Аннотация: Решил попробовать себя в жанре истории. В своём, мистико-фентезийном аспекте. Большая просьба: все, кто увидит какие-то исторические неточности, пишите!
Инквизитор
Власть духовная настолько выше власти светской, насколько душа выше тела; инквизитор есть существо, стоящее на пол дороге между Богом и человеком, низшее в сравнении с Богом, но высшее в сравнении с человеком, "тот, кто судит всех, и не судим никем".
Пролог
Волчья яма была старой. С поплывшими, мокрыми краями, со скользкими стенками. Такие ставят не охотники: крестьяне, понукаемые владетелем, возмущённым отсутствием оленей для охоты, выкапывают их десятками - подальше от собственных деревень, что бы не поранились детишки. Вбив в дно несколько кольев, о них благополучно забывают - на год или два, пока очередной лорд не вернётся злой с охоты на благородных оленей и не начнёт возмущаться расплодившимися волками. То, что большинство таких волков - двуногие, старосты благоразумно умалчивают и гонят крестьян вновь обновлять ямы-ловушки. Большинство останков зверей, извлечённых из них, умирает от голода, но людей это не волнует: самим есть нечего, время работать на полях, а тут господские забавы...
Охотник попал в яму случайно. Он бежал, преследуя только ему одному видимую цело, яростно и самозабвенно, легко перепрыгивая стволы поваленных деревьев, уклоняясь от ударов упругих веток, но не увидел небольшого провала в раскиданных на земле сучьях. Почувствовав, что земля уходит из-под ног, он попытался вонзить выхваченный меч в землю, но всё произошло слишком стремительно. Его попытка привела лишь к тому, что верный клинок остался наверху, запутавшись в корнях деревьев, а он не рухнул прямо на выставленные жала кольев, а сполз по стенке, судорожно пытаясь ухватиться хоть за что-то.
Ногу пронзило болью, ступня смотрела косо, и он судорожно стал ругаться сквозь стиснутые зубы, пытаясь поудобней пристроить растянутую ногу. В ответ он услышал рык. Вначале громкий, заявляющий о себе, а потом более спокойный, даже насмешливый, словно нахождение в яме человека позабавило зверя.
Замерев, охотник вгляделся в подземную тьму. У дальней стены зажглись два янтарных глаза, и довольно большой комок мрака принялся менять очертания, устраиваясь поудобней. Рука сама потянулась к поясу, впилась в рукоять кинжала. Рык стал суше и острее, в нём появились угрожающие нотки. Пальцы на рукояти медленно разжались, и тишина неспешно заполнило узкий колодец.
Охотник был без брони, даже кольчуга отсутствовала. Обычная кожанка, удобная на все случаи жизни, она могла бы защитить и от первого удара зверя, но верх её, со стоячим воротником, был оставлен там же, где и доспехи, и горло, с пульсирующим оком крови, к которому так стремятся все нападающие звери, было открытым. Солнце закатилось, так и не бросив в узкий лаз ловушки ни одного лучика света. Зато это сделала луна: её белое лицо нависло над провалом колодца и посеребрило всё своим призрачным сиянием. Тёмная фигура, словно чувствуя страх человека, шагнула вперёд: лишь один шаг, заставив пальцы ухватиться за рукоять маленького и тонкого клинка, которым так удобно пробивать щели в доспехах, но невозможно остановить нападающего зверя. Волк был громаден: весь чёрный, лишь на груди и кончиках лап угадывался серый оттенок, он был вдвое больше своих собратьев. Одна лапа ступала на землю осторожно, словно проверяя её на прочность, и охотник бросил беглый взгляд на колья: один из них оказался вымазан чем-то тёмным.
Вдобавок сама фигура: не так лежала шерсть, да и морда была иной, не похожей на остальных волков. Охотник видел их в молодости немало, бывало и сам охотился, и тела привозили. В роду у этого зверя были собаки.
- Мне нужно наверх. Понимаешь? Он уйдёт. Я, как и ты, охочусь. И зачастую моя добыча больше меня самого.
Волк прижал уши, слушая осторожную речь человека. В горле его родился клёкот, зародыш боевого рыка, но тут же стих, стоило человеку замолчать.
- Ты наверняка голоден. Вот.
Несколько сухарей, найденных за пазухой, осторожно легли на прелую листву, присыпавшую дно ловушки. Зверь принюхался. Фыркнул, словно усмехнулся, и аккуратно захрустел одним из сухарей, не притронувшись к другому. Подумав, человек аккуратно сунул второй сухарь в рот. В ответ - одобрительное ворчание.
- Я схожу с ума. Сижу в яме с громадным хищным зверем, наверняка голодным и умирающим от жажды, а думаю о братстве охотников, идущих по кровавому следу, о том, что мы разделили хлеб. Это наваждение! Но всё же...
Рука человека дёрнулась. Замерла, нависла над вздыбленным затылком и, помедлив, опустилась.
Тихий рык, не угрожающий, но не позволяющий расслабиться, возник в горле зверя. Поклокотал, словно пробуя воздух на вкус, и затих.
- Да свершиться суд божий! К бою!
Широкий клинок двуручника сверкнул, покидая ножны. Молодой дворянин напротив облизнул пересохшие губы, со страхом глядя на серебристую громаду, которую легко удерживал худой, невысокий инквизитор. Предстоящий бой будет более сложным, чем думалось в зале суда. Он решительно поднял свои клинки - тонкие, лёгкие, из лучшей стали - и шагнул вперёд. На божьих судах доспехи были запрещены, из одежды - только лишь лёгкие штаны да рубахи, всё ослепительно белое, подчёркивающее чистоту намерений. С неба падал снег, но холодно не было: круг огня, огораживающий утоптанную площадку, поднимался в рост человека, опаляя стоящего рядом сухим жаром.
- Эта оглобля, предназначенная для разрубания доспехов, в лёгком бою скорее препятствие, чем поддержка. Я с ним справлюсь.
Двуручник басовито загудел, легко вспарывая воздух, и молодой дворянин торопливо отпрыгнул, разрывая дистанцию. Проклятый монах своей оглоблей вращал лихо, явно наловчился на подобных поединках. Но ничего, надолго его сил не хватит, нужно только потерпеть, он быстро выдохнется, а пока главное - не подвернуться под удар. Юнец юлил, прыгал, метался от одной стены огня к другой, лёгкими движениями клинков отводя наиболее опасные удары сверкающей молнии. Его соперник двигался неспешно, оставаясь всегда ближе к центру круга. Лёгкая поступь, неподвижная, словно замершая голова с устремлённым в небо, "пустым" взглядом - и только пляска мелькающих рук, плетущих серебристую сеть двуручного меча.
Через какое-то время дворянин понял, что проигрывает. Он выдохся, пот заливал глаза, а проклятый инквизитор двигался всё так же спокойно, не показывая и малой доли усталости. Юнец отпрыгнул в очередной раз - и остановился. Измотать старого, битого жизнью в сотнях схваток волка не получилось, значит, пришла пора старинного боевого умения их семьи: он закрыл глаза, расслабился, по телу пошла волна мощи, наливая мышцы силой, проясняя разум, делая взгляд более острым, а движения - более быстрыми.
Инквизитор не мешал. Остановившись напротив, он аккуратно опустил меч на землю, разглядывая меняющееся лицо парня: заострившееся скулы, выдвинувшуюся вперёд челюсть - и бешенный взгляд зелёных глаз с узкими вертикальными зрачками. Взгляд хищника, бросившегося в последнюю, яростную и отчаянную атаку.
Двуручник торопливо взлетел, едва не проткнув зимнее, низкое небо, заставив снежинки разлететься испуганной мошкарой: двойная молния парных клинков оказалась неожиданно близко. Первые, самые сильные и опасные удары пришлось принять на крестовину меча.
Блок, блок, ещё блок - выпад! Двуручник, улучив момент, ударил тяжело и сильно, рухнул сверху, обломив один из лёгких клинков у самой рукояти, встряхнув державшую её руку - и самого парня.
- Остановись! Смирись и прими положенную тебе епитимью. - Голос инквизитора оказался низким и глубоким, никак не соответствующем его хрупкой фигуре.
- Ни за что! - Яростный блеск зелёных глаз. - И хитрый кручёный удар сбоку, окрасивший рукав белой рубахи противника алым.
- Ты выбрал. - Инквизитор, казалось, не заметил раны. Внезапно он ускорился, размазался, становясь такой же неразличимой для глаз молнией, как и его меч - и лёгкий клинок отлетает к стене, Земля ударяет со всей силы, выбивая дыхание из молодого аристократа, кровь хлещет из разрубленной руки, и сознание перед тем, как померкнуть, слышит:
- Суд божий свершился! Подозреваемый, дон Ирги, гранд провинции Тоскань, признаётся виновным в лёгкой ереси. Его земли конфискуются и передаются Церкви. Ему, после лечения руки, надлежит совершить паломничество в составе Святого легиона на должности простого солдата в грядущем Крестовом походе.
Глава 1
Свет факелов трепетал от порывов ветра, заставляя тени метаться по древним стенам в поисках укрытия. Солнце давно село, но генерал ордена доминиканцев, волею папской курии наделённый полномочиями святейшего обвинения, и не думал идти отдыхать... и не позволял это сделать окружающим.
- Вы свободны. - Вышколенная стража развернулась, напоследок лязгнув доспехами, и покинула кабинет. Пожилой монах поморщился и бросил взгляд на стоящего перед ним человека. Тот остался стоять - бесстрастно и неподвижно. Лицо его, словно выточенное из розового мрамора, было недвижимо. Генерал начал ходить по роскошному ковру, нещадно топча толстый ворс. Факелы унесла стража, и теперь комнату заливал лишь свет десятков свечей - толстых, вытопленных по особым рецептам и потому почти не чадящих. Их неяркий свет был намного приятней для глаз - не утомляя, он позволял разглядеть малейшее волнение допрашиваемого, уловить даже лёгкое замешательство и обнаружить степень вины. Ни в чём не виновных же, по мнению одного из глав старейшего ордена католической церкви, в природе не существовало. Неважно, кто перед тобой: принц, простой ремесленник, отъявленный еретик или твой собрат по ордену. Всё равно за ним есть грехи, о которых можно узнать и по мельчайшим движениям губ. Но привычная тактика ведения допроса разбивалась о каменную невозмутимость стоящего напротив монаха.
- Я недоволен тобой, брат Арман. Почему ты оставил жизнь этому еретику?
- Он - прекрасный воин. Скоро Святое воинство двинется на освобождение гроба Господня, и такой меч будет в нём не лишним.
- Может ли выпачканный в грязи помочь свету?
- Вся вина юноши в том, что он не донёс. Он промолчал - и поплатился за это. Его лишили замка, денег, у него впереди война. Этого достаточно, что бы подумать о Спасителе.
- Не донести - значит, внутреннее поддержать! Господь суров...
- Но милосерден. Милосердие двигало этим юношей, и оставим это. Или вы хотите оспорить божий суд?
Генерал недовольно поджал губы. Давно пора было запретить эти примитивные "божьи суды", где всё решает не интеллект, а умение махать железкой. Нужно поднять вопрос на ближайшей курии. Хотя... этот неуклюжий монах - один из последних идеалистов, практикующих подобное. Подросло новое поколение братьев, слишком прагматичных для того, что бы рисковать своей жизнью по пустякам. "Лучше осудить десяток невинных, чем выпустить одного виноватого". Этот принцип вполне заменить любой "божий суд". Указали на тебя - значит, грешен, и инквизитору остаётся лишь определить степень вины. А подобные идеалисты... они то же нужны. Пусть чернь видит, что всё справедливо. Пусть устраивает поединки и дальше. Только подальше от его епархии.
- Сын мой. У меня для вас есть сложное и ответственное дело. Насколько я помню, до того, как надеть монашеский клобук, вы были принадлежали к одному из знатный семейств Франции?
- Это давно в прошлом, и я не хотел бы вспоминать об этом.
- Не так давно, как вам хотелось бы, и раны ещё болят? - Генерал саркастически хмыкнул, глядя на лицо инквизитора - сильное, волевое, оно могло бы принадлежать и юноше... если бы не тёмные омуты глаз. У молодых не бывает такого взгляда.
- Интересы святого престола требуют, дабы вы ненадолго укрыли рясу под плащом рыцаря. Насколько я помню, вы, одарив своими доспехами уезжающих в Крестовый поход рыцарей, оставили себе рыцарский пояс и золотые шпоры? Настала пора вновь одеть их. Не беспокойтесь, вы отправитесь туда, где вас никто не узнает. Вы бывали на Сицилии?
- Нет, отец, но... она же под покровительством Испании.
Пожилой монах улыбнулся. Любого можно выбить из колеи - и использовать его замешательство в своих целях.
- Этот лакомый островок на юге Италии, богатый и урожайный, пытались захватить и турки, и арабы, и греки. Народ там смешанный и испанские гранды как никто наведут там порядок и смогут упрочить власть церкви. Но и им нужна помощь. Есть две секты, о которых не сообщают и не доносят чужакам, особенно завоевателям.
Помолчав, генерал собственноручно налил себя вина с пряностями из бронзового кувшина, стоящего над камином. Тот давно потух, но угли светились багровыми глазницами, и вино должно было быть тёплым. По комнате разнёсся пряный аромат летних трав и виноградной лозы. Пригубив, монах с удовлетворением кивнул и добавил:
- Кстати, на Сицилии лучшие вина в Италии. Особенно рекомендую Шардоне, оно там превосходно. Но вернёмся к еретикам. Одна из сект - последователи святого Франциска ди Паоло, они пользуются полной поддержкой населения.
- Святой Франциск верный слуга церкви, давший всем пример бескорыстия и отречения от мирских благ. Как его последователи могут впасть в ересь?
Генерал недовольно вздохнул. Нет, с новым поколением проще. Они бездумно исполняют то, что им скажут, не пытаясь разобраться в деталях или оспорить. Правда, и исполнители они - так себе. Заняты исключительно собой и интригами за тёплое местечко.
- Эти новоявленные монихеи живут тайно, в пещерах, весь день молясь во славу всевышнего...
- Да простит мне святой отец моё непонимание, но я не вижу в том ереси.
- А по ночам они спускаются в долины и грабят богатых, раздавая их богатства беднякам!
Лёгкая улыбка тронула губы инквизитора.
- Тогда это обычные грабители и они подлежат суду исключительно светскому.
- Грабители, прикрывающиеся основами вероучения, опасны не только светской власти. А ну как люди начнут задавать вопросы о греховности богатства? Нет, Это очень опасная ересь, и я согласен с королём Испании, что этих людей нужно найти и заклеймить как вероотступников! Их всех, и жён и детей, и все поколения их...
Генерал разгорячился, размахивая руками, но тут взгляд его упал на собеседника и он осёкся: перед ним стояла замершая, холодная статуя, бесстрастно внимая горячим словам наставника. Тот тяжело вздохнул. Нет смысла распинаться перед этим истуканом, всё равно сделает по-своему. Не будь он столь хорош в деле розыска, давно бы выяснял по деревням, кто у кого корову сглазил. Но церкви нужен этот волк, даже если он иногда рычит и скалит зубы.
- Знаю, тебе это не кажется серьёзным, но всё же обрати внимание. Если выйдешь на след, можешь сам не заниматься - главное, помоги их найти местным братьям, дальше они и сами справятся. Я специально начал с них, потому что после того, как я расскажу тебе о второй секте, ты забудешь об остальном, а мелочей в нашем деле не бывает. Так вот вторая секта...
Пожилой монах помедлил и бросил взгляд на собеседника. Тот подобрался, глаза потемнели ещё больше, фигура напряглась. Волк почуял добычу.
- Вторая секта называется О-яма. Это что-то оставшееся от завоеваний Сицилии восточными варварами, а о смысле ты уже догадался: да, они так же поклоняются Падшему, как и те, кто принёс в жертву сатане твою невесту.
Инквизитор вздрогнул, но промолчал. Лицо его стало мертвенно бледным, правая рука стискивала воздух у пояса, где обычно висела рукоять меча.
- Ты готов слушать?
- Да! - Не слова - рычание, протиснутое сквозь стиснутые зубы. Генерал усмехнулся: этот след будет кровавым.
- Ты уже не тот волчонок, что валялся у меня в ногах, мечтая отомстить и найти успокоение. Кровь твоих врагов давно остыла, и не гоже служителю церкви грешить гневом. Ты поедешь как странствующий рыцарь, принимая участие в турнирах и приставая к хорошеньким служанкам. Вот тебе на расходы.
Тяжёлый кошелёк упал на стол. Звяканье было глухим и солидным - так не бренчит медь и не звенит серебро. Это было золото.
- Но помни, ты не прожигатель жизни, а обычный странник, бедный, но честный. Большая часть этих денег предназначена не на роскошь, а на необходимые по розыску расходы. Ты понял?
Спокойный, равнодушный кивок.
- Хорошо. Ты найдёшь тех, кто поклоняется сатане, я уверен. Но не дари им лёгкой смерти - они должны успеть раскаяться и назвать сообщников. Вот письмо от Папского престола всем, "кто может оказать содействие". На время этого задания ты - легат церкви, её руки. Это должно тебе помочь... после того, как ты выйдешь на еретиков. Не знаю, кто они, подробности их деяний тебе сообщат местные братья. Обратись в Палермо к отцу-настоятелю Скаммику в монастыре капуцинов, он посылал запрос и в курсе возможных затруднений. Испанским и французским владеешь? Замечательно, значит, сложностей в общении не будет. Найди эту заразу, легат.
Инквизитор кивнул и, подхватив со стола кошелёк, скрылся за дверью. А генерал ещё долго сидел перед остывшим камином, вороша угли, и прикидывал варианты событий. На лицо его то и дело наползала тонкая, хищная улыбка.
Мессина. Начало пути.
- Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девать... тридцать золотых. И на них ты хочешь коня и вооружение, достаточное, что бы участвовать в турнирах? - Торговец помолчал, прикидывая что-то, затем отрицательно покачал головой: - Ничего не выйдет. Мало! Сейчас турниры не те, что раньше, когда всё решала сила руки. Достаточно было нацепить на себя хоть что-то и, если мужества хватит, выступить против хорошо вооружённой знати, ссаживая их с коней. Время боевых площадок прошло, турнирное поле, где шла общая свалка, в прошлом. Нынче вместо них ристалище, где идут парные поединки. Ввели строгие правила, не дай бог не так ударить! И в результате выигрывают те, у кого самые породистые кони и самые лучшие доспехи. Многие знатные сеньоры уже не ходят на турниры, выставляя замену - и гордятся тем, что их рыцарь не посрамил доспехов, и хвастаются этим, словно победили сами. Ты опоздал, Арман. Рыцарей не осталось.
Инквизитор, сняв сутану, и подрясник, превратился с худощавого, словно свитого из жил мужчину - с кучей шрамов по всему телу, с головой, тронутой первой сединой, но с ясными, пронзительно глядящими глазами. Кожаная куртка и бриджи под монашеским одеянием вполне тянули на статус лёгких доспехов. Рассеянно слушая причитания оружейника, он перебирал сваленный кучей хлам доспехов, чутьём опытного воина угадывая подходящие фрагменты именно под себя.
- Время рыцарей уходит туда же, куда ушло время героев. Сейчас процветают такие торговцы, как ты, Жак. Разве для тебя это плохо?
Торговец задумчиво пожевал губами.
- Смешно! Ещё вчера я воровал на пару с тобой яблоки в деревенских садах, а сегодня бурчу и жалуюсь, словно старый дед. Новое поколение поднялось и отодвинуло нас в сторону, не дав состариться - сильное, хищное. Умеющее убивать похлеще нас с тобой - но чужими руками. Зачем вызывать не друга на дуэль, когда можно просто написать на него донос, а остальное сделает святейшее обвинение? Люди поняли это быстро и научились пользоваться. А те, кто не понял - стали первыми жертвами.
Лязг доспехов стих. Неуловимое. Смазанное движение - и прямо напротив струхнувшего оружейника белое лицо с карими, корящими яростью глазами.
- Я всегда судил по совести!
- Я знаю, Арман. Успокойся. Не нужно испепелять меня взглядом. Ты такой же, как и я: идеалист, упустивший своё время. Вот, выпей вина.
Инквизитор, недовольный собственным срывом, угрюмо отодвинул кружку и вернулся к разбору доспехов.
- Я думал, что уже не способен злиться. Но ты, как и в детстве, сумеешь достать любого, Жаки. Кстати, мне нужна и одежда. Простолюдина. Неброская, но добротная, способная выдержать дальнюю дорогу.
- Одежну найдём. А вот коня ты не получишь! Вернее - хорошего не получишь. Андалузца, который мчится как вихрь и способен преодолеть три копейный броска там, где другой конь протопчет лишь половину. Их расхватывает знать, перед турнирами они идут по две-три сотни золотых, если видна порода, и чуть дешевле, если нет родословной. Всё, что я могу для тебя сделать: бери шайра. Зато выберешь сам с моей лучшей конюшни.
Арман горько усмехнулся.
- Я не собираюсь навьючивать на себя тройные пластинчатые доспехи. Зачем мне тяжеловоз?
- Не спеши. Мало кто сравнится с восточными скакунами в беге на короткие дистанции, но если бежать весь день - кто придёт первым? А неделю? К тому же, шайры, это не деревенские битюги, потомки великий коней Англии, они верно служили рыцарям не одно столетье... Пока доспехи не стали настолько тонки, что их могут удержать и тонконогие восточные скакуны, выросшие среди степей, где нет лесов и ничто не смущает простора, где зимой не бывает снега и не ценится вожаки, способные протаптывать дорогу по сугробам и в лютые морозы...
-Ну, сел на своего любимого конька! - Инквизитор улыбнулся. - Давай, показывай своих добродушных великанов. Если уж на большее мне не хватает, выберу лучшего их того, что у тебя есть, потом не жалуйся.
- Лучшего - не получится. Ветер заболел, лежит, никого к себе не подпускает. Конюхи боятся заходить к нему в стойло. - Торговец расстроено потёр лоб. - Случайно повезло, приобрёл недоношенным жеребёнком у потомка старинного рода, не знавшего истинной цены подобного красавца. Всего год у меня этот жеребец побыл, и его потомство уходило по цене чистокровных андалузцев, и вот на тебе. Потравили, не иначе.
Лошадей выгуливали в одном из небольших загонов на окраине города. Сразу было видно, что торговец - заядлый лошадник: даже лошадей, предназначенных для продажи, обильно кормили и пускали пастись несколько раз в день в разных загонах, следя за тем, что б на очередном пастбище успела подрасти молодая и сочная травка. Кони были как на подбор: сильные, крепкие, с мощными ногами, заканчивающимися массивными копытами. Таки способны выдержать на себе тяжеловооружённого рыцаря - или весь день ворочать гружёные телеги. Последнее начало цениться больше. Лошади ступали неторопливо. Северяне, покрытые шерстью, не позволяющей им мёрзнуть и в самые суровые холода, в полтора раза крупнее своих южных сородичей, ступали аккуратно и неторопливо. Величественная, ровная поступь. Большие копыта, привыкшие ходить по обледенелому насту, придавливали траву, но не кромсали дёрн. Посади на такого ребёнка - и он проследит, что бы малыш не упал. Ляг перед табуном - и ни одно копыто не коснётся тебя.
- Нравятся? - Жак трепал лошадиные морды, угощал кусочками сахара. - Выбирай! Уступлю любую... за пятьдесят золотых.
- Сколько? - Арман возмущённо присвистнул! Да ты совсем страх потерял? Пытаешься всучить мне крестьянскую лошадку по цене призового скакуна!
- Да ты посмотри на них! Тут любая твоих скакунов скопом в одиночку обставит! - Торг, доставляющий удовольствие обоим, не прекращался не на секунду и даже набирал обороты. Инквизитор ходил от лошади к лошади, гладил морды, смотрел зубы и наслаждался беседой: хорошо, когда можно хоть иногда скинуть рясу, побыть обычным человеком, когда есть друг способный дать тебе почувствовать вкус подлинной, настоящей жизни, ощутить под ногами землю и небо над головой...
- Дорогу! Дорогу! Его преосвященство хочет выбрать себе лошадей для имения! - Несколько вооружённых латников расталкивали случайных зевак, давая дорогу скромной карете, без украшений и гербов, как и положено священнослужителю - но из тонкого, тщательно выделанного бука, дорогого, показывающего всем статус владельца.
После того, как она свернула в сторону именно их загона, Жак сгорбился, плечи его опустились, он тяжело вздохнул.
- Арман, прошу, не вмешивайся. Ты скоро уедешь. А мне тут жить и торговать. - И, уже громче, в сторону всадников: - Что угодно епископу?
- Ему угодно лошадей. - Один из всадников, одетый в лёгкие доспехи, с двумя мечами за спиной, что выдавало в нём опытного бойца, презрительно сощурился и, вытащив из-за пазухи небольшой кошель, бросил под ноги торговцу. - Вот тебе... за весь табун!
Жак нагнулся и распустил завязки дешевого полотняного мешочка. Чутьё опытного торговца не обмануло: не так летел кошель, не так звякнули монеты. В нём лежала жалкая кучка серебра.
- Как будет угодно его преосвященству. - Плечи торговца опустились, он горько вздохнул: пропала выручка целого сезона! Но возражать не осмелился.
- Погоди. - Тонкая, но крепкая рука легла на его ладонь, собрала холстину!
- Эй, уважаемый! Вы ошиблись! Тут не золото, а серебро, но даже если б было золото - тут денег на одну лошадь, не на табун!
- Как ты смеешь, раб! - Воин почти натурально рассвирепел, поднял скакуна на дыбы, изображая ярость - но глаза оставались холодными и спокойными, оценивая собеседника. Глаза убийцы... или торговца. Хлопнул кнут, узкая полоса кожи метнулась к противнику - и встретилась с поднятой рукой. Спрятанный под кожаной рубахой наруч чуть звякнул, когда плоть обвилась вокруг него, сжала в сыромятных объятьях - а затем натянулась, звеня, стаскивая своего хозяина с коня, лишая его первоначального преимущества. Воин, подобно многим всадникам, носил плеть на петле, скользящей по кисти - что бы всегда была под рукой и не мешала, и внезапно понял, как это неудобно стратегически. Петля натянулась, рывком сдёргивая всадника с разгорячённого коня, и лишь воинские навыки позволили упасть в полуприсед, упёршись руками в землю, а не нелепо растянуться в грязи. Заняло разбитое колено, послышался откровенный гогот остальных вояк из свиты епископа, и воин, окончательно рассвирепев, рванул мечи с плеч. Да, его потом опять будут ругать за трупы простолюдинов на улицах, может, даже плетей дадут, но ничего, стерпим! Подобное нельзя оставлять безноказанным!
Блеснул клинок - и зазвенел, столкнувшись со сталью наруча. Второй удар, теперь левой - длинный, колющий, призванный раз и на всегда заставить замолчать наглеца, застыть, глядя на развороченное брюхо.
Свистнул кнут, от которого воин успел избавиться и который благополучно поменял владельца. Левую руку обожгло болью, клинок вырвался из ладони и упал в грязь. Окончательно потеряв голову, воин кинулся вперёд, полосую клинком перед собой перед собой, взрываясь сотней ударов, после которых обычно оставалась просека тел. Вновь свистнул кнут, ноги запутались в сыромятине и развороченная, грязная земля приняла обезумевшего воина. Мелькнувший перед лицом кулак - и всё закрыла тьма.
Арман аккуратно подобрал клинок, взвесил в руке, хмыкнул, взял второй - и замер, глядя на остальных воинов сопровождения, ощетинившихся оружием.
- Что тут происходит? - Спокойный, чуть ленивый голос. Епископ выглянул из окошка кареты, недовольный задержкой.
- Ваше Преосвященство! Подлый торговец отказывается продавать коней для Святой Церкви! - Подскочивший латник указал рукой в сторону белого кал мел Жака и Стоящего с мечами наготове Армана и ухмыльнулся.
- Еретик? - Скучающий, холёный голос. Не пристало епископу заниматься подобными вопросами, на то есть Святейшее Обвинение. Скрутят, отволокут в подвал, а дальше дорога одна - железо и огонь, пока не сознаешься, затем, в качестве милосердия - костёр. Жак закатил глаза, лицо стало отливать синевой, он совсем уже сник. Жалости инквизиция не ведала, считая её дьявольскими кознями. "Лучше погубить десять невинных, чем упустить одного виноватого", "Погубить тело но спасти душу"... Лозунгов у святых отцов было много, и все они осуждали схваченных на медленную смерть.
- Уверенны, Ваше Преосвященство? А может, дело в нежелании приобрести коней для крестового похода как положено? Наверняка Святая Церковь выделила все необходимые средства для закупки скакунов, но ваш нерадивый слуга, вон он валяется, решил сжульничать и забрать всё себе. Вряд ли до подобной мелочности унизится слуга господа.
Епископ встретился глазами с человеком в простой кожаной одежде и поёжился. Эти чёрные, пронзительные глаза он видел совсем недавно, на последнем божьем суде, и не узнать их не мог. Да, в своей епархии епископ был полновластным хозяином, но - спорить с этим юродивым? И оказаться его следующим соперником? Увы, традицию божьих судов всё ещё не запретили. А жаль!
- А почему вы в таком...
Арман торопливо положил ладонь на рукоять меча и указал глазами вверх. Ясно, распоряжение свыше. Епископ откинулся на вышитые подушки, обдумывая варианты. Наверняка отправляют куда подальше, давно к этому шло. Но и полномочия у папских посланцев вполне могли поспорить с его собственными. Нет, расстаться нужно по хорошему. Даст бог, сгинет в пути, с удовольствием свечу за упокой поставлю и не одну. Без подобных смутьянов жить проще и спокойней.
- Вы правы, Арман. Вот необходима сумма, по десять золотых за скакуна, выделенная Святым Престолом. - Мановение холёных пальцев - и пара воинов, подскочив к карете, выволокли два тяжёлых мешочка, позвякивающих сыто и гулко. Жак порозовел, перевёл дух и, подскочив к карете, низко склонился перед ней.
- Знаю, торговец, на торгу ты выручил бы больше. Но этих денег хватит, что бы не быть в убытке, лучше довольствоваться малым и таким образом поучаствовать в борьбе за гроб господень.
Голос епископы был образцово-смиренным, только где-то в глубине его промелькнули злые нотки. Затем, уже деловым, обращаясь к своим воинам:
- Отсчитайте пятьдесят коней, да смотрите, выбирайте лучших! Столько денег заплачено!
В последний раз мелькнула красная мантия в глубине кареты и та, развернувшись, умчалась обратно в город. А Жак, с трудом переведя дух, сел тут же на землю, его не держали ноги.
Арман, полюбовавшись клинками, содрал ножны с воина, только начавшего приходить в себя и ворочающегося на земле, и небрежно бросил старшему оставшегося отряда, отбирающему лошадей:
- Мечи я забираю. В качестве компенсации за несправедливое нападение.
Тот поджал губы, но кивнул. Спорить с тем, с кем не стал связываться сам епископ, он не собирался. Торопливо похватав самых крепких коней, отряд подобрал своего незадачливого вояку и умчался в облаке пыли, подальше от непонятных торговцев.
- Ну что, друг мой Жак, и на чём же мне ехать через полмира? - Арман, улыбаясь, помог встать другу и отряхнуть одежду.
- Сегодня же пошлю на конезавод за новой партией, не волнуйся, подберём мы тебе коня. - Жак с трудом переводил дыхание. - Через пару дней будет тебе скакун, а пока побудь моим гостем. Одежду тебе справим, отъешься немного, а то со своими постами ты совсем исхудал.
- Пост есть укрощение плоти и совершенство духа, друг мой. Через соблюдение поста верующий обретает силу воли, необходимую для жизни.
- Ага, ты это своим собратьям расскажи! Мой свояк им в постные дни такие разносолы поставляет, что и королям впору. Да, не мясо, но всё самое лучшее, свежее и дорогое из того, что разрешено. При таких диетах их комплекция неудивительна.
- Не все такие, Жак. Да, некоторые мои собратья ревностно блюдут букву церковного закона, забывая о его сути. Забывая, что пост - это добровольное самоограничение, а не повод сменить стол. Увы, нет людей без греха.
- А я так считаю: это не оправдание! Не можешь бороться с собой - не иди в священники! Не я один так думаю, большинство! Они видят, что в семинарию поступают ради денег, карьеры, власти, а вовсе не уходя от мира!
- В тебе говорит гнев, Жак. Давай оставим эту тему, пока не наговорили лишнего. Мне то же жаль твоих коней, но жизнь продолжается - ты ещё успеешь ободрать как липку не один десяток покупателей, доказав, что и сам грешник не меньший.
Торговец мигом остыл, вспомнив должность своего друга детства. Опасливо покосившись на спокойные черты инквизитора, он выдохнул, отметая недавние события, и лишь буркнул в усы:
- Я по крайней мере не твержу всем о своей святости и чистоте помыслов.
День прошёл спокойно. Арман сумел выбрать из старых доспехов, завалявшихся у друга, более-менее целые части, собственноручно подогнав из кожаными ремнями друг к другу. Получившийся комплект был разнородным, но сидел удобно и тело защищал неплохо. В нём, с опущенным забралом, инквизитор походил на младшего сына дворянской семьи, поехавшего в мир попытать счастья, чего, собственно, и добивался. Из одежды он взял несколько лёгких рубах и штанов, и толстую куртку из кожи, которую намеревался надевать под доспехи на турнире. Осталось дело за толстым щитом из металла, дерева он не признавал, и парой-тройкой копий, но подобного у его друга не нашлось. Впрочем, прогулка по лавкам должна была исправить этот недочёт.
На ужин Жак достал молодое вино - не выдержанное, без строгого букета и со взбаламученным осадком на дне кувшина, оно кружило голову и помогало уйти в страну детства.
- Ты помнишь, как мы утащили козу и вредной старухи через дорогу и, нарядив её ведьмой, отправили обратно?
- А ты, ты помнишь, как мы выпили кувшин примерно такого же вина у твоего папаши?
- Кувшин был намного меньше, но попала мне тогда здорово! Неделю сесть не мог!
Воспоминания из детства - это прекрасно. Они уводят от забот и тревог, заставляя улыбнуться и забыть о дне сегодняшнем... Но он ревнив и не позволяет забыть о себе надолго.
- Господин! С Ветром совсем плохо! - ворвавшийся конюх разбил радужную сказку детства, заставив почувствовать всё: и темень ночи, и странное, зыбкое грядущее, и упрямое, злое настоящее. То самое настоящее, над которым приходилось много и долго работать, что бы сделать будущее хоть чуточку добрее.
- Веди! Старый Корви уже там?
- Да! Но он ничего не может сделать! Кончается Ветер, видно, яд был очень сильный!
- Жак! Я с тобой! - Арман торопливо встал с лавки, усилием воли заставив потолок не плыть перед глазами. Молодое вино торопливо: оно легко туманит голову - и так же легко уходит без следа, стоит отставить бокал в сторону и пройтись по свежему воздуху.
- Не нужно! Ты ничем не поможешь, у тебя свои заботы, отдохни перед дальней дорогой.
- Всё же я гляну. Я не ветеринар и не лошадник, но кое что понимаю в ядах, ранах и отправлении на тот свет. - Инквизитор улыбнулся. - Никогда не знаешь, что именно пригодится на божьем суде. Не все мои противники предпочитали клинки. Многие выбирали яд.
- Расскажешь?
- Не сегодня! Пойдём глянем, что там с твоим Ветром.
Жеребец умирал. Он лежал на боку, раздувшийся живот почти не опадал, дыхание было слабым и хриплым. Пожилой конюх с обречённым видом пытался заставить выпить его какую-то коричневую микстуру, с трудом просунув соломинку сквозь стиснутые зубы.
- Ну как он, Корви?
- Ему всё хуже. Не ест, не пьёт. Кончается, наверное.
Жак сел, потрепал жеребца по морде.
- Как же так. Я его как ребёнка выхаживал. Сам молоком выпаивал, лучшее сено ему с гор привозили. Ладно, принесите арбалет. Не нужно заставлять животное мучиться.
Арман присел рядом. Поглядел на глаза, закатившиеся под веки, на вздутый живот. Сильно нажал на него, вызвав хрипы в горле и слюну сквозь стиснутые зубы.
- Желудок промывали?
- В тот же день, господин. - Старый конюх с надеждой посмотрел на гостя хозяина. - И водой, и рвотное давали. И отвары очищающих трав. Вы знаете, что с ним?
- Да. Это не плохая трава. Скорее, одну их охапок сена облили сильным ядом перед тем, как дать коню. Причём травы были с примесью мяты, иначе животное учуяло бы незнакомый запах и не стало бы есть сразу, а от такого яда трава вянет быстро.
- С мятой? Было! Три дня назад в одной партии травы с гор была мята! Я тогда удивился, где столько её нашли, а оно вон оно как.
Жак с надеждой посмотрел на друга:
- Его можно вылечить?
- Это очень сильное средство. Если бы распознать сразу... Люди умирают через сутки после приёма этой гадости, а твой жеребец продержался трое. Он цепляется за жизнь всеми копытами, но яд давно уже не в желудке, и даже не в крови: он в мышцах, в костях. Жак, Корви, идите в дом. Я посижу с Ветром, а если ему станет хуже, отпущу без мучений.
Старый конюх пытался что-то сказать, но торговец торопливо выпихнул его за дверь. Поклонившись неподвижной фигуре, он торопливо прикрыл створки и жестами разогнал посторонних. Зайдя в дом, он подхватил кувшин и принялся жадно пить, пачкая рубаху.
- Ты никогда не бегал от сражений. Так пусть же в твоей сегодняшней битве удача будет рядом! За твоё упорство, инквизитор!
Конюшня была пуста. Всех лошадей забрали слуги епископа, новые будут нескоро. Лунный свет, пробираясь в длинное и гулкое помещение сквозь небольшие оконца под крышей, не мог разогнать тьму, лишь прорезал её тонкими клинками серебристых лучей, не давая мраку сомкнуться вокруг двух неподвижных фигур окончательно. Многие бояться ночи, путая её густое покрывало и истинной тьмой, врагом света. Это не так. Ночь - часть мира, она полна жизни. Сильной, полной страсти и мощи, животной жизни. Во мраке обостряются инстинкты, охотятся хищники, зачинают и рождают потомство. Ночь - время земли, день - время солнца.
Арман любил молится ночью. Днём, когда яркий свет прочищает голову, делая её ясной, настраивая мысли на возвышенный лад, мало кто рискует обращаться к Создателю. Большинство обывателей делает это в полумраке соборов, молясь не творцу - его символу: раскрашенной доске, огоньку свечи, куску железа или кости. Так проще, так безопасней, так собственные просьбы кажутся не такими мелкими и постыдными. Арман молился ночью. Ему не страшна была тьма: он просто был вне её. Ему не нужны были символы: закрывая глаза, он искал Творца сердцем. И просьбы не слетали с уст: никогда не живший ради мирских благ, он вполне удовольствовался присутствием ЕГО в собственном сердце. Тем более, что знал: подобный поиск сам по себе даёт много. Но сегодня нужно было обязательно найти.
Расслабиться и слиться с миром, ощутить его весь, насколько хватит собственных сил, насколько протянется мысль. Почувствовать орла в небе, мышь под полом, спящих людей в домах вокруг, борющегося из последних сил коня рядом. Услышать ветер, колыхающий травы, разрезаемый крыльями птиц и разгоняющий тучи... и лёгкий ветерок, вызванный редким, сиплым дыханием скакуна.
В чём же ещё можно найти Создателя, как не в его творении? Тем более, если оно не законченно - живёт, дышит, двигается, рождается и умирает - развивается? Нужно лишь, не выпуская мир из себя, чуть отойти в сторону: невозможно увидеть целое, если являешься его частью. И тогда проступят тонкие, невесомые связи, укрепляющие всё живое. Пройди по ближайшей, нырни в собственное тело - и замри, увидев источник божественного света в собственном сердце.
Свет. Неяркий, но всё освещающий, не имеющий границ, но достающий до самых сокровенных уголков души. Внутри человека что-то изменилось: иначе забилось сердце, иначе побежала кровь, исследуя, изменяя, врачуя. Он протянул руку: и один лепесток огня пробежал по ней, погладил мягкую шкуру лошади, нырнул вглубь - и соединился с таким же огнём в теле животного. Тот, совсем было угасший, вспыхнул ярче, заработал по иному, быстрее, мощнее, сильнее.
Обессиленный, человек откинулся назад, привалившись к стылым доскам конюшни, закемарил, не открывая глаз. Он не видел, как над их головами, человеческой и лошадиной, внезапно закружились неприметных хлопья, подобные крупным снежинкам - или мелким белоснежным пёрышкам.
Утром его разбудило ржанье. Сильное и требовательное. Ветер, с трудом удерживая расходящиеся от слабости ноги, упрямо шагал в сторону ворот: к воде, траве и свежему ветру. Обрадованный, Арман подскочил, поддерживая тяжёлый конский круп. Жеребца мотнуло, неподъемная тяжесть навалилась на плечи, но инквизитор лишь закусил губу, упрямо воюя с засовами, не отошёл, не отпрыгнул. Так и вывалились вдвоём под удивлённые взоры Жака и его домочадцев: оба в поту, дрожащие от слабости и напряжения, но не желающие отступать. Выпив ведро студёной колодезной воды, Ветер позволил себе опуститься на землю: не упал, а именно опустился, согнув ноги, и принялся подъедать успевшую вырасти в углу двора сочную зелень.
- Глазам не верю! Как тебе это удалось? - Жак удивлённо глядел на сноровисто работающего зубами жеребца, всё ещё слабого, но намеренного выздороветь и вновь бегать наперегонки с облаками, оправдывая своё имя!
- Просто помолился. - Арман постоял с закрытыми глазами, приходя в себя, и неспешно направился к колодцу. Первое ведро просто опрокинул на голову, смывая с себя усталость и пот, а из второго долго пил - мелкими, жадными глотками.
- Мне бы так! - Жак с удивлением смотрел на друга. - Попросил, и всё исполнилось! Научи, а?
- А что тут учить? Делай это искренне, от души, и всё получится.
- Да ладно! Помню, я мальцом был, целый месяц молился, мечтал найти кошель с золотом. И грошика медного не нашёл! Тогда я понял, что...
- Знаю я эту шутку. Ты понял, что бог работает по-другому. Стащил деньги на леденцы у отца и стал молиться о прощении. Не смешно, Жаки.
- А что мог сработать первый вариант? - Торговец хитро прищурился. - Можно молитвой получить кошель золота?
- Нет. - Арман вздохнул. - Если ты начнёшь молиться по настоящему, и впустишь Создателя в своё сердце, ты изменишься - и изменятся твои просьбы. И золота среди них не будет.
- Тогда я лучше по старинке, как умею. - Жак развёл руками. - Мне семью кормить надо.
- Прокормить семью может всякий. Тебе нужно другое: красивую одежду, добротный дом, слуг, выезд с шестёркой лошадей, а там глядишь и о дворянстве задуматься можно. Ты уверен, что это то, что нужно твоим детям, ты будешь стремиться к этому всю жизнь, отказывая им в самом важном: любви, внимании, собственном присутствии. А когда станешь стариком, искренне будешь недоумевать, почему твои собственные дети хотят от тебя только денег, не понимая самого важного: ты лишил их других радостей, не приучив ко всему остальному.
- Не каркай! С моими детьми занимаются лучшие учителя! Они вырастут богатыми, умными, они добьются того, чего не добился я!
- Уверен в этом. Но вот будут ли они счастливыми? Посмотри на себя - ты беднее многих купцов и дворян, потому что стараешься вести дела честно, но при этим богаче сотен тысяч крестьян. Ты счастлив? Нет! Ты хочешь ещё и ещё, ты стремишься к этому, а настоящая жизнь проходит мимо, и твои дети месяцами не видят отца.
Жак, побагровев, развернулся и заскочил в дом, хлопнув дверью. Постояв, Арман вздохнул и побрёл следом. Подойдя к расстроенному купцу, угрюмо цедящему вино из позолоченного бокала, он опустил руку тому на плечо:
- Прости! Мне не следовало начинать этот разговор. Живя этой жизнью, ты счастлив и доволен собой, мне не нужно было показывать тебе иные тропы бытия.
- По крайней мере теперь понятно, почему ты один, и всё ещё нигде не осел. С такими мыслями невозможно завести семью и детей. - Жак допил бокал и решительно отставил его в сторону, а вместе с ним - и тему разговора. - Пошли по магазинам, выбирать тебе шит и копьё. Несмотря на все заскоки, ты мой друг и я не могу позволить тебе выезжать навстречу опасности без должного вооружения.
Жак обижался легко, но так же легко отходил. И ещё - он был хорошим другом. И потому Арман вышел через день пешком в южные ворота города, ведя под уздцы двух лошадей: на одну были навьючены доспехи и куча других необходимых в дороге вещей, второй, вернее, вторым, был Ветер. Торговец решил отдать своего лучшего жеребца, едва увидел, как тот тянется к лицу человека, выходившего его:
- Пойми, теперь это твой конь. Пойдёшь не спеша, два-три дна, максимум неделя - и он сможет нести тебя на себе. Ему сейчас как раз и нужно вот такое неспешное движение по свежему воздуху, на природе, что бы отрава окончательно вышла. А у меня, коль взялись, всё одно отравят. Ничего. В деревне подрастает пара его жеребят. Я не в убытке буду, не переживай. И - удачи!
Дорога ложилась под ноги бесконечной земляной лентой. На ногах не было сапог, на плечах - рясы, а позади был ЕГО конь. За бытность свою инквизитором он забыл, что это такое: трава под босыми ногами, не стиснутое клобуком небо и собственный, принадлежащий только ему конь. Он менял лошадей как перчатки, легко принимая и легко расставаясь, занятый совсем иными делами, и вот теперь круговорот бесконечных дел прервался. Впереди были заговорщики, было сложное задание, но оно как раз нуждалось в медлительности: его должны были узнать как рыцаря - бедного, нескладного и совершенно безопасного. Идеальный образ, позволяющий быть незамеченным в любом обществе. Мало ли шатается по дорогам младших сыновей баронов? От отцовского наследства ничего не причитается - так ходи, ищи лучшей доли. Бывало, на турнирах такие за день становились богачами - за счёт чужих доспехов, которые можно было снять с побеждённых. Но это единицы, а остальные... И не чернь, послать нельзя, и общаться с беднотой не больно интересно. Так и крутились младшие сыновья вокруг обеспеченной знати, стараясь выделиться, что бы взяли в гвардию, да не простым ратником, а командиром.
Среди таких соглядатаев инквизиции не ищут. Умно придумали святые отцы, умно. Только путешествие грозило затянуться, а в это время последователи О-Ямы могут устроить очередную чёрную мессу. И принести в жертву очередную девушку. Бесконечный, скользящий шаг путника, когда легче идти и идти, бездумно перебирая ноги, чем остановиться, прервался. Рука стиснула рукоять меча, воздух с трудом проходил сквозь стиснутые зубы.
- Амелия! Как ты была прекрасна! - В голове замелькали вереницы образов: бал, раскрасневшееся девушка, водопад каштановых кудряшек, узкая и сильная ладонь, поцелуй украдкой, на балконе. Затем сразу, без перерыва: слуга, принесший известие о пропаже и бешенная скачка сквозь заснеженный лес! Ведь знал, где проходят чёрные мессы! Натыкался пару раз на охоте на странное капище! Не обратил внимания, брезгливо отвернулся - и вновь оказался там же, но теперь там махали мечами люди в чёрных масках, а на круглом камне лежала его невеста, обнажённая, с чёрным кинжалом под сердцем. В тот день он впервые оказался весь в чужой крови; в тот день он потерял часть души, но обрёл цель и смысл жизни. В тот день он разбудил в себе зверя. В тот день, молясь всю ночь над телом любимой, он узнал бога. В ту ночь он потерял Амелию.
- Сэр рыцарь! Дозволено ли мне будет прервать ваши возвышенные думы о великих битвах? - Чужой голос вплёлся в сознание, вызвал из чёрного, мрачного забытья. Арман встряхнулся. Лошади давно объели траву на обочине дороги и тянули на луг. Сколько он простоял вот так, бездумно глядя в небо, пока его не вернул на землю голос случайного прохожего?
Тот, кстати, уходить не собирался - стоял, с любопытством глядя, как мягчеет лицо собеседника, разглаживаются складки, и горло, сведённое в непонятном усилии, пытается произнести слова.
- Спасибо. Я слишком глубоко ушёл в себя. Меня зовут... Сэр Арман де Логви, странствующий рыцарь. А вы...?
- Я? Я шут! Обычно зовут Энц, хотя полностью Энца Ван Диан, коль уж общаюсь с рыцарем, так нужно соответствовать.
Арман с удивлением оглядел собеседника. Обычная, крепкая одежда, больше подобающая состоятельному горожанину в дороге, чем шуту, привыкшему быть со знатью. Коротко стриженный ёжик волос, чуть тронутый сединой, узкие губы и пронзительный, цепкий взгляд. Впрочем, сейчас один глаз заплывал синевой, что портило впечатление. Небольшой узелок с вещами, крепкая палка в руке, вот и весь скарб.
- Шуты обычно ездят в каретах, вместе с господами. Ну, если провинились - то на запятках. Пешком не ходят.
Энц хмыкнул.
- Это если хотят добраться до места в комфорте и побыстрее. Если же есть желание подышать свежим воздухом, то достаточно пошутить насчёт неудачного макияжа хозяйки - и можно смело рассчитывать на два-три дня пешей прогулки. Тут главное, верно угадать момент, что бы у леди в руке не было ничего тяжёлого. Дамы не любят насмешек над внешностью и случись подвернуться, например, кинжалу...
- Ну, судя по синяку под глазом, руки у леди были не пусты. И чем она тебя так?
Шут вздохнул.
- Не поверишь, добрый рыцарь, обычным веером. Увы, многие знатные дамы в детстве получают, помимо обычного воспитания и воинские навыки, что здорово осложняет жизнь их домочадцев.
Арман поневоле улыбнулся, настолько комично-сокрушённым был вид его собеседника.
- Если хочешь, можешь пристроить свой узелок на спину второй лошади, к остальной клади. Кареты у меня нет и подвезти тебя я не могу, но если не отстанешь до привала, угощу копчёной гусятиной, мне друг набил две перемётные сумы припасами на дорогу.
- Благословенны будьте добрые друзья, щедрые рыцари и частые привалы! Собирался я, как ты понимаешь, впопыхах, и еды захватить не успел. А не сделать ли нам привал прямо сейчас? - шут мигом пристроил свой узелок поверх рыцарских лат и зашагал рядом с Арманом. Он был весёлым и лёгким в общении человеком: выклянчив кусок хлеба с сыром, тут же успокоился и принялся болтать, умудряясь есть, шутить и идти так споро, что инквизитор, думавший поджидать собеседника, поневоле прибавил шаг.
- И кто твоя хозяйка, Энц? Судя по меткости руки и точности глаза, у неё длинная череда воинственных предков.
Шут уныло потрогал опухший глаз и кивнул:
- Леди Кристина, урождённая Адлер, три года назад похоронившая своего супруга, барона Меца, происходит из очень старинного и знатного рода. Великих предков у неё столько, что, начни я их перечислять, не закончил бы и до вечера. Думаю, она примет рыцаря, спасшего его слугу.
- Спасшего? Но от чего я тебя спас?
Энц усмехнулся.
- Ну, во-первых, от голода. Хлеб с сыром, конечно, не слишком обильное угощение, но позволит мне дотянуть до привала, где обещанный мне гусь окончательно победит муки пустого желудка. А во вторых: я знаю, рыцарям зазорно обращать внимание на мелочи, но над леском, к которому мы приближаемся, кружат птицы, не решаясь присесть на ветки. Там наверняка притаились разбойники. Уверен, что столь доблестный рыцарь, как вы, сумеет, одев доспехи, разогнать этот сброд и расчистить дорогу нам и другим путникам, если таковые сегодня случатся.
Арман встревожено глянул вперёд: дорога, до этого беззаботно вившаяся вдоль полей, действительно ныряла в ложбинку и исчезала в небольшом леске, идеально подходившем для засады. А потревоженные птахи, вившиеся над деревьями, вполне могли быть спугнуты вооружёнными людьми. Подумав, он снял двуручник, повесив его на Ветра, пусть понемногу привыкает к тяжестям, и, надев кожаные куртку и штаны, приготовленные для поддевания под железо, закинул на спину перевязь с двумя трофейными мечами.
- Постой тут, пойду, гляну.
- Боюсь, доблестный рыцарь, нас они заметили намного раньше, чем мы их. Если вы облачитесь в доспехи, разбойники в страхе разбегутся, зная, что их самодельные луки не пробьют броню, а ржавые железки, именуемые оружием, не смогут противостоять вашему клинку. Зачем же рисковать, идя в лес в таком виде?
- Ты сам ответил на свой вопрос чуть раньше. Позади нас могут быть другие путники. Я пойду вперёд под видом слуги, посланного обеспокоенным рыцарем на разведку. Они либо постараются меня по-тихому убрать, либо, что вернее, затаятся, надеясь, что я ничего не замечу. Вполне может быть, что птиц потревожил не человек. Жди.
Арман торопливо шагал по дороге. Поступок был верхом предусмотрительности для рыцаря, безрассудного в своём стремлении к славе и подвигам, но довольно неприятным для инквизитора. Обычно при необходимости поиска грешных душ среди разбойного люда он перекрывал выходы из леса силами своего, приданного ему для сопровождения, отряда, и посылал в ближайшую деревню за ополченцами, играющими роль загонщиков. Это если была работа по его части. Чаще просто проезжал мимо, отлично зная, что никто не рискнёт нападать на вооружённый отряд, наскоро читая молитву о милости божьей к случайным путникам, передавая судьбу следующих за ним в руки господа. Будь он один, объехал бы лес стороной... Но легенду нужно было разрабатывать, а случайный очевидец и собранные с разбойничков трофеи вполне подойдут для рыцарского подвига. Небольшого, зато такого, в который все поверят. Шут остался приплясывать на дороге, изнывая от нетерпения.
Вернулся новоявленный Арман раздосадованный и задумчивый, отдирающий колючки с рукавов.
- Ну что, были разбойники? - Энц пристально разглядывал рыцаря, ища следы боя.
- Нет. Вернее, были, вчера. Птиц спугнули падальщики. Твои разбойники трупы небрежно прикопали, они и разрыли.
- Какие же они мои? - Шут, подумав, решил обидеться. - Они меня могли порешить так же, как и тебя, даже вернее - у меня то доспехов отродясь не водилось.
- Неважно, не обращай внимания. Там, за леском, место для стоянки удобное... Лес под боком, дрова нарубить можно, ручей рядом, из камней очаг сложен. Там и заночуем.
- Я бы поехал отсюда подальше и побыстрей. Разбойники могут и вернуться.
Инквизитор согласно кивнул головой.
- Обязательно вернутся! Банда наверняка из окрестных крестьян! Днём в поле работают, ночью на промысел выходят. И очаг у родника они выложили, для привлечения путников: место удобное, мало ли кто остановится. Вчера там и напали: кровь землю присыпали, но слабый запах остался.
- Ну так нужно рассказать местному шерифу! А самим ехать побыстрее!
- Побыстрее не получится: нужно похоронить людей по христианскому обычаю, до утра от них одни кости останутся, негоже так делать. Да и с разбойниками посчитаться у меня сильное желание: там дети были.
Пять могил копали до самого вечера. Две больших, три поменьше: муж с женой, трое детей. У взрослых следы от стрел, детей резали, явно для забавы. Арман, весь белый от бешенства, лихорадочно рубил мечом землю, ища выход ярости. Энц угрюмо черпал комья шлемом, удивляясь про себя, как рыцарь мог пожертвовать столь важную вещь доспехов для подобных дел. Лишь после того, как тела были прикрыты землёй, оба успокоились и торопливо оборудовали стоянку: небольшой огонёк, мясо у костра, два лежака, стреноженные кони чуть в стороне. На лежаках закутанные в плащи фигуры, возле одной - обнажённый двуручный меч, щлем у изголовья. Возле второй - большая палка.
- А что, очень достоверно. - Риц, торопливо догладывающий гусиную ножку, критически смотрел на получившуюся картинку со стороны. - Рыцарь и его слуга отдыхают. Они мужи доблестные и никого не боятся: если что, оружие под рукой.
- Хватит лопать, бросай кость в костёр: сам себя запахом выдашь!
- Разве разбойники могут появиться так быстро?
- Пока лагерь готовили, кто-то в кустах крутился. Может, конечно, и случайный зевака, но вряд ли. Ты как раз костёр разжигал, я лошадьми занимался. Покрутился минут пять и в лес ушёл. Тихий, почти его и не слышно. Если б заранее несколько сухих веток под листья не сунул, никогда бы не услышал.
- И что теперь?
- Теперь он приведёт мужиков и нас будут убивать. Видел, что нас двое, народу придёт немного, так что хотя бы одного нужно взять живым, сдадим стражникам, пусть сообщников выдаст. Ты точно с кинжалом управишься?
Энц ухмыльнулся, отчётливо фыркнув.
- Я, до того, как шутом стать, жонглером был, так что пяток...
- Тихо! Идут!
Полтора десятка тёмных фигур отделилось от чернеющей громады леса. Несколько - с топорами, остальные - с вилами. Тридцать шагов, отделяющие стоянку от опушки, они шли минут десять, постоянно останавливаясь и вслушиваясь в ночь. Но всё было спокойно: стрекотали кузнечики, где-то тихонько тренькала ещё не угомонившиеся птица, переступали по траве кони.
Наконец разбойники дошли до явно привычного им места: лучники взобрались повыше, на толстый ствол поваленного дерева, остальные встали наготове, покрепче перехватив оружие.
- Давай! - В каждую из фигур на лежанках вонзилось сразу по нескольку стрел, прилетевших из чащи и разбойники бросились вперёд, криками подбадривая друг друга.
Топоры врубились в человеческие силуэты с ещё дрожащими в них стрелами, но вместо чавкающего звука разрубаемой плоти послышался глухой стук сухого дерева.
- Пять могил я вырыл сегодня. - Арман выскочил из кустов и двое ближайших разбойников, даже не успев обернуться, свалились на землю с перерубленными шеями.
- Один был мужчиной. - Лезвие топора взметнулось, но клинки, уже обагрённые кровью, тускло блеснули в свете луны, наискось перечеркнув грудь бандита.
- Его застрелили в спину. - Опомнившиеся разбойники подняли вилы, но кинжалы забывшего о шутках Рица сверкнули в ночи, и двое ближайших с ниж мужиков упали, заставив остальных отшатнуться.
- Его жене сразу несколько стрел попали в грудь. Она пыталась прикрыть детей. - Клинок ударил о клинок, веер кровавых брызг ослепил кряжистого детину, вовсю орудующего огромным мясницким топором, заставив его на секунду замешкаться. Тут же одно лезвие разрубило бедро. Другое грубо и незамысловато распластало живот.
- Их дети умирали дольше. Старший пытался сопротивляться, скорее всего задел кого-то, и вы вначале отрубили ему руку, затем ноги и оставили умирать. - Двое пытаются обойти сзади, но ещё пара кинжалов из кустов заставляет их осесть. Клинок торопливо расчерчивает кровавый след на груди самого нерасторопного, уменьшая количество противников.