Аннотация: Купец хочет сэкономить на охране, собачники атакуют караван а Лагаст решил что лекарка достойна высшей воинской почести. И если бы только это.
Глава 24. На щите.
К утру у раненого подскочила температура. До рассвета Аня и Ириша пытались сбить её, обтирая тело юноши водой. Старание было вознаграждено. С первыми лучами солнца Гастас открыл глаза, спросил чуть слышно:
- Где я?
- Здесь, - ответил побратиму, склонившийся над ним Лагаст. - Госпожа Анна крепко держит тебя.
- Она своё дело знает.
- Много говоришь, - перебила юношу Аня. - Это вредно тебе.
Лагаст с усмешкой развёл руками:
- На твоём месте, брат, даже я бы промолчал.
Гастас прикусил губу, прикрыл глаза, чуть кивнул в знак согласия.
- Надо сменить повязку ...
- Значит, смените. Парни, помогите госпоже.
Внутреннее кровотечение прекратилось. Аня прошлась по всем ранам и швам раствором макового молока. Всё-таки антисептик и обезболивающее. Гастас опять потерял сознание, но закисшая, конская моча на клочке шерсти приводила в чувство не хуже нашатыря.
- Как? - спросил Лагаст, не отходивший от друга. Он был бледен так, словно боль пришлась на его долю.
- Кровь остановилась. Это хорошо. Но начинается жар, - ответила Аня. - Жара не избежать, и он так же может убить, как и кровопотеря. Моё дело - питьё и обтирания, но главное - за ним. Надеюсь, Гастас не сдастся и выдержит этот бой.
- Командир, - ворвался в беседу дружинник, - трёх коней нет! Щуп пропал и ещё двое...
- Раззявы!
- Откуда мы знали, что он ...
- И что теперь делать?
- Что делать? - Лагаст вздохнул так, что того и гляди: пламя из ноздрей полетит. - Теперь уже ничего. Не погоню же за ним слать. - Он ещё раз пыхнул яростью. - Ладно, мир не велик: где-нибудь встретимся.
..................................
"Только бы не сепсис, только бы не сепсис, только бы не сепсис..." - повторила Аня как молитву весь день. Температура у Гастаса держалась вопреки всем её стараниям. Парень опять начал бредить. К вечеру ему стало хуже. Аня всю ночь обтирала водой тело юноши в надежде если не сбить, то хотя бы сдержать поднимающуюся температуру. Голый парень в повозке внёс в мысли Блонди некоторую нервозность:
- Порядочные девушки ... - начала она наконец, но проговорить свою, традиционную фразу не успела.
- Я - лекарка, - огрызнулась Аня. - Я делаю своё дело. А если ты - порядочная девушка, то будь добра, отвернись и не подглядывай.
От такой отповеди Блонди онемела и больше к хозяйке повозки не приставала. Тина вообще помалкивала: понимала, что ситуация к дискуссии никак не располагает.
День на ногах, ночь без сна, опять день на ногах. Ане казалось, что она удерживает нечто неощутимое, но реальное, так и норовящее выскользнуть из рук. Это ощущение воспринималось столь явно, что даже Ириша не могла уговорить свою учительницу немного отдохнуть. И всё-таки перед рассветом сон свалил её. Сознание выключилось, как свет в комнате.
- Где Анна?
Имя, пришедшее извне заставило девушку вскинуться. Ошибки быть не могло: вопрос задал Гастас.
- Где Анна? - спросил юноша повторно у склонившейся над ним Ириши.
- Я здесь. - Аня наклонилась над раненым, коснулась лба рукой. Температура, если и была, то небольшая, такая, которую без градусника не заметишь.
- Есть что-нибудь поесть?
От такого вопроса Аня подскочила едва сдержав радостное восклицание:
- Да, сейчас, - она стиснула руку девочки. - побудь здесь.
..........................
Гастас съел всего-то несколько ложек вчерашней каши, разведённой кипятком до полужидкого состояния, а устал, как после дневного, пешего перехода. В повозку постучали и заглянули Рысьис и Турий: перенесли раненого из повозки в носилки. Пора в путь. Аня хотела последовать за ними, но на ней, как клещ, повисла Ириша:
- Госпожа, госпожа, отдохните. Я справлюсь...
Одновременно в мозгу девушки всплыла мысль, что температура у парня поднимется не раньше, чем к полудню и вот тогда ...
- Всем спать! - пробормотала она, падая на свою, перебуровленную постель. - Ириша, будет жар - буди.
......................................
Только неделю спустя девушка почувствовала некоторую уверенность: дыхание у Гастаса наладилось и хотя во второй половине дня жар всё ещё преследовал юношу, бреда к него больше не было. Понемногу он начал вставать, потом - ходить, а ещё через неделю сел в седло.
Степь не была безлюдной. Каравану время от времени встречались стойбища кочевников. Первое же встреченное племя при виде мощной охраны даже попыталось бежать. Айрисфед выслал парламентёров. Переговоры закончились мирным и взаимовыгодным торгом. Ткани и зерно поменяли на мясо и шкуры, Айрисфед приобрёл трёх рабов-подростков и девочку рабыню лет двенадцати, а пехотинцы купили пять объезженных коней: трёх верховых, взамен украденным Щупом, и двух - вьючных. Кочевники и путники разошлись довольные собой и друг-другом.
Потом были ещё встречи. Вопреки утверждению, что "В Диком поле закона нет", - закон присутствовал и здесь, хотя и не всегда соблюдался. Как, впрочем, везде и во все времена.
Конечно, кроме пастухов в степи обитали и разбойники. Аня штопала раны после ночных и дневных стычек, вырезала наконечники стрел, а в степи остались две безымянные могилы.
Степь менялась. Из-под жёлтых метёлок перестоявшей травы упрямо лезла насыщенная зелень. Рост травы не могли остановить даже заморозки - столько здесь было воды. Словно огромнейшая река растеклась тончайшей плёнкой по каменисто-глинистому ложу равнины, из которой горбами выпирали серо-зелёные, от вспучившегося мха камни. Берёза, дуб, ольха небольшими рощицами разбросанные среди травяного моря и разукрашенные осенними красками, делали пейзаж особенно ярким. Обилие трав привлекало животных: мощные, прогонистые туры, горбатые зубры, огромные лоси с размахом рогов под два метра, немногим уступающие им олени и антилопы паслись в таком количестве, что напомнили Ане фильмы про Африку. Хищники по численности немногим отставали от травоядных: львы, леопарды и гиены, волки, огромные медведи - все крупные, сытый, ленивые. Осень как никак.
Череп висел на дереве так, что не заметить его было просто невозможно. Один из местных обычаев. Можно бы спокойно проехать мимо, если бы не клыки зверя. Неужели саблезубый тигр? Действительно, как в сказке: чем дальше, тем страшнее. Только слонов, ну или мамонтов с носорогами хватает.
- Если подняться на север - там сплошные горы будут, - пересказывал услышанные истории Ярок, - а за горами - ледяное море! Огромное! По нему даже летом льдины плавают. Такие же, как горы. Огромные. Вода сквозь камень сочится.
- Лёд и летом? - не верит мальчику Ириша.
- Да на севере весь мир льдом покрыт! - не отступает тот.
- Ледник что ли? - удивляется Алевтина. - Ледниковый период? Действительно, дикий мир.
Аня отмалчивается, но перед глазами у неё, одна за другой, расстилаются многоводные реки степи. Если через них стекают воды тающего ледника - тогда всё понятно и объяснимо. И то, что леса здесь не так уж и много - тоже. Не успел он ещё вырасти. Интересно, какому же времени её мира соответствует здешняя эпоха? Жаль, что история её прежде не интересовала.
Но прошло две недели и "древний мир" сменился привычной степью, рыжей от перезревшей травы, хотя и щедро расчерченной речками, речушками и ручьями. Гастас уже ехал верхом. Помня про его кровопотерю, Аня разводила кислым вином охру и заставляла парня ежедневно, по ложечке пить этот, железосодержащий препарат. И не только его. Отварная, баранья печень распределялась между всеми раненными, как лекарство. Неделя, ещё неделя ...
После очередного ночного нападения, на "Медпункт" опять заявился Айрисфед, окинул брезгливым взглядом Аню с Иришей, накладывающих и меняющих повязки, воинов со свежими и заживающими порезами:
- Разнежились! Каждую царапину заматываете! И это ... - он навис над парнем в носилках между двумя вьючными лошадьми, сменившим Гастаса. - Чего с покойниками возиться?
- Человек жив и будет жить, - Окрысилась Аня, готовая отстаивать свои права, но в перепалку вклинился Лагаст:
- Что, хозяин, до Буднего рукой подать? Платить не хочешь? А придётся.
- За что платить? - Айрисфед, как всегда был пьян с утра и слов выбирать не собирался. - За то, что прокатились налегке от Белого Клина до Буднего?
- Прокатился - это ты, хозяин, - врезался в спор подоспевший Неврис. - Каждую ночь жрал и пил в безопасности ...
- Ты, наёмник, мои куски не считай!
- А ты на наши не зарься! Каждому, кто до Буднего града доехал - два золотых полагается. Пусть даже едет он в носилках.
- Два золотых - мертвяку? Не жирно?
- Парень жив и свои деньги он честно отработал.
- А это мне решать! Мои деньги!
- Уже не твои. Они нам обещаны.
- За что платить? Вы и нитки не добыли ...
- Долю от дичи ты жрал без отказа ...
..................................
Свара разгоралась, как костёр на ветру. Аня, стиснув зубы, заканчивала перевязку: как в родной мир попала. Там такие рассуждения в моде: мол, чего это хозяин должен свои деньги работнику отдавать? Аванс брала? Брала. Чем недовольна? Ладно уж, одну тысячу из трёх - отдам и хватит с тебя.
Лагаст типа психует, хватается за меч. Это Лагаст-то? Неврис басит невозмутимо, порой даже придерживая "пехоту". Но не уступает никто. Они что? Сговорились? Очень похоже. И роли поделили: "добрый" - "злой", "нервный" - "спокойный". Классические роли.
....................................
- Можете убираться! - Визжит купец, брызгая слюной. - Ни медяка платить не буду!
- Э-э-э, хозяин, ты это напрасно, - басит Неврис. - А вдруг что случится? Что о нас люди подумают?
- А случиться может многое ... - глаза Лагаста горят, пальцы так и пляшут на рукояти меча. - Только отойди чуток. В степи закона нет.
- Ты мне угрожаешь?
- Предупреждаю, хозяин.
- Тише, друг, - вступает Неврис. - Само собой, хозяин, без охраны караван с места не сдвинется. Не позволим.
- Как это: "Не позволим" ?! - Теперь визг Айрисфеда идёт из самой души.
- Да так, хозяин, - разводит руками Неврис. - Не можем мы твой караван отпустить степнякам на разграбление. Так что распрягайте парни скотину.
- Заплатишь, тогда поедешь.
- Ах, ты, Волчара!
Конь Айрисфеда взвивается на дыбы. Копья спутников Лагаста опущены и готовы поднять коня и седока:
- Потише, купец: наедешь - не встанешь.
Ситуация на грани, на нервах. Только вот у наёмников и нервы покрепче и позиция получше: не захотят они - караван действительно с места не сдвинется. А что? Место хорошее: вода - рядом, трава, пусть и жухлая, - в достатке, место тихое. Отчего не постоять пару - тройку дней? Все устали: и скотина, и люди. А то, что купец в город торопится - его хлопоты.
Аню душит смех. Она давно в повозке и наблюдает за "разборкой" как за спектаклем из ложи: "Так его, парни, так! Нефиг по пьяни да по утрам людям настроение портить".
- Что опять за галдёж? - брезгливо поинтересовалась наконец-то осмелившаяся выглянуть из повозки Алевтина. - Каждое утро одно и то же. Когда поедем?
- На днях или немножко раньше.
- В смысле?
- Смотри сама.
На происходящее можно только смотреть. Орут все. Даже Неврис, коему по роли полагалось выступать примирителем.
- Чего они хотят?
- Парни хотят, чтобы хозяин им заплатил, а купец платить не хочет. По крайней мере то, что полагается по договору. Ну и несёт полную чушь: мол раз охрана никого не разграбила, то полной оплаты им не полагается.
- Так собачников они разграбили...
- То у Айрисфеда не в счёт. Ту добычу он благополучно потратил и забыл.
- А почему стоим?
- Парни так решили. Пока купец не расплатится - они и сами с места не сдвинутся, и каравану сделать этого не позволят.
- Ну, ... это всё-таки насилие ...
- А кто виноват в том, что Айрисфед мошенничать вздумал?
- Сама говоришь: время здесь такое и люди...
- Время? - Аня развернулась к подруге. - А причём здесь время? Помнишь? Я после восьмого класса подрабатывать начала? Тогда хозяин в конце месяца заявил мне, что поскольку я работала без договора, то и платить мне он не станет. Ашот его, кажется, звали. Потом я у Щукина работала. Так тот сказал, что в магазине недостача. Сам, гад, спиртное с закусью из магазина вынес, а я ему это оплатить была должна.
- Ну, это наши. Издержки дикого капитализма ...
- Да все они, и без дикого капитализма, одинаковы! Вон, у итальянца, у Огюста, в Желатерии, думаешь лучше было? Он весь день в заведении сидел и всё сёк: если помада смазалась - штраф, если каблук ниже двенадцати сантиметров - штраф, если присядешь во время смены - штраф! А на двенадцатисантиметровых шпильках, двенадцать часов по-любому не выстоишь. Только Ларби, один, порядочным оказался и платил как положено, но ему просто некогда было нас доставать. Двенадцать забегаловок во всех концах города, а он ещё и расширяться хотел. В общем, работал человек, не сидел на попе ровно. Кстати, ты знаешь, что Айрисфед весь свой гарем раздарил и сбыл, а взамен накупил свежих девчонок лет по двенадцать-тринадцать и теперь "обучает" их?
Тину передёрнуло:
- Да, поганец ещё тот!
..............................
Всадник ворвались в свару, весь горя от страшной вести: "Собачники!" Айрисфед замолк, пуча глаза, похоже осмысливая возможные последствия того, что обещала новость. Неврис с Лагастом, забыв про пустяки, вцепились в вестника. Аня спрыгнула с повозки и ввинтилась в толпу.
- Собачники ... - объясняет гонец командирам.
- Ты их видел?
- Нет. Но парни из передового дозора видели и велели мне гнать во всю мочь...
Толпа редеет на глазах. Воины спешно облачаются в доспехи. Все, кроме того, чьи раны слишком уж серьёзны. Его из носилок, тоже спешно перемещают в лекаркину повозку. Всадники седлают коней.
- Далеко они?
- В полудне пути. Перекрыли дорогу в город.
- Сколько их?
- Не знаю. Парни остались: разведают и сообщат. Но там только воины и псы. Ни повозок, ни баб с детьми, ни скотины парни не заметили...
Поведение дозорных Ане понятно: псы в броне всё-таки достаточно тяжелы и неповоротливы, верхом да на хорошем коне от них несложно уйти, а чтобы победить врага - надо его знать.
Второй вестник не заставил себя ждать. Он сообщил: да, собачники сели дозорным на хвост и идут к каравану. Там действительно только воины с собаками и потому спасаться от них на волах нет смысла.
Повозки устанавливают двухрядным кольцом. На три ряда телег чуть-чуть не хватило. Это защита от атаки верховых и их стрел. Вопрос: где и как принимать бой? Под защитой возов? Для псов они не препятствие, а защитникам не будет размаха. В чистом поле? Собачников больше, чем воинов в охране. И собак у них немало. Могут обойти, замкнуть кольцо и ударить со всех сторон разом. Перед кольцом повозок? Тыл будет прикрыт и пехоте такое на руку. А вот коннице несподручно. Вперёд её пустить нельзя - собаки покалечат лошадей. Задвинуть в тыл, оставив напоследок? Одна пехота против массированного удара не устоит, а у конных не будет места для разгона. Притормозить бы нападающих. А как?
- Притормозим, - голос Лагаста звучит не слишком уверенно. - Притормозим. - Повторяет он уже твёрдо. - Неврис, ставь своих в тыл и пусть луки готовят. А вперёд телеги выкатим.
- Наши?
- Наши.
- Мало ...
- Хватит. Поставим не сплошной линией, а в разбивку и полукругом. Остановить конницу не остановят, а манёвра её лишат и разгон погасят. Ну и моим парням кой-какая защита. Первый удар наш.
- Тогда командуй, - соглашается Неврис с усмешкой и добавляет. - Айрисфед-то спрятался уже.
- Повозки под собачьи брони готовит.
- Точно.
Наёмники быстро перестраиваются: вперёд выволакивают телеги, за ними - пехота, за пехотой - верховые. А вот и собачники. Летят во весь опор, обгоняя собственных псов. Все в азарте и предчувствии богатой добычи. Щиты - за спинами, копья наперевес. Добытчики.
Вот между ними и лагерем - полёт стрелы, вот расстояние споловинено, вот они совсем рядом.
- Пли!
Сорок всадников в сёдлах рвут тетивы луков, посылая стрелу за стрелой в плотную массу атакующих. Стрелы тяжёлые, с медными наконечниками. Кто-то из нападающих успевает перекинуть щит, кто-то не успевает. Стрелы впиваются в дерево щитов, вязнут в костяных и роговых бляхах брони, прошивают дублёную кожу, находят незащищённое тело. Испуганно шарахаются, потерявшие наездников кони. Кто-то сам осаживает коня, наткнувшись на телегу, кто-то налетает на выставленные между повозками копья.
В сущности, всё это мало что значит. Боя без потерь не бывает. Нападающих - много, разгон они взяли хороший и до противника - рукой подать, но ... собачники пришли не драться, не умирать, а грабить. Каждый из них мечтает набить в перемётные тюки побольше добра и благополучно вернуться к племени и в семью. Это добропорядочные, хозяйственный мужи и юноши, не чета оторвам - наёмникам, продающим мечи за золото, но всегда сражающимся лишь за свою жизнь.
Соприкосновение молниеносно и кроваво. Наёмникам отступать некуда, а собачникам - есть. Они разворачивают коней и уходят от мощных копий, от прицельного, в упор ливня стрел, так и не сойдясь с наёмной сволочью, и открывая поле боя для своей главной, ударной силы: для бронированных псов.
И опять четыре перекошенные повозки разбивают массовость натиска. Собаки обрушиваются на людей чуть-чуть не так, как могли бы. Передовые воины опускаются, почти падают на колено, прикрывшись щитами и вовсю работая медью мечей. Не все, к сожалению. У кого-то из новичков не выдерживают нервы и он, выпрямившись во весь рост встречает пса грудью. Кто-то вообще, потеряв сердце пытается бежать, подставляя мощным челюстям зверюг незащищённый затылок. Несколько псов огибают сутолоку боя и под повозками проползают в притихший и трепещущий стан. Но финал схватки предрешён. Пехотинцы добивают последних собак. Всадники объезжают место боя и вразнобой атакуют не очухавшегося от неожиданной перемены судьбы противника. Часть пехотинцев тоже спешит подняться в сёдла, чтобы поддержать атакующих, другая их часть продолжает зачистку поля боя, в том числе и за телегами, где лежат побитые и подбитые стрелами собачники, часть - лезет под телеги в лагерь на поиски прорвавшихся псов. Не полная победа - не победа.
Пёс с трудом прополз под двумя повозками, выбрался на свободное пространство, встряхнулся, гремя тяжёлой бронёй. Огромная зверюга, метр с небольшим в холке, ширококостная, мускулистая и голодная. Сутки хозяин не давал ей есть, а сегодня отпустил с приказом: "Убей!"
В лагере пустота и тишина. Люди залегли в повозках и под повозками, надеясь, что пёс их не учует или учует, но не их. Одна из кибиток стоит чуть в стороне, рядом - под котлом с водой горит костёр. Кипяток голодному псу не интересен, огня он не боится. Зверь встаёт на задние лапы, заглядывает в повозку. Обоняние и слух не обманули его. Здесь - люди. Чужие люди. Голодная слюна наполняет пасть.
Два камня один за другим звонко отскакивают от бронированной спины хищника. Резко развернувшись, пёс бросается на Ярика сметая мальчика с ног и с голодной яростью вгрызаясь в горло парнишки, рвёт, терзает, поглощает, насыщаясь.
Опять камень отскакивает от брони. Его сопровождает злой окрик, привлекающий пса-людоеда. Опять человек? Чужак? Мясо!
Не раздумывая, тварь бросается на нового противника. Обрушивается с размаху на подставленный щит, приплюснув сжавшегося под ним человека к земле. Медный клинок со скрежетом скользит по бронзовым бляхам брони и с размаху входит собаке в пах, рассекая внутренности. Предсмертный вой вырывается из окровавленной пасти, щит отталкивает в сторону тяжёлую, бьющуюся в предсмертных судорогах тушу зверя. Один есть. Где ещё?
Второй пёс обрушивается на человека сбоку, валит наземь, пытается дотянуться до горла. Рагаст выдирается из-под телег вторым и, не задумываясь бьёт псину мечом в незащищённую бронёй задницу, выпускает кишки, хватает за хвост, волочёт от опрокинутого товарища.
Вирья поднимается с земли, зажимая прокушенную псом щёку. Рагаст молча машет рукой в сторону одиночной повозки, а сам спешит на шум драки, туда, где два прорвавшихся в стан пса рвут на части незадачливого слугу, пытавшего спрятаться под грузовой телегой.
- Госпожа Анна, госпожа Анна ...
Воин весь в крови. Аня привычно стискивает зубы, выбирается из повозки. Спирт - есть, кипяток - есть, инструменты - готовы. Надо работать.
Смыть кровь, обработать рану, зашить, перевязать, стараясь не смотреть на растерзанное тело Ярика, на двух, мёртвых псов. К счастью, к фургону подходят ещё двое раненых. Тоже с прокушенными лицами. Обработка, штопка, перевязка. Кажется, парни форсят друг перед другом, соревнуясь в выдержке и невозмутимости. Верно. На людях держать себя легче.
Всего в стан проникло семь псов. Кроме Ярика они загрызли пять купеческих рабов. А что было бы, если прорвались все? Об этом лучше не думать.
Деловитая суета продолжается. Кольцо повозок разомкнуто. А вот и Лагаст. Он видит мёртвого мальчика, останавливается над ним. На лице - немой вопрос: "Как случилось?"
- Собака в повозку лезла, - отвечает Аня с трудом справляясь с непослушными губами. - Ярик её отвлёк...
Ей кажется, что она слышит хруст смыкающихся челюстей. Командир и в самом деле устал хоронить друзей.
Мужчина молча снимает с себя перевязь с мечом, склоняется, надевает на мёртвого. И тут же, двое пехотинцев поднимают Ярика на его плаще, несут из стана. Словно привязанная, Аня идёт следом, давясь слезами. Мимо, на верёвках, воины волокут прочь зарезанных, ободранных псов.
Яма готова. На плащах, с оружием воины опускают в неё трёх убитых: один - пробит копьём, у двоих - раздробленные лица. Первый бой с собаками стал для парней последним. Рядом со взрослыми дружинниками их товарищи кладут и Ярика. Смотреть на мальчика страшно: лица нет, взломана и опустошена грудная клетка. К ногам погибших летят головы собак, их хозяев. Трупов много. Целая гора. Обобранные и частью ободранные трупы собак свалены вперемешку с голыми телами людей.
- Госпожа Анна?
Аня оборачивается на голос. Гастас. Как и все, воин серьёзен и деловит. И кольчуга, и одежда на нём даже не измазаны - пропитаны кровью. Скорее всего - собачьей. Обнажённый меч пехотинца тоже в крови. Им он, для острастки, подкалывает пленного: светловолосого, посеревшего от страха юношу примерно таких же лет. Закрутил ему руку за спину и толкает перед собой.
- Ярик, - шепчет Аня, указывая на яму.
Толчок чуть не выворачивает пленному руку и вот он стоит на коленях над ямой и трясётся, как желе, не в силах отвести глаз от наваленных голов соплеменников. Победителю не до него:
- Как случилось? Его же в лагере оставили?
- Собака. Лезла в мою повозку, а он спрыгнул с козел и давай её камнями ...
Смертная тоска отражается на лице юного ветерана:
- Воин. Он вас, всех спас. Всех, кто был в повозке. Хотя ... пёс мог выволочь только крайнего. Но мог и сам в повозку забраться.
- Там пятеро было: Я, Ириша с Блонди, Сван и Тина. Сван в кровати лежал. А Алевтина - крайней была.
- Значит, пятеро?
- Да. Меч Ярику командир потом надел. По-моему, у Лагаста зубы от злости крошились, когда он на мальчика смотрел.
- Лагаст прав: Ярик ушёл с честью и проводить его следует ... Да не вой ты, падаль!
Последние слова относятся к пленному. Бедняга действительно начинает подвывать от ужаса. Хорошо видно, как под одеждой ходуном ходит всё его тело.
- Гастас, ты его убьёшь?
Парень отрицательно мотает головой, рывком ставит пленного на ноги:
- Зачем? Голову снять? Так вон трупов - целая гора. Пошли, дохлятина.
Трупов действительно целая гора. Кто-то с головами, кто-то без. Могильщики засыпают яму. Потом холмик аккуратно обложат дёрном и всё. Ни доски, ни камня, ни надписи на них. Безымянная могила. Такая ждёт в конце пути каждого наёмника. В "Конце дня" - как здесь говорят. И это ещё не худший вариант.
Трупы в куче раздеты догола. Молодые, крепкие мужчины. Им бы жить да жить. Вот ведь как бывает, парни: пошли по шерсть, а вернулись... Да и не вернулись вовсе. У одного покойника прокушен затылок, раздроблены шейные позвонки. Что за казус?
Преодолевая страх и отвращение, Аня поворачивает мёртвую голову. Лицо чистое и она сразу узнаёт Зырока - наёмника из Белого Клина. А он-то как здесь очутился? Ошиблись что ли парни?
- Госпожа Анна ... - это опять Гастас. Отвёл пленного, привязал его к общей связке и вернулся к ней.
- Он же ...
- Он? - Гастас брезгливо разглядывает труп недавнего товарища. - Он бежал с поля боя. Пытался бежать.
Пытался бежать? Аня вспоминает бронированного пса, его оскаленную пасть.
- Он просто испугался. Как и те, которых похоронили с честью.
- Нет, - на щеках воина гуляют желваки. - Он - бежал, а они - приняли бой. Госпожа Анна, - в глазах юноши тоска, - я ничего не забыл, я помню, как бежал от собак, как бросил вас. Это - мой долг и он всегда со мной. Но если люди перестанут различать честь от бесчестия, а трусость - от отваги, то мир рухнет. А мёртвые? Им всё равно.
Что оставалось Ане? Только стиснуть челюсти. Наёмник-дикарь - прав. Ведь и её страна рухнула, когда люди перестали различать трусость от отваги, верность от подлости, честь от бесчестия, а добро от зла. И она тоже ничего не забыла. Только тому преступлению здесь нет свидетелей.
Наверно девушка сильно побледнела, потому, что воин, в кои веки поддерживает её:
- Госпожа Анна, пойдёмте отсюда. С мальчиком вы простились. Что вам ещё здесь делать?
- А раненые?
- Какие раненые? Эти вояки так перепугались, что и себя-то защитить не могли. Да и не пытались. Им только беззащитных да безоружных потрошить. Тут они храбрецы.
- А если?
- Кого-то зацепило невзначай? Сами подъедут и подойдут.
А ведь воин опять прав. Вон, пятеро всадников возвращаются из степи, ведут на поводе с дюжину коней и гонят перед собой двух пленных. Гастас почти тащит её через недавнее поле боя. Лужи крови, растоптанные собачьи потроха. А вон и пленники. Где-то с десяток мужчин. На руках у всех - медные кандалы, на шеях - ошейники, соединённые общей цепью. Не иначе весь этот припас наёмники добыли из поклажи побеждённых. А до города, с его рынком рабов - рукой подать. Гастас недовольно ворчит:
- Говорят, что кто-то всё-таки ушёл. Жаль.
А в лагере - разборки: приплелись Сивый с Чернобородым. Оба вне себя.
- Моя дочь! Она девственница! И в её повозке - мужчина!
Это он раненого узрел. Не иначе.
- Так забирай её нафиг! - срывается Аня. - Я - лекарка. Понятно? А повозка моя и мне решать кого я в ней повезу.
- Тебе заплачено! - верещит Сивый.
- Да подавитесь ... - Аня тянется к кошельку, но её останавливает Гастас, говорит с угрозой:
- Путь пройден, дело сделано.
- Мы не в городе, - речь Сивого звучит почти нормально. На окровавленного наёмника, да ещё и не остывшего после боя, лучше не орать.
- Так и девку твою никто не гонит.
- Она - невинная девица!
- Тебе виднее.
- Голый мужчина лежит в постели женщины, - начал привычную песню Чернобородый.
- Они хотели раненого выкинуть, - подаёт голос Ириша. - В постель лезли, а я - не пустила. А они ...
- Ударили тебя? Кто? - в голосе воина прорывается ещё не остывшая ярость боя. Пришельцы невольно отшатываются:
- Надо понять чувства отца, - мямлит Чернобородый. У Сивого язык вообще прилип к гортани.
- Кто вам позволил распоряжаться в моём жилище? - наступает на них с другой стороны Аня.
- Я... Мы ... - Страх Сивого слишком силён. Даже для столь резкого спора. Чернобородый вертится, как червяк при виде крючка. Не смея более возражать, они пятятся, пытаясь спрятаться между людей и повозок. Ну да бог с ними. Отстали и ладно. Аня прекрасно поняла зачем эта парочка заявилась в фургон в её отсутствие, и что искала. Молодец, Ириша!
- Девку свою они что-то забыли, - фыркает Гастас.
- Они всегда так. Начинают вопёж: мол, невинную девицу обижают и тут же забывают о ней. Бедная девочка, по сути, им без надобности. Даже жаль бедолагу.
- Жаль?
- Ну да. Едет себе и едет. Никаких с ней хлопот.
Один скандал исчерпан - другой на очереди. Очухавшийся от выпивки и страха Айрисфед заявляется к наёмникам. Дележа требовать. Этот спектакль Аня смотрит даже с интересом:
- Какая доля, купец? (Заметьте, не "хозяин", а именно "купец") - Лагаст в нюансах понимает. Аня теперь - тоже. - Ты же нас прогнал и не заплатил ничего.
- Верно, прогнал, - поддерживает товарища Неврис. - Так что доли тебе не положено.
- Я заплачу ...
- Слово - не птица. Отпустил - не поймаешь.
- Вы задержали мой караван ...
- Думаешь зря? Лучше бы собачники им поживились?
- Вы не должны были пропускать собак в стан. У меня они загрызли трёх рабов ...
- Ты нас прогнал, - повторяет Лагаст. - Отказался платить и прогнал. Мы ничего не должны.
Купец влип и сам это понимает: пожалел полтораста золотых и потерял ... Одна собачья броня стоит не меньше тридцати золотых, а всего наёмники взяли их шестьдесят две штуки. Да кони, да оружие, да пленные... Добыча знатная. Есть за что побороться.
- Я расскажу всем в городе ...
- Расскажи, расскажи. И мы расскажем. И про деньги, которые ты платить отказался: мол, слишком многие парни живыми до города дошли. И про Щупа. Ты его нам в командиры навязывал, а он - собачников на караван навёл.
- Брешешь, Волчара!
- Собака брешет. Про Щупа собачники рассказали.
- Собачники? - Айрисфед смеётся. Точнее, пытается смеяться. - Да вы им сейчас пальцем погрозите и они вам любое имя назовут.
- Имени они не знают и назвать не могут. Они приметы обсказали: людей и коней. С Щупом ещё двое парней было.
- Удивительно!
Но Лагаста подколкой не собьёшь:
- Мы тоже удивились: чтобы собачники да безродного бродягу послушались! И послушались. А знаешь, почему, купец?
Айрисфед морщится:
- Ладно, командир, говори, не тяни.
- У него был знак от Повелителя мёртвых.
- От Чёрного? - Айрисфед осекается, глаза его лезут на лоб.
- Да, купец, - кивает Лагаст серьёзно. - Рассказать тебе, как знак этот выглядел или ... - он выдерживает паузу, - ... рассказать об этом в городе? И ... не лучше ли тебе расплатиться с нами?
- Лагаст, - в глазах купца радостный блеск, - если за деньгами всё дело ... Ну, сказал я глупость с пьяных глаз, а вы за обиду всё приняли ...
- Только доли тебе всё равно не будет.
- Как же так, Волчара!
- А не нравится - иди куда хочешь. А мы тут отдохнём. Пару дней. Может быть...
- До города рукой подать ... - из последних сил храбрится Айрисфед.
- Не далеко, - соглашается Лагаст. Глаза его прищурены, взгляд - как у лучника перед выстрелом. - Только ведь Щуп-то ушёл. И знак при нём. А вдруг он ещё собачников приведёт? Да с собаками? Как ты думаешь, купец, много надо псов, чтобы тебя с твоей прислугой покромсать?
В глазах Айрисфеда - ужас. Капли пота стекают по лицу. Он понимает, что воин - прав, что опасность - реальна и что он, уважаемый и богатый купец, полностью во власти дерзкого, безродного бродяги.
- До утра мы гуляем, - Лагаст вколачивает слова, как гвозди. - Но если утром ты не принесёшь деньги ... - командир не озвучивает угрозу, оставляя место для воображения. - А теперь можешь идти.
И купец уходит. Кажется, даже на полусогнутых. Так же тихо убираются его спутники: купцы помельче. Но не все. Двое задерживаются. Один из них подходит к Лагасту:
- Для гулянки нужны мясо и пиво ...
- Нужны.
- У меня есть. И вино. Цена - всего на треть выше городской. Ну и до города бы дойти без опаски ...
- Тебе и твоим товарам? Принято.
- У меня тоже остались овцы и есть вино на продажу, - спешит с предложением второй купец. - Цена та же. И до города дойти...
- Прислать к вам парней или ваши слуги все сами принесут? - уточняет Лагаст.
- Всё будет доставлено.
Неврис, не имеет ни сил, ни желания сдерживать свой восторг. Он хлопает товарища по плечу:
- Друг! Да за тобой! ... - слов у рубаки больше нет. Он осекается, оглядывается по сторонам. - Парни! Щит!
Восторг командира разделяют все всадники. Щит появляется мгновенно. Четверо воинов поднимают на нём Лагаста и несут вокруг костра под восторженные вопли и крики остальных наёмников. Лицо чествуемого сияет от осознания оказываемого ему почёта. Недавний командир крошечного отряда признан вождём всеми воинами каравана. На мгновение восхищённый взгляд Ани встречается с гордым взглядом триумфатора и лицо воина передёргивается. Но лишь на миг. Взмах руки, приказ:
- Щит!
Носильщики останавливаются в некоторой растерянности, но вот свободные воины приносят второй щит. Все смотрят на вождя.
- Госпожа Анна, вы первая сразили первого пса. Вы, дева, научили мужей побеждать этих тварей. И наша победа - ваша победа. Щит, парни!
Сказано красиво. Воины восторженно вопят, поднимают лекарку. Девушка пошатывается на колеблющейся под ногами круглой доске. Жёсткая рука воина ловит её за руку. Надёжная опора. Гастас в растерянности смотрит на пару снизу в верх. Товарищи вопят, колотят по щитам, выражая восторг и одобрение. Лагаст горделиво плывёт над толпой. Рядом с ним - Анна. Воины подняли девушку на щит - величайшая честь, величайший почёт. Здесь никто даже не слышал о подобном, но ...
На пиру, у костра Аня сидит между Лагастом и Неврисом. Ей - лучшие куски. Ей - почти светское обхождение. В её чаше - чистое вино, терпкое, пахучее. Аня даже не догадывалась, что здесь уже умеют делать такое. В кружке рядом - горячий чай с мёдом. Всё по высшему разряду, только вот Гастас сидит у другого костра, и она может лишь изредка перехватить растерянный взгляд юноши.
Роскошный пир. Даже с музыкой. Но Лагасту этого не достаточно. Он кивком подзывает Рысьиса. Тот сегодня рядом с командиром на должности ординарца.
- Землячку приведи.
Аня вздрагивает, делает движение, желая подняться. Рука командира и признанного вождя удерживает её:
- Негоже вашей землячке сидеть в повозке, когда все пируют. Пусть разделит нашу радость, как делила нашу пищу.
Намёк ясен: Тину столько времени кормили ни за что. Пришёл срок отрабатывать.