- Это ж надо быть таким непрухой - пронзительный визг из-за забора ввинчивался в уши, влетая куда-то под череп и там дребезжа противным эхом. Правое ухо от теткиных воплей страдало чуточку меньше. Зато пылало маковым цветом от щедрой оплеухи. Как только мешок под ухом не прожгло? Почувствовав себя почтенной хозяйкой трактира и постоялого двора, тетка Сукерья отработала оплеухи и подзатыльники на зависть иному кулачному бойцу. Может звали тетку и не так раньше, но я людского прозвания по селу для нее не слыхал. Похуже были, это да. Вот и пришлось схорониться от расправы на ближайшей телеге, зарывшись в сено под полупустые мешки. Только мельничка в руках и осталась, когда из кухни спешно бежать пришлось. Противные мысли сами лезут в голову.
- Да, я знаю, что барчук из Глуховки брезглив не в меру. И холуй его вертелся на кухне с самого приезда, - бурчу я про себя. - Но как прикажете готовить 'драконье жаркое', не попробовав соус? Туда ж приправку кидать надо мамкину и дедову.
Заморская хитрая приправа из дедовой мельнички давала разный вкус от ночной или дневной готовки, от жары и холода. Много от чего. Даже, вроде бы, мужик повар или баба - как-то влияло. Месяц тому дал разок крутануть и высыпать в суп сеструхе двоюродной, ябеде известной. Не совсем добровольно, но дал. Чтоб конопатая Прыська о моих новых опытах по кухне мамке не сказала. Да и есть регулярно охота. Приходится втихую на своей же кухне готовить. Сам набрал-отмерил привычной ложечкой с узенькой девчачьей ладошки в мельничку. Этой язве только перетереть и всыпать осталось. А я не опробовал. Так тот ядреный суп лишь дядька Устин, местный кузнец, смог есть да какой-то проезжий наемник, когда выпил лишку и потребовал еды поострее. Зато как они нахваливали, пивом запивали и оплатили щедро. За ту пару мисок, что съели и за пиво, все три бочонка, конечно. Остальные мужики боле ложки никто не осилил. Воды потом хлебали до вечера, а уж кривились, будто жену старосты целовать заставили. Зато выспорили у заглянувших случаем лесорубов из Дальних Выселок несколько грошей. Те сдуру бахвалились, дескать у лесорубов желудки луженые, камни переваривают на раз. Я уж чуток лизнул и закаялся к готовке Прыську допускать. А суп летом на кухне неделю простоял - и не скис. Куда его потом девать надо было - бог весть. Только теперь те лопухи, под которыми его вылить пришлось, даже самая жадная коза жрать отказалась. Стоит голодная, дрожит и блеет мерзким голосом. Пришлось перевязывать подальше.
Готовить самому мне не часто доводится, только по особому заказу старых клиентов, еще мамку на хозяйстве заставших. В основном для посетителей кухарка из местных, стряпает, Агрофена. Я лучше поголодаю, чем такое добровольно есть буду. Это тетка меня от кухни отваживает, да от хозяйства. Работать - работай, но своей воли не видать. Так и не простила, что заведение ни ей завещали, а дальним городским родичам. Мамке моей и мне.
Родился и рос я в богатой купеческой семье. Всё было хорошо, пока папка не отправился в то злосчастное плавание по делам купеческим. Мамуля отменно хозяйство вела. А как она готовила! Для семьи и для души. Гости разного звания в один голос утверждали, что лучше и у Великого князя, небось, не кормят. Я часто-часто на кухне вертелся и помогал, чем мог. Да вот батя с моря не вернулся, а 'добрые люди' недолго ждали. Через суд, через писцов городских долги какие то нам приписали да дом городской с лавкой и складами вместе отсудили.
Только в деревне родня осталась. После переезда пришлось помогать по полной уже и мне. И в дому, и тут, в трактире. Дядьку Кондрат, хозяин трактира, совсем старым был. На одном упрямстве дела вел, но держался. Гости, которые понимающие, часто через нас ездили, и обчество уважали его крепко. И он ко всем относился строго, но с душой. Только сеструху двоюродную даже на порог не пускал. А что, почему - молчал. За дело, видать. Пару лет вместе жили да хозяйствовали за дядькой душевно. Народ зачастил в трактир. Мамка и тут создала душевность и уют. И порадоваться, и погоревать, и дорога завсегда купцов и путников приводила.
Когда старый Кондрат помирать собрался, старосту, нескольких добрых хозяев и кузнеца от обчества позвать велел. Гости пришли вскоре, оглядевшись от порога, молча и с достоинством на лавки пристроились. Уважали Кондрата, знать. А седой косматый старик огляделся, приподнявши худую шею.
- Гости дорогие, я позвал - Вы пришли. Благодарствую. - Даже с болезни голос старого трактирщика, а до того знатного рубаки-гвардейца звучал гулко. - Ухожу я, слово обчеству сказать надо.
- И тебе Кондрат за уважение и терпение от обчества поклон, - степенно отозвались лучшие люди. - Говори, мы слышим тебя.
- Пора, Вечная Спутница заждалась, поди. Пол села от тракта кормится, тягло это на мой род князем возложено, а заведение оставить было некому. Вот и терпел. - По знаку мамкиного дядьки, а моего деда, я подал питьё горло промочить. - Все хозяйство с домом и трактир я оставляю племяннице моей внучатой. Пришлась она мне по сердцу, и хозяйка она справная. Давно так добро о трактире молва бежала. Если люди помогут - справный трактир будет. - Мамка тихонько всхлипнула, но перечить не посмела. Кондрат продолжил:
- Не посрами, дочка. А малому Игнату я особливо оставляю, мельничку заморскую. Часто он ею игрался, часто крутил, и мне помогал изрядно. Никому боле я ничего не оставляю. Долгов за мной нет. Односельчане, если кто что мне должен, пусть в храм ближайший отдадут, на помощь ветеранам. Слово моё твердо.
- Пусть будет так! - Подтвердили лучшие сельские. Дед с облегчение откинулся на постель. Стало видно, что говорит и дышит он с трудом. Гости степенно вышли из горницы. Закрылись уставшие глаза, и только испарина на лбу подсказывала до поздней ночи, что дед еще жив. Отошел старый вояка и старый трактирщик во сне, тихо.
Только меньше года мамка сама хозяйствовала. Застудилась с непривычки, отдав Богу душу в первую же зиму. Других родичей поблизости не нашлось. И тетка Лукерья таки наложила свою тяжкую руку на хозяйство. Под предлогом помощи племяннику, то есть мне, она выбегала у окружного судьи приказ об опеке. Так и слышится ее пронзительный голос, дребезжавший в суде:
- 'А то ведь, ваша честь, трактир на княжей дороге как есть развалиться!' Так и покатились дела в трактире совсем по наклонной. Слуг мигом поменяла, повара выжила. Хорошо хоть сама стряпать гостям не стала.
Вот только стряпуха с вечера отпросилась на поминки. А 'благаодный гаспаадин' готового есть не пожелали. Потребовали редкого кушанья 'на заказ', как в столицах. И чтоб с подхождением особым. Пришлось
Так что дать барчуку без пробы, а потом месяц на поротую задницу не присесть - нема дурных. Лучше от тетки по уху за скандал и случайно обваренную рожу лакея. А не лезь со своим дурацким криком, холуй, под руку с горячим черпаком. Барчука в город учиться отправляют. Надеются, что его два складывать с двумя за семь лет научат. Так к нам в трактир тоже вроде как на учебу отправили. Учиться достойному поведению, чтоб в столицах варежку свою в приличных местах прикрытой держал, значит.
Интересно, как хозяйка теперь выкручиваться будет. Что другое барчуку попробует всучить да лакея монеткой подмажет. Жаркое то недожарено. А ежели сама к плите полезет, то и потравит всех запросто. Сегодня в трактире точно появляться не буду. Только холую моя поротая задница удовольствие сегодня доставить сможет. А вот мне никакого.
Лучше отсижусь в чужой телеге. А после заката в рощицу переберусь, в халабуду ребятишек местных.
Уткнулся лицом в клок сена, умостился поудобней, выжидая возможность тихонько перепрятаться и незаметно провалился в тяжелый сон.
Глава 2
Пробуждение произошло намного позже и куда как неприятней, чем я привык даже при жизни с теткой.
- Что, крысеныш, прятался? Какой недруг тебя подослал? Говори, а то душу выйму...- пара смачных ударов вырвали меня из сна и ошеломили до онемения. Тут же поток соленой воды окатил меня холодом.
-Откуда взялась вода? Откуда взялась соленая вода? - потихоньку приходя в себя, изумился я.- Я не дома, точней не в трактире. Солнце стоит высоко. Так долго у тетки не поспишь, а уж соль - то как экономят.
Так же на меня обрушились ощущение запаха моря, поскрипывание дерева и легкая качка. Как у папки на корабле. Только там не обливали холоднючей водой, не били и не задавали дурацкие вопросы. Вот только от трактира до ближайшего порта была добрая неделя пути.
- Крысеныш, ты пришел в себя. Говори... - под мрачной рык и мощный пивной выдох чья-то гигантская лапища зажимая куртку под ворот, вздергивает меня ввысь. Волей - неволей приходится раздергивать слипающиеся глаза. Послушался только левый да и тот еле-еле. В щелочку под веки ударил нестерпимым блеском свет Ярила, тысячекратно отраженного в набегающих волнах.
- Говори!!! - отразился от паруса
Я б может чо и сказал, если бы горло курткой не пережало.
- Гысти, гысти, - пробую сипеть и неловко отмахиваюсь рукой.
- Глянь, он еще хорохориться! - грохнули хохотом в несколько глоток. Потом кто-то подхватил
- Не потерял мозги с перепугу, даже не обоссался. Может на что и сгодиться. Пусти его, Хват..
На палубу я попал не сразу. Небрежным движением могучей руки я отправлен в полет к ближайшей куче ветоши. Относительно безболезненная встреча моей задницы с кучей произошла быстро и громко, как только я упал навзничь. Правда вопил не я, а кто-то подо мной. На дрожащих конечностях отползаю, убирая руку с чего-то барахтавшегося под полотнищем. При ближайшем рассмотрении куча оказалась скомканным парусным полотнищем. Под ними возилось чумазое создание, качавшее своей всклокоченной головой. Как только крикуна освободили от мятого полотна, опутавшего руки, он кинулся на меня в драку. Взрыв смеха окружающих подсказал мне, что именно этого они и ждали с нетерпением. Таки дождались. Но драться сейчас я не способен. Руки трясутся, ноги предательски дрожат при попытке встать. Сейчас я бы не отбился даже от садовой улитки. Поэтому первый же удар опрокидывает меня, теперь уже на палубу. От удара головой по надежным доскам на меня накидывается темнота, унося в полное беспамятство.
- Да сколько же это будет длиться, - со злостью бормочу, приходя в сознание от очередного ведра холодной соленой воды. Для разнообразия слышу, как рядом со мной кто-то верещит от новой порции универсального морского успокоителя. Мокнуть и мерзнуть в компании кажется совсем не так обидно. И только руки вслепую, будто бы сами начали ощупываться вокруг. Глаза по-прежнему не радуют меня качеством обзора окрестностей. Вдруг просыпается тревога: - Где же мельничка? - потерять тятину память было бы особенно обидно.