Предварительный обыск в квартире покойного ни к чему не привёл. Обычная квартира человека, который по воле судьбы влачил жалкое существование, едва сводя концы с концами. Просторная двухкомнатная квартира не в самом престижном районе города, но и не на окраине. С первого взгляда видно, что он был вдовец, потому как об уборке своего жилища давно уже не помышлял. Мне ли об этом не знать!
Раньше мы студентами доживали у него последние годы учёбы, занимая одну из комнат и платя за неё по тем меркам довольно сносную плату -- 2 гривны за сутки. При условии, что в нашем полном распоряжении просторная жилая комната, кухня и балкон. Вторая жилая комната, служившая гостиной, для нас интереса не представляла. Мало того, бывать там нам не возбранялось, из интересов был только телевизор, который мы иногда смотрели вместе с хозяином. Помнится, хозяин даже раздосадовался по поводу того, что мы ютились ввосьмером в нашей комнатушке, празднуя мой очередной день рождения. "Да я бы вам зал освободил -- потанцевали бы!" -- сказал он на утро, что меня в очередной раз приятно удивило. И вообще его присутствия в квартире не было заметно. Уходил он на работу рано, приходил в восемь. А на выходных я бывал дома, но даже если и оставался на выходных на квартире -- хозяин уезжал на весь день на дачу.
Вернёмся к уборке -- наша студенческая комната была не в пример чище всей квартиры, хотя я вовсе не чистюля, и порой протереть пыль и подмести пол для меня являлось непреодолимой проблемой, не говоря уже про наши извечные споры насчёт уборки с моим квартирантом, а ныне -- коллегой и напарником. Вдоль плинтусов лежал трёхмилиметровый слой пыли, не знакомый с выжатой половой тряпкой.
При осмотре квартиры поразил один факт: как будто и не было тех двадцати лет, что разделяли моё студенчество и действительность. Почти всё было по-старому. Тот же телевизор, та же старая печатная машинка на шкафу. Помнится, нам даже разрешалось ею пользоваться, но нам он была совсем не нужна -- был компьютер, не в пример лучше той машинки. Два шкафа так же стояли в противоположных углах, как будто два непослушных детины, поставленных в угол за провинность. Кровать хозяина, очень высокая. Чувствовалось, что под покрывалом матрацев шесть, не меньше. Различной мелочёвки даже не припомнить, но я ясно помню, что хозяин бывал на Кубе и в Индии, о чём свидетельствовали сувениры в серванте. Да, чуть не забыл: под столом был бережно прикрыт простынёй небольшой самогонный аппарат, состряпанный из двух глиняных горшков, трубочек и прочих составляющих.
Кухня меня также не поразила, даже мухи-дрозофилы, нарезающие круги над мусорной корзиной, как самолёты над аэродромом в надежде на долгожданную посадку. Кухонный столик, регулярно нами воруемый из кухни для того, чтобы обеспечить плоскость для очередного маленького студенческого праздника. Холодильник всё так же не работал, хотя я слышал неоднократно от хозяина, что надо всего лишь перемотать двигатель, и что он этим вскоре займётся. А мы вполне обходились без холодильника -- зимой им служил балкон, а летом мы там почти не жили. Стоит особо упомянуть о том, что в кухне подавляющее большинство вещей я бы выкинул, даже не задумываясь. Бесконечные стеклянные банки с непонятным содержимым, пакеты с аналогичным содержанием, под плитой склад пивных бутылок, в основном местного городского производителя. Огромная газовая колонка для подогрева воды, которой я так и не научился пользоваться.
Наконец мы зашли в нашу старую комнату -- и тут меня как током ударило. Стоп. Он ведь женился второй раз. Это произошло после того, как я покинул город с дипломом специалиста в кармане. Его новая супруга сделала в нашей комнате евроремонт, ей это было нетрудно, не в тягость, даже скажем так в удовольствие. Потому что для себя! Комната предназначалась родной дочке. Но с первого взгляда видно -- никто в ней не жил уже лет пятнадцать. Как мы её покинули -- так всё и осталось! За исключением ремонта.
* * *
Труп к нашему приезду был уже в морге, но жёлтый контур человеческого тела и орудия самоубийства был перед глазами. Мы вовсе не следователи, как могла показаться на первый взгляд, но имеем к этой профессии самое непосредственное отношение. Ибо адрес самоубийства, попавший в поле зрения, не мог меня оставить равнодушным. Ванная комната была совсем небольшая, поскольку по длине помещалась всего лишь сидячая ванна, рядом умывальник и не развернуться. Вот именно в неё мы и заглянули поочерёдно, вглядываясь с ужасом в жёлтые линии. Не сразу я понял, что коричнево-красное пятно на стене -- это то самое, что должно оставаться в подобных случаях, как следствие совершённых действий. С вопросом "почему?" я ехал сюда и видимо с ним же и уеду. Более того, после всего в этот день услышанного от соседей и родных я этим вопросом задался ещё сильнее, загадка не стала меньше, а наоборот выросла и превратилась чуть ли не в навязчивую идею.
Кроме следователя и двух оперуполномоченных, я в квартире не заметил никого. Но, как и следовало ожидать, вскоре квартира наполнилась людьми, которые так или иначе связаны с трагедией. Соседи, знакомые... Лично побеседовать с ними я смог только спустя пять или шесть часов, когда прошла истерика и после увиденного и бесконечных расспросов следователя. Со мной они, почему-то, шли на контакт намного охотнее, но так толком ничего не рассказали, но соседка из квартиры напротив меня неожиданно порадовала и поставила в тупик.
-- Вы знаете, -- сказала она. -- Я за всю свою жизнь ещё не встречала такого жизнерадостного и любящего жизнь человека. Вы не представляете себе, как его доброе лицо по утрам поднимает настроение, когда я иду на работу. Мы, не сговариваясь заранее, выходим по утрам на лестницу одновременно. Правда, иногда я выхожу несколько раньше, чтоб напроситься на чай.
-- Раньше я за ним такого не замечал...
-- Раньше? А вы с ним были знакомы? -- с удивлением посмотрела на меня она, как смотрит лаборант на результат своей деятельности, очень-очень сосредоточенно и внимательно, с нескрываемым любопытством.
-- Да, мы были знакомы, я жил у него некоторое время, почему, собственно, меня это всё и заинтересовало...
-- Он не любил свою вторую жену. Но обходился с ней всегда очень по-доброму, ласково так... Называл "котечкой" своей.
Странная манера общения меня сперва очень потешала.
-- Я знал и его подругу тоже, но они не успели при мне жениться. И всё же, раньше не было и дня, чтобы он нам не пожаловался на судьбу...
-- Да я тут живу всего-то лет восемнадцать от силы, и знаю его только таким и никаким больше. Ой, то есть знала... -- голос её дрогнул. Казалось, что она сейчас заплачет.
Но нет, женщина сильная, нервы в порядке...
-- Всё это очень странно, неужели жена так на него подействовала? Как вы сказали, он не любил её. Как же тогда...
-- Да он меня любил, меня! Сразу влюбился, как только я здесь появилась. Но вы же понимаете, мне сейчас сорок пять, а он не дожил до семидесятилетия буквально пару месяцев. Я уже новый рецепт торта придумала. Я по профессии повар-кондитер.
-- Хм, при мне он сменил множество мест работы, работал механиком везде, где можно, где более-менее платили. -- Я принял её условия игры, и сам начал прыгать с темы на тему.
-- Да что вы! Он гениальный пианист!..
-- Что? -- Второй раз меня ударило током за этот день.
-- Да-да! Правда я об этом узнала буквально лет десять назад...
-- Он восемь лет учился игре.
-- Вы, пожалуй, правы, -- сказала она. -- Знаете, мы с вами удачно друг друга дополняем, вы рассказываете мне о человеке в прошлом, а я -- о нём же, но в настоящем. Два разных пока вырисовываются человека...
-- Осталось выяснить -- почему? Почему он учился?
-- А вы верите в талант?
-- В смысле? Да, конечно, есть талантливые люди... У кого-то получается что-то лучше, а что-то хуже... Это свидетельствует о наличие таланта в той или иной степени. Конечно, верю.
-- Нет, я вовсе не об этом. О том, что он восемнадцать лет назад понял, что его призвание -- стать пианистом? Я теперь верю! Я давно заметила печатную машинку, но никогда не спрашивала, зачем она ему, если он не печатает? Выкинуть жалко? Семейная реликвия?
-- Печатал раньше. Я помню. Кажется, он запатентовал какое-то важное открытие, связанное то ли с замазкой, то ли с краской, более дешёвой, чем любая другая, и более качественной.
-- Бог ты мой!.. Талантливый человек талантлив во всём! Как ему всё удаётся?
-- Вернёмся к нашему новоиспеченному пианисту. Кому он играл? Вам?
-- И мне тоже. Он играл всегда и всем. Играл, играл и играл...
-- На одно "почему" стало меньше. Он нашёл смысл в жизни, не стал обвинять во всём судьбу, он нашёл смысл в музыке. Тем не менее, основное "почему" стало ещё непонятнее. Почему он застрелился?
-- Не знаю. К тому же, я его последнее время довольно редко видела, каждое утро перед работой и всё. И вот ещё что -- он играл, но как-то иначе, как-то по-другому... Раньше он играл совсем иначе... Веселее что ли, я не знаю... Я не спец в этом деле...
-- Огромное Вам спасибо, туман рассеялся немного, но видно лучше не стало. А, да... вот ещё что! А на чём же он играл? Я не нашёл пианино в квартире.
-- Он купил синтезатор, компактный, видимо где-то его хранил... Я так думаю, что Вам стоит поискать в антресолях над входом на кухню. Там самое для него место.
* * *
Шёл домой один, проводив коллегу на маршрутку (он жил в другом конце города). По дороге как будто пережёвывая всё сегодня проглоченное и пытаясь хоть немного приблизиться к разгадке. Почему счастливый человек застрелился? Почему? Ведь я его знаю два года, за которые у меня сложилось диаметрально противоположное чувство. Он ворчал всегда, везде, на всех, кто по его мнению виновен в том, что он несчастен. Но примерно раз в месяц происходила странная вещь: он подходил к зеркалу и говорил весьма громко: "Во всём виноват ты!"
Перед сном я взял листок и нарисовал что-то очень похожее на букву "Л". Слева-направо: метался-искал себя, потом за 8 лет обучения -- постепенное нарастание, так сказать проявляться стал смысл жизни, уверенность, достигнув своего предела, ещё лет десять он был вполне счастливым человеком, играл для себя, для всех, играл, не переставая и не уставая. И тут... Я взял маркер и поставил жирную точку на месте резкого спада. Почему? Ну почему?
Утром меня разбудил телефон, и голос приятеля в трубке известил о том, что всё понял! Я не поверил ему, но тут же сказал, что подъеду. Он предупредил, что уже на той квартире, в нашей комнате... читает старые записи, дневники.
Я был уверен, что он что-то вычитал!
-- Где об этом написано? Неужели предсмертное послание? А ну-ка дай взглянуть!
-- А ничего подобного, на вот тебе все эти конспекты -- и вперёд, порази меня своей догадливостью!
Я взял самый верхний -- он меня не впечатлил. Какие-то рисунки... Линии непонятной формы. Я сразу даже не понял, что это такое, отложил в сторонку... Взглянул на улыбку товарища, которая стала ещё шире, с мыслью -- ты надо мной шутить вздумал! Где же завещание? Где предсмертная записка? Где хоть что-нибудь? Что за рисунки бессмысленные? Второй конспект оказался кулинарной книгой: здесь бережно сохранялись все рецепты блюд, я так понимаю, не без влияния и не без участия соседки. Возможно, что она и писала эту книгу.
Где же я видел эти рисунки?
Третий конспект был дневником -- какая удача! Вот тут он и написал своё последнее слово! Листаю страницу за страницей, бегло прочитывая содержимое. Детство, серое, послевоенное, первые шаги взрослой жизни, первая любовь, воспоминания из путешествий, пару слов о соседке и всё...
"Папа, нарисуй петушка!" "Сейчас, сынка!" -- всего лишь воспоминания из моего детства, но к чему тут они? Из моего детства. Я просил папу нарисовать петушка.
Четвёртый и последний конспект служил для всяких разных полезностей. Как вывести мышей? Как вывести пятно от крови или вина? Как ухаживать за курицей-наседкой? Как правильно зарезать курицу или петуха?
"Вот смотри, сынка, как всё просто!" После этих слов папа кладёт свою левую руку на листок и обводит её. Получается гребешок, затем пририсовывает глазик, клюв. "Вот тебе, сынка, петушок!"
Машинально открываю первый конспект и кладу левую руку -- ну да, конечно, в 13 лет у него кисть была поменьше. Надпись снизу об этом красноречиво говорила: "Коля, 13 лет". 14, 15, 16... видно было, как кисть вырастала, становилась из мальчишеской мужицкой. 20, 21, 22, 23, 24, 25... она уже целиком не помещалась на тетрадный лист. 30, 40, 50... как менялась постановка пальцев -- ведь он из механика становился пианистом! 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69... О, Боже! Где три пальца?..
Вот почему! Я встал с дивана и потянулся к антресоли.