья и шума в доме, приседали, прячась от взрослых, пошептать об увиденном и услышанном.

Прижав племянника к своей груди, тетя, смеясь, рассказывала, как брат отца обнимал и целовал свою кузину. Потом...

- ... Вы все такие мужчины! Мама говорит, что у всех мужчин в голове только бабские юбки. У тебя тоже!!!

Барон посмотрел в глаза своей тете, потрогал ее груди, запретный плод, приблизился к ней, поцеловал. Рука медленно прошлась под юбкой, достигла нижней части туловища, в его груди загорелся огонек, по телу пробежала дрожь. Тетя прижалась к нему, ее тело напряглось, стало каким-то другим, от нее шел какой-то невидимый огонек, излучающий тепло и ласку. Это божественное наслаждение длилось несколько минут...

Молодая баронесса лежала перед ним, а он стоял на коленях между ее ног. Ему захотелось увидеть то, о чем ежедневно говорят его сверстники. Не успев рассмотреть запретный плод, вспомнил анекдот о прямодействующем солдате. Взяв в руки белую косынку, вытер кровь на своем члене, хотел отдать тете, но она лежала перед ним с закрытыми глазами. Страх за содеянное и любопытство временно сковало его, он вытер кровь, пошел в ванную, прополоскав косынку. Возлюбленная лежала в той же позе. Снова стало жарко, по телу прошла дрожь, член поднялся. Такое радостное ощущение он испытывал впервые. Снова вытер себя и любимую так, как это описывалось в тех книгах, которые давала ему лежавшая перед ним.

Любимая лежала без признаков жизни. “Неужели умерла от взаимной любви?” Снова стало жарко, его сковал страх, хотел убежать в другую комнату. “Это я повинен в ее смерти”, - как и прежде, присев на колени между ее ног, наклонился послушать, как бьется сердце, дышит ли?

Только наклонился, возлюбленная открыла глаза, крепко прижала к себе, попросила:

- Поцелуй покрепче и обними со всей силой, между ног горит огонь, а в душе бушует океан. Сначала ты сбросил камень с моего тела, во второй раз зажег костер в моей груди. Отпусти немного, дай вздохнуть со всей силой. Мне так хорошо, как никогда. Жаль, что огонек между ног мне напоминает о случившемся. А тебе?

Она не видела, как он покраснел, но ощутила дрожь, прошедшую по его телу.

- Говорят, у мужчин после первой любви неприятные ощущения во рту. Это правда?

- Да! Но вовсе не так. Сначала не владеешь собой, в голове словно туман сковал все, все мысли только о нем, о той, что у тебя горит огнем. Потом страх о содеянном, прикрыть его, мысль о том, что ты умерла...

- Я блаженствовала! Мне казалось, что ты и я - это единое, прошли приятные ощущения: радостное ощущение на несколько дней, а мне... Она умолкла, прижавшись к нему.

Любовь и увлечение окончились с окончанием каникул. Его приняли в военную школу, в горный батальон. О своей любви тосковал более года, писал ей письма, но за любимую ответил отец: Фрида уехала жить в Англию!

Их батальон был переброшен в Африку. Война научила думать не о будущем, а о сегодняшнем дне. Во время прелюбодеяний забыл первые влечения, долг перед родителями. Любую свободную минуту тратил на женщин, на водку.

Получив первое ранение, первый крест и отпуск домой, вспомнил о первой детской любви. Где она?

Отец и мать в безразличном тоне, махнув рукой, ответили:

- Живет где-то в Англии, богатая, счастливая, муж владеет рудниками, шахтами.

Семья в полном сборе была только в субботу и воскресенье, в остальные дни Мюнхаузен бродил от нечего делать от родственников к знакомым отца и матери.

Однажды во время безделья зашел к бывшей подруге матери, которая, сильно заболев, была рада любому посетителю. Увидев Мюнхаузена, пригласила присесть около нее, держа на коленях домашний альбом.

- Садись, сынок! Рада тебя видеть. Слышала, что ты стал красивым и сильным. В вашем роду все мужчины бойкие, красивые. Хочешь посмотреть своих предков? Я в молодости любила твоего отца. Ссора наших родителей не дала нам возможность пожениться.

Баронесса улыбнулась, в глазах появился огонек.

- Помнишь? - открыв альбом, показала фото...

- Где Сюзанна?

- Замужем! - На глазах говорившей появились слезы. - Сюзанна была похожа на старшую сестру Мюнхаузена.

Ему хотелось получше рассмотреть фотографию, не сестра ли это, и сказать, как они похожи друг на друга. Но баронесса, перевернув лист альбома, взяла в руки фотографию с очень красивой дамой.

- Кто она?

- Это самая богатая женщина, жившая несколько лет тому назад. Вы часто бывали у них дома. Во время каникул предпоследнего учебного года она испытала первое женское счастье, родила близнецов, не сказав от кого. Близнецов удочерила бездетная тетя, а ее отправили учиться подальше от дома. Ты ее знаешь! Посмотри внимательно, вот ее тетя с дядей и их усыновленные близнецы - мальчик и девочка.

Слова баронессы Мюнхаузен пропустил мимо ушей, только сказал:

- Рад буду встретить такую, она божественна.

- Ее рот, губы, улыбка не напоминают кого-то из твоих давних знакомых?

- Нет! Военная школа, служба, война в Африке, вот перечень моих знакомых за последние десять лет.

- Да, она твоя ровесница, у нее есть дети от законного мужа, а своих первенцев она даже не видела. Ей сказали, что ребенок умер.

Мюнхаузен был в зените славы, получив второй крест, зашел в дом баронессы. Она была плоха, многих не узнавала, путала имена, фамилии. Открывая альбом, рассказывала такие вещи, от которых краснело не только лицо, но и уши у слушавших. Крестник был в хорошем настроении, присел около дремавшей на кровати.

- Садись, “ходячий скелет”, - открывая глаза, проговорила крестная. - Мне недолго осталось мучиться на этом свете, красота моя угасла вместе с моей женственностью, а сладость в жизни потеряла за время болезни. Спасибо, что зашел повидать, думала, не доживу до того дня, чтобы вспомнить вместе с тобой твою первую любовь.

- Это было так давно, что я забыл даже лица и имена.

- Я хочу поговорить не о тех, кто был у тебя ночными мотыльками, а о той девочке, которая сгорела в пылу вашей первой любви. Извини, что не отправила раньше тебе пакет, но сегодня еще не поздно это сделать.

Сними с моей шеи ключик, он золотой, на нем три фото. Узнаешь свою первую любовь? Ты уже не молод, взрослый мужчина, с которым можно говорить о прожитой молодости.

Плохо любил, коль не узнаешь! Вспомнишь! Открой этим ключиком шкатулку. Прочитай письма, посмотри на фото, там вся твоя молодость. Помоги им, кого ты сотворил, пока не прогулял последние гроши.

В шкатулке лежали письма его молодости к своей матери и невесте его и ее фото. Самым последним фото вынул фото букет, на котором был он, его первая любовь и те двое, о существовании которых они не знали. Ему стало плохо, на теле выступил холодный пот. Присев на стул, закрыл глаза. За несколько секунд он вспомнил всю беспечную жизнь. На любовные игры потратив всю жизнь, не думал о будущем.

Перед ним лежала умиравшая женщина, чьим трудом было возвращено его прошлое.

- Не сон ли это? - Мюнхаузен открыл глаза, перед ним в той же позе лежала баронесса, на ее животе стояла шкатулка, а в руке был букет с фото.

- Ты был у нее?

- Да!

- Как она встретила, какая у нее была реакция на твое появление?

- У нее были мутные глаза, а душа плакала. Только после прочитанного и увиденного в этой шкатулке я понял ее состояние. Будучи у нее, я не смог понять ее молчания. Клянусь вам, что сегодня я передам все то, что у меня есть, своим детям. Через час-два я буду у них дома.

- Подумай хорошенько, что ты можешь им сказать, не ранив их душу. У приемных отца и матери появились хоть и поздно, но свои дети. Их дети появились через столько лет, сколько было тебе, когда ты овладел их матерью, а второго сотворили через столько лет, сколько твоим детям.

Крестник не слушал свою крестную мать, он думал свою думу. Она умолкла, положив ему на колени шкатулку.

- Здесь, под двойным дном шкатулки, лежат драгоценности твоей бабушки. Перед смертью она завещала передать их твоим крошкам. У тебя уже есть внуки, их нужно поставить на ноги. Подумай, как это сделать!

Поманив крестника пальцем к себе, перекрестив, она уснула.

Внуки сына и дочери учились в одной школе. В одном ранце носили книги, тетради. Несколько дней подряд дедушка провожал на второй стороне улицы внучат. Иногда подходил близко, хотел заговорить, в душе загорался огонек, в горле появлялся комок, который не давал дышать... Останавливался возле скамейки, ложил купленные сладости, кашлял, прикрывая рот.

Трое птенцов заметили здорового, крепкого незнакомца, который уже несколько дней встречался им по дороге.

- Дяденька, вам плохо?

Дедушка не обиделся за их вопрос, только невнятно ответил:

- Мне очень хорошо! - Наклонился над скамейкой и неловко сел, словно упал.

Внучата заметили его неловкое движение, подошли поближе.

- Успокойтесь! Это самые лучшие сладости нашего города. Командуй своими братьями, ведь ты самая старшая!

- Откуда вы знаете, что я старшая?

- Сорока на хвосте принесла! Она еще сказала, что тебя зовут как твою маму, а мальчика назвали по имени отца.

- Это нетрудно догадаться, в нашем классе большинство носят имена мам и пап, бабушек и дедушек.

- А как вас зовут?

- Дедушка!

- Для дедушки вы очень молоды, у нас в классе есть папы постарше вас.

Съев сладости, вытерев салфеткой, лежавшей в пакете, руки, дети громко сказали: “Спасибо!” Высоко подняв руки, помахав, быстро побежали домой.

Они не вошли в дом, а вбежали, словно вихрь.

- Сегодня нас дедушка угощал лучшими сладостями нашего города, дал денег на мороженое.

Дочка разжала кулак и на ладони мать увидела деньги.

- Вы давно знакомы с дедушкой?

- С того дня, как умерла баронесса!

Нащупав спинку стула, мать закрыла глаза, села.

- Ты, мама, села на стул так, как на скамейку садился дедушка, он только не закрывал руками лицо, а поднял пакет и дал нам сладости. Назвался дедушкой, но он очень молод, наверно богат, если незнакомым дает деньги на мороженое и угощает сладостями. Мы есть не хотим, разреши нам поиграть дома во дворе.

Мая, положив деньги за пазуху, посмотрела вдогонку на детей, потом на стоявшего рядом мужа.

- Попроси сестру, пусть доварит ужин, а я схожу к брату. На оставшиеся в шкатулке деньги купите хлеба, больше ничего. Это последние деньги в доме.

- А деньги незнакомца?

- Об этих деньгах я поговорю с братом. Это не деньги, это целое состояние! Только ненормальный может выбросить такие деньги.

- Люди находят целый клад, и то его пускают в ход, а ты недовольна, что детям подвалило маленькое счастье.

- Я согласна с тобою, понимаю горечь твоих обид, но разделю детскую радость с тобой тогда, когда поговорю с братом.

- Нужно промолчать и наши денежки! Тты ссу...!

Муж прорычал только первое слово и сразу же умолк. Он вспомнил, как ласково жена обходилась с его отцом и матерью, когда родные дети отказались от них. Тайком от него, от себя и детей носила им еду.

- Прости, Мая, но я хочу задать вопрос, вопрос всей твоей жизни: ты детдомовская, но твоя родословная высокого полета? Ты что-нибудь знаешь о своих родителях? Может быть, боишься нового ветра?

- Молчание тоже ответ, - проговорила жена и ушла к брату.

Брат Иоганн сидел за столом, читал и писал. Услышав голос сестры, вышел ей навстречу. Мая поцеловала сноху и племянника, подошла к шедшему к ней брату. Обняв, поцеловав брата, громко, навзрыд заплакала. Посадив на скамейку плачущую, стал ждать пока успокоится.

Наплакавшись и успокоившись, сестра улыбнулась.

- Сегодняшний подарок нам напомнил о нашем прошлом. Кто-то знает, кто мы с тобой! Вспомни детдом, как нас дразнили “обедневшие барсучата”. А старая фрау Битнер часто повторяла после дразнилок: все перемелется, дед похмелится, а бабушка авось спохватится. Она так говорила, когда именно нас барсучатами звали. ...Сама ходит в шелках и драгоценностях, а о существовавших детях не знает.

- Значит, у нас есть с тобой настоящие родители. Они живут рядом. Тот, кто дал эти деньги, наверняка знает, кто мы. Он назвался дедом... Значит, это наш отец, а может дядя... Все говорят, что он недавно, всего неделю, как появился здесь!

- Пошли, поищем его!

- У меня нет времени шататься, искать то, чего не терял.

- Разве тебе мысль не приходила в голову, что нас могли потерять, украсть?

- Извини, сестренка! Я учусь в юридическом, все то, что я знаю о нас с тобой, рассказал своим преподавателям. Следов родителей не нашел! Нам даже колечко или цепочку не подбросили в детдом.

- Поехали к фрау Битнер, может, она скажет нам правду.

- Те, кто нас вынянчил, имеют своих детей... Мы ничейные!

-У котят есть мать и отец! Есть родословная.

- Мы богатого роду, сестра, но нас выкрали, прямо из гнездышка, и подложили другой курице. Яичко было и его нет.

- Пусть курица-воровка не скажет, но след всегда остается.

- След остается! Это верно. Но след замели, а тому, кто это сделал, заплатили хорошую сумму. Нам уже четверть века, а нашим родителям - уже полста.

- Ты однажды буркнул это, нашим мамочке и папочке скоро будет сорок.

- Еще год и им будет сорок!

- Говори, кто тебе сказал?

- Не знаю этого человека, меня тогда это не волновало!

- Вспоминай! Этот человек, назвавшийся дедушкой, действительно молод, даже дочь моя ему об этом сказала.

- Получила деньги, забудь обо всем, трать по своему усмотрению.

- Они наши, а не мои!

- Какая разница! Не потратишь ты, сестренка, их потратит моя жена.

- Деньги для того и существуют, чтобы их тратили. Какой приход, такой и расход.

- Я думала ты мой брат!

- Наша мать англичанка, живет в Англии. Больше ничего не знаю!

- Мая, твой брат, а мой муж знает больше, он мне об этом говорил. Просил об этом молчать, много белых пятен в вашем появлении на свет. А о фрау Битнер он ничего не знает, о существовании этой фрау я узнала от тебя. Вам нечего ехать на край города, она сегодня убирает в доме господина Кельн. Через полчаса она окончит работу. Идите с Богом! Найдите тех, кто вас потерял, - смахнув с лица набежавшую слезу, проговорила жена.

Госпожа фрау Битнер была не по годам молчалива. У многих ее подруг волосы поседели, лицо изрезано морщинами. Вынянчив детей, внуков, похоронив родителей, осталась ходить в их доме. Привыкшая без дела не сидеть, не судачить, стала, как и в молодости, ходить по богатым домам, убирать, нянчить детей. Физически уставала, но душевно была неугомонна. От нее при разговоре исходил какой-то ободряющий огонек. Любую скуку, горечь, неудачу, неуверенность в себе, неверие в людей она превращала в веру, в правоту, в будущую счастливую жизнь.

- Вам плохо? Улыбнитесь людям и вы увидите десятки улыбок. Поздороваетесь с незнакомцем - он тем же тоном, еще более задорно ответит вам. Ищите свою любовь, радость и вы найдете ее. Не падайте духом! Падать легко, но подниматься трудно. Держитесь покрепче, шагайте уверенней, думайте о радости, о светлом завтрашнем дне.

Знайте, что не всегда светит солнце, когда-то подует ветер, пойдет дождь. Вы должны быть готовы ко всему.

У госпожи Битнер сегодня был тяжелый день. У хозяйки дома заболел малыш, прорезывались зубки, целую ночь в доме не спали. Старшенькие без присмотра съели больше положенного сладостей, много чего другого и запоносили. Пришлось нести двойную нагрузку, делать генеральную уборку квартиры и менять малышей. К концу рабочего дня прорезались зубки у младенца, старшенькие, попив травки, перестали поносить, мешали в уборке. Но это не все, хозяин дома с хозяйкой так уснули, что детский визг их не разбудил. Тогда дети бегали вслед за госпожой Битнер.

В воскресенье после утренней молитвы она собиралась пойти проведать своих повзрослевших внучат. Младшая, оканчивавшая художественную школу, была во всем похожа на свою бабушку. Она редко была молчалива. Если не было поблизости собеседника, пела, танцевала. Когда в прошлую неделю рисовала портрет бабушки, без устали пела, корчила бабушке гримасы.

- Я тебя, бабуля, нарисую такой, какая ты была в семнадцать лет.

- Не девчонка, а маленькая шкодница, шутница с большой фантазией.

Бабушка сидела позировала, не обращая внимания на выходки внучки. Но петь она умела хорошо, стоило внучке запеть, она ей подпевала.

Не портрет, а целая дюжина была положена перед бабушкой. Не забыла и о портрете, когда ей было семнадцать. Бабка, забыв сама какая она была в молодости, с восторгом рассматривала рисунки внучки.

Накупив на заработанные деньги подарки внучкам, госпожа Битнер присела в парке на своей любимой скамейке в полутемном уголке парка, куда редко проникает свет, но часто забегает молодежь спрятаться от назойливых глаз старших или уединиться от окружающего мира. Здесь она часто сидела со своей подругой детства. Подруга ушла в мир иной, остались одни только воспоминания.

Здесь, в этом же парке, много лет тому назад сидел на этой скамейке мужчина, которого она желала и любила. Но он этого не знал, он был очарован своей сверстницей, красавицей из богатого рода. Они учились, а она, как все ее сверстницы, промышляла за куском хлеба.

Они любили сидеть на ее любимом месте и он приносил госпоже Битнер пару цветков, кулек сладостей, говорил:

- Когда придет твоя сварливая подруга, прогуляйся с ней, а я посижу со своей.

Его сверстники дразнили “ходячим скелетом” только в своем кругу, боясь его гнева. Он не был сумасбродом, хулиганом, драчуном, но обладал каким-то неестественным даром. Если его довести до бешенства, лучше не попадайся ему в руки. Так хватал обидчика за руки, что тот, словно младенец, мгновенно становился перед ним на колени, прося о помощи и пощаде.

Его боялись уличные хулиганы, а девочки, словно мухи, липли к нему. Но он был однолюб, не признавал никого из своих прилипал. Когда подрос, появилась новая кличка “Мюнхаузен”. Стал худым, высоким, жилистым, с крепкими мышцами рук и ног. С ним боялись играть в футбол. Вратарь от удара его мяча залетал в ворота вместе с мячом, а вслед бежали мальчишки посмотреть, жив ли он.

Она была красивая, это она знала. Скольких парней заманивала в этот ангельский уголок, а его не смогла. Однажды, когда прошел слух о том, что в их доме что-то произошло, дамочка исчезла, а он целый год приходил, садился на скамеечке, читал книги, мечтал. Решила попытать счастье...

- Разрешите!

- Что, своих не узнаешь? Значит, богатым буду.

- Узнаю! Вы здесь сидели со своей красивой дамой.

- Это моя тетя, она оставила меня и уехала в Англию.

- Тетя? А я думала, подруга.

- Подруги бывают только у девочек, у мальчиков их нет.

- Подруга жизни!

- Нас разлучили, они не хотели, чтобы мы встречались, мы ровесники, родились в один год и месяц.

Я потерял надежду, огонек!

- Но ты так красив, умен, твое еще впереди. Ты богат, а с богатством люди быстрее приобретают счастье.

Подружка нашла себе кавалера и другой уголок. Она приходила одна, наблюдала, как он много читал, зубрил.

Однажды спросил:

- Как тебя зовут и чем занимаешься?

Покраснев, ответила:

- Нянчу детей, мою полы.

- Читать, писать умеешь? Хочешь научу?

- Мне некогда учиться, нужно зарабатывать на хлеб.

- Если занята, чего ходишь сюда?

- У каждого есть своя мечта.

- Расскажи мне о своей мечте.

Покраснев, ответила:

- В детстве хотела научиться читать, писать, а сейчас... - Ее лицо стало красным. Заморгав глазами, хотела убежать.

- У меня еще месяц впереди, от нечего делать научу читать и писать. Если будешь послушной ученицей, платить буду за учебу столько, сколько ты зарабатываешь за мытье полов, за маленьких детишек.

Был сам мальчишка, но разговаривал как взрослый. Взяв за кончик пояса, подтянул поближе, бесцеремонно полез в карман. Денег не оказалось.

- А там? - показал повыше, где был спрятан маленький узелок.

Вынув из-за пазухи носовой платочек, показала деньги, заработанные за неделю.

- Плачу наперед! - Положил сверху свои деньги. - За прилежание и отличные баллы получишь вознаграждение. Иди! Завтра жду в это время!

У нее горело не только лицо, но и все тело, не шла домой, а летела. За домашней работой, сном и мытьем полов забыла об обещанном. Вспомнила только тогда, когда после работы зашла по привычке в свой любимый уголок. Он сидел на скамейке, читал, не замечая, а может не обращая внимания на неловкость ее движений, девичье волнение. Возле него лежала сумка, с которой женщины ходят на работу, в магазин.

- Значит, он не один. - Никого не увидев, посмотрев вокруг, словно бабочка, выпорхнула из-за куста.

- Ты осторожна! Кого высматривала, если не секрет?

- Хозяйку сумки!

- Она здесь!

Не увидев никого, спросила:

- Здесь нет никого, ни на земле, ни на дереве. И в воздухе не порхают бабочки, только мы одни! Выходит...

- Да! Да! Выходит, сумочка твоя.

- Моя? - переспросила, покраснев.

- В ней твои книги, тетради. Все то, что нужно школьнику.

- Меня засмеют, если увидят с букварем в руках.

- Хочешь быть грамотной, научиться писать, читать, нужно научиться не бояться дурного смеха. На смех отвечают смехом!

Неоперившийся птенец был хорошим учителем, а она ученицей. Два года тому назад хозяйская дочь пыталась научить ее читать и писать. Но она была надменная, злая и сварливая, не учила, а мучила. Это была не учеба, а мучение, но она прошла букварь, научилась читать по слогам отдельные слова. Ее учительские капризы длились не долго, вместо обучения письму стала учить петь и играть.

- Познакомимся. Георг!

- Роза!

- У тебя красивое имя. Девочки, носящее такое имя, всегда хороши собой, прилежны в учебе, хорошо поют.

Открыв букварь, стал спрашивать буквы, складывать слова. Предложил написать несколько букв, свое имя.

- Не порти руки, выводи ровно палочки, чуть наклоняй буквы...

Свою ученицу не ругал, а ласково называл по заглавной букве слова. Была уточкой, иголочкой, зверенышем, бабой-ягой. Старательно выводя одну за другой буквы, она часто сопела, словно первоклассник. Георг вынимал, как взрослый мужчина, из кармана носовой платок, поднимал ее голову за подбородок, вытирал лицо.

Роза, смеясь, подвигалась к Георгу поближе, расправляла плечи, давая ему большой обзор видеть все в ней, но на ее игры он отвечал только одним словом:

- Будь прилежнее, не спеши, оставь куриные лапки, ровнее округляй головку гуся.

Подружка, увидев однажды ее с Георгом, осмеяла ее:

- Нашла себе кавалера, “неоперившегося птенца”. Что, нет лучше парней или ты дуреха?

Роза хотела ответить грубостью на грубость, но вовремя вспомнила слова Георга: “Нужно научиться не бояться дурного слова. Смех убивает глупость!”.

Чуть улыбнувшись, Роза ответила:

- Иди своей дорогой, моя любимая подруга, а я еще со своим птенцом почитаю!

От улыбки и сказанных слов подружка скривилась, словно в рот положила что-то кислое. А Роза, сев поближе к Георгу, чмокнув в лобик своего птенца, еще улыбнулась, громко рассмеялась.

Однажды, заигравшись с Георгом, поздно пришла домой. Мать с порога начала охаживать дочь скрученным полотенцем. Все дома засмеялись, а вслед за ними и Роза. Мать перестала хлестать по заднице дочь, с изумлением смотрела на смеющихся. Дочь не плакала, а смеялась вместе с ними. В доме стало тихо, все перестали смеяться, только смеялась потерпевшая.

- Почему смеешься? - спросила мать в гневе. - Где шлялась? Уже все дома, а тебя все нет.

- Где были все? На улице. Все веселились, смеялись, шутили, а я училась читать, писать. Посмотрите! Мы сегодня окончили “Читанку” и я могу свободно читать сказки.

Роза медленно, но выразительно прочитала сказку “Гадкий утенок”. В комнате стало тихо, был слышен только голос читавшей. Дочка читала, а мать плакала.

- Мне говорили, что ты со своим в лапоточки играешь в саду, а ты и вправду стала грамотной. Зачем тебе все это? Выйдешь замуж, нарожаешь детей, некогда будет читать.

- Сначала окончу курсы медсестер, потом выйду замуж.

- Для учебы нужны деньги, а где их взять?

- Окончу школу, будут деньги!

- Это все мечты, дочка, ты и в школу никогда не ходила. Для этого нужен документ.

- Мой Георг сказал, что для того, чтобы поступить на курсы медсестер, необязательно учиться в школе. Можно знания добыть самообразованием и сдать экзамены заочно.

- Придумали такое слово: самообразование. Это что выходит, дочка, можно дома учиться, а потом пойти в школу и все сразу сдать? И где есть такая школа? Сколько будет стоить твое самообразование?

По рабочей специальности обучение бесплатное, за счет государства, а если хочешь быть хорошим специалистом, плати и учись. Одаренных детей принимают без экзаменов и обучают их за счет государства.

- Ты считаешь себя, дочка, одаренной?

- Поздней ягодкой, мама! В моем возрасте не учатся, а рожают детей.

- Лучше выходи замуж и не позорь родителей своим поведением. Где это видано, чтобы девушка юнцу показывала себя. Постыдилась бы братьев!

Прошел год. Роза перестала бегать на вечеринки, сидела за книгами, заставила всех в доме учиться читать и писать. Было жаркое июньское воскресенье, Роза рано встала, помыла полы, стала стряпать.

Отец с удивлением смотрел на изменения в поведении дочери.

- Что, Розочка, за праздник сегодня у нас? Так вкусно пахнет.

- Возвратитесь с утренней молитвы, скажу, быть дома всем, нигде не задерживаться.

Семья возвратилась домой. Везде было убрано. Цветы, дорожки политы водой. Во дворе в беседке был накрыт стол.

Все с удивлением и аппетитом смотрели на богато накрытый стол.

- А где жених, дочка?

- Какой жених?

Отец показал на стол, Роза засмеялась.

- Можете поздравить меня, папа и мама, я закончила школу и еду учиться. Буду медсестрой!

- Это хорошо, дочка, но где я возьму деньги, чтобы ты могла учиться? Сколько у нас долгов! А тут еще плати за учебу, жилье, пищу... Ты девушка, тебе нужно хорошо одеваться.

- Буду учиться и работать!

Богатая госпожа боялась за содеянное, за свой грех. Два раза в неделю приглашала Розу убирать в доме. Это было давно, в то время, когда впервые встретила Георга с Фридой. Разлучила их любовь. Они оба, неоперенные птенцы, не знали, что делали. Зато тетя Георга хорошо все просчитала, не имея детей, выждав время, когда Фрида округлилась, забрала к себе в дом, а слух пустила, что Фрида уехала в Англию.

Роза шла домой поздно, напевая песню, ее карманы были пусты. За целый день не заработать ни гроша... Правда, заработанные были, но многие обещали оплатить завтра... Сегодня она не зашла посидеть на свою любимую скамейку. Ее здесь знали многие, ждала, что кто-то позовет.

Возле богатого дома она словно мальчишка сплюнула через плечо. Хорош тот дом, в котором можно заработать, плохой богатый дом, от которого гонят. В этот дом ее не впускали, а прогоняли.

Услышав, что красивая госпожа зовет ее к себе в дом, она удивилась.

- Ты свободна, девочка?

- Да, госпожа! Я к вашим услугам.

Работы было много, особенно было грязно на кухне. Начала с уборки шкафов. Госпожа, поставив стул за порогом, села, стала наблюдать.

- Вам что, госпожа, нечего делать? Начну скоблить посуду, выносить за двери то, что мешает в уборке, вы только мешать будете. Не бойтесь, не украду. У моего папы лозунг: один раз украл, второй раз даже к двери не подпустят!

Работала напевая, за песней и работой время прошло быстро. Осталось полы помыть, почистить посуду. Хозяйка позвала молодого парня, не по годам полного, который забрал посуду.

- Это его работа!

Роза кивнула головой госпоже, а слуга, подавая последнюю кастрюлю, сказала: чтобы блестели, а не то... Подняла с пола половую тряпку...

- Ты хотя бы юбку опустила перед парнем, весь стыд спереди видно!

- У богатых стыд закрывают деньги, у беднячек - их красота, - ответила Роза, продолжая мыть полы.

Госпожа, услышав ответ девчонки, только улыбнулась: кусачая девка, но трудолюбивая и справедливая. Пошла посмотреть, как поваренок чистит посуду.

В обязанность Розы или в их договор входила только уборка кухни. Но, помыв полы на кухне, вымыла в коридоре и на веранде. Подмела пол во дворе, где скоблил сковороду толстяк.

Не опуская подола юбки, подошла к горе посуды, начала скоблить, мыть, продолжая петь. Когда все засверкало и стало по своим местам, песня смолкла.

- Ты всегда так работаешь, с огоньком и песней?

- Сегодня у меня удачный вечер, я заработала на еду и лекарство.

- Приходи к нам раз в неделю, вот как сегодня, и непременно с песней. Вот тебе за работу, за веселые песни.

Увидев в руках госпожи кулек с разными вещами, сказала:

- Мне нужны деньги, я должна принести домой лекарство.

- Деньги дам, когда помоешься, закроешь свой стыд и вымоешь ванну.

- Спасибо, госпожа, ванну я вымою сию минуту, перед купанием и после.

Все было давнее, залежавшееся, когда-то несколько раз побывавшее на теле госпожи. Из ванны Роза вышла к хозяйке с кульком в руках. Подождала, когда тело и волосы подсохнут, начала одеваться, расчесываться. Ей показалось, что из-за дверей слышен голос Фриды, девушки Георга, потому что последние месяцы пустовала скамейка в парке. Хотела подойти к двери, полюбопытствовать, но вовремя вспомнила слова отца: не будь любопытна, любопытство не порок, но и к добру не приведет.

Подойдя к зеркалу, зачесав волосы, снова в полголоса запела. Сбоку зашевелилась занавеска и оттуда вышла хозяйка дома.

- Теперь ты похожа на принцессу. Не успеешь выйти на улицу, как парни словно бабочки на свет фонаря слетятся.

- Им, кобелям, только покажи бабскую юбку, они тут как тут.

- В такой одежде не стыдно и пройтись, а то моду нынешняя молодежь взяла, ходить без штанов.

- Дорогая госпожа, это не мода, это бедность. На работе никто под юбку не полезет, тем более что нижнее белье прошивают узелком. Вечером надевала штаны, еще халоши веревкой завязывала.

Хозяин, стоящий сзади жены, засмеялся. Смеялись они долго, только потом хозяин спросил:

- А зачем веревкой?

- Чтобы такие кобели, как вы, в гнездышко руку не всунули.

Хозяйка рассердилась, хотела выгнать нахалку, эту дурно воспитанную девчонку. Обняв жену, поцеловав ручку, успокоил супругу:

- Она не глупая и не дурно воспитанная, просто красивая девушка, живет в таком окружении в доме, где нужно уметь постоять, защитить себя.

- Сколько вас живет в доме?

- Мы, брат отца со своей сестрой, сестры матери, они имеют сколько детей, сколько моя мать. Пальцев на руках и ногах не хватает сосчитать.

От ответа Розы хозяйка снова рассмеялась. Подошла к шкафчику, взяла на полке ожерелье:

- Носи! Это за твое милое сердце. Приходи!

На улице горели фонари, лампочки. Аптекари закрывали ставни окон. Она вспомнила о лекарстве, когда услышала, как аптекарь закрывал ставни окон.

- Господин аптекарь! Подождите минутку, дайте мне лекарство.

- Роза, ты что, маленькой госпожой стала? Забыла “здравствуйте” сказать, чуть улыбнуться, поклониться старичку.

- Господин аптекарь, сегодня я столько поклонов сделала, что вам их и за год не сосчитать.

- Мне сказали, что ты была сегодня в доме баронессы. Не отвечай, твоя внешность об этом говорит. Вчера баронесса рассчитала свою прислугу. Одни говорят, что дом продает, переезжает в Англию, другие - в новый дом переезжает.

- Дом баронессы - что одежда на мне.

- Ты хочешь сказать, что в доме баронессы моль завелась?

- Это вы так говорите! А мое мнение: баронесса хочет обновиться.

Из магазина мясника вышли покупатели. Роза, протянув руку, попросила милостыню:

- Хотите спою?

Молодая пара, знавшая Розу и ее семью, остановилась, громко сказали:

- Заплатим, пой!

Отдав свой узелок аптекарю, Роза запела. Подошедшие уличные музыканты заиграли. Вокруг собралась толпа. В нарядном платье, с богатым ожерельем на шее, она выглядела словно русалка. Аптекарь, сняв свою шляпу, прошел по кругу.

- Роза, может хватит, молодым пора идти, да и тебе нужно забрать у меня лекарство и идти домой, лечить больных.

- У меня целая дюжина больных: от молокососа до старушки бабули. Песня жить помогает. Вот я и пою.

- Возьми, Роза. Музыкантов одарим, пора и тебе отдыхать.

Три дня спустя Роза, окончив свой рабочий день, зашла отдохнуть на свою скамеечку. На ней сидела ее подруга со своим кавалером. Увидев Розу, они ушли, но вместо подруги появился толстяк.

- Пошли, тебя зовет госпожа!

Роза вошла в дом, толстяк закрыл за ней дверь. Ей показалось, что за стеклянной дверью стояла Фрида с большим животом. Этого не может быть, она же в Англии!

Кроме нее и хозяйки, никого в доме не было. Хозяйка что-то сказала и ушла, показав на диван.

Роза услышала крик, потом плач ребенка. Несколько минут - и все повторилось. Хозяйка вышла с корзиной, которую взял у нее толстяк, а перед Розой положила кучу белья.

- Мы вернемся через час-два, до прихода убери в доме, постирай.

Роза убрала в доме, постирала, обошла с любопытством весь дом, он был пуст.

Но однажды ей показалось, что кто-то прошелся по дому. За перегородкой слышны были шаги. Снова стало тихо. Церковный колокол известил полночь. Так поздно она никогда не возвращалась домой! Что скажет отец?

К дому подъехала машина, хозяин дома поблагодарил Розу за работу по дому.

- Не волнуйся, тебя отвезут!

На скамейке сидел Георг, а ее подруга со своим новым кавалером стояла перед ним, смеялась. Увидев подругу, помахав рукой, ушла с новым кавалером, оставив их вдвоем.

Желторотик улыбался, рассказывал разные приключения, но сам был грустным. Роза желала его, но он был любим и по годам для нее молод. Детская горячность прошла, осталась только мужская удаль.

Прошли дни, месяцы. Изучив букварь, прочитав “Читанку”, давал ей сказки. Ему нравилось командовать, а в нее вселился какой-то чертик, она не противилась ему ни в чем.

Он уехал надолго. Только несколько лет спустя снова появился на скамейке. Дом Розы опустел: все родственники, устроившись на работу, покидали их дом один за другим. Роза, накопив денег, отремонтировала дом, помогла сестрам и братьям стать на ноги.

Ее изредка приглашали в дом госпожи. Госпожа теперь не кричала. Она со своей новой служанкой убаюкивала близнецов. Однажды она, убирая в кабинете хозяина дома, услышала разговор хозяина с врачом.

- Ваша жена здорова и может вам родить своих детей. Таких случаев, как у вас, бывает много. Потерпите! Она родит вам!

- Куда я дену этих?

В кабинете стало тихо... Роза отошла в сторону, занялась своей работой.

Окончив медицинскую школу, возвратилась домой. Подруга вышла замуж, родила, перестала заходить в их тихий уголок. Роза изредка приходила посидеть, помечтать. Вдруг она услышала голос Георга, шедшего ей навстречу.

Увидев Розу, остановился:

- Я ежедневно прихожу на нашу скамейку... Она пуста. Если не секрет, где вы пропадали?

- Окончила школу, стала медсестрой, как вы того желали. Работаю!

Незнакомка ушла, они остались одни. Ее возлюбленный вырос, возмужал, на его груди красовался крест. Они, сделав круг по парку, уединились.

Он узнал ее! Не оставил одну. Домой вернулась поздно, уставшая, с одной мыслью: он один-единственный. Любовь их длилась недолго. Десять дней спустя вместо него на скамейке сидела небольшая девочка, она держала в руке букет цветов...

Георг известил в своем письме, что он уезжает в Африку. Год тому назад брат Розы был отправлен туда и исчез, пропал без вести. Через неделю получила письмо от его товарища, что Георг спас ее брата, ушел на передовую. Благодаря ему и тем, кто там был, он вернулся домой.

Роза почувствовала, что становится матерью. Два месяца спустя дала согласие любившему ее мужчине выйти за него замуж.

Георг жил одним днем. То, что ему досталось от родителей прогулял в молодости, что нажил во время военных походов, раздал обедневшим родственникам. В 1933 году с приходом к власти Адольфа Гитлера его звезда снова засияла. Его батальон прошествовал в честь фюрера по улицам Берлина. Батальон, прошедший испытания в Африке и Азии, оказался одним из лучших. Под его руководством были одни кадровые офицеры, которые, оставив батальон, стали готовить молодые кадры.

В Альпах проводилось соревнование скалолазов. Это не горный альпинизм, это спорт высшего класса. Солдат в любой ситуации должен уметь выкарабкаться, подняться, преодолеть рубеж, преграждающий путь. Старый солдат, покрытый сединой, вместе с неоперившимся птенцом стал покорять недоступные вершины. Победитель был не тот, кто быстрее достиг вершины, а тот, кто первый взошел со своей группой без потерь.

Одному было легче, а вот поднять массу желторотиков и выиграть, занять первое место в соревновании... Это победа не только его скалолазов, а победа школы, которую чуть позже назвали “школой альпинизма”.

Не только достичь высоты, а одержать победу над противником, державшим неприступный рубеж. Над огромным высоким утесом сидели орлы, обогревая свое потомство. Малые желторотики дорого ценились любителями орлиной охоты.

Солдаты от усталости засыпали мгновенно, а старые скалолазы вместе с Георгом, своим командиром, уходили на орлиную охоту. Чем больше птенцов доставали из гнезд, тем больше было заказов.

У кухни стояли клетки с молодыми неоперившимися птенцами, за которыми ухаживал старшина, и он часто говорил своему командиру:

- Пора и вам заиметь пару ручных орлов. Они лучше защитят ваше жилище от чужака, чем хорошая собака.

- Можно, старшина, научить орла охотиться на коз, овец, на скалолазов, поднимавшихся в горы.

Со времени получения положительного ответа, командир вместе со своим старшиной тренировали орлов нападать на животных и человека. Впервые охотников-орлов он увидел у своей тети, которая, потеряв на войне семью, уединилась в горах. Ее мир был небольшой: маленькая ферма, несколько огромных кошек и хищные птицы.

Любовь их вспыхнула снова, но она была уже старческая. Многие ему говорили:

- Зачем тебе дряхлое корыто, которое вот-вот рассыплется, возьми молодуху, она принесет тебе цыплят.

Однажды, поднявшись рано утром, хотел уйти навсегда. Собрал вещи в вещмешок, услышал шум во дворе. Его любимая Фрида выпускала из клетки орла-великана. Он высоко взмывал в небо, долго стоял чуть видневшейся точкой.

Фрида смотрела в бинокль на окружающие горы, потом взяла подзорную трубу, стала смотреть в одну точку. То, что он принял за шум, был небольшой горный обвал. Спутники, переходившие небольшой перевал, увидели, как на них движется масса камней. Горное ущелье было неширокое, но перепрыгнуть человек его не мог. Еще несколько секунд - и люди будут погребены под каменным покрывалом.

В трубу Фрида увидела, как женщина, видя надвигающуюся массу камней, подбежала к краю ущелья, перекинула ребенка на другую сторону. Орел упал вниз, подхватил узелок и принес его к ногам хозяйки.

Развернув узелок, Фрида заплакала. В нем лежал мальчик и все то богатство, чем владела его мать перед смертью.

Она целовала малыша, приговаривая:

- Милый мой Георг, когда-то я родила такого, как этот, ребенка, но не знаю, где он. Только верю, что он жив.

Услышав от тетки, что Фрида после их детской любви родила и что тетя сыграла с нею горькую шутку, решил вернуться в дом, заняться поиском истины. Но он пока не знал, с чего начать. Знал одно: смеялись над ним его товарищи, что он остался бобылем с кучей детей на стороне, словно кукушка. Он сеял семя, но плода своего труда не видел. Жизнь провел маковую, жил одним днем, не думая о будущем.

В отличие от него Фрида прожила счастливую жизнь, были взлеты и падения. Их соединили родители, брак был удачным. Он был богат и старше жены на десять лет. Заботился о жене, детях. До женитьбы отгулял свое, выпил свою норму, окунулся в дело отца, стал первым помощником. Уходил на работу рано утром, возвращался поздно вечером. В воскресенье, после утренней молитвы, ходили в гости к его и ее родителям. Родители ставили зятя всем детям в пример, говорили только о его трудолюбии, вежливости, умении вести себя в обществе. Вечером все шли в театр.

Фрида словно тень шла по следам мужа. Ее красота, умение разговаривать, вовремя улыбнуться, быть удивленной, скрывали недостатки мужа. Воссоединились вместе две человеческие ценности, богатство с человеколюбием и душевной простотой, называемые в народе голубиной парой.

Прошли годы. Первая любовь забылась, вместо нее в душу, сердце вошла обычная семейная цель: нарожать кучу детей, воспитать и поставить их на ноги. Ее целью было воспитание: то, что получила в немецких и английских женских школах, передала не только девочкам, но и мальчикам.

Ее отец воспитывал в спартанском духе, этот дух она держала в себе и прививала своим детям. Дети были озорные, шустрые. Выросли, завели свои семьи. Все было хорошо, но война изменила все, она забрала тех, кому она посвятила свою жизнь.

Муж ушел на войну, вслед за ним мальчики. О войне она ничего не знала, они вместе с сестрой были в имении мужа. Неделю спустя ее известили, что русские самолеты бомбили, было уничтожено много домов. Зачем все это ей нужно, где Россия, а где их дом? Почему это русские самолеты вздумали бомбить немецкие города? До нее дошел смысл слов сестры:

- Ты осталась одна.

- Как это одна?

Потому сестра и вывезла ее за город, чтобы рассказать о начале войны, как погиб ее муж со своими сыновьями. Ее не успела подготовить сестра, на нее обрушился шторм... Он разрушил все... Был дом - и нет дома, была семья - и нет семьи.

До гибели семьи она не слушала радио, теперь свое одиночество проводила с небольшим говорящим ящиком. Русские забрали у нее все, радовалась победам немецких солдат. И желала только смерти русским.

Собрав свои вещи, она уехала в горы, где раньше с мужем часто отдыхали, любуясь вершинами гор, покрытых девственным лесом. Сюда приезжали и приходили только те, кто любил девственную природу, не боясь восхождения к вершинам, покрытым вечным снегом.

Георг искал свою первую любовь, но каждый раз появлялись новые препятствия, а поиск откладывался.

Это было в день восстания югославов. Он смотрел на свою любимую, игравшую с внуками. На скамейке сидел муж, на поляне около машины молодежь готовилась накрыть стол.

Кто из них его? Эта мысль не давала покоя. Фрида отошла в сторону, еще несколько шагов и они подойдут друг к другу. Но вместо Фриды перед ним появился незнакомец в военной форме. Его посадили в машину и в тот же день он командовал горным батальоном, который подавил восстание за несколько дней.

И здесь он не видел плодов своего труда. Его ум, знание гор, умение найти самые доступные места восхождения не имели для него значения. Женщины уже не привлекали, водка тем более. Он стал скрягой, деньги тратил на то, что не терял. Пытался в памяти найти ту, с которой больше всего провел время. Но увы! Напрасный труд... Его любимые и нелюбимые имели крепкие семьи.

Непроходимый уголок, где он проводил время со своей ученицей и Фридой, стал шире и их литая чугунная скамейка перекочевала из молодежного уголка в уголок стариков.

На скамейке сидела красивая бабулька со своими птенцами. Она рассказывала внучатам о том, какой был парк, где она любила проводить свое свободное время. Он узнал Розу, свою ученицу, прошелся за ней до самого дома. Такая замухрышка стала такой счастливицей. Он потерял дух искателя, на душе стало пусто. Хотел зайти в кабачок, но его снова позвали.

Югославская партизанская искорка была потушена, но ее тлеющий умирающий огонек вспыхнул там, где шли ожесточенные бои. Читать чужие тропинки старому следопыту стало тяжелее. Его опыт, знания распространились среди партизан. Теперь он шел не по чужим следам, а по собственным. Свои следы и мысли стало тяжелее читать, от двуликости он устал. Его мысли совпадали с действиями партизан, он стал предсказателем! Но прекратить, поставить заслон, как он сделал это в Югославии, не мог. На хитрость партизаны отвечали хитростью. Можно разгадать тайну одного, десяти человек, но целого народа... Один не в силах это сделать. Свои следы в ходе путешествия и то стираются, хотя их видишь каждый день, не обращая на них внимания. Прочитать следы целых народных отрядов, армии освобождения... Их след превращается в отряд, отряд в армию, армия - в освобожденную страну. Боец, солдат, ушедший на освобождение своей страны, становится неуязвимым, а неуязвимые становятся победителями.

Старые раны вскрылись, приковали к постели, к домашнему очагу. О нем перестали судачить, а по-дружески просили поехать к Фриде, потерявшей в начале войны семью. С тетей Фридой он дружил как и в детстве, но теперь вместо безделушек дарил ей диких хищных зверей. Чувствовал ее любовь к себе, но вместо детской бывшей любви одаривала каким-то загадочным взглядом и уходом в свою комнату поплакать, сбросить женский стресс.

Фрида была божественна, она притягивала его словно магнит. Час спустя уходила с потускневшими глазами, возвращалась улыбающаяся, помолодевшая. Сегодня она вспыхнула, обиделась на плохое обращение Георга с ее любимыми волкодавами. Ушла не в комнату, а вышла во двор и по тропинке стала подниматься вверх в горы. Обычно Георг следовал за ней, но это было редко. Сегодня он, увидев ее силуэт далеко от дома, на вершине небольшой возвышенности, вошел в ее комнату.

Хозяйка хищников часто втайне от Георга рассматривала фотографии. Ее тайник был расположен в платяном шкафу, в котором хранила оставшиеся драгоценности и фотографии.

В зрелые годы мы забываем, какими были в детстве, приходит старость и о своем лице нам напоминают наши дети.

Перед югославским восстанием он готовил для штурма отряд скалолазов. Среди воспитанников отличался высокий худой паренек, всегда ходивший с книгой в руках. Его товарищи любую свободную минуту проводили в азартных играх, с девушками, а он с книгами. Иногда тайком уходил к высокому утесу накачивать мышцы.

Командиру понравился паренек и он стал его готовить к высшему классу альпинизма. В югославской бойне он показал себя одним из лучших и смелых солдат. Первый взошел на вершину утеса и с высоты стал расстреливать восставших. Югославы не устояли перед смельчаком, отступили, а затем были уничтожены поднявшимися вслед за смельчаком скалолазами.

К его тезке, к Георгу приезжала его мать Фрида. Командиру все время казалось, что мать солдата он знает давно. Стал вспоминать, на кого она похожа, но не мог вспомнить. И только однажды во время прогулки мать Георга попросила командира сфотографироваться на память.

За фотографии заплатил он, а не мать солдата, а одну фотографию с подписью матери оставил себе. Такая же фотография лежала в тайнике его тети Фриды, только с другой подписью: “Здесь мы, о ком ты грустишь! Незнакомка”.

В его армейском альбоме лежала его фотография с надписью: “Командиру от мамы и ее сына Георга. Спасибо большое за спасение и воспитание.

Будем помнить и любить”.

Мама Георга! Сравнил почерк - разный! Фотографию поставил на тумбочку около зеркала, сам сел у окна с книгой.

Жена возвратилась с прогулки, подошла к зеркалу.

- Ты давно роешься в моих вещах?

Забрала фотографию, ушла к себе в комнату.

- Это фотография из моего альбома!

Не слушая, что ответил муж, жена положила фотографию в альбом, не обратив внимания на другую надпись. Два дня жена подавала на стол, не обмолвилась ни разу о фотографии.

В этом забытом Богом уголке о войне знали только по похоронкам. Раз в неделю крестьяне спускались с гор, чтобы сходить в город купить продукты, одежду. Старый воин возвращался с покупками домой самой близкой дорогой, по горному перевалу, сократив три-четыре часа ходьбы. Он слушал горы не только ушами, но и ногами, обозревал вокруг своими глазами. Его сверстники давно носили очки, которые стали для них первой жизненной необходимостью.

Сначала ноги уловили негромкий стук. Поднявшись с глубокого ущелья, услышал шаги скалолаза. Скалолаз медленно поднимался вверх по словно отшлифованному утесу. Утес возвышался над небольшим горным озером, смельчак выбрал самое безопасное место. Если силы иссякнут или подведут ноги, падать придется на водную подушку. Сотня метров... Такая высота необученному грозила смертью.

По тому, как поднимался смельчак, видно было, что он имеет крепкий дух и крепкие мышцы. Но как держится, цепляется за утес новичок! Ему бы пройти мою школу, хотя бы несколько уроков, он был бы первым, непобедимым, - подумал Георг и остановился, присел на камень.