Через неделю мы отмечали двадцать третье февраля. Феликс был лейтенантом запаса. На работе его и других мужчин поздравили сотрудницы. У них был банкет, на котором Феликс был недолго, чтобы не смущать подчиненных.
Я приехала к нему с подарком. Это была большая поллитровая чашка с блюдцем.
- Ну что ты... Зачем? Я бью всю посуду.
- Тем более. Разобьешь - подарю тебе следующую.
Он даже не развернул пакет. Мы провели вместе три выходных дня, а пакет так и пролежал на столе. Меня это несколько обидело, но я ничего не сказала. Интересно, что он подарит мне на восьмое марта? Уж я-то сразу рассмотрю.
Телефон звонил несколько раз. Феликса поздравляли разные люди, в том числе и уборщица. Но звонка "еще одной женщины" я не опознала.
- Ой, от сестры! - Феликс ходил на зарядку и захватил почту. Сестра прислала бандеролью свою книжку стихов. Она живет в Тамбове, на 7 лет младше Феликса, преподавала химию. Теперь на пенсии, пишет стихи, даже, кажется, член союза писателей. И зовут ее Алла.
- А мы с детства Алей зовем, - объяснил Феликс.
Значит, письмо от сестры. И на фото тоже она. Я полистала книжку. На развороте - фото поэтессы: старуха с дерзким взглядом и иронической усмешкой вместо улыбки. Огромные очки, растрепанные волосы до плеч. Ни тени милого женского кокетства, желания следить за собой. Выглядит старше своего брата.
- Она замужем?
- Нет. И никогда не была. Жила с нашими родителями.
- Что же ты ей никого не нашел, не познакомил? Я всегда считала, что старшие братья заботятся о личной жизни сестер.
- Она очень заносчивая, высокомерная...
- Так она что же - старая дева?
- Я не проверял, но следов мужчин в ее жизни никто не замечал.
В очередной раз Феликс удивил меня до крайности. Интересно, какие стихи пишет старая дева? Я прочитала несколько. Запомнилось только, что "когда мне плохо и я тоскую, я начинаю стирать" или гладить, или, может быть, прибираться в квартире. Точно я не запомнила. Но, по меткому выражению Феликса, мне бы ее рецепт не подошел.
Хоть мы проводили вместе по нескольку дней, каждый раз было страшно расставаться: мне казалось, что можем больше не увидеться из-за того, что Феликс будет "занят". Надо было что-то придумать. Например, держать в его квартире какую-нибудь свою вещь, которую надо будет забрать. Я - человек, которому всегда жарко. Поэтому я привезла к Феликсу свой корейский шелковый халат и не стала забирать домой. Халат просто запахивался, не было ни пуговиц, ни пояска, а под халатом у меня ничего не было. Это был еще и соблазн.
У Феликса болело горло. Я предложила согреть пшено на сковородке и приложить к груди. Поставила сковородку на плиту. Электроплита долго нагревается, я стояла и следила, чтобы пшено не подгорело. Конечно, Феликс не мог не среагировать на мой распахнутый халатик и увлек меня в постель среди бела дня. А у меня были остатки критических дней.
- Давай попробуем с тампаксом! - предложила я. - Я никогда так не пробовала.
- Давай. И подстелим полотенце.
Но стоило ему добраться членом до моего тампакса, как мы поняли, что на кухне пожар. Повалил черный дым, запахло горелым. Я вскочила и побежала на кухню. Горела сковородка с пшеном. Я все погасила, но запах и гарь остались надолго. Так огонь нашей неуемной страсти вызвал реальный пожар.
Пожар был потушен, но страсть на угасла. С тампаксом ничего не вышло, несмотря на малость члена.
Мы нежились в постели, пахло горелым, летали хлопья сажи.
- О чем ты думаешь?
Ну, не могла же я ответить, что я думаю, как я счастлива до умопомрачения и не знаю, как спасти это счастье от других женщин, как их всех свести на нет.
- Я думаю, что я хотела бы, чтобы ты был бомж: я забрала бы тебя к себе, и ты был бы со мной всегда.
Феликс блаженно улыбнулся, но старался держать удар.
- Даже если бы я был бомж, я не стал бы жить у тебя. Там черепа и вообще не прибрано. - Вдруг он что-то понял и спохватился: - Но, конечно, любому мужчине было бы приятно услышать такие слова.
Я-то уже успела немного изучить Феликса и было готова к любому хамству, поэтому среагировала простым вопросом:
- А о чем думаешь ты?
- Ни о чем. - Он щурился, как кот, и опять блаженно улыбался. - Представляешь, никаких мыслей. Ты так хорошо меня ласкаешь. Почему ты такая хорошая?..
Риторический вопрос, но я ответила:
- Потому что я тебя люблю.
Он молчал. Я решила спровоцировать его сильнее и добавила:
- И ты меня любишь.
Он все молчал. Придумывал ответный ход. И придумал.
- Ой. У меня какой-то зуд на стопе. Дашенька, принеси, пожалуйста, крем для ног из ванной. - И смотрит на меня вопросительно и с некоторым вызовом.
Но я тоже умею держать удары. Дашенька так Дашенька. Платные услуги. Правда, жаль, что не Ларочка, можно было бы что-нибудь разузнать. Ни слова не говоря, иду за кремом. Предлагаю:
- Давай я помажу. - Высовывает из-под одеяла ногу в некотором недоумении, отводит взгляд и говорит:
- Ой, прости, пожалуйста. Я назвал тебя Дашей. - И добавляет (ведь я же дура - мне надо все объяснять): - Даша - это моя... уборщица.
С трудом сдерживаю смех. При этом опять сожалею, что не о Ларе речь.
- Ну, Феликс, ты - дамский угодник.
- Да, я такой. Не могу любить одну женщину.
- Здорово!
- Здорово?
- Конечно. Что же это - любить только одну. Только ограниченный человек без всякого воображения любит только одну. Такой серьезный, сосредоточенный. - Я сдвинула брови, наклонила голову и изобразила этого человека.
Феликс слегка сник. Трюк не сработал.
- Ты странная женщина.
- Да.
- Погладь мне животик!
Когда мы расставались, Феликс рассказал, что накануне восьмого марта - пятая годовщина смерти его последней жены Веры. К нему приедут ее родственники из провинции. Остановятся у него, поедут на кладбише. Иными словами, Феликс будет занят.
- А как же восьмое марта?
- Пока не знаю. Позвони мне седьмого.
- А родственники?
- Может быть, они уже уедут. Они меня не любят. Считают, что я виноват в смерти Веры. Взял ее с собой в Японию, а там, по мнению родственников, "везде радиация".
Не знаю, как насчет радиации в Японии, но, то, что Веру Феликс загубил, было очевидно. Она вышла за него почти в сорок лет. Наверное, пошла за старика, потому что с ее внешностью это был единственный и последний шанс родить ребенка. А у него уже было двое взрослых детей. Зачем ему еще? Пусть сравнительно молодая и крепкая женщина заботится о старом муже-деспоте, который ее обеспечивает всем, то есть оплачивает все ее услуги. Я представляю, как она в него влюбилась, а он-то нет. Он просто воспользовался ею, как неким удобством для себя: Верочка и вставала, пока муж спит, и подавала завтрак, и гостей из-за рубежа принимала, и огромный участок земли не даче обрабатывала от зари до зари, и евроремонтом квартиры руководила. А муж так с ней обращался, что в свои сорок пять она выглядела на все шестьдесят. Конечно, она страдала.