Молва о событиях на кружке Истории СССР уже на следующий день разнеслась по всему университету. Очевидцы множество раз рассказывали с комментариями о выступлениях Савчук, академика Борецкого, доцента Ермолова. Об Астахове говорили коротко, но значительно. Не часто случается, чтобы студент так серьезно возражал против основных положений уже защищенной докторской диссертации своего профессора - солидного ученого. И профессор Калашников и доцент Ермолов хвалили его. Вот это да! Это было то, о чем мечтал каждый хороший студент. "Молодец все-таки Астахов! И кружковцы молодцы - там народ подобрался крепкий", - с уважением думала скупая на похвалы студенческая масса.
Авторитет Сергея сильно вырос. Те ребята, преимущественно младших курсов, которые до сих пор не знали его, внимательно и с уважением разглядывали его.
А между тем, именно в эти дни имя его стало особенно часто упоминаться в университете в связи с другими, великими, грандиозными событиями, которые надвинулись вплотную - на носу был матч по волейболу и легкой атлетике с Водным институтом.
Чем ближе подходили знаменательные дни, тем сильнее охватывало волнение все более и более широкие круги университетского студенчества. На перерывах, по вечерам в общежитии собирались группы ребят и горячо обсуждали шансы на победу, особенности каждого спортсмена, передавали слухи, иногда спорили чуть ли не до драки, иногда все сходились в одних надеждах: "Ну, Стасик не подкачает! Подохнет, а придет первым!" - и лица освещались улыбкой веры в Стасика.
Даже самые далекие от спорта стали испытывать явные признаки "заболевания". Такого, вчера еще "здорового", тихого и смирного студента вдруг охватывало воинственное воодушевление, и сердце билось сильнее от гордости при мысли: "Ничего, если наш Жора отвалит шмат - так это будет та цаца!" Иногда, услышав, как в разговоре упоминалось имя Лободы, такой "заболевший" вспоминал, как однажды на соревнованиях, куда он как-то попал в прошлом году, Лобода вызывал всеобщий восторг своими финтами и бросками из-под блока по кольцу, вспоминал, как он тоже, вместе со всеми неистово вопил и аплодировал ему - и неожиданно врывался в разговор, с убеждением и торжеством объявляя, что Лобода то не подкачал. И иногда в ответ на это к неофиту поворачивалось несколько голов с выражением сожаления и даже недоуменного презрения, и он узнавал, что Лобода теперь уже "качает". Как холодной водой обдавало вспыхнувшего болельщика, но о нем тот час забывали и он вскоре тоже постигал все особенности игроков своих и противника, вникал в хитрости и коварства, которые готовит "враг" и понимающе мигал, когда намекали, что и наши придумали кое-что. Он все тоньше и глубже разбирался во всех вариантах тактических планов и стратегического замысла предстоящих соревнований.
Главные, отчаянные болельщики, посвященные во все тайны, в эти дни ходили, как чемпионы. Их знал весь университет. Их было меньше, чем чемпионов - всего 5. Историк Йоська Бурштейн - среднего роста, худенький, нервный, подвижный и самый крикливый в университете; где бы он ни был, везде был слышен его резкий голос яростного и самозабвенного спорщика-крикуна; он всегда кого-то "добирал", вышучивал, доказывал неопровержимое и хохотал над посрамленным противником. Сам он был спортсмен весьма посредственный и его иногда выпускали играть запасным по четвертой баскетбольной команде.
Историк Федька Агапкин (настоящая фамилия у него была Батула) - невысокий, приземистый увалень-штангист, партнер Йоськи Бурштейна, который в "мирное" время обычно обрушивался на Агапкина градом колкостей, шпилек, упреков и язвительных вопросов, на что тот неторопливо и добродушно ухмылялся и, подумав, отвечал что-нибудь из известных уже острот; но против известных острот Йоська знал уже несколько ответов и осыпал того градом новых ударов.
Появление Агапкина в спортзале всегда вызывало радостные крики и уйму острот, на что он также всегда добродушно ухмылялся.
Вся молодежь города, близкая к спортивным кругам, хорошо знала их обоих, так же, как каждого игрока первой сборной по волейболу, баскетболу или лучших легкоатлетов, гимнастов, боксеров, футболистов.
Хорошо известен был в городе, как болельщик, историк Димка Горвиц - чемпион области по шахматам.
Страстными болельщиками были географы - два брата Лысака. Оба крупные, здоровые и спокойные, они во время соревнований совершенно преображались и нередко с безумными глазами что-то вопили, подбадривая своих фаворитов.
Эти главные болельщики, как таковые, были признаны почти официально. Они обычно присутствовали на всех прикидках, смотрели за вещами на стадионе, выполняли разные дружеские просьбы спортсменов, помогали тренеру в технических затруднениях. Они знали все результаты последних прикидок и свято хранили эту спортивную тайну.
В эти дни даже Иоська Бурштейн стал молчаливым. Он ходил с непроницаемым, холодным лицом человека хранящего секрет; на попытки выпытать у него что-нибудь кротко улыбался или отвечал что-нибудь язвительное, а на физиономии у него было написано: "Видишь друг, сейчас не до тебя - в другое время я научил бы тебя уму-разуму."
И на главных болельщиков в эти дни смотрели с почтением, так как понимала, что они действительно носят большие тайны.
Когда при них загорались споры о предстоящих соревнованиях, они отмалчивались или скромно улыбались, иронически оценивая, как их младшие по рингу братья-болельщики проявляют чудеса догадливости и прозорливости.
Особенно тяжело приходилось им, когда встречались компании университетских ребят и водников, где-нибудь в Городском садике, на нейтральной почве.
Когда две тучи встречаются в грозовом небе, - земля сотрясается громом.
Воробьи в садике испуганно замолкали, шерсть на бронзовых львах воинственно ерошилась от рева и воплей, потрясавших окрестности. В этих воплях, громком, нарочитом хохоте, насмешливых выкриках - и торжество над противником, который будет обязательно побит, и масса буйной молодой силы и боевого задора, которые в последние дни перед соревнованиями чуть-чуть не разрывают грудь.
Град насмешек, острот, подвохов сыплется на противников.
Но особенно яростный и торжествующий вопль взметается, когда видят в лагере противников кого-нибудь из главных болельщиков. На нем тогда сосредотачивается огонь всех батарей, вокруг него завязываются ожесточенные сражения. Бойцы то и дело переходят к словесным поединкам один на один. Но основной огонь направлен на главного болельщика - ему задают коварные вопросы, ему строят хитрейшие ловушки, его третируют и призирают, как представителя команды, которая даже сказать в оправдание своего существования ничего не может.
Главного болельщика ошпаривают кипятком вызывающего хохота, выворачивают на дыбе воспоминаний о причинах прошлых неудач, выкалывают глаза неопровержимыми доказательствами слабости того или иного их чемпионата, кладут в прокрустово ложе низких спортивных показателей их спортсменов, его одевают в испанские сапоги высоких результатов противника, перепиливают пополам убеждениями в том, что он ничтожество и сам не знает состояния своей команды и, в конце концов, на обнаженный и разгоряченный мозг и нервную систему с их повышенной чувствительностью капают каплю за каплей холодной водой ледяного презрения к их команде.
Главного болельщика пытают, но он спокоен. Он не только спокоен, он улыбается, он не просто улыбается - он улыбается презрительно, и он не только презрительно улыбается, он сам наносит меткие, ловкие удары, тщательно следя за тем, чтобы не выболтать никакого секрета или намеренно "выбалтывая" какой-нибудь секрет, чтобы дезориентировать противника и в то же время, в свою очередь, преследуя цель дезавуировать, разоблачить тайну приготовлений противника.
Всякого простого смертного неопровержимые факты и стальная логика могли бы убедить в совершенном ничтожестве их спортивной команды; но главный болельщик ухмыляется, он то знает, кто спортивные ничтожества.
В этих словесных побоищах, шедевры остроумия (какие и не снились даже богам веселого олимпа - Франсу, Уайльду, Твену, Ильфу и Петрову) как ракеты взлетают в небо и, рассыпавшись там волшебным сверканием, падают бессильные хоть на мгновение поколебать уверенность противника, они вызывают только ответные фейерверки.
После таких побоищ стороны расходились очень довольные собой и своими противниками, которых они искренно уважали. (Так как хорошо знали, что последние много крови испортят им на соревнованиях.)
Спортивный азарт охватил и профессорско-преподавательский состав обоих вузов. Не только профессор Бойко, профессор Янушкевич и подобные им убежденные спортсмены, занимавшиеся в спортивных секциях Дома ученых, но и многие обычно нейтральные к спорту были затронуты матчевым ажиотажем.
За два дня до начала матча участники были еще раз вызваны к ректору. Это показывало, что руководство университета придает предстоящему матчу особое значение.
ЖЖЖ
Если волна спортивного азарта среди болельщиков поднялась только в последние недели и особенно дни перед соревнованиями, то для участников матчевый ажиотаж имел довольно длительную предысторию.
Вся жизнь спортсмена - подготовка к соревнованиям, как жизнь солдата - подготовка к войне.
Легкоатлеты начали готовиться к спортивному летнему сезону еще в феврале, после декарьбско-январского перерыва. Регулярно два раза в неделю они собирались в спортзале и работали над общей физической подготовкой, над укреплением мышц, связок. Бегуны, метатели, прыгуны работали каждый над особой группой упражнений, важных для данного вида легкой атлетики и для данного спортсмена соответственно его особенностям. Почти все легкоатлеты играли в баскет и волейбол, некоторые занимались и в других секциях.
С марта начали раз в неделю ходить на кроссы.
Ребята очень любили эти выходы за город, обрывы у берега моря по дороге в Аркадию. Большой, шумной и веселой и веселой гурьбой появлялись они на пустынных холмах между обрывами и берегом. Небо покрыто серой и неприветливой пеленой, легкий ветерок с небольшим морозцем в 2-3 градуса несет дыхание холодного морского простора, равнодушно плещущего в берег небольшой волной.
Пустынно, серо и неуютно, кажется здесь, а как вдруг становится хорошо, когда с обрывов сбегают шумные ватаги ребят в тренировочных костюмах, когда их звонкие голоса и смех разносятся далеко окрест и исчезают в бескрайней морской дали. Само море, кажется, затаив дыхание и сонный рокот волн, прислушивается к громкой, светлой радости юной жизни.
Тренеры - Лукич и Борис Фарман умели живо и весело проводить кроссы.
Вот все ребята, разбежавшись огромным кругом по поляне, стали с тренером в центре круга и разминаются. Потом бегают, играют в различного рода эстафеты с естественными препятствиями; а то, вдруг, по велению тренера, взобравшись на холм, скатываются оттуда кувырком. Хорошо в 20 лет вдруг почувствовать себя 12 летним пацаном и покатиться, кувыркаясь через голову, по склону пологого холма! Ничего, что рискуешь набить шишку и встать с синяками на теле - наплевать! Зато как весело, с приятной жутью, неожиданно схватывающей замирающее сердце, катиться вниз. Земля и небо бешено вращаются вокруг тебя, только успевай замечать, куда катиться, чтобы не налететь на камень или на соседа. Вращаешься то через голову, то спиной и животом, а рядом гогот ребят и визг девчат и сам что-то вопишь, а потом вдруг - стоп! И лежишь, в неожиданно наступившей тишине и смотришь в небо или на прохладную землю с начинающей пока еще очень робко и хило зеленеть травкой. Прохладный ветерок приятно освежает высоко вздымающуюся грудь и разгоряченные щеки; глядишь на эту пока что хиленькую зелененькую травку с зимней желтизной на смятых стебельках и знаешь, что скоро весна, буйно и сочно зазеленеет трава, зацветет сирень, защелкают, зальются скворцы и буйно забродят отогретые горячим, нежным дыханием солнца все живые соки земли.
А то тренер велит взять обрыв. И вот, вся ватага бросается на штурм - карабкаются, срываются и опять карабкаются, лезут по косогорам. Некоторые, почти достигнув вершины, срываются - и катятся под общий хохот, вниз; а иные, наиболее ловкие и сильные, уже стоят наверху и надрываются от смеха над неудачниками.
Или, по команде, все сбегают к берегу и начинается всеобщее соревнование, кто дальше забросит камень в море. Далеко летят голыши, брошенные сильными руками, множество далеких всплесков отмечают их падение. Возникают споры, чей всплеск дальше. Хорошо кричать, споря на берегу моря, вдыхая полной грудью соленый, с запахом морских трав, воздух.
Легкая, холодная, чистая и прозрачная морская волна с тихим ворчанием, шипя нежной пеной в ракушках и песке, выплескивается к ногам. Вот, увлекшись, девушка залюбовалась дном у берега; неожиданно захлестнув ее ногу, внезапно погрузившуюся в обмякший песок, волна лениво отползает назад; слышен крик зазевавшейся - и на разрумянившихся щеках ее и в глазах цвета морской бирюзы - испуг от неожиданности и яркая, сверкающая радость бытия.
Кросс-прогулка кончается общей пробежкой с индивидуальными заданиями и соответственной каждой группе, или даже отдельным спортсменам, дистанцией.
Когда все это окончено и тренер командует - в город, возвращаться не хочется, тянет еще побегать, подурачиться с ребятами на воле, но приказ тренера нужно выполнять.
В начале апреля легкоатлеты уже стали выходить раз в неделю на стадион, продолжая бегать удлинившиеся кроссы.
Стали готовиться к эстафете по городу на приз газеты "Большевистское знамя", одновременно готовились и к матчу с Водным институтом. В прошлом матче легкоатлеты университета победили, хотя и с очень небольшим преимуществом. Они понимали, что сейчас нужно сильно выиграть, так как исход борьбы по другим видам был очень спорен и опасен. Кроме того, подогревали настроение сообщения о том, что в Водном выдвинулись новые, очень способные спортсмены, и особенно опасен был, по слухам, Игорь Латышев.
Несмотря на всю серьезность предстоящего матча с Водным, для легкоатлетов он был только одним из самых важных спортивных экзаменов, в котором они чувствовали себя довольно уверенно; впереди было много не менее серьёзных летних боев, и особенно всех интересовавшее первенство университетов Украины в Киеве, на новом и, как рассказывали, роскошном стадионе.
ЖЖЖ
Иным, и гораздо более опасным было положение волейболистов.
В прошлогоднем матче с Водным они играли в двух сетах. Но особенно памятным был всем болельщикам, ну и, конечно, еще более игрокам, проигрыш Водному в городском зимнем розыгрыше кубка.
Волейболисты хорошо помнили день 1 февраля, который они между собой называли "черным днем" университетского волейбола. Команда тогда шла в розыгрыше очень хорошо, все игроки находились в прекрасной форме, настроение было самое бодрое и боевое. Выигрыш у Водного почти обеспечивал кубок, так как это была полуфинальная игра, а в финале предстояла встреча с более слабой, чем водники, командой. И игроки, и болельщики жаждали тогда реванша за весенний разгром.
Матч проходил при огромном стечении болельщиков обеих сторон, да и вообще всех городских болельщиков. Начало игры было очень хорошим - университет вел 6:1, а дальше произошло что-то непонятное. Счет остановился - ни та ни другая команда не набирала очков. Очень упорная игра долго не давала результата, пока, наконец, Водный не отыграл очко... и опять долгая и упорная борьба, и опять Водный набрал очко. Иногда университету удавалось взять очко, но как-то так получилось, что на одно очко университетских водники набирали по два. Так довели до счета 11:11, потом 12:12, потом 13:13, а потом 14:13 в пользу Водного.
Университетская команда ушла сконфуженная, но не растерявшаяся; они были убеждены, что случайно выпустили игру из рук - это бывает в волейболе в результате слишком большой уверенности в себе. Сергей, капитан и одновременно тренер команды, уже в ходе первого сета задумался над игрой и заметил одну закономерность: очки водники в большинстве набирали с неудачных гасов Жорки Кострова, бывшего вместе с Сергеем основным забойщиком их команды. Водники выставили против него двойной блок; Жорка был в настроении и частенько пробивал его, но ответные успехи водников не давали взять очко, и Жорка по два-три раза проходил под сеткой без результата, несмотря на пушечные удары, на которые зал отвечал восторженным ревом.
Однако время от времени удары его шли то в бок - и мячи отскакивали на свою сторону, то в сетку. На этих мячах и стали проигрывать медленно, но неуклонно, очко за очком. Костров свирепствовал, он делал почти невероятное, но время от времени, и все чаще и чаще, терял мячи. А между тем, после проигрыша первого сета Костров уходил с поля с сознанием, что еще никогда не ставил "перпендикуляров" такой сокрушительной силы.
Во время перехода на другое поле, после потерянного сета, Сергей пытался шепотом коротко объяснить Жорке, в чем дело и просил его играть осторожнее, использовать "покупки", обманные удары, отдавать иногда мяч для удара другому игроку. Но тот чувствовал себя, несмотря на проигрыш, героем, так как никому столько не аплодировали как ему; он даже не взглянул на Сергея и, не ответив ни слова, стоял, глубоко дыша и стремясь опять к схватке, как нетерпеливый боевой конь.
Несмотря на то, что Сергей был капитаном, более решительно он не поговорил с ним, так как это внесло бы непоправимый разлад в команду - слишком высок был авторитет Кострова; это могло бы быть воспринято как препирательство двух соперников в команде - и тогда - оставь надежду на победу.
Начался второй сет - и опять та же картина.
Разыгралась упорнейшая борьба. Вначале счет рос очень и очень медленно. Долго ни та, ни другая команда не могли добиться перевеса. Счет 1:1, потом, после длительной, напряженной игры - 2:2, потом опять после невероятных усилий обеих команд - 3:3, потом - 4:4. и только после 5:4 в пользу Водного последовал счет 6:4, правда, Университет сквитал очко и стало 6:5, но затем водники опять после долгой борьбы взяли очко. Так и шли до десяти на одно-два очка сзади.
Команда внешне играла дружно, слаженно, каждый делал все, что мог, и защита и нападение то и дело блистали молниеносными ударами, головокружительными бросками на мяч и совершали почти невозможное. И опять несмотря на бешеные удары Кострова, вздымавшие восторженный рев болельщиков, он сначала медленно, а потом все чаще стал терять очки. И он, и многие болельщики считали, что он играет блестяще, так как один испорченный мяч приходился в среднем на 3-4 превосходных "перпендикуляра", которые если и не достигали цели, то потому, что ему все время ставили двойной блок самые сильные игроки противника. Упрекать же его за случавшиеся иногда удары в сетку и потери мяча от блока нельзя было, так как и самые лучшие игроки теряют определенный процент мячей. Костров все более и более свирепел и все чаще "садил" удары в сетку, правда, зато, если уходил от блока, молниеносные мячи ложились на первой линии. Он все больше чувствовал себя героем, а команда стала терять очко за очком.
Все играли так, как, может быть, никогда еще не играли, и, тем не менее, наступил момент, когда они почувствовали, что они не могут преодолеть упорства противника, не могут набрать одного-двух очков, отделявших от него. Воля команды была сломлена, и она проиграла со счетом 10:15.
Стены зала сотрясались от восторженных криков болельщиков Водного института. Игроки университета уходили в раздевалку растерянные и подавленные; только лицо Кострова было гордое и злое, он уходил героем, несмотря на поражение команды. Так думали и многие из болельщиков.
Над командой нависла угроза глубокой деморализации, потери веры в свои силы; тем более что каждый игрок чувствовал, что все они и каждый в отдельности выполнили все, что могли. Это была очень опасная болезнь, обрекавшая команду на поражение при всяком стойком сопротивлении приблизительно равноценного противника. И признаки этой деморализации были ярко начертаны на лицах игроков - унылых, растерянных, жалких, не решавшихся смотреть в глаза друг другу. Некоторые болельщики, пробравшиеся в раздевалку, тоже молча сидели, с сожалением глядя на своих, им нечего было сказать, и всякие слова утешения были бы жалкой фальшью по сравнению с трагической действительностью.
Сергей терпеть не мог кислых физиономий в своей команде, но он молчал и нарочито спокойно и невозмутимо одевался - пусть хорошо подумают.
Он подождал, пока все оделись, и спокойным голосом объявил сбор команды с запасными на послезавтра - нужно хорошо поговорить, коротко добавил он.
- Нужно хорошо играть! - подхватил его слова Костров, не выдержав, чтобы не съязвить и не упрекнуть команду за проигрыш.
Ему никто не ответил.
ЖЖЖ
Долго Сергей и Васька шли молча. Шли по темным ночным улицам - куда глаза глядели. Разгоряченные игрой лица не ощущали морозного ветра. Шли и передумывали происшедшее.
Они были не из тех, кто примиряется с поражением, неудачами, как бы сокрушительны и неотвратимы они не казались. Им нужно было найти объяснение происшедшему.
- Жорка больше всего потерял очков, - коротко, неожиданно, после долгого молчания, заметил Васька.
- Да, - подчеркнуто ответил Сергей, обрадованный, что Васька увидел то же, что и он.
- Но дело не только в Жорке, - добавил Васька после нового молчания.
- Да, - опять убежденно ответил Сергей.
И опять они замолчали; а потом Сергей стал излагать свои наблюдения, мысли, выводы.
Они еще очень долго ходили, обсуждали, спорили, обрадовано соглашались друг с другом и опять спорили. А на следующий день Сергей изложил Ваське целый план подготовки команды к реваншу и перестройки всей тактики.
Это было очень смело, так никто не играл, но эта смелость и логичность выводов и увлекала их. И что, может быть, самое главное, если ребята согласятся рискнуть и перестроить игру, то работа над этой перестройкой, общие усилия команды могут помочь создать самое главное, пожалуй, чего не хватало команде - чувство сплоченного коллектива.
Они вспомнили свою школьную команду - тогда у них не было волейбольных звезд первой величины и, тем не менее, они выигрывали у сильнейших школьных команд города, блиставших волейбольными знаменитостями. А они были так сильны потому, что, кроме хорошей тренировки, команда у них была единым спаянным коллективом, где находились не только партнеры по игре, но и лучшие друзья; это была одна семья, при воспоминании о которой щемит легкая и теплая грусть: где вы, друзья-одноклассники?
А ведь сейчас они, по настоящему, не знают друг друга. Все игроки команды, кажется, хорошие ребята, но каждый из них живет своей особой жизнью. Они встречаются только на волейбольной площадке, а после игры или тренировки расходятся каждый неизвестно куда. Внешне они играют дружно, так как все понимают, что волейбол - это игра коллективная, но настоящей, органической спайки и уверенности друг в друге нет, так как каждый для другого является, в сущности, иксом - неизвестной величиной. А вот теперь нужно попробовать в общей нелегкой работе по перестройке игры создать настоящий коллектив, по-настоящему дружный. В работе, в борьбе, в неудачах и успехах каждый покажет себя. Ведь если к делу подходить правильно, то нужно и неудачи использовать для успехов в дальнейшем.
Пусть эта крупная неудача, так потрясшая их, будет тем фактором, который первый объединит их, пока что, в общем горе. А это было горе для них!
А что если попробовать?! И они решились взяться.
Сергей подробно объяснил свои намерения заведующему кафедрой физкультуры. Тот внимательно выслушал, долго думал; с необходимостью создать дружный коллектив полностью согласился, а насчет перестройки тактики сомнительно покачал головой. Но потом согласился - если ребята поддержат, пусть попробуют. Хуже играть от этого они не будут, и к старой тактике вернуться всегда успеют.
ЖЖЖ
В назначенный для сбора час команда явилась недружно. В небольшую аудиторию, предназначенную для теоретических занятий по физкультуре, вовремя - вместе с Сергеем и Васькой пришли только Петя Довгань и игроки запаса - Алешка Сикорский и Иван Кандыба.
Перед сбором Сергей много думал об игроках команды, перебирая в памяти все, что он знал о них, и выходило, что он знаком с ними очень поверхностно; и теперь он очень внимательно, по-новому вглядывался в каждого.
Петя Довгань был высокий, хорошо сложенный студент физмата, обычно серьезный, молчаливый и скромный. Это была, кажется, органическая немногословность и скромность, а не подделка под известные образцы знаменитых спортсменов. (Хороший спортсмен обычно всегда немногословен и скромен.) Играл он очень аккуратно, гасил не очень сильно - всегда оставалось впечатление, что он бьет вполсилы, но бил ровно и точно; в защите играл так же хорошо, как и в нападении. Начинал он обычно со второго номера, так как левой играл не хуже, чем правой.
Сергею он был симпатичен, да и другие ребята относились к нему хорошо. Сергей был рад, что "Петух" пришел одним из первых.
Алешка Сикорский был голкипером университетской команды, известным своими отчаянными бросками на мячи. Он имел солидную и волейбольную подготовку - хорошо играл в защите, неплохо распасовывал, но был слабее на ударе, хотя для удара у него были все данные - высокий рост, хорошая прыгучесть, отличная резкость. Учился он на одном курсе с Сергеем и был неплохим студентом. Происходил он из семьи маленького служащего в Проскурове и часто подозревал одесситов-пижонов в стремлении показать свое превосходство, поэтому он был очень ревнив к своей славе голкипера и очень обидчив. Но среди друзей был очень простым и хорошим парнем, которому для друга ничего не жаль.
Иван Кандыба был высоким, тонким, но сильным парнем с геофака. Он неплохо ходил 100 метров и особенно хорошо 110 метров с барьерами. Неплохо, хотя и однообразно бил, неплохо набрасывал, но был слабоват в защите. Сергей его знал немного по легкоатлетическим соревнованиям и тренировкам. Он был подходящим резервом для команды.
Минут через 15 пришел физматовец Мишка Левит, высокий, тонкий брюнет с мягкой улыбкой человека, считающего, что все противоречия гораздо лучше уладить полюбовно, чем путем споров и криков. Он был всегда спокоен, вежлив и предупредителен. Играл он тоже спокойно и, казалось, неторопливо, но как-то получалось, что везде поспевал как раз во время, чтобы очень точно и обдуманно послать мяч. Внешне он играл нетемпераментно и передвигался на своих длинный ногах неторопливо, но можно было быть уверенным, что он всегда будет на месте и никогда не растеряется. К тому же он обладал удивительно точным броском и начинал всегда с третьего номера, набрасывая Сергею, будучи почти на голову выше его. Это было выгодно, так как он очень точно блокировал. Сергей с ним отлично сыгрался, и между ними было полное взаимопонимание, какое обычно бывает между долго играющими вместе забойщиком и накидчиком. Но в том то и дело, что Сергей знал его только, как хорошего накидчика.
Опоздав, Мишка с виноватой улыбкой объяснил, что его подвел трамвай.
Через несколько минут вошел с улыбкой и шуткой на устах Шурик Бессонов - розовощекий весельчак, шутник и балагур. Учился он курсом старше Сергея. Они были старыми друзьями и хорошо знали друг друга еще по школьным волейбольным сражениям. Шурик был основным ударом команды 35 школы, которая соперничала с командой 43 школы, где учились Сергей и Васька. Кроме того, они вместе занимались в городской детской спортивной школе по легкой атлетике. Шурик увлекался многими видами спорта и везде имел успехи. Он играл в первой сборной университета в баскет, был хорошим гребцом, стрелком, неплохим легкоатлетом. В волейбольных матчах он обычно начинал с 6 номера, так как очень точно и мягко распасовывал, а на первой линии набрасывал Кострову, который начинал игру с 1 номера.
Пока не все собрались, Сергей завел разговор о волейбольных биографиях тех, кого он недостаточно знал. Оказалось, что почти все они очень тепло вспоминают о своих школьных командах. Почти каждый из них играл тогда на четвертом номере, да это и понятно - все это были ребята рослые и неплохо бившие.
Воспоминания о детских играх были очень приятны, и разговор шел живо и интересно для всех, когда через полчаса после назначенного срока, дверь вдруг резко открылась и вошел Жорка Костров. Это был стройный, высокий, широкоплечий блондин-красавец с серо-голубыми глазами и красивым овалом лица с прямым носом и решительным подбородком. Смелый и даже хищный взгляд его светлых глаз и резкий, решительный голос приводил в трепет и мление не одно девичье сердце. Он везде чувствовал себя хозяином и любимцем публики.
Костров был одним из самых красочных, а может быть и самым красочным, представителем спортивной богемы Одессы.
Он обладал превосходными спортивными данными - высокий, с широкими плечами, тонкой талией и бедрами, длинными ногами; очень резок и прыгуч. У него был очень сильный удар и, к тому же, он прекрасно играл в защите, никто в городе не совершал таких ослепительных и изящных прыжков на низкие мячи, как он.
Его хорошо знали все болельщики города; многие вольно или невольно старались ему подражать во всем - в походке, в манере одеваться, ходить до зимы без фуражки, в манере смотреть и вращать подбородком. Но он был знаменит не только как волейболист, он был, что называется - рубаха-парень; выпить готов был с кем угодно, и половина "золотой молодежи" Одессы была у него в друзьях. Дрался он мало, так как редко кто решился бы поднять на него руку. Но рассказывали, что, когда однажды дежурные в Водном институте не хотели его, подвыпившего, пускать на вечер, то он взял самого здорового за обе руки, сжал, так что у того треснул сзади по шву новый пиджак, и выбросил этого цербера в окно. Кострова в городе окружали самые лестные для богемы легенды.
В команде его очень уважали, так как он был одним из сильнейших волейболистов города; из университета только он и Сергей входили в первую сборную Одессы; ну, и, кроме того, все знали, что он очень хороший товарищ, душа-парень.
- Здравствуйте, девочки! Что, говорить будем? - иронически оглядывая всех орлиным взглядом и поводя красивым, выдающимся подбородком, прямо с порога бросил он. Жорка подчеркнул слово "говорить", чтобы сказать, что он предпочитает играть.
Сергей пропустил иронию мимо ушей, встал и предложил начать.
- Нам нужно сегодня серьезно поговорить, - сказал он, - по душам... нужно хорошенько подумать и понять, почему мы проиграли...
- Потому что они сволочи, - улыбнувшись, бросил реплику Шурик. Однако в ответ никто не улыбнулся - поражение всплыло в памяти со всеми деталями и со всем позором.
- Нужно, повторяю, хорошо осознать, почему мы проиграли, - это во-первых, а во-вторых, нужно решить, что сделать для того, чтобы выиграть. Я считаю, что мы можем... и должны выиграть.
Для того чтобы хорошенько разобраться во всем этом, нам нужно правильно оценить действительность... посмотреть правде прямо в лицо, не отворачиваясь и не виляя.
А, правда, действительность у нас самые тяжелая, - нас разгромили, нас избили, как детишек, даже передохнуть не дали. Ни разу за всю игру, за исключением начала первого сета, мы не вели игру.... Да что там вспоминать, вы сами все хорошо помните.
И действительно, все они все очень хорошо помнили. И это были не обычные воспоминания, это были картины, которые постоянно, сменяя одна другую, вставали в памяти, они жгли и заставляли вновь и вновь, почти со свежей силой, переживать боль, горечь и позор страшной катастрофы. И тот, кто переживал такие поражения, хорошо знает, что это действительно катастрофа.
Все они вот уже два дня ходили как в угаре, и весь мир видели сквозь мрачные очки этой непоправимой неудачи. Именно - непоправимой, так как каждый раз, когда воспоминания растравливали свежую рану, когда перед глазами вставали картины игры - со всеми ее мельчайшими деталями, эти картины получали ощутимость действительности - и они всей душой готовы были рвануться в эту действительность, чтобы поправить ее, изменить ее ход в свою пользу; всякий раз они с горечью и болью вспоминали, что все это уже не исправишь.
- И что может быть особенно тяжело, - продолжал Сергей, - это то, что каждый из нас чувствует, что он играл хорошо, в полную силу, что лучше он играть не мог. И действительно, все играли так, как никогда еще не играли. И все-таки - разгром.
Каждый, кто играл, испытывал не одно тяжелое поражение, было такое и у нас с Васькой; одесситы, вероятно, помнят, когда наша команда 43 школы проиграла 28 школе. Это для нас было трагедией. Но у нас были такие ребята, что мы после поражения усилились. Мы стали так тренироваться, что на следующий год в два сета понесли 28 школу в прежнем составе, с их знаменитым тогда Славкой.
Сейчас у нас - другое дело, команда, по-моему, на грани дезорганизации, морального разложения. Я имею в виду разложение команды как коллектива и превращения ее в битых игроков. И первые признаки этой дезорганизации уже сказываются, хотя мы еще и не выходили на поле. Нас всего 8 человек, мы решили сегодня собраться, чтобы поговорить о том, что сейчас нас больше всего волнует, а мы сходились 35 минут.
Итак, - положение очень тяжелое - давайте думать, давайте решать, что делать.
Кончив, Сергей добавил, что он предлагает, чтобы каждый высказался, каковы, по его мнению, причины неудачи и что нужно сделать, чтобы выиграть.
Он сел, чтобы дать время каждому собраться с мыслями.
Ребята сидели молча, опустив глаза. "Неужели не разговорятся", - с опасением подумал Сергей. И как бы в ответ на это опасение через несколько минут раздался резкий, недовольный голос Кострова: - А что здесь говорить, нужно играть лучше! - В его голосе было раздражение и презрение хорошего игрока к болтовне.
Алешка Сикорский, который втайне боготворил Кострова, тотчас согласился с ним и посмотрел на Сергея примирительно: "Брось, Сергей, зачем тебе этим сухим делом заниматься!" Однако он ничего не сказал, так как был запасной игрок и не его было первое слово; да и Сергея он уважал и спорить с ним побаивался. Впрочем, если бы он играл в матче, возможно, и у него было бы что сказать.
Остальные ребята молчали. Видя, что его не поддерживают, Костров продолжил свою мысль, как бы делая уступку Сергею: - Ну, нужно лучше распасовывать, бросать, бить, блокировать, принимать. - И опять его вид говорил: "Ну каким же мы пустым делом занимаемся! Все же ясно - как выпить и закусить".
Сергей спокойно и серьезно ответил ему: - Если бы мы собрались после выигрыша, а не после поражения, то и тогда твои объяснения годились бы. Всегда нужно лучше распасовывать, принимать, бить и так далее.
- Защита у нас слабая, - бросил Костров.
- Ты можешь подробнее объяснить, в чем слабость нашей защиты? - сейчас же спросил Сергей.
- Да что ты ко мне пристал? Нахал! - отшутился тот.
- Ты не прав, Жора, - мягко сказал, неожиданно вмешиваясь, Мишка Левит. - Нам действительно нужно что-то делать, решать, у нас что-то не получается, хотя, вообще говоря, каждый играл вовсю, и на счет защиты ты прав, так как в защите мы играли тоже хорошо - пропустили некоторое количество мячей, но это неизбежно... технически мы играли, кажется, неплохо, а вот с тактикой у нас что-то не так.
Вот мы позавчера очень точно играли на распасовке - так это особенно чувствуется: мне кажется, что у нас очень однообразная игра. Шурик, или кто-нибудь другой принимает мяч, дает мне, я - Сергею... и снова: Шурик - мне, я - Сергею, и снова, и снова, - одно и то же. Им очень легко блокировать наших забойщиков, для противника наша игра лишена всякой неожиданности. То же самое получается, когда Жора на ударе. Ведь он все время сидел у них в блоке. У водников прекрасный блок и они большинство мячей Сергея и Жоржа заблокировали. А ведь у нас вся игра строится только на них. Поэтому и получилось, что как водники вначале поймали нас в блок, так мы до конца игры из него и не вырвались... да мы и не пробовали вырваться, а упорно продолжали лезть туда.
По мере того, как ребята слушали Мишку, лица их поднимались и оживлялись. То, что он говорил, было очевидно, да и сами ребята на это же наталкивались. А он, почувствовав моральную поддержку, заговорил смелее и тверже, хотя и сохраняя привычные мягкие формы выражений.
- У нас вся игра строится на одном игроке первой линии; а у них все время бьют на равных два человека на первой линии - и нам их было гораздо труднее блокировать.
И потом, я вот еще интересное заметил: мы больше всего очков набирали не тогда, когда Сергей был на четвёртом, а тогда, когда был на третьем номере, а Васька - на четвертом. Сергей дает Ваське бить и сам бьет - и получается, что они вдвоем гасят на первой линии. Поэтому водникам блокировать их было гораздо труднее. И, мне кажется, больше всего очков мы набрали именно в этом положении. Я вот даже помню три, кажется, мяча, когда я со второго номера бросал на четвертый Ваське, а Сергей их перехватывал и неожиданно бил. И это были мертвые мячи. Правда, они и для нас были неожиданностью, но мне кажется, что такое разнообразие и втягивание в игру большего количества игроков, хотя бы четырех на ударе - постоянно, как у них, улучшит игру. Мне кажется - это самое главное. Потому что вот, например, я: за всю игру я погасил четыре раза, три из них с накидки водников, только один раз мне Сергей бросил - и из этих четырех ударов три были результативными. Я далеко не так хорошо бью, как Сергей и Жорж, но мои удары были неожиданны - и они принесли результаты.
- Мишка правильно говорит, - серьезно заявил Шурик Бессонов, как только тот закончил. - Мы можем, как и они, тоже иметь четыре постоянных удара. Мишка прав.
- У тебя еще что-нибудь есть? - спросил Сергей, обождав немного.
- А что еще? Нужно больше тренироваться!
- Что ты думаешь, Петух? - обратился Сергей к Довганю.
- Я тоже думаю, что Мишка прав. Я за всю игру потушил раз 10-12, из них только два-три мяча, кажется, они приняли - остальные все принесли очки нам... Получается, что у нас, второстепенных игроков, соотношение выигранных и потерянных при ударах мячей гораздо лучше, чем у Жорки, например, да и у Сергея, хоть он и меньше потерял, чем Жорка. Они, конечно, лучше нас играют, но если их бьет только двое, то сильному противнику нетрудно зажать их в блок.
Сергей спросил, у кого из ребят есть еще свои мнения. Все были согласны, что нужно разнообразить игру и тоже играть на четыре постоянных удара. Костров тоже согласился, что команда может играть на четыре удара, и, может быть, так будет лучше.
Убедившись, что никто из ребят не имеет больше предложений, поднялся Сергей. Он сказал, что они с Васькой уже говорили об этом и пришли к выводам, с которыми он сейчас познакомит их.
Он согласился со всеми, что необходимо разнообразить игру и обещал на этом еще подробно остановиться. - Но мне хочется начать с самого главного, - сказал он, - с того, о чем ребята здесь не говорили, но что, он уверен, каждый хорошо чувствует.
Дело в том, что тактическое превосходство игры на четыре удара, действительно сказалось, но это не самое главное - по его мнению, так же думает и Васька.
Хотя водники и имеют преимущество, но в тактике они ушли недалеко от нас, и не настолько далеко, чтобы мог получиться такой разгром только из-за такого преимущества.
Игра против сильного противника, которая потребовала напряжения всех сил команды, обнаружила гораздо более важный наш порок. Волейбол - это борьба нервов двух команд. И чем сильнее противники, тем сильнее сказывается эта психологическая сторона игры. В борьбе двух приблизительно равных команд, если это хорошие команды, обязательно выиграет та, у кого нервы крепче, которая является настоящим сплоченным коллективом, с абсолютной уверенностью каждого в каждом, где нервы всех шести игроков сплелись в единый жгут, даже если эта команда немного слабее по своим техническим данным. Волейбол - это борьба, в которой нужно зажать противника мертвой хваткой, как бульдог и не колебаться, не теряться ни на мгновение, ни при каком сопротивлении, как бы силен не был противник, как бы ни казалась близкой собственная гибель. И только та команда, у которой при самом отчаянном сопротивлении, не дрогнут нервы, может рассчитывать на успех в серьезных играх.
А у нас что получилось? При первом же серьезном сопротивлении мы спасовали, у нас нервы не выдержали. Мы слабонервными оказались... Дело не только в том, что они тактически лучше играли - этого часто почти не видно было. Вспомните первый счет, когда они догнали нас. Наступило психологическое равновесие. Долго играли, так что никто не мог выиграть - подача то к ним, то к нам перейдет, а счет все не двигался. Почему же мы не выдержали? Разве в тактике только дело, ведь тактика долго не позволяла им вырвать мяч? А дело в том, что у нас нервы не выдержали, что у нас психология слабее оказалась. Почему, когда они на очко вырвались, они долго не могли больше оторваться? Потому что суть не только в тактике - суть в том, что их нервный нажим, их воля чуть ослабли, так как они стали выигрывать, и опасность для них прошла, а наш нажим усилился, так как над нами нависла угроза поражения. Однако нашего нажима ненадолго хватило, и они, в конце концов, оторвались от нас и выиграли с крупным перевесом.
Что оказалось? Что мы раскисли, распустились. Нам нужно было драться до последнего - пока руки и ноги двигаются. Нельзя выжать у противника очко - жать еще сильнее, не отдает - продолжать, полчаса не сдает - жать дальше, час не сдает - жать дальше, два, три часа жать - пока не сдаст этого единственного очка; а потом снова начать все сначала. Вот так сделала бы настоящая команда.
У нас не было такой мертвой хватки, мы не противопоставили противнику своей несгибаемой, при всех самых трудных и отчаянных положениях, воли; мы распались, как коллектив - и были избиты самым позорным образом.
Вот мы сегодня вспоминали свои школьные команды - и каждый говорил: "Вот это была команда!" И я тоже вспоминаю: "Вот это была команда!" А чем она была хороша?... Прежде всего тем, что мы все были друзья настоящие, с первого класса вместе росли, все были, как один, каждый чувствовал товарища, как самого себя. Мы были настоящим коллективом - и выигрывали у лучших команд города.
В нашей команде этого чувства коллектива нет. И признаки разложения, неколлективной игры, проявились у нас довольно ярко.
Никудышные команды характерны тем, что при неудачах их игроки, вместо того, чтобы сплотиться теснее и еще настойчивее драться, начинают смотреть врозь и играют по принципу: спасайся, кто может, каждый за себя - один бог за всех. Нередко приходится наблюдать в розыгрышах команды, набранные с бору да с сосенки - такие команды, конечно, проигрывают; и как только начинается проигрыш, так сейчас же, обязательно, обнаруживаются один-два типа, которые, прежде всего делают вид, что они в проигрыше не виноваты; они улыбаются знакомым из публики, острят над неудачами своей команды, иногда прямо пытаются издеваться над своими - всячески стараются показать, и улыбками, и всем своим поведением: "Я - не я и команда не моя. Я к этим слабакам никакого отношения не имею - просто так, пришел немного поиграть, побаловаться".
Это самые гнусные типы в спорте. Такой игрок, при первых же неудачах направляет свои усилия не к тому, чтобы выручить команду, а к тому, чтобы спасти свое реноме. Поэтому он и играет не для команды, а для публики, чтобы показать, что он к проигрышу команды не причастен.
- И знаешь что, Жора, - обратился он к Кострову, - ты, может быть, будешь обижаться, но я тебе должен сейчас правду сказать: ты вчера напоминал мне таких игроков, ты играл для публики... Рассвирепел, бросается как тигр - и мяч за мячом в блок, в блок, в блок. Иногда, конечно, пробьешь блок, а больше - нет, а иногда - и потом все чаще - бьешь в сетку или от блока теряешь мячи. А рассвирепел ты не потому, что команда проигрывает, а потому, что заблокировали тебя, Кострова. Для публики, если ты пробьешь такой блок с третьего или четвертого удара, ты - герой, а для команды - это прямой убыток. Убыток потому, что успешный блок поднимает дух противника и расстраивает нашу команду, игру которой завершает твой удар, и это сказывалось тем сильнее, что наша команда играет только на тебя и на меня. Посадят тебя или меня в блок - и команда погибла. Для команды - это прямая потеря, так как ты при такой игре гораздо больше потерял очков, чем выиграл...
- Так что, по-твоему, я проиграл матч? - резко спросил Костров.
- Нет, Жора, матч проигрывает и выигрывает команда, а не отдельный игрок. Я говорю о том, что ты в матче забыл о команде и играл для публики. И об этом нужно говорить, потому что это самая большая для команды опасность - опасность распада ее на отдельных игроков, играющих каждый за себя.
А я тебя просил после первого сета: играй, Жора, осторожнее и умнее, - а ты еще хуже распалился. И распалился, повторяю, за себя, а не за команду, так как, если бы ты думал о команде, ты бы понял, что нужно примениться к обстоятельствам, сыграть на "покупке", на обмане, отдать мяч для удара другому игроку...
- А ты много мячей отдавал для удара другому? - опять резко спросил Костров.
- И я слабо использовал соседей, сейчас буду об этом говорить. А если ты видел, что я забываю о команде и играю для публики, то скажи, я вот кончу - и говори, пожалуйста. Здесь все ребята во всем этом сами участвовали, если из нас кто не прав - они поправят. Но нужно сказать сегодня все, что мы думаем, чтобы ничего за душой не утаить.
Если я неправ, извини меня, Жора, но это очень опасно, чтобы молчать об этом.
Итак, нам нужен, прежде всего, дружный, настоящий коллектив, который будет драться за каждое очко, как за последнее, решающее весь матч, отчаянно драться до победы как бы ни было тяжело положение. Тогда у нас будет настоящая команда. Мы этого можем добиться, так как состав у нас очень хороший и коллектив, если мы захотим, может получиться очень крепкий.
- Что для этого нужно сделать?..
- Пойти всем в ресторан и коллективно запить все это! - бросил реплику Жорка.
- Нет, ни коллективные выпивки, ни выпивки на брудершафт и всеобщее лобызание здесь не помогут... Нужно работать. Коллектив создается в общей работе, в общей борьбе. А над чем нам сейчас работать - это второй вопрос, о котором я и хочу сейчас сказать.
Я тоже полностью согласен с Мишкой, только, мне кажется, нужно его верные замечания довести до логического конца.
Мы с Васькой говорили о том же и тоже пришли к тому, что тактически мы зашли в тупик. Я не буду повторять того, о чем говорил Мишка, так как всем ясно, что наша игра фактически строится на одном игроке первой линии. Игра наша убийственно однообразна - мяч отдается для завершающего удара не четвертому или первому номеру только тогда, когда они устают от нескольких ударов подряд. Противник, еще не подав мяча, знает уже как мы будем играть. В ходе игры бывают, конечно, неожиданности, но они для нас столь же неожиданны, как и для противника. Двух опасных игроков хорошему противнику заблокировать не так уж трудно, поэтому все наши самые сильные удары легко парируются по заранее, до игры, продуманной схеме. Водники имели перед нами преимущество и в том, что у них четыре постоянных игрока.
Совершенно очевидно, что если увеличить количество игроков, которые постоянно и, конечно, хорошо гасят, то команда будет сильнее. Но, если быть логичным, то почему же число постоянных ударов увеличивать до 4, а не до 6, то есть, чтобы каждый игрок был постоянным ударом и мог использоваться для завершающего удара, как и все остальные. Это мысль тоже очевидная. Однако она не всегда осуществляется, так как четыре или три хороших гасильщика найти легче, чем 6; да и часто считают, что это уже лишняя роскошь, что лучше усилить защиту путем специализации на ней некоторых, хотя бы двух, игроков... Мне это кажется неосновательным, так как, если можно найти четыре хороших удара, то можно найти и шесть. И если даже не все шесть будут бить одинаково хорошо, то все равно команда будет выигрывать благодаря тактическим превосходствам. Да и никто, конечно, не будет нам мешать больше играть на более сильного забойщика. Таким образом, теоретически, игра с шестью приблизительно равноценными забойщиками, которые хорошо играют на защите наиболее выгодна.
Применимо ли это для нашей команды конкретно? Мне кажется применимо. У нас игроки с очень хорошими физическими данными. Мы с Васькой самые короткие, но у нас неплохая прыгучесть. У остальных - высокий рост, прыгучесть и уже сейчас неплохие удары, и вообще - неплохая техника игры и в защите и в нападении.
При соответствующей работе у нас будет 6 хороших ударов.
По внимательным, оживившимся лицам Сергей видел, что ребятам нравятся его мысли. Как-никак, а самое приятное в волейболе - возможность завершить борьбу за мяч сильным ударом по противнику, и равное право на этот удар, конечно, импонировало всей команде. Если это нужно для победы, то, конечно, каждый будет выполнять свои узко специальные функции, но если выгоднее покончит с этой узкой специализацией, то это, само собою, разумеется, гораздо интереснее.
-Но дело не только в том, чтобы дать бить всем шести игрокам, - продолжал Сергей. - В связи с наличием шести почти равноценных ударов, мне кажется можно гораздо глубже изменить тактику игры.
При наличии на передней линии одного забойщика необходимо, получив мяч от противника, передать его накидчику, чтобы тот дал удобный для удара мяч забойщику. Здесь никакие комбинации невозможны, без риска, во всяком случае, так как лучше всего этому единственному забойщику бросит игрок, стоящий под ним - накидчик. И накидчика мяч почти никогда не минует... Но, при наличии трех ударов на первой линии, можно, во-первых, распасовать мяч для накидки любому игроку, а, во-вторых, и это особенно интересно, можно паснуть так, чтобы забить мяч со второго касания. Незачем держать мяч у себя три касания - с первого можно набросить, а вторым ударить по его противнику. Это гораздо убыстрить игру, сделает ее неожиданной, и здесь открываются перед командой богатые тактические, комбинационные возможности.
Сергей подошел к доске и начертил схему волейбольной площадки и расположения игроков. Ребята заинтересованно следили, как он, рассказывая, чертил схемы, стирал и чертил новые.
-...Шестой номер, получая мяч с подачи противниками, может дать его для удара прямо четвертому номеру или второму, четвертый или второй могут или ударить по противнику, или отдать мяч для удара третьему номеру, или соответственно - второму или четвертому.
Пятый номер, получив мяч от противника, может дать его непосредственно для удара второму номеру, второй номер может сам ударить, или бросить мяч для удара третьему или четвертому номеру.
При такой игре - трудность в накидке мяча с задней линии для удара. Но это трудность преодолимая, ведь мы нередко в игре бьем третий мяч при накидке с задней линии, и часто очень хорошо получается. И должно получаться хорошо, так как такие мячи гораздо труднее заблокировать, чем те, которые навешиваются третьим номером над сеткой.
Конечно, нужно будет поработать, и много поработать над накидками с задней линии и над ударами с разнообразных положений. Но без работы ничего хорошего не бывает... Зато такая игра даст большой простор для неожиданных комбинаций и для развития техники каждого игрока.
Интересную возможность, о которой я тоже хотел сказать, подметил Мишка. Он со второго номера бросал для удара на четвертый, а я с третьего номера перехватывал мяч и выиграл его оба раза, потому что это было неожиданно для противника.... Эту комбинацию и ее варианты нужно будет разобрать, она очень выгодна для нас. В данном случае второй номер бросает мяч не на игрока, а вдоль по сетке, так, чтобы его мог ударить и четвертый номер, и третий перехватить. Для противника это неожиданность, и потом, блокировать такой мяч, который не висит над сеткой, а идет вдоль по ней, гораздо труднее, особенно двойным блоком. Со второго номера набрасывать такой мяч не труднее, чем навешивать над сеткой; бить его, пожалуй, труднее, но это заставит нас разнообразить технику удара.
Вот, вкратце, смысл перестройки тактики, который мы с Васькой предлагаем... Так еще никто не играет, но мне кажется наши предложения в основе верны, так как в этом направлении развивается волейбол, - в направлении втягивания в активную игру всей команды и убыстрения темпа за счет использования только двух ударов из трех.
Кончив, Сергей предложил ребятам высказаться обо всем этом.
Он ожидал вопросов, сомнений, колебаний, возражений. Но ребята неожиданно быстро и горячо целиком приняли его предложения. Они были ясны, логичны и поэтому убедительны. А настоящая молодость смела, если логика за нее. Ну, а то, что так еще никто не играл - это их не пугало, это и было особенно привлекательно.
Они все были хорошие игроки и знали, что на практике все это не так просто, что потребуется много работы, будут, вероятно, и неудачи - и это мелькало в головах, но ведь ничего хорошего без трудностей не сделаешь.
Даже Алешка Сикорский, забыв о том, что его кумир - Костров сидит молча, стал с зажегшимися глазами доказывать преимущества такой игры.
- А ты что думаешь? - прямо спросил Сергей Кострова.
Костров был хороший, свой парень. Обвинение Сергея в игре для публики (которое ему было очень понятно) обидело его. В другой обстановке он, не раздумывая над справедливостью обвинения, обрушился бы на своего обидчика всей тяжестью своего авторитета, резкого и смелого языка, а если нужно, то и тяжелых кулаков. Но он Сергея хорошо знал и как спортсмена, и как очень твердого парня, к тому же хорошего боксера, и, кроме того, здесь были и Васька, и Шурик Бессонов, которые были не менее авторитетными ребятами, чем он. И если они молча согласились с Сергеем, то значит они не на его, Кострова, стороне. Поэтому он раздумал ругаться, и все же упрек Сергея болезненно задел его.
Теперь, слушая план Сергея, ему хотелось находить в нем недостатки, а, кроме того, он, как хороший игрок-практик, скептически относился ко всяким теориям. Ведь в игре все очень просто: нужно иметь молниеносную реакцию на мяч, чувство расстояния, хороший прыжок, координацию движений, резкий удар - вот и будет хорошая игра. К возможности завершающих ударов всех шести игроков он тоже относился скептически, так как очевидно, что, если он лучше всех бьет, то на него и играть нужно, хотя для разнообразия можно некоторые мячи отдавать и другим.
Однако он не возражал, чтобы ребята не подумали, что он защищает здесь свою монополию на удары.
Тактика, предложенная Сергеем, ему казалась чреватой путаницей и трудностями, которые только испортят игру. Однако он решил, что сама практика разрушит все искусственные построения теоретиков. Поэтому он не особенно настаивал на своем, хотя свое мнение и не стал скрывать. На вопрос Сергея он ответил, что, по его мнению, из этого ничего не получится.
- Почему? - спокойно спросил Сергей.
- Мы сами запутаемся, а не противника запутаем... Ну вот этот случай, - и Жорка поднялся и подошел к доске. - Это случай, о котором ты говорил: второй номер бросает четвертому, а прыгает третий и четвертый - а если они оба пойдут на удар?
- Они и должны идти оба на удар.
- А если они оба прыгнут в один момент?
- А, вот в чем дело. Ты не понял того, что здесь мяч не навешивается перпендикулярно тросу, а бросается вдоль по нему. Четвертый номер готов его встретить на своем месте и ударить, а третий, если нужно, перехватывает мяч на своем месте. Это же очень просто.
- Да, все это на доске легко, а на поле каша получится... Я не возражаю, - сейчас же добавил он, садясь, тоном, как будто он не считает все это существенно важным. - Игра сама покажет. Пойдет так - будем так играть, не пойдет - будем, как все играть.
Опять поднялся Сергей и, как бы подытоживая, сказал:
- Что касается путаницы, то при игре, в основном, на два удара возможностей для нее не больше, чем при игре на три удара. Хотя путаница, несомненно, будет, и будут большие трудности, и, возможно, не будет получаться, но для того, чтобы получалось, нужно много работать.
Пусть каждый хорошо подумает, и будем голосовать - примем новую тактику или нет.
И, дав время подумать, предложил значительным тоном:
- Кто за перестройку нашей тактики - прошу поднять руки.
Поднялось 8 рук, в том числе и рука Кострова, хотя она поднималась медленнее других.
- Тогда решено, - подытожил Сергей.
Вслед за этим он внес еще одно предложение: новая тактика потребует более напряженной игры и всесторонней физической подготовки, поэтому необходимо увеличить количество тренировок и разработать совместно с представителями кафедры физкультуры программу и комплекс физических упражнений для каждого игрока. И это предложение было единодушно одобрено.
- интересно, какие упражнения он для меня разработает? - громким шепотом сыронизировал, по-своему сохраняя серьезный вид, Костров.
- Для тебя никаких упражнений разрабатывать не будем, ты у нас совершенство, - ответил Сергей.
Он уже хотел закрывать совещание команды, когда Васька заявил. Что у него тоже есть предложение:
- Чтобы мы не забывали нашего "черного дня", пришить всем к матчевым майкам, к левому плечу, черные траурные ленточки. И носить их до тех пор, пока не разобьем Водный институт.
И это было всеми одобрено.
На этом деловая часть собрания первой волейбольной команды университета была окончена. Ребята расходились уже не с тем настроением, с которым собирались. Бодрые и оживленные, они уходили уверенные, что впереди упорная и интересная работа, что путь к победе найден, что позорное пятно будет смыто.
ЖЖЖ
Для команды начались трудовые будни; дни, недели и месяцы упорной работы. До сих пор они тренировались два раза в неделю, нужно было найти время для еще одного занятия. Это было нелегко, так как часы в спортзале были строго расписаны, и всем секциям не хватало времени даже для нормальной работы. Выход нашли, выделив для волейболистов дополнительное время раз в неделю до 8 часов утра. Ребята решили начинать тренировку с половины шестого. Приходилось вставать раз в неделю задолго до рассвета, в 5 часов. Для многих это была нелегкая задача. Ребята приходили заспанные, еще не совсем избавившись от сонной лени, но довольные. Впрочем, после первых же упражнений лень и сонная одурь быстро исчезали и заменялись чувством бодрости и силы свежих, разогревшихся и приятно-эластичных мышц.
Они даже полюбили эти тренировки, сборы в предутренние часы, когда еще весь город спал... и только они - фанатики - собирались в большом, тихом и так оживляющемся с их приходом зале.
Все они понимали, что это уже настоящая борьба за победу, и чувствовали, что они борются все вместе, плечом к плечу.
Сергей, да и не он один, подумывал, что если бы этих трудностей с ранними тренировками и не было, то их нужно было бы создать.
Волейболисты теперь очень много работали.
Утренние тренировки были посвящены выработке общей физической подготовки и различных физических и психомоторных качеств, необходимых волейболисту. С помощью кафедры Сергей разработал упражнения для развития силы, быстроты, резкости, моментальной реакции, прыгучести, гибкости, координации. Все эти утренние тренировки проводились без волейбольного мяча.
Необходимо было учитывать угрозу, что такие занятия могут прискучить - а это было бы опасно, даже если бы все и продолжали их посещать, потому что тренировка только тогда дает результаты, когда тренируются с охотой и заинтересованностью.
Но Сергей был хорошим тренером, он с детства прошел солидную выучку в детской спортивной школе, много читал спортивной литературы и умел проводить занятия бодро, в темпе, и в то же время не загонять ребят, умел насытить всю тренировку элементами соревнования и иногда игры. Поэтому занятия проходили даже весело.
Тренер все время увеличивал нагрузку. Самые хитроумные упражнения с применением спортивных снарядов использовались, казалось, с неумолимой жесткостью и бесчеловечностью для того, чтобы вымотать из этих ребят все силы и вытянуть все жилы, чтобы измочалить их и превратить в подобие выброшенной на берег бесформенной слизи медузы. Охота пуще неволи. Если бы подобную тренировку заставили вынести человека нормального, но не спортсмена и не увлеченного интересами команды, то для него эти упражнения были бы настоящей пыткой, рассчитанной на то, чтобы вывернуть ему все суставы, разорвать мышцы, сломать позвоночник, переломать кости и выплюнуть при последнем выдохе-издыхании собственные легкие.
Однако ребята были довольны. Усталость доказывала, что они по-настоящему работают, да и все они через некоторое время почувствовали, что становятся сильнее, выносливее, ловчее, прыгучее.
Помимо этого, они еще имели два раза в неделю тренировки в вечерние часы - с десяти вечера.
При такой напряженной работе возникала опасность перетренировки - когда спортсмен чувствует вялость во всем теле, апатию, когда спортивные результаты падают. Поэтому ребятам была прочитана преподавателем кафедры лекция о самоконтроле спортсмена, и они тщательно следили за собой. Впрочем, случаев перетренировки почти не было, если не считать нескольких подозрений. Все тренировки кончались так, что ребятам хотелось еще немного попрыгать, побегать.
Вечерние тренировки посвящались работе с мячом. Часть времени отводилась для упражнений группами, иногда по два человека, над отдельными элементами игры. Много гасили с накидок, шедших из различных направлений, при этом все усложняли задачи, требуя бить по определенному месту, а потом по движущейся цели. Много отрабатывали удары с блоками, одиночными и двойными, много работали над распасовкой и наброской для удара, над приемом ударов.
И больше всего в эти вечерние тренировки играли по-новому. Секрета новой тактики команда не хотела разглашать, тем более, что правильность и пригодность ее еще не были доказаны; да и очень хотелось использовать против главного противника тактическую неожиданность и ему "посвятить" новшество. Поэтому тренировочные игры вели при закрытых дверях. Чужих не пускали. Присутствовали только первая и вторая университетские команды. Вторая команда была тоже довольно сильной, вот на ней и пришлось впервые испытать новую тактику. Предварительно ребята разобрали на схемах всевозможные пути распасовки и накидок мяча для удара. Теоретически разработали несколько первоначальных комбинаций, а потом перешли на поле и попробовали все это в игре.
Вначале немало было путаницы, хотя теоретически все казалось просто. Новая тактика вызвала изменения в привычном расположении игроков на поле - это нередко порождало замешательство; не всегда получались наброски мяча для удара, хотя с самого начала все увидели, что это не так трудно. Значительно труднее оказалось играть на ударе, так как теперь приходилось с разных положений бить мячи, шедшие по разным направлениям на разных расстояниях от сетки.
Однако уже с первых игр ребята убедились, что они смогут овладеть игрой по-новому, так как то у одного, то у другого получалось совсем хорошо. Мишка Левит и Шурик Бессонов довольно точно с самого начала стали набрасывать мячи. И Сергей, и Жорка, да и другие ребята, все лучше справлялись с завершающими ударами.
ЖЖЖ
С самого начала перед командой встала серьезная и сложная проблема - проблема Кострова, и не случайно.
Костров был баловень судьбы. С раннего детства, воспитываясь в хорошо обеспеченной семье, он ни в чем не знал отказа. Наделенный от природы острым, быстро схватывающим умом, он без всякого труда учился кое-как в школе. Живой, своенравный, ни в чем не хотевший знать препон, убежденный родными, что весь мир существует для него, в школе он был "трудным ребенком". Устраивал проделки, которые не были похожи на обычные школьные шалости, подолгу не посещал занятия, скитаясь где-то с избранными друзьями. В 8 классе он остался на второй год и стал чувствовать себя старше, опытнее и выше своих соклассников.
Рос он высоким, стройным, ловким, очень красивым и очень уверенным в себе.
Дома, узнавая о его хулиганских похождениях и проделках, часто не могли скрыть восхищения их смелостью и остроумием. И видели в этом только доказательство выдающихся качеств единственного сына.
Он рано увлекся волейболом и стал хорошим игроком. Сергей и Васька хорошо помнили, как они еще в 8 и 9 классах видели в матчах лучших взрослых команд стройного и ловкого парнишку с отчаянными и красивыми бросками на мяч. Он тогда уже был хорошо известен болельщикам.
Учился он в трех школах, и университет был его вторым вузом. Как выдающегося волейболиста его приняли после чисто формальных экзаменов в Консервный институт, а оттуда он, опять таки как лучший волейболист города, без особого труда перешел в университет, на второй курс химфака. Ни в школе, ни в вузах он не был тесно связан с коллективами своих классов и курсов. Хотя ребята, особенно в вузе, относились к нему очень хорошо - он был знаменитостью и гордостью университета. Многие девушки от него были без ума, и появление его на втором курсе химфака произвело настоящий девичий переполох.
Чтобы понять это, нужно знать, что Костров слыл за хорошего, веселого, остроумного и, при всех своих качествах "знаменитости", добродушного малого, которому для друга ничего не жаль. И это было действительно так. А качества товарищества всегда ценятся в студенческом коллективе, особенно если они соединены с иными столь выдающимися данными.
Впрочем, если можно говорить о товариществе Кострова, то в определенном и ограниченном смысле.
Он с детства привык жить в компании, среди друзей и собутыльников, но эта компания не была трудовым коллективом школы, пионерского отряда. Это была своеобразная богема, легко и весело жившая вне всякой связи с настоящим трудовым коллективом, относящаяся к таковому свысока и презрительно, глубоко и искренне убежденная, что "от работы кони дохнут".
Как это ни парадоксально, в условиях заботы Советского правительства о счастливом детстве поразительное педагогическое невежество хорошо обеспеченных родителей очень нередко взлелеивает такие "цветы жизни".
Маленький Жора с самого раннего детства слышал, что он рожден для счастья. Об этом писал букварь, детские книжки, об этом говорили учителя в школе, в этом не сомневались папа и мама. Для пятилетнего ребенка счастье - это вкусная пища, много сладостей, игрушек и, конечно, отсутствие всяких забот. Какие же могут быть заботы у ребенка!.. И это все хорошо. Но беда в том, что Жора рос, становился юношей, все глубже убеждался, что он действительно рожден для счастья, но ни любящие папа и мама, ни, очевидно, учителя в школе не помогли баловню судьбы углубить его понимание счастья, радостей жизни. Взгляд его на них остался детским, с той только разницей, что сладости и игрушки по мере его возмужания заменялись вином и красивыми девушками.
Компания, в которой вращался Костров, была решительно нехороша. Почти все ребята знали неразлучного друга детства Жорки - Кадика Алексюка - высокого, тонкого, сильного и ловкого молодого человека с небольшой головой, маленькими, светлыми, быстрыми глазками и мелкими, острыми чертами лица. Это был хитрый, наглый и в то же время трусливый хищник, комбинатор, любитель легко пожить, хорошо выпить любым способом лишь бы за чужой счет. Кадик был тоже одним из лучших волейболистов города. Они вдвоем часто выступали как "подстава" за разные плохо подготовленные команды, будучи фактически кочевыми наемными гастролерами. Когда Сергей был еще в 8 классе, они однажды даже играли за их 43 школу. А позже они бродили из одного спортивного общества в другое, где им сулили больше выгод и интересных гастрольных поездок.
Все, знавшие Жорку и его друзей-собутыльников, говорили, что он гораздо лучше и выше их. И это было еще одним поводом к удивлению, как он мог в такой компании остаться таким хорошим парнем: прямым, откровенным, по-своему честным, смелым без наглости и нахальства, лишенный всяких намерений надуть ближнего.
Однако все это были любопытные качества одного из представителей спортивной богемы, весело жирующих молодых людей, которые любят компанию, потому что без нее скучно выпивать. Жорка никогда не жил в настоящем коллективе, поэтому он так трудно сживался с коллективом команды.
ЖЖЖ
Уже на первую утреннюю тренировку Костров опоздал больше, чем на час и, сказав, что теперь уже все равно поздно, просидел, отчаянно зевая, до 8 часов, когда нужно было идти на лекции.
Явившись на вечернюю тренировку, он во время разминки и потом, при отработке отдельных элементов игры, держался, "как засватанная невеста"; делал все нехотя и явно скучал, не пытаясь этого скрывать. А когда начали играть, он скучать перестал, но стал нервничать. Жорка привык, что на первой линии он завершает игру ударом, а здесь часто мячи шли мимо него; неизбежная вначале суматоха еще больше раздражала. Он стал ворчать, стоял со скучающим видом фертом; потом, правда, разыгрался, видя, что ребята стараются бить из сложных положений, и сам даже показал несколько раз, как нужно бить такие мячи, но все равно чувствовалось, что его эта "каша" тяготит, и что он играет из одолжения, чтобы не расстраивать команду, и пока команда сама не бросит это пустое дело.
Сергей пытался с ним поговорить после игры, но он обиделся, что к нему пристают, так как он все делает, что и другие, и ничуть не хуже. При чем он говорил это с таким видом: "Ну, да, мне это не нравится, и ты это знаешь, но приставать ко мне я тебе повода не давал".
На следующую утреннюю тренировку он пришел к самому концу, когда ребята уже одевались. А на вопрос Сергея заявил, что он не может так рано просыпаться, и что он вообще не будет ходить на эти утренние тренировки. Он пытался даже по-дружески объяснить Сергею:
- Ну, подумай, зачем мне весь этот тарарам? Я и без него лучше каждого из них играю.
Сергей собрал ребят, разъяснил в чем дело и сказал, что он считает этот вопрос очень серьезным. Он предложил, чтобы каждый подумал над ним и в начале следующего вечернего занятия команда решит его.
Жорка даже обиделся, что Сергей поднимает шум из-за пустяка. Сергей после тренировки вышел с ним и пытался ему один на один объяснить, что такое его отношение к работе раскалывает команду, разлагает ее, что дело не только в том, что он будет хуже играть, хотя и в этом он не прав, так как он тоже далеко не идеал волейболиста. Сергей мягко, по-дружески, но убедительно просил его хорошенько подумать над тем, что получается, иначе он, Сергей, будет настаивать на исключении его из команды. Костров обиделся, рассердился и заявил, что его и не такие пугали.
Перед следующей вечерней тренировкой Сергей собрал команду и поставил перед ней вопрос, как быть с Костровым. Он объяснил, что своим поведением Костров раскалывает коллектив, поэтому положение серьезно, и он считает целесообразным обсудить вопрос о пребывании Кострова в их команде, если он будет продолжать свое.