Мизина Тамара Николаевна : другие произведения.

Ноша избранности гл 21

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Люди делятся на тех, кто спрашивает: "Что делать?", и на тех, кто предпочитает вопрос: "Кто виноват?" Вторые - несомненно умнее. Ведь если найти виноватого, то и делать ничего не надо. Разве что виновника грузить. Он напортачил так пусть сам и разгребает. Так считает Алевтина. Только вот в диком мири отчего-то никто не хочет с ней соглашаться.
  Глава 21. Скучная дорога.
  
  В путь тронулись затемно. Слишком много времени занимала переправа. За перевозом начинался натоптанный шлях, ведущий прямо не запад. Он вился лентой, огибая холмы и балки, пробитый в травяном море не одной тысячей ног и не за одну сотню лет. Скрипели повозки, глухо постукивали некованые копыта лошадей, переговаривались люди. Кто громко, кто тихо. Начиналась привычная, дорожная жизнь.
  Аня и Ириша сразу вошли в её ритм: пол дня в седле, пол дня в повозке. Посменно ехали верхом пехотинцы. Конные воины кружили вокруг каравана в отдалении, просматривая окрестности, в ожидании ночной стоянки спали в повозках купцы, шли пешком слуги, чтобы не отягощать нагруженных по максимуму быков и лошадей.
  Погода не радовала. Ветер гнал по желтеющей траве волны, над головой нависали налитые водой, тяжёлые, сизые облака.
  Особенно зловеще выглядели именно облака. Они просто давили на Алевтину. Не радовала девушку и дорога, с её тряской скукой и прочими неудобствами, глухое отчуждение спутников и полная невозможность что-либо изменить. Тина чувствовала себя безвольной чуркой во власти волн и ветра. Она плыла, подчиняясь неведомым ей силам не зная куда, не ведая зачем и не имея сил или надежды где-нибудь задержаться. Аня верила в возможность возвращения. У Алевтины не было и этой опоры. Приключения, о которых так приятно грезить в благоустроенной квартире после сытного ужина, перед экраном телевизора, в реальности оказались явлением просто непереносимым.
  В тесном, скрипучем фургоне, даже неустроенность подворья казалась теперь терпимой, а время, проведённое на постоялом дворе - почти золотым. Даже не смотря на вероломство Тадарика. При воспоминании о нём Алевтине просто выть хотелось. Анька пыталась её расшевелить, предлагала проехаться верхом, разогнать кровь, но Тина лишь отрицательно мотала головой: "Нет" - одна мысль, что на неё будут глазеть свободные от дежурства наёмники приводила девушку в состояние тихой паники.
  Зачем она тогда пошла за Лагастом? Да, командир поцапался с Гастасом из-за Аньки. Все ушли, а он остался у костра и Алевтина подумала, что мужчина будет рад её поддержке. Она подошла, тронула воина за плечо, всего лишь желая утешить, а нарвалась на оплеуху. До сих пор, при одном воспоминании об этом у неё в голове дребезжит. Что он говорил ей! Какими словами бранил: и сучкой, и шлюхой, и тварью. Обещал, что если она и дальше будет продолжать вертеться перед парнями, - оприходовать её толпой, под телегой.
  Признаться, во всём этом Ане, Алевтина просто не могла. Да и что сделает Анька? Лагаст - командир отряда. Перед ним Аникин Гастас тянется в струнку, хоть и побратим, не вспоминая: откуда и как сам вытащил этого "Волчару". Так многие зовут Лагаста за глаза. Действительно: Волчара.
  Пол дня перед глазами у Алевтины крутится Анька. Затянула её в этот проклятый, дикий мир, бросила у собачников, поссорила с Тадариком и наслаждается жизнью. А что ей? Её защищает Гастас, она - лекарка и вообще: избранная.
  Когда в повозке едет Аня, Тина старается спать. С Иришей проще. Она - как тень: вроде есть, а вроде и нет. Не больше интереса вызывает и пассажирка, "Блонди", - так зовут девушку за глаза Аня с Иришей.
  Пассажирка плотно обосновалась на своей лежанке, где или спит или прихорашивается перед медным, посеребренным зеркальцем, смешно пугаясь каждый раз, когда в повозку просто заглядывает, предварительно постучав, кто-то из воинов. Чаще всего это Ярик, готовый по любому поводу предложить свои услуги. Малец отъелся, принарядился и даже кажется подрос. На переходах он сидит на козлах и управляет быками. На стоянках - безотказный "подай - принеси". Кроме того, мальчик не пропускает ни одной тренировки и при этом, кажется, положил глаз на Иришу. Впрочем, чувство его, по всем признакам, безответное. Мозги соплячки заняты лишь учёбой и лекарским ремеслом. Анькина копия, блин. Вот она забралась в повозку, передала Аньке конский повод и - сразу за записи. Анька пишет трактат о травах: где, какие и в каких дозах применяются. Делать людям нечего. И тут же в повозку заглядывает Ярик:
  - Госпожа Ириша, госпожа Ириша, - (эта сопля зелёная для него уже госпожа) - вам что-нибудь принести?
  При виде него Блонди в ужасе втискивается в угол, бледнеет, покрывается потом, дрожит.
  - Ты чего? - спрашивает её Алевтина.
  - Ни-че-го-о, - бормочет трясущаяся девица, - му-уж-чи-на!
  Это она так реагирует на безобидного Ярика. Кстати, малец притащил Ирише несколько смятых цветов под самым что ни на есть тупым предлогом: "А вдруг пригодятся?" И в повозку мальчик в жизни не залезет. В повозку поднимается только Гастас. Одет он всегда по-походному: рубаха, плащ, штаны - всё из грубой, бурой шерсти. Если парень с дозора - то в доспехах, если нет - в жёсткой коже поверх сукна. На ногах юноши вытяжные сапоги, сшитые из шкуры, снятой чулком с коровьих ног, на жёсткой, тройной воловьей подошве. Пехота. Пахнет же от него так, что у Алевтины в горле першит. И мужским потом и конским.
  Когда этот вояка в первый раз влез в повозку, Блонди сомлела, а потом нажалилась Чернобородому. Тот на стоянке принёс ей хлеба с сыром.
  - Господин, господин, сюда приходят мужчины, а я...
  - И что они делают? - вопрос был задан мгновенно, жёстко и очень конкретно.
  - Разговаривают... - растеряно проблеяла ошарашенная его реакцией девушка.
  - О чём? Что они говорят?
  - Ну, что день хороший. Или скоро дождь будет. Что спокойно вокруг или что скоро стоянка, или что ужин готов...
  - Правильно, - оборвал её Чернобородый. - Именно об этом говорят достойные мужчины достойным жёнам и девам.
  - Я порядочная девушка, - забормотала Блонди. - Мой отец...
  - Будет доволен, что его порядочная дочь наконец-то научится вести с мужчинами приличные разговоры.
  - Господин, а если...
  Дрожащая девица вызывала у Алевтины брезгливую жалость: это надо же быть такой дурой!
  - Не беспокойтесь, господин, - снисходительно заметила она. - Ваша девица здесь в полной безопасности. В этой повозке на неё даже посмотреть никто не захочет.
  - Кто ты, женщина? - Взгляд Чернобородого казалось мерцал от напряжённого внимания.
  - Моё имя Алевтина. Я - землячка госпожи Анны. - Она ожидала, что Чернобородый в ответ назовёт своё имя, и ошиблась. Мужчина церемонно поклонился:
  - Благодарю вас, госпожа Алевтина, за то, что вы столь великодушно приняли под своё покровительство эту глупышку. Мы надеялись, что эту ношу возьмёт на себя ваша землячка, но, но у неё так много хлопот! Надеюсь, ваше покровительство пойдёт девушке на пользу.
  - Она у вас настоящая дикарка, - смягчилась Тина. - Нельзя же всего и так бояться.
  - И всё-таки мужчины заходят сюда?
  - Ярик? - презрительно отмахнулась Алевтина. - Он совсем ещё мальчик и осмеливается лишь заглянуть в повозку, чтобы передать что-то на словах или выслушать и выполнить поручение.
  - Он слуга?
  - Да. Подай-принеси.
  - Слышала? - Чернобородый перенёс своё внимание на Блонди. - Госпожа Алевтина умеет обращаться со слугами, а ты - нет. Слуга-мальчик не может пугать тебя! - Закончил он с нажимом.
  - Сюда заходит мужчина...
  - Гастас? - Уточнила Алевтина. - Так он Анькин парень. Он даже на меня не глядит. Человек чести.
  - Гастас - парень госпожи Анны, - с тем же нажимом повторил за Алевтиной Чернобородый.
  - Он вольничал со служанкой, - поспешно ответила Блонди, но оправдаться ей не удалось.
  - Два раза дёрнул за косичку? Тоже мне вольность. Ириша в его глазах - ребёнок, - реплика Алевтины отдавала досадой. Ириша кстати, во время разговора, смиренно сидела в изголовье Аниной кровати и старательно делала вид, что её здесь нет.
  - Господин должным образом обращается со служанкой госпожи Анны, - сухо ответил Чернобородый и ставя в дискуссии точку, протянул девушке еду. - Бери хлеб и больше не беспокой меня подобными глупостями. Иначе я перескажу их твоему отцу.
  Слёзы текли из глаз пассажирки, когда она брала еду, но сказать что-либо девушка больше не посмела. Слишком страшно прозвучала для неё последняя угроза "кормильца".
  - Госпожа Алевтина, - перенёс своё внимание мужчина, - верьте, ваша помощь не останется без награды. Вы уж, не сочтите за труд, проследите за этой дикаркой. Ей ещё многому предстоит научиться. - С этими словами он покинул повозку. Блонди он навещал каждый вечер: приносил пассажирке немного еды и благодарил "госпожу Алевтину" за заботу. Правда, всегда лишь словестно.
  И вот в повозку опять заявился Гастас. Пришёл, как всегда в отсутствие Ани, поболтать с Иришей. При виде него Блонди, как обычно, вжалась в свой угол. Только глаза поблёскивают из полутьмы. У Алевтины же просто сил не хватает спокойно смотреть на этого красавца. И угораздило же её оскорбить парня в первую встречу. Откуда спрашивается она могла знать, что всё так обернётся и что умирающий пленник окажется не только живучим, но и злопамятным. Невезуха, одним словом.
  Гастас дёргает малявку за косичку, интересуется: для кого малышка растит свои прекрасные локоны?
  - Я принесу их в жертву, лишь только госпожа позволит мне это, - мечтательность в глазах придаёт Ирише на редкость глупый вид. По мнению Алевтины, конечно. А вот Гастас хохочет, будто услышал на редкость удачную шутку:
  - Рановато вам, госпожа Ириша, волосы резать. Рановато. Мало вы для этого знаете.
  - Я их обязательно обрежу!
  - Когда-нибудь может быть. А сейчас чем занимаетесь?
  - Скучаем.
  - А что так?
  - А так госпожа Анна говорит: "Всю бы дорогу проскучать".
  - Хорошо бы. Слушай, Ириша, если волосы резать надумаешь - попроси Многоликую Госпожу, чтобы наша скука подольше затянулась. Впрочем, скоро леса. Там звери опасны, а люди - нет. Но звери там серьёзные.
  - Повелитель Мёртвых защитит нас! - это дура - Блони открыла рот. Что с ней случилось? Или мозги от безделья переклинило? Одновременно ярко-синие, удивлённые глаза юноши обращаются в сторону пассажирки:
  - Ириша, скажи безымянной госпоже, что слова - это только слова, а я привык доверять своему клинку. Он меня никогда не подводил, что про богов не скажешь. А Повелителю Мёртвых я бы с радостью оттяпал голову за все те страдания, что он и его слуги причинили добрым людям.
  - Мёртвые воины не знают страха и усталости, а медь - ничто против седой бронзы, - захлёбываясь от волнения, почти шепчет девушка. Её глаза, полные слёз, не отрываясь смотрят на красивое лицо дерзкого бродяги. Презрительная улыбка гнёт жёсткие губы воина:
  - Ириша, скажи безымянной госпоже, что поражает не оружие, а человек. Голыми руками я взял медь, медью - взял седую бронзу. Что мне боги и что я богам?
  - Но Повелитель хочет защитить тебя и ... всех ... - умоляюще шепчет девица.
  - Зачем?
  - Зачем? - в растерянности повторяет его слова Блонди. - Такова его воля.
  Но Гастас даже не считает нужным отвечать ей, дёргает Иришу за косичку:
  - Что притихла, малявка? Загрызли тебя эти злыдни? Они могут.
  - Не правда! - не выдерживает обвинения Алевтина. - Солдат ребёнка не обидит!
  - Солдат? Кто солдат?
  - Вы, господин Гастас, - Алевтина вдруг понимает, что затёртая фраза имеет кроме переносного и прямой смысл. - Я хотела сказать, что нельзя обижать слабых и ...
  - Так говорят у вас? - Уточняет Гастас, кажется и не расслышавший её оправданий.
  - Да, - Тина нервно сглатывает, наконец поняв, что по ошибке, как всегда не задумываясь, она, на этот раз сказала что-то приятное собеседнику. Не зря Гастас с ней говорит.
  - Ладно, - он встаёт, внаклонку (в фургоне не распрямиться) идёт к выходу, оборачивается у полога, - придётся тебе, Ириша, ещё "поскучать", - и выпрыгивает из повозки под открытое небо.
  Алевтина растерянно оглядывается на спутниц: мордочка Иришы лучится от удовольствия, на лице Блонди - идиотское, мечтательное выражение. Неужели эта дура положила на наёмника глаз? Хотя ... если он - первый красивый, да к тому же ещё и галантный, по местным меркам, мужчина, которого эта курица видит в своей жизни - ничего удивительного в такой влюблённости нет. Тем более, что пахнет от вояки конкретным самцом, да так, что у Тины внутренности в животе от желания сводит. Как, кстати, пахло и от Тадарика, чтоб он сгорел в своём городишке!
  Вечером, как только караван остановился, в повозку опять наведался Чернобородый. Вроде бы еду для Блонди принёс. Только глазки у него так и шныряют по сторонам. Аньки нет. Не вернулась ещё с конной прогулки. Ириша перебирает инструменты, аккуратно протирает их спиртом, рассматривает на свет: нет ли где окислов?
  При виде этих штучек, да ещё и в руках девчонки-рабыни, Чернобородый аж напрягся весь, позабыв про вежливые слова:
  - Это инструменты госпожи Анны?
  - Ну да, - Алевтине непонятен его трепет. Ну, хирургические инструменты, ну хорошие, если верить Аньке, ну дорогие, и что с того?
  - Госпожа Анна купила их? Сама?
  - Сама, - подтверждает Алевтина, - в "Пристепьи"
  - В лавке?
  - Конечно в лавке. Где же ещё?
  Внимание пришельца очень не нравится Ирише. Она прекращает свою возню, закрывает ящичек, прячет в рундук.
  - Во истину, мир на грани падения, - бормочет Чернобородый, едва сдерживая гнев. - Безродная чужеземка входит в Лавку и сам Мастер уступает ей вещь, достойную Учителя!
  - Госпожа Анна - избранная, - спешит "впихнуть свои копейки" Алевтина. - Не Мишаня, ни я, а она...
  - Избранная? - Взгляд Чернобородого плывёт вслед за мыслью. - Даже если это и так, то... - глаза его впиваются в лицо Алевтины. - Ты ведь завидуешь ей?
  - Я?!
  - Зря. Это она должна завидовать тебе. Ты будешь жить, а она...
  По коже Тины бежит дрожь озноба. Мишаня считал избранным себя и погиб. Теперь избранной считает себя Анька. Она ведь подобрала камешки и... Ну что ж, значит: судьба. Тут уж ничего не поделаешь. А Чернобородый передаёт Блонди хлеб с сыром и уходит, полный презрения ко всей женской половине рода человеческого. Да провались он пропадом, этот дикий мир со всем его сексизмом и половым шовинизмом! Одна загвоздка: не пропасть бы, вместе с миром, самой. А остальные - пусть они сгорят в синем пламени!
   ...........................
  Вечерние посиделки у костра - самое приятной время. Дружинники варят кашу, кипятят воду на чаёк. Травяной отвар приятней на вкус, нежели простая вода. Да и для желудка безопасней, но про это лишь Аня знает и думает. Аграх дремлет у костра. Свернулся клубком на траве и напоминает большую собаку. Каждую ночь он увязывается за сторожами, караулить пасущийся скот: коней, быков, овец. Оказывается, в прошлой жизни этот монстр был обыкновенным пастухом. Пас овец и коз, доил их, варил сыры на зиму:
  - Летом хорошо: тепло, травы много, овцы сыты, молока вдосталь. Хватает и на еду, и на сыр, - так звучал его рассказ в переводе на нормальный язык. - Зимой плохо: холодно, травы нет, молока нет. К весне - ещё хуже: заканчивается сыр, похлёбку варить не из чего. Голод. Я не удержался: загрыз овцу. Сыр был нужен детям. Я не ел два дня.
  - И тебя изгнали за это? - удивился один из воинов. - Из-за какой-то овцы?
  - Не из-за овцы, - вздохнул с подвыванием псоглавец. - Что овца? Овец много. Зимой тяжело. Овцы тоже гибнут. Меня изгнали из-за крови.
  - Из-за крови?
  - Да. Нам нельзя кровь. От вкуса крови мы лишаемся разума и начинаем на всех бросаться. И я разума лишился. Ничего не помню. Меня связали. Наверно. А потом всё - как в тумане. Теперь хорошо: ночь, овцами пахнет. Как дома.
  - А когда ты очнулся?
  Псоглавец смотрит на огненные языки, отвечает, винясь:
  - Я должен был похитить вас... - Опять пауза.
  - Кто тебе велел это? - Подбадривает монстра Гастас. Агрх мотает башкой, отвечает виновато:
  - Я не помню. Я знал это и исполнял, хотя ничего вокруг не видел. Память вернулась, когда я упал. Я увидел родную долину, как наяву и очнулся.
  - Я её тоже видела, - поддерживает собеседника Аня. - А ты помнишь, как с обезьяной прыгал?
  - С обезьяной? - шерсть на псоглавце встаёт дыбом. - Я не помню. Я не осмелился бы. Белая обезьяна - это страшный зверь. С ними только бронзовые псы справиться могут. Три - четыре таких пса обезьяну на части, как волки овцу, рвут.
  - Бронзовые псы? - теперь волосы зашевелились на голове у Ани.
  - Да. Без них через наши горы не пройти. Стая белых обезьян - это страшно. Из-за них в горах даже люди не живут. Жили раньше, а теперь - нет.
  - А как вы живёте рядом с обезьянами? - заинтересовалась Аня.
  - Плохо, - соглашается Агрх. - Если бы не бронзовые псы...
  - У вас есть бронзовые псы?
  - Не у нас, у людей.
  - Ты сказал, что люди ушли.
  - Пастухи ушли, - уточняет Агрх. - Обезьяны их извели.
  - А люди с бронзовыми псами?
  - Они не ушли. Они нас защищают. Мы им овец даём, а они охотятся на обезьян.
  - Много даёте? - Спрашивает кто-то из воинов.
  - Две трети приплода.
  - Ну да, - соглашается с ним воин, - вам же мясо есть нельзя.
  - Нельзя...
  - А хлеб?
  - Хлеб - хорошо. Только он у нас не растёт. Он у людей рос. Мы его на овец выменивали. И голода тогда не было.
  - А почему сейчас не меняете?
  - Меняем, но треть приплода для обмена - мало.
   ..............................
  Между тем, отдельные дубравы и березняки начали сливаться в леса. Караванщики всё ещё старались держаться опушек. Овец в караване с каждым днём становилось всё меньше и меньше, но кони и быки не могли обходиться без ночного выпаса, а на открытом пространстве за скотом проще следить. Но лес наступал на степь и скоро караван вынужден был углубиться в чащу, пусть и по проторенной тропе.
  В первый день Рагаст подстрелил из лука рысь. Тварь затаилась на дереве возле тропы, но воин из леса выглядел хищника в сплетении ветвей. Шкуру забрал хозяин каравана, а меткий стрелок получил серебряную монету - две трети стоимости добычи.
  Люди в лесу представляли куда меньшую опасность по сравнению с зверьём. Разрозненные охотничьи племена из-за небольшой численности не рисковали нападать на хорошо вооружённых наёмников. Войне они предпочитали торг. Охотники выходили из леса по вечерам к остановившемуся на отдых каравану, приносили выделанные звериные шкуры, долблёнки с мёдом, комки воска, корзины с живой рыбой. Взамен лесные жители брали медь. Любую: слитки, монеты и безделушки, наконечники стрел и копий, лезвия ножей и мечей, топоры. Металл ценился дорого. Полная, с верхом корзина свежайшей рыбы стоила один медяк. За один наконечник стрелы аборигены отдавали связку в сорок штук выделанных шкурок белки или горностая. Наконечник копья или лезвие ножа стоило три сороковки красных лисиц или сороковку куниц. Меч или топор оценивали в десять сороков бобровых шкурок, а за медный котёл средних размеров купцы просили сорок сороков лучших соболей. Впрочем, по ранней осени хороших мехов было немного. Зато каждый вечер благоухал мёдом, воском и свежей рыбой.
  Печёную в глине и просто в земле рыбу в караване ели каждый день: горячую, холодную, с кашей и просто так. Она полностью вытеснила из рациона людей баранину. В смак жевали медовые соты в прикуску с вечерним чаем.
  Совершив очередную мену, охотники предлагали свои услуги в качестве проводников. Купцы соглашались, платили. Благо, цены были ничтожные. У Ани даже сложилось впечатление, что лесовики не просто ведут караван, но и передают его от племени к племени: заработал сам - дай заработать соседу. Впрочем, делалось это всё к взаимной выгоде. Как шутил Гастас: "Дорога через лес - скучная дорога".
  - Опять рыба? - ныла Алевтина. - Сколько можно? У нас ещё овцы есть, а они всё рыбу пекут... - И так два раза в день: за завтраком и ужином.
  - У нас же овцы есть... - в седьмой или восьмой раз завела она свою традиционную песню, когда Аня принесла в фургон блюдо с печёной рыбой: щуку и двух здоровенных лещей с икрой.
  - Овцы у парней, а не у нас, - жёстко уточнила Аня. - Ты не в кафе, чтобы выбирать. Что парни едят сами, то и нам дают.
  - Даже хлеба к рыбе нет!
  - Есть, - Аня выложила поверх рыбы чёрствую лепёшку из непросеянной муки. - Специально для нас.
  - А пассажирке белый хлеб приносят, - не унималась Алевтина. - Каждый день и свежий!
  - Тина, у тебя совесть есть? - обречённо спросила Аня. - Может быть, хватит мне ежедневно мозг выносить? Нет у парней другого хлеба. Хочешь свежего? Покупай. У Айрисфеда слуги каждую ночь лепёшки на продажу пекут.
  - Значит, можно хлеб испечь? Почему тогда твои парни не испекут? Ленятся?
  - Ты тоже ленишься, - огрызнулась Аня. - Круглыми сутками из фургона не выходишь. Только ноешь: то не так, это - не там, то - подай, это - принеси.
  - А ты приносишь?
  - Рыбу я принесла и хлеб принесла.
  - Этот сухарь?
  - Хочешь другого? Покупай у Айрисфеда или испеки сама.
  - Я не умею...
  - Тогда ешь, что дают. Или учись.
  - У тебя всё так просто ...
  - А зачем усложнять?
  Действительно: зачем? Для того, чтобы получить муку, зерно надо размолоть или растереть, как здесь, на зернотёрке, потом просеять. За два часа непрерывной работы человек получает около килограмма размола. А если отсеять отруби... Так что пока не изобретёна мельница и ветер с водой не крутят мельничный вал, хлеб, белый хлеб из просеянной муки будет роскошью, для большинства народа недоступной. По крайней мере ежедневно.
  - Тебе легко говорить, - ворчит Алевтина, но уже шёпотом и так тихо, что при желании её можно и не услышать.
  - Ириша, есть будешь? - переносит внимание Аня на свою помощницу.
  - Я к костру пойду, - отзывается девочка. - Там каша.
  - Вы прямо по очереди уходите, - бурчит Тина уже более внятно, когда за девочкой опускается полог фургона. - Воров боитесь?
  - Инструменты уже украсть пытались, - равнодушно отзывается Аня.
  - Ну, я же здесь. Или ты мне уже не веришь?
  Аня не отвечает, молча укладывается спать. Про золото в изголовье кровати Алевтине лучше не знать. Что касается тихони - Блонди, то и ежу понятно: зачем Сивый с Чернобородым навязали её им в спутницы.
  - Госпожа Анна, - напомнила о себе пассажирка.
  Аня выпустила одеяло, развернулась к говорящей, ответила мягко:
  - Я слушаю вас. - В конце концов она сама согласилась взять девушку в повозку. Да и, по совести говоря, хлопот от неё действительно нет никаких.
  - Я могу съесть немного рыбы?
  Вместо ответа Аня взяла чистую тарелку и, отломив половину леща, передала его девушке:
  - Ешьте на здоровье. - Действительно, даже самый лучший хлеб с сыром изо дня в день приестся кому угодно.
  Блонди растеряно смотрела на кусок рыбы, на Аню.
  - Её разворачивают и едят. - Пояснила Аня, заподозрившая, что пассажирке есть печёную рыбу не приходилось. - Только кости надо руками вынимать, но это просто: рыба большая, кости крупные.
  - А если подавишься ненароком, - опять влезла со своими комментариями Тина, - госпожа Анна тебя спасёт.
  Глаза Блонди испуганно перебегали с одной спутница на другую. Довольно неловко она раскрыла кусок рыбы на тарелке, как книгу, кожей вниз, вынула и отложила спинной хребет, отщипнула кусочек белой мякоти, положила в рот, прожевала, проглотила:
  - Говорят, рыба вызывает вожделение. Это правда, госпожа Анна?
  - У тех, кто так говорит? - Уточнила Аня, подбирая слова. - У них - безусловно. Хотя и без рыбы они, как мне кажется, ни о чём больше думать не могут. Ну а мне и Тине, как ты слышала, рыба уже просто надоела.
  - А воинам?
  - Думаю, им - тоже.
  - Что тоже?
  - Тоже надоела рыба, хотя они и привыкли есть всё.
  Блони смелее отщипывает кусочек рыбы, жуёт. На лице её - явное недоумение:
  - Воины и не испытывают вожделения?
  Ане уже смешно:
  - Какое вожделение? У парней глаза в кучу от недосыпа. Они верхом, в седле, днём, по очереди после ночных дежурств отсыпаются.
  - После боя воины всегда буйствуют...
  - Ага! Потому что проснулись, в кои веки. - смеётся Аня. - Ешьте, госпожа, рыбу и не беспокойтесь. Вожделение людьми овладевает не из-за еды, а от безделья и распущенности ума.
  Блонди смущена, ест, собираясь с мыслями. Аня уже позабыла о ней, поэтому так неожиданен для неё вопрос пассажирки:
  - Госпожа Анна, а почему все называют меня "Безымянной госпожой"? У меня же есть имя.
  - Какое?
  - "Блонди". Вы дали мне имя "Блонди". Или это плохое имя? Раз вы не хотите его вспоминать?
  - Да, нет, - Аня смущена. - Ничего плохого в нём нет.
  - А что оно означает?
  - "Блонди"? - Аня опять озадачена. - Это укороченное слово от "Блондинка" - девушка со светлыми волосами. У нас принято считать блондинок робкими и мечтательными.
  Глаза пассажирки распахнуты на пол-лица:
  - У меня ведь светлые волосы?
  - Да.
  - Я правда робкая?
  - Да...
  - Значит я - блондинка, Блонди?
  - Если тебе нравится это имя - то да...
  - Значит, у меня теперь есть имя?
  - Хорошо, - соглашается Аня со вздохом. - У тебя есть имя я снова буду называть тебя "Блонди", раз это имя тебе подходит.
  - Подходит. А Ириша?
  - Ириша тоже будет звать тебя по имени.
  - Нет, а почему её зовут "Ириша"? У неё тоже светлые волосы.
  Некоторое время Аня смотрит на пассажирку в замешательстве:
  - Потому что Ириша не робкая и не мечтательная. - Ответ удачен Блонди согласно кивает:
  - Да, она не "Блонди". А что значит её имя?
  - "Ириша", это уменьшенное, ласковое от взрослого имени "Ирина" - многоцветная, яркая.
  - Она не яркая. Она - рабыня.
  - Но имя-то красивое, - напирает Аня.
  - Да, красивое.
  - Ты бы ещё спросила, что значит "Анна", - подкалывает Блонди Алевтина. Та переводит на неё свои огромные глаза:
  - Я знаю. На священном языке "Ан-на" означает: сошедшая с неба.
  - Хорошо, пусть с неба, - отмахивается Аня, спеша сменить тему разговора. - Кстати, у нас, на небе говорят, что девушки, которые едят рыбу, холодны и желанны. Но я не буду утверждать, что так оно и есть.
  Взгляд Блонди медленно перетекает на растерзанного леща. Не слишком уверенно пальцы девушки выбирают мякоть, отделяя её от длинных, тонких костей и набивают рот, изредка отщипывая и добавляя к рыбе кусочки белой лепёшки. Вопрос с именами отошёл для пассажирки на второй план.
  Гастас ввалился в фургон на рассвете. С покрасневшими, после бессонной ночи в дозоре, глазами, пахнущий не только потом, но и свежей кровью. Донельзя гордый собой, он швырнул на доски пола свежеснятую, рысью шкуру:
  - Вот! Это вам, госпожа Анна! Хозяин хотел забрать. Я не отдал. Сыпанул ему на его долю горсть чёрных медяков. Пусть подавится, проглОтина. А шкуру не отдал. Только её выделать надо...
  - Я знаю, как! - вцепилась в шкуру Ириша. - Я умею.
  Гастас не преминул дёрнуть её за косичку:
  - На тебя вся моя надежда, наше солнышко. А мы целое стадо оленей видели. Красавцы! Жаль, лес скоро закончится.
  - И ни одного не подстрелили?
  - Кого? - юноша смотрел на Алевтину, как на неведомую зверушку.
  - Оленя.
  - Мы на тропе.
  - И что? - Алевтина тоже не понимала собеседника.
  - Мы здесь гости.
  - Но олени - дичь.
  - Дичь лесных людей.
  - Им жаль одного оленя?
  - Я не спрашивал. Есть договор: лесные люди не препятствуют караванам, а проходящие не охотятся на тропе. Мир дороже одного оленя.
  - Но ты убил рысь.
  - Она напала на коня. Это не охота. - Гастас потёр глаза. - Ладно, я пойду....
  - Подремлешь в седле? - спросила Аня.
  - Да нет, попробую пристроиться на козлах. Эта рысь моему коню спину подрала.
  - Господин Гастас, - кажется, заговори лошадь, все удивились бы меньше. - Вы очень хотите спать?
  Сонные глаза парня раскрылись от удивления, но он не успел ничего ответить. Пассажирка уже обращалась к Ирише:
  - Дитя, скажи господину Гастасу, что госпожа Анна дала мне имя "Блонди" и что я теперь не "Безымянная госпожа".
  - За-ши-бись! - не выдержала Алевтина. - Ты ему ещё и постель предложи!
  Блонди покраснела, как свекла, но ей на помощь пришла Аня:
  - Гастас может лечь в мою постель. Днём она мне не нужда. Всё равно я сейчас кататься поеду, - и, видя, что юноша готов возразить, уточнила. - Я могла бы предложить тебе свою лошадь, но, думаю, постель тебе сейчас будет удобней.
  - А госпожа Блонди... - попытался отвертеться юноша, но Аня не собиралась упускать инициативу:
  - Госпожа Блонди только что великодушно предложила тебе остаться в повозке. Или я не права?
  - Я ... нет ... я ... - смутилась Блонди.
  - Ты хочешь оставить нашу гостью наедине с голым мужчиной? - привычка Ани набирать пассажиров всегда раздражала Тину, но переспорить подругу ей становилось сложнее и сложнее с каждым днём:
  - Во-первых, не наедине. Ты и Ириша остаётесь в повозке, а во-вторых, перед сном здесь раздеваешься только ты. Парни все вповалку спят. Лишь бы сверху не капало.
  - И ты тоже! - презрительно фыркнула Алевтина. - Совсем себя не держишь.
  Аня развела руками:
  - А что держать? Дорога. Мало ли какая тревога случится?
   .......................
  Спину Гастасовой лошади она обработала спиртом, замазала раны смолкой, но две, самые глубокие, всё-таки загноились. Пришлось вскрывать их, прижигать, штопать. Парень теперь шёл днём пешком, ночью спал с товарищами под повозкой. И только после ночной стражи соглашался пол дня подремать в свободной постели.
  Лес вокруг редел. Больше становилось полян. Прореженные дубовые рощи - первый признак близости обжитых земель и Вала, защищавшего обработанные земли от набегов кочевников из Дикого поля. Вековые дубы ещё подавались узким, похожим на тёсла, медным и каменным топорам лесорубов, но на деревья постарше люди даже не замахивались. Куда такая махина? Ни свалить, ни разделать, ни увезти. Лесные великаны стояли вольно и широко раскинув ветви на пространствах, освобождённых от более мелкой и потому доступной поросли, щедро рассыпая тяжёлые жёлуди и приманивая своей щедростью целые стада кабанов.
  Каша в котлах опять запахла густым, мясным духом. На кабанов охранные законы не распространялись и охота организовывалась по всем правилам: с бойцами, с загонщиками. Мясо делили по обговоренным правилам: треть - хозяину каравана, остальное - охотникам. Аня ходила смотреть на добытых зверей: щетинистые, мощные секачи с клыками в две-три ладони длиной, не менее грозные свиньи, молодняк.
  Жёсткое, кабанье мясо совсем не походило на привычную Ане свинину. Его мелко резали, долго тушили и всё равно зубам работы хватало. Баранина - куда мягче. Тина, как всегда пыталась ворчать, сетуя на жёсткость, но Аня быстро пресекла нытьё подруги, объявив: "Зато всё экологически чистое, натуральное, без добавок. Цени. У нас такая еда бешенных бабок стоит. А здесь: ешь - не хочу. Сколько влезет".
  Особенно её удивил местный способ заготовки кабанины впрок. Лопатки и окорока отделялись от парных туш вместе со шкурой, натирались солью, заворачивались в крапивные, просоленные же мешки и просто подвешивались под пологами повозок в тени, как говорится и на ветерке. И всё. Мясо солилось и вялилось одновременно. В любой момент, независимо от степени готовности, от окорока можно было оттяпать кусок солонины для котла, поправить обёртку и ехать дальше.
  На десятый день пути караван вышел из леса на обжитые земли со сплошными, возделанными полями. Теперь на стоянки можно было останавливаться лишь на выбитых выгонах возле посёлков, да на жёлтых пятнах жнивья. Рацион наёмников пополнился свежим хлебом и пивом, а в каше кабанина перемежалась с бараниной: один баран на сорок человек, на два дня. Не разжиреешь.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"