Аннотация: Забиваешь гвозди микроскопом - жди побочных эффектов. Согласен перевернуть свои представления о ходе времени, просто чтобы больше успевать - готовься к тому, что твое свободное время начнут отнимать вещи, которых вроде как вообще не существует.
Часть 1
Если ты математик, времени у тебя нет. Оно крошится и капает между пальцев столь огромным количеством способов, что иногда хочется начать экономить на еде и сообщениях. Но на такие меры идти, конечно, ни в коем случае нельзя. Эти истины Дима осознал классу к девятому и с тех пор все время пытался бороться. А нагрузка только росла.
Как-то раз, идя с другом из школы и силясь забыть за интересным разговором программу, брошенную на середине минувшей ночью, и двадцать номеров с пределами от жестокого репетитора, Дима ни к селу ни к городу выдохнул:
- Мне бы машину времени...
После нескольких лет бесконечных разговоров друг хорошо знал его, поэтому спросил в ожидании какой-нибудь совсем непредсказуемой шутки:
- И куда ты бы отправился?
- Без разницы, если честно. Только чтобы там можно было сесть и часа четыре спокойно решать. Сам понимаешь, сутки - это очень мало.
Поговорили о том, как можно было бы использовать часы сна, как идет время, если в нем перемещаться - незаметно пролетела дорога, а мысль о возможности улизнуть от расписания все не давала Диме покоя. Он почти каждый день, жертвуя возможностью чуть побольше попрограммировать - все равно мозги под конец дня варили плохо, - читал научную фантастику, а там частенько повторялось, что такой исход вполне возможен и хороший технарь может научиться управлять временем чуть ли не силой мысли.
К одиннадцати вечера программа работала идеально, а вот математика оставляла желать лучшего: не было компилятора, выделяющего ошибки в вычислениях. Дима и не помнил, когда последний раз считал без единого глупого ляпа. Слишком, видимо, привык торопиться - столько всего надо решить, а еще охота во французском языке покопаться, а еще почитать, да погулять, да поспать...
Перед сном он успел прочесть пару десятков страниц "Бесконечной Земли" Терри Пратчетта и в очередной раз пожалеть, что некоторых возможностей в мире нет. В этой книге путешествовали не во времени, а всего лишь по параллельным мирам, таская с собой все, кроме железа. Диминой проблемы это никак не решило бы, но перспектива все равно завораживала.
Настроенные на сюрреалистический лад мозги подсунули хозяину сон о каких-то силовых полях, звезде кроваво-красного цвета и идущей через нее системе координат. А проснулся Дима совсем не в своей кровати.
Часть 2
Самого момента пробуждения он не запомнил - так бывает, если вставать по будильнику несколько лет подряд, загружаться, не рассуждая. Просто оказалось, что он стоит около какого-то стола в незнакомом помещении, и вся столешница усеяна его собственными тетрадями с ненавистными пределами, учебниками по высшей математике и многим из того, чему полагалось бы валяться под кроватью дома.
Дима не удивлялся: представил - получил. Эксперимент прошел успешно, только и всего. Осталось проверить одну-единственную вещь - точнее, попытаться заняться тем, чего он и хотел. Если сознание будет исправно отличать бесконечно большие величины от бесконечно малых и в нужный момент вспоминать о правиле Лопиталя, - значит, все происходит на самом деле. Полезет ошибка на ошибке - пора выспаться, но суть та же. А вот если дроби начнут расти экспоненциально, предвосхищая попытки хоть что-то сократить, - тогда это сон.
Пять примеров спустя Дима отложил ручку. Математика шла отменно, даже в сон не клонило - откуда-то сбоку лился совершенно дневной свет, а животная природа человека нет-нет да и напоминала о себе зарядом бодрости при виде солнца. Настроение тоже было отличным, вот только энергия кончалась и надо было немножко отдохнуть.
Дима решил посмотреть, куда его занесло. Помещение походило на гостиничный номер, только без кровати: два стола, стулья, какие-то совершенно не отпечатывающиеся в сознании обои. Наличие второго стола немного смущало, но неисповедимые пути своего воображения Дима давно принял как данность.
Не испытывая особенного желания выходить в незнакомом месте и времени на улицу, усталый математик от нечего делать занялся исследованием ящиков стола. Когда там обнаружился годовой, наверно, запас шоколада, Дима уверился, что это место создано специально для него.
После первой шоколадки пределы пошли решаться один за другим. После второй дала о себе знать задумка программы, осевшая в мозгах еще полгода назад и вытесненная подготовкой к ГИА. Когда стол заполонили обертки, Дима решил, что пора закругляться. Сложил тетради, сделал штук пять копий кода, отстраненно подумал, куда же, собственно, попадут результаты подозрительно плодотворных трудов и как отсюда выбираться, и немедленно очутился в своей кровати. Телефон уверял хозяина, что едва перевалило за час ночи, а на столе жужжал мучительно сохраняющий что-то ноутбук. Попытавшись окинуть взглядом открывавшиеся перспективы, Дима незаметно уснул.
Часть 3
В час ночи довольно легко ничему не удивляться, а вот в восемь, когда мозги немного проветрились морозным воздухом, на Диму обрушилось непонимание происходящего. Оказаться невесть где и с ходу решить двухдневную порцию математики - это еще куда ни шло, но к аккуратно сложенной на столе стопке результатов ночных "похождений" воображение было не готово. Например, потому, что аккуратные стопки в этой комнате появлялись очень редко и состояли разве что из отглаженного белья. Как будто Дима перемещался сам по себе, а вещи за него таскал кто-то другой, причем в оба конца. То ли носильщик личный за ним ходил, то ли мироздание, которое все юные программисты считают более-менее допотопным компьютером, предпочитало перемещать упорядоченные элементы.
Да и собственное поведение удивляло - как можно было невозмутимо сесть за стол и несколько часов не вставать, даже не подумав осмотреться, поискать следы хозяина комнаты? Вчера это казалось естественным - видимо, подействовал разговор с другом. А сейчас внутренний голос недоумевал: как же так, не выйти на воздух, не попробовать угадать, какой на дворе год и что это за мир?
На время учебы размышления пришлось прекратить - надо было одновременно готовиться к предстоящей контрольной по физике и отвечать на вопросы занимавшихся тем же одноклассников. Физику Дима понимал ровно на порядок лучше всех в классе, то есть неважно.
Вечером тот же репетитор задал страшное количество примеров, а оторваться от книги было положительно невозможно - все так и кричало о том, что надо попытаться повторить вчерашний эксперимент и не оплошать так, как в первый раз.
Первым признаком успеха был сон - повторяющихся сновидений у Димы еще не случалось. Впрочем, одно различие все-таки имелось: в хитросплетениях системы координат горела красная точка. "Теперь у меня есть постоянный адрес перемещений", - успел понять путешественник во времени до того, как его мысли вместе с мозгом устремились в заданном направлении.
Часть 4
Дима всегда верил, что любит перемены и радуется всему новому, но свое желание исследовать новый мир он явно переоценил. В этот раз за окном уже опустились сумерки, сквозь которые было не разобрать, банален пейзаж или же мрачно-поэтичен, в комнате горела незамеченная прежде лампочка и совершенно не хотелось исчезать в неизвестности.
Дома Дима непременно пошел бы гулять - если бы, конечно, не было родителей, держащих такие вещи под контролем. А здесь - немного послушал перепалку адреналина и здравого смысла внутри себя, да и уселся за математику.
Стоило ему додуматься до особенно неординарного хода в решении, как - чуть кляксу на бумаге не посадил, право слово - внезапно открылась дверь и вошел парень примерно его лет. Дима дернулся встать:
- Ой! Я тут у тебя расселся! Шоколад еще весь сожрал...
- Жри, жри, - миролюбиво разрешил внезапно обнаружившийся хозяин помещения... и шоколада. - Откуда пришел?
- Две тысячи четырнадцатый... Москва, планета Земля, - отрапортовал Дима, удивляясь будничному тону вопроса.
- Недалеко. Тут две тысячи пятнадцатый. Новгород, планета та же. - А вот следующая фраза с трудом пролезла в уши зыбкими контурами бреда: - И как оно там, в провинции?
- Не смешно, - обиделся Дима. - Я, вообще-то, столичный житель! - По-хорошему, никакой он был не москвич, а всего лишь не менее гордый обитатель ближнего Подмосковья - что, пожалуй, и лучше, - но не счел нужным поднимать эти тонкие вопросы при потенциальном инопланетянине.
Собеседник чуть не поперхнулся воздухом:
- Чем ты дышишь?! Столицей всегда был Новгород.
- Что ты курил? - возмутился гость с Земли, подметив разницу в идиоматике. - Москва! Века так с... энного. Ну, одно время еще Питер был, это да.
- Погоди-ка... - Спокойствие хозяина комнаты мигом сдуло. - Кажется, ты угодил в параллельную вселенную.
Дима отреагировал, как истинный математик:
- Видимо, да. А в твоем мире часто так... скачут по времени?
- Часто? Да у нас это норма жизни. А те, кто предоставляет помещение, получают всякие льготы. Раньше было тяжелее, все перемещались куда ни попадя и творили, что хотели. А у вас что, не так?
- У нас... - Дима крепко задумался. - Я вообще о таком не слышал. А теперь я тут. Не выгонишь?
- Только буду иногда с вопросами приставать, - улыбнулся абориген мира. После чего уселся за противоположный стол, обмотался наушниками и принялся невозмутимо писать что-то вычурными славянскими буквами. Поймав изумленный взгляд Димы, он расхохотался, перекинул ручку в другую руку и перешел на нормальный шрифт.
Часть 5
Через пару недель - продолжая каждый вечер путешествовать по времени и пространству и наблюдать, как картинка из снов обрастает новыми непонятными обозначениями - Дима с удивлением почувствовал, что все успевает. У него как-то резко появилось время уходить на три часа в лес по первому капризу подсознания, видеться с разбросанными по области знакомыми, читать книги, на которые страшно было тратить время. При этом он справлялся с лошадиными дозами математики, которые на него вываливал репетитор - когда-то Дима сам выпросил у родителей эти занятия, потому что не мог себе позволить и дальше тормозить развитие школьными уроками математики, но никак не ожидал такой нагрузки, - успевал с ходу осуществлять все приходящие в голову идеи и даже подумывал начать учить еще один язык, но все откладывал, смутно ощущая, что у мозгов тоже есть ограничения. Он даже снова начал видеть сны по ночам - не считая "видов из окна", сопутствующих перемещению. А ведь уже пару лет, с тех пор, как время стало до обидного исчислимым, сны Диме снились только под конец каникул, когда организм привыкал высыпаться.
Путешественник между мирами еще ни разу не выходил - там - на улицу и почти ничего не знал о хозяине комнаты, где так хорошо работалось. Кроме имени, конечно - тот еще в первую встречу представился Володей. Дима тогда протянул: "Владимир... Владелец мира. Все с тобой ясно", - а "владелец мира", кажется, слегка обиделся и не стал продолжать разговора.
Теперь Диме стало стыдно - не только перед собственным любопытством, но и перед Володей: какой же гость приходит, делает что-то свое и уходит, не проявив никакого интереса к хозяевам и не отпустив пару обоснованных комплиментов дому?
Свой следующий визит он решил построить совсем по-новому. Во-первых, купил огромное количество сладостей, вызвав у мамы тревогу непомерно распухшим рюкзаком, - не все же безнаказанно наедаться за чужой счет. Во-вторых, написал что-то вроде записки капитану космолета, который каждую ночь брал его на борт бессловесным грузом. На листочке бумаги громоздились друг на друга условные операторы Си и Паскаля, объясняющие, что Дима хотел бы захватить с собой одежду по погоде, стоящей вокруг Володиной комнаты. Раньше хватало зрительной памяти о том, что ему обычно нужно для плодотворной работы, но сейчас начинающий турист то ли перестраховался, то ли слишком изощренно подшутил над собой.
Вот и знакомая система отсчета, не прямоугольная, не полярная и явно не цилиндрическая. Точка, обозначающая цель, как будто сместилась немножко вдаль - видимо, это направление отвечало за время. Дима с радостью заметил, что начинает понимать происходящее. Здорово было бы лет за десять разобраться полностью и научить этому кого-нибудь еще. Или научную работу настрочить. Но - мечты, мечты.
При перемещении с релятивистскими скоростями у мыслей возникают большие проблемы с вращением по привычной траектории, поэтому, увидев направление маршрута, Дима ненадолго перестал осознавать происходящее.
Часть 6
Володя уже сидел за своим столом и что-то писал - Диме даже удалось заставить себя не подглядывать. В той же математике, конечно, ничего личного не было, но все равно мало кому нравится, когда в его общение с бумагой вклинивается третий лишний.
- Привет, умная голова! - поздоровался Владимир. - Спасибо за печенье, у нас я такого даже не видел. Слушай, а пойдем гулять? Покажу тебе наш мир... Или хотя бы город.
Входя, Дима успел бросить взгляд в окно: светило солнце, явно стояло лето. Вспомнилась давняя поездка в Новгород - у себя, на Земле. Воды с тех пор утекло много, в памяти остался в основном солнечный свет и "там тоже есть Кремль". Эти мысли пронеслись в голове единым импульсом сверхмощного процессора, и удивление еще успело прозвучать ненатянуто:
- Ты что, мысли мои читаешь?
- У нас этого не умеют, - полушутя-полусерьезно ответил Володя. - Я давно хотел, но ты все какой-то зашторенный был.
- Это "замкнутый" или "замороченный"? - рассмеялся пришелец, отгоняя вертящееся на языке противное словечко "переботанный", которое любил его репетитор.
- Зашторенный? Ну, окна есть, но наружу никто не смотрит. Весь в себе. - Из растерявшегося Володи посыпались ассоциации. - Совсем ты меня завязал.
- Запутал? - Дима ничего не мог с собой поделать: слишком здорово было наблюдать за параллельно развивавшимися языками. А Володя, похоже, лингвистику недолюбливал:
- Закинь. - Он поднялся: - Пошли уже.
Дверь, на которую Дима до сих пор успевал только изредка кидать вконец зашторенный взгляд, наконец открылась перед ним. За ней оказался обычнейший коридор. На десятом кряду лестничном пролете Дима вдруг изумил владельца мира истерическим хохотом.
- Чего ты?
Москвич мог только отмахнуться - слишком уж было смешно. До него только что дошло: "закинь" - это "забей". Адекватного ответа на вопрос, что и куда закидывали Володины далекие предки, с ходу было не найти.
- Что с тобой? - забеспокоился Владимир, когда Дима задумался о безнадежной испорченности своей собственной Земли. - Воздухом свободы передышал? Мы же еще не начали!
Часть 7
За эту прогулку Дима понял, что все-таки заучился сверх разумного - подумать только, спутать лето с концом сентября. Нет, солнце еще показывалось, а желтые листья сами по себе настроения не портили. Вот только темнело все-таки слишком быстро.
- Ну да, быстро, - глянул на часы Володя. - Это мы крепко заболтались. Часов семь уже прошло.
Верить не хотелось - вот только свой собственный прибор для измерения времени путешественник оставил дома. Нельзя же все предусмотреть, в конце концов. К тому же, ни один порядочный фантаст не позволил бы часам правильно работать в другой вселенной. Оставалось верить хозяину мира.
Хотелось разве что пойти поесть - но никак не вернуться к себе или даже в Володину комнату. Да, стояла ночь, но какая-то она была неправильная. Воздух не должен быть таким прозрачным. По крайней мере, дома Диме казалось, что с темнотой на город выливается цистерна вязких чернил.
Услышав эти сбивчивые рассуждения, Володя фыркнул:
- Здесь же света пропасть, вот и видно все. Я думаю, накрутил ты мне что-то про свою столицу. Не с чего Москве было крупным городом становиться.
Дима прикусил язык: действительно, назвался москвичом - не ударь лицом в грязь:
- Я зашторенный школьник и по ночам не гуляю, - нашелся он. - Но, кажется, самое время начинать.
Уже через полчаса Володя начал поминутно проверять время и заметно нервничать, не желая, однако, объяснять свое поведение. Дима наблюдал за ним и никак не мог понять, почему ему это так знакомо. Наконец пришло озарение:
- Родители?
- Мама, - вздохнул Владимир.
- Тогда пошли. Или мне лучше не светиться? - Тему беспокоящихся родителей Дима знал едва ли не лучше математики.
- Вряд ли ты сможешь исчезнуть прямо отсюда. Хотя мама и не очень любит, когда я... гостей принимаю.
Дом оказался ближе, чем Дима думал - видимо, за семь часов можно начать ходить кругами даже по столице. У дверей квартиры уже ждала рассерженная Володина мать. "Владелец мира" постарался взять ситуацию в свои руки, пока не стало слишком громко:
- Привет, мам. Это Дима, он из Москвы. Я ему город показывал.
- Провинциалы! - возмутилась мать. - Не могут нормальным способом путешествовать.
- Между прочим, - заметил Дима, морщась от острого дежа вю, - у нас дома Москва считается столицей.
Он успел увидеть, что это заявление было принято как редкостный бред, посеял в сознание здравую мысль поучить историю, чтобы в любых обстоятельствах защитить свою версию мира от нападок, - и вдруг пошатнулся от сильного головокружения. Когда перед глазами перестали носиться звездочки, лестничная клетка уже успела перетечь в знакомую до боли комнату. Два часа ночи. Самое время поспать.
Часть 8
По многочисленным попыткам самообразования, которые и закончились еженедельной пыткой высшей математикой, Дима хорошо помнил, что все мысли, начинающиеся со слов "почитать", "поискать" и "выяснить", нужно воплощать немедленно. Поэтому на следующий день он пришел в школу с еще более тяжелым, чем обычно, рюкзаком: там уютно разместились снятые с родительских книжных полок Ключевский, Карамзин и Соловьев. Вообще-то, математик давно перешел на электронные носители, но на них, увы, имелся еще и интернет, а пренебрегать уроками, не делая ничего полезного, было бы непозволительно.
К концу дня Дима переварил огромное количество взглядов на историю древней Руси и решил остановиться. Когда-то, до погружения в математику, он обожал читать околоисторическую литературу и с интересом наблюдать, как выстраиваются в голове причинно-следственные связи чего-то, представлявшегося хроникой другого мира, а не его же прошлым. Потом охота загружать этим мозги пропала и очарование историей ушло начисто. Теперь Дима терялся в противоречивых версиях событий и поражался необъективности прочитанного. На один короткий момент ему показалось, что он нащупал точку, где мир Володи решил зажить отдельной жизнью, но, похоже, это был обман зрения, навеянный витиеватым слогом девятнадцатого столетия.
Вечером, возвращая книги на место, Дима наткнулся на какую-то старую тетрадь, оказавшуюся конспектом семинаров по физике - она осталась, видимо, от тех времен, когда его отец был аспирантом и пробовал себя в преподавании. Эта история давно поросла быльем и считалась в семье едва ли не запретной темой, но тетрадь ухитрилась заваляться меж гор самой разной литературы. Из интереса открыв ее, Дима с изумлением наткнулся на знакомый рисунок - ту самую систему координат, которая преследовала его во сне.
Под картинкой неразборчивым папиным почерком было написано что-то невнятное о том, из какой точки и в каких направлениях расширяется вселенная, но Дима никак не мог принять этого на веру: читал кое-что про красное смещение и не видел здесь ничего похожего. К тому же, написанное настолько отдавало водой, что внутренний голос подсказывал юному математику: еще пару месяцев назад ничего такого ни в этой тетради, ни в физике не было.
От полной неспособности что-либо понять и объяснить Дима целый вечер слонялся по квартире, то и дело получая от мозга требования нарыть очередной кусок информации, и только к одиннадцати смог угомониться и сесть за математику. Понятное дело, продолжать пришлось прямо во сне. По счастью, Володя еще не закончил свои загадочные иномирные дела или просто не вернулся из школы, так что пара свободных от лингвистических дискуссий часов у Димы была. А там и хорошая компания не помешает...
Часть 9
Володя, как благовоспитанный хозяин мира, появился как раз вовремя, стоило Диме перейти от выматывающих жилы интегралов к поеданию сладкого и жалости к себе.
- Здравствуй, москвич! - крикнул он с порога. - Мама просила, как слепишься тут, позвать тебя обедать.
Связь "слепишься - нарисуешься" пронеслась у Димы в голове за считанные мгновения, но это не помешало ему растеряться и выдать не самый правильный ответ:
- Зачем? - и зажать себе рот рукой: - Ой, что-то я совсем зарешался.
- Поговорить, наверно, хочет, - пожал плечами Владимир. - Ее поколение так и не дождалось обещанных инопланетян. А тут ты, живой и говорящий, только малость зашторенный.
Так и вышло, что Дима сидел за столом и поминал про себя недобрым словом тех, кто придумал правила этикета, особенно одно, про нож в правой руке. Кусок мяса на его тарелке был вкусным, но страшно жестким, и "не той" рукой его было никак не разрезать. Зато эта борьба сильно облегчала соблюдение другого правила - не говорить с набитым ртом. И не поговоришь особо, и рот не набьешь.
- Дим, а что ты так страдаешь? - удивился Володя. - Я же видел, ты левша.
- Потому и страдаю, - вздохнул путешественник. - Правила приличия под нас не приспособлены.
Владелец мира не понял:
- Как это - не приспособлены? Какой рукой пишешь, той и нож держишь. У вас не так?
- У нас до недавнего времени было страшное засилье правшей, - вздохнул Дима, с облегчением меняя руки.
- Неужели и часы все на левой руке носят? - ужаснулась Володина мама, бросая взгляд на запястья гостя из другого мира (конечно, никаких часов, - со временем так лучше не шутить).
- Не все, - задумался тот. - Как хотят, так и носят. В том числе и правши на правой.
- Кривой у вас мир, - протянул Володя. - И время не обращается, и левшей не уважают.
- Да уж, ваш более гибкий. Как будто шире на одно измерение...
От собственного предположения Дима чуть не подавился отрезанным наконец-то куском мяса: мир, похожий на другой, но с меньшим числом измерений, можно назвать разве что проекцией. А трехмерные проекции строить юный математик не то что не умел - боялся подумать о такой возможности.
- Володя, скажи мне честно, - попросил он, - вы координаты в школе проходите?
- Ясное дело, - обиделся Владимир. - Скоро четырехмерные начинаем.
К вящему неудовольствию хозяйки, мальчики очень много говорили за столом - и исключительно о математике. А потом Дима как будто начал выцветать, сливаться со стулом, на котором сидел - и, став совсем похожим на вышивку на спинке, исчез.
- Спроецировался... - прошептал Володя.
Часть 10
Следующие несколько ночей Дима не мог никуда попасть - он видел сны. Не те, из которых можно, кажется, серию романов извлечь и еще останется место для фанатских продолжений. Нет, к математику пришло то, что он в шутку называл "кошмаром пунктуального человека". Раньше, где-то в начальной школе, пай-мальчика Диму иногда мучили сновидения, в которых он все время куда-то опаздывал. Причем сначала казалось - он отстает от графика всего на пару секунд, а потом они как-то перерастали в два часа и чуть ли не сутки. Возвращались такие кошмары и потом - например, когда Дима только свел знакомство с репетитором, еще робел перед ним и боялся опоздать на занятие. Сейчас он только что ногой дверей не открывал, перестав бояться кого-либо и чего-либо из привычной обстановки, и сны, понятно, пропали вместе со страхом. А теперь - вернулись, заслонили собой привычные координаты и как будто оправдывались за невозможность путешествия.
Сначала Дима не очень волновался - мало ли, организм испугался вестей о новых измерениях и хочет немного освоиться с этой мыслью, или место занято, или метеоритный рой вокруг той самой звезды пролетает. Ничего срочного решать не требовалось, времени пока хватало. Так он убеждал себя первые сутки.
Потом математика настигло что-то забытое и подростковое - потянуло искать у жизни вкус. Ни одни наушники не давали достаточно децибелов, легкие слишком медленно фильтровали воздух, а злосчастное межсезонье не позволяло развивать скоростей выше жалких пешеходных шести с небольшим километров в час - взвинченный Дима примерял на себя девиз "Быстрее, выше, сильнее", - и мог только упираться лбом в границы. К вечеру усталость взяла свое и наружу пробилась первая за день здравая мысль: "В мире слишком мало измерений". Крутя в голове невесть откуда пришедшие строчки Цветаевой о безмерности в мире мер, путешественник наконец заснул. Спал он долго и крепко, но так никуда и не попал.
Наутро Дима поневоле встревожился - похоже, у него вырабатывалась серьезная зависимость от путешествий. Пытаться бросать он и не думал - как можно "завязать" с воздухом или с дружбой? Оставалось искать способ вернуться.
Вся некачественная литература об осознанных сновидениях - было и такое чтиво в его жизни - сходилась в одном: нужно долго и подробно думать о том, что хочется увидеть. Вдоволь налюбовавшись ночами на неразложимые многочлены четвертой степени, Дима был с этим вполне согласен, поэтому, собирая рюкзак в школу, взял с собой папину тетрадь с самым спорным из разделов физики. На худой конец, удивит этим друга, не первый месяц изматывавшего его рассказами о теории струн и обосновании параллельных вселенных.
Часть 11
В школу они - Дима и Илья - приходили всегда сильно заранее, когда их живущие поближе одноклассники, наверно, еще и из дома-то не выходили. Поэтому всегда оставалось время погрузиться в сюрреальную беседу, из которой было никак не вынырнуть к началу урока.
- Помнишь, я машину времени хотел? - начал Дима, свесив ноги с парты. Илья вскинулся: что же друг отколет сегодня? - Так вот, у меня она почти что есть. Поможешь с чертежами разобраться?
Что верно, то верно, все, что связано с черчением, давалось Илье несколько лучше прочих, но зачем упоминать это перед каким-то странным розыгрышем? Впрочем, полоумному программисту всегда удавалось удивлять окружающих, поэтому ответ вырвался сам собой:
- А чего, давай сюда.
Когда на столе появилась старая, еще советских времен тетрадь, Илья поежился от предвкушения. До первого апреля оставалось почти полгода, а в другое время даже Дима не подходил так тщательно к своим невероятным шуткам.
Схема в тетради выглядела куда подробнее и внушительнее, чем в первый раз - как будто менялась, пока на нее не смотрели. Дима потерялся взглядом в спиралях и координатных сетях. Они вились по бумаге, сплетались во фракталы и, следуя заветам Мебиуса, всякий раз возвращались в исходную точку, мешая постичь все их тайны. Илья, вроде бы, занимался тем же самым, бормотал себе под нос какие-то предположения, даже, кажется, успел найти точку отсчета... Вдруг он мигнул - иначе Дима не смог бы этого описать - и появился снова: на той же парте, только немного в другой позе - и с таким взглядом, что можно было ни о чем не спрашивать.
- Выглядишь, как будто тебя за шкирку подъемным краном тащили. - Эта фраза вырвалась сама собой, как и тогда, за обедом, и принесла на хвосте клубок мыслей: Дима всегда чувствовал себя пассажиром, но путешествовал с комфортом - не потому ли, что знал, чего ждать, и хотел этого? На Илью же все свалилось, как метеорит в тайгу, и он не мог подготовиться. Юному исследователю стало стыдно.
- О-бал-деть, - выдохнул наконец друг. - Прости, мне надо кое-что переварить. - Он выудил из кармана телефон, буквально вбил в него наушники и сполз на стул, полностью отключившись от мира. "Зашторился, - мелькнуло в голове у Димы. - Окна открыты, но никто не смотрит". Это куда больше подходило к ситуации, чем выражение "не в себе" - глубже в себя уже некуда.
Начались уроки - русский, еще русский и литература. Дима не любил слушать очевидное, поэтому положил перед собой координаты и стал искать, что же увидел в них Илья. Система явно жила своей жизнью - перетекала по бумаге, никак не вмещаясь своей сутью ни в плоскость, ни в чернила. Это явно происходило на самом деле, хотя происходить не могло - математик помотал головой, как будто что-то изменилось бы.
- Что с тобой, Дима? - спросила учительница, намеренно избегая смотреть в сторону распростертого на задней парте Ильи. - Плохо?
- Бегает все перед глазами... - пробормотал мальчик, слишком потрясенный, чтобы искать нейтральные ответы.
- Переучился, - вздохнула женщина. - Иди погуляй.
- Сейчас все пройдет...
- Иди, иди. По моим предметам ты и так все знаешь.
Дима вышел из класса. В запасе у него оставалось два с половиной урока - можно было отправиться в лес. Уже на опушке он на что-то отвлекся - и внезапно оказался в куда более крупном и шумном городе - да что там, в столице. До Москвы был бы час езды на самом быстром поезде - значит, его занесло в Новгород.
"Володя, я даже твоего адреса не знаю! - воззвал Дима. - Помоги, хозяин мира!" И пошел прямо вперед, как привык делать, когда плутал у себя дома. Время есть. Куда-нибудь да выйдет.
Часть 12
"Володя, может, и владелец мира, но он точно не мой ангел-хранитель".
Стемнело. Дима шел более-менее прямо, огибая дома и уступая дорогу машинам - сворачивать все равно не было смысла - и в самом буквальном смысле потерял счет времени. Часы он с утра, конечно, надел, но в новом мире стрелки, обалдев от огромного количества измерений, принялись бегать с огромной скоростью, пока не слились в сплошной темный круг - а потом только этот круг и остался, как будто завершилась какая-то метаморфоза и важнейший прибор превратился вдруг в украшение.
Ноги еще шли - и на том спасибо. Немилосердно хотелось есть, точь-в-точь как после нескольких часов один на один с математикой. Деньги у Димы, конечно, были, но он уже успел по детской привычке поднять с земли местную разновидность гривенника и убедиться в очевидном. Монетка была чуть светлее, чуть толще, а по ребру вместо привычных полосок шел каким-то чудом не стершийся тончайший растительный орнамент. Новгородские монетные дворы, конечно, заслуживали восхищения, но обед отменялся.
Чтобы как-то отвлечься от печальных мыслей, Дима вертел в голове координаты, по которым пришел сюда. Он почти мог отметить точку, в которую раз за разом попадал, а вот найти на них Землю уже не мог. А значит, вряд ли мог и вернуться, прежде чем неведомая туристическая фирма - в поисках утешения оставалось цепляться за доступные аналогии - обнаружит, что клиент решил потеряться по пути.
Блуждающий по сторонам взгляд незадачливого путешественника зацепился за удивительно объемное граффити. Похоже, привычное к трем измерениям зрение старалось проецировать мир на привычные координатные плоскости и чаще всего преуспевало. Но некоторые вещи ему не удавались - например, этот замысловатый рисунок с участием десятка-другого шестеренок выступал из стены не только благодаря умениям художника - а еще, похоже, вращался.
Дима замер, едва не выйдя прямо под колеса машинам, - это граффити он явно уже видел, когда Володя водил его по городу. Тогда его, похоже, еще не дорисовали - движения еще не было, но удивительный объем уже бросался в глаза. Поэтому он его и запомнил - а еще потому, что именно здесь Володя косился на часы. Илья недаром ежесекундно ждал от друга шуток - забавные совпадения Дима подмечал отменно.
Если уличные художники Новгорода не имели привычки размножать рисунки друг друга по всему городу, Володя жил где-то в десяти минутах отсюда. Димино подсознание, не желавшее голодной смерти, уже принялось подсказывать невесть откуда приходящие детали: они точно проходили под той свисающей веткой, а этот выщербленный кирпич уже тогда бросился ему в глаза.
Владелец мира как раз собирался нырнуть в подъезд, когда Дима чуть не врезался в него со спины.
- Я тоже рад тебя видеть, - хмыкнул он, оборачиваясь. - Прости, контрольная по Декарту была, только отпустили. Эй, не исчезай!
Дима открыл глаза. Он лежал на спине в огромной куче мокрого снега в том самом лесу, до которого еле дошел. Часы показывали половину четвертого - опоздал даже на те уроки, на которые планировал вернуться. Оставалось пойти домой - вроде, еда там должна была найтись.
Часть 13
Интегралы после незапланированной прогулки не шли вообще. Дима захлопнул толстенный задачник: спасибо репетитору - это было куда лучше, чем мять, рвать и скрипя зубами перепечатывать заново бесконечные распечатки. Хотелось надеяться, что проблема была в избытке эмоций от сегодняшнего приключения или даже в том, что до занятия оставалось еще целых двое суток, а не в зловредной зависимости от чужого мира. Дима решил дать себе время раскидать по местам впечатления и прибег к испытанному способу ненавязчивого поглощения времени - полез в интернет.
Отвлечься, к сожалению, не получилось: в первую же минуту математика настигло сообщение от Ильи: "Дашь координаты срисовать? Не идут из головы". Пробежав нехитрое послание глазами, Дима широко улыбнулся: быстро же друг "переварил" свою гору невероятного, уже и повторить опыт хочет. Путешественник поневоле вспомнил, как несколько лет подряд так же не мог выкинуть из головы американские горки (а прошлым летом сел на них и понял, что самым жалким образом повзрослел: грохот и шум в ушах теперь бросались в глаза куда сильнее).
Пропустив мимо ушей просьбу "перерисовать", Дима поволок тетрадь к сканеру. Вспомнилось почему-то, что призраки не появляются на фотографиях, но хитроумное устройство двадцать первого века чихать хотело, кто и какими чернилами писал то, что никогда не было написано. Вскоре картинка, даже прибавившая в качестве (теперь Диме постоянно казалось, что координаты двигаются и растут сами по себе), унеслась на другой конец города.
Ответ пришел мгновенно: "Не думаю, что это хорошая идея. То, что есть в сети, всегда может найти кто-то еще". Илья, конечно, был прав, но беспокоиться о последствиях совершенно не хотелось. Еще и в сон почему-то клонило.
- Закинь! - Сообщение ушло прежде, чем Дима понял, что говорит не совсем на своем языке. И когда это Володины хлесткие словечки успели привязаться? Вроде, разговаривали они всего ничего, а языковых тонкостей владелец мира особенно не жаловал.
А вот Илья лингвистику любил и привнес в нее свою порцию загадок:
- А там, где я был, сказали бы "заверни".
Дима немедленно нашел сходство с каким-то забавным английским выражением, и разговор далеко умчался от вопросов защиты информации. К вечеру друзья выработали шутливую теорию о том, что изначально есть несколько триллионов идиом и фразеологизмов, а потом они случайным образом распределяются по странам, в каждом мире по-своему.
- А откуда они вообще берутся? - спросил напоследок Илья, всегда любивший понаблюдать, как работают Димины мозги.
- Думаю, они просто есть, как сложение и закон тяготения, - не раздумывая ответил математик и в очередной раз сам себе удивился: кажется, опять случайно сказал правду. Вот только зачем такое знание могло пригодиться?
И только ночью до него дошло кое-что еще: Илья явно побывал в каком-то третьем мире. Значит, система отражает их все - или хотя бы все миры, подвластные познанию тех, кто ее рисовал. Так как же вышло, что Дима предпочитает этому многообразию один-единственный город? Ответ был простой: похоже, жить только ради новых впечатлений он уже не очень хочет.
Часть 14
- Эй, проснись!
- Дима, ты меня слышишь?
- Совсем заучился. Второй день подряд на уроках отключается.
- Кошмар.
- Дима! Вставай!
Математик разлепил глаза. Ну точно, биология, задумался немножко, прилег на парту - но это же не повод срывать урок и устраивать одному-единственному ученику ранний подъем. Иногда не очень приятно числиться всеобщим любимчиком.
Объяснив, что просто крепко зачитался накануне ночью и до четырех не мог оторваться от Вернора Винджа (ничего более биологического, чем повествование о существах с полудюжиной тел, не вспоминалось), Дима нарочно, почти напоказ выпрямился, открыл учебник и погрузился в свои мысли.
Зря он вчера вообще задумался о том, сколько тайн упускает, ходя в гости к Володе. Ночью никаких путешествий не вышло - он допоздна просидел над интегралами, которые поддались-таки после болтовни с Ильей, и хотел только спать. Но стоило только положить голову на стол, отложив изучение биологии до лучших времен, как...
Что-то как будто перехватило его поперек живота и потащило в совершенно неправильном направлении. Когда глаза поняли, что им есть, что видеть, Дима обнаружил на себе обвязку с двумя карабинами, цепляющимися за какой-то непонятный трос, а вокруг - вокруг все плыло с такой скоростью, что можно было разглядеть только что-нибудь очень уж знакомое - звезды, динозавров, почему-то московский Кремль. Путешественник несся вперед - и, видимо, вниз.
Первым делом Дима попытался, в нарушение всех правил, потрогать трос, по которому летел. Ощутил что-то очень жесткое и все же удивительно гладкое - удержаться и затормозить не было никакой возможности, зато и руки не ободрать. А еще трос совершенно не подавал виду, что на нем кто-то висит, не дрожал, а главное - не издавал никаких звуков.
Тишины, впрочем, не было - каждый из мгновенно сменяющихся миров успевал подарить собственный звук: пение знакомой с детства птицы, два такта из любимой пьесы, длинный бранный эпитет. Похоже, Дима двигался быстрее звуковых волн - или звуки жили здесь своей жизнью: одно наслаивалось на другое, но все было отчетливо слышно.
Трос шел совершенно прямо - а потом на горизонте вдруг замаячила петля. "Хватит кинетической энергии или нет?" - В мозгу математика замелькали вычисления, и он почти не заметил, как долетел-таки до верхней точки и исчез. И вот уже кто-то спрашивал, спит ли он, и надо было бороться с собой за право поднять ресницы и ответить что-нибудь членораздельное.
- Теперь тебя, похоже, подъемным краном зацепило, - шепнул Илья. - Полчаса на парте валялся.
- Почти так и было, - кивнул Дима, стараясь не думать, что сам же предсказал собственное будущее. - Ничего, и не такое видали.
К ночи, стараясь не обращать внимания на сумятицу в мозгах, математик проложил дорогу к привычной цели и спросил у владельца мира то, что уже давно надо было спросить:
- А почему у меня все время получается оказаться здесь, да еще и в такое время, что ты меня узнаешь?
Володя пожал плечами:
- Хочется тебе. Шоколад у меня вкусный. А если серьезно, у времени всего один вектор. Если ты здесь уже был, навестить меня до первой встречи уже нужно постараться.
У Димы в голове никак не укладывалась полученная информация:
- Ты же говорил, у вас тут сплошь да рядом во времени путешествуют?
- Мнимые единицы пройдем, тогда объясню, - отмахнулся Володя. - Сам не все понимаю. Я, между прочим, еще в школе учусь!
- Я тоже, - вздохнул Дима и решил пока остановиться на предположении о вкусном шоколаде. Задания-то понемногу копились.
Часть 15
Дима знал по собственному опыту, как заносит иногда математических гениев, и прощал своему репетитору все - за возможность быть всегда на пару шагов впереди программы и за право выплескивать на него бурный поток, пузырившийся на языке при виде очередного набора обозначений, которым предстояло орудовать. Прощать было что - и безумный взгляд во время сессии, и пулеметную речь на самых сложных местах, и любовь к слову "очевидно". И, конечно, привычку устраивать "дни новых слов", как только Дима справлялся с очередной большой темой. Десятиклассник уже привык впитывать в себя кучу терминов, значков и приемов - и сотню примеров спустя с удивлением обнаруживать их не только на аккуратно прибитых полочках в своей голове, но и в активном лексиконе (математический язык действительно здорово годился для описания и объяснения большей части загадок жизни - или жизнь пока была простая, доступная матанализу).
Услышав, что такое "шинус" и "чосинус", Дима даже посмеялся: больно уж эти шипящие, какие-то пушистые названия не вязались с щетинящимися минусами и дробями штуковинами, которые за ними скрывались ("Привыкнешь", - пообещал репетитор, когда мальчик в очередной раз перелистывал конспекты, пытаясь высчитать формулу двойного гиперболического синуса). Употребив страшное слово "растейлорить", с ударением на предпоследний слог, нервный старшекурсник сам же извинился за использование несуществующих слов - но "раскладывать по Тейлору" было ничуть не лучше: сплошные суммы и факториалы, и конца-краю видно не было.
Через два часа подавленный Дима вышел на улицу и направился в противоположную дому сторону, подавляя желание сунуть голову в шикарнейший свежий сугроб у подъезда садиста-репетитора. Понятно, конечно, что математиков в последние пять веков было много, и каждый из них непременно считал нужным усложнить свою науку - то ли во благо физике, то ли не желая мириться с подчиненным положением математики. В итоге абстракция сидела на абстракции, и голова пухла. Оставалось только сочувствовать тем, кто впитает всю эту кучу ненужных сведений парой лет позже, аккурат перед первой в жизни сессией. Диме, можно сказать, повезло. Но потребность вывернуть череп наизнанку никуда не делась.
Чуть-чуть остыв, мальчик все-таки дошел до дома и - чего тянуть? - тем же вечером сел разбираться в написанном. Кое-что даже становилось понятно, но горе информации как будто было тесно в рамках Диминого широкого кругозора. А что делать, когда становится тесно, Дима хорошо знал.
- Володя, что ты думаешь о формуле Тейлора? - услышал владелец мира, зайдя его проведать. Пара примеров к тому моменту уже поддалась, поэтому хотелось есть килограммами сладкое и жаловаться на жизнь.
Володя тоже, видимо, крепко обгонял программу, или знатоки четырехмерной системы координат иначе представляли себе порядок изучения математики, так что в ответ раздалось нечто шипяще-свистящее с совершенно понятным смыслом.
- И какой же это язык? - поинтересовался Дима, предвкушая живительную беседу о языковых различиях.
- Наш родной, - слегка раздраженно отозвался Володя, посчитавший реплику друга чем-то вроде упрека в бескультурье. - Сам, небось, лучше меня знаешь.
- Эх, перевод бы... - мечтательно протянул в ответ путешественник. - И транскрипцию. У нас, говорят, матерщина с Игом пришла. И она вполовину не такая вырвиглазная. А ваша откуда? - Спросил и задумался: а как здесь называют нецензурную лексику?
- А, - махнул рукой Володя, - живое слово мы от поляков переняли, в Смутное-то время. Только не верю я особо, не могло оно так быстро расползтись.
- Видимо, слишком ядреное было. - Дима не верил в "нехороших татар", а вот Володино объяснение казалось очень логичным: таких звуков, которыми здесь ругаются, великий и могучий язык никогда бы не породил.
Если бы кому-нибудь из взрослых вздумалось заглянуть в комнату "заблудившихся во времени", увиденное им бы не понравилось: мальчики, отчаянно стесняясь, составляли толковый словарь ненормативной лексики двух миров.
Часть 16
Дима оглушительно чихнул и сделал себе зарубку на памяти: никогда, ни при каких обстоятельствах не начинать верить в непрошибаемость собственного иммунитета. Обычно ему редко удавалось простудиться, но эта осень, переходящая в зиму, выдалась какой-то уж очень капризной, да и вчерашнее общение с сугробом даром не прошло.
Когда в носу начинал побулькивать филиал Ниагарского водопада, на Диму предъявляли права незваные гости женского рода - апатия и меланхолия. И поэтому сейчас, вместо того, чтобы дойти до кухни и влить в себя какого-нибудь ароматного настоя, математик завернулся в одеяло, уткнулся взглядом в книгу и задумался о тщете всего сущего.
Самое обидное, что разгонять такие мысли было особенно нечем. Чтиво попалось не очень пробуждающее волю к жизни - что-то из "Дозоров", - а математику он вчера дорешал. До трех ночи досидел, весело перекидываясь с Володей накопившимися за почти шестнадцать лет жизни ругательными фразочками из двух разных русских языков, и незаметно сделал все. Время летело каким-то своим курсом, за которым следила только Володина мама - и то решила не вмешиваться. В итоге владелец мира отправился поспать к другу из следующего века, а Дима заснул прямо на месте - кажется, так и не закрыв продувавшую мозги форточку. Возможно, даже зря.
Что ж, клин клином вышибают, и, если во всем виноваты путешествия во времени, они же и помогут. Нащупав вдруг на краю сознания эту спасительную мысль, математик растянулся прямо на полу, закрыл глаза и вычертил себе радиус-вектор известного направления - своего положения относительно начала координат он не знал, но в удивительной растущей на глазах системе это ему не мешало.
С маршрутом он не ошибся - значит, дело было не в нем, - но привычной уже комнаты что-то не наблюдалось. Какая-то желтая, как в мультфильмах, пустыня под голубым небом и злобно блестящим солнцем, да жара - вот чем встретил Диму знакомый, казалось бы, мир. Вдобавок, здесь почему-то не было звуков - все усилия голосовых связок мгновенно улетали за горизонт, ни от чего не отражаясь. При большой удаче можно было добиться отражения волны одной-единственной песчинкой, но при этом так менялась частота, что и думать было нечего звать на помощь.
Путешественник почему-то совершенно не удивлялся и тем более не боялся: выбрался из незнакомого города в чужом мире - выйдет и отсюда, вопрос только во времени. Тело казалось каким-то особенно невесомым и легким на подъем: как будто изо всех сил отвергало наивное предположение о том, что ему нужна вода и углеводы.
А вот осознав, что не может испугаться, Дима почувствовал беспокойство: похоже, он не только ухитрился крепко промазать мимо цели, но еще и добрался сюда не целиком, как-то изменившись по пути. Самому искать путь к спасению смысла не имело: еще бы, надо сначала убедиться в сохранности себя. Оставалось одно:
- Володя! - беззвучно выдохнул математик. - Ты точно меня слышишь, я-то знаю!
Повторять не потребовалось - прямо сверху протянулись две костлявых руки, подхватили невесомого Диму и вытащили из пустыни. Вылезать почему-то было больно.
- Вот так у нас температурный бред выглядит, - спокойно объяснил Владимир. - Не исчезай только, пока не поправишься, можешь потеряться в слоях реальности. А лучше вообще поваляйся без движения недельку, мороки меньше.
Дима послушно отключился. Всегда можно было объяснить себе, что отдых он вполне заслужил.
Часть 17
До этого Дима только однажды валялся с температурой под сорок, но это замечательное ощущение - когда несуществующие образы осторожно крадутся на цыпочках по всем самым чувствительным слизистым оболочкам в голове и когда страшно раздражают все попытки внешнего мира вмешаться в процесс - запомнил навсегда. Потом оно как будто возвращалось - каждый раз, когда мальчик просыпался среди ночи с очередной заевшей мелодией в голове и строчками не поддающихся преобразованиям многочленов перед глазами. Может быть, у мозга много поводов желать вывернуться наизнанку. И наверняка есть какие-то внутренние правила, которые заставляют его сдерживаться и переваривать все, что дают. Вот было бы две головы... Но где тогда хранить личность?
Сейчас все было иначе - куда подробнее, осязаемее. Бред не спрашивал разрешения пройти, не вытирал ноги и не платил за постой ничем, кроме сомнительных идей. Температура как будто открыла дверь, сквозь которую в Димину готовую к новым горизонтам голову втекал весь мир с Новгородом по центру - и колол координатными осями, и взрывал все вокруг динамитом противоречий.
Володя потом говорил, что путешественник бредил стихами. Дима в ответ злился: надо было записать, интересно же. "У нас все проще, - успокоил его владелец мира, кое-что уже про другую Землю понимавший. - Если что-то в голову пришло, оно и не уйдет. Выплывет со временем, когда все немножко поляризуется".
Однако первым, что Дима произнес сознательно, был довольно простой вопрос:
- Володя, а параллельные прямые пересекаются?
Владимиру не было и шестнадцати, он еще не умел разговаривать с больными и ответил так, как будто это был очередной их философский диалог:
- Я почти могу себе это представить. Но что тогда останется от параллельности? Вся суть же в том, чтобы им держаться друг от друга на расстоянии.
- Ясно, опять у меня пространство искривляется, - ответил Дима и закрыл глаза.
Окончательно пришел в себя он только через пару дней - проснулся от светящего в окно солнца, самостоятельно вспомнил место и время года и захотел на улицу. И только на слабом воспоминании о законах гостеприимства ухитрился тут же не исчезнуть.
- Как я умудрился так разболеться? - думал он как-то вслух в присутствии Володи. - Шел сюда с легким насморком, честное слово.
Владелец мира задумался:
- Космическими ветрами продуло. А если серьезно, то миру захотелось тебя принять, вот он это и сделал... доступным ему способом.
- Двойное гражданство? - хихикнул Дима.
- Типа того.
- Тогда я, пожалуй, на родину.
Часть 18
"Мир принял меня". Эта фраза нет-нет да и возвращалась в поток Диминых мыслей: мешала правильно подбирать слова, забивала безумными фантазиями ценные часы на свежем воздухе - где только он себя не обнаруживал, одумавшись (вот только размышления пресечь куда легче, чем выбраться в знакомую часть города).
Двойное гражданство, как понимал мальчик, возможно только в бюрократии. Дважды патриотом быть достаточно сложно. Особенно когда речь идет о мирах. А уж если заранее известно, что один из миров куда многограннее и удобнее другого, выбор становится очень простым и довольно корыстным.
Дима как-то незаметно привык уклоняться от разговоров с кем-нибудь, кроме, разве что, Ильи, оправдываясь про себя: светские беседы очень утомляют, незачем навязывать свое общество устоявшейся компании, настроение такое - молчать и думать. На самом деле, просто не хотелось, копошился на задворках сознания какой-то брезгливый снобизм, давненько уже выжидающе дремавший. Да и город начинал казаться исхоженным, скучным, тесным, грязным - а путь прочь лежал через метро и электрички, где и в лучшие времена находилось полным-полно неприятных подробностей. Диму - как когда-то, в разгаре увлечения фантастикой - переставал устраивать собственный мир. Да и выход имелся.
Лучше всего путешественник чувствовал себя, либо погрузившись в математику, либо с Володей - и, конечно, совмещая оба удовольствия. Числа и закономерности никогда не кончались и отлично латали стыки между воображением, грамматикой и реальностью. А владелец мира, казалось, никаких стыков просто не признавал, ловко превращая любые пограничные пространства в отдельные координатные плоскости. На самом деле, он просто принадлежал Новгороду, воздуху и свободе, прочно связавшимся у Димы в сознании.
Теперь смешно и странно было вспоминать первые визиты в неизведанное - с учебниками под мышкой и жаждой знаний на лице, с шоколадом, усталостью и желанием поскорее вернуться обратно, ничего не пропустить в настоящей вроде бы жизни. Где-то на заре путешествий, похоже, и выработался механизм, неумолимо выдергивающий математика в родной мир - и не желал самоуничтожаться. А возвращаться с каждым разом хотелось все меньше.
Володя ничего не замечал и не хотел замечать - не дорос до чтения в душах. С Димой было интересно - как с иностранцем, с человеком из другой области науки, с хорошо настроенным на неожиданности искусственным интеллектом. Интересно с точки зрения: "Что он еще выкинет?".
А тот между тем медленно и верно, как гриб-дождевик, дозревал до чего-то очень большого и неожиданного.
Часть 19
Когда месяцами зреет недосып, о спасении и уничтожении мира думается примерно с одинаковой периодичностью - очень редко. Все же в неестественном ритме жизни всех любителей поработать мозгами есть что-то правильное, как бы ни ругали образование и правительство.
А вот Дима выпал из защитной сетки, начал высыпаться уже в лучшие годы своей жизни и потихоньку обнаружил, что перерастать некоторые желания еще рано. "Я космополит, - стучалось в голову на плохом греческом, - гражданин космоса. У меня больше возможностей, чем у них".
Первооткрывателю не хотелось думать о паре более близких, чем он, друзей Ильи, которые наверняка уже получили свою копию опрометчиво отсканированной картинки - этакое растение в горшочке, развивающееся своими непостижимыми путями и - кто знает - отращивающее каждый раз порцию новых миров. Не очень-то нравилось вспоминать, как папа недавно жаловался, что "Димины файлы" появляются в неожиданных местах и едят всю память компьютера, хотя музыку мальчик держал исключительно на внешних носителях - уж не тот ли рисунок разросся ненароком, привлекая внимание? "Никому не нужны ваши фотографии, - уверяли все знатоки компьютерной безопасности. - А вот немного машинного быстродействия под себя забрать - совсем другой коленкор". Дима всегда этому верил. И если уж в тех редких случаях, когда он пытался распространять информацию сознательно, ничего не всплывало на поверхность океана данных, с чего это случайность должна оказаться сильнее?
Очутившись в шатком равновесии где-то на верхушке иерархии мира, Дима решил попробовать себя в одной из ролей - злобного гения или неизвестного героя. У него было то, чего не было - условно - ни у кого: неограниченное количество времени на подготовку, репетицию и диалоги с совестью.
Когда в Новгороде стеной повалил мокрый снег, а под Москвой надвинулся Новый год, математик поднял голову со стола от завистливого вздоха Володи: "Ну надо же, с первого раза скомпилировалось", - взглянул в зарастающее цифрами окошко вывода и с досадой принялся листать код в поисках неправильно приведенных типов.