Аннотация: Рано или поздно, даже если мир сошел с ума, человек, что ищет, найдет.
Ярко-красный танец смерти
Полный боли, красоты,
И манящий, как десерты,
Полный горечи и лжи.
Как мертвец ты в этом танце,
В нем кружишься без ума.
И ты словно в сильном трансе -
И свобода и тюрьма.
И пытаешься ты прыгнуть
Из столь разной кутерьмы,
Но тебе уже не выйти
Из столь призрачной тюрьмы.
(из "Танца" Эльвиры Сказочницы)
Как ни банально это звучит, но я сразу узнал ее.
Было что-то особенное в ее осанке, в том, как она откидывала назад свои огненно-рыжие локоны и смотрела сквозь всех тех людей, что сновали по залу. Время от времени кто-то подходил, пытался заговорить с ней, но одного ее взгляда хватало, чтобы человек, повинуясь и признавая свою ничтожность, низко кланялся и за мгновение скрывался в толпе.
Я же стоял, прислонившись к стене у дверей на кухню, и наблюдал.
Это было прекрасное место, под стать ей. Немного осталось таких в мире. Многовековая сила словно текла сквозь меня, я читал этот город, дышал им и восхищался его могуществом. Выстоять столько войн... мыслимо ли? Таких, как он, берегли и охраняли, их звали Древними - слишком мало кто пережил Великую Мировую.
Но я также чувствовал, как город увядал. Его превратили в бордель, закрытую зону для богачей. В нем уже не было людей, к которым он привык, которых он любил, и которые любили его.
После Войны вообще мало кто уцелел: возникла Главная Зона - огромная территория Столицы, по площади равная половине земель бывшей Германии, там было сосредоточено Правительство и большая часть Аристократии. Для создания иллюзии свободы по миру были восстановлены такие места, как это, дабы показать былое величие завоеванных земель. Все было воссоздано в точности таким, каким было в последние предвоенные годы - отреставрировано и начищено до блеска. Но город лишили имени, былого значения... Р-23 - в целях систематизации все географические названия перевели в буквенно-числовой код. Хотя ему и повезло: из-за его исконно немецкого имени, ему даровали право негласно сохранить как свое, так и названия улиц, рек, мостов.
Я коснулся кончиками пальцев шершавой поверхности дерева и обернулся, смотря в окно.
Как символично.
В свете довоенных фонарей собор выглядел маняще. Я невольно залюбовался рядами колонн, вереницами статуй и золотым куполом, возвышающимся высоко над нашими головами. Внутрь мне было не попасть, я не знал, что из былого убранства сохранено, что жители предпочли уничтожить, лишь бы не отдавать врагу. Усмехнулся, краем глаза увидев всадника, которого архитекторы поместили за собор, чтобы он вечно гнался за величием своего предка и не в силах был его превзойти.
Сейчас статуи обезличили, сделали из них не что иное, как забавных оловянных солдатиков - игрушки для общества, требующего зрелищ. Хлеб же подавался в соседней здании, бывшем некогда гостиницей.
И мы как раз на месте старого ресторана.
Сколько бы ни менялся этот мир, а город, я надеюсь, будет вечен. Суровый и манящий, под серым куполом вечной непогоды скрывающий всю свою красоту, которая не должна принадлежать этим свиньям.
Я всмотрелся в зал. Пришла пора ночных выступлений. Скоро на сцену выберутся танцоры - сперва полуголые мальчики, потом девушки. Как это ни покажется странным, но первые предназначались мужчинам.
Многое в мире переменилось.
Я был одним из тех, кто знал, что произошло. В 1941 году Германия чуть было не совершила ошибку, начав войну на два фронта, но ей всё же удалось отговорить главнокомандующего, союз с СССР расторгнут не был. Легко были захвачены Чехословакия, Польша, Франция. Англия рассчитывала продержаться, ожидая поддержки от Соединенных Штатов, СССР открыто не вмешивались в войну, желая разрешить конфликты с Японией до того, как Тройственный Союз заинтересовался бы политикой Сталина. А вскоре Англия сдалась. В Германии было изобретено самое страшное оружие человечества - ядерная бомба. Союзникам ничего не оставалось, как отступить. После демонстрации мощи нацистов сопротивление означало смерть всему народу. Через несколько лет война уже велась с СССР, расшатанным репрессиями и стариками в госаппарате. Гитлер к тому времени умер вместе с долей идеологии - что сохранило жизнь этому городу, но страна оказалась полностью уничтожена: более двух третей населения погибло. А дальше все просто: высшим сословием признавались арийцы; в подчинении, но на относительно коротком поводке свободы стала Аристократия - предположительно потомки тех, кто предал свою страну и перешел на сторону Империи (хотя кто теперь, спустя столько лет, разберет), также туда входила интеллигенция, ученые, которые и составляли большую часть армии. В подчинении Аристократии появилсь вассалы - миллионы людей, являющихся собственностью, держащиеся в качестве призывников, но чаще выполняющих роль слуг. И, в итоге, вся остальная совокупность костей и кожи - чернь, - составляющая более 70% населения, была необразованной рабочей массой. За столько десятилетий ресурсы земли оказались истощены, поэтому людской труд стал самым ходовым товаром. Это было рабство, вечное рабство: свободы не существовало. Жесткое деление на касты, положение в обществе передавалось по наследству...
А планету от нас тошнило. Она давно уже была перенаселена. Мне неизвестно, чья это была идея и когда она возникла, так скрупулезно разрушавшая современное общество, но отныне были разрешены лишь однополые союзы, а неповиновение этому правилу каралось законом как одно из самых страшных преступлений. Детей заводили всегда искусственно - на то, видимо, и нужны были теперь ученые. Никаких аномалий в развитии, только идеальные люди среди высших слоев общества. Популяцию черни держали под строгим контролем: ни одним голодным ртом больше, ни одними рабочими руками меньше. Им было позволено размножаться старым способом, после чего самца делали бесплодным. И о такими подробностями, конечно же, мало кто из власть имущих интересовался.
Но это было и не нужно. Знать и Аристократия упивались властью и вседозволенностью, видели свое превосходство над другими. Как в Древнем Риме - везде царила похоть. Прелюбодеяния стали обыденностью, тем более, когда здоровье высших слоев общества держалось под таким контролем, что не было ни единого шанса получить болезнь, потакая своим желаниям.
И я смотрел на это все, смотрел и видел, как это рушит людей. Не было цели, не было идеи, не было движения вперед. Они стали стадом животных, смеющихся над теми, кто еще мог любить друг друга, кто мог зародить жизнь в чреве любимой.
Боже, как это напоминало древние пиры, где вся жизнь ограничивалась столом, и когда человек, насытившись, не могу поглощать пищу дальше, приносили перья - красивые перья фламинго или же павлина, которые помогали вызвать рвотный рефлекс, дабы господа могли веселиться дальше.
Лишь верхушка, о которой мало кто знал, держала все под контролем. Но стоит воцарить в ней хаос, лишить тело головы, как карточный домик рухнет. Я довольно усмехнулся: завоеватели триста лет назад и не догадывались, во что превратят их Империю потомки, Империю, которая должна была стать самым великим творением человека, самым совершенным, идеальным. Ха! А к чему пришли? Наука встала на месте, любое исследование вне планов правительства считалось бунтом, нацеленным против нее же. Искать пристанище в Космосе, который давно уже можно было исследовать, мы не стали, как же! Слишком тяжело контролировать людей, разбегающихся в бесконечном пространстве. Боялись потерять власть, идиоты.
Я глубоко вздохнул. Нельзя же так терять контроль.
На сцене уже развлекались девочки, мужчины быстро выбрали себе партнеров и удалились ими наслаждаться в свои номера или специально предназначенные для того комнаты, предоставив остаток ночи дамам.
Сквозь уже довольно плотный туман табака и марихуаны, который, все уплотняясь, отражал красное свечение ламп и превращал воздух в темно-кровавый сгусток, я увидел, как она встает и в гордом одиночестве намеревается пройти в свои покои. Я же сорвался с места и, ловко огибая столики и людей, оказался подле нее.
- Госпожа, позвольте проводить Вас в Ваши комнаты, - я смиренно опустил взгляд. Заметив движении ее руки, означавшее, что она не возражает, я последовал за ней.
Как хорошо было в темном коридоре, где я смог наконец поднять глаза и любоваться ею: она словно парила, так легка была ее походка.
Она сама открыла двери своих покоев, ничем не показав, что дозволено делать мне, а что - нет.
Своей мягкой поступью направилась в ванную комнату, скинув одежду лишь у самой двери в помещение. Довольно странно, ведь люди теперь находили наготу столь же естественной, сколько роскошь и богатство в высшем свете.
Я глубоко вдохнул аромат залы, где можно было различить совсем тонкие нотки ее тела. Видимо, она понравилась дому, раз он впитал в себя частицу ее.
Я закрыл входную дверь и опустился в кресло. Этот дом любил меня так же, как и я его, поэтому позволил мне оставаться незамеченным, нежно укутав меня тенями, скрывая от людских глаз. Я же откинулся на спинку и внимал звукам воды, ласкавшей ее тело.
Вскоре шум стих, скрипнули старые дверные петли и ковровый ворс зашуршал под ее ногами. Шелест одеяла, тихий вздох и тишина.
Я вглядывался в ее силуэт - шторы не были опущены и свет луны и слабых фонарей, достигал ее постели.
Я еще долго сидел, не шевелясь, наслаждаясь близостью с ней, как неожиданно в темноте мелькнули два хищных глаза. Улыбка плавно коснулась моих губ - эта женщина все та же, она ничуть не изменилась за все это время.
Свет, резанувший глаза, вывел меня из оцепенения. Это была всего лишь машина, проехавшая под окнами, но взгляд чужих глаз я потерял. Лишь едва уловимый шепот воздуха сказал мне о том, что она сзади. Я плавно поднялся и повернулся.
Она стояла, абсолютно нагая, за спиной у меня, против света, что я только мог видеть очертания тела.
И даже несмотря на это, я увидел желтый блеск ее радужки, такой знакомый, такой любимый.
- И кто же Вы? - ее голос звучал по-детски звонко, что никак не вязалось с внешностью, хотя весьма подходило вздорному характеру. - Неужто захотели экзотики - женщину? Простите, не по адресу. - Она усмехнулась, но в изгибе губ я заметил оттенок горечи.
- Отнюдь, - я опустился обратно в кресло и прикрыл глаза, показывая, что полностью подчиняюсь ей.
- Тогда что же?
Я только сейчас заметил, какой без эмоциональной становилась её речь.
Ни единого звука шагов, но я чувствовал, как она движется.
Я застал ее устроившейся на кровати, севшей по-турецки, оперевшись о руки перед собой. Абсолютно естественная, хищная поза - но как она скрывала свое тело!
Я продолжил наблюдать, не решаясь подняться, подойти, хотя бы заговорить.
- А что? - улыбка больше походила на оскал. - Такие, как я, нынче не в почете. Для мужчин неинтересны, а женщинам противно.
Стальной смех острием прошелся совсем рядом с моим ухом, а она же резко откинулась назад, распростерев руки, утопая в мягких подушках и одеялах. И я увидел... Прикусил губу, дабы не позволить ни единой мышце лица дрогнуть, но чувствовал, как изменился мой взгляд. Я надеялся, что свет из окна не давал видеть моих глаз. Двинулся, так же бесшумно, как и она, по направлению к кровати, бережно взял ее ладонь и поцеловал тыльную сторону.
- Позволите, мадам? - в голосе нельзя было не различить улыбку.
Она удивилась - всего на долю секунды, - а потом по-детски резво подскочила и так же широко улыбнулась в ответ. Во взгляде еще читались нотки неуверенности и смущения, когда одна моя рука обвилась вокруг ее талии, прижимая ближе, а вторая сжала ее ладонь, и мы закружились в танце, который, должно быть, забыли десятки лет назад.
Хоть она и не показала, но уверен, она четко отследила тот момент, когда мы оба, запыхавшиеся и довольные, упали на кровать, смеясь и хрипя от сбившегося дыхания.
И все мои намерения читались во взгляде, ей уж точно - иначе она бы не была тем, кем стала.
Я поцеловал ее в плечо. Потом еще поцелуй. И еще...
...я приникаю своими губами к ее в целомудренном прикосновении, как брат целует сестру после долгой и тяжелой разлуки. Интересно, что она помнит? Чувствует ли, кто я?
Когда я пытаюсь лишить поцелуй невинности, она отталкивает меня и, смеясь, уже сидит на кровати.
- Я знаю, для чего ты здесь. И я не против. - Она нежно улыбается. - Мне самой это все осточертело. Так делай то, за чем пришел.
Одним движением я опрокидываю ее на спину, и вот ее запястья, как и ее тело, полностью в моей власти.
- Судьба забавно над нами пошутила. А ты и не помнишь, да? - я провожу кончиками пальцев по ее груди, спускаюсь вниз, к животу - и вновь наверх.
- Хочешь осквернить мое тело? Неужели тебе не противно? - она закрывает глаза и смеется.
А я целую ее, жестко и властно, показывая, что теперь все под моим контролем. Она не отвечает, словно кроме исхода нашей встречи ее ничего не интересует. Но неужели она думает, что я дам ей остаться равнодушной?
Мои руки на ее груди - наверное, столь ей ненавистной. Она должна была родиться мужчиной еще тогда, когда это бы позволило ей стать генералом, а не теневым кукловодом. Она хотела власти, она хотела, чтобы люди знали, кому они принадлежат.
И сейчас я порой едва касаюсь ее, ловя стоны, заглушая их поцелуями, до боли нежен и терпелив, не давая своим действиям пересечь черту почтения к ее телу. Мне нравится изводить ее, показывать, что не только в причинении боли может скрываться наслаждение, что, смешанное с нежностью, оно становится еще невыносимее. Я вдыхаю запах ее кожи с ароматом возбуждения - слишком острого и терпкого для женского тела, я зарываюсь лицом в эти мягкие волосы, мне кажется, их пламя едва задевает меня, я впиваюсь зубами в ее плечо, наполняя рот кровью, я целую ее, проталкивая жидкость языком, заставляя ее глотать.
Я не выдержал.
Я вошел. Резко, разрывая. Наслаждение от испуга в ее глазах, от слез в их уголках, от дикой улыбки на губах. Это ничто - и ты это знаешь. Не помнишь, но чувствуешь. Тело, никогда не знавшее ласки, умело откликается на нее.
Интересно, а тебе не противно? Эта ситуация должна была заставить тебя почувствовать себя униженной... тебя брали, тобой владели, тебя контролировали. Мало того - узнали твою тайну. Увидели твое тело, совместившее в себе мужское и женское. Ты не ведаешь, кто я, но ты видишь, чем это закончится.
И вот она уже сама подается навстречу мне, по внутренней стороне бедер, обжигая, течет кровь, а я продолжаю ловить ее сбивающееся дыхание, пальцы одной моей руки обвились вокруг ее шеи, пока не причиняя вреда, второй же я сжимаю в кулаке ее мужское начало, не давая ей кончить, нарушаю ритм, то двигаясь слишком быстро, то слишком медленно, причиняю ей боль, делая ее неотличимой от удовольствия. Я хочу слышать крики боли, как ты хотела слышать мои, я хочу предать и уничтожить тебя, пока ты ничего не осознаешь, я хочу... я желаю подарить тебе всю ту любовь, что берег в себе эти годы. Я желаю видеть тебя счастливой... и мне нужны твои слезы. Твое раскаяние! Я ненавижу тебя за то, что ты со мной сделала, за те чувства, что разбудила во мне. Даже сейчас, даже в таком положении ты владеешь мной!
Когти мои впились ей в кожу, я не мог больше терпеть, я был не в силах сдерживать все то, что росло во мне так долго... А закончив, я отшвырнул ее, словно использованную куклу. В глазах ее была открытая усмешка. Она видела, как одержала надо мной верх. Она получила удовольствие, заполучила меня. Лезвием по горлу. Крупные густые капли попали на волосы. Одна за одной, они впитывались в ее волосы, пока улыбка становилась все шире. Чего только ей стоило не сделать ни единого вдоха, поборов рефлекс так, словно и это было для нее очередной шалостью. Я не мог на это смотреть. И не мог отвезти взгляд. Я смотрел, как она умирала.
Она моргнула раз - она просила прощение.
Второй. Она говорила мне о любви.
Третий. Она все поняла. Последний...
Я отвернулся. Успокоиться, сделать вдох.
Железо смешалось с горьким запахом спермы.
Ее тело. Совсем рядом.
Я взглянул на него.
Страшно представить, чего ей стоило хотя бы выжить. Такое отклонение от нормы должно быть ликвидировано немедленно после обнаружения. Особенно в столь знатной семье. Всю жизнь она вынуждена была скрываться от чужих глаз, уничтожая всех близких, выбирая между одиночеством и смертью.
Взгляд мертвых глаз устремлен прямо на меня.
Из расширенных зрачков смотрела тьма. Она словно звала меня за собой, в другой мир... борьбы с судьбой.
А мне ничего не оставалось, как закрыть ее глаза, одним движением руки опустив веки, коснуться губами каждого из них и тихо прошептать: "Прости, любовь моя, но теперь настал мой черед стать убийцей и диктатором. Пришла пора мне исправлять твои ошибки, и, надеюсь, мы встретимся в следующем мире."
И я сделал шаг навстречу рассвету.
Этот мир так хорош за секунду до взрыва.
(Flёur - "Русская рулетка")