Её не кормят ни весной, ни хлебом,
Но она всё делит со мной поровну. 
Она увидела в луже своего подземелья 
отражение Неба. 
И, в попытке окунуться, чуть не разбила голову. 

Я ей - за, оправдывающего в её преступлениях, присяжного,
А от неё отрезали кусок, когда она спала 
на асфальте негостеприимного вокзала
И ждала кого-то важного. 

Она не видит запретных зон
В упор,
Пока их хоть кто-нибудь - да ни обозначит.
Да, когда постоянно хочется признаваться в любви -
Это конечно же, конечно же, конечно же 
ничего не значит. 

Она отогревает собою лёд, 
А потом, как тот, оттаяв, начинает трескаться,
Боясь, что на отколовшейся льдине 
к чёрту на кулички, 
ищи свищи потом, 
занесёт,
Холодом его и бессердечностью. 

И срывается постоянно на внутренний крик,
И смеётся с девочек на подоконнике,
Если всё сложится, её будут называть Лилией Брик,
А если нет (о да, опять!) - покойником.

Я ей всё внушаю, что "ты так ни с кем не вместе,
Вот как же это можно, а?" 
А она разворачивается и убегает с про что-то там с местью,
Приливы безудержной нежности к нему хороня.
Как же. Меня. Эта дура. Бесит! - 
Хоть бы это была не я...  

2013 год.