Знакомая брусчатка привычно массирует стопы. Этому мешают подошвы, но я их не вижу. Знания про камешки под ними хватает. Я иду по широком проспекту, который съела ночь. Она не страдает отрыжкой ярких фонарей, не забрызгивает проезжую часть плевками света. Но это сейчас никому и не нужно. На дороге нет ни одной машины. Как и пешеходов вроде меня.
Я хочу попасть в определенный ресторан, посещение которого оплатит мой друг с туго набитым кошельком. Того и гляди порвется. Может друг от обжорства, может его кошелек. Я немного завидую, может обжорству, а может кошельку, но раз у меня хватило средств на поездку в этот город, то и жаловаться не на что.
Я не знаю, где я сейчас нахожусь. Чувствую себя неуверенно, неуютно и неприкаянно на этом давно знакомом городе. Когда-то я уже заблудилась в нем, пытаясь достичь цели, но тогда на проспектах был день. Внутренности города говорят мне слишком много частиц "не", чтобы дольше оставаться в их пределах, и я решаю наконец свернуть в маленькую улочку, от мостовой до крыш исплеванной. Здесь отрыжка фонарей была очень яркая, вся в тепло-золотом платье. Я увидела забронированный ресторан, где открытую веранду оккупировали мои друзья. Но вместо того, чтобы к ним присоединиться, я решаю спуститься к морю, которое, я уверена, здесь есть.
Там по набережной гуляет множество людей, очень много парочек, пьяной молодежи и пожилых испанцев, в бронзе лет, выкованных из их загара. Я внезапно понимаю, что это не море, а очень широкая река, бурлящая прозрачным поносом в кишке своего желтого, каменного русла. Сколько же несварения в этом городе! Я как будто попала в мир тошноты, которую невозможно заглушить никакими противорвотными. Но здесь нет запахов непереваренных остатков пищи, ароматов блевотины или циррозной печени, здесь на удивление свежий воздух, который не пахнет слезами.
Я замечаю несколько причалов, но в этот момент ночь выкалывает мне глаза своей темнотой. Я проснусь только утром, когда уже буду сидеть в байдарке. С мной, на заднем месте, будет плыть папа, но я знаю, что есть еще несколько лодок с его и моими друзьями. Но темнота все еще пеленает глаза, и я не вижу, кто же это.
Мы начинаем сплав по реке, и я чувствую, что меня не раздирает когтями тигр страха, нет. Наоборот, кровь охладела из-за огромного количества адреналина в ней. С каждым гребком река становится все уже и уже, а течение все быстрее и быстрей. Мы плывем от устья реки, которая течет в обратном направлению, к своему истоку. Появляются первые пороги ошибок прожитых дней, пока маленькие, но я знаю, что они будут становиться все опасней. Ребра весел ломаются об них, а пищевод реки кружит и болтает комки пищи в виде нас туда-сюда. И в один из самых ответственных моментов ночь снова ослепляет меня.
Я просыпаюсь на следующее утро в гостинице. Уже совсем в другом городе. Я выхожу на асфальтированное крыльцо, хордой связывающей углы бетонного дома, и вновь узнаю новый город. Здесь я уже бывала. Я не помню, куда мне обязательно надо дойти, но знаю, что времени в обрез: к определенному часу я должна вернуться к бетонному крыльцу, чтобы не опоздать на самолет. Но вначале нужно прозмеиться нитью к своей цели и вернуться ко входу в гостиницу вовремя. Я не помню, что, но это что-то обязательно нужно достать.
В новом городе очень узкие улицы стрелами пронзают очень широкие проспекты. Весь город скрипит железом и зеркалами. Каждое стеклянное здание, похожее то на обелиск, то на спираль ДНК, окрашено в свой цвет: желтый, небесно-голубой, зеленый, розовый. Ярко светит солнце, бросая пригоршнями солнечные зайчики на стекло стен домов. Я чувствую, что я уже на нужной мне улице, которая треугольником упирается в свой тупик. Его пробкой затыкает маленькое спиралевидное здание, больше похожее на игрушку, нежно-розового цвета. Мне кажется, что я должна была просто достичь его, и на этом все. А теперь надо поторапливаться обратно в гостиницу, где меня уже ждет мама и такси. Я бегу по стеклянной мостовой, но здания и улицы ползают друг по другу, как блестящие в своей слизи ленточные черви, каждый раз оказываясь на новом месте. Дороги становятся все уже, становясь узенькими, и на этот раз тигр страха добрался до меня.
Когда я оказываюсь на бетонном крыльце гостиницы, мы, считай, уже опоздали на самолет. Последний, на котором можно вернуться домой. Через серо-голубую, прозрачную ноздрю, мы стекаем к аэропорту. Прибываем на взлетную полову мы уже ночью, и я знаю, что, если я хочу попасть домой, нельзя засыпать. Мы бежим по каким-то техническим переходам после в вовремя сданного багажа. Мама переставляет ноги вяло, подавленная тушей обреченности. Папа еще надеется успеть. Одна я бегу, и бег мой бесчувственен.
Наконец, перемещение по техническим помещениям аэропорта окончено, и мы выбегает в огромную кишку дьюти-фри, прямую, нанизанную на невидимую швабру какой-то уборщицы. Посадку уже закрывают, но в следующий момент мы оказываемся в креслах огромного самолета, такого же широкого, как река, похожая на море. За иллюминатом ползут белые облака.
Мы успели. Мы достигли каждой своей цели. Я не знаю, что загадывали родители, но я претворила в жизнь все, что хотела, пусть и не помню, что это. Теперь можно проснуться уже в реальном мире, где улицы и проспекты - это улицы и проспекты, где стеклянные рыбы зданий пойманы в упорядоченные сетью улицы, а их по вечерам освещают самые обычные фонари. Голое тело ощущает пахнущую крахмалом простыню, которая, в свою очередь, уже не пахнет слезами. Уютно потягиваюсь и босиком по паркету отправляюсь в новый день. Где нет места снам из переваренной реальности.