Аннотация: Видишь, там вдалеке, солнце сливается с морем... А. Рембо
Может, я разлюбил свою жену? Все чаще стал задумываться о какой-то другой женщине. Я ее называю - она. Особенно мне не хватает ее под вечер. Когда шагаешь домой сквозь обтекающую тебя толпу, ловя стеклянные взгляды прохожих, пролетает шальная мысль о том, что именно в этот вечер ты абсолютно свободен.
И пока борешься с мыслями о завтрашнем дне, ноги сами заносят в какое-нибудь завлекающее своей теснящейся пустотой место. Странно, но я хожу почти в одни и те же места, и все равно надеюсь встретить ее именно там.
Обычно это низкие полуподвальные бары, сделанные по какому-то западному образцу. Вместе с пивом в счет включают плату за иллюзию. Там всегда очень тесно, громко, пиво, много музыки и такое впечатление, что ты пришел на чей-то праздник, но тебя никто не узнает. Вроде сейчас из толпы тебя позовут вместе задувать торт или говорить тост.
Ненавижу говорить тосты. В мире есть всего несколько человек, которым я бы мог сказать тост, не задумываясь. Если вдуматься, это - отличная проверка. Если кого-то любишь по настоящему, готов сказать тост без подготовки. Ей бы я тостов вообще не говорил.
А пока что я жду. Нельзя сказать, что я бездельник. Хотя жизнь течет, а меня как-то обтекает. Как будто я гладкий, не зацепишься. Все как обычно, стандартный набор. Только она мне нужна не такая как все.
А так - я нормальный. Всегда всем говорю - у меня все нормально. На меня даже иногда обижаются - что другого слова нет? Так уже все и нормально? А как - хочется спросить у них? Как тогда? А зачем тогда спрашивать?
И жена у меня нормальная. Зовут Оксаной, тридцать один год. Любит джинсы, целоваться на людях, журнал "Караван историй" и когда ее жалеют. Мне с ней удобно. Готовит она вкусно, и меня, похоже, любит. Насколько я знаю, не изменяет. А то убью, честное слово.
А еще любит деньги, моду, красивые женские фигуры и японскую кухню. У нас все нормально. Я даже не жалуюсь. Тип-топ, как говорит мой друг Вадик. Тип-топ.
--
Леша, собирайся.
--
Да, уже иду.
Сегодня мы собрались к ее подруге Лизе, которая работает в модном женском журнале. Она меня не очень любит, скорее, терпит из-за подруги. Моей жене говорит, что наверняка я люблю брюссельскую капусту. У нее все зануды обязательно едят брюссельскую капусту. Специальное блюдо для зануд. Хотя я ни разу в жизни ее не пробовал.
У моей жены другой взгляд на жизнь. Она терпеть не может людей с тонкими губами. Говорит, что все они завистники и негодяи. Иногда, когда я смотрюсь в зеркало, я внимательно изучаю свои губы. Ничего, нормальные вроде. Хотя если я когда-нибудь встречу человека с тонкими губами, который есть брюссельскую капусту, я на всякий случай буду держаться от него подальше.
Ее подруга отчаянно курила и рассказывала нам о звездах, у которых она брала интервью. Было скучно, она много материлась и ждала, когда мы начнем завидовать. Я упорно не поддавался, жена из вежливости время от времени роняла что-то вроде "Да ну! И ты, да? Вот это да!", но подруга быстро ее раскусила. Она разозлилась еще больше, заявила, что с нами скучно и нам нужно больше бывать в приличном обществе.
Я предложил выпить, чтобы сгладить паузу. От злости подруга моей жены тоже захотела водки, и, не удержавшись, стала показывать, как пьет водку Газманов. Потом они обе с тоской взглянули на меня. Я не был похож на Газманова, видимо, даже водку пил не так как он. Это их расстроило.
В конце концов, когда мне уже было душно, а в голове не осталось ни одной завалящей мысли, мы засобирались домой. На улице было тепло и звезды. Машин было немного, в ногах гудело, и я предложил жене прогуляться. Пока шли по улице, вяло что-то обсуждали. Говорили в основном о новом диване. Мне не хотелось расставаться со старым диваном, я вообще не люблю выбрасывать старые вещи. Есть в них что-то родное, они как старая собака преданно служат тебе энное количество лет. Но жене неудобно перед гостями. Какое гостям дело до дивана?
Когда мы пришли домой, меня вдруг потянуло пересматривать старые фотографии. Осколки другой жизни. Свежие смеющие лица и ощущение ветра под рубашкой. Мы тогда были такими... как бы это сказать. Другими. А потом все поменялось. Стало похоже на старый диван. Такое ощущение серой пыли кругом. И когда смотришь на него, уже перестаешь его замечать. Фигня какая-то, а не время. Во всяком случае, мы от него лучше не становимся.
И диваны тоже.
--
Леша, я приготовила ужин.
--
Да, сейчас иду.
--
Я подогрела сосиски, эти, которые ты сам выбрал. Немецкие, что ли. Иди, ешь, остынут.
Оксанка мрачно курила. Было очень похоже на надвигающийся скандал.
--
Ты почему с Лизой так мало разговаривал? Сидел с таким видом, как будто тебя туда силой затащили. И вообще, с тобой куда-то ходить невыносимо. Слышишь?
Она сделала паузу в ожидании реакции. Ноль. Я глубокомысленно ковырялся в сосисках.
--
И когда ты наконец найдешь нормальную работу? Сколько можно считать твои копейки? Вон твой Вадик звал тебя в бизнес - что ты отказался? Мы сильно гордые? А я не гордая три года в одних сапогах ходить? Я не гордая пахать как лошадь?
--
Ну, послушай...
--
Не хочу ничего слушать! - Она пьяно всхлипнула. Пошло как-то получилось.
--
Может, опять попробуем? - задумчиво протянул я.
--
Что попробуем? Ребенка? Да ты сам идиот, ребенок! Тебе же сказали - невозможно. Невозможно, и точка!
Она с грохотом закрыла дверь кухни. Я остался один и глубокомысленно уставился в потолок. Когда-то еще в школе Оксанка залетела от одноклассника. Здравствуй, взрослая жизнь. Родители хватались за сердце, молодой отец метался от высот героизма к низинам подлости и все не мог определиться. Семьи совершенно левые. Подружки делали большие глаза, но все закончилось пошло и банально - аборт. Первая сигарета и старый еврей - гинеколог, который, выпячивая большие как у беременной глаза, что-то сконфуженно шептал матери.
Потом лет пять она об этом не думала. Не потому что аутотренинг или по фигу. Просто забыла. Из глаз долой - из сердца вон. Один знакомый психолог рассказывал, что есть такое свойство у памяти - человек иногда просто забывает плохое. Как если бы этого не было вообще.
И тут - я. Весь такой влюбленный. Однажды у нас не получился секс и мы, злясь друг на друга, молча курили, сидя по разным сторонам кровати.
Тут она повернулась и выпалила:
--
Детей хочешь?
--
Да. Пять мальчиков и восемь девочек.
--
Да я серьезно, дурак. Сильно хочешь?
--
Хочу.
Тут я серьезно взглянул на нее. Было что-то удивительное жалостливое в ее худеньких плечах, босых ногах и маленькой груди.
Я неловко обнял ее.
--
В чем дело? Думаешь, не женюсь?
--
Да нет, дурак. Мне все равно. Нафиг ты мне нужен со своей женитьбой?
--
Тогда что? При чем тут дети?
--
А то! Их у меня не будет. Никогда. И я хочу, чтобы ты об этом знал. Ясно тебе?
Она ловко вывернулась из моих объятий и ушла на кухню.
Я как-то некстати подумал о том, что теперь можно не покупать презервативов.
А потом была свадьба, ее счастливое лицо и только в уголках глаз какая-то тревога, как будто она выдала мне секрет и теперь боится, что я могу рассказать его кому-то еще. Я не рассказывал. Только вот мама внуков регулярно требовала. В качестве причины выручала работа и зарплата кандидата наук, на которую я бы не прокормил бы и попугая. Выручали левые приработки, и грачевал иногда.
Так мы и жили со своим секретом. Только Оксанка пила все больше. И такие сцены уже не редкость. Паршиво, одним словом. И все чаще думаю, на фига женился. А ведь еще ничего, всего 29. Стройный. Почти. И могу ведь еще любовь встретить.
А то еще пару лет, и просто сил не хватит от Оксанки уйти...
Мы иногда заговаривали о том, что стоит взять ребенка из детдома. Но как-то рука не поднималась, словно он служил бы для Оксанки укором. Что у нее что-то не получилось. Что она виновата.
* * *
Все-таки жизнь бывает очень паршивой. Сделаешь ошибку, за которую расплачиваешься потом всю жизнь. И когда в миллионный раз думаешь об этом, не можешь найти ни одного хотя бы маленького пятнышка вины. Вот сколько раз попадал бы так, все равно итог был бы один. Родители поэтому так за детей переживают, рока боятся.
А рок за окном гуляет. Кто-то всегда должен оказаться в эпицентре бури. Несчастье должно упасть на кого-то. Иногда мне кажется, что ему глубоко по хрену, куда именно падать. Просто нужно упасть, и все тут. Кто не спрятался, я не виноват.
Мысль о том, чтобы бросить Оксанку, стала посещать меня все чаще. Почему-то меня стало раздражать все, что раньше в ней так нравилось. Ее манера смешно выгибать шею, когда она тебя слушает, петь в душе, принципиально не пользоваться косметикой и это вечное "да, милый". Только что-то все равно держало. Пусть у нас не так все хорошо, но живем вроде ничего. И не нужна мне никакая любовь. Это так, отдушина. Глупости. Кризис среднего возраста раньше срока постучался.
Со временем я стал чаще задерживаться на работе. Не потому что работы много. Потому что домой не хотелось. Не хотелось и все тут. Дома предусмотрительно держал пару бутылок пива. Как возвращался, сразу выпивал первую, потом вторую. Оксанки в это время еще не было. Приходила уже под вечер и рассказывала, как меня любит. А потом начинала жалеть себя и говорила, что только я мог с такой связаться. Два несчастья в сумме одно счастье не дают, математика соврала. Противно все это было. Даже стихи стал белые писать.
И все не мог понять, куда все ушло.
На прошлой неделе ходил в казино. Часто стесняюсь в казино, поэтому перед этим крепко выпиваю. Кажется, сейчас подойдет такое холеный администратор и выгонит меня. Скажет - у нас играют только уважаемые люди. Но ничего, пока не выгоняет. А может они думают, я богач, а только прикидываюсь нищим. И джип у меня за казино припаркован.
Выиграл. Вернулся домой под утро. Пьяно покачиваясь, открыл дверь. Подумал о том, что выигрыша может хватить даже на новый диван. Нащупал выключатель, снял куртку, и когда снимал свои туфли, заметил еще одни.
Я тупо смотрел на туфли, а они на меня. То, что они явно не мои, я понял сразу. Только я никак не могу понять, откуда они здесь взялись.
Открыв дверь спальни, увидел Вадика. Он лихорадочно натягивал джинсы, но когда увидел меня, замер. Оксанка с вызовом смотрела на меня. Возле кровати стояли две бутылки пива. Как в анекдоте, подумал я. Выпили все мое пиво.
--
Лешка, старый, ты это, не подумай. Я просто спать лег, устал. Ну, у нас ничего не было... - принялся что-то мямлить Вадик.
--
Что ты вытаращился? Устал человек, прилег. Что я виновата, что диван сломан? Что так смотришь? Я сколько раз тебе говорила - купи новый диван!
Я неожиданно почувствовал жуткую усталость. Как будто вся тяжесть лет навалилась на меня одним большим мешком. Мне стало все равно.
--
Да пошли вы оба со своим диваном... Сука ты Вадик.
Я коротко размахнулся и ударил Вадика. Тот упал как подкошенный, даже не столько от силы удара, сколько от неожиданности. Внезапно вся эта сцена показалась мне такой дурацкой, такой надуманной, словно это пьеса из классики, которую доверили ставить первокурснику с режиссерского, а он стал искать в ней новое понимание и в итоге загубил. Аж затошнило от ненатуральности всего этого.
Зашел на кухню и поставил чайник. В комнату крикнул - Чаю не хотите? Они молчали, только шуршание одежды было слышно. Спустя некоторое время появился Вадик. Скула опухла и покраснела. Стараясь не смотреть на меня, он как-то суетливо стал прощаться, что-то скороговоркой сказал о делах.
- Чаю хочешь?
- Что? - Вадик выпучил на меня свои удивленные глаза. - Чего? Чаю?
- Чего переспрашиваешь? Садись, чаю попьешь.
- Ты что, не сердишься, Лешка? Правда, не сердишься?
- Сигарету лучше дай, герой - любовник. А вообще шел бы ты отсюда. Тошно от тебя.
Вадик как будто ждал этих слов. Входная дверь громко хлопнула. Правда, сигарет оставил мне целую пачку.
Я посмотрел на сереющую от рассвета кухню. Как у Бродского, "остались пальто и я". В смысле, Оксанка и я.
Она неслышно зашла на кухню. Как виноватый ребенок села рядом. Мы долго молчали.
- А что мне еще было делать? Я не могу так жить! Приходишь каждый раз и смотришь на меня так! Я так не могу! Я тоже хочу жить! Надоело это все!
- Что надоело? Чего ты разоралась?
- Это не я тебя ненавижу, Лешенька! Ты сам себя ненавидишь! Зачем ты на мне женился? Жалко меня стало? Не надо меня жалеть. Я счастливая молодая женщина! Я...Я устала перед тобой извиняться!
- Не надо извиняться. Я куплю новый диван.
- Да пошел ты со своим диваном! - У Оксанки брызнули слезы. - Я не хотела, Лешенька, прости меня, дуру, прости меня. Я же люблю тебя, Лешенька...Очень люблю. Хочешь мы возьмем девочку? Я так хочу девочку, Лешенька! У нас с тобой будет дочка, хочешь? Я все сделаю, что ты хочешь.
- Уже сделала. Я ухожу. Вещи на днях заберу. Вадику привет. Все, пока.
Зная, что если сейчас остановлюсь, то уже не смогу уйти, я быстро зашагал к двери. Наверное, это выход. Наверное, так будет лучше для нее и для меня. Попробовали - не получилось. Бывает. Всегда второй шанс бывает. Только почему так предательски руки дрожат?
- Леша! Постой, Леша! Я не смогу без тебя, слышишь, Леша? Я же не нужна никому, Леша! Кроме тебя, никому!
Ее крик повис в тишине подъезда. У заспанной консьержки на лице было написано плохо скрываемое желание поделиться свежими новостями из жизни жильцов. Вадика тоже наверняка заметила.
Подняла голову, наткнулась на мой взгляд и закашлялась.
* * *
Прошло несколько месяцев. Оксана первое время звонила почти каждый день, предлоги выдумывала. То я что-то забыл, то маме что-то передать, то починить что-то. С каждым разговором паузы становились все длиннее. Словно хотели сказать что-то, только не решались.
В какой-то из пустых вечеров зазвонил мобильный. Номер был мне незнаком.
- Привет, Лешка! Это я, Света, чего не узнал меня? - Ее смеющийся голос заполнил всю комнату. - Дурачок, как же я соскучилась! Я к вам тут примчалась как на крыльях на пару дней! Увидеть тебя хочу - сил нет. Где вы теперь с Оксаной кантуетесь? Готова приехать немедленно! Адрес диктуй, дурачок!
Пока я мычал в трубку что живу уже один, я слышал, что Света параллельно скупается в супермаркете. Она такая была всегда, яркая, свежая и целеустремленная. Как будто только из моря вышла. Смеющаяся, радуга прямо.
Когда-то у нас был курортный роман. Мокрые простыни, ночные дискотеки и восход солнца над морем. Я ей читал тогда стихотворение Рембо - Видишь, там вдалеке, солнце сливается с морем... На самом деле то было единственное стихотворение Рембо которое я помнил. Но - звучало. А потом как обычно - я буду писать, ты будешь звонить. В общем, казалось, что это навсегда. А потом, за несколько дней до ее отъезда, случился шторм. Она вместе со своей подружкой и моим другом полезли по волнам попрыгать. Я плавал один, и вдруг заметил, что они исчезли. Смотрю - три точки черные, все дальше от берега.
И крики.
Всегда буду эти минуты вспоминать. Плавать толком никогда не умел, и видимо, уже не научусь. Но тогда я поставил олимпийский рекорд, это точно. Промчался как ракета. Они в истерике, орут. Умирать не хотят. А у меня только злость, как на маленьких детей. Повытаскивал их из воды как щенят. Сижу, отдуваюсь. Живы, здоровы, блюют. Пляж к нам сбегаться стал. Потом пошли в кафе, я их водкой напоил. Их еще раз стошнило, и я уложил их спать.
А потом сижу ночью у Светкиной кровати, как сейчас помню время - 12.26. Она тихо ворочается во сне, стонет тихонько. И тут до меня доходит - Господи, Боже мой, ведь она утонуть могла. А я мог не спасти, я же ведь плавать толком не умею. И такое со мной твориться начало, как переворот в голове целый. До меня всегда позже доходит, чем до остальных. Но когда дойдет - пригвождает как иголкой сухой лист в гербарии. Сижу, а по щекам слезы текут, как у ребенка.
Смотрю - она глаза открыла и смотрит на меня. И улыбается. Улыбается, а я рыдаю как Офелия.
С того дня Светка влюбилась в меня без памяти. То, что начиналось как обычный курортный роман, закончилось полным улетом. А Светка красавицей всегда была - когда-то у себя в городе какой-то конкурс красавиц даже выиграла.
Высокая блондинка с голубыми глазами - за что мне счастье такое выпало?
Потом отпуск закончился и пошли долгие осенние дожди. Лето уходило от нас все дальше. Сначала созванивались почти каждый день, потом через день. Телефонные счета как у миллионера были. Думал, отец мне голову оторвет. Потом письма стали писать, благо с Интернетом научились обращаться. Потом как-то все затерлось, забываться стало. Время - оно как песок в пустыне. Каждый день тихо, незаметно землю пожирает, и никто не замечает даже. А потом смотришь - пустыня уже вокруг тебя. И песок уже тебя засасывает, а вокруг только солнце и дюны.
Но потом она сама прилетела. Без звонка и приглашения, как всегда поступала. Никогда в себе не сомневалась.
Не то, что я.
И вот опять появилась. Приехала с кучей кульков, убралась в квартире, приготовила ужин, и еще сил хватило меня любить. Потом мы долго лежали в постели, курили, и слушали, как за окном ездят машины.
- Ну что, бросил, наконец, Оксану свою?
- Не знаю. Выходит, бросил.
- Какой ты дурак... Женился б на мне тогда, когда я к тебе прилетала, помнишь? Человеком бы стал. Счастье ты свое упустил тогда, Лешка...
- Я ж тебе объяснял, я тогда Оксане предложение сделал. И за тобой тогда иностранец этот твой ухаживал, помнишь? Не мог я так, понимаешь? - Я вдруг разозлился. - Вечно приезжаешь тут ко мне напомаженная такая и меня строить начинаешь! Чего ты от меня хочешь?
- Тебя хочу. А ты меня не хочешь, я знаю. И не обижаюсь. Ты у меня один такой, который меня не хочет. Слушай, а поехали со мной, а? Я тебе место подыщу, денег заработаешь. Жить у меня пока будешь. Не хочешь - не женись, дело твое. Но поживешь хоть как человек, а то живешь в дерьме. Ты в Париже был хоть раз?
- Не был.
- А я туда на выходные летаю! Хочешь в Париж, на выходные? Со мной, в отеле "Георг 5"? В номер устриц закажем, а потом будем на балконе любовью заниматься, хочешь? Там ванная как твои две квартиры размером!
- Светка, не говори глупости, какой Париж?
- Со мной! Какой еще?
Она вскочила с кровати. - Смотри! Нравлюсь я тебе? - Голая Света томно покачивалась, прикрываясь простыней. Королева красоты, блин. - Я и детей тебе смогу сделать. Не то, что твоя, эта, как ее. Бесплодная.
Внезапно в комнате стало очень тихо. Светка замерла в своей дурацкой позе. Я выдохнул.
- Пошла отсюда. Собирайся и уходи.
Светка непонимающе взглянула на меня.
- Ты что, с ума сошел?
- Уходи, я сказал. Зачем приехала? Трахнуться? Так трахнулись! До свидания!
Одетая Светка, закрывая дверь, пристально посмотрела на меня.
- Я сегодня вечером приеду и спокойно поговорим.
Я не ответил.
- Пока, дурачок.
И послала мне воздушный поцелуй. В абсолютной тишине ночного подъезда ее каблучки застучали по бетонному полу этажа.
* * *
Я где-то читал о том, что абсолютно все мечты и желания человека сбываются. Просто это происходит не сразу и совсем не так, как он этого хотел. А потом, когда это происходит, он вдруг начинает метаться, думать, что не этого он хотел, и не так.
А уже поздно. Чего хотел - того получил. Странное что-то происходит с этими мечтами. Как будто каждую отдельную мечту выпускаешь как почтового голубя, и она уже живет независимо от тебя. А потом, когда ты о нем уже давно забыл, он вдруг прилетает. И в клюве - письмо специально для тебя. Получите, распишитесь. А нужно оно тебе уже или не нужно - уже никого не интересует.
Когда мы только начинали встречаться с Оксаной, я с самого начала знал, что она будет моей женой. Просто знал и все. Что-то в ней такое было, такое свое, родное и знакомое. С ней я мог быть самим собой. Когда был с ней рядом, все вдруг становилось простым и понятным.
И от этого становилось легко и спокойно.
Прошло несколько лет и все вдруг стало куда-то уходить. Я всегда думал, что у меня так не будет. Вроде, штамп в паспорте поставили - и все. Прошла любовь. Как будто от этого штампа что-то зависит. А все вокруг говорили - все брат, женился, пропал. Почему пропал? Специально выдумывал разные истории, всем говорил - ничего от этого штампа не зависит. Наоборот, любовь крепче становится. А вышло...
Может они правы были?
* * *
Вся водка в холодильник не поместилась. Сначала пробовал ее ставить, потом укладывал одну на одну. Бутылки лежали внутри как прозрачные рыбы. Затаились и перестали позвякивать. Но штук десять все еще оставалось. Поэтому пришлось ставить ее на шкаф. И на окно. И на пол. В общем, все как обычно. Одну положил в ванную комнату - в бак с грязным бельем. Подумал - пусть лежит там.
На всякий случай.
Когда с водкой более-менее разобрался, кто-то начал звонить в дверь. Сначала не хотел открывать, потому что поздно, но потом все равно открыл. На пороге стоял Вадик и виновато прятал глаза. Я долго смотрел на него.
- Ну заходи, если пришел.
- Да нет, я ненадолго...Я тебе от Оксанки весточку передать пришел.
- Разводиться надумала? Давно пора. С тобой ей веселее будет. Ну привет.
Я попытался закрыть дверь, но Вадик проворно прошмыгнул внутрь.
- Дай слово сказать, урюк. В общем...она тебя ждет завтра, вот по этому адресу. Очень просила, чтобы приехал.
Он замолчал и дал мне бумажку с адресом. Адрес мне ничего не говорил.
- И в тот раз...Ты пойми, сглупил я, с кем не бывает...Мы тогда...
- Пить будешь? - Перебил его я.
- Что? - Вадик непонимающе уставился на меня.
- Пить, спрашиваю последний раз, будешь? Заколебался один пить. Хоть обоям тосты говори.
- Так ты, это, не обижаешься? Правда?
Я втащил его в квартиру и закрыл дверь.
* * *
Я стоял посреди большой комнаты, полной детей. Вадик суетливо бегал с какими-то бумагами. Оксанка сидела на кровати и держала на кровати малыша. Я молчал. Она выпрямилась и достала из дубленки маленький телефон. Сказала малышу, что у нее на коленях сидел - возьми, Вова. Если нажмешь вот на эту кнопку, то сразу соединит со мной. Можешь звонить мне в любое время. За звонки плачу я.
Малыш опасливо телефон взял и улыбнулся несмело. Потом посмотрел на меня.
- А кто этот дядя?
- Это...это мой знакомый дядя.
- Вы с ним встречаетесь?
- Нет, мы просто дружим.
- А почему? Он красивый.
- Ну мы с ним...мы с ним раньше жили вместе, а теперь не живем. Теперь ты со мной будешь жить, если захочешь. - И на меня посмотрела, как молнией обожгла.
- А этот дядя будет с нами жить? Он будет моим папой?
Тут остальные дети стали капризничать. Потому что Вовке телефон дали, а им нет.
Я присел к ним и отдал им свой. Чтобы они замолчали.
И они притихли. Потому что детям нравится все ломать.
Я смотрел как дети по очереди стукали телефоном об пол и ни о чем не думал. Мне просто нравилось смотреть на Оксанку с Вовкой.
И еще мне нравилось смотреть на Вовку. Как он толкается у Оксанки на коленях и украдкой смотрит на меня.
А потом Вовка соскочил к кровати, уцепился за спинку и встал.
Постоял немного, разжал ручки, покачнулся и вдруг сделал один шаг ко мне.
Я замер, чтобы не напугать его и протянул к нему руки.
И тогда он шагнул еще.
А я не мог даже с места сдвинуться и только смотрел на него.