Аннотация: Отрывок их романа "МАМА" на Прозе.ру, автор София Прус
В теплую погоду мы втроем, Димка, я и Севка, спали на сеновале, устроенном на чердаке нашей глиняной времянки. Мы облюбовали этот сеновал еще раньше, года два-три назад. Там валялась колода карт, шахматы и шашки, фантики от конфет, которые мы выигрывали друг у друга. У Севки был тайник в углу, где он хранил свое богатство. Фантиков он выигрывал больше всех, и прятал их в коробке, а по вечерам пересчитывал нам на зависть. В другой коробке он копил конфеты, которые иногда выдавали нам всем после обеда. Мы с Димкой тут же съедали свое, а Севка умудрялся сэкономить и копил конфеты "на зиму". Их он тоже пересчитывал перед нашими носами, а у нас с Димкой текли слюнки. Нам становилось обидно, мы обзывали Севку "жмотом" и "скупердяем", и не упускали случая его подразнить. В жару его леденцы и ириски таяли и слипались так, что съесть их можно было только вместе с фантиками. Он с досадой отдирал одну конфету от другой, чертыхался, и тут уж мы издевались над ним, как только могли.
Со временем в его коробке появились и деньги. Он был чуть старше нас, и мама посылала его в магазин, называя "агентом по снабжению". Он гордился своей важной должностью, а мама потихоньку от нас отстегивала ему мелочь "за труды". Вскоре он и сам научился кое-что заначивать, покупая вместо килограмма девятьсот грамм песку или крупы. Деньги он тоже пересчитывал перед сном, и когда накапливался рубль, менял его в магазине на бумажку. К осени бумажек и конфет набиралось прилично, и он уезжал домой с гордым сознанием того, что лето прошло не зря.
Мама всегда выделяла Севку, подчеркивала, что он старше нас, и вообще - он ее двоюродный брат, а значит, наш дядя, и от этого еще больше хотелось ему насолить. Все знали, что Севка слегка трусоват. Он уже привык к осам и шмелям и даже ловил лягушек, но до смерти боялся змей. Все змеи вокруг давно уже вывелись, но страшные рассказы о них все еще передавались из уст в уста. Не помню уж, кто придумал эту шутку, но мы отомстили Севке и за конфеты, и за фантики, и за то, что он - дядя. До того места, где мы обычно купались, надо было пробежать по тропинке метров триста сквозь редкий кустарничек. На речку ходили гурьбой, босиком, а осторожный Севка шел сзади, пугливо глядя под ноги. Кто-то один забегал вперед и громко кричал: "Ой! Змея!", показывая пальцем на ветку или корягу а остальные, как по команде, бросались врассыпную. Ни в какую змею никто не верил, но Севка от страха замирал на месте, поворачивал обратно и стремглав несся по тропинке к дому, а мы дружно хохотали ему вслед. Пока мы купались, Севка отсиживался в летнем "сортире", а к нашему возвращению выходил оттуда зареванный, и дулся целый день.
Как-то раз я бежала по тропинке первая, и вдруг застыла на месте. На осиновом пне, свернувшись колечком, лежала настоящая змея, гадюка. Она грелась на солнышке и не заметила меня. "Ой, ребята, - сказала я не очень громко, - змея! Правда, змея, настоящая!". Мой тихий голос, видно, подействовал на других, все замолкли, и обходили пень на цыпочках, косясь на гадюку. О Севке, конечно, забыли, и тут он выскочил вперед с железным прутом в руке, в два прыжка очутился возле пня и принялся в ярости бить змею. Она не успела уползти, и он прикончил ее с первых же ударов, но никак не мог остановиться. Уже летели брызги по сторонам, а он все еще колотил пень, и визжал:
- Гадина! Сволочь! Так тебе, так!
Все оцепенели от ужаса, потом кто-то крикнул:
- Хватит, Севка, она уже дохлая!
- Так ей и надо! Не будет кусаться!
- А она тебя и не кусала, уползла бы, да и все!
- Уползла бы? Нет уж, пусть лучше сдохнет, гадина!
Когда Севка немного остыл, от змеи ничего не осталось, и мы с отвращением разглядывали ее ошметки, валявшиеся вокруг пня. Поболтали о змеях, и пришли к выводу, что если их не трогать, они и сами уползут, но о судьбе этой змеи, кажется, никто не сожалел. Эта история отбила у нас охоту пугать Севку змеями, и он с тех пор ходил с нами купаться, но всегда шел сзади всех и внимательно смотрел под ноги.
Мы повзрослели, и пути наши разошлись. Севка женился на продавщице крупного универмага и в советские времена, в отличие от нас, всегда был при деньгах, торгуя дефицитом. Но эпоха дефицита прошла, а бизнесмена из него не получилось, и последние годы он перебивался с хлеба на квас, как простой инженер. Встречались мы только у мамы на ее юбилеях, да на поминках по Диме. К ней он по-прежнему относился с почтением, а папу нашего тоже называл отцом, поскольку своего у него не было: тетя Зина родила его от случайного человека.
Как-то на одно из таких сборищ, кажется, на поминки, Сева пришел необыкновенно растерянным, удрученным и каким-то помятым. Все привыкли к тому, что он модно одевался, держался уверенно и даже высокомерно, своим густым баритоном отдавал распоряжения, рассаживал гостей и произносил тосты за здравие и за упокой. В этот раз он молчал, ссылаясь на простуженное горло, казался погруженным в свои мысли, нервно теребил пальцы и много пил. Под конец, когда уже допивали чай и собирались по домам, я пошла на лестницу покурить, и буквально через минуту за мной вышел Сева.
- Ирка! Дай-ка сигаретку!
- Севка, с каких это пор? Ты же не курил!
- А я и сейчас не курю, - он старался говорить бодро, но когда потянулся за сигаретой, руки у него дрожали, - так, немного, только под кайфом!
Он затянулся и пристально посмотрел мне в глаза. Мне показалось, что ему нужно сказать что-то необычное и важное.
- Ты знаешь, Ирка, я убил человека.
Я раскрыла, было, рот, но решила помолчать, сообразив, что он ничего больше не скажет, если я о чем-нибудь спрошу. Он сделал еще две затяжки, и взгляд его застыл неподвижно, будто он что-то вспоминал.
- Ты ведь, вроде, не была у меня в гостях?
- Вроде, не была...
- Так вот. Там от метро до нас метров триста, - продолжал он, - пустырь, а по нему тропинка...
- Ну...
- Иду я как-то с вечерней смены, а навстречу трое парней. Сопляки, наркоманы, скорее всего.
Я невольно измерила глазами почти двухметрового Севу.
- Ну вот, один останавливается спереди, а двое заходят сзади... И тот, первый, как обычно: "у вас закурить не найдется?". А у меня получка в кармане... Ну, думаю, этот номер не пройдет! Я бросился на него, и схватил за горло...
Сева ухватился за свой кадык длинными жилистыми пальцами, а у меня мороз пробежал по коже.
- Знаешь... Дальше я не помню... А потом он повис, и я его отпустил...
- А остальные?
- Их уже не было... Убежали.
- Так, может быть, он не умер?
- Умер, как миленький, умер! Утром дворники говорили. Там, на пустыре его и нашли.
Но ты пойми, я же должен был как-то защищаться! Сколько их болтается, этих наркоманов!
- Так он же не напал!
- А если бы напал? Знаешь, Ирка, я не жалею! Я его задушил, и не жалею! Дай-ка еще сигаретку...
- Тебе виднее, как оно было. Не мне судить... Только ты свечку поставь, легче будет.
- Свечку?... Ты так думаешь?... Да, пожалуй, лучше свечку...
Он опять задумался, устремив взгляд куда-то мимо меня.
- Севка, а времени-то сколько? Мне уж, наверно, домой пора.
Он очнулся.
- Времени? Сейчас.
И он поднял рукав рубашки, а я невольно отпрянула: его запястье двумя кольцами обвивала змея, настоящая гадюка, и я не сразу заметила черный циферблат на ее голове.
- Пол одиннадцатого! Ничего вещичка? В комиссионке купил. Дорогая, сволочь!
- Так она что, настоящая?
- Нет, пластик и кожа. Впечатляет?
- Ой, лучше не надо!
- Что? Вспомнила?- и он пристально посмотрел мне в глаза.
- Вспомнила... Ну, ладно, мне пора собираться.
Я загасила окурок, и вернулась допивать остывший чай. Года через два до меня дошли слухи, что его сын, Виталик, стал наркоманом.