Аннотация: Бывали периоды в жизни, когда я пыталась вести дневники. Я, вообще-то, не из тех людей, которые этим занимаются, но иногда на душе бывает так плохо, что волей-неволей, да сложишь пару строк.
Вот я взяла, пропала, погрузилась... я даже не знаю, как это назвать. Это не темный колодец, потому что у колодца есть границы (стены и дно) и, находясь в нем, ты всегда точно можешь определить направление выхода. Оно вон где-то там, сверху, откуда тебя кличут или откуда прилетает стальным (или из чего их делают?) ведром по голове.
А я чувствую себя попавшей в самую гущу черной густой краски, огромного океана пигментированной субстанции, которая не просто заслоняет обзор, лишает опоры под ногами и другими частями тела, которыми ты приложился, падая в ее глубины, как бур в недра подземного нефтяного озера. Нет. Здесь нет обзора, здесь нет обоняния, здесь есть только вкус - он соленый и горький (догадливые сразу расшифруют первую часть этой метафоры - как слезы (время выпускать табун ванильных слоников), а вот вторая часть сего иносказания... вас рвало когда-нибудь желчью или чистым желудочным соком? вот такая она на вкус, моя чернота). На этой черноте, если бы ее можно было запихнуть в тюбики и продавать в художественных магазинах, можно было бы сделать неплохие деньги. Она ложится на любую поверхность, схватывается с любым материалом. Ваш идеальный компаньон о очернении и испоганивании всего хорошего.
А потом я, лежа в защитной позе эмбриона/свернувшегося ежа/просто какашки, изображенной на известном стикере (подчеркнуть кому что ближе, мне вот лично - еж), потом я пыталась представить, как я растягиваю это черную массу в одно безгранично огромное, как потеря, пространство, но при этом и как можно более тонкое. Этакий непроницаемый для солнца лоскут, опутывающий небо.
Забыла сказать - пока эта черная суспензия клубилась в свободном плавании, она, как и любой акрил, быстро застывала. И вот ты барахраешься (как замедленной съемке - жижа-то густая, и самый стремительный рывок в ней похож скорее на степенно-недоуменный разворот в сторону недалекого собеседника, только вздернутой брови не хватает). И вот течешь ты в этой краске, катаешься, а она все тверже и тверже, то тут, то там, встречаются совершенно твердые кусочки резины. Засохший акрил водой не размачивается. И его, засохшего, все больше и больше... И вот тут стало как-то по-настоящему страшно. Потому что хор розовых ванильных слоников, поющих о романтичности и притягательности темноты, это просто зазывалы в приличное с виду заведение, внутри которого тебя сразу определяют в, если хотите (наверняка же найдутся те, кому понравится такая метафора), жестокое секс-рабство.
На этой неделе я занималась тем, что растягивала свой черный океан в полотно и вешала на просушку. И теперь я буду прокалывать в нем дыры. Через них, как минимум, будет светить солнце и это будет похоже на звездное небо. А как максимум - порвется оно. Обрывки, конечно, останутся со мной навсегда, но из них можно будет сшить красивый прикид загадочной молчаливой ведьмочки.
Но это только начало, самое, сука, начало.
Впереди еще полмиллиона капельниц, жесткая диета, истерики и неприятные разговоры. Но сейчас я готова (я, видите ли, выпила кофе и слушаю любимую музыку пока пишу этот текст). Сейчас я готова позволить себе поверить, что все получится. Просто поверить - нет, еще рано. Но позволить поверить - сегодня утром да. (Это на самом деле очень разные вещи - поверить и позволить себе поверить)