Я свалил землю обратно в развороченную могилу, забросил в кусты лопату и присел рядом на жесткую каменюку. После сотни пройденных миль и горестных дум пришло время взбодриться и поразмыслить. Не то, чтобы я был в этом великим специалистом. Отнюдь. В нашей семье талант решать задачки достался моему брату Озиму. Как уж так получалось, не знаю, но он с первого раза схватывал суть, свивая цепочки логических рассуждений, очевидных для него одного. И почти всегда оказывался прав. Да-а, братишка у меня головастый вырос. Только в это погожее утро он хлебал грог в каком-нибудь дальнем порту на краю континента, не подозревая, что я сижу один у кладбищенской ограды, жую сухарь и гадаю, где искать божье создание, чье имя выбито на камне под моим задом.
Шебуин Иглс.
Коротко и ясно. Только обугленным останкам в новенькой ясневой гробине под камнем до старины Шеба не хватало десятка зубов, хвоста и полсотни годочков в придачу.
Каждый знает, что после смерти всяк возвращается в истинный облик. При жизни оборотень может таскать какие угодно маски, но беззубая старушенция быстро наводит установленный свыше порядок. Поэтому мне хватило одного взгляда на подкопченного покойника, чтобы понять: к Шебу он не имел ни малейшего отношения, - и, следовательно, ничуть меня не интересовал. Позабыв на радостях расспросить беднягу, я засыпал его последнее пристанище, стер с лица траур и уселся поразмыслить: где же теперь искать отца и какого беса тут происходит?
Солнце припекало. Черная клякса квакши ползла по влажному земляному кому. Насмешливо стрекотали в траве букашки.
Гость спустился по склону и остановился у края ограды. Его появление предрек треск сухого валежника и смолкший топор. Я лениво изучал шесть фунтов бугрящихся мышц, упакованных в загорелую кожу, щедро осыпанную веснушками. С нашей последней встречи Ильмай здорово прибавил в весе, его по-прежнему окружала аура натужной неторопливости и основательности. Ветер трепал рыжие космы.
- Озим? Хтай? Вернар? Пельм? - неуверенно окликнул он, щурясь от бьющего в глаза солнца.
В наших горах не много жителей могли позволить себе безоружными выйти к незнакомцу. Одни - от малого ума, другие - от сознания собственной силы. Ильмай относился к последним. Его обманчивая медлительность начисто исчезала, как только ноги занимали боевую стойку, а пудовые кулаки поднимались на уровень квадратного подбородка. Мне ли не знать? Сколько раз отец отмачивал в купели непутевого сына, после воскресных боев на площади. Мы неизменно встречались с Ильмаем в финале. Если, конечно, отсутствовал Хтай. Против этого гоблина даже рыжему Ильму приходилось потеть по полной. Хтай, зеленая рожа, где тебя носит, братишка?
По внешним данным я не годился в подметки ни первому, ни второму: невысокий, жилистый человечишка. Но меня выручало упрямство, извечное человеческое упрямство, которое раз за разом поднимало тело на ноги и бросало в драку, до полной победы или полной отключки. Хтай как-то сказал, что не видел ничего страшнее моих глаз к концу боя, и перестал ходить на площадь. Он все себе доказал. Я уже говорил, что мозги в нашей семье достались Озиму? Так вот, Хтаю тоже чуток перепало.
Я сдвинул на затылок пыльную шляпу, позволяя свету упасть на бледное лицо. Теперь он меня узнал.
- Гррайн? - Ильм остановился, недоверчиво присматриваясь. - Болтали, ты погиб в последней заварушке на границе...
Граница... Чахлая полоска земли меж двух рек, которую никак не могут поделить два владетельных лорда.
- Правильно болтали, Или. Я мертв.
На его вытянувшееся лицо стоило посмотреть, а ругань послушать. Но ложь не имела смысла. Матово-бледная кожа с синюшным отливом, лысый череп и холодная кровь никого не обманут. Так уж случилось. Одних убивают, других отправляют на тот свет. У меня с путешествием не заладилось.
- И какого ты здесь делаешь? - вопросил он, закончив емкую характеристику межрасовых взаимоотношений.
- Прощаюсь с отцом.
- Ну, прощайся. И проваливай, Гррайн. От тебя одни неприятности.
- У меня дела в городе.
Ильмай нахмурился:
- Убирайся. Шебу уже не помочь. А нам без тебя бед хватает.
Он в последний раз оглядел учиненный разгром, развернулся и скрылся в зарослях бузины. Окрестности кладбища были единственным местом, где ее кусты достигали семифутовой высоты и топорщились гроздями пахучих черных ягод.
Я не обиделся. Три года - достаточный срок, чтобы привыкнуть к "неадекватному отношению живых". Это заумное выражение, услышанное от старого мага, мне особенно нравилось. Он утверждал, что в основе лежит извечный страх живого существа перед смертью, который "поклабельно" распространяется на ее "физических носителей". Да, что только не говорили мудрые маги, пытаясь объяснить, кем я стал и почему.
Отец написал проще: "Плюнь и разотри, Гррайн. Ты знаешь. Ты мыслишь. Ешь и болтаешь, как прочие божьи твари. А какой температуры твоя кровь и чем будешь делать себе подобных - сугубо личное дело". Такой у меня старик.
Признаю, весть о его смерти стала ударом. Бросив вольготную жизнь в столице, я отправился обратно в суровые предгорья, потому что оборотни не умирают в своих постелях. Но, судя по реакции Или, на этот раз Шебуин Иглс провел не только меня.
Откатив подальше в жгучку лживую каменюку, я взвалил на плечи нехитрую поклажу и пошел по тропе в сторону Ареберсена, маленького городка, затерянного среди суровых горных вершин.
Глава 2
Крик раздался внезапно. Короткий и полный боли. Я метнулся под защиту ближайших кустов, присел, выжидая и изучая лес сквозь прицел арбалета. В горах беспечность обходится дорого. Как и равнодушие.
Продолжая держать оружие наготове, я свернул с тропы и пошел через лес в направление, в котором подался рыжий.
- Ильмай?! Или, толстый окорок!
Пришлось изрядно поплутать по зарослям, пока я его нашел. Мужик сидел, привалившись к стволу могучей ели и, молча, наблюдал за моим приближением. Рядом с ним лежала горка камней, один он сжимал в руке, готовясь дорого продать свою жизнь. Из основания шеи, бедра и бока торчали стрелы. Древки он обломил, но выдергивать наконечники из ран не решился. Одежда набрякла кровью. Я настороженно осмотрелся: рядом никого не было.
- Кто стрелял?
Он ответил красноречивым взглядом из серии: "Что, мертвяк, решил испить кровушки?" Я не менее доходчиво кивнул на свой арбалет, заряженный болтом: "Тупица". Закусив губу от боли, Ильм согласился с доводом и опустил камень.
- Со склона стрелял, гад, - выдохнул он. - От кривой сосны.
Стараясь не выходить на открытое пространство, я начал подниматься короткими перебежками, цепко следя за местностью, как учил отец. В горах не стреляют для развлечения. Если лучник твердо решил прикончить рыжего, он сменит позицию и будет ждать подходящего момента. Жертве некуда скрыться.
Прошло достаточно времени, пока я прочесал склон и достиг старой трухлюшки. Здесь никого не было, хотя смятая трава и хлебные крошки, застрявшие среди стеблей, точно указали место, откуда велась стрельба. Лучник выбрал хорошую позицию: достаточно далеко, достаточно высоко. Это не был порыв. Он не торопился, он ждал, когда жертва достигнет центра прострельного пространства.
Я пошел по малозаметному следу. Конечно, будь на моем месте Вернар с его знанием леса, догнать поганца не составило бы труда. Но я не Вернар. Деревья не шепчут мне на ухо свои тайны и не делятся новостями. Моей добычей стал лишь отчетливый отпечаток мужского сапога на свежей кротовине. В две ладони длиной и почти ладонь шириной. С девятью шипами на подошве. Однозначно, не скотовод. Щипами за стремя не уцепишься. Дальше следы вели в сторону города и исчезали на каменистой осыпи. Бьюсь об заклад, только мое появление спасло рыжему жизнь, иначе стрелок бы спустился таки вниз и добил раненного в упор. Забавно.
Прекратив поиски, я вернулся на тропу. Ильмай сидел у сосны, безуспешно пытаясь остановить кровь обрывками рубахи.
- На тебя объявили охоту.
- А может на тебя? - вяло огрызнулся он.
- Посмотрим, когда выдернем стрелы. Меня бы серебром шпиговали.
Я не стал упоминать, что в солнечный день на открытом месте нас мог перепутать только слепой, а, судя по результатам, стрелок имел приличное зрение. Надрав с деревьев мха и распотрошив свою скатку, я сделал ему плотную перевязку, но дела были плохи.
- Куда вести? Где живешь?
- Рехнулся, - прохрипел Ильмай, - чтоб я сам... в свой дом... мертвяка привел...
Мне стало смешно. Ох уж эти живые.
- У тебя не большой выбор, Или-Тили, или этим мертвяком стану я, или ты. Выбирай.
Я собрал обратно вещи, ожидая решения. Рыжий не сдавался: он скрипел зубами, пытаясь подняться и идти самостоятельно. На это стоило посмотреть: воля против немощи. Сжалившись, я срезал двулукую палку.
- Не отвяжешься. - Ильмай принял самодельный костыль, признавая поражение, и оперся на подставленное плечо.
Так мы и ковыляли, переругиваясь и спотыкаясь, вверх по тропе к старой ферме Пипита, которую рыжий выкупил у пасечника.
- Хочу глянуть, что за странь с городком случилась, если одного из основателей закапывают, как последнюю шваль, за кладбищенской оградой.
Он выругался. Какое-то время мы шли молча. Он о чем-то усердно думал, экономя дыхание. Я вглядывался в заросшие склоны, от греха подальше.
- Уходи, Гррайн, - прохрипел Ильмай, наконец. - Не... не лезь в это... дерьмо. Закопают.
- Не впервой, - отмахнулся я. Самое страшное со мной уже приключилось.
Хозяйка фермы оказалась симпатичной толстушкой. Увидев печальное состояние благоверного, она испуганно всплеснула пухлыми ручками, позвала мать и бросилась привязывать к забору трех огромных собак, поднявших оглушительный лай, едва нас завидев.
- Ох, Иличка! Миленький, держись!
Свалив Ильмая в кровать, я вышел на крыльцо, отдышаться. Тем временем теща, сурово поджав губы, уже колдовала над ранами. Жена бегала между печью, где дымились котлы, и погребом, где хранились склянки с лекарствами. Огнеголовые детки-погодки, загнанные на чердак, встревожено посверкивали из люка темными глазенками.
- Мэм, я могу сходить в город за помощью.
Женщина грустно покачала головой:
- Отец Партипум мертв, другого лекаря еще не прислали. Спасибо вам. СПАСИБО!
Она порывисто обняла меня, мазнув губами по холодной щеке, отскочила, словно сама испугалась своего порыва, и нервно продолжила:
- Но лучше никому не говорите в городе о случившемся. Пожалуйста. Очень важно, чтобы никто ничего не знал. Прошу вас!
Дождавшись согласия, она пронеслась дальше к стонущему мужу.
Порядком озадаченный, я пытался понять, что может заставить женщину, оставшуюся в горах без защиты, отказаться от помощи. Ильмай проваляется не меньше недели. Дети малы, не помощники, а хозяйство большое и место беспокойное. Я оглядел ферму: добротный дом из струганных бревен, хлев, сарай, дровеник, летний погреб. Во всем чувствовалась крепкая рука рачительных хозяев. Да, поработать Или всегда любил и умел.
Не обращая внимания на рвущихся с привязи псов, я натаскал воды во все бочки и кадушки во дворе, колуном отметился у кучи березовых бревен, сваленных у забора, сложил дрова в сарай, заодно оценив отличный вид на окрестные горы и лежащее ниже кладбище. Неудивительно, что рыжий заметил появление незнакомца у свежей могилы.
Закончив с делами, я подхватил скатку и, не желая тревожить хозяев, отправился вниз по горе: искать отца и выяснять, что за хрень творится в родимом Ареберсене. Эх, братишки, где же вы шляетесь-то, засранцы?
Глава 3
Каждый город с чего-нибудь начинается: первого камня, кирпичика, бревна, сваи. По моей памяти, Ареберсен начался с ямы. Симпатичная ямка, пять на шесть футов, с грязной лужей на дне, в которую свалился Тили Кайлушник. Как он ее не заметил, пробираясь по луговине к ручью, дело прошлого, но факт спасения полуживого гоблина из ловушки навеки запечатлен на каменных скрижалях, установленных на центральной площади нашего городка, а сломанная нога гордо красуется на гербе. Полгода - правая, полгода - левая. Какую точно ногу сломал Тили никто не упомнит. Единственные очевидцы - отец и Серый Пак - до сих пор спорят до хрипоты, а горожанам приходится дважды в год менять ногу, в попытке соблюсти 'историческую справедливость'. Сам я нежно люблю ворчуна Тили, но уверен, по-настоящему достойна места на гербе отнюдь не нога гоблина, а шишковатая голова, которой он с размаху приложился о камни. В ней зародилась и прочно засела идея основать на достославном месте город. Именно город, ни больше, ни меньше.
В ту пору я был сопливым малолеткой, помогал отцу с компаньонами мыть золото в Сухом ручье. Наша удача вертелась, как шкварка на сковородке, показывая то светлый лик, то обширный тыл. Отлично помню, как отправив в столицу Пака за одобрением лорда, взрослые мужики, забросив лотки и дробилку, целыми днями ползали по лугу на карачках, размечая колышками будущие улицы, собирали камни и мостили центральную площадь на месте злополучной ямы.
Не знаю, чем Серый покорил лорда Физира: честной орочьей рожей, неизбывным напором или четырьмя мешочками золотого песка, добычей артели за год тяжелого труда, но разрешение было даровано: новый город внесен в государственные реестры и думные книги на зависть более многолюдным деревням да селениям.
Наш город. Его вырастил Шеб. Так, как растил меня, Хтая и остальных братьев. А что было делать? Тили, закинув за спину кайло, сбежал в скалы искать золото. Вернувшийся Пак болтал лишь о чудо-муренках, которых видал у какого-то фермера, да носился по склонам в поисках подходящих пастбищ. Пришлось Шебуину брать меня в охапку и тащиться на перевал встречать переселенцев, желающих попытать счастья в суровом Высокогорье.
В те времена, гномы еще не пробили подгорный тоннель. Единственный путь из Преземья вился по Смачным скалам, упираясь в горные перевалы: Седой, да Последний, - о которых ходила дурная слава. Вереницы повозок, запряженных мохнатыми быками, тащились вверх по крутым тропам, становясь добычей лавин и камнепадов. Благоразумные поворачивали назад. Отчаянные шли вперед навстречу ураганному ветру, холоду, болезням и лиходейству. Всех манила земля, плодородная земля, обещанная благородным лордом любому, кто достигнет цели и закрепит его власть над Высокогорьем. Десять гаков, почти тысяча аров, бесплатно с освобождением на пять лет от налогов и податей, получить которые мог даже ребенок. Да-а-а-а. Они торопились.... Только дети и старики погибали первыми. Перевалы неумолимо отсеивали слабых и неудачливых. Они задыхались, замерзали, сходили с ума. А упрямые быки продолжали тянуть повозки с мертвыми седоками...
Когда-то в одной из таких 'снулых' повозок Шеб нашел меня, зажатого между стылыми телами родителей. В тот раз мы наткнулись на Хтая, привязанного ремнями к спине изможденного тягача. Один из упряжных телеги с гоблинами, попал ногой в расщелину и сломал кость. Пришлось им бросать скарб. Самого младшего посадили на оставшегося быка, остальные пошли рядом, держась за длинную бычью шерсть. Что было дальше Хтай никогда не рассказывал, но еще долго рыдал и выл по ночам...
Свободной земли вокруг Ареберсена оставалось полно, не то, что сейчас. Шеб без труда уговорил Маннов, Ривертангов и прочих ее посмотреть. Кто-то ушел, кто-то остался: выбрал участки, начал рыть колодцы, валить лес, строить дома, торить дороги. Город ожил. Славные дни, тяжелые. Мы вкалывали, как проклятые. Плечом к плечу. Такое не забывается. А тем, кто пришел позднее, не понять, насколько крепко связали нас в узел те первые годы.
Ареберсен стал не просто городом, где мы жили, он стал домом, который мы создали для себя. Можете смеяться над сентиментальным уморышем, но я не хотел, чтобы мой дом вернулся к яме, полной дерьма, с которой он начинался!
Глава 4
Дело близилось к полудню, когда я ступил на деревянные тротуары малой родины. Солнце безжалостно припекало. Скрипели крашеные доски под ногами. Низкорослые горные бегунки уныло махали общипанными хвостами под деревьями у коновязи. Любопытные кумушки лузгали семечки в тени крылечек. Они лениво отмахивались от мошки, перемывая косточки редким прохожим. Босоногая детвора гоняла в дорожной пыли мешок с опилками.
Я спешил, хмуро кивая встречным знакомцам. Наш городской дом стоял на площади между церковью и магистратом.
- Справа - Бог, слева - бес, - говорил отец, - решай сам с кем разбрасывать кости, Гррайн.
- Главное, целься прямо в лоб, кидай, что есть силы, и уноси ноги, пока цел, - хохотал Тили Кайлушник. - С такими партнерами остаться бы при своих.
Н-да, каких еще шуток ждать от гоблина?
Однако, в этот раз мои кости словили таки мизер: дома не было. От него остались опаленный пожарищем фундамент, да закопченная дочерна кривоватая махина орочьей печки. Какие-то мужики деловито копошились на пепелище, разбирая завалы из головешек и чудом уцелевшего добра. Ни одного я не знал.
- Тебе надо что, паря? - окликнул меня один из них, закидывая в тачку продымленную сплющенную кастрюлю.
- Думаю, самому вас отсюда выкинуть или по добру пойдете.
Его склонившийся над чем-то товарищ с трудом разогнул спину, стер с лица пот и огрызнулся:
- Кончай болтать, Зу, нам за работу платят.
Будь рядом мой брат Пельм, они бы уже извинились и пошли своей дорогой. Потому что Пельм умеет говорить, как никто: доходчиво, красиво и метко. И поговорить он любит. Очень. Основная проблема с остроухим - заставить того замолчать. В детстве мы выгоняли эльфа спать на чердак, потому что он умудрялся болтать даже во сне. Хтай предлагал решить проблему кардинально, отрезав Пельманэлю язык, но Озим обоснованно возражал: неизвестно сколько их вырастет взамен через месяц. Да, будь рядом Пельм, он смог бы договориться. Мне же оставалось только сбросить со спины скатку, достать арбалет и взвести пружины.
- Это мой дом, мужики. Валите-ка отсюда.
- Ээээ, - они попятились назад, неуверенно поглядывая на готовое к стрельбе оружие. - Не горячись, парень.
Я и не горячился, с моей физиологией этот фокус давно не проходит, но смотреть, как чужаки топчут полы в гостиной, или то, что от них осталось, малоприятно. Дом - это святое.
- Здесь жил седой Иглс, пока ему не подпустили красного петуха, - попытался Киря воззвать к здравому смыслу. - У него не было законных детей. Магистрат продал участок после похорон.
- Заткнись, Кирдэн, - резко вмешался третий. Он вышел из-за останков печи. Высокий, плотный орк в потертой одежде и широкополой шляпе, отбрасывающей тень на лицо. В его фигуре чудилось нечто до боли знакомое... Разберемся. - Это же Бешеный Гррайн.
- Мне показалось или кто-то назвал меня ублюдком? - уточнил я, улыбаясь.
- Хозяин! - Мужики всерьез заволновались.
Видать обо мне не совсем позабыли...
- Хозяин?
- Хозяин, - подтвердил орк, устало. - Оставь ребят в покое, Гррайн. Нам есть что обсудить между собой, - продолжил он и снял с головы шляпу.
Терри. Терригард Вак. Пружина щелкнула, но болт пролетел мимо цели, отбив изрядный кусок кирпича от печки. Проклятый орк успел уклониться. Воспользовавшись моментом, рабочие метнулись к зданию магистрата. Сзади кто-то закричал. Терри продолжал неподвижно стоять, опустив руки, посреди пепелища. Не спуская с него глаз, я перезарядил арбалет. Он не пытался бежать. Стоял столбом, как последний идиот. А идиотом орк не был. Он был тем, кто меня убил. Мой лучший друг. Мой счастливый соперник. Н-да, отцу он никогда не нравился. Порой тяжело признавать правоту старших, поэтому я никому не рассказывал, кто воткнул нож мне в спину. Тот самый нож, что я выковал собственными руками и подарил лучшему другу. В отличие от Терри, моей селезенке он пришелся не по вкусу. Зараза до сих пор ноет по ночам, напоминая о себе и былых ошибках.
Я хотел его убить. Я мечтал о его смерти три долгих года. Он видел, не мог не видеть, безносую старушенцию, выглядывающую из прищуренных глаз... Но продолжал стоять, чуть склонив набок стриженную голову и пристально изучая меня узкими черными глазами.
Я опустил арбалет. Дерьмо! Лучше быть дураком, чем убийцей. Тем более, что своего дурака я уже основательно вывалял в смоле и перьях, нацепив военную форму.
- Эй, Бешеный, бросай оружие! - рабочие вернулись с подмогой и большими эльфийскими луками. - Мистер Вак! Уходите! Мы его убьем!!
Орк выругался, воздев очи к небу, и в сердцах заорал:
- Кирдэн, тупица, он уже мертв!!
"Тебе ли не знать?"- Я ухмылялся, ожидая развития событий.
Спасители, побледнев, отшатнулись.
- Мертвяк в городе?!
Площадь мгновенно обезлюдела.
- Оооо, - орк сжал кулаки, - Гррайн, хватит лыбиться. Через час весь город на ушах стоять будет! Пошли в трактир, поговорим.
Прислушавшись к заунывным руладам, что выводил в животе съеденный утром сухарик, я подхватил скатку, забросил на плечо арбалет и зашагал в сторону трактира. Почему нет? Вернар предрекал, что меня погубит недомыслие. Предсказателей нельзя обижать.
Глава 5
Мы ели молча, сидя за столом на увитой плющом веранде.
Я смаковал расстегайчики, с любопытством разглядывая немногочисленных посетителей, пока Терри терзал рыбный пирог, отрезая от него по крохотному кусочку и чинно отправляя в рот, в ожидании похлебки.
За столом в углу заканчивала есть семейка отступников: женщина в годах с чуть изможденным лицом, парень лет девятнадцати и семилетний пацан. Одетые в строгие зеленые одежды, они негромко переговаривались, тщательно пережевывая салатные листья. Отступники искренне верили, что отказавшись от поедания мяса живых существ, можно искоренить в себе тягу к насилию. К счастью, ни один из них еще не встречался с моим братцем Вернаром, убежденным, что растения не менее живы и разумны, иначе сеноедам пришлось бы выбирать между голодом и принципами.
- Шарцы, - коротко пояснил орк, заметив мой интерес. - Купили аптеку у старой Фатьям.
Скрюченную спину мистера Конта, башмачника, я узнал сам без подсказок.
Рядом с проходом на кухню, сидел за столом высокий мужчина с широкими плечами рудокопа. На мой взгляд, симпатичной чернобровой официантке он уделял гораздо больше внимания, чем содержимому тарелки. Юнец-отступник заметно переживал по этому поводу.
Хм, девушка того стоила. Маленькая, стройная, в скромном синем платье и белой косынке, плотно обмотанной вокруг шеи, она встретила мой приход искренней улыбкой, которая пропала, как только в дверях появился отставший орк.
- Аркас, рудознатец, - кивнул Терри в сторону мужчины, - ищет золото. Не верит, что Тили давно все выкопал.
Девушку он не представил, предпочитая не смотреть в ее сторону, даже когда тарелки с заказанной едой с подчеркнутым грохотом опустились перед нами на стол.
- Извини, пропустил твою свадьбу, - не удержался я от подколки, обезглавливая очередной пирожок. Вкусно. Почти, как у Хтая.
- Успеешь, - отмахнулся орк. Он завернул рукав куртки, демонстрируя отсутствие брачного браслета. - Когда я вернулся из армии, Лильта уже выскочила замуж за Кривого Ризтана с лесопилки и таскалась с огромным пузом.
- Бедняга. - Я искренне его жалел: убить друга ради девушки, которая тебя даже не дождалась. В этом была какая-то извращенная справедливость.
- Не жалуюсь. После родов она стала не меньше стога в обхвате.
- Если тебя это утешает...
- Еще как утешает, - заверил орк, зачерпывая ложкой похлебку. - Кстати, у тебя прибавилось братьев.
Я встретил известие спокойно. У всех родителей свои недостатки. Шеб обожал спасать разных заморышей. Кстати, о Шебе...
- Что случилось с моим отцом, Терри?
Ложка на мгновение замерла, а затем продолжила свой путь ко рту. Прежде чем ответить, орк тщательно прожевал гущу. Что-то новенькое, раньше он заглатывал пищу так, словно его норовили догнать и отобрать все, включая уже съеденное.
- Дело прошлого.
- Я сам рассужу.
- Ладно. - В глубине узких темных глаз явственно светилась затаенная насмешка. - Шебуин схлестнулся с местным вампиром.
- И? - Отец не отличался добронравием. Большую часть жизни он прожил в диких горах, где сила считалась единственным действующим законом.
- Его сильно искусали, - орк сделал многозначительную паузу, предлагая мне прийти к определенным выводам. Но каким? В полном недоумении я смотрел на него, ожидая продолжения.
- Гррайн, последние месяцы этот город живет в страхе. Жители боятся выходить по ночам на улицы, боятся задувать фонари. Никто не хочет стать следующей жертвой голодного кровососа. Все попытки его поймать провалились. Мы даже не знаем, кто это, - он нервно забарабанил пальцами по столу. - Погибло восемь жителей. Шебу удалось спасти Виту Манн. Вампирюга уже присосался к ней, когда их заметил твой старик.
- Он его поймал?
- Нет. Еле унес ноги.
Чудно... Конечно, только самые близкие знали об истинной сущности Шебуина Иглса, для прочих он оставался неуступчивым стариком с кучей странностей. Не справиться с вампиром? Вряд ли. Оборотни - опаснейшая раса Преземья. Сильные, умные, коварные, превосходно маскирующиеся. Вампиры быстры, но они не противники для опытного оборотня.
К тому же, сосать кровь людей... Это из области страшных сказок, что рассказывают на ночь глядя выжившие из ума старухи. Да, вампиры пьют кровь. А люди едят мясо. Исключительно, животного происхождения. Каннибализм отвратителен любой разумной расе. Ильм прав, от всей истории здорово несло.
Хтай, зараза, сейчас твоя очередь тянуть короткую на чистку уборной...
- Имея двух живых свидетелей, вы не нашли изувера?
В ответ на откровенную издевку, Терри едва заметно скривился.
- Девушка ничего не помнит. Шеб лишился доброй половины горла. А утром расспрашивать было некого.
- Твой отец был сильным человеком, - продолжил Терри с искренней убежденностью, - он сделал достойный выбор.
- Кто добровольно выберет смерть?
- Тот, кто не хочет стать чудовищем.
Мне потребовалось несколько минут, чтобы уловить смысл. Но когда понял... О, все эти намеки в начале... Просто поразительно: они верили, что после укуса вампира происходит перерождение. Раз вампир, два вампир. Никакого пыхтения в кровати и семимесячного вынашивания. Идиоты. Будь это так, я бы давно обладал двумя парами острых клыков и лезвиями ногтей: Озим не церемонился в драке, используя весь арсенал средств, которыми его наградила природа, а дрались мы с ним непрестанно с того момента, как тощий чернявый доходяга появился в доме и уселся на мое место за столом...
Я прикусил язык, пытаясь успокоиться и не выпустить наружу рвущийся из груди смех. В конце концов, мне только что поведали об акте благородного самопожертвования. Впору пустить слезу.
Нет, жители определенно сошли от страха с ума, если поверили в самоубийство отца. А они поверили, это единственное объяснение выноса могилы за пределы кладбища. Самоубийца не имел права лежать в освященной земле. Однако вампирские укусы последнее, что могло бы взволновать Шеба. Где же ты, папа? Под какой личиной скрываешься? На кого охотишься? Впервые я задумался, кто похоронен в отцовской могиле. Жаль, не успел потолковать с беднягой. Придется завтра вернуться...
- Скажи, Терри, девушка, Маннова гномка, уже обзавелась клыками? Или ей тоже помогли "сделать правильный выбор"?
Орк предпочел не заметить сарказма.
- Она выжила. К несчастью, - Вак холодно улыбнулся. - Вдова выгнала ее из дома. Жених бросил. Перебивается случайными заработками в трактирах.
Мой взгляд невольно обратился к официантке, появившейся из кухни с заставленным тарелками подносом. Невысокая, фигуристая, она вполне тянула на гномку. Если косынка на шее скрывала шрамы, я бы не отказался на них полюбоваться.
- И кто был ее женихом? - Я хорошо знал Денри Манна, немногословного, работящего гнома, приехавшего в город одним из первых. Будь он жив, никогда не допустил бы такого позора для дочери.
- Я, - признал орк.
В следующее мгновение мой кулак врезался в его скулу. Это был хороший удар, короткий и резкий. Костяшки приятно хрустнули. Не удержав равновесие, Вак опрокинулся назад вместе со скамейкой. Я ждал, когда он поднимется, готовясь к драке. Подлецов надо учить. Трактир затих. Орк вставал медленно, изучая меня колючими щелками глаз, примеряясь, просчитывая ситуацию. И решил отступить: отряхнул одежду, поднял скамью и сел обратно к столу.
- Ты не изменился, Бешеный.
- Ты тоже, Терри, по-прежнему бьешь в спину тех, кто тебе доверяет.
Я забрал свои тарелки и оглядел веранду. Рудознатец уважительно кивнул. Мальчишка-отступник возбужденно шептал что-то побледневшей матери. Юнец хмурился, гномка яростно сверкала синими глазищами.
- Иди ко мне, Гррайн, - сказал башмачник, - здесь вонь не будет тебя беспокоить.
Я принял его приглашение, радуясь, что хотя бы братьев выбирал для меня Шеб. А то с моим-то везением...
Глава 7
Нескладного белобрысого парнишку я нашел у ручья рядом с заимкой. Он стоял в одних портах по колено в воде, прополаскивая рубаху. Острые лопатки ходили ходуном. Тощие ноги побелели от холода.
Посасывая сорванную по пути травинку, я наблюдал за ним, гадая, сколько он прожил с отцом, если ничему не успел научиться. Я ж не Вернар, что скользит между древ, как лесной призрак. Я - мертвяк, основательно подвыпивший в трактире с мужиками, раздумавшими меня потрошить, и подошедший к олуху с подветренной стороны, совершенно не таясь. Пельм-болтушка схлопотал бы за такое от любого из нас: от Хтая - по шее, от Вернара - по заднице, от меня - по всему сразу. В горах нельзя быть беспечным. Если застали врасплох, ты почти мертв.
На первый раз белобрысый получил пинок под самое дорогое и плюхнулся в ручей, нелепо взмахнув руками. Легко отделался. Из восьми погибших, о которых рассказал Конт, ни один не был бестолковым костлявым подростком.
Все началось месяца два назад со смерти Толстого Уливера, брадобрея. На него наткнулись ребятишки по пути в школу. Валялся в водосточной канаве, бледный, как то исподнее, что матушка Амариль развешивает сушиться у себя во дворе.
Я отлично помнил Уливера: золотые руки, грязный язык и луженый желудок. Однажды он выпил на спор бочонок хмеля, не отрывая от скамьи могучего зада. Никто не сомневался, что однажды он допьется до смерти. Ошиблись: толстяку прокусили шею и выцедили всю кровь, до последней капли. Затем пришла очередь Лысого Гая, старой Мирги, Дира-плясуна. Вампир нападал внезапно, не оставляя жертвам ни малейшего шанса. Люди выходили утром на улицу и находили новое высушенное тело. Кое-что, от остальных погибших и того не осталось. Юный Манн рванул в горы после ссоры с отцом и сгинул бесследно. Затем по дороге из шахты домой пропал Денри Манн. Взмыленный бегунец отца Партипума вернулся в город с окровавленным седлом. Добровольцы, отправившиеся в лес искать лекаря, воротились ни с чем. Последним недосчитались Киртаха-Древосека. Никто не сомневался, что горы дали последний приют их обескровленным телам. А они не были ни слабы, ни беспомощны...
- Сдурел, козел?! - завопил между тем малец, выныривая из ледяной купели.
- Рот закрой, - посоветовал я, выуживая из воды уплывающую рубаху. - Брат домой вернулся.
- Ааа, - хмуро протянул парнишка, выбираясь на берег и настороженно обходя стороной обидчика.
До заимки мы шли молча. Кажется, особой радости от воссоединения семьи он не испытывал. Ну, да я не золото, чтобы всех радовать.
Перемахнув по перелазу через забор, парнишка исчез в притулившемся к скале домишке, хлопнув за собой дверью. Насмешливая улыбка расползлась по моему лицу: шкед-то с характером. Развесив рубаху сушиться на заборе, я огляделся. Заимку мы построили лет десять назад, когда Шебу стукнуло в голову заняться разведением скота по примеру Серого Пака. Замечу, стукало Шеба частенько: мы и руду с Тили копали, и железо с гномами плавили, и лес валили, и колодцы рыли, и грузы возили. С муренками отец угадал. Как каждый в городке, от младенца до старика, мы имели по своей десятине земли на склонах. Если сложить вместе получался приличный задел: и травы, и родников для скота хватало. Коренастый Хтай ворчал поначалу, не желая залезать на бегунка, но потом вошел во вкус: носился, как ужаленный, орудуя кнутом не хуже чем поварешкой...
Сейчас заимка выглядела заброшенной: жгучка вольготно разрослась у стен, чахлые кустики на огородных грядках задыхались среди сорняков. Одинокая кура ерепенилась, сидя на заборе. В гнезде под крыльцом солидной кучкой лежали яйца. Симпатичные такие, кругленькие, в мелкую серую крапинку. Такое количество зараз я видел только в лукошке у матушки Бэрбри, жены булочника...
Дом встретил запахом старого дерева и хмеля. Янтарная лужа растекалась по деревянному полу. С вызовом поглядывая на меня, парнишка складывал в ведро осколки бутыли. Кажется, он все же решил собрать на стол. Я машинально отметил, что одеваться братик не торопится. Штаны валялись на лавке у стены. У порога стояли ботинки. Добротные городские ботинки на шнурках со слегка ободранными носами недетского размера. Трофейные? По горам в таким ботинках не походишь, да и размерчик для братца не подходящий...
- Чай ставь, пловец, да варенье из кладовой тащи. Соскучился по отцовскому варенью, в столице такое не крутят, - скомандовал я, усаживаясь на скамью. - И звать тебя как?
- Тирка, - отозвался белобрысый.
- Ну, что стоишь, кого ждешь, Тирка?
Недовольно поджав губы, он отправился к задней стене, открыл низкую дверку и в нерешительности остановился. Но я был уже рядом, не раздумывая втолкнул его внутрь, захлопнул дверь и заложил скамью во вбитые по бокам от косяка скобы. Паршивец ошибся: в этом доме кладовой отродясь не было. Дверь вела в угольный карман, обнаруженный Шебом в скале. К нему мы и пристроили свою избушку. Да и сладкое отец по жизни в рот не брал. Не много ли странностей окружает моего новоявленного братца?
Кто как, а я впитал недоверие к чужим с детства. "Голый в лесу может быть идиотом, а может - сменившей личину нежитью. Сначала бей, потом - разбирайся. Если успеешь", - говорил когда-то Шеб, накладывая повязки на изуродованную голову Вернара. Брат был единственным из друдского табора, кто остался жив после встречи с голодной болотницей. Пятнадцать выкопанных могил помогли запомнить урок на всю жизнь.
Из-за двери раздались приглушенные крики. И ладно. Будет нужда, извинюсь. В конце концов, Пельм полночи провел в чулане связанным, пока не пришел отец и не выпустил пойманного нами воришку. Озим долго локти кусал, что сразу не сообразил чем дело кончится: если б знал, сам бы чумазому эльфенку-беспризорнику куру поймал да за ворота проводил.
Для начала я решил осмотреться в домишке. Две комнатки - не так много. Не знаю, что надеялся обнаружить. Подмеченные мелочи и бесстыжие факты отказывались укладываться в колоду. Жил ли Тирка на заимке? Чем питался? Был ли он последним подобрышем Шеба или случайной приблудой?
К несчастью, уже на пороге задней комнаты половина вопросов отпала сама собой. Даже навязчивый аромат хмеля не мог перебить убойный смрад, пропитавший каморку: пот, кровь, моча. Знакомое сочетание. Тот, кто откопался из общей могилы и болтает под настроение с упокойниками, ни с чем не спутает запах смерти. Преодолевая недобрые предчувствия, я стащил с постели меховое покрывало.
Привязанное к кровати, тело казалось слишком длинным и худым. Его густо покрывали синяки и уродливые язвы. Бледное лицо, потрескавшиеся губы, грязные светлые волосы.
Тирка.
Бурая простыня закоснела от крови. Чудо, но парень еще дышал. Достав из-за голенища нож, я перерезал путы. От прикосновения он дернулся, язвы на шее закровили.
Тааак... Кто-то долго и люто кормился от этого малыша. Не вампир. Я внимательно изучил раны: ни характер, ни значительное расстояние между отметинами не указывали на клыки вампира.
Кто?
Карты в колоде зашевелились, расползаясь на свои места.
Подтверждение догадки пришло от вылетевшей с грохотом двери чулана. Я точно знал, что ни гоблин, ни эльф, ни вампир, ни друд не могли ее выбить...
- Вот дерьмо!
Арбалет остался у входа, а погань уже стояла в дверях спальни. Арах. Паук. Коричневый, волосатый, с красными пульсирующими пятнами на брюхе, он раскачивался, припадая к полу, на восьми толстых мохнатых лапах, вылупив пучки глаз и скрежеща жвалами.
Оборотень. Хмель окончательно выветрился из головы.
Глава 8
Закон Преземья един для всех: живи сам и дай жить иным. Просто и незамысловато. Он не прописан в пыльных скрижалях, не выцарапан пером в думных книгах, не оглашается с церковных колоколен. Знание живет внутри каждого из нас. Как цепной пес оно сдерживает затаившуюся внутри жажду. Да, тяга есть у каждого. Сладкая искушающая потребность хлебнуть чужой жизни, так или иначе.
Достойна ли смерти тварь, преступившая главный рубеж? Всего лишь смерти?
У меня не осталось времени поразмыслить. Паук выплюнул комок слизи. Я ощутил, как вязкая масса поползла по шее и скатилась за воротник, быстро впитываясь в кожу. Ждать не имело смысла. Швырнув вперед покрывало, я бросился на врага. Восемь ног не большое подспорье в маленькой комнатушке, но отступить он не успел. Мы сцепились. Острые жвалы впились в бок, выдирая куски мяса. Лапы хлестали по спине, пробивая до кости. Он был очень силен, но глуп. В отличие от прочих жертв, у меня имелось ощутимое преимущество - я был уже мертв и не чувствовал боли.
Нож кромсал волосатую голову, пробираясь вглубь. Плоть сопротивлялась: стягивалась, смыкалась, заживляя раны. Я вцепился в жесткую шерсть, не позволяя ему вырваться. Не сейчас, мой хороший... Не сейчас, когда мой собственный голод разливался зовом по хладному телу. Я видел, как бьется душа внутри араха: яркая, красная искра. Теплая, влажная, бесконечно манящая... Я уже чувствовал на языке ее вкус: терпкий, медвяный... Один глоток, одна маленькая уступка...
- Гррайн!!!! - Оклик вырвал меня из транса. Сильнейший удар в грудь отбросил назад. В дверях каморки стоял Терригард Вак и хладнокровно расстреливал визжащего араха из моего арбалета. За три года он научился метко стрелять. Сцепив зубы, я проводил взглядом отлетающую душу оборотня. Одно слово, одно движение - она вернется, покорная моей воле...
Дерьмо! Я оторвал взгляд от потолка и сел, привалившись к стене, под прицелом собственного арбалета. Все правильно, я всегда использую серебряные болты. Серебро в Преземье бесценно. Оно одинаково надежно против любого создания божьего: и оборотня, и мертвяка, и человека. Я смотрел в раскосые глаза орка, ожидая, когда тяжелый болт присоединится к тому, что уже засел глубоко в груди. В этот раз он имел полное право меня убить: я почти миновал черту.
- Ты совсем не изменился, Гррайн, - пробормотал Терри с явственным облегчением, опуская арбалет и устало стирая со лба пот. Свою франтовую шляпу он где-то успел потерять. - Треплешь нервы до последнего.
Что?! Я подался вперед, всматриваясь в узкие черные глаза. "Треплешь нервы до последнего?..." Сколько раз в своей жизни я слышал эту фразу? Не сосчитать.
- Папа???!!!!
Серая кожа орка высветлилась, глаза расширились, налились зеленью, выдвинулся подбородок. На мгновение сквозь маску Терригарда Вака проглянуло до боли знакомое лицо моего старика.
- Папа...
Шебуин хлопотал над мальчишкой. Дохлый арах валялся в углу. Комки вырванной плоти лениво ползли по струганным доскам, карабкались по обрывкам одежды, возвращаясь на свои законные места на моем мертвом теле. А я сидел и лыбился, как последний болван. Почему дети уверены, что они умнее родителей? Я всегда знал, что оборотни лепят вторичную ипостась, как горшки: любое лицо, любое тело, любой голос, - и не сомневался, что узнаю отца с первого взгляда под любой личиной. Наивный мертвяк.Однажды, я наберусь храбрости и скажу ему правду: "Я люблю тебя, папа. И братьев люблю, и наш дом, и наш город. Ты прав, смерть не так уж много меняет. И спасибо, что спас меня. Опять". Но не сегодня...Когда-нибудь... Потом...
- Почему Терри?
- Так получилось, - орк сосредоточенно накладывал мазь на тиркины раны. - Это ничтожество решило спалить раненного старика вместе с домом. Вампироборец.
- Всего-то?
Шеб долго молчал, а я ждал. Я знал отца. Он вполне мог провернуть собственные похороны и облапошить весь город. Он мог скрыться от нападения араха под новой личиной и начать собственную охоту. Только этот оборотень никогда не убивал без причины. Очень весомой причины...
Ох, бесье отродье! Я догадался. Грязный слизняк проболтался о том, что сам убил меня на Границе. Решил покуражиться напоследок над беспомощным стариком...
- Спасибо, па...
- Кончай болтать чушь, Гррайн, - скомандовал он, - и расстегивай куртку. Серебро не идет на пользу твоим мозгам.
А что еще он мог ответить?
Я избавился от куртки и подставил пропоротую грудь под умелые руки.
- Да, забыл сказать, - буркнул отец, когда злополучный болт упал на пол, - еще раз вздумаешь помертвячить, сам пришибу. Окончательно.
Шебуин Иглс никогда не лгал своим сыновьям и не давал пустых обещаний.
- Договорились.
Время для отдыха закончилось. Нам предстояло еще дотащить Тирку и паука в город. Я выволок дохляка за порог, бросил в траву, зачерпнул из ведра у крыльца затухшей водицы и протер лицо. От непривычной слабости клонило в сон.
- Который из них? - Спросил я отца. Он вышел на крыльцо, держа на руках Тирку, бережно завернутого в мягкое старое одеяло.
- Ты о чем? - удивился Шеб.
Я кивнул на забор, где сушилась мокрая зеленая рубаха. Мы оба знали, что оборотни способны менять свое тело, но не одежду.
- Узнаем в городе. Но надеюсь, ты ошибаешься.
Я пожал плечами: почему нет? Я часто совершаю ошибки. В конце концов, я не Озим, не Верн, не Хтай и не Пельм. Я Гррайн. Бешеный Гррайн, который не ищет неприятностей на свою шею, но неизменно их получает. Такой уж я есть. Только кому это мешает?
Не мне.
Глава 9
Кости упали и нехотя покатились по дубленной коже. Я следил за ними, отгоняя от лица надоедливую мошку. Единица и тройка. Отлично!
- Твоя очередь, - махнул рукой Киртах.
Мы сидели у подножия Черной скалы, гоняли кости и неторопливо болтали, коротая время.
- Надо же, - в который раз посетовал древосек, недоверчиво качая головой, - а мы вампира искали. Чуть Рябого Клийма не порешили, когда Уливера-то нашли прокусанным. Как ваш заумник в Преземье убрался, Клийм у нас один из вампирской братии остался. Видно, Бог руку отвел, не дал грех на плечи принять.
- А я слышал, матушка Амариль постаралась, - поддел я.
- Она тоже, - согласился Киртах. - Грудью встала на защиту полюбовника. Кто б подумал-то, а, Гррайн? Оборотень-кровосос. Куда мир катится?
- Не знаю, - я подобрал кости, дунул на них посильнее, освобождая от налипших кусочков кожа и прочей дряни. Три недели в земле не лучшим образом сказались на состояние древосека. И попахивал он зверски. Ну, да не мне привередничать.
- Вот скажи, парень, - размышлял между тем Киртах, - зачем он на ручей-то поперся? После обеда освежиться? Ручки помыть?
За прошедшие с памятного дня недели у меня было время подумать и найти ответ.
- Поверишь, рубаху стирать, чтоб мать не заметила. Так отобедать торопился, что в крови вымазался. Попробуй вскрыть артерию и чистым остаться.
- Тебе виднее, - съязвил покойник, сдувая с остатков нижней губы особо надоедливую муху. - А мальцом прикинулся, чтобы подозрений не вызвать. Хитро.
Да уж. Не бывает одного глотка, бывает лишь первый. А одинокий позабытый всеми ребенок - прекрасная жертва. Ее нет нужды убивать сразу, можно растянуть удовольствие на несколько дней. Жестокий урок.