Я достаточно с трудом вспоминаю то, что на самом деле произошло с моим товарищем. Не потому что это было давно, а потому что страшно и больно вытаскивать из сознания те события. Сейчас лето: на улице светит солнце, на городском пляже шумно. А воспоминания, словно лаз, ведут в яму с чёрной и холодной водой. Да и как иначе, ведь случилось это зимой и ночью. На улице стоял сильный мороз, как бы некоторые молодые люди сказали дубак, в квартире было холодно: из-за аварии отключили горячую воду. Но когда я перешагнул порог, то к своему удивлению услышал тихий плеск воды, я ажно весь передернулся, только представив, что в такой холодрыге кто-то может мыться.
Товарищ мой, едва мы познакомились на первом курсе факультета психологии одного из институтов города К., сразу же поразил меня одной своей странностью. На его столе всегда стояла стеклянная баночка с чернилами. Такие склянки еще до сих пор продают в книжных магазинах. Для написания писем они, конечно, не годятся. Наверно, их еще покупают люди, которые вспоминают свое детство, или художники - для своих картин. Зачем товарищу моему были эти чернила, я не знал. Раз, когда мы, студентами, собрались попить пива, кто-то пошутил, что, дескать, наверно он по утрам вместо кофе пьет эти чернила. Друг мой только криво усмехнулся, и вдруг схватил склянку и залпом действительно выпил жидкость. Никто не засмеялся, потому что к темным блестящим глазам добавились черные от чернил губы. Выглядело жутковато, мне даже показалось, что глаза парня наполнились черной влагой. С тех пор его стали сторониться; хотя он по-прежнему бывал с нами, вместе с нами пил водку, ел пельмени, но всегда был сдержан и немногословен. Мы вдвоем снимали квартиру на окраине города, и я несколько больше, чем остальные, мог видеть, что происходит с ним.
Во-первых, он практически не общался с девушками. У меня были друзья, которые ухаживали за слабым полом - романтично. Несмотря на скудость студенческого кармана, покупали цветы, плюшевых мишек, лезли целоваться в маршрутках. Были, которые, подвыпив начинали загибать узловатые пальцы и рассказывать, сколько у них было и сколько еще будет. Были и такие, которые, влюбившись на первом курсе, через пару лет уже жили вместе, а к пятому курсу растили ребенка. Этот глядел на всех девчонок кисло, как будто перед ним стояло существо грязное и опасное. Конечно, это отпугивало любую, как бы сказали, хоть немного запавшую на него. На потоке было несколько студенток, которые еще общались с ним, но в глазах у них было больше жалости, чем желания переспать с ним. Но мы не верили, что в восемнадцать, да еще будучи студентом, можно быть аскетом. Разговоры на эту тему побудили меня однажды вечером выйти на улицу вслед за ним. Я уже говорил, что квартиру мы снимали на окраине, в настоящем рабочем квартале. Через несколько домов от нас начинался пустырь и свалка. Летом около магазинов бомжи постоянно собирали бутылки, выйдя ночью на балкон можно было увидеть шлюх, стоящих на обочине; у пивнушек постоянно случались драки, кровь смешивалась с разлившимся пивом, - и все это было окутано смогом завода, штампующего автомобильные шины. Я не любил этот район и приезжал сюда только ночевать, а сосед мой все больше бродил по нему и говорил, что ему нравится, и что он хотел бы здесь провести всю оставшуюся жизнь. И все чаще и чаще он вечером куда-то уходил, возвращаясь ночью, либо под самое утро. Я его не спрашивал, где он шастает, да и он особо не распространялся про свои отлучки. Наконец любопытство взяло верх, и я решил проследить за ним.
II
В очередной раз, когда он, не сказав ни слова, тихо прикрыл дверь, я тоже вышел на улицу. Стояла глубокая осень, лужи были прикрыты чешуёй изо льда и листьев, а бездомные собаки все чаще ныряли в подвалы домов. Вот-вот должны были ударить морозы. По пути мой товарищ зашел в торговый павильон и вышел оттуда с пакетом. По выпуклостям маечки можно было догадаться, что там лежит буханка хлеба, какая-то бутылка и еще что-то длинное и округлое: я решил, что это крендель колбасы рублей так сто за кило. Между тем товарищ мой не спеша продвигался к пустырю. У крайней пятиэтажки он остановился и закурил. Он всматривался в холодные сумерки, сгущавшиеся над пустырём, щурил глаза и сильно затягивался. Окурок он почему-то не выбросил, а потушенный сунул за ухо. Мы миновали несколько холмов и очутились на одном из многочисленных мест выброса мусора. Там, где мы остановились, в основном свозили твердые бытовые отходы, место с жидкими - было дальше. Я спрятался за ржавой кабиной грузовика и с любопытством вперемешку с некоторым страхом следил, что будет. Студент подошел к небольшому отверстию в склоне холма и тихо засвистел. На его свист из черной дыры донеслось покашливание, после чего парень, пригнувшись, полез в землю. Когда он исчез, я подошел к тому же месту и, затаив дыхание, всмотрелся. Там зажгли свечку, и можно было видеть, как он достает из пакета бутылку водки, пластмассовые стаканчики, режет колбасу и хлеб. Напротив него возлежала бомжиха. Но какая!!! Даже, наверно, среди бомжей она находилась на самой низшей ступени. Я ее видел несколько раз около нашего дома. Она подходила к мусорным бакам, когда всё более-менее съестное уже повыбрали, - ей оставалось самое протухшее. Представьте, что вы всю неделю пополняли мусорное ведро: и бумагой, и скелетами селедки, и чайной заваркой, - и вот наступил момент, когда это все надо выкидывать. Вы берете ведро, надеваете тапочки и идете в подъезд, там открываете челюсть мусопровода и морщась опрокидываете- из него течет, вываливается, отслаивается. На дне остаются кусочки пищи, те же рыбьи косточки, листики календаря и т.д. Представьте, что вы поднимаете ведро к губам, задираете его, жидкость льется вам на язык, кусочки падают в рот. Именно такое чувство отвращения испытал я, когда увидел, как мой друг потянулся к черным грязным с красноватыми трещинками губам бомжихи и стал их целовать. Я отшатнулся и, еле сдерживая тошноту, отбежал в сторону и стал блевать. "Господи, неужели это и есть его любовь, неужели он и она....!!! А днем он ходит по светлым коридорам учебного заведения и ухмыляется", - думал я, быстро идя на остановку. Ночь я провел у сокурсников в общежитии. Пили много пива, но как я не хмелел, все-таки никому не рассказал про увиденное.
III
Последовавшие за той ночью события только укрепили меня в мысли, что сосед мой психически болен, и болезнь его прогрессирует. Однажды мы с ним разговорились, и я признался ему, что видел, как он ходил на свалку и что там делал. Он не удивился.
- Я заметил тебя, когда вышел из павильона и остановился покурить. Для меня это не новость. Мне просто неприятно, что с тех пор ты на меня смотришь как на больного, при этом в твоем взгляде бултыхается жалость.
- Разве не так?! Разве ты здоров?! - почти закричал я.
- Ты ошибаешься. Я не болен, я просто иду до конца в своем желании найти Ее, которая будет любить меня всегда. И в отличие от многих, в том числе и тебя, я даю своей душе высказаться полностью, до конца. Ты опять смотришь на меня с жалостью, перестань.
- Твои хождения к бомжихе - это и есть твои поиски любви!? Но разве тебе не хочется общаться с девчонками, с твоими одногодками?
- Там сплошная измена. Никому нельзя верить, тебе смотрят в глаза и врут, лгут, кидают. А в итоге придет-то всё к одному: дети, работа, старость, дача с грядками. Что любимая спит с кем-то, узнаешь за кружкой пива после работы. Нет.
И он протянул мне исписанный мелким подчерком листок бумаги. Видать, он не особо бережно относился к своим опусам, потому что на белой поверхности были желтые кольца от стаканов с чаем, а в самом конце текста хозяйничало чернильное пятно, которое уже совсем нелепо смотрелось в наше время компьютеров и цветных принтеров.
Он беззащитно повернулся и посмотрел в окно - да, именно все так, как он увидел сначала. Около синей печи на кровати сидела женщина. Когда он появился в хате, под ногами скрипнули половицы. Но женщина, одетая в черную доху, не пошевелилась. Только качнулись длинные узкие шторы, отделяющие зал от маленькой кухни. На окнах не было занавесок, и свет луны холодным лезвием рассекал сумрак дома. Вдруг раздался шорох. Он быстро подошел к шторам и медленно их раздвинул - и отшатнулся. На черной плите стоял чугунок, из которого торчало что-то белое. Он похолодел от ужаса. Тихий въедливый шепот усилился. Снова заглянул за шторы. Лунный свет не доставал до этой части дома, и поэтому в кухоньке было хоть глаз выколи. Но странно: из угла исходил слабый свет и оттуда же - шорох. Как будто там ветер шевелил сухие листья. Парень пересилил себя и подошел поближе. То, что он увидел, было небольшой иконкой. В рамку из массивных деревяшек был вставлен рисунок. Он сначала подумал, что светятся Её глаза, но когда пригляделся - попятился назад. В уголке иконы между стеклом и картинкой лежала голова крысы. Ее пасть застыла в судороге, зубы обнажились, шерсть слиплась от исчерна-бордовой крови, но глаза - глаза горели красноватыми огоньками. Шорох усилился, и вдруг снизу иконки блестящей струёй хлынули тараканы. Парень попятился назад, рванулся в зал, сорвал шторы и кинулся из дома. Он выбежал на крыльцо, остановился, чтобы перевести дыхание и успокоить бешено бьющееся сердце. Но издал крик ужаса. Посередине двора над чуркой для рубки дров стояла чёрная тень. Перед ней лежал белесый комок, он стонал детским голоском. Тень взмахнула топором, раздался хруст. Парень видел, как потекла кровь по корявой коре, как медленно начали сползать окровавленные студенистые куски. Он рванулся к уличной калитке. В этот момент раздался слабый звон стекла и чёрная доха коснулась его...
Я закончил читать эту чушь и с удивлением посмотрел на своего товарища. Он стоял у окна и смотрел вдаль. Мы жили на девятом этаже, поэтому пустырь и первые огромные кучи мусора были видны хорошо. Парень словно почувствовал мой взгляд и прошептал какую-то странную фразу, которую я понял только потом:
- Тьмы помазанник.
IV
Наступила ночь. Мы оба остались ночевать в арендуемой квартире. Несчастный сосед мой долго смотрел телевизор и так и уснул, не выключив его. Когда я проснулся, чёрный куб шипел и рябил. Я уже взял пульт, чтобы выключить его, как вдруг затренькал телефон. Часы показывали три часа ночи. У меня резко забилось сердце. День назад я посмотрел фильм "Экзерцизм Эмили Роуз", где в героиню из американской глубинки вселился дьявол, и именно в три часа ночи начинала приходить тьма - открывались двери, из кранов текла вода, на стенах расползались чернильные пятна. Я собрал свой дух в кулак, отбросил все эти глупые религиозные лживые ощущения и поднял трубку.
- Алло, - хрипло сказал я в трубку.
- Ты мой до завтра, - треснула трубка и сразу же зазвенела короткими гудками.
Была сказана белиберда, но почему-то тонкий ужас прошел сквозь всё мое тело. Несомненно, эти слова предназначались моему другу, который одетый спал на диване. Я сразу же понял, что он ждал этого звонка и не дождался. Я не стал будить несчастного, не сказал ему ничего и утром, когда собирались в университет.
Весь день мне было плохо. Было очень тоскливо, мысли о том, что всё бессмысленно словно плоскогубцы сжимали мое сердце и голову. "Надо изменить ситуацию, это предательство самого себя, жизнь катится не туда", - крутилось у меня постоянно в голове. Веселость и бесшабашность моих товарищей, которые в очередной раз собрались вечером, как мы тогда говорили побухать, вывела меня из себя, я наорал на них, назвал их тупыми недоумками и пошел бродить по уже зимнему лесу около корпуса вуза. Вернулся домой поздно. Открыл дверь и сразу же услышал тихий плеск воды в ванной. Посмотрел в прихожей на полку с обувью - зимние ботинки моего товарища стояли на месте, висели на вешалке и его пальто и хорошая шапка из норки. Но взгляд мой упал на пару стоптанных башмаков. "Этот засранец привел ее сюда!", - полоснуло меня по сердцу. С криком "а ну как вон отсюда на свою помойку" я рванул на себя хлипкую дверь. То, что произошло потом, я рассказывал многим знакомым, и все они сошлись на том, что это была лишь галлюцинация, последствие тревожной ночи и напряженной учебы, потому что в природе такого быть не может, так сказать, перечитайте учебник физики за шестой класс. Передо мной стояла абсолютно непроницаемая, я бы сказал чернейшая чернота, и в ней тихо плескалась вода. Через мгновение тьма обмякла и глыбой обрушилась на меня. Я упал, потерял сознание, а когда очнулся, то обнаружил, что лежу в мокрой куче помойных отбросов, а в дверь стучатся матерящиеся соседи. С тех пор ни товарища, ни ту бомжиху, я не видел, а милиция, оставила дело без внимания. Кому все это нужно?!