Monosugoi : другие произведения.

Le General Froid

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Зомби, они и на Краснознаменном Северном флоте зомби. Даже в далеком 1983 году. Вот такой трэш про мертвецов получается. Внимание: н/ц лексика в наличии. P.S. Алексей, если ты все-таки сюда заглянул - так и знай, я просто не смог удержаться от того, чтобы сделать тебя главным героем. Не обижайся.

1

   - Вот скажи мне, Джучиев, ты там в своем родном солнечном Узбекистане... - сержант Легостаев лениво потягивал дембельскую "ТУ-134", сидя на мокром валуне.
   - Казахстане, товарищ сержант, - уныло поправил Джучиев, укрывающийся от моросящего дождя плащ-палаткой.
   Закутанный в кусок ткани цвета хаки, рядовой Джучиев походил на выросший среди сопок гигантский гриб.
   - Да срать мне на это, Джучиев, - Легостаев затянулся в последний раз и щелчком отправил пожелтевший окурок в мокрый мох. - На все эти ваши братские республики и на твой Казахстан в том числе. Вот тебя, скотина, Советская Армия научила нормально по-русски говорить, читать, машину водить. Дома строить научила - не зря ты целый год провел в доблестном стройбате Краснознаменного Северного флота. А еще через год ты домой вернешься, и что? Все тут же забудешь, снова жопу голой рукой вытирать будешь и тут же ей жене в трусы полезешь?
   - Товарищ сержант, нам замполит на занятиях говорил, что это расизм называется, - шмыгнул носом подмерзающий Джучиев. - И жены у меня нет.
   - Да этот твой замполит дальше Мурманска только раз жизни в пионерлагерь ездил, а вас, гуимпленов, у меня целый взвод! - Легостаев спрыгнул с камня и прошелся, разминая ноги. - Ты мне скажи, тогда, дитя степей, какой мудак надоумил вас в тазу костер развести? Посреди казармы?
   - Плов хотели делать, - честно признался Джучиев.
   - Да знаю я, что плов! Вечно вы, бараны, рисовую кашу в столовке не жрете, - Легостаев понял, что начинает звереть. - Только какого хера вы не свалили за курилку, как обычно, это делать, бандерлоги безмозглые?!
   - Так ведь на улице дождь шел, товарищ сержант!
   На лице Джучиева при этих словах было написано недоумение столь искреннее, что Легостаев только и смог выдавить из себя родное русское "бля". Слава яйцам, подумал он, что дембель не за горами. Еще год с этими инопланетянами он не выдержит.
   - Все, рядовой, перекур окончен, - Легостаев подошел к мирно урчащей "шишиге" и открыл дверь. - Щас я назад сдам, а ты бери лопату и выгребай все из кузова.
   Поздняя осень в Заполярье - штука на редкость мерзкая и противная. Небо сплошь затянуто низкими серыми тучами из которых льет не иначе как при всемирном потопе. Водичка, что хляби небесные извергают, при этом едва теплей снега, а потому моментом промокающие солдатские вязаные перчатки ни к черту от нее не спасают и через пару минут руки закостеневают. Когда выпадает снег, становится чуток повеселее, и все вокруг уже не кажется таким серым, что хоть вешайся. Но что-то в этом году зима не торопилась.
   А потому сержанту Петру Легостаеву и рядовому Джучиеву (имени его Легостаев никогда не помнил), которых комроты отправил вывезти в сопки мусор и свалить где подальше, чтобы на глаза командованию части в праздник не попадался, приходилось несладко. Мусорные контейнеры в части уже были забиты под завязку, жечь мусор из-за дождей не получалось, вот Легостаев и попал под раздачу. А чего удивляться? Когда посреди ночи из окон казармы дым валит столбом, что может дежурный по части подумать? Вот он и подумал.
   Короче, орева было на полночи, а уж кому утром говно грузить - вопрос не стоял. Легостаев, правда, в погрузке не участвовал, но вести "шишигу" своим чурбанам не доверил. Или все вывалят прямо за забором, или машину в болоте утопят. А потому сел за руль сам, а в наказание взводного "авторитета" Джучиева взял с собой ее разгружать. В одиночку. Пусть, козел, в следующий раз думает, что он с сородичами творит.
   - Ты, Легостаев, от "повставторой" отъедь на пару километров, там развилка е, - посоветовал сержанту мичман Белько, служивший на базе подлодок. - Праворуч к ракетчикам дорога веде, а ливоруч до озера - я туды с баб з секретки катав. Дорога - убьешься, однак там у паре мест прогалины маютця. Проидешь таку до кинця, там и вали усе. Навить особисты не знайдуть.
   Белько не соврал, все оказалось как он сказал. Легостаев загнал "шишигу" в первую же прогалину, протянувшуюся на добрый километр среди кривых заполярных березок. Там они с Джучиевым устроили перекур.
   - В общем, Джучиев, вот тебе лопата, - Легостаев протянул хмурому Джучиеву шанцевый инструмент. - Сперва мешки все выкинешь, а остатки лопатой соберешь - и тоже за борт. Чарльз Дарвин... Знаешь кто это такой? Нет? Ну и хрен с тобой. Так вот, Чарльз Дарвин сказал, что труд сотворил из обезьяны человека. Подумай над этим, пока мешки ворочаешь. А я пока в кабине вздремну - на человека я уже наработал.
   - Это Фридрих Энгельс сказал, товарищ сержант, - буркнул Джучиев, мрачно рассматривая лопату. - А вы все это проспали на политзанятиях.
   Но Легостаев его не слушал. Захлопнув дверь в кабину и подкрутив печку, он погрузился в полудрему, убаюкиваемый жестяным стуком дождя об кабину и заунывным пением Джучиева, ворочавшего в кузове мешки. Песни его родины не отличались особым разнообразием мотивов.
   - Товарищ сержант! - из приятной дремоты Легостаева вырвал железный грохот и приглушенные стеклами вопли. - Товарищ сержант!
   В кабину ломился Джучиев. Глаза его были выпучены как у жабы, кулаки молотили по дверце с такой скоростью, что сливались в размытое пятно, но повернуть ручку он не догадался.
   - Чего орешь? - Легостаев приоткрыл дверь и сплюнул скопившуюся слюну. - Уже все сделал?
   - Товарищ сержант, там самолет! - выпалил Джучиев.
   - Чего?! Какой самолет? Блядь, вы снова, уроды, обкурились своей травы? Особистов на вас нет... Хоть бы поделились!
   - Никак нет, товарищ сержант! - не унимался Джучиев. - Там самолет, настоящий, только старый! Немецкий!
   - Какой, нах, немецкий?! Ты сдурел, Джучиев?
   - Настоящий самолет, товарищ сержант! С крестами на крыльях! Я в сторону отошел, пописать, а он там - прямо среди деревьев.
   - Ну, Джучиев, - врывающийся через дверцу холод заставил Легостаева поежиться. - Если ты мне тут какую-то свою чучмецкую херню втираешь - неделю сортиры на этаже драить будешь!
   Легостаев застегнул бушлат и вывалился из кабины.
   - Показывай, где тут твой самолет?
   Джучиев не соврал. Стоил им спуститься в ложбину между двумя сопками, как обнаружилось искомое. Двухмоторник с обломанным крылом зарылся смятым носом в склон сопки. Проемы в пилотской кабине зияют черной пустотой, винты скручены в проржавевшие спирали, фюзеляж разломился у хвоста. За прошедшие годы машина обросла мхом, и сверху, наверняка, походила на причудливой формы валун. Но здесь, внизу, на сохранившемся крыле под наслоениями грязи еще очень хорошо различался грязно-белый немецкий крест.
   - Товарищ сержант, я туда немножко заглянул, - пробормотал прячущийся за спину Легостаева Джучиев. - Там внутри гробы...
  

2

  
   Кандар-губа мало отличалась от десятков военных городков, разбросанных по побережью Баренцева моря. Полсотни одинаковых блочных домов, три улицы, пара военторговских магазинов и один дом офицеров. Чуть поодаль, за выездным КПП и гаражами, среди сопок торчала желтая четырехэтажная казарма стройбата. Сама часть, где базировались подлодки, находилась в паре километров от городка. К ней вела извилистая дорога, огороженная с одной стороны обколотыми взрывами бурыми стенами сопок. Примерно на полпути между Кандар-губой и базой построили пожарную часть. С ее вышки одинаково фигово было видно как поселок, так и базу.
   Въезжающих в часть встречал потрепанный непогодой жестяной щит с навечно застывшими в уставном приветствии матросами в белой парадке. Надпись "Слава Краснознаменному Северному флоту!" обновлялась каждый год и выглядела лучше полусмытых матросов. Писать плакаты в части мог каждый второй, а вот с художниками везло редко. Да и вообще, глядя на бодрых защитников родины в летней форме одежды, становилось как-то зябко, особенно когда из установленной под плакатом будки КПП выползал насквозь продрогший матрос, закутанный в бушлат по самые уши. Как и все последние дни, лить продолжало как из ведра.
   Замначальника особого отдела Кандар-губы Кичайкина, рассматривающего щит из-за покрытых водяными узорами стекол "уазика", вид неутепленных нарисованных матросов раздражал чрезвычайно, потому как не прошло и пары месяцев, как закончился его отпуск в городе-герое Севастополе, где толпы точно таких же матросиков рассекали по прогретым солнцам улицам. И ведь там до сих пор можно было ходить в одной рубашке и пить холодное разливное пиво. А здесь уже в первых числах ноября снега только что не по колено и солнца до марта не увидишь. Правда, не в этом году.
   Кичайкин вздохнул и полез в карман бушлата за сигаретами. Все же лучше пусть снег побыстрей ляжет, а то тоска жуткая. Ленинградский приятель с курсов ему рассказывал, что какой-то тамошний институт проводил по заданию местного УГКБ исследование влияние погоды на психику. Результаты, конечно, засекретили, но по своим прошел слух, что получалось, будто среди коренных ленинградцев - половина латентные шизофреники. И объясняется это знаменитой питерской погодой. Это ж если в Питере так дело обстоит, что с людьми здесь делается?
   В лицо Кичайкину ударил луч фонаря, и он зажмурился. Водитель нервно просигналил - мол, что, дурак, своих не узнаешь?
   - Здравия желаю, товарищ капитан третьего ранга, - просипел матрос, шмыгая посиневшим носом, и потрусил к шлагбауму.
   За КПП дорога не стала прямей, только теперь она вихляла между заборов из колючей проволоки и рифленых стен складов. Справа промелькнули освещенные пирсы с мокрыми тушами подлодок 658-го проекта, построенных еще в шестидесятых. Теоретически они еще вполне могли выйти на боевое дежурство, но на самом деле ни одна из них не покидала залив уже несколько лет. Служба на 658-х была редкостной халявой, не то, что на новых "акулах", стоявших десятком километров дальше в Сун-губе. Эти в любой момент могли на полгода свалить в море-океан.
   "Уазик" остановился перед отделом, занимавшим несколько кабинетов на первом этаже штаба. В дверях Кичайкина встречал капитан-лейтенант Харитонов, дежуривший на сутках.
   - Здравия желаю... - начал было он.
   - Привет, Гоша, - оборвал подчиненного Кичайкин. - Что тут за самолет нашли?
   - Стройбатовцы мусор вывозили, - сообщил Харитонов. - Наткнулись в сопках на обломки. Самолет старый, немецкий, с отечественной, видать, валяется. Но там такая фигня, Алексей Сергеевич...
   Харитонов на минуту замялся.
   - Короче, ихний командир части ничего лучше не придумал, чем погрузить на машины и сюда привезти.
   - Твою ж мать, они что, авиабомбу нам приволокли?!
   - Да уж лучше б авиабомбу, - вздрогнул Харитонов. - Вы бы сами сходили, посмотрели. Я сейчас вас провожу.
   На плацу приткнулись две "шишиги" с кузовами, укрытыми брезентом. Около них топтался десяток солдат, все как на подбор гости с далекого юга. Сложно было понять, чем руководствовались измученные спиртным умы военкоматовцев, рассылающих этих бедолаг по всем уголкам необъятно родины, от Анадыря до Заполярья. На подошедших Кичайкина и Харитонова потомки Чингисхана уставились черными блестящими бусинками глаз словно свора щенков.
   - Ну и кто у вас тут за старшего?
   - Я, товарищ капитан третьего ранга, - казахи расступились, пропуская рослого расслабленного парня, не иначе дембеля. - Сержант Легостаев. А ну, дебилы, построились! - рявкнул сержант на стройбатовцев.
   Как по волшебству те в мгновение ока образовали строй между "шишигами".
   - И что тут у вас? - Кичайкин запрыгнул на подножку грузовика и откинул брезент. - Ну еб же ж вашу мень...
   На мгновение Кичайкин натурально остолбенел. Между деревянных скамеек кузова "шишиги" покоилось нечто, отдаленно напоминающее стальной гроб. Крышка "гроба" была привинчена здоровенными болтами. Сбоку к ней присоединялись несколько трубок и пара круглых штуковин вроде манометров с треснувшими стеклами. Циферблаты забивала грязь. С левого боку "гроба" находилась изрядно проржавевшая табличка с надписями на немецком. Сквозь кружево ржавчины Кичайкин разобрал только слова "lebensborn", "tot stoff" и несколько цифр. В остальных надписях читались лишь отдельные буквы, да и то с трудом.
   - Охренеть, - пробормотал он и постучал кулаком по стенке "гроба".
   Тот отозвался глухим звоном. Похоже, внутри было пусто.
   Кичайкин спрыгнул с подножки.
   - Там что? - спросил он у Легостаева, показывая на вторую "шишигу".
   - То же самое, товарищ капитан третьего ранга. Тяжелые, суки, еле выволокли.
   - А нахрена вы их выволакивали?
   - Начальство приказало, - пожал плечами Легостаев.
   - Ясно, - Кичайкин достал пачку сигарет. - Угощайтесь.
   - Спасибо, - Легостаев вытащил сигарету и тут же закурил.
   - Вы самолет нашли?
   - Угу, - кивнул Легостаев. - И рядовой Джучиев.
   - Там что-нибудь еще было кроме этих хреновин?
   - Да вроде нет.
   - Документы, сейфы?
   - Да сгнило там все давно уже, товарищ капитан! Он же там сорок лет валяется!
   - Ну понятно. Сгружайте, давайте, это все к тому складу, - Кичайкин махнул в сторону пустующего ангара. - Потом покажете, где самолет лежит.
   - Так точно, сейчас организуем. Только, товарищ капитан третьего ранга, - замялся Легостаев. - Мне бы своих балбесов накормить. Мы ужин в части пропустили, а если их не покормить, так они опять что-нибудь в казарме запалят. Урроды!
   Легостаев сплюнул в сторону.
   - Ладно, накормят их флотским ужином, - кивнул Кичайкин. - Гоша, пни дежурного, пусть на камбузе жратвы быстро сообразят. И к складу на ночь бойцов поставь, а то чем черт не шутит...
   - В Североморск звонить будем? - спросил Харитонов.
   - Кому, Гош? Ночь на дворе, начальство уже дома, картошку с мясом жрет. Праздник послезавтра. А у нас что, чэпэ? Нашли солдатики два немецких паровых котла и ржавый самолет, подумаешь! Не, дежурному в управу, конечно, сообщи, пусть в журнале отметит, а завтра с утра я сам отзвонюсь. Ну все, давай, а то меня тоже ужин ждет.
   И Кичайкин рысцой припустил к "уазику".
  

3

  
   Служить матросу Петрашову оставалось еще целый год. После чего - прощай заснеженное Заполярье, здравствуй жаркий Краснодарский край и родной колхоз. Очень, очень хотелось Коле Петрашову в теплые края да поближе к земле. Здесь первые пару месяцев вообще на стенку лезть хотелось, даром что по сравнению с тем, как его брат в танковых войсках в Калинине служил, на флоте редкостная вольница. Но в Кандар-губе было холодно, кругом одни камни, деревья такие, словно их еще семенами до смерти напугали. Море, и то какое-то жуткое - свинцовое, тяжелое. В воду глядишь - как на тот свет. Стоишь, бывало, на пирсе, ловишь камбалу на блесну из начищенной медной трубки, а там плывет медуза. Здоровая, с голову размером, и еще на метр за ней щупальца тянутся. Жуть. Не иначе мутанты от радиации повырастали.
   Радиации Петрашов боялся, потому как дед ему рассказывал, что на полигонах в Казахстане творилось, когда там ядерные бомбы испытывали. Из-за этого Петрашов на лодки, стоящие у пирсов, лишний раз старался не шастать. Ему еще детей заводить, внуков. Не хватало, чтобы у них по две головы выросло. Ему Катька, невеста его, тогда что-нибудь оторвет. А оторвет она точно, у нее силищи хватит.
   Поэтому-то Петрашов так легко согласился постоять на посту у третьего склада с его загадочным содержимым, доставленным взводом стройбатовцев. Все лучше, чем на лодку тащиться.
   Склад стоял пустым все время, пока Петрашов служил в Кандар-губе. Даже петли на воротах так проржавели, что их не смогли закрыть, когда казахи занесли внутрь железные ящики. Теперь ворота зияли темным провалом за спиной у Петрашова. Внутри не осталось ни одной целой лампы, и только над головой у часового болтался желтый фонарь, заставляющий его тень нервно дергаться в такт поскрипыванию крепления.
   Петрашов поправил ремень автомата и взглянул на часы. До смены караула оставалось еще полчаса. Время надо было как-то убить. Болтаться туда-сюда в круге света от фонаря уже надоело, так что Петрашов принялся сочинять очередное мысленное письмо невесте Катеньке. Но служба в Кандар-губе проходила тихо и спокойно, самый страшной проблемой в части являлось отсутствие белил для покраски бордюров, особо злые деды уже поувольнялись и жаловаться Петрашову теперь было не на что, а сочинять он с детства затруднялся. Так что письмо тоже не клеилось, а в голову все больше лезли мысли о том, как они с Катькой проводили время на сеновале за колхозным коровником. Но от этих мыслей становилось только тошно - служить-то еще долго.
   Чтобы отвлечься, Петрашов пнул створку ворот, отозвавшуюся жалобным скрипом петель, но не сдвинувшуюся ни на миллиметр. Несколько секунд эхо от удара бродило по внутренностям склада, и вдруг до слуха Петрашова донесся гулкий удар. Звук явно исходил из глубины ангара.
   Петрашов замер. Мгновение спустя из темноты донесся еще один удар. Петрашов сглотнул и потянул автомат с плеча.
   - Стой, кто идет?! - заорал Петрашов, отходя от ворот.
   В ответ наступила тишина. Слышно было, как шуршит по жестяной крыше склада изморось, гавкают бродячие собаки у пирса и матерится пьяный мичман Белько, в очередной раз поссорившийся с женой и ночующий в своей каптерке.
   Железо старое, решил про себя Петрашов. Просто где-то лист от крыши отваливается. Но только он так подумал, как темнота за воротами извергла шквал бешеных ударов и скрежет. Петрашову разом стало жарко и на лбу выступила испарина.
   - Стой, стрелять буду! - выдавил он из себя, направив в темноту ствол автомата.
   Голос его прозвучал неубедительно и жалко. Даже эха собственных слов Петрашов не услышал, словно темнота сожрала их и теперь переваривала своим черным нутром. Петрашову показалось, что он слышит жадные чавкающие звуки, которые порождает темень внутри склада.
   Сняв с ремня фонарик, Петрашов выставил его перед собой. Пляшущее пятно света выхватывало из темноты то покрытые ржавчиной стены, то разломанные стеллажи, то отражалось от скопившихся на бетонном полу луж.
   Ангар был пуст.
   Петрашов осторожно ступил внутрь, обшаривая лучом углы, но и там не обнаружилось ничего кроме грязи.
   - Показалось, наверное, - вздохнул Петрашов и развернулся к выходу.
   Луч от фонаря скользнул по приволоченным ящикам и Петрашов остолбенел. Тяжеленная железная крышка "гроба", закрепленная десятком толстых болтов, валялась на полу. Свет из распахнутых ворот падал так, что даже с того места, где стоял Петрашов, было видно, что внутри ящик пуст.
   Бам!
   Петрашов вздрогнул и едва не нажал на спусковой крючок.
   Из торчащей из второго ящика трубы ударила струя пара. Прямо на глазах у побледневшего Петрашова болты вывернулись из пазов и окутались крошечными белыми облачками. Раздался щелчок похожий на тот, что издает банка болгарского компота с завинчивающейся крышкой, когда ее открываешь в первый раз. Еще один удар заставил сердце Петрашова заколотиться с удвоенной силой. Крышка "гроба" скользнула в сторону и с грохотом обрушилась на бетон.
   Петрашов сделал шаг вперед. Фонарь в его руке плясал как бешеный и никак не хотел освещать одну точку.
   Ноги у матроса стали ватными. Всхлипнув, он попятился к выходу, не выпуская из вида ящик, и вдруг почувствовал резкую боль в плече. Ощущение было такое, словно в руку вцепилась акула и вырвала кусок мяса. Рукав рубахи стал теплым и мокрым, а в следующее мгновение адская боль пронзила сустав и Петрашов все-таки нажал на спуск, выпустив оглушительно громкую очередь из автомата. Отраженное эхо выстрелов загоняло гвозди в барабанные перепонки, но Петрашов уже не чувствовал, как жмет на спусковой крючок. Опустив взгляд, он увидел, что автомат валяется на полу. Петрашов наклонился, чтобы поднять его (на губе сгноят за стрельбу на посту, промелькнула в голове шальная мысль), но обнаружил, что оружие сжимает рука в перчатке. С каким-то отстраненным удивлением он сообразил, что это его, Петрашова, рука и лежит она в натекшей откуда-то крови, гораздо более темной, чем вода в лужах.
   Удар из темноты едва не свернул Петрашову шею, челюсть хрустнула, наполнив рот соленым вкусом. Он уставился на свое плечо. Правой руки не было, из обрывков бушлата торчал лишь сахарно-белый обломок кости и хлестал поток крови. Петрашов успел удивиться тому, что самое больное, видимо, было, когда руку ему отрывали, потому сейчас он ничего ей не чувствовал.
   Еще один удар опрокинул Петрашова на спину, перед глазами мелькнул фонарь над воротами, и на него навалилась темнота, завывающая и пахнущая чем-то тошнотворно-сладковатым. Уцелевшую руку прижало полу, а в горло впилось что-то острое, неровное как полотно огромной пилы, которой они с отцом пилили дрова на зиму. Петрашов, захлебываясь хлынувшей кровью, попытался вывернуть голову и уставился на чудовищный призрак - на него пялились страшенные бельма на изуродованной десятками шрамов роже, в которой не осталось ничего человеческого. Сизого цвета плоть отваливалась с нее кусками, обнажив черные десны с кривыми желтыми зубами. Голову урода украшали то ли вбитые в нее гвозди, то ли винты, скрепляющие разваливающийся череп. Разинув пасть, чудовище вцепилось в щеку Петрашова, обдав его смрадом, по сравнению с которым вонь из матросских сортиров казалась не страшней тройного одеколона.
   Господи, прости меня грешного, что всю жизнь зубрил этот марксистско-ленинский бред, еще успел подумать Петрашов, дернув рукой в попытке перекреститься, но тут его позвоночник пронзил могильный холод, заставив выгнуться другой, и бедняга испустил дух.
   Склад наполнили рычание, звуки рвущейся плоти и чавканье. В тусклом свете с улицы на лацкане расползающегося серого мундира оседлавшей труп Петрашова твари блеснул крохотный значок - обвитый петлей меч.

4

  
   Кичайкин осторожно высвободил руку из-под головы уснувшей жены. Та что-то пробормотала и отвернулась, уткнувшись носом в подушку. Сцепленная скрепками машинописная распечатка "Лолиты" Набокова выпала у нее из рук.
   "Лолиту" Кичайкин отобрал у молодых мичманов, слишком громко обсуждавших ее в курилке под окнами начштаба Турчинова. По уму, надо было после этого каждому по отдельности мозги промыть, чтобы уж если притаранили самиздатовскую литературу, так хоть не орали бы об этом под окнами у старого коммуниста и члена партии с хрен-знает-какого-года, каковым капитан первого ранга Турчинов и являлся. Но Кичайкин ограничился предупреждением "до следующего раза" и отбором распечатки. Если мозги есть - так поймут. Нет, так нарвутся на профилактику в особом отделе и вынос на офицерское собрание. Впрочем, прочитав за пару дней набоковскую нетленку, Кичайкин только подивился, что в ней нашли мичмана. Таких, как Гумберт лечить надо с их наклонностями, и писать об этом в учебниках по судебной психиатрии, а не прославлять на весь мир. Однако, к дичайшему удивлению Кичайкина, жена его Алена, прознав, что "Лолита" находится у мужа, выцыганила распечатку и за вечер проглотила половину книги. На вопрос, что она в ней нашла, она лишь что-то промычала про то, что Алексей ничего не смыслит в настоящей страсти.
   Настоящей страсти, блин! Кичайкин высунул ноги из-под одеяла и нашарил тапки. А то он мало за Ленкой бегал, пока в Москве учился. Не было бы у них страсти, фиг бы она из своей первопрестольной поперлась бы в такие гребеня! Хотя, на зарплату с полярками жаловаться не приходилось и каждое лето на юге они не особо-то экономили...
   По голым ногам ударила волна жара. Топили опять с перебоями, так что комнату грели утянутым с лодки тэном. В квартире быстро становилось тепло, но и без того бедный кислородом воздух Заполярья в считанные минуты превращался в сонное зелье. Выдернув тэн из розетки, Кичайкин накинул махровый халат, выключил торшер и вышел в коридор.
   Дверь в детскую комнату была открыта. Он заглянул в нее и точно - дочь Аленка так и уснула с книгой в руках, не погасив настенную лампу. Кичайкин вынул увесистый том "Войны и мира", раскрытый посередине.
   - С 28-го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; - прочитал он. - Но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
   Положив книгу на стол и выключив лампу, Кичайкин дошел до кухни и зажег газ. За окном в свете фонарей все также металась водяная взвесь, а ветер завывал в щелях оконной рамы.
   Он выдвинул из-под стола табуретку, и взгляд остановился на отрывном календаре. Оторвав листок с записью "5 ноября 1983 года", Кичайкин смял его и бросил в мусорное ведро. Надо же, послезавтра праздник, а он и забыл про это. Угораздило же за начальника остаться, так и как дочь родную зовут скоро из головы вылетит.
   Алексею не давали покоя найденные стройбатовцами контейнеры. Командира части, конечно, надо взгреть будет завтра как следует. А ну как там действительно взрывчатка? Или того хуже - отравляющие вещества? Хотя за столько лет уже, наверное, все распалось. Но главное - ему не давала покоя надписи на контейнерах. Lebensborn, lebensborn... Где же он мог про это слышать?
   В коридоре зазвонил телефон.
   Кичайкин посмотрел на часы. Половина первого ночи. Под сердцем нехорошо заныло. В такое время кроме как из отдела по поводу очередного ЧП никто больше не позвонит.
   Телефон не смолкал. Швырнув сигарету в пепельницу, Кичайкин бросился к нему - а ну как перебудит сейчас всю семью, опять бабий рев стоять будет по поводу полночных вызовов.
   - Слушаю! - прошипел он в трубку, прижимая ее к уху.
   Однако в ответ раздались нецензурная брань и грохотом тяжелых ударов. Озадаченный Кичайкин отвел трубку от уха и уставился на нее. Вслед за грохотом, трубка исторгла приглушенные вопли, явно человеческие.
   Что за черт?
   - Товарищ капитан, это Харитонов! - вопль дежурного едва не оглушил Кичайкина, снова поднесшего трубку к уху. - У нас здесь...
   Голос Харитонова пропал. Из трубки донеслись хрипы и бульканье, а затем связь оборвалась и пошли короткие гудки.
   Кичайкин нажал на рычаги телефона и набрал номер отдела. Тот отозвался короткими гудками. Со второй попытки дозвониться тоже не удалось.
   - Что случилось? - из-за приоткрытой двери в зал появилось заспанное лицо жены.
   - Ничего, - пробормотал Кичайкин, кладя на место трубку. - Спи иди, номером ошиблись.
   Ленка посмотрела на него так, что сразу стало ясно - ни на грош не поверила. Но Кичайкину уже было не до того. Он размотал шнур и унес телефон на кухню.
   Набрав еще раз номер отдела, он убедился, что там по-прежнему занято. Номер дежурного по части просто не отвечал. Тогда он набрал номер Сереги Звонарева, старшего опера отдела.
   - У аппарата, - Звонарев отозвался почти сразу - он слыл полуночником.
   - Серега, это я, - Кичайкин прихлопнул ногой дверь на кухню. - Ты можешь отдел от себя набрать?
   - А что случилось-то?
   - Не знаю, может у меня проблемы на линии. Ни в отдел, ни в штаб не могу дозвониться.
   - Ну ладно, подожди минуту.
   Щелкнув, трубка издала серию коротких гудков. Кичайкин положил ее на место, достал заныканную за плитой пачку "Родопи" и закурил. Не успела сигарета истлеть и до половины, как зазвонил телефон.
   - Ну? - схватил трубку Кичайкин.
   - Баранки гну, товарищ капитан третьего ранга, - буркнул Звонарев. - Не отвечает нихрена, ни отдел, ни штаб. Я еще поселковую комендатуру набрал, так там все спокойно. Сообщений о ЧП не поступало.
   Кичайкин пожевал фильтр сигареты.
   - Вот что, Серега, не в службу, а в дружбу - собирайся и заводи свой тарантас. Я водилу на ночь в часть отправил, так что придется на твоей на базу ехать.
   - Твою ж мать, - вздохнул Звонарев. - Знал, что ничем хорошим эти твои ночные звонки не кончатся. Давай, буду через пять минут. Нашим кому звонить?
   - Подожди пока, чего людей попусту на рога ставить. Может просто обрыв связи.
   Звонарев хмыкнул - как же, обрыв связи, ну конечно - и положил трубку.
   Кичайкин бросился в коридор, где во встроенном шкафу висели его вещи. Напялив водолазный верблюжий свитер прямо на майку, он, стараясь не шуметь, запрыгал на одной ноге, натягивая теплые джинсы с начесом - подарок тестя из Москвы. Затянув пояс и зашнуровав ботинки, он хлопнул себя по лбу и принялся стаскивать обувь. На цыпочках прокравшись в зал, Алексей открыл шкаф и снял кобуру со служебным "макаровым". Ленка демонстративно отвернулась к стене, даже не пытаясь сделать вид, что спит. Обиделась. А ведь он обещал ее с утра в Мурманск свозить, там в "Волну" завезли дефицитные чешские сапоги.
   Бушлат Кичайкин надевал на ходу, едва не кубарем катясь по лестнице вниз с пятого этажа. На втором этаже перегорела лампа и он чуть не навернулся. Чертыхаясь, Алексей выскочил во двор. Воздух здесь ощутимо посвежел и ветер со свистом швырял в лицо не просто холодные капли, а мелкие ледяные иглы.
   Из-за угла донесся неровный вой двигателя, и к подъезду вылетела "шестерка" Звонарева. С визгом затормозив, она остановилась рядом, едва не проехав Кичайкину по ногам. Дверца со стороны пассажирского места распахнулась.
   - Садись, давай, бегом, машина и так едва нагрелась!
   Кичайкин нырнул в освещенный призрачным зеленым светом приборной панели салон, захлопнув дверцу. Внутри царили покой и тепло, лишь ветер скреб ледяными коготками по лобовому стеклу. Из поскрипывающей магнитолы доносился хриплый голос Высоцкого, под надрывный звон струн выводившего "на мои похорона съехались вампиры...".
   - Поехали, что ли? - Звонарев уставился на начальника.
   - Угу, - тот кивнул.
   Машина дернулась, давая задний ход, и завизжала покрышками, когда Звонарев втопил педаль газа в пол, бросив "шестерку" в узкий проезд между домами.
   - Тише ты, гонщик! - Кичайкин вцепился в кресло. - Доездишься когда-нибудь до могилы!
   - Не ссы, начальник, чем быстрей начнем, тем быстрей кончим.
   В свете фар мелькнула теплотрасса, затем начальная школа и дорогу залило море тумана. На ТЭЦ спускали пары. "Шестерка" нырнула в туман, и сердце в груди Кичайкина ухнуло - дорога резко пошла под уклон.
   Когда туман растворился, они уже съехали с горы. Оставив позади гаражи, в одном из которых уже третий месяц стояла кичайкинская "двойка" с разобранным движком, дом офицеров и госпиталь, машина выскочила на трассу. Салон наполнили лязг и грохот - если в поселке дороги содержались более-менее в порядке, то путь к базе лежал по реке растрескавшегося асфальта, усеянного блямбами гудроновых заплат.
   Когда из-за поворота показался щит с матросами, в груди у Кичайкина нехорошо екнуло. Лампа внутри будки КПП не горела, в окне зияла дыра.
   Кичайкин вышел из машины, вслед за ним потянулся Звонарев. Мотор он не глушил.
   - Фонарь есть? - спросил Кичайкин, приглядываясь к разбитому стеклу.
   Звонарев молча открыл багажник и вытащил здоровенный туристический фонарь.
   - Посвети, - Кичайкин осторожно подошел к будке.
   Внутри было пусто. Деревянный стул валялся на полу. Рядом кто-то растоптал газету, изгваздав ее грязными отпечатками сапог. Открытая дверь со скрипом болталась на ветру.
   - А не хуху себе, боевой пост-то оставить, - с другой стороны в будку заглянул Звонарев. - Одной дисциплинаркой уже не отделаешься. Слышь, Лех, я что-то не помню, они здесь с оружием стоят?
   - Нет, - Кичайкин зашел внутрь будки.
   Нога тут же поехала по набежавшей через разбитое стекло луже. Кичайкин выругался и ухватился руками за стойку под оконной рамой. Рука стала влажной и липкой. Он собрался было вытереть ее о бушлат, как в свете фонаря Звонарева увидел, что это не вода. Вся ладонь стала густого красного цвета, словно он схватился за свежепокрашенную стену. Вот только нифига это была не краска. И на полу тоже не вода собралась.
   - Слышь, Звонок, - Кичайкин попятился из будки. - Там кровища.
   - И не только там, - Звонарев поднял фонарь повыше, освещая серый песок под ногами.
   На нем явственно виднелось еще несколько бурых пятен.
   - Вот уроды, - вытащив и кармана платок, Кичайкин принялся вытирать руки. - Опять подрались. Месяц не проходит, чтобы что-нибудь не отмочили... Как же вовремя Липатыч в больницу слег, снова мне разбираться!..
   Липатыч, он же капитан первого ранга Липатов Геннадий Михайлович, вот уже седьмой год возглавлял кандар-губский отдел. Но, прослужив на севере, четверть века, стал слаб здоровьем и теперь минимум два раза в год оказывался в мурманском госпитале. Последний раз на обследование его отправили неделю назад и он до сих пор с него не вернулся.
   - Поехали, дежурному всыпем! - Кичайкин откатил шлагбаум и сел в машину.
   До базы они ехали молча. Когда перед ними показались первые склады, вдруг завизжали тормоза и машина резко остановилась.
   - Ты чего?! - рявкнул Кичайкин, едва не врезавшись в лобовое стекло.
   - Сам смотри, - Звонарев включил дальний свет.
   Спиной к ним прямо на въезде в часть на коленях сидел матрос в бушлате. Что он делал было непонятно, однако из-за него виднелись слабо подергивающиеся ноги в брюках и форменных ботинках.
   - Эй, у вас что там случилось? - Кичайкин открыл дверь и высунулся из машины. - Помощь нужна?
   - Леха, - шмыгнул носом Звонарев. - Что-то мне эта вся шняга не очень нравится.
   Тем временем Кичайкин вышел из машины. Сделав несколько шагов вперед, он загородил собой матроса от Звонарева. Теперь луч света из фар "шестерки" упирался ему в спину.
   - Эй, товарищ матрос! - крикнул Кичайкин, подходя к сидящему. - Вам плохо?
   Что случилось дальше, Звонарев не понял.
   - Твою ж ебаную в душу мать! - заорал вдруг Кичйакин благим матом, что за ним водилось крайне редко. - Назад, сука!
   Он отскочил назад, одновременно расстегивая бушлат и засовывая под него правую руку. Мгновение спустя у него в руке оказался пистолет.
   - Стой, сука, стрелять буду! - донеслось до опешившего Звонарева.
   Пинком распахнув дверь, тот выскочил из машины, и, путаясь в застежках куртки, тоже полез за стволом.
   И тут по ушам ударило выстрелом. Во влажном воздухе он прозвучал словно кто двинул ломом по пустой железной бочке. Затем громыхнуло еще дважды.
   Вот теперь здесь действительно начиналось ЧП областного масштаба.
   - Леха, ты... - открыл было рот Звонарев, но слова застряли у него в горле.
   В тир они всем отделом ходили регулярно, и минимум двадцать пять очков по зеленой мишени выбивал каждый. Но сейчас Кичайкин мазал с двух шагов. Первый выстрел, предположим, он мог сделать предупредительный, в воздух. Даже обязан был. Но куда ушли еще два, если он стрелял в надвигающегося на него матроса?
   Снова грохнул выстрел и на этот раз Звонарев хорошо видел, как из матросского бушлата полетели ошметки, но тот, на кого он был надет, лишь пошатнулся, продолжая переть на Кичайкина.
   Так не бывает, промелькнуло в голове у Звонарева. И тут его взгляд соскользнул с неуязвимого матроса на то, что находилось у него за спиной. На асфальте лежало тело еще одного морячка. Под ним расползлась лужа крови. Половина лица, обращенная к Звонареву, почти отсутствовала - через дыру в щеке ему хорошо была видна белизна челюстной кости и зубы. Кадыка у трупа тоже не было. От шеи осталось несколько грязно-бурых лент, лежащих на выпирающем хребте. Не сразу, но до Звонарева дошло, что у него на глазах сожрали человека.
   К горлу тут же подкатил тугой ком, а жаренная картошка с сосисками, съеденная на ужин, подперла этот ком снизу, заставив Звонарева согнуться пополам. Рот наполнился противной горечью, по горлу прокатился спазм, ноги подкосились, и ужин с плеском вырвался на асфальт. Звук мотора поплыл куда-то в сторону, в ушах зазвенело, словно их набили ватой.
   - Серега!!! - отчаянный крик вернул Звонарева в реальный мир.
   Он поднялся над дверцей, выставил перед собой пистолет и нажал на спусковой крючок. Все эти действия Звонарев продела автоматически, словно на зачете по стрельбе. Им как-то раз даже мишени привозили похожие - черные ростовые фигуры с кругами прицелов в районе сердца и на голове.
   Громыхнул выстрел, ПМ в руке дернулся и из затылка мишени брызнул фонтан сгустков. Словно марионетка, у которой обрезали все нитки, матрос сложился пополам и рухнул на асфальт с неприятным влажным звуком.
   - Сука! - еще раз выругался Кичайкин.
   - Что это было, Леха, - Звонарев на неприятно дрожащих ногам приблизился к телу.
   - А я ебу?! - судорожно сглотнул Кичайкин. - Крышу может свинтило. Может еще что. Ты видел, да? Я в грудину три пули всадил, а ему хоть бы хны!
   Не выпуская из рук оружие, они приблизились к застывшему кучей тряпья телу. Зрелище оказалось не из приятных - пуля Звонарева вошла бедолаге в левый глаз, оставив зияющую черную дыру. Правый глаз, затянутый бельмом, таращился на офицеров. Челюсть мертвеца отвисла, открыв кривые обломки зубов. Кто-то от души надавал ему по зубам еще до встречи с особистами.
   - Фамилию помнишь? - подал голос Звонарев.
   - Не-а. Какой-то салажонок. Знаешь что?
   - Что?
   - Крови нет.
   - Что?!
   - Крови, говорю, нет. Дыры от выстрелов есть, а кровь не течет.
   Звонарев, преодолев вновь подступившую тошноту, присел на корточки. Крови на матросе было море - но старой, пропитавшей форму. Ни из развороченного черепа, ни из трех отверстий в груди ее не вытекло ни капли. Звонарев толкнул тело стволом пистолета и оно перекатилось на спину. Задравшийся рукав бушлата обнажил бледную кожу предплечья. На запястье четко отпечатались багровые следы зубов. Кожа была прокушена и в лунках следов свернулась кровь.
   - И вообще, тебе не кажется, что все слишком тихо? - Кичайкин всматривался в безжизненные окна штаба и казармы. - Мы с тобой такую пальбу устроили, а дежурный даже не высунулся посмотреть, в чем дело.
   - И собаки не брешут, - Звонарев поднялся и вытер руки о куртку. - Фигня какая-то, Леха.
   Раздался шорох, как будто по асфальту заскребли чем-то тяжелым. У обернувшегося на звук Кичайкина из горла вырвался нечленораздельный хрип, а глаза расширились.
   Шорох издавали ботинки матроса с перегрызенным горлом. Он сучил ногами, пытаясь подняться, выгибал спину и бестолково махал руками, но при каждой попытке подняться позвоночник, лишенный поддержки шейных мышц, выгибался, и голова трупа билась об асфальт. Из разорванного горла вырывалось хриплое сипение, как будто кто-то выпускал воздух из автомобильной шины. Жуткая пляска продолжалась минуту или две, гипнотизирую остолбеневших особистов. Затем труп уперся руками в асфальт, перевернулся на живот и выпученные блеклые глаза мертвеца уставились прямо на Кичайкина.
   - Серега, садись в машину, - тот попятился, не делая больше попыток стрелять.
   - Чего?!
   Мертвец выставил локти вверх, оперся на ладони и, перебирая руками как крокодил лапами (Звонарев видел такое в передаче "В мире животных"), пополз вперед. Голова, которую он так и не смог поднять, волочилась по асфальту, оставляя кровавый след от стесанного мяса.
   - В машину садись быстро! - рявкнул Кичайкин.
   - Ты хочешь этого урода здесь оставить?
   - Переедешь его, придурок! Садись за руль и кати к штабу!
   Слава богу, "шестерка" не заглохла, пока стояла. Звонарев рухнул на водительское сиденье. Соседнее место тут же занял тяжело дышащий Кичайкин.
   - Давай! - толкнул он рукой Звонарева. - Или ждешь, пока он сам тебе под колеса залезет?
   Снявшись с ручника, Звонарев дернул переключатель передач и машина стронулась с места. Выкрутив руль, он направил ее точно на ползущего покойника. Под днищем что-то хрустнуло, машина подскочила и поехала дальше. Бросив быстрый взгляд в зеркало заднего вида, Звонарев убедился, что переехал твари череп.
   - Этот сопляк ведь был мертвый, да? - на всякий случай осведомился он, стараясь не смотреть в сторону соседа.
   - Мертвее не бывает, - заверил его Кичайкин. - Ты когда-нибудь слышал, чтобы с вырванным горлом люди жили? Я нет.
   Они остановились прямо на плацу. От него к штабу вела лестница.
   - Значит так, - Кичайкин положил руку на дверцу. - Сейчас поднимем людей, откроем склад АТВ и выдадим оружие. Выставим новые посты и будем звонить в Североморск.
   - И что мы им скажем? - оскалился Звонарев. - Что по Кандар-губе разгуливают мертвые матросы?!
   - Да срать мне, что они там подумают! Пусть хоть за больных примут, лишь бы прислали кого-нибудь разобраться!
   Кичайкин распахнул дверь и выскочил из машины. Рядом с ними стояли две стройбатовских "шишиги". Странно, разве они после разгрузки не должны были уже уехать? Кичайкин поежился - на него вдруг нахлынуло такое чувство, как будто за ним кто-то наблюдает. Три года назад в Афгане его прошиб такой же холодный пот, когда он шел с колонной по ущелью, а минуту спустя их накрыли из минометов душманы.
   Но тут-то какие, блядь, могут быть душманы? И все-таки Кичайкин повернулся в ту сторону, откуда, как ему казалось, его сверлили тупым злобным взглядом.
   Тварь торчала на кирпичной ограде штабной лестницы. В темноте были видны лишь ее очертания - этакая ссутулившаяся обезьяна - да незрячие бельма, отражавшие свет прожекторов. Еще несколько секунд она неотрывно пялилась на Кичайкина, а потом закинула голову и завыла. От раздавшихся звуков картинка перед глазами особиста поплыла как от хорошего удара в челюсть. Вой ввинчивался прямо в мозг раскаленной иглой, периодически срываясь на рваный визг - и тогда муть отпускала...
   Тварь заткнулась так же неожиданно, как и завыла. Сморгнув набежавший на ресницы пот, Кичайкин обнаружил, что существо исчезло.Теперь над ограждением торчал десяток фигур в ватниках и нижнем белье. Два и два сложились довольно быстро, и в ту же секунду Кичайкин понял, что проблем у них сейчас будет выше крыши.
   - Серега, валим отсюда! - заорал он, но повернувшись, наткнулся взглядом на побелевшее лицо Звонарева.
   Под капотом "шестерки" что-то завыло, фары мигнули, и все стихло.
   - Зажигание затупило... - пробормотал тот, впустую повернув ключ в замке еще пару раз.
   Фигуры наверху пришли в движение. С лестницы они катились как горох, до особистов донеслось хриплое с присвистом бормотание и шлепанье босых ног по мокрому бетону. Теперь уже было хорошо видно, что с ними было не так - весь комитет по встрече был окончательно и бесповоротно мертв, разодранная плоть свисала лохмотьями, кое-кому не хватало пальцев, а то и рук целиком. И, все-таки, волна мертвецов накатывала на Кичайкина, внутри которого набатом било "беги!беги!беги!".
   Вместо этого он вскинул пистолет и выстрелил ближайшему покойнику в голову. Череп мертвеца дернулся назад, обдав бегущих сзади фонтаном брызг, и труп, взбрыкнув голыми пятками, рухнул им под ноги. Пара покойников запнулась и упала, сориентировавшийся в обстановке Звонарев всадил им по пуле в затылки. Эти двое были в матросской форме. Оставшиеся вполне бодро перескочили менее удачливых собратьев и ринулись дальше. Кичайкин прицелился и выстрелил в лоб лишившемуся правого глаза старшине первой статьи Метелкину, еще вчера привозившего ему праздничный паек. Кого он еще смог уложить, Алексей даже не успел сообразить, потому что "макаров" встал на задержку. В обойме кончились патроны. Запасная лежала в кармашке кобуры.
   Кичайкин выщелкнул опустевший магазин, звякнувший об асфальт, и полез под бушлат. Как назло, обойма в кармашке сидела плотно, и он пару секунд потратил на то, чтобы выцарапать ее оттуда ногтями. Когда обойма, наконец, оказалась зажата в потном кулаке, Кичайкин ощутил мощный тычок в грудь. Он вцепился в дверцу "шестерки", за которой стоял, чтобы не упасть и вдруг оказался нос к носу с мичманом Пальцевым. Мертвым мичманом Пальцевым. Посиневшие губы мичмана разошлись, открывая прокуренные желтые зубы, показавшиеся Кичайкину вдруг несообразно огромными...
   Рефлекс сработал быстрее, чем сознание. Алексей толкнул от себя дверцу. От удара мертвец попятился, и вдруг прямо из его головы выросла штыковая лопата. Секунду спустя выяснилось, что лопата прилетела со стороны стройбатовской "шишиги", стесав ровно половину черепной коробки Пальцева. Лопата и верхняя половина черепа упали на асфальт, а тело мичмана сделало пару шагов назад и грохнулось на спину.
   - Пиздец котенку Ваське... - констатировал чей-то смутно знакомый голос. - Молодец, Джучиев, спас товарища капитана третьего ранга.
   Воздух выходил из легких с рвущим глотку хрипом. В горле образовалась страшная сухость. Кичайкин согнулся пополам и схаркнул вязкий сгусток. Выстрелов больше не было - значит мертвецы кончились. Он нашарил выпавшую обойму и вогнал ее в пистолет.
   - Товарищ капитан, вставайте, а то ведь сейчас еще набегут!
   Кто-то затряс Кичайкина за плечи. Сфокусировав взгляд перед собой, он обнаружил сержанта Легостаева, того самого, что привез контейнеры с немецкого самолета.
   - Это... Это вы его так? - просипел Кичайкин, махнув пистолетом в сторону теперь уже совсем мертвого Пальцева.
   - Нет, рядовой Джучиев, - хмыкнул Легостаев. - Индеец Джо Верная Рука, блин.
   Из-за борта "шишиги", отбросив брезент, поднялся казах в мешком сидевшей полевке. Бушлат был вымазан грязью, шапку Джучиев где-то потерял и теперь сверкал чисто выбритой головой. В руке, как копье, казах сжимал еще одну лопату, что придавало ему сходство с каким-нибудь батыром Чингисхана.
   - Вы там что ли пересидели?
   - Угу, - кивнул Легостаев. - Накрылись брезентом и не высовывались, пока вы не приехали. Сидели тихо, вот они нас и не заметили.
   - А... А остальные где?
   - А остальные, товарищ капитан, вместе вот с этими теперь где-то шляются, - в голосе Легостаева послышались злые нотки. - Я, блядь, не знаю, что здесь творится, но только ни в коем случае не давайте им себя цапнуть. Таким же станете.
   - Твою ж мать... - пробормотал Звонарев, обходя машину. - Как мы все это объяснять-то будем?
   Пистолет он держал опущенным, но двумя руками, в любую секунду готовый опять начать стрельбу.
   - Нам бы для начала живыми отсюда выбраться, - Кичайкин сплюнул и вытер губы обшлагом.
   - Товарищ сержант, еще идут! - подал голос Джучиев.
   Со стороны штаба донеслись глухие стоны и рычанье. На этот раз мертвецов оказалось не меньше сотни, и вид их был непригляден весьма. Волна покойников катилась как штормовой вал. Синюшного цвета лица не выражали никаких эмоций, только слюнявые пасти разевались в едином порыве, издавая нечленораздельный вой. За первыми рядами, обладавшими относительно целыми конечностями, ковыляли уродцы, пострадавшие куда больше. Кто-то подволакивал ноги, кого-то шатало из стороны в сторону, у кого-то в теле зияли такие дыры, словно их отбойным молотком долбили. Один из отстающих оказался вообще развален пополам. Мощным ударом его рассекли наискось через грудную клетку, и теперь державшаяся на остатках плоти половина с головой и шеей все время перевешивала. Отчаянно рыча и щелкая зубами, мертвец размахивал руками пытаясь сохранить равновесие. Зрелище казалось мистическим, нереальным, и если бы только минуту назад Кичайкин и Звонарев сами не уложили десяток своих бывших подопечных, то они, скорее всего, поверили бы, что это дурной сон.
   - Товарищ капитан, от этих не отстреляемся, - у Легостаева в руках оказался лом, но, похоже, он не сильно на него рассчитывал. - Они на любой звук махом сбегаются. Сейчас эти, потом еще. Тут же вся база уже такая...
   - "Шишига" на ходу? - Кичайкин поднял пистолет и попятился.
   - Не успеем завести, сожрут! Бежим, на вышку, они на нее не заберутся!
   Сзади, метрах в пятидесяти, где начинались складские ангары, торчала вышка с прожектором. Наверху была площадка и будка для часового, но ими не пользовались со времен царя Гороха. Туда вела проржавевшая лестница.
   - За мной! - заорал Кичайкин, сообразив, что вариантов все равно нет.
   Так быстро он не бегал даже когда служил срочку, хотя его выставляли на полковые соревнования. Стимулы были не те... Однако приземистый крепыш Джучиев его все-таки обогнал. Вверх по жалобно застонавшей лестнице он взлетел словно обезьяна, на голову Кичайкину только хлопья ржавчины посыпались. Не желая отставать, тот подпрыгнул, ухватился за перекладину и пополз, ощущая как сминается тонкий металл. За ним, едва не утыкаясь носом в ботинки, карабкался Звонарев, а замыкал бегство сержант Легостаев, предусмотрительно потерявший по дороге тяжеленный лом.
   - А какого, собственно, лешего, ты решил, что они сюда не полезут? - этот вопрос был озвучен Кичайкиным уже наверху, когда он сообразил, что, поддавшись панике, они лишили себя пространства для маневра.
   - Не волнуйтесь, товарищ капитан третьего ранга, - Легостаев подергал за ручку будки и та с жалобным скрипом отвалилась. - У них с соображаловкой совсем плохо. Мы тут наблюдали одного, он часа два об заборную сетку бился, не мог сообразить ее обойти. Они только на прямой, как кого другого видят, хорошо соображают. Чтоб, значит, добежать и схавать.
   Волна мертвецов внизу действительно расплескалась на отдельные группки, принявшиеся бесцельно бродить туда-сюда. Периодически покойники сталкивались друг с другом и тогда возникала вялая потасовка. Но, похоже, плоть друг друга их не интересовала. Пощелкав зубами, мертвецы расходились. Вверх никто из них не смотрел, хотя беглецы лезли на вышку прямо у них на глазах.
   - И что, сколько мы так просидим? - Звонарев перевесился через поручень и сплюнул в низ.
   Плевок приземлился на выбритый череп какого-то матроса, но тот никак не отреагировал.
   - А у тебя есть идеи получше? До утра ждать будем, а там может кто и приедет. Если живым сюда доберется...
   - Сюда бы сейчас "калашей" пару, - мечтательно протянул Легостаев. - Вот уж навели бы порядок!
   - Там же твоих сослуживцев бродит с десяток, - фыркнул Звонарев. - Как ты в них стрелять будешь?
   - Да очень просто. Какие они, мне, нахрен, теперь сослуживцы? Того гляди глотку перегрызут. Вот вы, товарищи особисты, что думаете здесь случилось?
   - Может вирус какой? - предположил Кичайкин. - Я читал, что где-то в Африке есть паразиты, которые селятся в мозгу у рыбок и заставляют их выполнять свою волю.
   - А рыбки, что, мертвые?
   - Да нет, живые...
   - Так эти-то мертвей некуда! Вон от того и вовсе только половина осталась.
   - Может этот вирус вырабатывает электричество. Мышцы ведь они от чего сокращаются - электрические импульсы по ним проходят. А если этот вирус еще и тепло тела сохраняет, например сам его какой химической реакцией выделяет, то тело вполне может двигаться, пока разлагаться не начнет...
   - Бля, Леха, ты сам веришь, в то, что несешь?! - Звонарев уставился на начальника с нескрываемым удивлением. - Вирусы, электричество... У нас тут толпа мертвецов шляется, а ты про рыбок втираешь! Другого в голову не приходит?
   - А другое, друг мой Серый, вразрез идет с материалистической картиной мира, понял? - огрызнулся Кичайкин. - Так что сиди и помалкивай, пока сам чего лишнего не наплел. Или партбилета захотел лишиться?
   Они переглянулись и замолчали.
   На высоте ветер становился все неприятней. Дождь окончательно превратился в мелкий колючий снег и температура воздуха, по ощущениям, стремилась ниже и ниже. Похоже, этой ночью зима окончательно должна была заявить свои права на длинную полярную ночь.
   - Внутрь пойдем, там хоть ветер не дует, - Звонарев шагнул в будку, захрустев стеклом из давно выбитых окон.
   Все четверо разместились по стенкам, скорчившись, чтобы сохранить хоть немного тепла. Дверь осталась открытой и Кичайкин придерживал ее ногой. Вид из проема, конечно, не ахти, зато хоть какая-то иллюзия того, что они могут контролировать ситуацию с покойниками.
   - Легостаев, - позвал Кичайкин сержанта. - А как тут все случилось?
   - Не знаю, я мало видел, - пожал плечами тот. - Я пока на вашем камбузе хавку разогревали, пожрать успел, и ушел к машинам курить. А потом вдруг слышу, со стороны казарм вопли, вой... И Джучиев несется с квадратными глазами. Ни слова выговорить не может, все на своем чучмецком лопочет. Прибежал и сразу - прыг в "шишигу". Я сперва думал, что они опять втихаря накурились, но вдруг как шестое чувство проснулось. И я за ним под тент прыгнул, а дальше понеслась...
   Легостаев шмыгнул, достал сигареты, протянул их особистам, но те отказались. Тогда он закурил. Вспыхнувший уголек сигареты осветил его лицо.
   - Я скажу честно, высовываться особо просто побоялся. Потому как второй год с этими чурками вожусь - так вот, товарищ капитан, они ничерта не боятся. То ли тупые, то ли у них просто страх по жизни отшибло. Чего только за это время с ними не натерпелся, а они только улыбаются, дети степей... И уж если Джучиева что-то до такого состояния напугало - значит дело дрянь. И то, что я через щель в борту видел, лучшее тому подтверждение. Эти жмуры, они прям у нас на глазах, двоих матросиков погрызли. Одного чуть пополам не разодрали, как волки оленью тушку. Из второго мяса вырвали килограмм на пять. А эти двое, видать, как в койках валялись, так на улицу и выскочили - в одних кальсонах и босиком. Ну, думаю, все, отдали товарищи Родине последний долг. А они через десять минут встали и пошли! Пошли, понимаете, товарищ капитан третьего ранга? У того, с которого просто мяса пожрали, кость берцовая сломанная. Он идет, а нога сгибается там, где перелом. Разве человек так может? А за вторым вообще кишки по полу волокутся, он на них наступает, порвет, и дальше ковыляет. Тьфу, спаси Господи!
   Легостаев сплюнул в дверной проем. Упоминание Господа Кичайкин пропустил мимо ушей. Самому впору было молиться.
   - Рядовой Джучиев, ну а вы что там увидели? - Кичайкин повернулся к вцепившемуся обеими руками в лопату казаху.
   - А ничего хорошего, товарищ майор, - сверкнул в темноте глазами Джучиев.
   - Товарищ капитан третьего ранга, - автоматически поправил его Кичайкин.
   - Мы ели, потом на кухне начался грохот. Мы думали, что повара все кастрюли свои пороняли. Они ж злые были, что нас кормить заставили. А потом оттуда выскочил обыр...
   - Кто-кто выскочил? - поперхнулся Кичайкин.
   - Обыр, товарищ майор, - вздохнул Легостаев. - Это ихний казахский злой дух. Ночью по кладбищам шатается, мертвецов жрет. Говорят, что в этих обыров всякие мудаки превращаются.
   - А ты откуда знаешь?
   - Да уж наслушался за время службы...
   - Вы, товарищ майор, сколько хотите не верить можете, - продолжил Джучиев. Я сам в комсомольцах уже не первый год. Только вот ни капли это не человек был. Серый как пыль, рожа как мумии в музее, только с зубами и прыгал на четвереньках. Кунанбаева и Саттарханова он сразу завалил, а я с краю сидел и убежал. А когда убегал, видел как с кухни повалили ваши матросы, все уже мертвые.
   Кичайкин вспомнил тварь, пялившуюся на него у штаба. Похоже, все началось с нее, чем бы она не была.
   - Слушай, Джучиев, а ты где так лопаты метать намастрячился? - спросил Звонарев. - Спортсмен, что ли?
   - Нет, товарищ капитан, - казах крепче вцепился в лопату. - Я до призыва в алма-атинской консерватории имени Курмангазы учился по классу фортепиано.
   - Да ладно! - выдохнул Легостаев. - Брешешь!
   - Нет, товарищ сержант, не брешу. Я со школы музыкой занимался.
   - Охренеть! Ну ты меня, Джучиев, удивил! Ты чего ж раньше никому не сказал - глядишь не пришлось бы лопатой-то махать! Пианино в части ж есть, считай все праздники твои были бы!
   - А зачем мне было выделяться? - пожал плечами Джучиев. - Все канаву копают, и я копаю. Все плов делать, и я плов делаю. Выделяться нехорошо, - и, немного подумав, добавил: - Морду набить могут.
   Кичайкин поплотней запахнул бушлат и, плюнув на все, отпустил дверь. С жалобным скрипом она захлопнулась. Дуть перестало, зато стали давать о себе знать намокшие джинсы. Алексей вынул сигареты и закурил. Рядом над ухом что-то нараспев бубнил Джучиев. То ли какую песню пел, то ли в нарушение устава молился. Кроме завывания ветра снаружи, это были единственные звуки в будке.
   Где же он слышал про этот гребаный "лебенсборн"? С этой мыслью Кичайкин, неожиданно для себя, провалился в сон.
  

5

  
   Снилась Алексею Красная площадь. Только выглядела она как-то странно. Словно из-под земли выросли Воскресенские ворота, снесенные еще в тридцать четвертом. ГУМ оказался обвешан лентами транспарантов, исписанных непонятными словами, в основном иностранными. Кое-откуда с его стен на Алексея взирали красавицы, больше похожие на кукол - до того размалеванные косметикой, гладкие и неестественно выглядящие, что даже людьми не казались. По самой Красной площади бродили пестро и безвкусно разодетые толпы народа. Люди не стесняясь галдели, курили, пили пиво в бутылках с иностранными этикетками, щелкали все подряд фотоаппаратами. Алексей сперва подумал, что это сезонный наплыв зарубежных туристов, но, прислушавшись, понял, что говорят все по-русски. Только как-то странно говорят - молодежь, ту и он и вовсе понимал через слово. Мать-перемать при этом стояла такая, что не в каждом солдатском нужнике услышишь, не говоря уж о том, что молодые девушки смолили сигареты и сосали пиво наравне со своими кавалерами.
   Отсутствовала привычная очередь к мавзолею, который, вдобавок ко всему, теперь не охранялся почетным караулом. Однако площадка перед ним была огорожена полосатыми металлическими ограждениями и охранялась здоровенными бугаями в странной форме, похожей на ВОХРовскую. За оградой сновали несколько десятков человек с кабелями, переносными софитами и какой-то вовсе непонятной аппаратурой в руках. Их движением, на первый взгляд совершенно броуновским, заправлял растрепанного вида дядька с матюгальником и в синей куртке с надписью на спине. Надо полагать, там была написана его фамилия.
   Странная, однако, какая, фамилия - Ромеро - молдавская что ли, подумал Алексей.
   Он из любопытства подошел к ограде, где уже скопилось множество зевак. ВОХРовцы косились на них неодобрительно, но попыток прогнать не предпринимали. Тут Алексей сообразил, что видит съемочную площадку, а мужик со странной фамилией - режиссер. Правда орал он по своему матюгальнику по-английски, что, вообще-то, смущало.
   Но еще больше смущало то, что вокруг режиссера, кроме пары подхалимов с блокнотами и длинноногой девушки в умопомрачительной длинны (а точнее короткости) юбки, вращалось пару типов грязных рваных костюмах, залитых кровищей, с мордами тронутыми тленом и разложением. В оных Алексей признал близких родственников давешних кандар-губских мертвяков. Рука потянулась за "макаровым", но вместо него на поясе обнаружилась крохотная коробочка с цифровой клавиатурой и экранчиком. С экрана на Алексея бесстыже таращилась совершенно неодетая девка, такая же пластмассовая, как и те, что на стенах ГУМа. Чудной аппарат вдруг задергался в руке и разразился визгливым женским голосом, выводившим: "хоп, мусорок, не шей мне срок - машинка Зингера иголочку сломала". Девку сменила надпись "Звонарев" и длинный ряд цифр.
   Пока Алексей таращился на истошно орущий аппарат (никто из окружающих не обращал на него внимания), тот несколько раз повторил свою дурацкую песню и замолчал. На экране вновь появилась голая девица. Алексей сунул вещицу в карман джинсов и тут обратил внимание на то, что на нем надета футболка с портретами битлов, а правую руку охватывает массивный браслет с хромированными часами, явно не советского производства. Ну часы-то импортные, это еще куда ни шло, но почему на правой руке? Что за мода такая странная? Кроме того, у него чудесным образом отросло приличное пузо, руки покрылись седым волосом и заныла печень.
   На ум Алексею тут же пришла кэрроловская "Алиса в стране чудес" - ибо становилось все страньше и страньше...
   На съемочной площадке между тем начало что-то происходить. Режиссер с громогласными воплями разогнал подхалимов и девицу с термосом, а к покойникам подскочило несколько теток в мешковатых джинсах с чемоданчиками в руках. Они дружно принялись охаживать гнусные мертвые рыла кистями и Алескей, наконец, сообразил, что перед ним актеры в гриме. Выходило, что здесь снимали кино про похожие на кандар-губские события. Вот только кто в здравом уме на такое смотреть пойдет? А ну как еще не дай Бог дети увидят, или женщины, там беременные? О чем этот Ромеро вообще думает? У самого Алексея вспоминать те давние и мрачные события ноября 1983 года желания никогда не возникало...
   При этой мысли беспокойство как рукой сняло - Алексей понял, что он видит будущее, пусть и странное, но, главное, он в нем был живым, а вся эта безумная история с мертвецами случилась двадцать лет назад. Да и случилась ли, а то может приснилась в кошмарном сне?
   Под кистями гримеров фальшивые мертвецы приобретали все более знакомые Алексею черты. Эти лица, лишь немногим более подвижные, чем под толстым слоем грима, он уже не один год видел на трибунах съездов КПСС. И не сказать, чтобы грим что-то сильно в них изменил...
   - Ready! Action! Go! - завопил режиссер.
   Съемочная площадка притихла, зажужжала камера, возносясь над землей на телескопической секции, и на глазах у пораженного Алексея с чудовищным скрежетом распахнулись двери мавзолея. Из темного проема повалил густой дым, внутри что-то засверкало красным и зазвучала музыка. С некоторым трудом в гитарном реве и грохоте барабанов Алексей узнал мотив гимна.
   Музыка звучала все громче, сердце забухало как после сдачи трехкилометровки, погнало кровь в жилах ударами в такт дьявольским барабанам, и перед глазами повисла багровая пелена. Сквозь нее Алексей с трудом различил, как из окутанного дымом темного зева кремлевского зиккурата выплывает фигура с горящими глазами. Каждый ее шаг сотрясал каменную кладку под ногами. Напрягая зрение, Алексей попытался вглядеться в лицо чудовищного гостя, но тут у него перехватило дыхание и барабаны загрохотали прямо в голове. От их ритма мозг начал пульсировать, расширяться и биться о стенки черепа.
   Народ на Красной площади, кажется, стал соображать, что происходит что-то не то. Люди бросились врассыпную. Со стороны Васильевского спуска донеслись испуганные вопли, конское ржание и топот копыт. На глазах у пораженного Алексея, в толпы гуляющих врезались клин всадников в обитых мехом шлемах и панцирях на низкорослых лошадях. Блестящие от жира раскосые лица искажали злобные гримасы, в глазах горел огонь, а свисающие тонкими нитками усы, казалось, готовы были вот-вот встать торчком. Воздух наполнили резкие щелчки, гортанные выкрики и звон стали. Брызнула кровь - всадники без устали махали саблями, пробиваясь через бестолково мечущуюся толпу...
   Тут ноги у Алексея подкосились, он как подкошенный рухнул на мостовую и, кажется, расколол череп. Но оттуда не вытекло ни капли крови, лишь мерзко жужжа в унисон с гимном, полезли стаи огромных жирных мух...
  

6

  
   ...и Кичайкин проснулся.
   - Ну ты, блин, Леха, даешь, - прокомментировал его выпадение в явь язвительный голос Звонарева. - Тебе помочь?
   Левый висок саднило, но явно не от сатанинских барабанов из кошмара. Мир предстал перед глазами Кичайкина в несколько странном виде - поваленным набок. Несколько мгновений спустя пришло понимание того, что это не мир перевернут, а сам он валяется на боку. Висок же ломило оттого, что Алексей просто упал во сне. Никуда не делась лишь музыка - с улицы доносился знакомый с детства хорал. Нудное гудение, которое во сне казалось мушиным, издавал раскачивающийся Джучиев, впавший, похоже, в какой-то транс.
   - Что случилось? - Кичайкин с трудом принял вертикальное положение.
   Висок отозвался глухой болью, ныла затекшая шея, а на джинсах образовалась ледяная корка.
   - Да ничего. Просто ты дрых, а потом как заорешь и завалился на бок, - Звонарев поднялся, разминая ноги. - Слышь, сержант, а с этим такое часто бывает?
   Он кивнул на раскачивающегося Джучиева.
   - Не-а, - покачал головой Легостаев. - Первый раз вижу, чтоб так расколбасило. И ведь не курил при мне, сука.
   Кичайкин, опираясь на стену, поднялся. Тело разгибалось с трудом. Он нашарил смятую пачку сигарет.
   - Музыка откуда?
   Трясущиеся пальцы с трудом развернули уголок из фольги и подцепили сигарету за фильтр.
   - Кто-то радиоточку случайно включил, - Звонарев чиркнул спичкой и дал прикурить. - Шесть утра, "Маяк" начал работать.
   Они вышли на площадку. За ночь температура упала еще на пару градусов и мороз, одевший в сверкающую ледяную шубу провода, перила и деревья, ощутимо кусал за лицо. Внизу мелкими группками бродили вялые мертвецы. Задрав головы, они прислушивались к музыке, льющейся из репродукторов.
   - Глянь, Лех, Люська Мухина из парикмахерской, - Звонарев ткнул пальцев в яркое пятно, выделяющееся на фоне черно-серой массы мертвецов в форме. - Вот зараза, я ж так и знал, что она в части блядует! Сколько раз хотел ее на этом подловить!
   - Допрыгалась, - кивнул Кичайкин. - А ведь предупреждали, и не раз.
   Впрочем, теперь гнев особистов поселковой парикмахерше не грозил. Уложенная в каре прическа слиплась от крови, половина волос была вырвана, размазалась косметика на лице с безвольно болтающейся челюстью. Сквозь разодранное в клочья пальто и блузку просвечивало голове тело, но привлекательной Люську теперь назвать было сложно. Стоя под лучами прожекторов, она жалобно мычала, повернув голову в сторону репродуктора.
   - Серег, а тебе не кажется, что их поубавилось? - Кичайкин затянулся слишком глубоко и закашлялся. - Вчера их тут полбазы набежало, а сейчас от силы сотня наберется?
   - Думаешь прорваться к "шишигам"?
   - Вряд ли... У меня одна обойма осталась, у тебя столько же. Если только Джучиева им подбросить...
   - Охренел что ли?
   - Да шучу я, - устало улыбнулся Кичайкин.
   Репродуктор внезапно умолк. Мертвецы внизу оживились.
   - От бисовы диты! - раздался громогласный рев. - Та що ж це деется?! А ну, геть звидси!
   Звонарев и Кичайкин переглянулись. Из открытых дверей складской пристройки вылетел мертвец и, врезавшись головой в фонарный столб, расплескал мозги по асфальту. Грохнул сдвоенный выстрел, и на улицу вывалилось дергающееся тело еще одного покойника. Кальсоны и теплая фуфайка на нем превратились в сито. Вслед за этим на улице показался мичман Белько с двустволкой в руках.
   К нему немедля ринулась половина слоняющихся по плацу покойников.
   - Белько! - заорал Кичайкин. - Быстро назад! Запритесь и не выходите, тут опасно!
   Мичман завертел головой, озираясь по сторонам и, наконец, увидел отчаянно машущего руками на вышке особиста.
   - Товарыщ капитан третьего рангу, а що вы там робыте? - от удивления Белько опустил ствол ружья.
   - Белько, назад немедленно! Не подпускайте их к себе!
   Совет запоздал - нашпигованный дробью мертвец вдруг извернулся и вцепился мичману в ногу. Заорав, тот со всей дури врезал ружьем по покойнику, вогнав приклад на пару сантиметров в треснувший череп. Покойник дернулся, но челюстей не разжал. Отчаянно матерясь, Белько запрыгал на одной ноге, затащил тело внутрь пристройки и захлопнул дверь. Парой секунд позже в нее ударился первый мертвец и отчаянно завыл, скребясь когтями по дереву.
   - Леха!!! - вопль Звонарева резанул Кичайкина по ушам, он повернулся и тут же оказался распластан на гнилых досках.
   В левое плечо ему как будто кто-то вогнал пару гвоздей, и рука разом онемела. Лицо обдало гнилостным смрадом, от которого защипало в глазах, и Кичайкин не сразу разобрал, что его оседлала давешняя тварь с забора. Теперь незрячие бельма таращились на него в упор, а под ними тряслась раскрытая пасть, усаженная острыми обломками зубов. За их изрядно прореженным частоколом судорожно дергался иссушенный отросток, в котором с некоторым трудом признавался язык. Тварь когда-то, очень давно, была человеком - об этом говорил обтянутый сморщенной кожей с пятнами плесени череп. В нескольких местах кожа разошлась, и там ее скрепляли ржавые скобы.
   Все эти детали как-то сразу врезались в память Кичайкину. Он завертелся, пытаясь дотянуться до кобуры, но тварь прижала ему руку своим весом. Выгнув хребет как кошка, она, шипя, потянулась к шее...
   БАМ!!! Удар получился звонким, такой, словно накачанный до упора футбольный мяч врезался в штангу. Взвизгнув, тварь перекувырнулась через голову и отлетела к стене будки. Плечо разодрал острый укол боли, и одновременно наступило облегчение, когда оно освободилось от завязнувших в мышцах когтей. Задрав голову, Алексей увидел возвышающегося над ним рядового Джучиева. Глаза казаха горели, лицо перекосило злобой как у всадников в недавнем сне. Издав гортанный вопль, Джучиев замахнулся лопатой и перескочил через распростертого Кичайкина.
   Алексей приподнялся, опершись на неповрежденную руку. Звонарев валялся на углу площадки, чудом застряв между выгнувшимися прутьями. Туда его, видимо, запнула тварь, забравшаяся на вышку. Легостаев, высунувшись из дверного проема, нашаривал что-нибудь тяжелое. Джучиев, наступив на грудь твари, лупил ее по рукам. Урод довольно ловко отбивал выпады казаха, но уступил звериному натиску и пропустил удар. Лезвие лопаты обрушилось на покрытую струпьями шею, и с сухим треском голова отделилась от туловища. Лязгнув зубами, она откатилась к краю площадки, на мгновение застыла на краю, покачнулась и свалилась вниз.
   Джучиев, победно потрясая лопатой, разразился тирадой на непонятном языке.
   - Это он чего? - Кичайкин покосился на Легостаева.
   - Хуй знает. Вроде я раньше от него такого не слышал.
   Джучиев выдал еще пару рычащих звуков и уселся рядом с обезглавленным телом, положив лопату на колени.
   Кичайкин подполз на четвереньках к Звонареву и потряс его за плечо.
   - Я ствол уронил! - первым делом выдал тот, придя в себя.
   - Забудь, хорошо хоть сам живой, - Кичайкин посмотрел вниз.
   Другие мертвецы попыток взобраться на вышку не предпринимали.
   Потянув здоровую руку, Кичайкин помог Звонареву подняться.
   - Что это было? - спросил Звонарев, подойдя к распластанному трупу.
   Присев на корточки, Кичайкин перевернул мертвеца. Сухое как у мумии тело с обрубком шеи оказалось довольно тяжелым. Его покрывал истлевший серый мундир, ткань которого расползалась прямо в руках. Пуговицы мундира позеленели, но на них все еще можно было различить орла с распростертыми крыльями. На груди обнаружилась нашивка из более плотной ткани. Буквы на ней не выцвели и надписи можно было прочитать в ярком свете прожектора: "das Institut der MilitДrforschungen, Ahnenerbe".
   - Все, вспомнил! - хлопнул себя по лбу Кичайкин. - Нам на курсах в Новосибе препод рассказывал про нацистский оккультизм! Лебенсборн основал Гиммлер в тридцать пятом, он, якобы, занималась выведением арийской расы, но, на самом деле, это было одно из отделений Аненернбе! И там проводились все опыты над людьми, в том числе программы по созданию сверхсолдат!
   - И это типа что, уберменш? - во взгляде Звонарева читалось явное сомнение.
   - А еще скажи, что нет, - хмыкнул Кичайкин. - Вниз посмотри.
   Подошедший сержант Легостаев сплюнул и с ненавистью уставился на Джучиева.
   - Ну, вообще пиздец. Угораздило тебя этот самолет найти. Вечно с вами, чурбанами, беда!
   Казах поднял голову, одарил сержанта горящим взглядом и выругался не по-русски:
   - Би Джучи, Темучин хии! Би багана дийлэгч!
   - Но-но, Джучиев! Ты что, с испугу вообще как разговаривать позабыл?!
   Казах снова непонятно выругался и ударил ладонью по черенку лопаты.
   - Так, и у этого крыша поехала, - Легостаев обошел казаха стороной. - Гляньте, вон Белько из окна машет!
   - Гей, хлопци! - Белько высунулся из кона на втором этаже пристройки. - Що ж тут деется-то?
   - Не знаем, мичман, - ответил ему Кичайкин. - У вас все в порядке?
   - Усе нормально, тильки оцей окаянный мени ногу до крови прокусыв!
   Кичайкин тихо выругался, что от Белько не ускользнуло.
   - Що, усе так плохо?
   - Не знаю пока, Белько. У вас ружье-то откуда?
   - А, це мое, на куропатку ходыты. Та а що ж мени тепер робыты?
   - Сидите и не высовывайтесь...
   - Леха! - Звонарев схватил Кичайкина за плечо. - Смотри туда!
   - Чего? - тот зашипел от боли.
   - Вон там, флагштока Мургин ходит. Он вчера дежурным по части заступил.
   - Ну и что?
   - У него на поясе ключи. И от оружейки ключ тоже у него.
   - Зашибись. До него метров сто и толпа злых покойников. Да и, к тому же, даже если мы туда сейчас рванем, они все в кучу собьются. Как мы его в толпе найдем?
   - Товарищ капитан, а давайте я его завалить попробую, - предложил Легостаев. - Я ж из-под Иркутска. Мы там с отцом на белок часто с его ТОЗом ходили. Я, конечно, понимаю, что "макаров", это не то, но попробовать можно!
   Кичайкин всмотрелся в плохо различимую в потемках фигуру капитан-лейтенанта.
   - Ну давай, Легостаев. Терять нам все равно нечего.
   Он протянул сержанту свой пистолет.
   Легостаев расставил ноги, оперся локтями на перила и вытянул руки, сжимая "макарова". Выстрел от первой вспышки осветил его сосредоточенное лицо и до вышки донесся металлический звон. Из флагштока над головой Мургина брызнул сноп искр.
   Сержант поводил локтями по ограждению и поудобней перехватил пистолет. Полыхнула еще одна вспышка. Мургин пошатнулся, замахал руками и грянул оземь как фигурная мишень в тире.
   - Готов, - удовлетворенно хмыкнул Легостаев, возвращая оружие особисту.
   Кичайкин выщелкнул обойму.
   - Ну что, у нас семь патронов и лопата у Джучиева, - Кичайкин оглядел всех. - Рядовой Джучиев, вы как там?
   Джучиев ответил гортанным рыком. На тихого стройбатовца он теперь был похож мало.
   - Ясно, - вздохнул Кичайкин. - Толпа живых мертвецов меня уже не удивляет, так что если в тебя вселился дух Батыя, то и хер с ним. Ну так что, будем прорываться?
   Звонарев и Легостаев молча кивнули.
   - Эй, Белько! - заорал Кичайкин. - Видите труп Мургина?
   - А то ж, товарыщ капитан! - отозвался мичман.
   - У него ключи от оружейки! Мы сейчас к нему прорываться будем, вы нас прикройте! Как только ключи у нас будут, считайте мы с базы убрались!
   - Звычайно, товарыщ капитан!
   Мичман скрылся в окне и мгновение спустя появился в нем с двустволкой в руках.
   - Ну что, с богом? - Кичайкин спрыгнул на лестницу и зашипел от боли в раненой руке.
   Приземление не прошло незамеченным для мертвецов. Рыча, они бросились к вышке, с которой уже соскочил Джучиев. Первый же оказавшийся рядом мертвец развалился на две половины от удара его лопатой.
   Следом спустился Звонарев, тут же принявшийся искать свой пистолет. Тот валялся около опоры башни, но стоило Звонареву наклониться за ним, как рядом оказалось двое покойников с оскаленными рожами. Особист поскользнулся, один мертвец пролетел над ним и напоролся на ржавый штырь, выскочивший из крепления, второму отстрелил полголовы Кичайкин.
   Джучиев между тем принялся крушить покойников налево и направо. Лопата в его руках превратилась в настоящую мельницу смерти.
   - Товарищи особисты, давайте быстрей! - рядом с целящимся Кичайкиным возник Легостаев с выломанным из ограды увесистым прутом. - Пока Джучиев их крошит, успеем ключи забрать!
   Они рванули к флагштоку, около которого распростерлось тело Мургина. Заветные ключи поблескивали на свисающем с ремня кожаном шнурке рядом с не менее желанным "макаровым".
   Кичайкин добрался до трупа Мургина первым. Патроны к тому моменту у него уже кончились, а мертвецов, не попавших под раздачу лопаты Джучиева, оставалось еще порядочно. Надежда оставалась только на пистолет Мургина и на то, что он не поленился его зарядить.
   Кичайкин был уже в паре шагов от цели, когда ботинки поехали по льду, и последние полметра до трупа Алексей пропахал на животе. Удар был несильный, но неприятный. Перевернувшись на бок, он обнаружил, что уткнулся в ноги Мургину. Пистолет висел на расстоянии протянутой руки, но дернувшись к нему, краем глаза Кичайкин засек движение. На него перли двое мертвецов в матросской форме. Он схватился за кобуру, но застежка как назло оказалась тугая и пистолет, не смотря на отчаянные рывки, оставался в кобуре.
   Дернув рукоять пару раз, Кичайкин освободил ствол и перевернулся на спину, направив его на тянущихся к нему покойников. Нажать на спусковой крючок он не успел. Вдалеке грохнуло и Кичайкина обдало волной мелких осклизлых ошметков - это голова одного из покойников разлетелась в клочья. Второй рухнул лицом вниз. Над его спиной поднимался сизый дымок. Покойник задергался, но подняться так и не смог.
   - О так вам, бисовы диты! - проорал Белько, перезарядил ружью и всадил еще две чудовищные порции дроби в мечущиеся по плацу тела.
   Сорвав ключи, Кичайкин бросился к Джучиеву, за которым укрывались Звонарев и Легостаев. Пробегая мимо продолжающего дергаться мертвеца, он только подивился тому, на кого с дробью такого калибра мог охотится мичман. Спина матроса превратилась в кровавое месиво из которого торчали осколки ребер и позвоночника.
   Путь к дежурке они расчистили парой выстрелов. Основная масса покойников ошивалась на улице, а внутри штаба было тихо и спокойно. Мерно моргали лампы дневного света и о случившемся напоминали лишь кровавые разводы на полу да приколотый к стене древком знамени части часовой на первом посту. Время от времени он дергался, издавая мчащие звуки, пытаясь сорваться с ушедшего в щель между деревянными панелями навершия. Кичайкин пристрелил часового из жалости и подобрал валяющийся под ногами мертвеца АК.
   Парой очередей из него он расчистил путь мичману Белько, который, прихрамывая, бежал от каптерки к штабу. Красный и потный, он ввалился внутрь и тут же захлопнул за собой двери, просунув ружье между дверными ручками.
   - Ну, слава тоби, Господи, жывый, - пробормотал он, утирая пот со лба.
   В дежурке царил разгром. Все было перевернуто и разломано. В стенах виднелись дыры от пуль. К вящему ужасу Кичайкина, самое главное - телефоны и полковая АТС - превратились в кашу из эбонита и обрывков проводов.
   - Все, пиздец... - пробормотал он, устало усаживаясь прямо на пол. - Теперь помощи ждать неоткуда...
   - Товарищ капитан, - подал голос Легостаев. - А нам все равно здесь оставаться нельзя. Я видел, куда мертвяки делись.
   - Чего?
   - Они в сторону поселка пошли. Вы же сами видели - их здесь максимум две сотни осталось. А народу тут служит тыщи полторы. Надо пробиваться отсюда.
   - И то верно, Лех, - кивнул Звонарев. - Со стволами из оружейки пробьемся к "шишигам", а там нам сам черт не страшен. Нельзя их в поселок пускать - там же оружие только у пары человек в комендатуре. А подмогу вызвать сам видишь - не успеваем.
   Кичайкин встал и отряхнул с джинсов осколки стекла.
   - Ну, понеслась...
   Дверь оружейки распахнулась беззвучно. В тусклом свете лам матово блестели черные стволы АК в пирамидах.
   На улице густыми хлопьями повалил снег.
  

7

   Выстрелы стихли. В наступившей тишине слышно было лишь как шуршит поземка да ветер хлопает выбитыми окнами в штабе.
   Тела мертвецов, изуродованные пулями калибра 7,62, лежали вповалку перед лестницей. Не все выжившие обладали такой феноменальной меткостью, как Легостаев, поэтому Кичайкин приказал стрелять чуть ли не в упор, чтобы не тратить зря патроны. Всех, правда, перебить не удалось - несколько кособоких фигур болталось между складов, еще десяток жмуров успели затеряться в районе причалов. Но теперь доступ к "шишигам" был свободен.
   - Белько, быстро грузитесь в машину! - Кичайкин подхватил цинк с патронами и потащил его ко входу. - В поселке мы вас сразу в госпиталь сдадим!
   - Ни, товарыщ капитан, - мичман тяжело дышал. - Сдается мени, видбигался я. Не доиду я до госпиталя... Та вы ж бачилы, що з усимы зробылось.
   Белько снял с плеча автомат и передернул затвор.
   - А ну не дурите, мичман! - Кизайкин со злостью грохнул цинк на пол. - Никто вас тут не оставит! Тоже мне придумали, хоронить себя раньше времени!
   - Ни, товариыщ капитан, це ж вопрос часу. А якщо я прям по дороге у такого обращусь? Ни, краще я тут залышусь. Вы мени пару магазинов оставьте, да гранат парочку... А я тут трошки за вами пидчищу.
   Шмыгнув, мичман утер обшлагом бушлата нос. Лицо его, обычно красное, побледнело и в свете ртутных лам отливало нездоровой синевой. Из глаз и покрытого прожилками носа Белько беспрестанно текло, словно сейчас было лето, и кругом все забивал тополиный пух.
   - Да... - начал было Кичайкин, но его осадил Звонарев.
   - Леха, не надо, - он поднял брошенный цинк. - Ты же видишь, человек уже одной ногой в могиле. Ты ему сам хочешь мозги вышибить, когда он на тебя полезет? Учти, я его не первый год знаю, и стрелять не хочу.
   Алексей скрипнул зубами, подхватил цинк и потащил его к "шишиге". За спиной хлопнул выстрел - Легостаев опустил ящик с патронами и всадил пулю в голову неосторожгно высунувшемуся из-за ангарам мертвецу. Стоящий рядом Белько смерил его грустным взглядом, словно прикидывая, стоит ли еще мучаться или сразу что у сибиряка попросить.
   Сплюнув в сердцах, Кичайкин забросил цинк в кузова, где его принял Джучиев. Казах примотал к лопате ремни от автомата и повесил ее за спину на манер меча. Напевая под нос заунывный мотив, он оттащил цинк к аккуратно уложенному штабелю и пристроил так, чтобы ящик не свалился по дороге.
   Следом в кузов отправился и ящик, который волок Легостаев.
   - Все, товарищ капитан, последний, - он снял рукавицы и зашарил под бушлатом.
   Кичайкин протянул Легостаеву пачку сигарет и спички.
   Из дверей штаба вышел застегивающий бушлат Звонарев.
   - Поджечь бы все это нахер, - он окинул взглядом баррикаду из мертвецов и зияющее провалами окон здание.
   - Поехали, - буркнул Кичайкин. - Сержант, садитесь за руль.
   - Твою ж мать, мне что, в кузове с урюком трястись? - выругался Звонарев. - Погоди, я тулуп возьму, в дежурке видел!
   Пару минут спустя Звонарев выскочил на крыльцо, волоча свернутый овчин. Зашвырнув его в кузов, он забрался туда сам. Легостаев и Кичайкин сели в кабину, где урчал заранее поставленный на прогрев двигатель.
   - Ну, с Богом, - Легостаев глянул назад.
   Над кабиной, закутанный в тулуп, торчал Звонарев с автоматов в руках.
   - Белько? - Кичайкин высунулся в окно.
   Стоящий рядом мичман с автоматом наперевес упрямо покачал головой. Не оборачиваясь, он зашагал в ту сторону, откуда еще доносились унылое завывание мертвецов. Мгновение спустя автомат его изрыгнул огонь и шквал пуль заколотил по жестяным бортам ангаров.
   Машина зарычала и стронулась.
   Первых мертвецов они застали почти сразу за КПП. Кого успели - постреляли на ходу, еще нескольких жмуров Легостаев передавил колесами.
   Звуки выстрелов со стороны базы стихли. Мгновением позже там громыхнуло, потом еще раз... И наступила тишина.
   Легостаев втихаря, чтобы в темноте кабины не увидел особист, перекрестился.
   Основная толпа, ведомая такой же тварью, что забаралсь на вышку, встретилась им через километр. Заполонив дорогу, они целенаправленно перли туда, где в теплых квартирах спали беззащитные жены и дети моряков.
   - Знают, суки, куда идти, - бросил он, придавив газ как только в свете фар показался очередной покойник.
   Мертвецы брызнули в стороны, уворачиваясь из-под колес. Серый гад исчез среди первых, не иначе нырнул в заросли у обочины. В зеркало заднего вида вцепилась рука с татуировкой, вслед за ней к окну подтянулась перекошенная окровавленная харя, а за ней еще одна.
   - Гони дальше! - крикнул Кичайкин Легостаеву и дал пару очередей в окно. - У пожарки перекроем дорогу машинами! Хрен эти суки там прорвутся!
   Десяток мертвецов облепила перевернувшуюся белую "копейку" с бешено вращающимися колесами. Кто-то на свою беду слишком торопился на службу. Легостаев хотел было тормознуть, но разглядел, что стекла машины уже разбиты и внутри хозяйничают покойники. В зеркале заднего вида вдруг полыхнуло - сидящий в кузове Звонарев не удержался и швырнул ручную гранату.
   Десять минут спустя впереди замаячили прожектора пожарной вышки.
   Едва "шишига" остановилась, Кичайкин, схватив автомат, спрыгнул на землю.
   - Мотор не глуши, сразу ставь так, чтобы дорогу переговорить, - бросил он Легостаеву. - Сейчас пожарки выгоним, и остальное закроем.
   Побежав к двери, Кичйакин схватился за ручку и подергал ее. Дверь оказалась заперта. Тогда он замолотил по ней прикладом автомата.
   Дверь распахнулась и в дверном проеме показалось заспанное лицо.
   Кичайкин отшвырнул матроса и влетел внутрь.
   - Где начкар?
   - Там, - ошалевший матрос ткнул пальцем в сторону дивана.
   - Иди, поднимай всех и выгоняйте машины на дорогу, ее перекрыть надо! - Кичайкин бросил автомат на стол, заваленный старыми газетами и, заметив, что матрос замялся, гаркнул: - А ну бегом, а то с губы потом не вылезете!
   - Бля, кому тут не спится? - донесся с дивана сонный голос.
   Шерстяное одеяло свалилось на пол, явив пред очи особиста удивленную безусую физиономию мальчишки в погонах старлея.
   - Фамилия?
   - А ты кто такой?
   С улицы донесся грохот - Звонарев и Легоставе, не дожидаясь, пока матросы оклемаются, принялись сшибать замки с ворот гаража.
   - Чо, бля, за хуйня происходит? - старлей вскочил на ноги и попер на Кичайкина.
   Не долго думая, тот двинул ему кулаком в челюсть. Парень рухнул на пол, скорчился в позе эмбриона и тихонько заскулил.
   - Фамилия? - наклонился над ним Кичайкин.
   - Ти... Ти... Тихонов, - прохныкал старлей.
   - Вот что, Тихонов, - Кичайкин сел за стол, выдрал из лежащего среди газет журнала учета личного состава чистый лист, и принялся писать. - У тебя машина своя здесь есть?
   - Да, - проскулил Тихонов, размазывая кровь из носа кулаком.
   - Я заместитель начальника особого отдела части капитан третьего ранга Кичайкин. Слышал про такого?
   Тихонов кивнул и начал вставать на колени.
   - Сейчас ты берешь эту записку и дуешь на машине в комендатуру. Там набираешь телефон дежурного УКГБ по Северному флоту и слово в слово зачитываешь то, что здесь написано. Понял?
   Старлей, прислонившись к дивану, кивнул
   - Передашь слово в слово, - повторил Кичайкин. - И если хоть одно переврешь - я тебе руки-ноги переломаю. Понял?
   - Да понял, я понял, - обиженно шмыгнул Тихонов. - Но бить-то зачем сразу начали?
   - Времени объясняться не было...
   - Лех, мы машины выгнали, надо что с патронами решать... - в помещение ввалился облепленный снегом Звонарев. - Ну еб вашу маму, товарищ начальник! Ты уже и здесь ухитрился кому-то рожу расквасить!
   - Тихонов, катись давай отсюда бегом! - рявкнул Кичайкин, сунув исписанный лист в руки старлея. - Тут сейчас такое начнется, не обрадуешься!
   - Давай, давай, поторапливайся, - Звонарев открыл дверь, в которую ворвались ветер и снег. - Погода вообще жопа, в двух шагах ничего не видно. Так что на дороге не гони, а то один уже доездился.
   Перед его глазами всплыла беспомощно валяющаяся колесами вверх белая "копейка".
   Через пару минут по запотевшим окнам скользнул свет от фар, и машина с Тихоновым умчалась в сторону поселка.
   - Так, пошли с оставшимися разберемся, - Кичайкин плеснул из графина теплой воды, одним махом опорожнил стакан, и потянулся за автоматом.
   Ежась и кутаясь в бушлаты, у распахнутых ворот выстроился пожарный наряд.
   - Стрелять кто умеет? - спросил Кичайкин сонных и ошалевших матросов.
   Оказалось, что умеющими себя считает человек пять. Им вручили автоматы, объяснив, что стрелять они должны во все, что движется со стороны базы, и что это приказ, и что ответы на тупые вопросы будут потом. Остальных посадили вскрывать цинки и набивать магазины.
   Выгнанные из гаража пожарные машины перегородили дорогу, осветив ее фонарями над кабинами. Продолжающий изображать воинственного монгола Джучиев со своей верной лопатой забрался на одну из машин и, потрясая черенком, принялся завывать на все лады словно какой шаман. Кичайкин уже ни капли не сомневался, что дело тут не во втихаря скуренной травке, но сейчас его это волновало меньше всего.
   Теперь оставалось только ждать.
  

8

   Мертвецы выступили из снежной пелены беззвучно, как призраки. Кичайкин передернул затвор и прицелился. Распотрошенные цинки и забитые под самый верх магазины кучей громоздились у него под ногами.
   Изо рта вылетело облачко пара. Мело так, что в десяти шагах ничего не было видно, а красная полоска термометра на стене показывала минус двадцати два и продолжала падать. Все шло к тому, что зима возьмет мощный реванш за затянувшуюся осень. Начиналась настоящая пурга.
   К тому моменту, как жмуры добрались до пожарки, на новоявленном кордоне успели развернуть и отправить обратно в поселок пару машин. Оставил Кичайкин лишь инженера-дозиметриста Толуцкого, которого знал как хорошего охотника. Не задавая глупых вопросов, тот принял автомат и занял позицию на крыле пожарного ЗИЛа.
   - Мужики, - начал Кичайкин, не отрывая взгляда от медленно наползающих мертвецов. - Если мы их сейчас здесь всех не положим, то в поселке будет тоже самое, что на базе. Пока наверху разберутся, что к чему, пока во все это поверят... Короче, будет поздно. Патронов у нас дофига, так что... ПАЛИ!!!
   Воздух наполнил треск очередей и звон гильз, бьющихся о машины. Джучиев, так и не взявший автомат, словно сошел с ума - его вопли едва не заглушали звуки выстрелов, да к тому же он принялся лупить свое лопатой по крыше.
   Первые ряды мертвецов они выкосили вчистую. Покойники, то ли ослабев без пищи, то ли исчерпав запасы мифического "вирусного электричества" двигались еле-еле, но их было много. В голову удавалось попасть далеко не всегда, а потеря руки или пары ребер живых мертвецов не останавливала. Изрядный урон наносили гранаты, но их было не больше десятка...
   Кичайкин менял магазины один за другим, ствол автомата раскалился и шипел каждый раз, когда на него попадали хлопья снега. Он потерял счет заваленным мертвецам, но так и не мог выглядеть среди них главную цель - серую фашистскую гадину, прятавшуюся, видимо, за спинами матросни.
   Толпа мертвецов подбиралась все ближе. Молчаливые фигуры в матросской форме вдруг живо напомнили Кичайкину сцену из старого черно-белого фильма о штурме Зимнего. Еще не хватало, чтобы сейчас ряды их разошлись и оттуда выступил самый главный покойник, который такой молодой и юный октябрь впереди... От воспоминаний о недавнем сне Кичайкина передернуло.
   Автомат лязгнул затвором в последний раз и Алексей досадливо сплюнул и протянул руку назад.
   - Еще магазин!
   - Нету больше, товарищ капитан, - испуганным голосом протянул матросик, сидевший на куче пустых цинков.
   Алексей швырнул автомат на землю и схватил прислоненный к колесу ЗИЛа пожарный топор. Постепенно стихли выстрелы справа, где стояли Легостаев и матросы, и слева, где были Звонарев и Толуцкий.
   Новые покойники переступая через завалы из тел, неумолимо надвигались на кордон.
   - Нас барах!!! - Джучиев спрыгнул с машины и бросился на мертвецов.
   Остальные, похватав топоры и лопаты, побежали за ним.
   Кичайкин на бегу вертел головой, выискивая главную тварь. Размахнувшись, он всадил топор в лоб первого покойника. Череп бедняги лопнул пополам, соскользнув с лезвия, и Алексей тут же с хрустом проломил грудину еще одному замешкавшемуся противнику. Рядом джаггернаутом промчался Джучиев, оставив после себя кровавую просеку. Мертвецы вдруг показались Кичайкину совсем вялыми. Он работал топором как на рубке дров у тестя на даче, забыл о холоде - от него валил пар - удары сыпались направо и налево, а проклятые покойники все не кончались...
   - Суки!!! - заорал Алексей, упираясь в грудь мертвеца ногами, и выдергивая из нее скользкий от пота и крови топор.
   Как только ему это удалось, обух вдруг вывернулся у него из рук и Кичайкин полетел лицом в снег. В спине что-то хрустнуло и грудь пронзила острая боль. Ударившись об скрывающийся под тонким слоем пороши асфальт, он ободрал лицо и перевернулся на спину.
   Серый мертвец в обрывках мундира навис над ним. Кичайкин потянулся за топором, но тварь резко, словно у нее подломились колени, обрушилась на него всем телом. Едва успев выставить перед собой руки, он оттолкнул раззявленую пасть. Тварь зарычала и вцепилась ему костлявыми руками в шею. Сразу накатило удушье и перед глазами поплыли красные круги. Кичайкин схватился за обтянутые пергаментной кожей кисти твари, однако сил разжать их уже не было.
   - Да что ж эта падла меня не кусает? - промелькнула в его голове затухающая мысль.
   Странно, но тварь не только не пыталась кусаться, но и нажим на шею не усиливала. Да, дышать все также было трудно, но спустя какое-то время Кичайкин почувствовал, что он уже может вывернуться. Оседлавший его мертвец застыл.
   Кичайкин кое-как разжал хватку твари, столкнул ее с себя и потянулся было за топором, но вдруг обратил внимание на то, что вокруг царит подозрительная тишина. Ни криков, ни рева, ни звуков ударов, ни даже безумных криков Джучиева слышно не было. Только завывание ветра и всхлипывание спрятавшегося за машинами матроса.
   В свете фонарей Кичайкину предстало удивительное зрелище - покрытые инеем мертвецы застыли прямо посреди дороги. Сброшенная тварь валялась на спине в той же позе, в которой сидела на нем. Между изваяниями покойников бродил озадаченный Джучиев, время от времени наотмашь лупивший их по головам. Покойники падали и попыток подняться не делали.
   Алексей откинулся на спину и захохотал, захлебываясь залетающими в рот хлопьями снега.
   - Генерал Мороз, вашу ж мать, а! - он хохотал и хохотал, никак не в силах остановиться. - Гребаный le General Froid! Что, суки, сожрали? И в восемьсот двенадцатом, и в сорок первом? Подавились, суки?
   Он продолжал хохотать, когда до него доковылял Звонарев, опирающийся на АК как на костыль.
   - Ты че, болезный? Двинулся как наш казах? - спросил он, заглядывая в лицо Кичайкину.
   - Нет, Серега, еще не двинулся, - все так же давясь смехом ответил Алексей. - И жить, главное, буду! Но ты представляешь - все дело в морозе! В обычном, мать его, морозе! Ты видишь - они все тупо замерзли, двинуться не могут!
   И он снова зашелся в приступе смеха.
   - Ну все, хорош дурить, - Звонарев подхватил начальника под мышки и рывком поставил на ноги. - Сейчас по двести накатим, я уже выяснил, где у них тут заначка, а потом самое веселое будет - объясняться перед начальством начнем...
   Придерживая стонущего от смеха Кичайкина, Звонарев похромал к зданию пожарки с уютно горящими окнами. Там было тепло, сухо, и там, наконец, можно было отдохнуть.
   Беснующийся в свете продолжающих гореть фонарей машин снег заметал асфальт. Прошло немного времени и, когда со стороны поселка начали подъезжать первые машины с вооруженными охотничьими ружьями офицерами за рулем, заваленная трупами дорога уже превратилась в поле сугробов, из которых кое-где торчали уродливые снеговики.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"