- Вон, смотри, лежит, не шевельнется, притворяется старым корявым деревом!
Я раздвинула колючие ветки малины и показала Аленке дракона.
Он лежал на краю оврага, открыв пасть и тараща на нас круглые золотистые глаза. Внизу, у ручья, лениво бродили коровы и не обращали ни на нас, ни на дракона никакого внимания.
Аленка недоверчиво хмыкнула и сказала:
- Ага, дракон! Бревно это просто! А сучки на лапы похожи!
При этих словах дракон закрыл пасть и икнул. Аленка вздрогнула и спряталась за мою спину.
- Не бойся, - я уверенно похлопала ее по плечу, - он только малину и чернику ест, людей не трогает.
Я отобрала у Аленки корзинку с черникой и поставила ее в траву перед драконом. Тот по-прежнему грустно на нас смотрел и не шевелился, кожа его сморщилась и еще больше стала похожа на древесную кору.
- Чего он не ест? - обиженно спросила Аленка из-за моего плеча. - Я тогда чернику домой заберу. Целый час собирала. И корзинку жалко.
Дракон закрыл глаза и совсем одеревенел. Бревно бревном. А на носу лягушка пятнистая сидит.
- Он стесняется, и устал, наверное... - нерешительно протянула я. - Он, вообще, болеет. Крылья лечит. Вот залечит крылья, и улетит.
Крылья у дракона были резные, темно-зеленые, очень похожие на заросли папоротника. Длинную спину укрывала плотная коричневая чешуя, а брюшко - нежная кожа, похожая на мох. Нарядный был дракон, я такого первый раз видела.
Откуда-то из-за оврага донесся тревожный голос бабушки. Мелькнуло светлым пятном ее ситцевое платье.
- Пойдем, пойдем скорее! - сказала Аленка и потянула меня к малиннику. - Она сейчас сюда придет и увидит...
Мы полезли обратно в заросли, колючки противно цеплялись за одежду и царапали голые коленки. Бабушка уже ждала нас на тропинке с большим бидоном ягод.
--
А ваши где? - спросила она, одергивая мне платье.
--
Потеряли... - вздохнула Аленка и жалостливо наморщила лоб. Очень ей не хотелось оставлять в лесу новую корзинку.
Мы вернулись к оврагу через неделю. Только что прошел дождь, и ноги скользили по мокрой траве, капли проникали через круглые дырочки в сандалиях и холодили подошвы.
На поляне дракона не было. У самого края оврага, заросшего подорожником, чернело большое круглое пятно от костра. В центре кострища лежала одинокая зеленая бутылка и промокший коробок спичек.
--
Спалили твоего дракона вместо дров - едко заметила Аленка, - или зажарили на шашлыки...
--
Дура ты... - обиделась я. - Ничего не зажарили... Это он кого-то зажарил: видишь, только бутылка осталась от бедняги! А сам улетел. Крылья зажили, - и улетел!
Мы порылись в папоротнике и нашли Аленкину корзинку. Черники в ней, разумеется, уже не осталось, и крышка из цветной соломки болталась на одной петле.
- Жалко корзинку... - вздохнула Аленка. - Надо было ему чернику прямо в траву высыпать, а корзинку забрать. И чего мы не догадались...
Я молчала.
Мы потом нашли скелет еще одного дракона: он нависал над оврагом, как гигантский мост, его длинные округлые ребра касались темной воды на самом дне. Но это был всего лишь скелет, и его глаза были черными и мертвыми.
До сих пор я брожу по лесам и ищу своего дракона. Под ноги лезут какие-то дряхлые коряги, трухлявые пни, а порой очень даже живые мшистые крокодилы, но дракона нет... Надеюсь, что тогда он наелся черники, расправил свои зеленые крылья-папоротники и полетел домой, - в темную, непроходимую, дремучую чащу, туда, где полным-полно ягод, и где не водятся назойливые туристы.