Карта памяти
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Если поставить себе цель - увидеть все, жить будешь долго и красочно. Только вот совсем перестанешь понимать, где ты и когда, время-то давно не линейно.
|
История 1. Андеграундный
Для начала представлюсь. Рассказчик, просто Рассказчик. В некоторых сообществах известен как Внешняя (c)память или Memory (dis)card. Обитаю я главным образом в Интернете. Рассказываю там истории. Видите ли, я действительно очень многое помню. Гораздо больше, чем доступно даже тому, кто вдруг решит прожить на Земле тысячу лет.
Сейчас я ловлю сеть в метро одной славной столицы. Стою, упершись ладонью в потолок, и с грустью вспоминаю былые времена. Точнее, одного своего знакомца, жившего на этой ветке несколько лет назад.
Я встретил его не в самый лучший день своей жизни. Кажется, задержался на работе, в третий раз проделывая какой-то нудный и крайне объемный компьютерный ритуал - такие мелочи моя память обычно выбрасывает из своих хранилищ, место, видно, экономит. Важно то, что в метро я вошел, уже предчувствуя час пик, и даже настроился хорошенько врезать тому, кто посмеет толкнуть меня, пробираясь к выходу, не удосужившись узнать, что я, вообще-то, схожу там же. Однако толкать оказалось некого.
Меня удивил уже эскалатор: ровный ряд женщин и пенсионеров стоял справа, а слева бодро спускалась по абсолютно свободному проходу стайка молодых людей. Давая выход накопившейся злости, я присоединился к ним и вприпрыжку слетел по ступенькам, думая: что-то здесь нечисто.
Не поймите меня превратно, в метро я езжу далеко - о, знали бы вы, насколько далеко - не первый год и хорошо знаком со всеми формами местной грязи, только что крыс еще не кормил и с бездомными на брудершафт не пил. Нет, о нечистотах пусть пишет кто-нибудь еще. А я расскажу о нечисти.
Спустившись, я как раз успел увидеть, как поезд закрывает двери и медленно уплывает вдаль. До этого мне в глаза бросились очереди на вход: кажется, все каким-то непостижимым образом выстроились по одному человеку, пропускали выходящих и не пытались никого затоптать. Все, кто запрыгнул в вагон в последнюю секунду, ухитрились идеально рассчитать движение, никому не отдавив ног и ничего себе не прищемив. Согласен, охватить взглядом целый состав невозможно, но гул, который обычно поднимают пассажиры, ломая друг другу ребра за право поехать именно на этом поезде, я уже хорошо изучил.
Настоящие странности начались потом. Я привычно направился в середину платформы - не знаю, зачем, вроде, там даже пересаживаться не сильно удобнее. Вдруг кто-то как будто легонько потянул меня за джинсы. Я поднял голову: в направлении, которое мне, похоже, пытались указать, в успевшей уже образоваться толпе виднелась солидная проплешина. Я двинулся к ней, и кто-то невидимый, почувствовав это, исчез. Минуту, остававшуюся до следующего поезда, я провел, наблюдая, как люди недоуменно оглядываются, одергивают штанины, чешут ноги - и ровным слоем растекаются вдоль белой линии, о существовании которой я, признаться, и позабыл.
Следующим утром я неудачно упал и слегка потянул какое-то невезучее сухожилие, поэтому старался избегать всевозможных лестниц. Перспектива идти по эскалатору, тем более, приближая миг единения с любимой работой, меня обрадовать не могла. Поэтому, пройдя ступенек десять и не найдя приличного свободного места, я пристроился слева, надеясь, что никакой бегун снизу не заставит меня заняться физкультурой. По закону бутерброда, сзади немедленно энергично затопали. Я не торопился - вдруг они постесняются меня беспокоить и смирно постоят лишние десять секунд.
И тут случилось чудо. Незримая сила слегка подвинула стоящего рядом со мной мужчину, освобождая лишние пятнадцать сантиметров пространства, которых мне как раз не хватало, и толкнула меня на образовавшееся место. Мимо через ступеньку пронеслись несколько пар ног, плотно обтянутых тканью - как они у них только сгибаются? - а я благополучно достоял до конца, гадая, что же происходит.
Вечером - кажется, была пятница, - я настолько хотел лечь и отключиться, что в ожидании поезда уселся на первую попавшуюся скамейку и во всю длину вытянул ноги. Моя вальяжная поза, понятно, пришлась не по вкусу текущему мимо людскому потоку, но я надеялся, что все благополучно найдут обходной путь, ведущий не по моим несчастным костям.
Кто-то с деликатностью половой швабры задвинул мои ноги под скамейку. Этого я терпеть не собирался и во все глаза уставился туда, где должен был находиться предполагаемый наглец. Там стояла вымытая, чисто одетая и сильно уменьшенная копия классического бомжа: кто-то маленький, лет двадцать не брившийся и злой.
- Ноги убери, - буркнул человечек, встретившись со мной взглядом. - Мешаешь проходу граждан.
Это прозвучало так похоже на набившие оскомину объявления, что я улыбнулся:
- Ты тут, что ли, за порядок отвечаешь?
- Подземный я, - бодро ответил карлик. - Генетически модифицированный домовой, версия первая, экспериментальная.
- Дела... - Кажется, все начинало становиться на свои места: - Так это ты мне с утра... место освободил?
- А кто ж еще? Один я тут.
Если это был эксперимент, то, похоже, не очень разумный: кто же ждет от одного-единственного... андеграундного, что он сможет держать в руках одну из самых загруженных станций огромного города? Впрочем, пока он справлялся неплохо.
- Слушай, друг, - спросил я, припомнив то единственное, что знал об исконно русской нечисти, - домовым же обычно миску каши ставят. А ты чем питаешься?
Человечек помрачнел:
- Крысами, как правило. Ты езжай давай, а я пойду толпу разгонять.
Следующие шесть месяцев я каждый раз, оказавшись на этой станции, искал в организованной людской массе маленького блюстителя порядка. Разговаривать больше не пытался - отвлеку от дела. Так, улыбнусь, подмигну, ткну пальцем в невзначай забытый на скамейке сэндвич или шоколадку. Москвичей слишком долго пугали "подозрительными бесхозными предметами", так что я спокойно мог оставлять гостинцы на видном месте, не опасаясь, что они исчезнут не туда.
А потом подземный куда-то исчез. Надорвался, наверно, на работе. Или в другой город уехал, поспокойнее. Или эксперимент признали провальным. Станция очень скоро перестала отличаться от соседок - толпы, давка и нецензурная лексика. А я до сих пор езжу по всем правилам и немного грущу, сходя на этой станции. Работу я давно сменил, и даже не один раз, объездил всю столицу и множество других городов, не раз и не два готов был поклясться, что за углом мелькнуло знакомое бородатое лицо, но ни разу не столкнулся с ним нос к носу. Кажется, эта история для меня закончилась. Может быть, кто-то из вас когда-нибудь узнает продолжение.
История 2. Повороты чужой эволюции
Я ничуть не преувеличивал, говоря, что обитаю в Интернете. Нет, у меня есть дом - и не один. Но преимущество Сети в том, что в ней отражаются сразу все миры. Да-да, земные военные двадцатого столетия сами не поняли масштабов своего изобретения. Интернет мало того что заменил собой ноосферу, - он еще и слился с аналогичными образованиями других вселенных - что естественными, что искусственными. Так что, если вы вдруг обнаружите, что совсем не можете понять собеседника, пришедшего с просторов вашего любимого сайта, есть вероятность, что он забрел не в свою зону. Смело шлите его домой - и, желательно, какой-нибудь несильный вирус вдогонку пошлите, чтобы вернул заблудившегося путника на место.
Я знал и другие способы увидеть, что творится за пределами голубой планеты. Я застал времена, когда кто-то даже умел прокладывать вовне маршруты. Я ходил по этим маршрутам. Как поется в одной вашей песенке, я не заметил, что они счастливее, чем мы. Но, коль скоро я Рассказчик, поскольку я в вашем Интернете и моя обязанность - смешить и удивлять, с меня история. Всего одна.
В одном мире приматы на какой-то стадии своего развития забыли отпочковаться от копытных. Поэтому у людей, которые обречены были в конце концов появиться, остался подарочек, напоминающий о горных козлах - шесть пальцев. Четыре против двух. Большинству моих читателей, которые, я уверен, земляне, достаточно представить собственную ладонь и дорисовать ей второй большой палец, чтобы картина стала ясна.
Местные люди (которых я, отдавая дань вашей массовой культуре, мог бы пародийно окрестить Людьми Сикс, однако же не стану этого делать) бодро эволюционировали: с такими руками было куда сподручнее карабкаться по веткам, удерживать оружие, зажимать между пальцев ручку или сигарету. Если ваши обезьяны благодаря хватательному рефлексу превратились в вас, представьте себе, чего можно достичь, обладая по-настоящему крепкой хваткой. То, что они не захватили половину галактики или хотя бы уж ваш мир, можно объяснить только тем, что им, как и всем остальным, немного надоело развиваться, стоило появиться открытому пространству для обмена информацией.
Если существовала Сеть, то должна была быть и математика. Долгое время в их мире считали в двенадцатеричной системе, загибая пальцы до жутковатого раздвоенного кулака. Потом кто-то открыл существование натуральных чисел и деления и с недоумением обнаружил, что двенадцать делится на два, три, четыре и шесть, но не на пять. Его обалдевшему от открытий уму стало почему-то очевидно, что делимость на огромное количество чисел будет полезна для основания системы счисления, и он лихо провел реформу, пользуясь тем, что все вокруг на абстрактную математику плевали меж двух больших пальцев.
Реформа, как ни странно, оказалась удачной, хотя нам с вами и непонятно, как можно запомнить шестьдесят цифр. Впрочем, никто их и не запоминал: хватало и двенадцати. Следом шли те же значки, только из их центра симметрии вырастало строго оговоренное число хвостов, а в устной речи - прибавлялась буква в начале слова. Звучит страшно, но изобретение прижилось, и через несколько веков первоклассники бодро заучивали правила счета: "Палочка, галочка, гвоздик, крестик!" - один штрих, два и так далее. Зато ни один математик не мог себе позволить плохого почерка: иногда сложновато становилось отличить, скажем, тринадцать от двадцати пяти. Лучше всего, конечно, цифры рисовали компьютеры, поэтому на них быстро пересело подавляющее большинство населения.
Еще с шестью пальцами было, как ни банально, больше свободы в изобретении жестов. Приведу лишь несколько примеров богатой фантазии местных жителей. Так, вместо приветствия здесь любили поднимать растопыренную ладонь, сдвинув пальцы по два: жест походил на стилизованную улыбку и решительно не позволял спрятать в руке что-нибудь неприятное. Именно для этого его и придумали - изначально он символизировал доверие.
Самым оскорбительным считалось просунуть четыре пальца между двумя большими. О происхождении такой фигуры отказывались говорить даже специалисты.
Поскольку два пальца в кулак не очень-то засунешь, драться здесь недолюбливали и предпочитали осаживать собеседника жестом, бледная копия которого в ходу и у нас и обозначает "закрой рот".
Я когда-то любил пожить в шестипалом мире. Каждый раз, когда я туда забредал, мои руки меняли строение, теряли свою симметрию и становились куда полезнее. Да и дышалось там вольнее, чем у нас. Но однажды я прошел по знакомой дороге и вышел в открытый космос. Мой мудрый, давно канувший в какую-то свою Лету друг что-то объяснял мне на этот счет: планета вращается вокруг звезды, звезда может входить в систему, миллионами лет крутящуюся вокруг общего центра масс, а может вообще однажды взорваться, ничто не вечно и Луна здесь ни при чем. Но я все равно скучаю по возможности показать рукой смайлик.
История 3. Добрые волшебники
Чтобы жить на свете столько, сколько прожил я, вовсе необязательно появиться на свет где-нибудь на Киевской Руси и постичь секрет бессмертия. Достаточно просто разучиться существовать только в одном месте за раз, стать своего рода наблюдателем за всем, что ни происходит в чужих жизнях. Один знакомый металлист как-то сказал мне, что мир существует, пока такие, как я, на него смотрят. Интересная у него была философия. И песни он писал - странные, открывающие сознанию больше дверей, чем можно обойти. А потом - остыл к половине своих идей, нашел работу и как-то незаметно исчез из моего поля зрения.
Я не скажу вам ни года, ни места, где родился. Только одно, определяющее: семья моя жила в маленьком городке, рядом стоял город побольше, и я чуть ли не с детства привык мотаться между ними и смотреть, как проводят зазор во времени другие. Так и смотрю до сих пор.
Еще с самого начала я сказал себе, что никому не повредит, если кусок вырванной из контекста информации о нем послужит мне горючим для игр ума, и бессовестно подглядывал в чужие книги, тетради и переписку, выуживая новых авторов, забавные фамилии и затравку для буйствующих ассоциаций. И в какой-то момент мои наблюдения начали выдавать, что существует не только то, чем обычно определяется картина мира. А там и дороги в иные вселенные запетляли перед глазами. Но о них вы уже чуть-чуть слышали, а сейчас я собираюсь рассказать совсем другую историю.
Однажды я сидел в поезде, способном в несколько часов домчаться от одной столицы огромнейшей страны мира до другой. Я тогда только что получил высшее образование, не всегда успевал пересчитать по пальцам проекты, в которых участвовал, страшно уставал и страшно гордился. И, празднуя успешное воплощение одной громоздкой и назойливой программы, я честно собирался скоротать время в дороге совершенно непродуктивно: смотреть в окно, слушать разговоры и спать.
Не тут-то было, и рыбак рыбака учует, даже если всерьез решит смыть с себя налипшую чешую и ненадолго завязать с любимым делом. Мой непосредственный попутчик, едва опустившись на сиденье, вооружился потрепанной тетрадью и принялся быстро, коряво и отчаянно громоздить столбики цифр и явно не в первый раз переписывать огромный текст, пестрящий десятью разновидностями скобок. Полчаса полюбовавшись этим действом, я совершенно забыл, что мы даже не знакомы, и высказал наконец то, что вертелось на языке:
- Простите, но как этот код вообще может работать? Из-за такого условия все железно зациклится. - Поскольку все мы лучше думаем, когда говорим, меня было уже не остановить: - Может, вот это в макрос вынести, а тут еще одну функцию сделать, а эти две объединить?.. - Изумленный взгляд владельца тетради не дал мне высказать половины предположений.
- Так вы что, видите? - выпалил наконец сосед.
- Я... смотрю, - честно ответил я. - Простите.
- Вы вообще не должны были ничего заметить, - удивился попутчик. - Что-что, а защищать данные от праздных взглядов мое начальство умеет. - Я хотел уточнить, что от моих тренированных глаз не скроется уже ничего, но остался верным себе и предпочел послушать, какое же чудо открылось мне на этот раз. Однако собрат-программист лишь с обреченным вздохом перечеркнул полстраницы и попросил: - Если уж вы все равно увидели, помогите довести до ума.
К концу пути мы написали и протестировали несколько функций, о которых я раньше знал только потому, что обожал влипать в масштабные мероприятия по переплавке мозга, и никогда не думал, что кому-нибудь еще это может быть интересно.
- Да ты мозг! - восхитился попутчик, когда очередной кусок кода переварил добрый мегабайт данных и сделал с ними нечто удивительное.
- Почти, - хмыкнул я. - Всегда считал себя скорее памятью.
Мое глубокомыслие пропало втуне:
- Не хочешь еще вместе покодить? А то это все капля в море по сравнению с тем, что надо сделать.
- Ты вообще в курсе, что такие вещи обычно огромными командами творят? - присвистнул я, прикинув объем работы.
- Не вариант. Ты в стольный град по делам?
- Домой. - У меня везде дом, в конце-то концов. Кое-где - еще и семья. Или пара приятелей на крайний случай.
- Тогда еще найдемся. - С этими словами случайный знакомый исчез в направлении пригородных электричек, а я нырнул в метро, с сожалением подумав: навряд ли. Конечно, он еще в поезде стребовал мой почтовый ящик, проверяя, как будет работать программа на телефоне, но не верилось, что он им воспользуется.
Я ошибся. Новый товарищ в два счета разыскал меня и регулярно ловил часов в десять вечера, когда я выбирался от задумавших огромную компьютерную игру друзей и хотел только лечь и отключиться. После недолгой беседы я оживал и принимался подсказывать, какой алгоритм лучше применить, так лихо, что сам удивлялся своему богатому опыту.
Между делом мне доставались рассказы о том, чем, собственно, мы занимаемся. Проект, не менее грандиозный, чем искусственный интеллект, однажды в мельчайших подробностях родился в голове некого бедного поэта, который блог-то вел с трудом и никогда бы не понял даже понятия рекурсии. Однако он вполне мог, наткнувшись случайно на подходящего человека, все ему выложить, заразить идеей и с горящими глазами наблюдать, как мечты принимают форму.
- Этим мы и занимаемся, - признался мой знакомый, когда я уже привык, что к нему все время подходят какие-то явно одержимые личности и начинают рассказывать о дурацкой погрешности с напряжением, из-за которой у них сгорело что-то с непроизносимым названием, или о том, как эпизодический герой вдруг начал вырываться из-под контроля и грозит подмять под себя весь сюжет. - Любой ценой выуживаем из чужих голов невероятные идеи и пытаемся их осуществить.
- И как, получается? - Я задал вопрос, просто чтобы прекратить восхищенно молчать. Кое-что из плодов труда этого странного союза я, если вдуматься, уже видел. Читал, забывая спать по ночам, огромный том, который новый друг как-то оставил у меня дома. Долго не вынимал из ушей провода, заряженные пришедшей от него же музыкой. Да и сейчас мы сидели в кафе, незаметно поглощая что-то явно авторское и невероятно вкусное. Я давно удивлялся, какой же у этого сумасшедшего программиста хороший вкус, причем во всем подряд. А теперь мозаика начала складываться. - Хотя нет, не отвечай.
Мы работали бок о бок почти год, а потом я уехал в другое полушарие вслед за очередными друзьями с безумными идеями и, вернувшись, не нашел предлога заново наладить контакт. Разошлись пути. Что ж, в конце концов, у нас и предназначения разные: они создают чудеса, я - наблюдаю. Вписываюсь лишним атомом в хитрые органические соединения, связываю самим фактом своего существования пути сотен тысяч людей и смотрю, что из этого выйдет.
История 4. О моих отношениях со временем
Я пока что бессмертен, хотя и не видел еще, что будет со мной, когда человечество шагнет в двадцать второй век. Пожалуйста, не завидуйте. За право все видеть я дорого плачу, как минимум, проблемами с памятью. Я никудышный отец дюжины детей в десятке семей, а маршруты моих банковских карт наверняка с удивлением отслеживают все, кто шпионит за народом русским: больно прихотливые узоры я рисую своими ногами, перелезая из поезда в поезд. А иногда просто никак не могу понять, почему вдруг помолодел на пару лет и зачем мне жмет руку тот, с кем мы неделю назад чуть друг друга не покалечили.
Недавно и вовсе казус случился, анекдот практически. Да-да, я еще помню, что здесь моя задача - рассказывать забавные истории.
Однажды мне назначили встречу очередные серьезные люди - под конец трудового дня, на глубоко двузначном этаже здания, крышу которого мы с друзьями как-то с успехом штурмовали. Туда я поднимался не один и на лифте, а обратно шел сам по себе, усталый и злой, а у дверей магического приспособления уже толпилась масса в пиджаках. Я посверлил взглядом представителей собственного биологического вида, поморщился от зарождающейся внизу затылка боли, символизирующей пустую трату времени, и решил заглушить раздражение единственным известным мне способом. А именно - толкнул ногой неприметную дверцу на пожарную лестницу и был таков.
Этажа я не запомнил, поэтому минут пятнадцать просто шел, чувствуя, как сокращаются мышцы вокруг колен, и размышляя, сколько страниц надо исписать дома, чтобы вечер перестал казаться выброшенным на ветер. Шел бы и дольше - люблю, знаете ли, движение в любой плоскости. Как-то на спор ходил взад-вперед по самому длинному эскалатору в столице - убейте, не вспомню станцию метро. Пари предполагало, что я просто поднимусь, благо он стоит на месте, но у самой вершины выяснилось, что какой-то сердобольный работник позаботился загородить выход, примотав проволокой табличку о запрещенном выходе. Пришлось идти обратно. Так что затянувшийся спуск по лестнице мог меня смутить только одним - если немного поиграть с цифрами, выходило, что высота здания близится к километру.
Еще минут через пять - и несколько сотен ступенек - я, признаться, запаниковал. В голове начали возникать любопытные образы: например, ад где-то внизу - непременно с отдельным местом для тех, кто обманывает время. Но на обратный подъем моего героизма все же не хватало, поэтому приходилось просто идти дальше.
Я дошел до какой-то двери и решил посмотреть, что за ней. Там оказался этаж, совершенно неотличимый от того, на котором все началось, - только толпа успела схлынуть, и подошедший лифт в полминуты довез меня до выхода. Головная боль объяснилась теплым, но щедрым дождем, мозги продуло ветерком и захотелось смеяться. Выходит, я несколько раз перемещался во времени, намотал с десяток кругов и вышел там же, где и вошел, так ничего и не заметив. Значит, и нечего удивляться, что ноги не спешили отваливаться, выдержав в любом случае не больше десяти-двадцати обыкновенных лестничных пролетов. А я-то возомнил...
На секунду моему взору представился некий наблюдатель из многомерного пространства, с улыбкой глядящий, как я бегаю по листу Мебиуса сверху вниз и обратно, не поднимаясь ни ступеньки. Захотелось показать ему кукиш: мол, хватит смеяться, сам бы попробовал так запутаться в своих космических струнах или где ты есть. Потом вспомнил: может, пока он смотрит, наш мир и стоит. И пошел любоваться промокшими прохожими, радуясь, что наши, земные повелители пыльной бумаги никогда не смогут применить против меня моих же перемещений.
История 5. Зрячий случай
Знаете, я достаточно долго думал, что всегда умел жить так, как сейчас, - по месяцу в день, в сотне мест одновременно. Экспериментировал с собой по-всякому. На рельсы ложился, вольготно так, руки за голову. Всякий раз оказывалось, что это мне приснилось, но я почему-то помню, как раз десять кряду принимал сознательное решение. Иногда меня веселил этот мой дар, давая богатый материал для розыгрышей, иногда пугал - проснитесь-ка посреди ночи не там, где засыпали. Но я всегда думал, что таким родился, вроде путешественника во времени из раскрученной книги про его жену, только гораздо могущественнее. А недавно вспомнил, копаясь в памяти перед сном, историю, с которой все началось. Расскажу ее вам, вдруг кто-то однажды пройдет по моим стопам.
На нашей планете, с успехом прячась в зазорах между простыми смертными, живут люди, умеющие управлять случайностью. Это умение они передавали из поколения в поколение, еще когда жили в одной стране, незаметно съеденной глобализацией. Ее названия вы не вспомните, его просто нигде нет. И человека такого не опознаете, они способны сделаться незаметными. И много на что способны.
Допустим, знает такой умелец, что примерно раз в месяц его электронный друг по каким-то причинам решает схалтурить и не давать будильника. Со всеми бывало: опоздания, спешка, проблемы. А кто-то на земном шаре вполне может заставить телефон барахлить именно в тот день, когда его звонок сообщает только, что грех пропускать прекрасное утро.
Или - зима, гололед. Пять-шесть падений за сезон насчитает каждый. И всем хотелось бы прийти на работу без пятен грязи на самом видном месте и не разбить колени, если предстоит бегать по лестницам. Хочется всем, а таким людям еще и удается.
Но все это - пустяки, хоть и мелкие. Самое, по-моему, полезное их умение - встречать именно тех, кого им нужно встретить. Углядеть в толпе давнего знакомого, у которого не помешало бы спросить, что за байку он когда-то рассказал и много ли еще знает по этой теме. Столкнуться нос к носу с другом, два дня не бравшим трубку. Встретить в транспорте энтузиаста именно того занятия, в котором вам позарез нужен помощник. Случайные встречи бывают пару раз в месяц, с конкретным человеком - раз в полгода, и чего только не наворотишь, если все будет точно вовремя. Теперь я думаю, что и мой знакомый, воплощавший чужие идеи, был из таких. Жаль, я этого не умею и не могу разыскать его. Что ж, может, еще случится ему помочь.
Вы можете назвать их везучими - и ошибетесь. Я сам пытался стать таким, и авторитетно заявляю, что перетасовка вероятностей тоньше любой математики и тяжелее работы грузчика. Каждый, кто этому обучен, живет отчасти в своей версии мира, и аккуратно подчищает его за собой. Вот только туда, где действительно правит случайность, им соваться нельзя. Магия хаоса разрушается и строится в концентрические круги с торчащими прямыми лучами, образующими геометрическую прогрессию.
Я заметил, что такое вообще бывает, совершенно нечаянно, как и все в моей жизни. Как вы уже помните, я все время смотрю. Внимательно. Внимаю миру, принимаю его в себя, выжимаю из корня этого слова все, что могу. С меня вполне станется проследить за человеком, который вдруг решит спросить дорогу к какой-нибудь двери с вывеской, известной мне только потому, что за ней сидит очередной знакомый. С меня много чего станется.
Так или иначе, именно это я и сделал. Приятеля, пытавшегося чинить технику, на работе не оказалось: как раз успел разочароваться в себе и свернуть лавочку. Искавший его, кажется, ничуть не расстроился, без удивления заметил меня и завел разговор о том, что я в совершенстве вызубрил за последнюю неделю - какая-то очень редкая и очень гнусная уязвимость кода, решившая вдруг перекрыть собой всю суть проекта, в который меня вовлекли. Поймав себя на том, что на третьей минуте беседы, начавшейся с фразы о невезении, я выкладываю незнакомцу сливки своего многолетнего опыта, я был далек от того, чтобы скорбеть об интеллектуальной собственности и зажимать рот рукой. Меня слишком удивило то, что меня понимают.
Когда я выболтал уже все, что мог, разговор как-то сам собой перетек на природу случайности. Мы о чем-то поспорили и решили бросить монетку. Так вот: десять раз я подкидывал несчастный рубль, и десять раз он втыкался мне между пальцев, отказываясь принять чью-либо сторону.
- Это не я! - зачем-то вырвалось у меня. Собеседник озорно улыбнулся: мол, еще бы это был ты. - Научишь?
Как назло, а точнее, именно что назло, мы проходили мимо автобусной остановки, и новый знакомый запрыгнул в первую же открытую дверь, бросив через плечо:
- Найдешь - и не такое узнаешь.
Видит... тот, кто все видит, - я искал. От меня довольно сложно укрыться, но этот парень пока справляется. Зато я видел сотни других, похожих на него, и понемногу учился быть тем, что я есть. От случая к случаю. А потом ушел от случая, возвысился над ним и ушел в наблюдатели. Тоже, наверно, не нарочно. И запутался в своей памяти настолько, что в шутку называю ее Random Access Memory.
История 6. Что делать, когда все есть
Я много путешествую там, где, в общем-то, ничего и не должно быть. Не по белым пятнам карты, даже не за ее полями, - а, пожалуй, где-то под ней. И не раз встречал братьев по разуму. Как правило, они очень похожи на меня самого, и на вас, конечно: видимо, за настоящими отличиями я просто не способен увидеть живое существо. Чтобы когда-нибудь наши потомки распознали достойных собеседников в тех, мимо кого я просвистел на второй космической, мой долг - немного расшатать рамки сознания всем, до кого дотянусь. А значит, с меня рассказ о самом необычном обществе из тех, что попадались мне на глаза.
Мы с вами живем, чтобы питаться, заплетаем многотысячные сети взаимоотношений, чтобы заработать на кусок хлеба и на лоскут времени в дань тому, что с потреблением не связано. Так живут все, в любой галактике, вокруг каждой звезды. Половина ближайших соседей по планете нужна случайно выбранному разумному существу, просто чтобы выжить. Большая часть существования уходит на то, чтобы спокойно проснуться на следующее утро. Казалось бы, это неубиваемая формула цивилизованного существования, да и вообще любой жизни. Однако я лично видел, что бывает иначе.
Там, где я однажды очутился, все продукты питания легко добывались из атмосферы, и все продвинутые по части эволюции организмы давно научились непринужденно доставать их прямо оттуда, а не из вырванных из жизненного цикла тел себе подобных. Климат мира легко позволял достаточно толстокожим обладателям конечностей не задумываться и об одежде, поэтому ни с пищевыми цепями, ни с производством на планете с самого начала не заладилось. Большая часть биологических видов рано или поздно исчезла просто потому, что у них не было смысла жизни, а один, самый упорный, размножился сверх меры, достиг просветления и принялся чем-то заполнять существование.
Если запретить законодательно умирать раньше срока, жить становится довольно-таки просто (конечно, над измышлением убедительно звучащих угроз приходилось трудиться, но дело того стоило). Можно заполнять время путешествиями, сном, бесконечным придумыванием историй о лучших мирах. Только оказалось незаметно, что иногда - не сильно чаще раза в месяц, но ведь и не реже - человеку нужен человек. А где его взять, если семьи не существует по определению и большая часть жизни проходит в самодостаточной компании себя и себя? Потосковав, асоциальные личности худо-бедно объединились и принялись выдумывать с нуля то, что у других (а другие были, и не я первый пришел в гости) возникало само собой: конкуренцию и механические действия.
Через пару столетий усиленного познания мира поиски времяпрепровождения выкристаллизовались в рутину из традиций и азарта. Я потратил немало часов, наблюдая за абсурднейшим, но прочным механизмом, крутящим свои шестеренки куда-то в бесконечность будущего.
Не берусь сказать, когда эти странные организмы открыли арифметику. Явно не в торговле, которой у них не имелось как факта. Очевидно, где-то в процессе выяснения, долго ли осталось до конца опротивевшего существования. Даже в таком зачаточном состоянии, наука смогла принести пользу. Но я еще не сказал, какую.
Когда меня занесло в их удивительный мир, первым впечатлением стало: сколько же здесь чиновников. Тысячи тысяч сидели у приспособлений, принятых мной за разновидность принтера, и выполняли бесконечные монотонные арифметические действия: сложение, иногда умножение, редко-редко - квадрат. Цифры почему-то все время росли, и я ни у кого не видел нуля, во сколько кабинетов ни стучался.
В первую - и единственную - свою ночь в этом мире я услышал-таки ответ на закономерный вопрос о практической пользе всех этих вычислений. Ее просто-напросто не предполагалось. Какой-то добрый гость из другой вселенной оставил здесь самовоспроизводящиеся приборы, плюющиеся случайными числами, и смыслом жизни всех, кто в нем нуждался, стало вечно суммировать их, бесконечно перемножать и соревноваться, кто больше наберет. И разговаривали тут между собой в основном о вычислениях столбиком и быстрых трюках с числами. Поэтому я со своими расспросами оказался где-то на границе словарного запаса и додумывал историю привычными к нехватке данных глазами. А составив в уме связную картину, почел за благо исчезнуть и запомнить покрепче, что таким маршрутом лучше не ходить - скука смертная. Хоть и безумно интересная со стороны.
История 7. Алфавитный указатель моей памяти
Знаю, мало кто из вас никогда такого о себе не говорил, но у меня действительно сложные отношения с собственной головой. Я никогда не могу точно вспомнить, кто я такой, даже с точностью до поля деятельности. Как правило - а может, это мне сейчас так помнится, - я день-деньской сижу за компьютером и выжимаю чудеса быстродействия. Но в иные дни вдруг обнаруживается, что я веду французов по Эрмитажу и не переставая трещу с тем особенным французским произношением, на которое способны только русские аристократы. А периодически я провожу круглые сутки, приклеившись к гитаре, то давая уроки, то концерты, и это тоже по душе мирозданию. Придя домой глубоко после полуночи, я непременно обнаруживаю у компьютера листок с непонятными столбиками цифр, как будто кто-то с корявым почерком придумывал оптимизацию для алгоритма, но сдался где-то на полпути. В этот момент я вспоминаю, кто я, но вырубаюсь раньше, чем обнаруженные противоречия начнут чему-то фундаментально мешать. А просыпаюсь я уже совсем не там и совершенно другим человеком. О, где я только не просыпался!
Переключиться из одного в другое я могу в любое время, и память с трудом сплетает хотя бы кривенькую сеть событий - для нити, которая должна быть в каждом повествовании, всего просто слишком много. Там, где должен быть узел, у меня вырастает семихвостая плетка, и нет никакой гарантии, что хоть один ее конец окажется тупиком, а не раздвоится змеиным языком и не уведет в бескрайние поля неустановленной эпохи. Я не жалуюсь: профессия Всевидящего ока почетна и сулит одни лишь плюсы, а с тем, что все друзья зовут меня либо по не очень редкой фамилии, либо по сетевым никам, запутавшись в пяти-шести именах, которыми мне случалось заполнять паспорта, - с такими мелочами можно и смириться.
Я вообще ни на что не жалуюсь, повышаю голос только на безнадежных лентяев и улыбаюсь в основном бьющим в лицо погодным аномалиям. Привык, знаете ли, ко всему. И сам себя в вечности воспринимаю как некую постоянную, которая есть везде и по возможности пытается поддерживать баланс добра и зла (а разве второму когда-нибудь требовалась помощь?). Я разговариваю с людьми, когда могу помочь. Я рассказываю истории, чтобы поднять настроение. Я карта памяти, а эти штуковины даже питания не требуют. Я затычка в каждой бочке. Я кому-то был нужен, и возник, кому-то периодически требуюсь, и существую, и буду где-то в окрестности самой крупной страны и середины двадцать первого века, пока кто-нибудь будет находить мне смысл жизни. Мне ни разу не удавалось ощутить себя по-настоящему старым - наверно, не доживу. Наверно, слишком нужен сейчас. И я доволен. Только путаюсь иногда, кто я, един ли и где нахожусь.
Впрочем, я уже и для этого придумал игру. Называется - ассоциации. Все, что мне нужно для ориентации во времени - вспоминать с утра, кем проснулся, и надевать на себя что-нибудь с правильной надписью, чтобы прочесть и понять вечность спустя, когда решу дожить этот вечер.
У меня в закромах, в дюжине шкафов по всему миру, лежат сотни футболок, и я точно знаю, какая буква в надписи что обозначает в этот день. Лагеря, в которых когда-то доводилось учить подростков классике русского рока и изящным эвфемизмам. Научные конференции, куда меня прихватили как наименее заикающегося в компании. Страны и города, где жили потерявшиеся приятели. И рок-группы. Много рок-групп, половина которых никогда не выберется из сети и клубов по триста рублей за вход. Я же и уговаривал их продавать футболки, рассказывал по сто раз, что куча сайтов делает такие штуки даром, что попытка не пытка, что я всегда буду слушать, лишь бы они не ленились и превращали идеи в стихи, а строчки в звук. Кого-то уговорил. До сих пор горжусь. И выбираюсь на концерты, когда вспоминаю, как меня зовут. Впрочем, еще не было случая, чтобы я забыл что-то важное.
В дни, когда я вспоминаю, что известен еще и под ником "Карта памяти", на мне красуется моя особая гордость - ухогорлонос из "Порри Гаттера", шикарно нарисованный кем-то с непроизносимым псевдонимом - долго же пришлось объяснять, что я не шучу. Эту зверушку я пихаю всюду, даже в роспись неявно включил. Ведь это я и есть, только в обличье человека, а это, что ни говори, мелочи.
История 8. Естественный интеллект
Я не знаю, как работает моя память, по каким законам я перемещаюсь во времени и как понимаю, что остаюсь собой. Себя изнутри понять невозможно. Недаром наука биология выросла на моделях - вскрытых трупах, скелетах и опытах с мышами. А я однажды видел модель живого организма не просто в полный рост, а в многотысячном увеличении. Впрочем, слово "видел" здесь не совсем годится.
Однажды меня занесло вольным ветром в зону тяготения силы более властной, чем та, что позволяет вам переставлять ноги по асфальту. Меня не просто затянуло в неведомые дали, но и подчинило себе, переделало под свои нужды некое сознание, исходящее оттуда же, откуда у нас - гравитация. Очередной приятель как-то вылил на меня теорию о том, что любые физические силы - привет от каких-то проявлений четвертого измерения. Я бы ему ответил серьезно, да заплел все пальцы в подсчетах, сколько же измерений я знаю, поэтому плюнул и отшутился чем-то про линейно зависимую систему векторов. Впрочем, в черную дыру все эти теории струн. Я собираюсь рассказать кое-что поинтереснее.
Новый мир сделал меня живой клеткой с некоторой свободой воли и минимальным набором команд от верховного главнокомандующего - того самого тяготения: принять данные, переварить, вывести, да голос подать, если сломался. Команды поступали по нашим, клеточным меркам нечасто: великий разум жил ощутимо медленнее нас. Дополнительные действия не рекомендовались свыше, но и не запрещались: кто будет работать сверхурочно?
Полуразумные клетки давно научились поддерживать друг с другом связь, поначалу - импульсами вроде "жив? - не жалуюсь", потом все сложнее. Даже революцию пытались устроить совместно. Ясное дело, ничего, кроме отката в развитии, не вышло. Побунтуйте-ка, скажем, против химического состава атмосферы. Так что пока они ограничились тем, что придумали несколько новых команд, выполнение которых помогает интересно провести время. Впрочем, я с самого начала немного неточен: клетки не выполняли действий, а переходили в некоторые фазы. А в свободное время ловили измененное состояние сознания и пытались постичь, кто они и для чего.
Меня, как известно некоторым друзьям и куче работодателей, так просто не сломать и свободомыслия не отбить. Пара недель на изучение языка - угроза готова, можете начать обезвреживать. О, сколько развлечений я им показал!
В карты тут, конечно, было не порезаться: никаких физических объектов, кроме разумных, не существовало. Зато вполне можно было кидаться наборами нулей и единиц, по возможности вызывающими сбои в памяти оппонента. Любимые мной со средней школы операции вроде побитового умножения здесь вызвали небывалый азарт. Даже какой-то местный морской бой разлетелся по мозгам: пойди-ка обрати в ноль число соперника, используя не больше, чем... На моей родине бы, наверно, не прижилось, а тут мы веселились до упаду, вслепую набрасываясь впятером сразу на тысячу единиц.
Примерно на второй месяц я понял, чего же тут не хватало. Во-первых, я не привык так долго ничего не читать. А во-вторых, местные жители никогда ничему не радовались и ни разу не повздорили. Похоже, существования эмоций местный разум не предусмотрел. Когда я пытался по привычке кого-нибудь насмешить и меня уже почти начинали понимать - их мозги выходили из строя, как будто таких функций в них не предполагалось.
Вбросив парочку свежий идей, я решил дать им распространиться, а сам удалился от общества и в неделю соорудил зародыш библиотеки, собрав по закоулкам памяти несколько сказаний и ошметки великих романов. Информация здесь распространялась любыми объемами и только из головы в голову, поэтому я решил испытать новинку на том организме, с которым сблизился сильнее всего.
Он максимально положительно прореагировал на возможность сделать что-то интересное и вечность, казалось, анализировал поступившую информацию. Я почти видел, как его мозги натыкаются на что-то очень непривычное и пытаются найти в своих недрах то, чего туда никогда не клали. В моей памяти закономерно сохранялись идеи, вызывавшие неудержимый хохот, невыносимое восхищение или физическое отвращение, и друг явно очень хотел что-то из этого ощутить, но не мог.
Все это время я находился где-нибудь поблизости и слушал его нефильтрованные мысли, летящие в открытый доступ вперемешку с отчетами о выполнении команд высшего разума. Там сквозило непонимание, перегрузка мозга, сбои в работе, снова и снова, и я уже понимал, что принес далеко не пользу... И вдруг, день на третий, меня обдало отчаянием и злостью на увечную структуру собственного мышления. Я радовался своей первой крупной победе, пока не заметил, что друг перестал функционировать - что здесь равнялось полному исчезновению. Одной-единственной эмоции хватило, чтобы разрушить его сознание.
Я был так поражен, что не мог наверняка назвать ни единого ощущения, которое при этом во мне возникло. Это породило гадкую мыслишку: а не стал ли я сам - одним из них? Испугавшись за собственное звание человека, я решил сбежать. Гравитация меня отпустила - видать, спала или пятизначные числа в уме множила. Приходить снова я себе строго-настрого запретил, слишком много бед мог принести.
История 9. Моя собственная, до конца
Я еду в электричке и ворошу память. С этого все для меня начиналось, тем и кончится. Иногда кажется, и не было ничего, все я же и выдумал.
Чтобы вспомнить кое-что, вертящееся на кончике нерва, ответственного за вопль "вспомнил", иногда приходится открывать Сеть и листать истории. Я не соврал, что обитаю чаще всего в ней, почему-то единой на весь свет - и на все, где что-то светит. Это на вашу долю досталось не очень много историй. Другие народы я знаю меньше, и им рассказываю уже о вас, самых удивительных. Такая вот форма патриотизма. Кто-то истории читать не умеет по определению - этим я кладу свои сказки в память, на вырост. Этакий заботливый старший брат. Только двоюродный, по генам невиданного масштаба, редко приходящий, чужой и странный. Только табаком от меня не пахнет и ростом я кое для кого из этой армии не вышел.
Я стою в тамбуре, и поезд везет меня в город, где превращают мозги в жидкость под девизом о приведении ума в порядок. Вроде, я там даже учился. Семестр или шесть лет, не помню. Двое в форме выводят из вагона безразличного ко всему старичка в облаке непередаваемого набора летучих соединений. Думаю, у него тоже в памяти кавардак. Можно и еще общее поискать, хотя я-то сегодня мылся, если еду не из похода. "Мы так похожи"... Что это за песня? Рифма еще - "Мороз по коже". Вроде, так и называлась. Что со мной сегодня? Всегда был ходячей энциклопедией, а теперь едва помню, какая фамилия в паспорте стоит.
Память от частого использования стирается налысо. Все иногда сомневаются, существуют ли разные простые слова, которые ни разу не надо было искать в толстых умных книгах. У меня симптомы похуже. Еще не просыпался от того, что разучился лежать - спасибо на том.
Все, что помню, - ворох паролей, без которых совсем не выживу. И то только потому, что когда-то увязал их в уравнение, члены которого отлично вырисовываются из взгляда на часы и цены билета в нужном направлении. Не спрашивайте, как. Я вообще могу все - видел, как делается. Примеру не следуйте. Сломаете жизнь во многих местах, раздробите ее на кусочки по полчаса каждый. Ощущение, то волшебное, то пугающее до прыжка с первой попавшейся высоты. С годами в моих перемещениях по времени запестрили проплешины. Слишком любил летать и врезаться. С какой-то грани удивляет уже только то, что сбивает дыхание. А удивляться я всегда любил больше, чем... Вставьте слово, будете правы. Тьфу. Позерство одно, вот он я.
Одно время даже разговаривал так - кружными путями к каждой простой истине, виньетками вместо ругательств, намеками по поводу и без. Сто тысяч историй спустя перешел на средства поемче - иногда хватало трех корней, известно, каких. Слова кончились. Теперь истощается что-то еще.
Я ни о чем не жалею: когда жалел - исчезал оттуда и не возвращался, нет человека - нет ничего. Я все видел. И больше тоже. И до глубокой старости жил, хотя окно электрички отражает щетину и бицепсы человеческого существа лет тридцати.
Моя станция. Наконец-то вокруг приличный кислород и ничего не давит на поле зрения. Затягиваюсь воздухом слишком глубоко. Вдыхать этот газ, вообще-то, опасно, мне друг все время рассказывал. С какой он был планеты? Где потерялся? Найти бы и поблагодарить, он прав оказался: воздух внутри почуял тепло и расширяется, расширяется.
Может быть, сейчас я проснусь на полке поезда, где у меня впервые отлетело сознание, не желавшее пропускать интересных событий, от которых пришлось уехать. Или отращу навеки шесть пальцев. Или просто исчезну, а они там пусть распутывают нить судьбы, повязанную слишком со многими другими, пусть и самым простым узлом. Или вернусь и расскажу вам, что бывает, когда ничего не бывает.
Невероятного я уже не замечаю, но понимать шутки мироздания силы пока есть: из чьих-то наушников несется строчка: "Потом скажут: был такой человек, - и запустят в продажу". Потом. Все потом. А я хочу спать. Додумываю эту мысль уже высоко над землей. Впервые - лечу вверх. Напоследок можно и удивиться.