Мясников Виктор Алексеевич : другие произведения.

Людоеды

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Трилогия о Вовце Меншикове ("Людоеды", "Игра по-крупному", "Изумруд - камень смерти") Главный герой трилогии - обычный работяга. Он просто пытается выжить в современной России, стараясь сохранить свое человеческое достоинство и жизнь. "Людоеды" - самый первый и самый шокирующий роман Виктора Мясникова. Он объясняет это так: "Первый читатель - это редактор издательства. Я сразу поставил цель сочинить сюжет, какого еще не было, и закрутить так, чтобы самый тертый редактор, через руки которого прошли сотни детективов, не мог оторваться. Мне удалось". Жестокие и даже беззастенчиво откровенные схватки с врагами. Крайне тяжёлое торжество добра.
[] Москва, ЭКСМО, 1996. - 320 с. (Русский бестселлер) 40.000 экз.
   []Людоеды. Игра по-крупному.-ЭКСМО, 1997, Москва. - 392 с. (Ягуар) 17.000 экз.
  
  
   ЛЮДОЕДЫ
  
  Вовец открыл глаза и ничего не увидел - темнота, ни зги. Во рту "эскадронная конюшня", как говаривал покойный дед. Голова трещит так, словно в виски по гвоздю-сотке заколотили, а по затылку кувалдой шандарахнули. Желудок схватили такие спазмы, что Вовца скорчило. Ни охнуть, ни вздохнуть. Словно какой-то невидимый во мраке садист засунул ему в глотку свою волосатую лапу по самый локоть и теперь тискает желудок огромной ладонью. Нет, так пить нельзя... Чтоб ещё хоть каплю? Лучше сразу застрелиться...
  
  Он совершенно не помнил как добрался домой. Видимо, на "автопилоте". Спине жестко и холодно, значит, прямо на полу отключился. Давненько так не набирался, года полтора по крайней мере...
  
  Его замутило. Попробовал подняться и вдруг сорвался куда-то вниз, упал! Ничего не понимая, пощупал вокруг себя, поводил ладонями - холодный шершавый бетон. Вовца пот прошиб - вот где оказался, в милиции. Видно, что-то натворил спьяна, заперли в камеру. Теперь пятнадцать суток влупят за хулиганку и весь отпуск накроется. А деньги?
  
  Вовец сунул руку во внутренний карман. Только что жарко было, а тут сразу похолодел - пусто в кармане. Зарплата за два месяца и отпускные - как не бывало. И так ни хрена не платят на заводе - заказов нет, голый тариф, так даже и этого не уберег. А, может, менты изъяли под опись, штраф вычтут и вернут?
  
  Но тут же приуныл Вовец: как же, вернут они, держи карман шире. Вернут, а потом ещё навернут...
  
  Резкий вопль разнесся под низкими сводами, раскатился эхом, загулял от стены к стене. Кто-то кричал беспрерывно, истошно и безнадежно. Вовец заткнул уши. И так голова разламывается, да ещё эта сволочь орет.
  
  Вспыхнул свет, такой яркий и резкий после сплошной темноты, что Вовец зажмурился. Когда открыл глаза, увидел яркий прямоугольник света, должно быть, дверной проем, забранный решеткой. Значит, действительно милицейская камера. Лучше бы не просыпался...
  
  Крик прекратился, раздались голоса. Многократное эхо не позволяло разобрать слова. Вовец с трудом поднялся, шатаясь, доковылял до решетки, ухватился за нее. Впереди глухая бетонная стена, серая, ноздреватая, даже не побелена, не то что не покрашена. До неё метра два. К низкому потолку привешана лампочка в стеклянном колпаке и проволочном наморднике.
  
  Близко загремело железо, лязгнул стальной запор. Вовец прижался щекой к холодной стене, стараясь заглянуть сквозь решетку вбок, вдоль по коридору. Он увидел высокую тележку, вроде тех, на которых в больницах больных на операцию возят. Только эта тележка выглядела гораздо грубее: сваренная из черных железных труб и некрашеная.
  
  Из соседней камеры раздались беспорядочные крики. Оттуда стремительно выскочил человек и с разбега налетел на тележку. Она с оглушительным звоном опрокинулась, человек упал сверху и тяжко застонал.
  
  В поле зрения появились двое здоровых мужиков, видимо, вышли из камеры, откуда только что вышвырнули бедолагу. Вышли посмеиваясь, не спеша. Бедолага сел на пол, заскулил, хватаясь руками за грудь. По виду типичный бомж, на вокзале такие на каждом шагу встречаются. Маленький, сутулый, морда небритая, черная не то от загара, не то от грязи. Волосы слиплись сосульками. Одежонка грязная, истрепанная. На ногах какие-то ободранные башмаки хлябают. Один из мужиков пнул бомжа тяжелым ботинком в бок.
  
  - А ну подъем! Кому сказано! Ставь телегу на колеса, объедок!
  
  Второй мужик стоял рядом, усмехаясь, постукивал резиновой дубинкой по ладони левой руки. Вовец с недоумением отметил, что на руку надета длинная суконная варежка. Такая же надета и на правую руку. Подобные верхонки, только покороче, у Вовца в цехе подсобникам выдают, которые железо ворочают, стружку из-под станков выгребают и ящики с деталями таскают. А такие длинные рукавицы из толстого сукна в горячем цехе водятся, в литейке.
  
  Пока он все это соображал больной головой, бомж, не переставая скулить, поставил тележку на колеса и по команде лег на неё лицом вниз, вытянув руки вдоль тела. Тут же последовал удар дубинкой по затылку. Бомж обмяк и затих.
  
  - А я тебя предупреждал - не ори, - удовлетворенно сказал мужик и опустил дубинку.
  
  - Проведаю-ка я рыбачка, - сказал второй.
  
  В руке у него блеснул кривой ключ, вроде железнодорожного. Таким проводники туалеты в вагонах запирают на остановках. Вовец отпрянул от решетки. Он понял, что речь идет о нем. Бесшумно отбежал, бросился ничком на нары и замер. Надо же, только что еле на ногах держался, а тут как мотылек вспорхнул. Вспыхнул свет в камере, загремел замок, заскрежетали дверные петли. Вовец задыхался: сердце колотилось, как бешеное, где-то возле самого горла. Воздуха не хватало.
  
  Он весь закаменел от ужаса, ожидая удара.
  
  - Да он сутки не очухается, - послышалось из коридора. - Такая доза слона свалит, а этому мозгляку и половины бы хватило. Нехай валяется. В запас пойдет. Лучше бичугу из третьей возьмем, пусть телегу толкает.
  
  Раскатисто грохнула дверная решетка, затряслась, рассыпая звонкую дробь. И свет погас. Вовец с трудом переводил дыхание. Ему было страшно. Только сейчас до него дошло, откуда взялся этот бессознательный страх. Только сейчас своей больной башкой он допер: мужики эти в суконных варежках не были милиционерами. Это были работяги в спецовках, спокойно и деловито исполняющие обычную рутинную работу.
  
  В гулком коридоре снова загуляло эхо. Беспорядочные крики ярости и боли. Зазвенела решетка на входе в камеру.
  
  - А! Не будешь! Не обязан! А этого хочешь?.. Хочешь?.. Хочешь?.. Хочешь?..
  
  В ритм этим вопросам сотрясалась решетка и раздавались сдавленные стоны. Кого-то лупили резиновой дубинкой.
  
  - Ты ж его кончил, Петро, - сказал кто-то недовольно.
  
  - Козлом меня обозвал, паскуда... Сам, говорит, телегу толкай. А этот хмырь не укатит? Чего разлегся?
  
  - Так ты же сам ему по кумполу врезал, чтоб не орал. Забыл уже? Ладно, грузим этого сверху и поехали. Время уже десять. Не успеем к раздаче, Гуня пайку урежет.
  
  Задребезжали колеса, затихая в отдалении.
  
  Вовец перевел дыхание. Боже мой, куда он попал? Что это за страшный подвал, где людей забивают насмерть? Как он здесь оказался?
  
  Вовец поднялся, добрел до решетки, взялся за нее, чтоб не упасть. Голова кружилась. Нестерпимо хотелось пить. Свет в коридоре горел по-прежнему. Стояла тишина. Он хотел перехватиться поудобнее и с трудом отлепил руки от железных прутьев, они словно приклеились. Развернул ладони к свету и содрогнулся от ужаса и отвращения. Это была свежая липкая кровь. Самое мерзкое, что смыть её было нечем.
  
  Вовец возвратился к нарам, поднял с них какую-то грязную тряпку и долго пытался оттереть руки, но до конца так и не отчистил. Потом повалился на грязный дощатый настил и чуть не завыл от бессилия и безысходности. Ну почему с ним? Почему обязательно с ним случилась эта поганая история? Что теперь будет? Что за выродки распоряжаются человеческими жизнями в этом подвале?
  
  * * *
  
  Всегда и везде его звали Вовец. Не Вова, не Володя, не, тем более, Владимир Павлович. Нет, только Вовец. В детсаду, в школе, в армии, в институте, в другом институте, проектном. И даже когда он из инженеров-проектировщиков ушел на завод слесарем в механический цех, и там его скоро все стали звать Вовцом. Только мастер называл по фамилии Меншиков. А ведь и норму Вовец всегда перекрывал, и приспособы всякие придумывал, и станок любой мог настроить, и начисление зарплаты мог пересчитать лучше любого бухгалтера, а вот поди ж ты, - Вовец! Видно имелось в нем что-то такое несерьезное, ребяческое. И жена с ним развелась, ушла и сына забрала.
  
  И то сказать, мужику уже тридцать пять, а он все в игрушки играет: придумывает всякие капканчики на зверей, которые тут и близко не водятся; изобретает подводный перископ, чтоб смотреть, как рыбы под водой живут; строит раскладные лодки и шьет палатки небывалых конструкций, и все такое прочее. Деньги все, естественно, вбухивает в эти дурацкие лодки, в детали для металлоискателей, с которыми собирается искать клады, в путешествия по дикой природе. Правда, может выжить в горах, в тундре, в тайге - где угодно. Но в городе совершенно непрактичен, наивен и непредприимчив. И сына всегда одергивает: не топай, ходи бесшумно, на лежащие ветки не наступай. А сын не собирается быть охотником-следопытом. Ему нравится топать и пинать жестянки, они так замечательно гремят.
  
  Но сын его любит. Жена отпускает Олежку на выходные, и они ходят в кино, на аттракционы в Луна-парк или ещё куда-нибудь. А с прошлого лета стали ездить на рыбалку. Олежке нравится река, лес, ягоды. Он в восторге от утиных выводков и ондатр, плавающих вдоль берега. Вовец водит его по прибрежным тропам, приговаривая шепотом: "Не топай, не наступи на ветку", и показывает птичьи гнезда с широкоротыми птенцами, черных толстых гадюк, греющихся на закатном солнце, шустрых ящериц и бурундуков.
  
  Сегодня они должны были начать сплав по Чусовой. Вовец приготовил рюкзаки, резиновую лодку привязал к тележке собственной конструкции. Все Олежкины вещи тоже упакованы. Сын должен прийти днем и - вперед, на электричку, полтора часа езды, и вот она, река...
  
  Что же случилось? Он получил отпускные и зарплату за два месяца очень удачно. Могли бы и дальше деньги задерживать, тогда бы Вовец даже отпускных не получил. А так: восемь тысяч с хвостиком. Не ахти, по нынешним временам, но для вечно простаивающего уральского оборонного завода вполне прилично. Как положено, поставил мужикам в цехе "отходную". Потом ещё пивка у киоска попили. Все нормально, все путем было. Смешно говорить, что со ста пятидесяти водки и литра пива через два часа можно так вырубиться.
  
  Мужик к ним в скверике подсаживался, тоже с пивом. Они ещё заспорили о вчерашнем футбольном матче. Господи, кто же с кем играл? Память отшибло начисто... Потом про рыбалку заговорили, про Чусовую. Когда Вовец домой пошел, то мужик его нагнал у выхода из скверика. Опять что-то такое говорили. Мужик плоскую металлическую фляжечку достал из кармана, два пластмассовых стаканчика - один в другой - на горлышко надеты. Еще по пятьдесят грамм приняли. Мужик куда-то звонил из автомата, а Вовца за углом рвало, аж наизнанку выворачивало. Такой у него организм - если натощак, да ещё без закуски, или сразу много водки принять, обязательно все обратно вытолкнет. Так и тут: все пиво с беляшами до самого желудочного сока за какой-то ящик у киоска незаметно слил и губы платочком промокнул.
  
  Но все равно вдруг в голове зазвенело, все тело ватным сделалось и мысли остановились. Мужик его куда-то вел, что-то приговаривал, а Вовец ноги невесомо переставлял вкривь и вкось. И так смешно было: коленка до самого лица поднималось и заострялось, как пика, а нога длинная-предлинная и тонкая. Как на ходулях шел. А дорожка корытом прогнулась: они идут по дну, а края вверх поднимаются чуть не до плеч...
  
  Не мог Вовец сейчас вспомнить ни лица того мужика, ни слов его, ни как в подвале оказался... Видно, какая-то дрянь была во фляжечку подмешана. Эти двое в спецовках как сказали? "До завтра не очухается после такой дозы." Значит, точно, подловили его с отпускными деньгами. Господи, неужели из-за восьми тысяч несчастных вот так просто возьмут и убьют? Бред какой-то... А, видимо, большую часть той дозы вытошнило вместе с пивом, мать его...
  
  Мысли у Вовца путались, как железные стружки под токарным станком, голова трещала, от жажды горело горло. Следовало взять себя в руки, успокоиться и, обдумав ситуацию, решать, что делать. Так Вовец и поступил. Во-первых, проверил, что у него в карманах есть, а чего больше нет. Не оказалось денег, паспорта, проездного, ключей и носового платка. С руки пропали часы. Но нагрудный карман пиджака жулики пропустили, и там оказалась - о чудо! - дежурная упаковка анальгина. В пластиковых выемках лежали под фольгой целых три таблетки. Кое-как Вовец протолкнул липким языком все три в сухую глотку. Такое ощущение, что все они тут же и застряли в самом начале пищевода. Но это только ощущение. Вовец знал, что на самом деле они уже в желудке, и минут через двадцать головную боль снимет. А, может, и нет...
  
  Еще в нагрудном кармане оказалось "прихватизированное" в цеху пятимиллиметровое сверло с длинным хвостовиком. Вовец его недели три носил, забывал дома выложить. На всякий случай прощупал низ пиджака, не завалилось ли что доброе за подкладку из дырок в карманах. Нашлась пара мелких монеток, десяток спичек, серых от пыли, просыпавшихся вместе с крошками табака года полтора назад, когда Вовец ещё курил. В дополнение к этому, сзади, у самой шлицы, он обнаружил кусочек ножовочного полотна сантиметра в четыре длиной. Сломанные полотна он всегда выбрасывал и получал в инструменталке новые. И сейчас совершенно не мог припомнить, зачем ему мог понадобиться обломок, да ещё такой маленький. Тем не менее, находке обрадовался. Попробовал пальцем зубчики - острые, не сточены. Подошел к дверной решетке, ширкнул пару раз, и приуныл.
  
  Стальные прутья в палец толщиной, таким обломком замучаешься царапать. Ну перетрешь за полдня один пруток, а дальше? Даже голову в такую дырку не просунешь.
  
  Положил Вовец обломок в карман, принялся соображать, что делать дальше. Встал посреди камеры в любимую ленинскую позу мыслителя. Только пальцы не за жилет заложил, поскольку никогда жилета не имел, а за пояс брюк. И голова уже прояснилась, анальгин подействовал. Тут и почувствовал, сперва руками, потом головой, что брюки проводом подпоясаны. Это он вчера три метра толстого медного провода-лапши на заводе прихватил. Кусок этот невесть сколько провалялся за пожарным ящиком, потом в инструментах у Вовца, а вчера он его вокруг себя намотал, чтобы вынести домой, мало ли для чего пригодится.
  
  Первой мыслью было соорудить удавку и напасть на того, кто первый войдет в камеру. Но провод, а точнее, кабель был не слишком гибкий: две толстые медные жилы в черных виниловых оболочках шли рядом и годились только для прокладки электропроводки, а не для затягивающейся петли. Но все-таки Вовец был инженером, хоть и бывшим, на досуге занимался изобретательством и знал массу способов использования предметов для самых разных целей.
  
  Мозг его с бешеной скоростью перебирал и отметал варианты: заточить проволоку, как шило; использовать как гибкую пилу; зажечь виниловую изоляцию; прикинуться повешенным... При мозговом штурме надо все выкладывать, что в голову взбредет, потому что самая нелепая идея может при ближайшем рассмотрении оказаться гениальной. Что ещё можно придумать? Сплести кольчугу; привязать дверь, чтобы никто не вошел; применить провод по назначению - подключить электричество и шарахнуть того, кто сунется...
  
  Стоп! Это была дельная мысль. Электричество в камере имелось освещение. Сейчас оно выключено, обесточено, говоря производственным языком.
  
  Лампочка в решетчатом колпаке торчала над самой дверью. Вовец поставил ногу на толстые поперечины решетки. Подметка полуботинка как раз втиснулась между вертикальными прутьми. Он, как по лестнице, поднялся кверху, ухватился рукой за трубу, в которой подводился электрический провод к лампочке. Нет, в такой висячей позе много не наработаешь. Одной рукой Вовец захлестнул куском кабеля себя за поясницу, продернул концы сквозь решетку, скрутил их вместе у себя на боку, привязался.
  
  Кабель сильно врезался в спину, но это ничего, терпимо. Вовец завернул полы пиджака кверху, подсунул под кабель, чтоб меньше резало. Стало почти удобно.
  
  Действуя обломком ножовочного полотна как отверткой, быстро отвернул винты, снял с лампочки решетчатый колпак и бросил в угол. И тут же пожалел. Слишком громко тот забренчал по бетонному полу, отскочив от стенки. Вовец замер, прислушиваясь. Вроде, все тихо. Следовало вести себя разумней.
  
  Осторожно снял продолговатый стеклянный плафон, сунул за пазуху. Вывернул лампочку и патрон, рассовал во внутренние карманы пиджака. Освещения не хватало, он почти на ощупь нашел головки винтов и приподнял основание плафона. Под ним оказалась прибитая дюбелем к бетону круглая распределительная коробка из толстой жести. Он не поверил своей удаче: в коробку входили четыре провода. Два конца подсоединены к патрону, а ещё два обмотаны черной изолентой. Это значило, что кабель мог быть подключен к трехфазному напряжению в 380 вольт. Поскольку свет в камере выключен, две жилы, присоединенные к патрону, можно смело отбросить.
  
  С двух других Вовец сдернул иссохшую изоленту, чиркнул голыми концами один о другой. Резкая белая вспышка ослепила его. Проморгавшись, он отвязался и спустился вниз. С помощью все того же обломка ножовочного полотна принялся сдирать изоляцию с "прихватизированного" кабеля. Через пару минут в руках у него были две медных жилы с зачищенными концами.
  
  Вовец работал спокойно и сосредоточенно, как обычно это делал, забывая обо всем постороннем. Если уж он работал, то для него не существовало ни перерыва на обед, ни начальства, ни бандитов. Сейчас он попытался прикинуть в уме, получится ли то, что замыслил. Сечение провода, напряжение, сила тока... Выдержит ли проводка, не выбьет ли предохранители? Просто чудо, что проводка сделана в нарушение правил техники безопасности, в подвалах разрешено всего 24 вольта, так как это особо опасные помещения. А тут целых 380.
  
  Один кусок провода Вовец присоединил в распредкоробку, противоположный его конец прикрутил к верхним прутьям решетки. Второй провод тоже подключил в коробку, но уже к другому концу, к другой, стало быть, фазе. На противоположный конец жгута прикрутил сверло в качестве электрода и надел на него патрон от лампочки, словно рукоятку. Все это напоминало сварочный аппарат, но без трансформатора и выпрямителя. Поэтому Вовец слегка сомневался, получится ли его задумка.
  
  Он обернул тряпкой плафон и аккуратно тюкнул о бетонный пол. Длинные кривые куски толстого стекла могли послужить отличным режущим и колющим оружием. Но один кусочек закоптил на спичке. Спичку с третьей попытки удалось зажечь о цементную стену.
  
  Теперь требовалась твердость руки, спокойствие и глазомер. Прикрыв глаза закопченным стеклышком, Вовец поднес импровизированный электрод к решетке. Брызнул фонтан огня, рассыпался снопами белых искр. Свет в коридоре мигнул. Вовец внимательно исследовал результат. Он превзошел все ожидания: в металле оказалась выжжена ямка миллиметров пять в диаметре и миллиметра три глубиной.
  
  Нельзя было терять ни секунды. Просто дикая удача, что до сих пор никто не появился у камер по каким-нибудь делам. Но когда свет то потухнет, то погаснет, могут и забеспокоиться. Опять же есть риск чуток переборщить и устроить короткое замыкание. Тогда все пойдет насмарку.
  
  Вовец ещё раньше решил, что будет обрабатывать шарнир, точнее ось шарнира. Она представляла из себя расклепанный с двух сторон стальной стерженек. Если эти расклепанные края удастся выжечь, стержень можно будет вынуть и снять дверь с петли. Сначала с одной, потом с другой...
  
  Сверло-электрод почти коснулось кромки оси. Горячие искры, словно горсть иголок, впились в руку, и Вовец чуть не бросил кабель. Обмотав тряпкой кисть, снова приступил к работе. Быстрыми и точными движениями импровизированного электрода, осыпая искрами пол, выжигал, словно откусывал по кусочку края стальной нашлепки. Резко и противно воняло жженым железом.
  
  Сквозь закопченное стекло он видел, как вспыхивала электрическая дуга, вскипала и лопалась капля металла. Но так же неумолимо миллиметр за миллиметром сгорало сверло-электрод. Оно таяло, как сосулька на мартовском солнышке. Но так же таяла и расклепка на конце оси. Еще немного и ось можно будет вытащить из шарнирных петель. Оставалось всего несколько раз тронуть проклятую железяку огненной дугой...
  
  Давно замечено, что электричество всегда гаснет неожиданно. Вот и сейчас - вдруг погас свет. Всё. Видимо, сеть не выдержала перегрузки и где-то на щите выбило предохранитель.
  
  Вовец, навалившись спиной на стену, сполз на пол. Все рухнуло. Он сидел в кромешной тьме, держа бесполезный кабель с ещё раскаленным электродом, и слезы бессилия и отчаянья наворачивались на глаза. Огарок сверла светился малиновым кончиком. Кончик темнел, угасая, вместе с ним угасала надежда.
  
  Вовец встал, держась за холодную шершавую стену. Глаза щипало и резало, так хотелось заплакать, но он держался. Нельзя отчаиваться, нельзя отдаться расслабляющему и обезоруживающему горю. Надо собрать в кулак волю и намотать на него нервы. Только так.
  
  Осторожно повел в воздухе ладонью и почувствовал легкое тепло. Шарнир ещё не остыл. Нащупал верхнюю часть оси, взялся за нагретую шляпку, пошатывая из стороны в сторону, потянул вверх. Почувствовал как она подается. Отверстия шарниров были для стального стержня несколько просторны, и он с перекосом чуть поднялся вверх, но тут же застрял. Эх, если бы Вовец успел снять с оставшегося кусочка шляпки хотя бы ещё пару миллиметров! Или было бы чем выколотить чертову ось! Надо все-таки попытаться её каким-то образом вытащить. Нельзя сдаваться, когда дело почти сделано. Под верхней шляпкой оси появился зазор, хорошо ощутимый пальцем.
  
  Вовец хлестнул своим импровизированным кабелем по полу, вышиб горячий огарок сверла. Обмотнул пару раз проволоку вокруг оси шарнира под самой шляпкой, перехлестнул конец через верхний прут решетки, потянул, повис всем телом. Проволока лопнула, и он упал. Это ничего. Поднялся, нащупал шарнир и с радостью почувствовал: ось торчит уже почти на сантиметр. Сложил проволоку вдвое. Опять намотал, перекинул через решетку, как через блок, налег как следует. И снова медный провод лопнул. Но ось ещё немного вылезла из шарнира.
  
  Он накручивал, рвал, снова наматывал провод, отбрасывая короткие обрывки. И каждый раз ось вылезала ещё хотя бы на миллиметр. Наконец раздался щелчок и решетка качнулась. Ось вышла из нижней части шарнира. Вовец навалился на решетку, прогибая её внутрь коридора. Он не был толстым, скорее даже худым, и ему не составило большого труда на ощупь протиснуться в клиновидную щель между решеткой и бетонным косяком. Только сейчас почувствовал, как все тело колотит нервная дрожь.
  
  В обоих концах коридора по-прежнему стояла глухая непроглядная тьма. Он снова навалился на решетку, теперь уже пытаясь вернуть её в первоначальное положение. Все должно остаться так, словно никто не прикасался к двери. На ощупь вставил ось на прежнее место. Поднялся по решетке, просунул руку в камеру, нащупал вверху провод и зацепил за решетку. Теперь, когда починят электричество и станут открывать камеру, кому-то очень не поздоровится.
  
  Вовец не долго размышлял, в какую сторону идти. Только в том направлении, в котором увезли тележку с забитыми бомжами, потому что в противоположной стороне, скорее всего, тупик. Он пошел, осторожно ступая, касаясь стены пальцами правой руки. В левой руке держал длинный осколок стеклянного плафона с острой, как бритва, кромкой. Остаток провода, скрученный в плеть, висел на шее. В боковой карман пиджака на всякий случай положил лампочку. В случае крайней необходимости её можно метнуть в лоб кому-нибудь особо наглому.
  
  Мертвая тишина. Непроглядная чернота мрака. Неподвижный сырой воздух подземелья. Вовец начал терять ощущение, где верх, где низ, как космонавт в невесомости. Он ступал короткими неслышными шагами, трогая шероховатую стену, ощущая кончиками пальцев оттиски древесной фактуры - следы деревянной опалубки, в которую заливали бетон. Под пальцами неожиданно оказалась пустота. Вовец повел рукой и наткнулся на холодный металл решетки. Понял: та самая камера, из которой вышвырнули неизвестного бедолагу и успокоили дубинкой по голове. Опять стена и снова решетка. Может, в этой камере кто-то есть.
  
  - Эй! - тихонько позвал Вовец. - Здесь кто-нибудь есть? - Он прислушался, затаив дыхание. - Эй, кто-нибудь!
  
  Ответа не последовало. Не было здесь никого. Темнота и пустота. Оставалось только идти дальше. И он продолжил свой путь вдоль глухой бетонной стены неизвестно куда. Через несколько шагов опять встретилась камера. Вовец снова покликал, прислушиваясь с замиранием сердца. Очень трудно идти вот так одному в кромешном мраке, в мертвой тишине, ощущая со всех сторон угрозу. Он миновал пять или шесть камер, но никто не откликнулся на его призывы.
  
  Вдруг послышались какие-то звуки. Вроде кто-то всхлипывал. Вовец покрутил головой, пытаясь уловить, с какой стороны доносятся эти звуки, не послышалось ли ему. Нет, не послышалось. Тонкий плач доносился от противоположной стены коридора. Выставив руку, мелкими шажками двинулся на звук. Рука наткнулась на решетку. Значит и по ту сторону коридора расположены камеры.
  
  - Кто здесь? Отзовись! - негромко позвал Вовец. Всхлипы прекратились. - Слышишь меня?
  
  Послышалось шевеление, осторожные приближающиеся шаги. Неожиданно вспыхнул оранжевый огонек зажигалки. Высокое газовое пламя высветило испуганное лицо девушки. Даже этого маленького количества света хватало, чтобы увидеть, как она красива. Пышные каштановые волосы обрамляли идеальный овал смуглого лица. Чуть припухлые чувственные губы. Тонкие ниточки бровей, словно выведенные по лекалу. И глаза: огромные, чистые, завораживающие, затягивающие в глубину. Даже темные подглазья не могли их испортить. Вовец онемел, пораженный увиденным. Такой встречи он и помыслить не мог. Девушка, казалось, пораженная не меньше, тоже внимательно его разглядывала. Наконец первая прервала молчание:
  
  - Откуда вы?
  
  Ее голосок был так певуч, интонация столь проникновенна и нежна, что сердце Вовца затрепетало, как рыбка на крючке. Он почувствовал, что попался. Эти глаза и этот голос могут приказать ему все, что заблагорассудится. И он не сможет воспротивиться, он все покорно выполнит. Женские чары - страшное оружие. Они размягчают стальные сердца храбрецов, трусов делают львами, умных глупцами, а глупцов - о! - глупцов обращают в рабство и потом делают с несчастными рабами... Что только они не делают! Вовец с трудом разлепил запекшиеся губы и хрипло прошептал:
  
  - Я из камеры выбрался, сломал решетку. Меня Володя зовут. А вас как?
  
  Улыбка её была столь же обворожительна, что и голос, а зубы напоминали жемчужное ожерелье. Все так же внимательно глядя на Вовца, она достала длинную сигарету из нагрудного кармана рубашки, прикурила и погасила зажигалку. Пояснила в темноте:
  
  - Газ может кончиться, надо поберечь. - Ароматное облако дыма дорогого табака окутало Вовца. - А зовут меня Евгения, или просто Жека. Послушайте, помогите мне выбраться из этой тюрьмы. Мой муж отвалит вам кучу денег, сколько запросите - сто тысяч долларов, двести... Я сейчас напишу его телефон на всякий случай.
  
  Она зашелестела чем-то внутри камеры. Снова вспыхнул огонек зажигалки, но на этот раз внизу, ближе к полу. Жека сидела на корточках, опершись спиной о решетку. Пристроив на колени, плотно обтянутые джинсами, миниатюрную записную книжицу, она столь же миниатюрным карандашиком вывела несколько цифр. Огонек снова погас, высветив напоследок оцинкованное ведро возле решетки.
  
  - Вот, - прошептала она. - Где ваша рука?
  
  Их ладони неловко встретились в темноте, и Вовец получил крошечную бумажку. Он тут же переправил её в нагрудный карман пиджака и сказал:
  
  - Там у вас ведро стоит. Может с водой? Пить страшно хочется.
  
  - Нет, - смущенно хихикнула девушка, - это... - она замялась. - В общем, типа параши. Я к решетке поставила, чтобы внутри меньше воняло. А вода есть, я сейчас принесу.
  
  Снова коротко вспыхнул огонек. Жека сориентировалась, пошуршала по нарам и вскоре вернулась к решетке.
  
  - Вот, держите, - побулькала в темноте.
  
  Вовец нащупал между стальными прутьями полуторалитровый пластиковый баллон из-под газировки, почти полный. Тепловатая вода отдавала пластмассой, но он не мог оторваться, пока не ополовинил баллон. Отдышался и уже спокойно сделал ещё несколько хороших глотков. Просунул баллон обратно.
  
  - Держите, пока все не выпил. И дайте зажигалку, я замок осмотрю.
  
  Замок располагался меж двух листов металла и действительно был вагонный, с треугольным стержнем в круглой дырке. Пальцами не ухватишь.
  
  - Эх, инструмент нужен, - сокрушенно произнес Вовец.
  
  - У меня щипчики есть маникюрные и пилка для ногтей. Может, подойдет?
  
  Щипчики оказались столь же миниатюрными, как записная книжка с карандашиком. Зато пилка хоть куда - длинная и узкая. На ощупь, зажав стержень замка маленькими кусачками, Вовец стал осторожно поворачивать их левой рукой. Правой он вставил в отверстие узкий конец пилки и пытался им нащупать хоть что-нибудь в механизме замка, какую-нибудь пружинку. И вроде что-то нащупал, какую-то деталь, движущуюся вслед за вращением треугольного стержня. Еще немного и замок откроется.
  
  Но тут с резким звоном щипчики рассыпались. Пережал Вовец хлипкие рукояточки, пытаясь крепче и понадежнее зажать стержень. Но он все же успел просунуть внутрь пилку, зафиксировав механизм, не дав язычку замка вернуться в прежнее положение.
  
  - Ну что там? - нетерпеливо спросила Жека.
  
  - Щипцы сломались, - пояснил сокрушенно.
  
  - А замок?
  
  - Замок целый, - извиняющимся тоном пробормотал Вовец.
  
  - Жалко, - вздохнула девушка, - удобные были щипчики, немецкие. Я к ним привыкла. Главное, острые...
  
  Вовцу нечего было ответить. Он посветил зажигалкой: замок почти открылся. Язычок, точнее было бы назвать его язык, такой он оказался толстый, буквально самой кромкой, несколькими миллиметрами цеплялся за выемку в стальном швеллере, выполняющем роль дверного косяка. В зазор между дверью и швеллером Вовец разглядел, что язык скошен с внутренней стороны. Шальная мысль пришла в голову: а что если... Он налег на дверь и почувствовал, что она подается.
  
  - Женя, тяните решетку на себя. Как можно сильнее.
  
  Звякнуло отставленное в сторону ведро. Оба громко сопели и пыхтели, пытаясь вдавить решетку внутрь камеры. Нет, похоже, ничего не получилось. Вовец снова зажег газовый огонек и с радостным удивлением обнаружил получилось. Скошенный язычок, позволявший тюремщикам захлопывать дверь камеры без ключа, на этот раз сработал против них. Грубо сваренная с большими зазорами решетка все-таки прогнулась немного внутрь камеры, и язык замка выдавился из своей законной выемки и на самом её краю уперся в швеллер.
  
  Вовец вытащил из механизма замка маникюрную пилку, приткнул её кончиком под язык замка и потянул решетку на себя. Что ж, пилка для ногтей, как поверхность скольжения, оставляла желать лучшего. Только сейчас Вовец понял, что поторопился и совершил непростительную ошибку. Конечно же, придавленный сильной пружиной стальной язык не мог свободно скользить по густым насечкам. Если бы Вовец воткнул пилку другим, гладким, концом, все прошло бы как по маслу.
  
  - Дави на дверь, - скомандовал он.
  
  Женя с той стороны налегла на решетку, Вовец удерживал пилку. Дверной язык противно заскрежетал, словно неопытный слесарь прошелся ржавым напильником-личником по каленой железке. Дверная кромка врезала ему по пальцам так, что он чуть не взвыл на всю подземную тюрягу.
  
  - Ура! - дурашливым шепотом воскликнула Жека. - Свободу политзаключенным!
  
  Вовцу было не до смеха, он тряс рукой от боли. В слесарке это называется "сыграть на балалайке", когда человек врежет себе по руке, а потом молотит ей по воздуху, словно хочет охладить жгучую боль. Он только удивился, что Женя так быстро перешла от слез к веселью.
  
  - Дай воды, - попросил негромко. - И вообще, забери с собой все полезное.
  
  - Печенье брать? А то меня уже тошнит от него и от шоколада.
  
  - Конечно бери, я уже черт знает сколько не жрамши.
  
  Он вдруг застыдился этой своей привычной пролетарской грубости, наверное, даже покраснел. Хорошо, хоть в темноте ничего не видно. Плохо, что юная девушка так действует на него, тридцатипятилетнего мужика, это неправильно.
  
  Он пошарил по полу, нашел пилку, сунул в карман. Потом отыскал обломки щипчиков и забросил внутрь камеры. Для тюремщиков должно быть загадкой исчезновение узников. Пусть гадают, как они выбрались на волю.
  
  Женя вышла в коридор, подсвечивая вялым огоньком зажигалки, газ кончался. На плече висела сумочка, в руке цветной полиэтиленовый пакет. Из него пластиковый баллон торчит. Вовец пакет взял - ого, тяжелый. Захлопнул дверь камеры. Нащупал в полиэтиленовом пакете цилиндрическую пачку импортного печенья, набил полный рот, запил водой. Потом шоколадку вышарил, сразу полплитки схряпал - жевал да глотал, как бутерброд.
  
  Они медленно плелись по темному коридору, держась за руки. Женя шепотом рассказывала:
  
  - Они меня у портнихи захватили...
  
  - Прямо в ателье, что ли? - удивился Вовец.
  
  - Ну ты, Володя, даешь! В ателье же не шьют, а только портят. Я отродясь в ателье не шила, только у своих портних. Сейчас мне Лизочка шьет Закорюкина. Не слышал о ней?
  
  - Как-то не довелось, - Вовец предельно корректно ответил на вопрос, совершенно неуместный в жуткой подвальной атмосфере.
  
  - Странно, - удивилась Жека, - её же все знают. Она ещё в "Доме моды" закройщицей днем подхалтуривает. А, впрочем... Вот, вышла я от портнихи, по лестнице спустилась, а при выходе из подъезда мне пистолет под нос и в мою же машину посадили. Мой-то на "мерсе" раскатывает, а мне "десятку" подарил на день рождения ещё в прошлом году. Нет, в позапрошлом. Да, точно, ещё в позапрошлом. Наручники надели, представляешь? Во, думаю, попала. Рожи страшные, руки татуированные, бандюги натуральные. Думала, умру от страха.
  
  - Представляю, - посочувствовал Вовец. Ее шепот мешал ему слушать темноту, но он не прерывал девушку. Понимал, что ей надо выговориться после одиночного заключения. Так легче освободиться от пережитого ужаса.
  
  - Завезли в какую-то подворотню, на голову черный мешок надели. Потом посадили в фургон на какой-то ящик, двери захлопнули, повезли. Я думала, задохнусь. Вонища в этом фургоне! Псиной какой-то разит, тухлятиной. Если б не мешок на голове, точно бы задохнулась. А рядом бандюга этот устроился. Одной рукой меня за локоть держит, чтоб с ящика не слетела, а другой пистолет в бок тычет. Я потом посмотрела: вот такой синячище на боку. Подлецы. Я их хорошо запомнила. Когда выберусь отсюда, всех переловят и в лагерь отдыха на лесоповал отправят. Потом высадили, давай по каким-то лестницам водить вверх-вниз. Я из-за этого мешка не вижу ничего, спотыкаюсь. Потом на телегу уложили. Холодная - ужас! Привязали, давай катать. Ржут, как цыганские лошади в базарный день, только эхо раздается. Туда-сюда возят, телегу крутят, наверное, специально, чтобы направление не запомнила. А у меня душа в пятках. Ну, думаю, конец мне пришел, и новую шубу осенью не надену. Если, думаю, уцелею, выйду от них живой, домой только приду, сразу шубу надену и на улицу пойду. Наплевать, что лето. Неохота умирать даже шубы не износив. Потом, в камере уже, мешок сняли с головы. Тут только объяснили, что в заложники взяли. Велели на магнитофон сказать Пете, чтобы все их условия выполнял, и что я боюсь, хоть обращаются со мной хорошо. Потом на "Полароид" сфотографировали. И ушли. Оставили пачку печенья да бутыль с водой, небось, и не кипяченая. И даже не взяли ничего: ни золото, ни деньги, сигарет блок был в сумочке, так оставили целиком. Ну, я и успокоилась. Камера чистая, хоть и без окон, матрац, подушки, одеяло есть. Валяюсь, как дура, жду, когда Петька выкуп пришлет. А потом такое началось! Людей табунами по коридору гоняют, бьют, те кричат. Ужас! Я тоже через решетку кричу: "Что, сволочи, делаете!" А один схватил какого-то бродягу за волосы, подтащил ко мне, ножик достал и говорит: "Будешь базлать, я ему сейчас голову отрежу и к тебе закин". Ну и все, накрылась одеялом с головой, уши заткнула, глаза зажмурила да так и сидела каждый раз. Насмотрелась и наслушалась тут за неделю, с ума сойти можно. Еще два раза на магнитофон записали. Один раз как ухо завернут, я как заору прямо в микрофон. Это они Петьку так пугали. И что он, зараза, до сих пор выкуп не пришлет, в самом-то деле? Может, запросили слишком много?
  
  - А он что у тебя, очень богатый? - решился спросить Вовец.
  
  - Ты что! Он знаешь какой крутой. У него больше тридцати фирм. За границей только штук десять. Банк свой. Представляешь? Шестьдесят процентов акций. Торговый дом, доли ещё в двух торговых домах. Миллиарды из руки в руку, как яблочки, перекидывает. - В её словах звучала неподдельная гордость за мужа. - Конечно, если миллионов десять наличкой запросят, столько так сразу не соберешь. Да и мешок будет килограммов в двести. А если, допустим, миллион долларов? Тоже ведь не сразу найдешь столько. Да и в налоговую положено сообщать, если больше чем десять тысяч баксов со счета налом снимается. А тут миллион!
  
  Вовец эти самые баксы только в чужих руках видел. А миллиард воспринимал как некую абстрактную единицу измерения государственного бюджета. Сейчас он ощущал себя этаким сказочным Синдбадом, спасающим прекрасную принцессу. А что, здорово, если её Петя действительно отвалит тысяч сто. Не долларов даже, рублей. Можно будет...
  
  Фантазия Вовца не шла дальше пневматической винтовки и углепластиковой японской удочки. И он снова стал прислушиваться к горячему шепоту.
  
  - Голову неделю не мыла, представляешь? Уже волосы сыпаться начали. Как расческой проведешь, так штук пять на зубьях останется. Умывалась из бутылки в ладошку. Целую неделю плавки, пардон, не меняла. Кошмар! Я иногда за день три раза белье переодеваю, а тут...
  
  Вовец наслаждался её тихим щебетом, не особо вслушиваясь в слова. Он вел за руку в кромешной тьме самую прекрасную девушку в жизни, и не просто вел, он её спасал. Ему хотелось быть высоким, сильным, суперменистым. Впрочем, в темноте не видно, что она ростом ничуть не ниже его, а будь на ногах у неё не кроссовки, а туфли на шпильках, так, пожалуй, была бы и повыше на полголовы.
  
  - Ты очень красивая, - вдруг вырвалось у него против воли.
  
  Он и сам не мог понять, почему сказал это, да ещё обратившись на ты. Но Женя восприняла это восклицание как должное.
  
  - Я, между прочим, Мисс Очарование. Не скажу только какого года, чтоб возраст не вычислил. На Красной площади короновали. Я на конкурсе "Мисс Вселенная" в шестерку попала. Мне американский миллиардер замуж за него предлагал, а я нашего выбрала. Вообще местного, даже не из Москвы. Красота, между прочим, тоже талант. И как всякий талант должна цениться на уровне национального достояния. - Чувствовалось, что это её любимая тема, а текст повторялся столько раз, что, как любят говаривать заслуженные учительницы, от зубов отскакивал. - Красивым женщинам надо давать специальные стипендии, чтобы они ни в чем не нуждались и не уезжали за границу. Это же цвет нации! Красивая женщина - это редкий бриллиант, требующий драгоценную оправу. Это шедевр природы. А шедевры должны храниться в музее или в особняке состоятельного ценителя. Чтобы условия были. Иначе шедевр пропадет, правильно? А если за ним надлежащий уход, его берегут, у него великолепная рама, то любоваться этой красотой могут тысячи простых людей. И красота их вдохновляет, она обогащает их духовно и ведет к совершенствованию. У людей появляется стремление становиться лучше. Это же хорошо. Володя, я права?
  
  - Ага. Мясом пахнет, - невпопад ответил он.
  
  Обоняние голодного мужика, особенно в темноте, может подавить все остальные чувства. Они уже минуты три как остановились и Вовец пытался определить, с какой стороны так аппетитно пахнет супчиком. А Женя самозабвенно трещала о женской доблести, не замечая ничего, и замолкла только сейчас, после столь неожиданного ответа.
  
  - Тихо! - скомандовал шепотом Вовец.
  
  Он уже превратился в охотника. Крадучись двинулся вперед, ведя за руку Женю, слегка притрагиваясь к стене.
  
  - Стоп!
  
  Слева брезжило не то чтобы пятно света, а, скорее, слабый отсвет. Он чуть заметно серел в далеком конце другого коридора, уходившего перпендикулярно влево. Был он такой же широкий, как и тот, в котором находились они с Жекой. Вовец в этом быстро убедился, наткнувшись на угол, а затем на другой. Именно из этого коридора тянуло мучительно вкусным ароматом вареного мясца. Теперь и Женя учуяла запах, отыскала в темноте Володино ухо и жарко зашептала:
  
  - Там у них кухня. Надо пойти посмотреть.
  
  Вовец тоже зашептал ей в ухо, в щекочущие лицо локоны:
  
  - Я схожу, а ты подождешь. Слишком опасно. Дай зажигалку, осмотримся.
  
  Прикрыв огонек ладонью, он поднял зажигалку кверху, шагнул от стены к стене, присел, снова поднялся. Под высоким потолком справа на кронштейнах лежали две водопроводные трубы, укутанные толстым слоем какого-то изолирующего материала. Какого, можно только догадываться, так как сверху его обернули гофрированной блестящей жестью и стянули проволокой. У противоположной стены на кронштейнах тоже лежали трубы, но тонкие и ничем не обернутые.
  
  - Так, забирайся наверх, лежи и молчи, - скомандовал Вовец. - Я сейчас подсажу.
  
  - Куда? - удивилась Женя.
  
  - На трубы, - деловито пояснил Вовец. - Подними руки вверх и хватайся.
  
  Он уже её подхватил руками под коленки и пытался усадить к себе на плечо. Женя пискнула, но подчинилась, скорее всего потому, что не успела понять ничего. Вовец выпрямился, и она вытянутыми руками поймала кронштейн.
  
  - Хватайся за трубы и лезь на них.
  
  Он толкал её снизу, и Жене ничего не оставалось, как лезть на эти трубы с мнущейся, пощелкивающей жестью.
  
  - Ой, тут грязно!
  
  Вовцу на голову посыпалась пыль, какой-то мелкий песок и тому подобный мелкий мусор. Пыль тут же окутала невидимым облаком, попала в глаза, заставив их слезиться, набилась в рот и нос.
  
  - Ничего, потом почистишься.
  
  У Вовца нестерпимо чесалось в носу. Он почувствовал, что Женя уже надежно зацепилась за трубы, уперся ей в подошвы кроссовок и крепким толчком отправил наверх. И тут же зажал руками нос. Чихнуть хотелось нестерпимо, но и страшно: как разнесется гулкое эхо по коридорам, так и набегут обстоятельные мужики в синих спецовках и длинных суконных варежках.
  
  Все-таки он не чихнул, ртом все вышло, но с такой силой, что, казалось, голову разорвет, аж уши заложило. Но, главное, не произвел лишнего шума. Кое-как продышавшись и стряхнув с лица и волос пыль и мусор, распорядился:
  
  - Держи мешок. - Поднял кверху пакет с едой и питьем, помотал им в воздухе, пока не наткнулся на руку Жени. - Лежи там тихо и жди меня. Хоть сутки лежи. Поняла? Если будут искать, бегать, пугать всяко, затаись и не дыши. А я обязательно вернусь.
  
  - Я боюсь, - прошептала она сверху.
  
  Он промолчал и, не дожидаясь других её слов, которые могли остановить его, расслабить и помешать выполнять задуманное, неслышно двинулся вдоль стены. Шел он быстро, ступал мягко, пружинисто. Светлое пятно впереди становилось все ясней. И когда ушел уже далеко вперед, вспомнил и пожалел, что отдал Жеке зажигалку. Но возвращаться не хотелось. Если уж начал дело, то поворачивать или прерываться нельзя. Свет впереди стал ярким, а от густого мясного запаха набирался полный рот слюны, так что постоянно приходилось сглатывать. Впереди слышалось явственное металлическое бряканье.
  
  Коридор выходил в зал. Здесь электричество имелось в неограниченном количестве. Под потолком мощные лампы из перевернутых жестяных тарелок разливали яркий свет. Жека оказалась права - это действительно была кухня. Огромное облако пара колыхалось вверху, медленно всасываясь в широкую железную трубу, торчащую из потолка. Гигантских рзмеров котел стоял на красных от жара железных ногах. Под ним толстые раскаленные добела спирали, словно огненные веревки обвивали две керамических трубы. Эти два "электрополена" и разогревали кипящий котел. По бетонному полу вились электрические кабели в толстой резине и шланги, с концов которых сочилась вода. Стояли ведра, баки, пластмассовые ящики.
  
  Здоровый мужик в шлепанцах на босу ногу, в синих рабочих штанах и грязной футболке ворочал в баке ведерный черпак на длинной рукояти. Другой, точно так же одетый и такой же потный, но худой и малорослый, подкатил низкую железную тележку.
  
  - Кажись, готово, можно разливать, - сказал здоровый и с хыканьем вытащил черпак, полный жидкого варева. Скомандовал: - Вырубай фазу, подавай формы.
  
  Маленький отбежал к стене, рванул рубильник. Огненные спирали начали тускнеть. Вернулся, шлепая тапочками по лужицам на бетонном полу, поставил на тележку алюминиевую форму: десять рядов по десять продолговатых углублений, окруженных невысоким бортиком. Здоровенный мужик опрокинул черпак, и варево заполнило форму. Маленький тут же поставил сверху новую форму, а здоровяк опрокинул в неё черпак. Маленький со звоном водрузил третью форму...
  
  Они работали молча, быстро и слаженно. Видно, что эту работу им приходилось выполнять много раз, поэтому все движения были точны, экономны и сноровисты. Маленький брал широкую форму на грудь и толчком забрасывал на верх стопы. А здоровенный расчитанным движением выбрасывал из котла полный черпак. На могучих руках перекатывались бицепсы, шевелились синие наколки: орлы, женские лица, кинжалы, перевитые змеями. А ниже локтя все закрывали длинные суконные варежки. Через несколько минут десять форм были наполнены.
  
  - Ты пока отвези, а я кости из бака повыкидаю, - сказал здоровенный и, отложив черпак, ухватил длинный черенок с круглой вогнутой решеткой на конце. Что-то вроде рыбацкой шабалки, которой лед из лунки выбрасывают, только в полметра диаметром.
  
  Маленький, кряхтя, качнул железную телегу. Заскрипели колеса, и он покатил её впереди себя, стараясь не плескать. Десять форм, всего тысяча порций холодца. Хорошего холодца, густого. Его партнер тем временем аккуратно поднимал из бака свою шабалку, побалтывая из стороны в сторону, чтобы мясные волоконца не цеплялись, а кости оставались на решетке. И высыпал эти кости в пластмассовый ящик. Всякие кости: крупные, мелкие, толстые, тонкие, целые и осколки. Вот ещё одну порцию выворотил: ребра, позвонки, а сверху лег гладкий белый череп. Человеческий череп. Только макушка снесена. И внимания на него никакого не обратил старательный повар, стал второй ящик костями наполнять. И туда аж три черепа выгрузил...
  
  Вовцу сделалось плохо, его замутило от этого невероятного зрелища. В голове не укладывалось: холодец из людей. Не черепа ли это давешних горемык из соседних камер? Все это было настолько страшно, настолько не поддавалось никакому осмыслению, что Вовец почувствовал - сходит с ума. У него дрожали руки и начали клацать зубы, озноб бил все тело, лоб покрылся холодной испариной. Он пытался взять себя в руки, но с ужасом ощущал, что это ему не под силу.
  
  В голове мутилось. С пронзительной остротой Вовец понял, даже не понял, а, скорее, почувствовал, и не сознанием, а сразу всем телом, что это он, Вовец Меншиков, мог сейчас оказаться в липких пластиковых ящиках грудой размолотых и вываренных костей. А остатки плоти остывали бы колеблющимся тусклым студнем. И от этого хотелось закричать, вскочить и бежать по этим бесконечным темным коридорам, забиться в самый дальний, самый грязный и поганый угол и там сдохнуть, лишь бы ничего не знать обо всем этом, избавиться от этого кошмара навсегда. И он бы вскочил и заорал, но силы покинули дрожащее тело. Он закрыл глаза, замер, скорчившись за грудой железных конструкций и досок, впал в какое-то полуобморочное забытье.
  
  А кухонная работа продолжалась: наполнялись и откатывались остывать формы с холодцом, сыпались в пластиковые ящики вываренные кости. Потом мыли котел, гоняли швабрами воду по полу, смывали грязь из шлангов. Хлюпали сточные отверстия в полу, прикрытые круглыми решетками, всасывали слиитую воду.
  
  Наконец все было закончено и усталые работники присели на лавочку, сбросив засаленные варежки. Каждый вытащил из кармана полиэтиленовый мешочек с зеленоватой травяной сечкой, не спеша забил косячок, то есть набил травой пустую бумажную "беломорину", и клубы удушливого конопляного дыма поползли по подвалу.
  
  Накурившись, они некоторое время сидели не шевелясь, ловили кайф. Потом здоровяк, видимо, старший в этой бригаде из двух нелюдей, скомандовал подъем. Маленький продолжал сидеть с умильным лицом и встал только после тычка в бок. Они поставили на тележку четыре ящика костей и неторопливо покатили по одному из коридоров, выходящих в кухонный зал.
  
  Через десяток шагов коридор загораживался огромным агрегатом, заполнявшим все пространство почти до потолка. Крутая железная лестница вела наверх. Здоровяк схватил ящик и, громко топая по ступеням, поднялся и высыпал содержимое ящика в приемный бункер. Дернул длинную рукоятку и спустился, неся в руке пустой ящик. Внутри агрегата утробно загудели электромоторы. Пришли в движение тяжелые зубчатые барабаны и валки, с треском кроша и ломая белые кости. Осколки проваливались ниже, на более тонкие валки с более мелкими зубчиками и крошились в песок. Песок сыпался на жернова и растирался в муку. Весь агрегат и коридор вокруг были припудрены мелкой белой пылью. Здоровяк тем временем бросил на телегу пустой ящик и подхватил полный. А маленький поднялся на агрегат и спустился по лесенке на другую сторону. Там он закрепил мешок и открыл заслонку. Мука стала наполнять мешок. Через десять минут кости были размолоты, агрегат выключен, мешок завязан и отставлен к стене. Работники перелезли через агрегат и ушли по коридору негромко разговаривая.
  
  Вовец не сразу пришел в себя. После всех волнений и переживаний, а особенно после зрелища слаженной работы этой парочки, он чувствовал себя опустошенным. В нем что-то подломилось. Вовец вдруг понял, как ничтожно мало стоит человеческая жизнь. И его в том числе. Бессмысленный конец бессмысленной жизни, только и всего - вот что такое смерть. И он вдруг перестал бояться. Но если поначалу он мечтал лишь о том, чтобы выйти из этого бетонного лабиринта, просто спастись, то сейчас в нем крепла решимость выбраться из жуткого подземелья для того, чтобы рассказать всему миллионному городу о творящемся здесь зле. Он хотел жить и уничтожить это подземное логово. Эти нелюди в засаленных спецовках не имеют права на существование.
  
  Выходить с дьявольской кухни следовало, скорее всего, в ту сторону, куда отвозились формы с холодцом. Вовцу представлялись в той стороне большие холодильники, грузовой лифт-подъемник с маленькими железными дверками. Еще там есть лестница наверх, по ней наверняка попадешь в столовую, где толстые тетки в рыже-серых халатах с распаренными тупыми мордами раскладывают по тарелкам порции холодца из человечины.
  
  Он снял с крючка мятую синюю спецовку и натянул прямо поверх пиджака, такая она была просторная, как парашют. Взял с лавочки и натянул длинные суконные рукавицы. И тут же с отвращением сбросил, такие они оказались изнутри жирно-влажные. Взял под мышку пустой пластиковый ящик и пошел с деловым видом.
  
  Холодильников в конце коридора не оказалось. Тележки со стопами алюминиевых форм стояли шеренгами вдоль стены. Чуть дальше на деревянных поддонах лежали штабеля пухлых бумажных мешков и картонных коробок. Стояли алюминиевые бачки на низких тележках. Пахло сушеной рыбой, вареным мясом, гнилыми овощами. Вся эта гамма тяжелых запахов, казалось, висела туманом, который приходилось раздвигать плечом.
  
  - Эй, а ты откуда взялся? - послышалось удивленное восклицание.
  
  Вовец вздрогнул и похолодел от неожиданности и страха. Он даже не сразу увидел говорящего. Человек сидел на низкой скамеечке. Перед ним, между широко расставленных ног стоял таз с подозрительным бурым месивом. Худой серолицый мужик держал в руке бутылку, и из неё тонкой ровной струйкой с вальяжной неторопливостью текла золотистая прозрачная жидкость. Вначале Вовец подумал, что это растительное масло, но заметил на бутылке аптечную наклейку и понял - рыбий жир. Да и запах подтвердил это. Человек, глядя исподлобья, ждал ответа на вопрос, и Вовец ответил, стараясь выглядеть уверенным в себе и спокойным:
  
  - Да я первый день на работу вышел. Вот велели пустую тару собрать. У тебя тут нету случайно?
  
  - А-а-а, - реакция у серолицего оказалась несколько замедленной, есть случайно. Полно пустой тары. Иди сюда.
  
  Тон, каким он это сказал, не понравился Вовцу. Более того, он его насторожил. Но Вовец, как завороженный, пошел на голос, прямо на человека в синей спецовке с закатанными до локтей рукавами. А человек тем временем поставил бутылку на пол, взял в руки длинный, в полметра, поварской нож и принялся мешать им в тазу. Зачем он взял нож, если рядом лежала длинная деревянная мешалка в виде лопаточки? Вовец остановился в нерешительности.
  
  - Я сказал - иди сюда! - заорал человек и встал, выставив нож.
  
  С лезвия текла бурая каша. В расширенных чуть не во всю радужку зрачках стояла холодная пустота. Вовец швырнул в него ящик и бросился бежать. Ящик, отбитый ножом вниз, шлепнулся в таз, и жирная баланда расплескалась по полу. Человек поскользнулся и упал, наплескав ещё больше. Яростно матерясь, он поднялся, заляпанный с ног до головы, и ринулся следом за Вовцом, размахивая ножом, словно саблей. Вовец летел что есть духу.
  
  Неожиданно шквал беспорядочных звуков обрушился на него: лай, вой, визг, тявканье, металлическое бряканье и треньканье. Одновременно удушливая вонь заложила ноздри. Он чуть не задохнулся зловонным запахом и, зажимая нос, остановился в растерянности, не сразу сообразив, что вокруг него. А вокруг в три этажа стояли клетки из металлической сетки. В клетках метались разномастные зверьки, скулили, трясли сетку, прыгая на неё передними лапами, грызли зубами, пялили желтые глазки и тявкали на Вовца. Высоко вверху, зажатый бетонными стенами, ярко голубел прямоугольник неба, лился солнечный, дневной, настоящий свет на десятки, сотни клеток, стоящих ровными рядами в несколько этажей.
  
  Злобный вопль перекрыл шум и гам звериной фермы, сразу вернув Вовца к суровой действительности, и, словно хороший тычок в спину, погнал дальше. Он понесся мимо оскаленных пастей, пачкающих слюной оцинкованную сетку. И при том, что сердце колотилось, как бешеное, и от страха холодело в животе, он вдруг ощутил неожиданную легкость во всем теле, облегчение, словно сбросил с плеч тяжелую ношу. Мучительное чувство непонятности покинуло его. Все стало предельно ясно - это звероферма. Песцы, чернобурки, норки, хорьки - вот настоящие людоеды. Это для них вываривают кости на студень, им скармливают человечье мясо, для них разводят рыбий жир. Банда грабителей и убийц нашла себе производственную деятельность, попутно избавляясь от трупов.
  
  Вовец нырнул в возникший впереди коридор. Здесь тоже стояли многоэтажные клетки по обе стороны, и в свете электрических ламп метались, поблескивая глазами из-за сеток, кудлатые по-летнему песцы и лисы. Висела такая же тяжелая вонь. Там, где кончались клетки, кончался и свет, коридор терялся во мраке. Но другого пути не было и Вовец продолжил бег в темноту, только руки вперед выставил. Преследователь не рискнул броситься следом. Он метался на стыке света и тени, махал грязным ножом и матерился, как заводной, не переводя дыхания. Вовец остановился. В далеком квадратике света дергалась маленькая фигурка. Голос, многократно отражаясь от стен, звучал глухо и не слишком разборчиво, но в целом понять было легко: выхода тебе нет, я тебя достану, вспорю и хорькам скормлю. К матерщине Вовец особо не прислушивался, она не несла полезной информации. Он лихорадочно соображал, что делать дальше, как выбираться? Не лучше ли броситься на этого хмыря? Но хмырь уже был не один. Не то три, не то четыре темных фигурки мельтешили со стороны зверофермы.
  
  Вовец пощупал под спецовкой проволочный жгут, висящий на шее. Правильно он сделал, что прихватил с собой этот кусок проволоки. Вот так взять, намотать на руку и отмахиваться до последнего.
  
  Он уже не испытывал страха, перебоялся. Место страха занял бесшабашный русский кураж, когда шапку о земь и вперед: с ножом на медведя, с дубиной на взвод гренадеров или с бутылкой бензина на танк, а там будь что будет! Но броситься он не успел. В том конце коридора что-то произошло, и квадратик света стал превращаться в вертикальный прямоугольник, и прямоугольник этот становился все уже. До Вовца не сразу дошло - коридор перегораживают трехъярусным блоком из клеток с песцами.
  
  Когда он подбежал, только узкая полоска света подсвечивала бетонный потолок. Щель вверху была слишком узка даже для щуплого Вовца. За железной перегородкой повизгивали и царапали коготками зверьки. Он налег плечом на край блока. Тонкий, вряд ли толще миллиметра, металлический лист прогибался, но клетки с места не сдвигались. Дураку ясно, что их заклинили. Вовец в ярости принялся пинать гулкое железо. Стальной лист грохотал, скулили и тявкали песцы, стоял такой гвалт и шум, что эти пинки по железу всего лишь вносили небольшое разнообразие в звуковую гамму.
  
  Только зря ободрав полуботинки, Вовец сел на цементный пол, привалясь спиной к холодному металлу клетки и затих. Так в конце концов успокаивается зверь, попавший в западню. Сначала он пытается протиснуться между прутьями, открыть дверцу, разломать ловушку, потом в ярости кидается на стенки, ревет и воет, а потом ложится и смотрит с тоской на белый свет. Приходит охотник и берет его голыми руками - голодного, обессиленного и безвольного, - и кидает в мешок...
  
  Оцепенение длилось недолго - две-три минуты. Но Вовцу показалось, что прошли часы. Темнота, нервная усталость, отключенность от всего превратили эти несколько минут в часы. Он встрепенулся, испугавшись, нет, не живодеров с адской кухни, испугавшись себя самого, того, что сдался, прекратил бороться за жизнь. Да, он никогда не умел и не мог биться за место под солнцем, требовать увеличения зарплаты, каких-то жизненных благ, но он был мужчина в истинном, исконном понимании этого слова. В горах, в тайге, на необитаемом острове он бился бы до последнего. И здесь, в этих рукотворных пещерах нельзя было сдаваться. Это унизительно, не достойно мужчины. Тот, кто сдается, заслуживает презрения, о нем можно только сожалеть, он опозорил весь мужской род и, если предпочитает погибнуть, туда ему и дорога.
  
  Вовец пошел обратно в бездонную черноту бетонного лабиринта. Он хлестал проволочным жгутом направо и налево. Кончик жгута задевал стены, поэтому Вовец отлично чувствовал направление. Вот так слепые чувствуют дорогу, постукивая перед собой тонкой палочкой. Вовец сейчас тоже оказался слеп, погружен в абсолютную черноту. Он прекрасно понимал, что выхода из коридора нет, иначе его не стали бы отгораживать. У них, очевидно, какие-то дела, им пока не до него. Чуть попозже, когда освободятся, на досуге займутся им. Возьмут фонарики или факелы и устроят облаву с улюлюканьем и битьем в тазы. Загонят в дальний угол и неторопливо вышибут мозги резиновыми дубинками. А, может, выместят ярость, переломав ребра носами тяжелых ботинок, отведут душу, изверги. А потом - кипящий котел, душное облако пара, бурая мясная пена...
  
  * * *
  
  Женя поворочалась, устраиваясь поудобнее во впадине между двух труб, и затихла. В принципе, её устраивало такое пассивное ожидание. Это легче, безопаснее и спокойней, чем рискованные прогулки по темным коридорам. Лучше мирно лежать в тишине, дожидаясь, пока придет милиция или телохранители мужа. Женя почему-то была уверена, что этот странноватый Володя выберется наружу и все будет в порядке. С высоты своей умопомрачительной красоты и фантастических денег мужа она едва замечала маленьких человечков, обеспечивающих жизненные удобства. Володя был из их числа и делал сейчас свою незаметную, но нужную работу, спасал её, Женю, Мисс Очарование. И Женя проникалась чувством благодарности и уважения. Вот так же в свое время поднималась в её глазах портниха Лиза, Лизочка, с каждой новой пошитой вещью, пока не возвысилась до уровня близкой подруги. Сейчас и Володя получил свой шанс подняться по социальной лестнице. Неторопливо размышляя на эти и другие, столь же близкие, темы, Женя покурила, затушила окурок о стену и бросила вниз. Поплевала в щель между трубами, приладила под голову сумку и незаметно уснула.
  
  * * *
  
  Человек в синей спецовке двинул кверху текстолитовую рукоятку рубильника. Обожженные до черноты медные ножи плотно врезались в контактные гнезда. Упала парочка искр. В коридорах, где до этого стояла темнота, загорелся свет. Человек сбросил резиновые монтерские перчатки и натянул вместо них суконные длинные варежки. Потом захлопнул дверцы распределительного шкафа, подхватил резиновую дубинку и бросился догонять команду. Когда догнал, их стало пятеро. Все в синих спецовках, варежки до локтей, в руках дубинки, тяжелые башмаки бьют в бетонный пол.
  
  Но один из пятерки на голову выше остальных. Мощная шея, расплющенные уши и широкий торс бывшего борца. В отличие от других, у которых зрачки были расширены до размеров радужки, у него зрачки узкие, колючие. Смотрел, словно шильями колол. Судя по всему, в банде он был главным. Во всяком случае подчинялись ему беспрекословно. Обращаясь к нему, называли уважительно "Бугор", хотя между собой называли Гуней, Гунькой и даже просто Гунявым. Бугор заглянул в камеру, где должна была находиться девушка, и в ярости хлестнул дубинкой по решетке. Та затряслась, наполнив коридор пронзительным многоголосым лязгом.
  
  - Вашу мать! - взревел, сверкнув глазами-шильями. - Проспали, сволочи!
  
  Вся команда в страхе попятилась. У Бугра действительно имелся дефект носовой перегородки и разобрать, что он говорит, было не просто. Но здесь его все давно научились понимать, испытав не раз гнев и всесокрушающую силу кулаков здоровяка-Бугра. Самый маленький заюлил перед начальством, видимо, больше всех боялся. И то сказать, в такой компании самый слабый всегда крайний, ему от всех достается. Был малый смугляв, кривоног и длиннорук. Черные волосы курчавились плотной высокой шапкой, а челюсти изрядно выступали вперед. Поэтому и кличку имел Макака.
  
  Сейчас Макака с торопливой услужливостью выхватил ключ из рук ключника, прозывавшегося Моряком. Полосатый треугольник грязной тельняшки и наколка-якорь на правой руке подкрепляли право на столь славную кличку. Макака поспешно распахнул решетчатую дверь, вертясь юлой, облетел камеру, заглянув во все углы, под койку, под одеяло и даже в парашное ведро. Когда выскочил, чтобы доложить и так всем очевидное, Бугор уже топал по коридору вдоль камер. Чуть позади трусила команда, не попадая в ритм широких шагов бригадира. Макака опять перегнал всех, подобострастно заглянул в глаза старшому. Тот лениво махнул рукой:
  
  - Третью камеру отопри. И как они, собаки, выбрались? Может, кто выпустил? - и он бросил грозный взгляд на подчиненных.
  
  Команда смотрела преданно, разделяя гнев начальства. Макака тем временем подскочил к решетке и сунул ключ в замок. Тут же его изогнуло дугой, судорога пронеслась по всему телу и его затрясло, заколотило частой крупной дрожью. Все остолбенели, не понимая, что происходит. С верхней части решетки просыпался ворох белых искр.
  
  Бугор первый сообразил, в чем дело. Шагнул вперед и резко ударил дубинкой по руке трясущегося Макаку. Тот выпустил ключ и рухнул на бетонный пол. Глаза его закатились, рот оскалился и серый язык торчал меж зубов. Команда, опасливо косясь на решетку, сгрудилась над неподвижным телом. Трясли за плечи, шлепали ладонями по щекам, пытаясь привести в чувство. Моряк повернулся к Бугру:
  
  - Кажись, готов, - и дурашливо хихикнул. - Не долго мучилась Макака в высоковольтных проводах, её обугленную...
  
  - Заткнись! - гундосо рявкнул Бугор. - Эй, Митрофаза, откачать можешь?
  
  Электрик пожал плечами. Когда-то он носил фамилию Митрофанов, что и послужило основой для клички. А поскольку электриков в армии и тюрьме называют для краткости "фазой", это краткое словцо органично срослось с фамилией, обернувшись кликухой. Митрофаза наклонился, бесцеремонно залез руками в рот бесчувственному Макаке. Развел челюсти, отжал язык, чтобы не заваливался в глотку. Сказал деловито:
  
  - Так, я буду делать закрытый массаж сердца, а кто-нибудь пусть в рот дует.
  
  - Чего-чего? - угрожающе начал Моряк.
  
  - Искусственное дыхание, вот чего. Пока ещё можно оживить.
  
  - Да пошел он! - заартачился Моряк. - Скормить песцам и всех делов.
  
  - Ну, ты, не понял? - зарычал Бугор, ткнув Моряка дубинкой в ухо. Сказали дуть, значит дуй, пока не лопнет. А то самого скормлю.
  
  - А чего я? Он, может, сифилисный, - заныл Моряк, боязливо оглядываясь. Встал на коленки. - Все равно не очухается, а тут какую-нибудь заразу обезьянью подцепишь. Куда дуть-то?
  
  - Да прямо в пасть, - подсказал Митрофаза. - Нос ему зажми рукой. Как скажу "три", так дуй, да посильнее. Митрофаза трижды резко толкнул руками грудь Макаки, одновременно командуя: - Раз, два, три!
  
  Моряк наклонился, шумно вдул воздух в безвольный рот Макаки и сплюнул. Грудь маленького человечка поднялась.
  
  - Раз, два, три! Дуй! - повторил процедуру электрик.
  
  Моряк ещё раз дунул-сплюнул. Бугор и его помощник Садык молча смотрели, как пытаются оживить человека. До этого здесь только убивали. Странно, но Макака вдруг сипло выдохнул, захрипел, задышал и открыл глаза. Несколько минут ничего не мог понять, только утирал рот и хлопал глазами. Потом завыл, хватая левой рукой правую. Мало того, что ладонь обжег до волдырей, ещё Бугор чуть кости не перебил ударом дубинки. Сейчас на руке напухал здоровый черный синяк. Чернота эта была столь густой, что на её фоне без следа растворилась татуировка: черт с мешком на хребте. Только надпись пониже осталась - "Было счастье, да черт унес".
  
  - Эй, ты, макака-резус, это я тебя с того света вытащил, понял? Моряк принял горделивую позу. - По гроб жизни ты мне теперь должен.
  
  - Это бог меня спас. Срок ещё не пришел на тот свет отправляться, сиплым слабым голосом сказал Макака прерывисто, обтирая тыльной стороной ладони обслюнявленный рот.
  
  - Ладно, кончай базар! - вмешался Садык. - Пошли этого фусмана искать, и так полчаса проваландались.
  
  Команда шумно двинулась по коридору в обратном направлении, на ходу переживая произошедшее и делясь впечатлениями. Больше всех разорялся и верещал, естественно, Макака. Он мазал слюнями обожженную ладонь, матерился и грозился на весь коридор:
  
  - Живьем зажарю падлу! Я ему электрический стул сделаю! В шашлык изрублю!
  
  Повернули в боковой коридор. Бугор неожиданно остановился и взмахом дубинки осадил своих подчиненных. Затем ткнул дубинкой в пол. На пыльном бетоне валялся тоненький окурок с фильтром.
  
  - Чинарик, бабская сигаретка, - проявил аналитические способности Моряк. - Курила тут. Плевалась, стерва...
  
  Бугор с высоты богатырского роста смерил его презрительным взглядом. Потом неожиданно высоко подпрыгнул и врезал дубинкой по трубе у потолка. На жестяном боку отпечаталась вмятина, а коридор наполнился пронзительным визгом. Визжала Жека. Бугор заорал, чтобы она заткнулась. Но девушку его невнятный рев привел в ещё больший ужас и она заголосила ещё отчаянней. Несколько минут разносились по коридорам визг, мат и крики. Наконец команда построила "пирамиду", как юные физкультурники, и Моряк, поднятый к потолку, схватил Жеку за руку и сдернул с труб. Ей хлестнули брезентовой варежкой по лицу, и она замолчала. Только всхлипывала, размазывая грязь по щекам.
  
  - Ну, фто? - неразборчиво замычал Бугор. - Удавить тея на мефте или помуфить?
  
  Жека сразу перестала всхлипывать. Жестокий смысл бандитских слов доходил до неё с трудом, поскольку слишком смешным оказался контраст между двухметровым громилой и его детской гнусавостью. Ее это даже начинало забавлять.
  
  - Просморкайся сперва, уродина, - с вызовом произнесла и тут же, взвизгнув, присела, закрывая голову руками.
  
  Бугор замахнулся дубинкой. Но не ударил. Вытащил из кармана ключ и протянул Садыку.
  
  - Отведи в гостиницу, посади с Машкой. - Схватил влажной лапой девушку за подбородок, выпячивая нижнюю челюсть, корявя рот, чтобы было пострашнее, прошипел: - А тея еффе поффюпаю, погоди.
  
  Садык завернул ей за спину руку и толкнул вперед.
  
  - Ой! - она вскрикнула от боли. - Отпусти, я сама пойду.
  
  - Ничего, мне не тяжело.
  
  С глумливой улыбкой Садык повел её по коридору. Судя по довольной физиономии, стоны несчастной жертвы не были ему в тягость, скорее, доставляли наслаждение. Он вел её долго по бетонным коридорам. Наконец остановился возле железной двери, вставил одной рукой ключ, повернул в замке. Распахнул дверь и втолкнул Женю внутрь. Она чуть не упала.
  
  - А вот здесь наша Машенька живет. Знакомься, Машенька, это Женечка. Садык сделал дурашливый театральный жест. - Ты её не обижай, а то Гунька тебе не только руки оторвет.
  
  В камере царил полумрак. Слабая лампочка под потолком почти не давала света. Какая-то тусклая фигура приподнялась в углу и так же бесшумно опустилась. Садык, расхохотавшись напоследок, грохнул дверью и щелкнул замком. Еще некоторое время слышались его приглушенный смех и стук каблуков, отраженные низкими сводами.
  
  Глаза Жени постепенно привыкали к полумраку. Потирая плечо, она разглядывала обстановку. Камера действительно напоминала номер дешевой гостиницы. Кусок паласа на полу. Двустворчатый шкаф, маленький холодильник. В глубокой нише стены, задернутой полиэтиленовой шторой, умывальник и душ. У стены напротив стоит широкая кровать со смятым одеялом и скомканными подушками. Стол, пара стульев. В углу за кроватью - кресло. В кресле сидит человек и, подавшись вперед, не шевелясь глядит в экран маленького телевизора. Он словно не желает знать о присутствии Жени, игнорирует её. Телевизор что-то невнятно бормочет.
  
  Женя в замешательстве огляделась. Входная дверь изнутри обшита деревом и окрашена отвратительно-бурой половой краской. На дверь повешено большое овальное зеркало.
  
  Женя машинально поправила волосы, подошла ближе. Собственное отражение всегда успокаивало её и приводило в приятное, радостное настроение. Она не относилась к тем женщинам, которые смотрят в зеркало, чтобы заметить новую морщинку, свежий прыщик или седой волос. Нет, она всегда гляделась с наслаждением, восхищалась и восторгалась собой, улыбалась и подмигивала себе. "Какая я красивая. Это что-то! Мисс Очарование!"
  
  Сейчас она в восторг не пришла: чумазая, вся увозюкалась на пыльных трубах, под глазами черные круги, кожа серая. Ой, бедная я, бедная. Ну, ничего. Это не навсегда. Кремы, маски, массажик, "Эсте Лаудер" и все такое прочее. Неделю не ухаживала за собой, значит, неделя на восстановление понадобится, тут арифметика простая. Впрочем, круги под глазами, бледность, беспорядок вместо прически - это даже придает своеобразие, подчеркивает глубину глаз, линии лица. Красота не пропала, не поблекла. Бриллиант и без оправы остается бриллиантом.
  
  В течение пары минут жизненный тонус восстановился. Кстати, почему бы им сразу не поместить её в эту гостиницу? Держали в тюремной камере с поганым ведром, а тут вон какие апартаменты имеются. Только ради этого уже стоило сбежать, спасибо мастеровитому Вове. Теперь следует как-то устраиваться на новом месте, знакомиться с соседкой, дружить...
  
  Женя вытащила из нагрудного кармана ковбойки длинную сигарету, похлопала по карманам джинсов. Зажигалка осталась в сумочке, а сумочка на грязных трубах под потолком. Что ж, вот и повод завязать светскую беседу. Она направилась в угол к бормочущему телевизору.
  
  - Простите, спичек не найдется? - Ответа не последовала, и Женя подошла ближе. - Вас, кажется, Марией зовут?
  
  - Оставьте меня в покое!
  
  Истеричный визгливый крик выплеснулся на Женю, словно ушат ледяной воды. Она остолбенела. Перед ней был мужчина. Мужчина в женском платье!
  
  * * *
  
  Темнота Вовца не угнетала. Плевал он на темноту. Выхода не было, вот беда. Но должно же иметься что-то, хоть один-единственный шанс из тысячи, из миллиона. Один из миллиона всегда есть. Надо только уметь его найти и не упустить. Вот его-то Вовец и искал в непроглядном мраке. Он шел, размахивая проволочным жгутом, щелкая кончиком то по одной стене, то по другой.
  
  Но вот проволока не задела стен, зато врезалась в преграду впереди. Так, ясно, этот коридор кончился, а начался другой, перпендикулярный этому. Куда пойти: направо или налево? "Идет налево - песнь заводит, направо просто материт!" Вовец повернул направо и не пожалел: тонкая горизонтальная полоска света прорезала темноту. Даже не полоска, а, скорее, волосок. Не веря самому себе, Вовец зажмурился до радужных кругов и открыл глаза пошире. Полоска не исчезла. Неужели бандиты ошиблись, и здесь есть какой-то выход? Он быстрым шагом направился к свету, не боясь споткнуться. Полоска становилась все ясней и было видно, что она вверху, под потолком. Сердце Вовца, бившееся учащенно, враз остановилось. Неужели и здесь выход загорожен клетками? А желтый электрический свет стелился по потолку и делился надвое железной трубой с патроном без лампочки.
  
  Тут Вовец споткнулся, потому что под ногами темнота оставалась такой же непроглядной, как и прежде, споткнулся и по инерции полетел вперед. Хорошо, руки успел вытянуть перед собой, а то бы врезался головой в раковистую бетонную стену. Торопливо ощупал стену перед собой. Да, бетон, но не такой, как на прочих стенах. Эту заливали халтурно, кое-как, раствор не трамбовали, лепили на скорую руку. Под ногами доски навалены, очевидно опалубку разобрали да тут же и бросили. Ладно, это уже кое-что.
  
  Он повесил на шею проволочный жгут, на ощупь приставил наклонно тяжелую доску к перегородке. Нажал руками - выдержит ли, не соскользнет? Вроде, держится прочно. Взбежал и в подскоке ухватился за верхний край стенки. Подтянулся, нащупывая ногами опору. Это оказалось просто: вся стена в наплывах, больших раковинах. Доски в опалубке подгонялись кое-как, и между ними отлились толстые выступы - ступеньки, прямо-таки. Поэтому Вовец поднялся под самый потолок и заглянул в щель.
  
  Толщина переборки была не меньше полуметра, а щель слишком узка, только руку просунуть. Он и просунул. Пощупал - бетон, а дальше, к противоположному краю, кирпич. Видать, сначала быстренько перегородили коридор кирпичной стенкой, а потом с этой стороны залили в опалубку бетонный раствор для большей надежности. Боялись, значит, что могут свалить или разобрать. Выходит, по ту сторону перегородки бывают люди, которых бандиты опасаются.
  
  - Эй! - заорал Вовец, что есть мочи. - Люди! Помогите! Эй, кто-нибудь! Помогите мне! Куда вы все подевались! Сволочи!
  
  Только дальнее эхо откликнулось ему насмешливым шепотом. Бесполезное это дело - орать в пустоту. Оно не приближает к цели, зато отнимает силы и время. И Вовец прекратил орать. Следовало предпринять что-то более конструктивное. Может, здесь в темноте где-нибудь валяется лом или стальная арматурина. Может, удастся сделать пролом или расковырять вверху лаз пошире. И тут Вовец вспомнил о лампочке в кармане. Хорошо, что не швырнул её в преследователя с грязным ножом. Он устроил ноги понадежнее, схватился за трубу под потолком. Под спецовкой в кармане пиджака нащупал лампочку. Бандиты разломали светильник специально, чтобы с той стороны никто не подумал, заметив свет, что здесь может быть что-то интересное. Тем более, что выключатель, судя по всему, на той стороне. Вовец изогнулся, вытянулся и попробовал вкрутить лампочку. Эх, лишь бы спираль не стряхнулась, когда удирал от погони. Цоколь лампочки никак не хотел попадать в резьбу патрона, но наконец зацепился, и Вовец перевел дыхание. Тяжелое это дело - висеть на потолке да ещё и лампочку вворачивать. Но он её все-таки ввернул и она загорелась. Вовец зажмурился и крепче вцепился в трубу. Потом открыл глаза, посмотрел вниз и спрыгнул.
  
  У стены слева лежала груда досок, перемазанных цементом. Еще несколько лежало у перегородки. Ни лома, ни кувалды, ни какого другого ударного инструмента не наблюдалось. Только рваные бумажные мешки из-под цемента, рассыпанный песок и гравий, комья схватившегося раствора да окурки. Унылая картина. Можно, конечно, построить баррикаду из досок и, отстреливаясь гравием и кусками бетона, геройски погибнуть. Перспективка...
  
  Вовец тоскливо огляделся по сторонам, потом посмотрел вверх, и сердце екнуло в груди. Даже испарина на лбу выступила. И сразу стало ясно, зачем выгораживался этот пустой ненужный коридор. Вентиляция! В потолке гостеприимно зияла круглая дыра диаметром никак не меньше полуметра. И в неё загибалась труба с электрокабелем освещения. Горячая волна пробежала по телу, и Вовец на радостях сплясал несколько коленец барыни. Быстро сплясал, на раз-два-три, притопнул и бросился к груде досок.
  
  Пара необрезных сороковок оказалась сшита короткими деревяшками в некоторое подобие трапа. Этот трап и ещё одну доску он поставил шалашиком под отверстием в потолке. Отлично получилось, высоко, почти до самой дырки. Теперь необходимо связать все сооружение, иначе оно рассыплется, как карточный домик, когда наверх полезешь. И Вовец обвязал доски проволочным жгутом. В этот момент по всему коридору вспыхнул свет. Вовец нервно кинулся на трап. Хлипкое сооружение закачалось, и он умерил пыл. Ясно, что враги сейчас подойдут, но не стоит пороть горячку, спокойней надо, чтобы с первого раза все получилось.
  
  Спокойно, стараясь сохранять равновесие, придерживаясь за края трапа, Вовец вскарабкался на вершину своей дощатой пирамиды. И хотя сердце билось, как сумасшедшее, он не торопясь распрямился, аккуратно протиснул плечи в железную дыру и ухватился за трубу с электропроводкой. Труба закачалась. Похоже, она закреплена только где-то на самом верху, а внизу прибита дюбелями лишь к потолку в коридоре. Оставалось уповать на прочность крепления.
  
  Вовец попробовал как он будет подниматься: подтянулся на руках, держась за трубу, уперся спиной и поджал ноги. Ничего, не выпал. Опустил ноги и оттолкнул импровизированную стремянку. Она с грохотом повалилась, и пыль потянуло в трубу. Вовец чихнул и возликовал: есть тяга, значит верхний конец темного колодца выходит на воздух, на свет божий, наружу, короче говоря. И он энергично принялся протискивать себя все выше и выше.
  
  Ползти вверх внутри полуметровой трубы, в общем-то, не так уж и трудно, особенно когда есть за что схватиться, но все равно тяжко. И Вовец очень быстро притомился. Надо спокойнее, чтобы не изматывать себя, а подниматься размеренно, дыхание сохранять ровное. Сколько он лазал по скалам и пещерам, опыт есть, а тут, как пацан, запсиховал, задергался. Ведь неизвестно, сколько труба тянется, темно вверху. Может, там шестнадцатиэтажка, а этот колодец на крышу выходит. Так что силы следует расходовать экономно.
  
  Мысленно проведя с самим собой такую вот воспитательную работу, он стал поднимать ритмично, упираясь в стенку попеременно то ногами, то спиной, перехватываясь и подтягиваясь вдоль тонкой трубы. Каждое такое подтягивание поднимало его сантиметров на двадцать-двадцать пять...
  
  К темноте он уже привык, а холодный металл стенок не давал засидеться, побуждал двигаться. Вовец попробовал считать подтягивания, но сбился на четырнадцатом-пятнадцатом, и стал просто мысленно командовать: раз-два, раз-два! Получалось очень славно. О том, что внизу сейчас бандиты ищут его, он старался не думать. Большого ума не надо, чтобы сообразить, куда он делся, но у того, кто выше, всегда некоторое преимущество.
  
  Свет появился неожиданно. Все было темно, и вдруг он ясно увидел свои руки в тусклом пепельном свете. Сразу прибавилось сил. Еще несколько энергичных рывков и Вовец достиг защитного кожуха, надетого на верхушку вентиляционной трубы. Если бы труба была стальной, кожух приварили бы прямо к ней, и он превратился бы в отличную ловушку для ползунов по вентиляции. Но, к счастью, чугун и сталь не свариваются, поэтому кожух просто нахлобучили сверху, как шапку, а чтобы не проваливался, вварили внутрь него поперечину. Вовец на этой поперечине повис, отдыхая, как попугай на жердочке.
  
  Широкий цилиндр кожуха опускался ниже среза чугунной трубы, чтобы дождь и снег внутрь не попадали. Вовец заглянул в пространство между кожухом и трубой. Далеко внизу громоздились какие-то железяки.
  
  Теперь следовало выбираться наружу. Вовец стукнул кулаком в рыжий от ржавчины металл кожуха. Тот вздрогнул и отозвался протяжным гулом. Понятно: железо не толще миллиметра. Весь колпак килограммов на сорок потянет, а то и меньше. Приподнять бы его да сбросить. Но это оказалось невозможно. Двухдюймовая труба с электрическим кабелем, выйдя из вентиляции, загибалась через край наружу и опускалась вниз. Этот крюк не позволял поднять кожух, так как нижнее кольцо из листового железа, надетое на вентиляционную трубу, упиралось в этот чертов крюк. Ситуация вроде той: шкатулка заперта на ключ, а ключ в шкатулке. Как же надели кожух, если труба была загнута, и как ставили трубу, если кожух был надет?
  
  Вовец опустил руку вдоль наружной стенки, пошарил. Так и оказалось, как он ожидал: наружное кольцо в этом месте имеет разрез. Он отогнул жестяные края в стороны, труба с кабелем очутилась между ними. Теперь осталось только подпереть плечом внутреннюю поперечину кожуха и сбросить его. Что Вовец с трудом, но сделал. Грохот и гул донеслись снизу. А со всех сторон хлынул яркий солнечный свет.
  
  Вовец зажмурился, а когда открыл глаза, перед ним предстала панорама города: полоса старых частных домов, а за ними сплошной частокол девяти-, двенадцати-, шестнадцатиэтажек. На глухом торце панельной башни красовались слегка поблекшие флаги СССР и Чехословакии. И государства эти давно рассыпались, как пирамидки из детских кубиков, на пригоршню самостийных республик и ханств, и бывшие города-побратимы тихо разошлись и побратались с другими, более состоятельными, а флаги так и будут развеваться на ветру времен. И, увидев эти линялые полотнища, любой местный житель даже с глубокого похмелья определит, в какой район города попал - в Заречный.
  
  Полосой частных домов и трамвайной линией Заречный отделен от металлургического завода. А позади завода раскинулся обширный пруд. Вовец поглядел вниз. Да он оказался на территории завода и торчал из трубы, как Баба-Яга из ступы. Труба, в свою очередь, торчала метров на пять в высоту из металлической эстакады, возвышавшейся посреди маленького замкнутого дворика, заваленного ржавым железом. Вокруг расстилались крыши цехов, черные, словно заасфальтированные футбольные поля. На этих полях, подобно поганкам, росли грибочки вентиляционных и прочих труб разной высоты. Можно было легко спуститься во дворик: обхватить трубу руками-ногами, съехать до эстакады, а там уже по ней слезть на землю. Не ахти какая хитрость для бывшего скалолаза. Но металлоломный дворик мог быть заперт до понедельника, а, может, и навсегда. Вариант малопригодный, но, похоже, единственный. Оставалось только поглядеть, что сзади, и лезть вниз.
  
  Вовец развернулся в трубе и встряхнул головой, словно прогоняя наваждение. Весь обзор заслоняла сплошная стена. Он не сразу сообразил, что это за сооружение. Издалека оно выглядит как гигантский усеченный конус высотой с шестнадцатиэтажный дом. На металлургическом заводе их четыре. Это охладители, градирни, выражаясь технически. От плавильных печей, из горячих цехов, от прокатных станов приходит сюда по трубам кипяток и льется с высоты в круглый бассейн, чтобы там остыв, снова охлаждать разгоряченное оборудование.
  
  Стена градирни имела наклон градусов восемьдесят и была составлена из вертикальных щитов. Головки мощных болтов торчали через каждые полметра. А вдоль горизонтальных стыков тянулись широкие накладки, похожие на изогнутый рельс. И расстояние до стенки всего метра три. Запросто можно перепрыгнуть, если как следует оттолкнуться. В такой ситуации главное не раздумывать долго, иначе сомнения одолеют.
  
  Вовец вылез на трубу, поставив ноги на противоположные края. Тут важно забыть про холод в животе, про сердцебиение, но помнить, которая нога толчковая. Вовец глубоко вдохнул, задержал дыхание, ступил на передний край трубы, резко оттолкнулся и прыгнул, вытянув руки вперед. Он ушиб колено, заскользил вниз, но тут же ухватился за торчащую головку болта. Некоторое время не двигался, словно прилипнув к стенке. Все. Теперь он спасен. Бандитам его не достать. У сталеплавильных печей стоит рабочая смена, надо добраться до людей, и с подземным кошмаром будет покончено навсегда.
  
  * * *
  
  Бугор мрачно смотрел на круглое отверстие в потолке. Далеко вверху светился голубой кружочек. Вокруг стояла унылая команда. Он угрожающе помахал дубинкой.
  
  - Ну, фто, уроды, упустили?
  
  Никто не решился что-нибудь ответить или хотя бы поднять глаза. Вдруг ему захочется злость выместить и как раз твой взгляд не понравится? Поэтому Моряк разглядывал лежащую на боку "стремянку" из грязных досок, увязанных проволочной петлей. Макака дул на обожженную ладонь и морщился от боли. Митрофаза перекладывал отвертки и пассатижи из одного кармана в другой. А Садык сурово глядел на них, помогая бригадиру.
  
  - Вот змей! - первым подал голос Митрофаза. - И как только прополз в такую узину?
  
  - Сейчас по заднице врежу, ты у меня пулей пролетишь! - рявкнул Бугор.
  
  Митрофаза пожал плечами, мол, хозяин - барин, как скажет, так и будет. Принялся, кряхтя, поднимать деревянный трап. Моряк суетливо бросился помогать. Вдвоем поставили стремянку, подтянули проволоку потуже, чтобы доски не разъезжались. Моряк поставил ногу на нижнюю поперечину трапа, энергично надавил - ничего, крепко.
  
  - Стой! - хрипло скомандовал Бугор. - Макака полезет.
  
  Тот заныл:
  
  - У меня же рука...
  
  - Вот и рассчитаешься, - прогундел Бугор. - Сейчас тебе анестезию вколю - скачками побежишь.
  
  При этих словах у всей банды глаза засверкали. Бугор тем временем вытащил из внутреннего кармана серую пластиковую коробку, перетянутую круглой аптечной резинкой. В коробочке, набитой ватой, лежал шприц, иглы и стеклянные ампулы. Под завистливыми взглядами команды Макака торопливо закатал рукав, обнажив локтевой сгиб, покрытый сплошным синяком в рубцах незаживающих следов инъекций. Моряк ловко перетянул ему руку куском тонкой резиновой трубки. Бугор с хрустом отломил хвостик ампулы, набрал шприц и протянул Садыку. Тот тяжело сглотнул, поискал подходящее место на почернелой вене и с неохотой воткнул иглу. Все жадно следили как поршень выгоняет прозрачную жидкость. Макака блаженно прижмурился. Моряк смотал резиновую трубку и сунул в карман. Все терпеливо ждали.
  
  Через минуту Макака открыл глаза. До этого совершенно пустые, как у поросенка, сейчас они светились пониманием и сообразительностью. И весь он напружинился, словно сдерживая бьющую ключом энергию. Бугор вынул из кармана складной нож, нажал кнопку - со звоном выскочил сверкающий клинок. Попробовав ногтем лезвие, удовлетворенно сложил нож и протянул Макаке.
  
  - Пять минут на все дела. Догони и сразу кончай. И жди нас там же. Сделаешь - всю коробку отдам. Не сделаешь - неделю пайки не получишь, будешь всухую ломку перекумаривать. Понял? Давай, пошел.
  
  Макака резво вскарабкался на раскачивающуюся "стремянку", нырнул в отверстие. Ухватился за двухдюймовую трубу и энергичными рывками стал быстро подниматься. На трубе оставались клочья обожженной кожи и мокрые пятна, но он совершенно не ощущал боли. Наркотик превратил хилого недоростка в супермена, сделал ловким и стремительным, отняв чувство страха. Он буквально пролетел десятиметровый узкий колодец и выскочил, как Мюнхгаузен из пушечного жерла, только ядра не хватало - улететь.
  
  Крутнувшись вправо-влево, он увидел того, за кем гнался, и издал грозный клич. В этом вопле было больше свинячьего визга, чем львиного рыка, но для Макаки и этого более чем достаточно. Он вскочил на край чугунной трубы, всплеснул руками и легко перемахнул на стену охладителя. При этом так припечатал обожженную ладонь, что лопнул последний ожоговый пузырь, и сукровица брызнула во все стороны. Не обратив на это никакого внимания, Макака быстро, словно паук, побежал по вертикальной стенке, цепляясь за болты, выступы, швы и стыки.
  
  Визгливый вопль настиг Вовца почти на самом верху. Он рассчитывал, что там по периметру проложены мостки, а с другой стороны есть лестница для спуска. Во всяком случае, много раз проезжая мимо завода на трамвае, он видел, что по верхнему краю охладителя установлено ограждение. А зачем ограждение, если нет пешеходной дорожки? Оттуда, сверху, он собирался прикинуть, куда бежать, ведь на территории завода ему раньше бывать не приходилось.
  
  Старый скалолазный опыт здорово пригодился. Вовец поднимался размеренно, без суеты и лишних движений, не пропуская ни один болт по вертикали. При таком подъеме главное - ноги, а руки только для опоры. Усилия нужны не больше, чем при подъеме по крутой лестнице.
  
  Увидев погоню, Вовец сменил тактику, перейдя на скоростной подъем: подтягиваясь руками и ставя ногу через болт, на каждый второй. Такой метод можно сравнить со взбеганием по лестнице через ступеньку, хватаясь за перила. В считанные секунды он оказался наверху, но мостков не обнаружил. На дне гигантского колодца лежало круглое зеркало воды, отражая голубое небо и решетчатые стальные конструкции, оплетенные трубопроводами. Ажурная стальная башня поднималась из центра бассейна, похожие на строительные леса сооружения тянулись вдоль внутренних стен до самого верха. В противоположной стороне внизу не хватало одной секции, в вертикальный проем виднелся асфальт.
  
  Все это Вовец увидел и оценил с первого взгляда. Второго не требовалось. Он стал спускаться по трубам и балкам: где съезжал, обхватив трубу руками, где сбегал по наклонному двутавру, придерживаясь за элементы конструкции, где повисая на руках и становясь на балку уровнем ниже. В студенческую пору у него была отличная шабашка - всем альпклубом красили мачты радиостанции. Вот тогда он и освоил передвижение по балкам. Сейчас этот навык возвратился. Правильно говорится, что умение невозможно забыть. Просто счастье, что этот охладитель отключен. Если бы хлестал из всех труб кипяток, ему бы уже хана пришла.
  
  Весь вывозившись в ржавчине, Вовец быстро спускался. Еще немного и вода будет у ног. Тогда можно сделать переход вдоль стены и выскочить в тот проем напротив. Когда высота не действует на психику, гораздо легче бегать по балкам.
  
  До воды оставалось метров пять, и Вовец решил взглянуть, что делается наверху. Там на фоне неба металась черная фигурка. И тут Вовец поскользнулся, оступился и, теряя равновесие, оттолкнулся ногами от балки все равно нырять придется. С плеском и брызгами вошел в воду. Она оказалась на удивление теплой, видно, не остыла ещё до конца. Перевернувшись под водой, Вовец всплыл вверх лицом. Нельзя выпускать врага из поля зрения, вдруг швырнет чем-нибудь в голову. Вовец поплыл на спине, стараясь не налететь на железные конструкции.
  
  Макака наверху взвыл. Первый, ударный, эффект воздействия наркотика, взвинтивший психику и мобилизовавший все резервы организма, заканчивался. Скоро неизбежно должен наступить упадок сил и расслабление. Он уже начал ощущать покалывание в обожженной ладони, а пространство перед глазами постепенно принимало искаженные очертания. Он словно смотрел сквозь выпуклое стекло, и эта выпуклость все увеличивалась, росла, поле зрения постепенно сужалось, центр этого поля укрупнялся, приближался, а по краям, наоборот, изображение отдалялось и расплывалось. Он четко видел своего врага: враг смотрел из воды и корчил рожи, и в знак презрения махал то одной рукой, то другой.
  
  Макака вынул нож и придавил кнопку. С готовностью выскочило сверкающее лезвие. Он зажал рукоятку обожженной ладонью и почувствовал, как плотно она прилипла к обнаженной кровавой плоти, словно приросла.
  
  - Сейчас я из тебя кишок добуду, а потом поговорим...
  
  Он осклабился, выставив крупные желтые зубы, и с протяжным воплем бросился с головокружительной высоты. Он падал долго, перевернувшись несколько раз в воздухе, и с громким плеском ударился о воду. А пронзительное эхо ещё долго гуляло в замкнутом пространстве охладителя, как в колоколе, постепенно затихая.
  
  Вовец успел сделать три гребка, наблюдая этот безумный полет. Он слишком много сегодня пережил, чтобы взволноваться по такому поводу, и даже не сбился с ритма, продолжая размеренно дышать и выбрасывать поочередно руки, загребая неторопливо, но сильно. Он с некоторой отстраненностью подумал, что прыжок с такой высоты может совершить только очень натренированный спортсмен, и преследователь больше не представляет угрозы. Скорее всего, труп уже близок к дну бассейна. Сам Вовец с высоты три метра и более (но не более пяти!) прыгал солдатиком, ногами вперед, отлично запомнив, как в детстве несколько раз шлепнулся пластью на воду, а потом со слезами выползал на берег и долго отлеживался, держась за отбитый живот и скуля по-щенячьи.
  
  Он подплыл к эстакаде у проема в стене и с сожалением понял, что проем очень высоко, более чем в двух метрах от поверхности воды. Вовец ухватился за вертикальную стойку эстакады и огляделся. Мокрая бетонная стенка была совершенно гладкой, а нижняя часть эстакады не имела горизонтальных поперечин, только стойки и круто наклоненные укосины. Он попробовал подтянуться по одной такой укосине, красной от ржавчины, но беспомощно съехал обратно в воду.
  
  Неожиданно под гулкими сводами послышался плеск. Этого только не хватало - к нему плыл тот сумасшедший прыгун. Погружаясь с головой и снова всплывая, он выплевывал воду с кровью и сильно ударял руками, разбрасывая брызги. В правой был зажат нож, и он яростно вспарывал им легкую рябь. Движения рук, тяжелые и нескоординированные, показывали, что падение даром не прошло. Только продолжающимся действием наркотика можно объяснить то, что Макака не умер мгновенно от болевого шока, не потерял сознание и вообще остался на плаву, да ещё и пытался грести.
  
  Вовец смерил глазом расстояние, оценил движения пловца и успокоился этот человек никогда не догонит его в воде. Гораздо больше его обеспокоила мокрая бетонная стенка. Если она не успела высохнуть, значит сейчас идет откачка воды из бассейна. Следовательно, надо ожидать, что скоро начнется обратный процесс, наполнение, но уже горячей водой. Для того и охладители ставят в ряд, чтобы по очереди использовать.
  
  И как бы подтверждая самые мрачные предчувствия, загудели трубы, заиграли роковой ноктюрн, выдувая воздушные и водяные пробки. То тут, то там сверху срывались струйки и капли.
  
  Следовало срочно убираться из этой суперкастрюли. Первым делом Вовец избавился от пиджака и спецовки, сковывавших движения. Сейчас он не спешил и, обхватив ногами стальную укосину, выпростался из лишней одежды, спокойно глядя на медленно приближающегося пловца, гребущего ножом. Рокот в трубах стихал, а струйки и капли сверху сыпались чаще, но пока ещё холодные. А что, если обмотать укосину мокрой спецовкой? Она не будет соскальзывать и, продвигая её все выше, можно будет подняться. Но мокрая спецовка, плотно облепив балку, вверх тоже не скользила, а стоило чуть ослабить хватку, и Вовец снова сполз в воду. Он попробовал влезть по вертикальной граненой балке, но сил уже не хватало.
  
  Легкий шум наполнил охладитель, постепенно усиливаясь. Так набегает летний ливень: отдаленный шелест, он приближается, становится все громче, вот первые капли ударили по асфальту, по траве, и вдруг все вокруг заполняют ревущие струи. Здесь было так же, только струи не прохладные, а горячие. Терпимо горячие, но они обожгли Вовца ужасом. Он в отчаянье озирался по сторонам. Противоположная стена неразличима за отвесно падающими потоками. В нескольких метрах оскаленная морда с налипшими на глаза волосами и взлетающая рука, вспарывающая ножом воду. Спасительный проем слишком высоко, а могучий душ все горячей.
  
  Вовец уже попадал в похожую ситуацию лет десять назад. Тогда их байдарку изломало в порогах, его вынесло к скале, прижало и мощная струя стала толкать и затягивать вниз под камень. Он вцепился, как клещ, запустив в трещины скалы пальцы, дожидаясь в ледяной воде, пока ребята выберутся на берег и сбросят ему сверху веревочный конец.
  
  И сейчас он отчаянно зашарил по бетону, цепляясь за выбоины и раковины. Собрав все силы, Вовец полез по отвесной стене. Руки его дрожали от напряжения, кончики пальцев пронизывала боль, но он упорно карабкался сантиметр за сантиметром. Отчаянный этот рывок был изначально обречен на неудачу, поскольку требовалась ещё опора для ног, а ее-то и не нашлось. В выбоину или раковину, подходящую для зацепа пальцем, носок ботинка не вставишь. Короче, Вовец сорвался и с головой ушел в воду. На глубине его ступня наткнулась на нечто тонкое и упругое. Вынырнув под горячие струи, он снова погрузился в более прохладную глубину, теперь уже специально. Зацепил ногой и понял - толстая проволока. Попробовал подтянуть - подается.
  
  Ухватился левой рукой за стойку, а правой достал улов. Большой дугообразный кусок толстой стальной катанки. Теперь он знал, что надо делать. Закрутил петлей один конец вокруг вертикальной опоры, передвинул его повыше, а другой конец захлестнул за укосину и тоже завернул петлю. Получилась перемычка, мостик. Закинул ногу на этот железный мостик в мизинец толщиной и стал влезать, цепляясь за стойку.
  
  Рядом хрипел и булькал, барахтаясь, бандит с бесcмысленными выпученными глазами. У него уже не оставалось сил поднимать руку с ножом.
  
  Вовец встал на проволоку, как заправский канатоходец, держась за стойку, выпрямился. Сверху низвергался уже настоящий кипяток. Вовец вскинул руки и ухватился за горизонтальную балку. Наконец-то он добрался до нее. Подтянуться и перебраться на бетонный цоколь в проем стены было минутным делом. Пар валил от него и вода сбегала ручьями. Выжимая горячую рубашку, он смотрел, как тонет бандит, и это зрелище не вызывало у него отвращения или сочувствия, скорее, удовлетворение.
  
  Макака что-то пытался кричать, наверное, ругался и грозил, но за шумным падением воды ничего не было слышно. Он вскидывал красное распаренное лицо, хватая воздух разинутым ртом, но силы оставляли его, и он погрузился выше ноздрей. Дергая головой, таращил безумные глаза, перед которыми лопались пузыри. Видимо, последним усилием вскинул вверх руку с зажатым ножом и, словно придавленный его весом, пошел ко дну. Еще несколько секунд из-под воды блестело лезвие. Намертво прикипевшая к ободранной ладони рукоятка так и не выпала из ослабевших пальцев.
  
  Вовец плюнул в проем, натянул мокрую рубашку, вылил воду из туфель, отжал, как получилось, низ брюк и поплелся мимо связок арматуры, огромных пакетов листового железа и слитков металла с диван величиной, отпинывая с пути гнутые куски катанки, брошенные такелажниками.
  
  Человек так неожиданно вышел навстречу из-за штабеля чугунных болванок, что Вовец вздрогнул и остановился. Был человек среднего роста, среднего возраста, этак от тридцати до сорока, и внешность имел самую среднюю: лицо загорелое, волосы средней длины, слегка выгоревшие на солнце. Одет по-летнему: легкие серые брюки-бананы, кроссовки, цветастая майка и темные очки в половину лица. Он улыбнулся и спросил:
  
  - Ты что, с моста падал? Видуха у тебя...
  
  - Да вот... - Вовец замялся, растерявшись. Он думал, что встретив людей, побежит к ним и будет кричать о кровавой банде, а вышло иначе, и это смутило его, а вопрос и вовсе сбил с толку. Он готовился к совсем другому разговору и начал его: - Здесь бандиты. Я вырвался от них. Это страшные люди...
  
  - Стойте, стойте, - прервал его незнакомец и быстро огляделся по сторонам. - Они здесь?
  
  - Здесь, на заводе, в подвале, - торопливо заговорил Вовец. - Надо срочно сообщить в милицию. Это страшное место, там убивают людей. Я убежал, они гнались за мной.
  
  - Погодите, - снова прервал его незнакомец. - Где они сейчас, кто гнался?
  
  - Там, - Вовец махнул рукой в сторону бурой громады охладителя. - Я выбрался, а он, похоже, утонул. Может, были еще, но я видел только этого.
  
  Больше всего он боялся, что ему не поверят. Ну, в самом деле: мокрый, грязный, без документов, неизвестно откуда взявшийся посреди завода в выходной день. Но незнакомец поверил.
  
  - Вот что, я вас укрою, - сказал он озабоченно. - Надо действовать немедленно, поднимать охрану. Пошли.
  
  Он быстро направился по широкому проходу между штабелями металла. Вовец едва поспевал следом. Мокрые брюки противно липли к ногам. В туфлях хлюпало. Они перешли через железнодорожные пути, под какими-то трубопроводами, мимо поддонов с огнеупорным кирпичом. Подошли к длинному трехэтажному зданию из белого силикатного кирпича, похожему на обычный жилой дом, только без балконов. На крепкой двери подъезда висели две таблички, одна над другой: "Цех связи" и "АТС". Поднялись на третий этаж. В конце короткого коридора, увешанного плакатами по технике безопасности, незнакомец открыл своим ключом дверь кабинета с надписью "Начальник связи".
  
  Обычный кабинет начальника среднего калибра: двухтумбовый стол, бумажки под стеклом, телефоны; другой стол, попроще, приставленный торцом к этому; полдюжины стульев; шкаф; фирменный заводской календарь на стене "Нашу сталь знает весь мир!".
  
  Хозяин заботливо накрыл мягкое сиденье стула полиэтиленовым пакетом и махнул рукой - садись. Сам занял место за письменным столом, привычным жестом сложил руки на стекле. Совершив этот ритуал, как бы настроившись на работу, поднял трубку телефона, скользнул пальцем по стеклу, точнее по списку под стеклом. Набрал номер.
  
  - Начальник караула? Халалеев говорит... Такая ситуация: на территории бандиты, вооруженные... - повернулся к Вовцу. - Сколько их?
  
  - Не знаю точно. Три-четыре, может, больше.
  
  - Але! По крайней мере четверо. Тут у меня человек, чудом спасся... Ага... Ага... В районе грузовой площадки... На всех проходных проверять пропуска и на входе и на выходе... Понял... И милицию с ФСБ сам известишь? Ну, ладно, пока. - Он опустил трубку на аппарат, повернулся к Вовцу. Полный порядок. Сейчас приедет милиция и контрразведка, так что не бойся.
  
  - Я и не боюсь. Можно, домой позвоню? Там меня сын ждет.
  
  - Конечно, конечно. Тебя как зовут?
  
  - Владимир.
  
  - А меня Степан. Держи, Володя, трубку. Называй номер, я наберу, а то здесь хитрый выход в город.
  
  Вовец продиктовал номер и услышал голос сына.
  
  - Алло, Олежек! Олежек, это папа? Ну как ты там?
  
  - Пап, ты куда пропал? Я тут уже три часа жду, есть уже хочется.
  
  - Ты молодец, Олежек. Слушай, посмотри там в холодильнике что-нибудь. Или в рюкзаках. Я на заводе сейчас. - Он замешкался, не зная, что сказать, как объяснить ситуацию. - Вызвали, срочная работа. Так что придется, наверное, выезд в поход до утра отложить. Но ничего, переночуешь у меня, а завтра пораньше отчалим. Хорошо?
  
  - Ладно. А ты когда придешь?
  
  - Скоро, сынок, ты не беспокойся. Включи телевизор, на компьютере поиграй.
  
  - А я так и делаю.
  
  - Ну и молодец. Пока. До встречи. Я скоро приеду.
  
  Степан взял у него трубку, положил. Понимающе кивнул.
  
  - Дома все в порядке? Я сейчас тебе какую-нибудь одежонку сухую поищу, а ты здесь побудь. Вон чайник включи, чай и сахар в шкафу. - Он направился к дверям, остановился. - Я, пожалуй, тебя на всякий случай на ключ закрою, для твоей же безопасности. Ты как, Володя, не возражаешь?
  
  - Спасибо тебе, Степа. - Вовец растроганно прижал ладонь к мокрой рубашке в районе сердца.
  
  - Ладно, не стоит, - Халалеев махнул рукой и дружески улыбнулся. - Я быстро.
  
  Он вышел. Дважды щелкнул дверной замок. Легкие шаги замолкли в коридоре. Вовец включил в розетку электрошнур чайника. Внутреннее возбуждение уже улеглось, он чувствовал только усталость во всем теле. Он все-таки сумел вывернуться из безвыходной, на первый взгляд, ситуации. Теперь эти подонки узнают почем фунт лиха. И Женю он вызволит. Кстати, надо позвонить её мужу. Вовец снял трубку телефона, а другую руку сунул в нагрудный карман рубашки. Карман был пуст. Ах да, он же сунул бумажку с телефонным номером в нагрудный карман пиджака, а пиджак сбросил в бассейне.
  
  Но почему тишина в телефонной трубке? Он несколько раз нажал на рычаг телефона - ни звука. Странно, ведь он только что сам по нему разговаривал. Снял трубку со второго телефона, стоявшего на столе. Та же тишина. Может, все дело в коде выхода с внутризаводского номера на городскую АТС? Но как же Степан звонил начальнику караула? Вовец увидел под стеклом "Список основных телефонов Свердловского Ордена Трудового Красного Знамени металлургического завода". Приемная директора; гл. инженер; гл. технолог; гл. металлург; справочная АТС; отдел кадров; отдел снабжения... Телефонов охраны и даже просто проходных, вахты там не было.
  
  У Вовца голова пошла кругом. Снова начиналось непонятное. А непонятное таит опасность, это он уже научился понимать. Следовало что-то предпринять, чтобы разобраться в непонятном и как можно быстрее. Он огляделся по сторонам - ничего, что могло дать намек на разгадку. Выдвинул средний ящик стола и увидел... свои ключи от квартиры. Перепутать невозможно, к связке привешен брелок - латунный многогранник, а внутри него такой же, поменьше, а внутри того третий, а в нем шарик катается. Он сам выточил его на станке на спор лет пять назад. Один деятель на заводе за этот брелок литр спирта предлагал, но Вовец не согласился. Сейчас брелок тускло блестел среди скрепок и карандашей, а цепочка тянулась под бумаги.
  
  Вовец потянул за цепочку и вытащил всю связку: два квартирных, от инструментального ящика, от одежного шкафчика на работе. Приподняв бумаги, он увидел и свой паспорт. Сразу узнал по уголку, измазанному чернилами. Лихорадочно зашарил по бумагам. Сам не знал, что ищет, может, деньги отпускные? Вышарил только изящную записную книжку в переплете из натуральной кожи. Раскрыл и обомлел ещё больше. Под прозрачный клапан обложки вставлена цветная фотография Жени: в сверкающей короне, голубом платье с глубоким декольте, на шее жемчужное ожерелье и счастливая улыбка на лице.
  
  Это уж было слишком. Вовец оцепенел, словно у него отказали мозги. Он ничего не соображал и не двигался с места. Зашумел электрочайник, и этот противный звук вернул его к действительности. Он не стал ломать голову над тем, что все это значит, а просто сунул ключи в карман брюк, паспорт и записную книжку завернул в полиэтиленовый пакет, которым было покрыто сиденье стула, и сунул туда же. Следовало сматываться и как можно скорей.
  
  Дверь, сделанная из толстой древесно-стружечной плиты и оклеенная пластиком "под дерево" не подавалась. Оставалось окно, и он его распахнул. Третий этаж. Панорама микрорайона Заречный за листопрокатным цехом. Внизу на асфальте длинными плотными рядами лежат рулоны стальной ленты, каждый высотой в рост человека. За ними синий тепловозик неспешно протягивает пяток платформ с вертикально торчащими пустыми изложницами. В окно было приятно смотреть, но прыгать отсюда не стоило, разве только с целью сломать себе шею. Оставалось только самым пошлым образом прятаться в шкафу, как застигнутому мужем любовнику, рассчитывая на эффект неожиданного появления, чтобы выбежать из кабинета мимо оторопевшего хозяина и его друзей.
  
  Вовец распахнул шкаф. Там на верхней полке лежала оранжевая рабочая каска, ниже висели пустые плечики, а в самом низу валялась комом уже осточертевшая синяя спецовка. Он хотел отпихнуть её ногой в угол, но наткнулся на что-то твердое. Оказывается, начальник связи прятал в шкафу целую бухту телевизионного кабеля. Конечно, все ценное следует держать возле себя и ни в коем случае не отдавать в ненадежные руки подчиненных.
  
  Решение созрело мгновенно. Прямо из середины бухты Вовец вытянул большую петлю, захлестнул за трубу возле батареи отопления под окном, протолкнул в петлю разваливающуюся бухту и выбросил в окно. Добрая сотня метров кабеля, перепутавшись и прекрутившись, повисла гирляндой до земли. Он быстро напялил спецовку, нахлобучил каску и перекинул ногу через подоконник. И тут же услышал за дверями приглушенные размеренные шаги. Понял, что это за ним, и через две секунды уже стоял на земле. Успел злорадно подумать, что Степа замается кабель распутывать, такие там узлы затянулись - наплачется.
  
  Рулоны холоднокатаной стали аккуратными плотными рядами тянулись на сотни метров. На некоторых рыжели пятна ржавчины. Видно, сбыт падал, и основную продукцию завода было уже некуда складывать. Он заглянул в отверстие в центре рулона - никак не уже той трубы, которую он сегодня одолел. И оно почти совпадало с отверстием следующего рулона. А то со следующим. Вовец нырнул в дыру и, как червяк сквозь спелое яблоко, проскользнул насквозь ряд из четырех рулонов, и, не разгибаясь, побежал вдоль шеренги стальных мотков.
  
  Запыхавшись, он тем не менее перегнал тепловозик, который по-прежнему еле волочил свои платформы. Он перебежал рельсы перед самым носом состава и неторопливо пошел рядом, надежно заслоненный синим локомотивом. Но тот начал потихоньку набирать ход и свистнул, видимо, сигналя, чтобы никто не появлялся на пути. Вовец прыгнул на ступеньку и крепко ухватился за стальные поручни. В кабину не полез, зачем беспокоить машиниста? А притворился сцепщиком, смазчиком или кем-то ещё в этом роде, имеющим право висеть на подножке тепловоза. Для большего сходства повернулся лицом по ходу движения и придал ему озабоченно-деловое выражение. Не хватало только оранжевого жилета и молоточка на длинной рукоятке.
  
  В обычный рабочий день его бы, разумеется, быстро ссадили, но в субботу завод безлюден, настоящие сцепщики-смазчики, видимо отсутствуют, равно как и инженеры по технике безопасности. И Вовец преспокойно прокатился через всю территорию завода до самой литейки. Там он слез и как ни в чем не бывало поднялся по стоячей железной лесенке на козловой кран, залез в кабину, сел в истертое кресло крановщика и стал думать, как жить дальше. Это было самое спокойное место. Здесь искать не будут, а если будут, то незамеченными не подберутся. Зато ему сверху вся округа как на ладошке, даром, что покрытые копотью стекла кабины лет пять не мыты.
  
  Сначала он решил упорядочить имеющуюся информацию. Итак, на территории завода в подвалах находится тайная звероферма, где выращивают пушных зверей. Банда преступников, содержащая или обслуживающая эту ферму, нашла источник дешевого корма для животных. Они заманивают к себе людей и убивают их. Заодно ещё и грабят, тоже дополнительный доход. Не брезгуют и вымогательством. С этой целью похищают родственников состоятельных людей. Начальник цеха связи Степан Халалеев или тот, кто себя за него выдает, сообщник бандитов. Он вероломно запер Вовца в кабинете, отключил телефоны, сделав это прямо на АТС, расположенной в том же здании, или на какой-нибудь распредкоробке и привел бандюг. Сейчас для них Вовец - главная угроза. Его побег - просто катастрофа для всего людоедского бизнеса. Им надо или разбегаться и прятаться, или уничтожить его, в крайнем случае - заткнуть рот. Степа ни с каким начальником караула не разговаривал. И не только потому, что телефона охраны нет в списке на столе. Ему никакой милиции не нужно, да и охрану возбуждать ни к чему. Он весь разговор сымитировал, а Вовец поверил потому, что ожидал именно этого. Ну какой начальник караула, в самом деле, так сразу объявит тревогу? Он начнет выспрашивать, что да как, захочет сам все услышать. Но была в том Степином экспромте одна очень нужная и важная информация по поводу пропусков. Если он распорядился проверять пропуска на выходе, значит, обычно выходить через проходные можно не показывая пропуск! И ещё один вопрос, главный: что сейчас делают бандиты? Им надо найти его, не дать ни с кем общаться, не дать обратиться в органы. Значит, они ждут его и ищут возле проходных и в работающих цехах. Предположим, исходя из худшего, что все они знают его в лицо. Значит, следует преобразить внешность и прикинуться каким-нибудь сталеваром. Что ж, он давно уже не инженер-проектировщик, белый воротничок, а простой слесарь Вова. Тут и играть ничего не придется, просто быть самим собой.
  
  Хорошо, выберется он с завод, что дальше? Пойти в милицию, написать заявление и все рассказать. Там, допустим, поверят, спустятся в трубу, а она уже законопачена снизу. И вообще, какие у него есть доказательства? Тем временем бандиты могут найти Женю и прикончить. Они могут и к нему домой заявиться, адрес узнать нетрудно. Тем более, что его паспорт с пропиской в их руках побывал. И номер домашнего телефона он сам Степе диктовал. Нет, прежде чем в милицию идти, надо Олежку спрятать понадежнее.
  
  Придя к такому выводу, Вовец спустился с крана. И как раз вовремя. Большая компания рабочих вышла из литейки, видать, закончилась смена. Он пристроился к толпе. Через сотню шагов большинство рабочих свернуло к бытовому корпусу, а человек семь-восемь направилось в сторону Заречного к проходной. Похоже, они жили рядом с заводом и предпочитали принимать душ и переодеваться дома. Да и по утрам им можно поспать на пять минут дольше, поскольку не надо менять цивильный костюм на рабочую робу в раздевалке.
  
  Вовец мигом сделал себе чумазое лицо и черные руки, благо, на металлургическом производстве сажи и грязи повсюду в достатке, и пристроился к группе.
  
  - Слушай, - обратился к одному из литейщиков, - утром горячей воды не было. Как думаешь, дали уже? А то придется под холодную лезть.
  
  Он не оглядывался по сторонам, старался вести себя естественно, непринужденно. В проходной пожилой вохровец в новой фуражке, нахлобученной по уши, сонно смотрел, как работяги промолачиваются сквозь турникет. Пропусков на выходе, естественно, никто и не думал проверять. Вовец нисколько не выделялся в рабочей компании. Брюки и туфли после всех скитаний по подвалам и трубам, купания и сушки годились только на помойку. Спецовка и каска выглядели гораздо приличнее, но не настолько, чтобы выделяться среди таких же.
  
  За проходной на площади стоял желтый "Икарус". Здесь располагалась конечная остановка одного из городских маршрутов. У Вовца мелькнула мысль: сесть в автобус и уехать подальше, но он её отогнал. Надо вести себя, как другие, делать вид, что живешь в пяти шагах от завода, сейчас придешь домой, там жена нальет огромную миску борща, может, ещё чего, суббота как-никак, хоть и трудовая...
  
  Рабочая компания быстро рассосалась в разные стороны. Вовец тоже завернул за угол и усталой походкой сталевара двинулся по щербатому тротуару вдоль деревянных частных домов. Он не заметил никого, кто бы мог его выслеживать или подстерегать, но следовало держать ухо востро. На перекрестке остановился у водоразборной колонки, вымыл руки и лицо, утерся полой спецовки. Снимать её не следовало, потому что в такой усвиняченной рубашке и подобных же брюках без спецовки ходить нельзя. А вот каску как положил под кустик возле колонки, так и "забыл".
  
  Выйдя из полосы частных домов, перебежал дорогу прямо перед мчащимся транспортом и быстро направился к универсаму. Здесь, среди народа, легче затеряться, да и бандиты могут побояться нападать при такой массе свидетелей. Возле телефонов-автоматов незаметно огляделся и снял трубку. Беспомощно зашарил по карманам. Все-таки были в инфляции положительные моменты: автоматы в городе три года работали бесплатно. Где он сейчас возьмет магнитную карточку, не имея ни рубля в кармане?
  
  - А ты, милок, в поликлинику зайди.
  
  Вовец не сразу сообразил, что это именно к нему обращается пожилая тетушка в домашнем выцветшем халате и тапках-шлепанцах. Она стояла рядом на широком крыльце универсама, разложив на парапете полиэтиленовые пакеты с огурцами и пучки отмытой морковки. Видно, пришла поторговать из ближайших частных домиков.
  
  - А при чем тут поликлиника? - не понял Вовец.
  
  - А там телефон бесплатный.
  
  - Спасибо, - пробормотал Вовец, вешая трубку. - Спасибо, мать.
  
  Он и в самом деле преисполнился чувством благодарности. И почувствовал, что снова вернулся в мир нормальных людей, где есть место вот такой элементарной, совершенно бескорыстной доброте. Пусть даже по самому пустяковому поводу.
  
  Поликлиника оказалась за углом. И, несмотря на воскресенье, фойе оказалось не заперто, поскольку там работала аптека и была платная воскресная консультация. И телефон висел на стенке, вполне доступный. Вовец торопливо набрал свой домашний номер.
  
  - Алло? - Олег сразу ответил.
  
  - Сына, слушай, я, наверное, задержусь...
  
  - Нет уж, ты не задерживайся, - неожиданно перебил его голос, показавшийся знакомым, - давай сразу дуй домой. Понял, Вова? Что замолчал? Отвечай.
  
  - Кто это? - упавшим голосом спросил Вовец.
  
  - Что, не узнал друга Степу?
  
  - Какого Степу? - Вовец похолодел.
  
  - Ладно, не придуривайся. Ты же ко мне сегодня заходил в цех связи. Кабель коаксиальный тебе ещё очень понравился. Теперь вспомнил? Разговор есть срочный. Приезжай поскорей, имеется серьезное деловое предложение. Тысяч на сто. Или даже больше. Все, жду. Да, глупостей каких-нибудь не наделай по дороге.
  
  Частые гудки оповестили, что разговор окончен. Вовец в оцепенении продолжал прижимать трубку к уху. Он был раздавлен. Хотелось лечь и умереть. Его ударили в самое уязвимое место да так больно, что не вздохнуть. Единственное, что успокаивало - не было угроз. Да черт с ними, он станет молчать, язык проглотит, пусть только мальчишку отпустят.
  
  Первым порывом было немедленно бежать домой. Пусть заберут обратно в подвал, убьют, что угодно сделают, лишь бы сына оставили в покое. И он бы побежал, но оцепенел, закаменел и попросту не мог двинуться с места. С трудом повесил трубку и, чувствуя свинцовую тяжесть во всем теле, отошел в сторону.
  
  Он готов был примириться с собственной смертью, но оставалось невыполненное обещание - позвонить Жекиному мужу. Вовец медленно достал из кармана полиэтиленовый сверток, извлек кожаную записную книжку, раскрыл. Смысл прочитанного доходил не сразу. Это действительно была Жекина книжка, точнее, фирменный, разлинованный вдоль и поперек ежедневник бизнесмена. Вовец вначале открыл его посередине и принялся листать. Малопонятные записи сопровождались рисунками одежды и отдельных её элементов - воротничков, рукавов, карманчиков. Все это перемежалось адресами и телефонами магазинов и парикмахерских, визажистов и портних. Нет, смотреть следовало с самого начала.
  
  Искать ничего не пришлось. На первой странице имелись типографски выполненные надписи: "Мой адрес", "Номер паспорта", "Мой телефон" и тому подобное, включая "Моя группа крови". Он сразу увидел запись "Петя" и два телефонных номера рядом. Один помечен "приемная", другой "прямой".
  
  И Вовец сразу успокоился. Теперь у него есть могучий союзник. Богатый, сильный, со связями, с командой телохранителей. Он набрал номер прямого телефона. После мелодичной трели раздалось уверенное и отрывистое:
  
  - Радонецкий. Слушаю.
  
  Так говорят люди деловые, занятые, у которых каждая секунда на счету. Вовец даже слегка заробел.
  
  - Я насчет вашей жены. Вы ведь Петя?
  
  - Допустим, Петр Сергеевич. Ну и что?
  
  - Я знаю, где она находится. Ее надо спасать. Немедленно.
  
  - Стоп, стоп, стоп, - Петр Сергеевич Радонецкий решительно прервал его горячую речь. - Не знаю, кто вы такой и что вам надо, но всю эту ерунду не собираюсь выслушивать. Все, разговор окончен.
  
  - Не кладите трубку, - закричал Вовец. Он ничего не понимал. - Я её видел сегодня. Она в опасности.
  
  - Что вы мне голову морочите! - в голосе Петра Сергеевича злости было уже больше, чем раздражения. - Она сейчас отдыхает в Эмиратах. Вчера я получил от неё телеграмму. Сегодня утром говорил с ней по телефону. Ни о каких опасностях не было и речи.
  
  - Как же так... - у Вовца возникло ощущение какого-то замедленного падения в пропасть. Он был потрясен. Все рушилось. - Она же сама просила вам позвонить, - пролепетал упавшим голосом.
  
  - И она, что же, мой номер телефона дала? - с подчеркнутым сарказмом спросил Петр Сергеевич.
  
  - Да, только я его потерял. А потом нашел в записной книжке.
  
  - Что ещё за книжка такая? - Казалось, Радонецкий сейчас бросит трубку и отключит телефон, чтобы его не доставали всякими глупостями.
  
  - Кожаная, черная, - торопливо заговорил Вовец. - Там и домашний адрес, и телефоны.
  
  На том конце телефонного провода задумались. Потом Петр Сергеевич сказал изменившимся тоном, более спокойно, но не более дружелюбно:
  
  - Это другое дело. Где вы находитесь?
  
  - В Заречном, возле универсама, - с облегчением сказал Вовец. - Да, она и сейчас у меня в руках, книжка эта.
  
  - Ладно, ждите. Сейчас за вами подъедут, - сказал недовольно Петр Сергеевич и уточнил: - Синий джип "Хиндай". - А потом добавил раздумчиво: Странно все это. Она в Эмиратах загорает, а тут...
  
  Вовец так и не узнал, что тут. Петр Сергеевич Радонецкий швырнул трубку. И он терпеливо принялся ожидать синий "Хиндай", оглядывая с высокого крыльца магазина обширную автостоянку. Как выглядит этот самый "Хиндай", он понятия не имел и потому решил не пропускать ни одной синей машины.
  
  Минут через десять синий джип припарковался чуть в сторонке от остальных машин. Вовец поспешил к нему. В кабине на передних местах сидели два плечистых молодца в кожанках - круглоголовые, коротко стриженные, лениво жующие резинку. Вовец потянул дверцу. Плечистые повернулись в его сторону и посмотрели, словно разглядывая букашку.
  
  - Вы от Петра Сергеевича? - спросил Вовец.
  
  - Ну... - мыкнул один с пассажирского места, продолжая жевать. Записная книжка с тобой?
  
  Вовец кивнул.
  
  - Давай сюда.
  
  Пассажир вылез из машины, потянулся, разминаясь. Дверцу оставил открытой. Взял протянутую ему кожаную книжицу, сунул в карман куртки и вдруг резко схватил Вовца за воротник. Тот и пикнуть не успел, как его ткнули лицом в сиденье и заломили руку. Второй круглоголовый, который продолжал сидеть на водительском месте, тут же сцапал Вовца за волосы и придавил лицом к вонючей коже. Вовец понял, что опять попался. На запястьях за спиной щелкнули наручники, и его пихнули на заднее сиденье. Опытные руки обшарили одежду, извлекли паспорт и ключи. Захлопнулась дверца. Все произошло настолько быстро, что никто из прохожих ничего не заметил. Да и Вовец ничего не успел сообразить. Мотор рыкнул, и джип отъехал от магазина. Стриженый, что сидел рядом с водителем, полубоком развернулся к Вовцу и раскрыл паспорт.
  
  - Имя!
  
  Вовец не понял. Он вообще не понимал, что происходит, кто и за что надел на него наручники, куда везут в машине с затемненными стеклами.
  
  - Быстро отвечай! - Стриженый ткнул в лицо потной ладонью. - Фамилия, имя, отчество!
  
  - Меншиков Владимир Михайлович, - пробормотал обескураженный Вовец.
  
  - Год рождения!
  
  Вовец отвечал. Теперь до него дошло - допрашивают, проверяют. Просто на большее у них идиотизма не хватает. Стриженый, похоже, учился вести допрос по гнусавым видеокопиям. Да и вообще не привык двигать мозгами, только кулаком.
  
  - Кто тебя подослал, козел?
  
  - Никто, жена Петра Сергеевича.
  
  Раздался противный резкий писк. Оказывается, в джипе установлен радиотелефон. Стриженый откуда-то снизу, чуть ли не из-под сиденья, вынул трубку. Допрос прервался, звонил шеф.
  
  - Да, Петр Сергеевич... Нет... нет... Значит, так: Меншиков Владимир Михайлович, - стриженый старательно продиктовал содержимое паспорта, даже штамп о разводе не поленился зачитать. Потом начал свой талант следователя расхваливать. - Да мы его в пять секунд расколем... Дохляк, натуральный бомж, хоть и с пропиской... Ладно, понял, культурно, так культурно. Жаль, конечно... Понял, Петр Сергеич, будет исполнено в наилучшем виде.
  
  Он сунул телефонную трубку на место, развернулся к Вовцу и молча уставился долгим вопрошающим взглядом исподлобья. Такой психологической обработкой уличные рэкетиры предваряют наезд на лотошника. Человек от навязчивого внимания со стороны хмыря в кожанке и спортивных штанах начинает беспокоиться, нервничать и постепенно доходит до необходимой кондиции. Тогда ему доверительно сообщают: "Денег надо." Дальше можно не рассказывать, и так все понятно.
  
  Но Вовец сегодня уже всякого насмотрелся и начувствовался. Им овладело безразличие. Он устал бороться. Ну сколько можно? Есть предел человеческим душевным силам. Так на войне, рассказывают, после нескольких часов тяжелого боя человек теряет чувство страха, самосохранения и всякий боевой дух. Он механически выполняет команды, стреляет, встает в атаку и, получив пулю, спокойно истекает кровь, с облегчением понимая, что весь этот ад кромешный для него кончился. Вовец хотел бы умереть прямо сейчас, чтобы прекратился этот бесконечный спектакль про охоту, где ему досталась роль зайца. Все, заяц больше не бежит. Кончайте скорей. Мертвым все равно. Им уже не больно. Они ни за что не в ответе. Пусть теперь другие выкручиваются, а он бросил карты...
  
  - Чего там Сергеичу надо? - Водитель тоже хотел владеть информацией, чем один круглоголовый хуже другого?
  
  - Сказал, чтобы подробнее выяснили про этого лоха. Только это и больше никуда не углубляться.
  
  - А потом его куда?
  
  Стриженый пожал плечами.
  
  - А ты бы спросил. Он сейчас с ляльками на фазенду укатит, а нам с этим придурком...
  
  - Не укатит. Там у него Жанна сидит.
  
  - Тогда точно в офисе до ночи проторчит. Давай, что ли, на хату к этому съездим, поглядим, что почем. - Он повернулся к Вовцу. - Эй, как тебя, Меншиков, разведенный, один живешь или с бабой?
  
  - Один. - Вовец с трудом разлепил запекшиеся губы.
  
  - А вот это ты зря. Нельзя без бабы.
  
  Оба круглоголовых радостно загоготали. Наверное, это была шутка.
  
  - Да уж, баба - вещь нужная, - важно сообщил водитель.
  
  К его дому подъехали неудачно, не с той стороны. Тут не было проезда, пришлось поставить машину на противоположной стороне двора за полуразломанным хоккейным кортом.
  
  - Эй, ты, - стриженый двинул Вовца локтем в бок, - который подъезд?
  
  - Дальний.
  
  - Может, ближе подъехать? - спросил водитель.
  
  - Нет, ещё сосед какой-нибудь этого балбеса увидит, кипеж поднимет. Пусть тут стоит. - Стриженый повернулся к Вовцу, побрякал брелочком. Которые от квартиры?
  
  - Два коротких.
  
  - Давай сторожи, а я разомнусь. - Стриженый собрался вылезать из кабины.
  
  - Тоже разомнусь. - Водитель не собирался скучать в машине, когда есть возможность развлечься, пошарить в чужом доме. - Никуда не денется. Сейчас ноги ему прихвачу, и все нормально будет.
  
  Он вынул из кармана ещё пару наручников и защелкнул Вовцу на ногах. Потом рывком свалил на пол лицом вниз. Примял поплотнее в пространство между передним и задним сиденьями. Дверцы захлопнулись, шаги удалились.
  
  Вовец постепенно приходил в себя. Если человек способен думать, то в состоянии покоя он не может долго находиться ни о чем не думая. А думает человек обычно о том, что его больше всего волнует. Еще во время поездки Вовец начал выходить из апатии. Сейчас он понял, что надо выбираться, пока никто не мешает. Мысль была ясной и требовала немедленных действий. Зря они сунули его лицом вниз, а не наоборот. В нынешнем его положении очень просто стать на колени. Это Вовец и сделал. Он посмотрел в сторону своего подъезда.
  
  К крыльцу в это время подкатил задом автофургон. На зеленом боку краснели прямоугольные буквы трудновыговариваемой надписи "Специальная коммунхоза". Водитель спрыгнул из кабины, открыл заднюю дверь фургона, вытащил рулон оранжевой ткани и торопливо вбежал в подъезд. Через минуту появился обратно, но не один, а с двумя помощникамию. Втроем они выволокли из подъезда тяжелый оранжевый сверток и забросили в фургон. Прикрыв дверцу, снова исчезли в подъезде. Через минуту появились с новым свертком. Вовец теперь понял, что это за оранжевая ткань - медицинская клеенка. Такую под маленьких детей и тяжелых больных подкладывают. В клеенке лежало нечто увесистое и продолговатое. Это продолговатое закатали в длинный кусок клеенки, а пустые концы скрутили в жгуты. Сейчас концы-жгуты были перекинуты через плечи двумя носильщиками. Третий поддерживал сверток за середину. Они торопливо закинули свой груз в машину и закрыли дверь. Потом так же слаженно заняли места в кабине. Заскрежетал акселератор, двигатель фыркнул, заурчал, водитель дал газ и фургон скрылся.
  
  Вовец с некоторым запозданием отметил, что троица одета в одинаковые синие спецовки, и, кажется, понял смысл произошедшего. Теперь можно было не спеша подумать как избавится от оков. Устройство старых советских наручников, а именно такие ветераны правопорядка сковывали его конечности, он знал прекрасно. Когда-то один из приятелей юности привез на дембель из внутренних войск такие в качестве сувенира. Он же и демонстрировал, как зэки избавляются от наручников. Скованные руки из-за спины он в приседе опускал вниз, продевал в них ноги. Он вообще мог прыгать через это кольцо из рук, как через скакалку: вперед-назад, вперед-назад. Не быстро, но все равно впечатляло. Ловкий был малый... Потом он доставал зубами из лацкана пиджака булавку, заранее там припасенную, вонзал её в стык полуколец стального браслета, отжимая внутренний зубчатый зацеп, и браслет раскрывался. То же проделывал и со вторым. На все про все у него уходило пятнадцать секунд. При этом утверждал, что имел дело с таким крутым уголовником, который эту операцию стабильно проделывал за шесть секунд, по секундомеру засекали.
  
  У Вовца минута ушла, чтобы протащить ноги. Нет, гибкости он не утерял, просто наручники на ногах мешали. Приходилось сгибать обе ноги одновременно, лежа спиной на сиденье. И так вот скрючившись, продеть в сомкнутые руки одну ступню, потом другую. При этом он потянул левую руку так сильно, что чуть не закричал от боли в плече и под лопаткой. Лежал некоторое время с закрытыми глазами, ждал пока боль пройдет. Булавки в лацкане у него, увы, не нашлось. Да и откуда ей там взяться, от сырости, что ли?
  
  Перегнулся через правое сиденье, открыл бардачок, полный всякой дорожной дребедени. Сразу увидел шариковую ручку. Развинтил, вынул стержень, зубами примял пустой конец полиэтиленовой трубочки. Отмычка для наручников получилась в сто раз лучше всяких булавок. Через шесть секунд снял наручники и положил в боковые карманы спецовки. Пару в левый, пару в правый - для равновесия.
  
  Подождав, пока поблизости не будет никого, выбрался из машины и прикрыл дверку. Дошел до своего подъезда, бесшумно взбежал на второй этаж и осторожно приблизился к дверям своей квартиры. Хорошо, что окна её выходят на улицу, а не во двор, а то могли бы засечь на подходе. Он прислушался тихо. Наружная железная дверь приоткрыта. Чуть-чуть, на сантиметр. Осторожно потянул на себя. Внутренняя деревянная дверь вообще полуоткрыта. Заглянул. В коридорчике на полу лужа крови. Тихонечко вошел внутрь, стараясь не испачкать обувь. Никого. Закрыл двери изнутри. Огляделся. Значит, ждали. Но вместо Вовца явились круглоголовые, коротко стриженные. И их побрили. Потом закрутили в клеенки и увезли. А зачем?
  
  Вовец уже устал от непонятного. Надо опять разложить информацию по полочкам и разобраться, что к чему. Олежки нет. И хотя сердце сжималось, он, загибая пальцы, как первоклассник, отметил, не торопясь, имеющиеся факты и выводы. Парень уже большой, для него отдельный сверток нужен, а вынесли всего два. Машину специально подогнали откуда-то из-за угла забрать трупы и тут же отчалили. Вряд ли такую операцию проделывают дважды, слишком рискованно. Кроме того, среди троицы в спецовках он не увидел Степу Халалеева. Уж его бы узнал за версту. Значит, Степа уехал раньше и Олежку с собой прихватил. Да, не в чемодане же он его унес. Сам парень шел, соответственно, был жив-здоров и не плакал. В квартире осталась засада. Вошедших уложили прямо у дверей. Почему его не дождались? Причина может быть только одна: решили, что один из двух убитых - он, тот кто надо. Допустим, получили приказ доставить живого или мертвого, вот и повезли оба трупа - пусть начальник сам определит, кто ему нужен.
  
  Логично. Если так, то Олежка должен быть в безопасности. Это единственное, что удерживает Вовца от визита в милицию. Сейчас бандиты убедятся, что ухлопали не тех, и возобновят охоту. И если убьют Вовца, то и Олежку прикончат. Им свидетель ни к чему. Так что надо выжить любой ценой и вызволить Олежку, заменившего отца в тюремной камере живодерского подвала.
  
  Вовец запер железную дверь на засов, сам уселся на табурет в кухне на любимое место между холодильником и столиком. Здесь было какое-то особое биополе, тут его посещали самые замечательные мысли и идеи. Сейчас на столе валялись объедки и окурки. Вот подлецы - давили свои вонючие чинарики прямо о клеенку. Такая вот мразь: придут, нагадят, обворуют, убьют да ещё навозные сапоги о твою душу вытрут. Истреблять таких подонков надо, просто истреблять, как чумных крыс. Сейчас они должны вернуться. Если только, не предъявляя трупы Степе для опознания, сразу не спрячут их куда подальше. Нет, исключено. Это же отличный корм для чернобурок, такие упитанные ребята - кожанки на спине трещат...
  
  Вовец не испытывал злорадства, но сочувствия тоже. Туда им и дорога, круглоголовым. А вот незваные гости в квартире здорово наследили: кровь, окурки, отпечатки пальцев, да и свидетели наверняка найдутся. Хотя прекрасным субботним днем почти весь город на дачах и пляжах, кто-нибудь приметил зеленый фургончик "Специальная коммунхоза". Один звонок в коммунхоз и - привет, пишите письма в изолятор. А улик следствие полную квартиру найдет.
  
  Ну, хорошо, допустим, явятся бандиты, а дверь закрыта изнутри. Что им делать? Обрежут телефон и начнут осаду? Но в начале попробуют вступить в переговоры, пошантажировать Олежкой. А что если?..
  
  Вовец вскочил, торопливо скинул грязную влажную одежду, натянул походную амуницию: камуфляжные брюки, рубашку хаки, туристские ботинки на толстой рифленой подошве. Из подготовленных к походу рюкзаков все было вывернуто на пол. Он взял маленький рюкзак Олега, бросил в него несколько банок консервов, булку хлеба, штормовку, моток капронового шнура, аптечку. Вытащил из чехла палатку и развернул. В неё он обычно паковал хрупкие и ценные вещи. Здесь лежали шестикратные очки-бинокль, охотничий нож, маленький фонарик и "стрелялка" с малокалиберными патронами в спичечном коробке. Все это тоже сбросил в рюкзак. Добавил на всякий пожарный несколько кусков различного провода, а из ящика с инструментами пилку по металлу, пассатижи, кусачки, большую и малую отвертки, коротенький гвоздодер.
  
  Рюкзачок набил почти полный, но он впихнул ещё пару альпинистских карабинов и крючьев, пятиметровый кусок парашютного стропа, моточек изоленты и десятиметровый отрезок тонкого стального тросика, свернутого в довольно широкую бухточку. А сверху все накрыл синей спецовкой, прихваченной в шкафу у Степы. Сунул в карман зажигалку и сотенную, заначенную под кухонной клеенкой.
  
  Высунулся на лестничную клетку. Вроде, ничего подозрительного, тишина. Вышел, поставил рюкзак на нижнюю ступеньку лестницы. Ловко вращая отвертку, вывернул винт-саморез, один из прижимающих фанерную облицовку к железной двери. Как раз над замком. Привязал к ручке засова кусок лески, и конец её пропустил в дырочку от винта. Прижал дверь и потянул леску. Щеколда вошла в паз, и дверь оказалась закрыта изнутри. Втолкнул леску обратно внутрь и завернул винт на место. На все потребовалась пара минут, не больше. Прислушался. Подхватил рюкзак, сунул в него отвертку и сбежал вниз.
  
  Чуть приоткрыл дверь подъезда и снова прислушался. Вышел на крыльцо, спрыгнул прямо на газон и быстро направился вдоль дома. Потом пересек двор и забрался в джип. Это был отличный наблюдательный пункт. Эх, если бы он умел водить машину! Какое упущение с его стороны. Не рассчитывая когда-нибудь заработать на собственные колеса, не удосужился обзавестись правами. Умел управлять трактором, кранами и лебедками разных конструкций, всякими строительными и сельскохозяйственными механизмами, а вот до шоферской баранки так и не добрался. Впрочем, ключей все равно нет, их круглоголовый предусмотрительно забрал с собой.
  
  Тут Вовец похолодел. Ведь когда обшарят карманы убитых, а сделают это непременно, то найдут ключи и догадаются, что где-то поблизости должна быть и машина. Он торопливо покинул джип. Нацепил рюкзак на плечо и, сделав большой крюк в обход всего квартала, устроился на лавочке у подъезда чужого дома. Отсюда ему была хороша видна улица. По ней уехал зеленый фургон с красной надписью, по ней и вернется. В том, что именно фургон обязательно вернется, Вовец был уверен. Во-первых, машина чрезвычайно удобна для таких дел. Во-вторых, кто напортачил, того обычно и заставляют исправлять брак в работе.
  
  Фургон появился минут через пятнадцать и остановился далеко не доезжая до его дома. Из кабины один за другим выпрыгнули двое, пересекли улицу и скрылись меж домов. Дворами пошли, конспираторы. Одним из них на этот раз мог быть кто-то из подвала, знающий Вовца в лицо. Но водитель, оставшийся в машине, наверняка был прежний. Следовало на него взглянуть поближе.
  
  Вовец подхватил рюкзак и не спеша направился по тротуару в сторону фургона. Он внимательно разглядывал машину - довольно старый ЗИЛ. На дверце кабины белой краской натрафаречена круглая печать - "Городское управление коммунального хозяйства. Автобаза N 2" Стекло дверцы опущено. Толстоносый водитель разглядывает бумажки. Вовец вскочил на подножку, сунулся в окно.
  
  - Шеф, халтура есть, - сказал с наигранной веселостью. - Мебелишку надо перекинуть.
  
  Толстоносый вскинулся, дернулся в глубь кабины. Понял в чем дело и присунулся обратно. Рявкнул:
  
  - Пошел отсюда!
  
  Снова развернул свои бумажки. Вовец скосил глаза. "Наряд на отлов бродячих животных".
  
  - Да тут рядом, шеф!
  
  Носатый резко распахнул дверцу, сбросив Вовца на асфальт, тот чуть не упал. В рюкзаке зазвенели железки. В душе у него тоже звенели колокольчики. Это был успех. Он крепко ухватился за конец веревочки, ведущей к Олежке. Он теперь знал номер машины, автобазу и то, что на фургоне ездят охотники на кошек и собак. Ничего не скажешь, ловко устроились. Можно весь кузов кровью залить, и никто ничего криминального не заподозрит. Можно возить удавки, топоры, ножи, ружья - все с разрешением, с лицензией, с хозяйским благословением. Не в этой ли собачьей будке его самого доставили в подвал? Тогда почему они его не узнали? Ладно, потом разберемся.
  
  - Да пошел ты сам, урод долбаный! - крикнул носатому.
  
  Толкаться дальше возле фургона было ни к чему, только лишние подозрения вызывать. Вовец дворами прошел квартал и завернул к приятелю. Он давно обратил внимание, что хозяева однокомнатных квартир не имеют дач, поэтому по субботам бывают дома. Едва он подошел к дверям, как из-за них донесся грозный лай. Лязгнули замки, дверь распахнулась.
  
  Леха удерживал за хвост здоровенного дога, ошейник на которого надевался только при выходе на улицу. Собака узнала Вовца и радостно кинулась на грудь, чуть не сбив с ног, мгновенно обмуслив носом и длинным языком все лицо. Леха протянул руку:
  
  - Здорово, старый. На рыбалку что ли собрался?
  
  - Ага, - кивнул Вовец. - Слушай, ты по собачьей части все знаешь. Собачники, которые бродячих ловят, куда их потом везут?
  
  - За Уралмашем у них живодерня, вот туда и везут. Три дня в клетках держат, если хозяева не находятся, забивают или в мединститут продают. А ты что, собаку потерял? Так у тебя, вроде, не было раньше.
  
  - Да знакомый один просил узнать, - на ходу сымпровизировал Вовец. Хочет в деревню кобеля купить подешевле. А возле металлургического живодерни нет? Там, говорят, раньше была. Поближе все-таки.
  
  - Ветлечебница только. - Леха отрицательно помотал головой. - Там только ветлечебница. Самая плохая в городе, а может, и во все области. Хорошую собаку ни один хозяин туда не поведет. Разве только усыплять.
  
  - Слушай, вот они усыпляют, а куда потом трупы девают?
  
  - А кто их, гадов, знает? - Леха пожал плечами. - Захоранивают в какие-нибудь скотомогильники. В братские могилы в общем. Да хрена ли тебе? Пойдем лучше пивка возьмем.
  
  - Некогда. На электричку опоздаю, - продолжал врать Вовец. - Халтуру нашел в деревне. Подвязался у крестьянина трактор наладить.
  
  - А говорил, что на рыбалку поехал.
  
  - Заодно и порыбачу. Одно другому не помеха. Ну, пока!
  
  Он быстро тиснул Лехину руку и выскочил за дверь. Хозяин едва успел поймать за хвост рванувшую следом собаку.
  
  Вовец сел в трамвай и через пятнадцать минут оказался на вокзале. К вечеру здесь было полно народа. Припоздавшие горожане или предпочитавшие вечерние электрички субботним утренним, набитым выше завязки, отъезжали на дачи. Приехавшие утром селяне сейчас, распродав за день ягоды, цветы и прочую разную зелень, накупив фасованной городской еды, разъезжались по домам. Да транзитники с чемоданами и беженскими чувалами, да праздношатающиеся, да те, кто по делу, и кто просто так...
  
  В этой шумливой и суетливо-нервной толчее Вовец растворился мгновенно. Он уже сообразил, что следовало бы прихватить из дому в придачу к имеющемуся добру, но возвращаться было поздно, приходилось покупать. В газетном киоске он приобрел телефонный справочник за прошлый год, небольшой блокнот и ручку. В другом киоске взял полуторалитровый баллон минералки. Потом в толпе пассажиров прошел через подземный переход, пересек рельсовые пути, поднырнув пару раз под вагоны, и с края насыпи увидел обширную территорию многочисленных складов и баз, железнодорожных тупиков, разгрузочно-погрузочных эстакад и площадок.
  
  Пройдя по насыпи с полкилометра, спустился вниз и, устроившись в укромном местечке среди бетонных конструкций, лет пять ожидающих отправки хоть куда-нибудь, поужинал. Банка тушенки, ломоть хлеба и пол-литра минералки, вполне удовлетворили его непритязательные гастрономические запросы. Потом произвел ревизию имущества и обнаружил в карманчике рюкзака Олежкин компас со светящимся циферблатом и коробочку с ремнабором: нитки, иголки, булавки, бритвенное лезвие, маникюрные ножницы. Подобрал с земли кусок серой рассохшейся фанеры, острым охотничьим ножом придал ему прямоугольную форму и вставил в рюкзак к спине. Потом аккуратно сложил в него все железо так, чтобы инструменты не цеплялись друг за друга, но были легко доступны. Сверху накрыл спецовкой, а штормовку надел на себя. В один карман штормовки положил очки-бинокль в футляре, а в другой - стрелялку. Такими штучками на заводе обзаводились все, кому не лень. Вовца попросил выточить такую один знакомый, а взамен дал мелкашечных патронов. Вовец, естественно, себе тоже изготовил.
  
  Стрелялка по сути была однозарядным примитивным пистолетом. Ствол, в который вставляется патрон, вытягивается из цилиндрического затвора и ставится на засечку. Если его с засечки столкнуть, пружина толкает стол внутрь затвора, донышко патрона ударяется о боек - выстрел! Штука ненадежная, неудобная. Чтобы перезарядить, надо развинтить весь аппарат, а потом снова собрать. Но что поделать, каждый в наше смутное время вооружается как может и чем может. Уголовники гоняют на иномарках с пистолетами и автоматами, начальники напокупали по блату карабинов и ракетниц, коммерсанты обходятся газовыми револьверами, а у работяги только то, что под рукой, что сам смастерит.
  
  Стрелялку Вовец развинтил, зарядил, свинтил снова и положил в карман невзведенную. Раскрыл записную книжку и вписал номер машины-собаколовки. Он его хорошо запомнил, а запись сделал так, для порядка. Потом раскрыл телефонный справочник. Дома у него уже есть такой, но не додумался впопыхах, что понадобится, пришлось второй покупать. Зато теперь, не сходя с места, можно легко выяснить нужные адреса и телефоны. Автобаза коммунхоза N 2 оказалась расположенной совсем рядом, и Вовец решил в первую очередь наведаться туда. Еще он выписал номер телефона начальника цеха связи металлургического завода.
  
  В лабиринте переулков и тупиков среди разнообразных завокзальных баз оказалось не так просто отыскать автобазу N2. Решетчатые железные ворота были завязаны цепью, зашпиленной изнутри массивным замком. Вовец сунулся в проходную. В прежние времена на таких вахтах сидели красноносые старички, смолили самокрутки и балагурили с проходящими. Но времена изменились. Сейчас за стеклянной стенкой с маленьким окошечком сидел крепкий молодой мужик в камуфляжном одеянии, подпоясанный офицерским ремнем. И отреагировал он соответственно:
  
  - Куда идем? Все закрыто.
  
  По тону сказанного Вовец понял - тут не балагурят, а сразу в лоб бьют. Поэтому раскрыл записную книжку и заговорил о деле голосом самым озабоченным:
  
  - Машина номер шестнадцать-восемнадцать не знаешь где? Водила нужен позарез. Жену у него на скорой увезли, дети одни, а он все где-то шляется.
  
  - На месте машина. Нет никого, - резко ответил охранник.
  
  - Нет, ты посмотри, - упорствовал Вовец. - Он, может, в вечернюю смену выехал.
  
  Суровый охранник достал из стола амбарную книгу, полистал. Развернул и приложил со своей стороны к стеклянной перегородке.
  
  - Читать умеешь? Запись видишь? Четыре часа как машину поставил и смотался. Вовец посмотрел.
  
  Действительно отмечено, что машина С 161 АВ ещё в шестнадцать ноль-ноль прибыла в гараж. Водитель по фамилии Моржаков поставил загогульку в графе "роспись". Таким образом тема оказалась исчерпанной полностью, и Вовец покинул негостеприимную проходную, недоумевая: как же так могло получиться, что машина стоит одновременно в двух местах. Понятно, такое просто невозможно. Уж либо здесь, либо там - одно из двух.
  
  Он подошел к решетке ворот. Шеренга грузовиков на противоположной стороне двора. Вовец приладил на нос очки-бинокль и подкрутил окуляры, настраивая. Мешанина мутных пятен упорядочилась и резко выступили тупые морды КАМАЗов. Придерживая пальцем очки, повел взглядом вдоль шеренги машин. С 161 АВ стоял в общем ряду. Такой же синий КАМАЗ, как другие, с огромным металлическим кузовом. Мусоровоз. Теперь все стало на свои места. Зеленый ЗИЛ-фургон не имеет никакого отношения к коммунхозовской автобазе, но сам по себе трюк с переименованием автомобиля неплох. Делать здесь больше было нечего, и Вовец направился обратно к вокзалу.
  
  Сев в трамвай, идущий в сторону металлургического, Вовец ещё не знал, что предпримет дальше. Но в первую очередь следовало выяснить, что с сыном, убедиться, что мальчик жив. Он вышел, не доехав одну остановку до завода. В киоске "Роспечати" купил телефонную карточку, с ближайшего автомата набрал номер телефона начальника связи. На ответ не рассчитывал и был поражен, услышав голос Степы Халалеева. От неожиданности не нашелся, что сказать, забормотал невнятное, но сразу взял себя в руки.
  
  - Алло, Степа? Это Володя Меншиков. Знаешь такого?
  
  Степа тоже растерялся поначалу, замешкался на несколько секунд, но тут же постарался взять себя в руки. Заговорил игриво:
  
  - Я тебе звоню, звоню, а ты не отвечаешь. В чем дело, Вова?
  
  - А мне звонить бесполезно, - поддержал игривый настрой собеседника, меня дома нет. - Дорого бы дал Вовец, чтоб увидеть сейчас Степину физиономию. И потому с удовольствием повторил: - Нет меня дома. Дома беспорядок, на полу бурые пятна, посуда грязными руками залапана, окурки кругом. Попросил приятеля одного посидеть, последить за беспорядком. Заодно и ружьишко свое почистит.
  
  - Тоже из агентства "Рондаш"? - спросил Степа уже не столь игриво.
  
  - Что значит тоже? - не понял Вовец. - Какой "Рондаш"?
  
  - Из охранного агентства, как и те двое. - Степа начал сердиться. - Я ведь тебя предупреждал, не делай глупостей.
  
  - А я и не делал, - огрызнулся Вовец. - Сам не наделай. - Он не сразу сообразил, о каком агентстве идет речь, но теперь дошло. Видимо у тех двоих круглоголовых в карманах лежали удостоверения какого-то частного охранного агентства с романтическим названием "Рондаш". Вовец о таком и не слыхал. Следовало как-то объяснить их появление, и он нашелся. - Агентов этих банк прислал деньги за квартиру выколачивать. Я её весной за пятнадцать тысяч баксов заложил, а деньги брату дал на раскрутку. Он сельпо какое-то купил, а на товары денег не было. В общем, проколол меня, предложил проценты выплатить и продлить договор. А те квартиру требуют. Агентов этих присылают. - Вранье получилось замечательное, следовало его подкрепить. Они ведь меня в машине поджидали. Синий джип "Хиндай". Я только у подъезда заметил, что они из машины вылезли и за мной идут. Поднялся выше этажом, а они в квартиру ломанулись. Через минуту их уже в клеенках выносили. Я тогда соседу на третьем этаже позвонил и в окошко показал, как их в зеленый катафалк грузят. - Он сам пришел в восторг от своего вдохновенного вранья. - Хочешь, номер катафалка скажу? - В трубке слышались какие-то электрические шорохи и потрескивания.
  
  Халалеев молчал. Вовец почувствовал веселую ярость. Как он этого Степу заткнул! Так и надо, нельзя упускать инициативу. Надо атаковать, бить в самые неожиданные и уязвимые места. И он с удовольствием подвел итог:
  
  - Короче, есть веревочка, за которую тебя быстро вытянут. Да, кстати, я пять минут назад соседу звонил. Так он говорит, катафалк опять подъехал, чуть не под окнами стоит.
  
  Степа наконец пришел в себя от обилия новостей и подал голос:
  
  - Слушай, Володя, давай поговорим серьезно. Я у тебя на крючке, ты у меня.
  
  - А я-то каким образом? - вполне искренно удивился Вовец.
  
  - Помолчи! - заорал в трубку Халалеев, видимо, нервы вышли из-под контроля. - Сейчас я говорю! Ты же не хочешь, чтоб с твоим пацаном что-то случилось, правильно?
  
  Эк его уело. Наследили, дураки, да ещё двух частных агентов пришили. Их приятелей поддельными автомобильными номерами с панталыку не собьешь, из-под земли достанут.
  
  - Дурак ты, Степа, - усмехнулся Вовец. - Нашел чем пугать. Ну избавишь меня от алиментов, дальше что? Вот тебе мои условия: пацана немедленно отправляешь к мамаше, чтобы она в розыск не подала. А мне к утру приготовь пятнадцать долларов наличной валютой. И мы расстанемся и все забудем. Завтра в девять утра позвоню, скажу куда денежки поднести.
  
  - Погоди, погоди... - начал Халалеев, но Вовец повесил трубку.
  
  С минуту стоял, чувствуя усталость и опустошенность. Вытер пот со лба, подхватил рюкзак и пошел между частных деревянных домов. А правильно ли он поступил? Не будет ли Олежке хуже. Нет, не должно. Во всяком случае до утра. Скорее всего, эти живодеры начнут торговаться. Ведь именно так они поступили в случае с Женей: муж, похоже, платить не собирается, а они её держат. Если с Олежкой что-то случится, он же их сразу сдаст. Уж это они соображают.
  
  Вовец не собирался отсиживаться до утра. Он намеревался атаковать. Чутье подсказывало; между песцовым подвалом, собаколовной машиной и ветеринарной лечебницей возле завода должна существовать связь. Слишком много у них общего.
  
  * * *
  
  Синие сумерки опустились на город. Вдоль улиц зажглись фонари. Красные огоньки засветились на заводских трубах, опоясали поверху конуса градирен. Прожектор осветил пустой двор ветлечебницы. Огромная овчарка, спущенная с цепи, просунула морду в щель между створками железных ворот и бешеным лаем оповестила всю округу, что заступила на пост. Вовец прекратил её дразнить и скрылся за углом.
  
  Гавкнув ещё пару раз и порычав, овчарка затрусила вдоль высокого зеленого забора, делая обход вверенной территории. За длинным одноэтажным бараком ветлечебницы стоял просторный кирпичный гараж, способный вместить полдюжины грузовиков. Трое его железных ворот были плотно закрыты. Овчарка сунула нос в щель под ворота и, громко фыркнув, отскочила в сторону. Ей не понравился резкий ацетоновый запах нитроэмали.
  
  Вовец приложил ухо к холодной кирпичной стене. Ничего не слышно. Может, в гараже никого нет? А вдруг просто стена толстая, вот и не проходит ни звука?
  
  Гараж ветлечебницы, он же склад, задней стеной выходил к заводу. Лет пятьдесят назад здесь была инфекционная больница, а при ней гараж. Потом больницу перевели в новое здание, а одноэтажный барак отдали ветеринарам. С тех самых пор сохранялся и ремонтировался двухметровый глухой забор с железными воротами и гараж, значительно превосходящий потребности собачьей клиники.
  
  Вовец пощупал стену. Старый красный кирпич отмокал понизу от сырой земли, трескался и отшелушивался тонкими пластинками и чешуйками. Вовец вставил плоский конец гвоздодера в зазор кладки. Осторожными движениями пошевелил угловой кирпич. Раствор, скреплявший кладку, изрядно повыкрошился за полвека и порос мягким зеленым мхом. Выпал кусок кирпича. Вовец аккуратно подхватил его на лету и так же аккуратно отложил в сторону. Так по кусочку полностью извлек этот кирпич и взялся за тот, что лежал ниже. Он выкрошился ещё быстрее. Чем ближе к земле, тем хлипче оказывались кирпичи. Через полчаса Вовец выбрал изрядный кусок угла - весь низ на метр в высоту. Правда, это был только один ряд кирпичей - облицовочный. Следующий ряд лежал поперек кладки, выходил торцами, и раствор здесь был положен плотно, держался мертво и тычкам гвоздодера не поддавался.
  
  Вовец, накрывшись штормовкой, подсвечивая узким лучом маленького фонарика, обследовал препятствие. Зря он с угла взялся. Углы каменщики всегда капитальные выводят. И он стал разбирать кладку вдоль по стене, орудуя гвоздодером, как рычагом, вынимая кирпичи и складывая в стороне, чтоб не мешали. Неожиданно с грохотом обвалился целый пласт кирпичной облицовки. Вовец едва успел отскочить. Подхватив рюкзак, он бросился бежать. Сзади заходилась хриплым лаем овчарка.
  
  Пустырь между гаражом и заводской оградой покрывали бугры и ямы, кучи мусора и заросли полутораметровой крапивы. Вовец с шумом проломился сквозь эти заросли и по тропке вдоль ограды добежал до железных частных гаражей, наставленных нестройными рядами. Гаражи стояли к нему задом. Он вклинился боком между двумя железными коробками и чуть не застрял. Узко. До места его кирпичных работ было отсюда метров пятьдесят и оно пропадало во мгле, хотя кругом было довольно светло. Свет от лампочек на заводской ограде, от уличных фонарей, да ещё луна на безоблачном небе - все это наполняло округу легким пепельным сиянием. Но имелись и тени - глубокие, непроглядные. Такая тень лежала позади кирпичного гаража, хотя боковую стену было ясно видно.
  
  Вовец ждал долго, не менее получаса, хотя никто не подошел, не поинтересовался, что это здесь гремит и сыплется. Следовало понимать, что в гараже никого нет, и только собака во дворе наблюдает за порядком. И вообще, с чего он решил, что здесь бандитское гнездо? Только потому, что ветлечебница замыкает логическую связь между заводом и нарядом на отлов четвероногих бродяг? Да, замыкает! Другой версии все равно нет. Так что нечего думать, долбить надо.
  
  Обвал открыл значительный кусок внутренней кладки. Оказывается и полсотни лет назад работяги халтуру гнали. Слой кирпичей, что кладется между наружным и внутренним рядами кирпичей и у каменщиков называется забутовкой, представлял из себя черт знает что. Всякие обломки, половинки и даже бутылка, закиданные как попало раствором. И то сказать, гараж строили, не дом для начальства. Да небось ещё "давай-давай" к Седьмому ноября. Дыры и пустоты перемежали куски кирпича и раствора. Через пять минут Вовец в узкую щелочку меж кирпичей уже пытался заглянуть внутрь гаража.
  
  Там горел свет, а в щелку ощутимо тянуло ацетоном. Судя по интенсивности запаха, вряд ли кто-то способен высидеть вечер, а тем более ночь, в столь загазованном помещении. На всякий случай Вовец, затаив дыхание, долго прислушивался, но никаких подозрительных звуков не уловил. Из гаража вообще ни звука не доносилось, только собака лаяла где-то у ворот.
  
  - Ладно, - сказал Вовец сам себе, - будем считать, что внутри никого нет.
  
  И налег на гвоздодер. Кирпичи с громом посыпались на бетонный пол внутрь гаража. Он просунул в дыру голову и огляделся. Под потолком ярко горела большая лампочка, освещая просторный зал. На бетонном полу стояли машины: темно-зеленый "уазик "с синим ветеринарным крестом, бортовой ГАЗ-66, зеленый фургон, оранжевый "москвич" и синий джип "Хиндай". Вовец забросил внутрь рюкзачок и сам протиснулся ползком.
  
  Вдоль стен выстроились верстаки, стопки автомобильных покрышек, дверцы, крылья от легковушек, всякое железо. Взял одну дверцу и прикрыл ею дыру в стене, чтоб не светилась наружу. Обошел помещение. Зеленый фургон был тот же самый, только кабина и капот теперь оказались светло-коричнего цвета, а в красной надписи вместо закрашенного "специальная" теперь сверкали свежие буквы "аварийная". В общем, "Аварийная коммунхоза" и номер посвежее стал: А 122 ВВ. Теперь стало понятно, откуда такой крепкий запах нитроэмали - перекрашивали, следы путали, чудаки.
  
  В дальнем конце гаража громоздились разнокалиберные ящики и коробки. В центре помещения на рельсе под потолком крепился мощный тельфер. С него свисал трос с крюком и толстый кабель с пластмассовой коробкой пульта управления. Все трое ворот гаража были закрыты изнутри железными запорами. Значит, отсюда должен иметься ещё какой-то выход.
  
  Под самым тельфером в бетонном полу лежал стальной квадрат метра полтора на полтора, сложенный из двух половинок, словно люк из двух створок. Вероятнее всего, что под ним располагался вход в подвал. Вовец попробовал подцепить гвоздодером край створки, но она не подавалась. Похоже, люк тоже заперт изнутри. Следовало держать ухо востро. Обитатели подвала могли посетить гараж в любой момент.
  
  Вовец достал из кармана стрелялку, поставил на боевой взвод и положил обратно в карман. Надо осмотреть помещение более основательно, и он отправился к верстаку, решив осматривать все по порядку. Напротив верстака стоял синий "Хиндай". Вовец похлопал его по капоту, как старого знакомого. Следовало ожидать, что бандиты найдут в карманах круглоголовых агентов ключи и документы к машине и воспользуются ею. Действительно, не бросать же такую красавицу на улице, где попало, ещё угонят.
  
  Резкий писк заставил Вовца присесть и схватиться за стрелялку. Но он сразу сообразил, что ритмичные противные сигналы подает радиотелефон в кабине джипа. Нажал на ручку - дверца открылась. Телефон был установлен между передними сиденьями. Он поднял трубку и, чтобы было удобнее, залез на сиденье и захлопнул дверцу.
  
  - Да, - сказал негромко, выслушав мелодичный аккорд, означающий соединение.
  
  Низкий женский голос ворвался в ухо. Вовец даже трубку отстранил, чтоб не оглушало.
  
  - Я что, весь вечер обязана дозваниваться? Почему ничего не сообщаете? Только за смертью посылать, - добавила с раздражением.
  
  - Вот именно, за смертью. - Вовец говорил ровно, без всяких эмоций. Убили ваших агентов.
  
  - Как убили? Кого убили? - Женщина на том конце радиоканала растерялась. Потом, видимо, решила, что её кто-то разыгрывает, и строго спросила: - Кто говорит? Куда я попала?
  
  - Туда попала, туда, - с неожиданным злорадством отозвался Вовец, - в синий джип. Дай-ка мне Радонецкого, тетка. Скажи, Меншиков его спрашивает.
  
  Вовец даже сам удивился своему нахальству и спокойствию. За минувшие сутки он весь изменился до неузнаваемости. Сейчас сразу понял, что звонок в джип сделан по заданию Жекиного мужа, и решил поговорить с ним напрямую, без посредницы. Из трубки лилась тихая музыка, потом послышался отдаленный низкий голос: "Петечка, там этот Меншиков. Он говорит, что ребят убили." "Вот черт! Так, ладно, переключай на меня." Музыка заиграла громко. Чувствительная там у них аппаратурка.
  
  - Алло, Меншиков, - ворвался громкий голос Радонецкого, - рассказывай.
  
  Этот человек не привык тратить слова.
  
  - Им захотелось мою квартиру посмотреть. А меня там ждали...
  
  - Так, понятно. - Босс даже не поинтересовался подробностями гибели своих людей. - Где находишься?
  
  - У входа в Эмираты, - усмехнулся Вовец.
  
  - В какие еще, черт возьми, Эмираты? - сорвался на крик Радонецкий, не выдержали нервишки.
  
  - В которых ваша жена отдыхает, - спокойно пояснил Вовец. - И поцелуи шлет телеграфом.
  
  - Так, понятно. - "Повторяется, - подумал Вовец, - нервничает или не знает что сказать." - И все-таки где это? Я пришлю помощь.
  
  - Уже прислали раз. Я лучше позвоню прямо в агентство "Рондаш". Пусть ещё пару кретинов пришлют.
  
  - Звони, - согласился Радонецкий. - Это тоже моя контора. - Он помолчал, а потом с неожиданной горячностью торопливо заговорил, словно боялся, что его не дослушают: - Слушай, они потребовали пятьсот тысяч долларов наличными. Ты знаешь сколько это в рублях? Я готов заплатить двадцать тысяч. Это более чем нормальная цена. Но ни цента больше.
  
  Вовец положил трубку на место. Собственно, что он рассчитывал услышать? Телефон запищал снова. Вовец приподнял трубку, подержал, раздумывая, и снова опустил на рычаг. Писк прекратился. Он взялся за дверную рукоятку, собираясь вылезать из кабины. Неожиданно кто-то рванул дверцу с той стороны, и Вовец буквально вылетел под верстак. Тут же откатился в сторону. Правая рука путалась в кармане, он никак не мог ухватить стрелялку.
  
  Стальной лом вонзился в бетонный пол в том месте, где секунду назад лежал Вовец. Бетонные крошки и искры разлетелись веером. Снизу человек с ломом казался гигантом. С ревом он вскинул острый стальной стержень и пронзил бы Вовца, как цыпленка, но тот - откуда только сила и ловкость взялись? - перекувырнулся через голову. И наконец-то вытащил стрелялку. Лом со звоном врезался возле ног и подпрыгнул.
  
  Вовец бросился на незнакомца, выставив вперед правую руку. Он ткнул стрелялку тому в живот и спустил пальцем с засечки. Хлопок выстрела, звон покатившегося по бетонному полу лома, звериный вой раненого - все наполнило гараж дикой какофонией, подкрепленной гулким эхом. За воротами бесилась, заходилась в лае овчарка. Люк в полу был раскрыт. Обе стальные створки стояли вертикально. Раненый, скрючившись, не переставая протяжно выть, на широко расставленных ногах медленно двигался к раскрытому люку. Постоял у края и рухнул вниз.
  
  Вовец, держа лом на изготовку, подбежал и заглянул внутрь. На дне пятиметрового колодца на спине лежал человек в синей рабочей робе. Одна рука откинута, другая лежит на животе. На бледном лице стеклянно поблескивают мертвые глаза.
  
  Сварная железная лестница крепилась вертикально вдоль стены колодца. Длинный рычаг с чугунной болванкой-противовесом поднимал створки люка и ставил их вертикально. Вовец плюнул в колодец и усмехнулся. Он просунул лом под верхнюю ступеньку лестницы, налег всем телом. Лестница со скрежетом оторвалась и легла наискосок внутри колодца. Он взял пульт управления тельфера и нажал кнопку "вниз". Двигатель загудел, трос с крюком пошел в колодец. Одной рукой манипулируя тросом, а другой - кнопками, он зацепил крюк за пятую ступеньку снизу и нажал "вверх". Движок взвыл с усилием, внизу хрустнуло и лестница пошла кверху. Одним концом он завел её на крышу зеленого фургона, а другой оставил подвешенным на крюк под потолком. Теперь, чтобы выбраться из подвала тем, кто там находится, следовало предварительно изготовить новую лестницу. Вряд ли там внизу есть запасная...
  
  Он принес пустой ящик и сел на него у края люка. Следовало основательно приготовиться к рейду в подземелье. Перво-наперво развинтил стрелялку, выбросил стреляную гильзу и вставил новый патрон. Снова свинтил и положил на пол. Потом выложил все необходимое имущество из рюкзака. Из парашютного стропа поверх штормовки сделал грудную альпинистскую обвязку. С удовольствием ощутил как плотно она охватывает тело. Это всегда придавало ему уверенности, решимости, готовности идти вперед без страха. Закрепил на груди стальной карабин.
  
  Это напоминало сборы перед спуском в пещеру, только налобного фонаря не хватало. Впрочем, у него был маленький карманный, на двух пальчиковых батарейках. Его он засунул в левый рукав штормовки. Резинка, вставленная в манжет, туго охватывала запястье, и фонарик не мог выпасть. В боковые карманы штормовки рассовал наручники. Поверх натянул синюю спецовку. В правый карман положил взведенную стрелялку. В карман брюк сунул спичечный коробок с патронами, в другой карман - зажигалку. Из капронового шнура сделал петлю и повесил на шею охотничий нож под спецовку. Еще в левый карман спецовки положил моток гибкого провода и блокнот с ручкой. В нагрудный карман засунул компас. Потом отрезал краюху хлеба, открыл банку консервов и принялся за еду, поглядывая вниз на мертвое тело. Ребята-афганцы говорили, что к мертвым привыкаешь быстро, с первого раза. Они были правы.
  
  Вовец начал упаковывать все остальные вещи в рюкзак, когда внизу послышался крик. Гулкое эхо не позволяло различить слова. Невозможно даже понять, один человек кричит или несколько. Он стряхнул крошки с колен, поднялся и взял наизготовку лом. Человек внизу был один и, похоже, неплохо выпивши. Даже не заметил, что лестница пропала. Сейчас она плашмя висела у Вовца над головой. Он вскинул руку, ухватился за ступеньку и завис над колодцем. В другой руке сжимал лом.
  
  И в этот момент человек внизу выпрямился и задрал голову кверху. И даже дернуться не успел. Вовец разжал ладонь. Стальное острие тяжелого лома с хрустом вошло выше ключицы и глубоко вонзилось в грудную клетку. Человек, замерев, смотрел на Вовца выпученными глазами, хватался за торчащий вертикально над плечом лом и словно пытался что-то сказать, но только шипение и бульканье раздавались в горле. Потом повалился боком, брякнув ломом об пол, из открытого рта обильно хлынула кровь. Он дернулся пару раз и затих.
  
  "Чем больше уложу сейчас, тем меньше возни потом," - думал Вовец, завязывая рюкзак. Он был готов истребить всю банду без остатка, будь их хоть сорок человек. Только убивая их раньше, чем они успеют его увидеть, он может спасти Олежку, Жеку и себя. Эти изверги из подвала сами установили правила кровавой игры, и не ему их менять. Он вынужден эти правила принять и обязан выиграть. Ничья не признается. Выигрыш - жизнь. Проигрыш - тоже жизнь.
  
  Он осмотрелся в последний раз, все ли взял. Чуть подумав, прихватил с верстака большой молоток, заткнул его за грудную обвязку. Привязал кусок веревки к рычагу-подъемнику створок люка, конец сбросил вниз. Распустил бухточку стального тросика, продернул через крюк тельфера, оба конца спустил в люк. Защелкнул их в карабин на обвязке, натянул суконные варежки, тоже прихваченные с верстака, и шагнул вперед, взявшись за сдвоенный тросик
  
  Прижатый к карабину с перехлестом, тросик затормозил падение, и Вовец плавно соскользнул вниз. Сдернул за один конец тросик, смотал аккуратной бухточкой и отправил в рюкзак. Потом дернул за веревку, створки люка с грохотом захлопнулись. Вовец достал спички и поджег веревочный конец. Желтый язычок пламени потянулся вверх, словно вырастал огненный стебель. Тлеющие обрывки падали на бетонный пол и превращались в пепел. Дым поднимался вверх, заполняя колодец. Теперь в этом конце коридора образовался тупик: с одной стороны гараж заперт изнутри, с другой стороны путь наверх отрезан. Конечно, из подземелья наверняка есть ещё выходы, но одним уже меньше.
  
  Вовец перешагнул через мертвеца и осмотрелся. От колодца шел широкий коридор, слабо освещенный редкими лампочками. Пол, стены и потолок забетонированы кое-как, с раковинами, впадинами и выпуклостями, видимо, бетонировали сами подземные жители без прорабского надзора. У стены стоит металлический короб емкостью в кубометр. В отверстия по углам вдеты крюки с тросом - стропы. Похоже, в этом коробе с помощью тельфера опускают и поднимают грузы. Тут же громоздятся пустые ящики, стоит высокая металлическая тележка.
  
  Под трупами расплывалась огромная лужа крови. Стараясь в неё не наступить, Вовец ощупал карманы убитых. Ему очень хотелось обнаружить там настоящее оружие, пистолет то есть. Но нашел только маленький ножичек с выкидным лезвием сантиметров в пять длиной. Скорее сувенир, чем бандитское "перо". А так всякая мелочь: папиросы, зажигалки, какие-то болты, мятые бумажки. Ножичек и бумажки на всякий случай взял. Еще снял часы на металлическом браслете, но на руку надеть побрезговал. Сунул в карман брюк. Машинально отметил время - полдвенадцатого. Можно предполагать, что все уже спят. Хотя нет здесь ни дня, ни ночи. И всего можно ожидать.
  
  Через несколько метров забетонированные вкривь и вкось стены, пол и потолок резко перешли в ровное и гладкое промышленное бетонирование. Значит, тупик с колодцем под гаражом действительно пристроен подземными обитателями.
  
  Вовец шел быстро, считая шаги. Вскоре вышел на перекресток. Достал компас и записную книжку, засек направление и записал. Когда-то ему пришлось делать топографическую съемку в пещере - дело долгое и трудоемкое. Тогда работали втроем: один с горным компасом и журналом для записей, двое с мерным шнуром. Ползком, то вверх, то вниз. Ставишь бумажку с номером пикет, засекаешь направление и угол наклона коридора, зарисовываешь профиль. Через пять метров шнура ставишь второй пикет... И все это в грязи, в темноте, в тесноте, то вниз головой, то вверх ногами. А здесь коридоры прямые, худо-бедно, но освещенные. Под номером один - люк, под номером два - перекресток. Между ними восемьдесят шагов на запад. Всей ходьбы полторы минуты быстрым шагом.
  
  На перекрестке двинулся влево. Почему-то казалось, что именно в той стороне должна прятаться на трубах Жека. Так же, на ходу засекая направление, считывал шагами расстояние, отмечал разные приметные вещи, нумеровал в блокноте повороты и боковые коридоры. Через три минуты действительно вышел к тому месту, где оставил девушку. На бетонном полу под трубами лежал раздавленный коричневый окурок с золотым ободком и был размазан пепел. Плохая примета.
  
  Вовец подпрыгнул, схватился за кронштейн и подтянулся. В ложбинке между трубами лежали сумочка и полиэтиленовый пакет. Так. Что-то подобное он и ожидал увидеть. Если бы ушла сама, то непременно взяла бы сумку с собой. Женщины не бросают косметику так же, как нормальный солдат не бросает табельное оружие. Значит, Жеку нашли и, будем надеяться, отправили обратно в камеру. Вовец закрыл глаза, представил как шел здесь в темноте полсуток назад. Сориентировался и вскоре был у камер. Пусто, пусто, пусто... Конец коридора...
  
  Нет, девушка слишком дорого стоит, чтобы такую кучу долларов скармливать зверью. И Олежка тоже. Он даже ещё дороже, поскольку вся их подземная ферма поставлена на кон. Значит, пленники в других помещениях. Возможно, вовсе не в подвале. В любом случае следует продолжать обыск. Только убедившись, что сына и девушки здесь нет, он сможет подняться наверх и продолжать поиски там. И Вовец отправился дальше, стараясь идти быстро, бесшумно, прислушиваясь к каждому звуку.
  
  * * *
  
  Жека не сразу пришла в себя после истеричного крика: "Оставьте меня в покое!" Это надо же - парень в платье! Машенька! Постепенно все это в голове утряслось и легло на свои места. Она покраснела. Ее впихнули в одну камеру с гомиком. Этого только не хватало. Впрочем, такие субьекты, насколько ей известно, испытывают глубокое отвращение к настоящим женщинам. Так что вряд ли стоит его опасаться.
  
  Она не умела долго переживать и, будучи женщиной практичной по характеру, решила заняться собой. На полиэтиленовую шторку душа набросила одеяло, чтоб не просвечивало. Душевая оказалась очень просторной и с ней очень кстати совмещался санузел. На полочке стоял дрянной шампунь, мыло двух сортов - плохое и очень плохое, безопасная бритва, помазок в эмалированной кружке и лосьон "После бритья". Висели три полотенца, довольно серых. Выбирать особо не приходилось.
  
  Жека вымыла голову, изведя полфлакона шампуня. Смылила на себя чуть не весь кусок мыла, сорта "плохое", подбрила подмышки. На очереди оставался лосьон. Она хотела протереть им между пальцами ног, но запах показался ей столь ужасен, что она не решилась использовать столь подозрительную жидкость даже для ног и поскорее навинтила пробочку. Посвежевшая, повеселевшая, вот только одежду пришлось надеть ту же, она вышла из душа и плюхнулась на стул. Для счастья женщине много чего надо, а вот для радости достаточно иногда и такого пустяка. Теперь бы ещё чашечку чайку.
  
  Странная личность в дамском наряде по-прежнему сидела перед телевизором, неподвижная, как экспонат музея восковых фигур. Только на кончике носа появились какие-то дурацкие очечки. Он в придачу ко всему ещё и близорукий!
  
  - Послушайте, - не выдержала Жека, - вы можете меня ненавидеть, презирать и что угодно, хотя я вам ничего плохого не сделала. Но, по крайней мере, чай я могу сама себе сделать из чего-нибудь?
  
  И тут он зарыдал. Хватаясь за голову, роняя очки и утирая слезы, как крестьянка, красным измятым подолом. И Жеке сделалось жалко его, она поняла, что за этим горьким плачем кроется такая же горькая история. Ей захотелось утешить, ободрить, погладить по отросшим длинным волосам. Но она не знала как это сделать поделикатней. Будь на его месте женщина, все было бы просто. Но мужчина, да ещё в таком положении... Вообще-то она терпеть не могла плачущих мужчин. Мужчина есть мужчина - этим все сказано, и никаких слез.
  
  Через несколько минут плач, перешедший в тихий скулеж, уже начал надоедать и раздражать. Но она удержалась от грубости и нашла-таки слова утешения. И парень в дурацком красном платье без рукавов, но с вырезом, поведал ей свою печальную историю, перемежая всхлипами и шмыгая носом.
  
  Его звали Игорь Шеломов. Игорь Борисович, если угодно. Слабый, хилый, болезненный, вечная жертва более сильных пацанов. Зато учился хорошо. Обычная история. Воспитывался мамой. Естественно, типичный маменькин сынок, за себя постоять не мог. Только исподтишка нагадить. Окончил университет, работал в НИИ, строгал диссертацию типа "Транспортировка жидких фракций в перфорированных емкостях" - короче, из пустого решета в порожнюю ступу. Заурядный, малоперспективный инженеришка. Но была у него девушка: красавица, умница, переводила английские романы, шуровала статьи в журналы и брала ступень за ступенью, делая карьеру. Чем он её привлек? А как раз своей слабостью. К одинокой девушке все пристают, а так она при ком-то. И может им помыкать как хочет. Замуж за него, естественно, не собиралась. Ни зарплата, ни положение, ни его перспективы и близко не соответствовали её запросам. В один прекрасный день она нашла того, кто ей был нужен, а Игорю Шеломову дала команду летчиков "От винта!" Кто был никем, тот стал ничем. Пожалуйте из принцев обратно в козопасы. Ведь близость к ней была его единственным жизненным достижением. И на кого ж она его променяла? На человека вообще не их круга, на какого-то связиста по фамилии, вы только вслушайтесь: Халалеев. И по имени Степан. Правда, дядя Степа этот был нахален, даже нахрапист, держался независимо и, не имея высокородных мам-пап, тем не менее уже успел обзавестись машиной, дачей и большой квартирой. И, похоже, планы имел ещё грандиозней.
  
  Шеломов не смирился с отставкой. Тем более, что жизнь его оказалась разбита и лишена смысла. Он стал таскаться за бывшей подругой, носившей теперь идиотскую фамилию Халалеева. Являлся к ней на работу, поджидал часами на улице, названивал по телефону. Он молил, требовал и клянчил, чтобы она хоть изредка встречалась с ним. Он её домогался. Совершенно безуспешно. А время шло. Постепенно он оборзел. Стал звонить ей домой практически ежедневно. Поскольку Степа, когда поднимал трубку сам, всего лишь ругался и обещал набить морду, но так и не набил, Игорь зарвался. Он начал угрожать, требовать какой-то дурацкий выкуп, а иначе не оставит их в покое. Он говорил, что наймет убийц, подложит бомбу, нашлет мафию и тому подобные глупости. А Степа хихикал в трубку и злил его ещё больше.
  
  Потом Степе стало не до смеха. Шеломов оставался в конторе после окончания рабочего дня и часами набирал по телефону их домашний номер, приводя Степу в бешенство. И Халалеев сломался. Это произошло на восьмом году их борьбы. Уже маленький Халалейчик начал поднимать трубку и говорить тоненьким голоском: "Алло." И слышал: "А, ублюдок! Скоро твоего папку бомбой на куски разорвет!" Халалейчик плакал и ронял телефонную трубку мимо аппарата. Степа сказал: "Хрен с тобой. Сколько ты хочешь?" "Пятьсот долларов." "Ладно, завтра там-то и там-то. Дашь расписку с обещанием больше не звонить."
  
  Шеломову не нужны были деньги. Он бы их возвратил обратно. Ему просто хотелось таким способом унизить этого наглого Степку Халалеева, победить его. Он, пожалуй, даже не стал бы больше звонить. А, может, и стал. Но в условленном месте встречи, а это было очень людное место, самый центр города, Степа завел его за какой-то автофургон и врезал под дых. Когда Шеломов смог наконец выдохнуть, его уже дюжие мужики подсадили в фургон и надели на голову черный мешок. Потом был подвал. Когда с головы наконец сдернули душный мешок, он увидел деревянный чурбан в два обхвата и всаженный в него большой блестящий топор. На чурбан повалили какого-то голого старичка с выкрученными руками, дико визжащего. Потом здоровенный голый парень в одном клеенчатом фартуке на голое тело высоко вскинул топор, едва не задев бетонный потолок, и, хыкнув, одним ударом срубил старику голову.
  
  Шеломов потерял сознание. Пришел в себя, когда на него выплеснули ведро холодной воды. Был он уже голый, раздели, пока без сознания лежал, мерзавцы. Ему больно завернули руки и бросили на плаху. Естественно, он заплакал. Жить-то хочется. Топор со свистом вонзился в плаху прямо перед глазами. Голос гнусавый: "Вот черт, первый раз промазал! Ничего, сейчас поправлю. Слушай, а, может, ты жить хочешь? Если хочешь, так скажи. Что, хочешь? А в любовницы пойдешь? Машкой будешь?" Ухватился за топорище здоровенный волосатый кулак, на пальцах буквы и кольца синие нататуированы. Цепенея от ужаса, Шеломов просипел и промычал: "Да." Детина весело захохотал: "Ну вот и ладушки. Прямо сразу и начнем." И Шеломова, распластанного на мокрой плахе, придавила тяжелая туша. Кругом глумливо хохотала и улюлюкала банда. И вот он здесь, в комнатах Бугра, в красном платье, какое сегодня число узнает из телепередач. Так и живет, "томясь, как турок на колу..." Унижен, раздавлен и поруган.
  
  Нет, конечно, он рассказывал несколько не так. Сбивался, перескакивал с пятого на десятое, не договаривал и кое-что замалчивал. Но Жека умела отделять зерна от плевел, и общая картина жизни неудачливого телефонного террориста сложилась у неё в голове именно таким образом. Симпатии к нему это не прибавило, но и не убавило жалости. Она только присвистнула, когда он сказал, что находится здесь с апреля.
  
  - А бежать? Бежать ты пробовал? - бестактно спросила она.
  
  - Как бежать? - испугался Шеломов. - Ведь они сразу убьют меня. Отсюда нельзя убежать.
  
  - А ты пробовал? - Жека смотрела брезгливо.
  
  - Пробуй сама, если хочешь, - сказал плаксиво Шеломов.
  
  - Я-то попробовала, - она почувствовала свое превосходство. - А кое-кто, похоже, даже сбежал, и не сегодня-завтра нас освободят.
  
  - Что? - Шеломов побледнел. - Это конец. Теперь они нас уничтожат. Ты что, ничего не понимаешь? Мы же свидетели!
  
  - Да ты просто трус! - возмутилась Жека.
  
  - А ты... а ты... - он, похоже, растерял словарный запас за несколько месяцев в роли Машки. Наконец нашел нужные слова: - Ты дура!
  
  - Ах ты козел! Петух! - Жека за последние несколько дней, наоборот, здорово обогатила свой словарь рядом сочных и весьма специфичных выражений. - Гребень потный! Валет! - Ну, и ещё несколько совсем уж непечатных синонимов.
  
  После чего она села в угол перед телевизором и стала сердито смотреть программу для фермеров. А Шеломов ещё постоял, хлюпая крючковатым носом и протирая очки подолом. Потом забрался под одеяло, повернулся к стене, скорчился и замер. Впрочем, продолжая что-то шептать. Жека не прислушивалась.
  
  Через некоторое время она нахально обыскала помещение, раздобыла из тумбочки кружку, кипятильник, початую пачку сахара, чай и ещё кое-какую еду. И поела. И снова села к телевизору. За неделю успела соскучиться по окаянному ящику и по той жизни, что в нем показывали. Даже депутаты казались такими родными...
  
  После восьмичасовых "Вестей" явился поддатый Бугор. Злой, взъерошенный. Он запер дверь изнутри, ключ на цепочке повесил на шею и минут пять гнусаво матерился. У Жеки уши повяли, но она с радостью поняла, что Володе удалось-таки выбраться из подвала и скрыться. Впрочем, радость свою она никак не обозначила. А вот Бугор злость свою демонстрировал на полную катушку. И когда Жека достаточно миролюбивым тоном и вполне вежливо попросила его прекратить материться, он буквально взвился. Стал вытаскивать из брюк ремень.
  
  Жека испугалась, что он начнет её хлестать этим ремнем, и в ужасе закричала:
  
  - Не смей подходить, мерзавец, урод, паразит!
  
  Она ещё прибавила несколько столь же обидных слов и тут же пожалела об этом. Бугор выволок её за руку на середину комнаты, усадил на стул, завернул руки за спину и привязал их ремнем к спинке стула. Потом за шею сволок с кровати Шеломова и ткнул его головой в живот сидящей Жеке. Потом закинул подол красного платья Шеломову на спину и загоготал. Прогундосил, подделываясь под кавказский акцент:
  
  - Вазэлин, заходы!
  
  Шеломов взвыл и промочил слезами Жекины джинсы. Жека тоже заорала. И Бугор заорал, его это все возбуждало ещё сильней. Шеломов ритмично торкался головой ей в живот, руки его вцепились ей в бока. Жека зажмурилась, чтоб не видеть пухлый зад Шеломова и ощеренную морду гнусавого бандита, удовлетворяющего свою животную страсть. В какой-то момент она почувствовала, что Шеломов уже не плачет, он ахает и повизгивает, а пальцы его то сжимают, то отпускают её бедра. Так кошка, когда её гладят, мурлычет и то выпускает, то подбирает когти.
  
  - Да ведь ему нравится, - ахнула она и закричала: - Скоты! Какие же вы оба скоты!
  
  И тут они кончили с дрожью и воплями. Чувство необычайной гадливости и омерзения овладело Жекой, словно два этих скота, насильник и жертва, оба одновременно изнасиловали её саму. В какой-то мере это было именно так. Ее принудили участвовать в их скотском акте, стать возбуждающим средством, разнообразящим их приевшуюся игру.
  
  После этого Гунявый повалился на кровать и тут же захрапел. А Шеломов занял освободившееся место перед телевизором, сгорбился и окаменел. Жека осталась привязанной. Она уговаривала, упрашивала, молила отвязать её, но Шеломов молча пялился на экран. Тогда она заорала во весь голос. Проснулся Бугор и, гнусно хохоча и подначивая, освободил её.
  
  Руки онемели совершенно, пальцы не гнулись, потом ладони стало колоть тысячами иголок, и у Жеки слезы сами хлынули из глаз.
  
  * * *
  
  Коридор в этом месте расширялся, образуя небольшой проходной зальчик. Здесь размещалось самое жуткое отделение подземной зверофермы разделочная. Стояли две массивные деревянные колоды, с блока под потолком свисал на цепи крюк, под ним большое корыто, словно гроб из нержавейки. У стены разноцветные пластмассовые ящики. На железном столе в образцовом порядке разложены большие мясницкие ножи и два широких топора. Тут же пара абразивных брусков - лезвия должны быть острейшими, тогда дело идет споро.
  
  Раздельщик после вечернего укола наркотика был в приподнятом состоянии духа. Он все приготовил для ночной работы, настроился на неё и уже начинал испытывать некоторое нетерпение. Усевшись на колоду, он напевал и барабанил в дно красного пластикового тазика. Каждый веселится, как умеет. Вовец вначале услышал этот глуховатый ритм и бесшумно вошел в разделочную. Меломанистый раздельщик сидел к нему спиной.
  
  Вовец осторожно, медленно сделал несколько шагов и поравнялся со столом. Окинув одним взглядом разложенный инструментарий, сразу выбрал топор на длинной, плавно изогнутой рукоятке. Он имел представление о том, как работали боевыми топорами викинги и дружинники древнерусских князей, правда, представление сугубо теоретическое, но эта секира показалась ему как нельзя более подходящей. Вот только не смог взять её бесшумно, чуть звякнул о железный стол.
  
  Раздельщик оглянулся, не прекращая барабанить, и не сразу понял, что происходит. Человек, завладевший его любимым топором был в такой же, как у него, спецовке, но под этой расстегнутой синей курткой виднелась самая натуральная военная форма: зеленая рубашка, а брюки вообще в маскировочных пятнах и заправлены в высокие ботинки. Грудь перетянута белыми ремнями, на них висит блестящая железка, а за ремни заткнуто нечто вроде молотка. Ниже всего этого болтается большой нож в кожаных ножнах.
  
  Первой мыслью раздельщика было, что это отряд какой-то специальной милиции накрыл их подвал. Ему сразу захотелось сдаться, пойти под суд и понести заслуженное наказание в виде лишения свободы. Он встал, держа перед собой свой дурацкий красный тазик, и замешкался, не зная, что сказать человеку с топором.
  
  Но человек, похоже, не собирался ничего спрашивать и слушать. Прежней плавной и бесшумной походкой он приближался, сжимая топорище, и взгляд у него был нехороший, слишком решительный. Не доходя три шага, плавным круговым движением он вознес топор над головой. Раздельщик заслонился пластиковым тазиком, как щитом. Широкое лезвие вспороло днище банного атрибута, вырвало его из рук. Раздельщик побежал. Вовец пинком сбил тазик с лезвия и бросился следом. Они неслись по коридору, и гулкое эхо перегоняло их. Раза два Вовец чуть не достал спину, обтянутую синей спецовкой...
  
  Они влетели в вонючий двор с клетками. Раздельщик чуть замешкался, не сразу сообразив, в какой проход между рядами бежать. Вовец рубанул сверху по косой, но опоздал на мгновение. Раздельщик присел, и топор вынес угол одной из клеток.
  
  Они метались между трехэтажными сетчатыми стеллажами. Вовец рубил на право и налево, разнося в щепки деревянные стенки, вырывая дверцы и вспарывая металлические сетки. А кругом бесились и сходили с ума сотни зверьков, разбуженных среди ночи этой неравной битвой. Некоторые норки и хорьки выскочили из разгромленных клеток и носились по полу, не находя себе укрытия.
  
  Вовец настиг его, загнал в угол. Раздельщик сунулся в него носом и замер, не зная что делать дальше, куда бежать. Всего на секунду остановился, но Вовцу этого хватило. Он с разбега глубоко всадил лезвие в позвоночник. Наркотик ещё действовал и в какой-то степени возымел обезболивающее действие. Раздельщик сполз на пол и повалился на бок. Глаза выпучены, рот широко раскрыт, словно в крике. Вовец взялся за топорище и перевернул раздельщика на живот, как бревно. Потом наступил на поясницу и рывком выдернул топор. Глаза раздельщика остекленели, а на губах выступила кровавая пена. Добивать его не пришлось. Спецовка на спине убитого быстро напитывалась кровью.
  
  Вовец с полминуты постоял, глядя на дело рук своих. Подбежал взъерошенный маленький зверек, задрал морду, глянув Вовцу в лицо, и шарахнулся, унесся прочь, топоча коготками по бетонному полу. Вовец был бледен и тяжело дышал. Постепенно дыхание успокоилось. Он усмехнулся, холодная улыбка застыла у него на губах. Обведя медленным взглядом ряды трехэтажных клеток, он вдруг бросился к ним и стал методично крушить и взламывать их окровавленным топором. Перепуганное зверье, получившее нежданную свободу, стремительно разбегалось по коридорам.
  
  Держа в руках топор, Вовец двинулся по коридору. Он сориентировался в подземном пространстве и сразу вышел в адскую кухню. Под огромным котлом краснели электрические спирали. Вовец подошел ближе и заглянул. Вода слегка булькала, лопались большие пузыри, а вдоль стенок лохматилась бурая пена. Крепко пахло мясным бульоном.
  
  Усмехнулся про себя: вот тут сейчас те круглоголовые довариваются. Из крутых парней, говорят, крутой бульон получается. И швырнул в котел окровавленный топор. Зачем это сделал и сам не знал.
  
  Обратил внимание на железные ножки, на которых стоял котел. Прихваченные сваркой на живую нитку к кольцу из железной полосы, опоясывающей котел, они производили впечатление ненадежности и слабости. В любой момент котел мог повалиться, и плохо пришлось бы тому, кто оказался поблизости и не успел отбежать.
  
  Вовец вскочил на широкую скамейку, словно котел уже опрокинулся, и он таким способом пытался уберечь ноги от кипятка. Он отошел в дальний конец зала, достал записную книжку и, пользуясь своими топографическими записями быстро начертил схему разведанных подвалов. Теперь он имел представление о системе подземных помещений и решил обследовать коридор, который мог привести к выходу на территорию завода. Он ещё не знал и не догадывался, что именно в том конце была заточена Женя.
  
  * * *
  
  Водитель живодерского фургона устал ждать своих приятелей и решил отправиться на их поиски. Дело в том, что они взяли несколько бутылок водки и собирались распить их втроем. В подвал, в свою комнату прихватили пару бутылок, а остальные припрятали в гараже, так как не собирались поить остальную компанию. Естественно, литра на троих маловато пролучилось. Один из троицы отправился в гараж и получил пулю в живот из самодельной стрелялки. Не дождавшись вожделенного пузыря, следом отправился второй и был пробит ломом чуть не до самой задницы. Носатый шофер, дожидаясь их, слегка задремал на стуле, а когда очнулся, решил отправиться в том же направлении. У него вообще появилась мысль, что эти двое сидят в гараже и пьют без него.
  
  В коридоре его ждал сюрприз - незнакомый человек в пяти шагах от дверей. Но уже через пару секунд он его вспомнил. Это был тот самый мужик, что предлагал, а точнее приставал, уговаривая перевезти какую-то дурацкую мебель. Реакция на эту вторую встречу оказалась у шофера мгновенной: выхватил из кармана нож и нажал кнопку. Выпрыгнуло длинное и острое, как бритва, лезвие.
  
  Вовец тоже узнал толстоносого. Рванул из ножен охотничий нож и бросился вперед. Резко выброшенные навстречу друг другу клинки со звоном встретились. Соперники тут же отскочили и стали кружить, пугая друг друга ложными выпадами. Никто не хотел рисковать. Вовец уже пожалел, что поторопился схватиться за нож, надо было брать стрелялку. Но сейчас в правой руке лежала рукоятка, и нельзя было терять бдительность, а в правый карман левой рукой попасть невозможно. Перекладывать нож из руки в руку тоже опасно. Вдруг противник в этот миг бросится в атаку и нанесет удар.
  
  Оба были напуганы и продолжали пугать друг друга ещё больше. Но Вовец водки не пил, ситуацию оценивал трезво и, делая угрожающие выпады увесистым охотничьим ножом, постепенно оттеснил шофера к длинной высокой тележке, стоящей у стены. Толстоносый яростно кромсал воздух перед собой и, хотя эти пьяные жесты не представляли большой опасности, подойти к нему достаточно близко оказалось невозможно.
  
  Схватка явно затянулась. Ладно, хоть носатый махался молча, а если вдруг заорет? Ведь сбегутся бандюги и забьют на месте. Надо с этим кончать. Но Вовец не мог решиться сойтись лицом к лицу. О драке на ножах он имел самые смутные представления и опасался получить удар ножом. Тогда он отступил на пару шагов и принялся снимать рюкзак. Держать в правой руке нож, а левой стягивать тугую лямку - дело не простое. Впрочем, и не такое уж сложное.
  
  Шофер, тяжело дыша и раскрасневшись, стоял у стены, прикрытый с одной стороны торцом тележки, и нападать не торопился. Вовцу удалось наконец выбраться из левой лямки и он одним движением сбросил рюкзак с плеча и швырнул в лицо толстоносому. Любой нормальный человек в такой ситуации заслоняется руками. Шофер вскинул руки и поймал рюкзак. Вовец прыгнул вперед и глубоко всадил нож в солнечное сплетение. Ладонью, сжимавшей гладкую рукоятку, он вдруг ощутил мелкую вибрацию, неровную дрожь, идущую из глубины пронзенного тела, и резко разжал пальцы, словно оттолкнул от себя орудие убийства.
  
  Шофер уронил рюкзак и схватился левой рукой за тележку, медленно оседая на пол. Складной нож выпал из ослабевшей ладони и звонко ударился о бетон. Вовец подскочил и пинком отшвырнул его далеко в сторону. Потом схватил носатого за плечи и опрокинул на тележку. Тот разевал рот, как рыба, выброшенная на берег, хрипел и дергался. В широко раскрытых глазах стояли недоумение и боль. Вовец побежал, толкая перед собой тележку. Колеса её раскручивались с дребезжанием и визгливым скрипом. Пробежав десяток шагов, он резко толкнул телегу, и она покатилась по подземному коридору в дальний конец.
  
  Вот теперь он остановился, вытер рукавом лоб и перевел дыхание. Потом возвратился за рюкзаком. Только сейчас он обратил внимание на ряд железных дверей. Толстоносый шофер вышел из самой крайней. Вовец отряхнул рюкзак, надел за спину, поплотнее подтянул лямки. Подошел к двери и прислушался. За железной дверью стояла тишина. Звуки раздались совсем с другой стороны, из дальнего конца коридора.
  
  Четверо волокли в оранжевой санитарной клеенке разбухшее тело Макаки. Ночью Гунявый отправил Моряка, Митрофазу и ещё одного кухонного подсобника под руководством Садыка достать из охладителя покойника. Изготовили из стального прутка трехлапый якорек-кошку, привязали к ней веревку, и Моряк протралил бассейн. Выловили вначале пиджак и спецовку, сброшенные Вовцом, а потом-таки зацепился и Макака. Вытащили. Выглядел он ужасно: зубы оскалены, раскрытые глаза сварились добела. Покурили, подождали пока вода побольше стечет с одежды. Потом завернули в клеенку и понесли. Правда, Садык не нес, а шел впереди. Он считал себя блатным и поэтому никогда не работал. Только надзирал или бил.
  
  Вход в подвал находился под эстакадой грузовой площадки поворачивался на шарнире стенной бетонный блок. Согнувшись в три погибели, подсвечивая карманным фонариком, втащили хлюпающий клеенчатый пакет в метровое отверстие. Потом поволокли вниз по лестнице. В самом низу их ждал сюрприз. Из глубины коридора, поскрипывая осями, накатывалась железная тележка. Вначале все обрадовались.
  
  - Во! Сразу и погрузим, а то тяжелый этот Макака, будто бочку воды проглотил.
  
  Но когда телега подкатила ближе, стало не до шуток. Свесив руки и ноги, уставясь в потолок остекленевшими глазами, на ней лежал водитель собаколовной машины. А из живота у него торчала гладкая деревянная рукоятка, выточенная по руке. За телегой пунктиром тянулся кровавый след.
  
  - Так, - процедил сквозь зубы Садык, разглядывая пассажира тележки, допились, сволочи, доразбирались. Распустил Гунька всю дистиплину на мою шею. - Он повернулся к обомлевшей команде и рявкнул: - Что рты разинули, грузитесь!
  
  Потом натянул длинную суконную рукавицу и крепко взялся за рукоятку ножа. Некоторое время постоял, как бы примериваясь, стараясь получше ухватиться, потом рывком выдернул нож, отскочив в сторону, чтобы не испачкаться брызгами крови. Удачно, не испачкался. Вытер нож об одежду мертвеца и не спеша отправился по коридору, поигрывая клинком. Сзади команда, яростно матерясь, пристраивала поверх тела шофера соскальзывающий труп Макаки. У дверей в комнату Гунявого Садык остановился и принялся колотить рукояткой ножа в гулкое железо. Звонкое эхо покатилось по коридору.
  
  - Какого хрена! - донесся неразборчивый, хриплый спросонья голос подземного главаря.
  
  - Твои буйные водилу замочили, - заорал Садык, - выходи разбираться!
  
  Гнусаво ругаясь, Бугор завозился, одеваясь. Не сразу попал ключом в замочную скважину. Вывалился в коридор с измятой рожей, всклокоченный, незастегнутый, почесывая волосатое брюхо татуированной пятерней. И только выругался, разглядев подъезжающую тележку, скрипящую и взвизгивающую под двойным грузом.
  
  - Вот, - с торжественной злорадностью Садык жестом конферансье, представляющего эстрадную звезду, указал на истекающее кровью тело. - Я тебе говорил, не распускай дистиплину.
  
  - Ладно, - хмуро прогнусавил Бугор, - не твое дело. Ты за этими смотри. - Бугор ощущал скрытое соперничество со стороны своего приблатненного зама. Тот, как всякий вор, стремился к лидерству, но у Бугра татуировок было не меньше, а отмотанного срока даже больше. Поэтому он не церемонился особо с Садыком, хотя и не обострял отношения. Время ещё не пришло. - Где эти пропойцы? - спросил строго. - Шкуру сдеру и узлом завяжу.
  
  Он зашаркал не зашнурованными ботинками к дверям в комнату экипажа зеленого фургона, распахнул настежь. Никого. Смятые койки. Облупленный шкаф. Мусор на полу. Стол завален объедками, консервными банками и окурками. Стаканы, залапанные до абсолютной непрозрачности. Свинарник, короче. Бугор вывалился обратно в коридор. Махнул рукой в сторону тележки.
  
  - Этих, куда и всех. А тех найти и притащить на разбор. Ты калитку запер? - повернулся к Садыку.
  
  Тот утвердительно кивнул и похлопал рукой по карману брюк, где лежал ключ. Бетонный шарнирный блок, прикрывавший выход на территорию завода, ещё и запирался изнутри с помощью стальной петли на увесистый висячий замок гаражного типа. Любой другой замок подземные жители, имеющие богатый жизненный опыт, отпирали пальцем. Бугор вспомнил, что есть ещё один выход из подвалов, и дал указание Садыку:
  
  - Проверь и гараж заодно. - Тут заметил в руках помощника нож. - А ну, покажи. Хорошая штучка. Где взял?
  
  Садык небрежно забрал нож обратно, прошелся по хромированному лезвию сложенной варежкой, как бы полируя, и, отступив на пару шагов, ответил:
  
  - Наследство. У водилы из пузы вытащил. Теперь мой.
  
  И направился, поигрывая ножом, в сторону гаража. Большой нож, да ещё без ножен, был просто красивой вещичкой. Он не годился для повседневного ношения, а применения в подвале для него тоже не нашлось бы. Его просто приятно было иметь. И Бугор пожалел, что вернул его Садыку. Но делать нечего. Оставалось только делать вид, что это его мало волнует, и думать, как быть с убийцей водилы.
  
  Никому из банды и в голову не приходило, что в подвале мог оказаться кто-то со стороны и прирезать одного из них. Всем пришла в голову одна и та же очевидная мысль - пьяная драка. Тем более, что экипаж машины частенько приходилось разнимать.
  
  Бугор вернулся к своей комнате и потянул за дверную ручку. Дверь не подалась. Он дернул сильнее. Результат тот же. Он взревел жутким матом и высыпал на железный лист град ударов руками и ногами. Дверь по-прежнему не подавалась. Только сейчас до него дошло, что ключ остался в дверях изнутри. Он же не думал, что отойдет так далеко. Высунулся разобраться о чем крик, увидел трупы да и забыл о ключе.
  
  Жека соображала быстро. Заметив, что двери не заперты, она кинулась к ним. Вначале мелькнула мысль убежать, но сразу угасла. Куда убежишь? Коридор да стены. И тут увидела ключ и свисающую тонкую цепочку. Естественно, она видела его и до этого. Но тут она увидела его как бы заново, иначе, как парадоксальную идею освобождения наоборот. Мгновенное движение руки, и замок защелкнулся. Она спокойно вытащила ключ из скважины и повесила на шею. В этом бункере она могла выдержать по крайней мере недельную осаду, пока сахар и чай не кончатся. А стальную дверь не так-то просто выломать.
  
  Бугор колотился, матерился, грозил невообразимыми карами. Причем все эти угрозы были направлены в адрес несчастного Шеломова. Видно, он и подумать не мог, что дверь могла запереть более мужественная и решительная Жека. Женщин он вообще глубоко и искренне презирал, не считая их за людей.
  
  - Машка! - кричал он гнусаво. - Открывай, стерва! Удавлю, тварь! Все равно ведь открою и наизнанку тебя, падлу, выверну!
  
  - Это не я! - вопил визгливо Шеломов. Он пытался прорваться к двери, но Жека его отталкивала. - Дура! Он же убьет тебя!
  
  Трясясь от страха, он тоже то угрожал ей, то слезливо умолял, то пускался в объяснения. Но Жека, обозленная и разгоряченная всем происходящим, яростно отшвыривала его от дверей и не хотела ничего слушать.
  
  Бугор наконец остановился. Первый приступ злобы прошел, и он понял, что выглядит полным идиотом. Следовало беречь авторитет. Он замолчал и принялся зашнуровывать ботинки. Негромкий цокоток по бетонному полу привлек его внимание. Он оторвал взгляд от шнурков.
  
  Вначале ему показалось, что по коридору бежит собачонка. Даже удивился, откуда ей тут взяться? Но это был песец. Лохматый, в грязного цвета летней шкурке он бодро семенил по коридору. В трех метрах позади него шустро бежала ещё пара зверьков.
  
  Это было уже слишком. Бугор вскочил, затопал ногами и покрыл беглых животных семиэтажным матом. Напуганные песцы шарахнулись, оскальзываясь на гладком полу, и резвыми скачками унеслись прочь.
  
  Итак, неприятности продолжались. Что теперь делать в первую очередь: ломать дверь, разбираться с убийством водилы или ловить и водворять на место зверей? Все эти вопросы сделал несущественными крик Садыка. Эхо комкало и искажало слова, ничего нельзя было разобрать и понять. Да ещё и сам Садык топал каблучищами как слон. Но когда подбежал ближе, Бугор понял - вся бригада собаколовов перебита, лестница наверх исчезла без следа, а люк захлопнут. От таких новостей он не сразу пришел в себя. Первая мысль была: пора сматываться. Но тут прибежал, тяжело дыша, Моряк и сбивчиво закричал:
  
  - Там этот, мать его, вчерашний, ну, рыбак хренов, который сбежал. Половину клеток изломал, бегает по коридорам и лампочки бьет. Митрофаза с Лысым его гоняют.
  
  - Так, понятно, - мрачно прогундосил Бугор. - Айда в кандейку вооружаться.
  
  Он вытащил из кармана брюк гремучую связку ключей. Позвякивая, на ходу нашел нужный, остановился у дальней, пятой по счету стальной двери, и отпер её. Здесь на полках стеллажей вдоль стен лежали горы всякой одежды и обуви, сумки, мешки, рюкзаки и чемоданы. Стояли ящики и коробки с консервами, лежали разные инструменты и приспособления. Бугор вытащил из-под стеллажа металлический сундучок, откинул крышку. Освободил от полиэтиленовой обмотки обрез охотничьей двустволки и пистолет. Обрез протянул Садыку. Тот деловито откинул стволы, глянул сквозь них на лампочку. Бугор подал горсть патронов в красных пластиковых гильзах. Садык ссыпал их в карман спецовки, а два вставил сразу в обрез и защелкнул стволы на место. Бугор вытащил из пистолета обойму, убедился, что полная, и вставил обратно. Сунул оружие в карман.
  
  - А мне? - напомнил о своем существовании Моряк.
  
  - Рука в дерьме! - Бугор захлопнул сундучок, задвинул ударом тяжелого ботинка обратно под стеллаж. Мрачно оглядел Моряка. - А где твоя дубинка, козел?
  
  Отступил на шаг, отвел ногу, намереваясь дать хорошего пинка. Моряк стрелой вылетел за двери, пинок не достиг цели.
  
  * * *
  
  Вовец бежал по коридору. Рюкзак прыгал на спине и брякал. На бегу Вовец и сам тоже подпрыгивал и бил молотком по стеклянным плафонам у потолка. Те рассыпались звонкими осколками, лампочки взрывались, и света в коридоре заметно убавлялось. Десятки обезумевших зверьков путались в ногах, метались по бетонным галереям, визжа, сцеплялись в мохнатые клубки, оставляя на бетонном полу клочья шерсти.
  
  Сзади пыхтела погоня - два мужика. Один держал широкий и длинный мясницкий нож. Другой вертел на веревке трехлапую кошку, сваренную из железного арматурного прутка. Время от времени он швырял её вслед Вовцу и подсекал, сильно дергая на веревку. Но, к счастью, не добрасывал. Один раз, правда, попал по рюкзаку, но кошка отскочила, не зацепившись. Другой раз перелетела через плечо, и Вовец её просто перепрыгнул.
  
  Они вбежали на адскую кухню, где по-прежнему булькал огромный котел, клубился пар и густой воздух напоминал распыленный бульон. Здесь Лысый, раскрутив как следует, запустил кошку особенно сильно и точно. При этом он отпустил веревку в свободный полет и продолжал бежать вдогонку.
  
  Вовец как раз подпрыгнул и врезал молотком по очередному плафону, наклонив голову и втянув её в плечи, чтобы осколки стекла не попали в лицо и за шиворот. Кошка просвистела между ухом и поднятой правой рукой. Веревка легла на плечо. Он продолжал бежать, когда Лысый схватил веревку. Бандиту даже не пришлось дергать, он просто остановился, а Вовец продолжая движение вдоль веревки и тут же достиг конца с трехлапым якорьком. Он только успел чуть подбить его снизу, пытаясь перебросить через плечо за спину.
  
  Загнутая, остро заточенная арматурина глубоко оцарапала внешнюю сторону кисти правой руки и врезалась под лямку рюкзака на плече, заодно пришпилив и спецовку. Рывок чуть не опрокинул Вовца на спину. Сзади раздался довольный раскатистый гогот.
  
  Вовец, сам рыбак, только сейчас понял, что чувствует сазан или, скажем, щука, когда их начинают подтягивать на лесе и вываживать, то есть слегка отпускают и снова выбирают лесу, изматывая рыбу. Она стремится уйти, а её придерживают - вот, в сущности, и вся рыбацкая наука и хитрость. Поэтому умная рыба всегда бросается не на глубину, а, наоборот, к лодке. Натяжение лески ослабевает, и рыба иногда просто выплевывает блесну или крючок с насадкой. Если же это не получается, она, достигнув лодки, разворачивается и несется прочь с максимальной скоростью и мощным рывком рвет лесу.
  
  Все это мелькнуло в подсознании в какие-то тысячные доли секунды, но Вовец неожиданно отпрыгнул назад. Лысый, не ожидавший такого финта, упиравшийся обеими ногами, чтобы удержать добычу, опрокинулся на спину. Вовец резко развернувшись вполоборота, швырнул молоток и попал Лысому в колено. Тот взвыл. Митрофаза, приседавший от хохота, наблюдая, как Вовец дергается на крючке, не успел даже выпрямиться.
  
  А Вовец рванулся вперед, отставив руки за спину, и выскочил из лямок рюкзака и рукавов спецовки. Он пролетел мимо огромного булькающего котла и внезапно остановился. Шальная идея возникла в мозгу, словно вспышка, словно мгновенное озарение. Оттолкнувшись левой ногой, он изо всех сил ударил правой ступней в край котла. Гигантская емкость слегка накренилась. И Вовец тут же ударил ещё раз, собрав все силы. Котел, теряя равновесие, стал валиться в сторону бандитов и с грохотом опрокинулся. Вовец успел вскочить на деревянную скамью.
  
  Кубометр кипятка, гремя костями, выплеснулся на пол. Мутная волна накрыла визжащего Лысого, который чуть ли не до последнего мгновения, лежа на спине, тер ушибленное колено. Митрофаза, бросив свой огромный нож, кинулся наутек от стремительно разбегающегося по бетонному полу бульона. Душное облако вонючего пара затянуло кухню. Истошно визжал ошпаренный Лысый, сразу позабывший о боли в коленке, о Вовце и вообще обо всем на свете. Зашипели нагревательные спирали. Ярко вспыхнула электрическая дуга, взорвавшись мириадами цветных брызг. Это замкнуло кабель. Одновременно погас свет и захлебнулся вопль Лысого, добитого электрическим разрядом.
  
  Вовец стоял на скамье в полной темноте и его колотила крупная дрожь. Было слышно, как хлюпает бульон, втягиваясь в сливное отверстие в полу. Он прислушался: в коридорах тявкали и ссорились зверьки, журчала в стоке вода, шипели, остывая, спирали. Что ж, теперь банда знает, что он пришел. Надо действовать быстро, неожиданно и по возможности нетривиально. Надо работать на опережение, истреблять врага, пока он не очухался.
  
  В левом руке штормовки лежал маленький фонарик. Вовец достал его. Нажал кнопочку. Маленькая линза бросила бледный пучок света ему под ноги. Он не боялся темноты. В кармане имелся блокнот с промерами коридоров и компас со светящимся лимбом и стрелкой. Выключив фонарик и отправив его на прежнее место, в рукав, Вовец снял с шеи капроновый шнур с пустыми ножнами. Теперь, когда ножа не стало, они были ни к чему, но жалко выбрасывать вещь, сделанную своими руками. Старался ведь, можно сказать, душу вкладывал. Он снял с грудной обвязки стальной карабин и привесил к петле с ножнами. Получился кистень. Ножны служили поперечным упором, не давая шнуру вырваться из руки. Его даже не надо было особо сжимать. Вовец махнул пару раз в темноте своим новым оружием, привыкая к нему. Полукилограммовый карабин старого производства, не то что нынешние титановые недомерки, со стонущим свистом рассекал воздух и рвался из руки. Все, теперь надо действовать.
  
  Он не стал трогать намокший рюкзак, черт с ним. Все необходимое и так при себе. Вода с пола практически ушла, оставив тонкую пленку жира. Человеческого жира. Вовец осторожно, чтобы не оскальзываться, двинулся по коридору в обратном направлении. Он шел быстро, трогая время от времени левой рукой стену. В правой чуть на отлете висел готовый к бою альпинистский карабин. Вовец чутко прислушивался, пытаясь среди шума, создаваемого бегающими зверьками, не пропустить звуки, причиной которых мог быть враг. И он их услышал там, где и ожидал - в разделочной.
  
  Митрофаза выбирал нож. При этом светил себе зажигалкой. Выбрав широкий, тяжелый, но несколько коротковатый тесак, он уселся на деревянную колоду и закурил. То ли ждал своих, то ли соображал, что делать дальше, то ли просто устроил перекур. В темноте тлел огонек сигареты, освещая красным тусклым светом лицо, когда Митрофаза затягивался.
  
  Вовец двинулся на этот миниатюрный маячок стелющейся походкой киношных ниндзя: чуть приподняв ступню, плавно скользил ею над самым полом, потом переносил вес тела на эту ногу и таким же манером переставлял другую. У киногероев это получалось несравненно лучше. Такая походка оказалась весьма неудобной с непривычки, зато действительно не производила шума. Впрочем, шебуршащие мимо зверьки, скулящие и фыркающие, служили отличной звуковой маскировкой.
  
  Свой импровизированный кистень Вовец держал за спиной, чтобы случайный отблеск металла не выдал его раньше времени. Чем ближе он подходил, тем труднее становилось дышать. Ему казалось, что он дышит слишком громко, а тихо дышать невозможно, сразу воздуха не достает. Тогда он широко раскрыл рот и стал дышать ртом. Стало гораздо легче. Это тебе не носом сопеть в две дырочки. Еще подумал: хорошо, что темно, а то совершенно дебильный вид у него с разинутым ртом.
  
  Огонек сигареты совершил зигзагообразное движение. Это Митрофаза стряхнул пепел и снова поднес окурок ко рту. В этот момент Вовец широким круговым движением рубанул своим альпинистским кистенем сверху наискосок. Глухой чмокающий звук удара и шум падающего тела. Окурок отлетел в сторону, покатился по полу, теряя красные искорки.
  
  - Уй-уй-уй... - негромко запричитал бандит.
  
  Вовец больше не стал бить в темноте наугад. Так можно и себе отшибить что-нибудь, ногу, например. Он вытащил из кармана наручники и стал на ощупь искать руки своего противника. Судя по издаваемым звукам, он сейчас мало способен к сопротивлению и, возможно, плохо представляет, что происходит. Вовец легко заломил ему руки за спину и защелкнул стальные кольца. При этом наткнулся на часы с браслетом, болтающиеся на запястье бандита. Выпуклое стекло циферблата с рубчатой каймой показалось знакомым. Вовец вынул из рукава фонарик и посветил. Так и есть. Это был его пылевлагонепроницаемый "Восток". Он сразу узнал свои часы по царапине на стекле и браслету, из которого сам удалял в свое время пару лишних звеньев. Без раздумья тут же расстегнул браслет и вернул часы на законное место - себе на руку.
  
  Посветил на голову своего "крестника". Из левого уха текла темная кровь, ушная раковина распухла. Глаза бандита закрыты, а рот, наоборот, открыт. Из него сочится липкая слюна и раздается прежнее бесконечное "уй". Словно пластинку заело после удара по патефону. Вовец похлопал его по карманам. Ничего полезного. Он выключил фонарик и двинулся дальше по коридору. Через несколько шагов ритмичного постанывания не стало слышно. Только царапающий топот коготков по бетону и шум звериных свар.
  
  Отсчитывая шаги, он приближался к коридору, который условно назвал "Главный". Там были комнаты за стальными дверями. В них следовало проникнуть, обязательно. У поворота остановился, прислушался. Какой-то нахальный зверек бесцеремонно ткнулся мордой в ногу и отскочил, заставив Вовца вздрогнуть от неожиданности.
  
  Никаких подозрительных звуков, издаваемых людьми, не слышалось. Вовец присел на корточки. Руку, ободранную стальной кошкой, сильно саднило. Он осветил её узким лучом фонарика. Всю кисть покрывала подсыхающая кровяная корка. Длинная поперечная рана сочилась сукровицей, по краям лохматилась разодранная кожа. Он пригладил эти мелкие лохмотья языком, чувствуя соленый вкус, и сплюнул. Вырвал из блокнота чистую страничку, послюнил и плотно прижал к ране. Подержал. Вроде бы приклеилась. Сориентировавшись по нарисованной схеме, выключил фонарик и вышел из-за угла. Он прошел всего несколько шагов, как в спину ему ударил луч света и раздался крик:
  
  - Стоять!
  
  Вовец кинулся бежать по коридору. И тут же один за другим прогремели два выстрела, оглушив отраженным от близких стен громом, на мгновение разорвав темень подвала яркими вспышками. Острая боль пронзила, обожгла спину. Что-то крепко ударило за правым ухом, аж в голове зазвенело. Впереди по коридору рассыпался сухим горохом бесчисленный рикошет. И в ответ ему раздался гнусавый вопль, и хлопнул, плеснул огнем встречный пистолетный выстрел. Пуля выбила длинную искру из потолка и с дребезжащим свистом пронеслась, кувыркаясь, мимо, зацокала, защелкала, отскакивая от стен и пола. Луч фонаря метнулся в сторону, сзади тоже заорали благим матом.
  
  Первая мысль у Вовца была - подстрелили. Вторая - жаль, что на спине не оказалось рюкзака, тот бы защитил. Но он продолжал бежать. Враги были впереди и сзади, поэтому больше не стреляли, опасаясь попасть друг в друга. Вот и наступил тот момент, которого он больше всего опасался: началась охота на него самого, и охотники вооружены как следует. Хорошо хоть, что у одного слишком слабые заряды. Или короткие стволы. Только этим можно объяснить, почему дробь рассыпалась во всю ширину коридора и, издырявив спину, не сбила с ног. Ранения неприятные, но, кажется, легкие.
  
  Вовец свернул в боковой коридор. Спину жгло. Наверное, нечто подобное чувствовал тот лысый, когда на него опрокинулся котел с кипящим бульоном. Вовец вскинул руки. Он хотел подпрыгнуть и взобраться на трубы под потолком, но боль так резанула спину из конца в конец, что он чуть не завыл. Сзади слышались неразборчивые голоса. Сейчас они тоже повернут в этот коридор и откроют огонь.
  
  Вовец, поскуливая от жгучей боли, припустил что есть духу. Он летел в темноте не считая шагов. Свой альпинистский кистень бросил по пути. Он выставил руки вперед и чуть их не переломал, налетев на стену. Едва успел отпрыгнуть влево, как грохнул выстрел, и дробь зашуршала, защелкала, заскакала по всему коридору. Интересно, успели они понять, куда, вправо или влево, он отпрыгнул? Впрочем, выяснять это не было ни времени, ни желания.
  
  Вовец все-таки на ходу достал фонарик и записную книжку. На пару секунд остановился, глянул схему. Он мог сделать круг по коридорам и выйти в спину погоне. Если никто не идет ему навстречу, конечно. Тогда - труба, его возьмут в клещи и пристрелят. Сразу.
  
  Проклятые ботинки чудовищно топали по бетону. На слух можно за версту определить, куда он побежал. Вовец сунул руку в карман и вынул маленький ножичек-выкидок, взятый у мертвого бандита ещё под люком в гараже. Щелкнул кнопочкой. Остановился и безжалостно вспорол плотный ряд шнуровки на одном ботинке, потом на втором. Время стоило дорого. Секунда - жизнь. Дальше бежал в носках. Практически бесшумно. Но ботинки не бросил, держал в руках. Не потому, что жалко бросить, а чтобы не навели на след. Может, враги потеряли его и сейчас мечутся по коридорам, ищут.
  
  Он снова оказался в разделочной. Короткими вспышками фонарика осветил обстановку. Труп шофера на тележке. Бандит, которого он огрел альпинистским карабином по уху и сковал наручниками, лежит тихо, уже не стонет. Глаза у него закрыты и, вроде, уже не дышит. Под головой черная лужа крови. Беформенной продолговатой кучей лежит оранжевая клеенка. Вовец прислушался. Подозрительный шум. Похоже, гонятся, и уже близко. Превозмогая боль в спине, нагнулся, поднял широкий мясницкий тесак.
  
  Мелькнула мысль: а что если спрятаться, переждать? Сунулся к клеенке, задрал край, намереваясь забраться под нее. Мигнул фонариком и отшатнулся, неожиданно увидев жуткое оскаленное лицо мертвеца с выпученными побелевшими глазами. Шарахнулся, даже про боль в спине на миг забыл. Запнулся о большое корыто из нержавейки, бросился на него, прижал, чтобы не загремело. Аккуратно перевернул, улегся боком и накрылся, прижав ботинки к животу. В руке держал нож и с тоской ждал - придут искать или бог милует? Но правильно говорят воры: "Бог - не фраер." Не миловал.
  
  Возле разделки сошлись Садык и Бугор, подошедшие с противоположных концов коридора. Они сразу кинулись к Митрофазе. Вовец, затаив дыхание, стиснув зубы, чтобы не застучали ненароком, прислушивался к происходящему. Спина уже не причиняла такой боли, как прежде. Может, успокаивалась, а, может, просто он не шевелился и не беспокоил тем самым дробь, засевшую под кожей.
  
  - Ну и фто? - гнусавил один. - Живой ещё немного или совсем окачурился?
  
  - Кажись, все, откипятился. Сейчас ещё проверю.
  
  Послышались смачные шлепки, следом стон и всхлипывающий тихий голос:
  
  - Свет, блин, в глаза.
  
  - Ага, живой! Бугор, давай те ключики. Я же говорил, пригодятся. Ключи никогда не надо выбрасывать, хоть какие... Сейчас открою браслетики, не трепыхайся. Кто тебя так приложил?
  
  - Ох, блин. Не помню ничего. Уй, ухо, ухо... Вот скотина.
  
  - Да кто, кто?
  
  - Знал, убил бы. Чего же было-то, а?
  
  - Это я тебя спрашиваю, что было. Вспоминай, зараза. Сколько их было? Оружие какое?
  
  - Один... Уй, ухо... Один, ничего у него не было. Он котел перевернул, гад. Лысый его зашкерил якорем, а он на него котел. Свет сразу погас. Замкнул, блин, на все три фазы.
  
  - Короче, сейчас свет пойдешь делать, а потом мы этим хреном все вместе займемся. Похоже, он один тут лазит.
  
  Вовец лежал под корытом ни жив, ни мертв. Смерть стояла рядом и притопывала пяткой от нетерпения. Он слушал разговор врага совершенно отстраненно, словно это радио на кухне говорило. Видимо, в трудные минуты мозг человека переключает какие-то внутренние рычажки, и такая отстраненность помогает легче переносить подобные стрессы.
  
  Они ушли. Похоже, так обрадовались перспективе наладить электричество, что не удосужились обратить внимание на перевернутое корыто. Вовец осторожно выбрался из своего укрытия. Держа в одной руке ботинки, а в другой тяжелый разделочный нож, бесшумно двинулся следом за бандитами. Спина горела, ноги мерзли на бетонном полу, глубокая царапина на руке ныла и саднила.
  
  Митрофаза, как его ни подгоняли, быстро идти не мог. Поэтому Вовец скоро их настиг. Естественно, что приближаться не рискнул, следовал в отдалении. Он пытался расслышать, о чем они говорят, и понять, как будут действовать. Бандиты чувствовали себя достаточно уверенно и спокойно. Не оглядывались, не светили фонариками назад и по сторонам, не прислушивались, не пытались таиться. Наоборот, говорили громко, как привыкли, и топали кирзовыми башмаками, шугая мечущееся по коридору зверье. Похоже, они считали, что с Вовцом покончено. Сейчас снова наладят свет, не спеша прочешут коридоры, загонят его в подходящий угол и спокойно пристрелят. Жаль, но ничего расслышать не удалось. Слишком близко он не рискнул подобраться, а голоса отражались от стен и, накладываясь, превращались в шум.
  
  Возле железных дверей в номера подземной гостиницы банда остановилась. Бугор загрохотал рукояткой пистолета в одну из них. Заорал, пытаясь докричаться внутрь. До Вовца этот громкий голос донесся достаточно отчетливо. Неотчетлива была только гнусавая дикция. Он вслушивался и постепенно начинал понимать, в чем дело. Кто-то заперся в комнате, женщина или даже две, судя по выражениям.
  
  - Ты поняла, падла, он выкупать не собирается! Поняла, да? Ты тут останешься, зараза! В коллективное использование!
  
  Он ещё покричал, постучал. Садык с Митрофазой терпеливо ждали, пока Гунявый прокричится. Наконец пошли дальше по коридору, туда, где располагался замаскированный выход на территорию завода, а к стене был "пристрелен" дюбелями железный шкаф с красными электрическими молниями на дверце, воняющий горелым металлом.
  
  Вовец бесшумно прошлепал к стальной двери, присел, поставил рядом ботинки. Поскреб по железу фонариком.
  
  Жека внутри камеры услышала тихий металлический скрежет. Подошла к дверям, на ощупь отыскивая в темноте дорогу, прислушалась. Скрежет повторился где-то внизу. Она присела. Этот звук обеспокоил её. Уж не пытаются ли бандиты распечатать дверь? Небось, те ещё взломщики! Ее воображение сразу нарисовало какие-то кривые блестящие железяки, длинные сверла и зазубренные штуковины, всякие "козьи ноги" и "фомки". К сожалению, инвентарь взломщиков в детективах описан довольно поверхностно, и воображение читательницы сейчас изображало всякие невероятные ужасы. Да ещё Шеломов продолжал бормотать в своем углу, мешал расслышать.
  
  - Да замолчишь ты в конце концов!
  
  Не выдержав, Жека вскочила. Нащупав на кровати подушку, швырнула в темноту. Шеломов заткнулся, видать, попала. Прислушалась снова. Тихий царапающий звук и еле различимый шепот.
  
  - Кто там? - крикнула она.
  
  Это таинственное подкапывание уже начинало пугать.
  
  - Женя! - Голос за дверью стал громче. - Это я, Володя. Открой.
  
  - Какой ещё Володя? - она ничего не понимала.
  
  - Тише, не кричи. Володя Меншиков. Я тебя вчера выпустил из камеры. Потом на трубы поднимал.
  
  Она узнала. Сразу узнала, но не поверила себе. Сейчас, торопливо нащупывая ключом замочную скважину, терялась в мыслях: неужели он все время был в подвале? Неужели ему так и не удалось выбраться? Неужели все пропало? Наконец ключ попал в свое законное отверстие, щелкнул замок, и Вовец ввалился внутрь. Жека тут же торопливо захлопнула дверь и повернула ключ.
  
  - Ну, что? Ну, говори.
  
  Она в темноте нашла его, нетерпеливо стала теребить одежду. Пальцы наткнулись на обвязку из парашютного стропа, ухватились крепко.
  
  - Я вернулся за тобой, - жарко выдохнул в ей ухо.
  
  - Правда? - Она притянула его за обвязку, крепко и быстро поцеловала в губы. - Какой ты... - поцеловала ещё раз, - молодец!
  
  У Вовца дыхание перехватило и мысли спутались. Такой горячей встречи он никак не ожидал. Сразу растерялся и не знал, что делать дальше.
  
  - Ну, говори, говори, - громко зашептала Жека, обдавая его лицо теплым сильным дыханием. - Ты Петю видел? Что он сказал?
  
  У Вовца сердце упало. Так хорошо началось, и вот на тебе - Петя. А что он, в самом деле, себе вообразил? У неё же муж есть законный, миллионер, богач. И все равно обидно, лучше бы уж не целовала. Он тяжело вздохнул.
  
  - Я ему звонил...
  
  Пауза затянулась, и Жека снова затеребила его.
  
  - Ну, говори же!
  
  - Он сказал, что просят пятьсот тысяч долларов, а он больше двадцати не может дать.
  
  - Как не может, как не может! - Жека встряхнула Вовца так, будто это он, а не Петя, денег пожалел. - Да он мне по пять тысяч каждый месяц дает на расходы. У него денег куры не клюют. Ладно, об этом я с ним потом поговорю. Как он собирается меня отсюда вытаскивать?
  
  - Знаешь, - Вовец замялся. Разговор получался трудный, он к такому не был готов. И сейчас не знал, что отвечать. Не хотелось причинять боль такой красивой и милой девушке. - Он очень странно себя повел. Вначале сказал, что ты в Эмиратах отдыхаешь, потом прислал двух каких-то качков, они мне допрос учинили...
  
  Он смешался и замолчал. Эх, дурак он, дурак. Не надо было тогда в джипе трубку бросать. Надо было сказать, где находится, глядишь, сейчас бы уже наверху воздухом дышал, а не сидел в душной темноте, не зная, что дальше делать, как выбираться из этой мышеловки.
  
  - Прикончат они нас, всех прикончат!
  
  Истеричный выкрик раздался столь неожиданно, что Вовец вздрогнул и схватился за карман со стрелялкой. Увы, но штормовку он сбросил вместе с рюкзаком возле котла. Стрелялка осталась там же.
  
  - Да заткнись ты, урод! - с самыми хамскими интонациями крикнула Жека.
  
  Вовец достал зажигалку, поднял над головой длинное желто-голубое пламя. Огонь отразился в зеркале, прибавляя света. Из угла, словно кролик из норы, глядел человек, кривил темные губы в плаксивой гримасе. Поблескивали стеклышки очков, резкие тени уродовали лицо.
  
  - Кто это? Тоже заложник? - спросил Вовец с любопытством.
  
  - Да так, труп ходячий. - Жека презрительно махнула рукой. - Одним словом, Шеломов.
  
  Вовец осмотрелся, насколько позволял мертвый газовый свет. Погасил зажигалку и осторожно присел на кровать, стараясь держать спину прямо. Ему было не до выяснения личности человека из угла. Жека присела рядом, прижалась, обняла Вовца, ткнулась носом в плечо.
  
  - Боже мой, ты вернулся ради меня. Какой ты! Правда, мы выберемся из этого кошмарного подвала?
  
  Вовец дернулся и охнул от боли. Жека слишком сильно провела ладонью по спине.
  
  - Осторожно. У меня вся спина дробью нафарширована.
  
  - Я же не знала, прости. Что ж ты сразу-то не сказал? - засуетилась девушка. - Раздевайся, надо посмотреть, что-то сделать, забинтовать или ещё как-то... Это они, гады такие, в тебя стрельнули? Я же слышала, гремело в коридоре. Так это в тебя?
  
  Стараясь не делать резких движений, Вовец развязал и снял парашютный строп обвязки. Потом стянул рубашку. Улегся, постанывая, на живот. Из угла доносилось невнятное бормотание Шеломова. Похоже, за многие месяцы подземного заключения, у него появилась такая привычка - не то думать вслух, не то таким образом разговаривать самому с собой.
  
  - Черт! - ругнулся Вовец, - я же ботинки в коридоре забыл и нож. Так обрадовался тебе, что все из головы вылетело. Прямо тут, возле самых дверей. Поставил на пол и забыл.
  
  - Эх ты, - девушка ласково потрепала его волосы, - ладно, хоть сам там не остался, сюда вошел.
  
  - Я сейчас принесу ботинки, - неожиданно проскрипел из угла Шеломов севшим голосом.
  
  - А ты давно здесь? - громко спросил его Вовец.
  
  - Давно, - уныло отозвался Шеломов. Такое впечатление, что у него высохло горло и западает язык. Скрипит, как старые часы с кукушкой.
  
  - Сколько их здесь? - Вовец задал новый вопрос.
  
  Шеломов, медленно перемещаясь в темноте, столь же медленно принялся перечислять:
  
  - Бугор - это раз, потом Садык - это его помощник, два. Потом Митро... или Дмитро... В общем, три. Маленький самый - Мартышка, его же зовут Обезьяной и Макакой...
  
  - Четыре! - закончила за него Жека. - Что ты кота за хвост тянешь? Говори по-человечески.
  
  - А я и говорю, - огрызнулся Шеломов. - Сама можешь считать.
  
  - Не ругайтесь, - примиряюще попросил Вовец, - мы тут все в одинаковом положении. Нам надо вместе держаться, а мы ссоримся. Женя, ну что ты так? Он что-то сделал тебе? Приставал?
  
  Жека хихикнула и фыркнула:
  
  - Тоже мне, приставало из подвала. Ладно, замнем для ясности. Действительно, нам сейчас надо быть заодно. Игорь Борисович, продолжай, я больше не буду.
  
  - Нахамят, наоскорбляют, а потом - не буду.., - сварливо-обиженный голос Шеломова донесся уже от дверей.
  
  - Ну, прости, пожалуйста. - сказала Жека и прислушалась, ожидая ответа.
  
  Щелкнул замок, с тихим скрежетом открылась дверь.
  
  - Там, слева должны быть, - подсказал Вовец.
  
  В ответ ни звука. Жека вдруг тихо поднялась с кровати и направилась к дверям.
  
  - Сбежал, скотина! Сбежал, педик поганый! Машка! - раздались её яростные восклицания.
  
  И тут вспыхнула лампочка под потолком, на миг ослепив, заставив зажмуриться. Жека открыла глаза и с облегчением увидела - ключ в замке, хоть двери настежь. Негодяй Шеломов сыграл с ней ту же шутку, что и она с Бугром, только не заперся, а сбежал. Она выхватила из коридора ботинки Вовца, швырнув под стол, двумя пальчиками зацепила за кончик рукоятки нож, выглянула в коридор, затем быстро закрыла и заперла дверь.
  
  * * *
  
  Моряк и Митрофаза пытались ликвидировать последствия разгрома, учиненного Вовцом на звероферме. Ставили новые бруски взамен сломанных, натягивали и приколачивали к ним сетку. Там, где сетка рапластана топором, работал Шеломов. Его тоже Бугор припахал, видимо, таким образом поощрил за предательство. Как бы доверил ответственную работу наравне со своими подчиненными. Но оставил, как и прежде, в том же замызганном красном платье и без штанов.
  
  Сейчас Шеломов сшивал медной проволокой разрубленную сетку и по привычке бубнил под нос, рассуждая, что поступил правильно, спас свою жизнь, а идиоты и идиотки, если хотят, могут пропадать сколько им угодно. Иногда к нему из-за клеток тихонько подкрадывался Моряк и, сунув руку под подол, крепко хватал за задницу, радостно гогоча - шутил. Шеломов взвизгивал, краснел и обижался. Наконец не вытерпел и пригрозил, что скажет Бугру. Теперь обиделся Моряк, мол, шуток не понимает, но больше не приставал. А Бугор, вооруженный сачком, с пистолетом за ремнем, охотился на зверьков. Те собрались на кухне и растаскивали кости от опрокинутого котла. Бугор ловко отлавливал их сачком, подхватывая на бегу, и водворял в отремонтированные клетки.
  
  Только Садык не участвовал в общем созидательном труде. Он ловил кайф, развалившись в ободранном кресле напротив дверей в комнату Бугра. На коленях у него лежал обрез, в руке дымилась сигарета, а по жилам растекалась порция ханки, вколотая Бугром. Порция была средней, чтобы не "галики" ловить, а следить за дверями. Из-за дверей раздавались голоса. Кто-то кого-то убеждал в неоспоримых преимуществах колхозного строя. По ночному каналу шел старый советский фильм. Садык не прислушивался. Он был уверен, что никто не рискнет высунуться из комнаты. Убежать шансов никаких, а заряд дроби схлопотать можно запросто. Поэтому, прикрыв глаза, он отдавался приятному действию наркоты.
  
  Жека внимательно осмотрела израненную спину Вовца. В местах попадания дроби запеклись пятнышки крови. Одна дробина, ударив за ухом, влетела под кожу и торчала бугорком. Жека попробовала выдавить её в обратном направлении. Лежащий на животе Вовец впился зубами в подушку и весь напрягся от боли. Лучше бы этого не делал. В спину словно вонзили десяток раскаленных игл.
  
  - Сейчас, сейчас, потерпи, милый, - успокаивала его Жека.
  
  Проклятая дробина крутилась под кожей и никак не хотела двигаться в нужном направлении. Наконец Жека надавила на неё совсем уж неловко, дробина ушла в глубину и неожиданно вынырнула из входного отверстия наружу. Видимо, именно таким и был её первоначальный путь. Жека показала её Вовцу. Тот взглянул на окровавленный свинцовый шарик, катающийся по узенькой ладошке, и определил:
  
  - Пятерка. - Встретив непонимающий взгляд Жеки, пояснил: - Охотничья дробь номер пять.
  
  - А я подумала, за операцию мне пятерка поставлена, - протянула разочарованно девушка. - А это хорошо - номер пять?
  
  - Очень, - страдальчески улыбнулся Вовец. - Была бы картечь, всего бы изрешетила. И вошла бы глубже. Из обреза стреляли, издалека, поэтому такое рассеянье широкое. Было бы нормальное ружье, уложили бы на месте. А у обреза ствола почти нет, заряд не успевает разогнаться, скорость вылета низкая, кинетическая энергия быстро слабеет...
  
  Он даже сам удивился, как лихо изложил основы баллистики. Но тут Жека полезла кончиком складного ножичка в ранку, и Вовец вцепился зубами в подушку, заглушая стон. Девять раз лезвие погружалось в кровавые дырочки, чтобы подцепить свинцовую горошину. Всякий раз девушка приговаривала разные ласковые слова, а Вовец грыз подушку и орошал её слезами, которые сами из глаз так и выбрызгивались.
  
  - Ну вот и все, - объявила Жека, выложив на стол горсточку дроби в бурых сгусточках подсыхающей крови. - Теперь надо раны продезинфицировать, чтобы заражения не случилось. Тут есть какой-то вонючий лосьон, "После бритья" называется.
  
  - После битья? - хмыкнул Вовец.
  
  - Вот именно, - Жека рассмеялась. - Он, наверное, на спирту, сойдет вместо йода.
  
  - Не вздумай. - Вовец уселся на кровати, повел плечом, прислушиваясь к ощущениям. Тоненькие ручейки крови потянулись из нескольких ранок. Никакого спирта. Сожжет ткани, омертвеют, долго будет заживать...
  
  - Чем же тогда дезинфицировать? - спросила Жека.
  
  - Перекисью водорода, марганцовкой, на худой конец, сойдет и зеленка.
  
  - Все-то он знает! - саркастически заметила девушка. - Может, знаешь, где все это лежит?
  
  - Знаю, - кивнул Вовец, - у меня в рюкзаке, но он далековато будет. Ладно, сейчас подсохнет, обмоем с мылом, высушим и забинтуем, а, может, и так сойдет.
  
  - Ну, сиди, засыхай. Расскажи ещё раз, что Петя говорил, только подробнее, со всеми интонациями.
  
  И Вовец в третий раз принялся рассказывать, стараясь припомнить все нюансы. Жека слушала молча, не перебивала, только кивала головой. Когда рассказ закончился, она ещё некоторое время сидела с серьезным видом, потом сказала:
  
  - Значит, Жанна там с ним сидела и суфлировала. Чего и следовало ожидать. Танк в брильянтах. Обрадовалась, накатила. Никогда Петьке этого не прощу. Нашел случай отделаться. Как своих партнеров подставляет и кидает, так и со мной...
  
  - Не переживай так, - Вовец накрыл её ладонь своей. - Вот увидишь, все наладится.
  
  - Не хочу. - Она сильно сжала его пальцы. - Давай, я тебе лучше спину обмою.
  
  Поднялась и потянула его за руку. Он встал и пошел, как на буксире, за занавеску душа. Спина слегка ныла. Так ноют свежие порезы на пальцах. Жека пустила воду, издалека дотягиваясь рукой до вентилей, отрегулировала, стараясь не намочить рукава своей рубашки. Скомандовала:
  
  - Становись!
  
  - В брюках, что ли? - удивился Вовец и глупо улыбнулся.
  
  - Все лишнее снимай, - продолжала командовать Жека. - Ничего, я не стеснительная.
  
  Видя, что тот колеблется, принялась расстегивать ему ремень. Вовец схватился за него с торопливым испугом. Жека рассмеялась.
  
  - Что ты как маленький? Ну, повернись спиной. Другой бы сам из штанов выпрыгнул, без всякой помощи, только скажи. Взрослый мужик, а ломаешься, как девочка. Ты что, первый раз замужем? Так и быть, отвернусь.
  
  Вовец махнул рукой и сбросил с себя всю одежду, что ещё оставалась. Жека демонстративно стояла спиной к нему, скрестив руки и уставясь в дальний верхний угол. Вовец вошел под теплые струи, блаженно закрыл глаза, расслабляясь. Сзади зашуршала полиэтиленовая штора. Нежная ладонь легла на плечо, скользнула вдоль позвоночника, задержалась у крестца, поднялась в обратном направлении. Вовец замер. Одной рукой девушка придерживала его за плечо, а другой осторожно обмывала ранки, эти крохотные оспины, рассыпанные по спине.
  
  Приятное, радостное чувство овладело им. Он смотрел, как в круглое отверстие в полу убегает розовая пена, и готов был вот так по капле сцедить всю свою кровь, лишь бы тонкая ласковая рука лежала у него на плече, а другая нежно касалась спины. Вдруг её руки скользнули по бокам, плавно пробежали по груди, по животу. У него непроизвольно напряглись все мускулы. Пальцы Жени нетерпеливо и сильно прошлись по квадратикам мышц его напряженного брюшного пресса.
  
  - Какой ты, - прошептала она, - такой худенький, а сильный. Повернись ко мне.
  
  Он повиновался. Жаркая дрожь прокатилась от макушки до пяток. Смущаясь, он взглянул ей в глаза. Они сияли радостным ожиданием. Мокрые волосы прилипли к смуглой шее и плечам. На загорелом теле выпукло светились жемчужным светом груди, как две полные луны. Острые розовые сосцы, окруженные сияющим светло-коричневым ореолом в мелких зернышках, ткнулись ему в грудь, и острое желание пронзило его знобящей волной. Она прижалась к нему всем своим разгоряченным телом: узким твердым животом, крепкими сильными бедрами спортсменки, тоже вся затрепетав от возбуждения. Ее припухшие влажные губы нашли его губы, и острый дразнящий язычок проник, ища, требуя ответного движения и ласки. Они чуть не задохнулись от долгого поцелуя и объятий, а когда их горящие губы разомкнулись, она прошептал, прерывисто дыша:
  
  - Хочу быть твоей...
  
  Закрывающиеся глаза её были полны изумрудным туманом. И губы их снова сомкнулись в поцелуе, бесконечном и жарком, как сама страсть. Не разжимая объятий, в потоках сбегающей воды, они продрались сквозь прилипающий полиэтилен шторы и упали на смятую постель...
  
  Они открыли счастливые глаза, сдерживая дыхание и частое сердцебиение, улыбнулись друг другу, расслабились и почти мгновенно уснули. Именно так засыпают влюбленные. И никак иначе. Проснулись они тоже одновременно. Вовец дотянулся до часов. Ого, уже четвертый час! Пора за дело. Надо выбираться из этого каземата. Враг может придумать десятки способов выкурить их отсюда. Значит, надо его опередить.
  
  Вовец, нежно поцеловал Жеку в солоноватое плечо, живо оделся и направился в душевую, выключив по пути мельтешащий экран телевизора. Его интересовал путь водопроводных труб сквозь кафельную стенку.
  
  Когда бандиты совещались за дверями в коридоре, грозясь и горланя, он понял, что прямо сейчас они железную дверь штурмовать не собираются. Вначале будут клетки чинить и зверей ловить. А после такой работы, - он самодовольно ухмыльнулся, вспоминая, как крушил клетки и разгонял животных, - после такой объемистой работы хороший отдых нужен, капитальный. А он тем временем свою работу постарается закончить.
  
  В его распоряжении находился большущий мясницкий нож - отличный инструмент. Вовец просунул кончик лезвия между кафельными плитками, нажал. Одна плитка отскочила. Ясно, лепили как всегда: шлепок застывающего раствора и к стенке. Так, раствор посередине схватился, а с краев и по углам пусто. Профессионал лепил. Любитель, который свою ванную отделывает, плитку мажет по всей поверхности, как бутерброд маслом, только толще. Потом, лет через десять, когда решит заменить плитку на более модную, проклинает свою наивную старательность, плитку только отбойным молотком или киркой можно отковырять, да и то кусками.
  
  Вовец мигом очистил кусок стены, ломать - не строить. Ясно, работал человек знающий, не только плитку умеющий лепить, но и соображающий, что трубу с холодной водой лучше цементом не мазать. Он гигроскопичен, холодная труба притягивает водяной конденсат, ржавеет и быстро разрушается. Именно в таком месте и случается потом прорыв. Обе трубы: с холодной и горячей водой, уходили в проем между кирпичами. Вовец, быстро орудуя ножом, начал выковыривать раствор из швов. Он уже сегодня сделал один пролом, значит, опыт имеется. Кирпичи один за другим складывались в сторонке.
  
  Через десять минут пониже смесителя зияла полуметровая ниша, до самого бетонного пола. Не стоит и говорить, что ещё через десять минут Вовец прополз в соседнее помещение. Это оказалась маленькая душевая, отгороженная короткой стенкой от туалета. Планировка зеркально повторяла санузел, из которого он проник. За туалетом к стене примкнута раковина с краном, а ещё дальше дверь в коридор. Железная, с дверной ручкой, но без щеколды. Прикрыта неплотно. Вовец заглянул в щелку - кусочек коридора. Немного отжал дверь и увидел дремлющего в кресле человека. Ишь, сторожит с комфортом. Он вернулся к проему в стене, просунулся внутрь. Жека по-прежнему лежала в кровати, мурлыча и потягиваясь, как котенок. Он тихонько окликнул её.
  
  - Давай, одевайся. Потом откроешь дверь и бегом сюда. Ключ с собой возьми. Да, вот еще, одеяло дай, пожалуйста.
  
  Он с интересом смотрел, как она облекает в одежды свое изумительное тело. И с удовольствием и гордостью отмечал, что эта женщина - его. Потом он постелил в проем стены сложенное втрое одеяло, прямо поверх крупинок цемента и мелких осколков кирпича. Подал команду Жеке:
  
  - Зови этого хмыря из коридора и с ключом беги ко мне.
  
  Жека тряхнула челкой, художественно разложила длинные вьющиеся волосы по плечам и странноватой походкой манекенщицы направилась к дверям. Щелкнула замком и высунулась в коридор.
  
  - Ку-ку, Гриня! - крикнула громко и нагло.
  
  Садык встрепенулся в кресле, заполошно схватился за обрез, не попадая пальцем в спусковую скобу. А дверь уже закрывалась, правда, все медленнее. Издав торжествующий рев, он бросился к двери, чтобы успеть её задержать, не дать закрыться. Рванул сплеча и чуть не упал. Никто и не думал дверь держать. Взревев ещё раз по-медвежьи, стараясь таким диким воплем напугать противника и вдохновить себя, ворвался в комнату.
  
  Там никого не было, только колыхался полиэтиленовый занавес. Садык ожидал увидеть нечто совершенно противоположное: они, стоя на коленях, молят о пощаде. Неожиданное всегда сбивает с толку. Вот и Садык совершенно неосознанно сорвал занавеску. И только успел заметить, как ноги девушки исчезли в дыре. Естественно, он сунулся следом.
  
  Вовец втащил Жеку вместе с одеялом. Резко поставил на ноги, та даже пискнула. Движением руки отправил к выходу. Поднял наизготовку мясницкий нож, изрядно затупившийся и иззубренный в процессе размыкания кирпичной кладки.
  
  Садык лез лицом вниз, опираясь на локти и держа обрез под грудью. Вовец успел про себя отметить, что атака на спине могла быть гораздо успешней. Противник сразу его увидел бы и выстрелил. Но он не стал загружать в голову долгие рассуждения, а просто рубанул ножищем по шее. Лезвие врезалось в позвоночник так, что у Вовца в руке отдалось, а бандит ударился лбом об пол. Густая темная кровь навернулась из раны, словно полоса галстука. Вовец ещё раз вскинул свое оружие и врезал от души. Горячие брызги крови обожгли лицо. Он зажмурился, отбросил нож, на ощупь схватил кирпич и приложил с размаха к взъерошенному затылку. Сразу почувствовал, через кирпич, через ладонь - наповал. Отложил орудие убийства, подтянул одеяло и утерся. Втащил внутрь мертвеца, размазывая по полу кровавую лужу. Отволок к унитазу. Поднялся на ноги, отряхнул коленки и включил свет. Выключатель был возле дверей. Высунулся в коридор и осмотрелся.
  
  - Женя, давай к тем дверям и жди меня. Мы им устроим похохотать.
  
  Побледневшая Жека, едва сдерживая подступающую тошноту, отправилась выполнять задание. А Вовец опять застелил лаз одеялами, чистой стороной вверх. Потом над раковиной ополоснул лицо. Обтер краем одеяла обрез, переломил стволы. Вынул патроны и заглянул в гильзы. Закрыты картонными кружочками с написанной шариковой ручкой цифрой пять. Пятеркой, значит, снаряжены. Снова зарядил обрез, сунул за пояс. Брезгливо пошарил в карманах мертвеца. Взял патроны и выдернул из брюк ремень. Привязал один конец ремня к дверной ручке, другой, плотно притянув дверь, тщательно примотал к водопроводному крану над раковиной. Быстро, лежа на спине, втянулся через пролом в соседнее помещение. Теперь он только таким способом будет в подобные дыры лазить, чтобы видеть, кто там с кирпичом встречает. Женя ждала его. Поцеловались, словно после долгой разлуки.
  
  - Ну, что, рискнем? - улыбнулся ей ободряюще. - Запирай дверь и бежим по коридору, но только тихо. Будем прорываться наверх.
  
  В коридоре в кресле увидел свой походный нож, вложенный в ножны. Подивился бандитской хозяйственности: из трупа выдернул, почистил и ножны отыскал в коридоре. Правда веревку с карабином выбросил. Видимо, этакого добра и даром не надо в специфическом хозяйстве.
  
  Они направились в дальний конец коридора, где находился люк в гараж. План Вовца был прост, как все гениальное. Построить из подручных средств некое сооружение, заменяющее лестницу, взобраться на него и открыть люк. Потом отправить Жеку наверх. Она из джипа по радиотелефону связывается с кем надо и ожидает подмоги. Бандиты, между тем, в полной растерянности: к запертой комнате добавился запертый изнутри туалет, и сторож из коридора пропал. А вооруженный Вовец сам устраивает на них охоту, экзотическое подземное сафари, вплоть до полной ликвидации всей банды. Одного можно оставить в качестве языка, пусть расскажет, как дошел до жизни такой.
  
  По пути изложил Жеке свой план и получил горячую поддержку в той части, где речь шла о люке. Охоту она отвергала и порицала как бессмысленную игру с опасностью. Вовец же объяснял шепотом, что должен окончательно выяснить, здесь ли его мальчик или он в другом месте.
  
  На ходу осмотрел обрез: бывшая двустволка двенадцатого калибра, бескурковка, с маркировкой ижевского завода - "стрела на щите". Похоже, что на охоту ей ходить не пришлось: не потерта, никаких царапин, даже лак на остатке приклада сохранил зеркальный глянец. И год выпуска девяносто пятый. Значит, не должна подвести механика, раз такая новая. Главное, чтобы патроны не оказались плохими. Вытащил из кармана один. Заводского изготовления, в пластиковой гильзе, капсюли "жевело" блестят, как новенькие. На донышке гильзы "99" выбито, год выпуска. Что ж, гарантийный срок, вроде, ещё действует. Если порох не слежался, то не сдетонирует, а нормально пальнет. Стрелять придется в упор, с двух-трех шагов. Надо быть уверенным, что все пройдет нормально, а то осечка - и сразу голову расшибут, не будут ждать, пока перезарядит. Патронов в кармане четыре да два в стволах. Всего шесть. А у врага в пистолете, если была полная обойма, да минус один, выстреленный в темноте, может оставаться семь патронов. Одним выстрелом больше, чем у Вовца. И с большего расстояния. А зато дробь из коротких стволов рассыпается во всю ширину коридора, и хоть одна дробинка, да попадет в противника.
  
  В кособоком аппендиксе, что отходил от центрального коридора в сторону гаража, весь пол был истоптан песцами и лисами. Огромное темное пятно расползлось от стены до стены. А в центре пятна бесформенными кучами валялись два трупа. Точнее, то, что оставили от них проголодавшиеся звери. Жеку затошнило, ей стало очень дурно. Со стоном прислонилась лбом к бетонной стене, всхлипнула. Вовец погладил её по спине.
  
  - Ну, что ты? Ну, успокойся. Сейчас наверх выйдешь, на воздух. А про этих я же тебе рассказывал, и ты спокойна была. Что ж ты плачешь? Жалко, что ли? У меня не было выбора. Или они, или я бы тут лежал.
  
  - Прости. - Жека вытащила из кармана джинсов нестиранный носовой платок, промокнула лицо. - У тебя закурить нет? Сейчас бы покурить немного. Понимаешь, я не могу тебе объяснить. Это... это так отвратительно. Просто ужасно. Один из них тогда меня схватил и в машину затолкал. Я татуировку запомнила, рукав у него задрался, а там кинжал и змея вокруг обвилась. А сейчас там ни одного пальца нет... А он ей мне рот зажимал.
  
  Гримаса отвращения и ужаса обезобразила её лицо. Губы прогнулись подковкой, а из глаз бежали слезы. Словно именно этой беспалой окровавленной рукой ей только что зажимали рот. Вовец пытался успокоить, приободрить её, но ничего не получалось. Она отключалась, впадала в полуобморочное состояние, вся побелевшая, заплаканная. И хуже всего - уже не могла держаться на ногах, валилась на Вовца, как большая ватная кукла.
  
  Бесполезно было её уговаривать, это не помогает женщинам в таком истерическом состоянии. Следовало отвесить ей пощечину и как следует встряхнуть. Тогда бы она сразу освободилась от навязчивых ощущений, сознание переключилось на более полезные действия. Но разве поднимется рука ударить любимую женщину, даже ради её спасения? А время уходило. И Вовец совершил тривиальную, а оттого совсем уж позорную ошибку - встал спиной к выходу. И продолжал уговоры.
  
  - Женечка, милая, ну, я прошу, ты же сильная. Ну, возьми себя в руки.
  
  - Да... да.., - бормотала Жека. - Я не могу... Ноги не идут...
  
  И тут Вовец с ужасом почувствовал, что тоже не может пошевелить ногой. Дернулся. Раздался треск, словно отдирали от рулона прозрачную липкую ленту-скотч. Ему самому сделалось дурно. Он понял, в чем дело. Огромная лужа крови уже подсыхала, и они прилипли, как мухи к свежеокрашенному полу. Довольно мерзкое ощущение.
  
  И тут сзади послышались малопонятные звуки. Вовец резко развернулся, с треском отдирая подметки ботинок от липкой массы на полу, закрывая собой Жеку, вскинул обрез. В десятке шагов от них стояла женщина в мятом, засаленном красном платье. Обрямканный короткий подол открывал сухие бледные ноги, покрытые рыжеватым подшерстком. Зато выпирающие коленки были розовыми в тон платью. Женщина близоруко щурила маленькие поросячьи глазки, так что все её некрасивое землистое лицо приходило в движение: щеки, кожа на лбу. Верхняя губа задиралась, открывая мелкие темные зубы, поднимались крылья носа, и из ноздрей топорщились грубые остья. Абсолютно плоская, даже впалая, грудь, копна растрепанных волос и длинные руки с непропорционально широкими ладонями довершали этот сюрреалистический образ.
  
  Первой мыслью Вовца было: какая-то побродяжка, бомжиха. Попала в этот подвал, как и прочие бичи, но сумела выбраться в коридор и сейчас мечется, ищет выход.
  
  - Женщина! - пониженным тоном позвал Вовец и призывно махнул рукой. Идите сюда, только осторожно, вдоль стены.
  
  На ногах бродяжки красовались грубые солдатские ботинки, зашнурованные лохматым упаковочным шпагатом. Размер ботинок вряд ли был меньше сорок второго. В таких можно хоть по болоту. Женщина, между тем, извлекла из-за пазухи роговые очки и нацепила на нос. И стала похожа на мужика. Запуганного, затравленного, наряженного в бабье платье и отправленного шляться по холодным подвалам.
  
  Тут Жека стала падать, Вовцу пришлось её подхватить, и он отвлекся от странной гостьи. А та, захрипев, как старый граммофон, разразилась криком. И этот знакомый, с подвизгиванием и предварительным хрипом вопль живо напомнил короткий эпизод в темной комнате. В абсолютном мраке, когда выключено зрение, слух особенно обостряется, Вовец запомнил этот высокий тембр.
  
  - Шеломов! - выкрикнул Вовец непроизвольно.
  
  Так вот он какой, оказывается. Не зря его Жека Машкой обозвала. А Шеломов пятился от наведенного обреза и вскрикивал, словно ему шило в зад втыкали. Следовало его остановить, пока беды не накликал своими воплями.
  
  Чертыхнувшись, Вовец пригнулся, слегка присев, укладывая себе на плечи совсем уже сомлевшую Жеку. Поднялся, та даже не пикнула. И побежал, держа её на плечах, как барашка, а точнее, овечку. Он проделал все это столь быстро и решительно, что не заметил, как выдернул Жеку из кроссовок. Так они и остались прилипшими к окровавленному полу.
  
  Выбежав в большой коридор, Шеломов заорал во всю глотку. Дурное эхо раскатилось по подземелью. Он летел, топая толстыми подошвами ботинок, спеша доложить своему хозяину. Видимо, предательство стало его призванием и образом жизни.
  
  В первом порыве ярости Вовец хотел влепить ему горсть дроби в задницу, но сдержался. Все равно убежит, а выстрел сразу даст всем понять, что в коридорах работает оружие. Вовец не знал, насколько оказался прав, поступив подобным образом. Ведь Шеломова послали сгонять песцов, доверили, так сказать, ответственное самостоятельное дело. И крик его воспринимался как вопли загонщика до того момента, пока он не подбежал к Бугру и не растолковал причины шума.
  
  Вовец понимал, что план рухнул, не успеют они с Жекой до подхода банды выбраться наверх. Он один, пожалуй, сумел бы, но не бросать же любимую на растерзание этим подонкам. Оставалось изобретать новый план на ходу.
  
  Он остановился, наблюдая, как удирает Шеломов: развевается красный подол, мелькают белые ляжки и ходят голые ягодицы. Руками голову прикрывает, словно за ним с дубиной гонятся и по темени стучат на бегу. Сейчас прискачет, заяц хренов, к Гунявому, и снова закрутится старая пластинка: пальба, крючья на веревке, дубинки...
  
  Следовало принимать срочное решение. Или снова запираться в камере и ждать другого шанса выбраться на свободу, а шанса может и не быть, или искать другое убежище.
  
  У стены стояла железная каталка. Вовец осторожно перевалил Жеку с плеч на металлический гладкий лист. Сунул за ремень обрез, схватился за верхнюю перекладину и помчался, толкая перед собой каталку.
  
  Колеса безбожно визжали, тележка вибрировала и бренчала. Голова Жеки тряслась, и глаза её быстро принимали осмысленное выражение. Она явно выходила из состояния полуобморочного транса. Просто не могла сразу сообразить, где оказалась и почему. Но сразу инстинктивно схватилась за края каталки.
  
  Вопли Шеломова глохли где-то в длинных коридорах, а здесь своды огласил крик Жеки, она окончательно пришла в себя. Вовец затормозил вихляющую тележку, стараясь аккуратно управиться, чтобы не зацепить за стену. Не зацепил, зато стукнул о кресло, по-прежнему торчащее посреди коридора напротив двери в их камеру. Жека чуть не свалилась на пол, но удержалась, только взвизгнула. Села на каталке, потирая бока. Обиженно сказала:
  
  - Мог бы и поосторожнее. Ой, как мне плохо было... Этот придурок, что ли, по коридору бегает и орет? Ой, все кости болят.
  
  И она повалилась в кресло. Оно отвратительно заскрипело и перекосилось.
  
  - Некогда рассиживаться, - потянул её за руку Вовец. - Этот дурачок в сарафане сейчас банду приведет. Придется снова в комнате запереться.
  
  - Ну, уж нет! - подпрыгнула в кресле Жека. - Ни за что! - Она зябко передернула плечами. - Еще и этот там лежит. Тоже, небось, натекло... Эй, а где моя обувь? Я так не могу.
  
  Только сейчас, когда ноги стали мерзнуть, она увидела, что осталась босой. И сразу забралась в скрипучее кресло с ногами.
  
  - Женя, ты что? Надо смываться поскорей отсюда. Может, в том конце коридора что-то есть? Я там не был.
  
  - Я тоже не была. Ладно, едем. - Она быстро перебежала к каталке, улеглась на живот и вцепилась руками в передние углы. Распорядилась: - Да, кресло прихвати.
  
  Вовец безнадежно махнул рукой и, не тратя время на пустые препирания, положил кресло кверху ножками, этаким домиком, поверх Жекиной попки. Та только хихикнула, нетерпеливо лягнула ногой и крикнула:
  
  - Поехали, поехали...
  
  И он погнал бренчащую и дребезжащую таратайку в дальний конец коридора. Он сразу понял - здесь выход наружу. Присобаченные дюбелями к бетонному блоку стальные накладки и круглый гаражный замок на них ясно на это указывали. К блоку-двери вела пара ступеней, и грязные следы подтверждали: с улицы грязь, тут вход, то есть выход.
  
  В трех метрах в глубь коридора у левой стены громоздился объемистый железный шкаф. На створках краснели тусклые молнии - символ высокого электрического напряжения. Вовец поставил кресло к стене за шкаф, и Жека перепрыгнула в него с каталки, уселась, поджав под себя ноги. Повертела головой, осматриваясь.
  
  Вовец тем временем деловито распахнул створки шкафа. Окинул опытным взглядом кишечник из медных и алюминиевых проводов. Потрогал текстолитовую рукоятку рубильника. С интересом оглядел черные коробки автоматических выключателей, маленькую колодку в самом низу с подключенными телефонными проводами. Там же стояла картонная коробка с цилиндрическими предохранителями из белого фаянса. На них брошена пара резиновых перчаток и квадратный резиновый коврик.
  
  - Что нашел? - нетерпеливо крикнула Жека.
  
  - Ничего особенного, - отозвался Вовец. - Обычный распределительный щит напряжением меньше тысячи вольт.
  
  - И намного меньше?
  
  - Триста восемьдесят.
  
  Глядя на сплетение кабелей, он пытался определить, как сбалансировано по фазовому напряжению освещение подвала. Попросту, сколько здесь независимых, самостоятельных участков, и как они подключены. Надев резиновые перчатки, Вовец решительно взялся за керамический предохранитель и рывком вырвал его из гнезд. В дальнем конце коридора погас свет. Вставил на место, коридор сразу осветился до конца. Ясно, именно этот предохранитель, точнее, плавкий вкладыш в нем, сгорел, когда Вовец выжигал шарнир решетки самодельным сварочником. Средний из трех предохранителей вынимался очень туго, и Вовец, подергав, не стал его вынимать, а взялся за другой. Этот выскочил легко, и свет погас. Пришлось втыкать наощупь. Летели искры, и Жека за углом шкафа вскрикивала от страха. Значит, средний предохранитель обеспечивает свет в дальних коридорах, где сейчас банда. Вовец ухватился за него и рванул изо всех сил. Вырвал и чуть не упал. Отлетел по инерции к противоположной стене. Вот так, пусть в темноте дорогу ищут, козлы. Бросил предохранитель и перчатки в коробку, прикрыл створки шкафа.
  
  Жека тем временем тоже изучала окрестности, прямо из кресла. Она долго приглядывалась к ступенькам, к оригинальному круглому замку и наконец сделала вывод:
  
  - Вова, по-моему, там выход.
  
  - По-моему тоже, - откликнулся Вовец.
  
  Жека выскочила из кресла, подбежала к замку, затрясла его, приплясывая босиком на холодном бетоне.
  
  - Вова, отопри. Ты же все можешь. Ну, милый.
  
  - Иди в кресло и наблюдай, чтобы врасплох нас не застали. А я посоображаю, что тут можно сделать.
  
  Он поправил за поясом обрез и принялся изучать замок и навесы. Замок, похоже, импортный, из специальной стали. Такой ломать бесполезно. А навесы можно спилить ножовкой или срубить зубилом. Где бы их ещё взять?
  
  - Идут! Идут! - приглушенно заверещала Жека.
  
  Вовец отпрыгнул под прикрытие железного шкафа, осторожно выглянул. Четверо. Красное платье - Шеломов. Этот не в счет. Значит, трое. Маловероятно, что кто-нибудь остался в темноте. Интересно, чем они вооружены? По крайней мере один пистолет у них имеется. Как правило, криминальные пистолеты не имеют запасной обоймы. Смысла нет. Выстрелив в кого-нибудь и попав, "грязный" ствол бросают. Поэтому пистолеты ходят по рукам с тем боезапасом, что находится в обойме. Максимум восемь патронов. Только в "стечкине" больше. Но это машина очень редкая, стреляют из него обычно очередями. Скорее всего, здесь в подвале ТТ или "макаров". Один выстрел уже сделан. Так что, будем считать, семь выстрелов у них в запасе. А у Вовца в обрезе и в карманах шесть зарядов. Выстрелом на выстрел не ответишь. Этот расклад он уже мысленно делал, а сейчас повторял, чтобы успокоить себя, настроить на схватку, проверить, не упустил ли чего.
  
  Трое совещались. Шеломов торчал в стороне, нечего такому возле нормальных мужиков тереться. Потом его подозвали. Похоже, отдали команду. Тот в ответ принялся бурно жестикулировать. Самый высокий отделился от троицы и отвесил Шеломову пинка. Тот сразу побежал прочь, в дальний конец коридора. Троица, наоборот, направилась в противоположную сторону. Дошли до камер стали дергать за все дверные ручки. Донеслась неразборчивая ругань. Вовец ухмыльнулся. Узнать бы, о чем там крик. Что они думают об исчезновении своего часового? А как объясняют, что туалет заперт изнутри, если на дверях нет ни замка, ни задвижки?
  
  Банда, между тем, не знала, что и подумать. Похоже, Садык забрался в туалет, зачем-то закрылся (как закрылся - вопрос показался несущественным) и вырубился. Пленники воспользовались благоприятным случаем и убежали. Сейчас или бегают по подвалу, или обратно в комнату закрылись. Проблема была в том, что у Митрофазы и Моряка начался отходняк после наркоты, и они страшно хотели пить. Жажда с каждой минутой становилась невыносимее, а комната Бугра и туалет заперты. Оставалось бежать к кранам в разделочной или на кухне. А там опять свет погас.
  
  Митрофаза привычно направился к распределительному шкафу. На ходу помахивал молотком, с которым до этого чинил клетки, звякал в кармане гвоздями, вороша пальцами, отыскивая среди них отвертку. В голове у него все ещё слегка гудело, и правое ухо не слышало ничего. Здорово ему приложили альпинистским кистенем.
  
  - А ты куда? - окликнул его Бугор. - Вали назад.
  
  - Электричество надо наладить, - пробурчал Митрофаза.
  
  - А я сказал - стой! - заорал Бугор - Потом все вместе пойдем. А сейчас тут будь. Где там хренова Машка застряла? Ну-ка, сходи подгони.
  
  Митрофаза уныло поплелся по коридору. Очень хотелось сплюнуть, а во рту было сухо, как в Кара-Кумах после суховея. Он возил липким языком во рту, пытаясь хоть что-то собрать на кончик. Не успел как следует удалиться от банды, как из бокового коридора вывернулся Шеломов. Он был белее мела и весь трясся от ужаса.
  
  - Эй, ты чего? Стой!
  
  Митрофаза замахал руками. Помня неписаные лагерные правила, он не смел дотронуться до "петуха", чтобы самому не "опетушиться". И Шеломов пронесся мимо, хрипло дыша и всхлипывая. Остановился только перед Бугром. Не мог отдышаться, всплескивая по-бабьи руками и, словно рыба, разевал рот. Наконец его прорвало:
  
  - Там... там... двое убитых.
  
  - Кто? - нетерпеливо загундосил Бугор. - Девка с этим?
  
  - Не, - замотал головой Шеломов, - мужики убитые. А этих нет. Одни тапочки приклеенные.
  
  - Какие ещё тапочки? - взревел Бугор. - Кто приклеил? Куда приклеил? Убью тебя сейчас, урода. А ну пошел отсюда!
  
  Шеломова как ветром сдуло. А Бугор вытащил из кармана пистолет, передернул затвор, досылая патрон в ствол. Снова сунул пистолет в боковой карман. Но руку из кармана не вынул. Распорядился:
  
  - Митрофаза, айда электричество ремонтировать. Все пошли.
  
  Троица направилась в сторону распределительного шкафа. В десяти шагах позади мелкими шажками трусил Шеломов.
  
  Вовец стоял за шкафом и прикидывал как действовать. Подпустить поближе, неожиданно выскочить и в упор растрелять одного, второго... Проблема с третьим. Вдруг пистолет у него? Ведь сразу прикончит. Обрез все равно придется перезаряжать после двух выстрелов. За эти двадцать секунд можно из человека дуршлаг сделать. Даже если пистолет у одного из уложенных, запросто могут успеть вытащить у него из кармана и выпустить всю обойму. А если Вовец промажет? А если заряд дроби не свалит врага на месте?
  
  Все эти мысли роились и путались в голове. В общем-то, его начинал одолевать страх. Долгое ожидание схватки неизбежно порождает такой вот мандраж. Вовец сжимал оружие, лихорадочно перебирал в уме варианты боя и не мог выбрать единственно подходящий. Да и что толку в таком нервозном состоянии строить какой-то план? Все равно в последний момент приходит мысль, что план никуда не годен, и он вылетает из головы. Так и случилось.
  
  Жека стояла в кресле, прижавшись спиной к стене, бледная, окаменевшая от страха. Вовец стоял перед ней, прикрывая собой, и прижимал к стене, словно она пыталась высовываться. Он тщательно осмотрел обрез, положил палец на спусковой крючок и прислушался. Топот тяжелых ботинок показался ему уже совсем рядом. Набрав в легкие побольше воздуха, он выскочил из-за шкафа с криком:
  
  - Стоять!
  
  Слух его подвел, так же как и нервы. До врагов оставалось ещё метров десять. Шли они нестройно. Впереди мужик с молотком. В трех шагах за ним ещё один. У него между распахнутыми бортами куртки рисовалась грязная тельняшка. В десятке шагов за ним неторопливо топал рослый малый. Руки он держал в карманах спецовки. Замыкал шествие Шеломов. Его красный сарафан мельтешил уж совсем далеко.
  
  Митрофаза выронил от неожиданности молоток и заметался, как заяц, от стены к стене. Моряк присел, закрыв голову руками, и зажмурился, ожидая выстрел. А вот гунявый Бугор не растерялся, в отличие от своих соратников. Правда, опять же в отличие от них, он был вооружен. Мгновенно вытащил из кармана руку с пистолетом, вскинул его и трижды нажал спуск.
  
  Вовец уловил движение Бугра, вскинутый пистолет, и резко присел. Он даже забыл о своем оружии. Первая пуля ушла по прямой и врезалась в бетонный блок выхода. Следующая, пущенная в уже присевшего Вовца, ударила в пол и срикошетила в потолок. Слишком резко Бугор опустил руку, пронес мушку ниже цели и поторопился спустить курок. А третьим выстрелом просто промазал. Стрелять надо спокойно, давить спуск плавно, а руку держать твердо. Не хватило Бугру тренировки, задергался, занервничал...
  
  Вовец, наконец, тоже сообразил выстрелить. А, может, машинально пальцем дернул. Грохочущее эхо наполнило коридор, кисло запахло сгоревшим порохом. Взвыл Моряк. Он сидел на корточках, держась за голову, и заряд дроби хлестнул его по рукам. Несколько дробин скользом вошли под ладони, содрав пласт кожи с макушки вместе с волосами. Он опрокинулся на спину, засучил ногами, потом перекатился на бок и затих, скорчившись. Бугру достался рикошет от потолка. Его словно горохом осыпало. Больно посекло лицо, но, как ни странно, даже кровь не выступила. Левой рукой он схватился за глаза, но они оказались целы, просто мелкая цементная крошка попала. Взревев, как бык, он в ярости, по бычьи же наклонив голову, пошел вперед. Глаза слезились, их резало, движение век вызывало боль, и он никак не мог поймать на мушку врага. Мимо, вдоль стены, хрипло дыша, пронесся Митрофаза. Его дробь и вовсе не коснулась. Что касается Шеломова, тот уже нырнул в боковой коридор и летел, оскальзываясь на песцовом помете, куда глаза летят.
  
  Вовец торопливо поднялся. Совершенно рефлекторно принял позу дуэлянта, как его изображают в кино: правым боком к противнику, левая нога отставлена, левая рука заведена за спину, а правая с пистолетом поднята на уровень глаз и вытянута вперед. Сходство подкреплялось ещё и тем, что ружейный обрез здорово напоминал старинный пистолет: толстые стволы, отлогая деревянная рукоятка. Видно, эти зрительные ассоциации и побудили Вовца принять такую героическую позу.
  
  Он прицелился и выстрелил. Обрез рвануло вверх, чуть не выбило из руки сильной отдачей. Боль пронзила основание большого пальца, отдалась в локте. Вот так, надо было крепче стиснуть, а руку в локте не держать прямой, чуть согнуть следовало. Тогда бы и отдачи такой не почувствовал.
  
  Не дожидаясь ответного выстрела, Вовец отскочил к шкафу, распахнул створку и, схватив левой рукой, рванул вниз рукоятку рубильника. Подземелье погрузилось во мрак. Тоненько пискнула Жека. Из темноты доносился тихий скулеж. Это плакал Моряк, корчась на полу.
  
  Вовец присел, переломил стволы, на ощупь вытащил теплые гильзы, отбросил в сторону. Они чуть звякнули латунными донышками о бетон. Грохнул пистолетный выстрел. Короткая вспышка ничего не высветила, только ослепила. Пуля защелкала впустую рикошетом от стен. Вовец достал из кармана пару патронов, вставил в стволы и осторожно защелкнул. Нашарил внизу в шкафу резиновые перчатки. Не хотелось голой рукой лазить в контактах, отыскивая рубильник.
  
  Бугор был мужик решительный, но туповатый. Бездарная атака обернулась для него плохими последствиями. Полтора десятка дробин застряло в груди и руках. Несколько попало в лицо. Ему выбило передний зуб, пробило щеку, прошило ухо, ободрало висок и шею. Жгучая боль сразу во многих местах, удар по челюсти, кровь и дробины во рту заставили его взвыть и зажмуриться. А ведь глаза ещё резало после предыдущего залпа. Когда он глаза открыл, темнота осталась. Вовец уже снова успел выключить свет. Бугор сразу потерял ориентировку, выстрелил наугад в какое-то звяканье и остановился, не зная, что делать и куда идти. Выплюнул зуб с кровью и дробью и пришел в ещё большую ярость оттого, что не видит врага. Заорал в темноту:
  
  - Ты где, гад! Убью-ю-ю!
  
  Вспыхнул свет. Бугор развернулся, пытаясь увидеть противника. Кто-то отпрянул за раскрытую дверцу распределительного шкафа. Бугор вскинул пистолет. Свет снова погас. Он спустил курок. Сквозь эхо выстрела услышал металлический звон. Пуля пробила тонкое железо дверцы. И тут же надрывный крик донесся с той стороны. Бугор торжествовал - попал! Он двинулся на крик, прерывистый, горловой, полный страдания. К нему добавился ещё один, женский.
  
  - Вова! Вовочка! Что с тобой!
  
  Гундосый обманывался. Точнее, Вовец его обманул. Пуля не задела его, только дверцей ударило. Закричал он, чтобы ввести врага в заблуждение, подманить поближе. Жека слезла с кресла, елозила по полу, пытаясь его отыскать. Наткнулась. Вовец грубо схватил её рукой в резиновой перчатке за плечо, на несколько секунд прервал свой болезненный вой, яростно прошипел сквозь зубы:
  
  - Тише, молчи, все испортишь.
  
  Жека поняла и не обиделась на грубость. Залезла обратно на кресло и застыла в позе кролика, дрожа от страха. А Вовец тихонько отступал по коридору, переползал на корточках, опираясь левой рукой в пол. Обрез держал наготове.
  
  Гундосый время от времени выкрикивал угрозы и ругательства. Его припекали собственные раны и выводило из себя то, что он никак не мог добраться до врага. Уже далеко позади остались всхлипывания Моряка, а расстояние до подстреленного беглеца не сокращалось. Неожиданно вопли прекратились. Бугор остановился, прислушиваясь. Никаких звуков с той стороны. Осторожно двинулся дальше. Сзади послышался скрип. Он резко развернулся, водя пистолетом в темноте.
  
  Вовец тоже услышал скрип и понял: это скрипит кресло под Жекой. Он вскрикнул, отвлекая внимание, а сам тихонько откатился в сторону. Снова протяжно застонал, пытаясь изобразить умирающего. Снова отполз и затих. Он опасался, что шальная пуля, пущенная наугад, может его достать.
  
  Но Бугор, истративший почти все патроны, стрелять не торопился. Он очень хотел убить Вовца, поэтому с легкостью поверил, что ранил его. Да и в самом деле, разве здоровый, нормальный человек будет орать, напрашиваясь на пулю. И сейчас, двигая тяжелыми ботинками по полу, он страстно хотел наткнуться на распростертое окровавленное тело и пинать его, пинать, пинать, не разбирая куда, вымещая всю свою злобу, ярость и месть.
  
  Наконец Вовец расслышал его: шуршание одежды, шаркающее движение по полу, тяжелое дыхание, звяканье каких-то железок на уровне брючных карманов. Замер, стараясь не выдать себя случайным звуком. Бандит приближался. Он тоже старался не шуметь, хоть это плохо удавалось, тоже прислушивался, определяя верное направление. Вот он уже где-то рядом, движется мимо. Вовец вытянул руку с обрезом в направлении этих шорохов. Ствол ткнулся в мягкое, и Вовец тут же дернул указательным пальцем. Грохот и пламя выстрела. Отчаянный крик.
  
  Вовец отскочил в сторону, пригибаясь, отбежал, выставив левую руку вперед, чтобы не удариться в стену. Гундосый выл и матерился. Похоже, выстрел оказался неудачным. А, может, бандит сгоряча ещё не ощутил смертельное ранение как следует? В любом случае стоило добавить ещё один заряд. Вовец сгруппировался и начал снова тихонько подкрадываться. И вдруг бандит замолчал. Вовец замер в недоумении.
  
  Тут раздался топот тяжелых башмаков, прогрохотал мимо и стал быстро удаляться. Гундосый убежал. Очевидно, резко поумнел, понял, что его провели, а сейчас могут и вовсе пристрелить. Поэтому и заткнулся, что сообразил - на звук стреляют. Унес ноги, шлепая рукой по стенке, чтоб с пути не сбиться. Вовец сплюнул и вдоль другой стенки направился к рубильнику.
  
  Когда включил свет, в коридоре увидел только одного члена шайки, да и тот, согнувшись, держась за голову обеими руками, зигзагами от стены к стене уходил вдаль. Сражение Вовец выиграл. Жека по-прежнему стояла в кресле ни жива, ни мертва, и закрывала глаза ладонями.
  
  - Отбой! - Вовец сбросил липкую резиновую перчатку, обнял ноги девушки. - Слушай, ты не помнишь, сколько было пистолетных выстрелов?
  
  Жека опустилась в кресло, вздохнула с облегчением.
  
  - Уф! Кажется живая. Ну и напугал ты меня. Я думала все, капец, убили моего Вовчика. Дай я тебя поцелую.
  
  Вовец не упирался. Но после поцелуев и ласк снова спросил, сколько все-таки было выстрелов.
  
  - Пятнадцать или двадцать, а, может, и больше. Думала, с ума сойду, такой грохот стоял.
  
  Вовец в том нервном состоянии тоже не запомнил. Попробовал посчитать. Получалось от пяти до восьми. Судя по тому, что на заключительном этапе схватки враг вообще ни разу не выстрелил, у него могло остаться всего один-два патрона, а, может, и вовсе кончились. Но на это рассчитывать не стоит. Лучше полагать, что в пистолете ещё два патрона. И не подставляться.
  
  Коридор был пуст. Вовец обследовал ближние окрестности, предварительно перезарядив оружие. Он сразу нашел место, где стрелял в упор в самого здоровенного бандита. Здесь на стене виднелись брызги крови, желто-серые пятна порохового нагара, следы дроби. На полу размазанная лужица крови, несколько мелких клочков обожженной ткани, сплющенные дробинки, войлочный патронный пыж. Судя по всему, заряд дроби прошел касательно, ободрав край тела. Ранение, скорее всего, не очень серьезное. Но и это ослабляет банду. А если учесть, что ещё один получил порцию дроби и ушел зигзагами, то определенный успех налицо. Конечно, могло быть и лучше, но ведь могло и хуже!
  
  - Эй, не стреляйте! Не стреляйте!
  
  Вдалеке замаячило красное платье. Шеломов махал какой-то серой тряпкой, видимо, так изображался белый флаг парламентера. Кто-то из-за угла дал ему пинка. Шеломов пробежал несколько шагов и пошел, хромая и оглядываясь.
  
  - Не стреляйте! Я на переговоры!
  
  Какие ещё переговоры, удивился Вовец. О чем тут переговаривать? Он зорко следил, чтобы за спиной у Шеломова неожиданно не появились вооруженные бандиты.
  
  - Ах, Володя, - вздохнула Жека, - ну почему ты не супермен? Сейчас уже передушил бы всех голыми руками и домой бы пошли.
  
  - Слава богу, что я хоть не такой чапа, как этот киндер-сюрприз в революционном халате.
  
  Шеломов остановился в пяти шагах. Жалкий, грязный, правая коленка разбита, видно, шандарахнулся в темноте обо что-то твердое вроде бетонной стены. В глазах страх и собачья тоска.
  
  - Меня послали передать их условия. Если вы сдадитесь, то они ничего вам не сделают.
  
  Жека захохотала и никак не могла остановиться. Вовец тоже рассмеялся.
  
  - Иди-ка сюда, - поманил пальцем. - Да иди, не бойся. Бить не буду.
  
  Шеломов короткими шажками приблизился, боязливо ежась и оглядываясь.
  
  - А сейчас ответь, сколько их там? Ну! - Вовец угрожающе поднял обрез.
  
  - Трое, - торопливо ответил Шеломов, - трое всего. Больше нет, честное слово. Бугор и ещё двое.
  
  - Так, поверим, ладно. А куда ранены?
  
  - Ранены куда? - было непонятно, то ли Шеломов совсем ополоумел от страха, то ли дурачком прикидывается, ничего не соображающим. - Бугор весь изранен, бок вот тут, - он ткнул в себя пальцем, сделал круговое движение, обрисовывая размеры ранения, - весь вырван. Целая рубашка на перевязку ушла. А другому кожу на голове содрало. - Он опять показал руками. - От лба и до затылка. Тоже крови много.
  
  - Ладно, хорошо, - остановил его жестикуляцию Вовец. - Вооружены чем?
  
  - Ножи взяли кухонные, вот такие, - Шеломов развел ладони на полметра по-рыбацки. - Дубинки резиновые. У Бугра пистолет.
  
  - А патроны? - продолжал допрашивать Вовец. - Патронов много?
  
  Шеломов отрицательно замотал головой.
  
  - Нет, обойма пустая. Он доставал её и ругался, что патроны оставил в кандейке.
  
  - А где эта кандейка?
  
  - Не знаю, наверное, здесь где-то.
  
  - Ладно, а теперь отвечай, зачем послали сюда?
  
  - На переговоры, условия передать.
  
  Вовец разозлился, или сделал вид, что сильно зол. Наставил обрез в лоб Шеломову.
  
  - Ты мне тут задницей не крути. Сейчас как пальну, так дерьмо из башки и брызнет во все стороны. Зачем послали? На разведку?
  
  Шеломов хлюпнул носом.
  
  - Я не хотел, Бугор заставил. Обещал убить, если не пойду.
  
  - Ладно, хрен с тобой, живи уродом. - Вовец опустил оружие. - Вали назад. Передай, чтобы отдали ключ от выхода. Мы уйдем, а они могут оставаться. Да, скажи, что я ранен, и у меня вся одежда в крови. Еле на ногах держусь и один патрон остался. Все, дуй назад, пока я не передумал.
  
  Шеломов торопливо захромал обратно по коридору. Вовец, провожая брезгливым взглядом нелепую фигуру в красном платье, раздумчиво сказал:
  
  - Пустая обойма... Пустая обойма... Может, и пустая. Вопрос: патронник тоже пустой? Нет, последний патрон, если он есть, то непременно в стволе. Вовец глянул на расслабленно сидящую в кресле Жеку. - Значит, так: ты снова запираешься в этой комнате.
  
  - Ну, вот еще! - подпрыгнула в кресле Жека. - Там этот лежит, я его боюсь.
  
  - Не бойся, - Вовец успокаивающе погладил её по спине. - Мертвые не кусаются, как говаривал старина Флинт.
  
  - Какой ещё Флинт?
  
  - Это из "Острова сокровищ", - пояснил Вовец.
  
  - Не знаю такого, у меня на видео его нет.
  
  - Неважно. Ты дыру в стенке чем-нибудь прикрой. Он все равно за стенкой лежит. Понимаешь, - он старался говорить проникновенно, чтобы она поняла и не возражала, - я должен их всех истребить и не думать, где ты там в темноте. Давай, забирайся Я сейчас снова вставки из щита выдергивать буду.
  
  И Вовец стал демонстративно натягивать резиновые перчатки. Жека захныкала:
  
  - А я, значит, мало того, что с покойником, так ещё и в темноте сидеть обязана? Или свет оставляешь, или я с тобой иду.
  
  - Ладно, - сдался Вовец, - но в комнату заходи в темноте и сиди там, как мышь, чтоб без звука. Пусть думают, что ты где-то по коридорам шастаешь. Приготовь ключ, я сейчас свет вырублю.
  
  Он рванул вниз рукоятку рубильника. Отыскал в темноте руку Жеки, повел вдоль стены. Вот и пятая дверь. Девушка обняла его и поцеловала в губы.
  
  - Береги себя, - горячо прошептала в самое ухо.
  
  Вовец дождался пока внутри камеры защелкнулся замок. Чтобы убедиться, что дверь заперта, на всякий случай подергал дверную ручку. Вдоль стенки двинулся обратно. Сейчас, когда у него преимущество в оружии, надо атаковать. Три патрона на трех бандитов. Правда, у них одна пуля для него самого тоже имеется. Так ведь пуля - дура, а дробь разлетается широко.
  
  Вовец добрался до железного шкафа, отыскал рукоятку рубильника, подал вверх и сразу спрятался за шкаф. Выглянул. Никого не видно. Спокойно вставил на свое место недостающий предохранитель. Пусть во всех закоулках будет светло, кроме тех, где он сам лампочки разбил.
  
  Вовец ещё раз проверил патроны в стволах. Третий, запасной, он же последний, положил в нагрудный карман рубашки. Оттуда его легче и быстрее вытащить, чем из кармана брюк. Потрогал нож, висящий на поясе. Выкатил тележку-каталку на середину коридора, положил сверху кресло и начал разгонять это сооружение. Он был уверен, что бандиты за ближайшим углом, и таким способом хотел прикрыться от них.
  
  Он бежал ровно, но довольно быстро. Дребезжание и визг несмазанных подшипников резали уши. Шагов за десять до бокового коридора Вовец резко прибавил ходу. Сразу постарался дать максимальную скорость. Перехватился за боковые стойки ниже верхней площадки, согнувшись, как велосипедист, и несся что есть духу. У каталки чуть выше уровня колес имелось несколько поперечин, сантиметров через двадцать пять-тридцать одна от другой. Отпустив стойки, выставив руки вперед, Вовец сильно оттолкнулся ногами и рыбкой влетел внутрь. Падение на трубчатые поперечины оказалось довольно болезненным, но этот толчок придал тележке дополнительное ускорение. Ноги, конечно, висели, но Вовец, перевалясь на левый бок, подтянул их, согнув в коленях. В таком скрюченном положении и промчался мимо засады в боковом коридоре. Вот только обрез из-за пояса вытаскивать оказалось очень неудобно, и он с этим делом запоздал.
  
  Финт с проездом внутри каталки оказался для врагов совершенно неожиданным. Мясницкие тесаки были подняты вверх, как кавалерийские палаши, чтобы рубить и сечь наотмашь, а Вовца сверху прикрывала площадка. Его можно было только колоть сбоку, причем на бегу и согнувшись. А остановить тележку бандиты не сообразили или не рискнули. Они растерялись, а Вовец стремительно прокатился мимо, впрочем, и сам не успел выстрелить.
  
  Бугор, размахивая пистолетом, бросился следом. Остановился, прицелился. Присел, снова прицелился. Видимо, не мог решить, стоит стрелять в пятки или нет. Каталка тем временем, замедляла ход, сплошной визг колес сделался прерывистым и Вовца трясло гораздо меньше. Справа открылся ещё один коридор. Вовец выкатился на пол и, как лягушка, оттолкнувшись ногами и руками, отпрыгнул за угол. В главном коридоре запоздало грохнул выстрел.
  
  Вот так, подумал Вовец, это должен быть последний патрон, тот что лежал в стволе, в патроннике.
  
  Он отряхнул плечо, потер ушибленное колено и вышел из-за угла.
  
  Высокий бандит прятал в карман пистолет. На левой его руке болталась на ременной петле дубинка. Раз пистолет убирает, значит патроны точно кончились. Теперь можно с этими гадами не церемониться. Вовец взял обрез наперевес и быстрым шагом пошел вперед.
  
  * * *
  
  Банда драпала сломя голову. Вовец даже не пытался их догнать, слишком далеко оторвались. Он понимал, что стрелять надо в упор, с расстояния в метр-полтора, чтобы наверняка. Только в этом случае будет гарантия, что враг, убитый или по крайней мере, получивший тяжелое ранение, окажется выведенным из строя, нейтрализованным, так сказать. В первую очередь следовало уложить самого высокого. Это, наверное, тот самый Бугор, который командует остальными. И у него пистолет. Кто знает, вдруг ему удастся добраться до кандейки, где патроны лежат? Бежит Бугор неровно, шатаясь, хватается за левый бок. Впрочем, двое других бегут не лучше. У одного голова перевязана каким-то тряпьем. Красное платье Шеломова маячит далеко впереди. Самый напуганный и самый здоровый. Куда бежит? Ему-то чего бояться?
  
  Банда добежала до зверофермы и растворилась среди клеток. Вовец остановился. Усмехнулся, глядя на небрежно починенные клетки, на скорую руку кое-как залатанные сетки. Десятки, сотни разбуженных зверьков тявкали, скулили, царапали металл. Этот жизнерадостный шум поглощал все прочие звуки. Невозможно расслышать топот убегающего врага, невозможно понять, в какую сторону он бежит. А, может, наоборот, крадется за ближней клеткой с дубинкой наготове.
  
  Вовец поднял глаза. Зажатые высокими черными стенами, ярко мерцали звезды на синеющем квадрате неба. Там, наверху, начинался рассвет, наступал новый день. Здесь, внизу, темнота окутывала ряды клеток. Освещение имелось только в коридорах. Совершенно ясно, что банда прячется в этих темных лабиринтах трехэтажных вольер. Они знают тут все ходы-выходы и, если Вовец рискнет сюда сунуться, его путешествие окажется недолгим и закончится печально. Он стоял у выхода из коридора и был прекрасно виден из темноты. Он же не видел никого, только блеск звериных глаз сквозь сетку.
  
  Вот чертовщина какая. Мало того, кто-то из бандитов может выйти в другой коридор, обойти боковыми тоннелями и добраться до кандейки с патронами. Правда, вход в другой коридор Вовцу виден. В принципе, тот коридор как бы продолжает этот и просматривается вглубь. Там никого нет. Пока, во всяком случае. Но если кто-то вдруг туда побежит, Вовец не рискнет его преследовать, потому что остальные тут же кинутся в этот ход. Так что вместо преследования придется самому бежать на перегонки в сторону распредшкафа.
  
  * * *
  
  Шеломова поставили на шухер. Он смотрел в щель между клетками и должен был подать сигнал, если Вовец двинется из коридора. Банда повалилась на пол отдышаться. Бугор осторожно потрогал бок, перетянутый рубашкой Митрофазы. Пальцы липкие, кровь просачивается. Он поморщился от боли, покряхтел и выругался.
  
  - Слышь, Бугор, - вкрадчиво подъехал Моряк, - ты уколись, и все ништяк будет. Как рукой. Заодно и нам выделишь.
  
  - Ага, - поддержал подельника Митрофаза, - ситуевина вишь какая: ноги уже не держат, считай, сутки не присемши.
  
  Бугор молчал. Сам он не кололся, а с помощью наркотиков управлял бандой. Этих рабов зелья он презирал, за провинности наказывал лишением "пайки" и с садистским наслаждением наблюдал, как они валяются в ногах, вымаливая прощение. Впрочем, никогда не перебарщивал. Самый зачуханный наркошка, если его ломает, становится опасным. Убьет за порцуху ханки, как два пальца облизнет. Сейчас Бугор думал. Следовало принимать решение и как-то выкручиваться из всей этой перетрахнутой ситуации. А Моряк и Митрофаза заливались сладкоголосыми сиренами.
  
  - Сил, ну, никаких. А ширнешься - сразу, как реактивный! Допинг! Все спортсмены на этом живут.
  
  - Да ты не бойся. Смотри, больным всегда обезболивающее колют. Доктора, ты понял, морфий выписывают. Лекарство, понял.
  
  - Знаю, - прогнусавил Бугор, - ты с него сразу отпадешь в отключку на полдня.
  
  - Так это я отпаду, - горячо подхватил Моряк, - а не ты. Тебе только боли снимет. Вот годок поколешься, тогда тоже начнешь отпадать. Нам сейчас морфий никак нельзя, верно, Митрофаза?
  
  - Ага, - жадно сглотнув, подтвердил напарник, - никак нельзя. Нам бы какой-нибудь амфетамин для шустрости. Вот чем сегодня Макаку колол, того и нам.
  
  - Опять же боли не чувствуешь, - торопливо подхватил Моряк. - Вся дробь, как носорогу. Ни в одном глазу! В пять секунд этого кренделя замочим и прижмурим.
  
  Бугру и так было ясно, что нет смысла экономить. Он раздумывал, стоит ли колоться самому. Дробь вырвала у него из бока изрядный кусок антрекота и ободрала два ребра чуть не до голой кости. И боль все усиливалась. Появилось ощущение слабости. Ему уже не хотелось подниматься, куда-то идти. Если не справиться с собой, остальная банда тоже не пошевелится. Следует мобилизовать все возможности и любой ценой истребить этого фраера с обрезом. Иначе - конец.
  
  - Темно, как у негра в глотке, - решился наконец Бугор. - Куда тут колоть?
  
  - Это мы мигом, - обрадовался Митрофаза. - Сейчас все будет. Ты - мне, я - тебе.
  
  Он тяжело затопал между клеток. Но уже через пару шагов стук его тяжелых башмаков растворился в зверином шуме. Через минуту он появился, волоча за собой обрезиненный шнур электрокабеля. На конце его висела маленькая лампа-переноска в металлическом стакане с круглыми дырками по бокам. Он щелкнул тумблером на основании стакана, узкий луч света упал на пол.
  
  Бугор достал знакомую пластмассовую коробку, стянутую резинкой, открыл. Блеснул шприц и ампулы. Моряк, облизав губы, торопливо вытащил из кармана полуметровую оранжевую трубку, свернутую браслетиком. Суетливо принялся закатывать рукав.
  
  - Не спеши, твой номер шестнадцатый. - Митрофаза забрал у него трубку и повернулся к Бугру. - Давай руку, завяжу.
  
  Бугор нередко лично колол свою команду. Но вводить иглу в собственную вену было непривычно, и он отдался в чужие руки. Митрофаза быстро перетянул ему бицепс, аккуратно вонзил и опорожнил шприц. Потом ловко, одним движением, затянул руку себе. Щелкнул зажигалкой, привычно провел пламенем по кончику иглы и укололся сам.
  
  Моряк дождался своей очереди с трудом. Как голодный корку хлеба, схватил шприц. Стерилизацию использовал самую простую: облизал иглу и торопливо ткнул в локтевой сгиб. Его лицо в этот миг было полно вдохновения, как у скрипача.
  
  Все трое преображались на глазах. Бугор поднял с пола кусок толстой медной проволоки, сделал петлю. Ткнул кулаком в спину Шеломова. Тот испуганно шарахнулся, торопливо доложил:
  
  - Сидит у стенки, с места не сходит.
  
  Бугор протянул ему проволочную петлю.
  
  - Иди к нему. Набросишь на шею и будешь тянуть за этот конец. Мы сразу подскочим. А не сделаешь, самого удавлю. Все, пошел.
  
  И он отвесил Шеломову легкий ободряющий подзатыльник.
  
  * * *
  
  Вовец сидел на корточках, привалившись спиной к стене. Холодный бетон приятно студил ноющие дробовые раны. Вовец отдыхал. Он здорово вымотался и перенервничал. И каждая мышца, каждая жилка и косточка уставшего тела требовали отдыха или, хотя бы, передышки. Он положил обрез себе на колени и не собирался вставать, намереваясь отдыхать до тех пор, пока банда сама не проявится.
  
  Между клеток возник нерешительный Шеломов. Нелепым бабьим жестом одернул подол левой рукой. Вовец хмыкнул: зачем на этот раз прислали придурка? Тот боязливо приблизился, запереминался, в глазах смертельная тоска и ужас. Вовец устало посмотрел на него.
  
  - Слушай, я вот гляжу и удивляюсь: что ты за человек такой? Почему ты с ними, а не с нами? Гляди, какая у меня берданка. Я же их всех перестреляю рано или поздно.
  
  - А ты сначала перестреляй, а потом говори. - Лицо Шеломова исказилось болью. - А я не могу, я боюсь. Я смерть видел ближе, чем тебя.
  
  - Я тоже. - Вовец поднялся, повел плечами, разминаясь. - Ладно, говори, зачем опять прислали. Не сам же по себе ты заявился.
  
  Шеломов сделал непонятный жест левой рукой. На Вовца не глядел, топтался с неопределенными намереньями, но близко не подходил.
  
  - А в руке у тебя что? - заинтересовался Вовец. - Ну-ка, дай сюда.
  
  Шеломов покорно протянул проволочную петлю.
  
  - Меня, что ли, душить собрался? - хмыкнул Вовец.
  
  - Н-нет, - побледневший Шеломов даже заикаться начал, - они приказали, но я бы не стал. Вот честное слово, не стал бы. Только не забирай. Если заберешь, он меня убьет. - На глазах у Шеломова выступили слезы. - Они же уколотые все, не понимают ничего.
  
  - Вот как!
  
  Эта новость меняла дело. Вовец решительно вырвал из рук Шеломова проволочную удавку. Дело принимало лихой оборот. Человек под кайфом не знает ни боли, ни страха, ни жалости, ни усталости. Нередко на короткое время у него обостряются ум и все чувства. Потом, когда действие наркотика кончится, он упадет без сил, страдая от жажды и болей во всем теле. Но это потом, а сейчас надо нанести упреждающий удар, вырвать инициативу из рук врага.
  
  Вовец взял обрез наизготовку, взвел курки и побежал вдоль длинного ряда клеток, облаянный песцами. Но и Шеломов, как привязанный, кинулся следом, что-то нечленораздельно крича. Вот козел, подумал Вовец, выдает с потрохами. Он развернулся и ударил Шеломова ногой в живот. Тот хрюкнул и опустился на пол, скуля и подвывая. А Вовец тут же нырнул в узкий проход между клеток.
  
  Вонючее темное пространство поглотило его. Из-за сетки блеснули красным светом круглые глаза, заставив его вздрогнуть. Вовец зло хлестнул стволом обреза по тонкой сетке и прорвал её. Мгновенно пришло решение. Задрав ногу, вставил носок ботинка в затрещавшую дыру, оттолкнулся посильнее. Проволочная удавка повисла на руке, а ладонью он схватился за край крыши трехэтажного блока клеток. Забросил на крышу обрез. Ухватился второй рукой. Подтянуться и выбраться наверх было делом нескольких секунд.
  
  Некоторое время он лежал, отдыхая и внимательно вглядываясь в окружающий сумрак. Впрочем, здесь, наверху, темнота не была столь густа. С небес лился тихий пепельный свет, серебрил дощатые крыши клеток. Вовец окинул взглядом этот лабиринт и усмехнулся. Похоже, ему удалось исчезнуть из поля зрения врага.
  
  Он поднялся и пошел по крыше. Если бы верх был железным, он непременно загремел бы, и, несмотря на тявканье и скулеж зверья, его запросто могли бы услышать. А так он бесшумен и невидим. До соседнего ряда клеток чуть больше метра, можно перешагнуть. Вовец перешагнул. Это оказался наружный ряд, за ним была стенка и симметрично расположенные справа и слева выходы коридоров. Сюда следовало поглядывать. Вовец присел, осторожно выглянул.
  
  Вдоль клеток крался человек, выставив перед собой огромный мясницкий нож. Он приближался довольно быстро. Голова белела, закутанная в белые тряпки, словно в чалму. Наверное, именно ему заряд дроби содрал скальп. Вовец прикинул расстояние сверху вниз. Прощупал проволочную удавку. Ничего, проволока ровная, должна скользить легко, затягиваться надежно. Он положил обрез на крышу, и сам улегся несколько наискосок.
  
  Бандит приближался, слегка сгорбившись, как боксер в боевой стойке. Длинный и широкий нож он держал перед собой острием вперед. Вот он уже точно под Вовцом.
  
  Выставив за край крыши голову и правое плечо, Вовец плавным движением опустил вниз руку и, будто рыбу сачком, поймал петлей голову врага. Резко потянул назад и вверх намотанную на руку проволоку. Он не глядел вниз, откинувшись назад, всем весом своего довольно тщедушного тела пытался удержать и подтянуть кверху бьющегося в агонии человека. Проволока больно резала ладонь, и он, схватив её и другой рукой, тянул что есть сил, стараясь терпеть все усиливающуюся боль.
  
  Тыльной стороной кисти оцарапался о что-то торчащее из досок крыши. Это оказалась шляпка большого гвоздя, не забитого до конца. Она вылезала не больше, чем на сантиметр. Вытянув проволоку сколько только смог, Вовец захлестнул её вокруг гвоздя и быстро дважды обмотнул вокруг. На том конце, внизу, дергался в предсмертной муке задыхающийся человек, и Вовец заклинал и молил господа бога, чтобы проволока выдержала, не лопнула. Он выпутал ладони и тщательно закрутил проволоку вокруг гвоздя, заплел надежно.
  
  Потом выглянул и увидел, как в слабом свете, падающем из выходов коридоров, бьется внизу заарканенный бандит. Тот царапал себе горло, пытаясь избавиться от смертоносной проволоки. Ноги его подгибались, он проседал, туго натягивая проволоку, и тут же подскакивал, судорожно дергаясь всем телом, валился набок и запрокидывал голову. И тогда Вовец видел как блестят его мокрые выпученные глаза и раскрытый рот, полный серой пены, и липкие слюни поблескивают на подбородке.
  
  Вовец отвернулся, окинул взглядом пространство, скупо освещенное бледным светом. Больше здесь никого не было видно. Он подхватил обрез и, пригнувшись, пошел по прогибающимся доскам крыши.
  
  Что-то просвистело над головой, что-то большое. Потоком воздуха взъерошило волосы. Вовец не успел ничего понять, как сильный удар в висок едва не сбросил его на пол. В глазах вспыхнули разноцветные пятна, голову наполнила резкая боль, уши заложило колючим звоном. Все тело сделалось ватным, непослушным. Вовец, теряя сознание, упал на четвереньки.
  
  Где-то в глубине сознания он понимал, что это конец, сейчас он умрет или его добьют через несколько мгновений. Ему показалось, что время остановилось. Навсегда. И он судорожным, бессознательным движением нажал спусковой крючок. Отдачей вывернуло руку, ослабшая ладонь разжалась и обрез выпал. Здесь блок звериных клеток стыковался с другим таким же трехэтажным блоком. Стояли они не очень плотно, и в довольно широкую щель между ними провалился обрез, застрял в полуметре от верха. Вовец оказался безоружным. А в него по-прежнему летели тяжелые угловатые предметы. Ему попало по спине, ногам, в плечо.
  
  Но сознание начало проясняться, и Вовец попытался как-то уйти из-под такого обстрела. Поскольку бросали слева, он откатился вправо и сорвался с крыши вниз. Ему удалось схватиться за край, но это всего лишь задержало падение. Впрочем, заодно позволило восстановить ориентацию в пространстве. Только поэтому Вовец приземлился на ноги, хоть и не очень удачно, поскольку толком не сгруппировался. Не сумел сохранить равновесие и упал на спину.
  
  Приходя в себя, стал подниматься, туго соображая, что же с ним произошло и какие действия необходимо совершить. Рука наткнулась на металлический ящичек. Вовец не сразу понял, что это такое. Потом дошло: выдвижная кормушка. Очень удобное приспособление. Выдвинул из клетки, отсыпал корма, или кусок холодца бросил, и снова задвинул внутрь. А бандиты нашли им ещё одно применение. Они вытаскивали эти ящички-кормушки и бросали в Вовца. Он потрогал опухший липкий висок - кровь.
  
  Держась за клетку с трудом поднялся. Перед глазами все плыло. Не было сил шага ступить. Из клетки шел отвратительный запах, что тоже не бодрило. Вовец постоял, закрыв глаза. Он прекрасно понимал, что надо сматываться, пока не угробили. Отлепился от сетки и, шатаясь, побрел прочь. Полностью в сознание пришел резко, неожиданно для себя самого. Звон в ушах разом прекратился, в ногах появилась твердость и уверенность.
  
  Огляделся. Впереди освещенный коридор, а сзади подбегает мужик. В каждой руке держит по железной кормушке. Вовец среагировал мгновенно. Вырвал из ближайших клеток каждой рукой по кормушке и стал ждать. Ящички были явно заводского происхождения и предназначались для каких-то производственных целей. Изобретательные звероводы приварили к ним железные скобки вроде дверных ручек, получилось очень практично. Вовец держал кормушки за ручки и пробовал сложить в голове план предстоящей схватки. Размер стальных коробок был невелик: всего, примерно, двадцать на тридцать сантиметров. Зато увесисты, поскольку сделаны из трехмиллиметрового листа.
  
  Мужик налетел, как смерч: неудержимо, яростно и с диким воем. Вовец едва успевал уворачиваться и отбивать удары. Кормушки сталкивались с железным скрежетом так, что искры отлетали. Враг бил хаотично, неприцельно, словно стремился вымотать, а потом нанести смертельный удар. Вовца такой расклад не устраивал. Он и так устал, и не мог долго сражаться. А ещё опасался атаки со стороны другого бандита. Ведь где-то близко должен обретаться самый здоровый, Бугор, с пустым пистолетом. А против двоих Вовцу точно не выстоять. В то же время он не мог нанести врагу сокрушительный удар. Тот защищался очень активно, отбивая все попытки достать до головы. Следовало переменить тактику.
  
  Вовец резко отступил, закрывшись кормушками, а когда враг ринулся следом, ткнул их ему в лицо. Тому оставалось только защищаться, отбивать выпад. В этот миг Вовец ударил его ногой в низ живота, стараясь вместить в удар всю свою злость и ненависть. Мужик скрючился, взвыв от боли, а Вовец с размаха врезал ему по затылку кормушкой. Тот упал на колени. Не давая врагу опомниться, Вовец повторил удар левой рукой, потом ещё раз правой. Мужик повалился лицом вниз, хлопнувшись лбом об пол. Следовало его обезвредить наверняка. Вовец прыгнул ему на спину, впечатал каблуки ботинок, почувствовав, как хрустнуло внутри тела. Вряд ли этот тип снова погонится за ним или швырнет в голову поганый ящик. Вряд ли он вообще подымется.
  
  И тут, ревя, как рассерженная горилла, из темноты выбежал Бугор. В одной руке он сжимал полуметровый разделочный нож, в другой - увесистую дубинку. Он лез грудью, тараня пространство, готовый смести все на своем пути. Вовец попробовал с ним сразиться, но одним взмахом дубинки кормушка оказалась выбита из рук. Бросив и вторую, Вовец кинулся бежать. А сзади, на расстоянии вытянутой руки, гнался разъяренный бандит, топая ботинками и хрипло дыша. Время от времени он гнусаво матерился и рубил воздух перед собой ножом, больше похожим на кирасирский палаш.
  
  Вовец пронесся через дьявольскую кухню, опрокидывая по пути стопки пластиковых ящиков. Бугра эти незамысловатые препятствия не задерживали и на секунду. Он, словно танк, мчал не разбирая дороги, расшвыривая и сметая все на своем пути. У Вовца в животе словно ледяной ком образовался от ужаса, а по спине пробегала морозная дрожь, когда лезвие огромного ножа со свистом рассекало воздух, считанные сантиметры не дотягиваясь до позвоночника.
  
  Он свернул в боковой проход. Впереди, в десятке шагов, громоздился диковинный агрегат, припорошенный белесой пылью. Он занимал весь проход. Узкая железная лесенка вела на верхнюю площадку. Вовец, неприятно пораженный выносливостью своего преследователя, сам уже начинал выдыхаться. Ужас и титаническое усилие воли заставляли его бежать в прежнем темпе, но дышал он тяжело, сердце колотилось, как сумасшедшее, а ноги начинали вихлять, взметая облачка светлой пыли. Здесь, на дьявольском агрегате, он получал шанс задержать врага, получить передышку, принять решение, что делать дальше, как справиться с этим звероподобным Бугром.
  
  Вовец приметил метровую палку, точнее, рейку, прислоненную на площадке к кожуху агрегата. Собрав остатки сил, он взлетел по узкой грохочущей лесенке, подхватил рейку, развернулся и хлестким ударом отбил длинное лезвие ножа. Бугор с рычанием кинулся вперед. Вовец рубанул наискосок своей деревяшкой. Бандит отпрянул, а кончик рейки просвистел у него перед глазами. Он ещё несколько раз бросался в атаку, пытаясь отбивать удары рейки ножом и резиновой дубинкой. Но позиция Вовца оказалась несравненно выгодней. Он располагался выше, имел пространство для маневра и замаха. Бугор на узенькой лесенке оказался ограничен в движениях, ему приходилось лезть вверх и держать равновесие, а руки заняты орудиями бандитского труда. Так он мог штурмовать до бесконечности и совершенно безрезультатно. Вернее, результат мог быть только один - деревяшка в руках Вовца в конце концов раскроила бы ему череп. И Бугор пошел в обход.
  
  Слева от лестницы, соединенные зубчатыми колесами в единую систему, располагались массивные валы костедробилки. Над их шипами и ребрами возвышался приемный бункер из листового железа. Бункер имел форму перевернутой пирамиды. В середине его зияло полуметровое прямоугольное отверстие. Иногда кости сцеплялись и застревали в бункере. Тогда их проталкивали внутрь агрегата той самой рейкой, которой сейчас размахивал Вовец. Бугор быстро полез по валкам наверх. Он рассчитывал вскарабкаться на бункер, а с него перебраться на кожух, закрывающий электромотор и редуктор. Тогда уже он получал выгодную позицию наверху.
  
  Бункер был слишком широк, и Вовец через него не дотягивался своей рейкой до Бугра. А тот спокойно, можно сказать, деловито, влез на железный раструб. Придерживаясь за стенку, встал в полный рост. Конечно, стоять на кромке чрезвычайно неудобно, но Бугор и не собирался торчать тут вечно, как памятник Ленину на главной площади. Он перескочил на противоположную сторону и попытался схватиться за кожух. Но когда руки заняты, подобные действия плохо удаются. В одной руке Бугор по-прежнему держал дубинку, а в другой мясницкий тесак. Да ещё Вовец попытался садануть его по голове. Бугор встречным рубящим ударом ножа остановил рейку. И очень удачно. Лезвие глубоко врезалось наискось в деревяшку и застряло. Вовец потянул рейку к себе, но Бугор столь сильно и резко дернул нож, что вырвал деревяшку у него из руки.
  
  Не удержавшись, Бугор стал валиться на спину. Машинально, чтобы не упасть, сделал шаг назад, в бункер. Грубые подошвы заскользили по наклонному железу, и бандит провалился ногами в прямоугольный проем. Один башмак тут же застрял в сходящихся зубьях двух соседних валков. Вовец тоже не удержался на ногах и, выпустив рейку, по инерции отлетел назад, ударившись спиной о длинный рычаг. Тут же внутри кожуха щелкнуло, и мерно загудел электродвигатель. Лязгнув, пришли в движение валы.
  
  Бугор почувствовал, что непреодолимая сила тянет его ногу вниз. Ступню сдавило. Он попробовал вытащить её, упираясь другой ногой в медленно вращающийся чугунный барабан. Отбросив нож вместе с насаженной на него деревяшкой, он ухватился за край бункера и попробовал подтянуться. Но ничего не получилось. Теперь и другую ногу втягивало в механизм дробилки. Наркотик продолжал действовать, и Бугор совершенно не чувствовал боли. Он с отчаяньем ощущал, как впиваются стальные зубья, ломаются кости и расползаются мышцы. Ему сделалось холодно. Нет, не от страха. Это вместе с кровью стремительно уходило из тела тепло. И тогда Бугор заорал, уставясь на Вовца вытаращенными, полными ужаса глазами:
  
  - Помоги! По-мо-ги-и!
  
  Вовец с изумлением наблюдал, как погружается в бункер вопящий бандит, колотя руками по железу, пытаясь удержаться за края. Стальной механизм, словно гигантский удав, медленно заглатывал свою жертву, живьем всасывая её в широко разинутую пасть.
  
  Вовец отвел взгляд. Он не испытывал ни торжества, ни злорадного удовлетворения. Обыкновенная случайность, счастливая для него и несчастливая для того, другого. Сам виноват, никто его в бункер не загонял, сам влез. Жалость тоже не шевельнулась в душе. Чего ради жалеть эту скотину? Да он бы настрогал Вовца мелкими пластиками, если б только добрался.
  
  И Вовец стал спускаться по лесенке, не обращая внимания на душераздирающий вой. Он почти выполнил намеченное. Оставалось вывести Жеку наружу и найти сына. Очевидно, что мальчика в подвале нет. Значит, следует трясти Халалеева. Раз он говорил по телефону, когда похищали Олежку, то наверняка знает, где тот спрятан.
  
  Вовец оглянулся на агрегат и ему сделалось дурно: из медленно вращающихся валов ползло кровавое пузырящееся месиво...
  
  Он шел по коридору неторопливо, испытывая только безмерную усталость. Никогда в жизни Вовец не чувствовал себя таким опустошенным и вымотанным. Он почему-то вспомнил, как на охоте впервые подстрелил птицу. Ему было тогда лет четырнадцать, а может, тринадцать. Тайга начиналась сразу за крайними домами поселка. Вовец прибежал из школы, взял отцовскую двустволку и отправился. Надо было успеть вернуться к шести вечера, когда отец приходил с работы. Дичь не попадалась, хотя рябчиков в том году было много. А выстрелить хотелось. Уже возвращаясь, почти у самого поселка, он увидел подходящую цель. Это оказалась особенно нахальная кедровка. Трескуче вереща, она скакала с ветки на ветку, словно дразнила. Тщательно прицелившись, Вовец спустил курок. Заряд дроби смахнул птицу на землю. В азартном возбуждении Вовец подбежал и увидел, как та бьется в предсмертной агонии. Потом раскинула крылья и обмякла. Крылья начали медленно складываться, круглый черный глаз потускнел и подернулся белой пленкой, на кончике клюва повисла капелька крови. Вовца обдало горячей волной жалости и стыда, сердце часто заколотилось. До его сознания дошло, что он только что лишил жизни живое существо. Убил.
  
  Года два после этого он не брал ружье в руки. А потом отец сам отправил его на охоту, мол, взрослый уже, пора. И он добыл первого косача. И ничего. Никаких угрызений. Наоборот, гордился, радовался удачному выстрелу. Впрочем, заядлым охотником так и не сделался, хотя на охоту время от времени ходил, и с большим удовольствием. Но стрелял только в настоящую дичь, а не в безобидных птиц.
  
  Что-то было общее в его первых охотах и сегодняшнем побоище. Первый труп, шок, быстрое привыкание, усвоение правил игры и сама жестокая игра. Тут ты сразу и дичь, и охотник. Вот глупости какие, подумал Вовец, начал интеллигентскую разборку с самим собой. Да ну её к ляду! Выжил, значит, все правильно. И он выкинул из головы всю эту достоевщину. Действительно, тварь я дрожащая, или право имею? Имею право!
  
  Он вышел к звероферме. Проем вверху рассветно голубел. Вовец взглянул на часы - половина шестого. Успокоившиеся, было, зверьки завозились, тычась мокрыми носами в сетки, запринюхивались. Жрать, что ли, захотели? Вовец остановился. Что теперь с ними будет? Милиция опишет как вещественные доказательства и свезет на склад? А кормить кто их будет? Мысль об их кормлении заставила содрогнуться. Выпустить их и пусть идут, куда хотят.
  
  Вовец отвел защелку на клетке, распахнул дверцу. Потом следующую, следующую...
  
  Зверьки жались по углам, а когда Вовец отходил, высовывали наружу морды и озирались. Из клеток нижнего ряда почти сразу выбегали и уносились в коридор. Со второго ряда спрыгивали, чуть погодя. Из верхних клеток скакать было высоковато, но ничего, тоже сигали будь здоров. Некоторые нахальные песцы вставали передними лапами на сетку дверцы, и Вовец просто отодвигал шпингалетик, а дверца распахивалась сама. Тогда он стал просто отодвигать задвижки. Оказалось, что почти все зверьки имеют привычку лезть на стенку, толкая дверцу. Дело пошло веселей.
  
  Заминка возникла только с тем забинтованным бандитом, что висел на проволоке. Никак не мог её оборвать. Тогда Вовец подобрал с пола нож и, стараясь не смотреть в лицо удавленнику, одним ударом перерубил проволоку. Тело с костяным стуком упало на бетон.
  
  Вовец шел, ряд за рядом, клетка за клеткой освобождая зверьков. На каждую задвижку уходила буквально секунда. Вскоре проходы кишели зверьем. Всех на свободу - веселился Вовец.
  
  Тихий, сдавленный стон привлек его внимание. Он прислушался. Сейчас, когда почти все обитатели клеток обрели свободу и разбежались по подземелью, на ферме наступила тишина, и любой звук стал легко различим. Стон повторился и Вовец пошел на звук. Он подумал, что это кто-нибудь из бандитов, истекающий кровью, скрывается в лабиринте клеток. Надо быть начеку, чтобы не подставиться и не получить из-за угла дубиной.
  
  Но это оказался Шеломов, о существовании которого Вовец успел забыть. Он вел счет бандитам, чтоб никого не упустить, а этот, обиженный жизнью, не был врагом и, значит, можно было о нем не думать. Утренний свет уже проникал во все закоулки зала без крыши, и Вовец сразу увидел Шеломова, как только завернул за угол клеточного блока. Тот лежал на спине в проходе, раскинув заголившиеся ноги. Живот его был вспорот поперек от одного бока до другого, и он придерживал окровавленными руками лезущие наружу лилово-красные внутренности. Кровь не была видна на кумачовом платье, оно просто выглядело мокрым, но вокруг тела уже растеклась изрядная лужа. Бледное лицо Шеломова заострилось, губы посинели, в глазах стояли слезы. Протяжный стон, полный страдания, время от времени вырывался изо рта, искаженного мукой. И с каждым разом стон становился тише. Вовец склонился над ним.
  
  - Что ж ты, елки-палки...
  
  Он не сказал, мол, остался бы ты с нами, сейчас не только был цел-невредим, но и свободен. Ему сделалось жалко этого несуразного, изломанного человечка, раздавленного страхом и унижениями. Кто так жестоко расправился с ним, безоружным и безобидным? Скорее всего, это сделал Бугор - тупое, злобное животное.
  
  - Сейчас, погоди, - сказал Вовец, - я тебя отсюда вытащу.
  
  Шеломов чуть заметно шевельнул головой, тяжело задышал и еле слышно прошептал:
  
  - Нет... не надо... больно...
  
  Внезапно грудь его несколько раз резко приподнялась, словно он судорожно втягивал в себя воздух. Дыхание пресеклось, и изо рта хлынула кровь, буквально выплеснулась наружу. И тут же иссякла, оставив темные потеки на щеках. Руки упали на пол, а из широкой раны в животе медленно вырастал, набухая, ком скользких кишок. Слезинки сбежали из глаз к вискам, и широко раскрытые глаза стали стекленеть и тускнеть, как у застреленной птицы.
  
  Вовец отвернулся. Он подумал, что не следует бросать этого несчастного заодно с бандюгами на съедение зверью. Надо его как-то вынести отсюда. Но за окровавленное тело невозможно было взяться. Поэтому Вовец попытался ухватиться за плечи платья и так тащить по полу. Ткань трещала, тащить тщедушное тело оказалось на удивление тяжело, а за телом оставалась широкая кровавая полоса. Нет, следовало придумать что-то другое.
  
  Вовец решился сходить за каталкой. Он видел одну недалеко, в разделочной. Там ему попалось на глаза большое корыто из нержавейки, под которым он сам недавно прятался. Схватил его за край и с противным скрежетом поволок по бетонному полу.
  
  Подтащил корыто к трупу Шеломова. С помощью оторванной от клетки дверцы перевернул тело на бок. Внутренности тут же стали расползаться во все стороны. Подогнул ему ноги. Мышцы ещё не начали деревенеть и все получилось довольно легко. Затем накрыл погибшего корытом. Теперь зверье не доберется. Пусть людоедствует в другом месте.
  
  С чувством выполненного долга Вовец отправился за Жекой. По пути завернул на кухню. Котел валялся на боку, а кости растащены по всему полу. Стоял запах вываренного мяса. Вовца затошнило от него. Он старался не смотреть на валяющийся возле котла труп. Над ним уже поработали песцы, обглодав лицо до кости. Вид осклабившегося черепа не вызывал ответной улыбки, только отвращение.
  
  Вовец разыскал свой рюкзак и штормовку. Осклизлые, сальные на ощупь, мокрые, провонявшие жутким варевом. Их, конечно, можно было попытаться отстирать, но само сознание того, с чем соприкасались эти предметы, чем пропитались, привело его в содрогание. Он вытащил нож и вспорол рюкзак. Сложил в пластиковый ящик то, что посчитал необходимым, и сполоснул все это под краном. Взяв ящик под мышку, не спеша двинулся по коридору. Песцы и лисы, словно почетный эскорт, семенили сзади, благоразумно держась шагах в десяти. Вовец забарабанил кулаком в железную дверь, крикнул:
  
  - Женя, открывай! Все, опасность миновала!
  
  Та, словно ждала у дверей, тут же щелкнула ключом в замке, выбежала в коридор. Хотела повиснуть на шее у Вовца и чуть не повалила его на пол.
  
  - Ты что так долго, - сказала скорее радостно, чем сердито, замучилась ждать.
  
  Она нагнулась, поправляя на ногах стоптанные мужские тапочки. Вовец усмехнулся:
  
  - Не на работу ходил. Мог и вовсе не вернуться.
  
  - А мне так и сидеть у дверей? Ну, конечно! Я покойников боюсь до ужаса, а он меня с ним запер.
  
  - Живых надо бояться, а покойники смирные, все б такими были.
  
  - Ладно, ладно. А где этот придурок? Ну, в платье.
  
  - Этот, - Вовец вздохнул, - все, больше нету, кончился. - И, предвидя вопрос Жеки, добавил: - Кто-то из них ему живот вспорол.
  
  - Ой, ужас какой! - У Жеки глаза округлились. И вдруг без всякого перехода весело оживилась. - Смотри, смотри кто!
  
  По коридору бежал взлохмаченный дымчато-бурый песец. Он жался к стене и время от времени тыкался в неё носом, принюхивался.
  
  - Слушай, - сказала заговорщицким тоном, - давай поймаем?
  
  Видимо, Жека относилась к той категории женщин, которые живут под настроением момента. Не успеют слезы просохнуть, а они уже смеются. Но Вовец не поддался её настроению, у него был свой план, но не было лишнего времени, чтобы девушку забавлять. Он взял её за рукав и повел по коридору, пробормотав:
  
  - Завтра, завтра целый мешок наловлю. Еще мохначе этого.
  
  Он снова повел её к колодцу под гаражом, к огромной луже засыхающей крови. По пути давал инструкции.
  
  - Наверху синий джип. В нем телефон. Позвони какой-нибудь близкой подруге. Пусть приедет и заберет тебя. Скажешь, что ты в гараже ветлечебницы возле металлургического завода. В стене гаража есть дыра, прикрыта дверцей от машины, выберешься. Пете своему не звони ни в коем случае. Не нравится он мне. Слишком легко от тебя отказался. Так что вначале обзаведись свидетелями, без них со своим благоверным не встречайся.
  
  - Володя! - Жека остановилась, положила руку ему на плечо. - Как ты можешь? Неужели после всего этого я к нему вернусь? Пусть остается с этой старой крысой Жанной. Есть только один мужчина, с которым.., - не договорив, она обняла Вовца за шею, и он получил самый горячий поцелуй в своей жизни.
  
  Ее сумочка по-прежнему лежала на трубах. Вовец, ухватившись одной рукой за кронштейн, подтянулся и достал её. Жека в свою миниатюрную записную книжечку аккуратными округлыми цифрами записала телефон Вовца и клятвенно заверила, что будет звонить через каждые два часа или даже час, чтобы сразу, как только он вернется домой, приехать к нему.
  
  Оставив девушку в центральном коридоре, Вовец пошел к люку без нее. Жеку при одной мысли о луже крови начинала бить дрожь. Но кровь, оказывается, уже успела присохнуть. Поставив на попа каталку, Вовец, осторожно балансируя на ней, куском доски надавил снизу на рычаг люка. Чуть не упал, но удержался и люк все-таки открыл. Мысленно поздравил себя с победой. Если встать на цыпочки, кончики пальцев как раз коснутся нижней кромки люка.
  
  Пришлось слезть, сходить за пустым ящиком, приладить его поаккуратнее на задранную каталку. Ухватившись за край люка, Вовец подтянулся и выбрался наверх. Он взял коробку пульта управления тельфером, пробежал пальцем по кнопкам. Опустил металлическую лестницу обратно в колодец. Она легла наискосок, не доставая метра до края люка. Вовец спустился вниз, трос не стал отцеплять, оставил как есть. Тележку опрокинул на колеса, как положено и откатил к Жеке.
  
  - Карета подана, графиня. Смотри в потолок, чтоб не тошнило.
  
  - Я лучше вообще глаза закрою. О, господи, неужели все позади?
  
  - Почти. Ладно, поехали.
  
  Жека боялась оставаться одна в гараже. За воротами бесится собака, охрипшая от лая. Внизу под люком в луже засохшей крови лежат два растерзанных трупа. Жуть! Вовцу пришлось подняться наверх вслед за подругой. Пока Жека, сидя в джипе, объясняла какой-то своей подруге, разбуженной ни свет, ни заря, кто она такая и зачем звонит в такую рань, Вовец подобрал себе кой-какой инструмент: пару мощных монтировок, зубило, увесистый молоток, отвертки, лобзик по металлу. Под верстаком лежал свернутый брезентовый чехол от какого-то небольшого агрегата, не то компрессора, не то мотонасоса. Сложив в этот своеобразный мешок все собранные железки. Вовец снова полез вниз.
  
  Жека взвыла. Она категорически была против. Она настаивала и доказывала, что он должен быть рядом с ней. Вовец мог выставить в противовес всем её аргументам только один, но убедительный, как кувалда или лом.
  
  - Я должен найти сына.
  
  Жека замолчала. Она нежно поцеловала его и смахнула слезинку с ресниц. Вовец сунул ей в руки пульт тельфера и спустился в подвал.
  
  - Жми верхнюю кнопку! - скомандовал снизу и помахал рукой.
  
  Впрочем, он этот жест сделал совершенно машинально, так как Жека вовсе не смотрела на него. Там, внизу, возле ног Вовца лежали два трупа, и Жека не хотела и не могла на них смотреть, ей делалось плохо. Вовец отцепил трос от лестницы. Жека нажала кнопку и отпустила только тогда, когда крюк поднялся под потолок.
  
  * * *
  
  Вначале Вовец отыскал обрез. Орудуя монтировкой, как рычагом, раздвинул блоки клеток, в щель между которыми провалилось оружие. В нагрудном кармане по-прежнему лежал последний патрон. Переломив стволы, Вовец выбросил стреляную гильзу и вставил патрон. Засунул обрез за ремень. Усмехнулся, поправив висящий там же охотничий нож. В пылу схватки забыл о ноже, бился дурацкими железными лотками, душил проволокой, фехтовал палкой, а надо было клинок в ход пускать. Вот что значит непрофессионал. Нет инстинктивного навыка хвататься за оружие, как нет привычки держать его под рукой.
  
  Следующим пунктом программы было обследование помещений. Тех, что рядом с комнатой Бугра. Одна железная дверь оказалась не заперта. Кислый запах грязного белья ударил в нос, едва Вовец туда сунулся. Так пахнет у него в ванной дома, когда сподобится взяться за стирку, и он начинает замачивать набравшуюся за три месяца гору рубах, простыней и прочего.
  
  В просторном помещении, метров тридцати площадью, стояли кровати с мятыми постелями. Широкий полированный стол имел плачевный вид: изрезан ножом, испятнан черными следами затушенных об него окурков. Посреди стола облупленный эмалированный таз, заполненный сверх всякой меры грязной посудой и объедками. Видимо, готовились мыть посуду, достаточно накопилось. На кухонном столе у стены двухконфорочная электроплитка. Под столом мусорное ведро. У стен понатыканы разнокалиберные холодильники. Можно подумать, что у каждого обитателя этой комнаты личный холодильник, а у некоторых даже два.
  
  Вовец распахнул одну облупленную "Бирюсу". Консервные банки, палки колбасы, смотанные в комья сосиски, бумажные свертки и пакеты. Взвод молодых бойцов можно неделю кормить и ещё на две останется. Отмахнув ножом шмат полукопченой, Вовец ободрал оболочку и, откусывая на ходу, принялся обследовать помещение. Холодильники забиты жратвой и объедками, засыхающими в мисках рыбьими хвостами и куриными останками. Похоже, песцовая еда здесь тоже хранилась. Больше осматривать было нечего, разве обширное собрание эротических календарей и плакатов, заполонившее бетонные стены. На всякий случай Вовец перетряхнул пару матрасов на койках. Никаких тайников, только усвиняченные дочерна простыни.
  
  Следующая комната оказалась заперта. Вовец загнал молотком тонкий край монтировки под стальной лист. Налег как следует. Накладной замок, привинченный изнутри, просто отлетел. Все четыре винта вырвало из резьбы. Естественно, этого следовало ожидать. Разве удержит двухмиллиметровое железо, когда винты рвут с такой силой. Замок выполнял, очевидно, символические функции, обозначая: "дверь заперта, не входить." Хозяин знал, что самый надежный сторож и замок - это страх. Всякий вторгающийся сюда ставит на карту жизнь. А запертый замок удерживает от импульсивного соблазна проникнуть в запретное помещение.
  
  Вовца здесь поразило обилие различной посуды. Похоже, тут готовили дурманящее зелье. В ведре валялись рассыпчатые комья вываренной и выжатой маковой соломки. На столе стоял туристический примус, банки с ацетоном и какими-то другими химическими веществами. Из мебели выделялся роскошный кожаный диван. А на нем засаленное атласное одеяло без пододеяльника. Хозяина химического кабинета, похоже, неудержимо влекла красивая жизнь, как он её себе представлял. Здесь тоже ничего интересного не нашлось, если не считать большого полиэтиленового мешка, набитого сухими маковыми коробочками.
  
  С третьей дверью мороки хватило надолго. Вовец подлезал монтировкой со всех сторон, но безрезультатно. Тогда он просто приставил зубило к круглой плашке замочной скважины и шарахнул молотком. С третьего удара вышиб замок напрочь. Вот здесь и оказалась кандейка. На стеллажах чемоданы, мешки, коробки и ящики. А в них все, что душе угодно: одежда, обувь, солнцезащитные очки и зонтики. Даже два рыбацких ящика со снастями для зимней рыбалки затесались среди сумок и чемоданов.
  
  Все вещи были ношеными, даже заношенными. Судя по всему, они принадлежали тем, кто попал в подвал не своей волей и больше отсюда не вышел. Вовец ужаснулся: одной обуви здесь было несколько десятков пар. Встречались и женские сапоги, туфли и босоножки. Но на стеллажах не оказалось того рванья, что могли носить только бомжи. А ведь Вовец сам видел бедолаг, которых забивали насмерть в этом коридоре. Значит, ещё больше людей могло исчезнуть и вовсе не оставив следа даже в виде кучки тряпок. Рванину просто выкинули.
  
  На верхний ярус заброшены наиболее ценные вещи: приличные брюки, пиджаки, свитера... Поверх кучи две новых кожаных куртки. Вовец встряхнул их, ухватив за воротники. Так-то, ребята, когда никого не боишься, легче подставиться. Картонная коробка из-под телевизора набита нижним бельем. Хозяйственные бандиты даже грязные вонючие трусы сдирали с трупов. В хозяйстве, как говорится, и веревочка пригодится. И резинка от трусов.
  
  Нижние полки стеллажа содержали и совершенно неожиданные вещи: баян в потертом футляре, газовый баллон, пустая канистра, лопаты, различный плотницкий и слесарный инструмент. В ящиках и коробках россыпь всяких карманных мелочей: ключи, расчески, кошельки, авторучки, часы, портсигары, зажигалки. Тут же ремни, перчатки, шапки и шарфы. Не хватало разве лишь мешка волос, срезанных с голов убитых, да кусков мыла, сваренного из человеческого жира.
  
  Вовец, как во сне, перебирал вещи, поражаясь их количеству и разнообразию. Ведь за каждой рубашкой был живой человек. Его теплое тело облекала эта рубашка, под ней билось живое сердце. И до сих пор, наверное, не выветрился запах этого человека, хотя от него самого не осталось и следа. Под руку подвернулся маленький рюкзачок. Точь-в-точь как Олежкин. Что ж, хозяину он больше не понадобится. И Вовец взял его взамен брошенного у котла на дьявольской кухне. Кинул внутрь пару хороших складных ножей, все равно тут пропадут зря. Нашел и пистолетные патроны. Всего-то пять штук. Забрал и их, мало ли, пригодятся. Жаль, пистолет пропал вместе с Бугром. Вряд ли он уцелел в сатанинской молотилке. Скорее всего, размололся в фарш заодно с хозяином.
  
  Порывшись в тряпье, Вовец отыскал и штормовку, почти такую, какая была у него. Прикинул на себя, вроде, подходяще и пятен крови нет. Эх, чего добру пропадать! В конце концов, где он ещё новую найдет взамен пропавшей? Сейчас их вообще не шьют. Забрав штормовку и рюкзак, он покинул этот склеп мертвых вещей.
  
  Вовец не испытывал никакого отвращения к одежде погибших людей, никаких угрызений совести. В войну бойцы не гнушались снимать вещи с убитых, они им были нужнее, им ещё предстояло победить и рассчитаться с врагом за всех погибших. И сейчас, ему показалось, успокоившиеся души бывших владельцев этих вещей нисколько не возражали против того, чтобы он взял их себе. Вовец все сложил в рюкзак, а штормовку натянул на себя.
  
  В коридоре имелась ещё одна дверца. У самого пола, маленькая, она могла быть только дверцей стенного шкафчика. Так и оказалось. Она не запиралась, Вовец распахнул её и увидел в бетонной нише телефон. Старый аппарат из черной пластмассы и без номеронабирателя. Такие в прежние времена использовались в мелких конторах, чтобы начальник в любой момент мог поднять трубку и достать нужного подчиненного. А у самого на столе стоял главный аппарат с двумя дюжинами кнопок. Каждая соответствовала определенному телефону. Такая односторонняя связь как нельзя лучше соответствовала характеру советских производственных отношений.
  
  Вовец поднял трубку. Тишина. Чего и следовало ожидать. Но пыли на трубке нет, аппаратом пользовались достаточно часто. Значит, в подвал можно звонить, и такие звонки случаются достаточно часто. И то сказать, начальник заводской связи Халалеев связан с бандой, следовательно, должен позаботиться, чтобы информация шла без перерыва.
  
  В конце коридора три грязных ступени вели к выходу наружу, вертикальному шлакобетонному блоку. Круглый гаражный замок Вовец проигнорировал, а над стальной пластиной, пристреленной дюбелями, только хихикнул. Срубить головки дюбелей зубилом дело одной минуты, ну, двух, от силы. Расправившись с запором, Вовец налег на плиту. С тяжелым скрипом та повернулась. Свежий прохладный воздух пахнул в лицо. Утренний блеклый свет брезжил между толстыми колоннами, поддерживающими грузовую эстакаду. Вовец, пригнувшись, вышел наружу. Разогнуться невозможно, слишком низко настелены плиты.
  
  Пройдя между квадратных опор, ежась от утренней свежести, он оказался на рельсовом пути. Мелкая роса блестела на железе. Со стороны пруда тянул легкий ветерок. Вовец со вздохом полез обратно, следовало забрать рюкзачок и закрыть за собой дверь, в которую уже высовывалась острая лисья морда. Зверек мелко двигал носом, с опаской вбирая множество незнакомых, подозрительных запахов. Вовец пугнул его, хлопнув в ладоши, надел рюкзак и плотно прикрыл бетонную дверь.
  
  В будний день территория завода, небось, кишела народом, а в воскресенье здесь стояла первозданная тишина. Только издалека доносились приглушенным звоном удары по железу. Не то ранний кузнец, не то припозднившийся литейщик. Только эти негромкие звуки напоминали о непрерывном производстве. Вовец уже почти свободно ориентировался среди цехов и штабелей, словно кадровый заводчанин. Он сразу определил в какой стороне находится трехэтажное здание из белого кирпича - цех связи.
  
  Дверь была раскрыта настежь, и Вовец не спеша поднялся на третий этаж. Он старался ступать как можно тише и на ходу прислушивался. Было слышно, как стрекочут шаговые искатели и пощелкивают реле автоматической телефонной станции. Там никогда не затихает механическая бессистемная возня. А начальник связи, отвечающий за порядок и бесперебойную работу всей сети телефонных, радио, селекторных и прочих проводов, передающих голоса и сигналы, в любой момент должен иметь доступ на территорию. Очень удобно. И нет такого уголка в обширном заводском хозяйстве, куда бы он не мог явиться с полным правом, потому что в каждый уголок протянут проводок...
  
  У двери кабинета Вовец прислушался, нет ли кого внутри. Осторожно надавил рукой. Заперто. Вынул из рюкзака монтировку, вставил в зазор между косяком и дверью. Налег с усилием. С хрустом и треском выломился язычок замка. Вовец усмехнулся. За всю жизнь столько дверей не вскрыл, сколько за последние сутки.
  
  Он быстро осмотрел кабинет. В шкафу комом лежал спутанный телевизионный кабель. Много у Халалеева проблем, некогда разбирать и сматывать в бухту. Вовец выдвинул ящик письменного стола. И даже головой тряхнул, словно наваждение прогонял. Все в жизни повторяется: на разных казенных бумагах лежат его ключи, паспорт, записная книжка Жеки. Добавились, правда, два удостоверения частных охранников. Вовец раскрыл одно. Из него выпала сложенная вчетверо бумажка, разрешение на газовое оружие. С фотокарточки смотрел туповатый малый, постриженный почти под ноль. Тот самый малый, что на Вовца наручники цеплял. Небось, самому себе казался очень крутым. А сейчас попробуй его опознать по пустому черепу безо всякого выражения лица и даже без волос.
  
  Все-таки странный человек этот Халалеев. Такие улики раз за разом оставляет у себя в столе. Видимо, уверен, что никто сюда раньше не заглядывал и впредь носа не сунет. А, может, просто привычка бросать ключи и бумаги в стол до поры до времени, пока не решит, что с ними делать.
  
  Дверца правой тумбы письменного стола оказалась заперта. Вовец распечатал её одним движением монтировки. Тяжелый верхний ящик вытягивался с трудом. Прямо в ящике было смонтировано какое-то электронное устройство. Трансформатор, выпрямитель - это понятно, это блок питания. Вовец мобилизовал свои познания в радиотехнике. Реле служит для автоматического переключения линий связи. Двухкаскадный транзисторный усилитель, переменные резисторы и пара микросхем. В сущности, не ахти какие навороты. Судя по подключенным телефонным проводам, это гибрид коммутатора и приставки для улучшения слышимости телефонных разговоров. К нижней стороне среднего ящика стола привинчено в ряд несколько тумблеров. Вовец переключил крайний правый. Тут же тихонько звякнул один из телефонов, стоящий на столе. Включился.
  
  Вовец поднял трубку и услышал ровное гудение. Он переключил тумблер в прежнее положение, сразу наступила тишина. Теперь понятно, каким образом Халалеев оставил его в кабинете с молчащими телефонами, которые перед этим работали нормально. Не исключено, что номер телефона в кабинете может переключаться на домашний номер Халалеева. Видимо, откуда-то отсюда же включается, когда надо, телефон в подвале. Возможны и ещё какие-нибудь фокусы. Способный мужик этот Халалеев, ничего не скажешь, изобретательный.
  
  В остальных ящиках стола лежали бумаги и документы исключительно производственного характера: журналы всякого учета, скоросшиватели с приказами, распоряжениями, объяснительными, заявлениями. Графики отпусков и дежурств, сборники нормативных документов и так далее до бесконечности.
  
  В коридоре раздались быстрые уверенные шаги. Вовец отскочил к дверям, приготовил к бою обрез. Шаги замерли. Человек в коридоре, видимо, раздумывал, входить или нет, разглядывая взломанный замок. Посторонний, безусловно, толкнул бы дверь и заглянул внутрь. А вот хозяина кабинета следы взлома должны насторожить. Тем более, что нервы его напряжены, он, мягко говоря, сильно встревожен побегом Вовца, его требованиями и угрозами. Тихий шелест удаляющихся осторожных шагов известил, что хозяин входить не рискнул. Вовец распахнул дверь и высунулся в коридор. Так и есть, Халалеев на цыпочках двигался в сторону лестницы.
  
  - Степа, ты куда? - окликнул его Вовец.
  
  Халалеев вздрогнул и остановился. Медленно обернулся, втягивая голову в плечи и горбясь, словно ожидал увидеть нечто невообразимо страшное. Но это был всего лишь Вовец. Увидев черные дырки стволов и каменное лицо, Халалеев, тем не менее, вздохнул с облегчением. Выглядел он скверно. Глаза красные, под ними синие мешки, а все лицо бледное - прямо государственный флаг новой России, только перевернутый. Похоже, ночью уснуть ему не удалось. Выглядел очень усталым и осунувшимся.
  
  - Заходи, поговорим, - небрежно махнул Вовец обрезом, изобразив приглашающий жест.
  
  Халалеев покорно поплелся в кабинет. Вовец остановил его в дверях, упер в бок стволы, ладонью поводил по одежде, словно погладил, прощупывая, нет ли чего опасного. Но у того даже перочинного ножа не нашлось.
  
  - Где мой парень, Степа?
  
  Тот ухмыльнулся. Постепенно к нему возвращались уверенность и самообладание.
  
  - А был ли мальчик?
  
  - Ты мне классиков не цитируй, а отвечай на вопрос. Где мой парнишка?
  
  - В подвале. Сейчас пойдем, выпущу его и убирайтесь на все четыре стороны.
  
  - Не надо мне тут лапшу навешивать. Я только что из подвала. Там никого нет.
  
  - Прямо-таки никого? - Халалеев не скрывал сарказма.
  
  Видно, он опасался, что Вовец подключит к этому делу милицию или крепких парней, а когда увидел, что тот один, несколько приободрился.
  
  - Никого живого, - уточнил Вовец. - Да ты туда позвони, может, кто снимет трубочку в стенном шкафчике.
  
  Степа, ошарашенный такими подробностями, молчал. Его следовало окончательно деморализовать, выбить опору из-под ног. Пусть подергается, на ходу соображая, что делать и говорить.
  
  - Да, кстати, та девушка, Женя, уже дома. И знаешь, как она вышла? Через гараж. Ну, тот самый, в ветеринарной лечебнице. - Вовец испытал истинное наслаждение, наблюдая, как бледное лицо Халалеева начинает краснеть и вдруг снова заливается смертельной бледностью. Еще бы, сейчас рушилась его тайная жизнь. И явная тоже. А Вовец продолжал смаковать: - В этом гараже, например, целая коллекция машин. От перекрашенной собаколовки до джипа. Я ведь время зря не терял, все выяснил, что можно. И даже немного больше. А сейчас отвечай, где мой мальчик? Учти, в милицию я тебя сдавать не буду. Я тебя пытать стану. Прямо здесь. Сегодня день воскресный, нам никто не помешает. Для начала в коленку выстрелю. Хочешь? А не хочешь, так пойдем за моим парнем.
  
  - Пошли, - вяло кивнул Халалеев. - Он жив-здоров, ты не думай.
  
  Вовец сдернул с окна штору. Набросил на руку с обрезом, обмотнул пару раз. Получился непонятный сверток. Ткнул им в спину Халалеева.
  
  - Пошли, Степа. Попробуешь убежать или ещё что, сразу стреляю. Даже не пытайся.
  
  - Тут близко. - Степа сделал вид, что ничего угрожающего не слышал. Но надо наверх лезть.
  
  - Ничего, залезем. - Лицо Вовца оставалось суровым. - Мне без разницы, что вверх, что вниз, в подвал.
  
  Они вышли из здания, запетляли между рулонов стали и пакетов сортового проката. Халалеев быстро приходил в себя. Бледность сошла с лица, глаза прояснились. Он начал торговаться.
  
  - Володя, а какие у меня гарантии?
  
  - Гарантии чего? - не понял Вовец.
  
  - Ну, что ты меня отпустишь, а не сдашь в ментовку? - Халалеев говорил уже почти спокойно.
  
  - Если с парнем все в порядке, вали на все четыре стороны. Если нет, я тебя замучаю хуже, чем в гестапо. А сдавать? Кому ты нужен? Дешевле застрелить. И на милицию работать я не нанимался. Пусть сами тебя ловят, если надо. Хотя таких животноводов, как ты, следует в клетках держать.
  
  - Ты думаешь, это я? - неподдельно удивился Халалеев. - Да мне бы в жизнь такое не придумать. Был у меня приятель из ветлечебницы...
  
  * * *
  
  Металлургический завод на берегу пруда стоял двести лет. Деревянному дому Халалеевых было не больше ста. А самому Степе тогда исполнилось лет десять. На дворе стояла эпоха строительства развитого социализма, плавно переходящая в создание базы коммунизма. Старому заводу предстояло обеспечить страну и весь социалистический лагерь холоднокатанной трансформаторной сталью.
  
  К территории пригородили кусок города в несколько кварталов площадью. Людей переселили в новые пятиэтажки, большинство радовалось. Халалеевым не повезло. Высокий забор поставили возле самого их дома. Каких-то пяти метров не хватило до нового благоустроенного жилья. Родители очень горевали, а Степа залезал на чердак и с интересом наблюдал за работой экскаваторов по ту сторону высокого забора. Через несколько месяцев на стройплощадке зиял гигантский котлован, в нескольких метрах от забора в глубину территории поставили второй забор, добавив по верху колючей проволоки, а через каждую сотню метров над оградой возвели сторожевые вышки.
  
  Родители опять сокрушались, мол, не с той стороны второй забор сколотили, опять не повезло с квартирой. А Степа с чердака во все глаза смотрел на незнакомую жизнь. Шесть раз в неделю в восемь утра колонна грузовиков, казавшаяся бесконечной, вкатывалась в ворота. Лаяли собаки, солдаты с автоматами стояли на одних и тех же определенных местах. Из железных будок в кузовах грузовиков выбегали заключенные в серых мешковатых робах, садились рядами на корточки. Потом их разводили по рабочим местам. Сотни людей копошились, сооружая опалубку, вязали арматуру, бетонировали. Вечером утренняя процедура повторялась в обратном порядке. Зэков считали по головам и грузили в будки. Иногда счет не сходился, все повторялось снова и снова, а солдаты бегали по территории, заглядывая во все дыры, отыскивая спрятавшихся или уснувших в тихих закутках. Потом их били и забрасывали в железные будки. Когда колонна машин отбывала восвояси, с вышек снимали часовых, и вскоре последний ЗИЛ с солдатами, крытый брезентом, выезжал за ворота.
  
  Ворота так и оставались распахнутыми настежь, видимо, чтобы утром не тратить время на открывание. Сразу же на опустевшую стройплощадку устремлялись пацаны. С каждым месяцем становилось все интереснее. Лабиринт подвалов и подземных коммуникаций разрастался. Это было идеальное место для мальчишеских игр, хоть в войну, хоть в Фантомаса. Степа эти лабиринты знал лучше всех. Со своего чердака он видел, как они появлялись в виде решеток арматуры, затем в дощатой опалубке, потом в бетоне. Иногда бетон долбили отбойными молотками и заливали заново, передвигая стенку на другое место. Он видел, как зэки дерутся, запаривают чифир в консервных банках и просто сачкуют в укромных уголках. Однажды какой-то зэк заметил маленького наблюдателя и стал приветствовать его дружеским взмахом руки. Как-то он знаками показал, что Степе следует заглянуть под камень. Вечером мальчик это сделал и нашел полиэтиленовый пакет с конвертом, запиской на клочке бумаги и разноцветной наборной авторучкой. В записке заключенный просил бросить конверт в почтовый ящик, а авторучку взять в подарок. Юный пионер Степа долго размышлял, как поступить, минут двадцать. Перспектива получать симпатичные "маклюшки" за пустяковые услуги победила. Так у него появилась тайна и источник дохода. В основном он "заряжал" тайник плиточным чаем. Лагерный партнер оставлял трешку, Степа покупал две "плашки" по восемьдесят шесть копеек, а рубль двадцать восемь составляли его заработок. Он чувствовал себя тайным агентом, по-ребячьи превратив запрещенную связь в увлекательную игру.
  
  Секретные операции с чаем давали солидный доход, который Степа не проедал на конфетах и мороженом, а расчетливо расходовал на полезные вещи: бинокль, часы, фотоаппарат "Зоркий". Увлеченный игрой, он вел записи наблюдений за рабочей зоной, присвоив наиболее заметным заключенным условные клички. Чтение шпионских советских романов разбудило в нем страсть к шифрам и засекречиванию всего и вся. Он даже домашние задания в школьном дневнике начал шифровать, но получил двойку за ведение дневника.
  
  Пришлось привыкать к двойной жизни. Даже близкие приятели не знали об этой игре в агента. А Степа писал шифрованные донесения в некий Штаб Разведки и стремительно повышал себя в воинском звании, рисуя многостраничные удостоверения с печатями, уже через полгода став генералом разведки. Не хватало только рации. Ну какой он агент, тем более генерал разведки, если у него даже рации нет? Пришлось засесть за радиодело и записаться в кружок на станции юных техников. Когда его четырнадцатилетнего в седьмом классе принимали в комсомол, он, с одной стороны, имел отличную характеристику и хорошую успеваемость, а с другой стороны, был злостным нарушителем советских законов, наладившим бесперебойную поставку на территорию промзоны чая, одеколона и других запрещенных предметов. И наслаждался своей неуловимостью и финансовыми возможностями.
  
  Тут лафа и кончилась. Над котлованом возвышалась огромная коробка цеха, зэки работали в две смены и караул на периметре сделали постоянным. Поскольку на стройке уже было полно вольных работников, снабжение зэков пошло через них, а Степа оказался без заработка. Зато у него остался грандиозный архив "шпионских" донесений, отчетов и рапортов. Жемчужиной этой кучи бумаг был комплект схем подземных сооружений, отражающий все этапы строительства. Можно смело сказать: никто лучше Степы не знал бетонный лабиринт. Граждане осужденные, брошенные на круглогодичные работы под открытым небом, сами обеспечивали себе крышу и обогрев, и никакие прорабы не могли им помешать строить себе кандейки и "чифирни". Только вездесущие пацаны знали об этих непредусмотренных проектом помещениях. Но только один пацан вычерчивал на миллиметровке план двухкилометрового цеха, ошибаясь в масштабе, стирая неверные линии, и проводя их заново. Спустя годы, с улыбкой разглядывая свои детские произведения, он отмечал заложенные кирпичом и замазанные раствором проходы, проемы, выгородки и помещения.
  
  Еще учась в техникуме, практику проходил в "Промсвязьмонтаже", монтируя рядом с домом связь все в том же цехе. После техникума там же работал прорабом, а когда стройка подошла к завершающему этапу, плавно переместился в штат завода, где и сделал карьеру, став начальником связи. Старый деревянный дом к тому времени снесли, не только мама с папой, но и сам Халалеев получили отдельные квартиры. Детский архив был предан огню, в том числе и схемы подземелий, на основе которых был вычерчен уникальный план, какого не имелось нигде, даже в секретной части заводоуправления. Халалеев перенес на него и ту информацию, которая была доступна по работе: канализацию и водопровод, электрические линии, связь, сигнализацию, масло-, паро-, газопроводы, системы автоматического пожаротушения и пустые трубопроводы, такие тоже имелись.
  
  И вот наступил новый этап секретной деятельности. Старый приятель, ветеринар из ближней ветлечебницы, имевший опыт работы на звероферме, предложил создать кооператив по разведению пушных зверей. Недели три Степа обдумывал соблазнительную идею. На заводе имелось обширное рыборазводное хозяйство, откуда можно было легко наладить снабжение дешевым кормом. А пустующие подвалы вполне годились для размещения клеток. Возле заводской теплоцентрали на крестообразном стыке четырех цехов образовался подвальный двор, ограниченный высокими бетонными стенами. Здесь когда-то планировали смонтировать вентиляционный узел, чтобы гнать воздух по трубопроводам во все концы завода, где он может понадобиться. В то же время по другим трубам со всех концов должен был вытягиваться загрязненный воздух и подаваться на очистные фильтры, чтобы резко сократить выбросы вредных веществ в городскую атмосферу. Но тут наступило время ускорения, затем перестройки и, наконец, реформ. Пошли большие перемены, деньги обесценились и кончились, начальству стало не до того...
  
  В общем, Степа к заводскому руководству не обращался, чтобы в долю не брать и избежать лишних расходов. Чтобы получить оборотный капитал, он толкнул налево нигде не числившиеся материальные ценности, которых накопил немало, находясь на ответственном посту и заботясь о производственных интересах. Так поступали все. Кабель, телефонные аппараты, медь, алюминий и свинец позволили нанять бригаду заезжих шабашников и в ударные сроки продлить подземный коллектор до гаража ветлечебницы. Дальнейшие расходы были сведены до минимума. Цемент, арматура, листовой металл, доски, гвозди, сварочная аппаратура и все остальное совершенно безвозмездно приобреталось на обширной заводской территории. Даже агрегат для размолота формовочной массы перетащили по частям и приспособили для производства костной муки.
  
  Вскоре первые норки точили зубы о воняющих болотом прудовых карпов, не брезгуя и собачатиной. Главврач маленькой ветлечебницы сделал свое заведение центральным собачьим моргом города. Подпольную ферму обслуживал всего один работник. Старательный, исполнительный, трудолюбивый, он страдал всего одним недостатком - пролетарской жаждой социальной справедливости. Он решил, что если горбатится в этом подвале день и ночь, то, по крайней мере, на треть все это должно принадлежать ему. И не придумал ничего лучше, как шантажировать хозяев, угрожая донести властям об их подземном хозяйстве. Пришлось взять его в долю, но потребовать, чтобы вклад был не только трудовой, но и материальный. Глупый одинокий человек имел только квартиру. Ее и внес. Как бы на время, до ближайшего урожая шкурок. Но когда закончили убой и свежевание, растянув шкурки на правилках, собачий доктор ликвидировал партнера. Третий - лишний. А сам въехал в его квартиру. Проблема, куда спрятать труп, решилась сама собой. В звериные желудки. А на ферме появился первый бомж-батрак.
  
  Халалеев усилил осторожность и меры безопасности, он не желал подставляться. Управлял делом издалека. Еще через год устранил старого приятеля - собачьего доктора. Не сам, а с помощью Бугра. Доктор оказался тривиальным наркоманом. Ветлечебница не могла обеспечить его нужным количеством дури, и он начал продавать на птичьем рынке песцовый молодняк, утверждая, что половина фермы принадлежит лично ему, и он может с этой своей половиной делать все, что заблагорассудится. Набрав команду таких же наркоманов, готовых на любое преступление ради укола, он перешел грань риска, устроив в городе несколько масштабных разбоев.
  
  Ради спасения дела пришлось и его наладить в разделочную. И всю его банду беспредельщиков. Бугор оказался ценным приобретением. Сам не ширялся, бригаду держал в кулаке, дело знал и другим не позволял сачковать. Проведя безвыходно на зоне семнадцать лет, он был не способен к другой жизни. Тюремный режим подвала его вполне устраивал. Много ли надо старому зэку? Кружку чифира, что-нибудь выпить и закусить, "машку" на вечер и чтоб надзиратель над душой не стоял. Постепенно сбилась крепкая бригада из бывалых уголовничков, которым в этой жизни податься совершенно некуда, а уколоться надо. Каждый из них понимал, что на воле ему никто не приготовил ширнуться, а потому был вполне удовлетворен подземной жизнью и работу свою исполнял не за страх, а, так сказать, за совесть. Только с Садыком получился прокол. Тот возомнил себя крутым и начал из себя блатного строить. Не работал, только надзирал и дурь варил на всю кодлу. И ничего бы страшного, но он завел поганую манеру гулять в город. А там то напьется, то подерется. И уже ясно просматривалось желание отправиться на вольный воровской промысел. Просто удивительно, что до сих пор не ушел. Время от времени он являлся с прогулки с приличной пачкой денег и целыми коробками ампул и пакетиками "герыча", которыми ни с кем не делился. В принципе, он мог бы себя обеспечить кайфом, так что не подвальная ханка, сваренная из сухой маковой соломки, его тут держала. Наконец Степа понял, чего дожидается Садык. Забоя, чтобы заграбастать всю пушнину. Что ж, значит, он в очереди на убой сам стал значиться под первым номером. Тут Степа дал промашку, этого приблатненного следовало кончать сразу, пока чего не натворил. И вот результат: позарился подлец Садык на пролетарскую получку, приволок этого Вову Меншикова...
  
  * * *
  
  Вовец держал дистанцию. Не приближался к Халалееву вплотную, но и не отпускал его слишком далеко. Он прекрасно понимал, что тот неспроста водит по заводу, и держал его под прицелом. Тяжелая ночь вымотала все силы, и Вовец держался на ногах исключительно за счет нервного возбуждения. И все сильнее точила душу мысль, что сына уже нет в живых. В подвале, пока длилась маленькая подземная война, Вовец гнал прочь эту мысль, стараясь сосредоточиться на главном. Но сейчас он не мог сопротивляться. И постепенно в нем закипала ярость, опасное чувство. В первую очередь опасное для него самого. Ярость ослепляет и оглупляет, не дает трезво оценить ситуацию и толкает на необдуманные действия. Вовец был готов стрелять при первом же резком движении Степы или кого-то другого. Он предполагал, что Халалеев ведет его в засаду, где ждут какие-то недобитые дружки.
  
  Они вошли в корпус, стали подниматься по лестнице. На этажах захватанные грязными руками двери украшены облупленными табличками: "Раздевалка цеха N6", "Мужские душевые" и тому подобное. Вовцу приходилось одновременно держать в поле зрения Халалеева и эти двери. А вдруг какой-нибудь тип с топором или автоматом выскочит? Или сразу двое? Последний лестничный марш упирался в маленькую железную дверь, отягощенную большим висячим замком. Халалеев сунул руку в карман. Вовец дернулся, выпростал обрез из тряпичного кокона, упер стволы в спину начальнику связи. Отбросил скомканную штору и тихо, но ясно сказал:
  
  - Не шевелись.
  
  Левой рукой пощупал сквозь карман руку Халалеева. Ничего опасного, ключ. Это нервы, он же обыскивал его в кабинете. Все равно надо держать ухо востро. Халалеев отпер дверь. Он почувствовал напряжение Вовца, его готовность спустить курки, и, похоже, испугался. Двигаться стал медленно, стараясь видеть Вовца через плечо.
  
  Вышли на крышу. Обширное поле, неровно покрытое серым растресканным битумом. Торчащие грибками трубы вентиляции. Халалеев еле плелся, косился через плечо, оглядывался. Вовца эта медлительность раздражала. Несколько раз он порывался врезать своему пленнику, чтобы двигался шустрей. Но сдерживал себя, чтобы не утратить контроль над собой и, как следствие, над ситуацией. Но почему, в самом деле, Халалеев так медлителен? Либо он не может отвести к мальчику, либо выжидает подходящий момент, чтобы разделаться с Вовцом. Либо то и другое вместе. И сейчас на голой равнине крыши Халалеев убедился, что Вовец один, его никто не подстраховывает.
  
  Узкая, почти вертикальная железная лестница вела ещё выше, на крышу кирпичной пристройки. Халалеев стал подниматься, хватаясь руками за поперечины. Это было идеальное место, чтобы избавиться от конвоира. Идущего вторым можно одним пинком отправить вниз или навернуть сверху кирпичом.
  
  - Стой! - крикнул Вовец. - Халалеев замер. Вовец ухватил его левой рукой за ремень. - Вот так, теперь тащи меня.
  
  Кое-как вскарабкались. Ветерок ерошил волосы. Стрижи проносились перед лицом. Гладь пруда сверкала под солнцем так, что резало глаза.
  
  - Долго еще? - Вовец терял терпение.
  
  - Еще немного и вниз, - нервно выдохнул Халалеев.
  
  - Хочешь сказать, что прогуливал мальчика по заводским крышам?
  
  - Нет. Просто этот путь самый короткий.
  
  Через десяток шагов они остановились у края крыши. Халалеев опасливо не дошел полметра до кромки. Показал жестом - гляди вниз. Вовец высоты не боялся, слишком много излазил горных круч и отвесных скал на своем веку. Глянул и сразу понял, что видит сверху тайную звероферму: ряды клеток, шастающие в проходах между ними зверьки. У него аж в глазах потемнело от страшной догадки. Не хочет ли Халалеев сказать, что Олежку давно убили и скормили маленьким хищникам?
  
  Он схватил начальника связи левой рукой за ворот рубашки и притянул к себе, поставил его на край крыши. Ткнул стволы обреза в судорожно дергающийся живот. С ненавистью посмотрел в выпученные глаза Халалеева, наполнившиеся животным ужасом. Когда сзади многометровый провал, а впереди взведенные курки, и палец на спуске держит человек, дрожащий от гнева и ярости, ужас овладеет любым.
  
  - Не там, не там! - завопил Халалеев. - На площадку смотри! Белая "десятка"!
  
  Вовец глянул ему через плечо на площадь перед проходной. Сверху она просматривалась как на ладошке. Белый "жигуленок", единственный здесь автомобиль в этот воскресный день, был припаркован на дальнем конце, где имелся узкий выезд на одну из второстепенных улочек.
  
  - Видишь, видишь? - торопливо запричитал Халалеев.
  
  Вовец не отвечал, вглядываясь в далекий автомобильчик.
  
  - На заднем сиденье, видишь? - испуганно частил Степа. - Там жена моя сидит и твой пацан рядом с ней.
  
  Вовец молчал. Никакого движения возле машины не наблюдалось. Заднее стекло бликовало на солнце, и ничего внутри разглядеть было нельзя. Впрочем, на таком расстоянии все равно не узнать человека, даже одежду толком не различить.
  
  - Зачем же ты сюда привел, а не к нему? - наконец заговорил Вовец.
  
  - Для страховки. Убедился, что ты один. А то ты отпустишь, а другой тут как тут. Сейчас спустимся и... Да ты дуру-то убери.
  
  Он ладонью отодвинул обрез. Почувствовав, что опасность немедленной расправы миновала, приободрился. Вовец словно забыл о Халалееве, с прищуром вглядываясь в бликующее стекло малолитражки и, не обращал внимания на неожиданно изменившееся, напрягшееся лицо своего пленника. Ладонь Халалеева, отодвинувшая обрез, замерла. Потом медленно развернулась и плавно переместилась на стволы. Выдохнув, словно перед рюмкой водки, он сильно рванул обрез, одновременно шагнув в сторону с поворотом тела вокруг оси. Правой рукой он уперся Вовцу в грудь и оттолкнул его.
  
  Расчет был верный. Вовец, по-прежнему державший Халалеева за рубашку, неизбежно полетел бы вниз, поскольку не должен был выпускать обрез из руки и после рывка оказался бы на краю кровли. Толчок в грудь довершил бы дело.
  
  Но Вовец, разглядывая автомашину, слишком расслабился и не успел среагировать. Он просто не удержал обрез в руке. Халалеев вырвал его. То же самое произошло и с рубашкой. Вовец не стал за неё цепляться. В результате Халалеева развернуло слишком сильно, а оттолкнувшись от Вовца, он сам отлетел на край крыши. На какое-то мгновение замер, прогнувшись, с широко раскрытыми глазами и разинутым, искаженным ртом. Тяжелый обрез, продолжая двигаться по инерции, увлекал за собой. Халалеев слишком поздно понял это и выпустил оружие. Судорожно замахал руками, пытаясь сохранить равновесие, и с криком сорвался вниз.
  
  Вовец моргнуть не успел, как все произошло. А крик все не смолкал, словно Халалеев бесконечно падал и никак не мог долететь до дна. В последний миг он успел запустить пальцы в какую-то щель под самой крышей. Сейчас он судорожно цеплялся руками и елозил ногами по гладкой стене, пытаясь найти хоть какой-нибудь зацеп. Вовец заглянул вниз и встретил безумный взгляд Халалеева. Прилипнув к стене, тот задирал голову, уставясь на близкую кромку крыши, и безнадежно вопил, чувствуя как немеют напряженные пальцы.
  
  - Где мой сын? - закричал Вовец. - Где мой Олежка?
  
  - В машине! - ещё громче заорал Халалеев. - Клянусь богом! Помоги мне! Все отдам, помоги!
  
  - Я тебе не верю! - заорал Вовец в ответ. - Ты врешь! Говори, где он?
  
  - В машине! - вопил начальник заводской связи. - Помоги! Все, что хочешь!..
  
  Вовец быстро лег на пыльную теплую кровлю, опустил руку и поймал ворот рубашки подтянувшегося кверху Халалеева. Но пальцы того уже не выдерживали. Он сорвался и полетел вниз со вскинутыми безнадежно руками. С высоты в шесть этажей он грохнулся на край клетки, проломив её, и скатился на пол. Зверье бросилось в разные стороны.
  
  Халалеев лежал, подогнув под себя руку, раскинув ноги, глядя остекленевшими глазами в небо. Через минуту какой-то осмелевший песец, принюхиваясь, приблизился к нему и жадно вцепился в обнаженный бок острыми зубками. Вовец недоуменно посмотрел на трепыхающуюся на ветру рубашку, которую все ещё держал в руках за воротник. Отпустил её и проследил глазами падение тряпичного комка. Уже в самом низу рубашка вдруг развернулась в воздухе и накрыла мертвецу голову. Песец, фыркнув, отскочил в сторону.
  
  Словно во сне, механически Вовец спустился на крышу корпуса, сошел по лестнице и вышел через проходную. Пожилой охранник в мешковатом зеленом мундире заинтересовался его рюкзачком. Но Вовец, оглушенный всем случившимся, не услышал его и не обратил внимания на крики. Охранник вопил и грозился, а Вовец, по-прежнему бесстрастный, вышел на площадь и направился к одиноко стоящему автомобилю. В голове не было никаких мыслей, пустота. Он только понимал, что больше никогда не увидит сына. Негодяй Халалеев унес на тот свет тайну исчезновения мальчика. Неожиданно задняя дверца "десятки" распахнулась, и из машины выскочил Олежка, живой и здоровый.
  
  - Папка! - крикнул он и понесся навстречу Вовцу, раскинув руки.
  
  Следом вышла молодая женщина и, приставив ладонь козырьком, с улыбкой стала наблюдать за их встречей. У Вовца слезы из глаз брызнули, сердце сжалось. Он подхватил сына, поднял и крепко прижал к груди.
  
  - Ой, колючий! - заверещал мальчик, отстраняя лицо от отцовской щеки, задрыгал ногами, и его пришлось отпустить. Женщина уже подошла совсем близко. Вовца поразила её мягкая, приятная улыбка.
  
  - Здравствуйте. Вы папа Олега? Меня зовут Вера Семеновна.
  
  Она как ни в чем не бывало протянула руку.
  
  - Владимир.., - Вовец поперхнулся, неуверенно пожал тонкие пальчики.
  
  Неужели она ничего не знает? Или так талантливо играет свою роль.
  
  - А где Степа? - она снова доброжелательно улыбнулась. - Опять на работе застрял?
  
  - А... да, застрял... опять.., - Вовец в растерянности не знал, что сказать. - Спасибо, мы пойдем...
  
  - Постойте, Степа просил отдать пакет. Я сейчас принесу, он в машине. Или вот что, Степа скоро, наверное, придет и отвезет вас, куда скажете.
  
  - Нет, нет, спасибо. Мы сами...
  
  Вовец не понял, что за пакет. Но вдруг до него дошло. Это, наверное, те деньги, что он вчера потребовал с Халалеева, пятнадцать, что ли, тысяч долларов. Он бы взял их у самого Халалеева, даже глазом не моргнул, но взять у вдовы, которая ещё не знает, что овдовела, так мило улыбается и, похоже, не подозревает о подпольной звероферме и о том, что мальчик при ней был заложником, а не гостем?
  
  На площадь вывернул желтый "икарус", остановился у столба с табличкой остановки. С шипением раскрылись двери. Несколько пассажиров вышли и направились в разные стороны. Торопливо распрощавшись, Вовец потащил Олежку за руку к автобусу. Мальчик в пустом салоне долго выбирал, где им сесть, перебегал с сиденья на сиденье. Вовец напряженно ждал, пока автобус тронется, следил в широкое окно за дверями проходной и за женой Халалеева. Сколько она просидит в машине, пока не отправится разыскивать своего Степу? Наконец двери закрылись, автобус тронулся, и Вовец вздохнул с облегчением.
  
  - Олежек, с тобой все в порядке?
  
  - Да, конечно, - удивился тот. - А что?
  
  - А где ты ночь провел?
  
  - У тети Веры с дядей Степой.
  
  - И как они тебе все это объяснили?
  
  - Ну, дядя Степа сказал, что ты много денег задолжал тем дядькам. Что завтра с получки рассчитаешься. Что ты попросил забрать меня к себе на денек. А ты рассчитался, да?
  
  - Рассчитался, сынок, сполна и со всеми.
  
  - Значит, мы сейчас поплывем в поход?
  
  - Обязательно. Только рюкзаки сложим. - Он почувствовал необыкновенный прилив бодрости и сил. - Олежек, можно тебя попросить? Ты маме не говори об этом приключении, ладно? Пусть это останется между нами.
  
  * * *
  
  Но вначале они позавтракали. Потом стали заново укладывать рюкзаки и прибирать в квартире. Вовец все время косился на телефон. Наконец раздался звонок. Вовец торопливо кинулся к аппарату, чуть не уронив его на пол. С облегчением и радостью услышал голос Жеки.
  
  - Женя! Как ты? У тебя все в порядке?
  
  - Все нормально. А ты как? Нашелся твой малыш?
  
  - Нашелся. Здесь, со мной, рюкзак укладывает. Когда увидимся? А то мы в поход собираемся. Поехали с нами, развеемся от всего этого.
  
  - Вовочка, милый, я так устала. Сил нет. Вы отправляйтесь, расслабляйтесь... - она явно была слегка навеселе. Похоже, сама уже начала расслабляться, стресс снимать. Ее голос иногда совершенно растворялся в громкой музыке и чужих голосах. Там, откуда она звонила, вовсю радовались её возвращению. - Я тебе сама потом позвоню. Все, до встречи. Целую тебя, целую, целую!
  
  Вовец ещё некоторое время растерянно прижимал трубку к уху, слушая частые гудки, потом медленно опустил её на аппарат.
  
  * * *
  
  Она не позвонила никогда.
  
  Екатеринбург, 1994, 2002.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"