Клюв ворона вонзается мне в висок. Он вцепился острыми когтями в мою макушку, царапая тонкую кожу головы до самого черепа. Тот трещит, распираемый воспалённой сукровицей и густой, как кисель, темно-красной кровью. Кость вот-вот не выдержит и треснет под этим неумолимым напором.
Мозги забрызгают ворох чистой одежды, соплями простуды свисающей со стула, и терракотовые блестящее покрывало, и разноцветную настольную лампу в стиле Тиффани, и все остальное в радиусе полутора метров от потенциального взрыва. Их кусочки будут сползать со стен, медленно скользя вниз по ним по скользким выделениям тревог, тяжёлых, как свинцовые облака над жестяной крышей. Они похожи на слизняков, ворочаются липкими телами, протискиваются между набухшими извилинами. Они придавливают глазные нервы, делая невыносимым взгляд даже на тусклый солнечный свет излишне пасмурного дня. Приходится укрывать опущенные красные веки толстым одеялом, просунув между его складками нос - прохладный воздух стылой комнаты приносит хоть немного успокоения разрывающиеся голове.
Давление внутри нее выталкивает глазные яблоки из орбит. Приходится придерживать их горячими пальцами во избежание потери в случае отсоединения от глазниц. У меня глаза всего два, но на двоих с вороном у меня на голове у нас их пять. Два голубых - моих, и три красных вороновых.
- Кор-р-рчись, Кор-р-рчись, пульсир-р-р-руй болью в тесных стенках чер-р-репной кор-р-робки, чувствуй, как гор-р-рло сжимает спазмом перед р-р-рвотой! - кричит злая птица. Мне кажется, она напрочь лишена какой-либо мудрости, или эта правда столь же воспаленно-болезненная, как мое пребывание в этом состоянии.
Я нахожу в себе силы взять телефон и позвонить матери с просьбой принести обезболивающие таблетки - две против стандартной одной. Я проглатываю красные капсулы, из последних сил молясь хоть каким-нибудь богам о том, чтобы меня не вывернуло наизнанку от глотания чего то твёрже, чем вода.
Вначале глаза перестают сгорать от света дня, полыхая фиолетовыми кругами на сетчатке. Потом когтистая лапа и твердый черный клюв злого ворона становятся мягче и не приносят уже такой нестерпимой боли на поверхности головы. Следом слизни мыслей выползают из ушей, чтобы скрыться в серой пелене наваливающегося сна. Теперь извилинам, опухоль которых потихоньку начала спадать, находится гораздо больше места внутри черепной коробки. Даже глаза можно больше не держать, и я наконец забываюсь белесым и сухим, лёгким и безнадежным пеплом сна.
Мне снится целая стая воронов, опасной воронкой кружащих над моей головой. Они хотят уронить меня с высокой лестницы на второй этаж, где расположена моя спальня. Они хлопают плотными перьями крыльев по моим щекам, грубыми пощечинами отсчитывая секунды до моего выныривания из этого черного водоворота. Поверхность сновидения все ближе - мне уже виден серебристый свет середины дня.
Наконец, я просыпаюсь. Голова уже не болит, она просто налита свинцом и тянет меня к полу. Пожалуй, эта тяжесть - единственное, что позволяет мне удерживать равновесие. Голова кружится как пропеллер на спине Карлсона, и я плыву по воздуху к винтовой лестнице, ведущей вниз, на первый этаж. Спускаться по ней страшно - мне кажется, меня снова затягивает в воронову воронку, и шлепки их крыльев по щекам готовы запустить меня кубарем вниз по ступенькам. Но вестибулярный аппарат оказался крепче злых птиц, и нетвердой походкой я достигаю своей цели - шкафчика, в вороном хранится тонометр.
Натягиваю рукавицу на плечо, нажимаю кнопку и с унылой покорностью жду результата измерения. Да, он оказывается таким, как я и предполагала, даже хуже. Кровеносное давление решило покинуть мое тело вместе с мигренью, и теперь кровь в жилах витает в невесомости. Мне же очень хочется вернуться в бренность бытия. Чтобы это сделать, необходимо сварить себе очень крепкий кофе. Понимая, что самой заниматься этим крайне ожогоопасно, я снова прошу мать о помощи. Конечно, она не отказывает мне, и вот я сижу с кружкой крепкого напитка, пахнущего черной, как вороново крыло, приземленностью.
Наконец-то я возвращаюсь из воспаленного и тесного клубка мигрени, из полета головокружения и из вялого желания окончания этого кошмара, в реальность. Такую простую, земную, понятную и привычную. Один вопрос терзает меня - что нужно сделать, чтобы этот опыт больше не повторялся. Он не принес никаких мудрых откровений и был, на самом деле, таким же приземленным и вещественным, как физический мир вокруг. Никаких откровений. Впрочем, это даже к лучшему - я ничего не хочу знать о мире, где мигрень в порядке вещей.