Февраль выдался не по-зимнему тёплым и слякотным - уже который день над городом висели низкие тучи, не пропускавшие ни лучика солнца. При таком освещении кабинет помощника полицмейстера Николая Петровича выглядел особенно мрачно.
Не менее мрачным было и выражение лица его хозяина. И неудивительно - сообщение о том, что обострившийся приступ подагры оставит его непосредственного начальника в постели еще на неделю, привело господина помощника в отвратительнейшее расположение духа. Мало того, что всякого рода бумажная волокита, по большей части совершенно бесполезная, так и останется на нём, так еще эти, чтоб их черти взяли, прости Господи - девицы. Он-то надеялся, что начальник сам будет вынужден что-то решить, избавив его от необходимости идти либо против служебных инструкций, либо против совести...
Но теперь никуда не деться - человек предполагает, а Бог располагает.
"Итак, девицы... Числом три", - Николай Петрович трижды стукнул костяшками пальцев по столу, пытаясь сосредоточиться. Хотя какие там девицы? Девчонки... Старшей от силы пятнадцать, а скорее четырнадцать, средняя года на три-четыре моложе, а третья совсем мелкая, как его Анечка... "Нет, нельзя, так и с ума недолго сойти", - одернул он себя. Тем более, что никакой Анны среди них нет. Сестры ли они, как говорят? Уж больно не похожи - старшая светло-русая, средняя чернявая, как цыганка, только что глаза светлые, а младшая - рыжая... Но глаза у всех трёх одинаковые, как с одного слепка сделаны. И руки - тонкие, почти прозрачные, с длинными пальцами. "Таким бы на фортепьянах играть". - Николай Петрович тяжело вздохнул, прикрыл рукою глаза и, казалось, задремал.
Сквозь приоткрытую дверь в кабинет, стараясь не шуметь, протиснулся высокий грузный человек в полицейском мундире. На самом деле он уже несколько минут стоял около двери. Смотрел и не узнавал своего старшего брата, бретера и повесу, всегда готового поддержать самое дурацкое начинание. Было теперь в его позе за столом что-то неестественное, но что именно, Михаил объяснить бы не смог. И чем дольше он смотрел, тем более неуместным казался ему задуманный розыгрыш со своим внезапным появлением - дескать, вот как у нас полиция службу несет... Тем более, что повод для посещения и вправду был не самым приятным. На непосредственную причину своего появления тут он уже успел посмотреть и, к своей величайшей досаде, ни к какому определенному выводу не пришел. Так что теперь, хочешь - не хочешь, придется советоваться с братом.
Поэтому он сделал несколько шагов по направлению к окну, кашлянул, и уже после этого произнес:
-Здравия желаю, господин капитан!
- Здравия... Мишка, черт, ты ли это?! - Николай Петрович вытаращился на него, как на привидение.
- Денщику внушение сделайте, господин капитан: улегся на диване в приемной и спит себе, как младенец в люльке, даже будить совестно.
- И правда, ты... Но что так официально? Столько лет не виделись, с бабкиных похорон, поди... Это ж уже почти три года минуло. Родные братья, называется. Проходи, садись. Какими судьбами? По делу, али так, случайно мимо проходил?
Михаил по тону брата пытался понять, действительно ли тот рад ему, или только изображает радость. Нет, радость явно была не наигранной, Николай действительно был ему рад, и от этого ли, или еще от чего, стал куда больше похож на прежнего Николая. Но сам Михаил почувствовал себя еще более неуютно. Надо бы попросить у брата прощения, что не был на похоронах Анечки, не поддержал в тяжелый час: служба не берёт в расчет людские беды, но служба - службой, а получилось все равно не по-человечески... Уехал он тогда практически сразу после похорон их бабушки, а о смерти Ани узнал уже полгода спустя. "Ладно, что старое ворошить, с новым бы разобраться", - подумал Михаил и решил сразу сказать, все как есть.
- Рад бы соврать - навестить зашел, но, ты угадал: по делу, Коля. Прислали выяснить, что тут у вас происходит.
- А что такого происходит, что само Третье отделение нами заинтересовалось?
- Непорядок. Третий раз задерживаете трех девиц неизвестного роду-племени, непонятно каких занятий, и что? Снова отпустить собираетесь? Скажешь не так? Я в камеру заглянул - девицы уже узелки сложили, на дверь поглядывают.
- А что прикажешь мне с этими малолетками делать? - Николай Петрович поправил постоянно сползавшее пенсне. - В воспитательный дом их? Так туда все трое по возрасту не проходят - "а даже если б и проходили, как ты, друг любезный, потом с этим бы жить стал? То-то." - А старшую уже вроде бы и воспитывать поздно. Не надзирательницей же ее туда - съедят-с... Жалко.
Он вспомнил эти безответно-беззаветно смотрящие из-под светло-русой челки глазищи - так и хотелось сказать "очи", но завязав с литературой, Николай Петрович старался избегать всяких красивостей даже в мыслях.
- А с какой радости их всех троих вместе пристраивать надо? - Михаил Петрович был человеком практичным и время даром терять не любил. - Младшую в приют, среднюю в воспитательный дом, а старшую на все четыре стороны, пусть идет в любой трактир подавальщицей нанимается, а лучше в лавку продавщицей, или модисткой, такие господам нравятся, она взрослая уже, формально ни в чем не замешана, во всяком случае нам ей предъявить нечего.
В какой-то момент предложенное показалось Михаилу весьма подходящим решением, оставалось только убедить в этом брата и написать начальству рапорт, что для их ведомства этот случай никакого интереса не представляет.
-Так проблемы в том, что девиц никак даже по разным углам растащить не удается, сидят в обнимку, Матвеич вчера, как их снова увидел, в сердцах аж водою из ведра на них плеснул, так они косы отжали, чуть-чуть от лужи отодвинулись и дальше сидят.
- Сидят, значит... - задумчиво протянул Михаил Петрович.
- А может, просто выгнать их, Миша, а? Пусть себе идут, куда шли? А... Сам знаю, не выйдет, - Николай Петрович раздраженно махнул рукой. - В том все и дело, что никуда они не идут, а который день уже околачиваются на тех самых улицах, где послезавтра кортеж Светлейшего проследовать должен. Два раза уже забирали и подальше отвозили, прошлый раз аж до Пряжки довезли, а они снова тут.
Он не стал говорить, что в первый раз, разозленный неожиданно свалившейся на его голову проблемой, велел уряднику отвезти их аж до Воскресенского Новодевичьего монастыря, что у Московских Ворот, и там и оставить, полагаясь на добросердечие монахинь. Но когда уже на следующий день увидел на Итальянском мосту всех троих, Николай Петрович каким-то шестым чувством понял, что так просто он от этой троицы не отделается. Что-то тут было не так.
- И что делают? - прервал размышления брата Михаил.
- Да толком ничего - старшая стоит, или медленно идет, увидит храм - крестится, что-то одними губами шепчет, молитвы, наверное. Средняя вокруг нее бегает, вроде как ищет кого, в лица похожим заглядывает, за рукав дергает, но ничего не просит, даже за попрошайничество не привлечешь. А младшая - сестры ее Любашей кличут, всякую живность калечную подбирает, то голубя подбитого, то котенка - видел у нее за пазухой? - пробовали отобрать, такой рёв закатила, как будто её на кусочки режут. У нас тут, братец, все ж таки полицейский участок, а не живодерня.
Ещё Николай Петрович промолчал о том, что младшая из задержанных до жути напоминала его младшую дочку, два года назад умершую от скарлатины - те же растрепанные рыжеватые кудряшки, те же широко расставленные, глазищи, и даже родинка на щеке, только, Слава богу, на левой, а не на правой.
- Ты допросил их, личности выяснил? На крестьянок они не похожи...
- Да, одежда точно не крестьянская, - согласился Николай Петрович.
- Ладно с одеждой, сердобольные люди могли любую дать, но после работы в поле таких рук не бывает. Ты документы их видел?
- Да какие у таких пигалиц документы. Хотя подожди. - Николай Петрович стал рыться в столе. - Вот, у старшей в первый раз забрал, всё равно в таком виде оно документом не является. Надо запрос слать, а куда? На деревню дедушке? - Он, не глядя, протянул брату измятый листок в пятнах и кляксах: сам он уже изучил его вдоль и поперек, но не извлек из этого ни малейшей пользы. "Девица ... Вера Николаевна, из разночинцев, 18... года рождения, ...ской губернии", - вот и весь документ. Дальше строчки расползлись совсем, печать превратилась в один сиреневый круг.
- Подделка? - сказал Михаил Петрович и тотчас сам же себе возразил. - Нет. Бумага гербовая. А что девицы говорят, Коля?
- Ничего вразумительного, к сожалению... Средняя трещит без умолку, но поди пойми, где там выдумка, а где правда.
- То есть? - насторожился Михаил Петрович.
- Ну кто когда видел, чтоб стены в доме листами с формулами были оклеены? То реторты какие-то, то обезьянка с цветными камешками в попе. Младшая то маму зовет, то кутёнку своему молока просит, а старшая...
- Да, давай лучше про старшую. Так что говорит эта самая девица Вера Николаевна?
- Знаешь, а ничего не говорит. Почти ничего: "Не знаю, не помню, болели всей семьей шибко". Самое осмысленное про другое: "Когда батюшка пропал, нехорошие люди пришли, матушка нам велела ехать в Санкт-Петербург ждать ее там, где нашего покровителя найдем. Потом дом чужой, всё чужое, странное...". - Николай Петрович поморщился. - И с родителя совсем непонятно. Как пропал, куда пропал, если болел шибко? Умер? Так взрослая-то девчонка уже, должна бы понимать... Что за дом... И "покровитель" этот еще...Не вяжется одно с другим.
- Что ж ты мне тогда голову морочишь? - В голосе Михаила Петровича послышались интонации офицера Третьего отделения.
- А вот тут-то самый морок и начинается. - Николай Петрович снова полез в стол и достал маленький истрепанный томик. - Узнаешь?
- "Карету мне, карету"... И линейкой по лбу... "Горе от ума", значит. - Михаил Петрович быстро пролистал книгу, ощупал глубокие царапины на обложке, но никаких прорезей для тайника не обнаружил. - И кто у нас такой умный? На наличие шифровок проверили?
-Да нет там шифровок, вдоль и поперек все перепахали. - Николай Петрович позволил себе добавить в тон чуточку обиды.
- Самое подозрительное, что нашли, - продолжил он скептическим тоном, - вот эту царапину на обложке сзади, дважды перечеркнутую, да ты её сам только что щупал. Ну и много ли с неё толку? Но книжку мы им, на всякий случай, не вернули, хоть и плакали все трое. Тут дело в другом, думаю.. Я не сказал, где мы их каждый раз ловим? На канале Грибоедова. Только не у Банковского моста, а ближе к Михайловскому саду. А там теперь, сам знаешь, праздно шатающихся не слишком жалуют.
- То есть ты хочешь мне сказать, что их таинственный покровитель - Александр Сергеевич Грибоедов собственной персоной? - Михаил Петрович всплеснул руками. - Только вот незадача, помер он: один перстень остался.
- Перестань ёрничать, добром прошу. И так на душе неспокойно. И книжка это, чует моё сердце, тоже не просто так. А вот зачем, не пойму. - Николай Петрович потер виски.
Михаил Петрович продолжал листать книжку.
- Почитать, что ли, решил? Юность вспомнить? - ехидно спросил его брат.
- "Я глупостей не чтец, а пуще - образцовых" - в тон ему откликнулся Михаил. - Шучу, вещь, на самом деле великая. "Служить бы рад, прислуживаться тошно" -это ж про нас с тобою, Коля. Так что в итоге делать-то с девицами будем? Нельзя их отпускать. Здесь оставить тоже нельзя.
- Мы тут объявление в газету дали - "так и так, найдены три несовершеннолетние девицы, просьба имеющих сведения явиться в полицейский участок номер такой на Невском". И описания их. Да вряд ли толк будет... Или как думаешь, Миша, может, найдется их мать?
- Погоди-ка. Напомни, как среднюю зовут?
- Не говорил я: ты ж не спрашивал. Надежда она, сестры Надейкой кличут.
- Так это что получается: вы тут ту самую троицу подобрали - Вера, Надежда, Любовь?
Николай Петрович кивнул.
- Теперь остается только ждать, чтобы за ними мать их Софья заявилась, - усмехнулся Михаил Петрович. Софья Павловна, не иначе.
- Чур, тебя, скажешь тоже!
В дверь постучали. Показалась заспанная физиономия Матвеича.
- Ваше благородие, тут дама к вам, говорит - по объявлению во вчерашних "Ведомостях".
- Ну что, а я что говорил? - хохотнул Михаил Петрович. - Спорим на ящик Вдовы Клико, что дамочку зовут Софьей?
- Прекрати юродствовать, Миш, Христом богом прошу. Имен мы не писали, дали только портреты и примерный возраст.
- Уже и пошутить нельзя. Успокойся, пожалуйста. Найдем сейчас матушку твоим сиротками и пойдем по стаканчику пропустим...
- Эх. Хорошо бы сейчас по стаканчику, - Николай Петрович тряхнул головой, отгоняя недоброе предчувствие. - Матвеич, впусти даму.
В комнату вошла женщина. С виду ничем не примечательная, небольшого роста, лет тридцати. Несмотря на простоватое круглое лицо с большим лбом, она не производила впечатления "женщины из народа" - уж слишком резко открыла дверь, слишком уверенно переступила порог комнаты. К знати ее тоже, впрочем, отнести было трудно - простая темная юбка, блузка, подпоясанная кожаным ремешком, шерстяной жакет.
- Где мои девочки? - бросила она прямо с порога. - Отдайте мне их.
- Не спешите, мадам, - осадил посетительницу Николай Петрович. - Присядьте. Давайте потолкуем. О каких девочках речь?
- Отдайте Веру, Надю и Любу! Вот же написано... - Не двинувшись с места, женщина достала из сумочки ту самую газету с объявлением. - Тут же написано, что все, кто имеет сведения... Я имею. Это - мои дочери. Приведите их!
- Не спешите, мадам,- повторил Николай Петрович. Имен в газете не было, а женщина знала их - но многое, слишком многое не сходилось. - Старшей девочке, самое меньшее, четырнадцать лет, а сколько вам?
- Двадцать восемь.
- Вы хотите сказать, что родили ее в четырнадцать лет?
- Нет, Верочка приемная, но она мне дороже, чем родные, без нее я просто не смогу жить, - затараторила дама. Весь ее гонор куда-то исчез. - Вы не представляете, как я рискую, придя сюда, но Вера для меня - всё. Отдайте мне её! - Светлые глаза женщины наполнились слезами.
- "А цвет тот самый", - отметил про себя Николай Петрович. - "Хотя мало ли на Руси женщин с такими глазами?"
- И все же я вынужден попросить Вас обождать. Для начала, назовите себя. И пожалуйте ваши документы.
- Вера Веселовская.
Михаил Петрович тренированным слухом отметил малюсенькую запинку, но несовпадение имени перебило всё остальное. О ящике Клико можно было забыть, что было чрезвычайно огорчительно...
- Вера Степановна Веселовская, - уже увереннее произнесла эта странная дама. Что-то Михаилу казалось в ней подозрительно знакомым, но он никак не мог ухватить, что.
Документы, пожалуйста, - протянул руку Николай Петрович.
- Господин полицмейстер, я не беру с собою документы, когда выхожу из дома. Газета случайно попалась мне в руки, возвращаться за документами было слишком долго. Верните мне моих девочек, верните мне Веру, прошу вас!
-Ладно, Матвеич, приведи девчонок, - сдался Николай Петрович. "В конце концов, не признАют же девчонки матерью чужую тетку"?
- Вера!!! - Едва отворилась дверь, дама кинулась к старшей - но девушка застыла на пороге и смотрела как бы сквозь нее. Младшие жались к юбке сестры. - Вера, Надя, что с вами, вы не узнаете меня? Это же я! Что с вами сделали?!
- Узнаю. Ничего не сделали. Кормили, не обижали, - произнесла бесцветным голосом Вера. Надя молча кивнула. Люба отступила назад и спряталась за сестру. Николая Петровича неприятно резануло полное отсутствие интереса дамы к младшей дочери.
-Так пойдемте же скорее отсюда, я столько натерпелась, пока вас искала... Она быстрым шагом подошла к девочкам и, взяв Веру за свободную руку - другой та держала Надю - попыталась неуклюже подхватить на руки Любашу.
Раздался оглушительный рёв. Люба одной рукой вцепилась в сестру, а другой начала отбиваться.
- Нет, нет, нет, она злая, Велочка, я же тебе говорила...Не-е-ет!!!
Николай Петрович посчитал, что пришло время вмешаться.
- Мадам! Разве вы не видите - дети не хотят с вами идти? Мы не можем их вам передать. Для начала сходите домой, принесите документы...
- Но я же столько им отдала - и Вере, и Надежде! Они просто обязаны. Быстро идем!
- Нет! - вдруг громко крикнула Вера. - Ничем мы тебе не обязаны! И добавила она уже тише: Ступай с миром, Соня...
От этих слов посетительница как-то сникла и, не прошло и секунды, как от нее не осталось и следа - она как будто бы испарилась из кабинета.
- Стой!! Держи её!!! - Михаил Петрович вдруг бросился вслед за странной посетительницей.
- Матвеич! Поднимай караульных! - Николай Петрович вскочил, опрокидывая кресло, но было понятно, что это уже больше для видимости. Подозрительная дамочка бегала быстро, куда быстрее располневшего с возрастом брата. Когда Михаил Петрович добрался до конца коридора и выглянул в окно - на улице ее уже не было: он смог разглядеть только удаляющуюся пролетку.
Михаил Петрович, тяжело дыша, вернулся в кабинет. В размашистых движениях его чувствовались злость и досада.
- Ушла, чертовка! Проиграл ты мне ящик, братец. А на пару с тобой мы куда как больше проиграли. Матерь Божья, ну надо ж так, а?!
- Не понимаю, Миш. Она же Верой назвалась...
- Да хоть Клеопатрой. Слышал, что Вера ей на прощание сказала? "Ступай с миром, Соня". Не Вера она, а Соня. И не Веселовская никакая, а Перовская.
- Перовская?! Та самая?! - вскинулся Николай Петрович. - Ты уверен?!
- Уверен. Вера Веселовская - так звали ее мать. Это ж какую наглость надо иметь, именем матери назваться. Совсем за идиотов нас держит.
- Но тогда...
- Все наше отделение уже не первый год её, мерзавку, ищет. В общем, Коль, оставь свое Клико себе. Вера и Вера. Никто ничего не видел, мы ничего не слышали. А то пить это самое Клико нам придется, в лучшем случае, в родной Бреховке, а в худшем - сам понимаешь.
- А они? - Николай Петрович осторожно кивнул на девочек.
Михаил Петрович нахмурился на секунду, но тут же махнул рукой.
- А что они? Кому и о чем они смогут рассказать, и кто им поверит? Что приходила какая-то полоумная тетка, хотела их забрать, но ее прогнали?
-Это была злая тётя, - неожиданно четко произнесла Любаша.
- Да, злая, - эхом откликнулась Надя.
- Мы никому не расскажем, - закончила Вера.
- Спасибо, милые, - улыбнулся Николай Петрович. - Вы идите пока, там Матвеич уже, наверное, самовар поставил. Я ему баранок велел купить. Любишь баранки-то?
Стоило на секунду ослабить контроль, и Николай Петрович снова начинал видеть перед собой не чужую, непонятно откуда взявшуюся девчонку, а свою Анечку, только бледную и исхудавшую, как в самом конце...
"Совсем нервы ни к черту! Надо с этим что-то делать", - Николай Петрович отвернулся к окну. Девочки тихонько выскользнули из кабинета.
- Ваше благородие, к вам снова дама - спустя четверть часа раздался из-за двери голос Матвеича.
- Ещё одна? - Николай Петрович повернулся к брату. - Еще разок спорить на Клико будем, или так, щелбанами обойдемся?
- Да ну тебя,- отмахнулся Михаил Петрович, все еще расстроенный. - Совсем на старости лет в детство впал. Не до споров тут.
Вошедшая дама выглядела куда импозантнее первой посетительницы. Аристократические черты лица, горделивая осанка, дорогое пальто и изящная шляпка; лайковые перчатки, которые она сняла при входе. Не дожидаясь вопросов, она заговорила чистым, хорошо поставленным голосом, какой бывает у профессиональных чтецов.
- Разрешите представиться, Софья Ковалевская, урождённая Корвин-Круковская.
- Постойте, да я же читал о Вас, вы математик, верно? - Михаил Петрович прищурился, разглядывая посетительницу. - Никогда не думал, что увижу своими глазами женщину-математика. Я, знаете ли, сам долго размышлял, а не пойти ли мне на математический факультет, да вот матушка...
- Я только что прочла это объявление и до сих пор не могу поверить в чудо, - прервала его Софья. - Четыре дня назад пропали мои воспитанницы - пошли на залив и не вернулись. Мы сначала думали, что он заночевали у наших друзей в Куоккалле, они несколько раз так делали, но когда утром следующего дня выяснилось, что там их нет, и не было, мы с мужем страшно перепугались. Бросились на станцию, повезло, что кондуктор их запомнил, добрались до Петербурга, но город огромный, где их искать? Особенно я боялась за Надежду, она такая доверчивая, это при том, что у нее потрясающие способности - ведь среднюю зовут Надей, правда? И тут эта газета. Имен там нет, но это, несомненно, они. Верочка - девушка своеобразная, но без нее нам тоже нельзя. А Любочка просто еще очень мала, вырастет - разберется, что к чему.
Николай Петрович переглянулся с братом и кликнул денщика.
- Матвеич, позови девочек!
- Тётя Соня, тётя Соня, ты нас нашла! - Надя кинулась на шею Софье.
-Надейка, - прошептала Любаша, - Соня хорошая, но она же не наша мама! Велочка, ну скажи ей...
На лице Веры отражалась гамма самых разных чувств - облегчение, радость, сомнение, разочарование...
Софья обняла Веру.
- Верочка, ты мне хоть немного рада? Нам очень сложно без тебя. Ты думаешь, что нам нужна только Наденька, но без тебя мы никуда не двинемся.
- А Люба? - бесцветным голосом спросила Вера. Она же вам не нужна.
- Ну-у.. Начнем с того, что она нужна вам. А любить ведь можно не только человека, но и дело, которому служишь. Поверьте, она не будет лишней в нашей семье, - сказала Софья, обращаясь уже к Николаю Петровичу.
- Ну что, мои хорошие... - она обвела девочек взглядом. - Любаша, пойдем домой?
Люба, было прекратившая плакать, снова захныкала.
- Я к маме хочу, я её видела!
- Понимаете, когда мы на прошлой неделе приезжали в Санкт-Петербург - вообще-то мы перед отъездом решили несколько дней провести на заливе - так вот, около Двенадцати коллегий к Любе подошла какая-то женщина, - сказала Софья, вновь обращаясь к Николаю Петровича. - Я была занята разговором с мужем и попросила Веру забрать Любу. Они вернулись через пять минут, Вера сказала, что та дама обозналась. А Любаша с тех пор заладила: "мама, хочу к маме". И чуть что - в слёзы.
- А та женщина? Вы ее не разглядели?
-Нет, уже был вечер, смеркалось... Да вот же она!!!
В кабинет вихрем влетела еще одна особа женского пола. Именно влетела, сметая своими юбками мелкие предметы со стола. На плече у нее сидела обезьянка.
- Нет, третьей Сони я не переживу, увольте, с меня довольно, - проворчал себе под нос Михаил Петрович.
- Мама-а-а! Мамочка! - зашлась в истошном крике Люба - Мама, ты же меня больше не бросишь? Я так тебя ждала... И Фифи снова с нами!
Обезьянка моментально перебралась Любе на плечо.
Вера обняла странную пришелицу и спрятала лицо у нее на груди.
- Мама...
Надя нерешительно отпустила руку Софьи, виновато взглянув на нее.
- Тётя Соня, а можно я буду приходить к тебе в гости?
- Я бы рада, милая, но послезавтра мы уезжаем обратно в Берлин. Ты же не поедешь с нами без сестер? - На глазах у доктора Ковалевской заблестели слёзы. - Нам будет очень тебя не хватать, и Верочки тоже.
- А когда-нибудь вы поймете, что невозможно обходиться без всех трёх, - бросила странная посетительница, подхватила необъятные юбки и трех девочек и двинулась к двери. - Еще как поймете, да будет поздно. Главное, чтоб не оказалось слишком много счастья.
- Ваши докум... - запоздало дернулся Николай Петрович.
- Да полно тебе, Коль. Мать это их, - Михаил Петрович виновато взглянул на доктора Ковалевскую. Та уверенно кивнула. - Да, это её дочери, я могу подтвердить.
Не прощаясь, Ковалевская вышла из кабинета. Остался только запах терпких духов, да недоеденная баранка на полу.
- Ну что, Миш? Как говорили наши предки, когда леди покидает кабриолет... А тут их было не одна, и даже, прямо скажем, и не две...
- Хорошо, что на третью спорить не стали, - криво усмехнулся Михаил Петрович. - Вряд ли она тоже Соня.
- А вот тут ты, братец, не прав. Вот, читай, - Николай Петрович из кармана блокнот. - "Рост сто пятьдесят три сантиметра, лицо рябоватое, нос с широкими ноздрями, губы тонкие, бородавка на правой щеке" - похоже?
- Что рябоватая - не заметил, родинка вроде была, а губы - Бог с ними, с губами, когда такие глаза...
- Сдается мне, Миш - мы имели честь лично лицезреть Софью Ивановну Блювштейн, более известную, как Сонька - Золотая Ручка. Дочки у нее, насколько мне известно, тоже имеются. Но тут тебе стыдно быть не должно, это по моей части... И всё равно, нет на нее ничего сейчас.
- А как ты догадался, что это она?
- Не поверишь - по обезьянке, это ж её коронный номер. Отсюда и Любочка так к зверью тянется... Черт! - Николай Петрович вдруг хлопнул себя по лбу. - Ну я болван! Гнать из полиции, в три шеи гнать!
- О чем ты? Сам же сказал, что нет на нее ничего, - не понял Михаил.
- Да это же карта! На обложке! - он схватил со стола томик Грибоедова и его сунул под нос брату. - Царапина эта - канал Грибоедова, черточка потолще - Казанский мост, а совсем тоненькая - Итальянский. Три, нет, вру, четыре ночи назад мы у этого моста воровской притон накрыли. Аккурат вот тут, - он указал ногтем на чуть заметную точку слева. - И как я не догадался раньше! Девчонки утром туда, небось, пришли, а у двери городовой. Говорил я, что шпика надо было поставить, чтоб незаметно, а начальство, видишь ли, за драгоценности тряслось, что вывезти не успели, улов, там, надо сказать богатый был, одних бриллиантов на многие тысячи.
- Не кори себя, Коля, не твое было решение, а убыток так и вовсе с моим несопоставим. Что эта чертовка, что мы сегодня упустили, еще сотворить успеет, одному Богу известно. Так что оба мы с тобой, брат, опростоволосились сегодня.
Николай встал из-за стола и хлопнул брата по плечу. - Ящика тебе не будет, а пара бутылок знаменитой вдовушки у меня припасено - уж в чем - в чем, а в формализме меня даже злейшие враги никогда не обвиняли.
Спустя несколько часов, когда обе бутылки Вдовы Клико стояли пустыми под столом, туда же последовал водочный штоф, тоже уже без содержимого, Михаил неожиданно произнёс, глядя на так и оставшийся лежать на столе томик Грибоедова:
- Прав был Александр Сергеевич, от ума одно только горе. Вот смотри - первая, "умница", скорее всего, закончит свою жизнь на виселице. Вторая - куда уж вроде умнее-то - ну и сильно ей сегодня ее ум помог? Как она слёзы сдержать пыталась, видел? А детям любовь нужна, просто любовь, без всякого ума.
- Да-да, ты еще скажи "ученье - вот чума, ученость - вот причина". Или уж сразу более радикально, как там дальше, помнишь?
- Нет, книжки мы жечь не будем, и эту тоже, - засмеялся Михаил. - На память оставим.
- Но знаешь, Миша, насчёт отсутствия ума у Софьи Ивановны, это ты не прав. Умная баба... Слышал, что она сказала? Только все трое вместе, и никак иначе. А я б еще добавил - и мать их Софья. Тогда, может быть, и горя поменьше станет.