Митюк Владимир Владимирович : другие произведения.

Варикон

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Оправившись от непонятной болезни, герой получает странное письмо от дальних родственников. И отправляется по указанному адресу на поезде. Однако ему удается добраться только до райцентра,а дальше пути нет. Он решает ехать на автобусе, и сталкивается с необъяснимыми явлениями. явлениями.

В.МИТЮК

ВАРИКОН

  
  
  

КУПЧИНО

1997-1998

ПРОЛОГ

  
   Тонкий слой серебристых облаков не спеша перемещался высоко в небе под действием космического ветра. Наблюдатели такого редкого явления на земле приникли к телескопам. Ввысь взлетели шары-зонды. Космонавты на орбитальной станции экстренно прекратили другие эксперименты и подключились к исследовательской программе. Из разных точек были запущены метеорологические ракеты, до отказа напичканные аппаратурой. Работали сотни компьютеров, переваривая поступающую информацию.
   Некто Клименков, оператор управления полетом метеоракет, вчера поссорился со своей пассией, излишне принял и по сей, весьма объективной причине нынче находился в состоянии грогги. Антиполицай как-то ликвидировал запах, но пить хотелось страшно, посему, убедившись, что все в порядке, он отлучался с рабочего места, чтобы глотнуть кофейку, заботливо приготовленной симпатичной коллегой Зиночкой. Выпив чашечку-другую, выкурив сигарету и излив душу, Клименков вернулся в зал. Компьютер, измученный долгим ожиданием, показывал карту звездного неба. Чтобы вернуться в режим просмотра и управления, достаточно было только тронуть мышку или любую клавишу, но Клименков машинально нажал кнопку перезапуска, вначале испугался, но затем подумал, что ничего страшного не произошло, поскольку работающий в режиме горячего резерва дублирующий компьютер, получив сигнал о сбое основного, должен был взять управление на себя. Но, если бы Клименков был в рабочем состоянии, он наверняка заметил бы, что резервный компьютер завис. Таким образом, на каких-то 30 секунд ракета осталась без управления, и, когда основной компьютер вошел в режим, он не принял управление с резервного, а выдал сигнал начальной установки гироинтеграторов ракеты. Резервный компьютер автоматически подключился, и Клименков, мельком взгляну на него, вернулся в соседнюю комнату за новой порцией кофе, надеясь продолжить довольно-таки перспективный разговор с Зиночкой.
   Приняв сигнал начальной установки, метеоракета изменила курс и врезалась в находящийся на высоте около 45 километров над землей шар-зонд. Произошел взрыв, и мириады частиц устремились в пространство. Обрадованные этим обстоятельством, молекулы озона стали захватывать дополнительные атомы кислорода, образуя активный полимер ОN. Полимер стал активно поглощать свободные атомы кислорода и молекулы озона. Через некоторое время, достигнув существенного размера, новообразование опустилось на землю в глухом болотистом местечке и застыло в ожидании новой пищи. Сквозь покрытые снегом прогалины не спеша поднимались наверх малюсенькие пузыречки, лопались и сливались с атмосферой. Зимний холод сковывал их и образовывал тончайшую пленку. Это препятствовало образованию свободных атомов кислорода, которые попадались редко, и потому полимеру пришлось вступить в соединение с имеющимися в избытке метаном и фосфором, что дало ему новое качество. Благоприятные условия привели к образованию нервных мета-клеток и О-аксонов и рождению нового организма - варикона. Он развивался, однако сохранившаяся на электронном уровне память о прародине неудержимо тянула вверх, к озоновому слою. И варикон выбросил прозрачный нитевидный отросток. Вначале уксон стремительно пробивался вверх, исправно посылая сигналы базовому организму. Затем варикон стал испытывать недостаток энергии, и рост уксона замедлился, а вскоре и вовсе прекратился. Впервые столкнувшись с такой проблемой, варикон стал искать дополнительные источники. Для создания обзора организм создал на окончании уксона прозрачную шаровидную оболочку с направленными во все стороны лучами - репей. И миллионы нитей, созданных из последних запасов энергии, несли варикону драгоценную информацию, которая должна была обеспечить его дальнейшее существование. Одиночных атомов О, которые встречались на достигнутой уксоном высоте, хватало только для поддержания жизни варикона, но не для развития. И поэтому соединившиеся в мозг мета-клетки варикона дали репью команд искать источники энергии в других измерениях. Импульсы разлетались в пространстве, пронизывая эфир, отражались от его кривизны и возвращались. И однажды варикон почувствовал слабое, но регулярное возмущение - были перехвачены такие же, несущие информацию, импульсы, обладающие к тому же энергией. Мозг напряженно работал, и сформировал цель - найти энергетический объект. После сканирования, проведенного постепенно теряющим свою форму репьем, источник был обнаружен. Он двигался, весьма неравномерно выбрасывал всплески энергии. И только ночью - если варикону было известно такое понятие - энергия шла не сильным, ровным, но зато сплошным потоком. Рядом был обнаружен и другой объект, который тоже излучал энергию, сила потока которой была значительно меньше, а максимум приходился на утреннее и предвечернее время. Медленно, хотя - что такое медленно для вечного варикона - репей спустился по уксону на необходимую высоту и направил свои лучи на объект. И энергия потекла к материнскому организму, оседая и конденсируясь. Когда источник стал ослабевать, варикон попытался перекачать энергию от меньшего объекта, но наткнулся на некое защитное поле, через которое лучи его были не в силах пробиться, а возвращались лишь отраженные ослабленные и искривленные импульсы.
   В деревне привыкли к длительному отсутствию Макарыча, который возвращался к людям разве что пополнить нехитрые запасы провианта. Но когда он не появился ни через неделю, ни через месяц, в деревне забеспокоились, и несколько мужиков, набрав съестного да горячего, до чего Макарыч был весьма охоч, отправились проведать его - не дай бог, что случилось! Нашли, однако ж, лишь его высохшее, как мумия, тело, с совершенно удивленным остановившимся взглядом прямо на заимке. И никаких более следов. Только бродил возле избушки исхудавший и обезумевший кот с горящими глазами и орущий в пустоту благим матом. Подивились мужики и схоронили Макарыча, а кот куда-то сгинул.
   Солнце стремительно вкатывалось в лето, и активность варикона возросла. Он выбросил другие уксоны, обвившиеся вокруг первого, которые смогли поддерживать все разбухающий и поднимающийся выше и выше репей. И теперь уже ни один Макарыч стал его жертвой. Беспощадный Поглотитель пожирал все новые и новые жертвы, но, поскольку все происходило, в основном ночью, списывали гибель людей на сердечную недостаточность, либо пьянство, ибо нападал Варикон внезапно, на ослабленных и не могущих оказать сопротивления. И удивлялись, как это такой молодой, - и вдруг с копыт. Впрочем, случались и осечки - жертва перемещалась, и уходила из-под действия поля. Иногда же варикон сталкивался с особым, несъедобным, видом энергии. Энергия эта выплескивалась с такой невероятной силой, что разрушала нить на молекулярном уровне, и уксон передавал в мозг сигнал тревоги, а нить разрывалась. На месте новой нити вырастали новые, более мощные, но и тогда гибли, столкнувшись с необычным потоком. Мозг варикона понял, что пока бороться с этой энергией ему не под силу, и стал конденсировать имеющуюся в изобилии простейшую энергию и готовиться к решающему броску.
   Настал день, когда варикон усилился настолько, что смог поглощать и материальные субстанции, и начал захват реального измерения. Вокруг него образовался серебристый кокон, защищающий варикон от внешнего воздействия и отражающий внешние излучения. Существующий в действительности, варикон оставался незаметным для стороннего наблюдателя. Впрочем, и обнаружить его в такой глуши было бы совершенно невозможно. И только иной старожил мог подивиться тому, как высохло болото, да и пройти мимо. А потом сказать соседу, посетовав на то, что клюквы в этом году будет маловато, болото-де сухое, да и забыть.
   Репей выпустил новые уксоны, которые падали на землю шатром и в итоге образовали гигантский конус. Вначале он был прозрачен и для физических тел и электромагнитных излучений и совершенно недоступен для наблюдения. Укоренившиеся уксоны отделились от репья и образовали цилиндр, прикрытый сверху тончайшей мембраной, по которой распространялись сигналы мозга. Мозг, в свою очередь, создал анализатор, который по крохам накапливал знания, получаемые с астральной энергией эфира. Память людей давала нечеткие картины, но совокупность их позволила варикону создать новый отдел мозга - отображатель, где логически реконструировались картины реального мира. Совершенное создание развилось настолько, что поняло необходимость передвижения своих элементов для поиска пищи и информации. Мозг выстроил защитную оболочку варикона, и начал наращивать и уплотнять цилиндрические стены. Процесс пошел...
   А на полигоне списали гибель ракеты на неисправность двигателей ракеты, что, впрочем, происходило не так уж редко, и не стали проводить детального расследования. Вернее, провели, но формально. И поэтому Клименков продолжал успешно флиртовать с замужней Зиночкой, обещая, вполне искренне, провести с ней приближающийся отпуск на юге, и был вполне доволен жизнью.
  

Анамнез.

  
   Глава 1. Василий.
  
   Василий долго и нудно болел. Тяжело и внезапно. По прошествии времени он как-то попытался расшифровать мудреное латинское название, но потом плюнул и забыл. Вероятно, просто надо было написать хоть что-нибудь. Что с ним приключилось, никто не мог сказать, но, как-то очнувшись в реанимации, он постоянно слышал диковинные и врезавшиеся в память, возможно, из-за частого повторения, слова "в анамнезе...". Порой, сквозь липкую белую пелену, застилавшую глаза и неимоверной тяжестью давившую на веки, Василий едва различал размытые лица склонившихся над ним людей, сочувственно качавшими головами в белых колпаках, за спинами которых прятались чудовищные фиолетово-синие аморфные создания с пляшущими щупальцами. Василий хотел крикнуть: "Скорей, они здесь, неужели вы не видите, прогоните их!" И становилось ему жутко, крик тонул внутри него, бессильные губы не шевелились, и он снова проваливался в небытие - в другой мир, без света и ощущений...
   Когда ему становилось немного лучше, что он мог пробовать ощутить себя, Василий пытался понять, что с ним, и почему он здесь? Но сконцентрироваться не мог, тонкие нити мыслей рвались, и его снова обволакивала серая бездна со множеством зеленых пляшущих огоньков, искрами впивающихся в его полупрозрачное воздушное тело и высасывающая последние остатки сил. Иногда Василий видел над собой прозрачный купол, и струящийся синий - нет, все же фиолетовый свет, слышал все такое же монотонное все же шуршание и чувствовал все такие же мелкие уколы, которые были между тем приятны и давали ощущение (тавтология!) существования. Демоны отступали и их бесплотные тела растворялись в воздухе. Пробудившись, Василий попытался пошевелиться. Слегка приподнять руку, которую он не видел и хотя бы повернуть голову. Рука почти послушалась, но Василию показалось, что он в космосе и испытывает десятикратные перегрузки. Василий вновь попытался что-то сказать - позвать - ну не бога, так черта - но вдруг проплыла мысль - не в раю он - там невесомость. Он почувствовал, как к нему возвращается сознание и необходимость в определении своего состояния, но почти полная неподвижность сковывала его, опутывала свинцовыми цепями. Вдруг свет усилился, вернее, стал немного рассеиваться, и над куполом проявились очертания лица - он уверен был, что наконец-таки человека и снова в чем-то прозрачно белом. Мир воспринимался по-прежнему в двух тонах и одном шуршащем звуке, через который пробился новый: " Тише, Вам нельзя шевелиться - скорее почувствовал, чем услышал Василий - все будет хорошо, а пока лежите тихо-тихо." Голос был явно женский и ласковый. Василий снова попытался приподняться, но сил явно не хватало. Что-то упорно держало его, но ощущение бытия упорно пробивалось и наполняло его. "Где я? - произносили губы. Жив?". Теперь за куполом его явно услышали. "Вы больны, в госпитале - едва доносилось до него". - "Я жив?" - " Жив, родненький, жив". - " Что со мной?" - "Вы больны". - "Когда?" - Хотел сказать Василий, но голос его слабел, и он вновь провалился в подвешенное состояние, в котором, собственно, и находился - до следующего пробуждения или не возврата...
   И также внезапно Василий пошел на поправку, и его из реанимации перевели в палату. Выдали и помогли надеть застиранную, но чистую, еще пахнувшую дезинфекцией пижаму. Та же симпатичная медсестра сказала, что когда его привезли - а подобрали на улице, почти в центре, и был он не пьяный, но какой-то потерянный и абсолютно белый - посчитали, что не жилец, и на всякий случай, чтобы не мучился - молодой такой, вкололи морфия. Тогда немного отпустило, прибалдел маленько, и пульс появился. Доктора сказали, что, может, жить будет, хотя вряд ли, но чего в жизни не бывает... И теперь Василий лежал под обязательной капельницей, ждал регулярный обед, из которого пока мог пить только компот...
   Однажды медсестра, к которой Василий привык и считал уже почти родной - как-никак, с весны провалялся здесь - спросила его, почему никто к нему не ходит и не интересуется - неужто никому не нужен? На что Василий попытался отшутиться - найдут, мол, потом - и отворачивался. Действительно, почему? И Василий пытался вспомнить хотя бы один адрес или телефон, но не мог пробиться в эту зону мозга. Успокаивали его только колышущиеся листочки за окном, да пустые разговоры мужиков на перекуре, смысла которых Василий понять не мог, отрешенно глядя в одну точку. Мужики почему-то не трогали и жалели его, угощали его сигаретами. "Ты то сам помнишь, где живешь-то?" - спрашивали его частенько, и Василий притворялся, что не слышит. А сам точно видел дом, подъезд и бетонную лестницу с покрытым черным пластиком перилами, дверь... И будто кто-то плавно ходил по комнате, касаясь Василия, но лица различить он не мог... "От дома ключ есть?" - спрашивал он у медсестры, и та сходила к сестре-хозяйке и принесла связку из двух, на кольце с брелком, и бумажник. Но там были только деньги, довольно много, но никаких ни адресов, ни телефонов. Василий долго рассматривал ключи, крутил в руках и возвращался к жизни. Сестра погладила Василия по голове, он взял ее теплую руку и долго не отпускал, и память начала возвращаться.
   А потом Василий сдавал полосатую пижаму и одевался в случайно выглаженную заботливыми руками одежду. Не понятно зачем, но на джинсах были сделаны аккуратные стрелки, а новые носки принесла медсестра. Когда он уходил, сестра, почему-то стряхнула набежавшие слезы платочком. И он понял, что она была очень красива, и только жутко устала, выхаживая таких болезных, как он сам, и что у нее, наверное, есть семья (а у меня - есть?) или молодой человек и свои заботы, и захотелось ему сделать что-нибудь хорошее, но он только смог сказать: "Спасибо за все, я потом приду", и, не оглядываясь, пошел...
   И шел Василий как бы наощупь, напряженно делая каждый шаг, все удаляясь от больничной двери, и вот он уже вышел за выкрашенные зеленой, в тон слегка начавшей высыхать растительности каменного города, которой, впрочем, было на удивление много, и пробуравленный свежими росточками асфальт тепло струился ему под ноги. Странно, но Василий, несмотря на значительный провал в памяти, отчетливо представлял, куда и как ему идти. На вопрос доктора поздравлявшего не столько его, сколько себя, с выздоровлением, знает ли, куда ему, он внезапно уверенно назвал свой адрес и на предложение подвезти отказался. "Недалеко мне, пройдусь". Действительно, до его Третьей мещанской, б. Третьего Интернационала, - хотя ни первой, ни второй в городе не было вообще, но новые хозяева упорно вытравливали даже намеки на прошлое, особенно усердствуя в названиях, впрочем, иным похвастаться не чем, километра полтора. Но это несообразие только промелькнуло в голове Василия, медленно шагающего по по-летнему пыльному городу, как всегда пустеющему в Week-end (конец недели по-нашему), ибо горожане старались хоть на немного оставить обрыдший на неделю город, и смыться куда подалее сообразно своим возможностям, но, увы, не желаниями. Большинство же, однако, привычно отбывало на свои шесть соток ... Но это скучно, разве что клубнички в урожай или посидеть с соседом после трудов праведных. Обратно и для здоровья пользительно... Лучше, конечно, если рядом речка, озеро и лесок. Но не всем дано. Впрочем, в данный момент Василию было совершенно безразлично и даже приятно, что никто не мешал ему идти и не сбивал с мыслей, среди которых была, пожалуй, главная, заключающаяся в привычном инстинкте горожанина - не забыть зайти купить батон, лучше с изюмом, можно и кефир (но почему именно кефир - Василий терпеть его не мог). Но вопрос этот сам собой благополучно разрешился, и вскоре Василий уже поднимался на чудом работавшем лифте на свой родной шестой этаж обычного блочно-бетонного дома с привычно облезлыми стенами, в изобилии украшенными произведениями настенной же живописи, как то: "Спартак - чемпион", "Машка - дура", "Дык елы-палы" и новообразованиями типа "ЛДПР - это все!", снабженными графическими иллюстрациями, с которыми местные дворники отчаялись бороться, а, если честно, то и не хотели вовсе.
   Стандартная ЖЭКовская дверь, обитая выцветшим темно-рыжим дерматином, встретила его застоявшейся пылью и таким же, давно не смазанным, но все же открывающимся французским замком. Почему "французским", Василий не знал, да и никогда ранее не задумывался; с таким же успехом замок мог быть китайским или цейлонским, почему-то вдруг подумалось Василию, когда он, наконец, вошел в квартиру, но по возникшей ассоциации ему безумно захотелось чаю. Не того, больничного, без цвета и запаха, а настоящего, свежего, залитого крутым кипятком и настоянного. И он, не раздеваясь, прямо двинул на кухню, в еще большую жару, от которой не спасали тоненькие тюлевые занавески, ибо окна квартиры выходили на южную сторону, и потому Василий обычно ходил по квартире в спортивных трусах, часто вызывая неудовольствие Зинаиды (вспомнил!), поскольку ей приходилось самой открывать входную дверь, и вообще ее иногда это раздражало. Василий поначалу не обратил внимание на ее (т.е. Зинаиды) отсутствие, пока наливал через носик чайник со свистком, когда-то им сожженный, но затем под ее (т.е. Зинаиды) неусыпным контролем старательно отдраенный, пропустив заржавевшую и застоявшуюся воду. Автоматически вытащив из сумки прикупленную снедь, Василий скинул верхнюю одежду и сел за пыльный кухонный стол, на котором уже смешались давешние, уже заплесневевшие, и свежие хлебные крошки, приоткрыл окошко и закурил "Беломор" бывшей фабрики имени большевика Урицкого, некогда убитого своим же единоверцем на известной площади, прихваченной в годы приватизации импортным капиталистом со странным именем Дж.Р.Петро. Сизые колечки постепенно наполняли мизерное пространство давно не проветриваемой кухни, мутнея в почти прямых солнечных лучах. И смутное ощущение беспокойства постепенно наполняло Василия. Как будто чего-то не хватало. Бросив папиросу, он пошел в комнату, единственную в квартире. Голубой линолеум (надо же быть таким идиотом - Василий имел в виду строителя, но так и не удосужился его, т.е. линолеум, перестелить), посеревший от осевшей на него пыли, особенно сбившейся по углам около полуоторванного плинтуса, ясно свидетельствовал не только о том, что по нему давно плачут веник и тряпка, но также и о том, что по нему ходили в последний раз месяца этак полтора назад. А Зинаида? Но мысль эту Василий пока заглушил и, бросив одежду на такой же застарелый диван, почапал в ванную... Мокрая тряпка плавно скользила по липкой застоявшейся пыли, и от вымытого пола в комнате становилось даже свежее. А на кухне все настойчивее, как паровоз, свистел оставшийся в одиночестве чайник...
   Свежезаваренный чай источал радостный натуральный запах. Отломив изрядный кусок батона, Василий плюхнулся в кресло и с наслаждением начал пить горячий, еще дымящийся чай со "шпионами" - плавающими разварившимися и набухшими чаинками. "Надо бы прикупить пакетиков" - подумалось ему. Вдруг у телефона он заметил свернутый листок бумаги. Поставив чашку и стряхнув пыль, Василий развернул его.
   "Василий! Я устала от твоих выкрутасов. Где-то делся и не показываешься. Ежели другую нашел, так и оставайся с ней. И вообще, я уезжаю в отпуск. Он гораздо лучше тебя и меня любит, а сюда больше не вернусь, только заберу. Ключ пока у меня.
   Твоя Зинаида".
   Слово "твоя" было зачеркнута, и видно, что записка писалась второпях, но почерк был явно Зинаидин. Собственно, "твоя" означало, что не столько она (в данном случае Зинаида), принадлежит ему, сколько намекало на некую обратную связь, что, мол, не только я - твоя (пока хочу того) - сколько (опять!) ты мой и будешь моим с безраздельным владением, пока. И вот это "пока" наступило. Василий встал, машинально открыл шкаф. Зинаидиных вещей не было, и это была уже реальность. Слева кольнуло, что-то неприятно защемило под ложечкой и ощущение пустоты усилилось... Тем временем стемнело, и Василий, загасив очередную папиросу в полностью набитой к вечеру пепельнице и хлебнув побледневшего чая - раз заварил, а потом стало уж не до того, по инерции поплелся в душ. Как ни странно для летнего времени, была горячая вода. Василий тупо смотрел на застоявшиеся ржавые струи, и которые сначала нехотя, а потом с удовольствием вырывались на волю из давно не используемого рожка. Затем встал под душ и по давней привычке простирал носки хозяйственным мылом.
   Утром его разбудил препротивнейший визг соседской болонки, которую ее хозяйка, дама не вполне определенного возраста, выводила на утреннюю прогулку, проклиная все на свете, и курила в палисаднике, пока та делала свои необходимые дела. Слава богу, даже случайные кобели не заигрывали с ней, до чего она была паршивой, и иногда ранее Василий пытался себе представить, что было бы в случае появления многочисленного потомства, которое хозяйка не смогла бы ни раздать, не говоря о продаже (см. на мамашу), и наверняка не утопила бы из жалости. Василий натянул на голову одеяло, но сон уже ушел. С полчаса он повалялся в постели, а потом его позвала природа, и пришлось вставать. По привычке, ибо спешить Василию было некуда. Память возвращалась медленно, а просто ходить по улицам и ожидать, пока кто-либо не узнает его и не окликнет - это не для него. В кармане лежал больничный, как ему сказали, еще на неделю. Только надо было сходить продлить в поликлинику. И потом - свободен, делай что хочешь. Но Василию ничего не хотелось. Пока грелся чайник, Василий решил уточнить, когда же ему к врачу. Он полез в карман куртки, куда засунул больничный при выписке. Ага, - вот он. Но вместе с ним лежал какой-то белый конверт без марки. Сначала Василий развернул больничный.
   Как и говорила сестра, к врачу ему через два дня, если сегодня -надцатое июля, как записано в больничном. Но Василий уже ясно представлял, что число это прошло как минимум две недели назад, ведь он провалялся дней десять-двенадцать, хотя, если верить написанному... "Да хрен с ним, - подумал Василий, - от жары все". А Солнце поднималось все выше, и ветер нес по мостовой сухую пыль навстречу чудом оказавшимся в этот день в городе прохожим. Но у каждого свои дела. Чайник опять засвистел. Василий заварил свеженького и отломал кусок еще не успевшего затвердеть батона. Потом он вспомнил о конверте. Почему-то тот был заклеен. Василий оторвал полоску сбоку. Потряс конверт. Оттуда вывалились две сложенных бумажки. Василий развернул первую. Это была заверенная врачом телеграмма из Верхних Лопухов. "Срочно выезжай Лопухи, похороны двадцать первого тчк скончалась ..." Вполне вероятно, что Василий мог когда-то слышать от проезжавших родственников о почившей бабке Гермогеновне, более того, он мог даже предположить, что и о его существовании кто-то в Лопухах мог вспомнить в такой момент, когда скликают всех родственников и отбить заодно телеграмму, не очень-то рассчитывая на приезд его, или наоборот, просто информируя для очистки совести. Однако и телеграмма, и вполне логично оказавшейся второй бумажкой билет на поезд до этих самых Верхних, ясно свидетельствовали о том, что он (если все происходившее было явью) собирался по пока непонятным причинам проводить в последний путь пресловутую Гермогеновну, и более того, купил билет, - купейный - значит, ехать часов десять. Хорошо, если без пересадки. Василий посмотрел на свет - дата была как раз то самое надцатое, в котором он в настоящее время и пребывал. Отправление - в 17.54. "Интересно, подумал Василий - билет-то откуда взялся? Не сам же он материализовался из воздуха и не подложил никто. А покупал ли я его?" От этих мыслей только кружилась голова. Но самым загадочным было то, что билет был уже прокомпостирован! Более того, край его слегка обгорел, как будто его чуток подержали над свечкой, а потом засунули в конверт, заклеили и положили ему в карман. Но была же какая-то причина и, возможно, логика в том, что он так внезапно сорвался и взял билет до этих самых Лопухов? Василий покрутил билет и так и сяк, пытаясь понять хоть что-нибудь, но понял, что это гиблое дело, и снова хряпнул чайку. Потом нашарил на полке початую банку Nescafe и, вновь закурив и прихлебывая теперь уже кофе без сахара - ну не терпел он сладкий кофе, считая, что сахар отбивает весь вкус - снова глянул на шелестевшую пылью улицу и вдруг решился. Тем более что его ничто не держало, Зинаида бросила и нежилась где-то на югах. "Почему она сбежала - я ее не обижала". Хотя было странно, что она так и не стала его искать... "Неужто все женщины - бляди", (а та медсестра, которая его выхаживала?) - в сердцах подумал Василий, утешая себя тем, что с Зинаидой и так пора было завязывать - впрочем, утешение было слабым - противно, когда тебя бросают без предупреждения, хотя, если честно признаться, отношения их еще не приближались к логическому концу и ... Да что уж теперь. И Василий понял вдруг, что единственным остается взять этот билет, на паровоз и в Лопухи. На волю, в пампасы! И катись оно все.
   Ода о вокзале. Очень маленькая.
   Совершенно не относится к делу, а является маленьким лирическим отступлением автора, человека и пассажира.
   Если найдется такой чудак, что скажет, что никогда не ездил на поезде или хотя бы не был на вокзале, встречая (провожая) - ежели только он не чукча, просидевший всю жизнь в тундре - не верьте! Ибо одним из самых существенных признаков как недоразвитого ранее социализма, так и проституционной ныне монархии является Вокзал. Это может быть современная махина А l'Europe, периодически подновляемая или вообще выстроенная заново, со всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами и сервисами. А, может быть, захудалый полустанок или старый проезжий вокзал, который порой проходят мимо международные (о, боже!) поезда с задернутыми шторками, зато останавливаются все почтово-багажные и даже скорые, и для проезжающих облупленное или демократически обновленное здание запоминается очередными горячими или черствыми, в зависимости от совести продавцов или же бойкости торговли, пирожками в лучшем случае с прогорклой картошкой - капустой, в худшем - с не ошкуренными котятами, булочками, слойками или песочными же полосками с джемом местного производства и сладчайшим лимонадом ранее и пепси - теперь. В Лету кануло то время, когда к прибытию дневного скорого Ленинград - Москва в Бологом, которое где-то посередине, на перроне накрывали столу со вкуснейшей, наваристой солянкой со всеми необходимыми компонентами, т.е. сосисками, копченой колбасой и ветчиной, сдобренную обильно сметаной, которую подадут ныне только в фирменном ресторане, да и то за инвалюту. Таким образом, Вокзал впрямую ассоциируется с едой. А также с пассажирами, потребляющими ее в вокзальных буфетах (о демонический напиток со странным названием кофе дико немыслимого цвета и того же вкуса) и не отходя от новообразованных ларьков, запивающих приобретенной жидкостью означенные хлебобулочные изделия либо закусывающих выпитое из только что откупоренных. И все поглощают пищу с такой скоростью, как будто сейчас начнется Великий пост, и их посадят на хлеб и воду. Пища же духовная также присутствует в изобилии, причем такой же свежести и качестве. И говорить о "Трех тополях на Плющихе" как-то даже неудобно, поскольку Тополей гораздо больше, и пылятся они рядом с порыжевшими Аргументами (интересно, от чего?) и "СПИД-инфо", с нашими девушками гораздо лучше Голливудских на обложке. И все это активно потребляется отъедающими, провожающими и проезжающими, за которыми следят и норовят подловить и обчистить как гастролеры, так местные - тоже способ добыть средства к существованию. Соответственно носильщики, таксисты и ментура - всяк при работе и делает свой бизнес. И все довольны. Особо можно сказать о заведениях, обозначаемых буквами "М" и "Ж", WelCome - а для не шибко грамотных (или иностранцев?) - пиктограммами, будто не определят по запаху! Ибо запах - неистребимый и не выветриваемый - является самой неотъемлемой - не отнять, то есть! - принадлежностью Вокзала. Он сопровождает Вас на всем пути, стоит только переступить невидимую границу и попасть в зону. И будет сниться вместе с той симпатичной блондинкой, с которой Вы стояли в очереди за некоей вокзальной продукцией, и которая вдруг спросила у Вас что-то несущественное, благоразумно не принятое за аванс. Возможно, и блондинки будут ассоциироваться с тем самым l'haumbre, который никакая импортная шанель не берет. Бороться с ним, как с тараканами или клопами, бесполезно. И первыми это поняли сами железнодорожники. И перестали. Ибо привыкши. И не замечают. И поэтому им это по барабану.
   Как и все те, которые стремятся куда-то уехать на местном или проходящем поезде. И ведь уедут, даже если в кассе нет билетов, а поезд есть. Ежели нет поезда, то будут терпеливо ждать, осаждая справочное бюро и заискивающе поглядывая на людей в форменках, обладающие жуткой тайной - что, где, когда, и хранящих для пущей важности неприступный до поры до времени вид. Вынужденные постоянно отвечать на одни и те же вопросы и потому жутко уставшие от жизни, пассажиров и того же запаха, так сказать, работнички снуют или торчат, казалось бы, бесцельно, но при этом вся эта махина действует, и люди едут куда-то, жуют, нюхают, потребляют и отправляют. Все это Вокзал...
   ... На территорию которого, закинув на плечо наскоро собранную сумку со всем необходимым на не слишком далекую дорогу, имея уже билет и пятнадцать минут до отправления, вступил Василий. Поезд его был местный, то есть отправлялся именно с этого конечного пункта, и поэтому стоял уже на платформе. Проходя мимо одного из книжно-газетных развалов, Василий вспомнил, что ничего не взял почитать, и схватил первое попавшее - "Калейдоскопы", "Поиски", "Правды", какой-то Дайджест и еще нечто макулатурное, что затем в обилии остается на вагонных полках, в урнах и туалетах, но, однако весьма скрашивает путь, особенно если нужно скоротать время и отвлечься, и попутчики неинтересны.
   Как ни странно, обозначенный в билете вагон был на месте и даже условно чист. Василий предъявил билет внимательному проводнику в темных роговых очках, который тот аккуратно упаковал в кожаный футлярчик рядом с дюжиной таких же билетов. До отхода поезда Василий стоял и курил на перроне. Зажегся зеленый, прогудел гудок и, подталкиваемый проводником, Василий вошел в вагон. Поезд тронулся, и мимо проплыли вокзальные постройки, стоящие в тупике товарняки, уцелевшая с незапамятных времен водонапорка с колонкой, и вскоре едва различимы стали буквы на вокзале - ...ск. Вскоре пропали и они. Поезд, покидая город, набирал ход. Василий еще постоял в тамбуре и пошел в свое купе.
   Оно было посередине.
   Василий закинул свою легкую сумку на свободную верхнюю полку душного купе и вышел в коридор. Определенно, здесь было прохладнее, да и не хотел Василий мешать устраиваться своим попутчикам. Ибо межполочное пространство было забито объемистыми кутулями, и пока приткнуться было некуда. Удивительно, но окно не было заколочено на зиму еще в июле, и Василий с наслаждением подставил голову встречному потоку. По коридору еще сновали обалдевшие от жары пассажиры, где-то противно пищал ребенок, и, что вполне естественно, из одного из купе уже раздавался жизнерадостный регот, сопровождаемый женским смехом и звоном сходящихся в поединке стаканов. "Заблюют туалет" - равнодушно подумал Василий, а потом его мысли вновь перенеслись на неверную Зинаиду, усопшую Гермогеновну и эту непонятную телеграмму и невесть откуда взявшийся билет, благодаря которому он здесь и находится. Но долго побыть в одиночестве ему не удалось - дверь купе сдвинулась в сторону, и в коридор выкатилась весьма активная старушенция. "Молодой человек - она явно обращалась к нему - не могли бы Вы помочь, а то я старая, немощная, мне никак не забросить". Впрочем, бабулька была немолода, а вот насчет немощности - ее пышущему здоровьем и ухоженному лицу, а также бьющей, как показалось Василию, энергии, в данном своем состоянии он мог бы и позавидовать. Но, в данном случае, его помощь была действительно необходима, ибо оставшиеся на полу бабулины вещи не помещались в ящик, и их оставалось только закинуть наверх. Остальными его соседями были пронзительный старичок, уже приткнувшийся в углу и с наслаждением посасывающий нечто прозрачное из маленького граненого стакана, смачно закусывая припасенным заранее солененьким огурчиком, да мелкая, как ему показалось, девчушка лет двадцати с небольшим. Василий легко закинул оба тюка на верхнюю багажную полку, а затем и сам запрыгнул на свою. Неожиданно также легко напротив него очутилась старушка, и сразу же плюхнулась на подушку и стала напряженно смотреть в окно. Таких вот старушек из серии "я женщина слабая, беззащитная", аккуратных, благообразных, блюстительниц семьи и очередей, вечно суетящихся, иногда - когда уж совсем прихватит - жалующихся на здоровье, озабоченных только своими делами, спервоначалу приветливых и доброжелательных, можно встретить повсюду. Но, упаси боже, как-то затронуть их интересы или сделать что-то поперек - пиши пропало. Ибо только они знают, как надо, как было в их времена и как должно быть ныне. И блюдут. Но сегодняшняя старушенция, видать, с утра притомилась, и, оглядев все для порядку, через несколько минут уже мирно посапывала.
   Нижний, по отношению к Василию, дедок тоже находился на верху блаженства, и тихо напевал под нос нечто старорежимное из репертуара то ли Кобзона, то ли Лещенко..., (дальше познания Василия, увы, не распространялись) и вскоре мирно отключился. Нижняя же - но напротив - девушка, закинув оджинсованную черным Levis'ом ногу за ногу, так, что босоножек "ни шагу назад" чуть раскачивался в такт движению, и, упираясь локотком в столик, уткнулась в огромную толстую книгу, обернутую слегка потертою бумажною обложкой. Еще на ней была канареечного цвета - в тон, почему-то подумал Василий - гладким, не достающим до плеч, но закрывающим (поскольку читала книгу) лицо темно-каштановым волосам с некоторой рыжиной. И лопала она поп-корн из большого картонного пакета. Когда же переворачивала тоненьким пальчиком страницу, машинально откидывала волосы за ушко, снова бежала по тексту, и снова доставала пригоршню воздушной кукурузы. Вполне естественно, смотреть на эту соседку было гораздо интереснее, чем в бабкину спину под традиционной шалью. Будучи в ином расположении духа, Василий может и начал бы разговор - пустой, дорожный, ни к чему не обязывающий - но в купе установилась редкая для таких поездов тишина. Каждый ехал сам по себе, обремененный своими заботами - так, по крайней мере, казалось Василию - и никому не было до него никакого дела. Все же Василий слегка поглядывал на девушку. И, с некоторым грустным злорадством заметил (про себя, естественно), когда она, прочитав, наверное, нечто интересное, положила свой фолиант и потянулась - " а груди у нее таки разные" (вполне возможно, такие мысли были вызваны пост-Зинаидиным синдромом и некоторым - ну уж совсем небольшим - озлоблением, хотел того или не хотел Василий - на род женский.
   Обычно это проходит, но потом, когда появляется замена, если она появляется, и появление ее определяется возможностью погашения той инерции, которая порождается человеком же, и гонит его то в разгул, то в тоску до наступления той ситуации, когда либо отказывают тормоза и бедняга просто сверзивается с катушек, либо тот же стресс выбрасывает его в совсем иное подпространство, и мир переворачивается. А будет хуже, лучше - не важно - но по-другому и сам другой уже человек, вырвавшийся из заплесневевшего круга привычного. Или же его выбрасывают. Так и чувствовал себя Василий.
  
   Глава 2. Чудо.
  
   Василий слегка подремывал, периодически пытаясь вчитываться в приобретенную в городе дорожную макулатуру, когда, около восьми, как и полагается по расписанию, поезд прибыл на станцию Терлово. Собственно говоря, Терлово было не совсем обычной станцией, а, в некотором роде, пересадочным узлом, и, к тому же, райцентром с населением более 50 тыс. чел., который обозначается на карте специальным символов - маленьким кружочком с точечкой внутри, откуда до Нижних Лопухов было часов 5-6 автобусом, либо со следующей станции пару часов на попутке, ежели кто подвезет. Объявили стоянку на 20 минут, и, быстро впрыгнув в кроссовки, Василий вышел на дышащий теплым вечером заскорузлый - с местами обломившимся и усыпанным семечками и всевозможными обертками асфальтом - перрон, и направился, среди таких же пассажиров, внутрь доброжелательно распахнувшего свои двери Вокзала. В буфете было заметно некоторое скопление народа, активно покупавшего напитки и условно свежую выпечку местного производства. Очередь, однако, шла быстро, и вскоре Василий отоварился полудюжиной "полосок обсыпных с повидлом" и местными же булочками с маком, обильно политыми шоколадной, но не растаявшей глазурью. И еще Василий взял аж две литровых полиэтиленовых бутылки местного напитка "Саяны", чем основательно перегрузил свою универсальную сумку, которую пришлось развернуть по периметру и превратить в средних размеров рюкзачок. Но ведь удобно! И было так хорошо, как может быть в светлый летний вечер, когда вся природа зовет к себе, все располагает к любви и обволакивает той приятной негой, от которой невозможно сбежать и отстраниться и розовые облака смыкаются с темной кроной окружающих деревьев и нежное тепло разливается по всему миру, образуя мимолетное единство всех, окутанных этой непостижимой аурой... До отправления поезда времени оставалось немного, покинув помещение Вокзала и закурив на ходу, Василий направился в свой вагон. Ехать дальше.
   Тут его внимание привлекло некое обстоятельство - около поезда собралось несколько поездных работников, которые о чем-то жутко спорили, перемежая слова очень местными и широко распространенными идиоматическими выражениями, отчаянно жестикулируя при этом.
   - Да не пойдет, б..., он на х.. , никуда..
   - Какие-то б.. террористы разобрали мост..
   - Кудыть! В наших местах террористов отродясь не было, ни чеченца, ни монгола.
   Монголы-то здесь причем? - подумал Василий, однако внимательно присмотрелся. Вдали что-то маячило, но непонятное.
   - Да вообще, с той стороны ни х... не ясно. Моста-то нет, по чем, на х.., поедем?
   - И к соседям не дозвониться, не прозвониться, твою мать, на линии отвечают - как вымерли!
   - Тут дежурный приходил - и рельсов нету. Как будто мост съели.
   - Так что, не едем?
   - А куда, мать твою? Полный абзац. Пойдем к нам, Машка огурцов порезала, капусточки, разомнемся покамест.
   Василий не вытерпел, подошел и спросил:
   - Мужики (хотя баб-то проводниц было поболее), в чем вопрос?
   - Да не едем никуда.
   - А что?
   - Да, говорят, мост какая-то б... разобрала!
   - Да эти бастуют - три месяца зарплату не платят! Вот и сдали в металлолом.
   - Нет, твою мать! Моста нету!
   И выяснил Василий, что далее их поезд не пойдет - причина его не шибко интересовала - то ли рельсов нету, то ли моста. То ли кто бастует, то ли вообще кранты. И пошел в свой вагон. В купе, однако, никого уже не было. Только давешний счастливый дедок тихонько похрапывал на своей полке. Василий взял свои вещи и двинулся на выход. Что-то, несомненно, происходило, отражение тревожно пробежало мурашками по телу, впиваясь в спинной мозг, и вызывая болезненные ассоциации. Народ же, привычный ко всему, не проявлял беспокойства, и это было странно.
   Возле поезда недоумевая толпился народ, несколько взбудораженный перспективой застрять в этой Тмутаракани. Очевидно, трудящихся мало привлекала перспектива проторчать здесь до не вполне известного времени в душных, как всегда летом, не проветриваемых вагонах. Кое-кто, чей путь мог закончиться и здесь (не дай бог, последний!) - ибо сей райцентр обладал и автовокзалом, откуда растекались прибывавшие в сию местность трудящиеся и другие граждане, вполне естественно примыкающим к вокзалу железнодорожному, направился туда. За ними и Василий. Он решил, что поедет уж автобусом, хотя со следующей станции ближе, и был спокоен. Где-то, ковыряясь в душе, мог сказать себе, ну приеду, ну ждут меня - а кто, а зачем? Однако нужно было ему ехать, и он пошел...
   Собственно, идти было совсем недалеко, ибо автовокзал располагался в аккурат за железнодорожным, обтекая его по полукругу, обозначенному еще не чахлыми в это время года деревцами. Заблудиться невозможно. Но тут его остановил окрик:
   - Молодой человек, помогите, пожалуйста!
   Василий оглянулся и в тусклом свете фонарей увидел своих соседей по купе.
   Бабулька-одуванчик резво тащила свои кутули, и помогала ей девчушка с нижней полки. Как странно это поездное братство - совсем незнакомые люди приходят на помощь, не рассчитывая ни на какую благодарность, суетятся, что-то тащат, советуют - и исчезают, оставляя о себе также быстро стираемые воспоминания. Василий подхватил объемистую сумку и, покорный судьбе, пошел следом. Девчушка также тащила явно не ей принадлежащую корзину неимоверных размеров. Бабуля суетилась - "Вот, ребятки, сюда, хоть бы мне не опоздать!". И Василий покорно следовал за ней от одной остановки до другой. Наконец, обойдя почти всю площадь, постепенно окутываемую сумраком, злосчастная тетка тормознула возле видавшего виды "Икаруса". - "Ну, мне сюды!" Василий и девушка загрузили ее пожитки в багажное отделение. Дмитриевна - так она представилась - устроилась на сиденье, вытерлась платочком - "Спасибо, родненькие!", - и автобус, плавно стартанув, оставил Василия и его невольную попутчицу, отбыл в направлении.
   Василий с девушкой переглянулись - во дает бабка! Такая не пропадет.
   - А что происходит?
   - Кто его знает. Говорят, пути дальше нету. То ли рельсы разобрали, то ли бастуют.
   - И я то же слышала. Ну, мне недалеко. Можно автобусом.
   - И мне тоже. Вам куда?
   - Да в Верхние Лопухи.
   - А мне - в Нижние.
   - Так это рядом, пяток километров.
   - Может, пойдем, посмотрим, есть ли автобус. Так, примерно, протекал этот диалог на автостоянке этого оказавшегося тупиковым узлового райцентра - поскольку здесь автобусы разъезжались по разным сторонам - и желающие подходили к нужной им платформе, и смотрели на не всегда соблюдаемое - но расписание на желтых табличках, слегка освещаемых такого же цвета вкрученными в железные патроны с соответствующими абажурами сорокаваттными лампочками. Особенно интересно было увидеть, что твой автобус только что ушел, именно тогда, когда ты таскался с багажом ранее тебе не известной, и которую ты видел, дай бог, последний раз, бабки, а следующий бог весть, когда будет. Еще более смеркалось. Автобусы отходили один за одним, подчиняясь отнюдь не расписанию, а лишь одним им известным порядку. То ли кончилась партия в домино, то ли водитель спешил успеть домой, если жил на противоположном кольце. Площадь пустела. На мутном небе зажигались редкие звездочки.
   Василий и его подруга по несчастью устроились на скамеечке, на остановке. До ближайшего рейса оставалось часа два. Т.е., если все пойдет по расписанию, то в Лопухах они окажутся глубокой ночью или ранним-ранним утром. Слабый ветерок слегка раскачивал жестяные абажуры и сорокаваттные лампочки под ними, отчего тусклый, но мерцающий свет зебрил асфальт и убаюкивал. Наступающая прохлада сметала с еще зеленых, но жухлых листьев дневную пыль. Полчаса прошло в ничего незначащих разговорах. "Да вот еду к бабушке, на недельку-другую. Помочь. Зовут Ириною. (Угадал-таки Василий - и, поскольку ситуация была несколько необычной, увидел в том - как он потом себе признавался - некое предзнаменование) Да, в местном институте. Нет, из Ваших Лопухов никого не знаю, хотя нет, бабушкин сосед говорил, что кто-то у него в Нижних есть. Он дед старый, еле двигается. И один живет. Справляется. Шустрит и шутит. Да, маленькая деревня. Конечно, не хватает. Всю жизнь в колхозе. Почтальон носит. Вымерли, кто смог - уехал. С родителями. Нет, пока не приедут, может, осенью. Работают на механическом. С марта. Разворовали. Да есть перспектива. Хорошо тебе. А почему. Не хочешь - не говори. Нет, у меня "Магна"... Что-то прохладно. А если не приедет? Так ты уверен? А тебе приходилось? ... Так теплее. А ты не замерзнешь. Не ходи, а то вдруг автобус".
   Такой практически ничего не значащий, но все же сближающий диалог происходил между двумя молодыми людьми, волею случая оказавшимися на протертой чужими телами скамейке на автобусной остановке провинциального городка. Именно такие нестандартные ситуации могут привести к совершенно неожиданному результату. Бывает, долгое время общаешься с человеком, не важно, мужчина или женщина, старик или юноша, и ничего не происходит. Привыкаешь, что все стабильно, понятно и человек как-то стирается, уходит из круга, становится обыденным... Но если происходит внезапно - но почему? Почему именно сейчас? Ну а когда же. И умом Василий понимал, что чуть позже не спасало, но вот сжимается сердце, и становится больно и обидно - вот, именно так! - нарушается ритм, сбивается дыхание. И нет обыденности, и есть потерянность. Лекарства нет, но все проходит. Что говорил Василий? Наверное, это не имеет значения. Он был спокоен, но не потому, что уверен в себе. Скорее, произошедшее с ним вызвало некоторую заторможенность, и он с трудом преодолевал состояние неизбежной апатии и собирал себя. Рассеянные мысли блуждали и терялись. Чуть покалывало - недавняя болезнь еще напоминала о себе. Но девушке стало теплее и не так одиноко. Она прижалась к нему и начала подремывать. Василий просто сидел, приобняв ее, и ждал.
   Стемнело. Багровый закат пылал. Темно-красные тучи надвигались на город. "Гроза будет", - подумал Василий. Но будить Ирину не стал. "Намучилась, бедняжка". Ему почему-то стало жалко эту девчушку, едущую к черту на куличики вместо того, чтобы мчаться на юг с веселой компанией отдыхать, купаться и ... "Промокнем, пожалуй". Держащийся на честном слове гофрированный навес отнюдь не гарантировал надежной защиты. Василий посмотрел в сторону вокзала. Все также горели окна, однако никакого движения заметно не было. Поезда не прибывали и не отходили. Ни гудков, ни криков. Практически пуста была и площадь, только на соседней скамейке с другой стороны остановки вероятно, их будущие попутчики из местных коротали время до прихода автобуса отнюдь ни за одной бутылкой местной же отравы, выражаясь вполне откровенно и расширении НАТО на восток, и о Муське из Васильково, видах на урожай, долбанном правительстве, и им было совсем не скучно. "Мужики, будет автобус-то? " - "А куды ж ему деться? Гринька если не явится (Василий понял, что так зовут водителя), ему таких п...й выпишут, что, б..., малехо не будет. Жди. А може, с нами чуток? " - "Нет, спасибо". - "Че, баба твоя не разрешает? Так мы и ей нальем". - "Спасибо, мужики". - "Ну, раз не хошь - твое дело. С'час приедет. А девка-то твоя ничего, ладная, небось, частенько по...шь". И вульгарно, но беззлобно, расхохотались. Василий вяло ответил: "А по мордам!", чем еще более развеселил, в сущности, незлобивую компанию. Чисто инстинктивно он покрепче обнял девушку, как бы защищая от призрачной угрозы. Со скамейки весьма нетвердо поднялся мужичок: "Огоньку-то дашь?" Василий щелкнул зажигалкой. Мужичок прикурил. "Не журись, эт-мы так". - "Да понял". - "Едите-т кудой?" - "К тетке, в Лопухи - Гермогеновна померла". - "Преставилась, значит. Знавал ее. Давно, пра, не видел. Как проезжал - смотрю, всегда с ведром стоит. Молоко - вкуснейшее, сливки сверху плавают. Работящая была, хоть и тоща, двух коров держала, потом одну прирезала - кормить-то не чем. Времена... Послушай, а тетку твою, чай, не Прасковьей зовут?" Василий вспомнил подпись под телеграммой: "Прасковьей." - "Так ты, значит, Луковых будешь?" - "Нет, это матери двоюродная". - "А я думал..." Тут мужика окликнули, и он, сунув на прощанье жестко-шершавую, но крепкую руку: "Ну, бывай, может, когда и свидимся. Будешь в Жестяках - заходи, Гаврилыча Чумелова спросишь - все знают", - и уже более уверенно двинулся к своей скамейке.
   Василий совершенно не представлял, где эти пресловутые Задворики, и кто такой Гаврилыч, мало того, ни разу в жизни не видел он ни тетки Прасковьи, ни покойницы Гермогеновны, о которых говорила ему мать, которой он сам не видел несколько лет с тех пор, как они развелись с отцом и разъехались по разным городам устраивать свои судьбы... И свалившаяся ему на голову (так он думал, или, вернее, хотел думать) девушка, устало прикорнувшая и пригревшаяся около него, от чего ему и самому было, однако, теплее. И заскорузлый Гаврилыч, которого он больше никогда не увидит... Внезапная телеграмма, вокзал, дорога, столь же внезапная остановка, новые встречи и долгое ожидание - события дня утомили Василия, и он тоже начал подремывать, с опаской поглядывая на красно-чернеющее небо.
   Вдруг, прорезав наступившую тишину и полутьму грохотом и ярким светом, на площадь буквально влетел полночный автобус. Девушка встрепенулась - "Наш, что ли?" И действительно, полупустой междугородный затормозил в аккурат около их остановки. Дверь распахнулась, и взлохмаченный водитель прокричал: "Эй, народ, влазь, кому к Лопухам!" Василий подал девушке руку, прихватил манатки, и они вошли в провинциально чистый салон почти нового "Икаруса". Следом за ними, чуть задержавшись после прощанья, в автобус забрались Гаврилыч и еще две тетки с соседней скамейки.
   Покряхтев, граждане разместились на свободных местах. Василий и его попутчица сели прямо за кабиной. Остановка вся заняла не более трех минут, и автобус, неожиданно плавно, двинулся с места. Василий слышал, как водитель чертыхался себе под нос: "Проскочить бы, а то такое надвигается, проторчим где". Он покрутил, как почувствовал Василий, ручку настройки приемника, но там слышался только треск. "Гроза, етить твою". Щелкнула кассета, и "ты умчался вдаль на ночной электричке", сопровождаемый дружным похрапыванием, а за окнами автобуса не шли ни дождь, ни рота красноармейцев, а пробегали полуосвещенные силуэты разноэтажных домов. Лишь небо на западе мрачно темнело, насквозь прорезаемое молниями. Чуть поколесив по городку, автобус выкатился на удивительно ровное шоссе, оставляя позади засыпающее Терлово с отдаляющейся теперь грозой, и еще один уходящий день. Вокруг шоссе причудливо темнели лесопосадки и редкие домишки. Встречных машин не было. "Везет людям, - подумал Василий, - дома уже, спят, небось, а тут едешь незнамо куда". Смотреть в окно Василию надоело, и он решил соснуть. Но успел еще задремать, поглощенный своими мыслями, как автобус притормозил. "Корытово - забытово, слезай, кому приехали!" - будил пассажиров веселый шофер и включил освещение в салоне. "Что, уже?" - спросонья спросила Ирина. "Да нет, остановка, спи пока". Василий высвободил руку и пошел на выход, но чуть не был сбит буквально ворвавшейся в автобус молодухой: "Где тя черти носят, паразит поганый?" (Это явно относилось к водителю.) "Маньк, ты чё, я ...", - только и успел сказать он. Больше ему не дали вымолвить и слова. (Во избежание хоть и современной, необычайно терпимой, но все же цензуры, а также дабы не засорять сие повествование несколько нестандартными - а, впрочем, вполне распространенными выражениями, и дабы не смущать возможного читателя, чего будем придерживаться и впредь, не станем приводить полностью произошедший диалог, закончившийся вытаскиванием водителя Григория из кабины). Посему предлагаем почти дословный перевод - "Извините, уважаемые пассажиры, временная остановка, поедем утром, часов в восемь". При сем поверженный командир автобуса скрылся в темном переулке, ведомый - шаг вправо, шаг влево - побег - своей разъяренной пассией, крепко ухватившей его за шкирку и ведущей на разборки (возможно, не без последующих приятностей).
   Василий покрутил головой, закурил "Беломорину". "Живут и - счастливы". Огляделся. Редкие фонарики освещали остановку и традиционный, возле нее, закрытый на амбарный замок магазинчик с импортным названием "Супер-маркит". Вдоль шоссе, по совместительству выполнявшим функции главной и единственной улицей данного населенного пункта, на деревянных, а кое-где и на бетонных, столбах, покачивались редкие лампочки, пока еще не разбитые местными пацанами. Стало зябко. Василий вернулся в автобус. Ирина уже проснулась. "Скоро поедем?" - "Похоже, до утра проторчим - любовь у нашего шофера. Сказал, в восемь поедем". Народ, незлобливо чертыхаясь, поплелся на выход. Деревня. У кого родня, у кого кумовья. И почти все разбрелись. Оставшиеся, тихо похрапывая, преспокойно спали, откинувшись в креслах. Василий глянул на часы - было половина двенадцатого. "А мы здесь останемся, или как?" - спросила девушка. - "Не знаю, мне что-то не хочется, смотри, как тебе удобнее". Удобнее оказалось, и они пошли вдоль уже известного шоссе, благо поклажа не была тяжела - вдруг кто переночевать пустит. Но гасли последние окна, и дежурно лаяли злые собаки. А деревня внезапно кончилась. Темнело поле за околицей, черными грибами стога стояли, и не играла музыка, но не было печали... Строенье на пути попалось, канаву только перейти, и, руку спутнице подав, преодолев ее успешно, в сарай заброшенный вошли, чтобы найти какой-то кров. Хоть в темноте, ни зги не видно, зато удача - не обидно - и будет все-таки привал, укроет на ночь сеновал, жива покуда зажигалка - свети, родимая, не жалко - вполне приемлемый ночлег, коль притомился человек...
   Успев-таки вмазаться в звенящую, традиционно стоящую возле сарая бочку с водой для полива, Василий посветил зажигалкой. Примерно половина сарая с утоптанным земляным полом, была пуста, другая же - перегорожена жердями горизонтально, и почти доверху забита сеном. Немного сена было и внизу, а наверх вела такая же жердевая лесенка. Василий приметил в углу кучку хвороста и старых древесных стружек. Через минуту импровизированный костерок дал свет. Ирина отлучилась на пару минут, а Василий забросил их вещи наверх. "А мы не свалимся?" - спросила Ирина. - "Не думаю, только залезем подальше, вроде настил прочный. Пожуем?" Молодые люди подкрепились припасенными полосками, и запили лимонадом. Потом Василий разгреб и уплотнил сено, соорудив нехитрое ложе. "Давай сюда". Ирина удобно, насколько это было возможно, устроилась, положив что-то из своей сумки под голову, и моментально уснула. Костерок догорал. Василий приспособился рядом, укрыв себя и свою спутницу джинсовой курткой и пахнущим медом уже не сырым, но еще не колючим, сеном и положив руку на плечо девушки. День принес Василию усталость, но он долго не мог заснуть, думая ни о чем и обо всем сразу. Он слышал дыханье своей спутницы и считал слонов. Ночной ветерок прорывался сквозь сарайные щели и шевелил сено. Где-то внизу шуршала припозднившаяся полевка. Василий лежал, стараясь не шевелиться и не разбудить девушку. Однако Морфей смилостивился и принес сон, рваный, вялый и совсем не интересный.

***

   Проснулся Василий от ощущения холода - одна сторона нагло замерзла. Девушка лежала спиной к нему, свернувшись калачиком и плотно прижавшись. Василий поправил сбившуюся куртку, и осторожно обнял Ирину. Потом рука его соскользнула с бедра. Футболка задралась, и Василий почувствовал теплую, в прилипших соломинках, нежную кожу. Осторожно стряхнул, и наткнулась на застегнутые пуговку и молнию, плотно прижимающие джинсы и создающие некоторые неудобства. Рука мысленно последовала вниз, но Василий устыдился, зарылся глубже в сено, поправил футболку и, не сразу, но умиротворенный, заснул. Теперь уже до утра.
   Весьма заманчиво, наверное было привести здесь описание так и напрашивающейся сцены любви, внезапно возникшей в столь располагающих обстановке и обстоятельствах, но обязательно ли это? Что сближает людей более - внезапный порыв, мелькнувшая, подобно электросварке, искра? длительное и неимоверно томительное ожидание и безвыходность? случайные и неумолимые обстоятельства? - Либо постепенно приходящие приятие и взаимопонимание? Ни в чем нельзя быть уверенным... Но происходит то, чему суждено произойти и именно тогда, когда и должно. Можно попытаться искусственно приблизить желаемое и судное, но, по закону всемирного паритета - динамического равновесия - неизбежны всевозможные эксцессы. Но это так, к слову. И не имеет к повествованию ну никакого отношения.
   Когда Василий окончательно проснулся, место рядом с ним пустовало. Рюкзачок девушки лежал на чурбаке возле приоткрытой двери, из-за которой слышался легкий плеск. Василий спустился на земляной пол и вышел на улицу. Было довольно-таки прохладно. Возле давешней бочки, почти скрытая плотным утренним туманом, еще не опустившимся на землю, умывалась Ирина. Скинув футболку, она зачерпнуть воды из полупустой бочки. Капли воды стекали по озябшей груди серебряными бусинками. "А вовсе они не разные, - про себя отметил, еще сомневаясь, Василий, а вслух сказал: - С добрым утром, тебе помочь?" Ирина, чуть повернувшись к нему и, как показалось Василию, несколько ехидно взглянув, слегка кивнула. Василий отрезал верх полиэтиленовой бутылки и достал воды. "Сюда полей, - по-хозяйски сказала Ирина, - на плечи, и разотри". Это поручение было выполнено с большим тщанием, а затем Василий скинул с себя рубашку и набросил ее на девушку, осторожно промокнув ее, и несколько смутился, когда ненароком коснулся груди, однако не позволил своей руке задержаться. С удовольствием умылся сам остывшей за ночь водой, сделал несколько рывков и согрелся. Потом молодые люди глотнули лимонаду, и пошли по шоссе обратно к автобусу - время близилось к восьми.
   Водителя еще не было. Возле него, слегка поеживаясь от утренней прохлады, ходили, покуривая, немногие оставшиеся пассажиры. Над горизонтом в чистом небе ярко блестело всходящее солнце, разгоняя туман и предвещая жаркий звенящий день. Наконец, в сопровождении своей ненаглядной, появился водитель Григорий. Гордо улыбаясь, в свежей белой рубахе и с папиросой в зубах. Лихой чуб был заломлен, и глаза блестели. Вполне удовлетворенная Манька, которой при дневном свете можно было дать вряд ли более двадцати-двадцати двух, семенила рядом, с полным узелком и что-то нашептывала ему, на что Григорий снисходительно кивал. "Да, на обратном пути заеду. А как же. Жди". И Григорий, ласково хлопнув подругу по вполне упругому заду, легко вскочил в кабину: "Ну, залазь, поехали!"
   И так ехали они минут с полчаса, не останавливаясь по пути - никто не сходил, да и желающих ехать не было. Василий, обнимая Ирину, смотрел в окно, и настроение у него также было мажорным. Встречных машин опять не было, и автобус шел легко и плавно.
   И потом произошло. Автобус вдруг резко затормозил. Василий заметил скопление машин и тракторов. Их хозяева столпились возле моста, отчаянно жестикулируя и чертыхаясь. Григорий сначала понажимал на гудок, мол, дайте проехать, но, так как на его призыв никто не реагировал, выскочил из автобуса ... удивленный ... растолкал мужиков.
   - Че вы, черти, сгрудились, давай дорогу, у меня полный (тут он, конечно же, приврал) автобус пассажиров!
   - Ты, малый, обалдел, что ли, вишь, какой п..., - никуда, блин, не проехать, твою мать, час уж как рогами бьемся, не пускает ОНА.
   - Да кто ОНА?
   - Да стена долбанная, етить! Мы ее и трактором, и с разгону - а ей хоть бы хны!
   - А где?
   - Прям перед мостом - не вишь, что ли!
   Григорий, как и всякий доверчивый, но не простой, русский мужик, решительно двинулся на мост, но какая-то невидимая сила плавно оттолкнула его. Он пнул невидимую преграду, но безуспешно. Вдруг лицо его перекосилось, и он опрометью бросился назад. И было от чего - с противоположной стороны появилась эскадрилья У-2 с красными звездочками на фюзеляжах. Самолеты шли ровным строем, позвенно, явно готовясь к бомбометанию, и можно было разглядеть за стеклами кабин, как через увеличительное стекло, сосредоточенные лица летчиков в очках и шлемах. Трактористы, водители и прочая, случайно оказавшаяся здесь публика - все кинулись врассыпную. Василий стоял, как завороженный. Но внезапно самолеты, как бы наткнувшись на невидимую преграду, растаяли, вернее, размазались о стенку, переходя в плоскость, и растворились... Ирина, к тому времени также покинувшая автобус, схватила Василия за руку:
   - Ой, что это было? Откуда? Или мне все показалось?
   - Нет, это что-то серьезное, не мистика и не трансцендентные галлюцинации, не массовый психоз - Василий говорил первое, что приходило в голову, но не укладывалось. Что касается лично него, он вполне мог допустить, что все увиденное является послеболезненным синдромом, отрыжкой его долгих мучений, но чтобы столько людей сразу впало в транс...
   - Может, НЛО?
   И, как бы в ответ, на мост (естественно, с другой стороны) въехала колонна автомобилей. Над головным ГАЗоном был поднят красный транспарант с белыми буквами ДАДИМ РОДИНЕ ВЫСОКИЙ УРОЖАЙ и, чуть пониже и помельче, - КОЛХОЗ ИМ. 1 МАЯ. Фары машин были зажжены, но свет не проходил через преграду. В кузове радостно толпились колхозники в праздничных рубахах и колхозницы в повязанных белых платках, и дружно пели веселую песню.
   И эта колонна растворилась, как и эскадрилья, не оставив после себя ни песен, ни следа. Паника несколько спала. Одним из первых пришел в себя Григорий. Он сел на первый попавшийся трактор, разогнал его и с диким криком "Не возьмешь, твою мать!" ворвался на мост. Но чуда не произошло. Словно он соприкоснулся с большой гуттаперчевой горой - его плавно, абсолютно беззлобно, даже ласково оттолкнуло назад. "С'час мы ее подожжем, ебенть", - сказал один из подошедших трактористов. Быстро сцедили топливо. Языки пламени и черный дым взметнулись вверх, и исчезли, лишь облизав стенку. Мужики чесали затылки. Кто-то предложил поискать проход, но тщетно - стена простиралась вдоль всего берега, не нанося никакого вреда, но и не пропуская дальше. "Ну что, обратно поехали", - задумчиво произнес шофер Григорий и направился к автобусу. Василий с Ириной последовали за ним.
   Подъехав к селу, автобус остановился возле сельсовета, или как он теперь называется? Григорий бросил: "Пойду, позвоню в район, может, там что знают, как выбраться". "Так уж и знают", - подумал про себя Василий, но промолчал. "Пойдем, посмотрим", - предложил он Ирине. Как и предполагал Василий, телефон не работал. Не работало и радио. "Да обрыв на линии, - лениво проворчал дежурный, полупьяный с утра или не отошедший после вчерашнего, кособокий мужичок, - вишь, гроза давеча была, наверно, все и повалило на х...". Спешить ему было некуда, и пребывал он в блаженстве. Григорий плюнул: "Какой, к чертям собачьим, обрыв - замуровали!" Но мужичок уже его не слушал.
   Пока водитель препирался с дежурным, Василий выяснил, что до Лопухов не так уж и далеко - переправиться через ручей, потом пару верст и можно выйти на грунтовку, а оттуда километров 10 и Лопухи - хошь Верхние, хошь Нижние. "Прям пойдешь, ручей перейдешь, да там по тракту, если попутка, то совсем недалече. А че, вы молодые, ножками дотопаете, мне б ваши годы. А сами-то по делу, али как?" - так напутствовала его преклонных лет местная жительница. "По делу. Спасибо, мамаша, поблагодарил Василий и обратился к Ирине: "Ну что, пойдем, или ждать здесь будем?" Собственно, торопиться ему было некуда - в городе его никто не ждал, работы пока не было, а деньги почему-то были. Да и упорным был он. И еще - вернись они назад - и, возможно, ему пришлось бы расстаться с девушкой, а этого не хотелось. "Пошли, недалеко и погода хорошая" - похоже, что и у Ирины были такие же мысли, ибо он без колебаний согласилась на предложение Василия, и молодые люди, забрав из автобуса свои пожитки, направились в находящийся возле сельсовета же магазин. Там было пустынно, поскольку трактористы от моста еще не вернулись и жители еще не узнали о существовании Стены.
   Описание магазина не заслуживает особого внимания, ибо он ничем не отличался от сотен и тысяч таких же сельских магазинчиков, в которых благополучно соседствуют носки с селедкой, хлеб с вилами и косами и невостребованным, обреченным на мучительную погибель конфекционом, среди которого появился и привозной, но такого же безнадежного качества. Однако кое-чем отовариться было можно. Очень симпатичный топорик в чехольчике для ношения на поясе последовал в рюкзак Василия следом за свежевыпеченным хлебом, уложенным в приобретенные здесь же котелок, парой банок консервов и пакетиком чудом сохранившихся дореволюционных подушечек. Кое-что разместилось и в маленькой, но довольно емкой сумочке Ирины. "Кстати, где же та толстенная книга, которую ты читала в поезде?" - "Это когда ты на меня так нагло глазел?" - рассмеялась Ирина "Ну ...- слегка смутился Василий - не глазел, а просто..." - "Не отпирайся, - и она слегка ткнула его кулачком в бок, - да забыла впопыхах с этой бабой Клавой, когда ее выгружали. И не книга, а Атлас - я учусь на географическом, вот и взяла с собой. А ты что, в купе сверху не рассмотрел?" - "Так я ж на тебя пялился, а не на книгу!" И оба, улыбаясь своим мыслям, пошли к ручью, перейдя который можно выйти на дорогу... "Все предопределено, - как-то невзначай бросила Ирина, Василий же, ибо подобное могло иметь сколь угодно много трактовок, и думал по-своему.
  
   Глава 3. Дорога в Лопухи.
  
   Ручей протекал сразу за селом. Только нужно было свернуть под горку и по тропке спуститься вниз. Возле переправы, представляющей собой несколько скрипящих жердей, паслись гуси, радостным гоготаньем встретившие незваных гостей. Особенно усердствовал здоровенный серый гусак, угрожающе вытянувший шею, и шипящий, явно показывающий, кто здесь хозяин. Так или иначе, но Рубикон - так окрестил ручеек Василий, был перейден безо всяких приключений, и молодые люди по довольно-таки ухоженной (т.е., по ней регулярно ходили), и не заросшей, минут этак через 40 вышли на большак. Именно большак, а не шоссе - покрытая гравием и песком дорога, утрамбованная, никак не тянула на шоссе. А указатель, действительно, там был - столбик с прибитой стрелкой - "Лопухи - 12 км". То есть, те же пять километров, но с гаком. "Ого, - сам себе подумал Василий, это по самой-то жаре" - солнце катилось к зениту, и редкие беленькие облачка стремительно разбегались в стороны, не оставляя надежды на прохладу. Молодые люди на ходу подкрепились теплым и теряющим пузырьки лимонадом и продолжили путь. Грунтовка была приятной - не пыльной и ровной, вокруг зеленели посадки лесополосы, радостно щебетали птички, и было все именно так, как и полагается в обычный летний день. Говорили ни о чем - о природе, погоде, внезапной стене. Ирина высказала шутливое предположение, что их окружили инопланетяне и экспериментируют, вот не пустят никуда, что, мол, будем делать? Нельзя сказать, что проблема Стены не волновала Василия. "Помнишь, - сказал он, что из райцентра никуда на поезде не уехать было? Станционные говорили, что там вроде мост разобрали, либо забастовка, но мне кажется, что это не совсем так. И радио уже больше полусуток не работает, да и телефон тоже. Заметила, что нам навстречу ни одной машины? Может, действительно, окружили. Вряд ли это военные. Ты-то не боишься, или у вас на географическом проходят всякие НЛО, треугольники, аномальные зоны?" - "Много чего есть. Ты слышал, к нам грозился Копперфильд приехать, похоже на его шуточки". - "Ага, сейчас нас окружат, и Кремль сюда засунут". - "Так ежели Кремль, то вообще хана - никто обратно забирать не станет. Так и погибнем". Так, перекидываясь шуточками, Василий с Ириной мерили километры дороги, опровергая, к сожалению - хотя так удобно было в учебниках - что скорость пешехода " 6 км/час". Увы, за полтора они не прошли и половины. Ирина рассказала, что летом хочет набрать материала для диплома, по краеведению. Ее интересовала совершенно далекая Василию проблема изменения границ и демографии области. Так, она рассказала, что Лопухи попеременно включались в состав соседних образований, и поэтому всегда были в запустенье, ибо никакая власть не хотела ничего вкладывать в столь отдаленные уголки. А люди жили - "Видишь, и мы с тобой имеем там корни, правда, весьма далекие, но все же". - "Так ты и карту будешь составлять? Какую-нибудь специальную". - "Обязательно. С учетом расселения, изменения границ района и демографии". - "А Стену тоже покажешь?" - "Наверное, вот дойдем до родственников, побудем у них, встретимся и пройдем вдоль Стены, если к тому времени она не рассосется". - "Дойти бы сначала ..." - "Слушай, а ты не устал? Худой такой и бледный, как после болезни". - "Да я и всегда нетолстым был, - отшутился Василий, - правда, прихворнул чуток, так все нормально". Василий действительно испытывал некую слабость. Ноги были не столь послушны, но пока ничего. Распространяться на эту тему Василию совершенно не хотелось, впрочем, как и о себе. Сказал лишь, что работает, работа неплохая. Денег вроде хватает, вполне достаточно, но и особых потребностей нет. Он умолчал о пачке зеленых и наших деревянных, которые на всякий пожарный снял с книжки перед отъездом, не упоминал он и о полузабытой (как быстро!) - Зинаиде, о своих планах... А что о ней вспоминать-то, когда идешь рядом с такой девушкой. Не спрашивал он и Ирину о ее личных делах, но, когда он брал ее за руку, - девушка не отдергивала, и они шли так некоторое время. Присутствие девушки действовало на Василия целительно, хотя за последние сутки он приустал, и не выходила из головы мысль о проклятой Стене, и о том, что они вместе с данной местностью, возможно, отрезаны от мира. Он запомнил, как мужики и техника отскакивали от нее, как мячики, и края - возле реки - никто так и не обнаружил. Пока они были там, Стена не двигалась и проявляла враждебности - просто не пускала никуда - ни людей, ни машин, ни радиоволны. Но это пока. Что будет завтра? Все это, однако, было из области предположений и фантастики, реальностью же была Ирина, за которую он, как старший и к тому же мужчина, нес определенную ответственность, против которой, впрочем, не возражал.
   Совсем неожиданно в просвете лесополосы справа вынырнула речка, как спасение среди полуденного пекла. Не сговариваясь, молодые люди свернули с опостылевшей раскаленной грунтовки. Речка была не широка, но чиста и прозрачна. Видимо, она еще несколько тянулась параллельно дороге, а потом опять убегала. Берег был покатый, а еще зеленые деревья давали прозрачную, но долгожданную тень. Пройдя немного вдоль берега, путники обнаружили скрытую то дороги уютную полянку, обрамленную кустами с плавным спуском к воде. Справа, возле одичавшего малинника, на котором, впрочем, вовсю краснели ягоды, они обнаружили старое костровище, выложенное почерневшими от копоти камнями, с рогатинами для подвески котелка. "Смотри-ка, как будто здесь ждали, - сказал Василий, - пожалуй, надо передохнуть, пока жара не спадет. Да и чайку согреем". - "В такую-то жару?" - "Это лучшее средство, проверено. На востоке все пьют чай в жару, только это и спасает. Сидят в чайхане, и пьют". - "И писают!" - рассмеялась Ирина, вспомнив какое-то время назад мелькавшую на экранах телевизоров рекламу. "Что ж, тоже дело хорошее, пойду, да заодно и дровишек насобираю. А ты пока располагайся".
   Через некоторое время Василий вернулся с охапкою сушняка, который насобирал в придорожных зарослях. К тому времени Ирина вытащила из сумок необходимый провиант, и приготовила котелок воды. Сама же уютно расслабилась в полутенечке на джинсовых курточках, {принимая весьма полезные с устатку воздушные ванны}, оставшись лишь в почему-то зеленых, но весьма элегантных, трусиках. Увидев Василия, Ирина слегка приподнялась на локоточке, приоткрыв нежную маленькую грудь: "Воды я набрала, она чистая, но все же лучше вскипятить". - "Слушаюсь, Ваше королевское!" - Василий слегка смутился, как и утром, но скинул футболку и принялся разводить костер. Потом снял джинсы, и подошел к реке. "Пожалуй, надо искупаться, хороша водичка!" - и потихоньку, разогнав стайку мальков, вошел в воду. Сразу у берега было по пояс. Илистое дно пружинило под ногами, но не проваливалось. Василий окунулся с головой и поплыл. Вода приятно обтекало разгоряченное тело, снимая усталость и наполняя живительной энергией. На середине реки Василий глянул вниз и сквозь прозрачную воду увидел мелкие камушки на дне, которыми было устлано русло. Затем он вернулся к берегу: "Давай сюда, просто чудесно, как в сказке". - "А дно нормальное, как я зайду?" - "Ничего, помогу, не бойся - видишь, рыбки и те плавают!" Этот довод окончательно убедил Ирину, и она пошла купаться. И, признаться, Василий был несколько шокирован и, увы, даже немного огорчен, (в его-то годы, СХ!), когда его спутница, спускаясь к воде, легко и естественно избавилась от последней (зеленой) детали своей одежды. Василий хочет отвести глаза, но это выше его сил, настолько гармонирует с тихой природой и ее слегка взлохматившаяся короткая стрижка, и вполне одинаковая нежная грудь (как он мог ранее сомневаться!), и золотистые волосики между стройными и в меру плотными ножками. Василий подходит ближе к берегу и подает девушке руку. "Принимай!" - кричит она, но поскальзывается, и Василий едва успевает подхватить ее на руки. Ирина, пытаясь удержаться, обнимает Василия и прижимается к нему. Он отступает на пару шагов назад, так что они оба в воде. Лицо Ирины близко, и, не в силах сдержать искушения, он нежно целует ее в губы, отвечающие с такой же лаской. Василий чуть приподнимает девушку, поддерживая за талию, но, поскальзывается в свою очередь, они плюхаются в воду, оба смеются и плывут, иногда цепляясь за желтые прибрежные кувшинки, тихо покачивающиеся при неспешном течении. Солнце греет, вода освежает - чего еще! Им очень хорошо в воде после иссушающей жары... Вдоволь наплававшись, они выходят на берег. Ирина довольно отряхивается, а Василий, опять вместо полотенца, уже почти привычно укутывает Ирину рубашкой и как бы невольно проводит по груди, легко умещающейся в ладони, ласкает их, чувствуя неизбежный ответ, нагибается и очень нежно целует в шею около ушка, в то же время страшась своего желания. Ирина поворачивает голову. О, сладкий и упоительный поцелуй! Но Василий находит в себе силы: "Вода закипает, сейчас чай заварим". Он отпускает Ирину и подкидывает хворосту в уже догорающий костер, заходит за кусты и отжимает плавки, надевает сухие спортивные трусы, а потом бросает в бурлящую воду пару пакетиков и горсть сорванных спелых ягод малины. Ирина расчесывает волосы, лишь запахнув накинутую Василием рубашку и затем, подтащив за собой курточку, садится у костра напротив, прихватив нехитрые припасы. Естественность Ирины смущает и даже расстраивает его, ибо он не может или даже не хочет отнести ее, так сказать, фривольное (т.е., совершенно свободное) поведение на свой счет - нескладный, к тому же основательно потощавший и бледный после болезни и к тому же такой старый (относительно Ирины, конечно). Но больше всего его огорчало то, что он представил, что кто-то другой мог быть на его месте, чего искренне не хотелось, и мог так же любоваться ею. И полный такими грустными мыслями (возможно, сам Василий не верил в то, что и он может быть чем-то интересен, и даже привлекателен, особенно после его нескольких не очень удачных опытов общения с прекрасным полом, хотя с Зинаидой он даже прожил некоторое время, пока та не сбежала, и заранее боялся, что все это может кончится, и Ирина куда-то денется). От такой мысли стало грустно, еще пять километров, и все. Василий помешивал чай, потом зачерпнул кружкой и подал Ирине:
   - Смотри, не обожгись.
   Девушка ухватила кружку манжетой и поставила на траву:
   - Действительно, а ты послушай, как пахнет! - Заморский запах смещался с запахом свежей малины, мяты и всего этого прекрасного летнего дня. И так улыбнулась, что Василий забыл обо всех своих сомнениях. Девушка была так естественна по своей природе, и, в силу своей молодости, просто радовалась жизни, этой дороге и нежданному отдыху на зеленой полянке у реки. Предыдущие заботы как бы сгинули, и все.
   К горячему ароматному чаю так вкусен бутерброд с хлебом, сыром и не зачерствевшие еще полоски, и даже обледеневшие подушечки.
   - Хорошо! - говорит Василий и растягивается на траве. Ирина садится рядом, и дразнит его травинкой. Он легко отмахивается, улыбается, глядя на девушку, и нежно обнимает ее за талию:
   - Конечно, чего же лучше! - он по-прежнему в замешательстве, странном предчувствии чего-то, что может разрушить великолепие момента. Он больше смотрит на них со стороны, и обнаруживает странное несоответствие. Молчит и Ирина, положив голову ему на грудь, слегка разомлев от жары. Вокруг тихо-тихо, и лишь громко стрекочут нахальные кузнечики.
   - Что-то спать захотелось - я подремлю, ладно?
   Василий, вспомнив свою студенческую привычку мгновенно засыпать, если удается - которую он сохранил до сих пор, в знак согласия похлопывает девушку.
   - Давай, пока Солнце высоко, а Лопухи далеко. Вздремни.
   В тени не так жарко, и Ирина удобно устраивается, не отодвигаясь от Василия, а он лежит, не шевелясь, ибо только это ему и остается, и, чуть прищурюсь, глядит в небо. У горизонта, на той стороне реки, собираются облачка. Пока незаметные острые перышки со всех сторон целятся в Солнце, набегая и растворяясь. Вдалеке проплывают баранчики, превращаясь в кудрявые горные вершины, и почему-то темнеют. Поднимается легкий ветерок, рябит водную гладь, шевелит кувшинки и приносит прохладу. Василий поворачивает голову и видит на западной стороне неожиданно фиолетовую тучку, которая с явным намерением приближается, но пока далеко. Стрелки у солнца также темнеют и атакуют его со всех сторон. "Гроза, что ли, надвигается, - лениво думает Василий, да уж надо дождика, суховато. Так и грибов не будет". Тут он вспоминает, что лежит под открытым небом, до Лопухов прилично еще топать. Однако ему не хочется будить Ирину, впрочем, скорее с ощущением ее близости расставаться не хочется. И поэтому он еще некоторое время неподвижно лежит, лишь ласково поглаживая девушку. Наконец Василий почти уверяется в том, что они вполне могут попасть под дождь, и спрятаться будет негде, и приподнимает Ирину:
   - Вставай, соня, дождик!
   Девушка приподнимается, опираясь на плечо Василия:
   - Что, я долго спала? Ой, смотри, что делается - и Ирина показывает на восток, невольно прижимаясь к нему. И действительно, за речкой, где только что было вполне лазурное небо, над леском поднимается темный, направленный острием к солнцу, серп.
   - Ничего себе, пожалуй, тут дождиком не отделаешься - но как промокнем, так и высохнем. Побежали! Так обычно бывает летом - стоит, казалось бы, сушь, и над горизонтом легкое облачко, вдруг превращающееся в страшную черную тучу, внезапно проливающего потоки воды на зазевавшегося и все проклинающего путника, пронимает его, безуспешно пытающегося спрятаться под, казалось бы, густой кроной ближайшего дерева, до самых костей, однако в первую очередь прячущего поклажу, - и вдруг исчезает моментально, не успев промочить землю хотя бы на пару сантиметров вглубь, и убегает вниз высыхающими ручьями. Ну, а ежели заморосит, занудно и неторопливо, - тогда пиши пропало, обсохнешь только дома, если рискнул выйти на улицу, а хуже всего в дороге, и проклинаешь все и идешь вперед, поскольку деваться некуда.
   Прикидывать, какой вариант их ожидает, молодые люди не стали, и, наскоро собрав пожитки, двинулись вперед.
   Жара несколько спала, но идти не стало легче, духота, давление.... По всем прикидкам, действительно, им оставалось километров этак пяток до жилья. Если чуток поспешить, то за час с небольшим можно добраться до каких-нибудь из Лопухов. Верхних или Нижних. Кто их знает, которые ближе.
   Действительно, они довольно-таки быстро одолели пару километров. Поднялся свежий ветерок, он как бы подгонял - спешите, мол, не то...
   - Хорошо, что искупались, - сказал Василий после некоторого молчания - еще прилично топать.
   - И отдохнули, - чуть улыбнувшись, добавила Ирина и взяла Василия за руку, и он, почувствовав обещающее пожатие, на мгновенье прижал девушку к себе и ответил:
   - Прибавить бы надо, смотри, туча надвигается.
   И, как бы в подтверждение его слов, острые копья совсем накрыли солнце, и лишь небольшой кусочек голубого неба где-то на юге оставался свободным. Громыхнуло. Но надвигающаяся со всех сторон, и догоняющая их гроза была еще далеко, хотя и в направлении Лопухов просвета не было. Дошли до проселка, узкого и песчано-грунтового, и Ирина прочитала на указателе, состоящем из двух стрелок и прибитом на врытый в землю покосившийся и почерневший от времени столб:
   - Жес-тя-ки! 8 км. Лопухи - 13,5 км за поворотом. Вот что значит "с гаком!", - подумал Василий, перспектива не ахти - топать и топать. Названия-то какие. Жестянщики там жили когда-то, как ты думаешь?
   - Не знаю, но для диплома пригодиться. Например, осветишь вопрос "Роль Жестяков в развитии современного бочко-тарно-ведерного производства. Вот это здорово будет!
   - Да ну тебя, смотри лучше!
   Василий пригляделся, и увидел удаляющийся грузовик, оставляющий за собой клубы пыли. Это была первая встречная машина за все их путешествие. Но откуда она вывернула?
   - Видишь, люди куда-то едут, но нас ведь никто так и не обогнал.
   - Вряд ли многим надо в Лопухи, а кому уж очень, вроде нас, те, наверное, по шоссе, но там-то проехать нельзя. Представляешь, что у моста творится! (Если кто туда и доехал, мрачно подумал Василий, положившись, однако, на судьбу.) - Судя по всему, и наш поворот скоро. Кстати, тебе не кажется, что похолодало?
   - Немного, но достань курточку. Дует как-то противно.
   Утеплившись единственно возможным способом, молодые люди продолжили путь, и вскоре, минут через десять, заметили поворот.
   - Теперь уж до грозы успеем!
   Но снова громыхнуло. Но это из-за того самого поворота на Лопухи, внезапно выскочил сумасшедший мотоциклист на красном ИЖе с коляской. Он чуть притормозил, увидев встречных путников:
   - Вы что, совсем охренели - куда претесь то? Оттуда все сваливают, кто может, я-то сам еле ноги унес, а вы! Там такое творится - не передать? Вертайтесь взад, не то... Или садитесь, места хватит.
   - Ну что там?
   - Да кто его знает, но сваливать надо, пока оно не достало!
   - Стена, что ли? - сообразил Василий.
   - Точно, барьер долбанный, етить его, не пробиться... Начала тихий был, а потом... Окружает. А ты-то откель знаешь? Мотоциклист, с виду ровесник, около 30, в распахнутой кожанке, был несколько удивлен знанием Василия, и прибавил невпопад:
   - Хотел кого из своих прихватить, да куда там!
   - А мы тоже с ней, Стеною, уже встречались, - и Василий с помощью Ирины вкратце поведал о Пекинской стене, о глюках, и о том, как они окольным путем решили дойти до Лопухов.
   - Шансов нету, - с ударением на "о", - произнес мотоциклист - Лопухов вам не видать, за барьером они, только Нижние вроде в стороне, да и туда доберется, будь уверен. Давайте я вас подвезу...
   - А куда, собственно?
   - Да вот до Жестяков - тетка у меня там. Хозяйство - загляденье! Самогон свежий, свекольный, подошел. Съедем и по проселку, а там уж видно будет, может, пересидим, пока все уляжется, залезайте, поместитесь!
   "Какие там Жестяки! Черта с два, где отсидишься, если напирает. И куда после, ежели так все поворачивается? Хреново. А с Ириной что будет?" О себе с каким-то фатализмом Василий не думал. После того, когда он побывал за гранью и вырвался, его уж ничто не страшило, а прошлое было далеко, где-то в тумане. И он внутренне уже был готов продолжать путь.
   - А что, стена двигается?
   - Да еще как! Только к речке подошли, пацаны рассказывали. Нырнули, - так из прямо из воды вытолкнуло, только брызги пошли, но сами целы и невредимы. Пока, а там - кто знает. Но то сам увидишь, если доберешься. (По виду Василия парень понял, что тот не отступит.) Ну, хоть бабу свою не тащи, не то сгинете оба, а сам - ну, ежели только хочешь голову потерять!
   Но Ирина вцепилась в Василия и отрицательно покачала головой.
   - Дак ладно, прощевайте пока, - и парень протянул руку - в Жестяках спросите Василия, коль свидимся, Чумелова! Тогда топайте быстрее, скоро так польет, промокнете как!
   - Тезка, значит, - ответил Василий, пожимая твердую руку. - А она - Ирина. Спасибо Вася, и, кстати, а тебе Гаврилыч кем приходится? Дед, говоришь? Так привет ему, и счастливо тебе!
   И вот мотоцикл рванул с места, скрылся, и на голову путников упали первые, пока еще теплые и редкие капли. "Может, Ирину все-таки надо было отправить - на какое-то мгновенье засомневался Василий - ну, а что там? Если что случиться, то там не уберечься. А так ..." Василий был почему-то уверен, что лишь в Лопухах он найдет ключ к разгадке, и рухнет или раствориться Стена, ибо не зря была телеграмма, и провидение направляло его путь. Кроме того, ему ужасно не хотелось расставаться с Ириной, что было вполне естественно, и в чем он уже не стеснялся себе признаться. Он посматривал по сторонам в поисках хоть какого укрытия, но ставшие вдруг жиденькими придорожные деревца вряд ли могли служить надежной защитой, и оставалось только двигаться вперед, к не столь уж и далеким Лопухам.
   Ветер сменил направление и теперь дул прямо в лицо. Приходилось нагибаться и отворачиваться. Становилось все холоднее. Сгущался мрак. Ужасающая молния прорезала горизонт, заставив путников вздрогнуть. Дождь все усиливался. Из теплого летнего он превратился в безнадежно осенний, и слабая джинсовая защита вот-вот должна была признать свое поражение. А спрятаться негде. С правой стороны дороги, той, что примыкала к реке, лесополоса кончилась, и началось поле. Еще более усилившийся ветер почти сбивал с ног, и путники теперь продвигались, плотно прижавшись друг к другу, чтобы хоть как-то защититься от дождя и пронизывающего ветра.
   Вдруг Василий в свете молнии увидел на краю поля-огорода домик-сторожку.
   Вперед! - и молодые люди из последних сил побежали по мокрому и кое-где уже раскисшему полю к спасительной избушке...
  
  

Регуляция.

  
   Глава 1. Барсик.
  
   Серый, нехотя скрипящий под ногами, но уже чуть подтаявший снег, не мог скрыть произошедших разрушений. Чудом сохранившиеся черные, голые деревья сиротливо стояли над мертвым пространством. На месте вырванных с корнем домов кое-где виднелись остатки фундаментов и обуглившиеся, нет, сплавившиеся останки домашнего скарба. На пути языков вся растительность была полностью выжжена, и указывала дорогу к очередной жертве. Только начавшему пробиваться сквозь темные, но уже редеющие облака, солнцу долго не придется потрудиться над созданием теней, но снег на более возвышенных местах начал подтаивать. Сейчас, когда с вариконом было почти покончено, и некоторое время смогут обойтись без него, Василий не смог удержаться, и направился по только одному ему известному направлению. Хотя сигнал был слабый, воспаленный, но разогнанный мозг говорил ему, что это где-то здесь. Старый ГАЗон Василий оставил возле бывшей околицы, и, стараясь не пропустить ничего, пошел по тому, что раньше было деревней. Дорога спускалась ниже, к речке, и там, где язык слизнул не все, зияли дыры подвалов, обозначались существовавшие еще совсем недавно комнаты сельских изб, валялись какие-то тряпки, банки, обрывки бумаг, поломанная утварь. И ни одного живого существа - безжалостный язык поглощал все, и его добыча давала новую энергию варикону. "Неужели? - подумал Василий - нет, я явственно ее чувствовал!" И сейчас до него с трудом пробивался слабый, но реальный импульс. Вдруг Василий услышал тихий писк. Он поднял голову - прямо к нему спешил, увязая тоненькими лапами в снегу, маленький черный котенок. Василий взял его и засунул за пазуху. Вот вернемся к машине, и покормлю тебя, а пока потерпи, дружок. У котенка уже не было сил пищать, и только его грустная голова торчала из внутреннего кармана телогрейки Василия. Этому котенку Василий несказанно обрадовался - это было первое живое существо, встреченное им на скорбном пути. И он пошел вперед по слабо просматривающемуся следу.
   Дом за бугорком тоже не уцелел, но осталась нижняя часть сруба, верхняя же была начисто слизана, как и все приусадебные постройки. Сохранился пол, на котором валялись сметенные вихрем вещи - ведра, кастрюли, ворох одежды, перевернутые табуретки и поломанный стул. Обрубок русской печи укоризненно глядел на Василия. Сорванная крышка открывала ход в погреб под толстым накатом. Василий зажег фонарик и, посветив, прыгнул вниз. Было очевидно, что совсем недавно здесь были люди. В углу стоял мешок картошки, лежала еще кой-какая снедь и утварь. Возможно, люди покинули дом до выброса языка. Котенок забеспокоился, и Василий спустил его на пол. Бедняжка поскреб лапкой, вытащил огрызок и начал торопливо его объедать. "Была ли здесь Ирина?" - Василий почувствовал незначительное усиление импульса. На полу валялись разбросанные листки бумаг. Василий нагнулся - к одному из них была привязана знакомой ленточкой. Сердце у него учащенно забилось, он сгреб бумаги, котенка и вышел на уже белый свет.
   Василий присел на обуглившееся бревно сруба, разложил листки и начал читать. Он не знал почерка Ирины, да и откуда? Но сразу все понял. Листки были разрознены, видно, что писались они второпях, но Василий почувствовал, что именно в них может быть раскрыты те недостающие детали, которые позволят ему выстроить целостную картину...

***

   "Теперь, когда с момента исчезновения - я не могу, да и не хочу сказать, гибели - Василия прошло двое суток, а мы чуть не были выброшены в иное пространство. Очнулись лишь посреди снежного безмолвия, и с трудом добрались до места нашего нынешнего пребывания, как-то обустроились, приготовились к длительному ожиданию, мне необходимо собрать свои мысли и как-то попытаться проанализировать произошедшие события. Возможно, никто так и не прочтет мои записки, но я все же надеюсь. Собственно, мы - это я, Григорий (как ни странно, тот самый водитель автобуса, который говорил, что пора сваливать) со своей Марусей, Вася-мотоциклист (буду называть его так, в отличие от моего Василия, Васеньки). ... В этом месте шарик немного расплылся от капнувшей слезинки и несравненный Гаврилыч. Тут я подумала, как тесен мир, но он действительно, по крайней мере, для нас, тесен и сжимается, ведь всех их я, то есть мы, встретили в первый же день своего знакомства! А может, на других просто не обратили внимания? И все они родственники, какие - я еще не слишком поняла, но мне кажется, что здесь все родня. Так вот, оказались здесь мы благодаря Васе, вернувшемуся к стене, ставшей непрозрачной и опасной, на мотоцикле. Он сказал, что подумал, что такие лопухи, т.е. я и Василий, - пропадем в такой переделке, что ничего не знаем в округе, и податься нам будет некуда. Это когда пошел снег, и началась метель. Выезжая, он пристегнул старую коляску от гаврилычева мотоцикла, куда мы и забрались вместе с Марусей, а Григорий устроился сзади, и вел машину так лихо, что язык нас не достал. Да, машина-то Григория сгорела, вспыхнула - и конец, только тонкая струя в сторону стены, мгновенно поглощенная ею. Мне до сих пор страшно, хотя чего теперь бояться? Что может быть еще хуже? Ой, я что-то почувствовала - кольнуло в сердце и в мозг, ощущение такое, что будто кто-то обо мне подумал. Оглянулась - никого, только Гаврилыч похрапывает за стенкой и тихо стонет. Я забыла сказать, что сейчас мы в том самом Грибалове, неподалеку от Жестяков, куда нас звал Вася. Хозяйство-то у Никитичны действительно, справное, с продовольствием и живностью - живи да радуйся, а сама она сгинула - пошла к Матрене и с концами. Искали мы ее, искали - слизнуло, наверное, как и Матрену с ее домом. И вообще, скоро и нас, хоть мы и под горой, слизнет, если чего не придумаем. Когда чуть утихомирилось, Григорий пошел-таки на разведку. Весь край деревни пропал. Из-за бугра вылез длинный фиолетовый язык, завернул, и - подчистую, как и не было. Кругом - кромешная тьма, только огоньки, мерцающие по краям языка. Он стрельнул от отчаяния пару раз из двустволки, да куда там! И сейчас темно. Мужики пока в сарае возятся, сейчас ужинать придут, а Маруся сидит, смотрит за печкой. Фитилек едва горит, и поэтому пишу неровно. Хоть времени и отбавляй, все равно пишу урывками, когда не занята общими делами. Тут дверь открылась - это они пришли, сразу захлопнули - и на засов. Да разве ж это поможет! Маруся вскочила и сразу к Григорию. Ужинать будем..."
   Следующий листок сверху был оборван...
   "... не скажу, что было в нем что-то необычное, но года он поглядывал на меня как бы случайно из-за журнала и я ну, почти не замечала это, он снова утыкался в чтиво, а потом шел курить, и все молчал. А вид у него был болезный, бледный слишком и чем-то расстроенный. Мне то было тоже ни до чего - вырвалась, хоть в глушь, от этих забот. Так, в общем, сосед по купе. И если б не та бабка с верхней полки - я ей предложила нижнюю, а она - ни в какую, и Василий не попался нам на встречу и уехал бы ранним автобусом, - все могло сложиться по-другому, а как? Наверное, было предопределено заранее, стольких совпадений не бывает. Все равно мы в западне, так он и был бы в Лопухах. А я могла и не поехать. Разве ждала бы в этом райцентре. Дождалась бы! Сейчас, наверное, его тоже слизнуло. Напасть. И потом, когда он тащил бабкины вещи - совершенно спокойно, ну, может, потому, что я попросила, но откуда он мог знать, что нам одно обоим в Лопухи! А на остановке - меня сморило, сама не знаю, почему, правда, я страшная сплюшка, обычно недосыпаю, особенно в последнее время, а он сидел, так спокойно, не шелохнулся, и мне тепло стало. А когда Гаврилыч подошел - вообще-то дед оказался нормальный, особенно в этой ситуации, т.е., сейчас - печку затопит, что-то сварганит, скажет тихонечко и мужичков молодых успокоит. Те рвутся вперед, но как ее остановишь, эту прорву! У меня догадки проскальзывают, как думаю о Васеньке, так ... А сейчас я о нем только и думаю".
   И прошибла тут слеза Василия, как припомнил он все, и захотелось ему бежать, но куда? Чувствовал он тоже, что окончательная разгадка близка, но, не дочитав записок Ирины, он не мог тронуться с места. Он взял следующий листок...
   "... к вечеру стало прохладнее, но все равно, не оставаться же в автобусе, без света. Я, дура, думала, кто, может, пустит переночевать! Но куда там! Глухомань, и все спят. Только дежурные собаки; телевизоры, и те не работали. Свет пока был, это от местной станции. Хорошо, нашли сеновал. Всяко не под открытым небом, - какая ни есть, а крыша. А так хорошо было, и все звезды, и даже Млечный путь. Иди и радуйся. Василий большей частью молчал, но устроились неплохо. Господи, зачем все это я пишу! Сейчас, когда остался только наш дом во всей деревне. То ли потому, что под горой, у реки, то ли языки уже насытились. Видишь, я уже повторяюсь. Вот уже ужин - картошка с салом, огурчики, как будто ничего не происходит. Подкрепимся - и спать... Уже поужинали, народ засыпает, и я продолжаю. Керосина довольно, запаслива была Никитична. Хорошая бабулька, обходительная. Нас, целую орду, так встретила, пригрела и схоронила. А сама сгинула. Ох. Сейчас все устроились поближе к печке, к теплу. Григорий с Марусей пока о чем-то шепчутся, Вася-мотоциклист уже похрапывает. Помотался сегодня, да насмотрелся. Завтра хочет до стены добраться, вход-выход поискать. "Пожран будет да пожираюший!" Думала пойти с ним к Лопухам, но Григорий, он взял командование на себя, сказал, что не фиг к Лопухам мотаться, что-то нашел на болоте, и пойдем туда. А Вася пусть здесь остается. Я-то все равно не смогу спокойно здесь сидеть и ничего не делать. А там - "Бог не выдаст, свинья не съест". А что на той стороне? ...
   "А ничего, - подумал Василий, теребя в руке листочек, - там-то как раз все нормально, только и туда могло все повернуться. Люди недоумевали, тоже долбали стену, а когда я вывалился, какая паника поднялась. И действительно, снегу никакого, почти теплынь, зелень вокруг, а я замерзший да в фуфайке заиндевевшей. Да смотрят на меня, как пришельца с того света, и невдомек им, как это точно. И в самих-то Лопухах-то почти никого и не осталось - старые да больные, и разве кто еще на лето приехал поковыряться в грядках и старикам помочь. Стояли, тыкали в стену, да дивились - мол, антихрист пришел за грехи наши. И свету, стало быть, скоро конец. Приютившая меня баба Клава, тоже родня, сказала потом, что чудеса начались, как Гермогеновна преставилась. Отпели ее, да оставили усопшую на ночь в часовне, а наутро пришли - ни следа, даже косточки. Как испарилась. Старухи-то начали молиться, а поп сказал, что раз она была такая благочестивая, то ее прямо в рай забрали. Но я так подумал, что это со стеной связано - видел тоненькие отростки со всех сторон, как щупальца, но абсолютно прямые. Никто их и не видел, кроме меня. Говорили, что ты, мол, парень, как вывалился, так совсем сбрендил, а я их вижу! Тонкие такие и серебряные и звенят, но не как колокольчики, низким, погребальным звоном. Только эхо на колокольне, и никого здорового, все только крестятся, да прячутся. А потом ...
   Меня же за своего признали, и когда я спросил ее, кто же меня вызвал-то на Гермогеновну, баба Клава только сказала: "Да что, ты, милок, откуда? Да и телеграфу у нас нету, только в районе. Тупик мы. И добавила, не уточняя: "А похож, похож, однако, похож, совсем как дед твой в молодости, орлом был. А ты-то поболезнее будешь. Видение, видно, тебе было, свыше, вот ты и приехал, ангелы тебе весточку принесли". Я тогда не стал ее переубеждать, пусть себе думает. А из Лопухов действительно ходу только из Верхних в Нижние, да обратно. И еще шоссе в район... Снизу тянутся непроходимые клюквенные болота, только тропа на заимку, а там уж такие леса! Но не шибко народ туда ходит - верст так двадцать с гаком будет. И перескочила на другие деревенские новости. "Как, - говорит, - хлебу не подвезли, а пекарня своя давно не работает, так послали Васька, тезку твоего - да он тоже твой дальний", - и она принялась перечислять все родню, через которую мы с ним родственники - что-то вроде четвероюродных братьев, а друг о друге - слыхом не слыхивала. Сказывала, что там, на заимке, под весну загиб Макарыч, токмо через месяц хватились, а он уже и высох почти. Как мумие египетское. Вроде здоров всегда был, да и пил не так чтобы уж, соблюдал, а там то уж вообще, не знаешь, где навеки приклонишься. И мне вскоресть вослед... И пошла о своем, крестясь и охая, и теряя порой нить разговора. И Василий подумал, что многих она переживет, да и пусть. "Так вот, когда Васька-то послали, - говорит потом, вдруг вспомнив, он тоже как в воду канул. Вслед пошли и на стенку-то эту натолкнулись - ходу нету". - "Да не пропал, видал его я на той стороне, живехонек, к Никитичне подался, - ответил Василий, - а потом и за нами вернулся, когда совсем заметать стало, а я вот здесь оказался". - "Так живи покуда, а потом все образуется!" - и стала хлопотать по дому, баньку растопила. Веники были свежие и дубовые и силу давали, да только сморился Василий, хлебнув бабкиной настойки да закусив чем, бог послал, и заснул в мыслях тяжелых. И дышало еще не отошедшее лето, и проглядывали уставшие звезды, не ведавшие о надвигающейся опасности. И было Василию одно лишь видение - полумрак, слабый дребезжащий огонек, чуть освещающий лицо Ирины, и ее губы, тихо, но явственно произносившие его имя. "Васенька, ты меня слышишь? Я здесь, здесь... Найди меня!" И словно живые нити потянулись к нему, не вырывающие его из объятий Морфея, но наполняющие живительной силой. Сквозь сон Василий пытался пробиться к Ирине, ответить, я вижу тебя, я слышу, жди! Но далекий голос слабел, и все погрузилось в темноту.
   "Не спится. Мне кажется, тогда-то все и началось у нас с Васенькой. После ночи в том заброшенном сарае. На этом остановлюсь подробнее, и заново переживаю то необычайное состояние - взлет, темнота, падение и проблеск - и дикий, тогда еще неосознанный поток всепроникающей энергии. Тогда я, более занятая своими ощущениями, не поняла этой сущности, теперь же, анализируя ход событий и полагаясь, правда, только на свое восприятие, я начинаю медленно связывать цепь событий в единый логический цикл. Фу, так противно писать таким наукообразным языком, пытаясь разложить все на составляющие, но, Васенька, если ты прочтешь это, когда меня здесь не будет, ты сможешь проверить и свои догадки, и сделать то, что спасет всех нас, ты меня слышишь!
   ...вначале спалось очень хорошо и покойно - намаялась за день с этой дорогой, на перекладных. Снилось что-то зеленое лужайка, аккуратненькие цветочки и белые бабочки над ними. Легкий ветер играл веселыми листочками, отражающими прозрачные лучи. Видение это промелькнуло мгновенно, как и полагается всему прекрасному, увы. И средь ночи я проснулась - стало как-то зябко и неудобно - сползла курточка, и мешали туго застегнутые джинсы. Я инстинктивно неловко повернулась и прижалась спиной к тебе. Вероятно, это движение тебя и разбудило. Ты укрыл и обнял меня, а потом я почувствовала твою руку. Она была нежна (я почему-то вспомнила, что ты долго болел), ласкова... Я затаила дыхание - что будет - неожиданная ночь наедине к чему может располагать? - и, если б случилось, то не противилась, я же сама старалась избавиться от прошлых заблуждений....
   Я лежала, не шевелясь, боясь нарушить вдруг наполнившее меня чувство, а ты заснул. Тепло разлилось по моему телу, я погладила твою руку, так нежно согревающую меня. Было так хорошо, и не нужно ничего больше. Именно это твое движение дало мне большее ощущение близости, нежели та, если бы произошла. И я почувствовала тебя, как если бы мы были столь давно вместе... Как будто твои мысли соединялись с моими и рождали нерасторжимое единство. И я последовала вслед за тобой в мир грез.
   А следующий мой сон был ужасен. Мне казалось, что я бегу по синему снегу и вокруг меня горят фиолетовые огни, тянутся вырастающие из-под земли черные лианы, я сдираю их, отбрасываю, и спускаются мрачные облака и бесконечные щупальца тянут в прорву. Вокруг - стены, я подбегаю к ним и вижу свое отражение - о боже, я - это ты! Бросаюсь в другую сторону - там то же самое, я - то есть ты - безмолвно кричу, зову на помощь, я здесь, я здесь! И мое подсознание пробивается куда-то, рождается яркий луч, прорезающий неприступную стену, и я вижу тебя, то есть, себя, я совсем запуталась, - в ореоле - и луч соединяет нас, и стены растворяются. Бегу к тебе навстречу, чуть ли не взлетая над выжженной землей. Во сне же прижимаю твою руку сильней, ища в ней защиту, и сама поворачиваюсь. Наконец, просыпаюсь. Осторожно, чтобы не разбудить тебя, слезаю с сеновала и выхожу на улицу. Брыдко. Необыкновенный для этого времени туман и роса. Я пытаюсь сбросить с себя ночное наваждение. Возможно, твои болезненные кошмары перешли ко мне, и так тебе плохо было? И существует еще одно неизвестное измерение любви и перетекающих на волнах эфира ощущений? И порождает ее же энергию? ... Я вижу просыпающееся солнце, потягиваюсь и вздрагиваю - об мою ногу трется невесть откуда взявшийся, абсолютно белый котенок. Я нагибаюсь. Он лижет мне руку и что-то тихонько мурлычет. Он совершенно беззащитен, но желтые глазки его излучают энергию и жгут. Мне становится жутко, но я вдруг чувствую, что энергия эта добрая, наполняющая меня радостью. А, может, мне просто хорошо? Котенок прыгает в траву и исчезает. "До встречи", - мысленно говорю ему вслед, и тут же слышу отчетливый ответ: "Пока!"
   Тут появился ты, выспавшийся и, как мне показалось, даже поздоровевший. Твои утренние прикосновения были нежны и ненавязчивы, и мне показалось, что нам обоим все ясно и не нужно ничего говорить. Я тогда не рассказала тебе о своем вещем сне, но уже на подсознательном уровне почувствовала наше единство. Может, поэтому потом, по дороге, мы почти не говорили, только обменивались взглядами, держась за руки или просто идя рядом, но стоило лишь подумать о чем-то, как в мозгу возникал образ ответа и шел до того непрерывный диалог, что я даже испугалась. Мне казалось, что я почти осязаю энергетические линии, связывающие нас, и бегущие по ним импульсы. Я поворачивалась к тебе, а ты смущался, и даже не пытался меня поцеловать, даже там, у речки, был немножко, как мне показалось, огорчен моей нескромностью, .... Ой, о чем это я сейчас? Или о надежде?"
   Василий, прочитав эти строки, невольно улыбнулся, вспомнив и реку, и сумасшедшую избушку, и разгладил последний листок найденной рукописи.
   "... и я видела, как тебе хорошо, и ты оживаешь, становишься бодрее и увереннее и если ты сейчас поймешь, и подумаешь сквозь разделяющую нас уже реальную стену то же самое, что и я - а именно, нашу любовь - то разорвешь ее, и соединяющая нас нить прорежет тьму и принесет рассвет (вот я и стала лириком!). Ну, Васенька, миленький! Теперь я думаю, почему же не рассказала тебе о своем сне - я помню его! - и не спросила, что ты чувствовал в бреду. Неужели эти гнусные создания стали тогда пожирателями твоей энергии? Наверно, тогда я до конца не осознала происшедшего.
   Но светает, если можно так говорить - уже восьмой час, и солнцу не пробиться сквозь надвинувшуюся темноту. Лишь на востоке - чернота сменилась уныло-серым. Удивительно, но спать не хочется, все же немножко прикорну и в путь. Но куда? Григорий говорил, что видел вдалеке на болоте гигантскую колонну, уходящую в небо, окруженную туманным ореолом, и излучающую какие-то энергетические волны. Он хотел подойти, но его отталкивало, хотя никакой стены не было. Григорий говорил, что сотни мелких иголок впиваются в него и обволакивают невидимые сети, и каждый шаг вперед давался с превеликим трудом. И в нем поднималась нарастающая ненависть. Тогда поле ослабевало, и удавалось немного продвинуться вперед. А потом, неведомо, отчего сопротивление возрастало, и отбрасывало его назад. Он сказал, что Маруся тоже собирается идти, куда ж она без него - видно, что любят друг друга, хотя Григорий иногда и хорохорится. Но это так, беззлобно, а сам-то души в ней не чает, так-то. Вася же с дедом останутся. Все, спать".
   Дочитав последний листок, Василий аккуратно сложил найденную рукопись и спрятал во внутренний карман. Перешагнув остатки стены, он спустился вниз, к реке. Потеплело. Снег таял под ногами, и вода омывала невесть откуда взявшуюся прогалину, на которой теснилось несколько деревенских котов. Вид их, правда, оставлял желать лучшего. Заприметив Василия, они буквально ринулись к нему, даже прямо по лужам. Мокрые, но довольные, они терлись об ноги Василия и весьма активно мяукали. "Ну что, союзнички, - сказал Василий, - пошли, что ли". Вернувшись к погорелому дому, он нашел остатки снеди и выложил бедолагам. Пока полосатая команда насыщалась, Василий обдумывал план действий. Из записок Ирины ему стало ясно, что эпицентр находится неподалеку. После того, как стену удалось прорвать, и немногие добровольцы - стар да мал, кто ж был в Лопухах? - начали методично ее разрушать, сами того не ведая. Ибо мысль сильнее зла, откуда бы оно ни наступало. Единый разум, объединяющий людей, хоть и слабых физически, но сильных душою, сокрушал неведомое. "Сгинь, да изыщи", да несокрушимая любовь к ближним своим да деткам беззащитным - вот что было в арсенале убогих телом, но боевых стариков, оказавшихся отрезанными от мира. И не ведали они того, что созданное ими поле добра, возникшее в бесконечном и многомерном эфире, проникало через любые преграды и размывало их. Вот о чем подумал Василий, вспомнив рассказ бабы Клавы о высохшем леснике Макарыче на болотной заимке и сопоставив его с описанием Григория в Ирининых заметках. И тогда все начало увязываться. Он вернулся к машине, глотнул горячего из термоса чайку, поделился бутербродом с неотступно следовавшим за ним Барсиком - так назвал он приблудного котенка, и направился туда, куда звало его сердце и невидимая аура Ирины.
   Сначала дорога была еще сносная, хотя колеса то и дело проваливались в грязь. Однако через несколько километров она стали и вовсе непроезжей, и, наконец, исчезла в зарослях выжженного орешника и лозы на опушке сиротливого леса. Василий заглушил мотор и решил продолжить путь пешком, прихватив на всякий случай старый прадедов дробовик и топорик. Помня о том, что ему придется пробираться сквозь болото, Василий вырубил толстенную палку и пошел, наказав Барсику дожидаться его в кабине. Лес был мертв - ни птичьего пенья, ни шороха листьев. Лишь вода чавкала под ногами, и прогалины поджидали очередную жертву. А Василий все шел вперед - он чувствовал, что его ждут, и он там необходим.
  
  
  
  
  
  
  
  

РАЗВИТИЕ И ДЕГРАДАЦИЯ

   "Разум - способность понимания и осмысления.
   Высшее начало и сущность, основа познания
   и поведения людей..."
   Советский энциклопедический словарь.
  
   Глава 1. Варикон разумный.
  
   От автора.
   Приходится с сожалением констатировать, что, применительно к homo sapiens' у, данная формулировка в большинстве своем, увы, оказывается весьма и весьма далекой от истины. В принципе, осмысливать и понимать он, т.е. хомо, иногда может, если захочет, и то не всякий и не всегда. Поступки же являются настолько противоречивыми и непоследовательными, что о высшем начале и вовсе можно позабыть. Чаще поведением движет не разум, а импульс, мгновенное влияние. И каждому не раз приходилось не только раскаиваться в содеянном, пусть только перед собой, но и не находить сколько-нибудь достоверного объяснения своим действиям. Тысячелетиями человечество уничтожало себя войнами, алкоголем и наркотиками, изобретая все более изощренные способы самоуничтожения. Потому данное прозвище является в некотором роде издевательским, а сами хомо с завидным упорством делают все, чтобы забыть об этом. Кроме абсолютных и бесполезных ботаников.
   Но, несмотря на это, и благодаря, возможно, только воле господней, человечество выжило, сменяя поколения, росло, размножалось и даже развивалось, проходя неизбежные жизненные циклы, сохраняя память о прошедшем, именуемую историей. Не той, которую пишут приспосабливающиеся к идеологиям подпевалы и книжные черви, желающие потрафить низменным инстинктам и жестоким правителям, либо искренне находящиеся в плену своих фантазий, заблуждений и недостатка информации, а той, которая оседает на генетическом уровне и передается в поколениях, неуничтожимых творениях прошедших эпох. В редкие моменты происходили прорывы, замечаемые порой только отдельными индивидуумами, и род людской обретал новые качества, создавая квадратуру круга, мадонн и черные же квадраты, и овладевал техникой и информацией, занимая все новые и новые территории и выходя в космос.

***

   Варикону понятие "разум" в принятой действительной человеческой интерпретации было недоступно. Однако все его действия выстраивались идеально строгую логическую последовательность. Зарождение - развитие - обретение телесной сущности - исследование - поглощение и усвоение энергии - захват жизненного пространства и поддержание существования. Далее - поиски новых источников энергии, концентрация и аккумуляция. При всем этом Варикону не было известно ни понятие времени, ни понятие будущего. Он, как маленький ребенок или неутолимый малолетка хотел, если это применимо к нему, всего сразу и только сейчас. Ненасытная жажда в поглощении энергии направляла его по наиболее простому и легкому пути. Слишком быстро, по меркам земной цивилизации, развившийся его мозг управлял перемещением аксонов и репья только в одном, наиболее простом и доступном, направлении. Когда варикону удалось выстроить цилиндр и ограничить пространство, он начал усиливать стакан, как бы экранируя себя от внешних воздействий и поглощать внутреннюю энергию, не встречая никакого сопротивления. Тем более что вне стакана он иногда чувствовал некоторое сопротивление. Вероятно, повернись все иначе, варикон приступил бы к захвату внешних территорий, но ...
   Порой ослабленный организм, подвергшийся энергетической атаке, вдруг смещался и становился недоступен ему, тогда варикон устремлялся за новой жертвой, однако полученная информация поступала и оседала в далекой области его памяти, но никак не влияла на его действия. Даже такой развитый анализатор был подчинен только жажде насыщения. Когда, однако же, объем полученной негативной информации подошел к некоторому пределу, варикон перешел к ее систематизации. Он обнаружил, что один из объектов, временно исчезнувший из-под его воздействия, возник совершенно в другом месте, и уже внутри стакана. Варикон синтезировал его образ и, послав анализирующий луч, констатировал, что объект как раз не ослаб, но, наоборот, откуда-то приобрел новый запас энергии. Варикон тут же направил к нему свой аксон, но получили в ответ сильнейший энергетический удар, вызвавший повреждение не только отростков, но и части функционирующего мозга. Причем импульс послало другое существо, находившееся рядом с атакуемым объектом. Варикон переключился на этот новый объект, но безуспешно. Если бы он мог удивляться, то был бы необычайно поражен: по молекулярной структуре оба объекта практически были идентичны, и каждый из них мог бы стать его донором, но их единство образовывало сильнейшее, практически непробиваемое защитное поле, с новыми отражающими и разящими качествами. Сопоставляя полученную информацию, варикон обнаружил, что в окруженном им пространстве находится определенное количество подобных объектов. Но, поскольку они не представляли для него явной опасности, варикон продолжал насыщаться имеющейся в изобилии энергетической пищей. На прозрачную спервоначала стену варикон проецировал шлак, то есть несъедобные остатки, поступающие вместе с поглощаемой энергией. То была генетическая память человечества, растворенная в эфире и недоступная его пониманию. Картины истории, хранившиеся в потаенных, недоступных в обычной жизни уголках мозга, выплескивались в пространство и создавали фантасмагорические картины. Около пока еще прозрачных стенок местами появлялись движущиеся объекты охоты, но их скопления не позволяли варикону достигнуть желаемого. Они создавали в эфире не поглощаемую, но пока еще не враждебную энергию, и как бы охранялись коллективным полем. Наращивая стены, увеличивая их толщину и постепенно уменьшая проницаемость, варикон создал внутреннюю зону... Сначала было блокировано физическое перемещение материальных объектов, затем - электромагнитных излучений радиодиапазона, и, наконец, частично блокировано поступление фотонов видимого спектра. Устремленные на Землю солнечные лучи с трудом пробивались сквозь постепенно наращивающую толщину мембрану, и наступил холод. Остатки энергии пульсировали внутри стакана, пытаясь скрыться от безжалостных уксонов, поднялся ветер. Капельки воды, находящиеся в замкнутом пространстве, смерзлись, и выпал снег. Он был необычен - из полимера воды варикон извлекал одинокие блуждающие атомы кислорода, связывающие их в бесконечную молекулярную цепь. Странно, но собственно вода в чистом виде - а в зоне, кроме протекающей речушки, были и озера, не интересовала варикона. Большая масса требовала и значительных первоначально и больших энергетических затрат. И река свободно протекала через захваченную территорию.
   Удаленный от населенных территорий регион был полностью отрезан от внешнего мира. Однако стена была неравномерной и не всюду сплошной. Для определенных объектов она выполняла функции мембраны - так по ту сторону стены оказался Василий, чей потенциал повторно не смог раскодировать варикон. Также свободно перемещались по всему пространству маленькие пушистые существа, являющиеся носителями отрицательного заряда по классификации мозга варикона.
  
   Глава 2. Души.
  
   Когда из Терлово пришло сообщение, что поезда не могут двинуться дальше, потому что кем-то блокирован мост, на предыдущей станции посоветовали больше не пить и проспаться, и пригрозили всеми известными карами. Бригада же, посланная к мосту, вернулась ни с чем - нечистая, мол, сила, не пускает, и все тут. Подняли с постели начальника станции, и тот на дрезине поехал к месту происшествия. После чего стал звонить начальнику местной милиции. Тот, будучи его хорошим приятелем, и, если говорить честно, и собутыльником, сразу почувствовал что-то неладное и прибыл лично. "Без пол-литра не разберешься", - сказал он, почесывая заросший загривок, и приятели приступили к делу. Но и это не помогло. Тогда стали звонить по близлежащим станциям. Там долго смеялись над ними, но только до тех пор, пока машинист следующего по расписанию поезда не позвонил, сказав, что проехать к Терлово не может. И с предыдущей станции выехал начальник с милицией. История повторилась. К утру пропала телефонная и радиосвязь. Транзитные поезда скопились на подъезде к Разбухайлову - это предыдущая станция. Пассажирам, привыкшим ко всему, сказали, что это временная задержка, и те наивно поверили, тем более что время было ночное. К середине дня стена стала приобретать материальные очертания, и напрочь запутанные визави перестали видеть друг друга. Терляевское начальство отправилось домой пить коньяк, и заодно послушать, что там говорят по радио - может, какие учения или пришельцы - но эфир молчал. Трудящиеся бросились раскупать хлеб и спиртное, но вскоре отключилась электричество - работала только местная тепловая станция, и пришлось переходить на резервный режим. Прознавшие все граждане поперлись к мосту, особенно усердствовали пацаны, бросавшиеся на стену с разбега и отскакивающие, как резиновые мячики. Кому-кому, а им пока было весело. Матери кутали своих детей, так как похолодало, когда же выпал снег, даже самый что ни на есть атеист, - бывший секретарь горкома, а ныне мэр, начал креститься и даже поставил у себя в кабинете заботливо принесенную секретаршей Луизой свечку, достал из сейфа (ну на всякий случай) заботливо хранившийся партбилет, после чего в полной прострации стал тупо набирать все подряд номера на скоропостижно скончавшихся телефонах. Луиза утешала его, как могла, и он, умиротворенный, забылся в кожаном кресле, только что служившем ареной любви - пропадать так пропадать. Сканирующий луч варикона пронесся над городом и упал на голову несчастного мэра. Он вздрогнул во сне - ему чудилась геенна огненная, языки пламени лизали его ноги, а череп сжимало тугое кольцо. Он пытался проснуться - но тщетно. Силы и жизнь уходили от него. Луиза тоже почувствовала гнетущую опасность. Она начала тормошить его, пытаясь разбудить, затем обняла покрепче и поцеловала. И варикон отступил, потеряв уксон. Мэр очнулся: "Дорогая, что со мной было?" - "Сердце, наверное, прихватило, от излишеств". - "Нет, что-то иное. Как будто меня хотели куда-то утянуть, и выпить все соки. А больше ничего не помню". - "Ну, так выпей немножко, полегчает" - и сердобольная Луиза Ивановна аккуратно, как она всегда это делала, налила его любимого натурального армянского в хрустальную рюмочку. "Знаешь, по-моему, это связано со стеной. Что-то здесь не так. Похоже, мы действительно в окружении". И, через несколько минут, пришедший, наконец, в себя, мэр был бодр и готов к действиям. Сначала он вернул долг своей секретарше, что делал довольно-таки регулярно, хотя отличался известной моральной устойчивостью и наивно полагал, что об их связи не знает никто. Он давно уже был разведен, и, в принципе, кто может обвинить еще молодого и крепкого мужика, когда рядом такая? И ему исподтишка завидовали. Естественно, их отношения были, так сказать, секретом "Поли в шинели", служившей вахтеркой в их районном офисе и отличающейся, ввиду своей профессии, изрядной наблюдательностью и не меньшей словоохотливостью. Сейчас же она, т.е. Поля, трусливо покинула пост, и скрылась в своем хаузе, предварительно запасшись провизией и приготовившись к длительной обороне... Потом Луиза сидела в кресле и курила длинную импортную сигарету, а мэр допивал коньяк и смотрел в окно на сурово потемневшее небо. Кружились темные снежинки, но ему было все равно. "Поехали, что ли, - сказал он погодя, и вскоре административная девятка подрулила к стене, навстречу опасности. Переодевшаяся в плотный брючный костюм, накинув теплую полудубленку, Луиза сидела рядом и не боялась ничего.
   В областном городе, узнав о ЧП, сразу же отрапортовали в центр. Там их, естественно, выматерили, но, так как поезда действительно не ходили, и наладить связь с Терляевом не удалось даже через спутник, обеспокоились. И доложили еще выше. Вскоре в Разбухайлово вылетела команда спасателей чрезвычайного министерства во главе с молодым и очень интересным жизнелюбивым маршалом Персеем Штапелюгой. Никогда не служивший в армии, но оказавший серьезную услугу известному лицу, Штапелюга неожиданно даже для самого себя стал маршалом и чрезвычайным министром, чем весьма был горд и обрадован. Чрезвычайность этого министерства изначально заключалась именно в чрезвычайности, чего, однако, никто не сумел бы объяснить, ибо эпоха стояла на дворе еще более, и посему нуждалась в несметном количестве различного рода суперменов, десантников и мастеров на все руки, которые выезжали, выплывали и вылетали на места ЧП, как правило, после того, разгребали поддающееся разграблению, и не допускали местных жителей. Как бы чего не вышло. Ничего и не выходило. Впрочем, спасти им хоть кого-нибудь удавалось не весьма, и потому они часто выступали в роли похоронной команды, "стойко перенося тяготы и лишения", и не встречаясь с вероятным противником, порой работая сутками и без смены. Вот и теперь, готовясь к приезду маршала, они разбили вдоль стены, внутри которой находился теперь уже невероятный и неведомый противник, палаточный лагерь, но не успели разбить бутылки, как прибыл Чрезвычайный министр. Местное население, никогда доселе не видевшее столь высокого гостя (а он и впрямь был так же чрезвычайно высок - почти под метр 90), высыпало ему навстречу. Однако Штапелюга был серьезен. Слегка поприветствовав туземцев и выслушав доклад старшего по команде, откушав поднесенного и без закуски, он отправился непосредственно к месту события. Впрочем, и издалека было видно уже практически непрозрачную стену, мозаично искрящуюся и вознесшуюся до самого. Она имела форму почти правильного цилиндра, охватывающего значительную территорию. "И что, никак?" - удивленный таким зрелищем, спросил чрезвычайный министр. - "Да все почти испробовали. Не то, что вездеходом, танком ни на сантиметр не сдвинуть. Делали подкоп - туннель вырыли, но... Хотели было из пушки или ракетами, но как-то не решились - вдруг там люди". - "Что ж, придется. И поднимите вертолеты". - "Уже поднимали, - доложил старший. Достигают своего потолка, а там все та же стена. Может, ракетами с воздуха?" Сразу такое решение маршал принять не мог, и руководители спасательной операции отправились на совет. Тем временем так неудачно начавшийся день катился к закату. Решили, однако, операцию начать с утра, и, на всякий случай, запросили данные со спутников. В раздумье возлежал Чрезвычайный министр на жесткой походной койке. Что докладывать Первому? Увы, у каждого старшего, и даже главного, есть свой старший, перед каким необходимо отчитываться. И даже у самого-самого, есть свой "наездник", не дающий ему покоя. У верующих это Бог, у простых и не очень смертных - с позволенья сказать, совесть, нагло грызущая в минуты уединения. Но это так, к слову. Молодые же чрезвычайные бойцы, получив вольную до утра, направились в поселок, так, посмотреть, не выгорит ли чего, но туземки, такие активные свете дня, в отсутствие его спрятались, ну, не совсем по своей инициативе, за аккуратными заборчиками из штакетника под охраной заботливых родителей и крепких замков, так что редкому чрезвычайному гвардейцу. А остальные отправились досыпать в одиночестве перед завтрашним делом.
   Спутниковые сводки были неутешительны. Непрозрачный купол - "стакан", как прозвали его чрезвычайные, уходил вверх аж на несколько десятков километров. Сверху стакан был как бы накрыт остроконечным серебристым клоунским колпаком с таким же помпоном, а еще выше, теряясь в пространстве и растворяясь в нем, уходил шпиль. Вот что зафиксировали камеры. Посланные же радиосигналы возвращались полностью отраженными, лишь рассеиваясь в пространстве и не проникая внутрь стакана. Озабоченный ходил Штапелюга. Такое дело попадалось маршалу впервые. Он даже от некоторого отчаяния, не показав, разумеется своих чувств подчиненным, пнул сену, но ничего не почувствовал - нога вернулась на место, и недоуменному Персею оставалось только смущенно улыбнуться. "А какие будут международные неприятности!" Он представил себе уже и запрос в ООН на предмет появления доселе неведомого, но сверхсекретного объекта известного назначения. Привыкший в юности бить морды своим противникам, а теперь - разгребать завалы, гасить пожары и усмирять непокорных, что было ему близко, Штапелюга, однако, понял, что столкнулся с неведомым. Близлежащая часть периметра была со всей возможной тщательностью обследована, но нигде ни пройти сквозь стену, ни получить оттуда какой-либо импульс не удалось. И чрезвычайный маршал принял решение идти на штурм. По стене было с безопасного расстояния сделано несколько выстрелов из пушек и даже послана ракета. Но безрезультатно. Снаряды рикошетили от поверхности, не оставляя на ней никаких следов, и разрывались в тылу осаждающих. "Бомбу, что ли, атомную сбросить", - в сердцах подумал Штапелюга, но это было просто невозможно. Да и не помогло бы. "Отбой!" - приказал он, и снова стали держать совет, послав разведку еще раз обследовать периметр стакана. И через пару часов, уже после полудня, поступило известие. Сержант Пронюшкин доложил, что ему удалось побывать внутри стакана. Когда их наряд спустился к реке, он обратил внимание, что река так же спокойно течет, выливаясь из-за стены, в ней плещется рыба. Вошли в воду, и удивились, какая же она холодная для этого времени года. Спустили надувную лодку и поплыли к стене. Около нее бросили якорь и замерили температуру - градусов 6, слава Богу, плюс.
   Рассказ сержанта.
   - А че, Вашу мать, рассказывать! Ох, простите, товарищ маршал! Двигались мы на БТРе вдоль стены. Навроде, все в порядке, то есть, ни туда, ни оттудова. Как ни есть - все стакан проклятый. И еще солнце от него отражается, то, как ближе подъезжаешь, совсем печет. Я - сверху, наблюдаю из люка, а Кузовков - механик-водитель и Паламарчук - внутри. В 31 - м квадрате - речка Бздялка. Название такое, а вроде и вода чистая, и берег ровный, с одной стороны песочек, с другой - травка. И коровы пасутся, ничего, черти, не знают и не чувствуют. И решили мы малость охолонуться, и к стакану доплыть. Вышли на берег, лодку надувную достали и накачали, чтобы ближе к этой стене подойти. Но только в воду ступили, как сразу обратно - больно уж холоднющая для этой поры. Измерили - 6 по Цельсию. Куда ж тут купаться! Ополоснулись слегка и к стене. Оттуда течет. Подплыли совсем близко, якорь бросили. Да там и неглубоко - метра два всего и будет. Ну, в общем, смотрим - рыба плывет с той стороны, как ни в чем не бывало. Сам себе думаю, как же так - и веслом под стену. Прошло, будто бы ее и не было. Тогда я приказал ефрейтору Паламарчуку, чтобы он лодку-то удерживал, а сам разделся - сибиряк-таки - и в воду. И на той стороне вынырнул.
  
   Варикон, создавая неприступную и непроницаемую стену-ловушку, окружившую замкнутое пространство симметрично относительно его центра, дал приказ укореняться. И миллионы уксонов, исходящих из репья, соприкасаясь с твердой поверхностью, образовывали новые локальные центры - луковицы. Они же, в свою очередь, также выпускали новые уксоны, фонтанчиками исходящие из каждой луковицы, пока тонкие и прозрачные, которые впоследствии должны были окрепнуть и захватить новое жизненное пространство. Таким образом, варикон подошел к необходимости воспроизводства. А для этого нужна была новая энергия. Но, блокируя территорию, варикон при контакте с водной поверхностью как бы тормозил, и не уходил вглубь. Водный полимер был доступным, но резервным источником. Поэтому при контакте с водой варикон лишь оплетал поверхностный слой, который колебался в соответствии с течением. Реки же, и все находящееся в них - рыбы, земноводные или же невольные пловцы, свободно могли перемещаться и перемещались с одной стороны на другую, отрезанную по суше. Снующая в реках и озерах живность не представляла на этом этапе интереса для варикона. Лишь теплокровные существа могли служить его пищей.
   Но Варикон развивался стремительно по земным масштабам.
   Господи, а там что творится! Как вынырнул - сразу к берегу. Около него еще ничего, от воды тепло идет. А чуть дальше - Вы мне не поверите, снег лежит. Темень жуткая, как будто вечер наступил. Я босиком-то по снегу - он сероватый, жухлый такой. Сверху что-то падает. Трава пожухла, а кое-где огоньки вдали, но фиолетовые, совсем неестественные. Подбежал к стене с той стороны, ткнулся, а меня как током прошибло. С минуту посмотрел на чудо это, да хотел назад. И тут смотрю - какая-то гадость из стены выползает, сначала медленно, а потом как прыгнет, от стены не отрываясь, да за мной. Сразу скатился с берега, скорей в воду, даром, что холодная. Как оказался на этой стороне, то подумал, как с того света. Зуб на зуб не попадает. И, не совру, поджилки трясутся. Ребята на меня смотрят, ничего понять не могут. Ну, хлебнул чуток. Пока ехали сюда малость отогрелся. Хлопот будет - мало не покажется.
   - Молодец, лейтенант! - сказал маршал и пожал Пронюшкину руку. - Сейчас проверим все. А Вы - в медсанбат, пусть осмотрят хорошенько. А потом снова в дело. Полковник, - Штапелюга обратился к адъютанту - подготовьте приказ, и наградную за личное мужество и вытащил из объемного кармана медаль. Персей вновь обрел уверенность. Он привык иметь дело с известным, хотя и очень сложным. И теперь знал, как дальше распорядиться.
   Но ...
   Но все же чрезвычайного министра снедали сомнения. Пусть и непробиваемая, но стена все же имела брешь. Никак, кроме подводным способом, за нее проникнуть было нельзя. Подкоп, который делали под стену, к успеху не привел. Об этом ему непременно доложили. Но все же Штапелюга приказал (на всякий случай) повторить попытку. Но, увы - как только достигали вертикальной проекции воды, то встречали непреодолимую преграду, от которой луч лазера отражался, он, точнее сказать, отскакивал, как от гладкой полированной поверхности с нулевым коэффициентом поглощения. Эти данные полностью подтверждали спутниковые, и поэтому решение требовал нетривиального подхода. Чрезвычайный маршал, не имея никакого опыта ведения боевых действий, все же отличался изрядной прирожденной сметкой. Не могли просто так пройти длинные холодные ночи в тайге, когда он выслеживал зверя, ни такие же бессонные ночи за решением бог кому знает нужных дифференциальных уравнений в МВТУ, ни лавирование между привычными к склокам и интригам с детства приученным московским золотым мальчиками. Привыкший всего добиваться только своим трудом, и спрашивать того же с подчиненных, Персей умел принимать нетривиальные решения и закрывать грудью амбразуру, причем не только подчиненных, но и своей. В этом смысле он чем-то был похож на Буденного, но только в современной обстановке. Часто он переживал о том, что не мог предотвратить стихийного бедствия или аварии, но вверенные ему части с максимальной быстротой и оперативностью поспевали к месту катастрофы, и он мог записать и на свой личный счет не один десяток спасенных душ...
  
  
   Глава 3. Избушка.
   ...
   Когда они добежали до сторожки, то были мокры насквозь. Особенно противно было то, что вода протекла и за воротник, и холодно струилась по продрогшим спинам. Тяжелые и такие же мокрые кроссовки с налипшими комьями земли и глины гнусно чавкали...
   К двери домика вела трехступенчатая лесенка с синими перильцами. Небольшой козырек поддерживали деревянные стойки. И вот они на крыльце, под спасительным навесом. Старая, обитая посеревшей от времени вагонкой, дверь была закрыта на амбарный замок. Пока Василий доставал топорик (о, предусмотрительность!), Ирина прижалась к стене и безуспешно отряхивала еще не успевшую просочиться внутрь воду. Замок, как оказалось, был только навешен на петли и легко подался. То есть, выполнял не охранительную, а предупредительную функцию. Молодые люди вошли в полутемные сени.
   Василий опять запнулся - под ногу попалось пустое ведро. А вот и второе. Примета.
   - Я мигом. Тут колодец.
   - Да куда в такую-то непогоду, может, потом, когда дождь пройдет?
   - Долговато ждать придется, однако.
   Василий быстро скинул прямо на пол сумку, схватил ведра и побежал в непогоду. Колодец, действительно, был в двух шагах, под таким же аккуратным навесом. Жестяное ведро на цепи мягко плюхнулось в воду. Ворот скрипел.
   - Бр-р, во, хлещет... - Василий буквально ворвался в домик, поставил ведра и закрыл входную дверь на засов, чтобы ее не распахивало ветром.
   Собственно, здесь необходимо остановиться на описании самой сторожки. В сенях, слева Василий увидел аккуратную, заранее подготовленную к зимним холодам поленницу. Обычный дачно-деревенский инструмент находился в маленьком чуланчике. Справа же было две двери - одна, как потом узнал Василий, в туалет, что очень редко для такого типа сооружений, а соседняя - уже в большую кладовку. Свет проникал через маленькое окошечко около входной двери. В единственную же комнату домика вела такая же не закрытая дверь, и Ирина, вошедшая туда чуть ранее Василия, уже включила свет и стягивала с себя промокшую одежду. Василий скинул кроссовки и бросил их около входа. Все равно мокрые насквозь.
   - Подожди, сейчас помогу, - сказал Василий, увидев тщетные старания Ирины. Мокрая одежда плотно прилипла к телу и плохо поддавалась продрогшим пальцам. Домик еще хранил летнее тепло, но это слабо помогало. У Ирины зуб на зуб не попадал. Куртки, джинсы и футболки были грудой сброшены в сени. Единственной сухой вещью оказалась рубашка из багажа Василия, предусмотрительно упакованная в полиэтиленовый пакет, которая и составила скромное облачение Ирины. Василий глянул за загородку - вот, смотри - в уголке стояли зимние пошитые валенки, оставленные запасливым хозяином. Одевай, теплее будет - и, действительно, валенки доходили почти до колен. Ирина взяла висевшее на гвоздике полотенце и начала усиленно растираться, подпрыгивая на месте.
   - Ничего, сейчас согреемся! - прямо в комнате, справа, находилась настоящая русская печка, с конфорками, беленой трубой, подом и задвижками. Хозяин был справный, однозначно, - спасибо, надо бы потом его найти и поблагодарить.
   - Если выберемся.
   - Это уж точно, - рассмеялся Василий, - куда ж нам деться! - взял топорик, настрогал лучинок, скомкал несколько старых газет и затопил печку. Наполнил большой железный чайник. И поставил на электроплитку - электричество есть, не пропадем. Сейчас разгорится, повесим одежду и до утра-то высохнет.
   - А тебе самому-то не холодно? - Василий был босиком и только во влажных плавках. - Может, на себя что накинешь? - И правда, - слева от входа также на гвоздике висела телогрейка. - Ну и смешной у тебя видок, что надо!
   - Вот и тепло, прикрой дверь, я сейчас - Василий взял кроссовки и выскочил на крыльцо. Холодный ветер нещадно бил в лицо холодным дождем, но молодой человек мужественно помыл обувь и лишь после этого вернулся в комнату.
   - Пусть сохнут - и поставили кроссовки возле плиты.
   Тем временем Ирина развесила их одежду на веревочке над плитой, и уже сидела на лавке перед горящей печкой, натянув рубашку на колени и вытянув ноги к огню, при этом спиной опираясь на стол, покрытый клеенкой и занимавший все пространство до противоположной стены. Слева от сидевшей на лавке Ирины было единственное окошко, занавешенное аккуратными белыми занавесками, в которое неистово хлестал дождь. Василий обратил внимание, что ставни почему-то находились внутри домика, а не снаружи. Впрочем, и они не были заперты. На стене за столом, чуть левее - две застекленные полки, на одной из которых стояло несколько книг и лежали какие-то бумаги, а на другой - пара чашек с блюдцами, несколько стаканов и чайные ложки в маленькой баночке из-под майонеза "Провансаль". С противоположной стороны стояла единственная кровать, высокая, с металлическими шишечками, застланная темно-зеленым армейским одеялом и с прикрытой накидкой подушкой. Рядом - некоторое сооружение красного дерева, (т.е. покрашенное в темно-красный цвет и когда-то покрытое лаком), выполнявшее одновременно роль шкафа и буфета одновременно. Правая половина закрывалась сплошной фанерной дверцей и использовалась для хранения одежды, правая - из нескольких застекленных полок, на которых стояла немудреная посуда - стаканы, тарелки, сахарница, маленькие коробочки для специй, на открытой полке - остановившиеся когда-то часы. На нижней, закрытой, полке буфета - как потом узнал Василий - небольшой запас круп, чая и даже непочатая бутылка водки.
   Скромное, но аккуратное жилище освещалось единственной лампочкой без абажура. Стены были поклеены дешевыми обоями непонятного, но теплого тона, хотя это могло показаться излишеством для сторожки, и вообще, особенно после жуткой и промозглой погоды, здесь было довольно-таки уютно. Старое радио не работало. "Странно, что еще электричество есть, надолго ли?" - подумал про себя Василий, но сказал лишь:
   - Слышишь, чайник-то уже закипел! Сейчас совсем согреемся! - Василий откинул полотенце, и достал чайник. Сполоснул его кипятком и заварил хозяйским из початой пачки. Пока чай настаивался, Василий принес из сеней еще одну охапку дров и подбросил в печку. Весело играл огонь, наполняя теплом прибежище путников, и не верилось, что за окном бушует непогода...
   Ирина, наконец, сняла валенки и сидела, поставив на них ноги, задумчиво глядя на огонь. Василий присел рядом:
   - Держи, только осторожно, он горячий, и протянул девушке стакан.
   Ирина взяла его обеими руками и стала потихоньку отхлебывать по глоточку.
   - Согрелась?
   - Да, хорошо, когда огонь, горящая печка и тепло. Как ты думаешь, до утра закончится? - она кивнула в сторону окна.
   - Очень бы хотелось, но вряд ли. В природе какой-то катаклизм, наверное, это со стеной связано, и, кажется, мы почти в эпицентре. Смотри, еще семи часов нет, а какая темень. Но здесь-то мы в безопасности. Стены крепкие, тепло, вода - рядом, да и припасов предостаточно, Так что продержимся, может, и уходить не захочется - улыбнулся он. Но в то же время Василий чувствовал, как в него впиваются мелкие, не болезненные, но противные иголки - он вспомнил свои прошлые ощущения - и что-то вытягивают из него. Неужто болезнь не прошла? Нет, что-то другое... В мозгу промелькнули давние кошмарные видения, медузой спускающиеся беспросветные фиолетовые облака, с еще более темными искрами, разящими во все стороны стрелками. Василий вздрогнул, тряхнул головой - видение не пропало, но отступило. Ирина встревожено повернулось к нему:
   - Что с тобой, милый? - и взяла его за руку.
   От ее прикосновения ему стало теплее, он присел рядом, не выпуская ее руки:
   - Так, пригрезилось. Наверное, еще не совсем поправился. Скоро пройдет. Василий не хотел делиться своими подозрениями с девушкой, но то, что им придется не сладко, он почувствовал всем своим существом. Некоторое наступившее затишье не могло обмануть его. Незримые волны пронизывали пространство, пока лишь слегка касаясь путешественников, но что еще может произойти? Однако близость Ирины успокаивала и отгоняла тревожные мысли, а горячий, крепкий чай давал бодрость. Трещали дрова в печи, и, если бы выйти наружу, то можно было бы увидеть, как струящийся легкий дымок отрывается от трубы и уносится вдаль.
   Василий открывал дверцу и подбрасывал полешки в огонь. Тот радостно облизывал новую жертву и кидался искрами, завораживал и притягивал. От мокрой одежды, висящей над плитой, парило. Василий обнимал девушку левой рукой, и бедра их соприкасались. Ирина сидела, закинув ногу за ногу, все также опираясь на край стола, и задумчиво глядела на огонь.
   - Перекусить не хочешь? Можно поискать чего-нибудь, да и консервы есть в запасе. Хорошо бы, конечно, молодой картошечки подкопать, но больно уж паршиво на улице...
   - Да, конечно, - ответила девушка, - но потом.
   В печке треснуло, и Василий, высвободив руку, открыл дверцу и пошуровал кочергой, чуть привстав с лавки: - Хорошо горит!
   -Так бы и сидел, никуда спешить не надо, все есть, тепло, и ты здесь.
   - Правда?
   - Ну что ...
   Василий еще хотел сказать, что ему повезло, что он ее встретил, что она ему понравилась, и что давно не было так хорошо, просто сидеть и смотреть на огонь, что он... В общем, такое романтическое настроение не могло испортить даже надвигающаяся неведомая опасность, необходимость - не сегодня, так завтра, предпринимать какие-то действия, чтобы выбраться отсюда и добраться до Лопухов, и еще он чувствовал, что близость Ирины создает своеобразный защитный экран, от которого отражаются губительные волны и придает ему силы, и то, в чем он пока еще не мог или не хотел себе признаться... Но больше он ничего не сказал и молча сел рядом. Ирина придвинулась ближе, и закинула правую ногу на ногу Василия, и задремала....
   ... Рубашка немного распахнулась внизу и Василий мог бы видеть ровный и гладкий животик с аккуратным пупком, который ему смешно и отважно демонстрировала Ирина на реке, и светлые, слегка рыжеватые и курчавые волосики между оказавшимися раздвинутыми бедрами девушки. Взгляд Василия смущенно и мимолетно скользнул вниз, рука инстинктивно последовала за ним, но остановилась и замерла на такой же гладкой и аккуратной коленке. Василий подумал, как хорошо было бы, если... То, что было раньше - не в счет, был только Она, и все. И тревожное ожидание утра, проходящей ночи... И полная неизвестность....
   Внезапно раз ярко вспыхнула и разлетелась со страшным хлопком на мелкие осколки лампочка, осыпая молодых людей стеклянными брызгами и дом погрузился в полумрак. Ирина вздрогнула:
   - Ой, что это такое?
   Василий и сам вздрогнул - что-то начиналось....
   - Сейчас разберемся и что-нибудь придумаем... Ириш, ты только не ходи босиком - осколки повсюду. Свет сначала наладим. Он снова накинул телогрейку и выскочил в холодные сени. Там тоже не было темно. Василий, больше для проформы, передернул выключатель на распределительном щитке - никакого эффекта...
   Сменный дежурный на районной электростанции поглядывал на часы - половина восьмого, еще пару часов, и его сменят. Хорошо, что будет автобус, а то пехом добираться в такую погоду. Вот хрен знает, что происходит. Он не мог припомнить, чтоб летом, в начале августа, и такой снег. Да и приборы что-то барахлят. Впрочем, на старенькой электростанции, работающей еще со времен царя Гороха, и не мудрено, кто ж будет менять оборудование? Работает, и пусть работает. Но что же с погодой? "Циклон, наверное, с какого-нибудь Норвежского или Баренцева моря. Хотя вряд ли, больно уж далеко. Ну и черт с ним, денек-другой, и все образуется". Подумав так, он встал и подошел к окну, чтобы посмотреть, что там творится на улице. Но последним, что он увидел был огромный все сметающий черный вал, стремительно накатывающийся на здание электростанции. Дежурный так и не смог узнать, что это была первая физическая атака Варикона, и что смертоносные языки унесут еще не одну жизнь Через несколько минут его расщепленные останки были поглощены Вариконом, а ненужное здание, вернее, что от него осталось, пылью оседало на тяжелый июльский снег.
   В совершенном нечеловеческом мозгу Варикона шли постоянные процессы обработки информации, направленные на получение новой и новой энергетической пищи. Начинал он с наиболее доступного. Сначала его жертвой стали ослабленные и незащищенные существа, находившиеся в состоянии покоя. Двигающиеся, деятельные особи на первоначальном этапе не поддавались его воздействию. И Варикон рассчитал периодичность, с которой существа переходят в состояние покоя. Далее, уже обладая достаточной информацией, и, главное, силой, Варикон путем логического анализа пришел к выводу, что активность большей частью связана с наличием в атмосфере особых частиц - фотонов света и выстроил непрозрачный купол. В своем стремительном развитии адское создание - на более, чем за час в человеческом измерении - нашло и источник искусственных лучей, и именно электростанция вместе с ее персоналом стала первой и страшной жертвой физической атаки. Мир внутри стены погрузился во мрак, и Варикон стал его почти полновластным хозяином. Не представляли пока интереса некие движущиеся объекты со слабым излучением в желтой части спектра. Но - потом. Лишь мелкие мяукающие, но не обладающие разумом существа и парные человеческие пары оставались последним препятствием на пути к полному господству и решающемуся броску во внешний мир. Эти сдвоенные объекты создавали вокруг себя мощное защитное поле, не только экранирующее их, но и активно сопротивляющееся посылаемым Вариконом смертельным лучам. Даже тогда, когда они находились на значительном расстоянии, связь между ними не пропадала, а иногда поле даже еще более усиливалось. Сам того не подозревая, Варикон столкнулся с т.н. "парным феноменом". Постигая законы физики, чуждые, но используемые им, проводя их классификацию, Варикон пытался нарушить равновесие, образовать дисбаланс в природе и разорвать связи объектов. Но и его возможности были не беспредельны...
   Василий, чертыхаясь, вернулся в комнату, принеся с собой волну холода.
   - Ну что там, - уже волнуясь, спросила Ирина.
   - Наверное, авария на линии, видишь, какой ветер. Скорее всего, все опоры высоковольтной линии повалило. Ничего, сейчас свечку зажжем - Василий еще раньше приглядел на полке стеариновую свечку в металлической баночке из-под консервов.
   - А я лампу видела, - отозвалась девушка, - керосиновую, с колпаком.
   - Значит, живем, - рассмеялся Василий, без света не останемся. Свечка, на счастье, была не единственной. Да, хозяин здесь запасливый. Дрожащие языки пламени освещали комнату, предметы приняли причудливые очертания, но Ирина, в его не застегнутой рубашке, оставалась такой же, только взгляд стал более загадочным и серьезным. Пока Василий занимался светом, она снова налила воды в чайник, и поставила его на конфорку - пусть кипит. Стекло противно хрустело под ногами. Пригодился веник - и молодые люди собрали множество мельчайших осколков, которые ухитрились залететь даже под стол. Нашлась и влажная тряпка, и покрытый скопившейся пылью пол с благодарностью ответил веселым скрипом на старания пленников непогоды.
   - Ни минуты без приключений, - покачал головой Василий, подбросив очередную порцию дровишек и садясь на лавку.
   Ирина встала перед Василием, спиной к очагу, и положила ему руки на плечи, и прижалась всем телом:
   - Васенька, милый, а мы не пропадем здесь?
   В ответ он только нежно поцеловал ее и обнял за талию:
   - Нет, ведь мы вместе. Сейчас еще дровишек подложим, хозяин запасливый, устроимся на ночь, не пропадем. Еще некоторое время они сидели, прижавшись друг к другу, слова - нужные и ненужные улетели в никуда....
   ...Натужно хлопнуло и распахнулось окно, в дом вихрем ворвался холодный ветер с дождем и снегом. Василий рванулся к окну, и то, предназначалось Ирине, пало совсем в другое место... Погасли свечи, и задрожал еще больше огонек в керосиновой лампе. Жуткий, обжигающий ветер хлестал прямо в упор. Василий с трудом соединил створки и до упора закрепил оба шпингалета, а затем закрыл и ставни на засов.
   - Все, должно держаться, если домик не сдует, - сказал Василий. И как недалек он был от истины! Он немного засуетился от смущения, но Ирина подошла к Василию, накинула на него полотенце и стала вытирать:
   - О, да ты совсем мокрый, все будет хорошо, все получится, - обняла его и прижалась щекой к спине.

***

   На ужин они сварили макароны из запасов хозяина с тушенкой. Чаю было вдоволь, и надежно топилась печь, так что в домике стало жарко. Только ветер неустанно свистел за окном, напоминая о непрекращающемся ненастье. Девушка стала клевать носом, да и Василий притомился изрядно. Спать пора, утром, может быть, наладиться, - сказал он, слабо веря в положительные перемены. Постель оказалась вполне приемлемой, - плотно набитый матрас, пахнувший сеном, теплое одеяло. Все, мадам может ложиться. Ирина залезала под одеяло и свернулась клубочком. - А ты? - Я? Ну... - Давай сюда, поместимся, и так все предопределено, - снова повторила она. Что, покоряется неизбежному или .... Вот, видишь, ничего страшного.
   Она обняла его и не отпускала, и встали они уже днем.
   Их одежда высохла, но Василий на всякий случай утеплился, надев имевшуюся в доме теплую одежду и вышел на крыльцо. Ветер стих, но все вокруг было заметено снегом. Неподвластное Варикону солнце все-таки взошло, и тьма сменилась сумерками. "Минус 10", подумал Василий, и, пожалуй, больше задерживаться здесь нельзя. Они наскоро позавтракали и вскоре, оставив после себя полный порядок, покинули гостеприимный домик, ставший первым свидетелем и защитником их зарождающейся любви.
   От автора. Может быть, на уровне подсознания, но критический обстоятельства являются катализатором мыслей, чувств, поступков, обостряют восприятия и побуждают к решительным действиям. Возможно, в других, спокойных условиях, их роман не развивался так бурно, кто знает. Может быть... Василий только бы посматривал на девушку, а она, как приличествует молодой особе, проявила бы максимальную выдержку и возникающая между ними связь, не только на физическом, но и на эфирном уровне, могла тихо угаснуть, не имея должной подпитки или превратиться в легкий флирт. Но теперь.... Туманные образы прошлого растворялись, не оставляя место ни страданиям, ни сомнениям. Впрочем, так и должно быть...
   Тонкий и жесткий слой снега противно скрипел под ногами. Вчерашняя грязь превратилась в жесткие комья. За ночь почернела и поникла картофельная ботва, омертвели цветы и листья кабачков, бедные розы в палисаднике плакали последними замерзшими лепестками. По низко опустившемуся, как в загоне, небу метались облака, а на горизонте мерцали зарницы. Молодые люди услышали далекий гром.
   - Смотри, и в грозу можем попасть, куда спрячемся то?
   - Ну, теперь уже известно, - улыбнулся Василий - а ты-то не замерзла?
   - Ничего, держусь - Ирина, в валенках не по размеру, джинсах и телогрейке выглядела прямо очаровательно и слегка нелепо. - Побежали!
   И бежали они по скользкой дороге, и легко им было, ничто не могло их остановить. И редкий, удивленный снегом лес по краям дороги, пока что оберегал путников от ветра, который все усиливался, но пока дул в спину.
   - Ты слышишь, Васенька, гром - похоже, гроза все ближе.
   Василий оглянулся - молнии приближались, они прорезали пространства почти горизонтально, срезая верхушки и, как показалось, отражались от земли и небесного свода. Вдали взлетали и разрывались на части, как на праздничном салюте, мириады огней. Казалось мир запылал. Что вызвало к жизни такую стихию? Но молодые люди упорно шли вперед, даже не предполагая, что их ожидает.
   . .. ненасытный поглотитель энергии замкнул пространство. И стал испытывать недостаток энергии для роста и развития. Поглощение физических, не экранированных тел требовало создания исполнительных органов. Ядро выпустило пучок боковых аксонов и стало сооружать генератор. Используя известную ему материнскую форму - шар, Варикон создал сплошной купол, в котором, наподобие химического реактора, шли процессы расщепления вещества и концентрации энергии. По тонким уксонам он поступала в ядро, начавшее создавать исполнительные органы. И Варикон выбросил "язык", затем еще и еще... Однако не все он мог переварить - процесс физического расщепления был настолько интенсивным, что началось выделение излишней энергии в пространство. Выкачивая энергию внутри стакана, приведшее к понижению температуры, выпадению снега и заморозкам, Варикон в то же время создал тепловой полюс. Температура около ядра превысила +70, в то время, как вблизи границы упала до -30. Это неизбежно вызвало вихревые потоки, так как природа стремится к состоянию динамического и теплового равновесия (см. 2-й закон термодинамики - вставить). / И дуют холодные севера ветры, встречаясь с самумом горячим,/ несущим пески лишь Сахары. / Рождаются смерчи и гибнет природа, / лишь мертвые скалы стоят равнодушно / и смотрят, безмолвно и дико / Без разницы им, все равно они вечны./ И большое скопление энергии не может не притягивать. В результате взаимодействия полюсов между ними возникает разряд - возможно, электрическая молния - любое напряжение требует разрядки. Но высвобожденное огромное количество энергии - не просчитано и не управляемо... Мощные разряды пробивали выстроенную Вариконом стену, и ему приходилось направлять все больше энергии на ее восстановление и поддержание. Уничтожение внутренней опасности - действующей электростанции - привело к непредсказуемым последствиям: Варикон не сумел поглотить даровую энергию, и триллионы освобожденных электронов понеслись к новому полюсу, образуя антиподы - шаровые молнии, может быть, единые по форме, о совершенно различные по структуре с Вариконом. В отличие от последнего, они не обладали разумом и не были управляемы. Поглотить их энергию также было невозможно. Стохастически перемещаясь в пространстве, и круша все на своем пути, огненные шары уничтожали языки Варикона, прорывались сквозь возведенную им стену.
   ...Вдруг снова они услышали шум мотора - из-за поворота вынырнула отчаянная полуторка. Они отошли к обочине, и она резко притормозила возле путников. Из кабины высунулась кудрявая, даже в шапке-ушанке голова их давешнего знакомца :
   - Вы что, придурки, совсем свихнулись? Видите, что творится! Давайте скорее в машину, не то зараз пропадете!
   - Ой, привет! А мы-то подумали, что за камикадзе здесь гоняет! - ответил Василий, и они втиснулись в кабину, отряхивая снег. - Нет, нам все же к Лопухам, продолжил Василий, видя, что его тезка намеревается развернуться. - Подвези, коль не трудно!
   - Ну что с вами поделаешь, тем более, что всего-то пара-тройка километров, да там стена, все одно обратно, пока не слизнуло. И Вася рассказал, как видел огромные чудовищные языки, сметающие все на своем пути - и строения, и лес, и все-все вокруг - но до нас они не доберутся! Ну, если вам так невтерпеж - к Лопухам!
   Машина быстро неслась по ровной, покрытой свежей наледью окруженной высокими соснами дороге, подгоняемая попутным, все усиливающимся. Опять пошел снег. Лобовое стекло, несмотря на бешеную работу дворников, запотевало и покрывалось наледью. Вот последний поворот и ... Вместо прозрачной, но непроницаемой стены (а за ней - ну буквально рукой подать - Лопухи) глазам изумленных путников предстала сплошная, серо-фиолетовая вибрирующая масса, то изгибающаяся навстречу им, то наоборот, растягивающаяся вдаль. Вася резко затормозил.
   - Кажется, приехали. Совсем.
   - Возможно, - ответил Василий. Только сейчас посмотрю, в чем дело, и спрыгнул на землю.
   - Васенька, милый, не ходи, опасно, чувствую! - пыталась удержать его Ирина.
   Василий и сам почувствовал неладное. Но что-то неудержимо влекло его вперед. Перед ним вновь предстали узнаваемые картины ужаса его снов. Но он уже не знал страха. Раздался страшный грохот, и жуткая молния прорезала пространство, осветив неясный полумрак. Он оглянулся - молния устремилась прямо в стену, как бы рассекая ее пополам. На мгновение створки распахнулись, и молодые люди увидели чистое зеленое пространство, стройную белую церквушку на пригорке, с золоченым куполом, так прекрасно отражающим долгожданное Солнце. Василий инстинктивно рванулся вперед, но внезапно поднявшийся вихрь схватил его, закружил и швырнул за невидимую границу. И Стена вновь сомкнулась.
  
   Глава 4. Хозяин природы.
  
   Независимо от того, произошел ли человек от обезьяны, какого-то другого существа - скорее всего, это сущий бред - или развился в процессе эволюции, и достиг того что он достиг, либо был создан некой всевышней верховной силой, либо...
   Да много можно перечислять возможных вариантов, но все же он, является, или, по крайней мере считает себя в глобальном масштабе, венцом природы. Как ни горько это признавать, часто терновым. Варикон же был, хоть и косвенно, создан человеком и его средой обитания, при этом, как единому организму, ему не были свойственны присущие homo чувства и эмоции, и понятие природы ограничивалось для него лишь постижением и использованием физических законов.
   Персей же Штапелюга также не считал себя венцом творения, но был цельной и, кроме того, целеустремленной личностью. Не отличаясь особыми талантами и способностями, он был честен, настойчив и неутомим в достижении поставленной цели. А сейчас она была одна, и вполне конкретная - разрушить стену и прийти на помощь заключенным внутри стакана людям. Сержант, побывавший на той стороне, показал, что за стену можно пробраться. Это во-первых. А во-вторых, если можно попасть в стакан, то должно найтись и средство его разрушения и восстановления жизненных коммуникаций. В распоряжении маршала были практически все возможные средства борьбы со стихией: бронетранспортеры, противопожарные и водолазные костюмы, передвижные и очень мощные источники энергии, лазерные установки и нейтронные генераторы, не говоря уже о всевозможных средствах связи. Имея такое обеспечение и неограниченную поддержку, можно было действовать, и Штапелюга начал планировать предстоящую операцию. Прежде всего, в силу своего характера, он просто не мог не пойти сам вперед, так и решил - оставить за себя заместителя, а самому ринуться в пекло. Герметически укрепленные танки и БТР могли легко преодолеть водную преграду и проникнуть в стакан, это было ясно. Защитные, отражающее тепло и сигналы серебристые костюмы были надежны и уже не раз успешно испытаны в деле. Чрезвычайный маршал понял, что вся эта фантасмагория является управляемой, и не стихийной (только в проявлении), а высокоорганизованной. Так вот, предстояло найти этот дьявольский центр и похерить его. Главными и как думал Персей, были две трудности - первая, это связь, поскольку сигналы из стакана не проникали наружу, но это Штапелюга решил путем использования фельдъегерской связи на танкетке по известному подземному, вернее, подводному, ходу. Несколько танкеток должны курсировать между подвижным штабом и центром, передавая необходимую информацию о состоянии дел в стакане, подвезти припасы; в критическом случае можно было вызвать подкрепление. Таким же образом предполагалось эвакуировать местных жителей. Вторая же проблема заключалась в том, что через захваченную территорию протекала насквозь только одна река, это создавало большие трудности для боевого развертывания и захвата плацдарма. Так крепко думал Штапелюга, собравшийся лично пересечь рубеж на первом же из БТРе.
   Собрав штаб и изложив директиву, он запустил процесс. Тысячи людей были приведены в действие, пружина начала раскручиваться. С далеких аэродромов взлетали груженые необходимым снаряжением тяжелые самолеты, чрезвычайные войска вышли на исходные позиции, и теперь маршал в ожидании сидел у костра, слушал разговоры бойцов и наслаждался прекрасным летним вечером, отчетливо представляя, что завтрашний день для многих из них, а, кто знает, и для него самого, может стать последним. И хотелось ему сделать так, чтобы скорей этот маразм кончился, и люди снова обрели спокойную жизнь, восстановили жилища и занялись своим делом. Он был уверен в этом, как и в том, что денег на восстановление опять дадут самую малость, разве что поспеет гуманитарная помощь, за которую некоторые ООНцы потребуют новых привилегий. Ну, ничего, мы русские, прорвемся. И кручинилась голова маршала, и вспоминал он свою мать Антонину Евсеевну, и еще других женщин, с которыми был близок или далек, и дальние марш-броски на лыжах, и глубоководные погружения. Но затем отключился ото всего и молча смотрел на огонь, и никто не мог его потревожить. Зажигались звезды и наступал вечер.
   К утру зона бедствия была окружена по всему периметру. Русло реки - углублено, оборудованы спуски и уложены на дно металлические плиты. Подошла и сконцентрировалась около места штурма техника, и посерьезневшие бойцы были готовы к делу.
   Наутро, после завтрака, чрезвычайный маршал построил бойцов, и обратился к ним. Недолго говорил он, о том, что идут они в полную неизвестность, лишь требовал быть предельно осторожными, беречь себя и оказывать помощь попавшим в беду жителям, в общем, действовать по обстановке и, главное, постоянно поддерживать связь. В общем, это были дежурные фразы, но голос маршала был проникновенен и все моли быть уверены, что встретят неизвестную опасность во всеоружии. И все же, для них оставалась загадкой - а что же там, за стеной?
   ...Зато находящийся внутри зоны Терловский мэр прекрасно представлял обстановку - полный облом. Сумерки сгущались над городом. Улицы были пусты. Те, кто не выехал на выходные за город, на дачи или к родственникам - страда, все же, попрятались по домам, учреждения и магазины были закрыты. Мэр вместе с верной Луизой мчался на автомобиле по заснеженному и замерзшему городу. Связь в машине не работала. Он решил все же заехать в больницу и на вокзал. В больнице работало дежурное освещение, собрался персонал и обсуждал обстановку. Больных было не более десятка. Увидев мэра, выходящего из машины, народ выбежал ему навстречу - может, он знает что? У нашего народа такой обычай - все почему-то уверены, что начальство всегда что-то знает и скрывает. При этом относятся к любому начальству более чем негативно, но с определенным пиететом, - а вдруг оно окажется полезным? Но мэр мог сказать только то, что знал сам - связи с областью нет, электричество не работает и около вокзала, перед мостом - непроницаемая стена. Он дал указание затопить в котельной, и перевести больных в отапливаемое помещение. Здание, в котором располагалась больница, было построено еще в доисторические времена, при царизме, плотные стены красного кирпича надежно защищали от непогоды, летом здесь всегда было прохладно, а зимой довольно-таки тепло, так что мэр в некотором роде был спокоен за это заведение.
   Еще одна критическая точка - местный вокзал. Слава богу, что застрял всего один поезд, а то, ни приведи господь, что творилось бы. Как ни хотелось мэру скорей добраться до своего угла, он поехал и туда. Но вокзальное начальство обо всем распорядилось - пассажиров, тех, кто не уехал к родственникам, разместили в привокзальной гостинице. Может, и не в идеальных условиях, но все-таки под надежной крышей. В глубине души мэр надеялся, что скоро все придет в норму, но в самой потаенной ее части настойчивый червячок не давал покоя - это только начало. Начальник станции встретил его радостно:
   - Заходи, Петрович (мэра звали Иван Петрович, но по сложившемуся в этом городке обыкновению местное начальство звало друг друга по отчеству, отнюдь не панибратски, с одной стороны, уважительно, а с другой - по приятельски, что, впрочем, и было на самом деле) и Вы, Луиза. Сейчас чего сварганим.
   Действительно, сварганили, и посидели часок весьма прилично. Потом приехали милицейский и пожарный начальники и присоединились к компании. На все лады перебирали ситуацию, но никто ничего подобного припомнить не мог. Поговорив с ними, мэр понял, что ситуация под контролем - т.е., никто не разбежался и все на месте - а что еще могло быть? Решили все же завтра собраться здесь же, на вокзале - самом укрепленном месте - со своими электричеством и водокачкой, и как-то поддержать порядок в городе. Чрезвычайная ситуация.
   По логике развития событий и повествования, здесь непременно следовало бы написать о том, как, заботясь о благополучии своих сограждан он объезжал дома, беседовал с людьми и успокаивал их, устроил круглосуточное дежурство всех служб, организовал подвоз, отопление и так далее, что он мог предвидеть развитие ситуации, обеспечить безопасность; но мэр был, как мы уже могли заметить, обыкновенным человеком, со своими слабостями и с Луизой, и та непогода, которая обрушилась на город, представлялась ему, наверное, как и каждому из нас, скорее временным явлением, тем более, что в действительности оперативные дежурные по всем городским службам, правда, без связи, были на месте, запасливые и рачительные хозяева укрылись в теплых домах; единственно, в новостройках - так в Терлово называли несколько новомодных панельных домов улучшенной планировки - народ мог слегка померзнуть, отогреваясь только газом без воды и света (в таком доме он и сам жил), зная же своих жителей, мэр, впрочем, был уверен, что они не пропадут, в крайнем случае, укроются у родственников. Еще можно было бы привести примеры местного самопожертвования и героизма, но это уже предмет другой истории.
   Петрович с Луизой (которую-то на самом деле, звали попросту Ларисой, но так было звучнее и ей самой нравилось, а окружающие привыкли), сели в председательский "Москвич" и поехали на окраину города, где у нее был свой маленький домик, и в котором при других обстоятельствах мэр весьма хотел побывать с определенной целью, да как-то не получалось, и вот теперь сбывается, правда, не в лучшей ситуации. Его никто вообще не ждал, скрываться было уже не за чем, и минут через десять темной дороги, освещаемой только фарами "Москвича" - ни одной встречной машины - они уже были возле крыльца небольшого, но ухоженного домика, уже припорошенного снегом...
   Дома Луиза засмущалась, и он был приятно удивлен сим фактом:
   - Ванюша, ужинать будешь? - наедине она позволяли себе такое вольное обращение - борщика, со свининкой, из деревни давеча привезли - борова зарезали. Еще до того. Сейчас подогрею. И побежала на кухню.
   Иван кивнул, а затем, сидя в кресле перед неработающим телевизором, молча наблюдал, как суетится его ненаглядная, в первый раз принимая в доме своего мужчину. Тихо горели свечки, и было слышно, как шумит газ, вырываясь из баллона. Потом мэр задремал, и очнулся, кода Луиза что-то сказала, ответил машинально - "Да, конечно, лучше в кухне" - и потом с наслаждением ел вкусный наваристый борщ со сметаной, приняв перед этим 100 граммов прозрачной и холодной водочки и жутко хотел спать, хотя был уверен, что вот этого-то делать ему и не придется. А через полчаса его с Луизой поглотила мягкая перина и все мысли убежали прочь, до утра, которое могло и не наступить. Луиза была тепла и податлива, и мэр подумал, что им пора узаконить, наконец, свои отношения и пожениться, когда все это закончится. Но этого Луизе не сказал, а только с достоинством и большим успехом выполнял свои мужские обязанности. Холодный ветер стучал в окно, дождь со снегом молотил по крыше, но им было все равно.
   А Варикон своими невидимыми нитями опутывающий захваченную зону, наткнулся на еще один очаг сопротивления - новый энергетический щит, от которого отражались посылаемые импульсы и, как болезненные уколы, воздействовали на, казалось бы, его совершенный бездушный организм. Пока, но только пока, Варикону удавалось гасить обратные импульсы за счет ранее накопленной энергии. Это отвлекало его от укрепления стены и поиска новых источников. Удачный бросок языка, слизнувшего электростанцию и все, что было на пути, также вызвал атмосферные вихри и грозовые разряды, впервые пробившие брешь в стене. Правда, ее удалось быстро восстановить, но на это была потрачена почти вся резервная энергия. Неутомимый мозг Варикона просчитывал триллионы вариантов действия, и пришел к выводу, что только после восстановления термодинамического равновесия в стакане он сможет существовать и развиваться. Но для этого требовалось повысить температуру в окраинных зонах и локализовать потоки заряженных частиц. Запасы энергии таяли, и тогда Варикон направил свое мощное излучение на город. Одинокие и ослабленные люди гибли, без энергетической подпитки своих близких. Высыхали буквально на глазах - но чьих? Однако там, где обнаруживалось мощное сообщество, Варикон получал сильнейший отпор, и уксоны скукоживались и растворялись в пространстве. Слабый солнечный свет, пробившись сквозь мембрану, пробуждал в людях надежду и готовность к борьбе.
   Наверное, стоило бы описать, как прибывший спозаранку на Вокзал мэр выслушал горестные доклады ночных дежурных, как были собраны попавшие в беду люди и им оказана первая помощь, да много ли чего. Это есть жизнь и борьба. К тому времени температура в городе - а он как раз и находился у границы зоны - опустилась до -20. Дороги замело, с трудом, но заводились автомобили, и работали все котельные. Странно было видеть, как повсеместно из всех труб - это в июле-то - валит дым, на площадях горят костры, и греется уставший, но не сдавшийся народ. По-прежнему не было связи с внешним миром, и местная власть думала тяжкую думу - как продержаться. Странно, но и здесь Варикон был бессилен - энергетика людей экранировала их от его воздействия, а к ветру и холоду привыкли. Даже транзитные пассажиры успокоились, переодевшись в теплую одежду из местного НЗ.
   И еще - велико было изумление, когда выбравшиеся на разведку мэр и милицейское начальство увидели, как прямо из реки, не более чем в километре от железнодорожного моста, выезжают БТРы и танки чрезвычайного маршала. И четко действовали чрезвычайные же солдаты и офицеры, и эвакуировали раненых и пострадавших подводным путем. И были в городе порядок. Оправдались опасения мэра - пощадив старые постройки, пронесшийся вихрь чуть не снес стоящие на пригорке новые элитные дома, выбив стекла, сорвав крыши и двери и оставил жильцов без квартир - и его самого, хотя он-то знал, куда вернется, если вернется, конечно, вечером. Возникло несколько пожаров, но вреда существенного они не нанесли.
   Чрезвычайный маршал провел совещание, долго слушал рассказы очевидцев, ознакомил руководство с планом действий. Но его пришлось корректировать - кто-то сказал, что видел, как молния пробила стену, и та на мгновение раскрылась. Информация эта оказалась весьма ценной. К тому участку подтянули установки и энергетикой и лазерными пушками и тут началось...
   Варикон почувствовал реальную опасность, и направил самый мощный поток энергии на уничтожение объекта, когда, казалось, стена начала поддаваться. Свернувшись в спираль, она поглотила отчаянных смельчаков. На месте трагедии раздался сильный взрыв, но створки сомкнуться не успели, и в образовавшуюся прореху ворвался теплый поток воздуха. Изумленные участники, наблюдающие за происходящим, были брошены на землю, не обошлось без серьезных травм, но начало было положено - найден способ борьбы с неведомой опасностью, и посланы гонцы за новым подкреплением. К вечеру должны были подоспеть установки, управляемые по проводам. А Персей Штапелюга еще более уверился в том, что необходимо искать источник опасности. Найти эпицентр. Метеорологи составили карту ветров, и, оставив за себя зама, во главе колонны техники Штапелюга отправился вперед, по заледеневшему шоссе, в район Жестяков. Повсюду были видны следы смерча - поваленные деревья и линии электропередач, снесенные легкие и ветхие постройки. Возле злополучного моста колонну как бы затянуло влево, и стало притягивать. Внезапно почти все участники рейда почувствовали неприятное покалывание и слабость, но путь продолжали. Маршал приказал включить защитные излучающие отражатели. Приборы автоматически настроились в резонанс с поражающей волной, и она, отразившись и многократно усилившись, вернула смертельные импульсы источнику. На какое-то время Варикон, чтобы отразить внезапный удар, отключил защиту стены. Но и этого было достаточно. Та, еще не обретя автономность, не выдержала лазерного удара, и просела в нескольких местах. Восстановить ее полностью Варикону не удалось, и он стал скручивать ее, освобождая пространство, и перед изумленными взорами наблюдавших за происходящим снаружи стены жителей, предстала запорошенная и кое-де уже заледеневшая земля. Жаркое солнце в считанные минуты растопило ее, оставив на пожухлой траве, на деревьях и постройках быстро высыхающие капли влаги...
   Оторвавшийся язык в том месте, где раньше были Жестяки, потерял свою полимерную структуру, раздался взрыв концентрированного метана, и то, что еще оставалось от деревни, мгновенно вспыхнуло, а потом было унесено бурным водяным потоком.
   Непрерывно действовали излучатели бригады чрезвычайного маршала. Были перекрыты все мыслимые частоты. Расшатался и распался на элементы ствол репья, и рухнули стены. Чудовищный вихрь пронесся над Терловским районом, довершая разрушение. Но это было последним бедствием. И эпицентр перестал существовать. Никакие самые чувствительные приборы не смогли бы теперь определить его местонахождение.
   Как и не смог сделать этого и Василий, глухой тропой пробираясь через болото вглубь леса навстречу со своей любимой - теперь он уже не стеснялся так думать.
  
   ЭПИЛОГ
  
   Два беленьких, маленьких, чистеньких слоника дружно стояли на невысоком комоде, покрытом кружевной вышитой салфеткой из чистейшего батиста, рядом со свежими пионами. Их ничуть не смущало, что один из них был чуть большее другого, а остальные из заветной семерки сгинули так давно, что об этом уже никто не помнил. В их мраморном взгляде было столько спокойствия и уверенности в нерушимости бытия, что Василий, едва подняв голову и оторвавшись от затягивающей пуховой подушки, проваливающейся, как и перина, на которой они спали с Ириной (все считали, что они - -уж и жена, так подразумевалось в строгом деревенском бытии), посмотрев на них, улыбнулся прозрачному летнему утру. Девушка еще спала, свернувшись калачиком и положив щеку на нежный кулачок.
   В курятнике будили утро озорные петухи, а на кухне возилась, несмотря на столь ранний час, Клавдия Степановна - баба Клава, как называл ее Василий. Он встал, чуть не наступив на прибившегося к нему в Жестяках Барсика, натянул джинсы и вышел из комнаты, еще раз взглянув на свою несравненную возлюбленную.
   - С добрым утром, баба Клава!
   - А, встал уже, родненький! Не спится, что ль, с молодой? Я-то привыкши. Уж и коровку подоила - парного-то попей, где еще встренешь!
   - Сейчас, только умоюсь.
   Вода в колодце была чистая, прозрачная и холодная - наверное, где-то внизу бил родник. Василий окатил себя из ведра и довольно отфыркивался. Хорошо! Потом набрал два ведра и внес в дом.
   Встала Ирина, и первым делом, еще теплая ото сна, обняла Василия.
   Потом был завтрак, теплое парное молоко с еще не отстоявшимися сливками, пахнущее свежим летом. Обычные хозяйственные работы - прополка, копка молодой картошки, не повреждающая корни, и, в награду, купание в местной тихой речке, которая как-то быстро и незаметно унесла следы недавних событий...
   На следующий день, взяв велосипеды, пусть и старенькие, но на ходу, молодые люди решили посетить избушку, давшую им приют в прошлое ненастье. На сей раз дорога оказалась не такой долгой, и через несколько часов они вернулись. А вечером снова сидели на берегу реки, смотрели на мерцающие звезды, и думали, как хорошо жить, и о том, что зло побежденное проходит, и ничто не сможет стать преградой их счастью.
   Наверное, нужно было остановиться на том, как восстанавливали район стихийного бедствия, о причинах которого так никто и не догадался, и Василий, засучив рукава, вкалывал с утра до вечера в общем строю многочисленных добровольцев и поднимал разрушенное хозяйство. Как было бы здорово и патриотично! Только откуда их взять? На помощь, как всегда, пришла армия, а - уже к осени мужички подобрались сами.
   Население жило обычной жизнью, покряхтывало, воровало из леса бревна и худо-бедно приводило в порядок подворья. У Василия с Ириной тоже были свои заботы. Приютившая их Клавдия Ивановна, дальняя, но общая родственница, также нуждалась в помощи - тянуть хозяйство одной было трудно. Василий чинил крышу, восстановил сарай, подправил дом и отремонтировал баньку, удивляясь, откуда у него столько умения и сил. По утрам - сенокос по свежей росе - заготавливали сено. Он косил, а Ирина терпеливо подгребала траву деревянными граблями. Дальние и богатые сенокосы - в бывшей зоне, погибли, т приходилось косить на неудобьях и вдоль берега. Работа эта не утомляла Василия, наоборот, он почувствовал необычайный прилив сил и мог трудиться без отдыха,. Тем более, что Ирина постоянно была рядом. Шел процесс привыкания друг к другу, а не только страсти, и, на возможную зависть кому-то, весьма успешно. Да так и должно быть. В Ирининых Верхних Лопухах никого не оказалось - деревня была почти заброшена, а тетка уехала на лето в другой район к родственникам, не оставив адреса, так что причины расставаться не было.
   Баба Клава была рада неожиданным молодым гостям, все нахваливала их, говоря, - ну, какая прекрасная пара. Узнав, что они еще не расписались, осерчала, и строго наказала к осени пожениться. И еще она сказала, что сгинувший Макарыч их сродственник, и теперь дом его, сторожка то есть, принадлежит Василию или Ирине, а, может, обоим сразу. Как законным наследникам, и бумаги имеются. Только приезжайте и живите. "А дом-то где?" - шутя спросил Василий, на что Клавдия Ивановна, перекрестившись на церковь, махнула рукой в неопределенную сторону, и потом все же сказала, что место это гиблое, и Макарыч-то там и пропал безвозвратно. Но не совсем там, впрочем, а на заимке, но как туда добраться, и ей неведомо. Когда молодые люди, наконец, поняли, какой дом имеет в виду баба Клава, они только рассмеялись дружно, повергнув старушку в изумление. Вот туда-то и собрались направиться еще раз - теперь уже вступать в законное владение...
   Чрезвычайный маршал Персей Штапелюга просверлил очередную дырку для ордена "За заслуги перед отечеством и личное мужество" за успешно проведенную операцию. Награду он воспринял спокойно, но в душе был неудовлетворен - все получилось как бы само собой, и обнаружить причину катастрофы так и не смогли. И пребывал он в унынии, сидя за рабочим столом в одинокой даче, и пытаясь сопоставить все известные факты и события. Нервно рвал - наедине с самим собой он не был таким невозмутимым и сдержанным, как на людях, - бумагу, мерил комнату шагами и думал. А думал он о том, что, это, вероятно, не конец эпопеи, и они снова могут быть застигнутыми врасплох. Впрочем, долго раздумывать ему не позволяла должность - очередной звонок, и маршал снова должен был мчаться кого-то спасать на краю света или в столице, ликвидировать стихийные, а большей частью, вызванные самими же людьми, бедствия. Провожать его было некому - молодой маршал был одинок, и когда соседка - а он избегал престижных районов, хотя там у него была, как и полагается, резиденция, - в расцвете лет, весьма энергичная особа заходила к нему, пытаясь сосватать кого из местных, или городских (а что она имела в виду?), Персей шутя отмахивался: "Да кто ж за меня пойдет, при моей работе? Я и обязанностей не смогу исполнить. Вот выйду на пенсию..." Случайных связей Штапелюга избегал, это не одобрялось в верхах, папарацци не дремали, а постоянно как-то не сложилось. Вот и сейчас настойчиво зазвонил красный телефон, и уже через час за ним должна прийти машина. А потом - на аэродром и опять лететь к черту на куличики, спасать чужие, но все же родные человеческие жизни...
   На этом смело можно поставить точку, что автор с удовольствием и делает. Хотя нет, не совсем.
   Неверная Зинаида - да бог с ней! - со своим ухажером прекрасно провела время на берегу моря, в купаниях, развлечениях и любви. Наконец-то она нашла себя и себе, и напрочь позабыла Василия. Слыхом не слыхивала ни о стене, ни о зоне и связанных с ними событиях. Может, это взаправду и хорошо, поскольку невольный виновник этой истории был рядом с нею. Будущее же представлялось ей исключительно в радужном свете. В свои двадцать восемь она была в расцвете красоты и искренне наслаждалась жизнью, не ведая о пресловутом Вариконе. Ведь не все просачивалось в печать, а подобных слухов - да каждый день.
   Став безраздельным хозяином огромной территории, Варикон не мог не изменить свою сущность. Из почти аморфного, хоть и полимерного состояния, он на какое-то время превратился во вполне реальный физический объект, со своим развитым мозгом, нервными клетками и исполнительными органами. Но не смог переварить больше, чем дозволено природой. Вызванный им катаклизм прервал связи с им же созданными объектами и разрушил молекулярные связи. Тающий репей оторвался и сквозь разрушающийся купол устремился вверх, к месту возникновения. Искусственные вибрации поразили и центральный организм. Однако, используя резервные запасы энергии, Варикону удалось создать вокруг себя абсолютно черное тело - защитный экран, полностью отклоняющий внешние излучения, или поглощающий их. Вот почему ни экспедиция, предпринятая Ириной со своими спутниками, ни Василий, повстречавший их среди болот, ни даже мощная техника Чрезвычайного маршала не смогли обнаружить его следов. Варикон окуклился и погрузился в болото, где, подпитываясь энергией метана, продолжал анализировать огромный объем накопленной информации. Не имея ни цели, ни возможностей. Зачем?
   А Василий с Ириной вернулись в город и поселились в его однокомнатной квартире, чтобы больше не расставаться.
  
   КОНЕЦ.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

В.Митюк. Варикон.

  
   VARICON_ 1
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"