© Мишина Надежда

Ять: печати Сдерживания.

    

    

  

Глава 33.

Вторник. Часть 4.

До бала 4 дня.

  Второй задумчиво рассматривал синяки и кровоподтеки на руках. Проступили ли такие же на теле создателя? Есть ли особый смысл в том, что он, второй по созданию, первым ушел в мир? Пожертвовали ли им или это почетно?

  Надо было навести панику в городе. Навел.

  Смутить военных удалось? Вполне.

  Немного пострадать для всеобщей убежденности в справедливости возмездия? Пожалуйста.

  Хотя дела нет до какой-то там "Константины, мачехи Зелана, жены Хотса, матери Фларенсии". Сколько бесполезных привязок.

  Все выполнил. И что? Сидеть здесь. Все в ее руках, не пора ли уже прекратить тупое ожидание? Где она? Куда пропала? Почему оставила?

  

  Вернулся Зелан.

  - Добивать пришел, братишка?

  А что, если у него тоже был создатель? Константина, например. Эта вообще умерла, вот он и бесится. Еле сдерживается, гляди-ка. Разве можно так переживать за неродного человека? Она его себе выдумала, создала его и бросила, как меня.

  - Я настаивал на приговоре без покаяния, но тебе, недостойной, хотят дать шанс. - Его голос дрожал от гнева. - Не смей так на меня смотреть!

  - Ты бедный, брошенный ребенок, мне тебя жаль. Привык к ней, да?

  Он бросился бить, но я его опередила, захлестнув тяжелой цепью заговоренных кандалов (если я там вдруг решу испариться) под ноги. Он не растянулся, быстро вскочил и опять достал меч. Но и я теперь не с голыми руками.

  - Я такой же брошенный и всеми преданный ребенок, как и ты! - Уворачивалась я, посмеиваясь.

  - Ах ты! Ты незваный убийца! Кто дал тебе право распоряжаться жизнями?!

  - А если не я убила? Она ведь уехала! Хотс знал, где она живет, - почему бы не он? Ведь интрижка с Ожели - у него! Чем тебе не мотив? Он теперь вдовец - всем на зависть!

  Я сделала подсечку, впечатала кулак ему в ухо и добавила в живот, пока этот стеклодув не набрал воздуха в легкие.

  - Ожели сразу станет королевой, ты, коль ее отдашь, конечно, - наследничком. Если Сашиман тебя в порошок не сотрет до этого. - Я еще ударила и надавила ногой на горло. - Хотс и здесь не испачкается, а Нормаланд выиграют в любом случае.

  Сошла с его шеи.

  - Убирайся. - Я повернулась к нему спиной. - Ты закрываешь глаза на очевидное, а раз так, то думать ты не научился. Зачем тут такие правители.

  Он кашлянул и двинулся на выход.

  - Мы сотрем твоего отца с лика Континенталя. Тогда до тебя дойдет, что это такое - терять близких. - Сипло проговорил он.

  - Постарайся меня опередить.

  - Ты умрешь здесь! Это убережет город от вашей встречи. Я хороший правитель, поскольку думаю о других. А ты, одиночка, в одиночестве и сдохнешь.

  - Докажи толпе, что я не с вами. - Буркнула я напоследок.

  Кажется, он расслышал.

  

  Одиночество. Один очень. Один. Сколько можно ходить по камере? Они унимают восстание и им не до меня? Кому там надо покаяться?

  Где же создатель? Почему она медлит? Я же чувствую! Я человек! Я не голем, не кукла вуду. Давай, вытащи меня отсюда!!!

  Черт, еще и зенита нет. Из окна ничего не видно, кроме неба. Глазу зацепиться не за что. Наручники не сдаются - я просто не знаю таких заклинаний.

  Вытащи меня отсюда!!! Я же все сделал! Что ты еще от меня хочешь?!

  

  Помоги мне... Где же ты... Я не хочу умирать! Я не хочу один! Вы там заигрались с Первым и Третьим? Или с Четвертым?! Чем они лучше меня?

  Здесь душно до невозможности! Влажно, душно и сыро! Неподалеку стонет какой-то одержимый. Он постоянно молится своему создателю. Ненавижу, заткнись, с.кин сын, не понятно, что ли, что он тебя не слышит?! И никого не слышит! А-а-а!

  

  Длинные тени. Только очнулся после разряда из наручников. Они никуда не делись. И стены. И решетки. Одержимый, говорят, переел себе глотку изнутри. Но он и сидит здесь дольше. У меня еще есть время.

  Пожалуйста, если ты есть, хоть где-нибудь, пусть стража принесет воды.

  Тихо.

  Ну, ладно-ладно! Воды - это слишком! Пусть уже и ко мне придет исповедальник.

  Нет?

  Где ты, создатель...

  

  На полу лежать холодно и мокро. Сидеть на решетчатом диване, просиженном до прутьев, - начинает болеть зад. Я не могу больше ходить по плитам: болят ноги, ломит мышцы. Хочу есть. Мысли путаются. Ветер поднялся. Да, здесь ОЧЕНЬ длинные сутки. Пожалуйста, пусть все закончится побыстрее.

  Отпусти меня...

  Ах да, я забыл, что тебя нет. Просить некого.

  - Исповедальник! Долго тебя ждать?! Иди сюда, скотина! Или сострадание и мелосердие отменили?!

  Я не могу больше...

  Ненавижу тебя. И это место. И себя в нем. Скотство.

  

  - Здравствуй, дочь моя. - Вплыл человек в сутане в "келью". - Готова ли ты очиститься?

  - Какая я тебе дочь. Ты себя в зеркале видел?

  - Твоя озлобленность мне понятна, все заблудшие души...

  - Я - не заблудшая. - Зло с расстановкой ответила я, лишь бы побыстрее от приветствия он перешел к формальностям, а за ними уже пойдет по накатанной все остальное.

  - Не будь ты ею, была бы ты здесь?

  - Нет. - Поразмыслила. Мысли сбивались в кучу и мельтешили, вызывая тошноту, как в давке.

  - Значит, я прав. И то, что мы встретились, - вкрадчивым голосом убаюкивал он, - еще одно тому доказательство. Скажи мне, как ты себя чувствуешь?

  - Раскрой глаза и посмотри.

  Я лежала, закрыв глаза на диване, не обращая внимания на впивающиеся в тело перекладины.

  - Я бы с радостью, да слеп от рождения.

  - А. - Поддерживать разговор было сложно. - Говорите, что хотели, и до свидания.

  - Я думал, это ты мне скажешь, каково ощущать себя брошенным ребенком создателя.

  - Да что ты знаешь! - Села я, чтобы достать до исповедника, но прутья впились и в без того многострадальную пятую точку, а онемевшие мышцы спины заставили скрючиться и сползти на пол. Волна покалываний прошлась иголками по телу.

  Исповедник спокойно меня обошел и присел на краешек пыточного устройства, замаскированного под невинный с виду, старый диван. Впрочем, он хорош, диван этот, - отвлекает от всего, кроме физической боли.

  - Я не знаю, да. Поэтому и спрашиваю тебя и остальных, что оказались здесь: каково быть забытой игрушкой Господа?

  - Кем-кем? - Не узнала я собственный голос. - Старичком-то, с облачка?

  

  Нет! Нет! Я не это хотел сказать! Это не я! Это не те слова!

  Меня охватил тихий ужас: что-то в моей голове говорит за меня! Остановите это, кто-нибудь, этот человек пришел меня спасти! Он поможет мне... верить! И у всего снова появится смысл!

  

  - Не появится. - Возразила я Второму, как очнулась и уловила суть завязавшегося разговора. - Это очередная обманка для ума. Да заткнись уже, я сама все этому пустозвону расскажу.

  - Может, дашь ему самому во всем разобраться? - Выдвинул идею дух Дома. - В конце концов, король, не смотря на требования Хотса, Сашимана и Зелана, отправил к "тебе" священника. Это шанс.

  - Приходили ко мне, в детстве, - заговорила я за Второго, - такие, как ты, якобы прямиком от Всевышнего. Учили верить. Каково мне без "Господа", спрашиваешь? - Брызгала я желчью. - Синяков меньше. И шишек на лбу нет, что заработала идиотским битьем об пол! И колени не болят от припадания перед портретами умерших. Хорошо мне без твоего "Господа"! Ясно?

  Слепой ответил не сразу. А когда заговорил, уже мне пришлось задуматься:

  - Ты говоришь о том, что сделали тебе люди. А я спрашиваю о другом. Куда бы меня не повел Господь - я везде дома, везде с радостью и смирением. Как ты живешь?

  Я собралась с духом. Тьфу. Никто не посмеет морочить мне голову сказками про "благости", которые всего лишь - удовлетворение эгоизма и собственных представлений, как другим следует жить. Бабки мне хорошо (хоть это) вколотили.

  - А ты - всегда ли "в Господе"?

  - Все время.

  - И ни разу не пожил, ни дня - без него? - С нажимом спрашивала я. - Прямо от рождения? Сколько благостен - столько и слеп, значит? И как только чувствуешь, что он отдалился - усердно молишься и каешься?

  Он молчал, словно зная, какими своими выводами я его собираюсь оскорбить:

  - То есть страх остаться без него толкает тебя на твою якобы святую жизнь?!

  - Страх Божьего гнева естественен. И оставленность Им - это еще одно испытание любви к Нему. Легко любить Господа, когда Он рядом, требуется любить Его и тогда, когда Он отошел.

  - А если и не приходил? - Съязвила я.

  - Этого быть не может. Ты просто закрыла сердце...

  - Может: не приходил. И это лучше, чем "пришел-ушел, а ты молись". Я отвечаю за себя. А ты? Что бог пошлет, да? И послал он тебе нищету, нас, убогеньких, иногда еду, чтоб не подох... Все? Или ты настолько мало его любишь, что он не удосужился тебя прозреть, а?!

  - В страданиях выражается Его милость!

  "А в зрении - количество иллюзий. Далеко ты со своей "любовью к Господу" ушел от тела, дурень?"

  - Ты женщину познал? - В лоб спросила я. - Сколько тебе лет, дед?

  - Мне сорок два. Будет. Скоро.

  "А-а-а, замешкался на счет женщины-то."

  - И что, ни разу не было? И до старости собираешься бегать от нее?

  - Это не бегство. - Собрался он, как будто вспомнил заготовленную речь. - Я решил посвятить жизнь служению Богу. И не тебе совращать меня.

  - Сиськи!!! - Закричала я ему в слепые глаза, перебив ему все дыхание, заготовленное под ответ.

  Как он подскочил! Как закрестился! Даже заплакал почти.

  - Мне тебя жаль. Ты дурак, всю жизнь пробегавший от страсти, от жизни, от любви. Ты правильно слеп, за убеждения. Так тебе и надо. Ничему ты меня не научишь. Из жалости к тебе я ни в кого не поверю. Те, кто поклоняются от страха перед Нормаланд, тоже ничего не стоят.

  - Тебе ли учить всех вере? Как правильно служить?

  - Вот еще. Ты себе такую жизнь выбрал, вот и мучайся - пример остальным так не поступать. Ты же от неполноты опыта избегаешь части жизни. Жизнь - это твой бог. А ты его, своего единого, делишь. Это твои проблемы, что ты в состоянии вести "праведную" жизнь лишь из страха.

  - Я боюсь лишь греха.

  - Дай руку. Не бойся, "верующий", я в кандалах.

  "Что ты задумала?!" - В голосе Второго нарастала паника. Он явно не создательнице симпатизировал.

  "Раз и навсегда разрешить его заблуждения. Все. Заткнись и расстегни на себе рубашку."

  - Что это? - Спросил исповедник.

  - А что ты чувствуешь - то и есть.

  - Тепло. Мягкость. Бие... Сердце?!

  Священник замер, потеряв дыхание напрочь. Его рука непроизвольно пару раз сжалась и совершенно инстинктивно расположилась так, чтобы грудь удобнее в нее легла.

  Он затрясся.

  "Ты убьешь его! - Второй перехватил управление и отбросил руку мужчины: может, еще не поздно. - Ты его уничтожишь! Ты ему веру разрушишь до основания!"

  "А не основание, значит, и было. - Злобно ухмыльнулась я. - Поздно. Он сам это сделает. И если после этого - вдруг - найдет силы отстроить веру заново, то честь ему и хвала."

  Исповедник никак не мог решить, что ему делать с согрешившей рукой: пожелать, чтобы осохла? Отсечь? Вытереть об одежду, может? И без того слепые глаза перестали напоминать живые.

  "А ты что хотел. - Удовлетворенно наблюдала я за его реакцией. - Давай, если ты такой конченый верующий, отсеки все тело от души. Или в истязатели плоти подашься?!"

  Исповедник вышел из камеры, повернул налево и, судя по звуку, упал навзничь. Стража захлопнула клетку и попыталась привести его в чувство. Остальные заключенные приникли к решеткам. Из дальнего угла подземного коридора донеслись тяжелые шаги грузного человека. Когда он проходил мимо, наши взгляды встретились.

  "А вот и фанатики. - Поздравила я Второго. - Держись."

  - Ты что, неверная, со странником сделала? - Перехватил он свой посох. С виду, конечно, дубина - дубиной, а не придерешься, за ношение стенобитного орудия не арестуешь.

  И я, и Второй решили промолчать, последний - вынужденно. Нарывались, конечно, но с реакцией на фанатиков я справиться не могла. И не хотела. Подмяв в этом решении Второго под себя, я готова была сцепиться с угрозой в любой момент.

  - Стража, здесь одержимый! - Крикнул он себе через плечо.

  Послышался лязг: решетки камер снаружи блокировались спускными ставнями, вплотную вставляющимися к прутьям. И за вторым "принудительным исповедником" также захлопнули стенку.

  - Готовься к изгнанию. - Закатал он рукава рясы. Все его руки были исчерчены порезами и незаживающими рваными ранами. Захотелось высыпать на него соли. Он вытащил крест, целиком вырезанный из одного куска кристалла и заключенный в стальной круг, усыпанный шипами по лицевой стороне. Держался он за саму крестовину. Оригинальная маскировка оружия, опять же, не придирешься.

  - Он может выкинуть тебя из тела. - Предупредил дух дома.

  - Посмотрим. - Угрожающе заулыбалась я, показав зубы. Мое лицо, лицо Второго слились. Там, в камере, я тоже закатала рукава и разрешила своим печатям проявиться на теле марионетки. Понятное дело, фанатик не увидел и не образумился, поскольку вся рука была в засохшей крови.

  - Давай проверим, насколько сильна твоя вера. - Еще шире улыбнулась я, натягивая "защиту" и закрывая лицо узкими щитками шлема. Проявилась осьминожка, аккуратно облепив затылок и шею. Выскочили доспехи, ставшие в закатном луче багряно-алыми. Я достала "рога".

  - И не таких уродов видал. И-эх! - Замахнулся он.

  Подставив голову в поклоне, как паяц, получила глухой удар и с наслаждением отметила, что отскочившая и вырвавшаяся из рук дубина разорвала нападавшему правое ухо.

  Не растерявшись, а даже рассвирипев, он выхватил нож-распятие в довесок ко кресту в круге и начал наносить удары. Отходить уже некуда. Второго затрясло, но он продолжал стоически переносить град ударов: ни один его не достигал. Так, тряска небольшая случилась.

  Но с ним самим явно что-то происходило. Он успокоился, расслабился и, хотя я ничего не предпринимала, легко перехватил руку нападавшего, отскочил в сторону и, в духе айкидо, весь направленный на него вес впечатал в стену.

  - Молись громче: твой бог, если и силен, то глух! - Шипел он тому в ухо. - Или умер! - Подсказал он еще.

  Фанатик собрался, вывернулся, чуть не сорвав себе заломленную руку, потащил за собой Второго, пересчитал им стены и, подбросив вверх, с размаху приложил об пол, завернув до хруста уже его руку.

  Но Второй продолжал смеяться и не сопротивлялся, чем озадачил экзорциста. Тот отошел, шепча молитвы, за своей дубиной, поднял ее и занес. Второй смеялся уже в голос, катаясь на спине и суча ногами.

  - Я не могу им управлять. - Озадаченно высказалась я вслух. - Что происходит? Дух?

  - Это не я. - Отозвался он не менее растерянно.

  Я с тревогой наблюдала, как опускается дубина. Доспехи выдержат, я до него пока достаю, но...

  Удар. Второй вовремя откатился, вскочил, запрыгнул на спинку дивана и сверху обрушился на голову исповедника. И повис. Священник под ним не двигался, выронив свои орудия "выбивания искры Божьей". Стоял, широко раскрыв глаза. Его взгляд упирался в...

  - Черт возьми! - Хихикнула я. - Этого-то уж точно парализует! Бюст - это сила! Ой, хо-хо, челюсть болит смеяться...

  Но это было не все.

  - Слышишь? - Сипло спросил Второй, все еще обнимая фанатика, как родного.

  - Слышу. - Подтвердил он: за стенкой слышались изумленно-радостные возгласы предыдущего священника:

  - Я прозрел! Я вижу! Я вижу вас всех!!!

  

  Принесли еды. Как раз тогда, когда уже ничего не хочется. Здоровяк ушел подозрительно притихшим. Вряд ли диагноз для меня у него в голове изменился, скорее даже, он счел меня безнадежным и не пустил "деда" переговорить со мной, чтобы на радостях тот не сбился с "пути истинного".

  Но от арестантов, что сидели ближе к комнате стражи, дошло известие, что отныне зрячий священник решил вернуться домой и пожить в труде: может быть, его физическая сила пригодится родным. Он решил наняться крестьянином и не раскрывать своего происхождения.

  - Эй, я бы тоже не отказался прозреть твои прелести! - Посмеялись некоторые. Смеялись, конечно, до тех пор, пока ставню не подняли, и они не застали остатки доспехов, плавно исчезающих с одежды.

  Небольшой передых.

  

  - Он не чувствует уныния и отчаяния. - Удивилась я. - Что же с ним случилось?

  - Глупый вопрос. Ты сама знаешь что. - Дух был краток.

  - Ему не дано этого, как и мне. - Отрезала я.

  - Ты сделала его собой, но и самостоятельным человеком. Стоит ли недоумевать пробуждению в нем веры?

  - Это невозможно! Откуда ей в нем взяться?! Все, что его окружает, доказывает лишь отсутствие веры и "бога". Зато глупостей в голове - завались.

  Неожиданно вклинились мысли Второго:

  - Это ли не прекрасно? - Обратился он ко мне.

  - Что именно?

  - Знать, что Он есть. И ты, его посланник, тоже.

  Я скептически хмыкнула. Кто-то, похоже, заделался в проповедники.

  - Ты ведь допускала, что он есть, раз ему поклоняются? Только считала, что он дурак и люди из-за него глупеют. И лучше бы его не было, если они его именем совершают насилие. И вообще бы не было, если к другим он "приходит" сам, а тебя к нему "тащат".

  - К чему все это мыслеблудие? У меня и без тебя голова болит.

  - Я ждал тебя. И когда я мог самостоятельно выжить, тебя не было. Но ты пришла, когда стало нужно, когда без тебя я бы не справился.

  - Как трогательно. - Скрипела я зубами. - Короче!

  - Ты же внутри меня, понимаешь? Ни в этих людях, с их странной верой, с их страхами. И твой создатель тоже с тобой! Просто ты пока справляешься со своей жизнью сама. В нужный момент он будет с тобой!

  - Не искушай меня. - Кулаки сами собой сжались. - Я всю эту хреновню с детства слышу! Ото всех. И все-то у нас верующие, и все-то исцелить готовы пол мира за сто грамм, а остальных - в ад, за бога ради. И слушать от тебя эту же чушь я не намерена!

  Оставили перепалку, поскольку там в камеру вошел Зелан.

  

  - Король решил сохранить тебе жизнь, на время: ты дала слово избавить нас от Грейда. И он требует исполнения обязательства.

  - Хорошо. - Ласково произнес Второй. - Но для этого мне нужны ресурсы, люди и власть. А всем этим заправляет если не твой отец, то Сашиман. Что вы с этим будете делать? Как решите вопрос? И доверитесь ли мне?

  - Это решать королю.

  - О, да. Он-то понимает, что все его маги, военачальники и собственный сын перед угрозой Грейда мало эффективны. Есть ли о нем новости, кстати? И как там ваши отношения с Ожели?

  - Не лезь не в свое дело!

  - Зелан. - Не дала я ему уйти, вмешавшись все-таки через Второго. - Зайди вечером - пообщаемся, ты мне все расскажешь, диван мне новый принесешь, иначе убивайте меня и возитесь с Грейдом и его войском сами!

  Вздрогнул! В точку! Грейд собрал армию против Люпина! Он идет завоевывать власть, как легитимный папаша принцессы, которую гнобят в подземелье!

  Тьфу.

  Зато переедем из этого убожества, пока Второй не погнулся под рельеф дивана-убийцы мышц.

  

  - Дух.

  - Слушаю.

  - А Рекси далеко, с цветком-то?

  - Он уже в городе. Пришел с севера и, скорее всего, оставив цветок, отправится искать баронессу Тополь.

  - Кому оставил? - Насторожилась я.

  - Или Зелану лично, или тому, кто понимает в дозировках.

  - Он может принести его Второму?

  - Я не исключаю этой возможности.

  - Можешь его к нему направить?

  - Постараюсь ненавязчиво подсказать.

  За Вторым пришли. Перевели в другой корпус. Камера побольше и поуютнее, однако решетки на месте. И карниз тоже. Осталось дождаться Рекси. Уж лучше осознанный Зелан, чем пешка в руках Хотса. Риск остается, но куда без него...

  - О, газета. - Увидел Второй после бани.

  Оставив его, я переключилась на Первого.