Свернувшись бледной тенью у окна,  
за облаком неяркого накала 
качался мир, дрожала тишина 
на самом дне гранёного стакана.    
И лампа, колыханьем миража,
у потолка позолотив гардины, 
на ткани словно кончиком ножа
чертила нерушимые картины.
Мерцанием отсвечивала пыль
и в этой светотени заоконной
был ясно виден дым печной трубы     
вползавший на горбатый подоконник. 
Но взгляд скользил скорее сквозь, 
чем меж
и в этой пустоте замысловатой
сильней сквозило склонностью к зиме, 
чем в той, что ей запомнилась когда-то.